в которой утверждается мысль о главенстве изящных искусств над грубой прозой магической жизни. Звучат речи, декламируются стихи, страдают алхимички и волнуются аспирантки, ну а набор магических перьев оказывается не худшим из имевшихся вариантов. Хотя и не лучшим, надо отметить

Месяц снежень в этом году выдался на редкость вьюжным и — да, снежным, не иначе как оправдывая собственное название. Что ни ночь в окна билась пурга; поутру к школьным дверям наметало добрые сугробы. Гном-завхоз, ругаясь, сметал снег прочь, бормоча под нос такое, о чем не имели ни малейшего представления даже самые лингвистически подкованные адепты. Вскоре за ним ходила маленькая толпа, вооруженная кто блокнотами и «вечными» перьями, кто мнемо-амулетами, теми самыми «запоминалками» из дешевых лавок. Завхоз ругался, но больше для вида: столь ярко выраженный интерес к культуре гномского народа не мог не растопить его сурового сердца.

Среди студентов в изобилии ходили мрачные истории о том, как однажды, разумеется много лет назад, в такую же вот вьюжную зиму Академию занесло до самого Солнечного шпиля. Маги-погодники из КОВЕНа опоздали — когда школу все-таки откопали, в ней мигом обнаружилось штук так с тысячу новеньких привидений. «Вот отсюда, — адепт-рассказчик, обыкновенно старшекурсник, многозначительно вздымал палец; глаза его сверкали мрачным огнем, и слушатели испуганно примолкали, — отсюда и взялись в замке элементали!» Другие утверждали, что от погодников все и пошло: а неча, неча было со снежноотгонятельными заклинаниями мудрить! Вот, стало быть, домудрились… Думы про глобальное потепление разом сделались совсем неактуальными, народ, напротив, разом заговорил про грядущее похолодание, каковое закончится, разумеется, еще одним ледниковым периодом. Самые предусмотрительные в лице Полин немедленно приобрели себе еще одну шубку.

Говорили, что некто с телепатического факультета на зачете по предсказаниям ухитрился впасть в транс; впав же, вышел не сразу, а только лишь провещав нечто о скорейшем конце света, битве Рагнарёк и — куда уж без нее! — зимы Фимбульвинтер, начинающейся вот уже прямо сейчас, только выгляните за окошко. Директор, однако, не побежал смотреть, как это сделала большая часть присутствовавших адептов. Дождавшись выхода предсказателя из транса, он довольно сухо рассказал, сколь нехорошо относится к плагиату, тем более из столь уважаемой литературы, и поставил гадавшему тройку.

Вся климатическая кафедра стояла на ушах — положение это было принято не без активного участия завхоза, поистратившегося на метлы. Как назло, их завкафедрой вкупе еще с тремя специалистами исчез в неизвестном направлении, составив компанию Эгмонту и фехтовальщику. Точнее, направление-то как раз было известно. На западе заваривалась добрая каша; что ни день оттуда приходили все новые вести одна интереснее другой. Тамошняя история скрипела, трещала по швам и возмущенно орала на особенно крутых поворотах. Армия маркграфа Эккехарда, еще с полгода назад состоявшая из нескольких отрядов, теперь насчитывала полторы тысячи конных рыцарей, без малого тысячу пехотинцев и одни боги ведают сколь наемников из Кансеррата. Она победоносно шла через крошечные западные страны; к началу снежня боевой маркграф взял под руку вот уже семь владений и явно не собирался на этом останавливаться. Еще в середине просинца он успел короноваться как герцог Западных Земель, явно набираясь смелости для того, чтобы назваться королем. Но у КОВЕНа были другие планы. Сильное западное королевство в эти планы совсем не входило. Маркграф дураком тоже не был и стратегию знал хорошо. Великая ковенская Армия отступала, выбирая место для решающего сражения, в мелких же стычках она неизменно терпела крах. Говорили, что в войсковых верхах едва не рвут друг другу глотки; что же, могло быть и так, что лишний раз доказывало всю пользу власти единоличной и безраздельной.

Меня в принципе новейшая западная история занимала в последнюю очередь. Это было слишком далеко; Лыкоморье же обладало достаточно большим весом в военной и политической сферах, чтобы с ним рискнул связываться какой-то там маркграф. Пусть он даже герцог или король.

Правда, эту точку зрения разделяли не все. Кое-кто из наших адептов пытался сбежать «на фронт», оправдываясь необходимостью практики. Всех ловили и возвращали обратно. Среди беглецов были и близнецы: извечное шило в заднице, непременная анатомическая деталь эльфийского организма, не давало им усидеть на месте, когда свершаются великие дела. На шестой раз близнецы уже всех достали, магистры, кажется, уже сами были готовы отправить их на запад. Выход, однако, нашелся куда как более простой: умная Шэнди Дэнн, услышав оправдание про практику, пообещала написать коллеге Рихтеру, дабы тот заранее озаботился практикой двух столь старательных студентов. Испугавшись последствий, близнецы стихли и больше побегов не сотворяли.

Когда снежень перевалил за середину, погода начала неотвратимо меняться. С юга потянули теплые ветра; снег начал таять, из белого и пушистого становясь серым и ноздреватым. В воздухе запахло весной; ровные светлые облака, прежде затягивавшие небо до горизонта, все чаще расступались, открывая взгляду бездонную пронзительную синеву. Синеву весеннего неба.

В полдень, когда солнце вставало достаточно высоко, вдоль стен Академии наперегонки стучала капель. Сосульки, тянувшиеся с красной черепицы, делались все острее и длиннее; адепты и даже некоторые из магистров завели привычку возводить перед выходом на улицу маленький защитный экран. Что же, энергия, потраченная на заклятие, окупалась стократ: сосулькой пока еще никому не прилетело, но ходить с мокрой шапкой — тоже удовольствие весьма и весьма сомнительное.

А я… со мной творилось что-то вообще непонятное. Настроение у меня менялось со скоростью звука: пять минут назад я едва не смеялась от неизъяснимой, мне самой непонятной радости, а десятью минутами позже уже сидела мрачнее зимней ночи. Хельги, которому пару раз влетело под горячую руку (в депрессивном состоянии мозги у меня почти не соображали, так что вампир весьма невовремя влез с вопросом), обиженно окрестил мое состояние «маниакально-депрессивным психозом». С пару секунд я думала, стоит ли обижаться на столь заковыристое ругательство, потом настроение у меня вновь изменилось, я рассмеялась и сказала, что плохо понимаю по-гномски.

А еще я ухитрилась встрять в очередное магическое состязание.

Это случилось совершенно неожиданно. Я благовоспитанно сидела на уроке некромантии, задумчиво глядя на «предложенный нашему вниманию» тест. Из пятнадцати вопросов ответы я знала на семь, еще на четыре — подозревала, что все-таки знаю, и искренне старалась в это верить. Два мне удалось списать у Ривендейла, — похоже, герцог, в отличие от меня, все-таки прочитал заданный давеча раздел. Оставалось еще два, самые заковыристые.

«Вопрос тринадцатый,  — еще раз перечитала я. — Какой из перечисленных предметов позволяет остановить начавшийся некрообряд? Варианты:

А — бронзовое зеркальце;

Б — храмовая свеча;

В — серебряная пластинка с руной „алъгиз“;

Г — соломенный жгут».

Лично мне гораздо больше нравилась идея «двуручный меч» — решим, так сказать, проблему радикально. Некроманты обычно сражаются плохо, избыточно полагаясь на силу чар. Если ты хороший фехтовальщик, пара минут — и заканчивать обряд станет уже некому. Но предлагать магистру Дэнн дополнить тесты мне отчего-то совсем не хотелось.

Так, ладно, зеркальце отбросим сразу, им производится действие, как раз обратное указанному. Хотя, если изловчиться… Нет, все равно не то. Если выбить зеркальце у некроманта из рук, упырь мигом сожрет создателя, но вряд ли после этого сдохнет еще раз, от переедания. Скорее уж войдет во вкус; и как тогда прикажете засовывать сытую нежить обратно в могилу?

А за окном светило солнце, подтаивали сосульки, наглые синицы прыгали по подоконникам, вызывающе скребя коготками по железу. Меньше всего мне хотелось думать про некромантию, кладбища и лязгающих зубами упырей. Какие, к лешему, упыри, когда весна скоро?

— Студентка Ясица, — вдруг окликнула меня некромантка.

Я подняла голову и уставилась на магистра Дэнн мрачным, проникновенным взглядом. Она усмехнулась, похоже отлично поняв все мои антинекромантские мысли.

— Хотите поддержать честь школы, адептка?

— А что, после той олимпиады она опять шатается? — опрометчиво ляпнула я и тут же захлопнула рот. Мрыс его знает, как у магистра сейчас с чувством юмора, может и влететь…

Обошлось. Как истинная женщина, некромантка была переменчива — куда там весеннему ветру. Даже мне, с моим теперешним смутным настроем, было до нее, что пешком до Аль-Буяна. А может быть, она просто была довольна олимпиадным успехом.

— Не по некромантии, не волнуйтесь. — Шэнди Дэнн усмехнулась еще раз, кстати сказать довольно доброжелательно.

Она легко вышла из-за стола и, цокая эльфийскими шпильками, подошла к моей парте. Протянула мне пергаментный лист с каллиграфически выписанными чернильными буквами. В глаза мне сразу бросилась огромная фиолетовая печать с лыкоморским гербом. Царская воля… или спонсирование, что несколько более вероятно.

— А работу я у вас заберу, — так же доброжелательно заключила некромантка. — Тем паче вы все равно уже все закончили…

Я не успела даже возмутиться — мой листочек с недописанным тестом исчез, точно его отродясь здесь не бывало. Тем более что и спорить было бессмысленно — кто-кто, а Шэнди Дэнн отлично понимала, что я забыла повторить давешний раздел.

— Да, кстати… насчет двуручного меча я подумаю. Неплохая идея, адептка. Совсем неплохая.

«Что же они с Рихтером, сговорились, что ли? Телепаты, у-у, мрыс эт веллер! Директора на них нет!»

Я еще раз мрачно покосилась за окно и уткнулась взглядом в пергаментный лист.

Суть написанного, за вычетом всех подобающих случаю оборотов (с трудом продираясь через изящные нагромождения фраз, я невольно вспомнила близнецов и заклятие Эгмонта), сводился примерно к следующему.

Завтра, в десять часов утра, в нашей замечательной Академии оплоте магических наук, должен был состояться ораторский турнир, состязание между учениками разных магических школ. Нам же, юным адептам, будущим столпам магических искусств, должно знать, что слово есть предмет воздействия, часто не имеющего отношения к магии. И нам, указанным выше, подобает уметь обращаться со словом… сообразно. Да. Именно так. Ибо, как писал великий поэт древности Гум-ил-Лев:

И далее в том же духе.

Пробежав глазами лист до конца, в самом низу я заметила невеликую приписку. Академия должна была предоставить место для проведения турнира (восемь кабинетов для соревнующихся адептов, один — для сопровождающих таковых магистров плюс актовый зал для проведения начальной и конечной церемоний) и сообразное число адептов-участников. Никаких подготовительных заданий последним не давалось; я вздохнула свободно, поняв, что мне не придется провести остаток вечера с пером в руке, судорожно складывая слова в завтрашнюю гениальную речь.

— Ну что? — спросила магистр, отрывая меня от чтения. — Будете участвовать, адептка Ясица?

— Буду, — не раздумывая, согласилась я.

Хельги навострил уши. Вампир явно заинтересовался, во что очередное я только что согласилась влипнуть. Он искренне завидовал Ривендейлу, сидевшему рядом со мной и давным-давно прочитавшему пергамент от первого до последнего слова.

Некромантка изящно приподняла брови.

— Тогда что вы здесь делаете? Бегом в актовый зал, адептка, вас там ждут не дождутся!

Вот они, первые плюсы от сотрудничества с администрацией! Я быстренько скинула в сумку тетрадку, чернильницу и перо, скатала пергамент в трубочку и, оставив без внимания возмущенную гримасу вампира, ретировалась из аудитории.

В актовом зале стояла привычная обстановка — приближенный к верхам Ривендейл как-то обозвал ее «богемной». Из резонанс-кабинета, в народе именуемого просто «будка», доносилась бодрая музыка. Она же, но во многажды усиленном формате неслась из огромных резонанс-талисманов, установленных по бокам от сцены. На самой сцене имелись: Вигго фон Геллерт, как всегда таинственный до невозможности, Полин в коротенькой юбке в складочку, как всегда счастливая до того же самого, и некромантка Викки Копрекорн, как всегда в узких синих штанах, с поджатыми губами и донельзя умным видом. В кресле перед сценой сидела шикарная блондинка с ногами, начинающимися примерно от золотых сережек, видно ждала Вигго: кого же ей еще оставалось ждать? Там же, в переднем ряду, помещался и наш директор — немножко испуганный, но полный решимости сделать все как надо. Помимо него здесь же присутствовали. Матильда ле Бреттэн (надо полагать, ею попытались возместить отсутствующего Эгмонта), бестиолог Марцелл Руфин Назон (с бейджиком, на всякий случай), алхимичка Эльвира Ламмерлэйк и гном Фенгиаруленгеддир. Плюс еще из будки доносился возбужденный голос эльфийки Муинны аунд Лайквалассэ, собственно главного специалиста по организации всенародных празднеств.

— Нет, ну признай, Блейк, ты ведь заблужденец! — разобрала я, навострив ухо в сторону будки. — Фанфарам здесь не место, фанфары будут раньше!

— Сами вы… заблужденка… — мрачно бормотал в ответ адепт. — Торчат они оттуда, как… — Он явно собирался вставить соответствующий оборот, потом вспомнил, что разговаривает с эльфом, женщиной и преподавателем, и поспешно закруглился: — Ну в общем, торчат.

Дальше послушать мне не дали.

— Яльга! — звучно умилилась со сцены Полин. В порыве чувств она даже простерла ко мне руки, явно стремясь задушить меня в объятиях. Я попятилась к дверям, вняв инстинкту самосохранения. — Ой, и ты пришла! Как здорово, а!

Эту точку зрения разделяли определенно не все. Бестиолог подпрыгнул в кресле, сжимая пальцами резные ручки. Рыжая некромантка смерила меня равнодушным взглядом. К ней присоединилась и блондинистая алхимичка — не знаю, что я сделала этой, разве что не так посмотрела на фон Геллерта. Правда, в блондинкином исполнении взгляд получился скорее предупредительный, почти что как выстрел.

— Давайте на сцену, студентка Ясица, — махнул рукой директор. Он вдруг насторожился: — Или вы в концерте участвуете? Точно, была там одна такая рыженькая…

— Нет! — панически пискнула я. — Не участвую!

Люди еще лягушек до конца не забыли, какой уж тут концерт…

— Участвуете! — безапелляционно постановил директор. — С песней… как там ее… А, вспомнил! «В эту ночь решили волкодлаки перейти Границу у реки»…

— Коллега Ирий, — мягко напомнила Эльвира, — песню исполняет Анна Пипер, моя адептка. А студентка Ясица участвует в турнире. Она учится на факультете Рихтера…

— Это-то я помню, — быстро сказал директор. — А вот с концертом… Ладно, студентка Ясица, вас это не касается. Ступайте на сцену.

Я быстренько залезла куда сказали, испугавшись, что меня еще куда-нибудь запишут. Типа там «а не вы ли, адептка Ясица, раздаете победителям призовые гримуары»? Нет, коллега Фенгиаруленгеддир, студентке Ясице книг в руки лучше не давать, безопаснее выйдет…

Полин сунула мне в ладонь крошечную бумажку.

— Прочитаешь в резонанс, — шепнула она. — После меня, понятно?

Я кивнула, наскоро пробегая глазами текст. Там было про пользу риторики, про то, как замечательно она учит общаться и дружить.

— Так, внимание! — Муинна на секундочку высунулась из будки. — Включаем резонанс!

Мы спешно выровнялись в шеренгу. Полин, стоявшая справа от меня, торопливо одернула юбочку. Феминистка Викки смотрела на нее с презрительным сочувствием. «Женщины! — читалось в ее взгляде. — Сколь далеки они еще от идеала!» Полин с тем же сочувствием косилась на некромантку. «Феминистки! — явно думала она. — Что с нее возьмешь? Ни кожи, ни рожи, одни синие штаны…»

На меня никто не косился, исключая несчастного бестиолога. Я выпрямилась, перекинула косу через плечо и с трудом подавила в себе искушение изобразить на лице ведьминскую улыбку. После нее Марцелла можно будет с чистой совестью отдать на опыты Шэнди Дэнн.

— Поехали! — кивнула Эльвира.

— Кгхм! — сказал Вигго. Резонанс-заклятие привычно подхватило его голос. — Риторика — это мать всех наук. Она учит красноречию, необходимому, чтобы… пржщг… прщшш…

— Муинна! — страдальчески возопил директор. — Что там с резонансом?

— Все в порядке! — недоуменно откликнулась эльфийка.

— Может, талисман косячит? — глуховато высказался из будки адепт Блейк.

— Пржщ… прржщщ…

— Там огонечек горит? — уточнил Блейк.

— Пр-ржжщщ…

— Горит-горит! — согласилась Полин. — Блейк, это у вас там неладно!

— Все у нас в порядке! — обиделся адепт. — Посмотрите, точно есть огонечек?

— Есть! — хором рыкнул весь магистерский состав.

— Ну-у… — протянули из будки. — Может, у вас говорун неправильный, а?

— Пржщщ-щ! — не согласился Вигго.

Викки смерила всех презрительным взглядом. Она подошла к алхимику, решительно выдрала у него талисман и, не особенно задумываясь, тюкнула им по ближайшей стене. Буркнув под нос: «Мужчины!» — она сунула талисман обратно Геллерту и с независимым видом встала чуть поодаль.

— Риторика, — радостно возвестил обретший голос Вигго, — учит красноречию, необходимому, чтобы вести деловые переговоры, достигать поставленных целей, а также, — он сделал смысловую паузу, — совершенствоваться в магическом искусстве. Так сказал мэтр Эллендар Четвертый, шестой Великий Магистр Ордена КОВЕНа…

— Я согласна с Магистром Эллендаром Четвертым, — громко продолжила некромантка. Она держала талисман в кулаке, сжатом так, будто им планировалось прямо сейчас поправить чью-нибудь челюсть. Благоразумный Вигго сделал попытку отодвинуться вбок, понимая, что со свернутой скулой он будет смотреться уже далеко не так симпатично, как прежде. Но сбоку стояла кулиса, перекрывшая алхимику все отступление. — Риторика строга и изящна. То, что строго, делает ее наукой, а то, что изящно, — искусством.

— А мне риторика помогла справиться с комплексами, научиться лучше понимать других людей, и… ой, я немножко забыла… — Полин хлопнула ресницами, покаянно глядя на своего декана.

— Ну так прочтите по бумажке! — велела та.

— Хорошо… — Полин оглянулась и осторожно вытащила свой обрывок бумаги из карманчика на груди. — Справиться с комплексами, лучше понимать других людей и научиться заводить себе настоящих друзей!

— Заводят блох, — пробормотал под нос фон Геллерт.

Я забрала у алхимички талисман. Главное — не торопись, Яльга, говори отчетливо…

— Я считаю, что изучать риторику необходимо, потому что она учит общаться и дружить. Давайте жить дружно!

Полин хихикнула. Еще бы — с этой фразой я сама напоминала себе лубочного пса, воспитывающего двух разгильдяев-котов. Известная, между прочим, шутка…

— Отлично, — подвела итог Эльвира. — Спускайтесь. Где там ведущие? — Это относилось уже не к нам. — Еще за кулисами или уже за дверью? А вы чего встали? — Алхимичка развернулась к нам. — Всем спасибо, все свободны, завтра здесь же полдевятого утра!

Весь вечер я провалялась на кровати с книжкой из библиотечного фонда. Книжка была интересная, историческая; Полин, вернувшаяся в девятом часу, заглянула мне через плечо, посмотрела на шикарные гравюры, изображавшие эльфийских лучников, вздохнула и полезла в холодильник. Я вздыхать не стала: в желудке уютно побулькивал обед, предоставленный кем-то из некромантов. Обед был славный, вкусный, так что есть мне почти и не хотелось.

— Я так волнуюсь, так волнуюсь! — возвестила соседка, плюхаясь на свою постель. В руках у нее обнаружилась шоколадка; шоколадка была эльфийская, большая, обернутая в звонко шелестящую гномийскую фольгу. «Двадцать серебрушек», — немедленно скалькулировала я. Как славный талисман… — Так боюсь…

— Чего боишься? — с интересом уточнила я, переворачивая страницу. — Ого, смотри, какой волкодлак!

Полин оглядела указанное. Волкодлак и впрямь был… такой, волкодлачистый. Я мигом вспомнила описание, выданное доверчивой подруге утром первого просинца: «Высокий, во-от с такими плечами, волосы светлые…» У этого в наличии имелось все вышеописанное. Плюс еще желтые глаза, пронзительные и в самом деле волчьи, донельзя мрачный вид и двуручный меч, небрежно перехваченный одной рукой.

— Это кто? — с замиранием сердца спросила соседка, с громким шелестом разворачивая шоколадку.

Я сверилась с надписью, приведенной внизу страницы.

— «Оборотень с двуручным мечом, приблизительно V–VI столетия от НТ».

— Нет, староват, — категорично заявила алхимичка.

— Это про меч, — после паузы пояснила я.

— А-а… ну тогда понятно… — Полин изящно дернула ногами, освобождаясь от туфель. Она залезла на кровать, перевернулась на живот и с треском разломила эльфийскую шоколадку. — Меч — это неинтересно. Яльга, хочешь шоколадки?

— Хочу, — согласилась я.

— Держи.

Я благодарно кивнула и откусила от выделенной дольки. Шоколад был отличный, но молочный, с орехами, изюмом и дробленым печеньем. Я же предпочитала горький, желательно соленый и без добавок. Хотя пробовать такой мне довелось только один раз, того правильного шоколадного вкуса я так и не смогла забыть.

— Так чего ты боишься? — напомнила я, переворачивая страницу.

— Завтрашнего турнира, — невнятно объяснила алхимичка: рот ее был набит шоколадом. — Представляешь, выхожу это я — и перед всей аудиторией…

— И что дальше? — честно удивилась я.

— Что — что… — Полин дернула плечиком, досадуя на недогадливость собеседницы. — А вдруг они слушать не станут?

— А мы их тогда ломиком… — в тон алхимичке процитировала я.

— Щас! Ломиком! Там такие лбы приедут, им тот ломик как слону иголка… Представляешь, — алхимичка оживилась, отломила еще один кусочек, — Эльвира говорила, что приедут эти, из К-Детского корпуса! Говорят, они в форме ходят, почти как в армии…

— Из какого корпуса?

— Ну ты даешь! — поразилась непосредственная девица. — Не знаешь про Детский корпус? Он королевский, поэтому там буква «К»… Говорят, спецшкола для детей дипломатов. Военных опять же или там этих… которые вроде как почетные заложники от правящих домов других государств. В общем, элита. Что им твой ломик?

— Вот так сразу и мой, — буркнула я, дожевывая шоколад. — Твой, если уж на то пошло. Кто боится?

— А то ты не боишься.

Я честно прислушалась к себе. Внутри было тихо и пусто, только мурлыкал желудок, довольный обедом, жизнью и нежданным кусочком шоколада.

— Да нет, вроде не боюсь. Нет, правда! — Полин смотрела на меня недоверчивыми глазами, так что все, что мне оставалось, — это честно пожать плечами. — Перед олимпиадой боялась, а теперь чего-то и не боюсь…

— Еще бы, — кисло протянула алхимичка. — Ты же у нас Яльга Ясица, гордость факультета. Мечта вашего декана во плоти.

— Не-э, — решительно отказалась я от столь многообязывающего звания. — Мечта — это существо потише, поспокойнее и попредсказуемее. Рихтер мне до сих пор лягушек вспоминает, а про мгымбра и говорить не хочется…

— Ну, — глубокомысленно изрекла девица, — тогда понятно, чего он так охотно смылся на войну…

Полин слизнула с фольги последние крошки, тщательно скомкала ее в тугой комочек и прицельно запустила им в мусорную корзину. Промахнулась; обиженно надув губы, алхимичка сложила пальцы в соответствующую фигуру и попыталась слевитировать комочек куда следует. Заклинание пока получалось у нее плохо: комочек мотало тудой-сюдой как пиратский фрегат при десятибалльном шторме.

— Кто-то, кажется, собирался сесть на диету, — задумчиво изрекла я, наблюдая за постепенно стервенеющей подругой.

— Есть!! — выдохнула Полин, стукнув обоими кулаками по подушке. Комочек все-таки рухнул куда надо, ухитрившись вписаться в невероятно крутой поворот. — Что ты сказала?

— Фигуру, говорю, кто-то собирался блюсти, — напомнила я, пролистывая сразу четыре страницы.

Полин посмотрела на меня с некоторым беспокойством. С полмесяца назад она присмотрела себе в одной из лавок какую-то очередную обновку, по описанию — аккурат Мечту Всей Жизни Полин. Мечта, подумав, решила остаться недостижимой — примерив, алхимичка поняла, что оно, конечно, застегивается, но рисковать все-таки лучше не стоит. Мечты же размером больше в лавке не нашлось.

С этого момента в жизни Полин появился отчетливый смысл. Помимо смысла там возникли: лента с сантиметровыми делениями; две гантельки весом по полкило, надежно убранные под кровать; куча журналов с упражнениями; и — как апофеоз — эта самая Мечта, торжественно принесенная из лавки. При мне Мечту примерять не стали. Вместо этого алхимичка повадилась вынимать ее каждый вечер из шкафа и, грустно поглаживая ткань ладонью, пролистывать фигуроспасительные журналы. У меня слезно просили тренировочный меч; я отказывала, объясняя, что фехтование у нас только с третьего курса, но мне, кажется, так и не поверили до конца. Гантельки же, явно уступающие мечу в обаянии, тихо пылились под кроватью.

— Шоколад для фигуры не вреден, — с некоторым сомнением сказала Полин. — И вообще, я же сказала, что нервничаю! А в шоколаде эти, как их там… эндорфины, вот!

— Так чего ты нервничаешь? — не поняла я, решив пропустить ругательных эндорфинов мимо ушей.

— А-а, тебе легко говорить! Ты же у нас Яльга Ясица, гордость факультета!..

«Все», — привычно поняла я. С этого момента Полин, прочно зациклившаяся на одном обороте, уже практически не нуждалась в собеседнике.

Утром в четверг я проснулась конкретная, собранная и какая-то… хм… концентрированная, что ли? За ночь мысли стали коротенькими, ясными и четкими, как удар заклятия Эгмонта, — в общем, думать было теперь одно удовольствие. Посмотрев на алхимичку, свернувшуюся в рулетик и тихо посапывавшую носом, я решила не зажигать свечи.

В комнате царил утренний полумрак. За окном все было синее и прозрачное, как будто затопленное темной акварелью. Падал снег; кажется, по двору мело, но в этом я была не слишком-то уверена. Там же внизу бродила одинокая коренастая фигурка с лопатой, воинственно топорщившая оледенелую бороду. Гном-завхоз готовился к приему гостей.

Развлечения ради я сотворила из воздуха небольшой шарик, заклинаниями раскрасила его в симпатичный голубой горошек и стала отрабатывать навыки телекинеза. Простенькая левитация по горизонтали, вертикали и диагонали благодаря осенней тренировке с элементалью и дверью выходила у меня на ура. Более же сложные движения пока что получались немногим лучше, чем у Полин. Но я раз за разом продолжала отрабатывать прием, вынуждая шарик вырисовывать в воздухе геометрические фигуры. Для упрощения я приделала шарику нетающий дымный шлейф.

Элементаль опасливо наблюдала за шариком, наполовину высунувшись из дверной доски.

Полвосьмого я решительно потыкала Полин в бок. Алхимичка протестующе забурчала, переворачиваясь на правый бок и отгораживаясь от меня подушкой. Но эти бастионы разделили участь тех, западных, в итоге сдавшихся на милость маркграфа Эккехарда. В роли маркграфа, понятно, выступала сейчас я.

— Полвосьмого, — возвестила я, когда недовольная алхимичка приоткрыла опухший глаз. — Подъем.

— Сколько?! — Полин взлетела на ноги, сбив одеяло на пол. — Полвосьмого?!

— Ну да, — недоуменно ответила я. — Еще целый час есть…

Алхимичка смотрела на меня совершенно шальными глазами.

— Всего лишь только час! Яльга, мне еще и одеться, и накраситься, и вообще… Позавтракать там… Ты что, не могла меня раньше разбудить?!

— Предупреждать надо, — обиженно буркнула я. — Нет чтобы спасибо сказали, еще и бочку катят!

— Спасибо, — хмуро послышалось в ответ. — Большое.

— Пожалуйста. — Я пожала плечами. — Всегда к вашим услугам.

Алхимичка безмолвным угрызением совести стояла у своей кровати. Ночнушка у нее была дорогая, с вышивкой: по нежно-розовому шелку эльфийского производства летали микроскопические купидончики с натянутыми луками в руках. Луки у малюток были качественные, экстра-класса, прицельно бившие на шестьдесят шагов против обычных пятидесяти — сразу видно, вышивкой занимались профессионалы. Кружавчатый подол, кончавшийся на ладонь выше коленей (эта длина, кстати, и стала причиной покупки), мерно колыхался в порывах сквозняка.

— Простынешь, — хладнокровно предупредила я. — Снежень на дворе… да и кто-то вроде как торопился…

Метнув на меня еще один покаянный взгляд, Полин скрылась за дверью душа.

Пока алхимичка наводила марафет, я, не особенно торопясь, вытащила из шкафа свой не столь уже и небогатый гардероб.

Спасибо олимпиадной стипендии — теперь у меня имелись новые штаны, на порядок лучше прежних. По старой привычке, приобретенной через общение с гномами, я выговорила себе в тот раз скидку — за эти брюки, прочные, плотные, достаточно удобные и очень красивые, с меня спросили всего лишь пятнадцать золотых. Понятно, в таких штанах на практикум по боевой магии не придешь: они были прямые, официальные и допускали не такой уж широкий размер шага, как бы мне того хотелось. Зато мои ноги приобретали в них прямо-таки умопомрачительную стройность.

Опять-таки и сапог под ними почти не было видно.

За штанами последовала кофточка. Понятное дело, она была белая: для официального костюма только то и требуется, по крайней мере так объяснил мне торгующий эльф. На нее скидки мне уже не дали, но я была рада и так: каких-то десять золотых за отличную кофточку с хох-ландскими кружевами — это совершенно смешные деньги.

Я села на кровать, тщательно зашнуровала сапоги. Опустила штанины поверх голенищ: ничего не топорщилось, а магически отреставрированные носки смотрелись вполне прилично, не слишком-то портя картину.

И только теперь я приступила к главному.

С нижней полки я достала маленький черный сверток. Встряхнула его, расправляя; ткань легла очень ровно, оправдывая звание эльфийской, и я, посмотрев на изделие пару секунд, решительно натянула его через голову.

Это было бандо — так его отрекомендовал мне тот эльф. Широкая полоса ткани, охватывающая туловище от талии до груди, нечто вроде отрезанного лифа от бального платья Полин. Оно было черное, как и штаны; впереди имелась шнуровка, и я, шагнув к зеркалу, осторожно подтянула ленту.

Да. Вот так было здорово. Я не забыла еще Нового года, не забыла полузнакомой девицы, смотревшей на меня из зеркала. Красивой девицы, выглядевшей почти как эльфийка… То, что имелось сейчас, было совсем другим. Но оно нравилось мне ничуть не меньше.

— Я-альга… — выдохнула Полин, явившаяся из ванной. Я обернулась к ней: алхимичка была уже накрашена, на ее волосах красовались розовые рогульки — магические бигуди, купленные ею на последний родительский перевод. Поверх ночнушки она накинула халатик примерно с тем же тематическим узором. — А что это за штука? Которая поверх кофточки?

— Это? — Я задумчиво посмотрела на отражение. — Это бандо.

Судя по виду, алхимичка была поражена. Не столько самим нарядом — встречались и покруче — сколько тем, что я, оказывается, разбираюсь в терминологии современной моды.

— Вот как… — наконец констатировала она. — Ты меня подождешь, я пока оденусь?

— Подожду, — согласилась я, нащупывая взглядом расческу. — Ты мне тени не одолжишь? Хотя нет, лучше подводку, тушь и что-нибудь из помад?

Ошеломление в соседкиных глазах постепенно достигло апогея. Наконец она как-то странно дернула головой, — похоже, это надлежало рассматривать как кивок.

— Вот и славно, — заключила я, одним жестом распахивая дверь ванной.

Волосы были чистые, расчесывались легко. Я заплела косу, несколькими пассами свернула ее втрое и укрепила полученную конструкцию на макушке. В такой прическе было несколько плюсов: помимо подчеркивания линии шеи она изрядно улучшала мне осанку, непроизвольно оттягивая голову назад. Коса у меня была добрая, не то чтобы в руку толщиной, но все-таки.

Полин уже оделась, правда наполовину. Теперь на ней имелась розовая кофточка с рюшечками вокруг выреза — заценив, как рюшечки подчеркивают грудь, я уважительно приподняла бровь. Стоя посреди комнаты в кофточке, сережках, бусиках и стрингах, Полин мучилась выбором: чего бы выбрать из юбок или брюк.

— Яльга! — Ко мне она бросилась как к родной. — Что мне надеть?

В голове у меня было пусто, поэтому я брякнула:

— Мечту!

— Какую? — недоуменно переспросила алхимичка. — А-а, ту… — В глазах у нее появилось некоторое сомнение. — Думаешь, стоит?

Я честно пожала плечами. Насколько я знаю соседку, главнее чтобы она примерила хоть что-то, а дальше дело пойдет само собой. С сомнением посмотрев на меня пару секунд, она полезла в шкаф. Через минуту Мечта была извлечена на свет.

Это были штаны, сшитые из черной эльфийской замши, узкие и прямые, как того требовала самая последняя мода. Нечто подобное я уже видела на какой-то из некроманток; смотрелось просто шикарно, — видно, заметила не только я. Полин тоже все заценила и, по всегдашней привычке, готова была перейти к непосредственные действиям.

— Надевай! — подбодрила я, поняв, что алхимичка колеблется.

Полин предусмотрительно села на кровать. Штаны шли туго: ещё бы, они мало того что были новехонькие, так еще и сама конструкция предполагала максимально тесное прилегание. Эльфийская замша оправдывала потраченные на нее деньги: не знаю уж, чего там комплексовала Полин, ноги у нее в этих штанах получались вполне приличные. По крайней мере, не хуже, чем во всех остальных.

Алхимичка встала. Втянула живот. Втянула еще раз, более основательно. Быстро, пока воздух снова не запросился в легкие, она защелкнула верхнюю застежку на талии. Выдохнула, как наш фехтовальщик, демонстрировавший старшекурсникам, как именно надо наносить удар. Повторила всю цепочку; итогом сделалась вторая кнопка, с третьей попытки занявшая положенное место.

Полин растерянно повернулась ко мне — и я поняла, что именно так огорчало алхимичку.

У каждой женщины есть своя проблемная зона. У Полин это были талия и живот. Если на ногах штаны смотрелись вполне достойно, то выше начиналась полная порнография: не шибко-то объемное пузико Полин тем не менее не терпело посягательств на свою свободу. Смирившись с волей хозяйки, оно позволило затянуть себя в тесную ткань, но спереди и по бокам все равно свисало маленькой, но вполне ощутимой складкой. Застежки поскрипывали, намекая на несообразный размер штанов.

— Ну что? — безнадежно спросила алхимичка.

Я задумчиво прикусила губу, не зная, что сказать. Приняв это за ответ, Полин развернулась к зеркалу; пару минут она мрачно смотрела на талию, потом плюхнулась на кровать и хмуро уставилась на ноги, обутые в пушистые тапки.

Я поняла, что ситуацию пора брать под контроль.

Времени оставалось мало, настроение у Полин уже было ниже плинтуса — а она все-таки была мне подругой, это не следует забывать. Даже если она сейчас переоденется — а она переоденется, это факт, — все равно турнир будет уже испорчен. К тому же надеть Мечту посоветовала именно я.

— Подъем, — максимально командно приказала я.

— Зачем? — Полин подозрительно покосилась на меня снизу вверх.

— Затем, — отрезала я. — Будем реанимировать ситуацию.

Нехотя она встала. Я положила расческу на туалетный столик (он же — тумбочка прикроватная, он же — хранилище тетрадей, он же…) и подошла к подруге.

По неизъяснимым законам физики в сидячем положении живот занимает больше места, чем в стоячем. Обе кнопки оказались расстегнуты; я привычно размяла пальцы, вспоминая нужное заклятие.

— Живот втяни.

Это заклинание в принципе было достаточно простым. Вся беда была в том, что снять его мог только наложивший; учитывая же, что заклинание максимально прочно скрепляло между собой составные части (в данном случае кнопок), у Полин имелся шанс спать теперь именно в этих штанах. Это если я не приду этим вечером ночевать.

По крайней мере половина проблемы была решена. Оставалась вторая; в принципе имелась и третья — вся Полин в целом, глядевшая на мои действия без особого энтузиазма, но тут у меня уже не было никаких идей. Разве что старая насчет двуручного меча… ибо проблемы, подобные этой, можно решить только лишь радикально.

Вторая половина… хм…

Оставив недовольную жизнью Полин пялиться в смутившееся от такого внимания зеркало, я решительно распахнула дверцу ее шкафа. На ней же, но с внутренней стороны, имелась такая металлическая штука, на которую алхимичка вешала пояса. С минуту пощелкав пряжками, я нашла что хотела и вынырнула наружу с широкой лентой из черной лакированной кожи. Пряжка на поясе имелась серебряная, в виде волчьей пасти с нехорошими рубиновыми глазками. Пояс был такой, «готичный», как выражался Хельги, натасканный в вопросах моды всеми своими пассиями. С Полин он сочетался меньше всего, но это была уже не моя забота. Подойдя к алхимичке, я обернула пояс вокруг ее талии и, подвигав его вверх-вниз, определилась с маскируемой зоной. Волчья пасть, правда, вызвала у меня некоторые затруднения — в столь сложной технике я разбиралась плохо, — но в итоге все вошло куда и должно было войти. Серебряный штыречек надежно укрепился в дырочке, оправленной, ясен пень, тоже серебром. Я отошла на пару шагов, критически осмотрела сотворенное.

Вроде получилось неплохо.

Полин, критически смотревшая на себя в зеркало, похоже, пришла к точно такому же мнению. Мне было сказано «спасибо», правда довольно кислое — известно, для женщины нет ничего грустнее, чем исчезнувшая причина пожалеть себя. Подергав пояс вверх-вниз — закрепленный на минимальной дырочке, он сидел прочно, — алхимичка полезла в шкаф за туфлями.

— Косметику дай, — напомнила я, решив, что процесс выбора может затянуться надолго. Лезть же с советом во второй раз… не-эт мне и одного хватило. У меня воображение не бесконечное.

— Там в тумбочке маленькая косметичка, — не оборачиваясь бросила Полин. — Возьми что понравится… — Она немножко подумала и развернулась ко мне лицом, на котором немедленно обнаружилась некоторая задумчивость. — Кроме такого фиолетового бутылечка с надписью на эльфийском. И кроме теней, голубеньких с серебром. И кроме…

— Подводку, тушь и блеск мне взять можно? — прервала я ее, не без оснований испугавшись начавшегося было перечисления.

Полин подумала. В глазах у нее отчетливо прыгали нолики.

— Можно, — наконец согласилась она.

Косметикой я пользовалась в первый раз и оттого немножко боялась. Насчет блеска все было просто: с него я и начала, решив, что накрасить губы сможет, верно, каждый. Получилось, кстати, с новой же попытки: а собственно, у кого бы не получилось, всего-то дел — водить тюбиком по губам.

С тушью было немножко сложнее. Во-первых, я знала, что ее накладывать не так-то просто. Во-вторых, Полин всегда красила ресницы в самый последний момент, то есть после подводки — а подводки я боялась сильнее магической войны. Признаться, я бы предпочла и вовсе обойтись без косметики, но мне предстояло выступать, возможно с большого расстояния, а это значит, что нужно подчеркнуть глаза и рот. Иначе все сольется, к мрысам собачьим.

Ладно, мрыс с ним… или я уже повторяюсь? Решительно, точно на экзамене, я открутила крышечку с подводки.

Подводка мне попалась коричневая, а не черная. Подумав, я решила, что оно и к лучшему — я же не вампирша и не радикальная брюнетка (что в принципе почти одно и то же, ибо вампирши все как на подбор или радикальные брюнетки, или не менее радикальные блондинки). А коричневый — это как-то мягче, ненавязчивей.

Вот.

Рука, поднесенная к векам, изрядно дрожала. Собрав всю волю в кулак, я прекратила недостойный тремор и, скрестив пальцы на обеих ногах, прикоснулась влажной кисточкой к коже.

Я решила подвести не верхнее, а нижнее веко — быстрее, ярче и надежнее. Глаза подчеркнет, а большего мне и не надо — кто его знает, вдруг мне не пойдет восточный макияж? Потом стирай его, все равно размажется…

Накрасив один глаз, я поймала себя на том, что машинально приоткрываю рот — уж не знаю для какой необходимости. Попробовала закрыть; не-а, с открытым выходило как-то естественнее и проще.

Надо будет у Полин спросить, отчего оно так происходит…

Вот сейчас и начиналась основная сложность. Как сделать так, чтобы макияж вышел симметричным? Мрыс бы его знал, честное слово… больше всего я боялась, что глаза у меня получатся разные. У-у, как все просто было с блеском! Рот у меня хотя бы один…

Черта под вторым глазом вышла немножко ровнее, чем под первым: чувствовался некоторый опыт. Я чуть отодвинулась от зеркала, проверяя себя на симметричность.

Ну разумеется, вторая черта вышла длиннее!

Выругавшись тихо, но нецензурно, я чуть удлинила первую. Сравнила.

Теперь длиннее получалась уже она.

Мр-рыс эт веллер келленгарм! Подавив в себе желание смыть это все, ко всем… хм-хм… в общем, мифологическим элементам, я снова взялась за кисточку. Так. Здесь недостает примерно миллиметра, вот его сейчас и нарисуем. Так, так… и еще чуть-чуть…

Есть!!!

— Ну что, ты все? — Сзади образовалась Полин, уже определившаяся с обувью. Я краем глаза посмотрела на ее ноги; там имелись черные бархатны туфли а ля балетки, каждая из которых была перехвачена широкой черной же лентой.

— Тушь осталась… — Я дернула помянутое за крышку, но она держалась стойко. — Мрыс дерр гаст! — Я дернула еще раз, крышка протестующе затрещала, но сдаваться и не собиралась. — Почему оно не открывается?

Полин посмотрела на меня немножко странно.

— Потому, что оно откручивается, — после паузы пояснила она.

Все. Крыша едет, дом стоит. Я быстренько открутила упрямую крышку, окунула кисточку в тушь, с некоторым трудом вытащила ее обратно. Щетинки изо всех сил цеплялись за стенки тюбика, явно стремясь остаться в более привычной среде.

— Когда красить будешь, кисточкой делай туда-сюда, — подсказала из-за спины Полин.

— В смысле, вверх-вниз? — уточнила я.

— Ага, и еще вправо-влево…

Я попробовала. Тут главное было не моргать — тушь я выбрала хорошую (Полин только вздыхала), комочков в ней не имелось. Я с некоторым трудом прокрасила дальние ресницы, располагавшиеся у внешнего угла глаза.

Со вторым проблем уже не возникло. Вдохновленная победой над подводкой, я накрасила его буквально на счет раз.

Полин тем временем снимала с волос бигуди, попутно расправляя волосы руками. Прическа у нее немножко стояла дыбом, как грива у льва на потешном лубке.

— А сколько времени? — вдруг вспомнила я. — А, элементаль?

— Двадцать пять минут девятого, хозяйка! — по-армейски вытянувшись во фрунт, отчеканила флуктуация.

— Сколько? — Я едва не выронила тюбик с тушью из рук. — Двадцать пять минут?!

— Теперь уже двадцать шесть, — пунктуально поправила элементаль.

— Все, нас уже нет! — Я щелкнула пальцами, отправляя тушь, подводку и блеск Полин на тумбочку. Щелкнула еще раз; алхимичка протестующе завопила — еще бы, магически ускоренные бигуди с боем выпутывались из ее волос. — Зато быстро, — пояснила я. Ухватила подготовленную с вечера сумку: перо, чернильница, пара пергаментных листов. Амулет-запоминалка — на всякий случай. — Все, вперед!

Мы вихрем промчались по этажу, пугая немногочисленных встречных испуганным видом. За окном, как я отметила мимоходом, было уже светло; углубляться в описание пейзажа было уже некогда, все мое внимание занимала сумка, перекинутая через плечо и ощутимо бившая меня по правому боку. Не знаю, чего в ней было такого острого, но — ручаюсь! — оно там было.

Тридцать ступеней лестницы, ведущей на третий этаж; еще полтора коридора, преодоленные в том же стремительном темпе; я все-таки вырвалась вперед, оставив Полин пыхтеть за моей спиной, — помимо пыхтения оттуда неслись ругательства на эльфийском и невнятные требования остановиться и подождать.

Я влетела в переход, распахнув дверь прицельным пинком. По моим расчетам, минуло от силы две минуты; у нас оставалось еще три, этого времени должно было бы хватить.

— Ellen vigdis аг morau… — неразборчиво твердила алхимичка. — Ar den delle…

«Надо же», — мимоходом отметила я. Как говорил один мой знакомый эльф, это я только кажусь такой хороший мальчик, а на самом деле я ругаться по-гномийски умею…

Мы успели. Более того, мы успели прежде всех, ибо актовый зал был закрыт, а у дверей его было как-то подозрительно пусто. Не поверив глазам, я посмотрела в замочную скважину; внутри было пусто и грустно, только школьный призрак Афилогет кружился вокруг хрустальной люстры. Люстра чем-то напомнила мне ту, ковенскую; судя же по тому, какие зверские гримасы строил призрак, ожидала ее приблизительно та же судьба.

Я оперлась о мраморный заборчик, устало плюхнув сумку на мраморный же пол. Полин молчала, сосредоточенно дыша: похоже, ее лингвистический запас был невелик и успел уже иссякнуть.

— Ну и где все? — едва отдышавшись, спросила алхимичка.

Я красноречиво пожала плечами.

— Я что, выходит, зазря пожертвовала завтраком?

— Внизу столовая, — мрачно сказала я, для пущей убедительности ткнув пальцем в пол. Оттуда и впрямь доносились какие-то запахи; впрочем, назвать их вкусными не посмел бы и самый отъявленный лгун. — Деньги у тебя есть, сходи и поешь.

Полин ехидно хмыкнула:

— Нет, мы что, приперлись слишком рано?

— Не знаю. — Скудный запас терпения уже подходил к концу. — Подожди еще три минуты.

Алхимичка собралась было что-то ответить, но в коридоре послышались торопливые шаги. В предзальный закуток вошел Вигго, с ним — вчерашняя девица, теперь наряженная в платье цвета морской волны. За ними сюда же просочилась адептка с патриотичной фиолетовой папкой в руках. Из папки выглядывали дорогущие бумажные листочки.

Спустя еще полминуты к нам присоединился адепт, не знаю уж, с какого факультета, — в руках у него была точно такая же папка. Он держал ее лицевой стороной вверх, и я увидела, что на ней золотом вытиснено изображение геральдической ковенской совы.

Стало тесно. Меня прижали было к заборчику, но я ухитрилась вывернуться — сомневаюсь, что полторы минуты полета с последующим приземлением на жесткий каменный пол принесут мне такую уж несказанно великую радость.

Адепт и адептка с папками перебрасывались тихими фразами — судя по патетическим ноткам, они повторяли текст. Вигго и девица, притиснутые друг к другу, ничуть не возмущались, а занимались дальнейшим уплотнением. Полин косилась на них с тихой завистью во взгляде. Я примерно так же косилась на привидение, вылетевшее наружу через дверь. Кто-кто, а вот Афилогет уж точно не нуждался в ключах, потому как сам по себе был универсальной отмычкой.

Обстановка потихоньку накалялась — исключительно за мой счет, потому что все остальные были вполне довольны жизнью. Я начинала злиться; вообще-то Эльвира была довольно пунктуальна, и если она сказала прийти к половине девятого, значит, с последним ударом часов ей самой уже должно быть здесь.

Наконец дверь распахнулась, и на пороге возникла алхимичка. Вид у нее был мрачный, глаза метали молнии — народ непроизвольно собрался в кучку и отодвинулся в самый дальний угол. Наиболее проворно это проделали Вигго, Полин, блондинка в платье и адептка с папкой, что немедленно охарактеризовало ее как опытную Эльвирину ученицу.

Одарив нас всех взглядом, весьма далеким от хоть сколько-нибудь ласкового, магистр достала из воздуха тяжелую связку ключей. Я вздохнула: связка была моей заветной мечтой, ибо открывала практически все двери. После истории с мгымбром половина замковых элементалей отказалась мне подчиняться; вторая, впрочем, подчинялась еще более рьяно, что немножко компенсировало предательство первой.

Замок проскрежетал нечто недружелюбное, но все-таки открылся. Одним взглядом отпугнув дернувшегося за нами Афилогета, Эльвира зашла внутрь и зажгла несколько свечей на задумчиво покачивающейся люстре.

— На сцену, — хмуро приказала алхимичка.

Адепт и адептка привычно перехватили свои папки.

Следующие пять минут дверь то и дело открывалась. С перерывами минуты в полторы-две внутрь просачивались: Марцелл Руфин Назон под ручку с Матильдой ле Бреттэн; эльфийка Муинна аунд Лайквалассэ с тяжелым осветителем на плече; некромантка Викки в прежних зеленых штанах; адепт Блейк со вторым осветителем (тот, кстати, был соединен шнуром с первым, так что я не знаю, как это они их несли). Еще секунд через двадцать пришел и директор, в праздничном синем плаще с гербами. Вид у него — у директора, не у плаща — был еще более испуганный, чем обычно. Не иначе как он заранее прикидывал все возможные исходы.

Задумчивый директорский взгляд то и дело обращался в мою сторону. Я вертелась на стуле, малость смущаясь от такого внимания, тем более что отлично понимала его причину: «коллега Ирий» явственно сожалел о преждевременной войне, вынудившей незаменимого магистра Рихтера оставить опасную студентку без охраны.

После директора в зал явился гном Фенгиаруленгеддир. Вот уж кто был абсолютно спокоен: спокойствие это излучала даже борода, по случаю торжества заплетенная в хитрую косу. На меня гном смотрел с явным ободрением; не применяя эмпатических чар, я могла сказать, что на языке у магистра так и вертится: «Давай, девочка, покажи этим где раки зимуют!» От этого я смущалась еще больше, не будучи до конца уверена в точной локализации означенной зимовки.

Марцелл тоже через раз косился в мою сторону. Но на него я старалась не смотреть: совесть и без того проскребла в душе изрядную дырку.

Аспирантка же ле Бреттэн развила тем временем нешуточную деятельность. Воспользовавшись отсутствием Эльвиры (алхимичка, по-прежнему мрачная, пошушукалась с директором, а после, ничего не объясняя, тихо исчезла), она организовала ведущих так, что текст отлетал у них практически от зубов.

Проследив за процессом, я невольно удивилась тому, сколь нелогично человек выбирает себе профессию. В качестве преподавателя боевой магии Матильда ле Бреттэн котировалась на уровень ниже не то что Эгмонта, а даже и бестиолога. В качестве же массовика-затейника она, как оказалось, не знала себе равных.

— Читайте громче! — командовала она, грозно глядя на съежившуюся от такого напора девицу. — Вас из зала должно быть слышно даже на дальних рядах!

— Коллега ле Бреттэн, — счел нужным вмешаться директор, — может, мы лучше подключим адептке резонанс-талисман?

— Вы думаете? — подозрительно уточнила аспирантка. — А вдруг оно не сработает? Как вчера, помните?

— Сработает, сработает! — высунулась из будки эльфийка.

— Н-ну попробуем… — уже не так уверенно протянула магичка. Я заподозрила, что она забыла про усиливающие талисманы.

Нервная Полин по тысячному разу перечитывала текст, запечатленный на ее бумажке. От усердия она даже шевелила губами; мне повезло немножко больше, свой текст я запомнила с первого раза. И одни боги теперь знают, куда я задевала ту бумажку…

От нечего делать я листала учебник по некромантии, случайно оказавшийся у меня в сумке. Как выяснилось, именно его острый край и бил меня по бедру.

«Тема шестая. Бронзовые зеркала. История применения бронзовых зеркал в некромантических целях началась предположительно в VI тысячелетии от НТ. С тех пор техника работы значительно изменилась; в современной магии используются зеркала только гномьей работы, желательно — полированные с двух сторон. Некоторые ученые предлагают внедрить вместо бронзовых зеркал медные, однако это может сильно изменить магическое поле, которое…»

— Яльга!

— Что? — вскинулась я, захлопывая книгу.

— Пошли на сцену! — Полин, уже засунувшая бумажку в крошечный карманчик, нетерпеливо пристукивала каблуком.

— Так сразу бы и сказали, — проворчала я, запихивая учебник обратно в сумку. Запихивалось с трудом: немаленькая книга, к тому же развернутая по диагонали, категорически отказывалась проходить в соответствующую дырку. Поняв это, я ругнулась и повернула книгу как надо, по вертикали.

Вежливый Вигго встал слева от лесенки и подал руку — сначала Полин, потом Викки, потом мне. Полин с готовностью оперлась на поданное, Викки смерила алхимика презрительным взглядом, так что мне помощь предложили уже с некоторой опаской. Я решила не обижать воспитанного адепта.

— Отличная идея! — немедленно воспылала энтузиазмом аспирантка. — Вот точно так же и на выступлении сделайте! Пускай гости видят, какие у нас адепты вежливые!

Феминистка-некромантка фыркнула со сцены. Ее представления о вежливости определенно расходились с Матильдиными.

Зал потихоньку наполнялся людьми. Народу прибывало; мы слезли со сцены, решив не пугать впечатлительных адептов собственными риторическими изысканиями. К тому же среди прибывших явно были и гости, все как один одетые в форму (свою форму, понятно, не нашу — у всех она была разная, но выглядело все равно здорово). Полин, зорко оглядывавшая зал, ткнула меня острым локотком под ребро.

— Вон там, видишь? — жарко зашептала алхимичка мне на ухо. — Вон те — это из К-Детского корпуса! Мундиры прям как военные, правда?

Я неуверенно пожала плечами. Военных мундиров я не видела еще ни разу.

Мы зарегистрировались, спустившись для этого на первый этаж. Получили программки, написанные не иначе как специальным заклятием: уж больно красивые и ровные там были буковки. На программке среди прочего были указаны и кабинеты; нам, адептам первого курса, достался родной до боли общемагический, что Полин сочла добрым знаком. Судьями же должны были быть совершенно незнакомые мне личности: в частности, значились там некто С. Г. Баркинг, О. В. Отраснер и — в этом месте мне почудилось нечто знакомое — В. Д. Щербинец.

— Слушай, а что это за Щербинец? — шепотом уточнила я у Полин.

Соседка закатила подкрашенные глазки:

— О, да ты ее знаешь! Это Вирра Джорджовна, из ковенского отдела по контролю над образованием. То ли их директор, то ли еще кто… Ну маленькая такая, круглая… волосы еще светлые…

— А-а, так это она? — Я немедленно вспомнила соответствующую личность и пожалела, что учусь именно на первом курсе.

Ладно, боги с ними. Будем поглядеть.

Народ шел и шел. Турнир все никак не начинался; ведущие разбежались по разным кулисам, Полин вытягивала шею, пытаясь найти среди гостей хотя бы одного знакомого, я боролась с собственными нервами. Нет, я не боялась… это было что-то другое, не слишком-то мне понятное. Может быть, обыкновенный страх перед публикой.

Собственно, бояться мне было нечего. Я чувствовала, что публика эта будет у меня в руках; читая свою фразу со сцены в резонанс, я поймала себя на том, что неосознанно применяю… нет, не чары. Просто делаю так, чтобы мне меня слушали все: и директор, и Фенгиаруленгеддир, и Матильда, и Муинна. И даже адепт Блейк — его я считала самой большой своей удачей. У всех студентов, занимающихся звуком, со временем появлялась своеобразная защита: ничто из происходящего на сцене не могло отвлечь их от отлаживания сообразного звучания. Наверное, иначе здесь было не выжить — Марцелл же вкручивал нам что-то про адаптацию…

Это тоже была власть. И как любая власть, она была очень притягательна. Я с нетерпением ждала той минуты, когда получу нормальную аудиторию — ведь не назовешь же таковой шестерых человек, из которых пятеро — твои магистры! Нет… но что же будет, когда меня станет слушать целая комната — человек, наверное, с двадцать?..

Пожалуй, мне стоит быть поосторожнее. Ведь я же пока еще не дракон.

Хотя это как раз дело поправимое.

Наконец из резонанс-талисманов загремела торжественная музыка. Если я не ошибаюсь, это были как раз фанфары; интересно, кто же — Муинна или Блейк — признал-таки себя заблужденцем?

Зал затих — не сразу, постепенно. Подловив нужный момент, Матильда махнула рукой — из кулис, сообразно неспешным шагом, вышли оба ведущих с папочками в руках. Они встретились на середине сцены (музыка как раз достигла апогея) и дальше пошли уже вместе — хотя лично мне сперва показалось, что они вот так и разойдутся, снова каждый в свою кулису. Наверное, по половому признаку.

Адептка с папкой робко кашлянула. Заметив это, Блейк плавненько свел звуковое сопровождение на нет.

«Где-то я это уже слышала», — подумалось мне. Или не слышала. Или, скажем, читала.

Девушка тем временем замолчала. Ее напарник молчал с крайне значительным видом, глядя в зал. Поняв, что это может и затянуться, умная адептка незаметненько ткнула его локтем в бок. Видно, девица не пожалела сил: адепт встрепенулся, перехватил папку и бодро отбарабанил:

Это была уже Матильдина школа. Именно аспирантка упирала на то, что стихи, читаемые со сцены, должны произноситься звонко, энергично и… как бы это сказать? Маршево, что ли.

Полин, сидевшая в соседнем кресле, нервно кусала губки. Я несколько секунд наблюдала за алхимичкой, потом поняла, что вдумчиво обгрызаю собственный ноготь, одни боги знают когда успевший очутиться у меня во рту. Проглотив «мрыс дерр гаст!» вместе с отгрызенным кусочком, я вытащила палец изо рта и уставилась на сцену.

На сцене не происходило ровным счетом ничего интересного. Поняв это, я открыла сумку и вытащила оттуда родной учебник. Вот бы Шэнди Дэнн меня сейчас увидела, то-то бы порадовалась такому рвению в постижении некромантических азов…

Народ с соседнего ряда смотрел на меня странновато, но я решила не обращать на него внимания.

Краем уха я продолжала следить за тем, что говорят ведущие, чтобы, не приведи боги, не прозевать момента выхода на сцену. Полин переключилась теперь на пальцы — маникюр у нее был дорогой, и, чтобы его не испортить, алхимичка покусывала согнутые фаланги. Выглядело это интересно, еще, пожалуй, круче, чем я с учебником по некромантии наперевес.

О, кажется, и наша очередь подошла. Я быстренько запихнула учебник обратно в сумку. Та протестующе затрещала, возражая против такой объемной штуки, впихиваемой внутрь, и я зарубила в памяти купить новую сумку с первых же ненароком появившихся денег. Эта, похоже, долго не протянет, даже если я на нее еще с десяток заклятий наложу.

Наше время пришло довольно скоро. Услышав со сцены знакомые слова о «самых талантливых адептах принимающей стороны», я поджала ноги, освобождая Полин дорогу. После встала и сама: на сцене мне нужно было говорить за алхимичкой, значит, и выходить мне должно было за ней.

Аспирантка зыркнула на Вигго; алхимик, рванувшийся было на сцену, покорно встал возле лесенки. Подал руку поднимавшейся Викки; некромантка прошла мимо с гордо поднятой головой, и Полин недоуменно передернула бровями. «И чем он ей не нравится? — читалось в ее глазах. — Да за Вигго весь алхимический факультет дерется!»

Я, к счастью, училась на боевом. И оттого не испытывала никаких эмоций, принимая предложенную алхимиком руку. Вежливость, и не более того. Относительно хорошие манеры.

Как оно было там на сцене? Здорово. На нас смотрел весь зал; это придавало мне сил, и еще я знала, что слушать меня станут затаив дыхание. Не оттого, что я такая крутая магичка. Просто сила слова порой бывает ничуть не меньше силы чар. И, наверное, не только слова. Моя собственная сила ценилась тут еще выше.

Как любое интересное дело, выступление закончилось очень быстро. Едва я проговорила положенную фразу в резонанс (Муинна не подвела, на этот раз со звуком было все в порядке), как Матильда кивнула — и все мы одновременно вскинули руки. Я поспешно пробормотала про себя коротенькое заклинание, и из кончиков пальцев в зал полетели крошечные золотистые шары.

Да. Здесь было главное — не перепутать декоративные пульсары с боевыми.

Под аплодисменты мы в обратном порядке сошли со сцены. Наши места, разумеется, уже были заняты вновь прибывшими; ругнувшись, я нашла свободное кресло двумя рядами дальше. Там, кажется, в основном сидели те самые личности из Королевского корпуса; по крайней мере, одеты они были действительно в мундиры — уж не знаю, военные или нет. Да и физиономии у большинства были уверенные, почти как у Генри Ривендейла. Хотя… нет, до Герцога им все-таки было еще кашлять и кашлять.

В центре этой живописной группки сидела невысокая женщина с короткими светлыми волосами. Одета она была в серебристо-серое вязаное пончо; по этому пончо, да еще по цепкому взгляду светло-голубых прищуренных глаз я сразу же узнала Вирру Джорджовну.

Она, видно, тоже не страдала склерозом. «Случайно» повернувшись в мою сторону, магичка скользнула по мне взглядом — слишком безразличным, чтобы она и впрямь не испытала никаких особенных чувств. Лично мне этот взгляд показался подозрительно знакомым: так меня рассматривал василиск, будто прикидывая, с какой стороны ловчее будет цапнуть.

«Йе-о! — по-гномски подумала я, поспешно возвращая взгляд к сцене. — Интересная у меня жизнь…»

Наконец вступление закончилось, Муинна открыла дверь — и адепты хлынули наружу, на ходу сверяясь с бумажками. Поддавшись всеобщему психозу, я тоже вытащила свою из сумки, едва не выронив «Основы некромантии». Так, какой у нас там кабинет? Общемагический, ага. Ну это к счастью…

Меня подхватило толпой и понесло вверх по лестнице. Где-то впереди маячила Полин, розовая кофточка которой вела меня как путеводная звезда. Звезда звездой, но и по сторонам смотреть я не забывала: еще не хватало пропустить в собственной Академии давным-давно выученный наизусть коридор!

Бдительность, как любит говорить Матильда, — первое дело. Увидев нужный поворот, я заработала локтями и через десять секунд уже ввалилась под лепную арку. За мной из толпы запоздало выскочила Полин — на замшевой туфельке виднелся отчетливый отпечаток чужой подошвы.

Кабинет был уже открыт, на двери его висел листок пергамента (наверное, бумага уже закончилась). Мы зашли внутрь; Вирры Джорджовны там еще не имелось, зато сидели две тетки, снабженные бейджиками и вышитыми шелком гербами КОВЕНа. Одна была крупная, темно-русая, со слегка лошадиным лицом (сходство усиливала длинная прямая челка, почти как у эльфийского пони). Одета она была в лосины, широкий вязаный пуловер и высокие кожаные ботфорты, плотно обхватывающие ноги до самых коленей. У нас в подобном стиле очень любила одеваться Шэнди Дэнн — и ноги у некромантки, сказать по-честному, были гораздо лучше. Магичка номер два, в длинной псевдоромской юбке, небрежно обмахивалась дорогим шелковым веером, расписанным цветами и птицами.

— Кгхм… Здрасте, — осторожно сказала я.

— Доброе утро! — солнечно улыбнулась из-за моего плеча Полин.

Магичка номер два приподняла брови, до половины закрыв лицо веером.

— Здравствуйте, девочки, — ответила первая. — А где остальные?

Я пожала плечами.

— В пути, наверное… Можно сесть?

Сесть было можно. Я привычно заняла первую парту крайнего ряда, у самого окна. Глянула наружу, но увидеть ничего не смогла: высокие окна до половины покрывал морозный узор.

Полин села на первую парту следующего ряда. Достав из сумки какую-то книжку, она водрузила локти на стол и углубилась в чтение; присмотревшись, я увидела, что книжка называется «Магическая риторика», а на первой странице имеется знакомый синий оттиск. В самом деле, ну Яльга, гений мысли! Что ж тебе-то в голову не пришло сбегать вчера в библиотеку?..

Я вспомнила все, что слышала когда-то о риторике. Вообще-то магрит шел у нас факультативом, и записана я туда не была, но пару раз ухитрилась все-таки попасть к ним на занятия. Все, что я оттуда вынесла, заключалось в горстке малопонятных, но многопугательных терминов типа «троп», «аллитерация» или «дисфункция». Хотя нет, вру, «дисфункция» — это из бестиологии, а там была «диспозиция».

Впрочем, хрен редьки не слаще.

Тут в двери показалась чья-то фигура; Полин немедленно вскинула голову от книжки, завороженно уставившись на вновь прибывшее существо. Еще бы, существо одето было в черный мундир, а на рукаве пришита какая-то красная блямба.

— Можно? — робко спросило существо.

Магички вразнобой кивнули.

Существо, оказавшееся мужского пола, прошмыгнуло куда-то за мою спину — судя по звукам, оно устроилось на следующей за мной парте и теперь распаковывало свою сумку, извлекая оттуда пергамент, перо и чернила. Мысль была разумная, даже странно, как это она мне раньше в голову не пришла. Мысленно поблагодарив сообразительное создание, я нагнулась за своей сумкой. Четыре пергаментных листа ровной стопкой легли на край парты. Чернильницу я установила чуть поодаль и положила рядом загодя очинённое перо.

Полин уже, кажется, надоело читать; подперев голову кулачками, она кокетливо смотрела на обмундированное создание.

Вспомнив про мундир, я вспомнила и про загадочную красную блямбу. Женщина я или нет?! Во мне мигом проснулось любопытство, и я, загнав стеснительность куда подальше, развернулась к существу лицом.

— Слушай, приятель, а что это такое? — Я прицельно ткнула пальцем в блямбу.

Существо слегка смутилось. Вообще, вид у него был такой, будто я не спросила о блямбе, а потребовала немедленно сдать ее мне на хранение.

— Ну-у… — наконец протянуло оно. — Это нарукавный жетон, видишь царский вензель?

— Здорово, — вежливо сказала я, исследуя мундир дальше. — А знак на погонах?

— Это эмблема нашего корпуса! — гордо возвестило существо. Оно чуть помялось, но потом все-таки спросило: — А как тебя зовут?

— Яльга Ясица, — отмахнулась я, — факультет боевой магии.

— А я Полин де Трийе! — встряла алхимичка. — Угадай, на каком я факультете!

— Ну-у… — задумчиво сказало существо.

Дальше слушать я не стала: информация выяснена, больше тут меня ничто не интересует. Полин, думаю, сумеет занять брата-студента всяко лучше, чем я. Так что не будем покушаться на чужие обязанности, а лучше займемся своими. Где тут у нас учебник по некромантии?

Доставая из сумки учебник, я заметила, что вторая магичка — та, в ромской юбке, — смотрит на меня с какой-то нехорошей внимательностью.

Народ прибывал; мало-помалу все парты были заняты, а Полин переключилась на курсанта номер два, севшего как раз за соседний с нею стол. Этот К-Детец был на порядок общительнее предыдущего; по-моему, был он еще и наглее, причем уже порядка на два. Но это дело не мое, а Полин и не с такими справлялась.

Я закрыла учебник и огляделась по сторонам. Стоило, пожалуй, присмотреться к грядущим соперникам.

Сразу за Полин сидела очень характерная девица — невысокая и худая, вся затянутая в черное, с распущенными русыми волосами. Волосы, надо отметить, были просто изумительными, мне о таких и мечтать не приходилось — ниже пояса длиной и гуще моих раза в полтора. Впрочем, представив, сколько эта красота весит, я мигом избавилась от неподобающей зависти. Личико у девицы было слегка русалочье — с маленьким ртом, вострым носиком и огромными глазами чуть навыкате. Веки ее густо покрывали тени угольно-черного цвета.

Только я успела как следует рассмотреть девушку, магичка с челкой поднялась на ноги и звучно хлопнула в ладоши. Все разговоры разом стихли; сделав повелительный жест, она пересчитала нас по головам и назвала коллеге точное число. Та быстро занесла его в какую-то ведомость; а я заметила, что на столе лежит полуоткрытая папка, из которой высовываются какие-то цветные листы. Судя по тому, что листы были картонные, там лежали дипломы — и я от души понадеялась, что в их числе окажется и мой.

— Дорогие друзья! — душевно начала первая. «Интересно, в какой это валюте?» — мельком подумалось мне. — Сейчас, в десять часов утра по межинградскому времени, начинается наш риторический турнир. Впрочем, мне кажется, что такое название не слишком точно отражает суть вопроса — ведь даже на самом лучшем турнире есть победители и побежденные. А в этом кабинете сейчас собрались только равные, те, для которых целью является не победа, а участие в нашем замечательном конкурсе.

Дипломы, дерзко торчавшие из папки, немо свидетельствовали обратное. Как и то, с каким заинтересованным выражением на них смотрели адепты. Магичка, заметив это, сделала мягкий жест, и папка быстро закрылась.

Тут за дверью простучали каблуки — и на пороге появилась Вирра Джорджовна, чуть запыхавшаяся от быстрой ходьбы. Некромантка с ходу строго зыркнула на адептов; мы притихли еще сильнее, чем до того, хотя раньше это казалось невозможным. Увидев непосредственное начальство, магичка с челкой мигом уступила Вирре Джорджовне место у доски.

— Правила сегодняшнего турнира таковы, — начала некромантка. Она говорила очень четко, но тон у нее был холодный, а лицо, обрамленное светлыми локонами, напоминало мне морду мраморного льва. — Для первых курсов задание упрощено. У вас будет всего лишь один тур, в ходе которого вам придется составить и произнести речь на одну из заданных тем.

— А сколько всего их будет? — спросил кто-то с места. Кажется, это был тот курсант, который пришел вторым и общался потом с моей соседкой.

— Вы увидите, — отрезала алхимичка. — Еще вопросы есть?

Я собралась с духом и подняла руку. Некромантка смотрела мимо меня, как будто не замечая рыжей адептки за первой партой.

— Да, девушка, — среагировала наконец магичка с челкой. — У вас вопрос?

— Да… а вопросы ораторам задавать можно?

Магичка вопросительно глянула на Вирру Джорджовну.

— Можно, — поджала та губы. — Не более трех вопросов по теме речи каждому из ораторов. В дискуссию не вступать, все поняли?

Аудитория откликнулась нестройным хором.

— Отлично, — сухо сказала некромантка. — Можете начинать.

— Прошу прощения, — почтительно вмешалась магичка с челкой. — Ведь мы еще не провели жеребьевку! В каком порядке они будут выступать?

Вирра Джорджовна задумалась на несколько секунд, а после царственно махнула унизанной кольцами ручкой:

— Приступайте! — велела она, занимая кресло, предназначенное для председателя жюри.

Магичка в юбке похлопала в ладоши, привлекая наше внимание.

— Вот, — сказала она, указывая на первую парту у стены. Там в беспорядке лежали квадратные кусочки пергамента. — Подходите и тяните свой номер. После скажете его мне.

Мы с Полин переглянулись, и я поднялась на ноги, просочившись в щель между скамейкой и партой. Народ тоже начал вставать с мест; задвигались парты, застучали каблуки, и тишина на несколько минут уступила место деловитому шуму. Подойдя к столу, я несколько секунд пыталась понять, какой квадратик мне больше нравится, и еще пару мгновений размышляла о том, когда мне лучше выступать — ближе к началу или ближе к концу. Народ тем временем разбирал номерки; сообразив, что скоро мне придется выбирать из одного одно, я уцепила тот клочок, что лежал ко мне ближе, и перевернула его нужной стороной. Там была написана крупная цифра «5». Значит, пятая… ладно, не так уж плохо…

Рассевшись обратно по местам, мы назвали свои номера, и магичка в юбке прошлась по рядам, раздавая нам маленькие карточки. Начала она от двери, так что ко мне подошла в последнюю очередь; я взяла карточку, поблагодарила и начала читать список тем.

Было их целых десять штук, и все довольно интересные. Я быстро пробежала их глазами; шестая называлась «Свобода и вседозволенность», и я мигом вспомнила, как морщил нос на эту тему магистр по магриту. «Тренировочная тема, одна из самых простых…» Ну уж нет, я, Яльга Ясица, не хожу проторенными путями! Если уж прокладывать тропу, то только свою.

Что у нас имеется дальше?

«Гений и злодейство несовместимы»… ага, несовместимы, Т'ари аунд Велленсдар так от несовместимости и помер… «Жизнь и творчество Кар Амза — гения лыкоморской историографии»… «Поспорить с судьбой»… «Мрыс вам, а не споры, сказала судьба, подкладывая эльфу даму пик»… Так, а вот это уже интереснее!

Я машинально постучала отросшим ногтем по теме номер девять. «Короли уходят, а народы остаются». Интересная фраза — особенно интересная тем, что понять ее можно двояко! И вот он, первый смысл, лежащий на поверхности, — власть недолговечна, и не стоит за нее цепляться. Наверняка мои главные конкуренты — те, кому тоже понравится эта тема, — увидят в ней только этот слой. Хотя… в конце концов, магичка с челкой права и в этом кабинете наверняка собрались равные. Но все равно — вот второй смысл, понятный лишь тому, кто в свое время хоть немножко читал про драконов. Правитель уходит, но государство его остается; а вот то, каким оно останется, — догадайтесь с трех раз, чья это задача?

Я посмотрела в окно — зимнее солнце просвечивало сквозь морозные разводы. В голове у меня было на удивление ясно; слова с готовностью складывались в мысли, и вскоре я уже поняла, как именно будет начинаться моя речь.

Я окунула перо в чернила, стряхнула с отточенного кончика тяжелую черную каплю и не торопясь вывела на верхнем листе формулировку своей темы.

Двадцати минут, отведенных на написание речи, мне хватило с лихвой. Текст написался, что называется, на одном дыхании; я почти не правила его, спеша записать мысли, одна за другой возникающие у меня в голове. Возникали они на удивление последовательно, вытекая друг из друга донельзя логично, и от меня, по сути дела, требовалось только занести их на пергамент.

Перечитав текст — вслух, еле слышно, просто чтобы понять, как именно оно прозвучит, — я исправила несколько слов, заменив их на чуть более точные. Подумала с пару секунд, не переборщила ли я с аргументами; да нет, синонимов среди них вроде не было, у страха глаза велики.

Вспомнив уроки боевой магии, я зажмурилась и расслабилась, стараясь дышать максимально ровно и глубоко. Дыхание почему-то частило: я нервничала, хотя и отказывалась себе в этом признаться. Ага, и пальцы что-то трясутся… Так, Яльга, это не дело, быстренько берем себя в руки!

Из распахнутой двери доносились какие-то осторожные звуки: мимо проходили адепты, которым уже наверняка сообщили о важном ковенском мероприятии и о том, что будет с нарушителями порядка. Мне вдруг стало очень обидно, потому что Хельги и Генри, вкупе с Келлайном, Снорри, Келефином и Куругормом, сейчас наверняка сидят на какой-нибудь лекции (отсюда казавшейся мне верхом блаженства) и думать не думают о чести школы, о силе риторики и о собственных дрожащих пальцах. И о том, есть ли у меня в речи хотя бы кусочек того, что называется гордыми словами «риторический канон».

Полин, высунув кончик языка, просматривала написанное. Длинноволосая девица партой дальше сидела, сильно сутулясь, и дописывала свой текст. Обмундированный студент номер два чесал в затылке, явно пытаясь сочинить своей речи подходящий зачин. Адепт, сидевший сразу за ним, поправлял съехавшие на нос очки и, как-то странно передергивая шеей, опять углублялся в речь.

Словом, все сидели и работали, одна только я уже закончила и теперь совершенно не знала, чем заняться. Возможно, от этого в голове и появлялись всевозможные депрессивные мысли: на некромантической олимпиаде я не думала ни о чем подобном, ведь тогда событие шло за событием, практически без перерыва. А сейчас… солнце просачивалось через голубоватые узоры, я рисовала на полях сначала цветочек, потом стебелек, потом листики и горшок…

— Заканчиваем, — наконец приказала Вирра Джорджовна, и адепты стали ускоренно завершать труды. Я поставила последнюю закорючку, украшавшую собой горшок, и подняла глаза на судей.

— Вызывать мы вас будем по списку. — Магичка с челкой постучала длинными ногтями по пергаментному листу. — Вы станете выходить вот сюда, к доске, и рассказывать свой текст. Лучше рассказывать, чем читать, — но, принимая во внимание, что времени у вас было немного, за чтение баллы мы снимать не будем. Так… я все сказала?

— Про вопросы уточни, — тихо напомнила ей вторая.

— Верно, вопросы… Вопросов всего можно будет задавать три каждому оратору, и спрашивать нужно, если вы чего-то не поняли. То есть уточнять, а не дискутировать. Дискуссий нам здесь открывать не надо, на старших курсах наспоритесь. Всем все ясно?.. Тогда поехали. Первым будет выступать… та-ак, кто здесь у нас… ах да, Эжени Лендрэ!

Я вежливо поаплодировала; кажется, получилось довольно заразительно, потому что многие подхватили.

Длинноволосая девица, сидевшая за Полин, прошла к доске, на ходу заправляя за ухо русую прядь.

— Добрый день, — сообщила она, поудобнее перехватывая свои листочки и обводя аудиторию взглядом. — Моя тема «Свобода и вседозволенность». Я…

— Подождите, — перебила ее магичка в юбке. — Назовите ваше учебное учреждение, факультет и полное имя научного руководителя.

Девица запнулась.

— Н-ну… Школа Высшей Магии имени Эллендара Четвертого, факультет общей мантики. Магистр — Кира Блэйкворт, маг второй ступени…

— Замечательно, — качнула челкой другая чародейка. — Можете продолжать.

— Спасибо. — Девица (Эжени, верно?) улыбнулась в зал, но мне отчего-то показалось, что улыбка — смелая и в то же время просительная — адресована не нам, а конкретно жюри. — Итак, дорогие друзья, я выбрала эту тему, потому что она конечно же близка каждому из нас…

Я подперла щеку кулачком и стала слушать.

Когда девица закончила и под аплодисменты заняла свое место, я пребывала в самой настоящей растерянности. Здесь собрались равные — разве не так? Самые сильные, самые способные… ну или самые везучие, если говорить обо мне. Так почему же эти самые-самые несут такую несусветную чушь?!

Чисто технически девица говорила… ну, наверное, все-таки неплохо. Правда, складывалось впечатление, что свою пламенную речь она обращает к листочку, страстно сжимаемому в руках: на аудиторию она так ни разу и не взглянула. Но вот по содержанию… мама, кто ж ее готовил?! Нет, я отнюдь не великий оратор, и не мне, наверное, судить, но если уж у тебя есть мысль, так потрудись сформулировать ее конкретно! Для чего размазывать кашу по тарелке?

Впрочем, уже на втором выступающем я поняла, что Эжени — это еще ничего. Вторым номером выступал как раз адепт из К-Детского корпуса; по нему было отлично видно, что настоящий мужчина должен быть молчалив, как бревно. Может быть, там и учили воевать, но научить их разговаривать определенно никто не смог. Изъяснялся К-Детец короткими рублеными фразами, которые выходили из него с заметным трудом, закончив же свою речь, он с явным облегчением смахнул со лба трудовой пот. Сдается, не без сочувствия подумала я, К-Детец предпочел бы что-нибудь полегче. Отжаться там или подтянуться — разиков сто.

После него в центр кабинета вышла Полин. Очаровательно смутившись, она залилась нежным румянцем, назвала свое имя, фамилию и наставника и лучисто улыбнулась аудитории. Народ чуточку воспрянул духом, даже кактус на окне расправил пыльные колючки.

О чем Полин говорила — было, собственно, не слишком-то важно. Главным было то, что она ничуточки не боялась, активно — но в меру — жестикулировала и не забывала улыбаться студентам мужского полу. Под конец ей похлопали гораздо громче, чем прочим; поблагодарив аудиторию нежным «бальным» голоском, алхимичка быстренько заняла свое место.

«Я так боялась, так боялась!» — мимикой и жестами просигнализировала мне она.

Я кивнула. Хуже было то, что бояться начинала уже я: сообразив, что от выступления меня отделяет всего лишь один адепт, я мигом почувствовала нехорошую дрожь в коленках. Попытка взять себя в руки ни к чему хорошему не привела; я подышала, как учил Рихтер, медленно и на счет, потом постаралась расслабиться и подумать о хорошем. Все едино коленки дрожали, пересохший язык прилипал к нёбу, и я отчаянно боялась идти выступать. Да в чем же дело?! Я постаралась разобраться в себе, но так и не нашла ответа на нужный вопрос. Разве что… я, кажется, все-таки не боялась. Наоборот, мне хотелось выйти и произнести свою речь. Дрожью я была обязана скорее уж напряжению, снять которое не удавалось ни одним известным мне методом.

Следующим этапом говорить отправился некий адепт, сидевший на первой парте, — лохматый, клочковато-небритый, с волосами, собранными в неаккуратный хвост. К этому моменту я уже перестала воспринимать речи конкурсантов как единое целое и начала вылавливать лишь отдельные, самые забористые фразы. Но начало адептовой речи мигом выбило меня из апатии.

— Я хочу рассказать вам о Кар Амзе, величайшем историке Лыкоморья, — с пафосом заявил мальчик, глянув на нас из-под клочковатой челки. — Вы позволите мне пользоваться доской?

— Да-да, позволяем, — царственно кивнула Вирра Джорджовна, про которую я, грешным делом, успела уже забыть.

Адепт опять мотнул челкой и взял в руки мел.

— Что он сейчас, портрет, что ли, нарисует? — заинтересованно прошептали у меня за спиной. Я выжидательно уставилась на адепта — хорошие рисовальщики мне еще не встречались.

— Кгхм! — заявил адепт, сверяясь с листочком. — Всем известно, что Кар Амз заслуженно носит имя солнца лыкоморской истории. Мы благодарны ему за его фундаментальные труды, осветившие многие темные стороны нашей старинной истории.

«Хорошо историю приложили», — чуть ошарашенно подумала я. Темные, значит, стороны… так обычно про политику говорят или там про преступный мир. «Старинная история» — тоже выше всяческих похвал. Темные стороны! Ха, теперь понятно, почему Кар Амз умер относительно молодым! Никакая преступная шайка не любит, когда ее выводят на чистую воду.

А уж история не любит этого вдвойне.

— Мы создаем себе кумиров, и, я думаю, никто не сможет отрицать, что Кар Амз в полной мере достоин звания одного из них. Его мысли часто шли вразрез с суровой правдой жизни, но всегда были верными и правдивыми. И пусть теперь Кар Амз и покинул мир людей — надо думать, переехал в мир фэйри, на блаженный Остров Яблок, — память о нем все равно звучит в сердцах народа! Пусть сияет его светлое имя — ныне, присно и вовеки веков!

— Аминь, — не сдержавшись, присовокупила я.

Адепт хмуро глянул на меня из-под челки.

— В юности, — с нажимом произнес он, — благородный Кар Амз не знал, какую профессию выбрать. Сначала он хотел заниматься юриспруденцией, вспомнив про мел, вьюнош шагнул к доске и вывел на ней кривоватыми буквами слово «ЮРИСТ». — Потом он решил быть актером. — К «ЮРИСТУ» добавился «АКТЕР», написанный под углом градусов тридцать. — И наконец увидев вещий сон, Кар Амз осознал, что его путь — стать писателем. — Мелок уже почти искрошился, но адепт все едино торопливо подписал внизу слово «ПИСАТЬ». — Таким образом и был осуществлен судьбоносный выбор.

— Заканчивайте, молодой человек, у вас регламент, — сурово напомнила ему дама в ромской юбке. Адепт кивнул.

— Кар Амз до сих пор живет среди нас, — поведал он своему листочку. — Сия высокоталантливая личность никогда не будет забыта, как никогда не будут забыты и его золотые, интересные строки: «Стояло Лыкоморье и будет стоять, ибо нет на земле силы, которая уронить бы его сумела!»

Мы зааплодировали; я кусала губы, пытаясь понять, серьезно говорил сей адепт или просто валял дурака. Е-мое, но ведь это же не речь, а пародия! Начиная с «ЮРИСТ — АКТЕР — ПИСАТЬ» и заканчивая «золотыми, интересными строками». Ой, мама родная, мной почти что забытая, зачем же я села на первую парту?! На третьей хотя бы можно было бы похихикать в свое удовольствие…

— Следующий! — приказала Вирра Джорджовна, и я выбралась из-за парты.

Ноги ощутимо дрожали, в животе шевелилось что-то холодное; стук каблуков по деревянному полу показался мне слишком резким и громким. Я сделала три шага, чтобы выйти на центр кабинета, улыбнулась аудитории, окинула ее взглядом — и вдруг увидела, что на дальней стене висит портрет какого-то бородатого гнома. Имени этого гнома не знал никто, за исключением магистра Фенгиаруленгеддира, но он своим знанием так ни с кем и не поделился. Я вдруг вспомнила, как мы с близнецами полезли на крышу и как нас на выходе поймал вездесущий гном, — и страх исчез, сменившись легким, где-то даже приятным волнением. Это мой кабинет. Моя территория. Моя стая. И я могу делать с ней все, что считаю нужным.

— Можно дверь прикрыть? — спросила я, почувствовав, как по полу ползет сквозняк. — А то дует…

Магичка с челкой кивнула, и я прошла к двери, с удовольствием ощущая, что ноги ни капельки не дрожат. Это мое место. И оно мне поможет.

— Яльга Ясица, Академия Магических Искусств. Наставница — магистр Шэнди Дэнн.

Магичка в юбке быстро занесла эту информацию в ведомость.

— Начинайте! — приказала она.

И я начала.

— Дорогие друзья! — заговорила я, чувствуя, как мой голос наполняет аудиторию. Почти физически ощущая, как стихают шепотки и разговоры, как все взгляды сосредоточиваются на мне. — Я выбрала одиннадцатую тему — «Короли уходят, а народы остаются». Дело в том, что тема власти в последнее время волнует меня все больше и больше. Я живу в Лыкоморье, я люблю эту страну и хочу, чтобы с ней все было в порядке. А для того чтобы в государстве был порядок, ему нужна правильная власть.

Так. Теперь делаем паузу; точно рассчитанная тишина звенит, как струна на эльфийской арфе. А теперь вдох — и поехали дальше!

— В принципе, наверное, эту тему можно было бы рассмотреть с классических позиций. Вспомнить Леонидуса Великого, его отношение к роли личности в истории, привести это отношение как пример. Но да не обидится на меня жюри, ибо я считаю: интереснее выйдет немножко другой подход. Ибо король — это не просто человек. Древние считали, что правитель — это квинтэссенция народа, все лучшее, что в этом народе есть, чем этот народ предстоит перед богами. Правитель и народ очень крепко связаны друг с другом — если, оговорюсь, речь идет о правильном правителе.

Мрыс дерр гаст, жалко, что про волкодлаков известно так мало! Конунг Валери и ее странные взаимоотношения с собственными подданными — это был бы просто изумительный пример. Но не стоит говорить о том, что знаешь плохо; так, сейчас пауза снова закончится и, поехали дальше!

И погромче, Яльга, погромче!

— Великие художники уходят — их полотна остаются с нами. Умирают музыканты, но в мире звучит сыгранная ими музыка. Когда уходит правитель, он оставляет не просто народ. Он оставляет предмет своей долгой и тщательной работы — такой народ, каким он сам его сделал. И здесь, кстати, совершенно не имеет значения, делал ли этот правитель хоть что-нибудь вообще. Масштаб государства самое бездействие обращает во вполне себе ощутимое действие. Что правитель оставляет наследнику? Богатое, процветающее государство, рождающее воинов, мудрецов и поэтов, — или страну, изможденную голодом и войнами, разваливающуюся на составные части, страну, где дети, быть может, учатся стрелять прежде, чем читать?.. Согласитесь, оба исхода — это заслуга правителя…

Гном на портрете смотрел весьма одобрительно. Я сглотнула, перевела взгляд с него на аудиторию и продолжила, стараясь говорить по-прежнему ясно и четко:

— Я думаю, что беда многих стран — это люди, стоящие у власти, но совершенно к этой, власти не приспособленные. Таким нельзя управлять. Власть — это искусство, она подобна живописи, — но ответственность за нее столь велика, что не должно доверять эту кисть в неправильные руки. А тем, кто стоит у власти, кто находится у руля, — им стоит подумать, что именно они оставят после себя. Ибо последствия их правления придется расхлебывать поколениям. Вспомните Добрыню Державича, без сомнения великого государя, — разве мы идем сейчас не по пути, проложенному им?

Магичка в ромской юбке раскрыла было рот — явно чтобы напомнить мне о существовании регламента. Но мне осталось договорить буквально пару фраз — так что я повысила голос, не давая ей вклиниться в течение речи:

— И наверное, не столь важно, останется ли имя правителя у потомков на устах, будут ли в его честь нарекать детей и называть улицы. Потому что главное для властителя — это знать, что, уходя, ты оставляешь свою землю и свой народ сильными, едиными и счастливыми. Я сказала!

— Замечательно, замечательно… — Магичка в юбке указала мне на мою парту. — Садитесь, адептка, я только-только собиралась напомнить вам про регламент…

— Подождите, — спохватилась я. Сейчас, когда уже все было сказано, страх ушел, а осталось одно только разочарование — слишком уж быстро все закончилось! И я вспомнила то, о чем говорили в самом начале нашего турнира. — А как же вопросы? Может быть, у кого-нибудь они есть?

Вирра Джорджовна чуть поморщилась.

— Есть у кого-нибудь вопросы? — прохладно поинтересовалась она.

Адепты ответили неслитным отрицательным гулом.

— Как видите, вопросов нет. — Вирра Джорджовна чуть поджала губки. — Садитесь, адептка, не задерживайте турнир!

Я села, разочарованно теребя листочек с речью. Мрыс, ну почему ни у кого не было вопросов? Тема спорная, мы бы поговорили… у меня, пожалуй, нашлись бы даже сильные аргументы!

После меня говорить отправился незнакомый мне адепт — тощий, лохматый и в прямоугольных очках. Представился он быстро и как-то невразумительно, так что я не поняла, как именно его звали. Он говорил про любовь, но и это я поняла не сразу, с самого начала запутавшись в хитроумных терминах, которыми щедро сыпал начитанный адепт.

— Самая важная компонента любовного чувства, — вещал он, глядя поверх очков, — это достойные моральные качества объекта любви. Невозможно полюбить недостойного человека. Любовь есть настолько высокое, даже возвышенное — не побоюсь этого слова! — чувство, что оно требует глубокого отклика в сердце любимого существа. Без этого отклика, этого, не побоюсь этого слова, прямого контакта невозможны никакие любовные переживания!

«Не побоюсь этого слова, нарушение логики!» — моментально пронеслось в моей голове. Сколь бы малым ни был мой жизненный опыт, я все-таки успела уяснить, что для любви порой абсолютно не имеет значения, насколько высокими моральными качествами обладает ее… хм… объект. Можно любить честного человека — и лгуна; верного присяге — и предателя; настоящего гения — и спивающуюся бездарность. В том и состоит вся трагедия и вся радость любви — она совершенно не спрашивает, хочется ли тебе любить данного конкретного человека. Ну а отклик… отклик здесь тем более ни при чем. Разве не бывает любви без ответа?

Я покосилась на Полин — она млела, глядя на вещающего адепта сквозь опущенные ресницы. Само слово «любовь» завораживало алхимичку настолько, что ей уже было наплевать, о чем конкретно говорит оратор. Да, но я-то не Полин! Мне было интересно. Едва дождавшись, когда адепт закончит говорить, я подняла руку и пояснила, увидев недоуменный взгляд магички с челкой:

— У меня вопрос к выступающему. Можно его озвучить?

Магичка с челкой быстро покосилась на Вирру Джорджовну. Та кивнула, сжав губы в тонкую бледную черту.

— Я вас слушаю, — осчастливил меня адепт.

— Вы сказали, что, для того чтобы возникла любовь, необходимо, чтобы и любящий и любимый были по-настоящему хорошими людьми. Так?

Адепт кивнул, скрывая улыбку, — похоже, его позабавил столь просторечный пересказ столь возвышенного и насыщенного терминами текста.

— Так.

— Но… — я на мгновение замялась, лучше формулируя мысль, — не противоречит ли это опыту человечества? Ведь и из истории, и из легенд, и из художественных произведений мы знаем немало случаев, когда любовью дарили отнюдь не самых достойных представителей людского рода?

«Вот тебе, я тоже умею говорить возвышенно!» Адепт опустил голову, потер пальцами подбородок — Вирра Джорджовна напряженно смотрела на нас — и вдруг просиял, расправив плечи.

— Ну во-первых, художественная литература — это не аргумент. Мало ли чего могут написать в книжках? А во-вторых, я не верю, что может найтись человек, способный полюбить вора или убийцу.

Увы, еще как может. Хотя ничем хорошим это обычно не заканчивается.

— «Не верю» — это все-таки не аргумент, вам не кажется? Если хотите, я могу привести пример из истории, вот, скажем…

— Достаточно, — громко сказала Вирра Джорджовна. Я посмотрела на нее; магичка выглядела разгневанной, как королевская кобра, которой наступили на любимый хвост. — Я понимаю, что вы, адептка, настроены весьма романтически и способны изложить нам не одну душещипательную историю, однако развязывать дискуссию у нас запрещено. Адепт Легран ответил на ваш вопрос. Вы должны быть удовлетворены.

Кто настроен весьма романтически? Я?! От подобного обвинения мне захотелось не обидеться, а рассмеяться, ибо это было приблизительно то же самое, что обвинить Полин в излишней брутальности и склонности решать все проблемы силовым методом. Да и ответ, данный мне адептом Леграном, мягко говоря, не соответствовал риторическим канонам. Вопрос веры является ключевым не в риторике, а в теологии. Но спорить с представительницей КОВЕНа мне не хотелось, так что я замолчала, с каменным лицом уставившись в окно.

Остальные адепты выступили довольно быстро. Под конец народ чуточку расслабился и пару раз даже задал вопросы, но я больше не рисковала поднимать руку.

Наконец последний адепт сел обратно за парту. Голос вновь подала магичка с челкой:

— У вас на партах лежат листочки бумаги. Будьте любезны, напишите на них имя и фамилию того оратора, который понравился вам больше прочих. Во избежание пристрастности мы запрещаем вам голосовать за человека, который обучается с вами в одном учебном заведении.

Мрыс эт веллер келленгарм, а я только-только собиралась проголосовать за Полин! Зачеркнув уже написанные первые буквы, я осмотрелась, вспоминая, кто мне понравился. Ага… вот только я, как всегда, не запомнила ее имени!

— Напомни, как тебя зовут? — негромко спросила я девушку, сидевшую на третьей парте второго ряда. Она вздрогнула от неожиданности:

— Что?

— Как тебя зовут? — повторила я. — Проголосовать за тебя хочу, а вдруг напишу неправильно?

— Анна Саммер, — быстро ответила адептка. — А тебя как зовут?

— Яльга Ясица.

— Ты здорово говорила! — прошептала она. — Просто здорово! Я за тебя проголосую, ладно?

— Ну ладно, спасибо… Ты тоже очень хорошо выступила!

— Да не за что!

Я записала имя адептки Саммер на листок, сдала его пробежавшей по рядам магичке в юбке; народ начал облегченно хлопать крышками парт и шуршать бумагой, собирая вещи обратно в сумки. Теперь нам предстояло подождать еще десять минут, пока жюри не определит троих победителей и не подведет итоги нашего голосования. Я так понимаю, голосованием определялся приз зрительских симпатий.

А вообще, на второе, если не на первое, место я наработала. Если говорить честно, не думая о скромности и всех сопутствующих вещах. Говорила я хорошо, народ слушал… да и логических ошибок у меня в речи не было. В отличие от большинства других ораторов.

— Минуточку внимания, — вдруг раздался спокойный голос.

Вирра Джорджовна, вышедшая в середину кабинета, постучала линейкой по краю кафедры. Народ смолк, и в аудитории воцарилась полная тишина.

— Я хотела бы напомнить здесь присутствующим, — медленно и четко начала некромантка, — что у нас состоялся дружеский турнир. Главная цель которого, как известно, не победа, а участие. И мне странно видеть, как нечестно и корыстно повела себя принимающая сторона. — Взгляд прозрачных серо-голубых глаз уперся мне в лицо. — И я прошу запомнить на будущее, что такая жажда победы ни к чему хорошему не приводит. А попытки завалить своих коллег провокационными вопросами можно смело причислить к разряду подлостей. Всем все понятно?

А вот так меня в жизни не оскорбляли. Я почувствовала, что меня как будто со всей силы двинули в солнечное сплетение, — разом стало нечем дышать. Что? Кого я заваливала провокационными вопросами? Мне было интересно, интересно — и все! Меньше всего мне хотелось лишать этого… адепта Леграна диплома! Мрыс эт веллер, разве я применила хоть что-то нечестное? Если уж на то пошло, то нечестно дрался сам адепт Легран, нарушая логику и приводя совершенно некорректные аргументы! В чем же я виновата? В том, что лучше знаю риторику?

— Можете идти! — приказала Вирра Джорджовна, и я, подхватив сумку, молча вышла из кабинета.

В коридоре меня тут же поймала Полин. Ей не было дела ни до каких некроманток и магичек — девица жаждала общения, причем не только со мной. Меня тут же познакомили с кучей народа, в частности, с адептом Леграном — он смотрел на меня довольно заинтересованно, причем взгляд редко поднимался выше уровня бандо. То ли его заинтересовал эльфийский трикотаж, то ли поразили особенности моей фигуры. Внизу прозвенел звонок, и я с тоской подумала, что вот сейчас мои одногруппники отправляются на бестиологию. Отсюда, от Вирры Джорджовны и риторических адептов, даже Марцелл Руфин Назон казался практически ангелом.

Адепты фланировали туда-сюда по коридору, разговаривали, спорили и обсуждали турнир. Кое-кто спешно ел захваченную из дома еду — бутерброды, пирожки и прочую подобную мрысь. Странно, но мне даже есть не хотелось. Единственное, что я бы сделала сейчас с удовольствием, — развернулась бы и ушла, причем желательно хлопнув дверью.

Но уходить было нельзя.

Наконец дверь в кабинет приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова магички с челкой.

— Можете заходить! — сообщила она.

И мы зашли.

Внутри все было по-прежнему, только жюри не сидело, а стояло — вокруг той самой кафедры, с которой мы все вещали. Адепты расселись по местам; вид у всех был такой, будто каждый в любой момент готов сорваться с места за грамотой.

Слово взяла, разумеется, Вирра Джорджовна:

— Итак, жюри посовещалось и решило, кому отдать призовые места. Третье место, по итогам проведения Пятого Ораторского Турнира, присуждается адептке Эжени Лендрэ!

Мы поаплодировали, глядя, как адептка Лендрэ принимает диплом и книжку, свободной рукой быстро заправляя волосы за уши.

— Второе место жюри отдает Александру Леграну.

Ожидаемо. Хотя и несправедливо. Та же Анна Саммер говорила на порядок лучше. И пафоса в ее речи было на порядок меньше.

— А первое место забирает себе принимающая сторона. Адептка Аполлинария де Трийе, просим!

Я захлопала первой. Сияющая Полин подлетела к некромантке, та пожала ей ручку и вручила какую-то энциклопедию. Адепт Легран выглядел слегка обиженным, а мне было ничуть не жалко. Полин так Полин. Она у нас молодец!

Но, честно говоря, во мне все-таки ворочалась смутная обида. Ладно Полин, она у нас обаятельная, но уж второе-то место я точно заслужила! Я понимаю, девице полагается быть скромной, а хвалить себя — моветон, но я говорила лучше, чем пресловутый Легран. И лучше, чем адептка Эжени. Мрыс дерр гаст, я знала, что мне не полагается так думать, — но снова и снова прокручивала в голове все известные мне позиции риторического канона. Нет. Честно и непредвзято — я была лучше. На порядок.

Но это совсем не имеет значения.

— Однако у нас остался еще и приз зрительских симпатий. — Вирра Джорджовна подняла со стола какую-то небольшую коробочку. — И его сейчас вручит магистр Баркинг. Магистр, прошу вас!

Магичка с челкой вышла вперед, избегая смотреть на ковенскую некромантку.

— По итогам голосования приз зрительских симпатий принадлежит Яльге Ясице, Академия Магических Искусств.

Я молча встала с места.

— Однако прошу вас учесть рекомендации жюри, — успела вставить магичка, пока адепты еще не начали аплодировать.

Я хмуро кивнула, взяла коробочку и отбыла на место. Магистр Баркинг продолжала что-то вещать, но я уже не слышала, задумчиво глядя в окно. Сквозь морозные узоры ничего не было видно, но и это было не особенно важно.

— Яльга, Яльга! — Услышав шепот Полин, я вздрогнула и поспешила улыбнуться. — Яльга, что это тебе такое дали? В коробочке?

Я пожала плечами и покрутила коробочку в поисках этикетки. Но этикетки не было, крышка была прицеплена намертво, и я едва не поломала единственный необгрызенный ноготь, пытаясь ее открыть.

— Дай лучше я! — не выдержала Полин.

Я молча протянула ей коробочку, и алхимичка, нажав на какую-то штуку, легко сняла крышку. Изнутри немедленно плеснуло слабыми чарами; вытянув шею, я заглянула в коробочку и не смогла сдержать усмешки.

Это был набор перьев для письма, зачарованный против клякс.

Наконец все закончилось. По идее, можно было уйти в актовый зал, смотреть на танцующих и поющих адептов, вымуштрованных Муинной и Матильдой. Именно туда попыталась утащить меня Полин. Но меньше всего мне хотелось сейчас смотреть на песни и пляски, так что, отговорившись головной болью и еще раз поздравив Полин с победой, я ушла в комнату и, ссутулившись, села на родную кровать.

Смешно сказать, но чувствовала я себя полной и окончательной дурой. Ну и зачем было, спрашивается, влезать и задавать вопросы? Можно подумать, Яльга, ты не видела, что адепт Легран мозгами пользуется только для того, чтобы завернуть фразу похитрее! Нашла кого спрашивать — и о чем. Марцелла тебе, что ли, было мало?

Да, но это же ведь был конкурс! Конкурс ораторов, а значит, разговаривать на нем, по идее, можно совершенно свободно! Для чего еще учиться строить речи, как не для того, чтобы обмениваться информацией? Я спросила, и мне должны ответить; если бы вопрос задали мне, я бы ни за что не подумала, будто меня хотят завалить!

А если Вирра Джорджовна открывает рот, только чтобы сказать кому-нибудь пакость, то это не повод думать, что я устроена так же!

— Хозяйка, хозяйка! — В двери появилась обеспокоенная элементаль. — Ты… чего это, а? Случилось чего-то?

— Нет, — подняла я на нее глаза, постаравшись сделать как можно более спокойную физиономию. — Все хорошо. Я сейчас погуляю, ладно? Вернусь попозже, часиков в шесть.

— А к завтра кто готовиться будет?

— Вот после шести и подготовлюсь.

Я положила коробочку с перьями на стопку учебников и вытащила из шкафчика зимний плащ. Что же — давно мы не гуляли по Межинграду!

От реки дул ветер — он легко пробирался под поношенный казенный плащ, и я сжималась в комок, прикрывая лицо руками. Так оно почти что не мерзло, вдобавок я отогревала дыханием пальцы, заледеневшие в тонких варежках. Снег слепил сияющей белизной, и я щурилась, стараясь глядеть не дальше чем себе под ноги.

Таким вот образом я прошла больше половины пути — а потом неожиданно поняла, что не так уж здесь и холодно. Может быть, я просто отошла на достаточное расстояние от реки. Конечно, пальцы на ногах продолжали тихо мерзнуть, зато верхняя часть меня смогла выпрямиться и перестать прикрывать лицо грязными варежками. Более того, я сделала фундаментальное открытие. Оказывается, зимнее солнце умело не только светить, но и греть!

Зажмурившись, я подставила его лучам замерзшее лицо. Мрыс дерр гаст! Сил юного солнца еще не хватало на то, чтобы растопить даже самую маленькую льдинку, но я уже чувствовала кожей его тепло, и значит, приближалась весна.

Поняв это, я еще раз посмотрела кругом. Ну да, конечно, как я раньше этого не замечала! Небо, у горизонта оставшееся по-зимнему бледным, наливалось синевой в зените; снег чуть подтаивал, образуя наст; с крыши эльфийской лавки свешивалась сосулька, и под ней уже темнела небольшая лужица…

Я бездумно улыбнулась, полной грудью вдыхая холодный воздух. Зима уже на излете, дни ее сочтены; ей осталось не больше двух недель, а там уже березень-месяц, там капель и грязный снег, чавкающий под подошвами, размытые дороги и ослепительно синее небо, синее, как глаза дракона…

В Лыкоморье приходила весна — и то, что ждать ее приходилось дольше, чем на юге, лишь придавало ее приходу особенную радость.

Под ногами у меня сновали голуби — нахальные, толстые и сизые. Здесь их, наверное, часто кормили и редко ловили, ибо птицы почти не пугались моих движений, отлетая из-под сапог, очевидно, только из уважения к традиции. «Положено отлетать — вот мы и отлетаем, — читалось в наглых желтых глазах. — А ты вообще-то смотри, куда лезешь!» Мое внимание привлек один из голубей: взъерошив перья и вытянув шею, он непрерывно ворковал, следуя по пятам за невзрачной серенькой самочкой. Вид у него был самый придворный, лиловые перья на зобу сверкали что твой шелк, а воркующие интонации вызывали во мне упорные ассоциации с каким-то героем дамского романа. Самочка же поступала, в точности как советовали женские журналы: убегала прочь, но не спешила улететь, к тому же то и дело останавливалась, давая поклоннику шанс приблизиться.

Из подворотни выбежали две собаки, размахивавшие длинными хвостами наподобие флагов. С лаем они пронеслись по площади, распугав всех голубей, и скрылись среди кустов, которыми площадь была засажена по периметру.

Я подошла к скамейке, стоявшей у молчащего фонтана, и села, предварительно смахнув с нее варежкой снег. Снег этот был влажным и липким — мне пришлось потом долго стряхивать его с варежки. Под ногами были рассыпаны черные семечки — очевидно, недавно здесь кормили голубей, — и, увидев, что я сижу неподвижно, птицы начали подходить ближе. Скоро они вовсю шныряли между моими сапогами, а один, особенно наглый, даже несколько раз прошелся мне по ногам. Неожиданно мне захотелось его поймать; выждав момент, я быстро нагнулась и схватила голубя обеими руками, успев прижать ему крылья к телу.

Он был теплым и дрожал — я чувствовала это сквозь варежки. Пытался дергать крыльями, вырывался, но я держала крепче. Я вдруг почувствовала жалость к нему и отвращение к себе; осторожно опустив его на землю, я разжала руки.

Голубь тут же улетел, более не думая о семечках. Остальные тоже бродили поодаль. Посидев еще несколько минут, я встала и пошла к Академии. По пути купила пирожок у уличной торговки с лотка и съела его за несколько укусов.

Настроение было гаже не придумаешь.

Назавтра первой парой у нас стояла телепатия. Спаренные лекции пролетели на удивление быстро. Прозвенел звонок; я привычно подхватила сумку, но тут в голове у меня точно звякнул невидимый колокольчик. Вздрогнув, я посмотрела на кафедру; магистр Буковец, стоявший там, делал мне руками всевозможные загадочные знаки.

Я подошла к нему. Директор дождался, пока из аудитории выйдет последний адепт (им, естественно, оказался любопытный Хельги), и собственноручно закрыл за ним дверь. Я мрачно наблюдала за всеми этими приготовлениями.

— Что это значит, адептка Ясица?! — пафосным шепотом вопросил Буковец.

— Это вы о чем? — хмуро уточнила я, уже зная ответ. О чем — о чем… О том! О вчерашнем.

Директор не опроверг моих ожиданий. Порывшись в нагромождении книг на кафедре, он вытащил на свет божий какой-то пергамент, снабженный фиолетовой печатью. Патетически взмахнул им в воздухе; в печати я немедленно опознала ковенскую, а такой вот меленький почерк с завитушками мог принадлежать исключительно Вирре Джорджовне.

— Да вы хоть знаете, что это?!

— Нет, — вякнула я, с запозданием смекнув, что вопрос был скорее риторический.

— Это, — Буковец еще раз взмахнул пергаментом, точно нашкодившим щенком, сцапанным за шкирку, — жалоба, адептка Ясица! На всю Академию и лично на вас! Вы, между прочим, вчера опозорили нас перед всем Межинградом!

— А что, Вирра Джорджовна — это уже теперь весь Межинград?

Директор, набиравший воздух в легкие, подавился новым пассажем.

— Адепты, кажется, ничего против меня не имели. По крайности, проголосовали они за меня!

— Проголосовали за вас?! Надо же! — Телепат определенно распалялся, раньше я за ним такого не наблюдала. — Да вы… вы… Пока вы в Академии творите боги знают что, это еще ладно! У вас, в конце концов, есть свой декан, и если его все это устраивает… — Он не стал продолжать, вместо этого еще разок дернув пергаментом, причем прямо у меня перед носом. Отпрыгивать я не стала, хотя и вздрогнула от неожиданности. — Но надо же думать, как вести себя на государственных турнирах! Поссориться с уполномоченным представителем КОВЕНа — это же надо, а! Да вы знаете, что здесь про вас пишут? Знаете, что это означает для всей Академии?!

Внутри меня что-то натянулось. До предела.

— Не знаю, — тихо ответила я, глядя директору в лицо.

— Не знаете? Так ознакомьтесь! — Он протянул мне пергамент. Я машинально взяла, несколько секунд продолжала смотреть на Буковца, потом сообразила, что от меня требуется, и опустила взгляд.

Да. Если верить тексту, написанному изумительно гладким слогом, то такой стервы, как я, мир еще не видел. Задача же любого приличного мага — сделать так, чтобы больше и не увидел. Магистр буравил меня воспитательным взглядом; я невольно краснела, с неудовольствием ощущая, как жарко становится правой щеке. Левая почему-то чувствовала себя вполне прилично.

— И что вы на это скажете? — не выдержал наконец педагог.

Я молча скатала пергамент в рулончик, протянула его магистру.

— Адептка Ясица, извольте отвечать! — Буковец добавил в голос металла. Я косо глянула на него; м-да, видно, Вирра Джорджовна и впрямь произвела на телепата неизгладимое впечатление. Прежде я бы не поверила, что директор, боявшийся студентов как чумы, когда-нибудь заговорит со мной в подобном тоне.

Повисло молчание. Я слышала, как в коридоре кто-то умоляет кого-то одолжить на время конспект по общей магии.

— Вы что, пользуетесь каким-то амулетом? — вдруг подозрительно спросил Буковец.

Я мотнула головой.

— Тогда почему вас не удается прочесть?

«Почему», «почему»… телепат мрысов. На мою стипендию не то что амулета — приличных штанов не купишь. Если бы не та олимпиада, так и ходила бы с заплаткой на заднице и дыркой в кармане. Амулет, мрыс дерр гаст! Рихтер вон читал, а этот…

Ч-читатель!..

Настроение стремительно рушилось под плинтус.

— Мне идти надо, — хмуро сказала я, не отвечая на заданный вопрос. — У нас некромантия сейчас. Магистр Дэнн ругаться станет.

— Ступайте, — после паузы велел директор. — И подумайте о том, как сильно вы подставили Академию.

Он мог бы не волноваться на этот счет. Ни о чем другом я сейчас и не думала — мозги будто переклинило на одной-единственной теме. Не то чтобы мне было особенно жалко школу — да и сомневалась я, признаться, что Вирра Джорджовна способна нанести ей такой уж ощутимый урон. Просто… просто я не думала, что в Академии так отнесутся к происшедшему. Может быть, я даже надеялась на поддержку. Ведь я же, в конце концов, здешняя адептка, одна из многих — разве вы, дающие защиту другим, не сумеете дать ее мне? Ведь я же не хотела, честное слово! Я увлеклась, переборщила — но ведь и ради Академии тоже, ради ее чести!

И что теперь? Теперь я, выходит, есть не что иное, как весьма стервозная и сволочная особа, которая изо всех сил тянула одеяло на себя? Которая ну прямо из кожи вон лезла, чтобы показать, какая вся из себя замечательная? Этакая наглая, тщеславная тварь?

Да, магистр Буковец?..

Да, студентка Ясица. Именно так.

Я чувствовала, как то краснею, то бледнею. Мир казался далеким и почти ненастоящим; я не плакала, но перед глазами все равно все плыло и смазывалось. Хельги, сидевший возле меня, попытался меня растормошить: кажется, его интересовало, чего именно от меня хотел многоуважаемый директор. Увы, вампиру предстояло остаться в неведении. Поняв, что я нахожусь не в том настроении, чтобы давать кому бы то ни было объяснения, умный Хельги отодвинулся подальше. Он отлично знал, что от Яльги всего можно ждать, а кровати в медпункте были жесткие.

Некромантия прошла мимо меня. Нет, я честно законспектировала все, что просили, и даже выполнила два теоретических упражнения, выписанных на доске. Но все это было точно во сне, и звонок, глухо донесшийся из коридора, показался мне схожим с сигналом будильника.

Я смахнула пергамент в сумку, отправила туда же чернильницу и перо. Подняла взгляд; Хельги уже смылся, решив, очевидно, не искушать судьбу.

Подхватив сумку, я направилась к выходу. Но тут меня неожиданно окликнула некромантка; я обреченно обернулась, чувствуя, как кровь в очередной раз отливает от лица.

Ей-то чего от меня надо? Того же, чего и директору?..

— Ну что, как вчерашний турнир? — Белая Дама чуть улыбнулась, поднимая на меня взгляд. Какая-то из книг на ее столе обиженно запыхтела, стала раздуваться и выдохнула небольшое облачко сизого дыма. Некромантка не глядя строго хлопнула ладонью по столу, и фолиант немедленно сдулся обратно.

Я пожала плечами. А то она не в курсе.

— Что с вами такое, адептка? — с неожиданным вниманием спросила магистр. — Вы что, так расстроены из-за…

— Нет, — неохотно ответила я. — Не из-за места.

— А в чем тогда дело? Адептка Ясица. — Она чуть нахмурилась, видя, что я не собираюсь ничего отвечать. — Настроение интуитивного мага — это не только его забота. Оно мне надо, чтобы где-нибудь что-нибудь взорвалось? Это в лучшем случае взорвалось, а то я ведь вас знаю…

— Я не интуитивный маг, — возразила я.

Шэнди Дэнн насмешливо шевельнула бровью:

— И вы станете говорить мне, кем является моя адептка? Поверьте, я преподаю достаточно долго, чтобы понимать, что к чему… Ну же, адептка Ясица! Что с вами происходит?

Не знаю, зачем ей это было надо. Я не училась на ее факультете, а все мои успехи в некромантии ограничивались той победой на олимпиаде — победой, которой я меньше всего была обязана способностями к предмету. Насмешливая и суровая, меньше всего некромантка подходила на роль утешительницы обиженных адепток. Я понимала это. Но мне была нужна защита, а не утешение, — и вот ее, похоже, Белая Дама готова была дать.

И я рассказала. Кратко, не особенно эмоционально, стараясь приводить не домыслы, а факты — все, что случилось вчера, от начала турнира до выдачи призов, а потом сегодняшний диалог с магистром Буковцом. По мере того как рассказ близился к завершению, я чувствовала себя все более и более неловко; ощущение того, как здорово я подставила Академию, и не думало никуда исчезать — напротив, становилось все увереннее и сильнее. Некромантка же слушала очень внимательно. На лице у нее сохранялось прежнее спокойное выражение, но длинные ногти все быстрее и быстрее выстукивали по столу какой-то эльфийский мотивчик.

— Надо же, — задумчиво сказала она, когда я наконец замолчала. — Как удачно, что коллега Рихтер в отъезде. А я-то думаю, чего у меня настроение с утра такое паршивое?

— Я не поняла, — честно призналась я, не уловив связи между последними двумя тезисами.

— Поругаться с кем-нибудь хочется, — серьезно объяснила Дэнн. — Будь Рихтер в школе, он бы этой Виррой сам занялся, а так… Нет, как удачно-то все, а! Этим ковенским давно уже укороту не было, вот они и распоясались!..

— Магистр Дэнн, скажите… — Я запнулась, но все-таки продолжила: — А Академии и впрямь такой вред будет?

— Да какой там вред. — Некромантка пренебрежительно поморщилась. — От этих-то крыс? Академия тысячу лет стояла — и еще столько же простоит. Вирра Джорджовна, ха! Тоже мне Великий Магистр выискался… А вы-то чего стоите, адептка? У вас что, сегодня больше занятий нет?

— Есть, — слегка деревянным голосом возразила я. Чего-чего, а такой вот реакции я уж точно не ожидала. — До свидания, магистр Дэнн.

— До свидания, — небрежно кивнула некромантка.

У самой двери я оглянулась. Присев на корточки, некромантка увлеченно копалась в среднем ящике своего стола; там потрескивало и шипело, до меня донесся легкий запах гари. Похоже, что в этом ящике преподавательница хранила телепортационные амулеты.

— Ну и где этот экстренный ковенский? — долетел до меня сердитый вопрос.

«О как», — уважительно подумала я, перешагивая порог.