После настоящих писателей остаются прижизненные публикации. После великих — прижизненные архивы.
О них — своих архивах — не особенно заботился Василь Быков. И характер у него был не “забронзовевший”, и время не способствовало доверительности. А потому после Быкова не осталось пронумерованных и упорядоченных рукописей, самое потаенное доверялась спутнице-жене Ирине Михайловне, немногим друзьям или огню дачного камина. После Быкова остались его правда, его дело, его боль, его книги и… неопубликованные рукописи.
Архив Василя Быкова сохранил неизвестную повесть “Блиндаж”, почти завершенную в 1987 году и не оконченную до последнего в жизни писателя 2003-го. Остались 77 страниц машинописи, несколько страниц рукописных вставок, наброски-планы в отдельном блокноте и авторская карта, на которой происходят события повести (деревня, домик Серафимки, шоссе, кустарник, траншеи перед холмом, разбитая пушка, блиндаж).
В одном из писем к своему другу, талантливому критику Игорю Дедкову, 20 декабря 1987 года В. Быков признается:
“Выжив Алеся Адамовича, берутся за Виктора Коваленку, Светлану Алексиевич, тихо обкладывают Быкова — чтобы лучше было взять. Считается, что режиссер всего этого Павлов, которого направляет Севрук. Но не только они, конечно. В этой истории показали свою двойную душу некоторые наши общие знакомые. <…> А вообще работается скверно, начал и бросил новую повесть — не удовлетворяет”.
Так высказался В. Быков о повести “Блиндаж”. А думал о ней — до последнего своего дня; в блокноте, куда вписывались дополнения к воспоминаниям “Долгая дорога домой”, на отдельной странице рукою В. Быкова записано-напомнено, как обозначено на верстовом столбе творческих дорог: “Блиндаж (Серафимка)”.
Повесть “Блиндаж”, которая задумывалась и писалась после “Карьера” перед “Облавой”, обостренно-Быковская, типично-Быковская. Как типична для Беларуси вырисованная в тексте истребленная сталинизмом и нацизмом деревенька Любаши родной Быкову Полотчины, как символический образ Серафимы Тарасевич, “темной” колхозницы, которая в год могла “выгнать” пятьсот двадцать трудодней и не иметь претензий за убитого единственного брата — учителя и “врага народа”. Человек в “неслыханном, исключительном” (В. Быков) положении — вот основной лейтмотив “Блиндажа”. И главная героиня Серафимка, и слепой после ранения капитан Хлебников, и дезертир немец Хольц, и “идейный” большевик Демидович, и сумасшедший еврей Нохем, и сын раскулаченного, “путаный человек”, антисемит Кочан, и полицаи Пилипенки — поставлены в такие испытания, где между белым и черным нет границы.
Сюрреалистическая коллизия для будничной жизни и будничная для военной собирает в тесном блиндаже героев повести. Все ждут спасения, а блиндаж превращается в Серафимин ковчег. Сама же повесть стала для В. Быкова, думается, своеобразным “творческим полигоном”: здесь испытывались новые идейно-тематические решения (сталинщина уподоблялась нацизму, высвечивалась обида репрессированных), нащупывались стилевые находки будущих притчей (под одной крышей и за одним горшочком затирки — офицер-красноармеец, фашист, большевик, полицай), филигранилось композиционное мастерство (сюжетное разветвление-“нанизывание” завершалось продуманной финальной развязкой). Филигранилось до последнего дня писателя, поскольку повесть так и осталась незавершенной. Незавершенной на бумаге.
О фабуле развязки повести можно узнать из авторских записей и набросков, по которым и удалось “смонтировать” план заключительных глав (они в публикации подаются курсивом).
Таким получился давний и неизвестный “блиндаж-ковчег” Василя Быкова. Только выживут в нем не все и не всё. И останутся Быковская правда, честь и боль, а также — внимательно перечитанная машинопись так и не сданной в печать повести…
Алесь Пашкевич
“Прывитанне, яснавялебны куме! Прашу прабачэння за клопаты, але дасылаю Вам прадмоуку да “Блиндажа” и прашу перакинуць яе хану Беразевичу з усими нашыми найлепшыми пажаданнями. Думаю, што пераклад аповесци — не найлепшы (часам — падрадкоуник), але ж хай там падшкрабуць у рэдакцыи и падправяць. Можа, на чэрвеньски нумар и пойдзе? А кали не — я узбунтую слуцка-татарския народы и павяду их на Новасибирск!!! Да сустрэчы”.
Из письма А. Пашкевича, переданного в редакцию журнала.