Часть 1. Малек

Алек вошел в комнату и плотно закрыл дверь, словно отрезая себя от жизнерадостности и веселья, творившихся в гостиной. С каждым разом видеть улыбки родных становилось все тяжелее. Макс смеется, Изабель что-то увлечено рассказывает, мать с отцом, все еще влюбленные друг в друга, как и много лет назад, сидят на диване. Идеальная семья. Вот только Алек не чувствовал себя ее частью уже очень давно. С тех пор, как эмоции, подобные счастью, завели привычку тревожить тьму в его душе и обвивать холодными щупальцами сердце.

Он медленно выдохнул и начал обратный отсчет от десяти до одного, чтобы привести пульс в норму. Ноги сами сделали несколько шагов по направлению к зеркалу, и Алек облизал пересохшие губы. Он не был уверен, чего опасался больше — увидеть или не увидеть.

Ведь он был не в каждом отражении, но мог быть в любом.

Сегодня он был там. Стоял, сложив руки на груди, и с усмешкой на губах наблюдал за дергаными движениями Алека. Безупречен, как и всегда. Если встретить такого мужчину на улице, то невозможно было бы пройти мимо или банально прекратить пялиться на эту непоколебимую сияющую красоту. Но Алек не встретил его на улице. Он просто был, сколько Алек себя помнил. Его личный ад.

— Ну здравствуй, Александр, — хитро прищуренные глаза смотрели чуть насмешливо.

— Здравствуй, Тень, — хрипло выдохнул он, останавливаясь в полуметре от зеркала, и чувствуя, как трепещет сердце. Алек ненавидел себя за это. Ненавидел за то, что начинал жить и что-то чувствовать только в Его присутствии.

Его ад.

В детстве иметь воображаемого друга было даже забавно. Рассказывать ему все свои тайны и секреты, делиться самым сокровенным, понимать, что жить в зеркале не может никто. Что это просто разыгравшееся воображение. Алек ведь всегда был умным мальчиком и не верил в сказки. По крайней мере он так считал, пока не осознал, что Магнус проник в каждую частичку его тела и души, подчинив своей воле.

Его ад. Его рай. Пульс в его венах и мурашки по его коже. Его Тень. Его смысл жизни.

«Демон» — ошарашенно произнес тогда Алек, по-новому смотря на этого юного парня азиатской внешности, который жил в отражениях. «Не демон» — поправил его тот, — «Ну, не в полном понимании этого слова. Всего лишь на половину. А сейчас и того меньше, потому что уже многие годы я пребываю в заключении, которое высасывает мои силы. Знал бы ты, как долго я искал того, кто примет меня.»

Алек всю жизнь задавался вопросом, почему этим «кем-то» оказался именно он. Как же часто он вынимал осколки из костяшек пальцев, когда очередное зеркало было разбито. Алек просил, умолял, заклинал его уйти, позволить жить нормальной жизнью, но он не уходил. Не уходил, потому что еще не достиг своей цели. А может, потому что видел, что сколько бы Алек не умолял исчезнуть, жить без Тени он бы уже не смог.

Поэтому просто прикладывал к обратной стороне зеркала ладонь, как будто хотел дотронуться, и понимающе улыбался. И вся душа Алека была распахнута перед ним.

— Снова сбежал с семейных посиделок? — продолжил он, вырывая из раздумий.

— Не сбежал. Просто голова разболелась.

Пытаться говорить как можно более уверенно, в надежде когда-нибудь обмануть Тень, уже вошло в привычку. Алек не откровенничал с отражением очень давно. Ему было наплевать, как громко хотелось закричать, вцепиться пальцами в волосы, когда родители снова опускали глаза, виня себя в том, что их старший сын не такой, как младшие. Только он все равно всегда все понимал. Вот и сейчас лишь расхохотался, взмахнув руками. По его пальцам пробежались синие искорки, и Алек поймал себя на разглядывании этих всполохов магии, осознавая, что снова не может оторвать от них взгляда. Никогда не мог.

— Александр, ты удивительный, — утирая слезы произнес Тень. — Каждый раз ты пытаешься одурачить меня, хотя прекрасно помнишь, что я знаю твои чувства. Я — это ты.

— Не говори так, — Алек подавил желание выбежать из комнаты от этих на удивление правдивых слов.

— Выпусти меня.

Ну вот, опять та же просьба. Изо дня в день, из года в год. Она пробегается по коже, вызывает холодок по всему телу, заставляет грудь болезненно сжаться. И неизменный ответ:

— Нет.

— Выпусти, и нам не будет равных, — Тень никогда не сдавался без боя, Алек к этому даже привык. — Мы сможем сделать все. Сможем удовлетворить твою жажду. Ты думаешь, я не вижу, как сильно ты мечтаешь прикоснуться к тьме?

— Не я мечтаю, — резко прервал его Алек. — Это все ты. Твои желания.

— Не обманывай себя, Александр. Ты знаешь, что это не так. Помнишь, как ты мечтал задушить того ублюдка, который сбил женщину с коляской и избежал наказания? Или какие мысли тебя посещали, когда твоя мать защищала интересы детского дома, и все равно проиграла, ведь у «Рэйв и Ко» миллионы на самых лучших юристов.

— Нет.

— Ты сделаешь это, Алек. Рано или поздно, но произойдет что-то, что заставит тебя открыть двери, выпустить меня и впервые в жизни вдохнуть полной грудью.

И Алек не смог опровергнуть эти слова.

* * *

Спустя полтора года, двадцатого февраля, Лайтвуды будут возвращаться с фестиваля яблок, проходившего на окраине Нью-Йорка. Громкий смех Роберта и Мариз будет разноситься по салону, пока Изабель и Макс будут петь гимн яблочному соку. А потом в их автомобиль врежется белый грузовик.

Двадцать первого февраля детектив придет в больницу, чтобы сказать Алеку, что, если бы виновник аварии не скрылся с места преступления и быстро вызвал скорую, его родителей можно было бы спасти.

Двадцать второго февраля от многочисленных переломов скончается Макс Лайтвуд.

Двадцать третьего февраля доктор Эрондейл признается, что Изабель может никогда не выйти из комы.

Еще через три дня, двадцать шестого февраля, виновников найдут. Точнее, найдут части виновников, которые будут разбросаны от Монтаны до Теннесси.

В каждом штате очевидцы увидят двух молодых мужчин, бредущих рука об руку. У первого на лице застынет ледяная усмешка, а руки по локоть будут испачканы чем-то темным. У второго с пальцев будут слетать синие искры.

 

Часть 2. Малек

— Спасибо, что пришел, Магнус, — голос нефилима слабый и какой-то шипящий. Тяжело говорить, когда вставная челюсть плавает в стаканчике на прикроватной тумбочке.

Бывший верховный маг Бруклина замирает в дверном проеме и с грустью смотрит на человека, сидящего в кресле-каталке. Старость никого не щадит, и даже некогда сильный, высокий, статный сумеречный охотник сдается привычному ходу времени. Сгорбленная спина, белые тапочки на старческих ногах и руки, испещренные узорами морщин. Руки, которые уже долгое время не держали оружие. Седые волосы в беспорядке спадают на плечи, и у Магнуса щемит сердце, ведь даже в свои почти девяносто мужчина прекрасен.

Девяносто лет… Подумать только. Везение или насмешка судьбы? Лишь немногие сумеречные охотники доживают до такого возраста, и Магнус был уверен, что этот нефилим не из таких. Уж слишком он любил свое дело, слишком часто проводил ночи напролет на вылазках, борясь с демонами. Считал охоту и защиту примитивных своей главной задачей, своим долгом.

Магнус горько усмехается.

Он ловит взгляд помутневших с возрастом глаз, и ему приходится откашляться, прежде чем ответить:

— Я не мог поступить иначе.

Как долго они не виделись? Двадцать лет? Тридцать?

— Хорошо выглядишь, — Магнус неловко тянет губы в улыбке, переминается с ноги на ногу, чувствуя себя не в своей тарелке. Вся ситуация кажется ему до мурашек неправильной. Какой-то тоненький голосок на периферии сознания нашептывает ему подойти к нефилиму и стянуть с него старческую маску, чтобы обнаружить, что под ней тот все так же молод и полон сил. Вот только борьбу со временем нельзя выиграть.

— А ты все так же прекрасно врешь, — сухие потрескавшиеся губы улыбаются, и морщинки в уголках глаз становятся еще глубже.

Магнус отводит взгляд. Он замечает трость в углу комнаты, очки для чтения и несколько упаковок таблеток на тумбочке. Как же странно все происходит в жизни — ты можешь быть самым лучшим сумеречным охотником, убить за свою жизнь сотни демонов, но годы неумолимо берут свое. Дают понять, что ты обычный человек.

Он бросает взгляд на противоположную стену, и чувствует, что его словно ударило обухом по голове. Дыхание перехватывает. Взгляд скользит по изогнутой рукояти, тонкой тетиве, по двум стрелам, способным в опытных руках истребить десяток демонов за ночь. Воспоминания накатывают волнами, разбиваясь о грань реальности. Магнус краем глаза замечает, что охотник следит за ним, ловя каждое движение, и делает несколько шагов, чтобы провести по таким знакомым изгибам оружия, а потом сжать руки в кулаки и приблизиться к хлысту, висящему рядом с луком.

— Изабель, — выдыхает он, чувствуя, как начинает щипать в носу.

— Последний раз я видел тебя на ее похоронах, — нефилим закрывает глаза. — Угасла вслед за Саймоном.

— Я восхищался ей. До последнего стойкая, сильная… — он грустно улыбается, присаживаясь на край кровати. — И всегда с безупречным чувством стиля.

Дверь в комнату распахивается, отрывая от печальных воспоминаний.

— Дедушка, привет, я… — девочка-подросток в зеленых шортах замирает на пороге, уставившись на Магнуса. — Ой, а я вас знаю.

— Элли! — одергивает внучку нефилим.

— Я… попозже загляну, — девочка пятится спиной к выходу, все еще не отрывая от Магнуса взгляда. Она вылетает за дверь, и радостный крик: «Мама, представляешь, кто там сидит?!» слышат все в доме.

Он не сдерживает усмешки:

— Она очень похожа на свою бабушку.

— Ты не один так говоришь. Все смеются, что дочери пошли в меня, а внуки в мою жену, чтобы ей не обидно было.

Они смеются и чувствуют, как спадает напряжение. Нефилиму нравится говорить о своей семье, выспрашивать у Магнуса подробности его жизни, и они увлекаются настолько, что старик и не замечает, как проходит целый час. Магнус все чаще поглядывает на часы над кроватью.

— Тебя там ждут?

— Да.

Легкий оттенок боли мелькает в глазах сумеречного охотника.

— Тогда не буду задерживать. Только Магнус… Передавай ему привет, хорошо?

* * *

Бывший верховный маг Бруклина выходит из большого дома Эрондейлов, и обнимает за плечи высокого темноволосого юношу.

— Сходил бы ты к брату, Александр. Он не продержится долго.

Алек Лайтвуд прижимается ближе, надеется, что Магнус не заметит, как дрожат руки. Он не думал, что вернуться будет настолько сложно.

— Знаю, Магнус, — хрипло выдыхает он. — Я просто не могу. Не могу видеть его таким, не могу смотреть, как жизнь покидает еще одного любимого человека.

Магнус крепче прижимает своего нефилима к себе. Он знает, как тому было тяжело смотреть на старение друзей и родных, как сильно смерти всех близких подкосили его. Мариза, Роберт, Саймон… Изабель стала последней каплей. Сразу же после похорон Алек понял, что должен уехать так далеко, насколько это возможно. На следующий день портал унес их на другую сторону земного шара.

Каждый раз, смотря на такого потерянного Алека, Магнус начинал думать, что зря предложил любимому бессмертие. Тот же лишь крепче его обнимал и упрямо сжимал губы.

— Он скучает, Александр. И ты скучаешь тоже, как бы ни пытался это скрыть, — Магнус легко целует искусанные губы. — Второй этаж, первая дверь справа.

Алек Лайтвуд понимает, что вернуться сюда было плохой идеей. Плохой, но необходимой. Он благодарно смотрит на Магнуса, прежде чем быстрым шагом направиться к крыльцу.

 

Часть 3. Шамдарио

Целуй ее.

Пытайся доказать, что это не любовь. Считай, что нас друг с другом ничего не связывает. Разные люди, разные судьбы, разные дороги, по которым мы идем. Они параллельны, Мэтти. Вроде бы проложены рядом, но нигде не пересекаются.

Целуй ее. Не любовь, просто до дрожи в коленках хочется прижать человека к себе и не отпускать.

Целуй ее. Не любовь, просто чтобы вызвать твою улыбку я готов на многое.

Целуй ее. Не любовь, просто в те редкие мгновения после рассвета, когда ты спишь рядом, я считаю родинки на твоей спине.

Так бывает, Мэтти, не правда ли?

Знаешь, прошлой ночью Шелби увидела засос на моей груди, но ничего не сказала. Лишь грустно улыбнулась. А у меня ком в горле встал, когда я понял, что не могу посмотреть в глаза собственной жене, ведь тут даже оправдаться никак не получится. Моя Шелби, мой родной человечек… Она славная. И я любил ее.

Любил, слышишь?

Считал, что это навсегда, пока ты не появился. В первую же нашу встречу ты запустил таймер, отсчитывающий секунды до падения моей жизни в тартарары. Первой улыбкой проник в кору головного мозга, запустил свои щупальца под кожу, отравил кровь. Первым касанием заставил потерять голову.

Я не думал, что так бывает, Мэтти. Но ты просто был рядом, а я влюбился… Как подросток влюбился, представляешь? И это в тридцать четыре года, когда взрослый, разумный, когда вроде как здравомыслящий. Когда даже не гормоны, а нечто большее. Да, я помню, что не любовь. Помешательство какое-то.

Каждый день я задыхался. Смотрел в твои глаза и тонул в них, глуша желание вдохнуть немного воздуха. Или этого желания и вовсе не было? Легкие горели, а по ребрам изнутри что-то скребло, но я привык. Привык достаточно быстро, и заглушил бы это сумасшествие, поборол бы желание хоть раз прижать к себе вне съемочного процесса.

Сжать зубы до гребаного хруста и впиться ногтями в ладони не так уж и сложно.

Но напомнить тебе, что ты сам все испортил?

И губы на губах были твоей идеей. И мягкий шелк нежных слов, и глаза в глаза, и ласковая улыбка. Я бы прожил без страстных ночей с тобой, без мгновений, наполненных счастьем. Если бы знал, что ты решишь отобрать все это быстрее, чем подарил, я бы предпочел задыхаться в одиночку.

Параллельные дороги, да, Мэтти?

И вовсе не любовь.

Только жаль, что ты не заметил, как наши дороги уже давно связала прочная нить. Жаль, что в ответ на «я люблю тебя» лишь тишина в ответ. Жаль, что страх сильнее прочего.

Так что целуй ее. Используй меня, как мишень для метания дротиков. Я стерплю. Потому что мои чувства не пустой звук. Если тебе это важно, если тебе от этого легче, то давай.

Целуй ее.

 

Часть 4. Малек

— Так-так-так, дурацкие зачесанные назад волосы, кошачьи линзы, блестки повсюду… И это недостатки, Александр?

Алеку требуется несколько секунд, чтобы понять, о чем говорит Магнус. А затем долгая минута, чтобы закрыть глаза, сжать руки в кулаки и пожелать провалиться сквозь землю.

Только не это.

Алек проклинает себя, свою невнимательность, и даже Изабель, которая со словами: «Чтобы разлюбить человека, надо сосредоточиться на его недостатках», подсунула ему вечером листок и ручку.

И Алек честно пытался. Первые двадцать минут на листке гордо красовалась единственная надпись: «Магнуса Бейна нельзя любить, потому что он…». Но дальше дело пошло легче.

Алек долгих пять часов провел с ручкой в руках. После этого даже уснуть не смог и не заметил, как с утра засунул бумажку в тетрадь по математике.

Алек проклинает мистера Уильямса, подсадившего Магнуса к нему. И все для того, чтобы тот начал хоть немного понимать предмет. За неуспеваемость Магнуса могли исключить из футбольной команды, а без лучшего игрока у их школы не было ни единого шанса обыграть «Львов» из соседнего города. Да-да, футбол и чертовых «Львов» он тоже проклинает.

И Алек проклинает Магнуса, который заглянул к нему в тетрадь в надежде списать домашку. И явно не ожидал наткнуться на что-то подобное. Видимо, тот тоже в шоке, иначе как объяснить, что нет ни громкого смеха, ни насмешек, ни острот. Алек прекращает сверлить взглядом стол и смотрит на Магнуса, в чьих глазах сияют смешинки.

— Шестьдесят три пункта? — криво улыбается. Его эта ситуация явно забавляет. — Слабовато, Лайтвуд. Я в своем списке насчитал сто тридцать шесть.

Что?

Алек думает, что если бы мистер Уильямс сейчас начал танцевать ламбаду и размахивать сине-фиолетовыми помпонами, его удивление и то было бы меньше. Смысл слов Магнуса доходит до него не сразу, и он смотрит на него широко распахнутыми глазами.

Магнус фыркает и достает из сумки сложенный пополам листок, который имеет такой помятый вид, словно его носят между учебником по математике и бутылкой воды уже очень давно.

На листке синими чернилами выведено «Я ненавижу Алека Лайтвуда за…»

И снова… Что?

Алек чувствует себя тормозом второй раз за сегодняшний день.

Он дрожащими пальцами берет протянутый список и вчитывается, до сих пор не веря в то, что Магнус его составил.

«Лайтвуд заучка, Лайтвуд слишком любит читать, у Лайтвуда надоедливая сестричка, брат Лайтвуда — самовлюбленная заноза в заднице, которая старается занять мое место в команде» — по первым пунктам Алек пробегает взглядом, не заостряя на них внимания, но следующий заставляет его сердце пропустить удар: «У Лайтвуда настолько голубые глаза, что я тону в них каждый раз».

— Сегодня вечером ты свободен? — как ни в чем не бывало продолжает Магнус, словно и не замечает шокированной тишины. — Я знаю один неплохой ресторанчик, заеду за тобой. Конечно, если ты сможешь ужиться с тем, что я слушаю сопливые песенки, — он указывает пальцем на пятнадцатый пункт в списке Алека.

 

Часть 5. Шамдарио

Он приходит каждую ночь.

Втрахивает в кровать и заставляет выстанывать свое имя снова и снова. Вбивается в податливое тело, впиваясь пальцами в кожу. Через какое-то время там набухнут лиловые синяки, но в тот момент это совершенно не имеет значения. В тот момент мысли только о том, чтобы эта сладостная пытка продолжалась.

Только есть неотвратимые вещи, и утро наступает каждый раз, сколько бы не хотелось растянуть ночь на… Примерно на бесконечность.

И он уходит. Первые лучи еще не успевают проникнуть в темноту трейлера, а он уже собирает свои вещи, одевается быстро и бесшумно, выскальзывает на улицу, не проронив ни слова. Оставляет за собой лишь смятую постель, не успевающие заживать синяки и багровые засосы. Только их, и еще одно маленькое, разбивающееся каждый раз, сердце.

Мэтт тяжело дышит, сжимает простыни в кулаках и душит непрошеные слезы. Наплевать, как сильно хочется закричать и выплеснуть чувства, наплевать, что желание броситься вслед застилает глаза алой пеленой. Наплевать, что он уже готов отдать всего себя за ночь чуть подлиннее обычной. Хоть на мгновение, хоть на пару секунд задержать рассвет.

Но Мэтт знал, на что шел. Не надевал розовые очки, не строил каких-то планов, не мечтал о романтической истории. Только никто не сказал ему, что будет так больно.

В его мыслях все должно было быть простым. Молчаливый уговор «это не чувства» и лишь одно правило — не касаться Гарри. Ну конечно, Шелби вряд ли приняла бы следы чужой страсти на теле любимого мужа. Вот только быть чьим-то грязным секретом совсем не так просто, как кажется. И удерживать на лице улыбку, когда Доминик в перерывах между съемками смеется, закатывает глаза и кивает головой на воркующую семейную парочку, тяжелее, чем кажется. Новая фотография в Instagram с нежной подписью, новый пост в Twitter, каждый из которых пропитан счастьем семейной жизни, новая зарубка на некогда гладком и не испытывающем боли сердце.

Но когда ночь вступает в свои владения, когда сумерки накидывают звездное покрывало, дверь трейлера с тихим щелчком открывается.

— Ты должен понять меня, Мэттью, — тихий шепот прямо перед тем, как завладеть губами, вызывая тихий всхлип.

Мэттью не понимает. Но понимать и позволять — разные вещи.

И вновь смятая постель.

Вновь не успевающие заживать синяки.

Вновь багровые засосы.

Потому что любовь она такая. А когда любишь за двоих, времени на раздумья не остается.

 

Часть 6. Малек

Даже не успев перешагнуть порог дома, Алек слышит доносящиеся из-за двери голоса, и его губы расплываются в слегка грустной улыбке.

Лайтвуд заходит в освещенную солнечным светом комнату и на секунду пропадает. На бордовом кожаном диване рядом с Клэри и Изабель сидит не кто иной, как Магнус Бейн. Его смех так заразителен, что скоро его подхватывают и девушки.

Алек хочет усмехнуться, сказать, что, он чувствует запах гари, доносящийся с кухни. Хочет пошутить над кулинарными способностями девушек, но он ловит на себе взгляд Бейна и забывает обо всем.

* * *

— Магнус!

Алек врывается в лофт в тот самый момент, когда из темноты портала выныривает сгусток черной энергии, тянущий свои щупальца к самому сердцу Верховного мага Бруклина, лежащего без чувств на осколках стеклянной столешницы. Три стрелы, выпущенные друг за другом уверенным движением нефилима, даже не ранят это существо. Проходят сквозь него и с противным звуком врезаются в стену.

Лайтвуд успевает проклясть свою беспечность, весь институт и мать, которая ранним утром вызвала его к себе для отчета о ночной вылазке. Страх за родного человека застилает глаза, и он бросается твари наперерез, хотя и понимает, что не успеет.

Щупальцам до сердца Магнуса остается около пары миллиметров. Алеку до его мага — несколько роковых шагов. Заранее проигранный бой. Но неожиданно щупальца замедляются, а черный сгусток начинает обретать более человеческий силуэт — промедление в секунду, но Лайтвуду этого достаточно, чтобы добежать до Бейна и выдохнуть от облегчения, нащупав пульс.

— Магнус Бейн… Надо же, — кажется, что голос доносится отовсюду, окружает, и Алек готовит еще одну стрелу. Целится твари туда, где у обычного демона было бы сердце. — Какой храбрый нефилим, вот только это не поможет, — голос становится ироничным. — У меня с этим магом давние счеты. Я искал его так долго, но хитрец умеет убегать и прятаться. И откуда только такие умения? Явно не по папочкиной линии передались.

Еще одна стрела достигает своей цели, но не дает никакого результата, как и предыдущие. Оглушительный смех сотрясает лофт.

— Я хотел убить его, но ты появился так удачно. Ведь так намного лучше… Отобрать самое дорогое, причинить боль любимому созданию, — тварь говорит словно сама с собой, и, хотя силуэт не двигается, Алек представляет, как он потирает руки в восторге от своей идеи. — Мальчик, передай Бейну, что долги надо возвращать. И если он не захотел по-хорошему, то будет по-моему.

Магнус стонет, приходя в себя, и Алек бросается к нему, откидывая ненужный лук в сторону. Последние слова существа негромкие, но вливаются в кровь, в мозг, пробегают мурашками по спине:

— Бейн, можешь наслаждаться своим нефилимом еще неделю. А потом ты его забудешь.

* * *

Ночь наступает на удивление быстро, пронизывающими ветрами прогоняя день. Жаль, что ветра не могут точно так же прогнать случившееся днем. Алек сидит на балконе лофта Магнуса, и вновь и вновь прокручивает в голове слова твари.

— Дорогой, ты здесь уже час сидишь, — маг появляется за спиной нефилима, держа в руках два бокала с плескающимися в них искрящими напитками, и протягивает один Алеку. — Держи, тебе это сейчас нужно.

Лайтвуд берет коктейль, не проронив ни слова. У него на душе словно скребутся дюжина кошек, во главе с Председателем Мяо. Ему хочется сказать, что все хорошо, хочется улыбнуться, вот только не получается.

А что если больше не будет бокалов на тонкой ножке и сверкающих глаз напротив? Что если хриплое «Александр» останется в прошлом? Что если сегодня все рухнуло?

Магнус Бейн не был бы Магнусом Бейном, если бы не понял все без слов:

— Александр. Он всего лишь глупый демон. Ты же не воспринял его слова всерьез?

Алек не знает, что стало последней каплей — напряжение дня, мысли, бьющиеся в голове, как птицы в клетке, или нарочито легкий тон Магнуса, но он срывается. Бокал летит на пол, разбиваясь на десятки маленьких осколков, а кулак нефилима со всей силой обрушивается на ни в чем не повинную стену.

— Он не просто глупый демон, Магнус! Как ты не понимаешь… Я не смог даже ранить его, а все мои стрелы проходили сквозь, как будто он был соткан из тумана.

Алек не помнит, когда в последний раз кричал, но он уверен, что он еще никогда не поднимал голос на своего мага.

— Он глупый демон, — голос Бейна жесткий и нетерпящий возражений. Он подходит вплотную к Алеку, берет его руку в свои ладони и нежным касанием залечивает разбитые костяшки пальцев, а потом поднимает взгляд, встречаясь с голубыми, как море, глазами. — Я слишком сильно люблю тебя, и никто не в силах изменить это. Я не забуду.

* * *

Теплые лучи утреннего солнца скользят по обнаженным телам, объятым пламенем страсти. Громкие стоны разрывают тишину квартиры, и кажется, что еще немного удовольствия, и Алек просто потеряет сознание от переполняющих его чувств. Он уже забыл, как правильно дышать. Лишь судорожно втягивает ртом воздух, когда легкие начинают гореть. Забыл, что перед тем, как Магнус открыл свои поистине прекрасные глаза, Алек собирался встать и уйти в институт. Забыл, что Мариза просила зайти еще ночью, сразу после убийства очередного демона. Но сейчас все это неважно. Ничто не важно, кроме Магнуса Бейна, творящего с его телом неописуемые вещи.

Волна оргазма накрывает неожиданно и ярко, на секунду вырывая Алека из реальности, и сквозь дымку удовольствия он слышит нежный шепот на ухо:

— Я не забуду.

* * *

Снег в середине июля, ледяные горки и улыбающиеся снеговики — все что угодно, если твой парень — верховный маг Бруклина. Насупившийся Джейс, который только что проиграл Саймону партию в снежки, пьет горячий чай из заботливо принесенного Клэри термоса. Саймон, уже забывший о недавней победе, прижимает к себе Изабель, пытаясь хоть как-то согреть ее, и отчитывает девушку за ее манеру одеваться и не думать о собственном здоровье. Алек знает, что какой-бы недовольной не выглядела его сестра, эта забота ей приятна.

Липкий комок снега прилетает Лайтвуду в затылок, и он резко подскакивает с места, оглядывается и натыкается взглядом на довольное лицо Магнуса, который хитро щурит глаза и готовит еще один снежок.

— Ах так! — Алек набирает в ладонь снег и, лишь слегка сжав его, целится в Бейна. Снежок не долетает до цели каких-то полметра, врезаясь по пути в невидимую преграду и рассыпаясь синими искорками.

— Александр, и это ты — лучший лучник Института? — Магнус заливисто смеется.

— Магнус, и это ты требовал от Джейса с Саймоном честной игры десять минут назад? — Алек набирает еще горсть снега, но на этот раз не бросает его, а под подбадривающее улюлюканье Джейса сам бежит к магу, с явным намерением затолкать холодный снежок магу за шиворот.

Глаза Бейна широко распахиваются:

— Алек, нет! Сладкий, я же пошутил… Александр, это пиджак от Валентино из последней коллекции, ты не можешь так с ним поступить! — последние слова маг выкрикивает уже на бегу, понимая, впрочем, что далеко ему не убежать.

Лайтвуд победно вскидывает руку, когда добирается до своей цели и старается исполнить задуманное, вот только и Магнус сдаваться без боя не намерен. Только Бейн не рассчитывает свои возможности, и, не удержавшись на ногах, падает в сугроб, утягивая Алека за собой.

— Я не забуду, — шепчет Магнус, и, приподнявшись на локтях, нежно целует его.

В следующий момент еще один снежок повинуется немому приказу мага и приземляется Алеку на макушку.

* * *

Море перед ним спокойное, нежное, ласковое. Песок под ногами теплый, и Алек наслаждается тем, как легкие волны ласкают его ступни.

— Оно такое же синее, как твои глаза.

У Алека щемит сердце от переполняющей нежности, когда маг прижимается к его спине, обхватывая руками грудь.

— Ни одно слово. Ни одно прикосновение. Ни один миг с тобой, Александр… Я не забуду.

* * *

Даже не успев перешагнуть порог дома, Алек слышит доносящиеся из-за двери голоса, и его губы расплываются в слегка грустной улыбке.

Лайтвуд заходит в освещенную солнечным светом комнату и на секунду пропадает. На бордовом кожаном диване рядом с Клэри и Изабель сидит не кто иной, как Магнус Бейн. Его смех так заразителен, что скоро его подхватывают и девушки.

Алек хочет усмехнуться, сказать, что, он чувствует запах гари, доносящийся с кухни. Хочет пошутить над кулинарными способностями девушек, но он ловит на себе взгляд Бейна и забывает обо всем.

Потому что взгляд, некогда наполненный теплом и любовью, уже никогда не станет прежним. Потому что сейчас маг безучастно скользит по лицу Алека, и кивает головой Изабель:

— Иззи, твой брат пришел. Как его… Алек, кажется.

 

Часть 7. Шамдарио

Мэттью не переваривает желтую прессу. Не выносит журналистов. Терпеть не может газетенку, которую зачем-то взял в руки, хотя и знал, что там написано. Секунда — и смятый комок бумаги летит в мусорку. Все таблоиды шумят, все первые полосы заняты одной новостью: звездная пара распалась.

Дрожащими пальцами крутануть колесико зажигалки получается лишь с третьего раза, оторвать взгляд от трепещущего огонька — со второго, выпустить из легких дым в маленькое помещение трейлера, даже не задумавшись об открывании окна, — с первого. Даддарио запускает пальцы в волосы и зло усмехается. Никто так и не догадался, что не было никакой звездной пары, что Шамдарио — не история великой любви, а история пиара и раскрутки «Сумеречных охотников».

Когда Макджи год назад вызвал Гарри и Мэтта к себе и попросил их построить из себя влюбленную парочку какое-то время, Даддарио и представить не мог, чем все обернется. Тогда согласился легко, ведь это не должно было сильно отличаться от того, что они с Гарри делали перед камерами во время съемок. Тогда согласился легко, и долгое время не замечал, что все становится слишком.

Слишком.

Слишком странным, близким, слишком родным, слишком под кожей. А каждая «СЕНСАЦИЯ» слишком правдивой. Кажется, желтая пресса заметила намного раньше то, что для Мэтта еще долгое время оставалось загадкой.

«СЕНСАЦИЯ! — Гарри Шам младший и Мэттью Даддарио замечены на романтичной прогулке по ночному Нью-Йорку».

Они начинают приводить план в действие на следующий день после просьбы Макджи, и у Мэтта отпадают все оставшиеся крупинки неуверенности в этой затее. Проводить время в компании с Гарри оказывается на удивление просто. Держать его за руку совсем не неловко — божественно правильно. Чувствовать тепло ладони и боготворить легкую шершавость подушечек пальцев не странно, нет, они же друзья.

Когда Гарри на следующий день приносит газету с их фотографией и кричащим заголовком, Мэтт заливисто смеется и поздравляет друга с удачным началом.

«СЕНСАЦИЯ! — Бранджелине стоит потесниться. Шамдарио реальны».

— Мы сделаем это?

— Прямо сейчас, Мэтти.

Шам приподнимается на носочках, чтобы достать губами до губ Мэтта. Они не дают волю языкам, даже не касаются друг друга руками. Так почему же Даддарио словно молнией прошибает, заставляя его тело плавиться? В его затуманенном мозгу жилкой бьется одна мысль: целовать Магнуса и целовать Гарри — совершенно разные вещи.

Утром следующего дня Шам широко улыбается и хлопает друга по плечу:

— Ты только погляди, мы чертовски мило смотримся на первой полосе. Макджи будет доволен.

«СЕНСАЦИЯ! — Гарри Шам младший прерывает свои съемки, чтобы в день премьеры фильма Мэттью Даддарио быть рядом с любимым».

Мэтт с легкой улыбкой на губах отвечает на вопросы журналистов о роли в фильме, о том, как удавалось совмещать съемки в «Сумеречных охотниках» с новым проектом, и, конечно же, об их отношениях с Гарри.

Когда сзади раздается такой знакомый голос, глаза сами начинают искать его обладателя. В то время, как мозг пытается напомнить, что Шам не должен был приходить сегодня. Что у него съемки. Дела. Что они не встречаются на самом деле.

Но он здесь.

— Мэтт! — окликает специально громко, привлекает внимание всей прессы, машет рукой и быстрым шагом идет к Даддарио.

Шам безупречен, как всегда, и Мэтта не должно это волновать, но почему-то волнует.

Журналисты собираются вокруг парочки, задавая провокационные вопросы, на которые Гарри шутливо отвечает. От вспышек камер скоро начинают слезиться глаза, но Мэтт терпит и продолжает улыбаться. Старается не обращать внимания на тепло в груди, появившееся вместе с Шамом. Это не странно. Он просто рад видеть друга.

Гарри приподнимается на носочки, чтобы коснуться щеки «любимого», а заодно шепнуть ему:

— Макджи подумал, что будет очень романтично, если я приду сюда, — в карих глазах весело блестят задорные искорки, и только этот взгляд напоминает Мэтту, что он должен продолжать тянуть губы в улыбке, даже если его сердце почему-то на миг замирает.

«СЕНСАЦИЯ! — Шамдарио проводят совместный романтичный уик-энд».

Когда Мэтт открывает глаза и видит, что Шам привез его в парк развлечений, у него вырывается смешок — какое же это клише. Но Гарри счастливо улыбается и тащит его за собой сначала в комнату страха, затем на огромный корабль, который раскачивается в разные стороны, после — на американские горки…

Мэтт все еще думает, что это чертово клише, стоя в очереди за билетами на колесо обозрения. Именно это он и хочет сказать Шаму. Даже поворачивает голову в его сторону. Но молчит, натыкаясь на изучающий взгляд карих глаз.

То самое слишком.

Он понимает, что попал, когда неожиданно даже для самого себя сокращает расстояние между их губами. Целоваться с Гарри вот так — страстно, влажно, глубоко — очень похоже на мечту. Мэтт зарывается пальцами в мягкие волосы, на которых сегодня нет даже намека на лак или мусс, делает шаг вперед, чтобы оказаться еще ближе… И в этот момент совершенно плевать, что они находятся не одни.

Пока Гарри не отрывается от губ и не начинает смотреть с неверием и отрицанием. Бегает взглядом по лицу, как будто пытается понять, что сейчас произошло. Мэтт думает, что если бы не очередной щелчок камеры, раздавшийся откуда-то справа, Шам просто сбежал бы.

Гарри не приходит праздновать их очередной успех. Мэттью сжимает руки в кулаки и смотрит на кадр того самого поцелуя, который красуется на развороте очередного таблоида. Бессилие ледяной волной накатывает на него, сжимает в крепких тисках до хруста ребер.

«СЕНСАЦИЯ! — Гарри Шам младший и Мэттью Даддарио теперь живут вместе».

Большой участок земли с двухэтажным домом и двумя креслами на крыльце, с идеально подстриженным газоном, ровными рядами черепицы на крыше и беседкой во дворе. Соседи улыбаются так, что еще немного, и у них просто челюсть сведет, а дружный плач детей из дома слева будит раньше, чем будили бы петухи.

Гребаный рай.

Макджи думает также, когда достает из кармана ключи и кладет их перед ошарашенными актерами. Делает подарок, не оставляя ни малейшего шанса отказаться.

— В конце концов, рейтингам это явно пойдет на пользу, — бросает Гарри, и это едва ли не первая фраза, которую он говорит Мэттью с похода в парк развлечений.

Неделя требуется для того, чтобы забыть тот поцелуй и снова начать общаться, как друзья.

Еще неделя для осознания, что жить с кем-то может быть так забавно и просто, если этот кто-то — Гарри Шам младший.

Третья неделя уходит на попытки Даддарио игнорировать желание снова ощутить вкус этих губ.

Третья неделя заканчивается тем, что Мэтт рушит все, прижимая к стене натренированное тело и целуя страстно, яростно, до дрожи в коленках.

Четвертая неделя проходит как во сне, потому что стоит съемкам закончится, как Гарри уезжает в неизвестном направлении, неизменно возвращаясь домой с юной азиаткой (Шелби, кажется), которую он представил общественности, как свою сестру.

Мэтт знает, что это не так. Мэтт каждую ночь на протяжении семи суток слышит, что это не так.

Четыре недели. Всего лишь месяц совестной жизни приводит к тому, что рейтинги сериала взлетают в объятия к пушистым облакам, а сердце Мэтта срывается на землю и на огромной скорости впечатывается в асфальт.

Вечером воскресенья Гарри заходит в спальню Мэтта впервые за все время. Он бросает взгляд на сигарету в руках бывшего друга, на закрытое окно, но ничего не говорит. Молча вдыхает мерзкий запах дыма.

— Скажи, что ты не заигрался, что для тебя это ничего не значит, — начинает говорить спустя несколько долгих минут. — Скажи или проваливай.

Мэтт молчит. Глаза не поднимает и наблюдает за медленно тлеющей сигаретой.

— Ну же, Мэтт! — в голосе Гарри столько мольбы, что Даддарио хочет сделать все, лишь бы сказать то, что от него хотят услышать. Хочет…

Вот только врать друзьям он не умеет.

«СЕНСАЦИЯ! — Мэттью Даддарио съехал от своего парня. Шамдарио больше не вместе»

* * *

Всем журналистам мира плевать на чувства актеров, певцов, музыкантов… Им лишь бы получить горячую новость, которую с упоением проглотят читатели. И какая разница, если каждое слово, как ножом по сердцу; каждый знак препинания, как пуля в голову; каждая «СЕНСАЦИЯ» — это чья-то жизнь?

Скрип открывающейся двери трейлера разгоняет туман мыслей и заставляет обернуться. Сигарета выпадает из мигом ослабевших пальцев, а Мэтт даже не обращает на это внимания, недоверчивым взглядом впиваясь в несколько худощавую фигуру.

— Ты разве не должен быть где-то на Мальдивах? Макджи сказал, что ты взял отпуск, — голос хриплый, но это простительно, ведь он не видел Гарри уже две недели.

Шам игнорирует вопрос, лишь крепче сжимает в руках толстый журнал, на обложке которого красуется ярко-красная надпись «СЕНСАЦИЯ!».

— Я говорил тебе открывать окно, когда куришь.

— Что ты делаешь здесь, Шам?

— Не знаю, что я хотел услышать в ответ тогда. Не знаю, почему испугался и выгнал. Но я заигрался, Мэтт… Заигрался, и не заметил, когда все стало слишком.

 

Часть 8. Малек

— Ну и почему вы вернулись так рано?

Глава Института Нью-Йорка, вампир, имеющий способности дневного, благой и один из лучших охотников Сумеречного мира замерли в дверном проеме, стушевавшись под гневным взглядом Изабель Лайтвуд.

— Я вам велела не возвращаться до утра, — она сложила руки на груди и топнула ногой. — А вы что?

Мелиорн и Джейс разом опустили глаза в пол, Алек переступил с ноги на ногу, чувствуя себя не в своей тарелке, а Саймон сделал шаг вперед.

Он проклял свое невезение в игре «камень-ножницы-бумага», по итогам которой честь отчитываться перед Иззи выпала именно ему.

— Ну… Мы погуляли, — запинаясь начал он. — Убили парочку демонов, как и было написано в твоем плане. Но потом Алек не захотел идти в клуб, и мы убили еще парочку демонов. А после я, Джейс и Мелиорн еще раз постарались уговорить Алека на клуб, сказали, что это было твоим распоряжением, но он остался непреклонен.

— Спасибо, Льюис, — прошипел Лайтвуд, когда понял, что его сдали со всеми потрохами. Саймон в своем репертуаре. Так тяжело следовать задуманному? Вместе же приняли решение сказать о том, что очень устали после еще одной охоты на демонов.

— Моя прекрасная, — решил вступиться Мелиорн. — Не злись на своего брата, ведь это его мальчишник, и он закончил его тогда, когда посчитал нужным.

— Вот именно! — Изабель всплеснула руками. — Это его мальчишник, последняя ночь в качестве свободного мужчины, и она должна была запомниться!

Она опустилась на край кровати и приложила пальцы к вискам, всем своим видом давая понять, насколько она недовольна парнями. Мелиорн, Джейс и Саймон пристыженно засопели, а Алек подошел и сел рядом с ней:

— Знаешь, моя свобода завтра не заканчивается, а только начинается. И к тому же, — Лайтвуд подмигнул, обнимая Иззи за плечи, — из статуса незанятого мужчины, который может ходить по клубам, я вышел в тот момент, как впервые взглянул в глаза Магнуса.

Изабель судорожно вздохнула и посмотрела на брата, все еще теребя кончиками пальцев подол короткой черной юбки:

— Ты счастлив, — без толики вопроса в голосе.

— Да, — кивнул Алек. — Я счастлив. И этот мальчишник, который вы мне устроили, был просто потрясающим, — он крепче прижал Изабель к себе и благодарно улыбнулся замершим у дверей парням. — Спасибо.

— Я очень рада за тебя.

После этих слов Джейс, Мелиорн и Саймон выдохнули и расслабились, понимая, что сегодня смерть им не грозит. Благой подошел к своей избраннице и сел по другую сторону от нее, а охотник и вампир, не церемонясь, скинули вещи Алека с кресла на пол. После недолгой перепалки, Саймон уселся в кресло, а Джейс занял подлокотник.

Изабель порой могла быть пострашнее любого из демонов. Хотя бы из-за того, что знала все их уязвимости.

В следующий момент в левом углу комнаты раздался специфический треск, и друзья резко повернули головы на странный звук. Темноту озарила вспышка открывающегося портала, и все понимающе переглянулись между собой. Открывать порталы прямо в стены Института могли лишь некоторые маги, которых пропускала защита, наложенная Бейном, а уж путь в комнату Алека знал только…

— Катарина? — вышеупомянутый охотник вскочил на ноги, ошарашенно уставившись на неожиданную гостью. Он был знаком с давней подругой Магнуса, но не ожидал увидеть ее здесь. В эту ночь. С большой плетеной корзиной в руках.

— Знаете что? — начала Лосс, гневно щурясь. — Разбирайтесь сами, — она, не закрыв портал, под недоуменными взглядами подошла к кровати. — Я их предупреждала. Если бы меня кто-нибудь слушал… Знала же, что будет именно так!

Пять пар глаз озадаченно следили за действиями Катарины, на которой сегодня не было гламура, и ее синяя кожа в свете лампы приобрела оттенок светлой ночи. Избавившись от своей ноши, она обвела всех присутствующих взглядом:

— Кое-кто увлекся. Но не волнуйтесь, к завтрашней церемонии уже все вернется на круги своя. А пока оставляю их на вас, — Катарина тряхнула головой, и, проигнорировав открывшиеся от удивления рты всех присутствующих, направилась обратно, бормоча себе под нос. Алек хорошо если половину мог разобрать из этой негодующей речи. — Хорошо еще, что успел прожужжать все уши про своего жениха и его комнату в институте. Нет, ну и как с такими балбесами вообще общаться? Если бы не сотни лет знакомства, оставила бы на улице, или подкинула бы в какой-нибудь мусорный бак. Чтобы в следующий раз неповадно было, — Лосс шагнула в портал, так и не обернувшись на прощание, и через мгновение искорки магии стянулись, закрывая проход.

— И что это было? — озвучил общую мысль Джейс, сверля взглядом место, где только что исчез портал. Как будто надеялся, что Катарина сейчас вернется и все объяснит.

— Понятия не имею, друг, — подхватил Саймон и почесал затылок.

— Мужчины, — фыркнула Изабель и встала, чтобы подойти к корзине. Рассудив, что старинная подруга Магнуса не стала бы приносить в Институт ничего опасного, она потянулась к белому расшитому полотенцу, прикрывающему содержимое, и сдернула ткань. — Ой. Да это же…

— Котята, — закончил оказавшийся у нее за спиной Мелиорн.

Алек, Саймон и Джейс переглянулись, и тоже поспешили к неожиданному подарку Катарины, все еще не понимая, что происходит. И правда — в корзине играли с хвостами друг друга три котенка. Покусывали шерсть на пушистых кончиках и тыкались мордочками в мягкие бока.

Только вот на обычных животных эти были совсем не похожи.

И если первого черного отличали только маленькие клыки, выглядывающие из-под верхней кошачьей губы, то второй с его зеленой шерстью вообще не походил ни на что, виденное Алеком ранее. Ну а третий просто блестел. Точнее, блестели кончики его ушей, хвост и коготки на лапках. И если бы такое было возможно, Лайтвуд бы сказал, что у котенка глаза были подведены черным карандашом, как любил делать Магнус.

Стоп.

— Иззи, — протянул Алек, во все глаза разглядывая пушистые комочки шерсти. — Катарина там что-то говорила про друзей?

— Не хочешь же ты… — начала было Изабель, но тут третий котенок чихнул.

Чихнул, создав вокруг себя сноп синих искр.

— Ничего себе! — Мелиорн с каким-то благоговейным трепетом потянулся к корзине, но в последний момент передумал. — Какая сильная магия.

Саймон нервно усмехнулся, привлекая к себе внимание, а в следующий момент понял, что не может остановиться. Он глотал воздух открытым ртом, показывал пальцами на котят и смеялся, хотя в глазах веселья не было. Джейсу пришлось хорошенько встряхнуть вампира, чтобы тот пришел в себя.

— Мой парень стал котом, — выдохнул Льюис, сжимая пальцы одной руки другой. — Стал котом. И даже в таком милом образе он черный и хмурый, представляете? И Магнус стал котом. А вон у того зеленого вообще рожки!

— Это Рагнор, — подсказал Мелиорн, на что в ответ получил возмущенный взгляд вампира.

— Да плевать мне, хоть сам Элвис Пресли! Хотя я даже удивлен, что они его не притащили. А что, два сильнейших мага и один чертов вампир! Они же могут все, — Саймон махнул рукой. В его глазах читалась явно не желающая проходить истерика.

Комнатка начала наполняться паникой, и только Мелиорн не мог оторвать восторженного взгляда от котят.

— У меня завтра свадьба, а мой жених превратился в сверкающего котенка, — тихо выдохнул Алек и медленно опустился на кровать рядом с корзиной. — Конечно, у нас ничего не могло пройти гладко.

Он ничего не видящим взглядом уставился в стену комнаты, думая над тем, не будет ли лучше все отменить, пока не поздно. Если сказать сейчас, то есть шанс, что гости из Конклава не успеют прибыть, и плевать, что до церемонии осталось чуть больше двенадцати часов.

На щеку Лайтвуда обрушилась хлесткая пощечина.

— Так, прекратили панику! — Изабель потерла ушибленную ладонь. — Катарина же сказала, что до свадьбы они превратятся обратно, так? А она знает, о чем говорит. И, Алек, если твой маг не вернется в свое обличье, то к алтарю он пойдет прямо так, я тебе гарантирую! И я лично буду идти позади него и нести костюм, который мы подбирали около трех недель.

— А я бы на это посмотрел, — хохотнул Джейс, разряжая обстановку.

Охотники, вампир и благой переглянулись между собой и не смогли сдержать смешков.

— Думаю, их мальчишник прошел веселее, чем у нас, — Эрондейл сел рядом с братом, провел ладонью по его затылку и привлек к себе, пытаясь ободрить.

В этот момент раздалось еще одно «Апчхи!» и корзина, охваченная синими искрами, вспыхнула и исчезла, оставив котят прямо на кровати. Ничего не понимающие Рагнор и Рафаэль сели от неожиданности, а Магнус, забавно переваливаясь с лапки на лапку, целенаправленно пошел к Алеку и забрался ему на колени.

— Эх ты, — Лайтвуд поднес котенка к лицу. — Я люблю тебя, потому что ты волшебный. Люблю, правда. И тот факт, что иногда хочу тебя придушить вместе со всей этой магией, не может это изменить.

Магнус понимающе фыркнул. Алек закатил глаза и положил котенка на колени, почесывая его за ушком. Уж если он не мог злиться на своего мага, когда тот был в образе человека, то на милого маленького котенка не мог тем более.

— Рафаэль Сантьяго! — Саймон подхватил черного малыша на руки. — Ты мне завтра должен будешь кое-что объяснить. Но какой же ты милый, — Льюис прижал котенка к груди. — Я даже не против, если ты таким останешься. Буду кормить тебя кровью мышей, куплю наполнитель для кошачьего туалета… А может ты будешь как те кошки, которые ходят в человеческий туалет? Ай! — вампир вскрикнул, когда острые зубки впились ему в палец. — Вот вроде кот, но все такой же.

Изабель смерила взглядом эту картину и кивнула Джейсу и Мелиорну:

— Оставим их. Нам всем надо хорошенько поспать.

— А может… — постарался возразить благой, но девушка не дала ему договорить.

— Не может. Саймон и Алек останутся здесь вместе с котятами. Вдруг эти трое смогут вернуться в свое прежнее обличье, только если будут вместе? Да и кровать здесь большая, места хватит всем.

Лайтвуд и Льюис переглянулись, признавая правоту Изабель.

Джейс и Мелиорн разошлись по комнатам — Джейс к себе, Мелиорн к Иззи, а сама Изабель задержалась у дверей, окинув взглядом двух юношей, свернувшихся калачиком, и трех котят между ними.

— Видишь, братец, в итоге ты все же проведешь ночь в компании потрясающих мужчин.

— Главное, — Алек повернулся к сестре. — Чтобы утром моя кровать не сломалась под тяжестью тел.

 

Часть 9. Малек

Кто-то говорит, что розы банальны. Алек Лайтвуд, прижимающий к себе насыщенно-бордовый букет, может с уверенностью сказать, что это ложь.

Подарок от Магнуса Бейна не может быть банальным. С самой первой встречи, когда Роберт познакомил сына с критиком, несколько лет назад написавшим разгромную статью о сети ресторанов «Lightwood’s», Алек понял, что попал. Оказался в центре огромного болота и осознал, что трясина затягивает его, а вокруг — ни одной живой души, ни даже ветки, за которую можно было бы ухватиться. Алек погружается под воду все глубже и глубже и скоро понимает, что сопротивляться бесполезно. Бесполезно не отвечать на сообщения, каждое из которых пропитано нескрываемым флиртом, бесполезно бежать от желания еще раз увидеть зачесанные назад волосы с цветными прядями и завораживающие раскосые глаза, подведенные черным карандашом.

Магнус взрывает привычный мир Алека водопадом красок и событий. Алек падает в океан новых чувств, и его сердце каждый раз замирает от затрагивающего душу шепота «Александр». Магнус дарит ему целую вселенную: показывает новые страны, протаскивает за собой сквозь сотни модных показов («Это мое хобби, Александр!»), зовет во все рестораны, на которые пишет статьи. Вытаскивает из расписанного графика жизни, где отец еще до рождения Алека решил, что передаст ему «Lightwood’s» и сосредоточил жизнь сына на обучении ресторанному делу. Алек бросает все и поступает в колледж искусств, понимая, что хочет сделать игру на гитаре и пение смыслом своей жизни.

Магнус дарит Алеку бордовую розу во время их первого свидания. Алек обнаруживает по одной розе каждое утро с того момента, как соглашается переехать из родительского дома в просторный лофт Бейна. В своей день рождения он просыпается и не может отвести взгляда от крупных бутонов в вазе.

Розы для Алека Лайтвуда — это редкий тропический цветок.

Магнус делает ему предложение в оранжерее, где каждый цветок — это бордовая роза.

* * *

Кто-то говорит, что, если человек дарит вам розы, но не обрезает на них шипы, он не заботится о вас. Алек Лайтвуд, прижимающий к себе насыщенно-бордовый букет, может с уверенностью сказать, что это ложь.

Когда Магнус опускается на колено, смотрит прямо в голубые глаза и начинает говорить, Алеку кажется, что легкие каменеют — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Просто смотреть, вслушиваться в слова и прижимать к груди букет.

«Александр, я не знаю, как смог тебя заслужить, что сделал такого, что судьба свела нас вместе. Ты просто появился. Ворвался ворохом бесформенной одежды, которая смотрится на тебе, как изысканный костюм с прошлого показа Роберта Кавалли, румянцем на щеках и заботой, которую я давно не ощущал. Изменил все в моей жизни, и только спустя какое-то время я понял, что ты не изменил, а расставил все на полочках по своим местам. Как будто раньше мне не хватало очень важной части. Я был везде и одновременно нигде. С тобой я стал целым.

Когда ты обнимаешь меня, я чувствую себя защищенным от целого мира.

Когда я смотрю в твои голубые глаза, я словно вглядываюсь в летнее небо или стою на берегу глубокого моря, ласкающего мои ступни легкими волнами.

Когда ты засыпаешь рядом со мной, я еще долго просто лежу рядом. Иногда мне даже приходится ущипнуть себя за руку или начать пересчитывать пальцы, чтобы отогнать от себя страх проснуться и понять, что ты всего лишь мой сон.

Я люблю тебя. Люблю, когда мы идем на модный показ, и ты надеваешь великолепное произведение Миссони, хотя весь этот фарс тебя бесит. Но ты делаешь это ради меня. Люблю, когда Рагнор называет меня „королевой драмы“, а ты затыкаешь его, хотя в глубине души тоже считаешь мои истерики беспочвенными. (И нет, Александр, это не так). Люблю, даже когда ты запрещаешь устраивать в нашем лофте вечеринки. Только благодаря тебе я начал ощущать это место своим домом.

Я никогда не хочу отпускать тебя. Я не могу представить без тебя свою жизнь».

Шипы у розы — это не способ причинить боль, это даже не напоминание о том, что ничто не идеально и что каждая красота не совершенна. Шипы у розы — это осознание реальности происходящего, понимание, что ты не спишь и что все это действительно происходит.

«Александр Гидеон Лайтвуд, ты станешь моим мужем?»

* * *

Кто-то говорит, что розы не пахнут. Алек Лайтвуд, прижимающий к себе насыщенно-бордовый букет, может с уверенностью сказать, что это ложь.

Розы пахнут чувствами. Несмелыми первыми улыбками, легким румянцем и неловкими комплиментами. Они пахнут, как тепло, растекающееся в груди от переполняющей нежности, когда Магнус рядом. Или как яркий фейерверк всевозможных красок от страстных поцелуев.

Розы пахнут первой близостью. Горящей страстью и неистовым желанием. Сильными руками и литыми мышцами. Легким прикосновением губ к губам, сначала лишь стремящимся подарить нежность, но неожиданно переходящим в яростную борьбу языков и приглушенным стонам. Розы пахнут глухим звуком, с которым Алек прижимает тело своего любовника к стене, выцеловывая каждый миллиметр этой божественной кожи. Пахнут, как резкий вдох Магнуса, когда он на свое хриплое: «Ты уверен?» получает уверенное: «Да». Их запах напоминает о терпеливых пальцах, капельках слез и успокаивающих поцелуях. Розы слегка пахнут сгоревшей, забытой на плите курицей.

Розы пахнут совместными праздниками. Теплотой и уютом рождественского вечера, когда рука в руке, а на столе индейка с клюквой и апельсинами. Праздничным завтраком, принесенным Алеку в постель в день его рождения. Магнусу приходится встать для этого раньше, чем он когда-либо открывал глаза, но розы пахнут благодарностью, и поэтому Бейн не против.

Они пахнут настороженностью и нежеланием находиться в родительском доме в День благодарения, потому что Роберт Лайтвуд так сильно сжал стакан в руке, увидев, что его сын пришел с мужчиной, чуть не разрушившим семейный бизнес, что тот разбился на миллион кусочков.

Розы пахнут ссорами. Тонким лезвием ножа, на котором балансировать с каждым днем становится все сложнее и сложнее. Вулканом эмоций, наполняющих до краев и выплескивающихся наружу, адовым пламенем гнева и яростью в глазах. Розы пахнут криком и безвыходностью. Злыми слезами, сжимающимися до побелевших костяшек пальцев кулаками, стянутыми в тонкую полоску губами. И тренажерным залом, в который Алек идет, чтобы выпустить пар, но не может сосредоточиться, потому что перед взором стоят наполненные обидой и горечью глаза любимого человека. Пахнут болью, словно в живот вонзили грязный ржавый нож и решили провернуть его по часовой стрелке. Только кровоточит не тело, а душа. Розы пахнут осознанием того, что ни одна причина не может быть настолько серьезной, чтобы причинять эту боль Магнусу. Пахнут долгой дорогой обратно друг к другу и к своему счастью.

Розы пахнут мурашками по коже Алека, когда он не может вымолвить ни слова, и поэтому просто кивает головой, думая о том, что со стороны он похож на китайского болванчика. И счастливой улыбкой Магнуса, который крепко целует своего уже-жениха.

Розы пахнут Магнусом Бейном. И Алек Лайтвуд не знает цветов прекраснее.

 

Часть 10. Малек

Эволюция — это хорошо.

Их мир далеко шагнул вперед, стирая древние устои в пыль. Наличие метки на руке стало необязательным.

Каждый сам волен выбирать свою судьбу.

В этом мире жил Алек Лайтвуд, проводивший каждый вечер ладонью по своей метке и каждое утро прячущий ее под длинными рукавами футболок.

В этом мире жил Магнус Бейн, отрекшийся от своей метки давным-давно. С детства решивший, что не хочет искать свою вторую половинку и что все эти предания о соулмейтах — лишь пережиток прошлого.

Типичная ситуация в современном обществе.

По крайней мере, так казалось.

Если бы на руке у Алека под слоем ткани не было черных букв, выведенным каллиграфическим, ровным почерком с плавными завитушками, складывающихся в два слова — «Магнус Бейн».

* * *

— Какие же они сладко-противные, — фыркнул Магнус, плюхаясь на стул рядом с Алеком.

— Ты вообще-то о моей сестре говоришь, — буркнул тот, покосившись на друга.

Если откровенно, они с Магнусом не были друзьями, скорее уж знакомыми. Общались с одними людьми, крутились в одних кругах, ходили в один колледж, но на этом все. Алек не мог определиться, какое чувство в нем преобладало — желание быть рядом или врезать Бейну за то, что тот решил жить без своей пары и этим обрек кого-то на страдания.

И то, что этим «кем-то» оказался Лайтвуд, тут совсем не при чем.

— Да, — совершенно не смутился Магнус. — О твоей сестре и ее соулмейте. Как жестока судьба, раз такой прекрасной девушке, как Изабель, выпал Саймон Льюис — он картинно вздохнул, а потом наклонился ближе, впуская в голос игривые нотки. — Как хорошо, что мы с тобой отказались от меток, да? Вольны сами выбирать, с кем хотим быть.

— Хорошо, — кивнул Алек, как всегда сделав вид, что не замечает откровенного флирта.

А затем быстро собрал вещи со стола, чтобы выйти в коридор и смешаться с толпой спешащих на занятия студентов. Даже не подумал оглянуться на громкое «Александр, куда же ты?», разнесшееся по кафетерию.

Так было легче — не привязываться и не реагировать на Магнуса. Так было труднее — постоянно видеть его и вынужденно общаться. Но при мысли держаться подальше под черной надписью на руке начинало колоть.

В этом мире жил Алек Лайтвуд, скрывающий от всех наличие у себя метки.

В этом мире жил Магнус Бейн, кричащий на каждом углу, что от своей он отказался и теперь наслаждается каждым моментом свободной жизни.

* * *

— Да ладно тебе, Алек, сходи со мной на свидание, я же многого не прошу, — тихий шепот сбивал с мысли и не давал сосредоточиться. Зажатая в пальцах ручка дрожала и никак не хотела записывать конспект. Кажется, он отстал от высоких высказываний о зарубежной литературе еще минут пять назад.

— Отстань, Бейн, — прошипел Алек сквозь зубы, стараясь следить за ходом лекции. — Я вообще не понимаю, почему вдруг у тебя проснулся такой интерес к моей скромной персоне.

Вот уже как неделю Магнус доставал его, появляясь в самых неожиданных местах, выпрыгивал из-за угла — буквально! — , чтобы поболтать, пофлиртовать и обязательно намекнуть на «желанную встречу». Не сказать, что такое его поведение упрощало Алеку жизнь.

Казалось, что Бейн записал Алека в свое меню, как главное блюдо. Как будто ему перестало хватать внимания других, и он решил дополнить именем Лайтвуда список своих побед.

Алек разве что в туалете не прятался от назойливого внимания, но сегодня Магнус превзошел себя — пересел с последнего ряда и занял место впереди, справа от Алека. Это до мурашек бесило.

Звонок, возвещающий о конце лекции, прозвучал неожиданно, и пока пожилая миссис Гейл диктовала домашнее задание, Алек старался заглянуть в тетрадь к сидевшей слева Лидии и понять, сколько он упустил. Получалось, что много — на целый лист, исписанный мелким почерком Бранвелл. Надо будет обязательно попросить у нее списать. Но не сейчас.

Сейчас надо сбежать из кабинета прежде, чем Магнус, отвлекшийся на разговор с Рафаэлем, вспомнит о нем и вновь возобновит свою шарманку.

Алек почти успешно выскользнул в коридор, следуя за знакомыми лицами к кабинету, где должна была проходить следующая лекция, но чужая ладонь схватила его за запястье, выдергивая из потока студентов.

— Еще немного, и я решу, что ты меня избегаешь, Александр, — Магнус сложил руки на груди с таким видом, чтобы стало понятно, что он не даст Лайтвуду сбежать.

— Так я, оказывается, старался это скрыть? — скептично протянул Алек, зеркально повторяя позу Бейна. Нет, он правда думал, что для завершения образа «я не хочу видеть Магнуса рядом с собой» ему не хватало только яркого плаката с этой надписью.

— Ауч, ты так спокойно ранишь мои чувства. Неужели я настолько тебе противен?

Алек сглотнул. В том-то и дело, что Магнус не был противен ему, просто не мог быть противен. Чертова связь.

Магнус был слишком проницательным, чтобы не растолковать затянувшееся молчание правильно:

— Хотя знаешь, мне кажется, что я нравлюсь тебе, и ты просто боишься соглашаться на свидание, потому что влюбишься в меня.

Алек уже открыл рот, чтобы возразить, но Магнус подступил ближе и медленно провел тыльной стороной ладони по щеке Лайтвуда, останавливаясь на острых скулах.

Сердце в груди предательски забилось быстрее, и кожа вокруг метки покрылась приятными мурашками от первого прикосновения своей пары. Такого интимного. Желанного. Алек сглотнул и облизал вмиг пересохшие губы. Он осознавал, что все еще стоит с открытым ртом, но ничего не мог с этим поделать. Это было похоже на пытку.

А пытка, какой бы сладкой она не была, все равно остается пыткой.

— Если я соглашусь на это чертово свидание, ты отстанешь от меня? — глухо выдохнул он, контролируя свой голос, чтобы тот не задрожал в самый неподходящий момент.

Магнус смерил его каким-то странным взглядом, но согласно кивнул, убирая ладонь от лица Алека.

— В пятницу вечером. Один раз, — Лайтвуд поудобнее перехватил свою сумку и, игнорируя сжавшееся от предвкушения сердце, пошел по коридору.

Это просто свидание.

С Магнусом Бейном, его парой, который не знает этого. Который вообще никогда не хотел иметь со своей парой ничего общего.

Что могло пойти не так?

* * *

— Они поспорили на тебя, — Джейс смотрел в пол, не поднимая глаз на брата, и практически ненавидел себя за то, что принес плохие новости.

— Кто?

Зачем спросил? Прекрасно же понял, о ком брат говорил.

— Магнус и Рафаэль. Я слышал их разговор сегодня после тренировки. Бейн должен был или пригласить тебя на свидание или отдать свою машину в пользование Рафаэля на целую неделю.

Алек думал, что больнее метка и его «родственная душа» уже точно сделать не смогут.

Иногда он жалел, что не отказался от этого дерьма, пока была возможность.

* * *

Алек отключил звук на телефоне, потому что противный писк давил на нервы.

От кого: Магнус Бейн.

3 марта.

17:43 .

Александр, я пришел немного раньше, тут идет дождь, и я надеюсь, что ты не опоздаешь.

От кого: Магнус Бейн.

3 марта.

18:09 .

Александр, ты все же опаздываешь. Уже на десять минут, между прочим.

От кого: Магнус Бейн.

3 марта.

18:20 .

Александр, с тобой все хорошо?

От кого: Магнус Бейн.

3 марта.

18:32 .

Александр, прошло уже полчаса. Изабель говорит, что с тобой все в порядке, и ты просто сидишь в своей комнате.

От кого: Магнус Бейн.

3 марта.

18:33 .

Не стоит так долго собираться ради меня;).

От кого: Магнус Бейн.

3 марта.

18:51 .

Александр, я у твоего дома.

От кого: Магнус Бейн.

3 марта.

18:59 .

Изабель сказала, что ты не хочешь меня видеть. Джейс смотрел на меня так, словно если я зайду, он врежет мне. Объяснишь?

От кого: Магнус Бейн.

3 марта.

19:04 .

Ты не сможешь игнорировать меня и на учебе.

Алек застонал и откинул от себя телефон, накрываясь одеялом с головой.

Может быть, пропустить пару учебных дней?

* * *

Алек остановился рядом со своим шкафчиком в пустой раздевалке и с наслаждением стянул с тела мокрую форму. Он, как всегда после физкультуры, остался в зале до последнего, усиленно делая вид, что отрабатывает бросок в кольцо. Все уже привыкли к таким его задержкам, и пусть и шептались за спиной, что Лайтвуд боится голых мужских тел, но уж явно и предположить не могли, что он просто прячет свою метку.

За последние несколько дней Алек уже сам себе начал напоминать преступника, скрывающегося от полиции — все совместные с Бейном предметы он либо прогуливал, либо заходил уже после начала лекции, получал выговор от преподавателя и занимал свободное место подальше от Магнуса, сверлившего его взглядом. На переменах было не легче, и пустующий закуток между двумя кампусами стал убежищем для Алека. Он не хотел видеть Магнуса. Ни видеть, ни слышать, ни говорить.

Гревшая душу мысль прижать Бейна к стенке и высказать все, что он о нем думает, уже спустя пару дней перестала быть такой заманчивой, потому что он просто физически не мог злиться. Ему было обидно. Может быть, немного грустно. Но он не мог злиться на Магнуса.

И от этого злился на себя.

Теплая вода не только смыла пот и грязь, оставшиеся после тренировки, но и успокоила мысли, позволила дышать свободнее, и вышел из душа Алек уже улыбающимся и вполне посвежевшим.

Пока не затормозил в метре от привалившегося к дверцам шкафчиков Бейна.

Осознание, что на нем только полотенце, державшееся на бедрах, ударило по голове, и Алек даже забыл возмутиться появлению Магнуса. Он вжался в стену. Главное — не повернуться тем самым плечом, на котором предательскими завитками и плавными линиями красовалась метка.

— Что, Лайтвуд, бежать некуда? — напряженный голос выдавал с головой то, что расслабленность в позе была напускной. — Может быть, поговорим?

Алек сглотнул.

— Занятия уже начались. Ты разве не должен быть в другом месте?

— Я должен быть здесь, — уверенно ответил Магнус и отлепился от шкафчиков, делая пару шагов вперед.

— С чего бы это? Опять поспорил с Рафаэлем? — Алек запаниковал. Он знал, что его голос звучал и вполовину не так нагло, как хотелось бы. Если честно, тот дрожал и совершенно не звучал нагло, скорее уж испуганно.

Бейн не смутился. Он даже не начал оправдываться или не вышел из раздевалки, осознав, что его обман раскрыли. Но остановился, повинуясь немой просьбе Алека, и натянул улыбку на лицо.

— Я так смотрю, ты что-то услышал и не так все понял?

Лайтвуд опешил, на секунду даже забыв о том, что нельзя показывать другое плечо. Но вспомнил об этом раньше, чем успел совершить непоправимое, и вздернул подбородок:

— А разве это можно было понять как-то иначе? Ты поспорил на меня со своим дружком, Бейн.

— Александр, в следующий раз попробуй просто подойти ко мне и спросить, правда ли то, что ты услышал. — Алек хотел было возразить, сказать, что уже точно никогда не поверит ни одному его слову, но Бейн не дал ему этого сделать: — Это Рафаэль поспорил со мной. Но только потому, что устал слушать мои монологи о тебе во время каждой нашей с ним встречи.

Магнус сглотнул, но взгляда не отвел. Просто теперь там, кроме извечного сарказма и толики иронии, появилось что-то еще. Что-то, подозрительно напоминающее неуверенность.

— Что? — информация доходила до Алека крайне медленно, словно каждая клеточка его тела хотела верить этому, но мозг сопротивлялся, напоминая, что Бейн лгал уже ни один раз.

— Я не лгу тебе. Я так давно мечтал пригласить тебя на свидание, но боялся, потому что… Ну, это же ты. Всегда крутишься где-то поблизости, улыбаешься каждому, но не мне, — с каждым словом Магнус делал шаг к Алеку, который был не в силах двинуться с места, пока не остановился в паре сантиметров от него.

Лайтвуд чувствовал теплое дыхание и знал, что должен отойти, вернуться в душ, сделать что угодно, но тело его предало. Все эмоции сосредоточились под черной надписью, вокруг метки.

— Ну что же ты не бежишь от меня? — лукаво улыбнулся Магнус, словно не замечая ступора Алека. Или замечая, но растолковывая его по-своему.

Взгляд Бейна скользнул вниз, к краю полотенца, облизал кубики пресса, поднялся выше, к груди, и вдруг остановился. Алек забыл, как дышать.

— Александр, что это?

Словно не видит.

Магнусу была видна лишь часть метки, красивые завитушки, но точно не мог спутать ее ни с чем другим.

— Ничего, — единственное, что смог выдавить из себя Алек.

— Если метка — это ничего, то ты мне даже не врешь. Но ты же говорил, что у тебя ее нет?

— Я не говорил, — Алек понял, что никто его не будет останавливать, и пошел к своему шкафчику. — Все просто так решили.

— Ну еще бы, тебе двадцать, а ты все еще без пары. Не трудно было сложить два и два, — он развернулся к Лайтвуду, уже успевшему натянуть на себя футболку. — Почему у тебя нет пары?

Алек усмехнулся. Он даже не чувствовал неловкости, стоя в одной футболке и полотенце на бедрах. Его вообще охватила какая-то непонятная апатия.

— Понимаешь, бывает такое. Люди умирают, уходят, отказываются от метки… Да мало ли что.

— У отказавшихся от метки не бывает пар, — хриплым шепотом пробормотал Магнус.

— Один раз на тысячу, но бывают. Я такой не единственный, если тебе интересно.

Магнус нервно забарабанил пальцами по бедру, бегая взглядом по лицу Алека. Словно стараясь увидеть там то, что скрыто.

— Кто твой соулмейт?

Алек вздрогнул. Он не хотел этого вопроса, он боялся его. Потому что соврать было невозможно.

— Кто? — еще раз спросил Магнус, когда Лайтвуд не ответил, и лишь опустил глаза в пол. — Алек, я сейчас сам посмотрю.

— Нет.

Бейн проигнорировал этот тихий отказ, и подошел к Алеку.

— Магнус, нет, — снова прошептал Лайтвуд, не стараясь, однако, двинуться с места.

Рукав футболки оказался поднятым, и теплые подушечки пальцев коснулись ровных букв с завитушками. Чтобы в следующий момент отдернуться, словно обжегшись.

В этом мире жил Алек Лайтвуд, выскочивший из раздевалки в одном полотенце.

В этом мире жил Магнус Бейн, не попытавшийся его остановить.

* * *

Алеку потребовалось долгих три дня, чтобы понять, что в колледж он больше возвращаться не намерен. Смотреть на Магнуса после случившегося он бы не смог.

* * *

Магнусу потребовалась неделя, чтобы прийти на порог дома Лайтвудов и услышать, что Алек уехал.

* * *

От кого: Магнус Бейн.

15 апреля.

13:26 .

Я ночевал целый месяц перед вашим домом, но в итоге Изабель дала мне твой новый номер. Не злись на нее.

От кого: Магнус Бейн.

15 апреля.

13:30 .

Ты сбежал, не дав мне ничего объяснить.

От кого: Магнус Бейн.

15 апреля.

13:50 .

Ответь мне, Александр, нам надо поговорить.

1 пропущенный вызов от контакта «Магнус Бейн».

«Все сообщения от контакта „Магнус Бейн“ удалены».

«Вы уверены, что хотите заблокировать контакт?»

Палец дрогнул, но в последний момент нажал на кнопку Нет.

От кого: Магнус Бейн.

16 апреля.

7:32 .

Александр, я уверен, что твои бабушка и дедушка не расстроятся, если ты снова вернешься домой. В конце концов, твой академический отпуск не сможет длиться вечно.

От кого: Магнус Бейн.

16 апреля.

9:50 .

Ты должен выслушать меня.

От кого: Магнус Бейн.

16 апреля.

10:10 .

Я не должен был уходить тогда, прости.

От кого: Магнус Бейн.

16 апреля.

10:12 .

Просто я испугался.

2 пропущенных вызова от контакта «Магнус Бейн».

От кого: Магнус Бейн.

16 апреля.

19:29 .

Александр, я скучаю.

От кого: Магнус Бейн.

17 апреля.

1:17 .

Я был не прав. Александр, впервые за все время я сожалею, что отказался от своей метки.

От кого: Магнус Бейн.

17 апреля.

3:52 .

Я узнал, где живут твои бабушка и дедушка. Послезавтра приеду. Не сбегай на этот раз.

«Вы уверены, что хотите заблокировать контакт?» Нет.

От кого: Магнус Бейн.

17 апреля.

5:43 .

Я просто хотел сказать, что влюбился в тебя. Уже давно вообще-то.

Кому: Магнус Бейн.

17 апреля.

7:09 .

Не смей приезжать, Бейн. Я скоро вернусь. Поговорим.

* * *

В этом мире жил Алек Лайтвуд, который никогда не мог обижаться на Магнуса.

В этом мире жил Магнус Бейн, который понял, что от судьбы не стоит убегать, потому что в один момент она может начать бегать от тебя.

А уж если ты начнешь ее ловить, то никогда не дашь уйти снова.

 

Часть 11. Малек

— Лучше бы ты на кокаин подсел, честное слово.

— Я… Просто… Прости, что?

— Да-да, и так вижу, что ты просто поедаешь кое-кого глазами. Снова, — Изабель фыркнула и сделала глоток своего до потери пульса сладкого карамельного латте. Алек его терпеть не мог. — Я говорю, что от тяги к наркотикам можно избавиться. Ну знаешь, центры реабилитации и все такое. А вот Магнус Бейн — твоя пожизненная зависимость.

Лайтвуд буркнул что-то неопределенное в ответ и постарался погрузиться в учебник по истории искусств. Через пару дней по плану стояло тестирование, и Алек собирался хотя бы прочитать нужные главы, чтобы не завалить его.

Он сдался, когда понял, что читает одно и то же предложение уже в пятый раз и не понимает ровным счетом ничего. Закрыв книгу и аккуратно положив ее на край стола, Алек отпил из чашки слегка остывший эспрессо и, не сдержавшись, посмотрел в сторону Магнуса.

— Что и требовалось доказать! — хмыкнула Изабель, не сводившая с брата глаз.

Она залпом допила кофе, смяла стаканчик и встала из-за стола:

— Сколько ты уже сохнешь по нему? Лет десять, с той самой поездки в летний лагерь. Тебе было двенадцать, — Иззи откинула за спину волосы каким-то нервным жестом. — Разберись с этим, если не хочешь провести так же и следующие десять лет.

Подхватив сумку, она развернулась на каблуках и направилась к выходу из кафетерия. У Лайтвуда терпения хватило только на то, чтобы пару секунд посмотреть сестре вслед, а затем снова повернуться к столику Бейна.

Он смеялся. Рагнор рассказывал что-то, размахивая руками, и Он громко и искренне смеялся, запрокинув голову вверх. Алек подумал, что история Фелла действительно очень забавная. Даже Рафаэль, уткнувшийся в книгу, прятал улыбку, а его довольно тяжело вывести на эмоции. Не то чтобы Лайтвуд интересовался, но этим фактом с ним поделился Саймон, который сейчас сидел рядом со своим парнем, привалившись спиной к его плечу, и тоже посмеивался над рассказом Рагнора.

Магнус был солнцем. Стоило ему появиться, и день Алека из разряда обычных переходил в категорию «я хочу, чтобы каждый день был таким», и дела становилось выполнять легче, и даже противный Джим с соседней парты не бесил так сильно, как обычно.

Магнус был солнцем.

Без него невозможно представить жизнь, но если окажешься слишком близко — погибнешь.

А Лайтвуду было все равно. Он готов был читать оды хитрой полуулыбке и прищуренному взгляду. Готов был молиться на черную подводку, выделяющую глаза, и поистине волшебный гардероб. Особенно на слишком узкие брюки, облепляющие стройные ноги, как вторая кожа.

Магнус, словно почувствовав его взгляд, обернулся, широко улыбнулся Алеку и помахал рукой, подзывая друга к их столику. Когда Лайтвуд кивнул на учебник, что держал в руках, показывая, что занят, тот лишь закатил глаза.

Бейн никогда не заморачивался и жил так, как хотел. Делал все, что придет в голову, начиная с прогулов самых важных пар и заканчивая плевком на голову декана с самого последнего этажа их корпуса. А самое главное — ему все сходило с рук. И Алек на правах лучшего друга всегда был где-то поблизости, но ему с рук не сходило ничего, и приходилось отдуваться, кажется, за них обоих.

Магнус знал, что Алек чувствует к нему. Алек знал, что Магнус никогда не посмотрит на него так, как ему хотелось бы.

Но несмотря ни на что, он не мог отказать. Глубоко вздохнул, убрал учебник в рюкзак и, выкинув по пути остатки остывшего и непригодного к употреблению напитка, пошел к столику друга. Он с каждый шагом все больше ощущал, как какое-то странное чувство охватывает его сердце, заставляя биться быстрее, и нежная улыбка трогает губы.

Впрочем, он уже привык.

Магнус Бейн — наркотик, и Алек Лайтвуд невъебически на него подсел.

* * *

— Будешь? — Бейн протянул зажатую между двумя пальцами самокрутку.

— Во мне и так слишком много всякой дряни, если я добавлю еще и косячок, то ты рискуешь лишиться друга, — хмыкнул Алек.

Его голова нещадно кружилась, мир перед глазами никак не хотел складываться в единую картину, краски расплывались, и он не мог понять — хорошо ему от этого или плохо. Стандартный сценарий на вечеринках Магнуса.

Нет, для Алека друг был идеален во всем, но в закатывании вечеринок ему просто не было равных. Море алкоголя, лучшая музыка и компания «избранных», в число которых мечтали попасть все. И лишь одно правило — веселиться можно всю ночь, но к рассвету лофт должен стать свободным.

Первые лучи солнца проникли в щель между неплотно задернутыми шторами, бросая свет на последствия вечеринки и на двух парней, расслабленно полулежавших на диване.

— Придется постараться, чтобы привести твою квартиру в норму, — присвистнул Лайтвуд, кивая на горы пустых бутылок, окурков и парочку разбитых ваз.

— Вызову уборщиков с утра, — Бейна, казалось, вообще не волновал беспорядок. Он сделал очередную затяжку и прикрыл глаза, выдыхая белый, резко пахнущий дым. Алек украдкой втянул воздух, позволяя ядовитым клубам проникнуть в легкие.

— У нас с утра лекции у миссис Холланд, не успеешь.

Магнус помолчал пару секунд. Затянулся в последний раз, отложил самокрутку на столик и провел рукой по залаченным волосам.

— А я ушел из института, — он, как ни в чем не бывало, дернул плечом и уставился в стену.

Алек мотнул головой, отгоняя липкий туман, чтобы информации могла просочиться в мозг, и резко сел, не обращая внимания на приступ тошноты.

— Не шути так, Магс.

— А я не шучу, — фыркнул Бейн, тоже садясь и подгибая под себя ногу. — Я решил, что это не то, чем я хочу заниматься.

— Да ты же души не чаял в театральном искусстве! — Алек взмахнул руками, все еще не до конца понимая, сказал ли Магнус правду или подшутил над ним. — Ты бредил им с самого нашего знакомства, и не говори, что так просто решил все бросить.

Бейн потянулся, расслабляя мышцы, и откинулся на спинку дивана.

— Ну, ошибся, бывает. К тому же миссис Холланд мне никогда не нравилась, — он скривил губы в усмешке.

За окном завыла сирена, через пару минут раздались недовольные крики разбуженных соседей Магнуса, которые и уснули-то буквально час назад. В лофте внезапно стало очень душно.

— И чем ты будешь заниматься?

— Не знаю. Поеду путешествовать.

— Уезжаешь? — голос Алека дрогнул, но он взял себя в руки, сжав кулаки. — Надолго?

— Не думал над этим. Может быть полгода, год…

— И ты говоришь только сейчас? — Лайтвуд повысил голос, во все глаза смотря на друга, сдерживая себя, чтобы не перейти на крик. Или чтобы не ударить Магнуса.

— Ну да. Ждал удачного момента, — Бейн пожал плечами, и эта его расслабленность стала последней каплей.

Алек вскочил с дивана, неловким жестом смахнув со стола бутылку с недопитым пивом. Полупрозрачная пузырящаяся жидкость выплеснулась на идеально-белый даже после веселенькой ночки ковер, но Лайтвуд не заметил этого. Он сорвался к двери, буркнув что-то о том, что забыл выключить чайник в квартире.

И наплевать, что Бейн знал, что чайник у него электрический, и что Алек пользуется им только тогда, когда приходят гости. Важно было оказаться на улице, вдохнуть свежий воздух и не видеть Магнуса.

Он почти дошел до двери, когда сильные руки остановили его, развернули и толкнули спиной к стене. Чужие губы обрушились на его собственные, терзая в отчаянном, жарком поцелуе, захватывая в плен и не давая выбраться. Алек всхлипнул и приоткрыл рот, впуская язык Магнуса, который провел сначала по нижней губе, затем по верхней, и только потом проник туда, куда ему дали доступ.

Как же давно Алек хотел этого.

И он всегда знал, что целоваться с Магнусом будет лучше, чем в самых смелых мечтах, ведь его друг идеален во всем.

Идеален.

Крошечная часть мозга, отвечающая за адекватность, вопила где-то на периферии сознания, и Лайтвуд послушался. Поднял руки и выставил их перед собой, толкнув Бейна в грудь и заставив оторваться от себя, и чуть не заскулил от вида помутненного страстью взгляда.

— Что… Что ты делаешь? — хрипло выдохнул он, замявшись лишь на мгновение.

— Брось, Алек, — почти в самые губы прошептал Магнус. — Ты же мечтал об этом.

И снова прижался к губам Алека в страстном поцелуе, сминая губы, заставляя выпасть из реальности на пару секунд. Лайтвуд застонал, совершенно не контролируя себя, и потерся пахом о бедро Магнуса, пока его руки вцепились в ткань дизайнерской рубашки.

Он очнулся в тот момент, когда чужие пальцы добрались до ремня на его джинсах.

Алек вздрогнул и оторвался от мягких, терпко пахнущих алкоголем губ, но Магнус, казалось, не заметил этого, лишь начал покрывать поцелуями шею, втягивая в себя нежную кожу, зажимая зубами и слегка посасывая.

Алеку захотелось завопить и откинуть друга от себя. Что нашло на Магнуса? Почему Лайтвуд позволил?

Собрав всю волю в кулак, он схватил Бейна за плечи и оттолкнул его. Друг тяжело дышал и непонимающе моргал глазами, словно спрашивал, почему ему не дали продолжить.

— Что ты творишь, Магс?

— Неужели тебе не понравилось? Ты так долго этого хотел.

Лучше бы Алека ударили по лицу. Он почувствовал, что под ним разверзлась бездна, и он падал, падал, падал…

И все равно хотел еще.

Стоило только посмотреть на Магнуса, как внизу живота начинало предательски тянуть, и руки било мелкой дрожью от желания прикоснуться.

Иззи была полностью права.

Самый страшный наркотик, который никогда не позволит ему дышать спокойно.

— Но не так, — прошептал Лайтвуд и, выбравшись из объятий друга, вышел за дверь, тихо прикрыв ее за собой. Даже не обернулся напоследок.

Иногда от зависимостей нужно избавляться.

* * *

— Думаю попросить настроить сигнализацию против Лайтвудов. Вы слишком часто появляетесь в моей квартире, — Магнус отвлекся от своего занятия и задумчиво побарабанил пальцами по столу. — Тебе Алек рассказал, да? Пришла оторвать мне голову за своего брата?

Изабель слегка склонила голову набок и улыбнулась.

— Спасибо тебе.

Магнус даже подпрыгнул от удивления:

— Иззи, у тебя все хорошо? Голова не болит? — он закинул ногу на ногу и, усмехаясь, посмотрел на девушку. — За что ты благодаришь меня?

— За то, что решил отучить его от себя.

Бейн чертыхнулся, мысленно сетуя на то, что сестрица его друга всегда была слишком проницательной. На одно мгновение ухмылка пропала с его лица. Он опустил взгляд и обхватил плечи руками в каком-то болезненном жесте:

— Так будет лучше.

Изабель положила руку на плечо Магнуса и оглядела большое помещение лофта, задерживаясь взглядом на мини-баре, огромной кровати, которую иначе как траходром и не назовешь, на двух дорожках белого порошка прямо на столе.

Она медленно кивнула:

— Да, так будет лучше.

* * *

Как только Иззи вышла из комнаты, Бейн спрятал лицо в ладонях и глубоко вздохнул. Подумав буквально мгновение, он стряхнул со стола нетронутый наркотик.

Он подошел к комоду и открыл верхний ящик, с ненавистью и брезгливостью разглядывая корешок билета в Лос-Анджелес. Что же, отец дал ему порезвиться сполна, подарив видимость свободы, чтобы в один момент отобрать все.

Здесь все дела закончены, связи порваны. Его ждала новая жизнь.

 

Часть 12. Малек

— Прости меня, — шепчут сухие потрескавшиеся губы. Говорить больно, но молчать — еще больнее.

Алек не знает, что он натворил. Натворил не он. Натворил тот, кто пришел так внезапно и поселился в его теле, пробрался в самые отдаленные уголки сознания, временами подчиняя себе душу и тело.

— Мне не за что прощать тебя, Александр, — нежно улыбаясь, Магнус смачивает в воде полотенце и прикладывает его ко лбу Алека.

Лайтвуд на каком-то подсознательном уровне понимает, что его маг врет.

* * *

— Я люблю тебя, Алек, — Магнус дышит рвано, хрипло, и чувствует, как по его лицу и груди стекают капли крови. Его ничего не держит, но он стоит, терпит боль и даже не делает попыток уйти. — Я тебя люблю.

Черные глаза на до дрожи родном лице прищуриваются, и по лофту растекается медный и тягучий запах крови.

Магнус знает, что этот порез на его груди глубже, чем остальные.

— Глупый маг, — существо в теле Алека громко смеется, и этот резкий голос проникает в тело Бейна сотнями острых иголок. — И теперь любишь?

— Я люблю тебя, — до крови прокусывает губу, но даже не замечает этого.

Он знает, что надо просто перетерпеть, переждать. Зверь насытится болью и уйдет. Пусть и ненадолго, но заберет тьму из голубых глаз и вернет магу его нефилима.

И слова любви звучат не для бездушного монстра, а для того, кто бьется внутри него, пытается выкарабкаться и вернуть контроль над своим телом.

И для него самого, верховного мага Бруклина, чтобы в этой пустоте и боли не потерять себя.

Зверь вскидывает руку и сжимает кулак, вокруг которого тут же начинает клубиться воздух, отобранный у Магнуса. Маг надрывно кричит, царапает руками горло, хочет вдохнуть, вот только вокруг вакуум, пустота.

Но даже сквозь марево боли он различает звериную грацию и ледяную усмешку наслаждающегося существа.

— Люблю тебя, — Бейн выдавливает из себя слова с остатками воздуха и сил.

Ноги перестают держать его, и тело безвольной куклой оседает на пол. Кажется, что все мышцы в его теле разлагаются, сознание ускользает, и Магнус из последних сил старается его удержать. Потому что нельзя. Нельзя оставлять зверя наедине с Алеком, нельзя позволить ему выбраться за пределы лофта.

Желанный кислород обрушивается на него огненной волной. Воздух вокруг горячий, словно лава. Он обжигает внутренности и вынуждает зайтись в приступе кашля, но Магнус хотя бы может дышать.

Единственная вещь, которую Бейн усвоил за все эти встречи — зверь знает толк в изощренных пытках.

Существо неторопливо подходит к распластавшемуся на полу телу и опускается на корточки. Медленно проводит пальцем по скуле и презрительно смотрит на мага. Слишком слабый, неспособный победить его.

Жалкая игрушка, а не серьезный противник.

— Теперь тоже любишь. И твой мальчик любит тебя. Интересно, а что с ним будет, когда он узнает, что вам не одержать верх надо мной, что я никуда не уйду? Это разобьет ему сердце, правда же?

У Магнуса сил хватает ровно на то, чтобы захрипеть и попытаться увернуться от чужого касания. Лишь попытаться, потому что сил не хватает даже на то, чтобы дернуть головой.

— Я люблю тебя, — смотрит куда-то в потолок и чувствует, как из уголков его глаз стекают слезы.

— Твоя любовь дорогого стоит, да, глупый маг? — существо скалится, но не предпринимает никаких действий.

Магнуса охватывает облегчение, зарождающееся глубоко в располосованной магическими ударами грудине. Контроль зверя начинает ослабевать.

— Ты так сильно боялся одиночества, что решил подарить своему нефилиму вечность, не задумываясь о том, что у всего есть своя цена? Вы, маги, такие самонадеянные. Ну что же, наслаждайся вечностью с Александром. Вечностью, которую придется разделить и со мной.

Темнота из глаз Алека исчезает, и его тело с глухим стуком падает на пол. Магнус собирает все силы, переворачивается и встает на четвереньки, сплевывая кровь на любимый ковер.

Ему еще надо успеть подняться и привести в порядок лофт и себя. Скоро проснется Алек, и он не должен увидеть ни одну каплю крови.

До следующего прихода зверя чуть больше суток.

 

Часть 13. Малек

— Ква!

Изабель охнула и выпустила оружие из мигом ослабевших пальцев. Она прижала ладонь ко рту и с ужасом уставилась на то место, где еще секунду назад стоял ее брат с мечом наперевес, готовый начать тренировку.

А сейчас там из-под вороха одежды выбиралась маленькая пучеглазая лягушка.

— Джейс! — закричала она, не отрывая взгляда от зеленых лапок и больших черных глазок, хмуро взиравших на мир. — Джейс, ну иди же сюда!

* * *

В лофте Магнуса слишком многолюдно. Изабель, Джейс, Клэри, Саймон, чудом оказавшийся здесь Рагнор… И все эти люди (почти люди) столпились вокруг журнального столика, на котором устроилась лягушка.

Алек в образе лягушки.

— Как это могло произойти? — Клэри задавала этот вопрос уже в десятый раз, и даже стоявший рядом Саймон закатил глаза.

— Сейчас не столь важно, как это произошло, — Магнус перебирал на кончиках пальцев синие искры магии, и был не в силах их погасить. Какой бы смешной не казалась ситуация, все было очень серьезно, и его Александр мог никогда не вернуть свой прежний облик.

Дело осложняло еще и то, что никто из присутствующих, кроме зеленой лягушки на столе, не знал о том, что Алек принадлежал Магнусу Бейну.

— Он прав, Клэри, — Джейс нежно заправил выбившийся рыжий локон за ухо девушки. — Намного важнее, как это исправить. Я чувствую себя… Непривычно маленьким из-за связи парабатай. А уж как Алек себя ощущает, я и думать не хочу.

Одному только Рагнору было вполне комфортно. Он заинтересованно глядел на встревоженные лица нефилимов, вампира и верховного мага Бруклина, по совместительству — своего лучшего друга.

Магнус так нервничал, что почти не контролировал свою магию, и Фелл с иронией отметил про себя, что все вокруг непроходимые дураки, раз не заметили очевидного. То, как маг смотрел на земноводное, в которое превратился нефилим с голубыми глазами, как мысленно перебирал в голове всевозможные варианты проклятий, которые могли сотворить такое, как искал решение…

— Магнус, ты же Верховный маг, ты должен снять заклинание!

— А если это проклятие, и мой брат навсегда останется таким?

— Что будет со мной, если мой парабатай навсегда останется лягушкой?

— Джейс, скажи спасибо, что он превратился в лягушку, а не в утку.

— Ква?

— Помолчите хоть минуту, вы мешаете сосредоточиться!

Магнус попытался восстановить тишину, но перебивающих друг друга Лайтвудов и дочь Валентина не так-то просто угомонить. В лофте поднялся шум, каждый наперебой предлагал свою идею, и у Рагнора даже заболели кончики рогов. Он уселся на кресло, вальяжно закинув ногу на ногу, и решил понаблюдать за творившимся безобразием с этого безопасного места.

Когда идеи перестали даже отдаленно попадать в категорию адекватных, и кто-то предложил отправить Алека в таком состоянии на схватку с демоном — мол, защищаться-то надо будет, вот и превратится обратно — Рагнор откашлялся, привлекая к себе внимание:

— Нет, все ваши варианты решений, конечно, безумно интересны. Если не учитывать того, что как минимум половина из них закончится для вашего друга летальным исходом, но неужели вы книжки не читали?

Три пары глаз непонимающе уставились на мага. Магнус с Алеком-лягушкой переглянулись.

— Ну как же… Поцелуй любви, который снимает все чары. Чему вас вообще учат, дети? — зеленоватая кожа на щеках Рагнора приобрела еще более болотистый оттенок.

И вот эти охотники должны защищать примитивных от нижнего мира?

Да они себя-то защитить не могут.

Ему показалось, что черные глазки-бусинки посмотрели на него осуждающе.

— Но… — подала голос Изабель. — Но Алек же не влюблен.

В лофте повисло молчание. Алек плотоядно следил за мухой, на свою погибель залетевшую в квартиру верховного мага Бруклина.

Фелл бросил на Магнуса хитрый взгляд и обратился к остальным:

— Ну, если нефилим не влюблен, то тогда подойдет и родственник.

Джейс и Изабель одновременно скривились, вызвав у Рагнора усмешку, а Магнус медленно отошел от стола.

Его помощь не понадобилась — сейчас Алека поцелует сестра, которую он всегда так оберегал, или парабатай, в которого Лайтвуд был влюблен, и вся эта фантасмагория закончится.

Изабель, видимо, проиграв бессловесный бой с Джейсом, скривила губы в подобии улыбки, подошла к столу и взяла Алека в руки.

— Магнус… Могу я воспользоваться твоей ванной?

Рагнор представил, как девушка будет мыть под струей воды лучшего лучника Нью-Йорка, намыливая его лапки нежным мылом с восточными травами, и заржал в голос.

— В крови демона она испачкаться не боится, а поцеловать лягушку — непосильная задача, — сквозь смех пробормотал он.

Щеки Иззи покрылись гневным румянцем.

Она поднесла брата к глазам и недовольно покосилась на него прежде, чем зажмуриться и чмокнуть холодный лоб.

Несколько секунд в комнате царила тишина, все внимательно смотрели на Алека, пока Саймон не прошептал Клэри на ухо:

— И где вспышки магии, яркий свет, который должен превратить Алека обратно?

— Ты читаешь слишком много комиксов, Шелдон, — фыркнул Бейн, не сводя глаз с ладошки Иззи.

Словно, если он будет гипнотизировать Лайтвуда, магия сработает.

— Ква, — лягушка извиняюще посмотрела на сестру и даже потупила взгляд.

Магнус не знал, что есть что-то, что может заставить Алека устыдиться.

— Твоя очередь, — надула губы Изабель, передавая земноводное Джейсу.

Тот мгновенно сравнялся цветом кожи с Рагнором.

Фелл потешался, глядя на обидевшуюся Изабель, на страх в глазах Вейланда, на Клариссу, чей взгляд говорил: «Прежде чем ты поцелуешь меня после этого, обязательно помой губы с мылом», и на новообращенного вампира, который пытался незаметно достать телефон и запечатлеть момент.

Только Магнус смотрел на блондинчика с какой-то грустной улыбкой на губах, полагая, что сейчас чары рассеются, и это лишь докажет крепость связи парабатай и чувства Алека.

— Давай, красотка, — натянув на лицо улыбку произнес верховный маг Бруклина, и только Рагнор заметил, как он спрятал руки за спину, чтобы скрыть потрескивание искр магии.

— Ну, хотя бы и правда не утка, — с сомнением пробормотал Джейс, проводя по голове Алека большим пальцем, стирая невидимые пылинки. — Но я все равно тебе это припомню.

Пухлые губы коснулись зеленой кожи и… ничего не произошло.

Джейс и Изабель непонимающе переглянулись, Саймон, все же доставший телефон, прыснул в кулак, Клэри успокаивающе погладила Вейланда по плечу, а Рагнор широко улыбнулся, щелкнув пальцами:

— Можете бежать в Идрис и подсовывать лягушку Маризе, Роберту или Максу, но я ставлю на то, что вы знаете своего брата не так хорошо, как думаете.

Магнус сделал несколько шагов к Джейсу, все еще не веря в то, что произошло. Случившееся говорило о том, что чувства Алека и Джейса, конечно, очень сильны, но не способны снять заклятие. А это значило…

Бейну хотелось вырвать лягушку из чужих рук и зацеловать ее до смерти, но он все еще не знал, как воспримет это его нефилим, поэтому просто замер рядом с Джейсом.

— Ква, — устало выдохнул Алек и закатил глаза (никто в этой комнате до этого не догадывался, что лягушки умеют закатывать глаза), прежде чем прыгнуть из рук парабатая прямо к Магнусу, успевшему подхватить его в последний момент. — Ква! — уже более требовательно повторил он, глядя в раскосые глаза мага.

Тишину в лофте можно было бы черпать ложкой, если бы не хихиканье Рагнора. Бейн просиял, бросил победоносный взгляд на Джейса и, приблизив лягушку к лицу, нежно коснулся губами ее лба.

В следующую секунду рядом с Магнусом Бейном появился Алек в своем истинном обличии.

Голый Алек.

Но не успели его щеки покрыться румянцем, как, повиновавшись щелчку пальцев, на нем появился шелковый халат. Наверняка из шкафа Бейна.

Но сейчас было не до этого. Быстро оглядев друзей, он прижал Магнуса к себе, целуя сразу глубоко и влажно.

Алек услышал глухой звук падения тяжелого тела и звонкий крик «Джейс!» от Клэри. Саймон подсел на подлокотник кресла к Рагнору, и они вдвоем спрятали лица в ладони, не в состоянии сдерживать смех.

Изабель опустила взгляд в пол. Когда она на Рождество загадывала, чтобы ее брат разобрался со своей личной жизнью, она и представить не могла, чем обернется ее желание.

 

Часть 14. Малек. Стерек

— О боги, это он! — Стайлз подается вперед всем телом, опирается руками на стол и даже не старается скрыть щенячьего восторга в глазах.

Что-то никогда не меняется.

Солнце каждый вечер скрывается за горизонтом, рыбы все еще не выпрыгивают на берег, в кафетерии пахнет кофе и чипсами, Стайлз Стилински без ума от Дерека Хейла.

Алек Лайтвуд в ответ на это лишь закатывает глаза.

Не то чтобы его это бесило, конечно же.

Да вы что, он с удовольствием еще пару тысяч раз за ближайшие несколько дней послушает о том, какой Хейл великолепный, сильный, красивый, накачанный. Какой у него потрясный пресс, офигенные руки и наверняка большой член.

Последнее, что хочет Алек — это думать о размерах члена Дерека, но разве его кто-то спрашивает?

Дерек проходит мимо их столика и присоединяется к своим друзьям.

Стайлз только в этот момент прекращает попытки поймать воздух напряженными пальцами и усаживает свою пятую точку обратно на стул. Только восхищение из глаз никуда не пропадает:

— Ох, я дышать не могу каждый раз, когда его вижу.

Алек насмешливо приподнимает бровь:

— И как это кислородное голодание тебя не убило такими темпами?

Стайлз, пару секунд назад еще облапывающий в своих мечтах Дерека, переводит взгляд на друга. И весь его вид говорит о том, что Алек сейчас сказал что-то крайне глупое.

— Просто молчи, Лайтвуд. Это такой словесный оборот. А ты — бесчувственное бревно с нулевым эмоциональным диапазоном.

Алек тихо посмеивается себе под нос. Он любит Стилински, правда. И он может слушать о Дереке хоть до скончания своих дней, но считает, что лучше начать действовать, чем разводить пустые разговоры. Иногда ему хотелось записать все слова Стайлза на диктофон, а потом подкинуть запись Хейлу.

Обычно он отметает эти мысли достаточно быстро.

— Просто пригласи его на свидание и успокойся.

— Что? — Стайлз даже подпрыгивает на стуле от такой дерзкой идеи. Наверняка даже если бы Алек предложил ему напялить пачку и прийти в ней на пары, в его голосе было бы меньше удивления. — Скажи мне честно, ты с ума сошел? Ты хочешь, чтобы я пригласил самого Дерека Хейла?

И почему это имя из уст Стайлза всегда звучит так, будто он говорит о каком-то божестве? Хотя, почему о «каком-то?». О самом главном в его жизни, которому он готов молиться дни напролет и приносить в полнолуние жертвы на алтарь. Ну, жертвы в виде сотен шоколадных батончиков или фирменного яблочного пирога семьи Стилински.

Стайлз все еще остается самым адекватным из всех знакомых Алека. Самым веселым, забавным, умным, любознательным, а благодаря дружбе с малых лет он знает Лайтвуда, как свои пять пальцев. Но стоит в поле зрения появиться Хейлу, как на смену глубокомыслящему, думающему человеку приходит кто-то озабоченный кубиками пресса и мужскими гениталиями.

Молчание за их столиком затягивается. Слышно только, как Стайлз тянет сок из трубочки и причмокивает губами после каждого глотка.

Чтобы заставить Стилински молчать так долго — это надо постараться.

Хотя, он не выдерживает и трех минут. Сминает опустевшую коробочку из-под сока и смотрит на Алека:

— Хорошо. Я приглашу.

Лайтвуд точно не ослышался?

А может ему показалось?

Но нет, Стайлз все еще смотрит и как-то слишком лукаво улыбается.

Тут явно какой-то подвох. И Стилински не заставляет себя долго ждать: улыбается еще шире и пододвигает свой стул ближе, переходя на заговорщицкий шепот:

— Я позову Дерека, если ты позовешь Магнуса.

Магнуса? Магнуса Бейна? Нет, у Алека точно слуховые галлюцинации. Он недоверчиво смотрит на друга, надеясь, что тот сейчас рассмеется и скажет, что пошутил. Но Стайлз молчит. Лишь продолжает усмехаться.

Лайтвуд бросает из-за плеча взгляд на столик Дерека. Рядом с Хейлом, как и всегда, вальяжно расположился Магнус Бейн. Он даже не озаботился найти стул и сидел на краю стола, закинув ногу на ногу. Это тоже относится к тем вещам, которые никогда не меняются.

— Бейна? И кто тут и нас с ума сошел, Стайлз? Он же…

— Ой не надо мне тут. Я же вижу, как ты на него смотришь.

Алек считает, что Стилински очень часто несет какую-то чушь, и это не лечится.

Он смотрит на Магнуса? Еще чего.

Лайтвуд фыркает себе под нос.

Нет, конечно же, он не будет звать Бейна ни на какое свидание. Но вообще-то он мог пригодиться.

* * *

— Магнус?

— Александр.

Всегда только так. Только полное имя. А Алек позволяет и даже смущенно улыбается, хотя любой другой за «Александра» получал, как минимум, уничтожающий взгляд.

И что Бейн с ним творит?

Лайтвуд берет себя в руки и сгоняет с лица улыбку. Наблюдает, как Магнус плавно ведет плечом, откидывает со лба челку и хитро щурится.

Пижон.

— Посмотрите-ка, кто снизошел до меня. А что без своего дружка?

Как же. Бейн. Бесит.

— А ты без своего? — Алеку самому стыдно за свой ответ. Он никогда не лезет за словом в карман и всегда может остроумно среагировать на самую хлёсткую фразу, но почему-то рядом с Магнусом эта способность улетучивается быстрее испуганной выстрелом куропатки.

Но Магнусу, кажется, все равно. Он иронично улыбается и складывает руки на груди:

— Туше.

Алек нервно сглатывает. Солнечные лучи играют на сильных руках, крепких ладонях и длинных музыкальных пальцах. И не думать о том, что Магнус может делать этими самыми пальцами — непосильная задача.

Взгляд поднимается выше, к рукавам футболки, шее, острым линиям подбородка… И встречается с насмешливым взором карих глаз.

Безголовый Алек. Как можно было так в открытую пялиться на Бейна?

Он чувствует, как кровь приливает к щекам, и пытается убедить себя, что все в порядке. Ну поймали его за разглядыванием, ну и что? Его это не должно волновать, он же вообще-то по делу пришел.

— Магнус, а если серьезно, где Дерек?

— Я, конечно, не знаю, с чего ты заинтересовался, но он был на стоянке.

Ну конечно же. Кто бы сомневался?

— Угу. И Стайлз тоже там.

Магнус закатывает глаза и понимающе улыбается.

— И когда до этих двоих уже дойдет?

— Поэтому я и здесь. Мне нужна твоя помощь.

* * *

Идея двойного свидания принадлежит Алеку. Он говорит Стайлзу, что пригласил Магнуса, и не оставляет другу возможности отказаться.

Идея пойти в кино принадлежит Магнусу.

В принципе, все проходит неплохо. Кинозал не переполнен, сюжет фильма интригует, Стайлз без умолку болтает и не дает сосредоточиться на экране. Хотя, может быть, сосредоточиться на экране не дает Магнус, который сидит слишком близко и ненароком несколько раз пробегает по предплечью Алека кончиками пальцев.

Проблема в том, что Стайлз болтает с Лайтвудом, с Магнусом, но только не с Дереком, и создается ощущение, что он поставил себе цель игнорировать и даже не смотреть в его сторону.

Хейл с каждой минутой все сильнее хмурится.

Это случается в тот самый момент, когда они вчетвером после кинотеатра идут к небольшому уютному кафе в конце квартала. Стайлз нелепо машет руками, пытаясь доказать, что конец фильма был совершенно нелогичным, Дерек смотрит в землю и пинает небольшой круглый камень носками ботинок, а Алек и Магнус переглядываются между собой.

Вот в тот момент это и случается.

Магнус резко останавливается, хватает Алека за запястье и притягивает к себе. Лайтвуд даже не успевает среагировать, а его губы уже накрывают требовательным поцелуем.

Он оторопело выдыхает в чужие губы. Его руки непроизвольно дергаются, чтобы оттолкнуть явно сошедшего с ума Магнуса, но останавливаются в последний момент.

Почему?

В следующее мгновение даже мысль о том, чтобы оттолкнуть, улетучивается. Где-то под ребрами рождается тепло и распространяется по всему телу. Почти заставляет задыхаться.

Алек несмело приоткрывает рот и проводит языком по нижней губе Магнуса, не без удовольствия замечая, что тот вздрагивает и прижимается еще ближе. Их языки сталкиваются, ласкают друг друга, слишком грубо и на грани приличий. Но у Алека все тело горит, и последнее, о чем он думает — это мнение окружающих.

Он не может сдержать тихий стон.

Бейн с довольной улыбкой отстраняется от него, и в этот момент он как никогда раньше похож на хитрого кота.

Алека словно окатывают ледяной водой. Он затравленно дышит. Хочет побиться головой об стенку из-за того, что его собственное тело его предало… И одновременно хочет вернуться к этим губам, сминать их своими, страстно, влажно, глубоко.

— Ну и что это было?

— Я хотел заставить их действовать, — как ни в чем ни бывало тянет Магнус.

Алек чертыхается себе под нос. Ну конечно, они с Бейном договорились свести своих друзей, и это просто была часть плана. Необговоренная часть плана.

Можно провалиться под землю прямо сейчас? Ведь если раньше Магнус только подозревал о чувствах Алека, то сейчас…

Хотя стоп. Какие это еще чувства? Он действительно только что подумал о чувствах к главной королеве драмы всея Нью-Йорка? Как вообще можно было?

Даже в мыслях его оправдания звучат, как лепет студента, не подготовившегося к экзамену.

Лайтвуд оглядывается за спину и понимает, что там, где недавно стоял Стайлз, пусто. Дерек тоже исчез из поля зрения, но стоило посмотреть немного вправо… В другой ситуации Алек бы победно улыбнулся, увидев, как Дерек тащит куда-то Стайлза, бесцеремонно схватив его за руку. Но не сейчас.

Он оборачивается к Магнусу с ярко-горящим румянцем на щеках. Хочет отступить хотя бы на шаг назад, потому что в чужих объятиях слишком душно, жарко и немного стыдно.

Но Бейн не дает ему этого сделать, крепче сжимая свои руки на его талии.

— Они уже ушли, — с намеком произносит Алек и снова делает попытку вырваться.

— И что?

Магнус лишь закусывает губу, и это совпадение, что у Алека именно в этот момент перехватывает дыхание.

— Почему ты все еще меня держишь?

* * *

— О боги, это он!

— Да, Стайлз. Это он. Дерек Хейл. Твой парень.

Алек закатывает глаза. И с чего он вообще взял, что что-то изменится? Он все так же вынужден выслушивать про великолепного Хейла, только теперь в двойном объеме. Но он не жалуется, потому что и сам кое-как сдерживает себя, чтобы не начать воспевать оды Магнусу Бейну.

Хотя одно все же изменилось. Стайлз теперь не думает о том, что у Хейла большой член. Он это знает наверняка.

 

Часть 15. Магнус/Мэттью

— Мэтт, — Магнус хрипит и двигает бедрами вперёд. Умелый рот на его члене, горячий язык и обжигающее дыхание творят невообразимые вещи. По телу прокатывается волна дрожи, доводя до безумства, и Магнус комкает в кулаках простынь.

Ему даже плевать, что она не шелковая.

— Мэтт, — жар рта и розовые пухлые губы на головке.

Мэттью расслабляет горло и берет глубоко, выпускает изо рта, чтобы насадиться вновь, втягивая щеки.

— Мэтт, — Магнус кончает бурно, изливается в рот любовника и обессилено отпускает простынь из ослабевших пальцев.

Даддарио доводит себя до разрядки двумя рваными движениями ладони. Терпкая, теплая сперма попадает на бедро Магнуса, на смятую простынь, и Мэтт падает рядом.

Матрац глухо скрипит.

Комната 23 в дешёвом мотеле на затерянной между проспектами улочке Бруклина давно стала их вторым домом. Потёртые стены, потёртая мебель. Потёртая жизнь.

Номер, как отражение их душ.

В номерах 22 и 24 за тонкими стенами так же скрипят матрацы, спинки кроватей бьются о стены, страстные стоны разрезают тишину ночи. За окном лают дикие, не прирученные собаки, беснуясь под полной луной. По коридору мимо двери проходит консьерж, шлёпая тяжёлыми ботинками по скрипящему полу.

Спертый воздух смешивается с ароматами секса и забивается в ноздри.

Магнус никогда бы не предположил, что будет спать с мужчиной из другого мира в захудалом мотеле.

Магнус никогда бы не признался, что в этом мотеле он почти счастлив.

Почти.

На большее он не может рассчитывать.

Здесь его хотя бы понимают и дарят необходимый покой.

Потому что Магнус в глазах Мэтта видит тот же холод, в прикосновениях читает ту же тоску, в движениях различает ту же рваность и недосказанность.

Они стоят на краю обрыва и умирают от фантомной боли, сдавившей ребра.

Они одинаковые.

И их души одинаково разделены на две части, из которых им принадлежит лишь одна.

* * *

Их знакомство начинается в одном из многочисленных баров Нью-Йорка, куда Магнус открывает портал. Точнее, он вообще не знает куда открывает портал. Просто хочет убраться подальше от пронзительных голубых глаз и яркой руны союза на руке. Она причиняет почти физическую боль. Заставляет задыхаться от безысходности и тонуть в безмолвной ярости.

Жизнь проваливается в тартарары вслед за попытками ненавидеть или хотя бы держаться подальше. Вслед за доводящим до хрипа криком, разнесшимся над Бруклином. Вслед за злостью на себя за то, что открыл сердце человеку, которому это не нужно.

Точнее, который никогда не признается в том, что ему это нужно.

В ненаправленном портале можно потеряться. И Магнус думает, что теряется, когда оказывается у барной стойки, за которой сидит… Его Александр. Без единой руны на теле.

Их знакомство начинается с глупой ошибки и боли четырехсотлетнего мага, ничего непонимающих взглядов и нескольких шотов текилы.

Их знакомство начинается с тихих признаний.

— У него жена.

Заботливый взгляд и нежная улыбка Шелби.

— У него жена.

Яркая помада на губах и прямая спина Лидии.

* * *

Родные обшарпанные стены, изученные вдоль и поперек все горизонтальные поверхности номера, вызывающее улыбку число «23».

Завтра Мэтту с утра вставать на съемки, завтра Магнусу открывать портал и возвращаться в свой мир. Они не увидятся еще неделю, но сейчас они вместе.

Они разбиты, но целы друг для друга.

 

Часть 16. Малек

Мы просто есть. Ни люди, ни звери. Ни живые, ни мертвые.

Вершители судеб и злой рок. Карающие за грехи и отбирающие жизнь. Но в то же время ничто из этого.

Мы в тенях, в гранях песка, в отражениях или на дне океана под толщей воды. Сотканные из света и несущие тьму. Или наоборот?

И неважно, боитесь вы нас или ждете, мы неумолимо приближаемся к каждому.

* * *

Магнус один из них. И даже он считает, что в этом описании слишком много пафоса.

* * *

Алек Лайтвуд благоговейно проводит пальчиками по выведенным буквам и прикрывает глаза одновременно от страха и восхищения. Он еще не может разобрать написанного сам, но знает значение фразы. Папа с мамой иногда читают эту книгу вслух.

* * *

Впервые Магнус видит его, когда приходит за девочкой лет шести-семи.

За девочкой с удивительно-рыжими волосами.

Бейн смахивает с лица нависшую челку и оглядывается. Вокруг мрачно — серые стены, грязно-коричневые шторы, черный от копоти пол, даже когда-то светлый потолок сливается с темнотой ночи.

Он наверняка бы поморщился от спертого густого воздуха, если бы мог его почувствовать. Но он глубоко вдыхает на автомате и не ощущает ровным счетом ничего. Делает шаг вперед, туда, куда тянет едва ощутимая связь с теплой душой в пока еще живом теле.

Ему не вредят ни осколки, попадающиеся то тут, то там, ни огромные гвозди, торчащие из деревянного, местами прогнившего, пола, но он видит их. Видит и дает волю тоске по ушедшим временам, когда вокруг было куда больше красок, улыбок и ярких чувств. Но люди — странные создания: всегда губят то, что им преподносится на блюдечке, и в итоге сами не понимают, как их действия привели к концу.

Магнус усмехается. «Конец света!», «Мы все умрем!», «Апокалипсис сегодня!» — он слишком хорошо помнит кричащие заголовки газет, края которых трепал ветер, безнаказанно гулявший в заброшенной бакалейной лавке.

Люди чувствовали, что что-то грядет, и старались как можно больше времени проводить со своими семьями. Даже не увольнялись — просто не выходили на работу.

Но можно сколько угодно ждать наступления беды, а она все равно придет неожиданно. Выпрыгнет из-за угла, словно черная кошка, и перебежит дорогу, навсегда меняя ход жизни. Вырвавшуюся из-под контроля болезнь, выведенную в военных лабораториях, не смогли остановить, и она, распространившись слишком быстро, выкосила почти половину всего населения Земли.

Магнус вздрагивает от воспоминаний: слишком много работы для него, слишком много боли для окружающих смертных, копошащихся, как муравьи в своем муравейнике. Только те знают, что делают и куда идут, а эти слепо бредут, на ощупь разыскивая выход.

И души… Много теплых, трепещущих душ, которые сами плыли в руки и растворялись в холодных ладонях, ступая в новое путешествие. Магнус не знает, что там, за гранью. Никто из них не знает. Они лишь мост, застрявший между реальностями, мост, которому иногда нравится представлять, что бы ждало его там. Они не говорят об этом, да и вообще общаться между собой не видят смысла, но Магнус догадывается, что Катарина, прикрывая глаза, мечтает однажды перейти черту. Наверное, Рафаэль тоже.

Он возвращается в реальность, где на всей планете не осталось и тридцати процентов ее бывшего населения. Кучка людей, до которых болезнь добирается слишком долго, убивая, но не сразу. Словно издеваясь.

Он преодолевает длинный коридор, проходит мимо четырех спален и тихо проскальзывает в щель полуприкрытой двери самой отдаленной комнаты. Останавливается перед тремя кроватями, на которых спят дети: по четверо на каждой.

Магнус знает такие группки людей. Они гордо именуют себя общинами. По факту же — несколько семей, объединившихся в глупой попытке удержаться за жизнь чуть дольше. Но чем-то это даже хорошо — так не теряется понятие семьи и друзей, дети не начинают дичать, и, наверное, кто-то из родителей даже учит их читать и писать.

Подобие жизни.

На первой же от двери кровати лежат два мальчика: один светленький, прижимающий к себе помятую и заштопанную несколько раз плюшевую утку, второй темненький, даже во сне его брови нахмурены, а в маленьких ладошках он сжимает книгу. И две девочки. У одной из них удивительно-рыжие волосы.

Дальше проходить Магнусу нет смысла.

Он подходит к изголовью и сам не понимает, почему медлит. Опускается на колени и смотрит. Смотрит на умиротворенные во сне лица детей, на гладкие лбы, без намека на морщинки. Смотрит на тех, кто не видел обычной жизни, и уже и не увидит никогда.

Смотрит на плотно сжатые губы темноволосого мальчика и на слишком знакомую книгу в его ладонях. В левом уголке синей пастой выведено «Александру от мамы и папы».

Магнус думает, что эта не та литература, которая должна интересовать в столь юном возрасте.

Девочка сухо и надрывно кашляет. Тянуть больше нельзя. Он встает и протягивает руки, в которые тут же, повинуясь немому приказу, скользит маленькая душа, почти не повидавшая мир.

Он прижимает к груди свою ношу и выходит из комнаты так же бесшумно, как и зашел. Лишь оборачивается на пороге, задерживая взгляд на Александре. Сам не понимает, зачем делает это. Ему вдруг становится грустно, и он словно наяву видит, как наступает утро, и дом наполняется глухими рыданиями и тянущей скорбью тишиной.

Тело медленно остывает.

Дети будут скучать по девочке с удивительно-рыжими волосами.

* * *

Во второй раз Магнус видит его уже спустя два месяца. Алеку все еще семь. Он играет с Джейсом в комнате на первом этаже.

У него умирает отец.

У Магнуса в груди поселяется иррациональное желание сказать мальчику, что ему жаль.

* * *

Книгу Алеку вслух теперь читает только мама.

Магнус не подслушивает. Просто проходит мимо и не может удержаться, чтобы не заглянуть в окно.

* * *

Он сам не замечает, как вдруг становится частым гостем в этом доме не по долгу службы, а просто потому, что хочет быть здесь. Нет смысла говорить, что это не связано с Александром, ведь обычно Магнус не может отвести взгляда от темной макушки, вьющихся на кончиках волос, выпяченного вперед подбородка или высунутого от напряжения языка, когда мальчик чем-то увлекается.

Когда Магнуса вновь тянет в детскую, он впервые не хочет идти туда.

Уже сам привык к каждому из детей, которые все еще разбавляют увядающую жизнь на планете яркими красками.

За прошедший год здесь умерли лишь двое: Валентин — отец той рыжей девочки, не вынесший потери, и Ходж Старквезер, бывший в общине за старшего. За ними приходила Тэсса.

У Магнуса чувство дежавю, когда он проходит мимо четырех спален и заходит в самую дальнюю комнату, только на этот раз не останавливается перед тремя кроватями, а сразу проходит дальше, к спящему в объятиях своей сестры кучерявому мальчику. Тот причмокивает губками во сне — совершенно не выглядит больным, и это, наверное, одна из самых страшных черт этого вируса — он убивает изнутри, без каких-то внешних проявлений. Никто не знает, когда человек уйдет.

Мальчика зовут Саймон. Его очки с треснутыми стеклами лежат на покосившейся тумбочке, старающейся во что бы то ни стало удержать равновесие на оставшихся у нее трех ножках.

Магнус не медлит, протягивает ладони к хрупкой фигурке, слушает последний вдох и грустно улыбается, чувствуя, как освободившаяся от болезни душа касается кончиков его пальцев.

Он оборачивается и замирает, натолкнувшись на взгляд ярко-голубых глаз проснувшегося Александра.

— Ты ведь жрец, да? Как в моей книжке.

Магнус ведет плечами. Жрецы, приспешники смерти, дети сатаны — как только их не называли… Признается сам себе, что «жрец» нравится ему больше всего, и проверяет тонкую ниточку связи, идущую к душе Саймона в его руках. Он точно не мог ошибиться, так почему же Александр видит его?

— Я буду скучать по нему, — шепчет мальчик, которого, кажется, эта ситуация совсем не удивляет. — Саймон постоянно носился со своими старыми книжками с картинками. Мой папа называл их комиксами.

Магнус молчит. Подозревает, что сам является виновником того, что Алек видит его, ведь желания имеют очень коварную черту — сбываться. Он не позволяет себе заговорить с человеком. Переминается с ноги на ногу, чувствуя, как душа в руках тяжелеет.

Мальчик встает с кровати и аккуратно, чтобы не скрипнул пол под ногами, подходит к Бейну, останавливаясь в метре от него. Протягивает руку, но не касается.

— Тебе надо идти? — поднимает глаза на яркий свет души и щурится.

Магнус медленно кивает головой, начиная чувствовать жжение в пальцах.

— Тогда иди, — Александр отступает и освобождает проход к двери. Поджимает пальцы на ногах, когда Магнус проходит мимо. Прежде чем за Бейном закрывается дверь, он вдруг окликает его: — Мы ведь скоро встретимся снова?

Магнус оборачивается и снова кивает.

* * *

Маленькие розовые пяточки, пухленькие щечки и палец во рту. Максу Лайтвуду полтора года, и он — последнее, что оставил после себя Роберт.

В детской нет никого, кроме малыша в кроватке и склонившегося над ним Магнуса. Яркое солнце проникает сквозь заколоченные окна и грязные шторы, сейчас раздвинутые в разные стороны. Кто-то из детей играет внизу, кто-то помогает родителям по дому, кто-то бегает на улице.

А кто-то заглядывает в раскрытую дверь и подходит к Магнусу, с интересом наблюдая за ним:

— А я думал, что у вас должна быть черная длинная ряса и коса через плечо.

Бейн фыркает. Его забавляет представление людей об их внешнем облике — плащ, коса, морщинистая кожа и длинный скрюченный нос с бородавкой на самом кончике.

— Ты же здесь не потому, что пришла моя очередь? — мальчик подходит еще ближе, останавливаясь рядом с кроваткой и бросая взгляд на мирно спящего брата.

Магнус качает головой и проводит тыльной стороной ладони по щеке малыша, спящего на почти белых простынях. Алек резко поднимает голову.

— Но… Но почему? Почему не я? Он ведь такой маленький, — он непонимающе смотрит на Магнуса, и, сам не осознавая, старается закрыть Макса собой.

Бейн медленно опускает взгляд.

Максу Лайтвуду никогда не исполнится два года.

* * *

Изабель и Джейс умирают с разницей в пару дней.

Магнус возвращается каждую ночь и сидит рядом с тихо плачущим мальчиком, впиваясь ногтями в колени от желания провести рукой по худому плечику и успокоить.

Алек ложится так близко, что наверняка почувствовал бы ткань брюк Магнуса, если бы тот был осязаем.

* * *

Вопрос «Теперь моя очередь?» Магнус слышит ровно двадцать три раза.

Алеку исполняется восемнадцать.

Последней уходит Мариза.

* * *

Магнус медленно ступает по прогнившим доскам опустевшего дома. Он знает, куда ему идти. Его тянет к последнему живому здесь человеку.

— Ну теперь-то точно моя очередь, — криво усмехается Александр, зарываясь пальцами в волосы. Он смотрит на Магнуса голубыми глазами, немного нервно, но все же улыбается, старается показать, что ждал.

Бейн и врагу бы не пожелал остаться последним из всей своей семьи.

С каждой смертью и с каждым вопросом: «Теперь моя очередь?» из Александра словно уходила жизнь. Каждый раз его улыбка при виде Магнуса становилась все шире и шире, пока не пропадала от осознания, что тот вновь пришел не за ним.

Каждый раз, когда Магнус приходил просто так, Алек словно это чувствовал. Подгибал под себя ноги, сидя на маленькой детской кровати, где когда-то он помещался с Изабель, Клэри и Джейсом, и ждал, когда Бейн сядет рядом. Он мог часами рассказывать что-то, не ожидая ответа, мог просто молчать, мог проводить ладонями в миллиметрах от тела Магнуса, убеждая себя, что чувствует покалывание в ладонях не из-за самовнушения. Мог просто плакать, выплескивая всю боль, что охватывала сердце.

Алеку восемнадцать. И он очень красив.

— Твоя очередь, — соглашается Бейн, и смотрит в удивленно распахнутые глаза Алека. Это первый раз за все время, когда он говорит с человеком.

— Наконец-то, — расслабленно выдыхает Александр и прежде, чем Магнус успевает опомниться, оказывается рядом и припадает губами к губам.

Бейн замирает. Он может поклясться, что ощущает что-то, легкое прикосновение ветра, хотя такого просто не может быть.

— Ты был единственным, к кому я мог привязаться, — шепчет Александр и прикладывает к своим покрасневшим щекам холодные ладони, а потом смотрит с вызовом. — Давай уже.

Магнус понимающе улыбается. Он вытягивает ладони вперед и затаивает дыхание. Время Алека пришло, но что будет делать он сам без своего мальчика?

— Пора, жрец.

Тело Алека падает к ногам Бейна, а его душа, на удивление прохладная, приятная, ласковая тоненькой струйкой скользит вверх. Магнус едва успевает подхватить ее.

Ему слишком хорошо и больно одновременно. Ему никогда не было так сладко держать в руках чью-то душу, и он не сразу замечает скатывающиеся по щекам слезы.

Он должен развернуться и уйти. Алек прожил сложную жизнь, и, как никто, достоин перейти за черту, где ждет его семья, но Магнусу наплевать. Пальцы жжет, душа тяжелеет, но он не хочет отпускать ее от себя.

Магнус Бейн — чертов эгоист.

Внезапно жжение пропадает. Тело охватывает легкость, и он чуть не вскрикивает.

— Что ты делаешь, Александр? — шипит он, удерживая пытающуюся ускользнуть из рук душу. — Что ты делаешь? — повторяет он, но все оказывается напрасным. Теплый свет отделяется от ладоней и струится вверх, в стороны, окружая Бейна, чтобы в следующий момент собраться в комок и удариться в грудную клетку.

На этот раз Магнус кричит. Выгибается дугой и кричит, царапая грудь. Слишком горячо, слишком больно, слишком хорошо…

Боль отступает так же резко, как и появилась.

— Ты же не думал, что сможешь так легко избавиться от меня? — раздается знакомый голос в голове, в самой сердцевине черепной коробки.

— Тебя ждут родственники за чертой, а ты…

— А я решил остаться с тобой, — Магнус практически видит, как Алек усмехается. — Они есть друг у друга, а сейчас я буду у тебя. Всегда. За твоей спиной.

Магнус Бейн не вытирает мокрые дорожки на щеках. Он чувствует прикосновение к плечам, пояснице, чувствует пробежавшие по спине мурашки, но, оборачиваясь, натыкается на пустое место.

Алек всегда будет с ним. Голосом в голове, покалыванием по всему телу и теплом, распространяющимся от самого сердца.

— Хей, Магнус, я теперь знаю, как тебя зовут. И я люблю тебя.

 

Часть 17. Малек. Галлавич

Алек не смотрит на Магнуса Бейна. Не смотрит. Может быть, только чуть-чуть.

Может быть, протирая круглые бокалы, он изредка бросает взгляд на темную шевелюру. Может быть, выставляя на стойку рюмки для очередной порции текилы, он выискивает в толпе стройную фигуру. Может быть, когда Магнус танцует, Алек разворачивается лицом к стеллажам с алкоголем, чтобы ловить в отражениях его силуэт.

Может быть, это немного похоже на болезнь.

Все рушится ещё в тот момент, когда Бейн в свой первый рабочий день поднимается на подиум. В тот момент, когда Алек осознает, что черные кожаные штаны — самая сексуальная вещь, которая только может существовать на свете.

В тот момент, когда Магнус начинает танцевать и притягивает к себе взгляд получше всякого магнита. Заставляет впитывать каждое движение, каждый взмах рукой или плавное покачивание бедрами.

И это так возбуждает, что сжимаются все внутренности.

— Пошел нахуй, Галлагер! — громкий голос Микки врывается в воспалённый мозг Алека, и тот моментально переводит взгляд на тряпку в руках. Кажется, перед тем, как в очередной раз залипнуть на Бейна, он протирал стойку и готовился к вечернему открытию.

— Сам иди нахуй, Милкович, — раздается с другого конца клуба раздраженный голос.

Через мгновение разъяренный Йен, уже облаченный в свой костюм для выступлений, проносится мимо барной стойки и останавливается лишь рядом с Магнусом, приветственно ему кивая.

Эти двое спелись так быстро, что уже через пару недель совместной работы начали готовить общий номер. Публика их обожала.

Алек с Микки их ненавидели.

По крайней мере очень старались это показать.

— Ну и чего ты? — Алек откидывает тряпку в сторону и разворачивается к другу.

Милкович в своих неизменных потертых вовсе не из-за дани моде джинсах, старой клетчатой рубахе и с сигаретой в зубах. Он подносит зажигалку к губам и прикуривает, посылая к черту знак «Курить запрещено».

Нервно проводит рукой по волосам и то и дело бросает на Йена злые взгляды.

— Да блять, ты не представляешь, как же бесит.

Алек кривит губы в усмешке.

— И твоя злость никак не связана с тем, что сегодня его на работу провожал этот… Джексон?

— Джекман, — мгновенно поправляет Микки, а потом осознает, что выдал себя с головой, и разражается тирадой, в которой имя Алека стоит в удивительной близости от матных эпитетов.

Впрочем, к этому уже все привыкли.

— Ну-ну.

— Завали ебало, Лайтвуд.

— А ты хотел, чтобы он вечность ждал того момента, когда ты откроешь миру, что гей?

Кулак Микки приземляется в нескольких сантиметров от руки Алека.

— Я даже не вспомню, что ты мой друг. Такой пизды выпишу, что ходить не сможешь, понял меня? — Микки выплёвывает сквозь зубы. — Лучше смотри, чтобы твоего парня не увели.

Алек вновь бросает косой взгляд на Магнуса и Йена, которые начинают разминаться вместе, и нервно сглатывает.

— Он не мой.

— Ну-ну.

И когда они успели поменяться местами?

— Еще скажи, что тебе плевать на то, что сегодня после выступления он опять побежит к Камилле.

Алек скрипит зубами. Конечно же ему не плевать. Но что он может поделать? Его родители никогда не примут того, что их сын любит парней. А после смерти Макса им и без этого тяжело.

— То-то и оно, друг. Блять, как же заебало, — Микки устало выдыхает и опирается ладонями на барную стойку. Алек хочет также, но вместо этого вновь хватает тряпку и начинает с остервенением тереть и без того чистую поверхность.

— Майя, кексик, включи нам что-нибудь, пожалуйста, — Бейн улыбается через все помещение клуба сидящей за пультом девушке, и та расплывается в ответной улыбке.

Может быть, она тоже немного влюблена в Магнуса.

Алек снова резко отворачивается от танцпола, когда из колонок начинает литься медленная музыка. Бейн с Галлагером одним отработанным движением запрыгивают на подиум.

Может быть, он оглядывается через плечо, потому что не в силах это контролировать.

Может быть, Микки рядом с ним делает то же самое.

Майя знает, что включать. Мелодия медленная и плавно-тягучая, она забирается в самые отдаленные углы клуба, разливается над танцполом, нежно прикасается к танцорам. Алек оглядывается, потому что просто не может пропустить этот завораживающий момент.

Каждый раз, когда Магнус и Йен слышат музыку, они меняются. Сливаются с тактом и превращаются в бит. Становится непонятно, где заканчивается музыка и начинается танец. Все сплетается в одну яркую пульсирующую волну.

Магнус и Йен переглядываются, улыбаются друг другу и начинают двигаться. Алеку требуется вся сила воли, чтобы вцепиться в прозрачное стекло бутылки с дорогим виски и смотреть куда угодно, только не на подиум. Он знает, что увидит там.

Две фигуры в одинаковых узких кожаных брюках и с кожаными ремнями на плечах и предплечьях. Волосы уложены лаком, на лицах макияж и шальные взгляды. Они оба слишком любят танцевать, поэтому отдаются музыке всегда полностью, будь то переполненный людьми клуб или лишь подготовка к выступлениям.

Бронзовая кожа соприкасается с алебастровой, черные волосы — с рыжими. Бейн и Галлагер стоят слишком близко друг к другу, скользят ладонями по бокам и призывно ведут бедрами.

Алек не смотрит, но почему-то все равно видит.

Он обожает этот контраст. Обожает то, что танцоры такие разные, но в то же время удивительно похожие и дополняющие друг друга.

Рука сама тянется поправить член, натянувший ткань брюк. Так не должно быть, но почему-то происходит всякий раз.

И ему хочется разъебать стену к чертовой матери, ведь он понимает, что посетители клуба обычно смотрят на Магнуса и Йена такими же возбужденными взглядами.

Рядом с Алеком разбивается стакан. Милкович матерится и наклоняется, чтобы собрать осколки.

Может быть, он при этом все время смотрит на подиум.

— Мы в таком дерьме, Лайтвуд.

Может быть, Микки прав.

 

Часть 18. Саймон/Алек

В его глазах — непонимание и детское наивное желание отмотать время назад, чтобы не слышать этих слов. Слезы готовы брызнуть из глаз, в которых застыл немой вопрос: «Почему?»

— Пожалуйста, — хрипло шепчет он. Даже не сразу осознает, что его губы двигаются. — Пожалуйста, — сам не понимает, зачем повторяет это, ведь знает, что все уже решено. — Пожалуйста… — закусывает губу сильно, до капель крови. Смотрит в голубые глаза напротив и видит там лишь безмолвную ледяную пустыню. Надо же, а раньше и не замечал, что цвет, обычно напоминающий теплое море, может быть таким холодным.

— Я принял решение, Саймон. Завтра же я отправляюсь в Идрис, родители уже ждут меня, — голос Алека срывается. Хотя, возможно, просто кажется. — Так будет лучше.

Льюис сжимает руки в кулаки и буравит взглядом землю под ногами. Боится снова посмотреть на Лайтвуда и обжечься бескрайним холодом.

Не видеть, не смотреть, не представлять.

— Кому лучше будет? — почти неслышно выдыхает он и чувствует, как в висках бьется пульс. Он слишком громкий, и хочется закричать, чтобы заглушить этот звук, но изо рта вылетает только полушепот. — Изабель, которая останется без брата? Джейсу, который потеряет парабатая? Ты же хочешь всю связь с Институтом порвать, полностью. Жизнь с чистого листа, да? — нервный смешок срывается с губ Саймона. — Новая должность, новые друзья, жена, которую подобрали заботливые родители? Кому от этого лучше будет? Тебе? Или, может быть, мне? — он поднимает глаза от земли, вглядывается в родное лицо и осознает, что проиграл. Льюис чувствует, что слезы прочерчивают ровные дорожки на его щеках, но не обращает на это внимания. Лишь резко срывается с места и подлетает к Алеку.

— Пожалуйста, скажи, что это неправда, что ты не покидаешь Нью-Йорк, — Саймон говорит быстро, глотая половину слов. — Не уезжай. Ты нужен здесь. Ты нужен Иззи, Джейсу, Институту. Ты мне нужен. Я люблю тебя, помнишь?

На секунду равнодушие из голубых глаз пропадает.

* * *

Саймон приходит к Алеку впервые после того, как Джейс объявляет Клэри своей девушкой. Льюис словно знает, кто именно его поймет и не осудит. Заходит к нефилиму в комнату и замирает на пороге. А Лайтвуд впервые не огрызается и не кидает насмешливо-уничтожающий взгляд. Просто несколько секунд смотрит с какой-то грустью и кивает на стул в углу. В ту ночь Саймон узнает, что переживать горе и просто молчать в компании Александра Лайтвуда на удивление уютно.

Саймон впервые ловит взгляд Алека на себе, когда уже неделю не может прекратить пялиться на него. Смотрит украдкой, но, поймав суровый прищур Лайтвуда, догадывается, что его внимание не осталось незамеченным. Тот даже колкого замечания не бросает. Саймон узнает, что Алек может не быть саркастичной задницей (какое открытие!).

Саймон впервые целует Алека, когда градус алкоголя в крови (обычной человеческой примитивной крови. Саймон ненавидит слово «примитивный») настолько высок, что перед глазами танцуют звездочки. Он поссорился с Клэри, потому что, видите ли, снова не понимает всей этой «великой миссии сумеречных охотников». Но напиваться и приходить к Институту просить прощения у подруги — плохая идея. Потому что Лайтвуд там. Стоит и подпирает спиной дерево, как будто ждет чего-то (или кого-то). Льюис сам не соображает, каким образом он оказывается к нефилиму так близко, что впечататься в чужие губы не составляет труда. В ту ночь Саймон узнает, как сильно Алек Лайтвуд может ударить. И как он может извиняться, губами нежно касаясь ссадины на скуле.

Саймон впервые проводит ночь с Алеком, когда Джейс и Клэри узнают, что они не брат и сестра. Все снова счастливы, а Льюис сбегает с этого праздника жизни и быстрым шагом идет к знакомой двери. Он знает, что должен быть там. Он знает, ведь сегодня ему не было больно при взгляде на то, как Клэри самозабвенно целуется с другим. Льюис с широкой улыбкой открывает дверь и попадает в до боли крепкие объятия: глупым легким не объяснить, что Алек не пытается лишить его кислорода и убить. Просто не в силах скрыть того, как сильно он боялся, что Саймон не придет. В ту ночь Саймон узнает, что Александр Лайтвуд может быть смущенным и страстным одновременно.

* * *

Лед в голубых глазах начинает таять, и Саймон хватается за это, как за последнюю соломинку.

— Я люблю тебя, слышишь? Люблю, — Льюис понимает, что его не обнимают в ответ, но все равно прижимается ближе. — Люблю. Только не уезжай.

Жесткие сильные руки отцепляют его от груди и вынуждают сделать шаг назад.

Саймон как будто наяву видит злой взгляд Роберта и хлесткую пощечину, которую он отвесил сыну. Видит разочарование в глазах Маризы и гримасу отвращения на ее безупречном лице.

Идеально очерченные губы Алека кривятся:

— Я тебя… не люблю, примитивный.

В душе Саймона что-то резко обрывается с противным хлюпающим звуком.

 

Часть 19. Малек

У Магнуса Бейна огромное зеркало во всю стену комнаты. Кажется, когда Алек видит его в первый раз, он даже ничуть не удивляется. А чего ещё стоило ожидать?

— Ты такой пижон, — усмехается тогда он и нежно проводит ладонью по темной макушке.

А потом застывает, потому что понимает, что только что натворил. Тогда они были знакомы всего пару недель, и Алек ещё и представить не мог, чем все это обернется. Не думал, что в итоге они станут…

Кем? Друзьями с привилегиями? Любовниками?

Алек Лайтвуд очень хочет назвать Магнуса Бейна своим парнем, но он знает, что у него нет на это права.

* * *

У Магнуса Бейна огромное зеркало во всю стену комнаты.

Алек стоит к нему боком, опирается руками о края пошатывающейся тумбочки и не может сосредоточиться ни на одной четкой мысли. Потому что их нет.

Все, что занимает его сознание — это мокрый, горячий, восхитительный язык, который ввинчивается в растянутое терпеливыми пальцами розовое колечко мышц.

Алек гортанно стонет и подаётся бедрами назад. Ему даже не стыдно. Румянец на щеках не от смущения, а от дикого возбуждения, которое гонит кровь по венам в несколько раз быстрее, чем обычно. Все его тело горит, все ощущения собираются где-то внизу живота, все мысли только о черной макушке с жёстким ёжиком волос напротив его задницы.

— О Господи, Магс, — голос почти хрипом. Он давно не может контролировать себя. Наверное, с того самого момента, как Бейн втолкнул его в комнату и стащил одежду, по пути раздеваясь сам.

Алек видит Вселенную сквозь черноту закрытых век, когда Магнус длинными пальцами стискивает его ягодицы и разводит их, чтобы в следующий момент медленным, размашистым движением провести языком по мгновенно поджавшейся дырке.

Все тело подрагивает, член с налившейся головкой требует внимания, но Алек держится. Лишь крепче сжимает пальцами края тумбочки.

Наверное, сегодня он доломает ее ко всем чертям.

Магнус знает своё дело. Он уверенными действиями доводит тело любовника до той грани, за которой нет ничего, кроме ослепительно яркого света и горящего пламенной лавой возбуждения. Ласкает, впитывает яркий запах и чуть ли не урчит от удовольствия.

А ещё это гребаное зеркало. Алеку стоит только скосить глаза, чтобы увидеть свое тело с напряженными мышцами, бисеринки пота, скатывающиеся по пояснице и Магнуса, расположившегося на коленях позади его раздвинутых ног. Бронзовая кожа поблёскивает в свете светильников, бугрящиеся мышцы подрагивают, синеватые узоры вен притягивают взгляд. Лицо спрятано между двух светлых упругих половинок.

Алек рвано выдыхает.

На свете нет ничего более эстетически-прекрасного, чем Магнус Бейн.

— Магнус, пожалуйста, — Алеку даже не стыдно, что он хнычет почти как девчонка.

— Что, сладкий?

Магнус — искуситель. Самый умелый в своем роде. Если бы он был демоном, рядом с ним всегда вертелась бы очередь из желающих прикоснуться к этой неземной красоте, увидеть хитрую улыбку, потеряться в миндалевидных золотистых глазах. И наплевать, что ради этого пришлось бы продать свою душу. Алек был бы в первых рядах. Всегда в первых рядах.

До него не сразу доходит, что Магнус обращается к нему и всё ещё хитро улыбается, ловя в отражении его взгляд.

И как он может так хорошо держаться? Почему Алек уже готов упасть на колени и молить о том, чтобы его трахнули, а сам Бейн находит в себе силы улыбаться?

Хотя твердо стоящий член между ног и капельки смазки, блестящие на головке, говорят, что он возбуждён точно так же, как и Алек.

Лайтвуд не может отвести взгляда от этой блестящей головки.

Он лихорадочно-быстро облизывает губы и слышит утробный рык.

Победная ухмылка расплывается на губах, и он переводит взгляд на отражение лица Магнуса. На приоткрытые губы, горящие ярким румянцем щеки и глаза, блестящие от переполняющего возбуждения.

Он не отводит взгляд, когда тихо выдыхает:

— Пожалуйста, возьми меня.

Магнуса не нужно просить дважды.

Он с облегченным выдохом поднимается на ноги, проходится по бокам Алека кончиками пальцев и вызывает тихий стон. Губы прокладывают дорожку поцелуев по позвоночнику. Горячая кожа Алека покрывается мурашками от нежных касаний, а сам он больше не может терпеть. В его груди что-то лопается, и он оборачивается, резко хватает Магнуса за плечи и притягивает к себе.

Губы обрушиваются на губы с таким остервенением, будто они — оазис среди песков и последняя надежда выжить. Хотя, в каком-то смысле так оно и есть. Кожа требует прикосновений, сердце глухо стучит под ребрами и грозится вырваться наружу.

Здравый смысл теряется в волнах непередаваемых ощущений.

Губы у Магнуса мягкие, податливые и до совершенства подходящие губам Алека. Лайтвуд чувствует отголоски своего вкуса, и ему это так нравится, что он не может себя сдержать и глухо стонет прямо в распахнутый рот. По телу проходит вибрация, отдаваясь в грудной клетке.

Магнус тихо посмеивается:

— Такой нетерпеливый.

— Трахни уже меня.

Алек не знает, откуда в нем эта решимость, ведь обычно он ведёт себя с Магнусом… как Алек. Стесняется, прячет глаза и покрывается румянцем от любого комплимента. Но желание, охватившее тело, настолько сильное, что срывает предохранители.

— Алек, — Магнус скользит языком по верхней губе и в следующее мгновение заставляет его оторваться от тумбочки, развернуться и положить руки на холодную поверхность стекла.

Лайтвуд затуманенным взглядом проводит по поверхности зеркала. Он видит себя. Припухшие розовые губы, растрёпанные волосы, лихорадочно блестящие глаза. Напряжённые кубики пресса, поджавшиеся пальцы на ногах и крупный член, почти прижимающийся к животу.

Вот сейчас он краснеет. Смущается. Потому что он никогда раньше не думал, что может выглядеть т а к.

— Нравится? — шепот Магнуса обволакивает, достигает самых потаенных глубин тела и отдается под кожей тысячей мурашек.

Голубые глаза, кажущиеся чересчур темными, встречаются с золотистыми. В них мольба, немая просьба хотя бы коснуться, потому что Алек уже больше не может терпеть. Его тело на грани. На грани боли, возбуждения, наслаждения. Все смешивается в его сознании в убийственный коктейль.

Магнус, все ещё не отрывая взгляда от глаз Алека в отражении зеркала, медленно подносит к губам два пальца и берет их в рот, восхитительно втягивая щеки.

И это слишком. Лайтвуд опирается на одну руку, а второй обхватывает свой член и скользит по головке. На его ладони остаётся смазка, поэтому движение получается скользким и до одури правильным.

Он прикрывает глаза от наслаждения.

— Нет, Алек, — теплая рука ложится на его ладонь и отводит от члена, заставляя захныкать. — Дождись, когда я буду в тебе.

Лайтвуд распахивает глаза и вновь ловит взгляд в отражении. Магнус снова облизывает пальцы, а потом ведёт их вниз, к раскрытой и растянутой дырочке. Алек любит так. Лишь на слюну, без смазки и почти больно. Так, чтобы мышцы саднило ещё несколько часов после. А кто Бейн такой, чтобы отказывать ему?

Алек шипит и выгибается, когда сразу два пальца оказываются в нем. Он хочет большего. Нет, даже не так. Ему необходимо большее.

Но эти пальцы так восхитительно сгибаются, что он туго сжимается и громко стонет.

На секунду забывает, как правильно дышать.

Он теряется во времени и не знает, сколько восхитительные пальцы колдуют над ним, в нем. Приходит в себя только когда Бейн делает шаг к нему, и горячая головка скользит между ягодиц.

— Пожалуйста, — снова почти выдох.

И его просьба исполняется.

Магнус входит медленно. Растягивает его и ловит свои ощущения, как ускользающую бабочку. Закусывает губу и купается в восхитительно-тугом погружении в горячее нутро.

Алек стонет. Головка проезжается по бугорку простаты, и удовольствие подходит к грани. Желанная наполненность смешивается с каплей боли, но от этого почему-то ещё лучше. Он прогибается в пояснице, отставляет пятую точку и скользит влажными ладонями по стеклу.

Наверное, если бы не крепкие ладони на его бедрах, он бы упал.

Бейн толкается глубже, входит до самых яиц и замирает на несколько удивительно-ярких мгновений.

А Алек не железный.

Он жмурится, сжимается на члене и вырывает тихий вздох.

Нет ничего лучше Магнуса, движущегося в нем. Бейн выходит и входит обратно на всю длину, резко, больно, проезжая по простате и даря наслаждение.

Колени подгибаются, Алек держится из последних сил, крепко сцепив зубы.

Рука сама тянется к возбуждённой плоти, но ему слишком нужно хотя бы постараться держаться за скользящее стекло, чтобы не расшибить себе об него нос.

Магнус хрипит и вбивается в тело. Оставляет крепкой хваткой синяки на бедрах.

Его не хватает надолго — он настолько возбужден, что кончает уже через несколько резких, рваных толчков, изливаясь глубоко внутрь.

Лайтвуд стонет. Горячая сперма внутри — слишком.

Магнус выскальзывает из него. Размеренно дышит и опускается на колени, толкая Алека в бедро. На большее сил просто не хватает.

Лайтвуд понимает и так. Разворачивается на непослушных ногах и обессилено упирается спиной на запотевшее, ставшее тёплым стекло.

Бейн смотрит на него сверху вниз, словно Алек — лучшая в мире награда. Он оглаживает взглядом длинные ноги, пресс и сильные руки, а потом подаётся вперёд и накрывает губами крупный член, проводя языком по головке и слизывая смазку.

И Алек кричит. Ему достаточно одного только жара рта, чтобы кончить. Он бурно изливается, и Магнус глотает все до последней капли.

Алек выпадает из реальности. Оргазм такой оглушительный, что даже вес своего тела начинает казаться слишком большим и невыносимым. Лайтвуд съезжает вниз по скользкому стеклу.

* * *

— Алек?

Они уже пришли в себя и даже смогли переместиться на кровать. Голова Лайтвуда лежит на животе Магнуса, и он невесомо поглаживает бедро любовника.

— Да?

— Мои родители приезжают вечером.

Алек замирает на секунду. Он не должен быть здесь.

— Эм, я, пожалуй, пойду, — он знает, что это просто секс, не надо об этом напоминать.

— Куда это? — Бейн удивлённо приподнимает брови и хватает дёрнувшегося Алека за плечо. — Мама с папой давно хотят познакомиться с моим парнем.

— С твоим кем?! — голос Алека мог бы посоревноваться со звуком извергающегося вулкана. Магнус даже хмурит брови от такой громкости.

— Александр. Мы спим вместе уже месяц, ходим в кино на последний ряд, пьем в кафе коктейли из одного стакана, а Изабель, кажется, начала считать меня членом вашей семьи. Даже не думай, что сможешь сбежать от меня. Мы встречаемся, — совершенно безапелляционным тоном.

Лайтвуд несколько раз моргает, пока до него не доходит смысл сказанных слов. Может быть, он сейчас немного похож на какую-нибудь глупую блондинку.

У Магнуса Бейна зеркало во всю комнату. И сегодня в нем отражается счастливое лицо Алека Лайтвуда.

 

Часть 20. Малек. Стерек

— Алек, ну пожалуйста. Я клянусь тебе, что это последний.

— Ты говорил это уже три раза.

— Ну правда последний! Шестой эпизод, дальше там просто нет.

Лайтвуд тяжело вздыхает. Большие оленьи глаза Стайлза глядят на него слишком умоляюще.

И почему он никогда не может ему сопротивляться?

Он вообще-то не против «Звездных войн», но устраивать марафон из четырех фильмов за один день — даже для него перебор.

Но Стайлзу скучно.

Дерек и Магнус уехали совсем недавно, у них впереди ещё целая неделя командировки, а Алек уже готов лезть на стену. И не только потому, что скучает по своему мужу.

Он скучает по Магнусу тихо. Звонит по вечерам, нагружает себя работой и старается не думать о любимом.

Стайлз скучает громко. Наверное, не осталось ни одного знакомого, соседа или обычного прохожего, который бы не знал, что у Стилински уехал муж. Телефон Дерека разрывается от миллионов сообщений за час, большинство из которых — просто смайлики. Веселые смайлики, грустные смайлики, плачущие смайлики, красные сердечки, жёлтые сердечки, синие… Иногда Стайлз выстраивает их по цветам радуги.

Ещё у них на кухне к холодильнику прикреплен огромный календарь, где Стайлз вычёркивает красным маркером дни, проведенные без Дерека.

Но в будние еще как-то терпимо. Работа отвлекает Стилински хотя бы ненадолго, а вот в выходные хуже всего.

Большой дом, в котором они живут вчетвером (оказывается в том, что брат женат на твоем лучшем друге, а ты женат на лучшем друге брата есть свои преимущества), вычищен до блеска. Броуди уже не держится ни на одной из своих четырех лап и прячется под кроватью, когда Стайлз снова изъявляет желание с ним погулять. Холодильник на кухне забит приготовленными на неделю ужинами.

Со всем этим Стилински справляется так быстро, что невольно возникает вопрос, а не Флеш ли он. Впрочем, вопрос быстро отпадает, потому что после любого занятия Стайлзу снова становится скучно. И тогда он пристает к Алеку.

За сегодняшний день они успевают поиграть в приставку, сходить в кино на новые «Звёздные войны», а потом прийти домой и устроить марафон классических эпизодов: с четвертого по шестой.

Алеку кажется, что у него уже слезятся глаза, но Стайлз смотрит на него так умоляюще, что он находит в себе силы лишь обречённо кивнуть.

— Ура! — Стилински подпрыгивает на диване и потирает руки. — Я тогда на кухню за попкорном, а ты переключай.

Алек с сомнением смотрит на три тарелки из-под попкорна, которые они со Стилински успели слопать. Он почти уверен, что так питаться нельзя. Его поражает, что повёрнутый на здоровом питании друг так беспечен.

Может быть, вместе с собой Дерек увез какую-то часть Стайлза?

«Угу, мозг» — услужливо подсказывает внутренний голос, и Алек усмехается своим мыслям.

Стайлз возвращается ещё с двумя тарелками — с карамельным и солёным попкорном. Он берет по паре штук из разных тарелок и засовывает их в рот. Алек даже не удивляется. Привык, что от друга можно ожидать всего, чего угодно.

На экране летают корабли, Альянс повстанцев борется с Галактической Империей, Лея узнает тайну своего рождения, а Энакин возвращается на светлую сторону. Попкорн заканчивается ещё на первой трети фильма, а Алек к нему даже не притрагивается.

Внезапно телефон рядом с ним разрывается трелью звонка, и Стайлз шикает на Алека, чтобы тот «выключил свою адскую трубку и не мешал смотреть».

Только это показательное выступление остаётся без реакции — Алек уже не обращает внимания на друга. Он не может сдержать улыбку, потому что на экране высвечивается «Магнус». Лайтвуд быстро вскакивает с места и выходит на кухню, по пути отвечая на звонок.

— Магнус?

— Александр, — голос Бейна хриплый, и он скорее выдыхает это имя, чем говорит его.

Алек напрягается. В голове возникают сотни картин того, что могло произойти с его мужем так далеко от дома. Япония, конечно, не самая опасная страна в мире, но все же.

— С тобой все хорошо?

— Не хорошо, сладкий. Очень не хорошо. Я скучаю по тебе. Я люблю свою работу, но не тогда, когда она забирает тебя у меня так надолго, — в трубке раздается гортанный стон.

По телу Алека проходит невидимая волна, потому что он слишком хорошо знает эти стоны.

Стоны не отвращения, не боли.

А дикого возбуждения.

— Магс? — его голос становится на несколько октав тише и тоньше.

— Просто говори, Александр. Пожалуйста, — просит сквозь зубы, потому что на большее просто нет сил.

А Алек не может вымолвить ни слова. Его воображение слишком ярко рисует Магнуса, который лежит на кровати и одной рукой держит телефон, а другой проводит по члену, обхватывает поджавшиеся яйца, а потом скользит влажными от смазки пальцами в ложбинку между ягодиц.

Лайтвуд не то что говорить, он дышать не может. Все его мысли, чувства и эмоции тянутся вниз живота. Кровь приливает к члену, и тот моментально напрягается.

Силы находятся только для того, чтобы прислониться к дверце холодильника.

Прерывистое дыхание в трубке совершенно не помогает.

— Александр, — почти умоляющий шёпот выбивает всю почву из-под ног.

Рука сама касается пояса домашних штанов, и надо приложить все усилия, чтобы не забраться под него и не обхватить плоть дрожащими пальцами.

— Магс, — так же хрипло — Я так скучаю по тебе. Наша кровать… Наша кровать слишком большая для меня одного. Твои любимые атласные простыни кажутся не такими мягкими, когда я сплю на них один. И каждый вечер перед тем, как закрыть глаза, я представляю тебя. Обнаженного, возбужденного и стонущего подо мной.

— Пожалуйста, — глухой голос в трубке не оставляет ни единого шанса.

— Я представляю, как ты стоишь на коленях, прогибаешься в пояснице и умоляешь трахнуть тебя. Как я медленно вхожу, растягиваю и понимаю, что я нигде не чувствовал такого удовольствия, как в тебе.

Бейн тихо охает. И этот звук буквально прошибает, Алек уже не может сдерживать себя и лишь оттягивает резинку брюк и трусов, чтобы пережать член у основания.

— Магс, — сдавленный стон. — А иногда я представляю, как ты трахаешь меня. Как твои умелые пальцы погружаются внутрь, сгибаются, растягивают и готовят к большему.

— Ты трогаешь себя? — даже не вопрос, а утверждение.

Алек знает, что громкий стон, когда пальцы проходятся по дырочке уретры и размазывают смазку, лучше любых слов. Он уже просто не может сдерживать себя и приспускает брюки, освобождая член из плена ткани.

— Сладкий… Боже. Во мне два пальца, но этого мало. Я хочу не мои, а твои пальцы. Я хочу твой член внутри себя. Я так люблю, когда ты вбиваешься в мое тело и оставляешь синяки на бедрах. Они и сейчас еще не сошли. Алек, — несколько секунд в трубке раздаются лишь приглушенные стоны. — Когда я вернусь, пообещай мне, что оставишь новые. Синяки, засосы. Я хочу знать, что принадлежу тебе.

Лайтвуда выгибает от одних этих слов. Глаза закрываются сами по себе из-за обжигающего возбуждения. Он толкается бедрами вперед, двигается навстречу плотно сжатому кулаку, проводит пальцами по узору вен. Вспоминает, что Магнус делал точно так же в ночь перед отъездом.

Он представляет, как оставит на теле мужа десятки своих отметок, чтобы подтвердить, что он принадлежит ему. После пяти лет отношений и двух лет брака все эти собственнические замашки должны были бы уже пройти, но этого так и не произошло. Но Магнус не возражает.

Алек двигает рукой по члену практически на сухую. Почти больно, но ему плевать, потому что от вздохов и стонов из динамика сносит крышу.

— Алек, я сейчас… Александр, — имя вылетает криком. Раскатистое «р» и тянущиеся гласные, а затем тяжелое дыхание.

Лайтвуд чертыхается. Он хочет видеть, как кончает его муж.

— Александр, — кажется, Магнус сорвал голос, потому что звучит сейчас очень тихо, но это вызывает еще большую дрожь по телу. — Мой горячий мальчик. Я люблю тебя.

Ох, Бейн прекрасно знает, как на Алека влияют нежные слова. Как он покрывается мурашками от трепещущего «Александр» и выгибается от «Я люблю тебя».

— Я хотел бы взять тебя в рот прямо сейчас.

Это признание, как последняя капля.

Тело содрогается в предоргазменных судорогах и буквально резонирует от переполняющей дрожи. Пальцы на ногах поджимаются.

Алек выплескивается себе на руку белесой спермой, краем сознания подмечая, что несколько капель упали на пол.

Он гортанно стонет, когда из гостиной доносится Имперский марш.

— Боже, — Лайтвуд все еще прижимает ладонь к члену, старается успокоиться после вспышки наслаждения, но его грудь содрогается от смеха.

Это получилось действительно эпично.

— Сладкий? — разморенно спрашивает Магнус. — Все хорошо?

— Да, просто Стайлз смотрит…

— О, не объясняй.

Алек смеется и уже хочет взять салфетку, вытереть себя, да и вообще привести тут все в порядок, как со стороны двери раздается топот ног по паркету. Лайтвуд не успевает среагировать, когда в дверном проеме оказывается Стилински.

— Хей, чувак, ну ты тут застрял что ли? Там фильм почти… — он замирает с распахнутым ртом, а потом резко отворачивается и хватается рукой за косяк двери.

Алек стремительно краснеет.

— Не говори мне, что вы тут… О Боже! — Стиайлз тоже краснеет. Кончики ушей становятся пунцовыми. Кажется, что даже его спина смущается и в то же время недовольно смотрит на Алека.

— Но у тебя же… фильм, — Алек и сам понимает, что его оправдания похожи на лепет младенца.

— Чувак, я не должен был этого видеть! Мои глаза! — Стайлз поднимает руку и ведет ею по волосам. — Ты не слышал о таком приспособлении, как дверь, да? Боже. Как дети. Секс по телефону!

На этих словах он все же оставляет Алека одного, но продолжает бурчать себе под нос все то время, пока возвращается в гостиную.

Через несколько секунд оттуда доносится громкое:

— И чтобы вымыл все с хлоркой, ясно тебе?

Лайтвуд обреченно стонет. В телефонной трубке раздаются смешки. Но стоит отдать Магнусу должное, он хотя бы пытается их заглушить.

— Магс, я… Перезвоню, — Алек сбрасывает вызов и наконец берет салфетки.

* * *

— Стайлз? — Дерек отвечает после второго гудка.

От хриплого голоса по позвоночнику бегут мурашки, и Стилински стонет в трубку, погружая в себя палец.

— Пожалуйста, Дерек, говори.

 

Часть 21. Малек

Алек Лайтвуд мысленно ставит себе памятник и читает оды своему терпению.

Снова.

С тех пор, как в его жизнь врывается Магнус Бейн, это становится ежедневным ритуалом.

Жизнь Алека в старшей школе подозрительно похожа на идеальную. Председатель школьного совета, которого хотят все девушки и парни. Сестра в группе поддержки, брат — капитан команды по лакроссу. У них есть свой стол в столовой, свой подоконник на втором этаже и даже своя ступенька перед входом в здание.

Клише клишированием подгоняет.

Но он от всего этого устал. Джейс крутит пальцем у виска и продолжает наслаждаться вниманием всех девчонок, чей возраст больше тринадцати (Джейс, наши родители юристы, ты же помнишь, что это статья?). Изабель улыбается и заявляет, что раз это выпускной класс, стоит наслаждаться каждым моментом.

Лайтвуд скрипит зубами и мечтает о том, чтобы кто-нибудь разорвал круг идеальности, от которой сводит челюсть.

Но как там говорится? Бойтесь исполнения своих желаний?

Когда в середине первого семестра к ним в кабинет заходит директриса мадам Жюстин (Я француженка! Поэтому ко мне нужно обращаться не миссис, а мадам!) и объявляет, что к ним переводится новый ученик, Лайтвуд скептично приподнимает брови. Кто переходит в новую школу в выпускном классе?

Директриса приводит новенького на следующий день.

И сразу становится ясно — вот оно. То, чего он по глупости желал. То, из-за чего идеальная, выверенная жизнь пойдет к чертям.

Магнус Бейн.

Это имя отпечатывается в подсознании в тот самый момент, когда Алек слышит его. Потому что взгляд не хочет перемещаться ни на что другое, а все сознание опутывается паутиной из мыслей о ярком пятне одежды и лице с миндалевидными глазами и белозубой улыбкой.

Магнус — самое неожиданное, что происходит в школе за последние лет десять. Он буквально взрывает обычную жизнь. Постоянные веселые вечеринки, громкий смех на переменах, игнорирование школьного дресс-кода: все это Магнус. Изабель он нравится.

Изабель буквально притаскивает его за руку к ним на столик во время ленча.

Возможно, карие глаза скользят по Алеку совсем без интереса.

Это провал, да? Когда-нибудь это должно было произойти — кто-то должен был не сойти с ума от Лайтвуда. Но почему им стал именно тот человек, который заинтересовал его самого?

Заинтересовал, наверное, впервые.

А после этого начинается любимая часть Алека. Забег на короткую дистанцию. Конкурс. Вызов. Каждый день, как испытание выдержки.

Да он уже статью может писать на тему «1000 и 1 способ прожить сутки и не прижать к стене Магнуса Бейна».

Алек держится.

Алек держится, когда Магнус на уроке с интересом слушает учителя и неосознанно ведёт кончиком ручки по приоткрытым губам. Правда, сам Лайтвуд не помнит ничего из пройденного материала.

Алек держится, когда после уроков физкультуры Магнус снимает майку и оголяет бронзовую кожу, блестящую от пота. Алек держится даже тогда, когда Бейн идет в душ.

Сжимает кулаки и не идёт за ним. Ждёт.

Им же не нужно изнасилование в центре школы.

Алек держится, когда приходит за сестрой на очередную вечеринку, и Магнус буквально падает ему в руки с совершенно пьяной улыбкой на губах. Дыхание щекочет шею, внутренности скручиваются в тугую спираль, но Алек держится. Берет сестру за руку и уводит ее за собой.

Иногда создаётся ощущение, что Бейн испытывает его терпение.

В следующий же момент становится понятно, что все это он делает ненарочно. Просто потому что он такой.

Месяцы выдержки отправляются коту под хвост всего за одно мгновение.

Алек идет на поле после победного броска Джейса и поздравляет брата. На него обрушивается волна ярких эмоций, все толкают друг друга, и Лайтвуд сначала даже не обращает внимания, когда кто-то проносится мимо, чуть не сбив его с ног. А потом замирает, когда видит знакомую макушку с темным ежиком волос. Магнус не замечает ничего вокруг, когда несется на середину поля и запрыгивает на со-капитана команды — Рафаэля Сантьяго.

Наверное, даже если бы прямо в центре поля развёрзся Везувий, удивление было бы и вполовину не таким сильным.

Какого хрена вообще?

Магнус смеётся так громко, что в груди Алека вибрирует. Алека, стоящего за несколько метров от него. Это совершенно ненормально явление.

А ещё он ничего не может с собой поделать и с м о т р и т.

Как губы Магнуса прижимаются к бьющейся жилке на шее Рафаэля, как он обхватывает руками шею и почти повисает на нем.

На памяти Алека Бейн ни с кем себя так не вел.

Внезапно в голове возникает одна отвратительная мысль — Рафаэль был более решительным и заполучил Магнуса, в то время, пока Алек боролся с собой.

Да не пошло бы оно все?

Лайтвуд натягивает на губы улыбку, снова поздравляет Джейса, а потом быстрым шагом уходит с поля. Он не может там находиться.

Тишина школьного коридора просто поражает. Все ученики на поле радуются победе и, наверное, даже девяностолетний уборщик Эдди вышел поздравить игроков.

Алек решает просто этим воспользоваться. Облокачивается на стену и прикрывает глаза.

Как это могло случиться?

В последнее время все чаще мелькала мысль, что Магнус просто не интересуется парнями. Он был милым со всеми, но никаких близких отношений, и вдруг такое…

— Александр?

Пожалуйста, пусть это будут глюки. Слуховые галлюцинации. Пожалуйста. Свихнуться предпочтительнее, чем видеть сейчас Магнуса.

Но стоит только открыть глаза, как становится понятно, что он не свихнулся.

Жаль.

— Магнус? Ты почему не на поле?

— А ты почему?

Алек молчит. Потому что Магнус, стоящий так близко — это очень изощрённый вид пытки.

Перед глазами мелькают образы синего колпачка, скользящего по приоткрытым губам. Образы напряжённых мышц пресса и полотенца на бедрах. Образы тихого шёпота куда-то в район ключиц на той вечеринке.

Громкого смеха Магнуса и счастливого Рафаэля.

И вновь.

Пошло оно все куда подальше.

Алек не ищет себе оправданий, когда хватает Магнуса за плечи и тянет на себя. Резко, быстро, не давая опомниться. Просто наклоняется и целует. И это как водопад и буря искр в одном флаконе. Как будто он стоит на гейзере. Как будто…

Это Магнус. Алек даже не думал, что будет иначе.

Хотя, он предполагал, что кое-что все же будет другим.

Но руки, которые должны были отталкивать, обхватывают плечи и притягивают ближе. А язык почему-то дотрагивается до нижней губы.

И становится все совершенно неважным: Рафаэль, школа или даже мир. Какая разница, если к груди прижимается Магнус Бейн?

Его губы такие вкусные.

Его тело такое податливое.

Его руки такие обжигающие.

Его стояк такой….

Стоп, что?

Алек отрывается от Магнуса и тяжело дышит. Наверное, в глазах отражается вопрос, потому что тот хитро улыбается:

— Ревнуешь? Серьезно, Лайтвуд? Если бы я знал, что Рафаэль подтолкнет тебя к активным действиям, я бы давно начал обниматься с ним на каждом углу.

— Но ты… Магс…

— Помолчи и поцелуй меня снова.

 

Часть 22. Малек

Тонкая девичья ладонь ложится на ручку двери.

Изабель дрожит. Когда дело касается семьи, становится совершенно неважно, что ты смелая и сильная сумеречная охотница.

Взгляд скользит по железной двери, и Изабель делает несколько глубоких вдохов, прежде чем дернуть ручку на себя и войти.

Она почти наяву слышит музыку.

* * *

Изабель, Алек, Джейс и Клэри переглядываются между собой. Музыка такая громкая, что слышится даже за квартал до дома. Мимо проходят две девушки-фейри в платьях короче, чем Иззи может себе вообразить.

Надо бы взять визитку их дизайнера.

— Пойдем? — Клэри не терпится попасть на вечеринку к Верховному магу Бруклина и разузнать хотя бы что-нибудь о своей матери.

— Пойдем, — кивает Иззи.

Алек и Джейс обреченно вздыхают и следуют за ними.

Дверь им открывает маг с удивительными кошачьими глазами.

* * *

Первый лестничный пролет. Так тихо, что слышен даже ветер, гуляющий на улице.

Дом мертв. Его жизнь оборвалась год назад.

* * *

— Алек? — Изабель удивленно смотрит на брата, мнущегося рядом с перилами. — Ты что тут делаешь?

Лайтвуд опускает глаза в пол, словно его поймали на месте преступления. Его щеки покрываются пятнами лихорадочного румянца.

Иззи прищуривается и пристально оглядывает Алека с головы до ног. Так пристально, что замечает пыль на брюках, которая могла остаться, только если бы тот сидел в подъезде прямо на полу.

— Я… Эм, тебя тоже отправили к Магнусу, чтобы попросить его о помощи, да? — лепечет и прячет взгляд.

Изабель кивает.

Да, она тоже пришла по поручению института, которое получила только что и о котором Алек никак не мог знать.

И да, наверняка она тоже будет так сильно нервничать, что посидит перед дверью мага прежде, чем войти.

* * *

Второй лестничный пролет. На пыльном полу остаются четкие следы.

Изабель ежится от пустоты, витающей в воздухе.

* * *

На руках у Саймона три коробки с пиццей, на локте висит пакет с китайской едой, и он без умолку болтает. Иззи улыбается. При взгляде на ее парня в груди щемит сердце.

— Как думаешь, Алек и Магнус обрадуются нашему приходу? Это же их первая важная дата, месяц открытых отношений, я не понимаю, как они сами не додумались пригласить нас.

Он такой восторженный, что Изабель не решается сказать, что она сама подумала бы, если бы кто-нибудь заявился на их годовщину с пиццей и с желанием посмотреть фильм.

Впрочем, этого не требуется. Потому что стоит им преодолеть два лестничных пролета, как она буквально врезается в замершего Льюиса.

— Саймон, что ты..? — начинает она, но вдруг слышит э т о.

Ей даже не надо выглядывать из-за плеча своего парня, чтобы убедиться, что она все правильно поняла, но любопытство берет верх.

Магнус Бейн прижимает Алека Лайтвуда к стене и страстно целует. Одна его рука ласкает светлую кожу под футболкой, а другая сжимает правую ягодицу сквозь ткань брюк.

Алек стонет.

Они даже не замечают, как пунцовый Саймон разворачивается и быстро сбегает по ступенькам на свежий воздух.

— Неужели не могли до лофта дойти?

* * *

Третий лестничный пролет. Воспоминания вокруг, как рой пчел. Разозленные насекомые кусаются и оставляют волдыри на коже.

Изабель знает, что это лишь ее разыгравшееся воображение.

Она почему-то все равно их чувствует.

* * *

— Ты мой сильный нефилим, — Магнус улыбается и смотрит на Алека с такой любовью в глазах, что даже Иззи становится неловко. Кажется, что она стала свидетелем чего-то очень личного и интимного.

Алек смущенно улыбается и выглядывает из-за огромного пакета с продуктами, который прижимает к себе.

Бейн уверяет его, что если уж тот против воровства еды, то будет куда проще хотя бы открыть портал, чтобы доставить продукты, чем нести их самому, но Лайтвуд не соглашается. Это же семейный вечер. Первый, на который придет Мариза. Он все должен сделать сам.

Изабель придерживает дверь, пока Алек заносит пакет в лофт.

Ее брат еще никогда не был таким счастливым.

* * *

Дверь лофта нараспашку.

* * *

Дверь лофта нараспашку. Вокруг слишком много крови. Этот металлический запах забивает ноздри и не дает сосредоточиться на битве.

Где-то слева кричит Клэри. Изабель знает, что скоро к ней на помощь подоспеет Джейс.

Саймон и Рафаэль дерутся со своими бывшими союзниками.

Бейн пытается отбиться от мага и двух нефилимов. Метко выпущенная с другого конца комнаты стрела вонзается в грудь одному из сумеречных охотников, и тот падает замертво. Магнус успевает благодарно кивнуть, но Изабель не уверена, что Алек, поглощенный схваткой с вампирами, видит это.

Казалось бы, как быстро все может измениться. Как быстро Камилла может принять решение отомстить. Как быстро может переманить обратно к себе клан Рафаэля. Как быстро может настроить против Бейна парочку магов и нескольких сумеречных охотников.

Казалось бы, если знать о готовящемся нападении, можно успеть подготовиться. Но они не успевают.

Хлыст Изабель мелькает в воздухе и разрезает кожу врагов, оставляя кровавые борозды. Вампиры шипят, но все равно лезут напролом. Или просто отвлекают от главного?

Сильная боль пронзает затылок, а потом приходит темнота. И как бы Изабель не старалась, сознание покидает ее.

Когда Лайтвуд открывает глаза, все уже кончено. Она лежит на узком диване Магнуса, Джейс и Клэри стоят рядом, Саймон сидит на коленях и держит в ладонях ее руку. Но почему-то никто не смотрит на нее.

И стоит со стоном оторвать голову от подушки, как она понимает, почему. Среди десятков убитых она видит одного слишком знакомого. Черные волосы ежиком и открытые, навсегда застывшие кошачьи глаза.

Сгорбленная фигура Рафаэля нависает над телом Магнуса.

— Алек ушел, Изабель, — в объятой скорбной тишиной комнате голос Джейса звучит, как приговор.

* * *

Стоит зайти в лофт, как в глаза бросается угловатая фигура, замершая на коленях прямо на том месте, где год назад лежало тело Магнуса.

— Алек?

Она знала, что увидит брата сегодня. Весь год они безрезультатно пытались выследить его, Джейс даже чуть не погиб, используя для поиска связь парабатай. Но они знали, что Алек жив — им приходили известия.

Предавших их сумеречных охотников нашли быстро. Останки их тел были похожи на ошметки чего-то грязного. На исполосованной коже не осталось ни одной руны — все они были срезаны.

Сильных магов, с которыми не смог справиться Магнус, тоже нашли. Опознавать их пришлось по остаткам зубов, потому что тела превратились в месиво.

Все вампиры из клана Камиллы были уничтожены.

Вчера нашли тело самой вампирши.

— Алек… — она не узнает своего голоса. — Ты вернулся?

Ее брат поднимает голову и отбрасывает с лица отросшую челку. Взгляд его некогда пронзительно-голубых глаз скользит по Изабель.

Требуется вся сила воли, чтобы не закричать.

Потому что в глазах Алека непроходимая тьма и черная пелена.

— Боюсь, что Алека больше нет, Иззи.

 

Часть 23. Шамдарио

Александра легко касается его плеча и доверчиво заглядывает в глаза:

— Ты как, братишка?

Мэтт жмурится. Он — владелец крупной сети ресторанов, в переговорах ему нет равных, он может заставить любого поверить в то, что нужно ему. Он отлично владеет актерским мастерством, что стоит натянуть улыбку на губы?

Почти ничего. Всего лишь сжатых до боли кулаков.

— Хорошо. Когда у меня было иначе?

Мэтт хмурится. Алекс скептично приподнимает бровь:

— Ты прекрасно врешь, но забываешь, что со мной это не срабатывает. Мы можем уйти, если хочешь.

Большой спортивный зал украшен воздушными шарами, на столах разложены скатерти, в самом центре над полом сломанной луной болтается диско-шар. Встреча выпускников спустя пятнадцать лет, что может быть лучше?

Эм, дайте-ка подумать… Может быть, всё?

Мэттью не знает, зачем пришел сюда, ведь еще с утра был уверен, что лучше съест свой кожаный портмоне, чем заявится на это мероприятие.

Он предпочитает не думать о школьных годах. Не думать, не вспоминать, выкинуть все альбомы и забыть. Так легче.

Хотя кто-то из его бывших друзей наверняка называет школьное время лучшим в своей жизни. Игроков в футбол все любили. Всегда девочки, шумные вечеринки и поблажки от учителей. Во взрослой жизни не всем так повезло. Мэтт смог, Мэтт выбился в люди и сейчас неплохо зарабатывает, владеет большим домом на окраине Нью-Йорка и раздумывает, не завести ли ему собаку. Его жизнь удалась.

Впрочем, Алекс могла похвастаться тем же: успешная актриса с десятками хороших проектов. Только она вспоминала школьные годы с улыбкой. Наверное, ради нее Мэтт и пришел сегодня.

Он не думал, что будет так тяжело.

— Да-да, прости, наверное, я лучше пойду, — он не любит признавать поражение, но не видит другого выхода. Поражение лучше, чем раскуроченное в груди сердце.

— Хорошо, — Александра понимающе кивает. — Тогда подожди, я только возьму жакет.

— Нет-нет, ты оставайся. Я пойду.

Он действительно не хочет, чтобы Алекс прекращала веселиться из-за него. Ей здесь нравится. Она улыбается подругам, с которыми вместе была в группе поддержки, ловит восхищенные взгляды мужчин, с которыми заигрывала когда-то, когда те были лишь мальчишками, подходит к учителям и благодарит их за те знания и силы, что они в них вложили.

— Даже не думай, что я оставлю тебя в таком состоянии, — тон совершенно непреклонный. Мэтт знает, что в такие моменты с ней лучше не спорить.

Они уже направляются к выходу, почти доходят до спасительной двери, Мэттью чувствует свободу и понимает, что душа не успела раскрошиться от воспоминаний, когда дверь открывается, и он останавливается, словно впечатавшись в невидимую стену.

— Мэтт.

— Гарри.

Шам улыбается. Открыто, по-доброму, по-настоящему и совершенно искренне. Искренне. Даддарио ненавидит это слово. Даддарио ненавидит эту улыбку.

Александра предостерегающе хватает его за руку, но этого и не нужно. Он — владелец крупной сети ресторанов, в переговорах ему нет равных, он может заставить любого поверить в то, что нужно ему.

Возможно, ему стоит выгравировать эту фразу себе на ребрах.

Он умеет играть на публику.

Он улыбается.

— Уже уходишь? — кажется, что Гарри расстраивается.

Как жаль, что Мэтту плевать.

Как жаль, что его спокойствие — напускное.

— Алекс нужно подбросить до дома, — голос ровный и вполне дружеский.

— Да, мне завтра рано на работу, а я не могу вести машину, потому что выпила пунша вон оттуда, — Александра указывает на дальний стол, именно туда во время выпускного пятнадцать лет назад удалось подлить алкоголь. — Ты же знаешь, что мой брат самый лучший и ни за что не оставит меня в беде.

Аплодисменты семье Даддарио за лучшую ложь на этом вечере.

— Очень жаль. Я думал, что мы сможем вспомнить прежние времена, — он подмигивает.

У Мэтта в груди разрываются все нити, которые удерживали его на плаву. Он не хочет вспоминать прежние времена. Не хочет.

Потому что никак не может их забыть. Гребаных пятнадцать лет не может забыть. Или не пытается?

— В следующий раз, Гарри, — Алекс извиняюще пожимает плечами и тянет брата за собой между стоящими перед ними Шамом и красивой хрупкой девушкой.

— Подождите, — Гарри останавливает их. Он почти касается груди Мэтта кончиками пальцев. — Прежде чем вы уйдете, позвольте представить мою жену. Это Шелби, — взгляд на девушку такой нежный, что у Мэттью поджимаются пальцы на ногах.

Он — владелец крупной сети ресторанов, в переговорах ему нет равных, он может заставить любого поверить в то, что нужно ему.

— Очень приятно, Шелби.

Улыбка на губах хотя бы не напоминает оскал. Стоит им выйти из спортивного зала, как Алекс шепчет ему на ухо, что гордится им.

Как жаль, что нельзя послать эту гордость к черту.

* * *

— Мэтти, все будет хорошо. Я буду рядом, — Гарри лежит на обнаженной груди и отчитывает удары мерно бьющегося сердца. Даддарио редко бывает таким спокойным, но когда рядом Шам, он верит в то, что все будет хорошо.

— Мы решили пойти вместе на выпускной. Туда, где будет мой отец, и где я скажу, что вместо бизнес-образования выбираю театральный колледж вместе с тобой. Ты правда веришь в то, что все будет хорошо?

Гарри тяжело вздыхает. Он тоже боится, но знает, что это необходимо. Хотя бы самому Мэтту.

— Пока мы вместе, нас ничто не сломит. Ты сказал мне это год назад, помнишь? — он приподнимается на локтях и легко целует краешек идеально-очерченных губ. Он все еще иногда теряет дар речи от этой неземной красоты и не верит в свое счастье, в то, что этот парень любит его.

— Я помню. Но мой отец хочет, чтобы я пошел по его стопам, стал владельцем крупной сети ресторанов, чтобы мне не было равных в переговорах, и чтобы я мог заставить любого поверить в то, что нужно мне. Он ни за что не примет мое желание стать актером. Даже Алекс боится сказать ему, что выбрала театральный.

Мэтт задумчиво прикусывает губу и переводит взгляд ореховых глаз на Шама.

— Но я люблю тебя, и это все, что имеет значение. Люблю и всегда буду любить, — он подается вперед и нежно целует, прихватывает губами нижнюю губу Гарри, и тот млеет от мягких ласк.

— Всегда, Мэтти. Завтра мы взорвем выпускной, а лет этак через пятнадцать придем вместе на встречу выпускников и взорвем и ее, покорив всех нашими совместными успехами.

Даддарио ладонью скользит по спине Шама, заставляет выгнуться и прижаться ближе. А Гарри не сопротивляется. Ему всегда мало этого тела, этих прикосновений, этого парня рядом.

И так прекрасно, что у них впереди вся жизнь, которую они проведут рядом друг с другом.

 

Часть 24. Малек. Хор

— О, хватит, прошу вас! — Магнус закрыл уши руками, закатил глаза и мысленно взмолился всем знакомым ему богам. Одновременно. Не то чтобы он был против, но все эти разговоры про готовящийся мюзикл «Новых горизонтов» уже в печенках сидели.

И послала же вселенная братца.

Майк сидел рядом, обнимал эту смешную Тину Коэн-Чанг и посмеивался над Магнусом, который чуть ли не на коленях просил Курта и Блейна замолчать и хотя бы на несколько мгновений прекратить болтать о мюзикле. Ну так уж получилось, что один из близнецов грезил хором, был готов проводить там все свободное время, тратить все силы, а второй на дух не переносил даже намеки на вокальные соревнования или разговоры о хоровом классе.

Впрочем, Магнус признавал, что поет он получше Майка.

Бейн перевелся в МакКинли не так давно. Первые годы он отлично жил с бабушкой в Канаде и ходил в школу там, но родителям пришла в голову идеальная, восхитительная идея выдернуть своего почти-выпускника-сына из родных стен и привезти его в Америку.

Магнус был в восторге от этого плана.

Где-то так глубоко в душе, что и сам не знал, где.

Нет, он скучал по брату, которого видел только на летних каникулах, поэтому Майк рядом — это хорошая часть плана. Почти адекватные (по крайней мере, забавные) друзья Майка — тоже.

То, что эти друзья считались лузерами, и Магнус только за первый семестр оказался облит слашем трижды и дважды засунут в мусорку — нет. В его старой школе все привыкли к необычному внешнему виду, яркой одежде и подведенным глазам, но в МакКинли почему-то на удивление грубо относились к тем, кто не стеснялся себя. Вызывающе одевающийся открытый бисексуал, да еще и азиат? Кладезь для насмешек.

Но Бейну было плевать. Он знал, чего хотел. Он стремился стать звездой Бродвея, только, в отличие от Майка, не считал, что школьный хор может в этом помочь.

А сейчас эти «Новые горизонты» готовились ставить мюзикл и прожужжали все уши про песни для прослушивания, про яркий и необычный сюжет, про то, что он взорвет их городок… И про постановщика танцев, какого-то друга мистера Шустера.

— Ты просто не видел его, Магнус! — Курт всплеснул руками. — Это же Аполлон в человеческом обличье. А как он двигается…

— Мне стоит начинать ревновать? — Блейн с улыбкой ну губах повернулся к своему парню и сложил руки на груди.

— Ну-ну. Скажи, что ты не оценил его задницу, — Хаммел скептично приподнял бровь.

Блейн промолчал. Магнус понял, что оценил.

Ладно, эта часть из всей болтовни о мюзикле была самой терпимой и даже интересной. Загадочный друг мистера Шустера, похоже, действительно был красив, как Бог, иначе вокруг не было бы столько восхищенных вздохов по его поводу. Рейчел с Финном даже поссорились и сейчас поглядывали друг на друга с разных концов столовой. Магнус так и не понял, кто из них восхищался, а кто обиделся.

— Тебе бы он правда понравился, — Майк ухмыльнулся.

Если уж его заядлый натурал братец оценил красоту нового постановщика, то Магнус должен хотя бы одним глазком посмотреть на него. Прямо сейчас.

Наверное, судьба посмеялась над ним и купила себе футболку с надписью «Получите-распишитесь».

Потому что стоило Магнусу умыкнуть картошку фри из тарелки Тины и перевести взгляд на дверь, как она распахнулась, и в столовую вошел — вплыл, влетел, вступил — как там Курт его назвал? Аполлон? Да, определенно. В столовую вошел Аполлон.

Магнус выронил на стол недонесенную до рта картошку.

Он никогда в своей жизни не видел никого более прекрасного. Высокий, статный, этот друг мистера Шустера каждым своим движением говорил о том, что он потрясающий танцор. Он всего лишь поднял руку, чтобы поправить упавшую на глаза — на удивительные голубые глаза — челку, а Магнус уже заерзал на стуле, пытаясь не реагировать на то, как натянулась ткань его брюк.

Раньше ему казалось, что он умеет владеть своим телом.

Майк уронил голову на сложенные на столе локти, и его плечи затряслись от смеха.

— Познакомься — Александр Лайтвуд собственной персоной, — Курт тоже не сдержал смешка.

— Уверен, что не хочешь вступить в хор? — пробормотал Блейн и быстро спрятал лицо на плече своего парня. Успел, иначе метко пущенная Магнусом картошка попала бы прямо в глаз.

* * *

— Магнус Бейн? — брови мистера Шустера удивленно поползли вверх. — А не ты ли говорил, что никогда не вступишь в наш кружок по интересам?

— Он правда так говорил?

Боже, у Александра Лайтвуда даже голос Аполлона. Интересно, а в штанах у него все так же хорошо?

Голубые глаза вопросительно посмотрели в ответ на его долгий взгляд, в котором невозможно было не разгадать намека. Бейн хитро улыбнулся.

Наверное, он не видел ничего прекраснее и удивительнее, чем румянец на светлых щеках.

Магнус ничуть не смутился.

— Я пересмотрел свои приоритеты, мистер Шу.

— Ну что же, тогда добро пожаловать в «Новые горизонты». Ты хочешь участвовать в мюзикле?

— О, я уже приготовил песню для прослушивания, — Бейн и не думал отводить взгляда от с каждой секундой все более краснеющего Лайтвуда. — И даже танец.

* * *

Зал рукоплескал и уже три раза вызывал артистов на бис. Это был успех. Никогда раньше хор школы МакКинли не создавал ничего подобного, и их старания не остались незамеченными.

Наверное, их даже целую неделю не будут доставать футболисты в коридорах. Может быть, Магнус сможет надеть новый пиджак от Валентино и прийти домой чистым?

Занавес медленно опустился, Бейн оказался в объятиях Майка, затем Тины, Курта и Блейна, Рейчел, Финна, Сэма, Мерседес, Бриттани и Сантаны — все лица слились в один яркий образ.

Ладно, он готов был признать, что быть участником хора не так плохо, как он думал.

— Магнус, поздравляю, — следующие руки, в которых он оказался, стали неожиданностью. Неужели Александр Лайтвуд, который буквально бегал от него на всех репетициях (безрезультатно, стоило признать), сам подошел и обнял его?

— Спасибо, мистер Лайтвуд, — просиял Бейн. — Это ваша заслуга, что выступление оказалось настолько удачным.

— Это заслуга каждого из нас, — Александр сделал шажок назад, разрывая телесный контакт, а Магнус даже не сразу понял, что неосознанно потянулся за ним. — Я рад, что ты пришел в хор. Думаю, что это то, что поможет тебе добиться своих целей.

Лайтвуд улыбнулся, а Магнус залип на ровной линии белых зубов и розовых губах. Он не стал себя останавливать и выпалил то, что крутилось в его голове с самого последнего аккорда финальной песни:

— Мы отыграли премьеру на отлично, но я хотел бы попросить у вас пару индивидуальных занятий, чтобы лучше понять своего персонажа к следующему показу.

— Думаю, это хороший план.

* * *

В штанах у Александра Лайтвуда все хорошо. Даже лучше, чем у Аполлона.

 

Часть 25. Малек

— Пожалуйста, спаси меня! — Магнус рухнул на стул рядом с Алеком и постарался пригнуться, чтобы максимально слиться со столешницей.

Лайтвуд даже не оторвался от книги, которую читал, только повел плечом. Он всегда так реагировал на появление Бейна — никак.

Ни тебе «Привет, Магнус», ни «Рад тебя видеть», ни «Как поживает лучший друг моей сестры?».

Впрочем, сегодня было не до этого.

— Алек, да посмотри же ты на меня!

Скучающий взгляд скользнул по Магнусу и снова вернулся в книгу. При этом в них моментально зажегся интерес. Да чем же эти черные буковки и ровные строчки занимательнее?

Бейн сделал глубокий вдох.

— Сейчас и правда вопрос жизни и смерти!

Лайтвуд закатил глаза, но все же закрыл томик, отложил его в сторону и выжидательно уставился на Магнуса:

— Если ты снова пришел из-за какого-то пустяка, я заставлю тебя есть стряпню Изабель.

Эта угроза действительно звучала пугающе.

Да все угрозы от Алека были пугающими.

Александр Лайтвуд недолюбливал Магнуса Бейна, это был общеизвестный факт. С первого же дня знакомства с Изабель Магнус понял, что в своей сестре Алек души не чаял и ко всем ее друзьям относился благосклонно, но почему-то его невзлюбил с первого взгляда.

Сначала всю старшую школу, затем колледж и даже офис, где они всем потоком проходили практику — Алек показательно не обращал на него внимания, огрызался на любые слова, иногда казалось, что, если бы взгляд был осязаем, в теле Бейна давно бы образовалось несколько сквозных отверстий.

Это было странно и, наверное, немного обидно, ведь как только Магнус впервые увидел Алека, он понял, что видит свою мечту. Даже колючий характер не смог его переубедить, поэтому он с каждым днем все глубже и глубже погружался в свои чувства.

Но он все еще не хотел, чтобы в один прекрасный день предмет его обожания разбил ему нос, поэтому делал это на расстоянии. И вообще старался лишний раз Лайтвуда не волновать. По крайней мере, усиленно создавал видимость этого, а после каждого «Алек, я не хотел тебя отвлекать!» прятал улыбку и нагонял на лицо скорбное выражение лица.

В этот раз он правда не хотел никого втягивать, но другого выхода не было. Потому что… Доротэя Роллинс. Одно имя вызывало мурашки и желание выпрыгнуть в окно.

Нет, девушка была довольна мила. Красивая, забавная… Если бы не одно «но». С самого начала стажировки Магнуса, ее не интересовало ничего, кроме него. Сперва это было даже забавно: горячий кофе каждое утро, бесплатная консультация по любым вопросам, маленькие тайны про начальников и начальников начальников, но вскоре стало понятно, что Бейну даже в туалет нельзя сходить без ее ведома.

А сегодня эта одержимость достигла апогея. Стоило Магнусу выйти из лифта, как на него набросились, бесцеремонно прижали к стене и поцеловали.

Это было уже слишком.

— Дот пыталась меня поцеловать! — выпалил он на одном дыхании.

На лице Алека не дрогнул ни один мускул:

— И это плохо, потому что..?

Он правда не понимал или просто притворялся?

Ему было все равно. Ну да, Магнус на другое и не рассчитывал.

Правда, он чуть не брякнул: «Потому что мне нравишься ты, безмозглый придурок», но сумел сдержаться в последний момент.

— Потому что она мне не нравится, — прошипел Бейн и покосился на дверь. По его подсчетам Дот должна была вот-вот появиться. Он бежал так быстро, как только мог, но был уверен, что та прекрасно знала, куда он направлялся.

И оказался прав.

Дот в своем коричневом балахонистом платье вошла в просторный холл второго этажа и, заметив Бейна, направилась к ним.

— Помоги мне, пожалуйста, — почти неслышно прошептал Магнус, умоляюще глядя на Алека, но тот продолжал сидеть с нечитаемым выражением лица.

Дот приближалась, Алек делал вид, что его не существует, а Магнус… Магнус подался вперед и прошептал:

— Убить меня успеешь после.

А потом пододвинулся еще ближе и накрыл губами чужие губы. Он сделал это так молниеносно, что у Лайтвуда просто не было возможности отклониться, и Магнус тут же ощутил сотню мурашек на спине только от одного этого мягкого прикосновения.

А в голове только одна мысль: «Потом ударишь, потом. Просто Дот должна увидеть. Просто позволь мне».

На самом деле он уже не был уверен, что делал это из-за Дот. Он делал это ради себя целиком и полностью, ведь когда сегодня его поцеловали не те губы, он удивленно распахнул глаза и озирался по сторонам в надежде, что Алека не оказалось поблизости. Чтобы Алек не увидел этого.

Магнус Бейн никогда не чувствовал себя жалким, но сейчас ради Лайтвуда он готов был потерпеть.

Но, кажется, его и не собирались отталкивать. У Алека случился шок, раз он даже не постарался отстраниться, а просто терпеливо сидел и ждал.

Его губы были мягкими, сухими и слегка шершавыми. Они не блестели от слюны и не были призывно распахнуты, как описывались в книгах идеальные губы для идеальных поцелуев, но Магнус готов был поклясться, что ничего более идеального в его жизни не случалось.

По его позвоночнику снова пробежались мурашки, и он поднял правую руку и положил ее на плечо Лайтвуда. Был в шоке или в трансе? В любом случае, будь он в адекватном состоянии, себе такого не позволил бы.

Прошло несколько мучительно долгих минут, прежде чем он отстранился и сразу же весь сжался в ожидании удара.

Но его не было.

Магнус приоткрыл глаза и с дико бьющимся сердцем оглядел пол, стены, белый стол на длинных металлических ножках, абсолютно пустой холл — и когда Дот успела уйти? — а потом взглянул на Алека.

Тот просто сидел. Опустил голову и не смотрел на Магнуса, вообще никуда не смотрел. И только костяшки пальцев побелели от слишком сильно сжатых кулаков.

— Эм, прости, Алек, — Бейн откашлялся. — Просто Дот не ушла бы по-другому.

Лайтвуд все еще молчал. Для полной картины не хватало только стрекотания сверчков на заднем плане.

— Я пойду. А ты придешь в себя и сможешь мне врезать, ладно? — Магнус встал и чуть ли не бочком направился к выходу.

Он сломал Алека?

Он успел сделать два шага в сторону двери, когда Лайтвуд резко поднял голову и выкинул руку вперед, хватаясь за запястье Магнуса.

Видимо, бить его будут прямо сейчас. Бейн зажмурился, ожидая удара кулака. Он слышал, как Алек встал, подошел ближе, по коже прошелся ветерок.

Его щеки коснулись твердые подушечки пальцев.

— Наверное, ты все же свел меня с ума, Бейн, — хриплый голос сразу проник под кожу, без задержки и без спроса. Заставил удивленно распахнуть глаза.

А потом на губы Магнуса обрушился поцелуй. Глубокий, страстный, горячий и обжигающий. Кто-нибудь знал, то Александр Лайтвуд мог целовать вот так?

И что вообще происходит?

Об этом Магнус подумает позже. А пока надо впустить в рот требовательный язык.

 

Часть 26. Малек

Мальчик танцевал.

Изо дня в день.

Из года в год.

Когда музыка была быстрой или медленной, тягучей или резкой. Даже когда музыки не было совсем.

Мальчик танцевал, когда было сладко или горько. Чаще всего было горько.

* * *

Из детства он помнил немногое.

Помнил васильки. Целое поле васильков, как бескрайнее море, которое влекло и мягко принимало в свои объятия. Кажется, он был там не один. Красивая женщина рядом, чье лицо время стерло из памяти, но не тронуло мягкую улыбку и нежные прикосновения рук.

Мама.

Слово такое неясное, что он не мог назвать ту женщину своей мамой. Он даже не знал, какой должна быть мама.

А каким должен быть папа?

Папа у него был. Его он помнил более отчётливо. Если постараться, можно было даже оживить образ в памяти. Папа был строгим, но добрым. Он обучал, требовал, не отличался нежностью, но любил. И мальчик любил его в ответ.

Наверное, у мальчика было хорошее детство.

Сейчас он даже этого не помнил.

Были ли у них деньги? Еда? Были ли у него друзья?

Хрустальные образы вспыхивали в голове и тут же разбивались на сотню осколков, которые невозможно склеить.

Это даже сложнее, чем собрать слово «вечность» в замке Снежной Королевы.

Впрочем, сейчас это не имело значения. Потому что детство закончилось пулей в голове папы и ножом в животе той нежной женщины. Наверное, все же его мамы.

Мальчик знал одно — нельзя прекращать танцевать. Даже если придется танцевать на стеклах.

Хотел бы он помнить дальнейшую свою жизнь так же плохо, как помнил детство, но не мог этим похвастаться. Как будто случившееся выжгли у него с обратной стороны черепа. Больно. Глубоко. В самую душу гнилыми корнями, разъев все светлое.

Он помнил грубые руки. Тот, кто пришел в их дом и убил счастье мальчика, почему-то не убил его самого. Хотя, наверное, все же убил, оставив лишь дышащую оболочку.

Его забрали и принесли в темноту. Втолкнули в грязь, втоптали в похоть, вынули все светлое.

В первый раз было мучительнее всего. Он не понимал, почему казалось, что его разрывают на две части, не понимал, почему мужчина над ним втискивается в его хрупкое тело, а руками оставляет синяки на бедрах.

Он не понимал, почему так больно.

Мальчик кричал, но никто не шел к нему на помощь.

Потом стало легче. Потом ему начали вкалывать какое-то вещество прямо в руку, и становилось ярко. Становилось смешно. Смешно не потому, что было хорошо, а потому, что было до истерики непонятно. Это как щекотка. Ты смеёшься, но не хочешь этого.

Но всё же тогда не было больно. И хотелось ещё. Снова и снова окунаться в водоворот красок, чтобы забыть о сотне мужчин, сменяющих друг друга.

Хрупкого мальчика любили клиенты. Кажется, поэтому он и прожил так долго.

Мальчик танцевал. Не ради счастья, а ради новой дозы. Во мраке, муках и неясности он был совершенно один, никому ненужным долгие годы.

Он танцевал на стеклах.

На стеклах, под названием жизнь.

* * *

Мальчик верил, что когда-нибудь станет лучше. Наверное, верил так сильно, что боролся.

Наверное, верил так сильно, что смог обманом добраться до телефона и набрать 911.

Наверное, верил так сильно, что из последних сил держался за ускользающее сознание, когда боль обрушивалась на его тело ударами тяжёлых ботинок со всех сторон. Его поймали. Он успел позвонить.

Мальчик чуть не пропустил тот момент, когда зажёгся яркий свет, раздались выстрелы, а боль куда-то ушла. Он почти умер, но его слух задел добрый голос:

— Хей, держись. Я детектив. Детектив Лайтвуд. Мы вытащим тебя отсюда. Не уходи.

Этот голос спас его тогда.

* * *

— Магнус, все хорошо? — Алек сел рядом с ним на диван и обеспокоенно провел по щеке.

Мальчик улыбнулся.

Сейчас все хорошо.

А как может быть иначе, если рядом с ним его Александр? С глазами цвета васильков, мудрым взглядом и ласковыми прикосновениями.

Его Александр, который буквально олицетворял счастье.

* * *

Мальчик, танцующий на стеклах, вырос.

Ему помогли превратить стекла в пыль — они больше не режут.

Вдвоем танцевать намного легче.

 

Часть 27. Малек

Ветка хрустит под тяжестью ботинка и разламывается на две половинки. Алек вздрагивает.

Лес вокруг него живой. Кажется, что еще чуть-чуть, и почва под ногами начнет дышать, а еще через мгновение раззявит свою пасть и проглотит любого путника, зашедшего в лес без спроса.

Алек, кстати, определенно не спрашивал разрешения, когда заступал за незримую границу, отделявшую его дом от зачарованного леса.

Во всем виноват Джейс Эрондейл и немножко Саймон Льюис. Джейс затевает игру в карты на желание, а Саймон уговаривает отнекивающегося Алека принять в ней участие.

Не то чтобы наследный принц не умеет играть в карты, просто не умеет жульничать. А вот его братья делают это просто мастерски. И в этом нет ничего удивительного, учитывая, что пока Алек пропадал на дополнительных уроках этикета, танцев, военного дела, истории королевства, географии, обучении переговорам и прочим безумно важным для будущего короля вещам, младшие принцы сбегали со слугами в дальние залы, прятались за портьерами и совершенствовали шулерское искусство.

Так что да, у Алека нет никаких сомнений в том, что он проиграет, и лишь мысленно молит всех божеств, чтобы у братьев не хватило фантазии на какое-нибудь изощренное задание за проигрыш.

Кого он обманывает?

Алек знает, что у этих двоих фантазии больше, чем у всего вместе взятого главного гарнизона Его Величества.

Но даже в самых пугающих мыслях он не мог и представить, что заданием будет войти в зачарованный лес, дойти до самого центра и принести что-нибудь оттуда, как доказательство.

Алек вообще-то наследник, в его планы не входит умирать.

Но еще в его планы не входит отступать. Наверное, поэтому он уже несколько часов бредет по этому чертовому лесу и вздрагивает от каждого шороха.

Впереди между плотно стоящими деревьями мелькает просвет, и Лайтвуд облегченно переводит дух. Можно же считать первую поляну за несколько километров центром леса? Даже если и нельзя, он все равно собирается сделать вид, что так оно и есть.

Алек выходит на залитую солнцем поляну и даже замирает на мгновение, от восторга приоткрыв рот. Она блестит. Каждый сантиметр зеленой травы, каждая трещинка на коре дерева буквально светится изнутри. Этот блеск встречается с солнечным светом где-то в метре над землей и превращается в яркие радуги, зависшие в воздухе.

За всю свою жизнь Алек не видел ничего более волшебного.

В самом центре поляны стоит ель. Зеленые иголки и темно-коричневая кора выглядят весьма обычно, но вот шишки… Всех цветов и оттенков, которые только можно вообразить, и если это не то, что нужно принести Джейсу и Саймону в качестве доказательства, то Алек даже не знает, что еще.

Лайтвуд делает шаг и выходит из тени деревьев. Боится даже вдохнуть лишний раз, лишь мягко и осторожно ступает по траве и протягивает руку к заветной шишке. Он не знает, почему его внимание привлекает именно самая нижняя, крупная, удивительно-яркая, но знает, что только она ему и нужна.

Рука касается теплых шершавых чешуек, и губы Алека расплываются в улыбке. Он сделал это.

Почти.

— Тебе не говорили, что брать чужое — нехорошо, наследник?

Лайтвуд вздрагивает от раздавшегося за спиной голоса.

Все мысли о шишке моментально вылетают из головы, и он медленно оборачивается — в метрах трех от него стоит… парень. Самый удивительный парень из всех, когда-либо встреченных Алеком.

Высокий, с бронзовой кожей, почти обнаженный. Лишь набедренная белая повязка скрывает его наготу. Алек видит золотистые кошачьи глаза с вертикальными зрачками и заостренные кверху уши, но лишь краем глаза, потому что все его внимание привлекают ноги, которые от щиколоток и ниже покрыты коричневой шерстью и переходят в копыта.

Лайтвуд неосознанно делает пару шагов назад и замечает это только тогда, когда в спину упираются острые ветки.

— Какой-то ты неразговорчивый, — существо надувает губы и хитро щурится. — Без спроса пришел в мой лес, хочешь сорвать шишку с моего дерева жизни и даже не знаешь, что ответить?

Алек откашливается и старается — только старается — не теребить полы камзола пальцами.

— А ты кто?

Отлично. Вопросом на вопрос. Господин Старквезер погладил бы тебя по головке. А потом отправил бы к отцу, чтобы тот всыпал тебе по первое число.

Незнакомец приподнимает бровь и складывает руки на груди. Его эта ситуация явно забавляет.

— Юный принц, ты пришел в лес и даже не удосужился хорошенечко разузнать про его обитателей? Я начинаю искренне сомневаться в том, что королевство людей ждет счастливая жизнь, если к власти придешь ты.

Алек стискивает зубы. Слова настолько правдивы, что даже злят.

Лайтвуд и без всяких парнокопытных знает, что оплошал.

— Я читал, что волшебные существа гостеприимны и добры, и лишь поэтому переселились за границу леса, — с намеком произносит он. Лучшая защита — это нападение, не так ли? — Потому что люди начали пользоваться их отношением, играли на их чувствах и подчиняли себе.

— Эльфы и гномы добры, конечно же. Даже после столетий службы людской расе, — задумчиво тянет незнакомец. — Но ты не учел, что я живу ближе к людям и напитался вашей отрицательной энергией, — говорит таким тоном, что невозможно понять, шутка это или нет.

Алек снова мысленно напоминает себе, что он — будущее своего королевства. Будет не очень прилично ударить жителя леса.

К тому же, именно он тут незваный гость.

— Прости, что я пришел без спроса, но мой вопрос остается тем же. Кто ты?

Незнакомец перебирает пальцами, и, повинуясь магии, прямо у него из-под ног вырастает толстый стебель, на который он тут же садится.

Алек уверен, что он делает это лишь для того, чтобы похвастаться.

— Я — Хранитель. И это мой лес. Каждое дерево здесь, каждая травинка, каждая букашка или капля росы — все это я. Я охраняю границу, — продолжает тот, совершенно не обращая внимание на потрясенный взгляд Лайтвуда, — чтобы ни одному смертному даже в голову не пришло попытаться пройти в древние земли и нарушить покой.

— Так я и не собирался переходить в древние земли, — быстро выпаливает Алек в надежде, что это спасет его от гнева. — Я вообще-то…

— Я знаю, зачем ты тут, — его обрывает слегка насмешливый голос. — Ты думаешь, что лес пустил бы тебя, если бы я не позволил ему? Ты далеко не первый, кто заходит сюда, но те бедняги никому не могли бы рассказать ничего из своего путешествия, потому что остались здесь навсегда.

Алек вздрагивает. Ему хочется бежать. Бежать так быстро и далеко, как только может. Но почему-то он не шевелится и заворожено смотрит на могущественное древнее существо.

Настолько же опасное, насколько и прекрасное.

— Но почему я?

Хранитель смеется. Укладывает ногу на ногу и щурится от яркого света.

— Было бы несправедливо, если бы принц погиб из-за причуд своих братьев, не находишь, Александр?

Одной шуточной фразой он снова заставляет Лайтвуда задохнуться.

— Но… Откуда ты знаешь моё имя?

— Мне лет больше, чем этому лесу. Я научился таким вещам, о которых люди не могут даже вообразить.

Возможно, Алек думает, что Хранитель красуется.

Возможно, у него по телу от этой фразы пробегают мурашки восторга.

Возможно, в его взгляде уже не страх, а обожание.

И когда оно успело там появиться?

— Я знаю, зачем ты здесь. И я согласен дать тебе то, за чем ты пришел. Можешь взять ее, — он кивает головой на шишку, покачивающуюся на ветке. — Но ничего не бывает просто так, верно?

— Чего ты хочешь?

Хранитель оказывается близко. Очень близко. От него пахнет ветром, влажной росой и свежей зеленью. Кошачьи глаза вблизи еще прекраснее, чем казались издалека, и Алек не может ничего поделать с собой, когда смотрит на губы, на которых блуждает хитрая и понимающая усмешка.

И он не сдерживает рваного вздоха, когда Хранитель шепчет:

— Поцелуй. За шишку я хочу твой поцелуй, юный принц.

Алек нервно сглатывает, но не отступает. У него создается ощущение, что эти глаза приворожили его, потому что в голове тоненькой жилкой бьется одно слово: «поцелуй». И оно не пугает.

Щеки Алека пылают румянцем, потому что последние слова Хранитель практически выдыхает ему в губы.

— Ну так что, Александр? Поцелуй?

Горячее дыхание и нежный шепот проникают прямо под кожу, поселяются там и вызывают волну мурашек. Лайтвуд никогда не испытывал такого.

— Поцелуй, — шепчет он и подается вперед, почти не соображая, что делает. Все, что он осознает — это то, что у Хранителя очень теплые, приятные губы. Что он не спешит, когда Алек прижимается к ним и замирает, потому что вдруг понимает, что не знает, что делать дальше.

Да, стадию с поцелуями он тоже променял на дополнительные уроки.

А Хранитель не начинает действовать сам. Просто стоит и ждет, когда Лайтвуд либо углубит поцелуй, либо отодвинется и покраснеет.

Алеку слишком хорошо, чтобы прекращать это касание губ к губам. Он поднимает дрожащие ладони и кладет их на широкие плечи, а потом почти всхлипывает и приоткрывает рот.

И вот тогда Хранитель начинает действовать. Ладони властно скользят по бокам Лайтвуда, заставляют кожу гореть, а язык скользит по нижней губе.

Поцелуй не похож на обжигающую и сносящую с ног страсть, скорее на эксперимент. Они исследуют друг друга губами, сталкиваются языками и блуждают руками по плечам и спинам друг друга.

Хранитель первым прекращает поцелуй, а Алек не осознает, что тянется за его губами, не желая прерывать прикосновение. Он даже не осознает, что прикрыл глаза от удовольствия, пока целовался с древним существом.

Но когда понимает это и распахивает глаза, поляна оказывается пустой.

Лишь ветер и сильных запах леса свидетельствуют о том, что Хранитель не привиделся Алеку. Ветер, сильный запах леса и тяжелая шишка, оттягивающая карман брюк.

И как она там оказалась?

Он начинает собираться из леса лишь под вечер, бредет по шуршащим под ногами веткам и оглядывается, наверное, раз десять. Надеется увидеть черную макушку или блеск волшебных глаз, но всякий раз натыкается на пустоту.

Лишь когда он выходит за кромку леса и видит бегущих к нему с перепуганными лицами Джейса и Саймона, в его голове звучит голос:

— Шишку не отдавай никому. Можешь показать, но не отдавай. И, Александр, если границу переступит кто-то не такой милый, как ты, я не ручаюсь за его здоровье. Передай своим братьям, что мой лес — не игрушка.

Тоненькая волна страха пробегает по позвоночнику Лайтвуда, но он не может сдержать счастливой улыбки.

* * *

Ночью шишка, стоящая на подоконнике, начинает мерцать. Алек подскакивает с кровати и во все глаза смотрит на то, как она растет и обретает очертания силуэта.

До боли знакомого силуэта.

— Ты даже не удосужился спросить моего имени, наследник.

Лайтвуд впечатывает Хранителя в стену и набрасывается на него с поцелуем быстрее, чем тот успевает нацепить на губы стандартную хитрую улыбку.

 

Часть 28. Алек/Магнус/Изабель

Они встречают его впервые в тихий вечер медленно ступающей по Нью-Йорку осени.

* * *

Магнус поднимает взгляд вверх, жмурится от солнца и улыбается.

Учеба началась несколько дней назад, закинув его сразу с головой в омут лекций, семинаров и домашних заданий. Сегодня впервые выдается спокойный денек — пары заканчиваются утром, в ближайшую неделю никаких тестирований не намечается, и Бейн может отдохнуть и расслабиться.

Ладони обхватывают теплый стаканчик с кофе. Магнус подносит ароматный напиток к лицу, тянет носом и позволяет обволакивающему запаху заполнить собой каждую клеточку тела. Для него кофе никогда не был тем напитком, который заваривался исключительно для «проснуться с утра». Разве такой богатый и глубокий вкус мог служить лишь вспомогательным средством жизни?

Но Бейн не успевает сделать даже глоток, когда телефон на столе разрываются от трели звонка.

Магнус тяжело вздыхает, ставит стаканчик на столешницу и, взглянув на экран, отвечает на звонок:

— Моя дорогая Катарина, — он улыбается. Пусть подруга оторвала его от кофе, но Лосс можно простить все, ведь даже не нужно погружаться в чертоги разума, чтобы вспомнить, сколько раз она вытаскивала его задницу из беды.

— Ты мне нужен, — она начинает без предисловий. Магнус — не Нострадамус, но даже он понимает, что у Катарины что-то произошло.

— Где?

— Я около лофта.

Бейн чертыхается. До дома ему идти не меньше четырех кварталов.

— Ты подождешь меня? Я скоро буду.

— Конечно. Не торопись.

Лосс сбрасывает вызов, и Бейн вскакивает со стула. Он закидывает рюкзак за плечо, а другой рукой берет стаканчик с кофе, который уже не кажется таким притягательным. Магнус оглядывается в поисках урны. Она обнаруживается прямо на выходе с летней веранды, и Бейн идет к ней, не забывая набирать сообщение Феллу. Наверное, слишком быстро. В голове мысли только о том, чтобы поскорее оказаться рядом с подругой, и он очень спешит…

До урны остается всего ничего, когда Магнус, стараясь пальцами попадать по буквам, в кого-то врезается.

— Черт!

— Ох…

Бейн замирает. Парень напротив него — тоже.

Они оба смотрят, как на белой футболке расплывается коричневое пятно, а стаканчик падает на пол.

— Боже, прости меня! — Магнус покрывается пятнами румянца и чувствует себя слоном в посудной лавке. Как можно быть таким невнимательным?

Он принимается вытирать футболку, но старательно не поднимает глаз на ее обладателя. Вытирает, а сам краснеет еще больше, потому что понимает сразу две вещи — что от его попыток кофе только сильнее впитывается в белую ткань, и что грудь под его пальцами слишком мускулистая.

— Хей, все хорошо, — крепкая ладонь перехватывает запястье, и кожа при этом прикосновении сразу начинает гореть. Странно. — Я, конечно, не очень люблю, когда меня обливают кофе, но иногда можно и потерпеть.

В голосе незнакомца слышится веселье, и Бейн нерешительно поднимает взгляд. Если бы он знал, что тут же залипнет на белозубой улыбке, то сделал бы это более осторожно.

Он учился на факультете искусств по специальности дизайн, на практиках по рисунку им приводили разных моделей, были среди них и Аполлоны… Но такой красоты — Бейн мог поклясться — он не видел еще никогда. Острые скулы, пухлые губы, темные волосы, уложенные в прическу «беспорядок после секса», бугрящиеся под алебастровой кожей мышцы.

— Эм… Я… Я Магнус, — он лепечет, как ребенок, но просто ничего не может с собой поделать. Даже отвести взгляда от пронизывающих глаз напротив.

Он в последний момент успевает перехватить телефон, который выскальзывает из ослабевших пальцев.

Но это движение помогает ему оторваться от незнакомца и посмотреть ему за плечо, где стоит высокая девушка, такая же прекрасная, как и этот парень. Ну да, конечно, Магнус же не собирался надеяться, что случайная встреча, как в кино, станет началом чего-то большего. Как в кино не бывает, у него не могло не оказаться девушки.

Но не успевает он отойти, как его запястье сжимают сильнее:

— Это моя сестра. Изабель Лайтвуд, — пухлые губы кривятся в улыбке. — А я Алек.

— От Александр? — все еще в каком-то трансе спрашивает Магнус. Этот Алек завораживает его так же, как укротители — змей.

— От Александр, — кивает тот, улыбаясь шире.

Магнус, соберись. Есть что-то еще, кроме этих губ и мягкого прикосновения пальцев к руке. Ты куда-то идешь. Тебя ждут.

Катарина.

— Черт!

— Ты много ругаешься, Магнус, — Алек катает его имя на языке, пробуя, смакуя, и Бейн снова краснеет.

— Прости, — почему он извиняется? — Просто… Меня ждут. Я опаздываю.

— Как жаль, — Изабель прекращает неподвижной статуей стоять за спиной брата и подходит к ним. — Кто-то важный?

Сердце Магнуса готово выпрыгнуть из груди от изобилия красоты вокруг.

— Подруга. Просит о помощи, — он говорит рваными фразами, запинается и не узнает себя. Ну же, Магнус, возьми себя в руки!

— Ну если подруга…

— То надо помочь.

Черт.

Они даже фразы друг за другом договаривают прекрасно.

Магнус превозмогает себя, но вырывает руку из длинных пальцев и делает шаг назад. Его тянет обратно, словно магнитом, но он сопротивляется. На этот раз даже успешно.

— Прости меня еще раз, Александр.

Он извиняюще смотрит на брата и сестру и поправляет рюкзак на плече, прежде чем обойти их и направиться к выходу. Он почти уходит, когда его окликают:

— Магнус, эта моя визитка. Позвони мне.

Он забирает протянутый картонный прямоугольничек дрожащими пальцами.

* * *

Они встречают его впервые в тихий вечер медленно ступающей по Нью-Йорку осени.

Он им нравится.

Фигура Магнуса еще не успевает превратиться в расплывчатый силуэт, когда Алек произносит:

— Это лучший подарок на день рождения.

— Я же говорила, что этот город нас удивит.

Они смотрят друг на друга, и оба понимают, что не отпустят Магнуса.

* * *

Поступить в университет, где учится Магнус, не составило труда. Сложнее было узнать о нем хоть что-то, и это было странно. Изабель и Александр Лайтвуд с легкостью узнавали все о своих предполагаемых жертвах, им не было равных в выслеживании, «случайных разговорах» с друзьями или поиске информации в мировой паутине, но на Магнуса Бейна было — кот наплакал. Пара фотографий, несколько биографических фактов, место учебы — все. Ни семьи, ни детства, ничего.

Так было даже интереснее.

Поиск занял больше времени, чем обычно, поэтому в университет они пришли, когда первый семестр перевалил через экватор.

Ни Алек, ни Изабель не забудут удивленно-восторженное выражение лица Магнуса, когда они в первый день зашли в корпус.

* * *

Он им нравится.

Магнус всегда веселый, яркий и живой. Слишком живой для них двоих, но это словно вызов. Они впервые так долго играют с одним человеком и вскоре замечают, что эта игра им нравится больше, чем должна.

— Он довольно… Привлекательный?

Изабель фыркает себе под нос и кладет ладонь на плечо брата:

— Так и скажи, что хочешь его.

— Так и скажи, что ты тоже хочешь, — Алек хитро щурится.

— Как хорошо, что мы всегда умели делиться, — она отбрасывает на спину идеальный локон. — Я даже готова уступить тебе право быть с ним первым.

— Мы сделаем это вместе.

Подружиться с Бейном не составляет труда. Заменить собой его мир — тоже. Он слишком открытый и доверчивый, а различить в безупречной игре фальшивку не могут даже заядлые скептики.

Он верит.

Учит их различать сорта кофе и убеждает попробовать каждый из них.

Таскает за собой в кино, кафе или парк развлечений, заставляет прокатиться с ним на колесе обозрения и зайти в комнату страха. Он не ведет себя, как взрослый студент.

Наверное, это им тоже нравится.

Впрочем, им нравится в нем все: внешность, смех, голос, привычки и то, что за всем этим прячется какая-то тайна. Им нравится кофе.

* * *

Они решают наведаться к нему домой в первый день весны.

Но не успевают переступить порог, как понимают, что их уже ждут.

Магнус смотрит на них с сумасшедшей улыбкой, тянущей уголки губ в разные стороны.

* * *

Они нравятся ему.

Оба удивительно красивые, статные, завораживающие. Магнус ценит красоту почти так же, как ценит ум. А они умны. Ему требуется целая неделя, чтобы раскусить их план.

Это становится интересным. Даже интереснее, чем изображать из себя довольного жизнью подростка, у которого в голове одни пары, учеба и развлечения.

Рагнор с Катариной сейчас посмеиваются над ним.

Он позволяет им думать, что повелся, а сам ведет тонкую игру и ловит охотников на крючок.

— А я думал, вы никогда не решитесь.

Стоит отдать Лайтвудам должное — ни один мускул не дрогнул на их лицах. Они переглядываются и одновременно складывают руки на груди. Бейн зависает на этом движении.

— Мы все пытались понять, что же ты прячешь, — Алек приподнимает бровь.

Магнус встает с кресла, отряхивает идеально-чистые отутюженные брюки и подходит ближе. В полумраке комнаты эти двое кажутся сошедшей со страниц глянцевых журналов картинкой.

Ему нравится.

— И что мы будем с этим делать? — он оказывается так близко к ним, что может ощущать аромат парфюма. У Изабель тонкий, с легкой ноткой элегантности и ароматом вишни, а у ее брата — мужественный, мускусный, но не напористый.

Это ему тоже нравится.

Как и то, что Изабель с Алеком снова переглядываются, а потом сокращают расстояние между ними так, что он оказывается буквально зажат между двумя телами. Он и не сомневается, что они вооружены. Впрочем, он тоже вооружен, но не сомневается и в том, что оружие не понадобится.

Теплые мягкие губы Изабель касаются мочки уха, вызывая волну мурашек по телу. Алек не церемонится — он сразу захватывает в плен губы.

* * *

Он им нравится.

Они ему нравятся.

* * *

По Нью-Йорку прокатывается волна убийств. Репортеры наперебой кричат: «Серийный маньяк!», заголовки пестрят, со всех экранов дикторы новостей призывают сидеть дома.

ФБР требуется несколько долгих недель, чтобы продвинуться хотя бы на миллиметр. С утра на их доске по этому делу появляется заключение психолога, где черным по белому написано: «Убийц трое. Они красуются друг перед другом».

* * *

Каждое тело украшено кофейными зернами.

 

Часть 29. Малек

— Александр II, представляешь? — Магнус накручивает травинку на палец и смотрит в ночное небо. Наверняка он светится от переизбытка эмоций. — Новатор, освободитель, стратег. Именно он отменил крепостное право в Российской Империи…

— Был убит в 1881 году, — браслет на руке вибрирует.

Браслетом Бейн называет его только по привычке. На самом деле это — Альтернативный ЛЕгкоуправляемый Корабль нового поколения, сокращенно — АЛЕК. Всего лишь программа, которая позволяет ему пересекать пространство и время, но в то же время — единственный друг. Единственное, что осталось от дома.

— Спасибо, что напомнил, — Бейн улыбается — сегодня даже вечно недовольный АЛЕК не может испортить ему настроения. А потом вдруг лукаво щурится. — Кстати, если бы ты был человеком, тебя бы так и звали — Александр.

— Глупое имя.

— Сам ты глупый, — Магнус фыркает.

— Я не могу быть глупым, твой отец вложил в меня информацию со всех доступных ему источников, а также наградил возможностью обучаться. Я учусь каждый день.

— Знать все — не всегда значит быть мудрым.

АЛЕК замолкает, словно обдумывает сказанное. Магнуса всегда, с первого дня, сбивали с толка эти паузы, вопросы и уточнения, которые могли бы исходить от обычного человека, а не от браслета на руке, который задумывался исключительно как средство передвижения. Бейн подскочил от удивления, когда в первый раз услышал его голос — не механический, не искаженный помехами, а низковатый и слегка хриплый, такой голос мог принадлежать обычному парню.

Альтернативный легкоуправляемый корабль. Магнус помнит.

* * *

— Ты это специально сделал! — Магнус выходит из клуба, громко хлопает дверью и даже не отшатывается от косо посматривающего на него вышибалы. От двухметрового вышибалы с четырьмя руками и зеленой шевелюрой. Бейна таким не испугать — и похлеще видел.

Это пока только трехтысячные, вот что дальше будет…

— Ты не прав, — браслет на руке отзывается ровным голосом, когда Магнус отходит на безопасное расстояние от людных улиц. Голос ниоткуда может привлечь внимание, а если кто-то узнает, что браслет — не просто безделушка, вряд ли им удастся сбежать. Трехтысячные. Изобретать что-то свое все еще не научились, но зато хорошо приноровились держать в тайне изобретенное другими.

— Даже не думай, что у тебя получится оправдаться! Ты весь вечер бурчал себе под нос.

Магнус потирает запястье, которое все еще чертовски горит.

— Я не бурчал, а выражал свое мнение относительно одной представительницы человеческого рода.

— Эдитт прекрасна, — отрезает Магнус. — И я бы с ней познакомился, если бы ты не… Что это вообще было?

— Неполадки в работе. Мы совершили большой скачок во времени, поэтому не все системы работают исправно.

Бейн закатывает глаза. Ну да, конечно. За столько лет первые неполадки именно в тот момент, когда Магнус шел знакомиться с шикарной девушкой. У него вообще-то были планы, не зря же он около часа общался с барменом, чтобы узнать ее имя.

Перед глазами встает огромное пятно, расплывшееся на длинном серебристом платье, когда рука Магнуса дернулась от пронзившей ее прямо под браслетом острой боли. Эдитт закатила скандал, Бейна попросили уйти.

Конец истории.

Кажется, АЛЕК был доволен, ведь до конца дня он шутил и даже не стремился утащить Магнуса в какое-нибудь новое время.

* * *

— Видел бы ты это… — Магнус восторженно замирает. — Это лучше, чем дворец Эллия, построенный на заре двадцать восьмого века. Ты ведь помнишь его? Добавь викторианские колонны, милые террасы и контраст с фасадом здания, выполненным при помощи технологий. Удивительное сочетание.

— И правда красиво.

АЛЕК объяснял ему, как видит мир. У него нет глаз, но зато он может по рассказам воспроизвести почти любую картину.

Но АЛЕК видит Магнуса. В программу заложен его портрет, и в своем времени они долго изучали друг друга, прежде чем отправиться в такое серьезное путешествие.

Дом… Они оба скучают по нему. Они оба стремятся найти нужные координаты, но каждый раз ошибаются. Поэтому прыгают из одного конца времени в другой в надежде когда-нибудь попасть в родные места.

А Магнус в последнее время все чаще задумывается о том, каким человеком был бы АЛЕК. Наверное, высоким, почти на голову выше Магнуса. С длинными ногами, густой шевелюрой темных волос, очерченными скулами и красивыми губами. Он бы, как и всегда, был вечно чем-то недоволен, но Бейну было бы плевать.

Александр.

Альтернативный легкоуправляемый корабль. Магнус помнит.

* * *

На губах у Магнуса все еще блуждает улыбка, и только он сам знает, каких усилий ему стоит удерживать ее. Не для окружающих, не для считывающего его эмоции АЛЕКа, а только для себя.

Эта улыбка должна быть там, и Бейн не понимает, почему хочется сорвать с руки браслет, остаться в этом времени и забыться.

Липкий стыд охватывает даже манжеты на рукавах сюртука. И это совсем не то чувство, которое должно переполнять его после целого вечера, проведенного в компании очаровательной мадам де Помпадур, но почему-то Бейн может думать лишь о браслете, который сегодня чрезвычайно молчалив.

— Александр…

— Пожалуйста, — браслет отзывается молниеносно и прерывает так и не начавшийся поток расспросов. — Пожалуйста, не зови меня так.

И в этой фразе машины так много человека, что у Магнуса бегут мурашки.

* * *

Все становится незначительным, когда вокруг бушует Вселенная. Все становится неважным, глупым и каким-то маленьким. Даже ты сам.

Все становится слишком: слишком ярким, слишком огромным, слишком длинным или коротким. Середины не существует.

Магнус не помнит, из какого он времени, случаются ли там войны или все счастливы и беззаботны. Он не помнит, какие там протекают реки, где находится его родной дом, зеленая ли там трава. Но он помнит свою семью и друзей. Думает о них каждый раз перед сном, оживляет в голове их образы лишь для того, чтобы не забыть.

Он путешествует по времени слишком долго. Наверное, целую вечность. И если бы не АЛЕК, он бы свихнулся от одиночества.

* * *

Все становится таким значимым, когда вокруг бушует Вселенная. Все становится слишком большим и почему-то важным. Рождение новых звезд, эпохи, сменяющие друг друга, воронки времени, трава, небо, звери, люди…

Магнус.

АЛЕК знает, что в нем произошел какой-то сбой хотя бы потому, что он не должен этого знать.

Но он снова и снова прокручивает у себя в голове это забавное «Александр». Интересно, а какого это — быть человеком? Иметь возможность дышать, радоваться или грустить, прикасаться настоящими пальцами к коже или целовать кого-то?

Наверное, это потрясающе.

Наверное, он хотел бы стать человеком.

* * *

Звезды все так же рождаются и умирают, пропадают целые виды, уходят в небытие цивилизации. На смену им всегда приходит что-то новое.

Магнус улыбается и касается браслета на правом запястье.

Вселенная вокруг бушует.

 

Часть 30. Малек

— Ты хочешь, чтобы я что?

— Алек, ты не следишь за мыслью, — Изабель закатывает глаза. — Саймон хочет, чтобы ты снова отправился в путешествие.

— Нет, Иззи, Саймон хочет, чтобы я снова отправился в путешествие во времени, но на этот раз не на проверенном корабле, а с помощью этой штуки, — Лайтвуд кивает на стол, на котором лежит обычный браслет. Обычный с первого взгляда, но на самом деле — самая настоящая машина времени. Только такой гений, как Саймон Льюис, мог поместить огромное сооружение, обычно занимающее весь ангар, в маленький передвижной корпус, который надевается на руку.

Да, Алек считает Саймона гением. Это не значит, что он не боится распасться на атомы где-нибудь во временной воронке.

— Это абсолютно безопасно, — Льюис появляется из-за ширмы. От него разве что настоящее свечение не исходит — настолько его переполняют эмоции и гордость за свое детище. — Мы тестировали его в лабораториях…

— На андроидах, не на живых людях!

— Но андроиды вернулись целыми…

— Алек, Саймон хочет сказать, что это совершенно безопасно, — Изабель прожигает своего парня убийственным взглядом. — Мы бы не предложили тебе этого, если бы не были уверены в успехе. МАГУС готов к использованию.

— МАГУС?

Саймон косится на Изабель, удостоверяется, что она не смотрит, и быстро вытирает запачканные машинным маслом руки прямо о брюки, а потом гордо кивает головой:

— Маленький Аналог Галактического Устройства Сверхновой, только… — он снова запинается. — Только он просит называть его Магнус.

— Просит? — кажется, Алек за последние пять минут задал больше вопросов, чем за всю свою жизнь.

— Ну, ему так больше нравится…

— Небезызвестный, Недосягаемый, Наилучший.

Алек начинает озираться по сторонам в поисках источника звука. Разве они не в секретной лаборатории, куда могут пройти только сотрудники?

На браслете загораются две зеленые лампочки.

— Нелегальный, Наглый, Надменный, — Саймон отмахивается от браслета так, словно занимается этим каждый день. Судя по усталому вздоху Изабель, так оно и есть. — У него сложный характер, но ты справишься.

Когда все происходящее вокруг начало напоминать театр абсурда? Алек точно уверен, что у программ не должно быть характера. Они могут говорить и даже создавать видимость мыслительных процессов, но на самом деле это всего лишь то, что вложили в них создатели.

Хотя, тандем его сестры и Льюиса не мог закончиться чем-то обычным.

И во что он влезает?

— Ладно, хорошо, — слова вылетают быстрее, чем он успевает подумать. — Что я должен сделать?

— Ура! — Изабель подпрыгивает и радостно хлопает в ладоши. А потом берет браслет со стола и быстро надевает его Алеку на на руку. — Десять путешествий, Магнус уже запрограммирован. Тебе нужно будет просто вести записи и…

— И постараться вытерпеть его и не разбить наше лучшее изобретение, — добавляет Саймон. — Помни, что без него ты не сможешь вернуться.

— Это должно быть забавно, — браслет на руке вибрирует.

Алек делает глубокий вдох и выдох.

* * *

— Да они издеваются над нами! — Магнус надрывается последние минут десять и заставляет Алека краснеть под удивленными взглядами прохожих, которые не понимают, откуда доносится звук.

— Пожалуйста, тише, нам не нужно лишнее внимание и неприятности, — он уже понял, что пытаться утихомирить эту разговорчивую программу почти невозможно, но это не значит, что он не будет пытаться.

— Лишнее внимание в этой древности? Да даже если до них и дойдёт, что это я разговариваю, что они сделают? Никто и не поймет, что я такое.

Алек оглядывается по сторонам. Он не может не согласиться с устройством: странная одежда на людях, спертый воздух, машины, которые почему-то ездят по земле…

— Какой это век, двадцатый?

— Второе десятилетие двадцать первого века, — сообщает Магнус. — И это не самое древнее время, в которое нас занесет. Твоя сестра с ее дружком безумцы, раз решили позакидывать нас из одного конца времени в другой.

— Но ты ведь справишься? — спрашивать что-то у самоуверенной программы бесполезно, но так у него будет хотя бы какая-то гарантия.

— Ты сомневаешься во мне? — в голосе звучат гордые нотки, и Алек фыркает себе под нос — другого он и не ожидал.

Мимо на большой скорости проносится… человек, верхом на каком-то странном сооружении. Два круглых колеса, и что-то, напоминающее руль у воздушных подушек из времени Алека.

— Велосипед, — Магнус отвечает раньше, чем Лайтвуд успевает задать вопрос. — Устаревшее средство передвижения, более медленный, чем автомобиль, но экологичный. Это как раз то, чего не хватает этому времени. Если бы я не держал щит, на тебя обрушились бы все химикаты и газы в воздухе, и ты бы погиб.

На браслете загораются сразу три зеленые лампочки. Не надо уметь читать электронные мысли, чтобы понять, как он гордится собой.

— Кстати, ты вообще собираешься делать то, что велела Изабель? Мне в любом случае надо отдохнуть, а тебе — собрать информацию об этом времени. Давай, не спи!

Алек закатывает глаза. Сейчас он безумно близок к тому, чтобы нарушить данное Саймону слово… Но Магнус нужен ему, чтобы вернуться домой.

* * *

— Забавное имя — Алек… — задумчиво тянет браслет.

— Ты уверен, что сейчас подходящее время? — сквозь зубы шипит тот и засовывает руку глубже в карман в надежде, что ткань заглушит надоедливую болтовню.

Ладно, на самом деле Магнус оказался не так плох. За пять путешествий Лайтвуд уже успел привыкнуть к постоянным замечаниям, подколкам и разговорчивости своего «корабля», и уже не представлял, как бы обходился без него, но у Магнуса немного хромает та часть, которая отвечает за инстинкт самосохранения. Если Саймон с Иззи вообще вложили в него эту часть.

За зарослями высоких кустарников с шипами на кончиках листьев — наверняка жутко ядовитыми — течет река, к которой склонил голову…

— Это обычный трицератопс, — Магнус даже не думает понижать голос. — Доисторический трицератопс, питается растениями. Это в нашем времени они опасны, а до того, как вымерли и вернулись, они были душками.

— Знаю. Но сейчас я беспокоюсь совсем не о нем. Что ты поведаешь мне о доисторических тираннозаврах?

* * *

— А раньше ты сказать не мог? — Алек тяжело дышит и почти без сил падает на землю. Воздух в легкие поступает с тупой болью, распространяющейся по всей грудной клетке.

— Да ладно тебе, я же сказал. В конце концов.

— После того, как я пробежал километров шесть? — он очень устал, но почему-то это не мешает ему злиться. Он знает, что злиться на бездушную машину глупо, но… В том-то и дело, что Магнус не кажется обычной машиной, и это сбивает с толку.

Чертов браслет! Лайтвуд бежал от тираннозавра, потому что Магнусу надо было подзарядится перед новым прыжком во времени. Бежал до тех пор, пока не оказалось, что подзарядился он уже около часа назад и просто наблюдал, за тем, как Алек бегает.

— Я отправлю тебя на металлолом сразу, как вернусь, — сиплым голосом сообщает он и поворачивается на спину. Ноги дрожат, и вряд ли Алек сможет встать ближайшие пару часов.

— Не отправишь, ты привязался ко мне.

— Пока от тебя больше вреда, чем пользы.

— От меня нет вреда, — самодовольство в голосе Магнуса не скрыть ничем. — Между прочим, пока ты бежал, я сделал несколько снимков местности, поэтому нам не придется возвращаться назад, чтобы собрать информацию о том времени. Кстати, сейчас мы в тридцать первом веке, если тебе интересно. Человечество переселилось на Марс, Новую Землю пока не открыли. Вокруг голод, нищета, а за глоток чистой воды тебя здесь, скорее всего, разорвут на части.

Алек молчит. Он старается взять себя в руки и не послать Магнуса подальше, но знает, что стоит ему открыть рот, как поток ругательств будет не остановить.

— Ты так и не ответил, — браслет не унимается. — Алек — странное имя. Это сокращение?

Лайтвуд сжимает кулаки. И за что ему такое наказание?

* * *

— Хей, Александр, — браслет, молчащий последние пару часов, неожиданно оживает. — Зачем ты продолжаешь это делать?

— Не знаю, — честно отвечает Лайтвуд.

Он правда не знает, просто не может остановиться — водит по планшету указательным пальцем и рисует.

Темная кожа, карие раскосые глаза и наглая полуулыбка. Если бы Магнус был человеком, он выглядел бы именно так.

— Я совсем на него не похож, — браслет фыркает, но Алек различает в голосе фальшь. За десять прыжков во времени и несколько недель бок о бок он успел изучить его вдоль и поперек.

Магнус не был обычной программой.

Когда он вернется, он вытрясет из Льюиса всю правду, что за устройство они с Изабель соорудили.

Сегодня их последнее путешествие.

— Ты ведь знаешь, что я не дал бы тебя в обиду? И тогда с динозаврами, и на Марсе.

— Знаю.

Лайтвуд нисколько не лукавит.

* * *

Алек заходит в лабораторию через неделю после своего возвращения. Взгляд сразу же цепляется за браслет, который надежно заперт на прозрачном стеллаже.

В голове набатом бьются слова Изабель: «Мы не сказали тебе… Мы поместили в браслет сознание живого человека, ну, точнее то, что от него осталось. Сознание давно умершего создателя этой лаборатории».

— Саймон, мне нужна твоя помощь, — без предисловий начинает он.

— Андроид?

Льюис гений. Алек уже это говорил? Он рад, что не придется ничего объяснять.

— Нет, кое-что получше, — он кладет на стол свои наработки и в кипе этих бумаг находит портрет, нарисованный им совсем недавно, но в то же время совершенно давно.

Им всего лишь осталось придумать, как усовершенствовать модель андроида и поселить туда сознание Магнуса.

 

Часть 31. Малек

Изабель с шумом хлопает дверью, чтобы оповестить брата о своем прибытии. Впрочем, она сомневается, что это поможет.

В квартире царит полумрак, и лишь из дальней комнаты тянется приглушенный свет.

— Что и следовало ожидать, — она тихо бормочет себе под нос и идет к двери, по пути перешагивая через груды сложенных пергаментов, листов и каких-то книг. — Алек?

Лайтвуд даже не вздрагивает. Оборачивается, улыбается и кивает:

— Привет, Иззи, — он правда рад ее видеть, она даже не сомневается в этом. Поэтому лишь усмехается, когда брат снова возвращается к своему занятию.

— Ты сегодня здесь?

— Да, завтра на работу, я не мог поехать на утес. В городе почти не видно, но это лучше, чем ничего.

Он не отрывается от телескопа. Изабель иногда кажется, что в его компании он проводит больше времени, чем со всеми членами семьи вместе взятыми.

Алек работает в издательстве обозревателем спортивных новостей, и его профессиональная деятельность не имеет ничего общего с тем, чем он занимается в свободное время. Астрономия — это не просто хобби, это — смысл жизни. Изабель не помнит брата без учебника в руках или без карт звездного неба под мышкой. С самого детства он мог часами засиживаться в планетарии, пока Джейс бегал с другими мальчишкам по кварталу.

И даже сейчас, когда у него имеется стабильная работа, большая квартира и вроде как взрослая жизнь, он не оставляет этого увлечения.

— Ладно, думаю, что предлагать тебе пойти с нами — глупо? — они изначально знали, что так будет, но Изабель все равно решила зайти. Хотя бы для того, чтобы проверить, когда Алек в последний раз кушал. Судя по запаху, доносящемуся из кухни, и грязной тарелке на тумбочке, сегодня он об этом не забыл.

— Нет, Из, спасибо. Давайте в следующий раз, — он извиняюще кивает на телескоп.

— Наверное, я выйду замуж быстрее, чем ты к нам присоединишься, — она улыбается, подходит к брату, чтобы обнять его, и, попрощавшись, выходит из комнаты.

* * *

Проходит уже минут пять с того момента, как ушла Изабель, когда Лайтвуд снова слышит шум. Он кривит губы в полуулыбке — сестра иногда бывает забывчивой.

Он еще пару мгновений смотрит на небо, прежде чем оторваться от телескопа:

— Опять оставила что-то, Иззи? — Алек оборачивается и… — Не Иззи.

С другого конца комнаты на него действительно смотрит не Изабель. Какой-то парень в странной одежде (в клубе сегодня какая-то особенная костюмированная вечеринка?)

— Эм, ты пришел с Изабель? Она только что ушла.

Незнакомец складывает руки на груди и приподнимает бровь в немом вопросе. В комнате недостаточно светло, и Алеку приходится прищуриться, чтобы разглядеть смешливое выражение лица.

— Я не знаком с твоей сестрой, Александр, — он говорит тихо, но этот голос проникает в каждую щель комнаты и пробегает по коже сотней мурашек. — Ну, по крайней мере, лично. Впрочем, я знаю, что ее зовут Изабель, она по-своему заботится о тебе и очень любит.

— Тогда кто ты такой? — Алек удивляется сам себе. Ему не страшно, совсем наоборот. Интересно, захватывающе, а в груди почему-то распространяется теплое чувство.

Это не те эмоции, которые должны возникать, когда непонятно кто проникает в твою квартиру непонятно каким способом.

Незнакомец делает пару шагов вперед и оказывается в свете лампы:

— Присмотрись повнимательнее.

И Алек смотрит. Он не отходит от телескопа, не подходит ближе, просто скользит взглядом по высокой фигуре, бронзовой коже с серым отливом, черным волосам, в которых запутались светлые пряди, миндалевидным глазам и хитрой улыбке на губах. Серебристая одежда, которую Алек сначала принял за клубную, совсем на нее не похожа. Хотя и покрыта блестками. Скорее выглядит как какой-нибудь хитон древних греков. Босые ноги отлично дополняют сложившийся образ.

Незнакомец улыбается.

— Ты же не думал, что наблюдение работает только в одну сторону? У космоса тоже есть свой телескоп.

— Ты оттуда? — Лайтвуд неопределенно кивает на окно, за которым темным покрывалом раскинулась ночь с белой лампочкой полной луны.

Почему-то происходящее не кажется таким нереальным, каким должно. Пришелец из космоса? А почему бы и нет? Алек слишком много времени провел в компании мифов, телескопа и завораживающих тайн солнечной системы, чтобы удивляться.

Только… Он снова оглядывает нежданного гостя.

— Ты с луны, верно?

— Ну, — тот наигранно пренебрежительно пожимает плечами. — Можно сказать и так. Я бог луны, — Алек делает быстрый вдох. — Но ты можешь звать меня Магнус. Знаешь, мне всегда льстило твое внимание.

— И ты решил познакомиться?

— А почему бы и нет? — Магнус подходит еще ближе. — Ты очень красивый парень, Александр. Ты знаешь об этом? А еще умный и непохожий ни на кого, — с каждым словом он оказывается все ближе, пока между ними не остается всего лишь несколько сантиметров.

Алек краснеет.

* * *

На следующее утро он будет убеждать себя, что это сон. Что он не пил чай с богом луны, которого зовут Магнус, и не лез к нему целоваться (исключительно в научных целях!). И нет, он не срывал с него одежду, чтобы рассмотреть поближе живое воплощение спутника Земли.

Он скажет себе, что Магнус не отвечал на его неуверенные поцелуи. А развороченную постель спишет на то, что во время такого сна нельзя было не ворочаться.

Он даже засос как-нибудь себе объяснит. Аллергия на укус насекомого? Расчесал? Ударился? Шеей об угол комода, ага.

Но на следующую ночь Магнус придет снова…

 

Часть 32. Малек

— Как он? — доктор Бранвелл внимательно смотрит на Изабель. Прищуривается, словно пытается найти в ее лице ответ на вопрос «В чем смысл жизни?»

Лайтвуд становится неловко. Впрочем, как и всегда, когда она оказывается в этом месте, к которому за столько лет все еще не привыкла.

— Хорошо. Ну, я думаю, что хорошо. Он ходит на работу, общается с коллегами и даже пару раз в неделю забегает к нам с родителями в гости.

— А как Магнус?

— Он все еще с ним.

Доктор Бранвелл кивает и принимается что-то строчить в своем блокноте.

* * *

Психически больной. Ненормальный. Психопат. Алек уже долгое время лишь смеется над этими прозвищами.

Сначала было обидно от каждого брошенного вслед слова или надписи на школьном шкафчике. Проход по длинному коридору от кабинета до кабинета между уроками превращался в настоящее испытание.

Дети очень жестоки, и для них плюнуть на макушку главному клоуну или подставить ему подножку — то же самое, что тост на завтрак съесть. Если бы не Магнус, Лайтвуд никогда бы не справился с этим.

Бейн появился в один из тех дней, когда Алек снова оказался запертым в чулане для швабр, а противный смех Рика — капитана футбольной команды — отдавался в барабанных перепонках. Было темно, и Алека трясло изнутри, ему казалось, что каждый его внутренний орган боялся происходящего. А когда дверь открылась, то вместо привычного пожилого уборщика мистера Бэкса в просвете возник силуэт мальчишки, на пару лет старше Лайтвуда.

— Урок уже начался, пойдем скорее.

Он протянул руку и помог Алеку подняться, а потом проводил его до кабинета. И так раз за разом. На протяжении всей жизни появлялся в самый худший момент, приходил на помощь, заставлял вновь поверить в свои силы. Алек был благодарен своим родителям, сестре, брату, но никого из них не было рядом, когда он действительно нуждался в этом, а Магнус был.

Лайтвуд не представлял без него своей жизни. Даже сейчас, когда школа позади, а среди нескончаемого потока врачей, наконец, нашлась та, которая отыскала к нему подход и назначила нужную терапию и лекарства. Алеку даже удалось устроиться на работу на небольшую автомойку без помощи родителей.

Магнус все равно оставался рядом. Жизнь Алека строилась из перехода от одного планового осмотра к другому, и он с удовольствием бы наплевал на оставшиеся шесть дней недели между ними, если бы не Бейн, который без приглашения заявлялся в его квартиру, заглядывал на работу во время обеденного перерыва или просто звонил вечерами, чтобы спросить, как дела. Он заставлял Алека быть ближе к людям и выразительно кашлял, когда коллеги звали Лайтвуда с собой погулять, чтобы тот даже не думал отказываться.

Не стоит говорить, что Алек был безнадежно и по уши влюблен в своего «принца на белом коне».

Не стоит говорить, что его чувства всегда были взаимны.

А кто-то утверждает, что у сумасшедших не может быть друзей, любовников и нормальных человеческих отношений.

Когда в воскресенье вечером к нему заглядывает Изабель, Алек лежит на диване, прислонившись к плечу Магнуса, и делает вид, что увлеченно смотрит фильм, хотя, на самом деле, занимается тем, что вдыхает аромат знакомого тела и обводит взглядом вены на сильных руках. Стоит ему услышать, как поворачивается ключ в замочной скважине, как он бросает на своего парня грустный взгляд и принимает сидячее положение, ставя тарелку с попкорном себе на колени.

— Привет, братец. Твой вечер опять наполнен безудержным весельем? — слишком громкая и энергичная Изабель забегает в комнату, даже не сняв обувь, и плюхается на диван рядом с Алеком, целуя его в щеку. — «Я знаю, что вы сделали прошлым летом»? Серьезно? — она бросает взгляд на экран и громко фыркает.

— Да хватит, ты знаешь, что я люблю этот фильм. К тому же, Магнус никогда не… — он не успевает остановиться вовремя.

Улыбка мгновенно слетает с губ Изабель.

* * *

— Мисс Лайтвуд, — на докторе Бранвелл неизменный белый халат, неизменные черные туфли на плоской подошве, а волосы убраны в неизменный высокий хвост. Она впускает Изабель в кабинет и сразу же приступает к опросу. — Как он?

— Так же, как и на прошлой неделе. Благодаря вам он пошел на поправку. Только…

Доктор Бранвелл подается вперед, всего на пару миллиметров, но в ее глазах мелькает понимание:

— Александр так и не признает, что Магнус существует только у него в голове, верно?

Изабель тяжело вздыхает, вспоминая вчерашний инцидент.

* * *

Алек отходит от двери и прикладывает пальцы к пульсирующим изнутри вискам. На его плечо тут же ложится теплая ладонь.

— Александр, все хорошо?

Лайтвуд подавляет всхлип.

— Они снова говорят, что ты ненастоящий.

— Ты же знаешь, что они правы.

Алек поднимает взгляд на такое родное лицо с раскосыми карими глазами и нежной полуулыбкой. Он судорожно тянется ладонью и хватает Магнуса за предплечье. С губ срывается облегченный выдох, когда под пальцами чувствуется тепло живого тела.

— Для меня ты настоящий. Это все, что им нужно знать.

 

Часть 33. Малек

— Алек, ты поставил перед собой цель заляпать слюнями всю парту или только ее часть?

До Лайтвуда слова сестры доходят медленно, словно откуда-то издалека, хотя она сидит на соседнем стуле.

— А? Что? — взгляд снова цепляется за длинные пальцы, обхватывающие края кафедры, и все более-менее адекватные мысли улетучиваются из головы.

— Земля вызывает Алека, — Изабель щелкает перед его носом, и туман улетучивается из головы. Лайтвуд медленно поворачивает голову и смотрит на сестру.

— Ты снова это сделала.

— Прервала очередной сеанс любования мистером Бейном? Совесть меня не грызет, если ты об этом.

— Совесть вообще не является отличительной чертой семейства Лайтвуд, — выглядывает из-за книжки Саймон, но тушуется под взглядом Изабель и прячется обратно за твердый переплет.

Алек все еще поражается тому, как эти двое смогли найти друг друга.

— Мне не стыдно, потому что я тебе последние двадцать минут твердила о вечеринке на Хэллоуин, а ты пропустил все мимо ушей.

— Отсутствие стыда тоже, видимо, семейное… — раздается бормотание Саймона. Иззи делает вид, что не слышит его.

— Я не пропускал, — он может улавливать смысл разговора, слушать лекцию, стараться не слишком явно ерзать на стуле и пожирать взглядом мистера Магнуса Бейна. — Ты говорила что-то о шикарной вечеринке, которую устраивает Джейс с друзьями, и на которую приглашены почти все…

— Не почти все, а все, Алек! И ты тоже.

— Я? А… Да?

Мистер Бейн открывает журнал и проводит пальцем по ручке от самого кончика до колпачка, прежде чем приступить к опросу присутствующих.

— Нет, я отказываюсь в этом участвовать, — качает головой Иззи и поворачивается к Саймону, всем своим видом показывая, что с этого мгновения намерена общаться только с ним. Она громко фыркает, когда бросает взгляд на Алека и понимает, что ее спектакль остался без внимания. — Это безнадежно.

Алек обязательно согласился бы с ней, если бы в этот момент мистер Бейн не начал опрос своим преступно бархатистым голосом, который всякий раз превращает Лайтвуда в яблочное желе. Яблочное, потому что именно такое мистер Бейн носит с собой на обед.

Кто вообще ест желе, если он здоров и не валяется на больничной койке?

Мистер Бейн начинает с буквы А.

Когда Роберт и Мариза решили, что их дети отбились от рук и заслужили в качестве наказания закончить обучение в школе-интернате, они явно не подозревали, что их сын на уроках литературы не сможет думать ни о чем и ни о ком, кроме молодого преподавателя. Мистер Бейн лишь в этом году начал работать самостоятельно, до этого был помощником мистера Моргенштерна, и директриса попросила занять его место, когда тот уехал в Англию. И стоило Алеку первый раз прийти на урок, как он понял, что попал.

Мистер Бейн молод, хорош собой, умен и обаятелен, и Алек далеко не единственный, кто попал под его чары. Но еще мистер Бейн неприступен и никогда не позволяет себе вольностей в общении с учениками. А Алек, как и десятки парней и девушек до него, пытался обратить на себя его внимание. Он пересел на первую парту, несколько раз ронял учебники, чтобы, наклоняясь за ними, повернуться к мистеру Бейну своей пятой точкой, облизывал кончик ручки и закусывал губу, но все безрезультатно. А Лайтвуд не дурак. Влюбленный идиот, но не дурак. Он все понял, прекратил свои попытки и снова сел рядом с Изабель. Не смог лишь заставить сердце не биться так быстро при одном лишь взгляде на преподавателя.

Но это можно пережить.

— Лайтвуд, Александр.

«Александр».

Кроме мистера Бейна, так его никто не называет. Он слегка тянет вторую «а» и замедляется, прежде чем произнести «р». Это звучит лучше, чем самая волшебная музыка.

Острый локоть врезается под ребра, и Алек охает от неожиданности.

— Я здесь, — берет себя в руки Лайтвуд.

— Хорошо. Что, по вашему мнению, представляет собой характер Холдена Колфилда?

Алек треплет уголок так и не открытой тетради и понимает, что не может вымолвить ни слова. Кажется, Изабель говорила ему что-то насчет «Над пропастью во ржи», но он пропустил это мимо ушей.

— Мистер Бейн, — Изабель поднимает руку. — Алек очень плохо себя чувствует, кажется, заразился от нашего младшего брата Макса, который приезжал на выходных. Но он читал.

— А мистер Лайтвуд не мог ответить сам?

— Я… читал, — Алек кивает и неопределенно машет рукой в сторону стеллажей с книгами.

— Полагаю, что вы сможете написать тест по книге после того, как поправитесь? — мистер Бейн приподнимает бровь. — На следующей неделе в пятницу?

— Он сможет, — влезает Изабель. — Спасибо.

— Спасибо, Иззи.

Мистер Бейн возвращается к опросу, Алек возвращается к наслаждению тягучим голосом, Изабель выдыхает и задумчивым взглядом прожигает преподавателя. Сегодня вторник. Мистер Бейн назначил Алеку тест на следующей неделе в пятницу, видимо, понял, что тот не читал, и дал время подготовиться. И с чего такая щедрость?

* * *

Отточенные движения, фигура, скрытая под черной объемной водолазкой и такими же брюками, фактурная маска, которая закрывает почти все лицо. Парень, несомненно, выглядел бы, как пугало, сбежавшее с грядки каких-нибудь фермеров, но то, как он ловит темп, слушает музыку и двигается в такт, полностью меняет впечатление. Он взмахивает руками и вслед за этим делает волну всем телом, а Лайтвуд сглатывает и отводит взгляд.

Раньше он так залипал только на мистера Бейна. И ему, определенно, хватит одной влюбленности за раз.

Алек вновь подавляет желание поднять руку и почесать кончик носа. Если его спросят, чем он занимался на вечеринке, то он честно ответит: «Старался не чесаться». Он помнит, что, если смажет грим, Иззи исполнит свое обещания встать на парту на уроке литературы и на весь класс громко объявить о том, что Алек влюблен в мистера Бейна.

Про наблюдение за танцором он, конечно, ей не расскажет.

Но чертов грим… И зачем было разукрашивать все лицо, чтобы сделать из него вампира? Разве накладные клыки и круги под глазами (натуральные, кстати) не являются единственными атрибутами этого персонажа? Оказалось, что нет. Помимо пузырька бутафорской крови и плаща Изабель выдала ему потрепанный, но элегантный смокинг и коричневые туфли, которые явно принадлежали кому-то из пра-пра-пра Лайтвудов.

Вечеринка, к слову, действительно выходит грандиозной. В общежитие приходят все, даже несколько юных помощников преподавателей — наверняка без ведома директрисы. Музыка громкая, в ярко-красный пунш, помимо красителя, добавлен алкоголь, каждый пришел в костюме, и обстановка заставляет сердце трепетать. Даже Лайтвуд, который никогда не боялся паутины или отрубленных голов, несколько раз вздрагивал от резких звуков.

Алек еще раз бросает взгляд на двигающуюся в самом центре холла фигуру и одергивает себя.

— Иззи, — он наклоняется к сестре, которая сидит рядом, облокотившись на Саймона. Ее туфли закинуты под столик, потому что танцевать на каблуках слишком даже для Изабель. — Я скоро вернусь.

Она кивает и улыбается темно-бордовыми губами. Ее хвостики в стиле Харли Квин и подкрашенные мелками волосы покачиваются в такт музыке.

Алек встает и, держась ближе к стене, идет на второй этаж общежития. По лестнице удается подняться легко, его не шатает из стороны в сторону, и вообще он выпил только пару стаканчиков пунша, а это ничтожно мало для того, чтобы опьянеть.

В коридоре между комнатами тихо и почти безлюдно, из-за дверей доносятся недвусмысленные звуки, и Лайтвуд хмыкает себе под нос: какая школьная вечеринка может обойтись без утех в постели? Он проходит мимо двери, ведущей в их с Саймоном комнату, и двигается в конец коридора, когда сзади раздаются шаги, а потом его бесцеремонно хватают за руку и разворачивают на сто восемьдесят градусов.

Алек моргает и автоматически пытается вырваться из хватки, пока не поднимает взгляд, и до него не доходит, что он видит перед собой. Кого видит перед собой.

Черные бесформенные брюки, такая же водолазка и темная маска, открывающая только нижнюю часть лица.

Незнакомец тяжело дышит, сжимает хватку на запястье и бегает глазами по лицу Алека, всматривается, словно пытается найти там ответы на все вопросы, а потом очень медленно поднимает вторую ладонь и касается рукой в перчатке его светлой скулы.

Алек рвано выдыхает и начинает дрожать от этого легкого и почти невесомого прикосновения. Он теряет себя с каждой секундой, растворяется в мужчине напротив, ловит на себе этот взгляд и чувствует, как начинают гореть щеки.

В голове вспыхивает образ выгибающегося тела, двигающегося так, словно оно было самой музыкой. Алек никогда и ни на кого не смотрел так прежде, кроме…

Лайтвуд не знает, что происходит — его мозг отключается на какое-то время, пока руки и тело продолжают жить своей жизнью. Он обхватывает чужие плечи, прижимает к стене и обрушивается на его губы, целуя яростно и страстно, вкладывая всего себя, все непонимание и дикое желание.

Даже если бы маска закрывала все лицо, не узнать мистера Бейна было бы все равно невозможно. Слишком много времени на уроках Алек проводил, наблюдая за каждым движением этих губ или стараясь поймать взгляд раскосых глаз.

А мистер Бейн не останавливает его. Он отвечает на поцелуй, чуть прогибается в пояснице и прикрывает глаза, руками притягивая Алека ближе к себе. Как будто тот мог бы отстраниться. Никогда и ни за что, даже если бы от этого зависела его жизнь.

Воздуха катастрофически не хватает, и Лайтвуд отрывается от губ мистера Бейна, но только для того, чтобы покрыть легкими поцелуями щеки, подбородок и шею и втянуть носом аромат древесного парфюма.

Если бы он знал, насколько это прекрасно, прижал бы мистера Бейна к доске прямо на уроке литературы. Он бы наплевал на ошалелые лица одноклассников, на исключение из школы, и просто любил бы. Боготворил, обожал до мурашек, бегущих по спине, и перехватывания дыхания.

Как можно было так попасть?

Ладони Магнуса спускаются ниже, царапают ногтями кожу через футболку, совершенно не обращая внимания на то, что у Лайтвуда вырывается стон, и забираются под ткань.

Тишину коридора нарушают только звуки поцелуев и тихие стоны. Алек ласкает губами шею, прикусывает солоноватую кожу и чувствует, как все его тело начинает гореть. Мозг затуманен уже давно, но одна мысль просачивается сквозь эту пелену и больно бьет изнутри по вискам.

Что, черт возьми, происходит?

Он останавливается. Ему требуется взять в кулак всю свою силу воли, но он останавливается и делает шаг назад, облизывает и без того влажные губы и тяжело дышит, пытаясь прийти в себя. Он завидует мистеру Бейну и его свободным штанам, потому что его собственные оказываются чересчур узкими.

Карие глаза смотрят на него затравленно, мистер Бейн цепляется одной рукой за предплечье Алека, а другую подносит к лицу и вытирает губы.

— Александр, я…

«Александр». Он слегка тянет вторую «а» и замедляется, прежде чем произнести «р».

— Мистер Бейн…

Глаза в глаза, и расстояние между ними пропитывается страстью, желанием и напряжением. Алек не знает, чего он хочет больше — снова поцеловать эти губы или хорошенечко встряхнуть Бейна и спросить, какого черта.

Ему не удается воплотить в жизнь ни один из вариантов, потому что из комнаты слева высовывается взъерошенная голова кого-то из младшеклассников. Мальчишка скептично оглядывает замершую парочку и закатывает глаза, прежде чем скрыться.

Ничего необычного не происходит, но и на Алека, и на мистера Бейна это почему-то действует, как ведро ледяной воды с утра. Они буквально отскакивают друг от друга, прячут глаза и оба совершенно одинаково сжимают руки в кулаки.

— Александр…

— Мистер Бейн…

«Вы знаете что-то, помимо моего имени? Что на вас нашло? Снимите эту чертову маску и скажите хотя бы что-нибудь. Или поцелуйте меня снова, потому что я не уверен, что сдержусь».

Мистер Бейн разворачивается на каблуках и идет к лестнице, не взглянув на Алека, а у того нет никаких сил, чтобы постараться его остановить.

* * *

В субботу перед первым уроком Алек, сам не понимая зачем, тянет Изабель к первой парте. После вечеринки все равно многие решили притвориться больными и остаться в общежитии, несмотря на вероятный выговор от директрисы.

Саймон следует вслед за ними и усаживается рядом.

Алек слышит, как бьется его собственное сердце, он сжимает ручку в руках так, что у нее отваливается колпачок и с глухим стуком падает на пол. Лайтвуд наклоняется, чтобы поднять его, но не успевает, потому что Иззи щиплет его за плечо — мистер Бейн пришел.

Если бы было возможно, Алек сполз бы за этим колпачком под стол и провалился сквозь пол на первый этаж. Да, так было бы лучше. Но чудес не бывает.

Он выпрямляется, уставившись в парту, а мистер Бейн тем временем приступает к уроку.

Алек изучает трещинки на деревянной столешнице, вслушивается в тиканье часов и перешептывание Изабель и Саймона, но почему-то вместо этого слышит только бархатный голос. Он решается поднять взгляд спустя долгих двадцать минут.

Мистер Бейн не смотрит на него.

Мистер Бейн не смотрит на него до конца урока.

Его голос не дрожит, когда он приступает к опросу и доходит до «Лайтвуд, Александр».

* * *

— Мистер Бейн? — Алек заглядывает в кабинет, сжимая в руке книгу. — Я пришел на тест.

Тот резко выпрямляется, напрягая спину, но даже не оборачивается в его сторону.

— Проходите.

Лайтвуд хмыкает. Интересно, а что мистер Бейн выдумает сегодня, чтобы избежать его общества? За прошедшую неделю Алек убедился в том, что изобретательность у преподавателя литературы находится на высшем уровне.

— Можете взять бланк на краю стола, заполните его, а мне надо…

— Нет.

Алек захлопывает дверь кабинета, дает рюкзаку сползти с плеча и упасть на пол и за два больших шага оказывается рядом с преподавательским столом.

— Нет, мистер Бейн, вам не надо.

Этой смелости в нем быть не должно, но он устал от неопределенности и непонимания. Устал от мыслей, гудящих у него в голове, словно пчелиный рой. Устал закрывать глаза и думать о мистере Бейне. Устал засыпать, вспоминая тот поцелуй.

— Мистер Лайтвуд, садитесь и пишите тест, — мистер Бейн кивает на листочек и указывает на первую парту.

Вместо того, чтобы подчиниться, Алек облокачивается на стол и наклоняется ниже. Мистер Бейн отводит взгляд и ерзает на стуле.

— Думаете, что можно прикрыться костюмом, сделать то, что взбрело в голову, а потом уйти? Притвориться, что ничего не было?

— Этого не должно было произойти. Я просто не смог…

— Не смогли сдержаться? А сейчас верите в то, что все было ошибкой? — Алек почти шипит. Слова вырываются сами по себе. Он миллионы раз представлял этот разговор, но не думал, что сможет быть настолько смелым. — Почему вы это сделали? Это был внезапный порыв или вы давно хотели?

— Мистер Лайтвуд, мы находимся в школе, — мистер Бейн со скрипом отодвигает стул и встает так, что Алеку приходится отшатнуться.

— Я помню. Но я целовал вас, — нельзя не заметить, как по телу преподавателя литературы проходит дрожь. — И вы целовали меня. И скажите, вы верите в то, что на этом бы все и закончилось, если бы нас не прервали?

Карие глаза прищуриваются, а губы лихорадочно ловят воздух. Мистер Бейн обхватывает плечи руками.

— Я виноват, — голос звучит глухо. — Я не должен был поддаваться своим желаниям, но я так долго… Я так долго сдерживал себя, отгонял любую мысль о том, чтобы подойти к тебе, задать дополнительный вопрос, оставить после уроков. Это неправильно, понимаешь?

Алек вновь хватается за стол, но лишь для того, чтобы удержаться на ногах. Стоит ли верить в реальность происходящего, когда слова звучат именно так, как он их себе представлял бессонными ночами?

— Ты был не первым учеником, который решил соблазнить учителя. Но ты был единственным, от кого я не мог отвести взгляда. Кого я хотел слушать.

— Магнус, — как легко это произнести.

Мистер Бейн… Магнус вздрагивает. Лайтвуд на всякий случай впивается ногтями в ладонь, чтобы удостовериться в том, что не спит, а потом очень медленно обходит стол и останавливается рядом с преподавателем.

— Это правда? То, что ты сказал?

Бейн опускает голову, и этот жест лучше самых громких слов. Он хочет сделать шаг назад, но ему не позволяют.

Алек счастливо улыбается, прежде чем обхватить руками лицо Магнуса и прикоснуться губами к губам. Мистер Бейн всхлипывает, но не отстраняется.

И кто сейчас из них взрослый и мудрый?

Лайтвуд знает, что не пройдет и пяти секунд, как Магнус опомнится, постарается вырваться, а затем начнет читать лекцию о том, что это все неправильно, что так не должно быть, и Алек даже выслушает его для приличия. Выслушает и согласно покивает головой, но точно никуда не отпустит.

 

Часть 34. Малек

— Алек, этот гитарист с тебя глаз не сводит, — Изабель наклоняется ниже, чтобы в окружающем шуме можно было расслышать ее слова.

Алек молчит. Не ответил бы даже если к его лбу приставили пистолет, потому что сам не может смотреть ни на что другое, кроме высокой фигуры на сцене.

Зал улюлюкает и подпевает, а уголки губ Лайтвуда приподнимаются. Он знал, что этот концерт будет потрясающим.

* * *

Алек нащупывает маленький выключатель, и просторная спальня озаряется тусклым светом лампы с прикроватной тумбочки. Он не станет включать общий свет, потому что тогда точно не сможет сделать то, что собирается.

Алек любит музыку. Всегда любил, вообще-то. Мама рассказывала ему, что подпевать детским песенкам и танцевать он начал раньше, чем научился ползать. А папа в такие моменты посмеивался, тянулся за фотоальбомом с пожелтевшими страницами и, не обращая внимания на краснеющего от смущения сына, демонстрировал всем присутствующим малыша в одном подгузнике, замеревшего с открытым ртом на припеве очередной песни.

Никто не удивился, когда Алек привел на ужин гитариста с красными прядями в волосах и представил его как любимого мужчину, с которым они уже три месяца вместе.

Никто не удивился, когда они съехались.

Никто не удивился, когда поженились.

Изабель часто картинно вздыхала, привлекая внимание окружающих, и начинала рассказывать о сказочной жизни своего старшего брата.

Но сказки прекратили казаться непогрешимыми еще тогда, когда закончилось детство. И «долго и счастливо» на самом деле еще не конец, а лишь начало долгого трудного пути. Магнус стал для Алека всем. Радостью, счастьем, воздухом, жизнью. Они задыхались от близости, но не могли находиться порознь. Им не хватало ночи друг для друга, не хватало дня на звонки и sms, не хватало часов в сутках, чтобы надышаться настолько, что можно было бы сказать: я бы хотел пять минут побыть один.

А потом все закончилось.

Может быть, это произошло, когда Магнус перешел в другую группу?

Может быть, когда перестал появляться дома?

Может быть, когда на все вопросы ответом стало «Не выдумывай», а в телефонной трубке лишь длинные гудки?

Может быть, когда Магнус приходил домой, но их двоих все равно окружала тишина?

Алек любит музыку. Тишина — тоже музыка, но такую музыку Алек ненавидит. Потому что ее слишком много, слишком часто он оставался один на один с глухой тишиной лофта.

Может быть, путь к разрушению строился очень медленно, по крупинкам, но рухнуло все окончательно в один момент, вчера.

Вчера, когда Магнус не пришел на их годовщину, а Лайтвуд пытался убедить себя в том, что пять лет — не такая уж и важная дата. Надо просто задуть свечи, убрать билеты в Майями в дальний ящик и поужинать в одиночестве за столом, накрытым на двоих.

Вчера, когда он поднялся в эту спальню и окунулся в тишину.

А сегодня вещи из шкафа на удивление легко перекладываются в сумку. Уже даже почти не хочется бить кулаком в стену до тех пор, пока кожа не слезет с костяшек. Всего лишь это странное ощущение, словно он распластан на полу и придавлен каменной глыбой без возможности выбраться.

Серый свитер, затертый на сгибах локтей, несколько футболок, брюки… Темно-вишневый кардиган, подаренный Магнусом… Туда же, в сумку. И чувства, сжавшиеся в комок, летят вслед за вещами. Освободить полки несложно. Как жаль, что «несложно» только с ними.

Лайтвуду хочется ненавидеть. Одним щелчком пальцев изменить отношение к Бейну, закрыться в себе и больше никогда не показываться. Возможность этого приравнивается к возможности пешком дойти от Нью-Йорка до Луны.

Впрочем, Алек не звонит ему. Не сообщает о своем решении точно так же, как Магнус не сообщил о том, что пропадет на целых три дня. Набирает полную грудь воздуха и как мантру повторяет про себя: «Ему все равно, ему все равно, ему все равно. Он даже не сразу заметит, что ты больше не ждешь его в этой квартире». Но правда черными склизкими щупальцами пробирается внутрь: он — непроходимый трус, и ему очень страшно смотреть в глаза человека, любовь к которому долгое время затмевала все.

Алек закрывает сумку. Медленно ведет язычок молнии и старается не обращать внимания на дрожь в кончиках пальцев. Главное — не смотреть по сторонам, не оглядываться, потому что даже в неярком свете комната слишком их. Слишком наполнена воспоминаниями.

Картина, которую они купили во время медового месяца.

Полки, заполненные книгами по музыке.

Забавный будильник в виде гитары на тумбочке.

Забытой тряпочкой белая рубашка на спинке стула. Старая, но в то же время новая. Купленная уже давно, но надетая Магнусом всего пару раз.

Черт, даже оборачиваться не надо, чтобы воссоздать в голове комнату до последнего штриха.

Лайтвуд подхватывает сумку и щелкает выключателем. Выключает свет или целую маленькую жизнь, которая у него была здесь?

Он уже спускается на первый этаж, когда слышит, как поворачивается в замке ключ. Тишина пропадает, наполняется тихими и неуверенными звуками, а потом на пороге появляется он. Как и много раз до этого.

Усталый, с залегшими кругами под глазами. Преступно красивый даже в таком состоянии. Хочется бросить все, налететь, прижать к себе и забыться. Последние пять лет это ведь срабатывало, почему сейчас нельзя?

Потому что темные волосы с синими прядями взъерошены явно кем-то чужим, а тишина и неизвестность трех дней никуда не деваются.

Последние пять лет, наполненные счастьем и горечью. Последние пять лет, когда вся жизнь по кругу, как на детской карусели, но не на той, которая приносит радость. Адская вертушка, выжимающая все светлое.

Глупое сердце… Ему не объяснить всего сразу, оно еще долго будет болеть, биться под ребрами и пробуждать воспоминания, которые каплями горечи будут оседать на языке. Но тот шаг, который Алек собирается сделать, единственно верный.

Он не двигается с места, закрывает сердце на молнию и бросает его с обрыва, сжимает руки в кулаках и наслаждается тем, что от шершавых ручек сумки наверняка останутся отпечатки.

А еще он молчит, потому что незачем говорить, когда есть тишина. Она лучше слов. Тишина и сумка с вещами.

* * *

— Отлично отыграли, — Алек смотрит в глаза подошедшего к нему гитариста и чуть склоняет голову на бок.

— Я рад, что тебе понравилось, — лукаво щурится тот. — Я Магнус Бейн, а ты выпьешь со мной сегодня.

Не вопрос, а легкая констатация факта: он даже не меняет тон, когда переходит от своего имени ко второй части фразы.

Алеку это нравится.

Уже через час он сможет со стыдом опустить глаза и признаться себе, что влюбился, как какой-то неопытный подросток.

 

Часть 35. Малек

Когда делаешь ужасные вещи, просто необходимо, чтобы у тебя на плече сидел дьявол.

У Алека дьявола не было.

* * *

Густая кровь сочится из раны на боку, распространяя по душному помещению медный запах. Игла с ниткой легко протыкает кожу и стягивает края.

— Когда-нибудь удача изменит тебе. В твоём распоряжении десятки людей, которым мы платим, чтобы они бросались под пули, а ты всё равно лезешь, куда не просят, — бормотание под нос совершенно не мешает Изабель орудовать иглой.

Алек даже не морщится. Пуля едва задела, а Иззи снова всё драматизирует. Если начать считать шрамы на его теле, то, по сравнению с их количеством, даже число вещей в гардеробе сестры покажется незначительным.

— Алек! — дверь с громким стуком открывается, и на пороге возникает запыхавшийся Саймон. — У Джейса проблемы со сбором процентов, он срочно просит тебя приехать.

— Да вы издеваетесь надо мной? — Изабель сдувает со лба выбившуюся из высокого хвоста прядь и бросает гневный взгляд на Льюиса. — Ему как минимум до конца дня нужен постельный режим, а ты хочешь, чтобы он все бросил и потащился на другой конец города?

По глазам Саймона заметно, что он не согласен с таким явным преувеличением, но такое ей в лицо точно никто сказать не посмеет. Поэтому Саймон пожимает плечами и кивает на Лайтвуда.

— Решать вопросы синдиката — дело Главы.

— Делайте что хотите, — раздражение в голосе, кажется, можно потрогать рукой.

— Хей, — Лайтвуд перехватывает ладонь сестры и мягко сжимает её. — Всё будет хорошо, ты ведь знаешь. Просто подлатай меня, а вечером я буду как новенький.

Она тяжело вздыхает, но выполняет просьбу.

Длинный темный коридор со старинными картинами на стенах в доме Джейса навевает странные ассоциации с фильмами про мафию и киношные преступные организации. И как Эрондейл не чувствует себя здесь вторым Крёстным отцом?

Алек шипит сквозь зубы и держится за бинт, наверняка пропитавшийся кровью, когда поднимается по ступенькам.

Джейс выходит ему навстречу.

— Живой?

— Живой. Что здесь у тебя?

— Гэрри говорит, что мы просим слишком много, они не успевают сбывать столько товара, чтобы отдавать нам полную сумму.

Алек хмыкает.

— Гэрри-Гэрри… Наверняка, если бы он не пытался заключать сделки за нашей спиной, у него бы всего хватало, — жёсткая усмешка касается губ Лайтвуда. — Найдите мне его.

Джейс кивает и делает Клариссе знак подойти. Прежде, чем отдать распоряжения, он задерживается и тихо произносит:

— Как бы Изабель не преувеличивала, но она права. Даже Он не сможет защитить тебя от смерти.

* * *

Когда делаешь ужасные вещи, просто необходимо, чтобы на плече у тебя сидел дьявол.

У Алека его не было. Только Магнус, сын дьявола, замеревший за спиной темной тенью.

* * *

Кулак обрушивается на щёку Гэрри, и его голова дергается в сторону так, что по подвалу разносится тихий хруст. Если бы удар вышел сильнее, на совести Алека стало бы одной сломанной шеей больше.

Костяшки уже горят от частых и сильных ударов, но Лайтвуд бьет ещё. Ему нравится эта ноющая боль и капли чужой крови на ладонях и на тёмной футболке. Он наслаждается тихими стонами и клятвами верности, срывающимся с запекшихся губ пленника.

Джейс и Саймон, подпирающие дверь, переглядываются между собой и снисходительно хмыкают. Гэрри был одним из приближенных к синдикату, но все знают, что даже долгое сотрудничество не защитит, если ты позволил себе лишнее. Конечно же, тайные сделки Гэрри не были тайной для Алека. Ничего из происходящего в его городе не могло остаться незамеченным, просто на что-то он закрывал глаза. Но открытую ложь простить не мог.

Алек отбрасывает со лба челку и вытирает пот, оставляя на коже следы крови. Может, сейчас он и похож на мясника, но ему плевать.

— Ты сотрудничал ещё с моим отцом, Гэрри, — ледяные нотки в голосе заставляют привязанного к стулу мужчину задрожать. — У тебя был кредит доверия, которым почти никто не может похвастаться.

— Алек, пожалуйста, — разбитые губы подчиняются с трудом, и извинения похожи на помехи в неисправном телевизоре. — Я не хотел.

— Единственное, что я требовал: отсутствие лжи. А это — ложь.

Лайтвуд замахивается для очередного удара, который, возможно, мог стать последним для Гэрри, но в этот момент за его спиной раздается тихое потрескивание.

Алек закусывает губу и старается сдержать счастливую улыбку. Сбоку хлопает дверь — Джейс и Саймон не любят мешать, когда появляется Он — а Гэрри начинает трясти еще сильнее.

— Снова мараешь руки, Александр? — ласковый, завораживающий голос мягко касается затылка и вызывает волну мурашек.

— Мне это нравится, ты же знаешь, — он не оборачивается. Только опускает руки и, не сдерживая себя, улыбается.

— Знаю. Поэтому мне так нравишься ты, — Магнус резко разворачивает Алека к себе и налетает на его губы. Не поцелуй, а почти звериный укус, грубый, причиняющий боль, но невероятно сладкий.

Бейна не было целых три дня, они успели друг по другу соскучиться.

Зубы стукаются о зубы, языки сплетаются, руки хаотично двигаются по спине, плечам и предплечьям в отчаянном порыве оказаться ещё ближе и превратиться в единое целое. Нигде Алек не чувствует такой силы, наполняющей каждую клеточку тела, как рядом с Магнусом. Сила, смешанная с желанием.

— Не убивай его, — Бейн отрывается от губ Лайтвуда и тяжело дышит. — Долгим партнерством не разбрасываются, а после случившегося его верность станет образцовой.

Алек бросает взгляд за спину и брезгливо рассматривает тело Гэрри, который всё же потерял сознание от боли или шока, испытанного при возникновении Магнуса.

— Уверен?

Бейн чуть щурится, обхватывает ладонь Алека и подносит её к губам. Предвкушающе причмокивает губами, прежде чем втянуть в рот подушечку указательного пальца, чуть прикусив зубами фалангу. У Лайтвуда разве что коленки от этого не подкашиваются.

Теплый влажный язык обводит подушечку пальца, слизывает кровь, и Магнус прикрывает глаза, смакует и наслаждается чужой жизнью в этой бордовой жидкости.

— Уверен.

Алек чуть замедленно кивает, лихорадочно облизывает свои губы, но даже не замечает этого, потому что не может оторвать восхищенного взгляда от прекрасного воплощения тьмы, стоящего напротив. Если Бейн говорит, что убивать не стоит, значит, так оно и есть. Его советы всегда приводят к отличным результатам.

— Пойдём отсюда. Скажи своим привести Гэрри в порядок, а ты заслужил отдых. Но сначала…

Магнус пробирается пальцами под край футболки и проводит ладонью по боку Алека. Рана под бинтом затягивается.

* * *

У Алека не было дьявола, только его сын. Тот, кого он подчинил себе.

Тот, кому подчинился сам.

 

Часть 36. Малек

Мистер Пол Джонсон напевает под нос и подпрыгивает от нетерпения, доставая из внутреннего кармана длинного коричневого пальто связку с ключами. Сегодня его не раздражает громкая музыка из квартиры сверху, под которую только дьяволам на балу плясать, и даже потертая плитка лестничной клетки не кажется удручающей.

Он заходит в квартиру в наилучшем расположении духа.

— Котик, это ты? — высокий, почти фальцетом, голос жены доносится с задымленной табачным дымом кухни.

— Я, милая.

Мистер Джонсон захлопывает дверь и наклоняется, чтобы развязать шнурки на ботинках. Со стороны длинного коридора доносится шарканье мягких розовых тапочек по паркету. Высокая, худосочная миссис Джонсон приближается к мужу, принимает пальто у него из рук, при этом испепеляя, наверное, тридцатую сигарету за день, и делает очередную затяжку.

— Как работа?

— Отлично, просто отлично, дорогая, — мистер Джонсон подхватывает жену на руки и, хихикая, кружит её. — Я так тебя люблю.

От удивления она выпускает сигарету из желтовато-бледных пальцев.

— Пол, ты с ума сошел? А если ковёр загорится? — миссис Джонсон бьёт мужа по плечам и пытается вырваться.

— Ну и пусть загорится! Мы с тобой теперь знаешь, как заживём? — мистер Джонсон счастливо улыбается, демонстрируя все двадцать восемь своих зубов, половина из которых блестят позолоченными коронками.

У него перед глазами всё ещё стоят два сегодняшних знакомства, одно из которых чуть не стоило ему жизни, зато другое перевернуло всё с ног на голову. Милый мальчик лет двадцати с большими ореховыми глазами в больнице, наверняка какой-то интерн, объявивший, что опухоль Пола Джонсона уже неоперабельна. И очень странный молодой человек с дурацкими желтыми линзами, оказавшийся спасением… Пол никогда бы не доверился такому типу в обычном состоянии, но почему-то после всего одной порции виски его мягкий голос казался слишком умиротворяющим, чтобы не поддаться на уговоры и не подписать какую-то бумажку.

Впрочем, не зря.

Всего лишь одна подпись, а взамен — обещание долгой, богатой жизни.

Наверняка, этот с линзами был каким-то волшебником. Да, добрым волшебником из сказки.

* * *

На другом конце города изящная рука в чёрной кожаной перчатке ставит очень лёгкую, но очень ценную шкатулку на полку, в ряд к сотне других таких же шкатулок.

— Мы сегодня отлично поработали, — Алек подходит к Магнусу со спины и кладёт подбородок ему на плечо. Его глаза загораются странным светом при одном взгляде на эту длинную полку.

— Верно, Александр. Он чуть не сорвался, но…

— Но никто не может противостоять силе твоего убеждения, — с усмешкой на губах пародирует обычную фразу своего скромного напарника.

— Ну, ты же не смог, — Магнус резко разворачивается и захватывает в плен неожидающие такой подставы пухлые губы. Впрочем, они не против.

С полки доносится тихий звон. Крышка пару раз дергается, но замок держит крепко.

Алек отрывается от желанных губ, но не может отвести от них взгляда, даже когда хлопает ладошкой по чёрному бархатистому боку последней шкатулки.

— Тише, ты скоро привыкнешь.

Влажный, жаркий, чуть приоткрытый рот притягивает магнитом, и Алек со стоном сдается. Он и не сомневался в успехе сегодняшней операции, ведь Магнусу невозможно отказать.

Содержимое шкатулок тяжело вздыхает и забивается ещё глубже в гудящую всеобъемлющую пустоту.

* * *

Двенадцать часов назад.

Даже ранним утром Лондон живет своей серой английской жизнью. Алек захлопывает дверь автомобиля и неторопливо облизывает губы: пробует спёртый густой воздух, насыщенный запах выхлопных газов, скрип шин по асфальту и… чувства. Их слишком много. Но на то это и крупный город.

Дверь со стороны пассажирского сидения так же захлопывается с лёгким щелчком. Магнус усмехается.

— Я знаю, ты не любишь столицы, но мы здесь ненадолго, обещаю.

Алек фыркает себе под нос.

— Да, я помню, мистер Пол Джонсон, пятьдесят лет, рак… Справимся за пару дней.

— А я думаю, что за один.

Зрачки Бейна окрашиваются в золостисто-жёлтый. Он почти мгновенно возвращает им привычный и ничем не выделяющийся коричневый цвет, но Алек успевает разглядеть острые иголочки азарта.

— Поспорим? Если проиграешь, то город для следующей крупной катастрофы выбираю я, — Магнус явно наслаждается ситуацией.

Алек чувствует, как прозрачно-голубой цвет на секунду перекрывает ореховый. Густые тёмные брови задумчиво сходятся на переносице.

Он слишком любит катастрофы, даже если это небольшая авария на десять-пятнадцать смертей. Мечущиеся, ничего не понимающие души, которые буквально прыгают в руки, без всяких сделок и ожиданий — истинный деликатес… И Алек уже давно хотел вернуться в Питтсбург.

Желание сыграть берёт верх.

— Идёт. Сегодня у мистера Джонсона приём у лечащего врача…

— У врача, который по счастливой случайности остался дома с больной собакой.

Глаза не меняют цвет, но и без этого остаются демоническими.

 

Часть 37. Малек

Алеку Лайтвуду двадцать пять, и за свою жизнь он был знаком со многими коллекционерами: кто-то собирал марки, кто-то — старинные монеты, кто-то — цветные шнурки от кроссовок.

　　— Александр, отмени встречу в два, — шоколадные глаза прожигают, превращают кровь в бегущую по всему телу лаву. Она обжигает и убивает изнутри. — Я буду занят, — рука с черным маникюром поглаживает по коленке очаровательную брюнетку.

　　Алеку Лайтвуду двадцать пять, и он ассистент коллекционера.

　　— Хорошо, мистер Бейн.

　　Магнусу Бейну тридцать три, и он начал свою коллекцию в пятнадцать. Сначала даже не осознавал этого, делал то, что нравится, и не задумывался о последствиях. Рыженькая Кэтти, блондинка Камилл, высокий брюнет Ричард, поджарый шатен Стэн. Потом перестал запоминать имена, просто ставил галочки в ежедневнике.

　　Алек прекрасно видел это, потому что сутки напролёт проводил в обнимку с ежедневниками мистера Бейна.

　　Просто понял, что именно он видел уже тогда, когда стало слишком поздно.

　　Попал на крючок, потерялся в завораживающем взгляде, потерял себя под нежными прикосновениями, забылся от хрипловатых, возбуждающих ноток в голосе всякий раз, когда звучало «Александр».

　　Он и сейчас забывается.

　　Магнусу Бейну тридцать три, и он коллекционирует влюблённые в него сердца. Меняет их, как дамы перчатки. Берёт одно, разворачивает обёртку, заглядывает внутрь, изучает человека досконально и выведывает все тайны. Просто забавляется, записывая после в ежедневник всё то, что успел узнать. Чем больше фактов, тем дороже считается экземпляр. Под Алека Лайтвуда у него отведено целых три страницы, которые всё ещё заполняются, ведь отпускать от себя такую интересную, чистую душой редкость он не намерен.

　　Алеку это тоже известно, но он уже отдал своё сердце, а без него уйти не может.

　　— Александр, вызови нам такси, — за мистером Бейном следует та самая очаровательная брюнетка, озаряя холл широкой улыбкой. — В «Даниель», пожалуйста.

　　В любимый ресторан мистера Бейна, конечно же. В отель они сегодня не поедут, хотя девушка уже согласна на всё, — так совсем не интересно.

　　Перед тем, как двери лифта захлопываются, он оборачивается:

　　— Скоро вернусь.

　　Алек ненавидит себя, но всё равно улыбается.

　　Мистер Бейн мог похвастаться званием коллекционера с большой буквы. У мистера Бейна было столько сердец, что хватило бы на открытие нового музея. Вот только одного сердца у него не было — своего собственного.

 

Часть 38. Малек

　　Сигаретный дым, удушающий запах и тлеющий в длинных пальцах огонек.

　　Его образ преследует меня повсюду, куда бы я ни пошел. Даже в полной темноте или с закрытыми веками я продолжаю видеть этот мазохизм в чистом виде, убивающий себя затяжкой за затяжкой.

　　Я ненавижу сигареты в его пальцах и его самого, когда он курит.

　　Он говорит, что дым для него ничего не значит. Смеётся, втаптывает в землю окурок носком ботинка из крокодиловой кожи — наверное, даже не замечает сожалеющего взгляда, брошенного под ноги — а потом смеётся ещё громче и целует.

　　Горько-ядовитое касание губ, привычное и родное, стремящееся в чем-то убедить.

　　Сигарета для него ничего не значит?

　　Он выбирает меня?

　　Ложь. И то, и другое.

　　Но я всё равно останусь рядом. Не смогу уйти.

　　Слишком много для меня значит его присутствие. Когда он со мной, я одновременно теряю и нахожу себя. Не знаю, как объяснить точнее. Просто одна моя часть, та, которая отдана ему, оказывается на месте. И плевать, что у других начинается паника.

　　Так будет до тех пор, пока он не прикажет мне убраться подальше. Хотя, может быть и тогда это не закончится.

　　Мы с ним часто играли в ассоциации, когда ещё не переступили ту незримую грань и поддерживали дружеские отношения. И иногда он спрашивал, играючи и слегка флиртуя, между «вулканом» (на который я неизменно отвечал «взрыв», а он парировал «страсть») и детством (на которое я отвечал «книги», а он бурчал в ответ «зануда» и заканчивал игру): «А я?».

　　Поправлял рукава пиджака и быстро облизывал верхнюю губу.

　　А он… Он всегда любил курить, сколько я его помню. У меня не было других ассоциаций.

　　Или их было слишком много? Тёплое долгожданное весеннее солнце, от которого просыпается желание жить. Лёгкий ветерок в зной. Заветная мечта, к которой стремишься всю жизнь.

　　Я ненавижу сигареты в его пальцах и его самого, когда он курит, но не могу оторвать взгляда. И кто ещё здесь мазохист? Я смотрю, как его губы обхватывают фильтр — он тянет, тянет, тянет… И выпускает дым в воздух.

　　Ловлю себя на мысли, что хочу превратиться в этот дым.

　　Выхожу на балкон, даже не подумав о том, чтобы накинуть поверх рубашку, и подхожу к нему. Резко разворачиваю к себе и целую. Вдыхаю дым.

　　Травлюсь им.

　　Травлюсь ими.

　　И с усмешкой отмечаю, как сигарета падает на пол.

　　Я понимаю, почему ненавижу сигареты в его пальцах и его самого, когда он курит. На месте этой зависимости должен быть я.

　　Он целует влажно, тепло и страстно. Прикусывает мою нижнюю губу и толкает внутрь квартиры на третьем этаже длинного безликого дома. Подальше от острого ветра. Поближе к спальне.

　　А утром он уйдёт — быстро соберет вещи и забежит на балкон, чтобы оставить свежий окурок в пепельнице.

　　Когда-нибудь наступит такое утро, когда он привычно уйдёт, и я закурю.

　　А потом спрошу себя: почему раньше не заменил одну отравляющую зависимость другой?

 

Часть 39

— Что ты со мной сделал?! Верни всё назад!

— Я? Я просил принести смесь трав в прозрачной банке с чёрной крышкой со второй полки, а ты что сделал?

— Я и принёс. Смесь трав в прозрачной банке с чёрной крышкой с…

— Самой верхней полки!

— Ну если бы ты предупредил, что может случиться такое, я бы был внимательнее.

— Если бы ты думал головой…

— Моя голова…

— Не предназначена для того, чтобы думать?

— Мне и без твоих нравоучений… Магнус, я повторяюсь, верни всё назад!

— Мне будет легче придумать, как это сделать, если ты прекратишь мельтешить перед глазами, Шелдон.

— Саймон!

— Это сейчас не имеет никакого значения.

— Спасибо, что напомнил! Я же теперь даже не Саймон.

— Сядь и успокойся.

— Успокоиться? Ты предлагаешь мне успокоиться? Я должен быть в Дюморте через полчаса, меня ждёт Рафаэль и…

— Да-да, я помню, что ты готовил ему сюрприз на годовщину, и вот к чему это привело.

— Как я должен идти туда в таком виде?!

— Напомнить тебе, что у меня сегодня ужин с Александром и Маризой? Очень важный ужин, а я…

— Что ты?

— Уже сотни лет не желал так сильно кого-нибудь укусить. Ты думаешь, я рад снова оказаться в теле вампира? Да ещё и недавно обращённого.

— Такое уже было?! И ты забыл предупредить?

— У вас с Рафаэлем одна внимательность на двоих. Буду надеяться, что и у тебя это с возрастом пройдёт. А сейчас помолчи и дай мне сосредоточиться. Успокой Мяо, а то ко мне он сейчас точно не подойдет.

* * *

— Придумал?

— Нет.

— А сейчас?

— Нет.

— А сейчас?

— Если ты будешь спрашивать каждую секунду, ничего не изменится. Я стараюсь, как могу.

— Я должен был быть уже в Дюморте… Кстати, твой кот на самом деле милый, когда не шипит на меня.

— …

— А еще у тебя волосы вкусно пахнут.

— …

— Погоди… А я ведь могу пользоваться твоей магией сейчас?

— Шелдон…

— Вжух!

— Шелдон!

— Вжууууууух!

* * *

— Магнус, ты здесь? Ты не пришел сегодня, и я… Рафаэль?

— Лайтвуд.

— Что ты здесь делаешь? И… Что это? Почему Магнус в костюме… Монаха со светящейся палкой?

— Это джедай, Лайтвуд. И вообще-то в костюме сейчас не совсем Магнус.

— Что?!

 

Часть 40. Малек

Он снова здесь.

Потёртая одежда, ботинки, от одного из которых отваливается подошва, и въевшиеся в кожу следы сажи. Так выглядят все работники шахт, все бедняки, проводящие под землёй большую часть своей жизни.

Лишь поздним вечером они возвращаются домой, чтобы немного поспать. Все. Почти все. Кроме этого совсем ещё юного парнишки с впалыми щеками и огромными ореховыми глазами на пол лица.

Он каждый вечер приходит сюда и заглядывает в витрину. Пробегается глазами по полкам с товаром, задерживается на самых дешёвых, а потом тянет руку в карман, в котором звенят скудные монетки.

Видимо, их не хватает.

Он с грустью вытаскивает руку из кармана и приваливается спиной к кирпичной стене магазина, но никогда не уходит. Смотрит украдкой. Но стоит Магнусу посмотреть в ответ, как он тут же прячет глаза.

Странный.

Когда он сидит за стеной, в магазин почти никто не заходит. Не хотят даже проходить мимо бедняка. Но у Магнуса никогда не поднималась рука его прогнать.

У парнишки очень красивые черты лица, сильные руки и пронизывающий взгляд. А голос… Магнус лишь раз слышал, как он говорит. Это было что-то вроде «лом», или «зов», или «куб».

Никому ненужное слово, которое можно найти на свалке.

Но эти низкие нотки, чуть подрагивающие, но от этого ещё более завораживающие, приходят во сне.

Магнус не прогоняет его не потому, что не может, а потому, что не хочет.

Он несколько раз за те долгие часы, что этот парнишка проводит у магазинчика, останавливает себя в последний момент. Мысленно ловит за рукав и одёргивает. Возвращается к кассовому аппарату и начинает пересчитывать деньги.

В конце концов, что из этого выйдет?

Да, Магнус работает в окружении слов, но он всего лишь продавец. Он отдаёт редкие экземпляры богачам, смотрит, как в потных ладошках пропадает «счастье», «солнце», «радость», «свет».

Иногда покупатели сразу же пользуются своим приобретением. Быстренько выплёвывают слово в воздух и, гордые, бегут дальше по своим делам.

Магнус не очень любит таких клиентов, сколько бы денег в кассу они не приносили.

Намного интереснее наблюдать за теми, кто приходит сюда очень редко, иногда вообще раз в год, на свой день рождения, и выбирает из экземпляров попроще. А когда покупают «море», «фею» или «шляпу» смакуют их, как очень редкую сладость. Или прячут за пазуху и бегут домой.

Этот парнишка ни разу не заходил. Был из той части населения, которые копят на одно единственное слово десятки лет. Обычно они довольствуются обрывками, объедками со свалки. Иногда там, среди выкинутых предлогов и нелепых окончаний, можно найти «мох», «звон», «клёв».

Магнус сглатывает и вновь бросает взгляд за стекло. На этот раз ореховые глаза смотрят на него дольше обычного прежде, чем уставиться в землю.

* * *

Это случается в третью неделю осени. Ноги в рваных ботинках переступают порог магазина и подходят к прилавку. Останавливаются перед кассовым аппаратом и неловко мнутся.

Руки не пытаются ничего украсть.

Ореховые глаза изучают пол.

— Добрый день, что вас интересует? — улыбка Магнуса трескается. Он привык говорить. Наверное, поэтому и пошёл работать сюда. Как работнику, ему в начале каждого дня выдавалось несколько заготовленных фраз.

Но на этот раз говорить почему-то было… странно? Стыдно.

Но парнишка улыбается. В его глазах мелькает что-то похожее на восхищение, а может Магнус просто выдает желаемое за действительное.

А затем он засовывает руку в карман и вытаскивает увесистый мешочек со звенящими монетами. Глаза Магнуса сами ползут на лоб.

Там целое состояние! Хватит на несколько десятков дешёвых слов и на десять элитных.

Это последнее, что он ожидал увидеть.

Парнишка наклоняет голову на бок и смотрит с прищуром. Ухмыляется. Наслаждается произведенным эффектом.

Магнус напоминает себе, что надо выполнять свою работу.

— У нас есть разные слова, можете выбрать. Я проконсультирую вас по любому из них.

Парнишка молчит. Он вытягивает руку вперёд и показывает на самую верхнюю полку. Там, где стоит самый дорогой экземпляр магазина. Да и всего мира.

Магнус втягивает воздух сквозь зубы. Его обуревает слишком много эмоций, от удивления до понимания и мандража. Никогда ранее он не продавал это. Всегда думал, что оно стоит там как экземпляр в музее — «можно смотреть, нельзя трогать».

Он всё ещё не может справиться со своими чувствами, когда считает монетки. Сто один, сто два, сто тридцать восемь золотых. С каждой монеткой приходит осознание, что их не хватает. Здесь определённо больше половины, но всё равно не достаточно.

Магнус считает медленно, его мысли скачут по комнате, пока не останавливаются напротив, рядом с этим странным парнишкой. Решение приходит мгновенно.

Он сгребает монеты и складывает их в кассу, а затем снимает то самое слово и отдает его.

Его прошибает ток, когда руки соприкасаются.

Чистая, ухоженная кожа.

Грязная и грубая ладонь.

Магнус резко отдёргивает руку и опускает взгляд.

Интересно, как парнишка его потратит? Может быть, скажет родителям? Или той маленькой темноволосой девочке, которая иногда приходит вместе с ним. Или… Или есть очень важный человек? Почему-то от этих мыслей становится грустно.

Он не знает, как будет платить за аренду, или что скажет своему работодателю. Но почему-то ощущает себя счастливым.

А парнишка не уходит. Стоит, ждёт, пока Магнус вновь посмотрит на него, а когда это случается, уже не отводит взгляд.

Он медленно тянет за ленту упаковки.

Сердце Магнуса начинает биться о ребра. Он облизывает резко пересохшие губы.

Парнишка ловит яркое слово в кулак и улыбается. Свет просачивается сквозь кожу, внутрь, бежит к самому сердцу.

Парнишка широко улыбается и открывает рот.

— Люблю.

Большие ореховые глаза лучатся нежностью. Она появилась только что, или была и раньше?

Магнус молчит — в арсенале заготовленных слов для продавца не найти ответа — просто смотрит в ответ и улыбается.

Впрочем, слова им больше не нужны.

 

Часть 41. Малек

Александр Гидеон Лайтвуд. Идеально прямая спина, чуть нахмуренные брови и складочка на переносице. Всегда крепко сжатые губы и серьезный — из-за давящего груза ответственности — взгляд. Возможно, он слишком много думает, но потому лишь, что не может иначе.

Александр Гидеон Лайтвуд носит форму сумеречного охотника и гордится ей.

Когда он отправляется на задания, в его руках всегда лук, а за спиной — колчан. Как лучнику, ему нет равных. Стрелы, выпускаемые уверенной рукой, всегда попадают в цель, прямо в демонов, уничтожают их одного за другим.

Сумеречный охотник. Глава Нью-Йоркского института.

Лайтвуд. Сын Роберта и Маризы Лайтвуд. За свою историю их семья то превозносилась, то падала ниже некуда, но все равно осталась на плаву. Старший сын, наследник. Один из тех, кто предал кровь, заключив союз с нижнемирцем.

Он сидит в кресле рядом с Робертом с таким видом, что может просидеть так еще пару лет, и взирает на окружающих с легким пренебрежением.

Лайтвуд носит строгие пиджаки, классические рубашки и черные брюки с идеально отглаженными стрелками.

Сумеречный охотник. Потомок древней и могущественной семьи.

Алек. Верный брат, который всегда придет на помощь. Иногда излишне упертый и уверенный в своей доброте. Алек всегда хочет лучшего для тех, кого оберегает.

На нем тренировочная форма или легкая футболка с коротким рукавом. Он расслабленно откидывает голову на спинку дивана и улыбается.

Сумеречный охотник. Брат. Парабатай. Друг.

Александр. Растрепанный после сна и какой-то мягкий. Он бросает взгляд на сиротливо лежащую возле камина футболку и проходит мимо. Прижимается обнаженной грудью к спине Магнуса Бейна, прикрывает глаза и вдыхает родной запах.

Сумеречный охотник. Александр.

Магнус для него — это спокойствие и доверие в чистом виде. Такое светлое, прозрачное и чуть поблескивающее на свету.

Магнус — это вино, в котором кислота и сладость сплетаются в идеальный водоворот сложного, многогранного вкуса.

Магнус — это дом, в который хочется возвращаться.

Магнус — это вся его жизнь.

И немного больше.

 

Часть 42. Малек

Вот сейчас.

Ещё немного.

Пару мгновений и…

Это очень похоже на карусель.

Я откидываюсь на спинку дивана и чувствую, как улыбка тянет губы. Не сопротивляюсь. Пусть будет, если хочет. Сейчас слишком хорошо, чтобы думать о чём-то: перед глазами всё кружится, танцует, в голове в тугие спирали заворачивается белый туман.

Открываю рот и пытаюсь втянуть воздух. Не понимаю, работают ли лёгкие.

Дышать как не получалось, так и не получается.

Музыка громко бьёт по ушам, люди двигаются туда-сюда, туда-сюда, то замедляются, то начинают бегать из угла в угол.

Как на настоящей карусели.

Напоминаю себе, что всё это происходит за стеной, в соседней комнате, но вряд ли до одурманенного разума это дойдёт. У него сейчас размыты грани реальности. Как же я его понимаю…

Эта доза была более ожидаемой, чем предыдущая. А предыдущую я ждал сильнее прежней. И так каждый раз. Когда уже кажется, что вот он — предел, оказывается, что потребность может быть куда сильнее.

Кто-то дотрагивается до руки. Я моргаю и сбрасываю с глаз одурманивающую плотную плёнку.

Я в комнате. В своей комнате. В гостиной продолжается вечеринка, а я…

Александр, точно.

Он пришёл. Как всегда.

Он был прекрасен. Как всегда.

Я повёл его в спальню, наплевав на гостей. Как всегда.

На песочного цвета ковре разброшена одежда. Простыни собрались в углу кровати и маскируются под невысокие холмы в пустыне. Окно распахнуто настежь, чтобы впустить воздух.

Кажется, у меня всё же получается дышать, если я ещё не умер.

Я поворачиваю голову и натыкаюсь на изучающий взгляд глубоких ореховых глаз. Александр лишь слегка захмелел. На моей памяти он ни разу не напивался так, чтобы не стоять на ногах. И никогда не кололся.

Иногда я задаю себе вопрос: «Что же он вообще делает здесь почти каждую ночь?»

Но он прижимается ко мне так близко, пробегается пальцами по предплечью и доверчиво заглядывает в глаза. Улыбается уголками губ и целует.

Обычно после этого я вспоминаю ответ на свой вопрос.

Александр хорош собой, наивен и безумно влюблён. Он хочет помочь мне выбраться, наплевав на все протесты. Он с ненавистью косится на остатки белого порошка, на выброшенный мной шприц и хмурится. Но пытается это скрыть и пододвигается ко мне ближе, притягивает к себе для поцелуя.

Его обнажённая кожа как разжигающая страсть спичка.

В этот раз всё даже ярче, чем в предыдущий. Голова гудит, эмоции на пределе, всё вокруг сворачивается в тугой клубок, чтобы вспыхнуть ярким салютом на самом пике. Капельки пота. Сброшенные на пол подушки и простыни. Хриплые стоны.

Гости начинаются расходиться.

Не из-за нас, нет. Просто кого-то ждёт жена, кого-то — дети. Кому-то нужно прийти в себя к утру, чтобы удивить начальника и заслужить повышение.

Александр смотрит на меня и спрашивает:

— Можно мне остаться? Тебе явно нужна будет помощь со всем этим мусором.

Как всегда.

— Не стоит.

Как всегда.

Он отворачивается слишком быстро, и я почти вижу, как он закусывает губу. А потом тянется за джинсами.

Едва его кожа перестает соприкасаться с моей, как я снова оказываюсь в водовороте, на быстрой карусели, только на этот раз вокруг не эйфория, а дикое желание снова почувствовать себя человеком. Мне нужна ещё одна доза.

Эта карусель вовсе не напоминает детское развлечение. Скорее уж круги ада, из которых выбираются единицы.

И в этом водовороте лишь один человек не был расплывчатым. Тот, кто сейчас подошёл к двери, чтобы уйти, как я попросил.

Как всегда.

Александр оборачивается в последний момент и грустно улыбается. Он придёт завтра.

Наверное, я бы даже мог полюбить его.

В другом месте, в другом времени.

В другой жизни.

 

Часть 43. Малек

Отблески на ноже совсем не такие, как при свете дня.

Он ведёт рукой и наслаждается переливом от багрового до иссиня-чёрного. Тёплые капли соскальзывают с лезвия, скатываются по рукам, затекают между пальцев и капают на землю. Впитываются.

Кажется, он где-то читал, что кровь — неплохое удобрение.

С отвращением смотрит на приоткрывшийся в немом крике рот и распахнутые глаза. Снимает маску, тщательно вытирает её и нож и кладёт рядом с телом.

Он свободен. Вот прямо сейчас. С этого момента. Он свободен.

* * *

— Детектив? — Алек не успевает переступить порог участка, как к нему бежит новенький блондинчик с зализанными волосами. Кажется, его зовут Джейс. — Детектив, вам ещё не сообщили? Нашли новое тело.

Словно в подтверждение его слов в кармане начинает вибрировать телефон.

— Ну, видимо, сейчас и сообщат. Всё, как всегда?

— Да, кисти рук и половые органы отрублены, маска и нож лежат рядом. На этот раз в Манхэттэне.

Алек удивлённо дёргает бровью.

— Охрана? Сигнализация?

— Проигнорированы, как всегда. Охранника ударили по голове, но он уже пришёл в себя. Вы поедете?

— Конечно, какой именно…

— Лайтвуд!

Не успевает Алек договорить, как из кабинета напротив высовывается голова Катарины Лосс.

— Зайди ко мне.

— Но, капитан, вы же слышали, нашли очередную жертву Карателя, я должен быть…

— Алек, — она переходит на более спокойный тон, и это так странно, что он замирает с открытым ртом и поднятой рукой. — На место уже выехали Тэсса и Саймон. Зайди ко мне, это важно.

— Есть, — отзывается слегка заторможено и с сожалением смотрит на лифт. За все эти годы он не пропустил ни одного тела, оставленного Карателем, изучил каждый его жест, каждый труп. Ещё чуть-чуть — и он бы его поймал. Но приказ — есть приказ.

Он доходит до кабинета и останавливается в дверях, потому что в углу в большом кресле сидит мальчишка. Лет 16–17, не больше. И одно это уже странно — капитан обычно к себе никого не пускала, — но останавливается Алек не из-за этого: его чуть не сбивает с ног растекшееся по всему помещению горе и какая-то немая ярость.

Капитан, как всегда подтянутая и напряжённая, в белом брючном костюме и с заплетёнными в тугую косу тёмными волосами, подходит к нему. Так близко, что видно, как у неё трясутся пальцы.

— Детектив, это Магнус Бейн. Сегодня ночью… — она сбивается, и Алек готов поспорить, что видел такое выражение на её лице только раз. Очень много лет назад. — В дом к его семье пробралась банда, решившая немного позабавиться, — откашливается, смотрит на парнишку и понижает голос. — Его родителей забили кочергой от камина, брата и сестру изнасиловали и задушили. Он нашёл их, когда вернулся от друзей. Нашёл всю семью.

Алек каменеет. Очень медленно по его телу расползается лёд, впивается холодом в ноги, торс, руки, и вот уже пальцы начинают дрожать. Перед глазами слишком яркими картинками проносятся воспоминания. Последние слова капитана он слышит словно сквозь толщу воды:

— У него ещё не брали показания, он молчит. Алек, только ты сможешь достучаться до него, — она дотрагивается до его плеча, и этот жест делает только хуже.

Алек моргает, чтобы прогнать начинающую набегать на глаза тьму. Сжимает кулаки и берёт себя в руки. Смотрит на парнишку… Магнуса Бейна… уже совсем другими глазами. Видит там не просто пострадавшего, а себя самого много лет назад.

— Не думаю, что стоит вести его в допросную. Поговорите здесь… — капитан бросает взгляд на Магнуса. — Если он тебе что-то скажет. Оставлю вас.

И она выходит, запирая Алека наедине с болью и потерей другого человека. С его собственной болью и потерей.

Алек подходит к Магнусу, с каждым шагом чувствуя, как воздух всё сильнее давит на плечи. Такой тяжелый, что вот-вот раздавит.

Расплющит.

— Магнус, здравствуй. Я — детектив Лайтвуд, мне надо задать тебе несколько вопросов, — стандартная речь, только в голосе оскомина. Приходится откашляться.

Никакой реакции. Алек опускается напротив Магнуса на корточки и дотрагивается до руки.

И тогда он вздрагивает. Как будто только что проснулся от сна и понял, что всё ещё жив. Поднимает взгляд и чуть не откидывает Алека одним этим на другой конец комнаты. Настолько оглушающая пустота в этих раскосых глазах, где нет даже намека на слёзы.

— Детектив, — и голос такой же пустой. — Я ничего не видел. Кроме трупов всех, кого любил. Представляете, каково это — вернуться, и понять, что теперь ты один? Рафаэлю было всего семь. Семь… — сжимает руки в кулаки и прикрывает глаза.

— Я понимаю, что тебе тяжело, Магнус…

— Понимаете? — даже голос не повышает. Просто шипит змеёй, и от этого мурашки бегут по спине. — Понимаете?! Вы не сделаете ничего, как и всегда. Не найдёте их. А даже если и найдёте, то они выйдут на свободу через пару лет. Я ничего не скажу. Я отомщу. Сам.

— Это не лучший выход. Тебе нужна помощь…

— Мне нужна месть. И если вы скажете своему капитану, что я хочу найти их, что мне нужно к психиатру, то я буду всё отрицать.

Алек щурится и подавляет желание вскочить на ноги и разбить что-нибудь… Желательно, пару стёкол и голову того, кто натворил такое с мальчишкой.

Но он уже это проходил.

Он принимает решение быстро и почти не раздумывая.

— Магнус, я правда понимаю. Разговор останется между нами. А сейчас я выйду и скажу, что тебе плохо и нужно в больницу.

Магнус молчит. У него дёргается губа, и он точно хочет ответить отказом, но что-то в лице Алека заставляет его молчать.

Умный мальчик.

— Но мы поедем не в больницу. Я покажу тебе кое-что.

* * *

Алек щёлкает выключателем и заходит в подвал собственного дома. Дома, который после всех судебных тяжб удалось всё же вернуть. Дома, в гостиной которого пятнадцать лет назад лежали тела Роберта, Мариз и Изабель.

— Проходи, Магнус, — он пропускает его вперёд и закрывает дверь. Даже не удивляется абсолютному бесстрашию мальчишки, потому что понимает: боятся те, кому есть, что терять. А у Магнуса только пустота. — Мне было чуть меньше, чем тебе, когда моих родителей и сестрёнку убили на моих глазах. Не знаю, почему меня оставили в живых, но тогда я думал, что лучше умереть, — останавливается на ступеньках и выдерживает тяжёлый взгляд, которым одаривает его Магнус. — Я же говорил, что понимаю.

Магнус кивает и спускается дальше.

— И я тоже хотел только одного: отомстить. Поэтому и пошёл в полицию… Потом был суд. Из всей банды посадили только двоих. Ещё шестеро осталось на свободе, их даже не выследили. Аккуратнее, здесь надо пригнуться. Дверь слева.

Он останавливается за спиной замеревшего Магнуса.

Привычно оглядывает висящие на стене маски, кучи фотографий на столе и несколько ножей.

— Коллекция отца, — пожимает плечами, словно это единственное, что надо объяснять. Но Магнус и правда умный мальчишка. Его напряжённая спина говорит о многом. — Достать тех, кто был в тюрьме, оказалось проще всего. Остальных нашёл сам. Сегодня ночью я завершил своё дело… Думал, что завершил.

Магнус оборачивается.

— Ты и есть Каратель?

— Верно. Знаешь, расследовать своё собственное дело довольно забавно… И я предлагаю тебе помощь. Потому что понимаю, как никто другой.

— А если я захочу уйти? — голос не дрожит.

— Я тебя отпущу, — Алек кивает.

Знает: не уйдёт.

Магнус проходит дальше, оглядывается, проводит по маскам и снимает одну. Оборачивается и смотрит совсем без страха, прикладывает маску к лицу, и у Алека по спине бегут мурашки.

Второй раз за день он словно смотрит в зеркало.

— Ты поможешь мне найти тех, кто это сделал? Каратель…

— Помогу.

Пустота во взгляде раскосых глаз в прорезях маски отходит на второй план. Алек улыбается.

Он почти почувствовал себя свободным, но ради этого мальчишки свобода может и подождать.

 

Часть 44. Малек

— Алек, прекрати прожигать в нём дыру… Пожалуйста!

— А какого хрена он забыл в зале? Он же повар? Считается, что повар. Вот и пусть катится на свою кухню!

— Успокойся. Да тебя словно подменили с тех пор, как Магнус пришёл к нам.

— Глупости, Иззи. Просто я люблю порядок, а с его приходом всё тут встало с ног на голову. Ты сама не замечаешь?

— Ты преувеличиваешь.

— Уверена? Считаешь, что плейлист из Фрэнка Синатры и Кэти Перри — это нормально? Или его друзья, постоянно тусующиеся здесь? Или…

— Тише, Алек, на нас уже все оборачиваются.

— Ты вообще видела новое меню? Кокосовый мокко с перцем чили? Брауни с вишней и беконом? Мы предлагаем людям вкусно провести время или отравиться?

— Тише, братец, ну же. Хочешь привлечь внимание всех в этом зале?

— Как скажешь.

— Ой да ладно тебе, не дуйся.

— А он умеет по-другому, прекрасная Изабель?

— Тебя вообще сюда никто не звал, Бейн.

— А ты бы потише обсуждал мою скромную персону, Александр, я бы и внимания не обратил.

— Свали в закат… То есть уйди на кухню и не мозоль глаза.

— Туда и иду. Изабель, и как у такой прекрасной девушки, как ты, братом может быть такой грубиян?

* * *

— У нас сегодня аншлаг, все хотят попробовать новый брауни! Людям нравится, представляешь? Ну Алек, это же хорошо. Прекрати делать вид, что варишь кофе, ни одного заказа… Александр Лайтвуд!

— Отстань, Иззи… Если меня спросить, то я всё ещё не считаю, что Магнус делает всё правильно. И вообще, у нас третий столик весь день занят. И его друг, кажется, так и не собирается уходить.

— Ты отрицаешь очевидное. И Рафа никому не мешает.

— Рафа… И ты туда же?

— Алек, да ты ревнуешь что ли?

— Что? Вот ещё.

— Хм…

— Что хм?

— Да нет, ничего. У нас посетитель, иди прими заказ. Готова поспорить, что она хочет брауни.

* * *

— Александр, что ты тут делаешь? Мы закрылись двадцать минут назад.

— Могу спросить у тебя то же.

— Я работал над новым рецептом…

— Ещё над одним? Может хватит уже твоих экспериментов?

— Александр, тебе уже говорили, что ты очень сексуален, когда злишься?

— Бейн…

— Ладно-ладно, молчу. И вообще, если убрать твое предвзятое отношение, только скажи, что моя выпечка невкусная.

— Я не знаю.

— Что?

— Ты ко всему прочему ещё и глухой?

— Не глухой… Просто мне послышалось кое-что.

— Что я не пробовал то, что ты готовишь? Так тебе не послышалось, не волнуйся.

— Ничего себе. Удивлён. Мы должны это исправить!

— Даже не думай.

— О, я уже подумал, Александр. Жди здесь.

— Бейн, нет… Бейн!

— Не нервничай. Я и мой брауни уже здесь.

— Я не буду это пробовать. У меня нормальный вкус, понимаешь? Если брауни, то сладкий, если бекон, то с яичницей. Надо разграничивать.

— Скучно…

— Что?

— Да что ты непонятливый-то какой! Сочетание вкусов — вот что интересно. Это же как люди. Ты пробовал общаться с человеком, который весь настолько сладкий, что утомляет? Или скользкий и кислый, как лимон? Во всех нас есть плохое и хорошее. Сладкое, соленое, горькое…

— Прекрасная речь, Бейн. Но не впечатляет.

— Хорошо. Давай тогда так: тебя же бесит, когда я выхожу из кухни в зал? Попробуй, и я не буду делать этого целый день.

— Заманчиво… Но нет.

— Два дня?

— Нет.

— Три дня, и если тебе не понравится, то обещаю, что я не предложу мое новое блюдо в меню.

— Бейн… Идёт.

— Что ты сказал?

— Я сказал: хорошо. Давай сюда вилку.

— Держи. Да нет, бери сразу кусок побольше. Ты мне не веришь? Давай, Александр. Ещё побольше… Хорошо. А если тебе понравится, то ты идёшь со мной на свидание.

— Бе… Чт… Магнус!

— Сначала прожуй, а потом говори. И не хмурься. Чего ты ожидал?

Ой, не надо делать вид, что я тебе не интересен. Ты ревновал меня к Рафаэлю, я всё видел.

Жуй, Александр, не останавливайся.

Не думай о Рафе, мы с ним друзья с детства. Ему вообще Изабель приглянулась… Ну-ну-ну, не стоит рваться его убивать. Твоя сестра уже большая девочка.

О, посмотри-ка, ты всё съел и остался жив. Не отравился.

В сотый раз говорю: не хмурься, тебе не идёт.

Вау, ты умеешь улыбаться.

Тебе понравилось? Тебе правда понравилось?

* * *

— Что с тобой? Где ты пропадал всю ночь?

— Неважно, Из.

— Ты правда покраснел?

— Отстань. Изабель, у меня заслуженный перерыв. Дай мне лучше брауни.

— Алек… Ты заболел? Смотри, вон Магнус идёт. Опять не на кухне. Ты даже не злишься? Ты улыбаешься? Алек?