в которой уделяется внимание научным изысканиям на ниве бестиологии и прикладной алхимии, а также воспитательным аспектам работы с особенно творческими студентами. Соответственно кому-то здесь весело, а кому-то не очень
В уголку лежало бедное животное.В. Высоцкий
Все главы свои склонившее в фонтан.
Утро было просто великолепным — вопреки всем рассказам бывалых друзей я не чувствовала ни одного симптома из многократно описываемого набора. Ни тошноты, ни головокружения, ни неодолимого желания выпить рассольчику и закусить огурцом. Наверное, так случилось из-за того, что мое вчерашнее знакомство с алкоголем заключалось в бокале эльфийского вина, принесенного какой-то из некроманток.
Когда я проснулась, шел примерно уже десятый час. На дворе стояло воскресенье, мне не надо было выдергивать себя на очередные лекции… нет, конечно, днем мне придется идти в библиотеку и героически делать там домашнюю работу, но ведь это будет только днем. А сейчас я могу лежать свернувшись в квадратик и чувствовать тепло, накопившееся за ночь под плащом.
Провалявшись так минут с семь, я закрыла глаза и сделала робкую попытку заснуть обратно. Но из внешнего мира донеслись какие-то неопределенные звуки; прислушавшись, я сделала вывод, что проснулась уже и Полин. Что же — если алхимичка не спит, значит, и мне заснуть не даст. Смирившись с неизбежным, я отбросила плащ и села в кресле, откинувшись на нагретую за ночь спинку.
Полин, сидевшая в другом кресле, остервенело терла глаза. Лицо у девицы было донельзя помятым; пудра, тени, румяна, тушь и прочие достижения косметического прогресса, смешавшись, размазались по ее щекам, а в спутанных волосах поблескивали нити серпантина, давеча наколдованного старшекурсниками. Сама девица имела равномерно-зеленый цвет; общий же вид у Полин был такой, будто она в любой момент готова прильнуть к любому подвернувшемуся ведру.
«Хоть кто-то соблюдает традиции», — удовлетворенно подумала я.
— Я-альга… — Алхимичка потерла лицо руками, окончательно размазывая по нему остатки макияжа. Глаза у нее были уставшие, но на донышке их теплилось удовлетворение — было там даже немножко счастья.
— Доброе утро, — жизнерадостно согласилась я. — О, и Крендель здесь…
— Ага… — согласилась Полин. С некоторой заторможенностью она осмотрела сдвинутые кровати, на которых в обнимку спали Крендель и вампир. Хельги был практически с головой закутан в одеяло (присмотревшись, я определила в нем свое и моментально преисполнилась негодования), наружу торчали только нос с одной стороны и сапоги с другой. Поверх одеяла его обхватывала заботливая лапа мгымбра.
Я вдумчиво зевнула и со вкусом потянулась по-кошачьи. Спинка кресла угрожающе заскрипела, и я мигом взлетела на ноги — из мебели в комнате оставались целыми только эти кресла, так что их стоило поберечь.
— Ой, Яльга, а это там кто? — Полин ткнула пальчиком в сторону двери. На всякий случай алхимичка даже залезла в свое кресло с ногами; оценив уровень безопасности, достигнутый этим действием, я посмотрела в указанном направлении.
Поперек нашей двери, как будто заклинивая ее, стояла кушетка, рядом с которой валялись чьи-то сапоги. Кушетка была незнакомая, более того, я готова была поклясться, что, когда я засыпала, ее тут еще не имелось. Впрочем, учитывая наличие Хельги и мгымбра, не стоило удивляться, что еще одному адепту недостало сил добраться до своей комнаты.
— А чего это он тут делает, а? — подала голос Полин из своего кресла. — Здесь вообще-то женский этаж!
— То же, что и Хельги, — огрызнулась я. — Ну устал человек, с кем не бывает?
— Я стесняюсь, — категорично заявила алхимичка. — Яльга, пусть он уйдет.
— Тебе надо — ты и выгоняй, — резонно возразила я. Меньше всего мне сейчас хотелось разбираться с относительно трезвым адептом, убеждая его, что это наша комната. Вдобавок еще и со старшекурсником — телепортировать большие по объему предметы учат как минимум на четвертом году обучения.
Полин скорчила умоляющую гримаску:
— Ну Я-а-аля…
По опыту я знала, что ныть она может долго. Нервы у меня были крепкие, но все-таки не железные, так что эта медленная пытка практически всегда достигала своей цели. Ладно, мрыс с ним. В конце концов, старшекурсника, в отличие от соседки, всегда можно шандарахнуть хорошим заклятием, тем самым обеспечив себе нужную психологическую разрядку.
Я подошла к кушетке. Адепт, видимо, хорошо знал жизнь — он спал, предусмотрительно отвернувшись к стене и тщательно закутавшись в плащ. Плащ был черный, практически форменный — в таких ходило пол-Академии, включая даже некоторых учителей.
— Вставай пришел, — подсказала из-за спины Полин.
— Кто рано встает, тому Великий Магистр дает, — поддакнула я.
Адепт никак не среагировал на сию народную мудрость, так что я, не особенно церемонясь, потрясла его за плечо. Это подействовало гораздо лучше: адепт недовольно дернул плечом и перевернулся на спину, высвобождаясь из-под плаща.
Я почувствовала, что моя челюсть медленно отваливается.
Это был Эгмонт собственной персоной; взгляд его, пока еще не совсем осмысленный, метнулся по комнате, потом остановился на мне. Зрелище, похоже, оказалось ему знакомым, более того — долгожданным: взгляд, по крайней мере, мигом прояснился. Магистр приподнялся на локте и воззрился на меня с нехорошей хищной задумчивостью на лице.
— Ай-яй-яй, — машинально протянула я, пытаясь понять, все ли извилины у меня на месте. — А что это мы делаем, магистр Рихтер, ночью на женском этаже?
— Бдим, — ледяным тоном, мало вязавшимся с обстановкой, отрезал он. — Лично мне куда как интереснее, что здесь делают вот они. — Магистр указал на мгымбра, в этот момент захрапевшего с удвоенной силой.
Я замялась. Объяснение было, но довольно корявое; кроме того, я подозревала, что появление Эгмонта явно как-то связано с нашим бестиологом, давеча транспортированным в медпункт. Учитывая же, что бестиолог был в свою очередь связан с мгымбром моего производства…
Рихтер ждал, явно наслаждаясь ситуацией. «Чтоб тебя, с-соба-ка!» — невольно подумала я. Как назло, в голову не лезло ровным счетом ничего; даже стандартная фраза «Я больше не бу-уду!!!», отработанная в этом семестре, совершенно не шла на язык.
На помощь мне пришла, как ни странно, Полин. Явление магистра в нашей комнате потрясло ее еще больше, чем меня, но рефлексы оставались рефлексами, и она чисто машинально выпалила:
— Может, вы позавтракать хотите?
Не иначе как Полин попыталась провести прием, отлично сработавший на мгымбре.
— А что, есть чем? — искренне удивилась я. — Разве Крендель вчера не все сожрал?
— Он не сожрал, — обиделась алхимичка, — он скушал! И там еще осталось…
— А мне предложить? — возмутилась я. Вот это соседка называется!
Полин зыркнула на меня похлеще мгымбра. Да. Я с запозданием вспомнила, что и на Рихтера она имела некоторые виды — призрачные, конечно, но все-таки. В глазах у алхимички медленно проявлялся уже известный мне слоган «Загрызу за личное счастье».
Из врожденной вредности характера я немедленно представила идиллическую картинку: Полин, с хлебом (то бишь свежими плюшками) и солью, выложенной аккуратной горкой на вышитое полотенце, гостеприимно протягивает магистру всю вышеописанную конструкцию. Плюс еще и кофе, по всем канонам — в постель. Мрыс дерр гаст, а если сейчас еще и Хельги проснется… у-у, какие истории станут гулять по школе…
— Нет, спасибо, — сухо ответил Эгмонт. Неблагодарный магистр одной фразой разрушил зыбкие мечтания Полин. Он перевел взгляд обратно на меня, и я приложила все усилия, пытаясь изобразить на лице подобающее случаю раскаяние. Нет, можно было, конечно, играть оскобленную невинность, но, учитывая, что орудие преступления нагло дрыхло посреди комнаты, это было бы как минимум нелепо.
Раскаяние изображалось, но плохо. Магистр бестиологии не вызывал у меня никаких теплых чувств: мало того что предмета не знает и хамит адепткам в моем лице, так еще и пугается до обморока рукотворных мгымбров!.. В принципе я была уверена, что бестиолог получил по заслугам.
Наверное, эта мысль отлично читалась на моем лице, потому что Эгмонт вздохнул и отвел взгляд.
— У вас хоть есть где умыться, студентка Ясица? — спросил он.
Я молча ткнула пальцем в сторону соответствующей двери.
— А чего это он тут делает? — шепотом поинтересовалась Полин, едва магистр скрылся за дверью. Она (понятно, не дверь, а алхимичка) смотрела на меня с некоторым подозрением, перераставшим в непоколебимую уверенность. — А, Яльга?
— А я откуда знаю? — огрызнулась я. — Может, Хельги разбудить?
— Его разбудишь, как же… — скептически пробормотала Полин.
Я вообще-то разделяла ее точку зрения. Вампир, как и мгымбр, явно не собирался просыпаться раньше нынешнего вечера. Да и какая, к мрысам, вообще разница, если Эгмонт уже засек и того и другого?
Магистр вышел наружу. Вид у него был теперь совершенно бодрый, с мокрых волос стекали на куртку тонкие струйки воды.
— Вы что, голову там мыли? — не удержавшись, съехидничала я.
Эгмонт оставил мой выпад без внимания. Аккуратно огибая осколки — следы вчерашнего буйства, — он подошел к сдвинутым кроватям. Молча встал над дрыхнувшим Хельги.
Вампир беспокойно зашевелился, сбрасывая мгымброву лапу. Эгмонт продолжал стоять; не знаю, то ли он посылал эмпато-призыв, а то ли просто действовал на нервы, не прибегая для этого ни к какому колдовству, — но не прошло и семи секунд, как Хельги выпутался из одеяла и с обиженным видом раскрыл глаза.
— Доброе утро, — сладким голосом сообщил ему магистр.
Вампир взлетел на ноги. Сна у него как не бывало, — наверное, сон просто не ожидал от Хельги таких быстрых движений и оттого свалился с него в полете. На лице же у вампира читался такой священный ужас, что я невольно вспомнила давешнего преподавателя бестиологии.
— Мы… я… мы не хотели…
— Это я уже понял, — прервал его Эгмонт. — Дальше?
— Э-э…
Рихтер оценивающе посмотрел на зеленого, как весенний газон, адепта. Вампиры устроены иначе, чем люди, — известно, что у последних похмельный синдром возникает исключительно в паре с алкоголизмом. То же, что у большинства менестрелей герои хронически маются с дичайшей похмелюги, означает, что все эти герои есть натуральные матерые алконавты. Вампиры же, во-первых, пьют почти не пьянея; во-вторых, если пьянеют, то мигом, буквально за пару секунд; и, в-третьих и самых трагичных, испытывают на себе все превратности похмельного синдрома.
Зато и алкоголизм им практически не грозит.
— У вас есть пять минут, — сказал магистр, разбиравшийся в физиологии ничуть не хуже меня. Видно, и он сумел понять, что сейчас не добьется от вампира ни одной толковой фразы. — По истечении этого времени я жду вас у себя в кабинете. Вы поняли?
Хельги истово кивнул. Странно, но, даром что вампир был выше, крупнее и вообще выглядел гораздо внушительнее, у меня ни на секунду не возникло вопроса, кто здесь главный.
— Студентка… э-э… — Рихтер обернулся к Полин, обиженно смотревшей на него из кресла. — Как вас зовут?
— Полин де Трийе, — капризно ответила алхимичка, накручивая на палец коротенькую прядку.
— Понятно. Студентка де Трийе, составьте компанию адепту Ульгрему. А мы со студенткой Ясицей пока обсудим некоторые тонкости магической науки.
— А может быть, я тоже… того? — с надеждой поинтересовалась я. — Насчет компании?
Эгмонт покачал головой. Кто бы сомневался.
Признаться, я сильно подозревала, что Хельги не нуждается в чьем-то обществе. Единственное существо, которое сейчас было ему жизненно необходимо, — это «наш фаянсовый друг», как ласково называли сей предмет близнецы аунд Лиррен. Но лично я предпочла бы общение с десятью малоадекватными вампирами, чем с одним крайне недовольным (или очень довольным, но мне от этого только хуже) магистром боевой магии.
Полин, подмигивая мне обоими глазами, выбралась из кресла. «Студент Ульгрем» честно ждал ее у двери; вампира малость пошатывало, физиономия у него была зеленая, как клумба перед школой, но не выполнить столь недвусмысленно отданного приказа он попросту не смог.
— Через пять минут, — напомнил ему Эгмонт. — У меня в кабинете.
Хельги кивнул и исполнительно скрылся за дверью.
— Ну что, студентка Ясица, — спокойно сказал Рихтер, дождавшись, пока вампир и алхимичка удалятся на сообразное расстояние от двери. — И как, интересно бы знать, мы это объясним?
— Что именно? — обреченно уточнила я. Опыта с василиском мне хватило, чтобы запомнить раз и навсегда: метод «каждому по заслугам» иной раз срабатывает круче самого жестокого наказания. Тогда я отделалась простым увеличением домашнего задания. Но сейчас меня определенно ожидало нечто более интересное.
Магистр молча кивнул на мгымбра.
— А в чем здесь проблема? — нагло спросила я, обозрев указанное. — Классный мгымбр, как живой получился. Горилку хлещет, плюшками закусывает… Адепток осчастливливает, — подумав, добавила я. А что, Полин очень даже осчастливил.
— Хватит, — устало сказал Эгмонт. Он привычно скрестил руки на груди, приваливаясь к стене. — Я не собираюсь говорить с вами о технике иллюзий. И об этике, кстати, тоже. О том, что взламывать чужие кабинеты попросту некрасиво. Впрочем, я понимаю, вам это не впервой… О том, как правильным студентам должно проводить Савайн, я тоже лучше помолчу. У нашего многоуважаемого директора это получится гораздо лучше…
Я содрогнулась. Об умении директора читать нотации ходили легенды. Очень вежливый, тихий и все время как будто испуганный, он ухитрялся пробуждать совесть даже в тех душах, где она вообще не ночевала. Это было самое страшное, потому что, проснувшись однажды, совесть находила, что здесь ничего себе так, уютненько, и обосновывалась у адепта надолго. По крайней мере, на ближайшие полтора месяца можно было забыть про шпаргалки, невыученные уроки и взломанные кабинеты. Народ подозревал, что директор внаглую использовал свой эмпатический дар; так это или нет, но я меньше всего хотела проверять сей факт на себе.
— Но хочу вам сказать, адептка, что я был о вас значительно лучшего мнения.
— Мрыс дерр гаст, — не выдержала я. — Ну скажите конкретно, что я сделала такого нехорошего! Я не нарушила ни единого школьного правила! Разве хоть где-то написано, что нельзя создавать магически модифицированных мгымбров?
Рихтер прищурился.
— Об этом мы поговорим чуть позже, — пообещал он. — Но вам, студентка, вообще-то следовало бы знать о такой вещи, как ответственность. Ответственность за свои магические творения. Там, внизу, — он указал на пол, — в медпункте находится ваш магистр бестиологии. Я отлично знаю о чувствах, которые вы к нему питаете. В некоторой мере я эти чувства разделяю. Но это еще ни о чем не говорит. Ни о чем, — с нажимом повторил Эгмонт. — Вы будущая магичка, студентка Ясица. Вы сильная магичка. Меня не слишком-то интересует морально-этическая сторона дела. Но то, что вы не смогли продумать всех последствий, в первую очередь говорит о вашей несостоятельности как чародейки.
Мр-рыс эт веллер… Верно, правы были те, кто называл нашего магистра телепатом. Он попал в десятку. Обвинение в непрофессионализме, вдобавок логически обоснованное… я уставилась в пол, кусая губы. В самом деле, Яльга… хороша же ты выходишь как магичка…
— Тема экологии, студентка, помнится, была на самом первом вашем занятии, — безжалостно продолжал магистр. — Там и про ответственность говорилось… или вы уже забыли? Быть может, вы забываете материал, едва успев получить по нему зачет?
— Неправда, — робко встряла элементаль. Рихтер посмотрел на нее взглядом, немедленно понизившим температуру в комнате на добрый десяток градусов. Но верная флуктуация не сдавала позиций, и я благодарно показала ей большой палец. — Ничего хозяйка не забывает! День-деньской над книжками сидит, того и гляди, совсем уже мхом подернется!
— Я учту это, — холодно сказал магистр. Он подошел к двери и взялся за бронзовую ручку. Элементаль проворно исчезла, похоже решив не искушать судьбу.
— Жду вас через семь минут у себя в кабинете, — не оборачиваясь, сказал Эгмонт. — Студентку де Трийе можете с собой не брать.
Я хмыкнула в ответ нечто маловразумительное, но согласное. Впрочем, боюсь, что особой радости в этом хмыканье не ощущалось.
Четыре минуты были потрачены мной на то, чтобы привести себя в более-менее приличный вид. Впрочем, больших усилий затрачено не было: Полин, обтиравшая личико тремя салфетками, смоченными в семи разных декоктах, косилась на меня с откровенной завистью во взгляде. Но я не реагировала: все по-честному, вам было весело вчера — мне весело сегодня.
Хотя какое там!.. Настоящее веселье ждало меня минуты через… уже, наверное, через две. Фантазия у Эгмонта была богатая, так что я боялась даже предположить, что конкретно взбредет ему в голову на этот раз. Может, прикажет в спешном порядке учить медицинские чары, чтобы с блеском реанимировать бестиолога?..
Хотя нет, вряд ли. Марцелла мне не отдадут: медсестры у нас шибко добрые.
— Яльга, а с мгымбром-то мне что делать? — вдруг спросила Полин.
Я задумалась. Вопрос был уместный, даже более чем — что делать с Кренделем, я и сама не знала. Припомнив совет знакомого эльфа, я поспешила перевести стрелки на алхимичку:
— А я-то здесь при чем? Ты же за него замуж выйти обещала!
— Я?! — тихо охнула девица. Салфетка вылетела из ее рук, алхимичка, зажмурившись, схватилась за голову: — За него?!
— Ага, — с удовольствием подтвердила я. — Вчера вечером. А ты что, уже и не помнишь?
Полин в панике замотала головой.
— Ничего. — Я выдержала паузу. — Думаю, он тоже про все забыл.
— Думаешь? — Алхимичка приоткрыла один глаз.
— Надеюсь. У меня алкогольного опыта нет.
— Ну да, ну да. — Малость пришедшая в себя девица наклонилась за новой салфеткой. — Ты же у нас вся из себя такая правильная, одно молоко литрами хлещешь. Как там Хельги говорил?.. От бешеной коровки?..
Я запустила в нее подвернувшимся комком ткани. Алхимичка протестующе завопила — комок оказался ее новой блузкой, купленной за десять золотых в эльфийской лавке.
Так, все. Время — деньги, а денег, как всегда, не хватает. Я набросила куртку, решительно одернула полы и твердым шагом направилась к двери.
Я ничего не боюсь… Я ничего не боюсь…
— Удачи, хозяйка, — чуть слышно скрипнула элементаль.
К кабинету я успела, кажется, вовремя. Сказать точнее я не могла из-за полного отсутствия часов; можно, конечно, было спросить время у Рихтеровой элементали, но мне это все равно бы ничего не сказало — я же не знала, во сколько начался этот… обратный отсчет.
Подумав, я постучалась и, не дождавшись ответа, приоткрыла дверь.
Внутри закономерно обнаружились Рихтер и Хельги. Зеленый и помятый, весь в разноцветных помадных оттисках, вампир переминался с ноги на ногу и тоскливо глядел на магистра.
— Можно? — осведомилась я.
Хельги посмотрел на меня с такой надеждой, что мне ажно сделалось немного не по себе.
— Заходите, студентка, — кивнул магистр. Он развернулся обратно к вампиру: — Словом, вы меня поняли. Доклад предоставьте к… — он пошелестел страницами календаря, — к двенадцатому числу этого месяца. Вы свободны, студент Ульгрем.
Смурый Хельги отрывисто кивнул. Походило, что темой загадочного доклада были пытки Востока, а наглядным материалом — сам вампир.
— Что касается вас, студентка… — Эгмонт подождал, пока за Хельги закроется дверь. — Как я понял, вы очень интересуетесь практической бестиологией. Это весьма похвально. Академия, чтоб вы знали, гордится тем, что предоставляет каждому студенту поле для самостоятельной научной деятельности. В вашем лице мы обрели очень удобную адептку, которой никакого поля предоставлять не надо, — она его сама себе предоставит. Как-то нехорошо получается, студентка. Мы в вас, выходит, даже педагогически и не вкладываемся.
Я загрустила. После такого вступления меня могло ожидать многое.
— Я решил восполнить сей пробел. К двенадцатому числу вы, как и студент Ульгрем, подготовите доклад. Тема «Мгымбр как бестиологический род». В тексте рассмотрите все виды мгымбров, опишете все классификации, расскажете о строении животного… — «Что хотите делайте, — подумала я, — хоть отчисляйте, а Кренделя препарировать все равно не буду!» — Об экологической нише… точнее, о нишах: видов-то все-таки много. Если мне не изменяет память, двадцать четыре. Хотя с вашей помощью их уже двадцать пять.
Я с ужасом представила собственную физиономию, напечатанную в учебнике. Рядом тут же представилась и морда мгымбра. Под обеими картиночками тянулась единая надпись: «Мгымбр зеленый крылатый — Яльга Ясица». Ну а кто где — думайте сами.
— В общем, тему раскройте максимально широко. Да, кстати… рекомендую отнестись к работе со всей серьезностью, ибо этот доклад вы станете читать в каждой группе нашей Академии. А может быть, и не только нашей.
В дверь аккуратно поскреблись. Через секунду внутрь проснулась помятая морда Кренделя.
— Яльга! — непосредственно обрадовался он. — А ты чего здесь де… Ой, а это вы магистр Рихтер? А то меня Полин сюда привела…
— Не ошиблась, — кивнул Эгмонт. — Заходите.
Воспользовавшись моментом, я быстро-быстро переместилась поближе к двери.
— Кабинет директора в южном крыле, — догнал меня голос Рихтера. — Время, конечно, раннее, но вас, думаю, коллега Буковец все-таки примет.
Я обреченно кивнула. Произошла маленькая заминка: мгымбр держал дверь как щит, ничуть не собираясь ее выпускать. Я вырвала ее едва ли не с боем.
— Сильно страшно? — свистящим шепотом спросил Крендель.
Я ободряюще похлопала его по плечу.
В коридоре я столкнулась с Хельги.
— Наконец-то! — выдохнул вампир, с некоторым трудом отлепляясь от стенки. — Что, пошли теперь к Буковцу?
— Пошли, — с тяжким вздохом согласилась я.
— Тебе он чего задал?
— Доклад, — с показным равнодушием ответила я. — Про мгымбров. Все двадцать четыре… нет, теперь уже двадцать пять видов, с полным бестиологическим анализом. А тебе?
— У-у… — Вампир помотал растрепанной головой. Вид у него был откровенно злой. — Тоже доклад. Внимание, тема «Декоративная помада как материально-эстетический компонент женской психологии». Психологическая компонента, опросы адепток…
— Ничего себе, — сочувственно казала я.
— Это еще не все, — хмыкнул Хельги. — Еще мне нужна рецептура. Алхимические формулы всех этих жидкостей, твердостей и прочих… притираний! И это в сравнительной характеристике, представляешь? Бегаю я по женскому этажу, стучусь во все комнаты и этак вот: «Извини, подруга, рецептик помады не дашь?» Адепты животы надорвут!..
— Спроси у Полин, — посоветовала я. — Она смеяться не станет.
— Не-а… — Вампир дотронулся до розового отпечатка на щеке. — Видишь? Это теперь не смывается. Нужно найти каждую адептку, которая меня… ну…
— Понятно, — с усмешкой кивнула я.
— И у каждой взять свой рецепт!.. Нет, ты это себе представляешь? И это все я стану читать перед адептами, в каждой группе! Хорошо тебе — с мгымбрами!..
— Это как посмотреть, — мрачно сказала я. — Про них писать больше.
— Зато ты женщина! Слушай, может, поменяемся, а?
— Не получится, — помотала я головой. — Рихтер не позволит.
Хельги засопел.
— Ты знаешь, — наконец сказал он, — а идея зверского убийства нравится мне все больше и больше…
— Тоже не выйдет, — хладнокровно возразила я. — Опыта недостанет… хотя нет, какое там, опыта как раз будет навалом. Только немножко не с той стороны.
Вампир пригорюнился.
— Нет, — с надрывом сказал он, — хоть чем-то же этого… этого… хоть чем-то его пронять можно?!
Я красноречиво пожала плечами.
Мэтр Буковец, как и положено истинному педагогу, не обманул ожиданий своих учеников. Нотация, прочитанная им, была решительно достойна лучших слушателей, чем похмельный вампир и нервничающая адептка. Впрочем, даже на нас она произвела должное впечатление: к концу полуторачасовой проповеди я почти прониклась осознанием всей глубины своего морального падения, а Хельги практически проковырял носком сапога аккуратную дырочку в ореховом паркете директорского кабинета. Совесть, топорща острые когти, грозилась процарапать в моей душе точно такую же дырку. Еще бы. Одного взгляда на магистра Буковца — бледного, несчастного, с умным и печальным взглядом, точно у несправедливо наказанного спаниеля — хватило бы, чтобы чуть менее подготовленный морально адепт пал на колени и, взывая к памяти предков, поклялся бы, что нигде, никогда, ни при каких обстоятельствах не повторит столь глубоко расстроившего любимого наставника поступка.
Но мы с Хельги были стойки. Кроме того, я отлично знала, что подобный вид присущ директору от природы, и, следовательно, все претензии ему стоит предъявлять родителям, а отнюдь не адептам. И вообще, меня гораздо больше занимали две вещи: предстоящий доклад и судьба моего мгымбра.
Я попыталась прояснить второе, как только освободилась: битых полчаса я искала Кренделя по всей школе, но никак не могла найти. По крайней мере, воплей никто не слышал — и то ладно.
Хотя с опытом нашего магистра это ни о чем не говорит.
Поняв, что эта тайна временно окутана мраком, я вернулась в комнату, где застала Полин за генеральной уборкой, призванной ликвидировать все следы вчерашнего гульбища. Алхимичка обрадовалась мне как родной: прикинув масштабы уборки, я мигом поняла все причины этого внезапного яльголюбия. Пришлось помочь — как-никак мой мгымбр внес в итоговый раздрай немалую лепту.
Покончив с домоводческими делами, я вспомнила про наказание. Доклад о двадцати пяти видах мгымбров безмолвно вопиял, а на заднем плане робко маячило домашнее задание, скромно уточнявшее у меня, насколько я нуждаюсь в неприятностях. Неприятностей мне и так хватало. Видят боги, не стоило осложнять отношений с преподавательским составом из-за не сданной вовремя домашней работы.
От души помянув изобретательного магистра, я закинула в сумку пару свитков чистого пергамента и чернильницу с пером, минуты через три библиотечная элементаль гостеприимно распахнула передо мной дубовые двери.
Мгымбров и впрямь оказалось двадцать четыре вида. Мгымбр чешуйчатый обыкновенный, мгымбр чешуелапый, мгымбр тропический летающий, мгымбр черный складчатый (он же мгымбр лыкоморский), мгымбр оранжевый дальноплюйный — вот лишь некоторая часть этой огромной бестиологической рати. Соответственно и работа над докладом вместо ожидаемых полутора часов отняла у меня две с лишним недели: когда я закончила, дождень месяц уже перевалил за середину. Весь доклад занял полсотни пергаментных листов; вспомнив про подобающее оформление работы, я заклинанием склеила все листы в один длиннющий свиток. Теперь, когда я разворачивала его, конец этого вместилища мгымброведческой мысли терялся где-то у меня под ногами, а когда я правила текст, начало его живописно свешивалось с той стороны стола, подчас доставая и до самого пола. Выглядело это все донельзя эпатажно. «Поглазеть на Яльгу» ходили адепты со всех факультетов; народ почтительно толпился вокруг моего стола, на дерзнувших же подойти ближе я рычала, точно голодный мгымбр (белый, полярный). Всем и без слов было ясно: если мне оттопчут свиток, я убью виновного на месте. Ну или возьму в соавторы.
Еще вопрос, что было бы хуже.
За соседним столом корпел Хельги. Вампиру, пожалуй, приходилось хуже, чем мне, — к нему Зирак не питал столь теплых чувств, соответственно ограничивая диапазон выдаваемых алхимических книг. Практики же у него было на порядок больше — чтобы узнать все рецепты помад, нужно было для начала хотя бы просто вспомнить присутствовавших на тогдашней вечеринке адепток. Одно это требовало от Хельги недюжинных усилий. Но по тому, как отпечатки один за другим покидали физиономию вампира, я сделала вывод, что верный педагогический подход способен творить чудеса. Вампир даже добился неплохих успехов в алхимии — за это ему следовало благодарить постоянные тренировки, ибо некоторые разновидности помад приходилось получать экспериментально. Далеко не каждая девица соглашалась выдать свой секрет. Еще бы, ведь доклад станут читать перед всей школой, и, значит, эта стерва Ликки (Кэтти, Викки, Ангелина ван Брудерверст — подставить нужное) тоже научится делать правильную помаду! На такие жертвы адептки не шли даже ради красавчика-вампира: Хельги, просекший, в чем тут фишка, изо всех сил использовал личное обаяние в интересах дела.
Я закончила свой доклад первой. Хельги отстал от меня на два дня: последний отпечаток, как назло кроваво-красного цвета, никак не желал покидать его лица. Вампир давно уже вычислил автора — некромантку с пятого курса — и теперь всеми силами окучивал ее, убеждая, сколь благородно она поступит, пожертвовав свой рецепт на алтарь науки. Некромантка держалась стойко, но капля камень точит. В случае вампира последней каплей оказался огромный букет алых же роз, подобранных не иначе как в цвет помады. Не знаю, как прижимистого Хельги хватило на такой шаг. Лично мне гораздо ближе казалась другая версия: вездесущие братья аунд Лиррен. Утверждали, что никакого букета тут не было, да и вообще некромантки предпочитают алым розам черные. На самом же деле все было совсем не так, и первое, что видела поутру несчастная адептка, — это умоляющую физиономию Хельги вкупе со всем прочим: вампиром, стоящим на коленях у ее кровати. Несколько раз некромантка ловила Хельги на попытке взлома своей косметички; поняв, что вор из него никакой, он попытался нанять обоих аунд Лиррен, но и они позорно провалили задание. В итоге же вампир привлек на свою сторону какого-то телепата: пока Хельги отвлекал некромантку светской беседой, тот наскоро прощупал ее сознание. До нужного зелья он так и не дорылся, зато накопал столько компромата — от воровства варенья из маменькиной кладовой в совсем нежном возрасте до куда более серьезных прегрешений, — что, едва Хельги пригрозил девице разоблачением, та немедленно отдала ему рецепт.
Но на этом наши мытарства не кончились. Доклад нужно было еще и прочесть — в каждой группе, которая только подаст на нас заявку. Да. Никогда бы не подумала, что чувствовать себя ценным товаром настолько пакостно. Хотя товар и в самом деле оказался очень ценен: во всей Академии не нашлось ни единой группы, которая не пожелала бы ознакомиться с результатом наших трудов.
— Вот что значит качественная реклама! — значительно поднимал палец Хельги.
Шутки шутками — ходили упорные слухи, что Академия за определенную денежку согласилась сдавать докладчиков (по одному и вкупе) другим учебным заведениям напрокат. При этом от посещения занятий и выполнения домашних работ нас, естественно, никто не освобождал.
Даже бестиологию пропустить не удалось — взамен ушедшего на больничный Марцелла у нас теперь ее вела какая-то эльфийка, нежная, как цветочек, и жесткая, как столовская котлета. Нас с Хельги она отчего-то недолюбливала: то ли из цеховой солидарности, а то ли профилактически. К концу третьей лекции я даже пожалела о том, как несправедливо мы обошлись с предыдущим магистром.
Да, так что же все-таки случилось с моим мгымбром?
Этот вопрос волновал меня даже больше, чем перспектива докладов в прочих учебных заведениях. Как-никак Крендель был мне не чужой. Можно сказать, нас связывали тесные родственные чувства. От Эгмонта же можно всякого ожидать; впрочем, я сомневалась, чтобы он пустил мгымбра на котлеты. Это было слишком просто и прозаично — магистр же, как я успела убедиться, предпочитал более изящные методы.
Тайна открылась мне лишь в начале стужайла. Пробегая в вестибюле «по делам», я обратила внимание на невесть откуда взявшуюся конторку. Подойдя ближе, я обнаружила на ней жестяную коробку с прорезью на крышке, а рядом — целую кипу пергаментных листков. По ближайшем рассмотрении листки оказались газетой; называлась она незамысловато: «Наша газета» — и стоила ровно одну серебряную монетку. Заинтересовавшись, я опустила в копилку положенное и ухватила с кипы листок.
Взгляд тут же уцепился за правый верхний угол. Там, улыбаясь во все пятьдесят четыре зуба (резцы, коренные; четыре ложных клыка, предназначенных для вскапывания почвы), стоял мой мгымбр, — впрочем, теперь ему больше подходило слово «мгымбрик». Маленький, от силы сантиметров семи в высоту, двухмерный, как будто нарисованный тонким эльфийским карандашом, во всем причем ящерок ничем не отличался от моего творения.
— Ты чего тут делаешь? — поразилась я.
Крендель приосанился.
— Работаю! — гордо пояснил он. — Я, между прочим, символ этой газеты, официально зарегистрированный в УВМО!
— В чем?
— В Управлении Высшего Магического Образования, балда! — Мгымбр постучал себя кулачком по голове, впрочем тут же исправив эту бестактность застенчивым взглядом из-под длиннющих ресниц.
— Понятно, — сказала я, поняв, что ничего не понимаю.
Но вскоре вся идея сделалась прозрачней ключевой воды. Газета выходила дважды в месяц; на каждом продающемся экземпляре имелась своя маленькая проекция Кренделя, по-настоящему обитавшая только на редакционном стенде. Едва новый выпуск появлялся в продаже — проекции транслировались уже на него, на старом же оставался простой неподвижный рисунок. Проекции же запросто перемещались по всему листу, дрыхли где хотели, дописывали заметки как считали нужным, а иные материалы даже закрывали от читательских взглядов собственным телом.
Вообще-то цензуры в «Нашей газете» не было — одним из ее главных лозунгов и была пресловутая свобода слова. Каждый мог принести в редакцию свою статью; каждый мог свободно написать ответ на чужую, при этом сама редакция оставляла за собой право высказать свое мнение по любому поводу. Ее мнение вполне могло не совпадать с мнением автора.
Роль цензуры добровольно взял на себя мгымбрик. Он, собственно, пропускал абсолютно все — за исключением текстов, как-то нехорошо отзывавшихся о Рихтере. Не знаю уж, чем его ухитрился так обаять наш не шибко-то положительный магистр, но результат был налицо. К хулителям Эгмонтовой чести (а таковыми назывались все, кто упоминал магистра в своей статье, не написав при этом, какой он весь из себя хороший) мгымбрик был суров и беспощаден. Самым злостным он даже отказывался продавать свежий выпуск: едва провинившийся смотрел на листочек, как все буквы с него исчезали, а из рисунков оставался только когтисто-чешуйчатый кукиш на всю страницу. Правда, все это происходило только после того, как серебрушка была опущена в копилку.
Идея с газетой мигом пошла в массы. Народ валом повалил в журналисты; естественно, вскоре ажиотаж спал, но и оставшихся вполне хватило для осуществления нормальной редакционной работы. Вскоре газета разрослась до четырех листочков, сшитых в единую тетрадку, — подскочила, разумеется, и цена: теперь свежая пресса стоила ажно две серебрушки. Но денег было не жалко: их окупала хотя бы коротенькая колонка «Глас народа», автором которой неизменно оказывался мгымбр. Писал он ехидно, даже, пожалуй, слишком.
Мне, впрочем, нравилось. Да и не мне одной.
Двенадцатого числа месяца стужайла в Академию с визитом пожаловал старший герцог Ривендейл.
К визиту этому все мы готовились добрых три недели. Директор через день собирал адептов в Главном зале; нас учили, как конкретно должно приветствовать высокого гостя, о чем с ним позволительно говорить и со сколькими поклонами следует открывать перед ним дверь. К четвертому разу я начала понимать Ривендейла-младшего, сбежавшего из отцовской вотчины в Академию за тридевять земель.
Генри, кстати, взяли консультантом.
В первую голову нас заставили вызубрить имя старшего герцога — Ричард Ривендейл — так, чтобы оно отскакивало от зубов. Полин, изо всех сил стремившаяся понравиться Генри, бормотала имя герцога даже во сне. Также нас строго-настрого предупредили, чтобы Ричарда не вздумали ненароком назвать Рычардом — в роду Ривендейлов был и такой, младший брат теперешнего герцога, с которым они были в изрядной вражде. Говорили, что в юности братья были очень даже дружны, а ссора случилась гораздо позже. Ищите женщину — причиной разлада сделалась будущая матушка Генри, ушедшая от Рычарда к Ричарду и даже вышедшая за него замуж. Сдается мне, она это сделала из-за большей благозвучности имени. Так или иначе, но перепутать одного с другим означало огрести себе немалые неприятности. Генри рассказывал, что, когда он был маленьким и путал «р» твердое с «р» мягким, на всякий случай не рисковал называть отца по имени. Даже юный возраст не мог служить ему оправданием.
Каким-то образом герцог ухитрился прибыть незамеченным. Вместо почетной делегации, должной встречать его в холле, там обнаружились только близнецы аунд Лиррен, в последнее время резко полюбившие одиночество. Завидев вампира, они попытались было слинять, но заклинание, наложенное Эгмонтом, само толкнуло их к двери.
На проводимых директором ликбезах близнецов не замечали ни разу, но дипломатического скандала тем не менее не произошло. Повинуясь действию коварных чар, братья высказали всю безграничность своего уважения к гостю в столь изысканных выражениях, что, боюсь, большинство из них оказалось бы в новинку и Генри Ривендейлу, не говоря уже о нашем директоре.
Герцог благосклонно внимал. Ему определенно понравилось.
Когда же в холл спустились учителя, привлеченные изменением магического поля — старший герцог, как и большинство вампиров старше трехсот лет, обладал немалой мощью, — Ривендейл, с восхищением указав дланью на близнецов, сказал директору, что никак не ожидал встретить в этих стенах столь тонких знатоков вампирского этикета. Подумав, он добавил, что вообще не предполагал за эльфами такой любви к соблюдению старинных традиций. Директор, тоже не знавший за близнецами подобных пристрастий, подозрительно покосился в их сторону. Рихтер же, вежливо улыбнувшись, заверил герцога, что эти двое есть адепты, конечно, талантливые, но безответственные, так что в Академии имеются и лучшие. Герцог закономерно задумался, пытаясь представить себе лучших.
Но возможностей таких ему постарались не предоставить. Герцог входил в попечительский совет, и магистрам вовсе не улыбалось разочаровывать его в нравственности опекаемых адептов.
С герцогом Ривендейлом я пересеклась всего только один раз.
Я в очередной раз вывалилась из комнаты, открыв дверь со всей возможной для элементали скоростью. Привычные адепты и даже магистры обходили эту дверь стороной, и оттого я не сразу поняла, что ухитрилась-таки кого-то ею задеть. Присмотревшись же, я не поверила глазам. Это был сам герцог Ривендейл.
Бесконечные наставления директора мигом вылетели у меня из головы. Я стояла, ничего не говоря и больше всего боясь, что случайно назову герцога Рычардом. Хотя я не выпью столько, чтобы вздумать назвать незнакомого вампира просто по имени, исключая фамилию и титул.
Генри здорово походил на своего отца. Знаменитую линию профиля, которую, вздыхая, частенько рисовала на черновиках Полин, младший герцог унаследовал именно от него. Ривендейл-старший был так же высок и легок в кости и двигался так же быстро — я, помнится, еще удивилась, почему он не успел отшатнуться от моей двери. Лицо у него было достаточно жесткое, взгляд — очень острый, вообще я бы не хотела иметь такого во врагах. На поясе у него висела шпага, изрядно походившая на ту, с которой не расставался Генри. Эта, правда, была гораздо древнее. На рукояти я не заметила никаких драгоценностей, да и ножны были потертые, но лучшее украшение истинного клинка — это прежде всего он сам.
Герцог молчал, внимательно меня рассматривая. На аристократически-бесстрастном лице не отражалось никаких эмоций. Я прикидывала, успел ли рассказать Генри отцу про проспоренное золото. Хорошо бы, не успел: кто знает, как его отец отнесется к поражению наследника.
Наверное, все-таки не успел. Лицо у герцога было непроницаемым (под отца, видно, Генри и работал, пытаясь изобразить на физиономии должный градус непоколебимости), но по эмпатии у меня было твердое «отлично». По-моему, я отчего-то ему понравилась.
Никакого скандала не возникло. Ривендейл коротко поклонился, как это положено делать перед дамой; я неловко кивнула в ответ, и вампир удалился прочь по коридору. Традиционный черный плащ развевался за его спиной.
Назавтра он вернулся в Ривендейл; а вечером Эгмонт снял с близнецов заклятие.
Вот так все и закончилось. А может быть, вот так все и началось?