Алек не сомкнул глаз ни на минуту. Когда он зашёл в комнату, первые лучи восходящего солнца уже начали проглядывать сквозь щель между шторами. До наступления нового дня оставалось мало времени, и даже если у него и получилось бы где-нибудь урвать себе время для сна днём, то с утра в любом случае пришлось бы вставать и идти в конюшню.

Но сон не шёл.

Он целовался с Магнусом. Снова. И на этот раз сам поцеловал его. Сам захотел этого.

В последние дни он чувствовал, что живёт. Впервые после смерти отца понимал, что не спустился в могилу вслед за Робертом. И это пугало.

Алек представлял выражение лица Мариз, если она узнает, что её сын спутался с мужчиной. Влюбился. Потерял себя.

Выражение лица Лидии, если он скажет ей, что свадьба отменяется.

Выражение лиц всех цирковых. Отвращения и пренебрежения семьи он бы не вынес. Они и так натерпелись слишком много за последние полтора года: потеряли опору, друга и отца, а потом оказались на грани потери дома и смысла жизни.

А с другой стороны на него смотрела Изабель. Сестра точно осталась бы рядом, ещё и в ладоши захлопала бы от восторга. И Джейс, наверное, тоже…

Стрелки часов медленно, но двигались вперёд. Четыре часа, пять…

Пять часов и тридцать шесть минут.

Алек моргнул.

В шесть часов ровно Лидия потянулась.

Алек не обернулся. Просто не мог, потому что тело затекло и все движения получались замедленными после насыщенного дня и бессонной ночи.

За спиной какое-то время стояла тишина, потом кровать скрипнула, и его плеча несмело коснулась хрупкая ладошка.

— Ты сегодня не ложился? — в голосе Лидии больше беспокойства, чем самого вопроса.

— Нет… Я так запутался, Лидс, — он положил свою ладонь поверх её. Не было человека, с которым он сейчас должен был поговорить больше, чем с ней.

— Расскажешь? — голос Лидии был хриплым после сна, но она тут же вылезла из-под одеяла, пододвинулась ближе и села рядом.

Расскажет. Конечно же, расскажет. Ему больше ничего не оставалось.

Знал бы ещё, с чего начать.

Алек взглянул на Лидию, всего на мгновение, а потом снова перевёл взгляд на стену.

— Магнус.

Одно слово, которое объясняло всё. Не объясняло только, как оно могло столько всего в себе сочетать.

Он ожидал расспросов, но Лидия лишь улыбнулась.

— Ну наконец-то.

Алек повернул голову так резко, что хрустнула шея.

Лидия легко пожала плечами:

— Я думала, что ты никогда мне не расскажешь.

— Так ты знала?

— Я не слепая, Алек. Я не знаю, что у вас происходит, но я вижу, как ты смотришь на него и как он смотрит на тебя в ответ.

Алек хотел привычно заявить, что ни на кого он не смотрит, что Лидия навыдумывала себе непонятно что, но вместо этого вдруг рассмеялся.

Смех был настолько истеричным, что руки, которыми он обхватил лицо, затряслись мелкой дрожью.

— Тише, я рядом, — нежные прикосновения не дарили ни грамма успокоения. — Всё хорошо, слышишь?

Алек слушал, но не слышал. Информация доходила сквозь пелену резонирующей по всему телу дрожи.

Лидия соскользнула с кровати и опустилась на колени прямо перед ним, аккуратно взяла его лицо в ладони и заглянула в глаза.

— Пожалуйста, успокойся. Расскажи мне, я готова слушать.

И он рассказал. Говорил-говорил-говорил сквозь назревающую истерику, об Индианаполисе, о Магнусе, об отце. Он рассказал всё до мельчайших подробностей, даже то, чего не знала Изабель. Слова лились из него непрерывным потоком, потому что всё внутри кипело, и даже было неважно, как отреагирует Лидия на известие о том, что Алек повлиял на смерть Роберта.

Он рассказал о двух поцелуях, которые случились у них с Магнусом, и о том, что он испытывал в тот момент.

Он был готов. Готов к крикам, обвинениям, ненависти.

Их не было.

Даже после того, как Алек закончил говорить и поднял взгляд на Лидию, она молчала. Лицо не выражало ни ярость, ни злость, ни обиду. Только понимание и тень улыбки на губах.

— Спасибо.

— Ты не злишься?

Тихие слова Лидии и удивлённый вопрос Алека, а после на мгновение в комнате воцарилась тишина.

Алек вгляделся в правильные черты лица: прямой нос, губы, не искривлённые усмешкой, открытый взгляд. Ни одного намёка на сарказм.

— Я не злюсь, я благодарна тебе за то, что ты доверился мне.

Алек перестал понимать, что происходит уже несколько минут назад, и сейчас просто не мог найти слов.

— Всё это время я видела, что тебя что-то гнетёт, но ты не рассказывал, и я не считала, что вправе выспрашивать. Ты думал, что я разозлюсь? — она не дождалась даже лёгкого кивка. Он ей был и не нужен. — Вспомни, что нас связывает. Ты был моим лучшим другом на протяжении почти всей жизни, и для меня всегда было важным твоё счастье.

— Но… — он честно постарался возразить, но Лидия мотнула головой, вынуждая замолчать.

— Почему ты сделал мне предложение? Почему я согласилась? Алек, ты нуждался в ком-то, кто станет твоей опорой, и я даже не думала отказывать тебе в этом. Мы разделили твою боль, как делили мою долгие годы. Но я не допускала мысли, что ты останешься со мной навсегда.

— Хотел бы я любить тебя, Лидс, — он хотел. Все было бы просто, понятно и так, как нужно.

Лидия и так была его. Но только, как подруга.

— И ты любишь, — она коснулась пальцами его щеки. — И я тоже люблю тебя. Просто не так, как это бывает у тех, кто собираются пожениться. Ты никогда не смотрел на меня так, как смотришь на Магнуса.

— Он… Волшебный.

— Так почему же ты всё еще здесь?

Алек тяжело вздохнул.

— Я боюсь. Ты представляешь, что будет, если я заявлю всем, что влюбился в Магнуса Бейна?

Он почти сразу понял, что сморозил.

Брови Лидии удивлённо поползли вверх:

— Так это не просто симпатия?

Алек почувствовал, как к щекам прилила кровь, и насупился. А потом улыбнулся, потому что не смог себя сдержать: он и правда влюбился.

— Боже, ты такой идиот, — Лидия сложила руки на груди. — Ты заставлял страдать мужчину, к которому испытываешь такие чувства?

— Ты подумай, что скажут другие на такой поворот событий?

— На то, что мы расстаёмся, или на то, что ты влюбился в Магнуса?

Алек вздрогнул. Он впервые очень чётко осознал, что вот это — конец. Они с Лидией больше не жених и невеста, не пара, а просто друзья, какими и были прежде. Ведь друзья? Судя по взгляду Лидии, готовому сжечь его на месте за причинённую Магнусу боль, да.

Вот только Алек не чувствовал потери. Он чувствовал, что всё наконец-то встало на свои места.

— На всё вместе. Как сказать людям, что мы расстались, не впутывая сюда Магнуса?

— Лайтвуд, ты псих. У тебя в руках мужчина мечты, а ты не хочешь заявить об этом всему миру?

Алек неопределённо пожал плечами. Он очень хотел, просто не думал, что весь мир уже готов к этому признанию.

— Лидс, мы с ним даже не вместе. Пара поцелуев ничего не значат.

— Пара поцелуев и жаркая ночь в Индианаполисе. А ещё очень горячие взгляды.

— Как ты и сказала, я причинил ему много боли. И что я скажу? Что я хочу быть с ним, но не хочу рассказывать всем?

Лидия закатила глаза и застонала от безысходности. Ну или от непроходимой глупости её пока-ещё-жениха.

— Алек, ты поговоришь с ним. А с расставанием я могу помочь, — она медленно, но без какого-либо сожаления сняла кольцо с безымянного пальца, вложила его в руку Алека и улыбнулась.

* * *

Алек вышел из комнаты и направился в столовую, пытаясь сосредоточиться хотя бы на одном варианте развития событий. Но чёрт. Это же Лидия, она могла бы написать толстый томик «Тысяча и один способ удивить всех вокруг» между обедом и полдником. Она наверняка не стала бы пользоваться им сама, а отдала кому-нибудь вроде Изабель, но факт оставался фактом.

Весь второй этаж напоминал торт, смазанный кремом из приподнятого настроения после вчерашнего удачного мероприятия.

При мыслях о торте под ложечкой засосало, и желудок издал нечленораздельные звуки. Алек сглотнул. В столовую хотелось неимоверно, но почти так же сильно было страшно туда идти. Лидия не поделилась своим планом, но и без этого было понятно, что она уже начала приводить его в действие.

Где-то в сознании бухало жирное «как раньше уже ничего не будет».

Аппетит от этих слов притупился. Решил от греха подальше сбежать, забиться в дальний угол и переждать. Предатель.

Алек долго болтался у пропасти, ходил от края до края и ждал, когда же упадёт вниз. И, кажется, сейчас он был к этому готов.

И будь что будет.

По утрам ароматы жареных яиц, овсяных хлопьев, тостов, фруктов и тягучего сладко-горького кофе распространялись от столовой по всей округе.

Но сегодня оттуда вместо весёлых разговоров доносилась звенящая тишина.

Будь что будет, да?

Он шагнул вперед, но у судьбы были другие планы. Ну или у Джейса с Изабель, которые буквально выскочили из-за распахнутой настежь двери и замерли, заметив Алека.

По одним их лицам можно было понять, что о завтраке он может забыть как минимум на ближайшие несколько часов.

— Александр Гидеон Лайтвуд! — шипению Изабель позавидовала бы любая змея. — Ты можешь объяснить нам, что произошло?

Ну, началось.

— Как ты могла заметить, — зато ехидству его страх только поспособствовал, — я ещё там не был, поэтому не могу ничего знать.

— Алек, почему Лидия подошла к Рафаэлю, во всеуслышание за что-то перед ним извинилась, а потом поцеловала? Перед всеми!

— Магнус пришел ночью с таким видом, как будто по нему проехался трамвай, и не произнёс ни слова с того момента!

Обвинения прозвучали одновременно, и Джейс и Изабель переглянулись между собой. По крайней мере, один из них сложил два и два. Точнее, одна.

Алек переводил обескураженный взгляд с брата на сестру и обратно, судя по тому, что он слышал их и видел, земля не разверзлась под ногами, «Феерия» всё ещё стояла на месте, Алек был всё ещё жив, и Изабель и Джейс его не ненавидели.

Лидия поцеловала Рафаэля.

Всего лишь.

Лидия.

Поцеловала.

Рафаэля.

Он слишком многое упустил из виду.

— Я…

Он внезапно понял, что не знает, что должен сказать. Его рот открывался и закрывался, как у рыбы в аквариуме, но оттуда не вылетало ни звука. Джейс почесал затылок, посмотрел на Изабель и нахмурился. До него ещё не до конца дошло, что произошло, а уж кому, как не Алеку знать, как сильно Джейс не любил чего-то не понимать.

Но так сложилось, что «не понимать» давно стало жизненным кредо Джейса.

— Ты, — отчеканила Изабель. — Пойдёшь и поговоришь с Магнусом. А потом придешь и объяснишь всё нам и остальным.

Алек хотел было кивнуть, но внезапно из столовой вышел ещё один человек.

— В мой кабинет. Сейчас же.

Вид Мариз Лайтвуд даже в хорошем расположении духа навевал мысли о жестоких пытках с целью выведывания информации, а уж когда она чего-то не понимала…

Это она ненавидела даже больше, чем Джейс.

Алек вздрогнул.

* * *

За окном Кирк вполголоса переругивался с Себастьяном, в холле второго этажа кто-то включил телевизор, мимо кабинета процокали чьи-то каблуки. Как не пытался Алек сосредоточиться на том, что сказать матери, у него ничего не выходило.

Невозможность ухватиться за нужное бесила и заставляла сжимать кулаки в беззвучной злости на самого себя. Неприятно. Непривычно. У цирковых, как правило, не бывает проблем с самоконтролем, но за последнее время Алек убедился, что это не касается эмоциональных переживаний. И, в особенности, мыслей о Магнусе Бейне.

Алек закинул ногу на ногу и бросил взгляд на часы. Секундная стрелка сегодня явно никуда не спешила, двигалась плавно и размеренно, задерживалась на каждом из мгновений и пробовала его не вкус. Словно и забыла, что именно она должна быть самой быстрой и заставлять всех отстающих поторапливаться.

Но вместо этого она просто показывала, что Алек зашел в кабинет лишь пять минут назад. А казалось, прошла уже вечность.

Мариз отправила его сюда и не терпящим возражения тоном попросила подождать. Как будто бы он смог сбежать.

Нет, утренний разговор с Лидией всё ещё был правильным решением, и притворяться больше не стоило, но вот то, что тогда казалось таким простым, сейчас приводило в ужас.

Ручка на двери дёрнулась.

Алек выпрямился, разжал кулак (и когда он успел вцепиться в подлокотник дивана?) и постарался не обращать внимания на гулко колотящееся в груди сердце.

Мариз Лайтвуд вошла, закрыла за собой дверь и прошествовала к столу. В её руках сверкнули два круглобоких бокала. Она поставила их на столешницу и, наклонившись, извлекла из тумбочки полупустую бутылку с янтарной жидкостью.

Только после этого перевела взгляд на удивлённо распахнувшего рот Алека.

— Не знаю, как тебе, — она открыла бутылку и, отбросив крышку на другой конец стола, разлила коньяк по бокалам, — но мне это точно не повредит.

— Вот так нарушать свои же запреты? С самого утра? — недоверчиво протянул Алек, но всё же встал с дивана и подошёл к матери. Но посмотреть Мариз в глаза не хватало решимости.

— Вы же выкидываете всякие фокусы ещё до завтрака, поэтому… — она сделала маленький глоток и даже не поморщилась. — Расскажи мне про Магнуса Бейна.

Так обычно спрашивают: «Что ты ел на завтрак: омлет или блинчики?». Мариз казалась более удивлённой, когда Алек смог приручить Римлока, а уж в этом ни у кого из цирковых не было сомнений.

— М… — голос Алека все же дрогнул. — Магнус?

— Александр, у тебя много талантов, но скрытность никогда не была в их числе.

Алек запоздало подумал о том, скольких человек ему вообще удалось обмануть за свою жизнь, и, если в этом списке насчиталось хотя бы два десятка, он поставил бы себе памятник. Актёр из него и правда был никудышный, но он считал, что уж в связи с приезжим фокусником его вряд ли кто-то смог заподозрить.

Видимо, ошибался.

— Ты был слишком враждебно настроен сразу же, едва он приехал. К тому же, вы были знакомы, да и все эти переглядывания нельзя было не заметить. Я не могла всё это сложить в единую картину до того, как зашла сегодня утром в столовую.

Алек взял бокал, но не для того, чтобы пригубить напиток: просто легче крутить его в руках, чем случайным движением скинуть со стола. А подрагивающие кончики пальцев не оставляли никаких сомнений в том, что так бы всё и случилось.

— Так расскажешь, почему Лидия и Рафаэль теперь… вместе?

Он наконец-то поднял взгляд на Мариз. Вгляделся в прямой нос, высокие скулы и глаза. Искал в лице матери что-то похожее на презрение, но не находил. Только плохо скрываемое беспокойство и чисто женский интерес.

Алек физически не мог рассказать о том, что для него самого было неожиданностью. Например, о непонятно откуда взявшихся отношениях Лидии и Рафаэля. Он отогнал внутренний голос, нашёптывающий о глупой невнимательности к своей бывшей невесте.

Но он мог рассказать о другом, таком же важном. Об Индианаполисе.

С каждым разом делиться самым сокровенным становилось всё легче, голос уже не дрожал, и взгляд нашёл точку на стене и зацепился за неё, как утопающий за соломинку, а не перепрыгивал от одного предмета к другому.

Как интересно устроено слово, если с помощью него можно обличить полтора года переживаний и непринятия себя в несколько жалких предложений. Впрочем, за это время Мариз успела осушить бокал и наполнить его заново, пройтись от одной стены к другой, вернуться к сыну и крепко сжать руку у него на плече.

— Я боролся с этим, как мог. Но это… Чем сильнее я борюсь, тем меньше у меня получается. С тех пор, как Магнус приехал к нам, что-то изменилось навсегда, — Алек дёрнул плечом и прикусил губу. Близость Мариз, её свежие духи и теплота ладони, ощущаемая даже через футболку, навевала воспоминания о детстве. — Я знаю, что отец не хотел бы этого. И… Теперь ты знаешь, что он погиб из-за меня, — последние слова легко спикировали на пол и разбились, погружая комнату в тишину.

Молчание — не всегда плохо, и тишина бывает не только неловкой, но и необходимой для обдумывания важных событий или слов. Тишина бывает нежной и родной.

Алек не хотел, чтобы эта тишина заканчивалась.

Мариза прикрыла ладонью губы, но это не смогло скрыть её всхлип.

— Мама?

Она остановила его одним взмахом руки.

— Ты должен кое-что знать о своём отце. И о том, почему ушла Елена.

* * *

«Я уволила её, потому что не смогла смириться с тем, что услышала. Не знаю, почему Елена решила открыться, но я ей благодарна. Узнать правду хотя бы сейчас».

Человек меняется на протяжении всей своей жизни. С каждым прожитым днём и плюсом к возрасту какая-то часть разума встаёт на место, какая-то отправляется в путешествие к неизведанным мирам, какая-то начинает хотеть совершенно отличного от того, что хотела вчера. Каждый, оглянувшись на какое-то событие, произошедшее год или два назад, с точностью скажет: «Вот сейчас я так бы не поступил».

«Если бы я знала, что Роберт наговорил тебе тогда, я бы вела себя иначе».

Обычно изменения происходят медленно, под воздействием времени и жизненного опыта, но иногда что-то может перевернуть твою жизнь с ног на голову за несколько мгновений.

«Тебе не стоит винить себя. У твоего отца и Елены была связь… — выплюнула это слово, как яд. — И в тот день он ехал к ней. Спешил, наверное».

Несколько мгновений, и всё становится кристально-чистым. Словно все предыдущие годы проходили не для него. Не с ним. В ядовитом, отравляющем всё на своем пути тумане.

Горькая усмешка на губах матери и синяки на запястьях Алека от слишком сильной хватки, которые наверняка проявятся через какое-то время. Очень давно несгибаемая Мариз не показывала, насколько она ранима и беззащитна, насколько иногда нуждается в поддержке.

Очень давно Мариз и Алек не были настолько близки. Но они рассказали друг другу то, что мучало их, давило изнутри, и позволили переживаниям взаимоуничтожиться.

Новость о том, каким человеком оказался Роберт, слишком быстро вписалась в общую картину, но Алек ничего не мог с этим поделать. По-хорошему ему бы распсиховаться, отколотить ближайшую стену и закрыться ещё глубже в себе, ведь папа, тот человек, на которого он равнялся с младенчества, директор «Феерии», один из лучших наездников своего времени, был отвратительным мужем и так себе отцом. Он любил себя. Любил цирковых. Любил своих детей. До тех пор, пока они вписывались в его идеальный мир.

Алеку бы злиться, ненавидеть, не понимать. Но он чувствовал лишь сквозящее из всех щелей облегчение.

Он ещё подумает об этом позже, ужаснётся и наверняка выложит всё Изабель — разумеется, под строжайшим секретом — а пока стоило довериться ногам, которые сами несли его к автокемперу Магнуса. Он потерял столько времени, упустил уйму возможностей, раз за разом отталкивал и причинял боль, ориентируясь на мнение Роберта и своё чувство вины, и стоило только надеяться, что Магнус сможет простить его.

И пусть надежда была совсем не в его стиле.

Десять шагов от кабинета, восемнадцать вниз по лестнице, двадцать по холлу первого этажа и несколько десятков по протоптанной тропинке к автокемперу. Алек перебирал в уме, с чего стоит начать разговор. «Прости, я был идиотом»? «Я очень перед тобой виноват»? «Я обязан рассказать, почему действительно не позвонил тогда»? «Мне кажется, я люблю тебя».

Как же хотелось снова ощутить вкус губ Магнуса, только на этот раз не считая поцелуй чем-то постыдным. Как же…

Алек затормозил так резко, что качнулся вперёд, и даже пришлось хвататься руками за воздух, чтобы не упасть. Магнус Бейн в окружении своих друзей стоял перед дверью в автокемпер и разговаривал с какой-то высокой блондинкой, которая держалась за ручку большого фиолетово-серебристого чемодана.

До него донеслась лишь одна фраза: «Ты быстро, Камилл. Как добралась?», прежде чем эта самая ранее неопознанная блондинка шагнула вперед и накрыла губы Магнуса своими.

* * *

— Я родился в семье бродячих артистов, но не таких, как ваши цирковые. То, что здесь называют трудностями, для них было удачей. Они любили друг друга, любили меня. Путешествовали мы втроём и давали небольшие уличные выступления. Мне едва исполнилось десять, когда в наш трейлер на дороге врезался большой чёрный грузовик… — он сбился и нервно сглотнул. Нашел её ладонь и сжал тонкие пальцы. — Мама и папа погибли. А я оказался в приюте с наследством из старого фургона, любовью к книгам и желанием жить цирковой жизнью. Я часто сбегал… Настолько часто, что скоро даже директриса перестала обращать на это внимание, — он усмехнулся. — Я сбегал и выступал. С самодельными пойями и банданой из старых простыней, а керосин для поджога пой воровал в соседней кофейне. Вот в одно из таких выступлений меня и заметили Магнус и его дядя.

Лидия крепко сжала его ладонь. На губах Рафаэля блеснула улыбка.

— И я благодарен каждому моменту своей жизни, ведь он привёл меня сюда.

Лидия оставила лёгкий поцелуй в самом краешке его губ и положила голову на плечо, обтянутое чёрной тканью водолазки, от которой чуть уловимо пахло керосином.

— Ты точно прощаешь меня?

— С утра в столовой ты вполне красочно мне расписала, что со мной будет, если я не прекращу дуться и не выслушаю тебя, — хохотнул Рафаэль. — Ты бы правда подвесила меня под куполом?

— До тех пор, пока ты не понял бы, что я сожалею. — Лидия пожала плечами. Она ощущала себя до неприличия счастливой. — Теперь всё наладится, верно? Вы, Тэсса и Катарина… С такими помощниками у нас нет шанса на провал.

— И Камилл.

— И Камилл, — фыркнула Лидия. — Не нравится она мне.

— Она никому не нравится, — успокоил Рафаэль, крепче прижимая её к себе. — Но ей нет равных.

— Лишь бы вред от её присутствия не перекрыл всю пользу…