Ветка хрустит под тяжестью ботинка и разламывается на две половинки. Алек вздрагивает.

Лес вокруг него живой. Кажется, что еще чуть-чуть, и почва под ногами начнет дышать, а еще через мгновение раззявит свою пасть и проглотит любого путника, зашедшего в лес без спроса.

Алек, кстати, определенно не спрашивал разрешения, когда заступал за незримую границу, отделявшую его дом от зачарованного леса.

Во всем виноват Джейс Эрондейл и немножко Саймон Льюис. Джейс затевает игру в карты на желание, а Саймон уговаривает отнекивающегося Алека принять в ней участие.

Не то чтобы наследный принц не умеет играть в карты, просто не умеет жульничать. А вот его братья делают это просто мастерски. И в этом нет ничего удивительного, учитывая, что пока Алек пропадал на дополнительных уроках этикета, танцев, военного дела, истории королевства, географии, обучении переговорам и прочим безумно важным для будущего короля вещам, младшие принцы сбегали со слугами в дальние залы, прятались за портьерами и совершенствовали шулерское искусство.

Так что да, у Алека нет никаких сомнений в том, что он проиграет, и лишь мысленно молит всех божеств, чтобы у братьев не хватило фантазии на какое-нибудь изощренное задание за проигрыш.

Кого он обманывает?

Алек знает, что у этих двоих фантазии больше, чем у всего вместе взятого главного гарнизона Его Величества.

Но даже в самых пугающих мыслях он не мог и представить, что заданием будет войти в зачарованный лес, дойти до самого центра и принести что-нибудь оттуда, как доказательство.

Алек вообще-то наследник, в его планы не входит умирать.

Но еще в его планы не входит отступать. Наверное, поэтому он уже несколько часов бредет по этому чертовому лесу и вздрагивает от каждого шороха.

Впереди между плотно стоящими деревьями мелькает просвет, и Лайтвуд облегченно переводит дух. Можно же считать первую поляну за несколько километров центром леса? Даже если и нельзя, он все равно собирается сделать вид, что так оно и есть.

Алек выходит на залитую солнцем поляну и даже замирает на мгновение, от восторга приоткрыв рот. Она блестит. Каждый сантиметр зеленой травы, каждая трещинка на коре дерева буквально светится изнутри. Этот блеск встречается с солнечным светом где-то в метре над землей и превращается в яркие радуги, зависшие в воздухе.

За всю свою жизнь Алек не видел ничего более волшебного.

В самом центре поляны стоит ель. Зеленые иголки и темно-коричневая кора выглядят весьма обычно, но вот шишки… Всех цветов и оттенков, которые только можно вообразить, и если это не то, что нужно принести Джейсу и Саймону в качестве доказательства, то Алек даже не знает, что еще.

Лайтвуд делает шаг и выходит из тени деревьев. Боится даже вдохнуть лишний раз, лишь мягко и осторожно ступает по траве и протягивает руку к заветной шишке. Он не знает, почему его внимание привлекает именно самая нижняя, крупная, удивительно-яркая, но знает, что только она ему и нужна.

Рука касается теплых шершавых чешуек, и губы Алека расплываются в улыбке. Он сделал это.

Почти.

— Тебе не говорили, что брать чужое — нехорошо, наследник?

Лайтвуд вздрагивает от раздавшегося за спиной голоса.

Все мысли о шишке моментально вылетают из головы, и он медленно оборачивается — в метрах трех от него стоит… парень. Самый удивительный парень из всех, когда-либо встреченных Алеком.

Высокий, с бронзовой кожей, почти обнаженный. Лишь набедренная белая повязка скрывает его наготу. Алек видит золотистые кошачьи глаза с вертикальными зрачками и заостренные кверху уши, но лишь краем глаза, потому что все его внимание привлекают ноги, которые от щиколоток и ниже покрыты коричневой шерстью и переходят в копыта.

Лайтвуд неосознанно делает пару шагов назад и замечает это только тогда, когда в спину упираются острые ветки.

— Какой-то ты неразговорчивый, — существо надувает губы и хитро щурится. — Без спроса пришел в мой лес, хочешь сорвать шишку с моего дерева жизни и даже не знаешь, что ответить?

Алек откашливается и старается — только старается — не теребить полы камзола пальцами.

— А ты кто?

Отлично. Вопросом на вопрос. Господин Старквезер погладил бы тебя по головке. А потом отправил бы к отцу, чтобы тот всыпал тебе по первое число.

Незнакомец приподнимает бровь и складывает руки на груди. Его эта ситуация явно забавляет.

— Юный принц, ты пришел в лес и даже не удосужился хорошенечко разузнать про его обитателей? Я начинаю искренне сомневаться в том, что королевство людей ждет счастливая жизнь, если к власти придешь ты.

Алек стискивает зубы. Слова настолько правдивы, что даже злят.

Лайтвуд и без всяких парнокопытных знает, что оплошал.

— Я читал, что волшебные существа гостеприимны и добры, и лишь поэтому переселились за границу леса, — с намеком произносит он. Лучшая защита — это нападение, не так ли? — Потому что люди начали пользоваться их отношением, играли на их чувствах и подчиняли себе.

— Эльфы и гномы добры, конечно же. Даже после столетий службы людской расе, — задумчиво тянет незнакомец. — Но ты не учел, что я живу ближе к людям и напитался вашей отрицательной энергией, — говорит таким тоном, что невозможно понять, шутка это или нет.

Алек снова мысленно напоминает себе, что он — будущее своего королевства. Будет не очень прилично ударить жителя леса.

К тому же, именно он тут незваный гость.

— Прости, что я пришел без спроса, но мой вопрос остается тем же. Кто ты?

Незнакомец перебирает пальцами, и, повинуясь магии, прямо у него из-под ног вырастает толстый стебель, на который он тут же садится.

Алек уверен, что он делает это лишь для того, чтобы похвастаться.

— Я — Хранитель. И это мой лес. Каждое дерево здесь, каждая травинка, каждая букашка или капля росы — все это я. Я охраняю границу, — продолжает тот, совершенно не обращая внимание на потрясенный взгляд Лайтвуда, — чтобы ни одному смертному даже в голову не пришло попытаться пройти в древние земли и нарушить покой.

— Так я и не собирался переходить в древние земли, — быстро выпаливает Алек в надежде, что это спасет его от гнева. — Я вообще-то…

— Я знаю, зачем ты тут, — его обрывает слегка насмешливый голос. — Ты думаешь, что лес пустил бы тебя, если бы я не позволил ему? Ты далеко не первый, кто заходит сюда, но те бедняги никому не могли бы рассказать ничего из своего путешествия, потому что остались здесь навсегда.

Алек вздрагивает. Ему хочется бежать. Бежать так быстро и далеко, как только может. Но почему-то он не шевелится и заворожено смотрит на могущественное древнее существо.

Настолько же опасное, насколько и прекрасное.

— Но почему я?

Хранитель смеется. Укладывает ногу на ногу и щурится от яркого света.

— Было бы несправедливо, если бы принц погиб из-за причуд своих братьев, не находишь, Александр?

Одной шуточной фразой он снова заставляет Лайтвуда задохнуться.

— Но… Откуда ты знаешь моё имя?

— Мне лет больше, чем этому лесу. Я научился таким вещам, о которых люди не могут даже вообразить.

Возможно, Алек думает, что Хранитель красуется.

Возможно, у него по телу от этой фразы пробегают мурашки восторга.

Возможно, в его взгляде уже не страх, а обожание.

И когда оно успело там появиться?

— Я знаю, зачем ты здесь. И я согласен дать тебе то, за чем ты пришел. Можешь взять ее, — он кивает головой на шишку, покачивающуюся на ветке. — Но ничего не бывает просто так, верно?

— Чего ты хочешь?

Хранитель оказывается близко. Очень близко. От него пахнет ветром, влажной росой и свежей зеленью. Кошачьи глаза вблизи еще прекраснее, чем казались издалека, и Алек не может ничего поделать с собой, когда смотрит на губы, на которых блуждает хитрая и понимающая усмешка.

И он не сдерживает рваного вздоха, когда Хранитель шепчет:

— Поцелуй. За шишку я хочу твой поцелуй, юный принц.

Алек нервно сглатывает, но не отступает. У него создается ощущение, что эти глаза приворожили его, потому что в голове тоненькой жилкой бьется одно слово: «поцелуй». И оно не пугает.

Щеки Алека пылают румянцем, потому что последние слова Хранитель практически выдыхает ему в губы.

— Ну так что, Александр? Поцелуй?

Горячее дыхание и нежный шепот проникают прямо под кожу, поселяются там и вызывают волну мурашек. Лайтвуд никогда не испытывал такого.

— Поцелуй, — шепчет он и подается вперед, почти не соображая, что делает. Все, что он осознает — это то, что у Хранителя очень теплые, приятные губы. Что он не спешит, когда Алек прижимается к ним и замирает, потому что вдруг понимает, что не знает, что делать дальше.

Да, стадию с поцелуями он тоже променял на дополнительные уроки.

А Хранитель не начинает действовать сам. Просто стоит и ждет, когда Лайтвуд либо углубит поцелуй, либо отодвинется и покраснеет.

Алеку слишком хорошо, чтобы прекращать это касание губ к губам. Он поднимает дрожащие ладони и кладет их на широкие плечи, а потом почти всхлипывает и приоткрывает рот.

И вот тогда Хранитель начинает действовать. Ладони властно скользят по бокам Лайтвуда, заставляют кожу гореть, а язык скользит по нижней губе.

Поцелуй не похож на обжигающую и сносящую с ног страсть, скорее на эксперимент. Они исследуют друг друга губами, сталкиваются языками и блуждают руками по плечам и спинам друг друга.

Хранитель первым прекращает поцелуй, а Алек не осознает, что тянется за его губами, не желая прерывать прикосновение. Он даже не осознает, что прикрыл глаза от удовольствия, пока целовался с древним существом.

Но когда понимает это и распахивает глаза, поляна оказывается пустой.

Лишь ветер и сильных запах леса свидетельствуют о том, что Хранитель не привиделся Алеку. Ветер, сильный запах леса и тяжелая шишка, оттягивающая карман брюк.

И как она там оказалась?

Он начинает собираться из леса лишь под вечер, бредет по шуршащим под ногами веткам и оглядывается, наверное, раз десять. Надеется увидеть черную макушку или блеск волшебных глаз, но всякий раз натыкается на пустоту.

Лишь когда он выходит за кромку леса и видит бегущих к нему с перепуганными лицами Джейса и Саймона, в его голове звучит голос:

— Шишку не отдавай никому. Можешь показать, но не отдавай. И, Александр, если границу переступит кто-то не такой милый, как ты, я не ручаюсь за его здоровье. Передай своим братьям, что мой лес — не игрушка.

Тоненькая волна страха пробегает по позвоночнику Лайтвуда, но он не может сдержать счастливой улыбки.

* * *

Ночью шишка, стоящая на подоконнике, начинает мерцать. Алек подскакивает с кровати и во все глаза смотрит на то, как она растет и обретает очертания силуэта.

До боли знакомого силуэта.

— Ты даже не удосужился спросить моего имени, наследник.

Лайтвуд впечатывает Хранителя в стену и набрасывается на него с поцелуем быстрее, чем тот успевает нацепить на губы стандартную хитрую улыбку.