Вот уже шестые сутки как я ползу, иначе и не скажешь, вдоль оврага. Хорошо, если я в день прохожу километров двадцать. Время от времени, по пути следования, я складываю каменные пирамидки. Для чего… я и сам не знаю, складываю и все. Солнце днем греет прилично, приходится практически раздеваться, а на ночь снова одеваться. Постоянно вылезаю на гребень осмотреть окрестности. Там ни чего не меняется. Та же лесостепь, то же кипение жизни, и совершенное нежелание туда соваться. Прошлой ночью, после сытного ужина я почти уже задремал, как из за бугра раздался такой жуткий рык, который все тянулся и тянулся и закончился на таких низких регистрах, что меня аж до пяток пробрало. И вслед за этим резко оборвавшийся дикий визг. Ох… я конечно богатырь, но от таких звуков могу и обосраться! Я потом еще пол ночи вздрагивал. Так что, надежда на Прелесть да на костер. Огонь — это наше все! Хотя не стоит преувеличивать его значение, сведущие люди говорят, что дикие звери конечно не лезут к костру, но и в ужасе не разбегаются. Рассказывают, что в Африке львы подходят порой к костру достаточно близко. Уж как не хочется проверять на себе подобные утверждения — кто бы знал!

Зато менялся овраг. Его берега постепенно становились ниже и более пологими, его края заметно раздвинулись. А вот каменистый гребень наоборот — стал выше и круче. Речка тоже расширилась, метров до пятидесяти ее берега покрывали не только старые камыши, но и лозинник, а кое-где росли вербы и плакучие ивы. Стали попадаться ключи, бьющие прямо из склона оврага. На противоположной стороне несколько раз встречались распадки, из которых в речку впадали небольшие но, шустрые ручьи.

Рыба — кишела! Я просто кидал с руки обычную колебалку, два, три энергичных рывка и уже сидит щука либо окунь. Да какие! Хочешь побаловать себя сомятинкой, нет проблем, отрезаешь кусок мяса от той же щуки, забрасываешь закидушку и через десять, пятнадцать минут… прошу любить и жаловать. А еще может попасться крупный налим, а он, на секундочку, родственник трески. Никаких костей кроме ребер и позвоночника, и печень ни чем не уступит тресковой. Я на другую рыбу даже не целюсь, просто смысла нет. Ради такой рыбалки сюда и попасть не жалко!

С птицей и вовсе — беда. В смысле, ее столько, что ощущение будто попал на птичник! Говорят, что когда то в Сибири, когда шла основная волна перелетной птицы, небо темнело. Верю! У меня тут тоже темновато.

Дома было просто. Ну с пяток видов уток, ну два три вида гусей, столько же видов цапель, иногда промелькнут журавли, да если сильно повезет — увидишь лебедя и… все. ВСЕ!!! Там где когда-то темнело небо от пролетающих стай — ни-че-го!!! А тут такое разнообразие, что голова кругом.

Гвалт стоит такой, что услышу какого-нибудь медведя только тогда, когда он мне ноги начнет отъедать. Над головой постоянно туда-сюда что-то летает. Некоторые стаи, особенно гусиные, вообще на таран идут, видать моя фигура у них вообще никаких ассоциаций не вызывает. Клянусь! Вчера одна стая шла на меня так низко, что я скинув рюкзак схватил Прелесть, размахнулся и… подпрыгнув просто подсек одного гуся, повредив крыло. Это я вам скажу — что-то!!!

Что сказать… на вкус гусятина, конечно, жестковата, но по сравнению с уткой очень даже и ничего. Особенно если нашинковать помельче, да потомить подольше, рису добавить и специями присыпать, получается очень хорошо. Этакая а-ля шурпа.

А утку я все-же поймал. Правда, обошелся без корки, а использовал рыбий пузырь для плавучести, и кусок кишок, от той же рыбы. Неоднократно слышал, что перелетная утка рыбой отдает. Ну может в наше время и отдает, а тут полное ощущение, что рыба себе крылья отрастила, чтобы из водоема в водоем перебираться. Такое только с реальной голодухи есть станешь. Но пока, слава богу, не голодаю. Так и двигаюсь. С утра доедаю что не съел с вечера и в путь. Как солнце встанет в зенит — привал и очень легкий перекус, а ближе к вечеру начинаю приглядывать место для ночевки. Каверну какую нибудь в склоне холма, несколько больших камней, лежащих рядом, береговая промоина. Не то что бы это было реальной защитой, а так… скорее для психологического комфорта.

На берегах жизнь кипела. Лисы, мелкие шакалы, хорьки, ласки — это только кого я сумел опознать, постоянно шмыгали вдоль берега, в надежде на зазевавшуюся уточку. Несколько раз, невдалеке, видел мелких то ли косуль, то ли коз. Зайцы и всевозможные суслики так вообще чуть ли не под ногами бегали. Можно, конечно, при желании кого-нибудь и добыть, но пока нет такой необходимости. В реке тоже движуха. Изо всех виденных мною, сумел опознать бобра, ондатру и нутрию. Последнюю — едал. Очень даже неплохое мясо!

Но главное, пока, не видел ни одного серьезного хищника. В принципе, понятно, воды сейчас везде много, но вот когда лесостепь подвысохнет и травоядные потянутся на водопой к реке… тогда за ними придут и "серьезные товарищи". В какой-то мере мне очень повезло со временем попадания, но расслабляться не стоило. Я и не расслаблялся и… гиен заметил вовремя!

Их подвел инсктикт, а меня спасло человеческое зрение!

Гиены сделали все правильно. Ветер дул мне в спину и поэтому две из них залегли впереди, а еще две на склоне холма сбоку. Был бы я, какой нибудь газелью, то как только поравнялся с засадой на холме, гиены кинулись бы в атаку, одна на газель, другая отрезая путь назад. И конечно, газель рванула бы прямо и… нарвалась на сидящих в засаде, а там… у кого больше удача.

Зрение человека работает не так как у травоядных. Как и у всех млекопитающих хищников, оно — бинокулярное. Гиены, со своим окрасом идеально маскировались среди камней и прошлогодней травы. У газели не было бы шансов их разглядеть — увы такова особенность их зрения.

Я мерно толкал велосипед, стараясь не наехать колесом на какой нибудь острый камень и посматривал по сторонам, скоро нужно останавливаться на ночлег. Вдруг мое внимание привлекла небольшая стайка мелких птах, летевшая низко вдоль склона, которая резко взмыла вверх. Я остановился и сняв рюкзак внимательно присмотрелся к этому месту. От меня до этого места было метров пятьдесят — наискосок. Вроде ни чего, вроде все нормально и… словно фотография проявилась, в один миг я разглядел и напряженные силуэты, и внимательные, злые глаза, и торчащие белые клыки. Несколько тягучих секунд мы, казалось, смотрели друг другу в глаза, а потом, видимо поняв что, добыча их заметила, гиены бросились ко мне. А я, схватив Прелесть кинулся к реке. Как не быстры были гиены, у края оврага я был быстрее, и уже прыгая вниз, краем глаза успел засечь что, вдоль кромки ко мне мчатся еще два хищника. Два десятка прыжков по склону и мощно оттолкнувшись ногами, я с шумом рухнул в воду. Вынырнув метрах в десяти, я нащупал ногами дно, вода доходила до груди, повернулся к озадаченным охотникам. Гиены с мерзким хныканьем и повизгиванием топтались на берегу не решаясь последовать за мной.

— Что, падлы!!! Получили от Петьки нежданчик!!! Ну — я махнул глефой — кто хочет тела варяжского воеводы — подплывай по одному!

Гиенам тела хотелось, а в воду нет. Но и уходить они не собирались, с горящими глазами, с тягучей слюной из оскаленных пастей они то отходили, то подходили к кромке воды. Пат!

А меня колотило. Колотило так что, зуб на зуб не попадал. И от стуженой воды и от выброса адреналина и… от страха. Да! Страх — вот что, самое поганое! В воде оставаться нельзя. Если заболею — это смерть. Можно переплыть на ту сторону и дождаться пока эти мерзкие твари свалят. Рано или поздно они уйдут, но… вместо них со мной останется страх. Ненадолго. Мой страх и этот суровый мир быстро оборвут жалкие трепыхания испуганной тушки, в которую я превращусь, если сейчас отступлю.

— НЕТ!!! НЕТ!!! — Заорал я, ударяя глефой по воде — Мне страшно но, я ни когда не был тварью дрожащей! Вы не мерзкие гиены. Вы мой страх! И сейчас либо мой СТРАХ убьет меня, либо я убью его навсегда!

Нащупав сзади, на поясе кобуру, я расстегнул ее и достал туристический топорик — метать самое то. Может я и не великий специалист, но с шести-семи метров давно не промахиваюсь. Когда я медленно пошел на гиен, они не поверили своему счастью. Засуетились и захныкали еще активней, собрались прямо напротив меня и чуть ли сами не полезли в воду. Я вышел на нужную дистанцию, воды было по колено. Не теряя темпа я стремительно метнул топор. Вряд ли гиены когда нибудь видели метательное оружие. Та, в которую я метил, даже не дернулась, пока топор с силой не ударил ее между плечом и шеей, и в тот же миг, широко размахнувшись, с диким воплем я кинулся в атаку. Пронзительный визг боли раненой, мои вопли и стремительное наступление повергло противника в панику. Отпрянув и в первые секунды, мешая друг другу, они развернулись и устремились вверх по склону. Но я был уже рядом, крутанув над головой и выпростав на всю длину руки древко, я ударил ближайшую тварь. Сверкнув молнией, моя Прелесть без всякого сопротивления, словно просто махнул, отсекла ей заднюю лапу практически под самым телом. От удара гиену крутануло, и она с истошным визгом закувыркалась вниз. Все произошло столь быстро, что я успел настичь еще одну под самым гребнем оврага, она практически выскочила, когда я с двух рук саданул ее в крестец. От удара гиену опрокинуло прямо на меня. Конечно, такая туша сбила меня с ног и мы вместе покатились под откос…

Когда я успел выхватить нож, когда успел оседлать эту гадину честно — не помню. Осознал я себя, когда сидя на гиене, наносил ей удары ножом.

— Получи — тварь! Получи — мразь! Получи — сука! — на очередном ударе я понял, что гиена давно мертва. Схватив за ухо я повернул тяжелую, измазанную в кровавых слюнях морду, и заглянул в остекленевшие глаза. — Что, сдохла вонючая гнида?

Да уж, вонь исходившая от нее была и в самом деле фееричная.

Вложив нож в ножны, я на подгибающихся ногах добрел до своей Прелести и упал рядом с ней. Меня мутило и колотило — начался отходняк. Через некоторый промежуток времени мне наконец-то стало легче. Я встал и намного более уверенной походкой подошел к той первой гиене, с отсеченной задней лапой. Какое-то время она пыталась ползти, но сильнейшая кровопотеря не дала делать ей это слишком долго. Когда я подошел, она лишь слегка приподняла голову и тихонько захныкала. На какую-то секунду, на один удар сердца мне вдруг стало жаль ее. А потом моя Прелесть поднялась и опустилась.

Третью, и последнюю гиену, ту в которую я метнул топор, я увидел когда выбрался из оврага. На подгибающихся ногах, сотрясаемая конвульсиями, то падая, то вставая, она пыталась уйти как можно дальше от места, где она получила такую страшную рану. Неспешным, прогулочным шагом, чуть ли не насвистывая, я "настиг" ее. Собрав остатки сил, тварь повернулась ко мне на встречу, глухо рыча и тяжело поводя боками.

— Ну, вот и все — произнес я подходя ближе — Петр Алексеич Зотов оказался вам не по зубам. Нельзя связываться с самым ужасным существом на планете — человеком. Даже самые страшные хищники убивают — что бы есть. А человек убивает — что бы убить! На! — я сунул лезвие под нос гиене и она послушно схватила его пастью. Зубы противно заскрипели об металл. Я где-то читал, что сила сжатия челюстей у гиены почти такая же, что и у крокодила, во всяком случаи сильней, чем у льва.

Но не сильней стали!

Резким и мощным толчком я вогнал лезвие в пасть несостоявшейся моей смерти, практически отделив верхнюю половину головы от нижней.

Глядя па затихшее у моих ног тело я не испытывал ничего, никаких эмоций. Ничего!

Мой Страх умер!

Я переродился!

Не спеша, аккуратно, внимательно, я продвигаюсь куда-то в южном направлении. Прошло три дня с момента эпического сражения. Мало что поменялось вокруг меня, но в нутрии меня бурлили процессы, которые я и сам толком не мог объяснить. Будто вдруг, я задышал полной грудью, звуки стали четче, краски ярче, запахи резче. Внутренний подъем и ликование переполняли меня. Да, я могу погибнуть от сотен причин, но я теперь никогда не буду жертвой!

Смешно, но кроме пары царапин да нескольких синяков, я тогда больше никак не пострадал. Собрав манатки, я отъехал километра на три, пока не нашел подходящее место для ночевки. Потом были постирушки и купание, чтобы смыть вонизм, оставшийся от гиен. Навел ведро горячей воды и наслаждался, обтираясь посудной губкой. Потом устроил себе пир, открыл банку тушенки, взял несколько картофелин, я сегодня считай заново родился, и к чаю… эх, гулять так гулять, открыл банку сгущенки. И проспал всю ночь как младенец.

А еще я вырвал у гиен верхние клыки и сделал себе ожерелье. Пока скромное, но… черт возьми — какие наши годы!

Анализируя схватку, пришел к однозначному выводу — мне необходимо метательное оружие. Тот бросок топором очень помог, но кидаться им все же не лучший вариант. Лук — пока отпадает. Это только в кино да в книжке — согнул палку, из ботинка достал шнурок, привязал, и все — лук! Ну-ну. Уж я то точно знаю, сколько нужно времени и сил потратить, что бы получить простенький, но рабочий инструмент. Приходилось сталкиваться. Необходимы дротики и, возможно, сулицы. И с тем и с другим я знаком не понаслышке. До тридцати метров у меня самая рабочая дистанция, хотя могу кинуть по "площадям", так сказать, и на пятьдесят. Да и технология изготовления мне прекрасно известна. Эх, спасибо тебе — Российская реконструкция! Что бы я сейчас без тебя делал?

Но самый главный элемент — наконечники, делать пока было не из чего. Использовать ножи глупость несусветная. Воткнется такой дротик неудачно — не поразив важных органов, и ускачет какая нибудь коза в пампасы, лови ее там. Хорошо, если найдешь. А если нет? Тю-тю ценный ножичек! Долго думал, что бы такого оторвать от велосипеда… оторвать и нечего, Вроде весь железный — а тонкий, если только рычаг педалей но, "на коленке" из них наконечник не сделаешь. Можно отпилить кусок рамы, один конец расплющить, заточить, но… не до такой степени я бедствую. Все еще ищу варианты.

Еще тогда, после драки, думая о дротиках перед сном, занозило мне мозг слово пампасы. Вот что-то вертится такое, а ухватить не получается…. плюнул, уснул. А утром как озарение! Пампасы это — боло! Или — боллас, мать его, кому как больше нравится. Вот его-то "на коленке" сделал махом. Три самодельных свинцовых грузила по форме напоминающих сливу грамм по двести весом, к ним привязал нейлоновые шнуры, сантиметров по шестьдесят, связал вместе и с еще одним куском веревки с метр длинной — боло готов. Вот иду теперь, мечу его во все что движется. Пока результат неоднозначный. Сбил двух уток и гуся. Но в такую толпу, что тут над головой носится, проще попасть чем промахнутся. Поэтому я "работаю" сейчас только по наземной живности. Зайцы, суслики, бурундуки всякие, лисы — если близко подпускают. Тут результат средний — между плохо и очень плохо. И не то, что они как-то отпрыгивают или там, уклоняются. Нет! Просто я банально мажу. Но — это пока, скоро у меня откроется второе дыхание, за ним третье, а уж на пятом… количество перейдет в качество. Вроде шутка. Но так и произойдет, потому что так было, когда я учился кидать и топор, и ножи, и сулицы.

У меня полное ощущение, что нынешнее зверье вообще не осознает угрозу летящего предмета. Видно не накоплен еще печальный опыт тысяч и тысяч поколений. Ученые утверждают, что у хищника впервые увидевшего незнакомое существо первая реакция — опаска, осторожность — "кто его знает, что за хрень такая", а если это существо не проявляет агрессии, то как правило, следом идет любопытство — "интересно, эта хрень съедобная или нет". Возможно они правы, ведь именно такую реакцию я наблюдал у соседского кота на впервые увиденную черепаху. Кот, конечно не тигр, но тут, по-моему, важен сам принцип. Звери тут друг в друга ничего не кидают, а встречали ли они людей на своем пути, неизвестно. И таки да — хороший вопрос? А люди тут есть?

Когда ты чего-то сильно хочешь — судьба предоставляет тебе шансы. Правы мудрые люди, впервые подметившие это. Сегодня, когда я только начал подумывать об обеденном привале, я набрел на ЭТО! Это — было скелетом гигантского лося, уж лосиные рога от оленьих я отличу легко. Скелет лежал в небольшой ложбине на склоне холма. Я конечно не индеец Зоркий Глаз и распознать, кто и как завалил такого гиганта не могу, но это произошло не так давно, возможно зимой или прошлой осенью. Кое-где все еще валялись клоки шерсти и кости, лишенные всякого намека на плоть. Но главное — рога! О-о-о, это что-то!!! Размах между лопастями метра два с половиной. В лопасть можно было усесться как в кресло, я попробовал их поворочать… мама дорогая да в них килограмм под восемьдесят, а сколько на них замечательных отростков разной толщины и длины.

— Вот они — мои наконечнички! — ощупывая острые концы, довольно произнес я — Так! Автобус седня дальше не пойдеть — с чумаданами на выход!

Тщательно обустроив лагерь, придется тут подзадержаться, я целенаправленно, часа два охотился на гуся, пока мне не повезло — необходимы жесткие маховые перья. Ну и гуся съем заодно.

Наконечники я делал просто. Вставил в держатель ножовочное полотно, выбрал подходящий по форме отросток, и не отделяя его от основы, аккуратно, не дай бог сломать пилку, распилил на пластины толщиной сантиметра по два. Таких сделал три штуки и еще одну потолще, сантиметра в четыре. Длиной пластины были, где-то сантиметров тридцать, а шириной в пять. Потом, с помощью ножовки и напильников, придал пластинам листовидную форму и выточил хвостовики, а затем срезал все это с основы. И вот у меня три качественных заготовки на дротики и одна на более мощную сулицу. Длительное ширканье напильниками и…15-сантиметровый, листовидной формы, овального сечения, с 10-сантиметровым хвостовиком наконечник — три штуки. 20-сантиметровый клиновидный, ромбического сечения — одна штука. Распишитесь — получите!

Это языком, хе-хе, быстро, а ручками долгонько! Но сделал — ажно самому понравилось! Кость, конечно, не камень, и вроде на серьезную охоту с костяными наконечниками как-то вроде не очень… раньше так думал, пока однажды не прочел, что где-то в Германии откопали оленью лопатку, пробитую костяным гарпуном. А это, я вам скажу, очень серьезный аргумент! Теперь древки. Никаких — "нашел прямую палку, срезал", вон таких по берегу растет уйма, но все это — хрень! А я не для другого дяди — для себя делаю. А посему, завтра я пойду в ближайший лес, за правильной древесиной.

Выбравшись на гребень, я прикинул расстояние до ближайшей группы деревьев. Получалось недалеко — метров пятьсот и… это очень хорошо. Долгие прогулки по мамонтовым прериям, знаете-ли — чреваты. Я еще долго стоял, глубоко вдыхая, теплый весенний воздух и с восхищением смотрел на величественную картину жизни! Много, ах как много мы потеряли в бездумной погоне за сомнительными благами. Что разменяли мы на айфоны, сникерсы, яркие пластиковые обертки, не гниющие по сто лет, автомашины и бытовую технику, в которых изначально заложены технические условия — ломаться через три года. На грязный воздух, на отравленную воду, на умирающую природу, на детей, с каждым поколением рождающимися все более и более слабыми!!! Как по мне, так очень плохой размен, очень!

Пока не стемнело, мой внутренний хомяк заставил напилить еще несколько пластин, про запас. А также я отпилил рог, просто идеально подходящий для клевца. Тяжелый, круглого сечения отросток, имел ровный и плавный загиб к заостренному кончику. Посадить на крепкую ручку, сделать полукруглый обушок, правильно заточить острие и получится грозное оружие. Не знаю как череп медведя, а волчий или гиены какой пробьет однозначно. А пятнадцать сантиметров в башке еще никому еще здоровья не добавляло.

За древками сходил, прямо скажу — удачно! Без особых приключений добрался до леса. Из школьного курса помню, что мамонты являлись ландшафтообразующими животными в эпоху плейстоцена, являясь центром целой экосистемы. Они поедали огромное количество растительной массы, травы, кустов и молодых деревьев, тем самым, не давая не только разрастаться лесам, но даже зарастать подлеском. Даже термин вспомнил специальный — парковые леса. Ну, до парка тут, конечно, далеко. Но просторненько так, воздушненько. По лесу шел осторожно, хотя здесь и вправду нет ни особых зарослей, ни буреломов, но и рысь и леопард те еще специалисты с дерева сигануть на любителя клювом пощелкать. То что, нужно нашел достаточно быстро. Когда-то, большое дерево, падая то ли от старости, то ли от ветра, завалило и сломало еще несколько соседних деревьев. Одно из них, совсем небольшое, при ударе не сломало, а вывернуло с корнем. Корни и кору, я так думаю, быстренько объели козы да зайцы, и так оно и лежало, неспешно подсыхая в теньке и прохладе, дожидаясь меня.

Двадцатисантиметровый ствол отозвался бодрым звоном на удары обушком топорика — отлично! Первые сучья начинались где-то метрах в двух с половиной от комля. Достав цепную пилу, я достаточно быстро отпилил кусок ствола, сантиметров шестьдесят, и с помощью топора, молотка и заранее приготовленных деревянных клинышков, расколол его пополам. Раскол имел плотную, мелковолокнистую структуру и получился практически ровным. Отколов от одной из половинок планку сантиметра в четыре толщиной, я попытался сломать ее сначала руками, а потом и через коленку. Планка гнулась, но держалась, и лишь после того, как я напрягся изо всех сил, нехотя переломилась. Ху-х! Я не знаю, что это за дерево, но ему цены нет! Отпилив еще метра полтора, я, засунув инструмент и два расколотых куска, жалко бросать, в рюкзак, быстро-быстро потащил все это к себе в гнездо… э-э в лагерь. Возвращаясь, натолкнулся на стадо небольших буйволов. Самцы сразу начали нехорошо на меня коситься и пофыркивать, пришлось сделать крюк, от греха подальше, как говорится. Ничего не делается в этом мире просто так. Обходя стадо по дуге, я невольно приблизился к зарослям колючего шиповника, на нем до сих пор еще висело несколько маленьких, красеньких ягодок, из которого выбрались пять больших и явно не летающих птиц. Я, конечно, не уверен, но решил что это дрофы. Сбросив с плеча бревно, глефу и рюкзак, я стал столбом, а дрофы, нимало не обращая на меня внимания, постепенно приближались ко мне, все время разгребая лапами и что-то клюя в прошлогодней траве. Эдак, еще чуть-чуть, и они меня самого лапами загребут. Не делая резких движений, медленно размотал с пояса свое боло и не спеша начал разгонять грузики. Дрофы, до которых оставалось всего ничего, вместо того чтоб дать деру, как я думал, остановились и вытянув головы то одним, то другим глазом стали рассматривать, " а кто это, а что это"? Да они бессмертные, что ли — пронеслось у меня в голове, и я резко увеличив амплитуду швырнул боло, и… попал. Попал!!! Наконец-то попал, чтоб мне… дай бог каждый раз.

Стремительно пролетев пропеллером двадцать метров, боло, ударившись в одну из птиц, опутал ее как паук паутиной муху. Остальные товарки, с заполошным хлопаньем крыльев, стремительно смылись в колючки, а эта даже подняться не могла, бесполезно суча ногами и пронзительно вскрикивая. Тут и я поспел "на помощь" и моя Прелесть мгновенно отделила голову от тела, а то не дай бог умудриться выпутаться как нибудь, да сбежать. Я счастливо засмеялся.

— Эге-ге-гей… бля! — заорал я от переполнявшего восторга — Я крут!!! Крут — мать твою, крут!

Еще два дня сидел я в лагере, пока не сделал все, что планировал. Теперь я вооружен и очень опасен. И в этой шутке очень мало шутки! Помимо Прелести у меня теперь полутораметровая сулица с мощным четырехгранным наконечником. В ножнах из под фальшиона уютно расположились три 80-сантиметровых дротика с листовидными наконечниками, веретенообразным телом древка и тремя рулями из пера гуся. Очень серьезное оружие. На поясе нож, топорик и клевец. Кстати подобным клевцом, только железным или бронзовым — не суть, можно отправить к предкам любого одоспешенного бойца, хоть рыцаря, хоть богатыря одним удачным ударом!

Делая все неспешно и тщательно, с удовольствием употреблял дрофу в разных, так сказать, ипостасях, и в супчике, и жареную, и тушеную, мм-м… вот где господская еда! Благо птичка килограмм на восемь чистого мяса потянет. А на вкус — куда там гусю, а тем более утке.

И еще я понял — странные вещи происходят со мной. Вечером того дня, когда я нашел замечательный материал на древки и добыл дрофу, я сидел у костра потягивая слабозаваренный чаек (экономия — один пакетик на три раза) с одним кусочком сахара, полностью удовлетворенный прошедшим днем. И вдруг, поймал себя на мысли, что как-то я слишком эмоционален в последнее время.

"Что с тобой, Петруха!? Что так тебя "колбасит"? Ты целуешь, по сути ножик-переросток, и называешь его — моя Прелесть. Ты радуешься как ребенок, вытаскивая из воды любую рыбу, как будто это с тобой в первый раз. Ты не замечаешь, что твои пальцы непроизвольно поглаживают смертоносный изгиб клевца, тебе приятно. Петруха, ты до сих пор в немом восхищении, когда смотришь на буйство жизни вокруг тебя. Да что там, когда ты сегодня нашел дерево на древки, чуть не уссался от щенячьего восторга, а дикие крики а-ля Тарзан, когда дрофу подбил? Не слишком ли много эмоций?

Или не слишком! Может именно столько и нужно! А может еще больше? Да, мне сейчас хорошо, но разве я оторвался от реальности, разве я выпал в неконтролируемый эмоциональный экстаз? Нет! Так может, стоит наслаждаться жизнью, пока ты жив. Японцы великие мастера, изъясняясь туманно обнажать кристально ясную мысль.

Совершенство!!! Оно вокруг нас! Но мы уже не видим очевидного — мы надели черные очки. Мы слышим избитую истину и говорим — это банально, не понимая что, истина произнесенная миллиард раз не перестает быть истиной. Мы говорим много не нужного, обидного, лишнего. И не говорим простого и важного.

Однажды я смотрел голливудский фильм "300 спартанцев", что сказать — очень по мотивам. Но один момент потряс меня невероятно! Когда на глазах опытного, сурового, закаленного в боях воина погибает его сын. Его надежда, его гордость, его смысл! И видя как падает обезглавленное, еще секунду назад прекрасное, полное сил и жизни тело, он кричит диким криком не только потому, что он не успел прийти на помощь, не только потому, что его сын пал — они все воины и все когда-то падут, а потому, что не успел…!

Среди многих правильных и нужных наставлений, среди пафосных и патриотичных лозунгов, среди многих и многих необходимых слов он не успел сказать самое главное — что он его любит! Именно поэтому так страшно кричит отец не успевший сказать своему сыну — я тебя люблю!

И уже никогда, никогда… Это страшно! Это шок!

Я очень люблю своего сына, и он знает об этом. И сын любит меня, и я знаю об этом, но… я не помню, говорил ли я об этом ему вслух хоть раз.

Придя домой я прижал к себе своего сына и поцеловав в макушку сказал — я люблю тебя сынок!

— Что с тобой отец — удивленно спросил Артемка?

— Ничего сынок, ничего — прижимая его к себе, ответил я — просто знай, я тебя люблю!

Я успел! А вы?