Он приходит каждую ночь.
Втрахивает в кровать и заставляет выстанывать свое имя снова и снова. Вбивается в податливое тело, впиваясь пальцами в кожу. Через какое-то время там набухнут лиловые синяки, но в тот момент это совершенно не имеет значения. В тот момент мысли только о том, чтобы эта сладостная пытка продолжалась.
Только есть неотвратимые вещи, и утро наступает каждый раз, сколько бы не хотелось растянуть ночь на… Примерно на бесконечность.
И он уходит. Первые лучи еще не успевают проникнуть в темноту трейлера, а он уже собирает свои вещи, одевается быстро и бесшумно, выскальзывает на улицу, не проронив ни слова. Оставляет за собой лишь смятую постель, не успевающие заживать синяки и багровые засосы. Только их, и еще одно маленькое, разбивающееся каждый раз, сердце.
Мэтт тяжело дышит, сжимает простыни в кулаках и душит непрошеные слезы. Наплевать, как сильно хочется закричать и выплеснуть чувства, наплевать, что желание броситься вслед застилает глаза алой пеленой. Наплевать, что он уже готов отдать всего себя за ночь чуть подлиннее обычной. Хоть на мгновение, хоть на пару секунд задержать рассвет.
Но Мэтт знал, на что шел. Не надевал розовые очки, не строил каких-то планов, не мечтал о романтической истории. Только никто не сказал ему, что будет так больно.
В его мыслях все должно было быть простым. Молчаливый уговор «это не чувства» и лишь одно правило — не касаться Гарри. Ну конечно, Шелби вряд ли приняла бы следы чужой страсти на теле любимого мужа. Вот только быть чьим-то грязным секретом совсем не так просто, как кажется. И удерживать на лице улыбку, когда Доминик в перерывах между съемками смеется, закатывает глаза и кивает головой на воркующую семейную парочку, тяжелее, чем кажется. Новая фотография в Instagram с нежной подписью, новый пост в Twitter, каждый из которых пропитан счастьем семейной жизни, новая зарубка на некогда гладком и не испытывающем боли сердце.
Но когда ночь вступает в свои владения, когда сумерки накидывают звездное покрывало, дверь трейлера с тихим щелчком открывается.
— Ты должен понять меня, Мэттью, — тихий шепот прямо перед тем, как завладеть губами, вызывая тихий всхлип.
Мэттью не понимает. Но понимать и позволять — разные вещи.
И вновь смятая постель.
Вновь не успевающие заживать синяки.
Вновь багровые засосы.
Потому что любовь она такая. А когда любишь за двоих, времени на раздумья не остается.