1.

  Путь к золотому дракону

Северный Тракт • Лестница миров • Дракон и зеркало

Трилогия водном томе

Щщ ШЮВА,

Шт ТЩЩОВА

Путь к золотому

дракону

Москва, 2011

Шго Быкова, м№а тщщова

• Северный Тракт •

• Лестница миров •

• Дракон и зеркало *

г Излательство АЛЬФА-КНИГА

Среди бесчисленных светил Я вольно выбрал мир наш строгий. И в этом мире полюбил Одни веселые дороги.

Н. С. Гумилев

• Северный Тракт •

Все смешалось в доме Облонских.

Л. Н. Толстой Это — прекрасный белый слон.

Г. Гейне

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

в которой звучат восточные мотивы, появляются незваные

гости и выясняется, что магистр Рихтер исчез как нельзя

более кстати

В дальних пределах страны Каф, где солнечный жар превращает камень в песок, а горы — в равнины, где небо цветом подобно мечу, раскаленному добела, а каждый глоток воды ценится дороже золота, — в тех диких и странных краях, населенных, вне всякого сомнения, джиннами, джиннами и еще раз джиннами, живут все-таки и человеческие племена. Они дики, темны и воинственны; язык их резок, слова — коротки, а имена — длинны; но именно там из года в год рождаются самые сильные маги и самые зоркие предсказатели будущего.

Не без вмешательства джиннов, разумеется.

Счастье тому правителю, при дворе которого живет такой человек! Кто еще углядит змею-опасность, коварно притаившуюся в завтра? Отразить удар, который еще не нанесен, различить врага, притворяющегося другом... принц Саид долго полагал, что на этом обязанности придворного мага заканчиваются.

Но наступил день Песка.

— Этой ночью звезда, под которой родился мой господин, окажется на острие копья. — Темное лицо старого чародея было бесстрастным, будто маска из черного дерева. — Всадник спешится, и Пес, погнавшись за Птицей, догонит Деву О Трех Мечах. Господин мой, еще до захода солнца вам откроется истина.

— Что за истина, звездочет?

Предсказатель пожал плечами.

— Мне это неведомо, — просто сказал он. — Пусть мой господин подождет: истина не уйдет от него, а до захода солнца осталось не так уж и много.

Саид ждал, и ждал терпеливо; под конец ему стало казаться, что он устроил на истину засаду, будто разбойник — на купеческий караван. Но все шло своим чередом. Вот небо стало золотым, вот его залило шафрановое сияние, вот свет почти угас, вытянувшись в бледную нитку у горизонта... звезды насмешливо мигали с небес, и в какой-то момент принц, почти разуверившийся в южном чародействе, забылся сном.

И случилось то, что было предсказано.

На границе яви и сна пред ним предстало видение. Оно было истинно, истинно и прекрасно. От него веяло сухим жаром, горячим ветром, налетающим из пустыни, оттуда — верил народ Саи-да — к людям приходит Судьба. На этот раз Судьба приняла облик девы, прекрасной, как небесная воительница, желанной, как вода в летний зной, недоступной, как... как...

Впрочем, почему это недоступной?

Очнувшись, принц долго смотрел в узорчатый потолок. Снова и снова перед ним проплывал ее силуэт. Предсказатель не ошибся и уж тем более не солгал — это была истина и это была любовь. Саид сразу понял, что найдет ее даже на краю света.

Ночь он провел без сна, а наутро призвал звездочета.

— Проси чего хочешь, — сказал принц, прогоняя прочь суеверный страх. — Проси чего хочешь, но скажи, где мне ее искать!

Звездочет спокойно поклонился, не отпуская посоха:

— Пусть мой господин опишет мне ту, что явилась к нему этой ночью.

— Ты знал? Ты знал, что я увижу...

— О нет. Но, глядя на моего господина, сложно не сделать выводов. Ученик! Открой ларец и достань два рубиновых стержня... Какова та пери, что похитила разум моего господина?

— Она прекрасна! — выпалил принц, мечась по залу. — Она подобна реке, струящейся с гор, — так же чиста, весела и невинна! Глаза ее серы, как сталь клинка, стан тонок, как пальма... — Тут он вдруг замолчал и неуверенно произнес: — Нет-нет, подожди-ка... Напротив, она женственна и изящна, как статуэтки из...

Маг приподнял бровь. Пока принц терзался, он успел посмотреть, что за видение явилось будущему властителю Каф, и пришел в некоторое изумление. Действительно, девушка как будто

двоилась — ивтоже время была едина. Хм... рыжая, с порывистыми движениями и глазами как морская вода? Или все-таки темноволосая, с губами как бутон розы, в ярких одеждах и позванивающих браслетах?

Принц расхаживал по комнате, мучительно описывая свой идеал. Маг чуть прищурился. Он был верен правящему дому и не желал зла будущему полноправному властителю этих земель. Звезды утверждали, что явившаяся во сне даст начало великой династии, а звезды не ошибаются и не путаются в грамматических формах. Речь шла об одной девушке. Так которая принесет счастье этой земле?

Воспоминания принца, весьма художественные, пускай и сумбурные, были записаны на первый стержень. Подсмотренное видение чародей записал на второй. И долго думал, водя над стержнями рукой, — какая же? Какая?

Он был уверен, что нашел правильный ответ. И через два часа его ученик внес в покои принца большой портрет, с которого смотрела сероглазая девушка. Она была воистину прекрасна, если не принимать во внимание неподобающе короткие волосы. Но даже это было не в силах испортить ее красоты!

Так сказал принц, и никто не стал с ним спорить: безумцев во дворце не встречалось. Да и потом, волосы не ноги, отрастут.

— Она прекрасна, — сказал Саид; не отрываясь, он смотрел на портрет, пока двор в спешном порядке собирал вещи в дорогу. — Она из благородного рода, мой друг! — К кому он обращался, никто не понял, но на всякий случай все покивали. — Без сомнения, она одарена всеми талантами. Ум и благородство запечатлены на ее прекрасном лике. Очертания фигуры радуют глаз приятностью форм... — Тут принц сделал некие волнообразные движения руками, но вдруг сообразил, что ведет себя, как подобает влюбленному, но никак не без пяти минут королю. — Мы желаем знать, где находится наша избранница! И все ли готово, чтобы мы могли нанести ей визит?

Это был самый главный и самый больной вопрос. Готово-то было уже почти все: белый слон, сотня скакунов, носилки с занавесями из тончайшего алого шелка, слуги поспешно укладывали в сундуки платья, покрывала и благовония. В сокровищнице короля были отобраны самые изысканные украшения, достойные того, чтобы Саид мог преподнести их своей возлюбленной... нет, не в качестве свадебного подарка, но в знак своего глубочайшего к ней уважения. Ибо, как сказал поэт: «Нет лучшего друга у прелестницы, чем благородные мерцающие камни!»

— Мы выезжаем сегодня же!

Принц готов был отправиться в путь немедля, оставалось лишь узнать — куда именно. Не бывало еще такого, чтобы приказы властителя земли Каф не исполнялись в кратчайшие сроки. Но северный маг-ковенец, специалист по телепортам, еще не закончил высчитывать координаты, мысленно ругая и себя, и того, кто отвечал за распределение молодых специалистов, одним из которых он когда-то был. Платили здесь отлично, работа была непыльная, но интересная, однако магу совсем не улыбалось проектировать телепорт, когда владыка здешних земель, потеряв голову от любви, бегает вокруг с обнаженной саблей.

— Мой господин, мне нужно еще совсем немного времени! Это ведь необычный телепорт, он создается для торжественного случая, и я не могу ударить в грязь лицом перед той, чья неземная красота...

Насчет неземной красоты маг угадал очень верно — принц Саид прищурился, быстро обдумывая ситуацию.

— Ладно! — вынес он наконец свой вердикт. — Мы даем тебе время до того, как солнце коснется земли. Или тебе не придется увидеть, как оно встанет над этой землей!

Отчего-то маг, обучавшийся помимо прочего и боевым чарам, нисколько не усомнился, что так оно и будет. Дальнейшая работа потекла очень быстро и результативно.

Солнце клонилось к закату, когда к изнывавшему от любви Саиду, оттолкнув слуг с подносами, почти вбежал сияющий ко-венец.

— Господин!..

— Ты нашел ее? Ты сделал все, как должно? Значит, мы можем отправляться в путь!

И тогда вдруг заговорил предсказатель. Никто не слышал, когда он успел подойти, и это было странно: звездочет был очень стар, при ходьбе он пользовался посохом, а когда спешил, дыхание его делалось тяжелым и шумным.

— Не торопитесь, государь, — сказал он, впервые обращаясь к принцу полным титулом. — Звезды говорят, что сегодня ночью не следует предпринимать путешествий и принимать важных решений, ибо одно уже принято, и оно слишком велико. Во имя той,

которую вам подарила судьба, молю вас: прислушайтесь к моим словам!

Повисло тяжелое молчание. Предсказателю доверяли. Принц смотрел то на него, то на портрет, и было видно, что его буквально разрывает на части. Однако не зря говорили, что главное, чем отличаются правители земли Каф, — это умение принимать неожиданные решения.

— Хорошо, — заявил Саид. — Мы выезжаем утром. Да будет так!

Он помолчал и добавил:

— А если за это время кто-то успеет попросить руки нашей возлюбленной, никто не помешает нам убить негодяя, осмелившегося похитить звезду наших очей!

 

2

Ранним утром двадцать первого изока к запертым воротам Межинградской Академии Магических Искусств приблизился человек на редкость неприметной наружности, одетый в длинный серый плащ. Ночью прошел настоящий ливень, а состояние мостовой перед Главными воротами всегда оставляло желать лучшего, — так что путь неприметного визитера представлял собой причудливую кривую, отрезки которой соединяли между собой относительно сухие островки. Прислушавшись, можно было разобрать, как он что-то бормочет себе под нос, через слово повторяя «мрыс дерр гаст!». Ничего не поделаешь: последнему двоечнику известно, что перед воротами нет места никаким посторонним чарам. В том числе левитационным и высушивающим.

Несолидно перепрыгнув через широкую лужу, отделявшую последний островок от каменного порога, незнакомец в сером плаще приложил ладонь к мокрой створке. Ворота, чуть помедлив, открылись, и маг — а кем же еще мог он быть? — зашел внутрь.

Первым, кого он увидел во дворе, был гном-завхоз: скрестив руки на груди и воинственно выставив бороду, тот сурово наблюдал за двумя адептами, разрыхлявшими участок под будущую клумбу. Адепты — светловолосые эльфы, похожие друг на друга как две капли воды, — работали слаженно, но довольно уныло, периодически бросая тоскливые взгляды на студенческий корпус. Левый эльф постоянно зевал, прикрывая рот плечом.

— Доброе утро, — официальным тоном поздоровался маг, подходя ближе. — Магистр... э-э...

— Утро доброе, — ворчливо согласился завхоз. Едва он повернулся к гостю, выпустив адептов из поля зрения, как те тут же бросили работать и застыли в одинаковых позах, опираясь на вертикально установленные грабли. — Чего это вам тут надо?

Маг не торопясь отвернул край воротника и продемонстрировал гному стальную бляху, нашитую с внутренней стороны.

— Управление внутреннего контроля КОВЕНа, магистр Цвирт. Где я могу найти директора Буковца?

...Будучи дипломированным эмпатом с весьма приличным стажем, Ирий Буковец чувствовал неприятности заблаговременно. На сей раз, однако, он пребывал в полнейшем недоумении. С одной стороны, в ближайшем будущем действительно маячили неприятности, причем весьма и весьма серьезные — они превосходили максимальное значение шкалы Ктесия-Кэкстона, что прежде считалось по определению невозможным. Но что характерно, особенного беспокойства на их счет директор не ощущал — потому что указанные неприятности очень быстро перекрывались нежданно появившимися хлопотами. Приятными хлопотами, как ни странно. Это невероятное сочетание сбивало Ирия Буковца с толку, ибо весь его предыдущий директорский опыт авторитетно утверждал, что хлопоты приятными не бывают — опять-таки по определению.

Ранним утром двадцать первого изока — совсем ранним, где-то часам к пяти — эта странная смесь двух предчувствий достигла апогея. Директор делал все, что было в его силах, чтобы немного успокоиться. Сначала он сидел за столом, перекладывая папки и свитки, переставляя чернильницы, песочные часы и прочие мелкие предметы. В итоге стол засиял просто неземным порядком. Но этого оказалось недостаточно. Тогда магистр Буковец принялся за ящики стола. Их ревизия дала вполне ощутимые результаты: магистр нашел многое из того, что считал безвозвратно утраченным, и выбросил целую кучу хлама, но, вопреки ожиданиям, успокоения это не принесло.

Буковец покормил ворона, полил пальму в кадке, еще раз покормил ворона и тщательно протер каждый листочек пальмы специальной тряпочкой. После этого он перебрал все книги в шкафу, поставил их в новом порядке и попытался покормить ворона в третий раз, но умное животное посмотрело на хозяина как-то нехорошо. Очевидно, оно собиралось присутствовать на своем стопятидесятилетнем юбилее, не прибегая к помощи магистра Дэнн.

Словом, магистр Буковец был вконец измучен неопределенностью. Вцепившись в подоконник, он тоскливо созерцал внутренний двор и всерьез подумывал, не прибраться ли там. Останавливал его только страх перед завхозом: тот, как и все гномы, не терпел посягательств на свою территорию. Потому, когда на пороге директорского кабинета серой тенью возник ковенский магистр, несчастный Буковец не испытал ничего, кроме искренней радости и облегчения. Кем бы ни был нежданный гость, он нес в себе хоть какой-то ключ к разгадке.

Магистр Цвирт — так представился ковенец — тоже изучал эм-патию, а Буковец не счел необходимым скрывать свои чувства. Оттого, видимо, Цвирт и казался сбитым с толку: радость не относилась к типичным реакциям на его появление. Директор пылко поприветствовал ковенца, подхватив под руку, самолично провел и усадил в левое кресло для посетителей, сам же встал, опершись о спинку кресла напротив. По-хорошему надлежало занять кресло за собственным столом, но усидеть на одном месте было выше его сил. Стоять худо-бедно еще получалось.

— Магистр Буковец, — вкрадчиво начал Цвирт, едва ли не с любовью рассматривая собеседника. Примерно так же нежно смотрит на заблудившегося путника не слишком голодный ман-тикор, прикидывая, с какой стороны можно начинать его есть. Увы, директор не желал становиться чьим-либо завтраком. Конечно, должность его была и опасна, и трудна, но оставлять Академию без присмотра в обозримом будущем он не собирался. — КОВЕНу в моем лице срочно требуется... э-э... консультация магистра... э-э... Рихтера. Скажем так, возникла некая ситуация, для разрешения которой необходимо прибегнуть к его помощи.

— Опять? — вырвалось у директора. Он еще не забыл зимнего прецедента с войной в Западных Землях. — А учебный процесс? Кто будет отвечать за качество обучения студентов — вы, магистр Цвирт?

Ковенец торопливо выставил ладони в защитном жесте.

— Нет-нет, это совсем не то, что в прошлый раз! Я всего лишь хотел бы... побеседовать с коллегой Рихтером. Клянусь, это не отнимет много времени!

Ворон насмешливо каркнул, косясь на Цвирта антрацитово-черным глазом.

Повисла нехорошая тишина. И, наверное, именно поэтому так отчетливо прозвучал скрип открываемой двери. Оба магистра развернулись на звук: Цвирт от неожиданности, Буковец же скорее из удивления. В отличие от ковенца он прекрасно знал, что эта дверь скрипеть не могла — хотя бы потому, что в ней не было петель. В этой двери вообще много чего не было: не было петель, не было замка, не было ручки. Было только дверное полотно и косяк. Впрочем, элементали хватало и этого минимума.

Но, взглянув на свою неожиданную посетительницу, Буковец понял: скрип не был галлюцинацией. На пороге стояла магистр Шэнди Дэнн, и не нужно было быть эмпатом экстра-класса, чтобы понять, что некромантка находится в отвратительном настроении. И не элементали было с ней спорить. Мистрис хочет, чтобы было слышно, как она заходит? Ей не нужно даже формулировать своего желания, все равно оно будет исполнено незамедлительно. Жить-то ведь хочется всем, даже элементалям!..

А если бы флуктуация пожелала предупредить этим скрипом патрона против воли Белой Дамы — сейчас бы там не было ни двери, ни элементали. Так что, как говорится, без вариантов.

— Кто-то упоминал имя коллеги Рихтера? — негромко осведомилась некромантка, закрывая за собой дверь.

Ее взгляд поочередно задержался на непосредственном руководителе, притихшем вороне — тот от греха подальше спрятал голову под крыло, изображая крепкий здоровый сон, — и наконец остановился на магистре Цвирте. Магистр явственно поежился: еще бы, даже пальма постаралась сложить листья покомпактнее, дабы занимать меньше места в пространстве. А на нее, заметим, взгляд магистра Дэнн не упал!

Четко постукивая каблуками, Белая Дама пересекла кабинет, уселась в правое кресло, заложила ногу за ногу и расправила складки на белоснежной юбке. Магистр Буковец помаячил у нее за плечом на манер ангела, после чего все же переместился на свое законное место.

— Итак, — с до боли знакомыми ласковыми интонациями спросила магистр Дэнн, — для чего это службе собственной безопасности...

— И внутреннего контроля! — по привычке добавил ковенец.

Некромантка легко постучала пальцами по столу, и Цвирт тут же смолк, подавившись последним словом. Шэнди же Дэнн продолжила, будто ее и не перебивали:

— ...потребовалось видеть коллегу Рихтера? Возможно, моя квалификация окажется достаточной, чтобы дать все необходимые консультации?

Против воли директор посочувствовал невезучему Цвирту.

— Видите ли, — осторожно заговорил тот, не отвечая ни «да», ни «нет». — Суть проблемы такова: прошлой ночью из ковенской тюрьмы исчез... хм... постоялец. Единственное сообщение камеры с внешним миром — это дверь, которая открывается вовнутрь. Взломать ее невозможно, потому что... — Тут он замялся и аккуратно сформулировал: — Словом, я ручаюсь, что этого сделать нельзя. Более того, через дверь постоялец камеры не покидал.

Некромантка хмыкнула.

— Так в чем же проблема? — осведомилась она. — Магическая аура строго индивидуальна, и КОВЕНу с его возможностями легче легкого выяснить, где именно находится сбежавший маг. Хотя, конечно, я вас понимаю. Очень интересно, каким образом ему удалось это сделать.

Ковенец замялся повторно:

— Понимаете... постоялец не был магом. Он был... э-э, как бы сказать по-лыкоморски... словом, он был и остается волкодлаком.

Стало совсем тихо. Чуть наклонив голову, Шэнди Дэнн пристально рассматривала собеседника.

— Вы что, с ума сошли? — вежливо спросила она минуту спустя. — Если я вас правильно понимаю, вы заключили в магическую тюрьму существо, не имеющее ни капли магического таланта. Хуже того, не подлежащее юрисдикции Лыкоморья и находящееся в подданстве Серого Конунгата! Вы хоть понимаете, что вы натворили? Никакому КОВЕНу не выстоять против золотого дракона, тем более когда он находится в своем праве!

В этот момент Ирий Буковец отчетливо понял, как конкретно выглядят ожидаемые им неприятности. Он почти въяве увидел, как разъяренный дракон доковыривает лапой то немногое, что

осталось от развалин Академии Магических Искусств. Директор затосковал еще больше, и не он один.

— Я не имею права разглашать секретные сведения! — пискнул припертый к стене, но еще не сдавшийся Цвирт. — Это был вопрос государственного значения!

— Интересно... А конунг Валери об этом знает? Хотя о чем я говорю? Дракон на то и дракон, чтобы знать все обо всем...

Пальма сотрясалась мелкой дрожью. Шэнди Дэнн смахнула с рукава несуществующую пылинку и поправила шелковый шарф, перекинутый через плечо.

— Так, значит, вы пришли, чтобы обсудить с магистром Рихтером детали торжественного приема конунга Арры? — мягко поинтересовалась она.

Чувствовалось, что Цвирт изо всех сил борется с возрастающим ужасом, но Буковец недооценил его силы. Ковенец все же нашел в себе достаточно мужества, чтобы ответить на поставленный вопрос.

— Дело в том... — Он прочистил горло. — Дело в том, многоуважаемая коллега, что нам крайне важно узнать, для чего магистру Рихтеру потребовалось заходить на территорию тюрьмы этой ночью в такой неурочный час. Далее. Как он зашел, было зафиксировано, как вышел — нет.

А вот это уже серьезно. Ни одно существо не может перемещаться бесследно — даже телепорт оставляет свои следы, причем всегда строго индивидуальные.

— Спустя некоторое время магистр Рихтер возникает из ниоткуда невдалеке от здания тюрьмы, где успешно строит телепорт. Мы проследили направление телепорта... — («Приблизительное», — хором подумали магистры Дэнн и Буковец, отлично знавшие способности коллеги Рихтера.) — ...хоть это и потребовало вмешательства особой комиссии. Но не это самое интересное. Интересно другое: по достижении конечной точки телепорта — заметим, удачном достижении — магистр Рихтер исчезает из мира живых. При этом достоверно известно, что он не умер, равно как и не переместился в другой мир. То есть получается, что он есть — и в то же время его нет.

Магистр Буковец постучал пальцами по столу. Теперь становилось понятно, почему Рихтером интересовался КОВЕН, — прецедент был весьма необычен. Директор назвал бы его уникальным, если бы две недели назад точно такой же финт не проделали

четверо адептов. Из которых трое были студентами боевого факультета.

Кажется, Белая Дама подумала о том же. Никем не останавливаемый Цвирт тем временем продолжал:

— Если учесть, что той же ночью из камеры исчез постоялец — а камера имеет только одну общую с нашим миром точку, то есть дверь, — загадочные перемещения господина Рихтера становятся вдвойне интересными. А если учесть еще и тот факт, что телепорт строился на троих... ну, в общем, вы сами понимаете. — Тут он замолчал, со вполне объяснимым опасением глядя на магистра Дэнн. — Короче говоря, я хотел бы видеть магистра Рихтера только потому, что он единственный, кто может помочь нам распутать эту головоломку.

— Я так понимаю, в этой уникальной камере сейчас гостит новый постоялец? — небрежно осведомилась Шэнди Дэнн, поглаживая подбородок. — Тот, который раньше отвечал за надежность этой самой тюрьмы?

Цвирт судорожно сглотнул — как успел прочесть Буковец, так оно и было, — но ответить ничего не успел. За окном раздались какие-то трубные звуки; директор обернулся было посмотреть, но тут в коридоре послышался совершенно неуместный топот, дверь распахнулась настежь, и в кабинет влетел скороход самой что ни на есть экзотической наружности.

— О светоч мудрости и опора добродетели! — с порога возвестил он, вздымая руки к небесам. — Я принес тебе самую радостную из всех радостных вестей: мой господин, владыка земли Каф, чьи богатства бесчисленны, как песчинки на дне океана, в своем несказанном величии почтил твой достойный дом, и через некоторое время ты будешь иметь счастье узреть царственный лик!

Скороход перевел дыхание, а магистры переглянулись, но в этот момент за дверью вновь послышался топот, и в кабинете стало несколько тесновато.

— Гонец от князя! — бодро сообщил юноша приятной наружности в заляпанных сапогах, протягивая Буковцу несколько помятый свиток. Подумав, он уточнил: — От князя Побегайло. Князь спешит сообщить, что в столицу, а точнее — в вашу Академию, вот-вот пожалует с неожиданным визитом принц Саид.

Князя Побегайло знали все — трудно не знать человека, возглавляющего Тайный Приказ. Директор быстро глянул на некро-

мантку, одним движением развернул свиток, но прочесть ничего не успел. За стеной Академии раздался рев, которому вторили медные трубы.

Выглянув за окно, директор узрел, как по спешно расстеленным в грязь узорчатым красным коврам во двор Академии царственно вступил кафский принц. Позади него в воротах маячил белый слон.

Буковец медленно сполз по спинке кресла.

 

3

Полин де Трийе снился кошмарный сон. Ей снилась соседка по комнате, из последних сил удерживающая в руках «Справочник боевого мага». Окаянная книга трепыхалась, вырывалась, щерила невесть откуда взявшиеся зубы и тянулась к несчастной алхимичке длинными когтистыми лапами. В какой-то момент Яльга демонически расхохоталась, отбросила «Справочник» в дальний угол, подскочила к Полин и начала трясти ее за плечо, приговаривая:

— Полин! Полин! Вторая хозяйка, а ну вставай немедля!

«Абзац! — подумала во сне Полин, трепыхаясь не хуже «Справочника». — Никогда больше не буду есть после шести часов!»

Еда всегда помогала Полин с честью выходить из сложных ситуаций. Девица вспомнила, что голодна, и проснулась. Перед ней полупрозрачным облачком висела элементаль, состоявшая, кажется, только из испуганных глаз и длинной ложноножки.

— Вставай давай! — потребовала флуктуация, отдергивая ложноножку. — Тут это... ой, мама, что творится! Буковец в истерике, Белая Дама аж кусается, по всей Академии ковенцы бегают!

Полин приподняла голову, поуютнее заворачиваясь в одеяло.

— Ну и что? — сонным голосом спросила она. В комнате было пусто, Яльгина кровать стояла заправленная, и на колючем казенном пледе валялось несколько свитков. — Яльга что, уже ушла, да?

— Принц приехал, — замогильным голосом возвестила элементаль.

Сперва Полин не поняла, о чем речь. Потом она зевнула и откинула одеяло, вспоминая, осталось ли в большой банке еще хоть немного джема.

— Ну и что! — повторила она, застегивая брюки. — В Академию-то зачем? К царю бы отправился или куда там еще...

Алхимичка хорошо знала жизнь и не особенно доверяла любовным романам. То есть... ну доверяла, конечно же, только ведь каждой известно, что принцев на всех не хватает. И вообще обыкновенный среднестатистический принц — зануднейшее существо лет под сорок, разговаривающее только про политику и экономику. И зачем оно нам надо?

Особенно если на другом факультете учится наследный герцог Ривендейл. Заметим, молодой, красивый и далеко не дурак!

— Ты не поняла, — еще замогильнее сказала флуктуация. Развернувшись, она ткнула ложноножкой в портрет. — Этот! Принц! Твой который, мрыс дерр гаст! С купидончиками!

Полин, которая в этот момент крутилась перед зеркалом, выронила расческу. В груди у нее что-то екнуло и забилось быстро-быстро. Нарисованный принц страстно взирал с портрета, намекая, что в жизни он даже лучше. А любить будет и вовсе до гроба.

В голове у нее мигом пронеслось несколько мыслей. «Этого не может быть!» — «Этого быть не может!» — «Зачем он сюда приехал?» — «Как он узнал, что я...» — «АЛХИМИЧКИ!» Если уж Яльга сообразила, что следует поторопиться, то все остальные девицы и подавно! Ну нет, это мой принц, никому его не отдам! А Яльга пускай себе другого нарисует!

— Вторая хозяйка, тебе, может, помочь чем?

— Есть хочу, — не оборачиваясь, ответила Полин. — Ну кафию хоть сделай.

— Я мигом! Я щас! Я уже совсем почти туточки!

Теперь нужно было решить, в чем отправляться на бал... ну, в смысле, к принцу. Как назло, надеть было нечего. Полин кинулась к шкафу, распахнула дверцы и быстро принялась перебирать наряды. Так. Это чересчур нарядное — еще подумает, что я за ним бегаю. Это слишком строгое — мне еще не тридцать лет. Может, лучше эту юбочку? Здесь такой миленький воланчик, да и ноги подчеркивает... Полин еще раз взглянула на портрет и со вздохом решила: нет, это его только отпугнет. Юбку было решено оставить на потом.

Как всегда в критические моменты, Полин думала и действовала очень быстро. Она приняла невероятно оригинальное решение — остаться в том, в чем была. Длинные свободные брюки покроя «шальвары», изящно присобранные у щиколотки, из мягко-

21

го струящегося материала, как нельзя лучше подчеркивали тонкую талию Полин и не менее замечательно скрывали несколько лишних миллиметров, появившихся из-за неумеренной любви к лимонному пирогу. Алхимичка расправила несуществующую складочку на кофточке, подумав, застегнула третью сверху пуговку и достала с полки шкатулку с украшениями. Так... эти браслеты, серьги с подвесками, может быть, блестюшку? — нет, блес-тюшка будет лишней. Пусть он поймет, что ему нужно что-нибудь ей подарить.

Полин заканчивала красить ресницы, когда материализовавшаяся флуктуация со стуком поставила на столик поднос. Оттуда пахло кафием, причем далеко не тем, какой хранился в банке у ал-химички. О таком кафии она слышала, но пить его ей ни разу не доводилось. Вот ведь в столовой как подсуетились, едва узнали, что к ней принц приезжает! Кафий даже приличный нашли!

Помимо кафия на подносе имелась тарелочка с бутербродами.

— Такой принц, такой принц! — восхищенно шептала элемен-таль, пока Полин прихлебывала обжигающий кафий. — Высокий, красивый, а сабля-то, сабля какая! Ух, не сабля — мечта! А слон какой... ты его еще увидишь, белый-белый!

Поспешно жуя бутерброд, Полин в красках представила, как принц увозит ее в закат на белом слоне.

— Он сейчас в актовом зале, там все магистры собрались. Тебя ждут. Так что ты того, вторая хозяйка, кушай спокойно, без тебя не начнут! Может, еще бутербродиков принести?

Алхимичка молча помотала головой. Бутербродики были восхитительны, но стоило знать меру.

— Откуда такой кафий? — спросила она, когда в чашке осталось каких-то два глотка.

Элементаль пошла разноцветными волнами.

— Ну как тебе сказать... — смутилась она. — Чего ты не знаешь, за то и отвечать не придется...

Почуяв неладное, Полин напряглась, но вернуть кафий назад было уже невозможно.

— Откуда, я тебя спрашиваю?

— А чего! — взъерошилась флуктуация. — Поди, не каждый день принцы в Академию приезжают! Да и потом, у Рихтера там еще много осталось, он и не заметит...

Полин поперхнулась последним глотком, и с минуту ее заботило лишь то, как не забрызгать кофточку.

— Ну все, вторая хозяйка! Покушала? Вот и ладненько! А теперь и делом заняться можно. А то куда это годно — столько людей тебя ждут!

Девице было что сказать на этот счет, но она сдержалась. Быстро подкрасив губы, она кинула последний взгляд в зеркало. Очень удачно, что вчера вечером она нанесла на волосы эту эльфийскую масочку. За ночь они неплохо отросли, красивыми волнами ниспадая почти до лопаток. Ну, не до талии, конечно, так дайте срок...

Полин сглотнула, подмигнула своему отражению и храбро отправилась навстречу своему будущему. Каким бы оно ни было.

А алхимички пускай ищут себе другого принца.

 

4

Дверь в актовый зал нынче охранялась: по обеим ее сторонам стояли два борайкоса самого угрожающего вида. Бритые налысо, голые по пояс, каждый — с двумя кривыми мечами, стражники были похожи друг на друга как близнецы, а вообще-то больше всего напоминали ифритов из учебников по демонологии. Полин не то чтобы напугалась, но как-то напряглась, однако ифриты, едва завидев ее, подтянулись и заулыбались одинаковыми зверскими улыбками. Правый чуть поигрывал мышцами, левый распахнул перед девушкой тяжелую дверь.

Вздернув носик, Полин прошествовала внутрь. Подумаешь, тоже мне! Да нас после Белой Дамы уже ничем не испугаешь!

Актового зала было не узнать. Из него исчезли все стулья, сцена тоже как-то сгладилась, и Полин почувствовала себя мышью на царском обеденном столе. Между стенами бродило робкое эхо, приглушенное роскошным алым ковром. Ноги глубоко утопали в мягком ворсе. Полин порадовалась, что надела туфли без каблука.

Чуть поодаль, у окна, стояли стулья — там сидел преподавательский состав, а весь или не весь, сказать было трудно. Полин заметила белую кофточку Шэнди Дэнн и поймала серьезный взгляд своего декана. Почему-то она сразу почувствовала себя еще увереннее. «Боевой факультет, боевой факультет»... Да что такое их Рихтер рядом с госпожой Ламмерлэйк!

Но сейчас не время думать о преподавателях — из дальнего конца зала, едва ли не молитвенно простирая руки, к ней шел тот,

о ком Полин мечтала столько бессонных ночей. Даже издалека было видно, что портрет не солгал ни на пядь. Все было на месте — и рост, и стать, и лицо, и сабля (впрочем, Полин была не Яльга, сабли ее не интересовали). Дополнял картину синий плащ, небрежно переброшенный через плечо. Вот его на портрете не было, ну и что? Принцу он все равно здорово шел.

Принц приблизился к ней, и стало ясно, что вблизи он ничуть не хуже, чем издали. В глазах его пылал неземной восторг вперемешку с такой же неземной страстью; в одно мгновение Полин подхватили под руку и усадили в удобнейшее кресло, стоявшее на особом возвышении и отчего-то сильно напоминавшее трон. Девушка нервно покосилась на магистра Ламмер-лэйк. Та смотрела весьма сурово, сильно напоминая отсутствующего Рихтера.

— О дарованная небом звезда наших очей! — разливался принц этаким южным соловьем.

По-лыкоморски он говорил вполне сносно, хотя и с заметным акцентом. Акцент Полин могла ему простить, насчет звезды — это она одобрила, а вот все остальное как-то насторожило. «Дарованная»? Это еще что? Кем это еще дарованная? Полин мигом простроила цепочку: дарованная — полученная даром — уцененная. Интересненько...

Неплохо было бы сразу прояснить этот вопрос, но принц смотрел на девушку таким влюбленным взглядом, что Полин невольно смягчилась. На нее никто еще так не смотрел, исключая Ривен-дейла, — но это было во сне и потому не считается. Ладно... послушаем, что он говорит дальше. Как там его зовут? Саид?

Имя Полин понравилось — красивое, да и запомнить легко. Принц тем временем излагал свою историю любви — краткую, судя по датам, однако весьма насыщенную. С риторикой у него было хорошо, конструкции получались весьма цветистые, а в какой-то момент его южное высочество щелкнул пальцами, дверь распахнулась и началась форменная фантасмагория.

Заиграла музыка, одновременно тягучая и ритмичная. В дверь один за другим стали входить слуги, и у каждого в руках был то футляр, то сундук. Перед Полин из ниоткуда возник огромный стол; слуга доходил до стола, опускал туда свою ношу и откидывал крышку, демонстрируя содержимое. Как правило, содержимое было золотым, но позже Полин смутно припомнила какую-то серебряную диадему. Серьги, кольца, ожерелья, браслеты... сап-

фиры, кораллы, рубины, яшма... казалось, что все это происходит во сне, причем сон ей нравился с каждой минутой все меньше. Наконец поток футляров иссяк, и Полин облегченно вздохнула. Наверное, он хочет, чтобы она поняла, как он богат и щедр, и предложит ей выбрать себе что-нибудь на память. Хотя сама она не могла представить, что из этого всего наименее ценно.

Но тут в зал внесли еще один сундук.

Саид самолично откинул крышку и достал оттуда длинную, до пола шубку из легкого меха знаменитого шоколадного оттенка. «Белкобль», — мгновенно поняла Полин. Даже у царицы нет такой шубы... Мгновением раньше девушка была уверена, что ничто не сможет ее изумить, но сейчас она молча смотрела на шубку, и перед глазами стояли строчки из учебника. «Белкобль... редчайший зверь... водится в эльфийских лесах... добыть его практически невозможно... »

Принц что-то говорил, и усилием воли Полин вслушалась в его речь — не отрывая, правда, завороженного взгляда от шубки. Так... А вот говорил он весьма интересно.

— Прими, солнце очей наших! — Принц страстно сиял пресловутыми очами и саблей. — Ты — бриллиант в нашей короне, и мы оправим тебя в золото, как подобает! О избранница наша, украшение нашего дворца, ты родишь нам сыновей, отважных и мудрых, как их отец, и дочерей, прекрасных и кротких, как ты сама! Мы станем называть тебя «Жади», что значит — желанная...

И тут Полин не выдержала. В какой-то момент она поняла, что задыхается, и медленно встала с кресла.

Значит, он уже все решил?! Она, значит, звезда его очей, солнце его короны, украшение дворца и брильянт гарема! Подаренная судьбой, надо же! Детей она ему родит! А ее он спросил, чего она хочет?!

Ишь ты, приехал, деньгами сорит, думает, она слаще морковки ничего не едала! Или у нее золота нет?! Или у нее шубы нет — пускай и не из белкоблей?!

Не на такую напал!

Короче, Полин, которая никогда не лезла за словом в карман, уже открыла рот, готовая высказать принцу все, что она о нем думает. Но в последний момент она встретилась взглядом с магистром Ламмерлэйк.

Слова брались из ниоткуда, сами собой складываясь в изящные, дипломатически выверенные фразы:

25

— Ваше высочество, я благодарю вас за оказанную мне честь, но я не могу принять ваших подарков. Порядочная девушка никогда не примет от малознакомого мужчины таких дорогих вещей, это неприлично. А теперь я прошу прощения, но мне нужно удалиться, чтобы приступить к занятиям.

Она развернулась, мимоходом пожалев о том, что не надела туфель на шпильках — ах, как красиво можно было бы развернуться на каблуках! Хотя ковер, ковер!.. — и с достоинством покинула зал. Принц, на которого она кинула ледяной взгляд, остался стоять с вытаращенными глазами, как тот белкобль.

Знай наших!

 

5

На принца было жалко смотреть. Он стоял, комкая в руках драгоценную шубу... какое там драгоценную — шуба была практически бесценна! — и неотрывно смотрел на дверь, за которой безвозвратно скрылась та, что составляла счастье и смысл всей его дальнейшей жизни. До этого момента он полагал, что знает о женщинах все. Женщины — существа нежные, кроткие, избалованные; при умелом с ними обращении они выполняют все, чего хочет их повелитель.

Но эта...

Ее нельзя просто взять и закатать в ковер, закинуть на спину коню и увезти, как это делали его предки. Это он и до того хорошо понимал. Да, она, конечно, другая, но разве он сделал что-то не так? Чем он оскорбил ее? Возможно, он подарил ей слишком мало золота? Разумеется, он должен был объяснить, что это лишь малая часть того, что он преподнесет ей перед свадьбой...

А еще... о глупец, он же не подарил ей белой кобылицы с вызолоченными копытами!

Тут принц встретился взглядом с женщиной, сидевшей ближе всех к креслу ненаглядной пери, похитившей навсегда его несчастное разбитое сердце. И еще раз обозвал себя глупцом. Вот та, кто знает все ответы на терзающие его вопросы! Кто как не она, вторая мать его ненаглядной, несравненной, прекрасной Жади, скажет ему, как он должен поступить?!

Вторая мать его пери — Эл-Вира, прекрасное имя, хотя и трудно выговорить, но он постарается! — с первого же взгляда произ-

вела на принца должное впечатление. Он ни на секунду не обманывался тем, что она женщина. Принц хорошо знал, что в иных странах женщины сражаются наравне с мужчинами, — на востоке от Каф обитал один такой народ, и Саид предпочитал видеть его союзником, а не врагом.

Воином была и сидевшая напротив.

— Скажи мне, о мудрейшая, где оступился конь моих благих побуждений? — горестно воззвал он к госпоже Ламмерлэйк.

Декан алхимического помолчала, очевидно подбирая слова.

— Когда жизнь задает мне трудные вопросы, — медленно сказала она, — ответы я ищу в сокровищнице знаний. Магистр Зирак, проводите нашего гостя в библиотеку!

Совет был воистину мудр, и принц поспешил им воспользоваться. Так он очутился во владениях некоего гнома, где и был обнаружен ближе к вечеру близнецами аунд Лиррен.

 

6

Стоит ли говорить, что об исчезновении Рихтера на время было забыто?

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

,

возвращающая читателя в прошлую ночь. В ночи идет

дождь, цветет Летний Круг, некая адептка слишком много

думает о сделанном накануне выборе, — а между тем Лис

из Леса готов раскрыть некоторые тайны

 

1

Дождь потихоньку заканчивался — хотя теперь-то какая разница? Я все едино вымокла как мышь. Как педальная мышь, если использовать любимую фразочку Полин. Мокро было сверху, мокро было внизу; сапоги чавкали по размякшей земле, а высокая трава, которой порос этот холм, радостно делилась со мной своей долей дождя.

Ночь давно перевалила за середину, и до рассвета оставалось не больше двух часов. Но то ли за это стоило благодарить дождь, а

то ли прогулки по ночному Межинграду столь хорошо влияют на сонных адепток, — спать мне совершенно не хотелось. Голова работала ясно, как никогда в жизни. Я шла следом за Рихтером, за мной почти неслышно ступал волкодлак — тропинка едва угадывалась в траве, и проще было идти по одному, — и сосредоточенно обдумывала все события этой ночи.

Событий было много, ночь выдалась длинная, но все мои мысли по этому поводу прекрасно сводились к короткой фразе: «Мрыс эт веллер!» Женщина, разумеется, по умолчанию не должна находиться в хороших отношениях с логикой, но я все же привыкла, что мои действия можно проанализировать еще и с этой стороны.

Итак, что мы имеем?

Днем, во время экскурсии по ковенской тюрьме, Яльга Ясица самым нахальным образом поперлась непонятно куда. В белый свет как в монеточку, цитируя магистра Зирака. И в голову ей даже, что характерно, не пришло испугаться, остановиться — ну или хотя бы задуматься! Ковенская тюрьма, мрыс дерр гаст! Нет, я, конечно, смелая, но ни один нормальный маг в здравом рассудке не полез бы гулять по тамошним коридорам.

Это будет пункт номер раз.

Пункт номер два шел за мной, ступая след в след. Сигурд из Арры, белый волк, невесть за что заключенный в оную ковенскую тюрьму. То, что он не маг, даже мне понятно. Но что должен был сотворить не-маг, да к тому же подданный Серого Конунгата, чтобы так напугать моих несостоявшихся коллег?

И какой же, спрашивается, надо быть дурой, чтобы полезть его освобождать, не выяснив предварительно всей необходимой информации?

Самым печальным был пункт номер три — именно на нем и спотыкалась вся логика. Был он обширен, и у него имелось целых два подпункта. Подпункт первый — я прекрасно понимала все вышеизложенное и тем не менее бодро топала по размокшей тропинке. Начнись вчерашний день заново, и я ни на шаг не отступилась бы от своего решения. Потому что... потому что иначе было нельзя! Нельзя, и все. Тогда бы настоящая Яльга погибла, а на свете остался бы какой-то... суррогат. Ходящий, разговаривающий, смеющийся и колдующий. Очень страшный и очень несчастный.

Что со мной такое происходит?!

И был подпункт второй. Ладно я, которая почитай что год прожила в одной комнате с Полин, — кто его знает, вдруг нелогичность передается воздушно-капельным путем? Но Рихтер, логичный и рациональный уже по праву рождения, боевой маг и весьма неплохой эмпат, — он-то ведь услышал тот же зов, что и я!

Сигурд поскользнулся на мокрой траве, но мгновенно восстановил равновесие.

— Мрыс эт веллер! — тихо пробормотал он.

Я увидела, как вздрогнул шедший передо мной Эгмонт, — и вспомнила то звено, которое выпало из моих нынешних рассуждений. Ночь двадцать девятого снежня; сон, что являлся мне каждые четыре года. Там нас тоже было трое. И третьим был именно волкодлак.

Шаткая основа? О да, разумеется. Но магия сама по себе есть материя очень зыбкая. Особенно если иметь в виду нечто большее, нежели графики и чертежи, которые предлагают студентам первого курса.

Тут под ногу мне подвернулся камень, я чуть не упала и прекратила философствовать. Сделано то, что сделано. Я твердо знаю, что иначе поступить невозможно. Кем бы ни был Сигурд, он часть меня. Как и Рихтер, кстати.

Я подумала о волкодлаке, потом подумала еще раз — и в какой-то миг мироздание чуть-чуть провернулось вокруг своей оси. Первыми появились запахи, четкие и яркие, как рисунок тушью на белой эльфийской бумаге. Потом мир раскрылся, будто раковина, впуская меня внутрь. Я шла по земле и твердо знала, что она живая. Мои боги, о которых прежде я задумывалась исключительно в риторическом смысле, вдруг перестали быть отвлеченными категориями: я смотрела на небо и знала не менее твердо, что там, за облаками, меж синей небесной травы, ходит Старый Волк, отец всего живого, и никому не дано укрыться от его взгляда. И еще я ощутила тихую тоску, похожую на боль от почти зажившей раны. Туда, на северо-восток, в город, окруженный деревянной стеной!..

Как давно я там не был...

Это продолжалось не более мгновения. Я выскользнула оттуда обратно в себя, и все сделалось прежним. Запахи пропали, зато вернулись цвета. Интересно, почему я не заметила, как они исчезли?

Значит, вот так видят мир волкодлаки...

Мне потребовалось около минуты, чтобы прийти в себя. За это время мы спустились-таки с холма, а тропинка окончательно потерялась среди травы. Эгмонт, однако, шел по-прежнему целенаправленно.

Дождь потихоньку сошел на нет, но над Межинградом все еще погромыхивало. Я поправила сползающую куртку, вспомнила, что у меня в сумке лежит мой собственный плащ, и обозвала себя нехорошим гномийским словом. Но про экскурсы в языкознание Рихтеру было знать совсем необязательно — отдал так отдал, теперь-то что? — и я спросила совсем о другом:

— Магистр Рихтер, а долго нам еще идти?

— Нет, — не оборачиваясь, ответил он. — У вас при себе много талисманов?

Я честно попыталась вспомнить и сосчитать.

— Не очень, а что?

— Ничего. Так сложнее, но...

Я с минуту подождала объяснений, потом поняла, что их не предвидится. Ну и ладно, не слишком-то и хотелось. Я и без того была полна информацией, как стакан — молоком. Да, и есть мне тоже хотелось, не без этого.

Прошло еще минут семь или десять. Мысль о еде, единожды посетив мою голову, категорически не пожелала ее покинуть. Походило на то, что она обосновалась там всерьез и надолго. До ближайшей кормежки, скажем так. Ну что это такое, почти обиделась я, — нормальные люди, сбегая из ковенской тюрьмы, не думают... по крайней мере, не полагается им думать о том, где бы чего сожрать! Думать им полагается о врагах, которым только что прищемили хвост, о друзьях, которые прищемят оную деталь организма кому угодно, и о том, как бы к тебе самому не подступились в недобрый час с прищепкой.

На прищепках хозяйственные гномки вывешивают белье. Во дворе. Во двор выходит дверь — с кухни. А на кухне у хозяйственной гномки (читай: всякой женщины гномского племени) всегда есть какая-нибудь еда...

Я не хочу есть. Совсем не хочу. Совсем-совсем. Ой, это не я...

Мой внутренний монолог начинал принимать несколько угрожающую форму, когда трава вдруг расступилась. Перед нами открылось нечто вроде поляны — огромная площадка, которую я сначала приняла за вытоптанную. Присмотревшись же, я хотела было тихонько присвистнуть, но вовремя спохватилась. В этом

месте не стоило свистеть — равно как и издавать все прочие чрез-

1

мерно человеческие звуки .

Здесь росли цветы. Только цветы, и ничего более. Большей частью они были совсем мелкие, вроде варвакчи или незабудок — только незабудки всегда голубые, а эти были зелеными, яростно-изумрудными, как эльфийский государственный флаг. Но эльфы здесь совершено ни при чем.

Летний Круг; место, на котором еще недавно танцевали фэйри.

Мягко скажем, опасная территория.

— Ага, — удовлетворенно сказал Рихтер. — Я не ошибся. Яльга, не вздумайте сейчас колдовать. Сигурд, у тебя магии нет?

— Нет, — коротко подтвердил оборотень. На Круг он тоже смотрел без особого энтузиазма, и я сделала вывод: элементарные представления об опасности совпадают почти у всех народов. — Только Кольца — место чужое, у нас это любой волчонок знает.

— Я тоже знаю, хоть я и не волчонок. — Эгмонт снял с шеи какой-то талисман на длинной цепочке и, не целясь, зашвырнул его в центр Круга. Тоб беззвучно скрылся под цветами. — Яльга, у вас, если я не ошибаюсь, метки при себе нет?

— А что это такое?

— Значит, нет, — заключил он. — В таком случае отойдите на пару шагов. И ради всех богов, не лезьте под руку.

Я послушалась. Маг тем временем достал из кармана кусочек пергамента; он держал его в правой руке, а левой очень медленно и осторожно выплетал какие-то знаки. На второй минуте я поняла, что он делает, — и почти сразу же на земле слабо засияли контуры телепорта. Зеленые, разумеется; значит, простой, без подвохов. Но почему тогда так медленно? Будто адепт на практикуме...

Еще и со шпаргалкой сверяется.

Эгмонт создавал телепорт как минимум пять минут. Для боевого мага, способного почти мгновенно переместиться за сотни

1 К человеческим звукам, т. е. присущим исключительно человеку (здесь термин употребляется в широком смысле и противопоставляется термину «фэйри», «существо»), фэйриведение традиционно причисляет смех, плач, свист, сонное дыхание и нецензурную брань. Вопрос спорный, ибо иные фэйри могут и смеяться, и плакать, но опыт показал: ученые, принимавшие эту классификацию близко к сердцу, как-то чаще возвращаются из командировок.

31

верст, это был невероятно длинный срок. Наконец он сделал завершающий жест и сунул пергамент обратно в карман.

— Заходите, — скомандовал магистр и непонятно добавил: — Мрыс эт веллер...

Нас выбросило из телепорта прямо в воду — на мое счастье, там было неглубоко, а вымокнуть мы и без того успели. Течение, правда, было довольно сильное, но здесь ярко светила луна, и впереди виднелся берег, отлого поднимавшийся над рекой.

— ...келленгарм! — облегченно договорил Рихтер. — Все здесь?

— Все, все, — недовольно откликнулась я, глянув на волкодлака.

Вода казалась черной, но в ней отражался лунный свет. Она

медленно струилась мимо меня — чуть дальше и чуть глубже течение наверняка усиливалось. Я вспомнила, как тонула в безымянном озере, из которого меня за косу вытащил Ривендейл, и решительно побрела к берегу. Тонула я тогда недолго, но впечатлений хватило аж до нынешней ночи.

Скоро мы все оказались на берегу. С одежды текло, в сапогах булькало, но к этому мне было не привыкать. Куда интереснее другой вопрос: зачем Рихтеру понадобилось телепортиро-вать нас в реку, если можно было взять несколькими саженями левее?

— На том берегу начинается Слепой треугольник, — пояснил Эгмонт, хотя я не успела задать своего вопроса. Он махнул рукой вперед — не назад, на реку, как сообразила я минутой спустя. На том берегу... но там же суша?

— Это остров, что ли? — первым догадался Сигурд.

— Остров... Идите за мной, и, Яльга, еще раз — без колдовства!

— Да поняла уже... — тихонечко пробормотала я, следуя за Рихтером. Очень тихонечко, потому что магистр, пускай и в бегах, пускай и официально уже совсем не магистр, — все едино фигура серьезная, а нарываться мне не хотелось.

— Я вас слишком хорошо знаю, — спокойно парировал Эгмонт. Слух у него был отличный.

Луна стояла низко, она вот-вот должна была зайти, но если рядом Треугольник, о нормальном ходе времени можно забыть. Равно как и о нормальных телепортах. Мрыс дерр гаст... мозги у меня и верно работали сейчас со скрипом, потому что я не испугалась, даже поняв, что имел в виду Эгмонт. Почему он потребовал, чтобы я не лезла ему под руку, когда он строил телепорт у

Круга. И почему нас выбросило из телепорта в воду... спасибо хоть не на глубину.

Могло и вообще не выбросить. Это Треугольник, а не задний двор резиденции Великого Магистра — здешние магические потоки запутаны так, как и не снилось легендарным лабиринтам южных островов. Круг Фэйри тоже искажает телепорт. Зато...

Зато ни один маг не сможет взять следа колдовства, которое было сотворено рядом с Кругом. И уже тем более ни одному магу не придет в голову искать беглецов по соседству со Слепым треугольником. Но надо было быть Рихтером, талантливым, опытным и невероятно, просто нечеловечески занудным, чтобы рискнуть и построить телепорт сюда от Межинграда. Потому что любая мелочь может стать губительной.

При таком раскладе промах на десяток саженей — вполне себе допустимая погрешность...

Мы шли совсем недолго, и я не поднимала взгляда от земли: здесь было темновато и мне совсем не хотелось пропахать местную травку носом. Но в какой-то момент перед нами легла огромная тень; я подняла глаза и увидела впереди небольшой дом. Рихтер уже стоял на крыльце. Я ждала, что он приложит к двери руку, вызовет элементаль или сделает что-нибудь в этом духе, но маг просто вытащил из кармана маленький ключ и вставил его в замок.

Петли скрипнули, но не очень громко. Дверь открывалась наружу.

— Заходите, — сказал маг, убирая ключ в карман.

Мы переглянулись с Сигурдом, и оборотень первым зашел в темный проем. Я шагнула за ним — и тут же отшатнулась, вскинув руки к вискам. Голову пронзило мгновенной болью, так, будто через нее прошла раскаленная игла.

— Яльга... а, мрыс эт веллер!.. — Рихтер, похоже, взялся выполнить за сегодня месячную норму ругательств. Он быстро шагнул внутрь, что-то зашелестело, а когда вышел наружу, в руке у него был засохший венок, сплетенный из каких-то веток и трав. По темным гроздьям я узнала рябину.

— Теперь можно? — спросила я чуть громче и выше, чем собиралась.

— Прошу прощения, — хмуро ответил он.

В голове все еще звенел отзвук исчезнувшей боли. Я вновь шагнула к порогу, и на этот раз меня ничто не остановило.

2 Путь к золотому дракону

33

Эгмонт зашел последним и закрыл дверь. В коридоре, если это, конечно, был коридор, сразу стало очень темно. Я чувствовала, что и маг, и волкодлак находятся рядом, и слышала запах засохшей рябины, долетавший от клятого венка. Странно вообще-то. Раньше я не реагировала на такие штуки. Боги, да какой же торговец не повесит над входом в лавку парочки амулетов от фэйри? Так что одно из двух: либо эта клятва кое-что во мне изменила, либо — что более вероятно — Рихтер просто поработал над амулетом. Усовершенствовал, так сказать. Так его растак!

Эгмонт что-то произнес, и на потолке один за другим засветились маленькие огоньки. Стало светлее. Я огляделась: это и в самом деле был коридор, совсем короткий, и в каждой из его стен имелось по двери. Маг повесил венок на место — в косяке над входом для этого был вколочен специальный гвоздик.

— Это почти Треугольник, — пожал плечами Рихтер, перехватив мой взгляд. — Здесь нельзя пренебрегать защитой. Сигурд, в ту дверь.

Оборотень открыл «ту дверь», и мы вошли в комнату более пристойного размера — впрочем, просторной ее никто бы не назвал. У стены стоял небольшой квадратный стол, под ним обреталось несколько табуреток. Маг указал туда, мы с Сигурдом сели (лично я была только рада возможности куда-то приткнуться), а Рихтер вышел обратно в коридор. Я положила руки на столешницу, опустила на них голову и закрыла глаза.

День был слишком долгим. С чего же он начался?..

Я не заснула, но время как-то сжалось — когда Эгмонт опять зашел в комнату, мне показалось, что он отсутствовал всего лишь несколько секунд. Но на столе появились свечи, передо мной стояла кружка с какой-то темной жидкостью, а маг положил в центр стола небольшой кубик красно-синего цвета.

Сигурд молча посмотрел на кубик, потом перевел взгляд на Эгмонта.

— Это «свидетель», — объяснил Рихтер, доставая из-под стола табуретку. — Его применяют для того, чтобы узнать истину. А я полагаю, что нам всем хотелось бы знать друг о друге правду.

Оборотень чуть прищурился.

— Я понял, — после очень долгого молчания сказал он.

— Вряд ли, — возразил Рихтер. Я посмотрела на него; в его зрачках отражались огоньки свечей. — Я верю твоим словам, и

дело не в этом. Ты невиновен, но КОВЕН просто так никого не сажает. Значит, была причина, не зависящая от твоей воли. И если мы не хотим, чтобы Конунгат вступил в войну с Элленда-ром, мы должны выяснить, что это за причина. Понимаешь? Почти наверняка ты знаешь что-то, на что просто не обращаешь внимания.

— И эта штука способна такое уловить?

— Эта штука еще и не на то способна. Она настроена на полутона. Вот сейчас, кстати, и проверим... Яльга! Яльга, вы, надеюсь, еще не спите?

— Нет, — мрачно выговорила я. — Что проверять?

— Солгите что-нибудь — и увидим, какой получится эффект.

Спать мне и правда очень хотелось, мыслей в голове было не

так чтобы много, и я не задумываясь ляпнула:

— Я хочу замуж за Генри Ривендейла.

Кубик возмущенно подпрыгнул, налился светом — и ЗАОРАЛ. Именно так, потому что с меня разом слетел весь сон. Я невольно отпрянула от стола и зажала уши. Кубик меж тем завывал, все наращивая громкость. Рихтер крикнул:

— Теперь правду, и быстрее!

Его голос был едва слышен за усиливающимся воем. Этак нас и в Межинграде услышат!

— Я совсем не хочу замуж за Генри Ривендейла! — поспешно заявила я. — Ну вот ни капельки!

Кубик чуть сбавил обороты, но не замолчал. По стенам метались сине-красные всполохи.

— Слушайте, студентка Ясица, — очень язвительно сказал Эгмонт, накрыв кубик ладонью, — мне совершенно все равно, каковы ваши матримониальные планы, но скажите же правду наконец! Иначе он не успокоится. Лучше бы я сам показал...

Я подумала. Вообще-то последнее утверждение я считала правдой, причем самой что ни на есть чистейшей, и пришлось поскрипеть мозгами, прежде чем я нашла более точную формулировку.

— Хм... Я вообще ни за кого замуж не хочу. Пока. А Генри очень люблю, но как... брата. Друга. Товарища, мрыс дерр гаст!

Оборотничьи ругательства весьма благотворно действуют на хрупкую магическую технику. Кубик заткнулся. Сигурд вдруг рассмеялся, и я, смутившись, опять положила голову на руки.

35

Замуж, не замуж... Вот спать я хочу — это точно.

— Яльга, похоже, самоустранилась, — прокомментировал это Эгмонт. — Сигурд. Расскажи, как ты попал в ковенскую тюрьму.

 

2

Эти несколько часов я помню довольно смутно: то неожиданно просыпалась, то вновь проваливалась в сон. Руку я, естественно, отлежала, но уходить не собиралась ни за какие коврижки. Свечи укорачивались, однако огоньки их по-прежнему оставались ровными и заостренными, как копейные острия. Кубик вел себя тихо, только иногда начинал чуть слышно подвывать; Сигурд косился на него с негодующим видом, и тогда Эгмонт задавал вопрос заново, при этом чуть изменив формулировку.

— Так, — сказал Рихтер, когда мгла за окнами уже перестала быть совсем беспросветной. Я как раз проснулась и, поняв, что намечается подытоживание, всеми силами постаралась не задремать. — Теперь поправляй меня, если я буду ошибаться. Тебя арестовали в сорок втором году, возле Сольца. Ничего не объяснили, вещи забрали все, вплоть до меча, несколько раз допрашивали, но объяснять все равно ничего не объясняли. Так?

Сигурд молча кивнул. Я покосилась на кубик — тот молчал как пристукнутый.

— За месяц до того в горах клана Анбург-шэн-аддир ты получил дар земли гномов — некий амулет.

— Не амулет это был, — устало сказал Сигурд. — Их колдун его и так и сяк — ничего выжать не смог. Просто старая вещь от первых времен. Может, кому из наших принадлежала: гномы-то сразу поняли, что работа аррская...

— У вас так ценят старые вещи? — вклинилась я.

Оборотень пожал плечами:

— Всякое в земле находят — и полезное, и так себе... Что не волшебная была штука, то я знаю наверняка — мы хоть и не маги, зато магию очень даже чуем. Но такие вот предметы положено конунгам относить. Конунгу — ему виднее. Мрыс эт веллер ан кер-ворт! Мне ж ведь от тех гномов до Арры было ближе, чем до Сольца. Знал бы, где упал, соломки бы подстелил...

— Оставим конунга, — сказал Эгмонт; не то он уже был знаком с выражением «ан керворт», не то ему хватало классического на-

бора из двух фразеологизмов вкупе с усечениями. — Зачем ты пошел в Лыкоморье, если мог спокойно уйти домой?

Сигурд сначала не понял вопроса, потом изумился:

— А зачем бы я домой пошел, ежели меня в Лыкоморье и посылали?

Ага. Это я вовремя проснулась.

Все знали, что оборотни не любят путешествовать. На дорогах нашей весьма обширной родины можно встретить кого угодно — от эльфа-прорицателя до банковского гнома, — но оборотней за все двадцать лет я встретила только двух. Второй сейчас сидел передо мной.

— Сигурд, так вы же из своих городов почти не выезжаете! Или это не так?

— Почему же не так? Так... — Оборотень вдруг запнулся и посмотрел на меня внимательнее. — А-а, Яльга, откуда ж вам это знать! Выехать может любой, только недалеко и ненадолго. Потому как ежели дара у тебя нет, вскорости станет тебе очень плохо. Не больно, нет, но жутко одиноко. Тут словами-то и не опишешь, просто слишком. Дома ведь завсегда хорошо... Но иногда, очень-очень редко, родятся те, кто может ездить так далеко и так долго, как это надобно. Это, Яльга, дар, такой же почетный, как любой другой. К примеру, прясть, детей учить, скот лечить или что иное.

— То есть для вас странствовать — это нечто вроде ремесла?

— Нет, — терпеливо сказал оборотень. — Это дар. У каждого есть свой дар, и покуда волчата совсем маленькие, с ними работает всякий лучший в своем деле мастер. Работает и отбирает тех, в ком видит дар, сообразный своему, чтобы после, когда подрастут, смогли заниматься тем, к чему душа лежит.

Я заинтересовалась. Общественное устройство волкодлаков, очевидно, сильно отличалось от нашего.

— А если, допустим, кого определили... ну... скажем, горшки лепить, а он не хочет? Он стихи писать хочет... и прозу. Что тогда?

Сигурд подергал себя за ухо. Видно было, что он находится в полной растерянности.

— Ну, не знаю... — выдавил он наконец. — Что-то такое я слышал, но бывает оно очень редко. Все одно ничем хорошим закончиться не может, коли человек супротив самого же себя пойдет. Да и то такое только по молодости бывает. Как повзрослеет ивум войдет — сам поймет, что ему хорошо и что худо.

37

Волкодлак был явно доволен тем, что с блеском вышел из непростой ситуации.

Эгмонт потер воспаленные глаза.

— Да, это так, — подтвердил он. — Я мало знаю об оборотнях, но слышал только об одном случае, когда ваш волкодлак пошел против самого себя. Там все кончилось действительно печально. Противоречить своей сути не просто глупо, но еще и очень опасно... — Он встряхнул головой и помассировал виски. — Так, Сигурд. Тебя послали в Лыкоморье, насколько я понял, в первый раз.

— Да, — сказал оборотень с видом человека, которому надоело повторять одно и то же. — В первый раз. В Солец. Раньше я туда с отцом ездил, теперь поехал один. Я свой талант от отца унаследовал, такое редко бывает... Ну, по дороге с гномами встретился. Этот... дар получил, чтоб его! Приехал в Солец, сделал все как надо. Не в первый же раз! Этот купец — он давно с Конунгатом дело имеет, да и я знал, с которой стороны здесь морда, а с которой — хвост. Подписали договор, пошли к городскому магу. Заходим. Очередь. Дожидаемся в приемной. Маг, он занятый был, но вежливый, этого не отнимешь. «Подождите, — говорит, — минуточку, я одно дельце решу и вернусь». Он и вернуться не успел — дверь распахнулась, а оттуда эти... ковенские. С эмблемами. Человек пять, а может, больше, и у каждого по пульсару. А у меня на ножнах ремешок, да еще и печать поверх шлепнули. В волка перекидываться в одеже — тоже песня долгая. Ну и все... очнулся в камере. Забрали все, только одежу и оставили. Ни меча, ни денег, ни аррского знака, ни этой... штуки гномской. За нее особенно обидно, — мрачно добавил Сигурд. — Я ее сам добыл. В первый раз поехал, а уже такая удача! В город хотел привезти, конунгу отдать...

Кубик молчал и не отсвечивал. Оборотень говорил чистейшую правду.

— И что, на этом все и кончилось? — спросила я, пораженная нашей системой судопроизводства. — Ты так три года и просидел?

— Ага, с перерывами. На допросы водили... вежливые такие. То по одному, то парой, то по трое. Один раз привели... — Сигурд усмехнулся, — не знаю, кто это был, но его еще и охраняли. Я сперва подумал — от меня берегут, а потом понял: наоборот, это чтобы он не сбежал. Мы с ним, может, в соседних камерах сидели. Он, кстати, тоже только про штуку спрашивал.

Рихтер насторожился:

— И больше на темную магию упирал?

Оборотень кивнул.

— А как выглядел?

Сигурд немного подумал.

— Странный такой, — осторожно сказал он. — Не поймешь — не то человек, не то эльф. И пахнет странно.

«После ковенской тюрьмы чем только не запахнешь!» — философски подумала я.

— Ну, насчет запаха не знаю, — задумчиво сказал Эгмонт, — но я, кажется, понял, про кого ты говоришь. Не знал, правда, что КО-ВЕН до него добрался... — Я преисполнилась было к неизвестному магу симпатии (наш человек!), но Рихтер жестко добавил: — И хорошо, что добрался. Сколько веревочке ни виться...

— Предпочту, чтобы наша вилась подольше, — ехидно заметила я. Но Эгмонт не принял шутки:

— Это разные вещи, Яльга. Сейчас не до того, а потом я расскажу, это весьма полезный пример. Ковенцы — те еще перестраховщики, однако есть случаи, в которых сколько ни перестраховывайся — все одно будет мало. Последний вопрос, Сигурд... Как выглядела та штука, которую тебе подарили гномы?

— Думаешь, это из-за нее?

— Пока других вариантов нет.

— Круглая такая блямба. — Оборотень показал, какая именно, соединив большой и указательный пальцы в кружочек. — Золотая, кажется, но тут я не знаток. Тяжелая. На крышке гравировка, эльфийский такой рисунок, а сверху шарик приделан. На него ежели нажать, штука открываться должна, но не открывалась. Механизм, наверное, обветшал. Вот и все.

С минуту мы смотрели друг на друга — учитывая, что нас было трое, взгляды перемещались с одного лица на другое. Потом Эгмонт сгреб кубик и встал.

— Утро вечера мудренее. Давайте спать.

Не знаю что там насчет мудрености — спать действительно хотелось, но спать на голодный желудок в мои планы никак не входило.

— Ты, хозяин, покормил бы нас, — сказала я противным голоском, цитируя читанную давеча книжку Полин. — На голодном пайке держишь, нехорошо это.

От неожиданности Рихтер чуть не выронил кубик. Сигурд тоже уставился на меня странным взглядом, но, надобно отметить, опомнился гораздо быстрее:

— Эгмонт, там справа по коридору у тебя, часом, не кухня?

— Кухня, — мрачно ответил Рихтер, который, похоже, спать хотел гораздо больше, чем есть.

Но нас было все-таки двое, и естественные желания одержали победу над здравым смыслом.

 

3

За окном вроде как немного посветлело, но на этом дело застопорилось: никаких признаков рассвета, одна беззвездная муть. Мы договорились выйти в путь к полудню — времени было вполне достаточно, а я в самом деле валилась с ног от усталости.

Стоило мне сомкнуть веки, как я провалилась в сон — черный, ровный и глубокий, без сновидений. Так спят, вымотавшись до последнего предела; спят и день, и сутки, и еще немного, прерываясь исключительно ради естественных надобностей. И отдыха такой сон в первые несколько часов не приносит. Я чувствовала это и пыталась проснуться, но было тяжко, будто сверху меня придавили гранитной плитой.

Но я все-таки вывернулась из-под нее и открыла глаза. В комнате было очень темно — куда темнее, нежели когда я заснула, и потому мне не сразу удалось понять, сколько времени. Неужели я проспала весь день? Да нет, обещали же разбудить на рассвете...

И тут я услышала шаги.

Нет, услышала — это, наверное, неправильное слово. Они были настолько мягкими, что услышать их не смог бы самый чуткий эльф-музыкант. Я почувствовала их всем существом, ощутила тот длинный, непередаваемо сладкий миг, когда лапа опускается на землю и все становится единым целым.

Это было как с Сигурдом — я будто соскользнула вниз, на принципиально иной уровень контакта с миром. Именно соскользнула, а не поднялась: я была уверена, что он находится ниже. Он возник раньше, чем появилось зрение, обоняние и слух. И уж тем более раньше, чем первая осознанная мысль.

Но сейчас время шло, а ощущение не исчезало. Я будто раздвоилась, и пока одна моя часть чувствовала чье-то приближение,

вторая пыталась осмыслить его в привычных человеку понятиях. Так. Кто-то идет. Надо выйти к двери... разбудить Эгмонта?

Нет, никого будить не надо. Вас трое, но это касается исключительно тебя.

Я встала и, как была, босиком, вышла в коридор. Кто-то погрузился в воду, отделяющую большую сушу от маленького острова. Только сейчас я поняла, что он идет со стороны Треугольника.

Подумаем еще раз, пока у нас есть время. Может быть, все-таки стоит разбудить Сигурда или Эгмонта? С другой стороны, что может войти в этот дом? Даже если меня сюда не пропустило...

Он вышел на берег. Встряхнулся. И подошел к крыльцу.

В этот момент я почувствовала единение. Я перестала ощущать себя состоящей из двух частей, но ни одна из них не исчезла. Как бы это объяснить... похоже, если две флейты играют вразнобой. А теперь они заиграли в унисон, и голоса их слились в одно целое.

По крыльцу простучали когти. И я услышала голос — вполне человеческий, хотя не могу поручиться, что он говорил именно на человеческом языке.

— Можно? — вежливо спросили из-за двери.

Типичный вопрос для фэйри, который не может войти, пока его не пригласят. Я глянула на венок, грозно ощетинившийся рябиной, и ответила вопросом на вопрос:

— Кто там?

Дверь распахнулась. На фоне светлого прямоугольника четко вырисовалась фигура огромного лиса.

Да, это был лис — не лисица, и не спрашивайте меня, откуда я это взяла. Ростом он был с хорошего волкодава, то есть немного меньше Сигурда в его зверином обличье. Шерсть чуть светилась, и по ней пробегали золотые всполохи.

На венок он не обратил никакого внимания.

Я не испугалась — не знаю почему. Возможно, в тот момент я просто утратила способность испытывать страх, потому что бояться перед его лицом было совершенно естественно. Даже самые храбрые из нас пугаются, глядя на бушующее пламя, ревущий поток или — как вариант — на мирные зеленые долины, простирающиеся там, внизу, на расстоянии тысяч верст от той скалы, на которой вы стоите.

Словом, я не испугалась. Я стояла и смотрела, как Лис, приподнявшись на задние лапы, передней закрывает дверь. В этом не было ничего циркового, и смеяться мне почему-то не хотелось.

Хотя... это как посмотреть. «Папа пришел», — билась в голове одна-единственная развеселая мысль. Ага, папа. Родитель-кицунэ с Восточных островов явился выплатить любимой дочке алименты. И от крестьян ушел, вот шельмец... что я там еще Полин рассказывала?

Нечего было байки травить, студентка Ясица. «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется», — писал великий поэт, солнце лыкоморской словесности...

Лис прошествовал мимо меня, и я едва сообразила прижаться к стене. По моим ногам мазнул роскошный рыжий хвост; Лис безошибочно определил отведенную мне для ночевки комнату, открыл дверь и повернул острую морду.

— Прошу вас, — галантно сказал он.

Помедлив, я прошла мимо него и переступила порог. На какое-то время Лис оказался у меня за спиной, и мне это очень не понравилось. Но я достаточно трезво оценивала свои возможности, чтобы понять: этому существу совершенно все равно, которой стороной я к нему стою. Если оно атакует, подобные мелочи не смогут ничего изменить.

Ситуация была довольно глупой: я вновь стояла в той же комнате, которую покинула несколько минут назад. Из щели под окном тянуло сквозняком; я смущенно потерла голую правую ногу босой левой пяткой и полезла обратно на кровать, к теплому одеялу, сбившемуся в уютный беспорядочный комок.

Лис закрыл дверь и оглядел комнату, любопытно подрагивая белесыми усами. Выбор у него был невелик: либо улечься на полу, либо пристроиться на стуле, предварительно скинув оттуда мои вещи. Но он решил проблему куда изящнее — попросту запрыгнул на мою кровать и разлегся на ней, уложив роскошный пушистый хвост между мной и стеной. Я бы сказала, что он лежит у меня в ногах, но по соотношению занимаемого нами пространства получалось, что это я сижу у него в ногах — завернувшись в одеяло и занимая значительно меньшую часть кровати.

Я незаметно потрогала лисий хвост. Шерсть была мягкая, тонкая, и пальцы слегка покалывало, будто по ним пробегали крохотные искры. Она слегка светилась, и силуэт фэйри отчетливо вы-

ступал из предрассветной тьмы. Лис глянул на меня темным круглым глазом. Я поспешно спрятала руку под одеяло.

— Тебе не тесно? — только и спросил он. — А то я подвинуться могу.

Я мотнула головой. Лис немного помолчал. Вблизи было заметно, что среди рыжей шерсти то там то сям мелькает седина. Но Лис не был ни старым, ни — тем паче — дряхлым; он был умудренным жизнью и много чего успел повидать на своем веку.

А еще — он был очень красивым.

Я смотрела на него, а он разглядывал меня — и в его глазах определенно светилось любопытство. Наконец он сказал:

— Мне, наверное, следует представиться.

Я энергично закивала. Чтобы фэйри сам, по доброй воле называл свое имя...

Лис одарил меня далеким от восхищения взглядом.

— Я не фэйри, — чуть надменно произнес он. — И боюсь, что поторопился, ибо ни в одном вашем языке не могу найти звуков, из которых мог бы сложить свое имя. Ты не говоришь по-нашему, маленькая сестра, и нехорошо будет, если ты назовешь мне твое имя, а я промолчу. Так что обойдемся без имен.

— Почему ты так меня назвал?

— Потому что ты — наша. Кое-кто сомневался, но двадцать дней назад ты побывала в моих владениях, а смертным туда ход закрыт. Мне ли этого не знать! Недоверчивые сразу смолкли, ибо у нас лгать не принято. Для того чтобы скрыть правду, существует множество куда более красивых способов...

Я и так поняла, о каких владениях идет речь, но на всякий случай быстренько сосчитала дни. Все сходилось: без малого три недели назад мы вошли в Слепой треугольник.

Все дороги сходятся нам...

— Не все, сестренка, совсем не все... — Лис чуть оскалился, что, вероятно, означало улыбку. — Но сейчас это не суть важно. Ты побывала у меня — я наношу ответный визит тебе. Эта крепостца — форпост смертных у моих границ, так что сейчас мы на нейтральной земле, не твоей и не моей.

В этом домике едва ли насчитывалось пять комнат, но Лис не ошибся, назвав его крепостью. Здесь жил магистр Эгмонт Рихтер, а его присутствие по определению превращало обыкновенный дом в укрепленный.

— Твои родичи, танцующие на холмах, полагают, что вопрос должен оставаться без ответа. Но у меня на этот счет другое мнение. Я пришел сюда, чтобы посмотреть на тебя, и вижу, что ты не знаешь куда больше, чем надлежит. Спрашивай. — Он обвил хвост вокруг лап и повторил: — Спрашивай. Быть может, кое на что я и смогу тебе ответить.

«Кое на что»... Я припомнила, что он говорил насчет сокрытия правды, и поняла: начинается очень сложная игра. Если он не захочет мне отвечать, едва ли я это пойму. Я не знала точно, кто он, но подозревала, что Лис ничуть не хуже фэйри умеет бродить по зеркальному лабиринту, где стены сложены из полуправды, а пол мощен иносказаниями и недомолвками. Что... что я хочу узнать больше всего?

— Что такое Слепой треугольник?

Только услышав собственный голос, я поняла, что спросила не то. Конечно, начинать следовало с вопроса, что за сила стянула нас с Сигурдом и Эгмонтом в единое целое и не разорвется ли когда-нибудь это кольцо. Но я, наверное, не зря училась любопытству у магистра Зирака, и перед моими глазами сама собой встала пыльная библиотечная папка.

Да это же бесценные сведения!

— Хороший вопрос. — В голосе Лиса послышались иронические нотки. — Я перед тобой — вот и ответ!

Я хмыкнула, признавая поражение, но он неожиданно добавил:

— Впрочем, чего от тебя ждать? Та из вас, что дала тебе жизнь, покинула тебя слишком рано; ты воспитывалась смертными; ты слишком юна! Где бы ты научилась задавать вопросы? Ты хочешь услышать обо мне — и ты услышишь. Но это будет долгий рассказ.

Я непроизвольно глянула за окно. Но там было все так же темно; звездная Росомаха не спешила уступать место рассветному Барсуку1.

1 Речь идет о традиционном эльфийском суточном круге. Перворожденные делят сутки на день и ночь, совокупно состоящие из восемнадцати часов. На каждое время суток приходится по девять часов, каждый из которых обозначается своей руной, имеет свое имя и ассоциируется со своим животным, растением, камнем и стороной света. Летом и зимой протяженность светового дня различна, и потому ночные и дневные часы отличаются друг от друга. Эльфийская система не используется за пределами их государств, но широко известна в поэзии и развлекательной литературе.

44

— Время младше меня, — Лис перехватил мой взгляд, — оно подчинится. Итак, сестренка, слушай и запоминай, ибо более никто тебе этого не повторит. Этой земле много времени — времени, а не лет, веков или тысячелетий. Делить время на отрезки придумали люди, а мы принимаем его как есть. Много времени назад, когда мир не знал ни одного человека, здесь жили птицы, рыбы, насекомые, звери и те, кто создал вселенную, создавая себя. Я назову их Древними Силами, потому что даже для нас они слишком стары.

— Боги? — спросила я и тут же прикусила язык. Вообще он хорошо начал: как в старых летописях, аж с сотворения мира. Мои интересы не простирались так далеко, но спорить с волшебным существом, не боящимся рябины...

Лис насмешливо дернул мордой:

— Нет, деточка, не боги. Боги пришли потом, когда мы... когда Древние Силы разрешили им это сделать. То был важный шаг, и не все соглашались его сделать. Среди нас много упрямцев; мы медленно меняемся и не желаем видеть нового. В этом наша сила и слабость. Споры длились долго, но, когда решение было принято, об этом никто не пожалел. Боги сотворили людей — Старших, я имею в виду. Ты зовешь их эльфами, гномами, волкодлаками, а боги звали своими детьми. Это было неожиданно и интересно. У нас не бывает детей; все мы были сотворены одновременно, а фэй-ри, твой народ, был и остается нашими братьями по крови и духу. Младшими братьями. Они — это мы, точно так же как земля, вода, огонь или воздух. Мы воплощаем в себе больше и большее способны породить. Дети же суть нечто иное; в них не повторяются, а отражаются, как сосна в воде. Боги были разными, разными получились и их дети; мы видим мир таким, каков он есть, авих глазах он всякий раз получается другим. Мы получили бесконечное множество миров, отраженных в пространстве и времени. Такой игры мы раньше тоже не знали.

Но детям, как мы узнали позже, свойственно шалить и проказничать. Нужны были те, кто мог бы за ними присмотреть. Так были рождены драконы — из сердца мира, из пламени и ветра. Они были сродни и людям, и нам. В каждом воплощалась грань вселенной. И это было удивительно, о, как же это было прекрасно...

Он говорил ровным, едва не монотонным голосом, в котором угадывались даже не эмоции, а лишь намек на них, — но глаза

Лиса светились в темноте как два черных алмаза. Я слушала и вновь ощущала почти мучительное раздвоение. Одна моя часть трепетала, как лист на ветру, и слышала нечто, наполнявшее его слова подобно меду в кувшине. Зато другая — и заглушить ее не мог даже Лис — вся замирала от восторга, представляя маленькую скромную книжку со словами «Записано Я. Ясицей» на обложке. Это как же шагнет вперед магическая наука!..

— Не отвлекайся, — чуть ворчливо сказал Лис. — «Магическая наука»! Ха! Хотел бы я знать, которую часть этого мира познали твои маги! Может быть, одну миллионную? Или того меньше? Они ничего не знают даже о себе самих, даже о собственных смертных шкурках не имеют никакого понятия!

— Продолжай, — попросила я, усилием воли загнав вторую составляющую как можно глубже. Но и там она продолжала поскрипывать мысленным пером, занося в анналы каждое слово.

Глаза Лиса вновь вспыхнули небывалым светом.

— Это была прекрасная игра! — с чувством сказал он. — Боги и люди разворачивали этот мир — этот старый, изученный вдоль и поперек мир, нами же и созданный, в нас же и существующий! — и мы не могли угадать, какими красками он заиграет дальше. Да, это было весело! До тех пор, пока Те, Кто Стоит Над Нами, не открыли дорогу в наш мир Младшим людям. Приемышам, как их у нас кое-кто зовет. Они были детьми чужого солнца и чужих богов. И они принесли с собой войну.

— Получается, до Нахождения Тверди войн не было? Я слышала, северные эльфийские кланы постоянно враждуют между собой...

— Это другое, — отмахнулся Лис. — Если двое детенышей покусают друг друга в драке, это пойдет им на пользу. Умнее будут. Но с Младшими было не так. Они были не просто чужаками — они пришли туда, где для них места уже не осталось. И еще — они были совершенно другими. Их война была действительно войной, а не детской дракой под ивовым кустом. Раны, что были нанесены, не затянулись до сих пор. И тогда, в то... скажем, смутное время, были нарушены запреты. Кое-кто обвиняет нас, но мы здесь ни при чем. Вина на оборотнях, и до недавнего времени они ее искупали. Именно волкодлаки использовали страшную магию против Младших, у которых магии не было, — и мироздание покачнулось. Мы поняли, что нужно вмешаться, пока еще не поздно. Разделить правых и виноватых было нельзя, и решение

наше было простым. Мы решили уничтожить всех людей, какие есть, и пускай боги создают их заново, если будет на то их воля. Вымерзшие деревья сжигает молния, и на их месте зеленеет новая поросль.

— И что вам помешало это сделать?

— Не что. Кто. Вмешались Те, Кто Стоит Над Нами. У них, оказывается, были на вас другие планы. Мы были уверены в своей правоте и не собирались уступать, но силы... силы, сестренка, были неравны. В итоге мы оказались в границе той территории, которую сейчас называют Слепым треугольником. По чистой случайности это были мои земли... Мы не заперты там, о нет! Мы сами ушли в эти пределы. Пускай остальной мир живет так, как считает нужным. Мы покинули его, насколько смогли, хотя нам и горько смотреть на то, как старится наша земля.

В этот миг я вдруг поняла то, о чем он говорил. Схватила все, целиком, не разбивая на отдельные понятия; так, когда зажигается яркий свет, в пустой комнате не остается теней. Они и земля соотносятся почти как дух и тело. Они вечны; по природе своей они стоят над материей, но, одушевляя ее, сливаются с ней воедино. До прихода людей мир был единым; после он раскололся на две части. Обе эти части одинаково разбалансированы — в Треугольнике мир плывет, чувствуя на себе всю волю Древних, а все остальное медленно остывает, отдавая свое тепло бесконечной ледяной темноте. И это все только из-за того, что тысячу лет назад оборотничьи маги применили против людей волшебное оружие?

— Так было долго — долго по вашим меркам, но и для нас время потекло немного иначе. Мы не вмешивались в то, что происходило там, а люди — не смели нарушить наших границ. Игра продолжалась, но она становилась скучна. Прежде мир то и дело обнаруживал новую грань, а теперь, кажется, все уже было найдено. Бесконечность сжалась в точку, море вычерпали горстями. Мир остывал, и некоторые его части остывали особенно быстро. Там появлялись трещины... хотя пока лишь одна из них оказалась достаточно широкой.

— Подождите, но куда смотрят Эти, Которые Стоят Сверху?

— Не «сверху», — терпеливо поправил Лис. — Над Нами.

— Хорошо, Над Вами?

— Нет, радость моя, над всеми нами. И над вами в том числе. Видишь ли, они считают, что вы уже достаточно подросли, чтобы суметь справиться с этим самостоятельно.

«Все наставники одинаковы», — подумала я, вспомнив Рихтера и несостоявшуюся практику. Забросят тебя не понять куда, а ты потом выкручивайся.

— Мы решили, что этому миру наступает конец, — но мы ошиблись. Игра снова стала интересной. Однажды, совершенно случайно, в поле нашего зрения попало человеческое дитя. Самое интересное, она была из Младших. Удивительно, но она не несла в себе разрушения, которое, как правило, в той или иной степени присутствовало во всех людях. И мы решили: отчего не попробовать и не позволить ей побывать на нашей территории? На территории, где — заметь — мы полные хозяева. Там она находилась всецело в нашей власти.

У меня перехватило дыхание, когда я поняла, какой опасности подвергались Генри, Хельги и Полин. И только потому, что их сдуру перенесло вместе со мной!

— А остальных-то вы зачем впустили?

— Остальных? — Будь Лис человеком, он приподнял бы бровь. — Каких остальных?

— Ну... Генри, Полин, Хельги... если вам нужна была только я?

Лис рассмеялся.

— Это была не ты, — сказал он. — Ты появилась позже. Я говорил сейчас о...

— Мистрис Горане Бранке! — вдруг осенило меня.

— Точно. Это я, кстати, ее нашел! — Тон Лиса сменился на довольный, а я ясно вспомнила отпечаток лисьей лапы на виденном пару недель назад пергаменте.

— Мы впустили ее к себе, и она знала, на что шла. Точно так же мы впустили когда-то богов — и точно так же мы об этом не пожалели. Тебе никогда не случалось думать, что твой народ одарен беднее прочих? Эльфы прекрасны и музыкальны, гномы, как правило, отличные мастера, да вдобавок еще и сильны, волкодлаки перекидываются в зверей, а вы суть всего лишь вы...

Я пожала плечами. За последние полгода меня с завидным постоянством записывали то в полуэльфки, то в полугномки, а то во внебрачные дочери какого-нибудь вампирского лорда. А что выгляжу не так — известно же, полукровок не бывает!

Словом, комплекс расовой неполноценности — это не ко мне.

— Так вот, могу заверить — у вас есть нечто, отличающее Младших от всех остальных народов. Вы непредсказуемы. Вы заставляете игру идти быстрее. Вы будто накладываете на бытие свой ритм, и ваша жизнь, до смешного короткая, превращается в вечность. Вы можете быть очень интересными... Но дело не в этом. Ради одного человека мы не покинем наших пределов. Игра продолжалась. О Лерикас, золотом драконе из Арры, я рассказывать сейчас не буду, но и она приняла в этой игре немалое участие. Даже драконы меняются со временем, и нынешние — совсем не то же, что былые. Ну а потом появилась ты.

— И чего во мне было такого? — обреченно спросила я. Не сказать чтобы мне не льстила собственная исключительность, но есть силы, внимания которых все же... ладно, проехали. Хочется верить, внимание этих сил не причинит мне вреда.

— Ну, особенного-то в тебе много. — Лис, будто вспомнив, что он Лис, дернул ухом. — Во-первых, ты полукровка, а их всегда было очень мало. Еще в начале игры боги договорились, что дети, рожденные в смешанных браках, должны выбирать какой-то один народ. Да, были случаи, когда человек всю жизнь метался туда-сюда, но таких можно пересчитать по пальцам одной руки. Во-вторых, ты дитя фэйри, существа, для которого люди по определению всего лишь еда. Ты — сбой системы, то, чего не должно быть. Но ты есть, и это тоже весьма любопытно. А в-третьих... — Он сделал паузу, и я замерла, чувствуя, что вот сейчас мне и откроется самое важное. — Тебя, наверное, интересует, что за силы стягивают вас троих в одно? Как может быть, что ты чувствуешь Сигурда, человека другого народа, будто самого себя? И почему вы вместе суть нечто большее, чем просто сумма ваших навыков, умений и способностей?

— Да, — сказала я, потому что здесь нужен был ответ.

— Я не скажу тебе этого, — обыденно сообщил Лис.

Я испытала такое чувство, будто спокойно шла по ровной дороге и неожиданно споткнулась о высокий порог. Узнать о тайнах мироздания, об истории времен, когда и слова «история» еще не придумали, — и остановиться у той двери, открыть которую как раз и хотелось бы больше всего?

— Откроешь, — посулил Лис, одобряюще хлопнув меня по ноге. — Все двери созданы для того, чтобы их открыли, и не мне тебе об этом рассказывать. Скажу лишь одно... приоткрою тебе малую щель. Чем бы вы ни были, вы еще не оно. Вы — яйцо, а вы-

49

лупится из него что-то или нет — знают лишь Те, Кто Стоит Над Нами. Но не думай, что растворишься в вашем единстве. Человеку... да и тебе тоже никогда не понять, что означает быть тем, чем вы станете.

— Ты же говоришь не о божестве? — с нехорошими предчувствиями спросила я. Но Лис только фыркнул:

— Да нет конечно же! Человек не станет богом, и это хорошо. У игры должны быть правила, иначе она превратится в беспорядочную груду фишек... Запомни еще кое-что. Мы не ведем вас. Мы не направляем вашей воли и не пленяем души. По условиям игры вы всегда свободны в своем выборе, а мы остаемся сторонними наблюдателями. Не бойся нас; опасайся тех, что сродни нам, но не вам, — тех, что просачиваются в щели, проходят в мельчайшие дыры и властвуют над безумием. Однако же помни, — глаза его сияли, и я смотрела в них, не в силах оторвать взгляда, — помни, что они берут обманом и бегут честной схватки! Ты не знаешь своих врагов...

— Расскажи мне о них.

— Я уже рассказал довольно! Тебе пора спать; я замедлил время, но его все равно осталось немного. А мне время вернуться. Если нам всем повезет, мы еще вернемся к этому разговору. Я бы пожелал тебе удачи — да только это то же самое, что рыбу купать... Но я все равно буду держать за тебя кулаки!

Я молчала, пытаясь понять, в каких словах сообщить об этом визите Сигурду и Эгмонту. Причем желательно так, чтобы они не сочли меня свихнувшейся на нервной почве.

— Никак, — безмятежно заметил Лис. — Мое появление здесь — дань любопытству и необходимости. Само по себе оно уже нарушение правил. Так что твоим друзьям, как и моим, о нем знать совершенно не полагается...

Он подошел к двери, открыл ее и обернулся:

— Да, маленькая, я все хотел сказать... Намекни Эгмонту как специалист по магии Треугольника: на нас рябина действует исключительно возбуждающе. В смысле возбуждает аппетит. Пускай он уберет этот веник, пока к нему еще кто-нибудь в гости не заглянул!

Я кивнула, твердо уверенная, что до утра теперь не засну. А Лис аккуратно прикрыл за собой дверь, не забыв сказать напоследок:

— Провожать меня не надо, дорогу помню и так.

И, едва дверь стукнула о косяк, я провалилась в сон.

 

4

Поутру я проснулась удивительно легко, будто всю ночь провела под одеялом. Спать ни капельки не хотелось; я села на кровати и откинула назад растрепанные волосы. Да. Хорошие снятся сны по соседству с Треугольником. Хоть эмпатов сюда посылай — материала для диссертаций на всех хватит...

Я помнила этот сон до мельчайших подробностей, но нисколько не сомневалась, что это был именно сон. Все на свете бывает, но Лис размером с Сигурда, называющий меня сестренкой и воплощающий в себе запретный кусок земли, — явный перебор. Спишем все на хорошее воображение, бурно проведенный день и соседство со Слепым треугольником.

Солнце ярко освещало небольшую комнатку. Я встала, оделась, наскоро заплелась и стала прибирать постель. Свернула одеяло и увидела, что на простыне лежат несколько длинных жестких волосков — рыжих с проседью.

На полу валялась полуобгрызенная веточка рябины.

Я не успела сделать из этого никаких фундаментальных выводов — в дверь постучали, и Эгмонт осведомился, может ли он зайти.

— Заходите, магистр, — вежливо пригласила я, быстренько запихивая веточку поглубже под кровать. Кто его знает — вдруг решит, что это я с голодухи грызла его любимое творение под покровом ночи!

Мысль оказалась более чем своевременной. Рихтер, невыспавшийся и очень недовольный жизнью, держал в руках пресловутый венок — и вид у венка был именно такой, будто его всю ночь кто-то грыз. На волшебных свойствах это отразилось самым непосредственным образом. Я не чувствовала и тени боли.

— Я это увидел, едва проснувшись, — уведомил меня магистр. — Оно стояло на стуле рядом с моей подушкой. Мы с Си-гурдом ничего не слышали, но, может быть, вы смогли что-то ощутить?

— Нет, — сказала я, вспомнив прощальные слова Лиса. — Ничего. Но... — Эгмонт смотрел как-то настороженно, я подавила желание зажмуриться и отбарабанила: — Как специалист по магии Треугольника намекаю: на местных фэйри рябина действует исключительно возбуждающе. В смысле возбуждает аппетит. Убери-

те его от греха подальше, а то еще кто-нибудь пожалует... И вообще я есть хочу. Нам же выступать скоро!

Из кухни доносилось деликатное позвякивание. Похоже, Си-гурд ревизовал припасы.

 

5

Мы быстро позавтракали и приступили к сборам. Точнее, к сборам приступил Эгмонт — я следила за ним, наскоро перебирая свои склянки. Как выяснилось, в темноте я прихватила не совсем то, что нужно: три склянки с заживляющими настоями, одна с соком мандрагоры, основой для любого целебного зелья, одна — из запасов Полин — с зельем против перхоти и одна пустая. Она, разумеется, тоже принадлежала моей соседке, потому что только Полин могла сперва купить дорогущие духи, а после хранить пустую склянку, и все только из-за того, что склянка была полосатая: полоска красная, полоска зеленая, полоска белая.

Это могло бы послужить неплохой иллюстрацией к тезису «воровать нехорошо», но сейчас я была неспособна оценить подобные выкрутасы. Ни я, ни Рихтер не были алхимиками, и все готовые зелья ценились на вес золота. Я сердито повертела полосатую баночку, и тут Эгмонт вытащил из ящика большую бутыль какой-то темной настойки.

— Тяжелая... — пробормотал он, глядя на бутыль с тем же недовольным видом, как я — на полосатую склянку. — Перелить бы куда, да тара кончилась...

— Эта подойдет? — обрадованно спросила я.

Рихтер осмотрел баночку и молча кивнул. Из того же ящика он извлек воронку, и через некоторое время полосатая склянка заняла свое законное место.

Таким образом, у нас получалось три сумки: моя, с книгами и зельями, рихтеровская, с зельями, амулетами и мрыс его знает чем еще, и общая, с небольшим запасом еды. Плюс некоторые необходимые в дороге вещи типа спичек, котелка и одеял. Вроде бы вещей было немного, но кучка все равно внушала мне некоторую тоску, когда выяснилось, что Рихтер не просто предусмотрителен, а, можно сказать, маниакально запаслив, как пережившая голод бывалая мышь. Если бы у него нашлась сумка со встроенным пятым измерением, я ничуть бы этому не удивилась. Но у него име-

лось нечто значительно более редкое и дорогое — амулет, позволяющий все без исключения вещи, сколько бы их ни было, переправить в некий магический склад. Получалось, что сколько бы вещей мы ни захватили, нести нужно было только металлический прямоугольник, с обеих сторон покрытый замысловатой чеканкой. Зачем это Эгмонту, путешествовавшему всегда налегке, понять было невозможно, но Рихтер вскользь обмолвился, что ему это подарили, а продавать подарки как-то нехорошо.

Собрав все хозяйственные принадлежности, встрял Сигурд:

— Слышь, Эгмонт, а мы что, так и пойдем без оружия? Вам-то хорошо — вы оба маги, в случае чего заклинаниями обойдетесь, а мне с мечом посподручнее будет!

Надо полагать, Рихтер сообразил, что троица путников, из которых один — безоружный волкодлак, почти наверняка привлечет чье-нибудь пристальное внимание. Вооружив же Сигурда, можно будет этого внимания избежать. В той комнате, где они с оборотнем ночевали, имелась еще одна маленькая дверь — с очень хитрым замком, который, прежде чем открыть, надо было еще найти. За дверью же находился целый оружейный склад. Острого железа там было чуть меньше, нежели в средней оружейной лавке. Зачем это все Рихтеру, оставалось только гадать.

— Выбирай, — широким жестом показал Эгмонт, обращаясь к Сигурду, который застыл перед входом в комнатку, как ребенок — перед конфетной лавкой.

— А... а что можно? — благоговейным шепотом спросил вол-кодлак.

— Все, — коротко ответил Рихтер.

Я оценила. Насколько я понимаю жизнь, коллекция оружия — для мужчины это святое. Почти как жена или даже больше. Как мы успели выяснить, набора жен у Эгмонта не было, а вот коллекция оружия имелась.

Сигурда, впрочем, это не интересовало. Его вообще ничто не интересовало с той самой минуты, как он, восторженно присвистнув, взял со стойки длинный меч с черным клинком. Он рассматривал его так любовно и вместе с тем придирчиво, что я даже отвела взгляд. Это был интимный процесс, и он не нуждался в зрителях.

— Магистр Рихтер, — поинтересовалась я, — ну просто так, из чистого любопытства: зачем вам этот двуручник?

— Никакой это, Яльга, не двуручник! — тут же откликнулся Си-гурд. Он уже раскопал для него ножны и быстро совместил одно с другим. — Полуторник это, а я, ежели надо, справлюсь и одной...

— Подарили, — кратко ответил Эгмонт.

Я подождала еще несколько минут и окончательно убедилась, что подробностей не воспоследует. Вообще-то у меня чесался язык узнать, что ему еще подарили: складывалось впечатление, что половину полезных вещей мой наставник получил именно таким путем. Но я же вежливая, да?

И жить мне хочется...

 

6

Мы покинули этот дом, когда тени были еще довольно длинны. В сарайчике, которого ночью я не заметила, лежала длинная лодка, почему-то пропахшая не сыростью, а яблоками. Она сама переплыла реку и сама отправилась в обратный путь. Эгмонт не колдовал и еще раз запретил это делать мне.

Солнце играло на воде. Я глянула последний раз на островок, потом посмотрела вперед. Перед нами стоял лес, и мрачные синеватые ели вздымали острые макушки к небу.

До Конунгата, если повезет, мы доберемся через три недели.

Если очень, очень повезет.

— Помоги нам Арведуэнн, — прошептал Сигурд, который думал о том же самом.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

где журчат фонтаны, цветут розы и линяют белкобли.

Здесь ведутся разговоры о высоком, создаются картины и

пишутся книги; маги рассуждают о политике, долге и утке

по-кафски; а студентке де Трийе ну совершенно все равно,

сколько брильянтов готов подарить ей некий кафский принц

 

1

Магистр Цвирт внимательно оглядел домик: маленький, уютный, с высоким крыльцом и ясными окошками, незамутненными, как взгляд адепта-двоечника на экзамене. Вокруг зеленели акку-

ратно подстриженные кусты, высаженные в строго определенном порядке, кое-где виднелись клумбы, заботливо обложенные речными камушками. На клумбах цвели полосатые розы, розовые бутоны виднелись и на кустах. Слева доносилось тихое умиротворяющее журчание. Ковенец глянул туда: журчал фонтан — подлинное достижение эльфийского искусства. Маг не разбирался в скульптуре, зато отлично помнил лекции по классической литературе Перворожденных и оттого сразу понял, что за сюжет воплощен в камне и бронзе.

На изящно вырубленном куске дикого гранита сидела, подобрав босые ноги, печальная бронзовая дева. Печаль ее можно было объяснить суровым лыкоморским климатом: из одежды на деве имелось одно только короткое платьице, да и то наполовину сползшее с плеча. У ног, в специальной выемке, лежал разбитый кувшин, и из бронзового горлышка неумолчно струилась вода. Бассейн был оформлен как естественный грот, к которому вели три ступени, сделанные из лучшего гномийского мрамора.

Сама легенда была довольно проста. На праздник Весенней Воды некая дева шла от родника и несла полный кувшин. Она поскользнулась на мокрых камнях, кувшин разбился — и дева от горя сама обратилась в камень. Но и в камне была она столь печальна и прекрасна, что боги сжалились над нею. Из презренных осколков чудесным образом забила чистейшая ключевая вода.

Каменной девы с ее безразмерным кувшином никто и в глаза не видел, но легенда о ней входила в «Зеленый круг», иначе «Весеннее кольцо, сплетенное из ивовых ветвей», а если совсем уж просто — в основной цикл эльфийских поэтических преданий. Потому все менестрели наперебой спешили воспеть ее в сонетах, лэ и лирических миниатюрах. Цвирт, который дважды пересдавал экзамен по эльфийской литературе, незамедлительно вспомнил подходящее случаю четверостишие:

Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.

Дева печально сидит, праздный держа черепок.

Чудо! Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;

Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.

На бронзовых плечах эльфийской прелестницы играли лучи скудеющего света. Все, на что ни падал взгляд, казалось прекрас-

ным, мирным и идиллическим, и Цвирт начинал испытывать вполне обоснованные подозрения. Уж слишком законченной была эта пейзанская картина. Не хватало разве что пчелиного гудения, которое доносилось бы с заднего двора.

Стоило ему лишь подумать об этом, как над головой раздалось гневное жужжание. Над магом возмущенно выплясывала одинокая оса. Цвирт замер. Не то чтобы он боялся ос, просто все, что он о них знал, можно было сформулировать короткой фразой: осы поодиночке не летают.

Словно в ответ на эту мысль из-за кустов вылетело черное гудящее облако. Магистр с тоской покосился на входную дверь, но не двинулся с места. Кто-то держит собак, кто-то ставит защитные заклинания, а кто-то — всего лишь заводит таких вот ос, держа их на надежной магической привязи. Рой, чуть растянувшийся в воздухе, облетел вокруг Цвирта и замер в полной боевой готовности. Маг подавил в себе малодушное желание закрыть глаза.

Вообще-то существовал определенный соблазн отгородиться от них Щитом. Но вот ведь в чем проблема: осы принадлежали учителю и вполне возможно, что они способны преодолеть еще не такую магическую преграду.

Вдруг Цвирт услышал короткий эмпо-призыв. Рой немедленно развернулся и четко, будто полк на параде, удалился восвояси. Только одна, самая подозрительная оса — возможно, та разведчица — прежде чем присоединиться к остальным, повисела напротив Цвирта еще несколько секунд.

Маг облегченно выдохнул.

Когда он поднял глаза, перед ним на дорожке стоял маленький ветхий старичок. Кажется, весь тот песок, которым посыпали дорожки, был обязан своим происхождением именно хозяину дома. Взгляд у старичка был добрым и немного рассеянным, так что Цвирт сам не понял, что именно заставило его выпрямиться, расправить плечи и втянуть живот, даром что живота как такового у него пока еще не было.

Старичок долго щурился на гостя, а после, просияв, всплеснул ручками.

— Поль, мальчик мой! — умилился он. — Вспомнил своего старого учителя? Как тебе мои пчелки?

— Хорошие... пчелки, — с некоторым усилием выговорил Цвирт. Спорить не приходилось — пчелки действительно были достойными.

— А мед какой дают! — бодро вещал старичок. — Не мед — бальзам! От всех болезней помогает, от эльфийских даже. Вот аунд Элдер не даст соврать... да где же он, аунд Элдер? А-а, в доме, я-то и забыл... вот она, старость!

Учитель Тэнгиэль подхватил Цвирта под руку, и тот всерьез напугался, что сейчас его поведут любоваться пасекой, а на пчелок между тем он насмотрелся на много лет вперед. Но учитель нацелился на дом, и это обнадеживало.

Сейчас он сам не понимал, зачем сюда явился. Визит в Академию оказался абсолютно нерезультативным — или результативным, но только со знаком «минус». Магистр Шэнди Дэнн, которую Цвирт тщательно обходил стороной все пять лет обучения, наверняка сделала из разговора с ним собственные выводы. Но если бы дело было в одной только Шэнди Дэнн!.. До определенного момента Цвирт полагал, что страшнее некромантки зверя нет, но он попросту не был еще знаком с белым слоном его новоприбывшего кафского величества. Едва скороходы успели объявить о приезде принца Саида, Буковец развил бурную деятельность — раньше Цвирт и не подозревал, что их меланхоличный директор способен на такую скорость. Ковенского эмиссара моментально припрягли к делу, и отказаться было просто невозможно: во-первых, для этого требовалось поймать директора, а Буковец был неуловим; во-вторых, Цвирт понадеялся поймать в этой мутной воде парочку упитанных рыбок. Рыбки не поймались, а работать пришлось много. К полудню ковенец твердо уверился, что вся эта суматоха, столь ловко переключившая внимание с беглого магистра на матримониально озабоченного принца, была не чем иным, как частью коварного рихтеровского плана. Принц, вынырнувший буквально из ниоткуда, внезапно и совершенно не вовремя, не оставлял места для иных объяснений.

Кое-как Цвирту удалось сбежать, но всю последующую ночь ему снились укоризненные глаза белого слона, которому вечером не вымыли ног и не отполировали бивней. Поутру, отогнав кошмарное видение подальше, магистр решил систематизировать полученную информацию. Увы, ее было так мало, что ни о какой системе и речи быть не могло. Собственно, все сводилось к одной фразе: Рихтера нет, не было и не предвидится.

57

Наскоро связавшись с КОВЕНом, Цвирт выяснил — волкод-лак нигде не объявлялся. По идее следовало написать руководству отчет о проделанной работе, но магистр не без оснований полагал, что подробное описание повадок белого слона едва ли заинтересует Магистра Эллендара. У КОВЕНа до сих пор не было ни единой зацепки. Цвирт долго думал, что теперь делать, и от отчаяния решился на абсолютно нелогичный поступок.

Когда у него что-то не получалось, он всегда шел к учителю. А сейчас разве что-то сильно изменилось? Учитель всегда находил ошибку в вычислениях, даже если ответ совпадал с приведенной в учебнике цифрой... кроме того, учитель отлично знает этого мры-са. В смысле лучшего боевого мага Лыкоморья. Рихтер всегда считался любимым учеником Тэнгиэля — это было очень заметно, ибо учитель всегда действовал по правилу «кого люблю, того и уму-разуму учу».

Конечно, учитель Тэнгиэль сильно постарел, но в целом он остался прежним. Невысокий, бородатый, с длинным носом, вызывающим невольный вопрос, нет ли в семье этого мага гномов, он все так же излучал дружелюбие — и сейчас, и в былые времена Цвирт почти не обманывался на этот счет — и по-прежнему предпочитал обращаться к своим ученикам не иначе как «мой мальчик». В устах любого другого преподавателя это показалось бы глупо, нелепо или слащаво. Но перед Цвиртом был не любой преподаватель. Перед Цвиртом был учитель Тэнгиэль, за годы обучения в Академии выколотивший из адепта Поля Цвирта немало глупостей и пыли.

Если он не знает, где находится Рихтер, значит, этого не знает никто.

Не то чтобы Цвирт сильно хотел встретиться с исчезнувшим магистром Рихтером. Совсем наоборот — он понятия не имел, что станет делать, если обнаружит его сидящим на веранде у учителя и мирно потягивающим чай. Но Цвирту впервые досталось серьезное задание, и провал автоматически означал полный крах всей его последующей карьеры.

Пока Цвирт предавался воспоминаниям, планам и мечтам, учитель Тэнгиэль, цепко придерживая его под локоток (хватка у учителя осталась прежняя, и магистр даже не пытался освободиться), провел гостя по саду, показал — к счастью, издалека — семь ульев, на каждом из которых была изображена восьмилучевая норданская звезда, и поднялся на летнюю веранду. Там, в тени

плетеной решетки, стоял деревянный столик, на котором возлежала огромная растрепанная книга — не иначе как сборник заклинаний. Рядом на плетеном же креслице сидел унылого вида ученик в черной просторной хламиде, перехваченной в талии широким ремнем. «Станешь тут унылым!» — подумал Цвирт, которому было жарковато даже в полевой ковенской форме. Помимо хламиды безымянный пока ученик отличился и прической: волосы у него были короткие, но на левом плече лежала тоненькая длинная косичка.

На Цвирта ученик посмотрел с интересом, а на Тэнгиэля — с немой надеждой.

— Ну-с, — бодро сказал учитель, потирая сухие ладошки, — и на чем мы остановились?

Ученик тяжело вздохнул.

— Утка по-кафски, учитель, — печально поведал он. — «Взять три части кардамона и одну — мелко перемолотой василисковой чешуи... »

«Чешуя-то здесь зачем?» — ошарашенно подумал Цвирт, но вопросов благоразумно задавать не стал.

— Как ты думаешь, Поль, — немедленно поинтересовался учитель, — для чего в этом рецепте присутствует василискова чешуя?

Поль потупился. Будь Тэнгиэль один, он бы честно сказал, что не знает, но ученик смотрел на старшего собрата с нешуточной надеждой. Ясное дело: если не ответит Цвирт, отвечать придется ему — а он, похоже, отрабатывал здесь летнюю переэкзаменовку.

— Э-э... — осторожно начал Цвирт. — Вероятно, чтобы... это... лучше пропеклось!

Что еще можно делать с уткой, Цвирт попросту не представлял. Не сырой же есть, верно?

Учитель просиял:

— Поль, мальчик мой, ты обрадовал старика! Вот, вот именно!

Он так и лучился радостью, а Цвирт возносил немую мольбу

небесам, чтобы его не спросили, с какой целью здесь применяется кардамон. С каждой минутой он все меньше понимал, что происходит, а уж о контроле над ситуацией даже говорить не приходилось.

Тэнгиэль отечески похлопал ученика по плечу.

— Ты, наверное, устал, мой мальчик? — ласково спросил он. — Иди, отдохни... попей чаю. На столе стоит банка с медом.

59

Ученика явственно передернуло. Очевидно, не только Цвирт сумел оценить местных пчелок.

— А ты, Поль? — Внимание Тэнгиэля переключилось на Цвир-та, а его радушию не было конца. — Ты, вероятно, тоже проголодался с дороги? Идем-идем, давно пора обедать! А заодно мой родич покажет тебе свою картину...

Уже почти ничего не соображая, Цвирт позволил учителю отвести себя в дом. Он сам не помнил, как очутился за небольшим столом, накрытым клетчатой скатертью. Учитель бодро потчевал его всем подряд, но в какой-то момент Цвирт вдруг сообразил, что время уходит, и попытался изложить свою проблему. Однако он быстро выяснил, что стоит открыть рот, как на столе перед тобой будто по волшебству появляется новое блюдо — и все надо пробовать, а не то учитель обидится. Цвирт не желал лопнуть прямо здесь и сейчас, и с этим надо было что-то делать.

Арлаутар аунд Элдер, древний до прозрачности эльф, смотрел мимо него устремленным в вечность взглядом. Цвирт дважды оглянулся, но очень быстро зарекся это делать, потому что учитель всякий раз успевал подложить ему на тарелку добавки. Очевидно, Арлаутар видел что-то свое, недоступное простому взгляду. Не мог же он так пялиться на расшитый петушками рушник!

Молчаливый ученик притащил очередной судочек, и учитель уже потянулся снять крышку. Необходимо было срочно переключить его внимание, и Цвирт, в минуты опасности соображавший очень быстро, поспешно спросил:

— А что это за книга, учитель, — там, на веранде?

Тэнгиэль, почти дотянувшийся до крышки, вновь взмахнул

руками:

— О-о, ты всегда был наблюдателен, мой мальчик! Вот если бы к твоей наблюдательности еще и капельку сообразительности!

Это было весьма в его духе. С одной стороны, он хвалил, с другой — подкалывал. Дать ложку меда и капельку яда. Все для твоей пользы, мой мальчик, только для твоей пользы!..

Цвирт поймал себя на мысли, что где-то даже жалеет несчастного Рихтера, который по долгу службы был обязан подолгу общаться с учителем Тэнгиэлем. Наверное, оттого и сбежал.

— Это не просто книга — это наброски труда всей моей жизни! Полный авторский сборник редчайших кулинарных рецептов Лыкоморья и прилегающих стран!.. В юности я желал составить

сборник рецептов со всего мира, но с возрастом стал понимать подлинный масштаб этой проблемы и реально соотносить свои желания и возможности...

Цвирт ожидал услышать о сборнике боевых чар, но все едино почти не удивился. Учитель Тэнгиэль славился своей неординарностью, плавно перетекавшей в абсолютную непредсказуемость, — она была самым страшным его оружием, ибо никто на свете не мог предугадать, что он в следующий момент сделает или скажет. Он мог вывернуть проблему наизнанку и найти решение там, где никакого решения нет и быть не может. Конечно, лучшим боевым магом Лыкоморья считался Эгмонт Рихтер, но только потому, что учитель до сих пор был вне всякой конкуренции.

Мысль о Рихтере помогла вспомнить, ради чего Цвирт, собственно, приехал. Он настороженно посмотрел на Тэнгиэля — вроде у учителя не было под руками ни кастрюльки, ни банки, ни судка — и, откашлявшись, решительно сказал:

— Учитель, все это очень интересно и познавательно, но я пришел сюда не за этим. Мне нужен ваш совет... ваш и почтенного айлэри Арлаутара.

Помянутый айлэри медленно и с достоинством перевел взгляд из вечности в реальность — то есть с рушника на Цвирта.

— Мы слушаем тебя, — негромко произнес он.

«Есть!» — с совершенно неподобающей гордостью подумал магистр. И пока у него имелась такая возможность, обрисовал ситуацию — быстро и четко, короткими фразами, чтобы не утомлять почтенных стариков. Так кратко и емко он не отчитывался даже Магистру Эллендару. Рассказывая, он заново обдумывал проблему, так и сяк прокручивая отдельные ее части.

Из ковенской тюрьмы пропал заключенный — арестованный несколько лет назад волкодлак, который спустился с Драконьего Хребта с опаснейшим амулетом в кармане. Это раз, как говаривал известный герой целой серии лубков Эрастус Неподражаемый. Поблизости обнаружены следы телепорта, выстроенного столь мастерски, что обнаружить точку выхода практически невозможно. Сейчас над этим работают эксперты, но с каждой минутой шансов становится все меньше и меньше. Это два. Заклинание Решетки зарегистрировало, что около полуночи в тюрьму зашли двое: Эгмонт Рихтер и некий незарегистрированный маг. Если верить Решетке, здания они не покидали, но обнаружить их там не смогли даже «гончие». Да и телепорт рядом с тюрьмой сооружал

61

подозрительно опытный маг. Это три. И, точно всего этого было мало, над тюрьмой витал четкий, удивительно яркий отпечаток ауры одного из Высоких Фэйри.

Это четыре.

А особенную прелесть ситуации придавало то, что полгода назад Рихтеру был передан на хранение другой амулет, принципом действия и степенью опасности весьма схожий с тем, из-за которого был в свое время арестован проклятый волкодлак!

Куда делся Рихтер? Кто его сопровождал? Каким образом они связаны с исчезновением волкодлака и как оно вообще могло произойти? И что, позвольте узнать, забыли здесь Старшие Существа? Цвирт с надеждой смотрел на Тэнгиэля, потому что только он мог разобраться в этом хитросплетении вопросов, которые плавно перетекали друг в друга, огибая даже намеки на возможный ответ.

Учитель сложил ладони домиком и многозначительно посмотрел на Поля через дырочку.

— Ты много выяснил, мой мальчик, — одобрительно сказал он. — В сложившейся ситуации твои действия были достаточно грамотными. Что скажешь, Арлаутар?

— Я согласен, — все так же неспешно ответствовал эльф. — Особенно меня радует установленный контакт с белым слоном.

Цвирт посмотрел на аунд Элдера, подозревая насмешку, но тот был смертельно серьезен.

— Вы смеетесь, айлэри, — почти обреченно сказал магистр.

Арлаутар приподнял тонкие брови.

— Отнюдь, — только и произнес он.

— Но я недоволен, Поль! — вмешался учитель. — Я недоволен, потому что ты снова и снова допускаешь свою старую ошибку. Пройдя весь путь, ты остановился, не сделав последнего шага! Да! Печально видеть, что я, хоть и приучил тебя видеть, не привил тебе способности рассуждать.

— Что вы имеете в виду, учитель? — выдохнул Цвирт.

— Только то, что сказал, — невозмутимо отвечал тот. — Добавлю еще кое-что: ты прав, мой мальчик, и я чувствую, что мой Эгмонт принял в событиях этой ночи немалое участие... Видна его рука. Да. Рука и стиль! А если так, ты быстро найдешь ответы, стоит тебе лишь подумать, кто такой Эгмонт и в чем его суть.

— Но...

62

Тэнгиэль оборвал его, приподняв руку:

— Я сказал, Поль, и прошел за тебя целых полшага. Остальное ты пройдешь сам. И запомни, что Магистр Эллендар никогда не дал бы тебе поручения, превышающего твои возможности. А теперь иди... или, быть может, ты хочешь взглянуть на картину моего друга и родича? Он ею очень гордится! Великолепное батальное полотно в лучших традициях панорамной эльфийской живописи...

— Нет-нет, — поспешно помотал головой магистр. Эльф загадочно посмотрел на него прозрачными глазами цвета морской воды, и Цвирт быстро уставился на скатерть. — Прошу меня простить, о достопочтенный айлэри, но я пока не чувствую в себе... э-э...

— Просветления... — шепнули из-за плеча. Цвирт скосил глаза — ему подсказывал давешний адепт с косичкой.

— Просветления! — ухватился маг за единственную подходящую мысль. — А засим спешу откланяться.

— Погоди, погоди, мой мальчик!

Учитель уже исчез в соседней комнатке. Было слышно, как он подтаскивает к стене табурет, вскарабкивается на него и открывает какие-то дверцы, гремя посудой. Цвирт ждал, переминаясь с ноги на ногу и избегая пересекаться взглядом с айлэри Арлау-таром. Адепту с косичкой он давно уже украдкой показал большой палец.

Наконец Тэнгиэль вернулся в обеденную комнату. Весь сияя, как новенький амулет, он вложил в руку Цвирту крошечный мешочек из красной кожи.

— Чешуя, — заговорщицким шепотом сказал он, предупреждая недоумение магистра. — Василискова чешуя, измельченная в глиняной ступке. Кто знает, Поль, мой мальчик, вдруг тебе захочется приготовить утку по рецептам земли Каф?

 

2

Зеленый круг погас, и Цвирт вышел из телепорта, прижимая к себе мешочек с толченой василисковой чешуей. Вокруг простирался главный столичный парк; магистр аккуратно перешагнул через невысокий заборчик, которым буквально на днях обнесли

зону для телепортации, и медленно двинулся по посыпанной мелким гравием дорожке.

На круглых клумбах, обложенных крашеным кирпичом, цвели белые розы. Магистр посмотрел на них блуждающим взглядом и неожиданно припомнил, что именно этот сорт носит замысловатое название «Верность меня обязывает». Такие цветы очень любила некая Алехандрина, которая — Поль очень на это надеялся — со временем согласится стать госпожой Цвирт, но сейчас розы ассоциировались у магистра только с учителем Тэн-гиэлем.

С вредным эльфом у него ассоциировался белый слон.

Что он узнал? Да ничего, о чем можно было бы написать в докладе, который завтра — уже завтра! — надлежит подавать Совету КОВЕНа! Что случилось? Где волкодлак? Где Рихтер? Кто этот неизвестный маг... Тут Цвирт понял, что мысли его ходят по кругу, и присел на удачно подвернувшуюся скамейку.

Между клумбами носилась туда-сюда маленькая девочка в коричневой тунике. За ней с криком: «Лизабелла! Лизабел-ла!» — гонялась девочка постарше. Цвирт мрачно наблюдал за резвящимися детьми, чувствуя жгучую зависть к каждому, кому не придется докладывать Эллендару о полном провале доверенной миссии.

Вдруг перед его внутренним взором встало лицо учителя Тэнгиэ-ля, и Цвирт приподнялся со скамейки, чувствуя внезапное озарение.

Суть Эгмонта Рихтера!.. А кто он еще, как не учитель? Будь он в первую очередь боевым магом, зачем ему отказываться от места в Совете? А значит... значит, проблема незарегистрированного мага решается очень просто. Это всего лишь адепт — скорее всего, адепт старшего курса. Чтобы выяснить его личность, необходимо просто поднять все списки!..

Многое осталось непонятным, и особенно магистра смущали Великие Фэйри. Но появился хоть какой-то свет в конце туннеля!.. Цвирт уже соскочил со скамейки, готовый рыть землю носом, как вдруг сообразил, что списки означают Академию, Академия — директора Буковца, а там уж и до белого слона недалеко. Но сейчас ему море было по колено. У клубка загадок, кажется, обнаружился свободный хвост, и Цвирта переполняло желание осторожненько за него потянуть. Решившись, он уверенно зашагал туда, откуда только что пришел, — на мраморную плиту, исчерченную телепортационными символами.

 

3.

  - ...И пассировать в течение двух минут. Записал?

  - Да, учитель, - смиренно кивнул адепт. За неделю, проведённую в доме учителя Тэнгиэля, он узнал много разных слов, в том числе "пассировать", "бланшировать", "фуа-гра", а также заметно пополнил запас заковыристых эльфийских ругательств.

  - Перепишешь вот отсюда и досюда, - палец учителя отчеркнул расплывчатую строчку в старинной пожелтевшей тетради, оставив короткую, чуть светящуюся полосу. - А после этого, мальчик мой, возьмёшь тот учебник, что лежит на шкафу. В твоём распоряжении два часа, а по истечении этого срока я проверю, как у тебя обстоят дела с призывающими чарами.

  - Да, учитель, - ещё смиреннее откликнулся адепт. Он уже успел уяснить, что это самая безопасная формулировка.

  Тэнгиэль покивал, посопел, посмотрел, как студент выводит букву за буквой, нашёптывая заклинание против клякс, и покинул веранду.

  В Большой комнате было очень светло - Арлаутар работал, отдёрнув всё шторы. На массивном станке была натянута ткань - семь на восемь, восемь на семь - а на подставке, как краски у живописца, стояли одинаковые квадратные баночки, полные лучшего гномийского бисера. Арлаутар отходил на два шага назад, окидывал критическим взглядом полотно, нанизывал на иглу несколько бисерин нужного оттенка... Станок был установлен таким образом, чтобы на него не падал прямой солнечный свет, но бисер всё равно лучился яркими цветами.

  - Найдут или нет? - спросил эльф, не отрываясь от работы. Сейчас он работал над плащом короля Финденгейро, расцвечивая его по меньшей мере пятнадцатью тончайшими оттенками красного цвета.

  Тэнгиэль молча улыбнулся.

  - Интересная задачка, - признал он некоторое время спустя. - Значит, из Высоких Фэйри?.. Я ждал чего-то подобного все эти двенадцать лет...

  Арлаутар скептически посмотрел на последнюю пришитую бисеринку.

  - Если волкодлак, значит, в игру вступят драконы. Рано или поздно, но этого не избежать... Кстати, - он резким движением приподнял голову, - а не выпить ли нам по стаканчику? Только условие: этому твоему, с косичкой, - не наливать. Молодёжь совсем разучилась пить, а ведь это один из лучших!..

  - К чему ты сказал про слона? - спросил Тэнгиэль получасом и пятью стаканами медовухи позднее.

  Эльф посмотрел на него, хмыкнул и долил себе ещё из кувшина. Адепт с косичкой хмуро косился на них из-за книги.

  - Так всё-таки, к чему? - Тэнгиэль умел быть очень настойчивым.

  Арлаутар аунд Элдер, его младший брат, пожал плечами: - Слон, друг мой, никогда не случается просто так...

 Где-то с неделю мы провели в правильных романтических странствиях по правильным лыкоморским лесам. Воистину, леса были -- правильнее не придумаешь: глухие, сумрачные и настороженные, ибо ельник, как просветил нас Сигурд, только таким и бывает. Солнце сюда пробивалось с большим трудом, под ногами мягко пружинил мох, и к концу второго дня пути я поняла, чего хочу больше всего на свете.

   Больше всего на свете я хотела увидеть солнце.

   Травы здесь почти не было, зато мох вымахал как на дрожжах -- густой, зелёный и мохнатый (пушистым его назвать просто язык не поворачивался). Кое-где в виде исключения появлялись небольшие кустики кислицы. Вполне возможно, что это была не кислица -- в биологии вообще и ботанике в частности я разбиралась не сказать чтобы сильно хорошо.

   На исходе не то шестого, не то седьмого дня -- я довольно быстро сбилась со счёта, только сейчас сообразив, как удобно было в этом плане студенческое расписание -- ели начали немного расступаться. Но местность от этого веселее не стала. Если раньше ёлки были как на подбор, толстые, прямые и высоченные ("корабельные", как сдуру ляпнула я и заслужила сразу два изумлённых взгляда), то сейчас они понемногу начинали мельчать и кривиться.

   -- Здесь болото рядом, -- авторитетно заявил волкодлак.

   Рихтер, выполнявший ответственную функцию хранителя карты, не менее авторитетно кивнул.

   -- И как мы его перейдём? -- тоскливо осведомилась я. Недели странствий мне вполне хватило, чтобы понять: из нас троих один только Сигурд в полной мере осознавал, что такое Лес. Эгмонт, даром что тщательно это скрывал, был таким же горожанином, как и я.

   Оборотень пожал плечами. Вообще, словам он часто предпочитал жесты, скупые, но довольно выразительные. Не знаю, все волкодлаки такие, или Сигурд был исключением, но при ближайшем рассмотрении он оказался удивительно простым -- и удивительно надёжным. Врать он, кстати, просто физически не умел, сразу краснел и начинал путаться в словах. Имелось у него и другое неоспоримое достоинство, странное для подданного Серого Конунгата, которым, ежели что, управляет женщина. Сигурд был твёрдо уверен, что я, будучи существом женского пола, по умолчанию слаба и ранима. Этим я под настроение беззастенчиво пользовалась.

   -- Основные топи -- они там, на западе, -- пояснил он. -- А мы здесь пройдём легко, даже не заметим. Ты, Яльга, не бойся, оно не так страшно.

   Ага, правильно, оно ещё страшнее! На привале я достала из сумки конспекты по фэйриведению и, положив их на колени, мрачно уставилась на схему кровообращения у болотника обыкновенного. Схема была обширна, я её к зачёту-то не выучила.

   Теперь есть возможность закрепить недополученные знания на практике.

   Ужин готовил Сигурд. Так уж сложилось, что этим занимался как правило именно он. Обязанности мы поделили ещё в начале дороги, но первой готовить выпало мне. Результаты готовки были плачевными; их съели, из вежливости -- молча, но более мне кашеварить никто не предлагал. Как от этой обязанности отделался Эгмонт, я так и не поняла. Похоже, он просто затаился, когда пришла его очередь, а Сигурд, уже привыкший к котелку, просто об этом не вспомнил.

   Но сегодня волкодлак явно рассудил, что его норма выполнена на много ужинов вперёд.

   -- Завтра ты готовить будешь, -- непререкаемо заявил он магу.

   -- Завтра Яльгина очередь, -- совершенно спокойно парировал тот.

   Я возмущённо вскинулась. Забывчивость забывчивостью, но я почему-то тут же вспомнила, что мы идём всего только пятый день. Моя очередь наступала каждый первый день, Сигурда -- каждый второй, а назавтра именно Эгмонт обязан был выполнить долг перед родиной.

   Но оборотень нашёл значительно более весомый аргумент.

   -- То, что она нам сварит, я бы лучшему врагу не предложил! Да и она того... молодая совсем. Понятное дело, ничему ещё толком не обучена. Или, -- волкодлак подозрительно взглянул на Рихтера, -- или вы, маги, все такие?

   -- Боевой маг, -- с великолепной надменностью ответствовал мой магистр, -- должен уметь действовать в любой ситуации. Яльга всего лишь студентка. А что касается меня лично, я умею готовить превосходную уху. Принеси рыбу, и убедишься сам.

   -- Я запомнила, -- пригрозила я, не отрывая взгляда от конспекта.

   На следующий день мы таки совершили переход через болото. Сигурд оказался прав -- это и болотом-то назвать можно было только с натяжкой. Пара кочек и хлюпающий мох под ногами. Да, ёлки здесь были не чета прежним: невысокие, кривоватые, со свисающими лохмотьями серого лишайника.

   Зато к вечеру мы вышли на берег небольшой реки. Мы с Сигурдом многозначительно посмотрели на мага, и оборотень ушёл ловить рыбу.

   Я развела костёр. Эгмонт тем временем перебирал содержимое своей сумки, так что я периодически косилась в его сторону. На земле аккуратными рядами выстраивались бутыльки, баночки и мешочки; количество их всё росло, и, перебирай эту сумку я, все ряды давным-давно утратили бы и намёк на упорядоченность. Но Рихтер был куда зануднее меня... то есть, прошу прощения, аккуратнее и организованнее.

   Собственно, на магистра я косилась не просто так: если Сигурд вспомнил про очерёдность готовки, то вполне вероятно, завтра к этому общественно-полезному делу привлекут уже меня. Готовить мне не хотелось уже потому, что оборотень делал это на порядок качественнее, да и Эгмонт в самом деле должен был чему-то да научиться за свои тридцать с лишним лет. Ха, да когда мне будет столько же, я, может, конфи из утки приготовить смогу, причём в походных условиях!

   Рихтер составлял свой алхимический арсенал обратно в сумку, ничуть не догадываясь о моих коварных планах. Я тем временем припоминала, что на эту тему говорила Полин. Так. Уху он, значит, варить умеет. Превосходную. Ну так от этого и спляшем.

   -- Эгмонт, -- обращаться к нему по имени было, мягко скажем, непривычно, но "магистр Рихтер" уже успело морально устареть, -- а как готовится правильная уха? Ну, в смысле, по всем правилам?

   Тон был найден верный, и тема тоже. Полин бы мной гордилась. Рихтер с готовностью заглотил наживку, а я только потом сообразила, что ему и в самом деле привычно объяснять и рассказывать, так что он играл на своём поле.

   Следующие десять минут маг вещал соло -- я только периодически вмешивалась, дабы направлять сей поток информации в нужное русло. Иногда я вставляла поощрительные реплики ("Хмм, как интересно!", "А я и не знала, что это так сложно!" и далее в том же духе). Честно говоря, в этом не было большой необходимости, просто мне хотелось применить технологию Полин в полном объёме. Чтобы интереснее было. Но Эгмонт прекрасно обошёлся бы и без; он явно привык, что его слушатель поспешно конспектирует сказанное, а все вопросы следуют уже после лекции, если время останется.

   -- Так вы, получается, ухист со стажем, -- подытожила я, поняв, что лекция таки приближается к концу.

   -- Кто?.. А, понятно, -- Рихтер улыбнулся и покрутил в пальцах оставшуюся баночку, явно прикидывая, куда её можно запихнуть. -- Можно и так сказать.

   -- Так, может, вы и посуду точно так же моете? -- вкрадчиво предположила я, приступая к финальной части беседы. Полин именовала это "кодой", но в моём авторском названии точно фигурировала бы губозакаточная машинка. -- Давно, профессионально и с творческим подходом?

   На какую-то долю секунды Эгмонт аж онемел.

   -- Слушайте, Яльга, но имейте же совесть! -- наконец, нашёлся он. -- Мы с Сигурдом и так взяли на себя всю готовку, а ваша роль...

   Это да, как выражается наш волкодлак. Роль мою вкратце можно было выразить двумя словами загадочного древнего диалекта, весьма любимого эльфами. "Минимум миниморум", или что-то в этом духе.

   -- Но я слышала, что подлинный мастер обычно сам доводит дело до конца. Полагаю, что было бы преступлением готовить столь изумительное блюдо в непрофессионально промытом котелке! И разве вы, магистр, с многолетним опытом мытья лабораторных колб и пробирок, сможете доверить такой ответственный момент неопытной студентке-первокурснице? Одно дело -- стряпня Сигурда, но вы...

   -- Так что, посуду сегодня мыть тоже мне? -- возмутился Эгмонт.

   Я вопросительно приподняла бровь.

   -- Разве я сказала "сегодня"?

   Рихтер задохнулся от возмущения. Сдаётся, у него было не так много опыта общения с женщинами, иначе он раскусил бы меня уже давно. Всё было так, как и объясняла мне Полин. Нужно запросить несоразмерно большой кусок, чтобы потом, когда ты получишь то, что тебе на самом деле было надо, это выглядело бы как победа с его и уступка с твоей стороны.

   -- Яльга, вы... ты... это просто нечестно!

   Я смутилась. Неплохо было бы покраснеть, но до этого уровня мастерства мне было ещё далековато. Потом подошла, подёргала Эгмонта за рукав и сказала:

   -- Знаешь... наверное, я была неправа. Давай так: сегодня и завтра готовишь ты, а посуду оба дня мою я. Идёт?

   Стоит ли говорить, что Эгмонт согласился в два счёта? Правда, побухтел для порядка.

   Таким образом, к возвращению Сигурда мы решили целых две проблемы. Во-первых, твёрдо установилось, кто готовит, а кто моет посуду. Во-вторых, мы неожиданно для обеих сторон перешли к другому стилю общения. По крайней мере, стали обращаться на "ты". С оборотнем в этом смысле у меня с самого начала не было никаких проблем, а вот скажи мне кто ещё неделю назад, что я до хрипоты буду спорить с собственным деканом, кто пойдёт мыть посуду...

   Надо сказать, что предыдущую неделю вопрос наименования и обращения -- не то чтобы стоял ребром, но постоянно присутствовал. С одной стороны, после клятвы на холме мы все трое стали друг другу более чем близки. С другой же -- обращаться к магистру по имени несколько... хм... непривычно. Да и вообще, обращение на "вы", весьма удобное в городе, в лесу как-то удивительно быстро становится досадной помехой. С Сигурдом, как сказано выше, никаких вопросов не возникало, но мы с Эгмонтом долго и вдумчиво ходили кругами, пытаясь решить эту проблему, а для начала понять, решаема ли она в принципе. Я ждала, когда перейти на "ты" предложит он -- как старший и по званию, и по возрасту. Он ждал, когда предложу я -- по праву женщины. Сигурд, надо думать, ждал, когда два представителя весьма недальновидной расы закончат, наконец, пудрить друг другу мозги.

   Но не зря говорят, что этикет придуман для того, чтобы отражать реальное положение дел. Нынешняя я, вероятно, немногим отличалась от той меня, что жила в Межинграде и бегала на лекции по разнообразным предметам. Зато нынешний Эгмонт был совсем не то же самое, что межинградский магистр Рихтер. Бесспорно, он остался всё тем же язвой и занудой, но это был свой, практически родной человек, в отличие от застёгнутого на все пуговицы магистра. Сложно было сказать, в чём именно это выражалось -- уж явно не в небритости и общей помятости. Прежний Рихтер, полагаю, жёстко держал дистанцию в любом виде и в любых обстоятельствах. А этот -- нет.

   И мне это нравилось несколько больше.

   По крайней мере, вопрос, возникший было у меня наутро после нашего побега, никогда больше меня не волновал.

   Итак, Сигурд вернулся с рыбой, и Эгмонт в очередной раз блистательно доказал, что не бросает слов на ветер. Уха была действительно превосходна. Я, коварно усмехаясь, вымыла котелок в реке.

   Весь следующий день мы шли вдоль этой речки, и ельник понемногу сменялся сосняком. Почва под ногами становилась всё твёрже, мох отползал, сменяясь травой, а вечером Сигурд снова отправился за рыбой. Рихтер, ничуть не возмущаясь, приготовил уху повторно, а я подумала, что Полин всё-таки была права. Есть случаи, когда заявить о своих притязаниях прямо означает сгубить всё дело на корню.

   Восьмой день нашего путешествия прошёл по накатанной колее. Вечером, когда мы устроили привал, я ненадолго отлучилась -- вернувшись же, увидела, что волкодлак обречённо подхватывает ведро и отправляется к реке за водой, а Эгмонт уже привычно потрошит рыбу.

   -- Только не уху! -- не своим голосом завопила я.

   Эгмонт малость смутился, а до меня, кажется, стало доходить.

   -- Слушай, надежда эльфийской кулинарии, ты что вообще готовить умеешь?

   -- Я же говорил, -- обиженно ответил Рихтер. -- Уху. Что, разве невкусно? Сама добавки просила!

   -- Просила, -- согласилась я. -- Позавчера. Но позавчера уже прошло, а ты не говорил, что умеешь готовить только уху!

   Обрадованный Сигурд, поняв, что ужин, возможно, чем-то разнообразят, убрал ведро с глаз подальше под кустик.

   Есть хотелось. Разделанная сырая рыба вопияла. Желудок сосредоточенно внимал. И тут меня осенило:

   -- Слушай, можно же сделать по-другому. Сигурд, глина здесь есть?

   -- Есть, -- настороженно ответил оборотень. Я тем временем вспоминала, как Хельги с Генри готовили рыбу в Треугольнике.

   -- Тащи её сюдой. Эгмонт, всё, что тебе нужно, это посолить рыбу, замазать её глиной и запечь в углях. А мы, пока светло, пройдёмся по лесу, может, черемши наберём. Говорят, к рыбе самое то.

   Черемши мы не нашли. Зато Сигурд нашёл полянку грибов и куст ягод. Поскольку в грибах я ничего не смыслила, а с ягодами ошибиться сложнее, мне даны были чёткие инструкции: собирать только эти вот красненькие сверху, а чёрненькие снизу не трогать ни за что на свете.

   Именно так я и поступила.

   К тому моменту, как вернулся довольный Сигурд с грибами, у меня в ведре было уже на треть набрано ягод. Ещё бы -- в высоту куст был больше, чем я, а в обхвате, больше чем три Сигурда как минимум.

   У костра нас встретил голодный и недовольный Эгмонт.

   Я бодро разворошила угли и вытащила рыбу. Как это удалось Рихтеру, я так и не поняла, но снаружи оная рыба сгорела, а внутри осталась совершенно сырой.

   После моих гастрономических достижений критиковать неудачу Эгмонта как-то язык не повернулся. Костёр развели заново, на прутиках пожарили собранные хозяйственным волкодлаком грибы, мои ягоды пошли на десерт. Заметим, пошли на ура.

   Вечер удался. Спать мы легли сытые и довольные, но какое-то время спустя Сигурд беспокойно заворочался, вздрогнул и опрометью побежал прочь в кусты. Следующим был Эгмонт, после чего пришла и моя очередь. В силу определённых обстоятельств нам пришлось поделить прилежащие окрестности на сектора, чтобы, так сказать, не пересекаться. Где-то перед рассветом я поняла, что пора принимать меры.

   Стараясь не слишком громко шипеть сквозь зубы, я отыскала конспект с лекциями магистра Ламмерлэйк, нашла нужный рецепт, и через полчаса зелье было готово. Это были едва ли самые длинные полчаса в моей жизни.

   Магистр не зря всегда отмечала мою тягу к знаниям. Зелье подействовало, пусть я и варила его впервые в жизни. Проблемы с нижними отделами пищеварительного тракта прекратились как по волшебству. Хотя почему "как"?

   Несколько минут мы наслаждались тишиной и покоем, наступившими в организмах, -- но эти минуты очень быстро прошли.

   Первым, по сложившейся традиции, среагировал Сигурд. Зажимая ладонями рот, он стремительно умчался по уже знакомому направлению. Я проводила его печальным взглядом и горько вздохнула. Ну не виноватая я, меня не учили варить зелья для волкодлаков, правда!

   Очень скоро выяснилось, что меня не учили варить зелья и для магистров. А ещё чуть позже -- что и для полукровок, похоже, тоже.

   Какое-то время мы надеялись, что всё само пройдёт. Потом Эгмонт, наконец, вспомнил, что он дипломированный специалист, и предложил свои лекарские услуги. Сигурд заявил в ответ, что более из рук магов он, окромя холодной воды, ничего не возьмёт, да и то ещё подумать надо. И уж лучше он пойдёт, поищет помощи у матушки-природы. И пошёл, предварительно обернувшись волком.

   Это, скажу я вам, было то ещё зрелище: белый волк с шерстью, свалявшейся на боках, задравший хвост торчком, и поминутно отворачивающий морду то вправо, то влево, чтобы не забрызгать себе лапы. Словом, ужас, да и только.

   Сигурд скрылся в кустах, а Эгмонт со вздохом подтянул поближе сумку, порылся, достал довольно объёмистый мешочек и высыпал немного себе на ладонь. Заинтересовавшись, я пододвинулась поближе. Это оказались комочки разного размера, достаточно плотные, с резким маслянистым запахом. Я понятия не имела, что это могло быть, зато точно знала: проглотить ничего не смогу, это факт.

   Рихтер отделил от общей кучки три комочка побольше, посмотрел на меня, добавил ещё один маленький и сказал:

   -- Положи под язык и рассасывай. Подействует почти сразу. Или не подействует совсем, но хуже всё равно не будет.

   Это была чистейшая правда, хуже было некуда. Я покорно запихнула лекарство в рот. Рихтер тем временем ссыпал себе под язык оставшиеся восемь или десять штук лекарства.

   Какое-то время я прислушивалась к ощущениям, а потом просто заснула. Первое время мне было отчаянно холодно, но вставать за плащом было выше моих сил. Потом то ли я притерпелась, то ли меня укрыл Эгмонт.

   В итоге, обе версии оказались ложными. Проснувшись, я поняла, что лежу, вцепившись руками и ногами в спящего волка, большого, тёплого и лохматого, а на морде у него написано просто неземное блаженство. Он явно нашёл свою лечебную травку.

   Как мало надо, чтобы почувствовать себя счастливым...

   Желудок деликатно напомнил, что утром полагается завтрак. И я поняла -- жизнь продолжается.

 ***

   В Большом зале заседаний КОВЕНа сегодня было даже несколько тесновато. Кроме членов Совета с Магистром Эллендаром во главе, здесь присутствовал почти весь педагогический состав Академии Магических Искусств, в которой, как известно, работают лучшие маги Лыкоморья. Был здесь директор Буковец, как всегда, нервный и печальный, была магистр Дэнн, преспокойно перебиравшая нефритовые чётки, была магистр Ламмерлэйк в эльфийском платье тончайшего шёлка. Присутствовали также магистры Зирак и Фенгиаруленгеддир. Словом, из старшего педагогического состава отсутствовали только двое: магистр Эгмонт Рихтер, по непонятым ещё до конца причинам, и магистр Марцелл Руфин Назон, но с этим как раз всё было понятно. Нельзя же оставить Академию совсем без присмотра!.. К тому же, кресел и так не хватило -- пришлось посылать магистра Цвирта, как младшего, в Малый зал. Так что если отсутствие магистра Назона кого-то и огорчало, так только его одного.

   Помимо вышеперечисленных специалистов, в зале присутствовали ещё два мага высочайшей квалификации. В нарушение всех протокольных принципов оба они восседали не в знаменитых КОВЕНских креслах, а в том, что сочли достойным (чему, заметим в скобках, был невероятно рад магистр Цвирт). Учитель покачивался в кресле-качалке, блаженно щуря глаза и греясь в лучах летнего солнца, а Арлаутар аунд Элдер, с одухотворённым эльфийским лицом и глядящими в вечность глазами, сидел на чём-то плетёном, воздушном и настолько хрупком, что страшно было на это "что-то" даже смотреть. Эльфа оно как-то выдерживало, но вот лишний взгляд мог оказаться роковым. Потому в его сторону лишний раз старались не смотреть.

   Оба ветерана магических служб благосклонно взирали на Цвирта, который, со стульями в руках, бегал из зала в зал. Некромантки -- госпожи Дэнн и Бранниган -- негромко переговаривались на профессиональные темы. Прислушавшись, можно было различить: "На третьи сутки... да, вяз над могилой... а руническая надпись?" Звучало невинно, но более прислушиваться отчего-то никто не хотел. Миллендира Предсказательница вертела в пальцах бледный цветок, Эльвира Ламмерлэйк полировала ногти специальной подушечкой, а Зирак, которому Мерлин вежливо уступил свой стул, о чём-то разговаривал с ним на гномском языке.

   Словом, магам было чем заняться. Магистр Эллендар внимательно оглядел собрание и ни на одном лице не увидел усиленного желания отлавливать беглого Рихтера с адепткой. Оборотень -- другое дело, но половина присутствующих даже не подозревала, чем именно он так опасен.

   Наконец, вопрос со стульями был решён. Запыхавшийся Цвирт занял своё место, и Эллендар, встав, стукнул посохом о пол. Маги и магички замолчали, дисциплинированно глядя на высокое начальство.

   -- Полагаю, нет необходимости ещё раз напоминать, что побудило нас собраться в этом зале, -- внушительно сказал Эллендар, ещё раз обводя собравшихся взглядом. -- Магистр Цвирт, доложите нам, как продвигается дело.

   Цвирт встал и, откашлявшись, вытащил откуда-то кусочек пергамента.

   -- Нам удалось проследить точку выхода телепорта, который магистр Эгмонт Рихтер построил для всех вышеперечисленных лиц на площади перед тюрьмой КОВЕНа, -- бодро проговорил он и сделал многозначительную паузу. Собственно, это было единственное, чем Цвирт мог гордиться, потому что другой информации со знаком "плюс" у него не было. У него вообще больше не было никакой информации, и он изо всех сил надеялся, что кто-нибудь из магов выручит его, взяв слово.

   Слово взяла Шэнди Дэнн, которая, увы, зрила в корень.

   -- И что это нам дало, коллега? -- безразлично спросила она.

   Маги заинтересованно посмотрели на Цвирта.

   -- Увы, ничего, -- со вздохом признался он. -- Далее след обрывается. Но, я думаю, всем понятно, что их конечная цель -- Конунгат. Поэтому во всех пяти пограничных с Конунгатом городах, включая Солец и Крайград, будут выставлены наши дозоры. Я полагаю, -- осторожно уточнил Цвирт, -- колле... э-э... Рихтер не рискнёт пойти в горы без проводника.

   -- В Крайграде спокойно? -- уточнил Эллендар.

   Цвирт утвердительно склонил голову. Эти два пограничные городка, которые по размерам и влиятельности были не то что столичному Межинграду, а какому-нибудь Олень-городу и то не соперники, доставляли КОВЕНу немало хлопот. С первым всё было понятно. Последние несколько столетий Солец усиленно боролся за статус вольного города и совершенно неожиданно сумел его получить -- тамошний князь оказался настолько глуп, что согласился отдать старинные вольности взамен на энное количество денежных знаков ежегодно. По этому поводу Солец даже учредил народный праздник, День Независимости, но умные люди, едва заслышав о солецком перевороте, только головами качали. Это ж надо, платить и царю налог, и князю денежку, а всей радости -- звёздочка на гербе!

   Умные люди, опять-таки, видели, что наследник глупого князя удался не в папашу. Не сегодня, так завтра он заберёт власть обратно, ибо что было продано один раз, может быть продано повторно.

   Но с Сольцом, худо-бедно, можно было договориться. А вот Крайград, так и норовивший отойти под руку Конунгата (Аррани Лерикас, правда, утверждала, что это всё одно невозможно, разве только перетащить весь город через Драконий Хребет), был печальным напоминанием о недальновидности самого КОВЕНа. Конечно, и это можно было списать на покойного Т'ари аунд Велленсдара, но Магистр Эллендар понимал, что тот и так выглядит в глазах общественности уж вовсе невероятным злодеем практически мирового масштаба.

   А если объявлять, что и это его рук дело, придётся признать, что КОВЕН пошёл у презренного эльфа на поводу.

   Дело было четыре года тому назад, когда будущая Аррани Лерикас, в те поры никому не известная Валери даль Ками, не понять с какого перепугу забрела в этот самый Крайград. В те поры Лыкоморье, по указанию КОВЕНа (а тот, в свою очередь, по указанию Т'ари) объявило Конунгату войну. Верховный маг Крайграда, желая выслужиться перед начальством, радостно потащил будущего конунга Арры на костёр. Сложно сказать, чем могла закончиться попытка сжечь золотого дракона, пусть и не осознавшего свою драконью сущность, но ситуацию -- вместе с городом -- спас Рэнтар Нарроугард, выхвативший свою будущую супругу практически из языков пламени.

   Всё закончилось хорошо, и крайградцы даже думать забыли о несостоявшемся сожжении, когда о нём вдруг узнал Скупидонус. Для него Крайград был практически родной город, и такого позора берегун терпеть не стал. Он немедленно объявил себя оскорблённым до глубины души, и экономическая жизнь Крайграда начала чахнуть на корню.

   Всем и каждому известно: гномы не сдаются. Но зато они прекрасно понимают, когда дальнейшее противодействие не просто бессмысленно, но губительно. Если говорить по-простому, в один прекрасный солнечный день в Арру прибыла делегация из Крайграда, каковая попросила незамедлительной аудиенции. Делегация была представлена крайградской гномьей диаспорой, потому как всем известно, что к ним Аррани относится доброжелательно.

   На аудиенции гномы рыдали, рвали бороды в клочья и умоляли государыню не губить ради малых детушек. Конунг ошарашенно внимала: как полагается властителю, она давным-давно забыла про столь давний мелкий инцидент. Тогда-то и узнали, что тот маг давно уже снят и с позором изгнан из города, ради чего горожане не пожалели ни гнилых яблок, ни заморских помидоров, а одних тухлых яиц ушло не менее чем четыре дюжины.

   В этот момент из сумки Скупидонуса, откуда прежде доносилось только гневное сопение, вдруг раздалось:

   -- Крохоборы! Яйца, и те пересчитали! Ужо я вам! -- и гномы, не долго думая, рухнули на колени.

   -- Встаньте немедленно, - потребовала Аррани, которая начинала понимать, кого ей надо за эту делегацию благодарить.

   Гномы напрочь отказались повиноваться, и конунг повторила повеление, пригрозив, что иначе разгневается. Тогда гномы поспешили исполнить приказание, объяснив своё неповиновение тем, что стары, мол, и так быстро подниматься им сложновато. Далее они были отправлены в гостевые покои, дабы великая и ужасная владычица оборотней подумала и решила, что с ними делать.

   Кончилось-то всё хорошо, экономику восстановили, но вот к КОВЕНским магам в Крайграде отношение осталось весьма нехорошее. Но хитроумный магистр Цвирт отыскал способ обойти это препятствие! Было найдено трое КОВЕНских магов, у которых имелись родственники в Крайграде. Ударная троица была проинструктирована, вооружена и отправлена в Крайград к этим самым родственникам с вполне безобидным визитом. Однако даже самый милый родственный визит вряд ли мог затянуться более чем на шесть дней, не вызвав никаких подозрений. Выходило, что не сегодня-завтра их придётся отзывать.

   -- Продолжим, -- весомо сказал Магистр Эллендар, возвращая Цвирта в сегодняшний день. -- Что ещё было сделано вами за это время?

   Цвирт, сообразивший, что последние минуты три он стоял с задумчивым видом, припоминая события новейшей истории, вздрогнул и вытянулся в струнку.

   -- Мы продолжаем перехватывать все телепорты, -- доложил он и запнулся от удивления: красивое лицо магистра де Трийе исказила недовольная гримаса. -- Телепорт, построенный из любой точки на территории Лыкоморья, замкнётся на площади перед резиденцией КОВЕНа. Так сказать, с доставкой на дом. Однако Рихтер по-прежнему избегает телепортации. Эта мера ещё не принесла должного эффекта, но мы смело можем предположить, что рано или поздно Рихтер попытается осуществить телепортацию, ибо ему прекрасно известно: никогда прежде КОВЕН не продлевал эту меру более чем на четыре дня. Сейчас идёт восьмой.

   -- Вы себя недооцениваете, -- резко бросила магистр де Трийе. -- Эффект есть, и ещё какой! Правда, боюсь, вы на него не рассчитывали. Вы слегка недооценили наш народ, коллега Цвирт! Он очень быстро сообразил, что к чему, хоть и не без помощи наших деревенских коллег. На наш госпиталь обрушился такой неиссякаемый поток больных изо всех уголков Лыкоморья, какого я не помню за всю свою профессиональную деятельность, а я этот госпиталь курирую, хвала богам, уже сорок лет! Они просто телепортируют в никуда, а выбрасывает их к нам под окна. И куда, спрашивается, мне девать очередную роженицу, когда все койки заняты, и даже в коридоре некуда положить?..

   За окном раздался тихий хлопок, и магистр де Трийе обречённо закрыла лицо руками.

   -- Только не это! -- патетически взмолилась она.

   Магистры переглянулись и кинулись к окнам. Цвирт, к услугам которого оказалась целая половина оконного проема, увидел, как на площади распахивается стандартный грузовой телепорт, рассчитанный, как известно, не более чем на двенадцать человек. Оттуда -- госпожа де Трийе как в воду глядела -- под руки вывели охающую роженицу. Вокруг неё толпилась небольшая свита: муж, родители, родители мужа, братья, две не то старших дочери, не то младших сестры, и маленькая горластая собачонка. Мужики хмуро оглядывались по сторонам и сжимали в руках чупаги, женская часть сопровождения, напротив, поразевала рты.

   Помимо этой процессии в телепорт каким-то чудом поместилось ещё с пять-шесть увечных, которых, на счастье, никто не сопровождал. Помимо скарба, увечные имели с собой несколько овец, двух истошно визжащих свиней, а последней телепорт покинула пёстрая, с одним обломанным рогом корова.

   -- Да, -- с мелодичным эльфийским акцентом констатировал аунд Элдер, который, заметим, не вставал со своего сиденья, -- здесь не хватает только боевого верблюда.

   -- Я вас очень уважаю, наставник, -- обречённо сказала магистр де Трийе, -- но умоляю, не подавайте таких идей! Верблюда мне уж точно некуда будет деть...

   Она извинилась и поспешила покинуть зал Совета.

   -- Продолжим, -- повторил Магистр Эллендар, проводив Эллис взглядом. -- Это всё, что вы можете нам сказать, коллега?

   -- Нет, -- возразил Цвирт, на всякий случай глянув на свой пергамент. -- Есть ещё одно. Ориентировки. Я считаю, сообразно будет разослать ориентировки, чтобы каждый, случайно встретив Рихтера, Ясицу или оборотня, понял, с кем имеет дело.

   И тут в разговор вступил учитель Тэнгиэль.

   -- Вот как, -- сказал он тем самым доброжелательным тоном, от которого половину собравшихся кинуло в дрожь. -- И как ты себе это представляешь, мой мальчик? Если я тебя правильно понял, Поль, ты планируешь развесить на всех площадях Лыкоморья плакаты с изображениями нашей троицы?

   -- Нет! -- быстро отрёкся Цвирт, который именно это и собирался предложить. -- Разумеется, нет, учитель! Как всем известно, каждый маг имеет строго индивидуальную магическое поле. Именно это я имел в виду, говоря об ориентировке!

   -- Похвально, -- сказал учитель. Аунд Элдер тоже кивнул. -- Но тогда у меня остаётся только два вопроса. Первый: как будет выглядеть магическое поле волкодлака, который, насколько мне известно, вообще не маг? И второй: как вы думаете, коллеги, насколько скоро весть о том, что мы разыскиваем оборотня, сбежавшего из КОВЕНской тюрьмы, услышат в Арре? Нет, если кто-то из присутствующих так соскучился по Аррани Валери...

   Присутствующие синхронно повернули головы к крайнему слева окну, на подоконнике которого весьма вольготно разлеглась толстая разлапистая ветка. Именно из-за неё окно никогда не закрывали, ввиду чего заседания Совета зимой были невероятно краткими. Дерево вместе с этой и прочими ветками появилось в КОВЕНском дворе четыре года назад, и весь Совет прекрасно помнил, кого им за это следует благодарить. Оно ещё и росло, и вширь, и ввысь. Вполне возможно, что скоро резиденцию придётся переносить: спиливать у этого дерева ветки не рискнул бы, наверное, даже покойный Т'ари, уж на что рисковый был человек. Да и ситуация получалась какая-то двусмысленная. Здание КОВЕНа, находящееся под сенью дерева, что было пробуждено к жизни конунгом Арры... в политике такие намёки не прощают.

   -- Я предлагаю другой вариант, мой мальчик. Если эти трое вместе покинули Межинград, то они и дальше не станут разделяться. Где Эгмонт и Яльга, там и Сигурд. Вполне достаточно будет ограничиться описаниями их магических полей, благо дело, в этом нет ничего невозможного. Они оба обучались в Межинградской Академии, и в архивах наверняка пылятся слепки.

   На том и порешили.

   Через полчаса Цвирт был уже в Академии. Гном-завхоз, успевший привыкнуть к его визитам, молча предоставил ему указанные слепки, правда, поиски их несколько затянулись -- но что такое два часа, когда речь идёт о гноме-завхозе? Цвирт расписался в ведомости, поклялся вернуть оригинал сразу же после создания необходимого количества копий и помчался в лаборатории.

   Слепки размножили и упаковали по два, для экстренной КОВЕНской рассылки.

   Радость от быстро выполненной работы омрачала только одна мелочь. Если слепок с магического поля Рихтера был профессионально чётким, то слепок поля студентки Ясицы можно было разобрать только с большим трудом. Это вполне понятно -- кто будет стараться, снимая слепок с магического поля какой-то первокурсницы? -- но Цвирт всё равно предпочёл бы иметь слепок почётче. Впрочем, учитель Тэнгиэль был прав. Где один, там и другие. Найти бы Рихтера, а с оборотнем и адепткой справиться будет уже на порядок легче.

 

1.

   Позже я узнала, что вечер третьего числа грозника месяца был богат на самые разнообразные знамения. Небо над Межинградом сплошь залило тревожное багровое сияние; по всему городу с карканьем носились вороны, неподобающе крупные, наглые и подозрительно довольные жизнью; четыре петуха в четырёх концах, будто сговорившись, снесли по яйцу, причём по какому -- крупному да крапчатому; а в довершение всего пёстрая корова почтенного Дробна человеческим голосом предрекла скорый конец света и рост цен на ситец в горошек.

   Ещё позже я выяснила, что большого значения мировая общественность всему этому не придала: известное дело, такое уж место всякая столица, что ничего доброго там случиться не может. Разве что по ошибке.

   Что касается меня -- ничего зловещего я в тот вечер не наблюдала.

   Вечером третьего числа грозника месяца мы сидели вокруг костерка и вдумчиво ели зайца. Поймал его, разумеется, Сигурд, для такого дела сменивший ипостась; мне было очень интересно, что думают по этому поводу местные волчьи стаи, но оборотень молчал, а я пока стеснялась спрашивать.

   Заяц был вкусный, но маленький.

   Невысокое пламя костра длинной дрожащей полосой отражалось в озёрной воде. То и дело слышался плеск: рыба здесь водилась в весьма пристойных количествах, но от одного слова "уха" мне становилось нехорошо. Здешний край можно было смело назвать Озёрным -- редкий вечер мы ночевали не на берегу.

   Наконец, заяц был доеден, и каждый занялся своими делами. Точнее, делами как таковыми занялся один Эгмонт: достав карту, он в очередной раз принялся над ней медитировать, периодически замеряя пальцами какие-то расстояния. По опыту я знала, что сейчас его лучше не отвлекать. Сигурд, не мудрствуя лукаво, снова превратился в волка и растянулся возле костра, положив голову на скрещенные лапы. Руки так и тянулись почесать его за ушами, но я понимала, что оборотень может и обидеться. Он же не домашняя псина, в конце концов!

   В качестве альтернативы я почесала собственный бок -- как легко догадаться, сплошь искусанный комарьём. Солнце почти зашло, свет был только от костерка, и впереди темнела озёрная вода, а позади молчал суровый лыкоморский лес. Никогда в жизни я не заходила в него так глубоко.

   Нет, мне не было страшно. С Сигурдом, наверное, я пошла бы даже в тайгу (прихватив, правда, баночку средства от насекомых) -- оборотни в лесу, как дома, знают каждый угол, и каждое дерево им друг. Но я всё-таки была городским жителем -- как, честно сказать, и Эгмонт. Мне вдруг страшно захотелось обратно в Академию -- туда, где в небо упирается острый серебряный шпиль, а в фонтанчике на внутреннем дворе вода плещется от магии фэйри.

   Я слишком привыкла. Прижилась. Этого делать нельзя, вот теперь и приходится расплачиваться. Но вдруг меня пронзила совершенно сумасшедшая мысль: а может... может, нам всё-таки удастся вернуться? Ведь Сигурд действительно невиновен, и конунг защитит его. Кто, если не она?

   Но от конунга Арры нас отделяли вёрсты лыкоморской земли, поросшей густыми лесами, -- да ещё Драконий Хребет... Я вновь вернулась мыслями к географии и, не выдержав, спросила:

   -- Сигри, а какое-нибудь жильё тут рядом есть?

   Оборотень поднял голову с лап, и я запоздало сообразила, что он наверняка не может говорить в волчьем обличье. Но ответил мне не Сигурд, а Эгмонт, по-прежнему не отрывавший глаз от карты.

   -- Здесь есть целый город, до него рукой подать. Завтра к нему выйдем. Он совсем маленький, но там мы затаримся едой и, может быть, купим лошадей. Бессмысленно прятаться в лесу, скоро начнётся Большой Северный Тракт.

   -- Завтра? -- переспросила я, освежая воспоминания о севере Лыкоморья. По моим расчётам, мы должны были выйти к первому поселению только через два-три дня, и то если сильно повезёт.

   -- Завтра, -- подтвердил Рихтер. -- А в двух днях от него будет другой, побольше -- называется Листвяги. И туда нам точно придётся завернуть, потому что там есть филиал "Ильмариненс Лериэ". Снимем деньги, что им зря пропадать...

   Я не думаю, что у гномов когда либо зря пропадали деньги -- вот пропасть просто так, это совсем другое дело! -- но Эгмонт был прав, золота при себе у нас почти не было. С другой стороны, если в городе есть банк, то там наверняка найдётся и отделение КОВЕНа, а попадать в лапы несостоявшимся коллегам мне отчаянно не хотелось.

   -- А КОВЕНцы нас там, часом, не встретят? -- спросил Сигурд. Он знать не знал, что я уже решила, будто оборотни не способны разговаривать в волчьей ипостаси. -- А то радости им будет...

   -- Не будет, -- уверенно посулил Рихтер. -- Во-первых, мы изменим внешность... я вам её изменю. Яльга, -- строгий взгляд в мою сторону, -- не станет испытывать на нас своё мастерство иллюзиониста. Во-вторых, мы качественно продумаем легенду. В третьих -- говорю же, недалеко уже Большой Тракт, а он обнесён такими заклинаниями, что проще ехать, не скрываясь. Дешевле выйдет.

   Он замолчал, сворачивая карту, потом присовокупил:

   -- Кроме того, насколько я знаю КОВЕН, сейчас они прежде всего наложили запрет на телепортацию. Это мешает нам, но и им не помогает: никакой столичный десант до этих мест пока не доберётся, а с парочкой местных магов я справлюсь даже при наихудшем раскладе.

   "Скромный ты у нас", -- подумала я, поглаживая амулет против чтения мыслей.

 

2.

   Поутру, стоило нам немного отойти от стоянки, лес начал редеть -- но прошло не меньше трёх часов, прежде чем мы вышли на опушку, а впереди показались вросшие в землю избушки. Некоторые были уже нежилыми, и из окон выглядывала высоченная трава.

   Надо думать, это были самые что ни на есть задворки -- чем дальше мы шли, тем крепче становились избы, возле них стали появляться палисадники с непременными мальвами, акациями и мятой. В глубоких лужах у дороги нежились свиньи, а в зарослях бурьяна то там, то сям появлялась фигура петуха в окружении многочисленных куриц и цыплят.

   На потемневших от времени скамеечках у ворот сидели местные старушки -- от своих городских аналогов они отличались только тем, что у многих в руках были веретёна. Нас провожали любопытными взглядами, и я даже догадывалась, почему.

   Утреннее накладывание иллюзии заняло добрых сорок минут, из которых на меня ушло почти полчаса -- и если бы не "Справочник", мы провозились бы куда дольше. У меня неплохая память на мелкие детали, но особенности одежды я всегда запоминала плохо, а в Даркуцких горах была лет двенадцать назад. Эгмонт с Сигурдом там вообще не бывали. Но никаких других языков, кроме подгиньского, я не знала, а легенда у нас получилась красивая, жалко было переделывать.

   Словом, сейчас я шла между Сигурдом и Эгмонтом, высоко держа голову и мрачно зыркая по сторонам чёрными, чуть раскосыми глазами. Мрачность давалась мне легко: самым сложным в образе даркуцкой княжны было одновременно удерживать величественную осанку и смотреть под ноги, дабы не заляпать чистенькие ботинки в местной жёлтой грязи. Вот уже не знаю, как справляются с этим подлинные дворянки -- может быть, просто не ходят по деревенским дорогам?

   -- Это не деревня, а город, -- негромко сказал Эгмонт; по легенде, я не знала ни слова по-лыкоморски, так что волей-неволей пришлось обратиться к телепатии. -- Он называется Подкузьминки. Мы сейчас просто идём по предместьям.

   Я кивнула, стараясь скопировать великосветское движение госпожи Ламмерлэйк.

   -- Яльга, да ты не волнуйся так, -- неожиданно сказал по-подгиньски Сигурд. Я быстро посмотрела на него; волкодлак ободряюще улыбнулся. -- Всё удачно выйдет... а эт-то ещё что такое?

   Последняя фраза относилась уже не ко мне. Поперёк дороги была протянута толстая разлохмаченная верёвка, на которую для какой-то надобности нацепили разноцветные лоскутки. Дальше виднелась большая куча земли -- на ней возлежал худой чёрный кот с белыми носочками на передних лапках. Ещё дальше начиналась неровная приземистая стена не более трёх локтей в высоту, сложенная из серых грубо вытесанных камней.

   Рядом имелась табличка: "Городская стена, VI век". И чуть пониже, меленько: "Руины".

   Возле свежевозведённых руин обедала целая компания гномов. Расстелив на земле квадратную бахромчатую скатерть и разложив на ней самую разнообразную снедь, гномы бодро хрустели свежими и солёными огурчиками, разламывали знаменитые толстые лепёшки и обсуждали планы дальнейшего руинного строительства.

   Нас они, кажется, не заметили. Ещё бы, трапеза для гнома -- это почти святое. Трудно, впрочем, найти что-то, что не было бы для гнома святым: дом, семья, интересы клана... ну и интересы самого гнома, ибо кто же обеспечит клан и семью, ежели кормилец будет голоден и несчастен?

   Я незаметно покосилась на спутников. Если бы не легенда, я сама начала бы разговор -- обычно я быстро находила с гномами и общий язык, и правильный тон. Но даркуцкой княжне невместно разговаривать с простолюдинами, так что я молча поджала губы.

   Разговор начал Эгмонт.

   -- Добрый день, уважаемые, -- сказал он, спокойно глядя на обедающих гномов. -- Удачи вам и вашим семьям. Не откажите в любезности, подскажите, как лучше пройти в приличную корчму?

   Тон был взят верный: в должной мере уважительный, но не приниженный. Неправда, что только эльфы улавливают такие тонкости; гномы, будучи, в сущности, довольно тщеславным народом, обладают отменным чутьём на настрой собеседника. Рихтер обратился как равный к равным, и это было хорошо. Тем более, кто лучше гнома знает, какая корчма достойна считаться приличной? Кроме того, гномы весьма любопытны, и свою роль сыграла даркуцкая княжна в национальном костюме, по лицу которой, хочется верить, не было заметно, о чём она думает. Ибо думала она о чистоте ботинок.

   -- И вам доброго здоровья, -- после минутной паузы откликнулся один из гномов. Борода у него была длиннее прочих, сидел он не на земле, а на маленьком раскладном креслице -- словом, это был местный старшой, если не глава семьи. -- А ну, Снорри, покажи-ка людям, что тут и как...

   Я чуть не вздрогнула, но здешний Снорри -- высокий для гнома, но ещё очень молодой, со светлыми лохматыми волосами, выбивавшимися из-под шапки, -- был не более чем тёзкой того гнома, с которым я проучилась без малого два семестра. Он охотно встал, отряхнул штаны от пыли и пролез под верёвкой.

   -- Идёмте, почтенные, -- сказал он, бросив на меня любопытный взгляд. -- Тут в обход надобно.

   Мы пошли назад, к перекрёстку. Гном усиленно косился в мою сторону и, наконец, не выдержал.

   -- Почтенный маг, а, почтенный маг? Вы с госпожой, наверное, к градоправителю?

   -- Не совсем, -- "неохотно" ответил Эгмонт. Я шла с видом человека, который даже не догадывается, что говорят именно о нём. -- Мы держим путь в Крайград, а здесь собираемся переночевать и купить лошадей.

   -- А что ж вы, безлошадные, что ли? -- гном изумлённо уставился на меня, я смерила его взглядом с головы до ног, презрительно фыркнула и отвернулась. Понимает его княжна или нет, но так на себя пялиться она никому не позволит.

   -- Чего это она? -- обиженным тоном поинтересовался Снорри.

   Эгмонт возвёл очи горе.

   -- Она княжна, -- устало объяснил он. -- С Даркуцких гор. По-нашему ни слова не понимает... и хвала богам, что не понимает, и так хлопот не оберёшься.

   -- С гонором панна, -- поддакнул Сигурд.

   Гном открыл рот, потом закрыл. Потом снова открыл, явно собираясь спросить, что я тут делаю, -- но сообразил, что выйдет некрасиво, и вместо этого сообщил:

   -- А, так я понял! Вы, верно, телепортами скакали?

   -- Да, -- кивнул Эгмонт. -- А как почтенный...

   -- Как догадался? -- Снорри рассмеялся. -- Так вы ж не первые! КОВЕН все телепорты перекрыл, они теперь только в одну сторону работают -- в Межинград, на ихний двор...

   Гном вдруг замер на полуслове и смерил Рихтера подозрительным взглядом.

   -- Стойте-ка, -- сказал он, -- ежели вас в Межинград выбросило, как это вы досюдова без лошадок добрались?

   Во мне всё оборвалось, но Эгмонт отреагировал быстро и правильно.

   -- Вот же мрыс, -- с чувством сказал он. -- А я-то думаю, что у меня с амулетом -- сломался, что ли? Сперва выкинул посреди глухого леса, а потом и вовсе телепортировать отказался...

   Наверное, упоминание мрыса сыграло свою благотворную роль: Снорри расслабился и сочувственно сказал:

   -- То-то я гляжу, панна вся такая...

   Какая именно, он уточнять не стал. Растрёпанная, конечно, но нам это только на руку.

   -- А ты, уважаемый, не знаешь, в честь чего это всё затеяли?

   Снорри пожал плечами.

   -- Может, сбой какой, -- безразлично сказал он. -- Мрыс его знает...

   Тут разговор прервался -- мы вышли на новый перекрёсток, представляющий собой одну большую лужу с четырьмя ответвлениями. Перейти её посуху можно было, разве что прибегнув к магии, но это не годилось. Я хотела было оглянуться, не валяется ли где какой доски, однако Сигурд решил проблему проще и изящнее. Подхватив меня на руки, он несколькими шагами пересёк лужу вброд. Едва очутившись на чистом сухом месте, я одёрнула одежду, пренебрежительно фыркнула в сторону Сигурда и гордо отвернулась. Волкодлак обиженно посопел. Я очень надеялась, что не всерьёз.

   Гном молча покачал головой. Он наверняка уже просчитал, сколько денег должны были отвалить моим спутникам за обеспечение эскорта такой вздорной девицы, включая надбавку за вредность -- в смысле, вредность характера.

   Лужа была чем-то вроде водной границы -- если раньше я всерьёз заботилась о сохранении чистоты своих ботинок, то теперь можно было немного расслабиться. Прямо от перекрёстка начиналась мостовая, по обеим сторонам которой возвышались каменные дома. На некоторых даже имелись витые балкончики. Мы пошли быстрее. Я не переставала прислушиваться к разговору.

   -- Что это у вас там строится? -- спрашивал Сигурд, не забывая бдительно зыркать по сторонам. -- Стену, никак, решили возвести?

   Гном довольно хмыкнул.

   -- Руину строим! -- гордо поведал он. -- Вон там, подальше, к центру, стало быть, ближе, дядя мой трудится с семьёй. У них работёнка попроще, они развалины городища строят. Видел я на плане, городища-то того -- одна фитюлька! Стена, палаты да капище...

   Оборотень нахмурился.

   -- Зачем это?

   -- Ну, как зачем... Для историчности. Да вы гляньте, видите -- статуй между домами?

   Мы глянули. В просвет между домами действительно что-то виднелось.

   -- Подойдём? -- предложил общительный гном.

   -- Подойдём, -- после недолгого размышления согласился Рихтер.

   Мы подошли. Посреди маленькой площади -- она и виднелась между домами -- стояла высокая статуя белого мрамора. Она изображала воителя в старинной кольчуге; с плеч у него свисал плащ, уложенный красивыми тяжёлыми складками, а на голове имелся лёгкий шлем с бармицей. Бармица, бесспорно, добавляла образу героизма, однако же закрывала, как и полагается, почти пол-лица. Над ней торчал внушительный нос, он же -- по совместительству -- был самой запоминающейся деталью памятника. На шлеме восседал солидный сизый голубь. Сразу было видно, что место это насиженное. Правой рукой в латной рукавице беломраморный витязь указывал прямиком в сторону Межинграда -- не то призывал пойти и захватить, не то предлагал равняться, догнать и перегнать.

   -- Kto to jest? -- потребовала объяснений даркуцкая княжна.

   -- Это, досточтимая панна, -- гном, как всякий гид, понял и без перевода, -- великий князь лыкоморский, каковой имел честь родиться не где-нибудь, а в Подкузьминках, о чём неопровержимо свидетельствует древняя рукопись, найденная в подвале старой церкви.

   Мы одновременно уставились на князя. Никакого выходца из Подкузьминок я в лыкоморской истории не припоминала, и Эгмонт с Сигурдом -- тоже. Гном, взглянув на наши вытянувшиеся лица, повторил:

   -- Рукопись, знаете ли, свидетельствует.

   -- Хм, -- кашлянул вежливый Эгмонт.

   -- Как? -- изумился гном. -- Ладно княжна, но вы-то, вы, господин маг, неужто вы не слышали про рукопись... про свиток...

   -- Что-то было, -- дипломатично высказался господин маг. -- Но подробностей не припомню.

   Гном воспрял духом, почуяв в нас благодарных слушателей. Последующие десять минут мы внимали весьма душераздирающей истории.

   Душераздирающим в ней было практически всё. И давно обвалившийся, заросший лебедой и бурьяном подземный ход, четыре года назад чудесным образом обнаруженный местными мальчишками. И подземелье, в коем искали сокровище, а обрели нечто куда более, более ценное. И сам свиток, такой замечательный, с виньетками и миниатюрами -- особенно хороша та, где Ольгердовна, прекрасная жена князя, взывает к трём стихиям с резного балкончика в княжьем терему.

   Как легко догадаться, свиток повествовал о нелёгкой судьбе подкузьминского князя, а точнее -- о его великом походе на юг, в Межинград и далее, с целью "зачерпнуть шеломом водички". Надо думать, в этих краях случилась неурочная засуха, а князюшка мучался в очередной раз похмельем. Как бы то ни было, поход оказался удачным, во многом -- благодаря действиям княгини Ольгердовны, знаменитой магички, запросто обращавшейся с тремя из четырёх стихий. Заканчивалась вся история триумфальным возвращением князя в родные Подкузьминки -- с флагами, трубами и трофейным волынщиком, захваченным в плен возле искомой воды.

   Подкузьминские краеведы возликовали, но радость их была недолгой. В самом скором времени старая церковь сгорела дотла -- вместе с редкой фреской на южной стене, новеньким алтарём, на который сбрасывались всем миром, и -- самое страшное! -- оригиналом исторического свитка. Четыре копии хранились у самых зажиточных горожан, ещё одну как раз накануне отнесли в ратушу.

   Столичные коллеги, вызванные в Подкузьминки на радостях, явились как раз вовремя, чтобы увидеть тёпленькое ещё пепелище, -- и немедленно попытались усомниться в подлинности сгоревшей реликвии.

   Однако же "попытаться" ещё не значит "усомниться". Главным аргументом в пользу супротивников было то, что и князь, и княгиня отчего-то именовались автором сугубо по отчествам, а имена их так и остались неизвестными. Но, во-первых, любой малец знает, что обращение по отчеству -- это весьма уважительно, во-вторых же, человек мог и просто запамятовать, после лыковки и не такое бывает. Известное дело!

   Тот же факт, что кроме Подкузьминской Рукописи, как её стали называть в научных кругах, таинственный князь нигде более не упоминался, говорил исключительно в пользу подкузьминской историографии. Только подумать, какое сокровище обратилось в пепел от случайной искры!..

   -- Это всё хорошо, -- сказал Сигурд, выслушав лекцию до конца. -- И статуй хороший, совсем как в Межинграде. Только там конь есть, а ваш какой-то безлошадный. Непорядок!

   -- В Межинграде и змеюка есть, -- скривился гном. -- И потом, они-то свой на казённые денюжки строили, а для-ради нашего весь город скидывался!

   -- Вон оно что, приятель, -- глубокомысленно изрёк волкодлак.

   Видно было, что гному есть что ещё нам поведать, но впереди показалась корчма, выглядевшая и впрямь довольно прилично. Снорри уверенно направился к ней, на ходу расхваливая стряпню "тёти Цили".

   -- И рагу там взять не забудьте, -- напутствовал он. -- Сейчас как раз грибочки пошли, самое оно.

 

3.

   Разумеется, корчма была гномская -- да и каким ещё может быть заведение, приличное по меркам гнома? Мы зашли в чисто выметенную залу, где было темновато и прохладно -- после уличной жары самое то. Из-за неплотно прикрытой кухонной двери тянулся изумительно вкусный аромат тушёных овощей. Я сглотнула. Слава всем богам, мой желудок вёл себя, как подобает желудку знатной девицы -- то есть, орал, но вполголоса.

   -- Снорри, мальчик мой! -- из-за стойки, широко раскинув руки, будто желая обнять нас всех оптом, показался невысокий гном с крепким округлым животиком и длинной тёмной бородой. -- Как давно ты не был у нас! Нехорошо это, забывать родных дядю с тётей!

   Насколько я знала жизнь и гномов, последний раз Снорри виделся с дядей максимум прошлым вечером -- а куда вероятнее, сегодня утром. Гномы обнялись, и корчмарь окинул нас цепким взглядом.

   -- А это, никак, твои друзья? Друзья моего племянника -- мои друзья!

   "Особенно если платят серебром", -- мысленно закончила я.

   -- Дядя, -- серьёзно сказал Снорри, указывая на меня многозначительным взглядом. Я подобралась и выдала самое княжеское выражение лица, на какое только была способна. -- Эта высокородная панна -- княжна с Даркуцких гор, а те, что рядом, -- её спутники. Ты уж их того... по высшему...

   -- Таки разве ж я не понимаю? Проходите, гости дорогие, сейчас мы мигом накормим!.. Вы не знаете, как готовит моя Циля -- да чтоб я так жил, как она готовит! Циля! Циля, ты ж только погляди, кого к нам привёл наш дорогой мальчик!

   Мы устроились за ближним столом. Гномка-хозяйка самолично обмахнула его чистейшей белоснежной утиркой, а корчмарь подал закуски -- тонко нарезанное розовое сало, зелень и хлеб. Резать этот хлеб рука не поднималась, и правильно -- резать гномский каравай означает смертельно оскорбить хозяина.

   Мне подали вилочку с костяной рукоятью, и я, мысленно костеря такую неудобную легенду, со скучающим видом подцепила полупрозрачный ломтик. Сигурд и Эгмонт, от которых не требовалось знания великосветского этикета, действовали куда предметнее. Утешало меня только звяканье кастрюлек, доносившееся с кухни -- да ещё всё густеющий аромат рагу с восточными специями.

   Снорри отправился обратно на руину, а гном-корчмарь устроился за стойкой и любопытно уставился на даркуцкую княжну. Княжна приложила все усилия, чтобы не поперхнуться бутербродом.

   -- Какое счастье, что нам встретился ваш племянник, -- сказал наблюдательный Эгмонт, быстро сообразивший, что такими темпами рискует остаться без княжны. -- Это первая удача на нашем пути.

   Гном вежливо удивился, Эгмонт отрезал себе ещё сала (им с Сигурдом, как существам более приземлённым, принесли целый шмат плюс ножик в комплекте). Далее пошло по накатанной: не зря мы так долго обсуждали легенду.

   По легенде, заранее составленной на прошлом привале, выходило, что я -- беглая доченька одного из влиятельных даркуцких князей. Весенней ночкой темною я покинула папенькин замок и сбежала к жениху, задиристому, но абсолютно безродному. Родитель, едва придя в себя, распорядился нанять мага, роль которого выполнял, понятно, Эгмонт. Ему предписывалось найти беглянку и вернуть её в любящие отцовские объятия. На вопрос, с каких это пор Даркуцкий кряж переместился с юго-запада на северо-восток, отвечать надлежало так: кряж стоит, где стоял, но князь-папа рассудил, что второй раз резвую доченьку может и не отловить, так что её самое время выдать замуж, и чем дальше, тем лучше. А что дальше от Даркуцких гор, чем Драконий Хребет? Так что везли меня в Крайград, где и собирались передать с рук на руки правильному жениху, всесторонне одобренному папашей.

   Разумеется, о моих бодрых девических похождениях новому жениху знать совсем необязательно. Потому доставить меня в Крайград нужно было точно к назначенному сроку, чтобы у будущего мужа не возникло никаких подозрений на этот счёт. По-хорошему, это следовало бы сделать телепортом, но -- вот беда! -- я категорически не переносила телепортации на большие расстояния. Из деревни в деревню -- ещё туда-сюда, но сразу от Даркуцких гор до Крайграда...

   -- Могла и помереть, и куда мне потом? Некроманта у нас в команде нет, -- хладнокровно сказал Эгмонт, в первый раз озвучивая легенду. Корчмарь, с любопытством слушавший "господина мага", сочувственно покивал, а после уставился на Сигурда с его двуручным мечом и искусно начарованным шрамом поперёк лба.

   -- А это оборотень, он охранник, -- Рихтер небрежно кивнул на волкодлака. -- Еле уговорил его светлость, чтобы наняли. Кто знает, вдруг первый жених с дружками ночью на нас нападёт -- а я что, Магистр Эллендар, чтобы от них отбиваться и за девицей следить, и всё одновременно? Да и вообще, кабы знал, какая это морока, нипочём бы не согласился!

   Корчмарь многозначительно указал на меня глазами.

   -- А она по-лыкоморски всё равно не понимает, -- безразлично сказал Эгмонт, одной фразой лишив меня возможности разговаривать за ужином. Я чуть не взвыла, но вовремя смекнула, что это означает разрушить всю легенду. Вместо этого я сверкнула очами и произнесла, стараясь выдержать даркуцкое произношение:

   -- Pane czarownik, tyle mСwi?!

   -- Гневаться изволит, -- безошибочно определил гном. -- Нравная паненка.

   -- Ещё какая! -- хмыкнул Эгмонт.

   -- Совсем поистощала, вон, одни рёбры торчат, -- причитала через пять минут корчмарка, собственноручно обслуживая даркуцкую княжну со свитой. Я ела и то и дело бросала на Эгмонта весьма недовольные взгляды, которые, по счастью, прекрасно вписывались в легенду.

   -- А лошадей тут нигде не купишь, -- вещал тем временем гном. Как и подобает владельцу постоялого двора, он был весьма разговорчив. -- Тутошние лошадки, они не то что княжон -- они и простых-то дворянок отродясь не видали. А прицепится к вам один, косой такой да рыжий -- вы его, господин маг, сразу же гоните. Иноходцы у него, видишь ли! Я вас умоляю, у меня вон парочка таких иноходцев в свинарнике хрюкает...

   Эгмонт терпеливо выслушал тираду об иноходцах и мимоходом спросил:

   -- Банка здесь, я так понимаю, тоже нет?

   Хозяин только рукой махнул:

   -- А я вас спрашиваю, уважаемый, что тут вообще есть? Разумеется, кроме моей корчмы и княжьего статуя -- да и тот, между нами, сбоку треснутый! А за лошадками и за банком вам придётся ехать в Листвяги. Хм... Есть одна мыслишка, но даже не знаю, предложить ли такое самой княжне...

   -- Княжне не надо, -- весомо сказал Сигурд. -- Княжна всё равно не поймёт. Предлагайте нам, почтенный, а мы подумаем.

   Гном чуть подался вперёд, опираясь локтями о стойку.

   -- Завтра из города выходит обоз, -- поведал он. -- Хороший обоз, богатый, а значит -- с приличной охраной. Куда он идёт -- торговая тайна, но вам-то какая разница? Главное, что к послезавтрему он уже будет в Листвягах. У меня там свояк конюшню держит. Если благородные господа не против, я им трёх лошадок запросто одолжу... по божеской, заметим, цене, ибо я таки всё понимаю. Ясное дело, княжне невместно на такой лошади разъезжать -- но в телеге того хуже выйдет, а уж пешком? Вот ведь невовремя телепорты позакрывали!..

   С последним утверждением я была полностью согласна. Телепортировать на территорию Конунгата и раньше было нельзя, но я легко согласилась бы и на Драконий Хребет. Тем более -- места хоженые, знакомые. Да и василисков там с прошлой осени поубавилось.

   -- Интересное предложение, -- подумав, согласился Эгмонт. -- Обоз, разумеется, идёт по Северному Тракту.

   -- Где же ему ещё идти, -- пробормотал Сигурд.

   -- Сколько это будет стоить? -- прямо спросил маг.

 

4.

   Наших совместных денежных запасов хватало как раз на дорогу до Листвяг -- причём основные капиталовложения были сделаны Эгмонтом. Мне было немного неудобно, но потом я сообразила, что именно ему принадлежала идея нарядить меня даркуцкой княжной. "Просто и нахально, -- сказал он тогда. -- Если удача нас не покинет..."

   Покинет она, как же.

   Кроме того, зарплата специалиста по боевой магии в несколько раз превышает стипендию студентки первого курса. В общем, терзалась я недолго -- пока не выяснилось, что сегодня в Подкузьминках ярмарочный день.

   Сейчас было около двух часов пополудни, и до вечера оставалась мрысова уйма свободного времени. Заснуть не получится; телепатическая связь предназначена для коротких отчётливых сообщений, но никак не вдумчивых разговоров; а если быть совсем честной, после двенадцати дней дороги мне страшно хотелось убедиться, что в мире есть ещё люди, помимо Сигурда и Эгмонта.

   Я настроилась на длительную полемику и даже припомнила несколько фразеологизмов на почти родном языке, но Рихтер был совершенно не расположен к дискуссиям.

   -- Думаешь, это будет логично? -- только и спросил он. На подгиньском маг говорил довольно бегло, но с сильным акцентом -- причём, что самое забавное, акцент был не западный, а лыкоморский.

   -- Да, -- напористо заявила я. -- Княжна желают развлекаться. Имеют право!

   Уже по дороге на ярмарку я придумала другой аргумент.

   -- Заодно узнаем, где здешний маг. Так, на всякий случай, чтобы не ждать неприятностей!

   Эгмонт ехидно покосился на меня.

   -- Скажи уж проще, на ярмарку хочется.

   -- Хочется! -- с достоинством подтвердила я. -- А тебе нет?

   Слово "ярмарка" обычно вызывает сплошь приятные воспоминания: карусели, лошади в колокольчиках, баранки с маком. Но у меня оно крепко ассоциировалось с везением, работой и риском -- именно в такой последовательности. Повезло, если ты сможешь показывать фокусы на ярмарке. Народ здесь весёлый, может и серебрушку кинуть, а однажды -- если мне только не приснилось -- подвыпивший купец бросил мне целый золотой. Риск же заключался в огромном количестве конкурентов, мало того, что взрослых, так вдобавок непозволительно зорких. Тот же золотой у меня махом отобрали. Тогда я ещё не умела впечатывать людей в стены.

   Так или иначе, но мне ещё ни разу не приходилось смотреть на ярмарку глазами покупателя. Сейчас я жадно смотрела на лоточников, фокусников, карусели -- и с каждой секундой понимала: что-то во мне уже ушло. Ярмарочная площадь была всего лишь ярмарочной площадью: пёстрой, яркой, шумной, ругающейся, хохочущей, торгующей с рук, лотков и прилавков, облапошивающей, призывающей в свидетели разом весь божественный пантеон -- уменьшенной копией любой из столичных площадей.

   Может быть, я просто выросла?

   -- Смотри-ка, -- Сигурд углядел что-то интересное и целенаправленно пробирался через толпу, отмахиваясь от предложений купить дорфенбургский пуховый платок. Мы следовали за ним, и я надеялась, что никто не знает, как именно должна вести себя княжна в площадной давке. -- Так я и думал, целый выводок!

   Его слова относились к самому большому прилавку, над которым развевался видавший виды городской флаг. Торговали здесь свитками, восковыми княжескими печатями, предусмотрительно накрытыми от солнца, и солидными серыми камушками, извлечёнными из-под земли в историческом центре города. Но в первую очередь тут продавали глиняные фигурки, ярко раскрашенные минеральными гномскими красками. Присмотревшись, я узнала знакомый нос, торчащий между шлемом и бармицей.

   За прилавком сидела девушка весьма скучающего вида, которая только и делала, что обмахивалась сложенным вдвое пергаментным листом.

   -- Почём князюшка? -- добродушно, но не очень политкорректно осведомился Сигурд.

   -- В зависимости от размера, -- охотно откликнулась продавщица. -- Есть большие, средние, небольшие и миниатюрные. Последние дороже.

   Сигурд, уже присмотревший маленькую копию беломраморного воителя, отдёрнул руку.

   -- Есть конные, пешие, при оружии и в обычной одежде, -- руки продавщицы так и летали от одной фигурки к другой. Очевидно, все местные жители уже приобрели себе весь набор "Жизнеописание многославного князя подкузьминского", и теперь вся надежда была только на приезжих. -- Отдельно продаётся княжеский терем. Глина очень хорошая, из Конунгата везли...

   Я сильно сомневалась, что кто-нибудь стал бы возиться с перевозкой глины -- стоит только копнуть, и лепи что хочешь! -- но Эгмонт всё-таки купил одного конного князюшку небольшого размера. В Листвягах ожидался гномий банк, а нам не следовало выходить из образа. Княжна я или кто?

   Тем более что вылепили князя весьма тщательно, даже носки у сапог были правильные, острые.

   -- А что он у вас без княгини-то? -- полюбопытствовал напоследок волкодлак.

   Девушка молча пожала плечами.

   Уложив купленного князя в сумку, я потребовала купить княжне пирожок, а на худой конец -- петушка на палочке. Слева как раз послышались выкрики лоточника; мы отправились на звук и в итоге долго блуждали по забитой народом площади. Выкрики неизменно доносились слева, и под конец я заподозрила лоточника в родстве с лешаками.

   -- Подлинная княжна, -- прокомментировал Эгмонт, глядя, как я аккуратно облизываю с трудом добытого петушка.

   Я встревожилась.

   -- Может, мне его убрать? Зачем тогда покупал?

   -- Да ладно... -- маг усмехнулся. -- Княжна тоже человек. Идёмте лучше книги посмотрим, может быть, что интересное отыщется.

   Каждому адепту известно, сколько редчайших книг было найдено случайным образом -- и на таких вот ярмарках в том числе. Но нам не повезло: Эгмонт за минуту просмотрел весь магический ассортимент и не нашёл ничего, достойного более пристального внимания. Зато рядом, буквально на соседнем прилавке, стояли две широкие коробки, набитые пёстрыми книжками самого весёлого содержания. Я нагнулась над ними и быстро заметила знакомое название -- оно упоминалось в одном из журналов Полин, посвящённом, в виде исключения, не женским хитростям, а литературе.

   -- Сигурд, ты в курсе, что про вашего конунга книгу написали?

   Оборотень помотал головой.

   -- Это что, она и есть? -- заинтересованно спросил он.

   -- Ну, насколько я понимаю... Хочешь на иллюстрации посмотреть?

   -- Разумеется! Должен же я знать, как выглядит мой конунг!

   -- Не думаю, что художника пустили в Арру, рисовать с натуры, -- нейтрально заметил Эгмонт.

   -- Всё равно, -- отрезал волкодлак. -- Не могли же они рисовать нашего конунга с потолка!

   Но тут спор угас сам собой -- я наконец вытащила книжку из плотного ряда. Мы с Сигурдом уставились на обложку, как парочка упырей -- на рыцаря в посеребренных доспехах, и на лице оборотня, только усугубляя сходство, медленно проявилось то самое упыриное выражение.

   И видят боги, было от чего.

   На переднем плане картинки была изображена высокая девица, одетая в кольчужное бикини, длинные шнурованные сапоги на шпильках и шлем с крылышками. Сей костюм демонстрировал зрителю все подробности фигуры -- длиннющие ноги, бюст изрядного размера и умопомрачительную талию. Личико у девицы было смазливое и наглое, накрашенное по всем правилам высокого искусства; тени были подобраны под цвет глаз -- тоже бледно-голубые. Шею обхватывала кольчужная же узенькая лента, на которой покачивался маленький прозрачный камушек -- надо думать, тот самый Лиа Фаль. Ко всему прочему, девица была блондинкой. Светло-золотистые волосы, пышной волной выбивающиеся из-под шлема, доставали ей едва ли не до коленок.

   "С такими волосами никакого плаща не надо", -- малость ошарашенно подумала я.

   Над повёрнутой вверх ладонью трепыхался голубенький пульсар.

   Чуть сзади за девицей маячил какой-то тип. Внешне он больше всего напоминал помесь Сигурда со шкафом: сложение первого, сообразительность второго. Из-под низкого лба (сразу было видно, что оборотни тоже происходят от обезьяны) в упор смотрели маленькие, но крайне нехорошие глазки. На плечах у типа болталась волчья шкура; штаны у него были сшиты из того же материала, причём шерстью наружу, чтобы не перепутали. На поясе же в кожаных ножнах висели два крохотных, не иначе как столовых, кинжальчика.

   Завершал картинку дракон. Был он мелковат, похоже, долго болел в детстве: впечатление усиливал непонятный оранжевый цвет чешуи, какового не положено иметь нормальному здоровому дракону. Глаза у него были большие и печальные: ещё бы, ведь он лежал на земле, а в спину ему утыкивался острый каблук девицыного сапога. Девица опиралась на беднягу-ящера всем весом, но тот, ещё раз подтвердив мысль о перенесённой неизлечимой болезни, лежал смирно, и не думая плюнуть в обидчицу пламенем.

   -- Это... кто? -- хрипло вопросил волкодлак, тыкая в рисованную девицу пальцем.

   -- О, мой господин, -- торговец выпрыгнул из ниоткуда, точно чёртик из табакерки, -- вы сделали замечательный выбор! Се есть легендарная владычица оборотней, прекрасная и коварная чародейка, погубившая злых некромантов, ужасных драконов и жутких завоевателей с Запада! Она...

   -- Это что, Аррани Валери? -- перебила я, видя, что упыриное выражение на лице Сигурда опасно приближается к апогею.

   Торговец кивнул, открыл рот, собираясь что-то вставить, -- но тут вмешался уже Эгмонт:

   -- А это, как я понимаю, Рэнтар Два Меча?

   -- Вы прекрасно осведомлены, господин маг!

   -- Дайте мне это, -- нехорошим голосом попросил Сигурд. Я отдала, и он принялся молча листать -- возможно, отыскивал прочие картинки.

   Я тем временем стала рассматривать остальные книжки, скользя пальцем по гладким корешкам. Моё внимание привлекла целая серия книг, оформленных в одном стиле. Это были: "Правый глаз василиска", "Левый глаз василиска", "Ещё один глаз василиска", "Промежуточный глаз василиска", "Запасной глаз василиска" и "Подбитый глаз василиска". Окончательно добил меня "Глаз на хвосте василиска". Впечатляет, особенно если учесть, что хвостом василиски обычно лупят, куда не попадя.

   -- О госпожа, -- торговец вцепился в меня не хуже помянутой твари, -- у меня есть целых две новых книги из этой серии! Вы их больше ни у кого не найдёте! Мгновение, одно мгновение... -- он скрылся под прилавком, а вынырнув, продемонстрировал мне две обещанные книжки. Они были совершенно одинаковыми, но с одной на меня очень знакомо и нехорошо смотрел "Брутальный глаз василиска", а с другой хитро подмигивал накрашенный по всем правилам "Кавайный глаз василиска". Даже для меня это оказалось слишком сильным впечатлением. Я молчала, не зная, что сказать, и торговец, неверно меня поняв, поспешил заполнить смысловую паузу:

   -- Наверное, госпожа не совсем чётко представляет, что означает слово "кавайный"? Мало кто в Лыкоморье знает о существовании варваров с далёких восточных островов, но нам повезло, у нас такой начитанный автор! "Кавайный" следует понимать как "милый", "симпатичный" или, возможно, "пушистый". -- Я снова покосилась на "Глаз": он был действительно пушист из-за невероятного обилия длинных, аккуратно прокрашенных ресниц.

   Как бы то ни было, глазная серия помогла Сигурду оторваться от созерцания своего конунга в совершенно непотребном виде. Воспользовавшись этим, Эгмонт быстро оттащил нас от прилавка. Я, правда, сильно не сопротивлялась: полученный культурный шок был слишком велик.

   Про Сигурда и говорить нечего: у оборотня был такой вид, будто его стукнули по голове всей коробкой с книгами.

   -- Идёмте-ка в корчму, -- устало сказал Эгмонт. -- Хватит с нас розничной торговли.

 

1.

   Летнее погожее утро уже успело выкрасить нежным светом три башни из четырёх и понемногу подбиралось к последней, когда во внутренний двор Академии Магических Искусств вышли адепты аунд Лиррен. Настроение у обоих было замечательное, и на то имелось множество разнообразных причин.

   Во-первых, с посевными работами было покончено. На клумбах, которые уже обнесли крепостной стеной высотой в полтора кирпича, зеленели первые всходы. Для того, чтобы тюльпаны проклюнулись так быстро, потребовалось вмешательство магистра Лайквалассэ, основной специальностью которой оказалось разведение разнообразных магических трав. Близнецы пустили целых четыре слуха о том, какой узор образуется на клумбе, когда тюльпаны расцветут, и теперь сами не помнили, что там будет на самом деле.

   Во-вторых, за воротами Академии (эту последнюю границу магистр Буковец защищал, что называется, грудью) шумел и волновался, как море, самый настоящий восточный базар. Подобно всем молодым эльфам, Эллинг и Яллинг страшно любили всё шумное, нахальное и блестящее, а все эти слова как будто созданы для того, чтобы характеризовать царящий за воротами хаос.

   Базар этот следует описать подробнее. Он возник стихийно, сам по себе, как возникают все восточные базары. Корни его прятались в тени небольшого походного шатра на тридцать четыре комнаты, где проводил дни в мечтаниях, томлениях и уроках лыкоморского языка влюблённый принц Саид. Поначалу его окружали только полосатые шатры придворных, да стоял особняком синий в золотых звёздах шатёр южного мага. Потом им пришлось подвинуться: слуги поспешно вкапывали золочёные столбы и растягивали багряный шёлк для шатра возлюбленной пери, буде она возжелает почтить своим присутствием счастливейшего из смертных, властителя земли Каф. А уже оттуда, почтительно обходя государев шатёр, разбежались во все стороны навесы, шатёрчики и обычные деревянные лотки, прикрытые тенью от широких зонтов с живописно разлохмаченными краями.

   Здесь торговали едой, фруктами, кроликами, голубями, баранами и лошадьми. Здесь продавали ткани, специи, благовония, женские пояса, украшенные цепочками и монетками, полосы западного кружева и восточного шёлка. Здесь покупали украшения, золотые и серебряные слитки, сено, дрова, арбы, телеги, а также ковры, карты, глиняные фигурки Саида и прекрасной Полин (последние -- исключительно из-под полы и предварительно оглядевшись). Здесь зазывали, кричали, хватали за одежду и торговались за каждый медный грош; здесь дрались собаки и пели чангиры; то там, то тут люди разной степени подпития видели вращающегося дервиша, но этот факт ещё не был как следует подтверждён.

   Сбоку, у самой верёвки, ограждавшей поле для бугурта, стоял на привязи боевой верблюд. Его пытались продать уже вторую неделю, и это не лучшим образом отразилось на характере животного.

   Всё началось с того, что двор властителя земли Каф неожиданно осознал, что торжественный визит их господина несколько затягивается. Так отчего же не заработать монетку-другую? Все они были необычайно благородны, а благородные роды земли Каф, как гласят предания, происходят от береговых пиратов. В незапамятные времена на месте бесконечных пустынь и редких оазисов бурлил и шумел великий океан Тердис. Словом, умение считать деньги было у этих вельмож в крови.

   Скинувшись понемногу, они сумели воспользоваться помощью западного мага, специалиста по телепортам. Основная часть денег ушла на взятку, и для придворных принца Саида была нарушена телепортационная блокада, которую уже вторую неделю держала половина столичных магов. Ну а открыть единожды созданный телепорт -- не такое уж и сложное дело.

   В столицу Лыкоморского государства широкой рекой хлынуло восточное золото. Только совместные усилия нескольких ведущих гномьих банков помогли удержать ситуацию под контролем. Ну и получить прибыль, как же без этого?

   Помимо гномов, отличился и младший сын дома де Максвилль, достойный Валентин. Неизвестно, как у него было с некромантией, каковую он, по слухам, учил со всем тщанием, -- придворные принца не успели узнать его с этой стороны, чему были несказанно рады, -- однако через два дня после определения рыночного права и установления подобающих пошлин совершенно неожиданно выяснилось, кто держит на руках контрольный пакет акций. Парочку ценных бумаг приобрели и близнецы аунд Лиррен, традиционно предпочитавшие чёрный нал.

   Несмотря на то, что время было раннее, базар давно уже проснулся и вовсю торговал. Братья прошлись по рядам, придирчиво понюхали порох трёх разных сортов и купили себе по лепёшке с мясом, запечённой на внутренней стороне большой цилиндрической печи. Эллинг подмигнул гурии, любопытно высунувшейся из-за розовой занавески; Яллинг перехватил руку маленького воришки, нацелившегося на его кошелёк, и показал ему парочку действенных приёмов. И гурия, и юный специалист смотрели вслед братьям с немым восхищением во взгляде.

   Сквозь утреннюю дымку виднелись высокие минареты, поднимавшиеся в небо с двух сторон от круглого синего купола. За считанные часы восточный маг возвёл прекрасный храм с арками, нишами, витражными окнами и местом для омовения. Пять раз в день оттуда долетал голос Призывающего к Небесам, а в остальное время каждый час туда водили экскурсии -- пятнадцать серебряных монет, полчаса знакомства с Востоком. Братья аунд Лиррен сходили в числе первых и смогли полюбоваться на Ликки де Моран, сверкавшую глазами из-под низко завязанного платка. Эта часть экскурсии запомнилась им лучше всего.

   Близнецы прошли базар насквозь и очутились возле пограничной верёвки. Направо заканчивались -- или начинались, как посмотреть! -- торговые ряды, налево лежало поле для бугурта. Эту идею подал Марцелл Руфин Назон, в отсутствие Рихтера вдруг припомнивший, что происходит из древнего патрицианского рода. Директор Буковец уже почти ничему не удивлялся, а Марцелл развил нешуточную деятельность. Был арендован подходящий пустырь, из реквизита театральной студии позаимствовали набор оружия, доспехов и трон, который долго обвязывали белыми и розовыми лентами. Предполагалось, что в конце недели на него воссядет избранная всеми королева Любви и Красоты. Марцелл Руфин был не только храбрый, но и умный, с принцем Саидом ссориться не собирался, так что в личности королевы сомневаться не приходилось.

   По понедельникам, средам и пятницам на ристалище проводились бои. Рыцари в подвязанных над коленями шоссах, витязи в обмотках, лацианцы в белых туниках и свирепые южные дикари в юбочках из перьев -- все они сходились в бою стенка на стенку, и между рядами сражающихся с возбуждёнными воплями носился длинноволосый пират в красной бандане, увешанный цепочками и висюльками. От него изрядно пахло лыковкой -- это чуяли даже зрители в задних рядах. Словом, было весело.

   Далее располагались разноцветные палатки, где тоже шла торговля, но уже другого плана. Здесь продавали украшения (очень исторические, вот точно такой браслетик носила сама королева Мари-Аннет!), луки композитные и не очень, стрелы пучками и поштучно. Неподалёку можно было пострелять из лука -- за одну серебрушку пятнадцать выстрелов, при покупке лука первые десять выстрелов бесплатно. Мишенями служили три мешка, подвешенные на верёвках, -- их презентовали как "злобного трёхголового мгымбра", по этому поводу Крендель развернул нешуточную агитационную кампанию. В пятнадцати шагах от лучников стояли конкуренты -- арбалетчики с отполированными до зеркального блеска прикладами. Далее продавались тканые пояса, детали доспехов, шлемы, мечи и щиты, краски для гербов и много всего прочего. Отдельно следует упомянуть легионы оловянных рыцарей, в точности изображавшие воителей, что каждый день сходились на поле. Особым спросом пользовался маленький оловянный Марцелл Руфин Назон. На одном лотке существовала целая коллекция Марцеллов: злобный Марцелл в рогатом шлеме, грызущий поганку; Марцелл в лаптях и косоворотке, с секирой в одной руке и бутылкой лыковки -- в другой; Марцелл в широких шароварах, с голым торсом, с кривой саблей и боевым верблюдом наперевес; невозмутимый Марцелл в чалме верхом на крашенном в белый цвет слоне; и, наконец, Марцелл в эксклюзивном доспехе, который он и носил в действительности, -- в кольчужных портках и развевающемся алом плаще. Под мышкой у последнего Марцелла был зажат двуручный меч.

   Коллекция шла на ура. Мастеровые гномы едва успевали отливать и раскрашивать новых Марцеллов.

   Приблизившись, близнецы увидели, что между рядами слоняется бледный, невыспавшийся и весьма недовольный жизнью Генри Ривендейл. Вампир был самым страшным кошмаром устроителей бугурта. Он критиковал всё, от стихотворных текстов до оперения стрел, от правил блазонирования до длины лэнса. Хуже всего в ситуации было то, что в оружии и турнирах наследный герцог действительно разбирался лучше многих, и ответить на его выпады частенько было нечего. Только дважды с ним осмелились вступить в спор; в первый раз Генри выиграл, в пух и прах разгромив соперника, а во второй ухитрился прийти к консенсусу, невероятно обрадовался и даже пригласил противника в родовой замок. Эллинг и Яллинг попытались раскрутить его на подробности, но Генри был краток. "Приятно видеть, что кто-то разбирается в шпагах", -- лаконично заметил он и более к этой теме не возвращался.

   Сегодня ему не поглянулись кольчуги. Издалека близнецы видели, как он что-то насмешливо говорит продавцу, и тот понемногу начинает злиться. Эллинг подтолкнул Яллинга локтем в бок: Ривендейл в небрежной позе остался стоять перед палаткой, а торговец исчез внутри. Вернувшись, он триумфально потряс соломенным чучелом, на которое стал немедленно натягивать предмет спора.

   Генри позаимствовал на соседнем прилавке длинный лук и со скучающим видом ждал, пока чучело, одетое в кольчугу, не установят на сообразном расстоянии от него. Близнецы тем временем карабкались на пригорок, чтобы увидеть действо во всех подробностях. К сожалению, ветер относил слова в сторону, зато было прекрасно видно, как Генри натянул тетиву до груди, и стрела пробила чучело насквозь. Вместе с кольчугой.

   -- Хорошо ещё, Яльги нет, -- резонно заметил Эллинг.

   -- Хорошо, что Рихтера нет, -- поправил его Яллинг.

   Оба были по-своему правы. Студентка Ясица, с её расспросами и неуёмным любопытством, была бы язвой пострашнее Ривендейла -- ну а магистр боевой магии вряд ли стал бы терпеть кольчужные портки.

 

2.

   Чучело отволокли обратно в палатку -- что характерно, не снимая кольчуги и не вытаскивая стрелы. Зоркий Яллинг уже углядел, что в напарниках незадачливого торговца ходит самый настоящий гном. Не приходилось сомневаться, что уже на этой неделе какой-нибудь постоялый двор сменит название на "Славный стрелок" или "Стрелы Рив-э-Дейла", а сумма, полученная за право так называться и за вещественное доказательство одновременно, с лихвой покроет стоимость той несчастной кольчужки. Вот как нужно делать деньги!

   У братьев аунд Лиррен были обширные планы. Они не уставали мысленно благодарить прадеда нынешнего лыкоморского государя, позволившего всем гражданам своей страны равноправно заключать и разрывать сделки. Конечно, это давало повод некоторым не самым умным людям утверждать, что их раса якобы притесняется, и гномы уже захватили всю промышленность, а эльфы овладели инфраструктурами. Разумеется, это было не так. Во-первых, интересы эльфов не ограничивались инфраструктурами, а во-вторых, людей в экономике имелось очень много. Просто они были не такими заметными, и для Податного Приказа -- в том числе.

   А для реализации нынешних планов братьям аунд Лиррен был позарез необходим Генри Ривендейл.

   Близнецы спустились с пригорка, точно подгадав тот момент, когда герцог окажется неподалёку. Благородный вампир шёл в сторону Академии; был он мрачен, но доволен, причём первое объяснялось низким качеством товара, а второе -- собственной проницательностью. Эллинг зашёл слева, а Яллинг справа, и некоторое время они шли в почтительном молчании.

   Генри выдержал не дольше минуты.

   -- Ну? -- заинтересованно спросил он.

   -- А мы видели, как ты из лука стрелял! -- похвастался Эллинг. -- Здорово, правда, Ялле?

   -- Здорово, -- подтвердил Яллинг. В его глазах светился почтительный восторг, и Генри мигом заподозрил неладное. -- Вжик! вжик! стрелы аж свищут! -- увлёкшись, эльф даже показал, как именно они свистели. "Не переигрывай", -- одними бровями просигнализировал ему старший брат.

   Слышать такое от эльфа было весьма приятно, но герцог Ривендейл недаром проучился с близнецами без малого год. У Эллинга и Яллинга всегда наготове имелся подходящий розыгрыш, и следовало быть начеку. Генри более чем хватило поединка с Яльгой, не говоря уж о ехидной песенке в ромском стиле.

   -- А кольчугу-то -- р-раз, и готово! -- продолжал Яллинг, восторженно закатывая глаза. По нему было видно, что в таком вот духе эльф способен вещать, пока не надоест -- кому именно надоест, гадать не приходилось, ибо скудное терпение Ривендейла уже подходило к концу.

   Тут герцог вспомнил ещё кое-что и преисполнился самых чёрных подозрений.

   -- История с Ульгремом -- ваших рук дело?

   Близнецы переглянулись с довольным видом. Яллинг на полуслове оборвал длиннейший пассаж, всё больше начинавший напоминать панегирик.

   -- Это с чёрным костюмчиком, элегантным таким? -- Эллинг задумался, будто припоминая, о чём речь. -- У которого ещё рукава так оригинально пришиты?

   -- Это с лакированными туфлями в тон, которые нужно носить редко и бережно, по особо торжественным случаям? -- Яллинг хихикнул, и братья хором закончили:

   -- Не-а! Мы про это вообще ничего не знаем!

   "Не знаете вы, как же!" -- мрачно подумал наследный герцог. История незадачливого Хельги вмиг облетела пол-Межинграда, и в ней издалека чувствовался стиль, присущий двум неким отпрыскам древнего эльфийского рода.

   Дело обстояло следующим образом.

   Несколько дней назад Ликки де Моран, признанная первая красавица курса, решила познакомить наконец Хельги со своими родителями. Вампир с готовностью ухватился за это предложение, потому что Ликки была ветрена и обидчива в той же мере, что и красива. По важности этот визит можно было смело приравнивать к царской аудиенции; Хельги полагал, что характером его девушка удалась в мать, так что ему надлежало выглядеть солидно, торжественно и респектабельно.

   Хельги очень любил выглядеть солидно, торжественно и респектабельно, однако сейчас с этим были некоторые сложности. Судьбоносный визит однозначно требовал строгого чёрного костюма и туфель в тон -- то есть, именно того, чего у вампира отродясь не водилось. Идти на встречу с будущими родственниками -- пока только потенциальными, но кто его знает!.. -- в чужом костюме было немыслимо. Ликки, с её удивительным чутьём на враньё, никогда бы ему этого не простила.

   По ужасному стечению обстоятельств, Хельги как раз находился на финансовой мели. На прошлой неделе подряд произошло несколько торжественных событий: день рождения Хельги, на который он не пожалел ни денег, ни сил, день рождения Ликки, который тоже пришлось отметить, как подобает, полгода со дня их знакомства, пять месяцев с первого свидания. Завершил эту череду празднеств воскресный поход в эльфийскую кондитерскую, заново открывшуюся в Старом городе. Там подавали любимое лакомство Ликки -- трёхслойный торт с фруктами, безе и марципановой крошкой -- которое, увы, тоже стоило денег.

   Вампир пребывал в состоянии, очень близком к отчаянию, когда небеса, вняв его мольбам, послали ему советчика. Генри всерьёз подозревал, что советчиков было двое, но официальная версия этого не сохранила.

   -- Хельги! -- радостно сказали вампиру. -- Не горюй, друг, выход есть всегда!

   И коварные злодеи поведали доверчивому вампиру о существовании некоей лавочки, где их дальняя родственница, весьма достойная эльфийка, торгует приличными костюмами по скромным ценам. По описанию костюмы были так хороши, а цены -- так заманчивы, что вечером того же дня Хельги Ульгрем перешагнул порог этой лавки.

   Через полчаса он уже перемерял весь ассортимент и пришёл в восторг. Советчики ничуть не приврали: все костюмы были пошиты из хорошей ткани по отменным лекалам, а цены оказались даже ниже, чем рассчитывал знакомый со столичной жизнью вампир. Почти всё, что он примерял, сидело как влитое. Хельги никак не мог решить, какой именно костюм он возьмёт; у него даже мелькнула мысль купить два (всё едино дешевле, чем в остальных лавках!), но на невозмутимом лице эльфийки промелькнуло изумление, которое его отрезвило. Ну зачем ему два почти одинаковых костюма?

   -- А у вас есть такой же, но с перламутровыми пуговицами? -- для очистки совести спросил он.

   -- Нет, -- покачала головой хозяйка. -- Знаете, почему-то не пользуется спросом.

   Хельги пожал плечами.

   -- Странно. Я бы купил.

   Эльфийка внимательно смотрела, как он поправляет лацканы, и немного хмурилась, будто пытаясь что-то понять. Потом её лицо просветлело, и она спросила:

   -- Сударь, а вы часом не боевой маг?

   -- Точно, -- довольно откликнулся Хельги.

   -- То-то я смотрю и думаю... Ну, сударь, вам-то оно, может, и пригодится. Сразу видно, предусмотрительный молодой человек...

   Хельги покивал, но ничего не понял -- впрочем, в общении с эльфами это практически норма. Можно подумать, что только боевые маги ходят знакомиться с родителями своих будущих невест! Всем остальным, надо полагать, достаются круглые сироты?

   Определившись с костюмом, Хельги перешёл к стойке с туфлями. Здесь выбор тоже был невелик, но замечательные цены с лихвой искупали небольшой ассортимент. Вампиру пришлась по душе первая же пара: отличная кожа, удобная колодка, смешная цена. Практичный Хельги покачался с пятки на носок и с носка на пятку, попрыгал, походил и остался совершенно доволен. Денег с избытком хватило на строгий галстук (других всё равно не было) и на белоснежный платочек с изящной чёрной вышивкой. Платочек Хельги намеревался запихнуть в нагрудный карман, острым уголком вверх. Расщедрившись, хозяйка преподнесла ему подарок от заведения -- белую рубашку в фирменной упаковке. Её вампир и примерять не стал -- и так понятно, что подойдёт. Да и упаковали её красиво, жалко было разворачивать.

   На следующий день Хельги зачем-то решил примерить костюм ещё раз -- и с негодованием выяснил, что рукава пиджака пришиты на живую нитку, а рубашка и вовсе оказалась бракованной: она состояла из переда и воротничка. Пылая праведным гневом, Хельги, понёсся в лавку отстаивать права потребителя. Он мчался по Межинграду с огромным пергаментным свёртком, а из одежды на нём были только чёрные брюки с идеально проглаженными стрелками да лакированные туфли в тон.

   У порога лавки вампир выяснил, что подмётки протёрлись до дыр. Это усугубило его негодование: а что, если подмётка отвалилась бы послезавтра, во время визита? Что подумала бы о нём почтенная госпожа Ортанс де Моран? И что сказала бы Ликки?

   Примерно то, что сказала бы Ликки, он и выложил владелице лавки. Та даже не пыталась его перебить, но с каждой его разгневанной репликой её брови поднимались всё выше. Под конец они совсем спрятались под чёлкой. Малиновый от гнева, Хельги почти выдохся и уже не знал, как ещё выразить свою ярость, -- только тогда эльфийка поправила шпильки, сложила руки в замок и очень выразительно сказала:

   -- Видите ли, молодой человек... Никогда прежде мы не получали жалоб на качество продукции, потому что вы первый наш клиент, ведущий столь активный образ жизни. -- "Активный?!" -- задохнулся от возмущения Хельги, но эльфийка продолжала, остановив его мягким движением руки. -- Все прочие, сударь, лежат спокойно, а если вдруг и решают прогуляться, то ваши коллеги немедленно спешат положить этому конец. Вы поняли, что я имею в виду?

   Хельги понял, но не поверил. Тогда эльфийка за руку вывела его на улицу и показала белую ленточку, повязанную на вывеске. День был ветреный, ленточка так и развевалась, грозя сорваться и улететь.

   -- Белый цвет -- знак скорби, -- наставительно сказала хозяйка. -- У нас не принято писать на лавке "Ритуальные услуги" -- это очень дурная примета. Да раньше все и так догадывались...

   -- Понятно, -- процедил сквозь зубы вампир и поспешил ретироваться. Эльфийка, прикрывая ладонью глаза от солнца, смотрела ему вслед и только качала головой. "А соседи-то что подумают!" -- весело поняла она. Не каждый день в лавку врываются полуголые адепты Академии Магических Искусств...

   -- У вампиров это что -- народное? -- по слухам, спросила Шэнди Дэнн, одной из первых прослышавшая об этой истории. -- Сперва Ривендейл, теперь вот Ульгрем... сколько у нас там вампиров учится?

   -- Неважно, коллега, -- смиренно вздохнул директор. -- Только бы Рихтер вернулся -- не к летней сессии, так хотя бы к зимней. А эти пусть бегают...

   Но на этом история не закончилась. Хельги не был бы Хельги, если бы он не попытался повернуть всё к своей выгоде. Договорившись с портным и сапожником, через день он уже имел на руках костюм с пришитыми рукавами, обувь на новёхоньких подмётках и был полностью готов к общению с семьёй де Моран. Ликки же всё равно не узнает!

   Но Ликки знала всё -- история вмиг разнеслась по Межинграду. Хельги немедленно был учинён невероятный скандал; вампир уворачивался от кружек, тарелок, склянок с зельями и собственных подарков (последние он старался ловить, чтобы не сломались). Под конец девушка разразилась слезами и выставила Хельги за дверь, предварительно всучив ему оба заново оторванных рукава. Вампир обиделся, и отношения оказались на грани разрыва.

   Возле Ликки немедленно возник Яллинг (может быть, впрочем, что не Яллинг, а Эллинг). Он улыбался, сочувственно вздыхал, открывал дверь и подавал чашку -- и понемногу Ликки начинала выделять его из толпы, втихомолку прикидывая, как вписать новое свидание в исчерканный ежедневник. Хельги же тем временем извлёк из неиссякаемых недр алхимического факультета какую-то Элен, коротко стриженную, с крашенными в рыжий цвет волосами, которая смотрела на него, чуть приоткрыв рот, и не уставала восхищаться его хозяйственностью.

   Жизнь продолжалась.

 

3.

   -- Но нам от тебя не того надо, -- серьёзно сказал Эллинг. Генри посмотрел на него: эльф выглядел собранным, деловитым, и в глазах его светилось нечто новое, суровое и чуточку мстительное. -- Ты герцог, сын герцога; может, захочешь поучаствовать в торжестве справедливости?

   -- Какой именно справедливости? -- насторожился Ривендейл.

   -- А Валентин де Максвилль уже согласился... -- невинным голоском сообщил Яллинг, но вампир не поддался на эту элементарную уловку.

   -- Ещё скажи, что согласился Хельги Ульгрем!.. В чём именно проблема и что от меня нужно?

   Братья переглянулись ещё раз и одновременно указали на стоящее у дороги одинокое дерево. Это была могучая ива, ветви которой свисали почти до самой земли. Толстые корни выступали из почвы, и между ними у самого ствола стояла небольшая скамеечка. За серебристо-зелёными ветвями её почти не было видно.

   -- Присядем? -- озвучил общую мысль Яллинг. -- А то в ногах правды нет!

   Они сели, причём братья устроились с разных сторон от Ривендейла, и Генри понял, что чувствует военачальник, когда его армия попадает в кольцо.

   -- Помнишь, мы зимой сильно проигрались в карты? -- начал Эллинг, по-прежнему нехорошо блестя глазами. -- Пытались занимать у всех подряд, но не смогли покрыть даже трети долга?

   Генри, помедлив, кивнул. У него самого тогда с деньгами было негусто, и он едва ли смог особенно им помочь.

   -- Тогда мы обратились к одному человеку... дворянину... которого все трое прекрасно знаем. Он занимается финансовыми делами -- утверждает, что только для развлечения. Для развлечения, как же! -- Яллинг презрительно фыркнул. -- Да порядочные человеческие дворяне деньгами исключительно расплачиваются! Финансы -- что за дело для дворянина! Охота, карты, куртуазия, военная служба, сопровождение сюзерена вплоть до самой кабинки с ромбиком...

   -- Далее, -- суховато приказал Ривендейл, которому набросок идеального человеческого дворянина показался слишком уж ехидным.

   -- Далее, -- Яллинг чуть наклонился вперёд, -- мы получили деньги под оговорённый процент. Через месяц нам прислали вспомосуществование, да и стипендию начали выдавать... Словом, мы явились к этому мрысу -- и выяснили, что процент, оказывается, ухитрился вырасти вчетверо!

   Генри присвистнул. Он был не де Максвилль, но и ему схема показалась откровенно грабительской.

   -- Вот-вот! -- Эллинг малость успокоился и теперь снова был ехиден и многословен. -- Нет, денежку-то мы заплатили... всю заплатили, до последней монетки, пол-Академии нам занимало, два магистра -- в том числе! Но мы, Генри, не злопамятные, мы всё записываем, -- в подтверждение своих слов он вытащил из кармана длинную смятую полосу пергамента.

   -- Настало время и пробил час! -- патетически возгласил Яллинг. -- Будь уверен, этот прижимистый мрыс сто раз пожалеет, что посмел задеть своими грязными лапами наши...

   -- Кошельки? -- усмехаясь, предположил Генри.

   Повисла короткая пауза.

   -- Нет, -- с достоинством объяснил Эллинг. -- Профессиональные качества. Ты считаешь, это не повод?

   Генри немного подумал. Общий знакомый был редкостной свиньёй, несмотря на аристократическое происхождение. Сумма процентов, нежданно-негаданно выросшая вчетверо, поразила молодого герцога до глубины души. Он всё же был вампиром, и экономность была у него в крови. Кроме того, лестно поучаствовать в одном деле с такими мастерами по творческому созданию неприятностей, как близнецы аунд Лиррен.

   -- Я думаю, это повод! -- решительно сказал он, рубанув по скамейке ребром ладони. -- Каков ваш план и какова моя роль?

   Близнецы просияли. Кажется, они не до конца верили, что он согласится.

   -- План мы тебе сейчас расскажем, -- торопливо заговорил Яллинг. -- Он простой, но очень свирепый. А твоя роль только в том, чтобы делать морду ящичком, цедить слова в час по чайной ложке... ну, это ты и так... э-э...

   -- И так хорошо изобразишь, чай, всякого навидался, -- перехватил Эллинг, бросив на младшего брата неласковый взгляд. -- А вообще-то ты должен свести нас с ним на пиру и дать короткую рекламу нашему гениальному изобретению.

   -- И что же вы изобрели? -- Генри сам не ожидал, что заинтересуется всерьёз.

   Близнецы скромно потупили очи.

   -- Да так... пустяки... -- выдавил Яллинг. -- Всего лишь машинку...

   -- Для превращения мусора в золото, -- закончил его брат. -- Хочешь опробовать?

   Получасом позднее Генри закончил детальный осмотр гениального эльфийского изобретения. Близнецы не обманули, изобретение воистину было гениально. Самому Ривендейлу в голову не пришло бы такое решение, и он с изумлением понял, что аунд Лиррен способны быть очень опасными врагами.

   Внешне машинка напоминала тумбочку. Была она невысока и коренаста, имела два отделения: одно большое, для мусора, второе маленькое, для монет. За раз она могла выдать ровно одну золотую монету -- новенькую, блестящую, с чётко видимым профилем Державы Путятича. Перерыв между подходами к снаряду составлял ровно сутки. Как-никак, машинка была пробным экземпляром!..

   Впоследствии братья обещали повысить производительность агрегата.

   Генри собственноручно засыпал совочек мусора в большой ящик и с нежностью наблюдал, как машинка заурчала и начала содрогаться в корчах. Посодрогавшись с минуту, она выплюнула в подставленную ладонь новёхонький золотой. Естественно, -- не без злорадства подумал Генри -- монетка во всём походила на настоящую.

   Месть была воистину ужасна.

 

4.

   На следующий день после этого знаменательного разговора состоялась очередная вечеринка, проходившая под девизом "исключительно для своих". Сливки столичного общества -- аристократия, финансисты, богемный бомонд -- собрались в одном из загородных поместий, где было принято спасаться от невыносимой жары. Жара в этот год была не такая уж и невыносимая, но не ломать же ради этого освящённую веками традицию?

   Ревнителем традиций и гостеприимным хозяином поместья был тот самый общий знакомец, ещё не настигнутый коварной эльфийской местью. Звали его Мароу ди Бертолли, и был он выходцем из Южной Марки -- следовательно, все выпады близнецов насчёт подобающих и неподобающих занятий для дворянина теряли всяческий смысл.

   Южная Марка, иначе -- Эвксиера, крохотный клочок суши в Зелёном море, ещё на заре времён поняла, что именно является главным двигателем прогресса. Сложно было этого не понять, обитая на пересечении всех торговых путей, ибо уже в те времена Зелёное море называли Кораблиной Лужей, намекая на изобилие триер, галер, кнорров и прочего водного транспорта. Из природных богатств на острове имелись горы, козы, непроходимые заросли шиповника и несколько чрезвычайно удобных бухт. Главными из них были две: Мраморная и Тихая.

   Мраморная бухта была весьма гостеприимна: её глубина и размеры позволяли принимать огромное количество кораблей практически любой осадки. Там наличествовали порт и таможня, а на ближайшей скале возвышалась круглая Дозорная Башня. Вдалеке извивалась городская стена, и в ясные дни из бухты было видно, как сверкает солнце на куполе Дворца Дожей.

   Эвксиера, конечно же, была республикой.

   Тихая бухта была почти полной противоположностью Мраморной. Там ничего не возвышалось, не блистало и не шумело -- а если и шумело, то очень, очень недолго. На карты её обычно не наносили, однако если бы нанесли, стало бы видно, что она имеет форму деформированной буквы Z, перекладины которой отстоят друг от друга под почти что прямым углом. Собственно бухтой называли нижнюю перекладину, глубоко вдававшуюся в сушу. Там никогда не бывало штормов -- ветра с моря туда попросту не добирались -- и в синей, очень прозрачной воде кишмя кишела рыба.

   Над Тихой бухтой не нависали сторожевые башни -- её защищала сама природа. На юге остров опоясывал горный хребет, и узкий вход в бухту закрывали поросшие лесом скалы. Не зная, где он, отыскать его было почти невозможно: как-то мимо него ровно двадцать три раза проплыл флот аль-Буяна, посланный королём Альбертом, чтобы приструнить, наконец, эвксиерских пиратов. Разумеется, экспедиция кончилась ничем.

   Но пиратов, как скажет вам любой эвксиерец, на острове нет. По берегам бухты селились обыкновенные рыбаки -- а плох тот рыбак, который не умеет управиться с длинным раскладным ножом! Плох тот старожил, который не поможет заблудившемуся кораблику найти правильную дорогу, и плох, в конце концов, тот хозяин, который не найдёт, куда пристроить имущество с этого самого кораблика. Да и кораблик денег стоит.

   Огибать южную оконечность Эвксиеры рисковал далеко не каждый. А умные люди, каковых во все времена было немного, разделяли остров на две части: Мраморную и Тихую.

   Так вот, Мароу ди Бертолли появился на свет именно в Тихой.

   Дворянство Эвксиеры рождалось в боях -- но то были особенные бои. Бой за право иметь монополию на торговлю рабами; бой с конкурентами из Фредзигера, продававшими эмаль по вдвое более низкой цене; бой... но в истории Южной Марки подобных сражений было много. Кстати, никто уже почти и не помнил, кем был последний эвксиерский маркграф и какому сюзерену он целовал кольцо. Здесь не любили историю: она наводит патину. Эвксиерцы предпочитали блеск -- тяжёлый блеск золота, тонкий блеск серебра, гордое сияние начищенной бронзы. И быстрый, как змеиный укус, блеск раскладных ножей.

   Мароу ди Бертолли был истинным сыном своего острова. Он любил деньги, демократию и искусство в лице Златы Бржезовой, примы царского танцевального театра. Последнее плохо сочеталось с первым и постоянно требовало жертв. По меркам Эвксиеры, ди Бертолли был довольно знатен, но на Большой Земле, куда он перебрался, спасаясь от вендетты, его сперва даже не считали дворянином. Не стоит рассказывать всю историю этого человека -- целиком, пожалуй, её знали только он да банковские гномы -- но, добившись известности и богатства, он так и не смог получить одного: аристократического происхождения. И потому единственным, что он по-настоящему уважал, был набор из древности рода, благородства крови и некоторых знаков на фамильном гербе.

   Генри Ривендейл располагал этим набором в полном объёме. На его гербе были изображены перелётные птицы; род Ривендейлов насчитывал уже не одно тысячелетие; и достаточно было взглянуть на то, с каким скучающе-надменным видом Генри рассматривал вино на свет, чтобы сразу же сообразить -- вот он, эталон аристократизма! Ди Бертолли уважал его и побаивался, но он и думать не смел, что наследник вампирского герцога в самом деле примет его приглашение.

   Меньше всего на свете наследник герцога хотел посещать чьё-то загородное поместье. Он прекрасно знал, что его там ожидает, и оказался прав: в первом же зале его окружило множество девиц на выданье, по обычаю, одетых в розовые платья, украшенные жасмином. Обычай этот давным-давно не соблюдался, но был возрождён исключительно для великолепного герцога, пускай пока и всего лишь наследного. Каждая из девушек была неприятно удивлена, увидев соперниц в платьях столь вызывающего оттенка. То, что Генри придёт именно сюда, было, разумеется, величайшей тайной, и вызнать этот секрет каждой девушке стоило немалых усилий, в том числе, и в денежном эквиваленте.

   Близнецы аунд Лиррен работали, не покладая рук.

   Окружённый девицами, их матерями, отцами, кузинами и дуэньями, Генри Ривендейл начинал склоняться к мысли, что прорываться придётся с боем. Он отставил бокал с мускателем и стал незаметно разминать пальцы. В этот момент он услышал за спиной некоторое шевеление, и весьма почтительный голос произнёс:

   -- Дорогой герцог, как давно мы вас не видели!

   Генри обернулся. Позади, сияя бархатом, лысиной и золотой орденской цепью, стоял хозяин дома. Стоимость его костюма, включая ткань, пошив и украшения, превышала годовой бюджет небольшого горного княжества.

   -- Верно, мой друг, -- небрежно отвечал вампир, отпивая из бокала.

   Из-за широкой спины ди Бертолли выплыла Злата Бржезовая, и Генри понял, что сейчас ему придётся туго. Голубые глазки знаменитой танцовщицы заблестели, как две свечки, но синьор ди Бертолли был бдителен и не настолько уважал аристократию.

   -- Покушайте винограда, милая синьорина, -- настоятельно посоветовал он. -- А у нас пока исключительно мужской разговор.

   Этот тезис опровергало розовое сборище, шелестящее, хихикающее и пахнущее жасмином, но умная Злата не стала спорить. Взяв с подноса бокал с золотистым вином, она медленно пошла к увитой розами арке, а хозяин дома принялся развивать заданную тему.

   -- Как вы редко у нас бываете, герцог! -- отеческим тоном пожурил он. -- Лишаете нас счастья принимать у себя потомка столь древнего рода... как говорится у эльфов... хм-м... -- тут он разразился длиннейшей цитатой на эльфаррине, смысл которой едва ли был ясен ему самому.

   Для того чтобы выслушать её со скучающим видом, Ривендейлу не пришлось прилагать никаких усилий. Это вышло само собой.

   -- Я действительно происхожу из древнего рода, -- сказал он тоном, от которого на бокалах появилась лёгкая изморозь. -- И потому мне хорошо известно, что такое долг. Мой отец, двадцатый герцог Ривендейл, отправил меня в Межинград, чтобы я постигал там суть магической науки, и потому, увы, я лишён радостей света.

   Девушки хором вздохнули, трепеща веерами. Мароу ди Бертолли, кажется, пытался припомнить подходящую цитату на эльфаррине.

   -- Учиться, учиться и ещё раз учиться! -- выспренно произнёс он по-лыкоморски, так и не вспомнив эльфийского первоисточника. -- Вы являете подлинный пример сыновнего послушания. Но разве достойно сына вашего отца обучаться здесь, в этом... Межинграде, когда в прекрасном аль-Буяне к вашим услугам был бы древний Хогсфорд, оплот наук и...

   Оплотом чего ещё был древний Хогсфорд, слушательницы так и не узнали. Благородный Ривендейл с оскорблённым видом вскинул голову, и синьор ди Бертолли запоздало смолк.

   -- Надеюсь, сударь, -- вкрадчиво начал Генри, демонстративно опустив ладонь на посеребренную рукоять фамильной шпаги, -- вы имели в виду не то, что сказали. Двадцатый герцог Ривендейл не может ошибиться, тем более -- выбирая поприще для собственного сына. Или, возможно, вы со мной не согласны?

   Девицы затаили дыхание, предвкушая смертоубийство; телохранители синьора ди Бертолли задумались, в кого им, ежели что, надлежит стрелять; а сам синьор сперва замотал головой, потом, опомнившись, закивал, а потом, сам не зная, что делать, только и смог отчаянно выдохнуть:

   -- O, mamma mia! Благороднейший герцог, я...

   Помедлив, Генри убрал руку со шпаги. Девицы разочарованно присвистнули, вызвав недовольные возгласы дуэний, телохранители, напротив, мысленно вознесли хвалу небесам.

   -- Я вижу, вы просто не вполне владеете лыкоморским... -- снисходительно обронил Ривендейл. -- Это понятно. И потом, достаточно вспомнить, какие магистры преподают в нашей Академии, чтобы оценить уровень этого учебного заведения. К примеру, декан моего факультета -- лучший боевой маг Лыкоморья.

   Генри не стал уточнять, что за лучшим боевым магом охотится сейчас КОВЕН в полном составе -- пока безрезультатно, что, опять же, только подтверждало уровень его мастерства.

   -- О мистрис Шэнди Дэнн и говорить не стоит. Её имя и без того известно далеко за пределами обитаемого мира.

   Мароу ди Бертолли побледнел, поплевал через левое плечо, не заботясь, кто там стоит, и сделал неумелый, но искренний знак от сглаза.

   -- А какие талантливые у нас адепты! -- Генри восхищённо вздохнул.

   Ди Бертолли тут же насторожился. Похоже, с талантами иных адептов он был знаком чересчур хорошо.

   -- Что вы имеете в виду? -- осторожно спросил он.

   Генри развернулся налево, потому что правый профиль у него был более чеканным. Почти сразу его взгляд выхватил из толпы две невероятно скромные эльфийские физиономии, одну из которых украшали квадратные очки в массивной чёрной оправе. Глазки за очками были несколько испуганными. "Вот шельма!" -- восхищённо подумал Генри Ривендейл. Вслух же он промолчал.

   Ди Бертолли проследил направление его взгляда. Встретившись с ним глазами, близнецы засмущались, порозовели, а тот, что напялил очки, снял их и принялся протирать маленьким платочком подозрительной чистоты.

   -- Кажется, -- медленно начал эвксиерец, -- мне знакомы эти молодые люди. Они также учатся в Академии?

   Герцог с достоинством кивнул.

   -- Это краса и гордость нашего факультета, -- не лукавя, поведал он. -- Все деньги, что присылают им из дома и что удаётся им заработать тяжким, поистине каторжным трудом, эти достойные молодые люди тратят не на развлечения или, хуже того, азартные игры -- о нет! Они покупают исключительно книги, свитки, древние инкунабулы -- всё, что может являться вместилищем знаний.

   Синьор ди Бертолли чуточку расслабился:

   -- Неужели совсем все деньги?

   -- Абсолютно все! -- Генри патетически взмахнул дланью. -- Скажу вам, как другу -- всё свободное время они проводят во владениях магистра Зирака, сиречь, в библиотеке. -- Это тоже было чистейшей правдой: с тех пор, как в библиотеке обосновался принц Саид, гном даже не пытался изгнать оттуда близнецов. -- И усилия их увенчались успехом! Они сумели разрешить древнейшую проблему алхимии, традиционно считавшуюся неразрешимой.

   Глаза синьора ди Бертолли разом стали напоминать медные пуговицы. В алхимии он разбирался ещё хуже, чем в эльфаррине, но перебивать герцога, вещающего столь страстно и вдохновенно, мог только самоубийца. Чтобы поддержать разговор, он вежливо спросил:

   -- Да-а?

   -- Я вижу ваш искренний интерес, -- возрадовался Генри, -- и это понятно! Ещё бы, ведь до сих пор никому не удалось осуществить превращение мусора в золото!

   Мароу ди Бертолли вытаращил глаза, потом спохватился и сощурился. Было видно, что его раздирают два противоположных чувства: с одной стороны, хотелось поверить, с другой -- даже неучи знали, что подобные операции невозможны. Список магически инертных материалов был не так велик, а золото всегда входило в него под первым номером.

   Генри тем временем двумя пальцами выудил из внутреннего кармана тот самый золотой, что накануне выплюнула машинка, и торжественно предъявил его хозяину дома. Мароу ди Бертолли тупо уставился на профиль царя-батюшки, а Генри с интересом ожидал, когда до него дойдёт.

   Дошло на третьей секунде. Синьор ди Бертолли надкусил монетку, снова уставился на миниатюрного Державу Путятича и перевёл взгляд на изобретателей. Вот теперь было ясно, что живыми они от него не уйдут.

   Близнецы тем временем развлекались вовсю. На вечеринку они явились в чёрной форме, выданной им полтора года назад гномом-завхозом. Все эти полтора года форма провалялась под кроватью, и сейчас это было очень кстати. Они краснели, заикались, не могли поддержать даже банального разговора о погоде и явно пугались малейшего женского внимания. Эллинг уронил веер одной из девиц, Яллинг сперва облил другую вином, а потом в знак извинения повёл её танцевать, где ухитрился оттоптать ей обе ноги. Для эльфа это было натуральным подвигом. Словом, они вели себя так, будто и впрямь никогда не вылезали из библиотеки -- и при этом девицы вокруг так и роились. "Вот интересно, -- подумал настроившийся на философский лад Генри, -- кто поймёт женщину?" Близнецы и раньше пользовались достаточным успехом, но, во-первых, это было несравнимо с сегодняшними достижениями, а во-вторых, им приходилось прилагать определённые усилия.

   "А Яльги бы в этой толпе девиц не было. Она совсем другая. И розовое платье она бы точно не надела. С её-то чувством вкуса и тактом!"

   Генри потряс головой. Он сам толком не понимал, что на него нашло, но в последнее время такие мысли появлялись совершенно из ниоткуда. Сейчас о Яльге Ясице не напоминало вообще ничего -- а между тем Генри вспомнил её так ярко, что мог описать и выбившуюся из косы тоненькую прядь позолоченных солнцем волос, и изящно очерченные брови, и маленькую тёмную родинку над верхней губой... Генри опять потряс головой. Синьор ди Бертолли смотрел на него с возрастающим испугом.

   Чем дальше в прошлое отодвигалась Яльга, тем больше достоинств у неё выявлялось. Раньше она не казалась Генри и вполовину такой... такой совершенной; честно сказать, раньше он считал её внешность вполне посредственной, а теперь точно знал, что подобной ей девушки не было и нет. Кто придумал лживую поговорку, что все рыжие похожи друг на друга? И потом, Яльга не рыжая, она -- золотая!

   От мыслей о Яльге Генри Ривендейла спас синьор ди Бертолли. Амурные дела у него всегда стояли на втором, если не третьем плане, ибо он справедливо полагал, что женщины -- это, прежде всего, большие расходы.

   -- Друг мой, герцог, -- зашептал он с неожиданно прорезавшимся эвксиерским акцентом. -- Прошу вас последовать за мной в кабинет. Мы не можем далее надоедать этим прелестным синьорам и в особенности синьоринам нашими скучными деловыми разговорами! Дворецкий проведёт туда же ваших достойных однокурсников...

   -- Они учатся курсом старше, -- справедливости ради отметил Генри, но ди Бертолли только махнул унизанной кольцами рукой.

   -- Как имена этих достойных Перворождённых?

   -- Не лишайте их чести самим представиться вам...

   На этой фразе, самой изысканной, которую только смог придумать Ривендейл, они переступили порог хозяйского кабинета. Это была идеально квадратная комната, обставленная полностью в эвксиерском стиле: стены, обтянутые золотистой тканью, изящная мебель, над рабочим столом -- панорама Мраморной бухты. Ривендейл обратил внимание на высокое окно, завершавшееся двойной аркой -- посредине стояла изящная колонна, а стёкла были витражными. Кроме того, стоили внимания мраморный стол, украшенный золочёными фигурками путти, и роскошное пресс-папье в виде геральдического льва с раздвоенным хвостом.

   -- Прошу вас оказать мне честь... -- ди Бертолли самолично пододвинул Ривендейлу стул. Тот сел, привычно поправив шпагу. В тот же момент в комнату вошли близнецы. От роскоши, куда им случайно довелось попасть, у братьев в буквальном смысле закружились головы. Эллинг молча хлопал глазами, оборачиваясь то к столу, то к окну, то к картине (всякий раз, когда он смотрел на пейзаж, ди Бертолли почему-то начинал нервничать). Яллинг протирал свои очки полой куртки и беспомощно хлопал ресницами. Не знай Генри, что у эльфов к двум рукам и двум ногам прилагается стопроцентное зрение, он решил бы, что бедняга-адепт не видит дальше собственного носа.

   -- Мои дорогие юные друзья! -- голос синьора Мароу можно было намазывать на дорогие ячменные хлебцы. -- В этом кабинете собралось благороднейшее собрание: древность рода дополнена жаждой знаний, столь редким и ценным в наше время товаром!

   Яллинг вздрогнул, выронил очки и закрутил головой, словно не зная, где их искать. Синьор ди Бертолли птичкой выпорхнул из кресла, осторожно подобрал очки и бережно вложил их в дрожащую руку эльфа. Яллинг поблагодарил судорожным кивком и тут же напялил очки на нос.

   -- Не стоит благодарности! -- эвксиерец уже уселся на место и задумался, подбирая подходящую пословицу на эльфаррине. Но тут Эллинг снова уставился на картину и произнёс:

   -- Какая тонкая работа! Какая изумительная игра тени и света! Как тонко подобраны краски! Ах, синьор, я понимаю, что прошу многого, но не могли бы вы позволить снять...

   -- Нет! -- прорычал ди Бертолли, из птички махом обратившийся в тигруса, но Эллинг, будто не заметив этого, закончил:

   -- ...с неё копию?

   Опомнившись, ди Бертолли произнёс гораздо мягче:

   -- Что вы, мой друг! Не стоит трудов! Я распоряжусь, и вам доставят точно такую же -- на что вам жалкая копия! Это будет ещё один оригинал!

   Яллинг и Эллинг как по команде вытаращили глаза. Столь изощрённая логика даже им оказалась не под силу. На их лицах постепенно проступало самое настоящее восхищение, и Генри их понимал.

   -- Но вернёмся к делу, -- нежно напомнил эвксиерец. -- Наш общий друг, благороднейший герцог Ривендейл, поведал мне о вашем чудесном изобретении...

   -- О котором именно? -- уточнил Яллинг, глядя на ди Бертолли сквозь очки.

   -- О самом главном!

   -- О синьор, -- Яллинг аж подпрыгнул, -- так вам нужна дудочка, поющая на семи языках?! Элле, я же говорил, на неё непременно найдётся покупатель -- а ты мне не верил!

   -- Нет-нет, -- поспешно отрёкся потенциальный полиглот, -- дудочка -- это в следующий раз. Я говорю о секрете превращения подручных веществ в золотые монеты!

   На этот раз близнецы подпрыгнули одновременно. Яллинг вцепился в очки, Эллинг -- в сиденье стула; переглянувшись, они уставились на ди Бертолли перепуганным взглядом и хором заявили:

   -- Да что вы, господин! Знать ничего не знаем, ведать ничего не ведаем! Какая-такая машинка?

   "Машинка!" Генри прямо-таки видел, как под роскошной сверкающей лысиной хозяина кабинета вертятся шестерёнки. Герцог не мог солгать -- такие опыты наверняка запрещены -- оба эльфа перепуганы и сболтнули лишку... А монетка-то настоящая, будто выпущенная на монетном дворе!

   Или нет?

   Извинившись, ди Бертолли вышел в коридор. Генри посмотрел на близнецов и увидел, как Яллинг подмигивает увеличенным очками глазом. Вслух никто ничего не сказал. Эльфы сидели, смиренно сложив ладошки на коленях, но прошло не менее минуты, когда дверь отворилась, и на пороге появился Валентин де Максвилль. Близнецы опешили, Генри тоже -- причём он-то как раз на самом деле. Зато некромант выглядел спокойнее удава.

   Из-за спины Валентина послышался голос ди Бертолли:

   -- Благородный герцог, я был неправ! Только что я узнал, что в вашей Академии обучается сын Того Самого де Максвилля, и мне остаётся только снять шляпу и принести извинения! Разумеется, своих детей я отправлю учиться только в вашу Академию и никуда больше!

   Генри представил лицо директора Буковца и порадовался, что пока детей у эвксиерца не намечалось.

   Валентин чуть поклонился, храня абсолютную невозмутимость.

   -- Чем могу служить, благородные господа? -- очень спокойно и очень любезно спросил он.

   Ди Бертолли порылся в кармане. Эллинг беспокойно наблюдал за его действиями, по-птичьи вытянув шею.

   -- Я попрошу вас проверить подлинность этой монеты, друг мой, -- эвксиерец подкинул тот самый надкушенный золотой и победно глянул на братьев. -- Много ли времени это у вас отнимет?

   -- Пять секунд. -- Валентин уже доставал из внутреннего кармана тоненькую серебряную пластинку. Положив её на ладонь -- мелькнула какая-то руна, -- младший сын дома де Максвиллей подул на пластинку. В воздухе над ней возник и истаял герб банка "Максвилль и К®". -- Прошу вашу монету...

   Синьор Мароу трепетно протянул ему золотой. Близнецы следили за тем, как монета переходит из рук в руки, и на лицах их читалось всё большее отчаяние. Валентин чуть поддёрнул манжеты и опустил монету на середину пластинки. Её контуры немедленно вспыхнули ярким синим сиянием.

   -- Монета подлинная, -- ровно сообщил Валентин. При звуке его голоса сияние погасло. Он снял золотой с пластинки и уронил в подставленную руку ди Бертолли. -- Что-нибудь ещё?

   -- Пока нет, но вы останьтесь, останьтесь... -- ди Бертолли прохаживался по кабинету, бросая на близнецов голодные взгляды. Братья вздрагивали и жались друг к другу, у Яллинга от ужаса запотели очки. Генри знал, что ломать комедию эльфы могут бесконечно, и потому решил немного подстегнуть процесс.

   -- Мне известно, -- сказал он, полируя ногти предусмотрительно захваченной подушечкой, -- что мои достойные друзья собирались представить своё изобретение на ежегодной научной конференции студентов-магиков. Они с полным правом рассчитывают завоевать первое место и получить диплом...

   "И полагающееся денежное вознаграждение!" -- мысленно закончил ди Бертолли, возликовав. Теперь игра шла на его поле, и зрители тут были не нужны.

   Он дважды позвонил в серебряный колокольчик, и на пороге кабинета, как прекрасное видение, из ниоткуда возникла Злата Бржезовая. Взгляд её порхал с Генри на Валентина и обратно.

   -- Bella donna, mia dolce signorina! -- страстно проворковал Мароу ди Бертолли, целуя ухоженные ручки танцовщицы. -- Прошу тебя, покажи этим достойным юношам мои оранжереи -- и особенно ту, где я выращиваю твои любимые апельсины!

   Bella donna неожиданно цепко подхватила под руки обоих счастливцев и непреклонно увлекла прочь из кабинета. На пороге Валентин всё же сумел притормозить и небрежно бросил через плечо:

   -- Счёт за мои услуги я пришлю завтра утром. До встречи!

   Но ничто не могло омрачить счастья синьора.

 ***

   Длилось оно ровно девятнадцать дней.

 

5.

   У машинки было множество недостатков. В день она выдавала исключительно по одной монетке; мусор требовала аккуратный, не пыльный и не мокрый, размельчённый на кусочки строго определённого размера; наконец, монетки получались исключительно лыкоморские, других матриц машинка не знала. Конечно, и этого было много -- триста шестьдесят пять монеток в год, это вам не баран чихнул! -- однако синьор ди Бертолли планировал расширить производство и ассортимент.

   Машинку расположили в кабинете, по правую руку от рабочего стола, и прикрыли ширмой зелёного восточного шёлку. О её существовании знали только четверо: создатели, покупатель и пани Злата, скрыть от которой что-либо было практически невозможно. Поначалу танцовщица относилась к ней с немалым пиететом и планировала выпросить себе такую же. Но со временем стало ясно, что такой же пока не предвидится, вдобавок однажды синьор ди Бертолли был застукан на месте преступления. Он нежно поглаживал машинку -- машинку! -- и полным страсти голосом, чуть не задыхаясь, ворковал:

   -- Дорогая! Дорогая моя!

   Бесспорно, машинка обошлась ему очень дорого, но это ещё не повод!.. Злата припомнила, когда к ней в последний раз обращались так же искренне и страстно, и немедленно устроила скандал в лучших традициях царского музыкального театра. Но и это не помогло: синьор ди Бертолли всё едино косился на агрегат с неподобающей нежностью.

   Столбик золотых монет, выданных чудесным приспособлением, рос и рос. Наступил день двадцатый. Синьор ди Бертолли привычным движением засыпал приготовленный с вечера мусор в просительно распахнутое отверстие. Машинка захлопнула металлическую пасть, задёргалась, заурчала на разные голоса, но в заботливо подставленную ладонь ничего не опустилось.

   Урчание смолкло. Машинка продолжала подёргиваться, но уже по инерции. Наконец, прекратилось и подёргивание. Монеты так и не появилось. Синьор ди Бертолли осторожно постучал по мусороприёмнику, попытался открыть его, напрягся и немного покачал машинку из стороны в сторону. Безрезультатно.

   Может быть, мусор несвежий? Синьор ди Бертолли собственноручно разодрал на мелкие клочья первый подвернувшийся под руку пергамент, загрузил его, куда следует, и повторил операцию.

   Урчание, сотрясание, тишина. Никакой монетки!

   Эвксиерец хотел было завалить машинку набок, чтобы поковыряться чем-нибудь в отверстии для монет, но побоялся испортить сложный агрегат. Выбора не оставалось: необходимо было посвятить в тайну пятого, потому что ни сам синьор, ни Злата не могли разобрать механизм по винтику и выяснить, в чём проблема. Близнецов же требовалось для начала найти.

   К счастью, синьор ди Бертолли очень тщательно подходил к подбору персонала. В его поместье имелся нужный человек, и уже через три четверти часа глазам эвксиерца предстала ужасная картина.

   На полу, выложенном дорогим дубовым паркетом, валялись гайки, винты, пружинки и прочие детали, а посреди этого беспорядка высилась распотрошённая машинка. Главное сокровище ди Бертолли оказалось устроено очень просто. В нём имелось ровно два отделения. Первое, занимавшее большую часть объёма, было набито сухим и непыльным мусором, измельчённым на сообразные частицы. Меньшее было разделено тоненькими перегородками ровно на двадцать один миниатюрный отсек. Двадцать из них пустовали, в двадцать первом наискосок застряла последняя монетка.

   Эта машинка, бесспорно, могла выдать триста шестьдесят пять монет в год. Она могла выдать гораздо больше -- но лишь при условии, что первое отделение будут своевременно опорожнять, а во второе станут загружать необходимое количество монет, кратное двадцати одному.

   Едва придя в себя, стараясь не расплескать ни капли благородного гнева, синьор ди Бертолли направил свои стопы прямиком в вертеп разврата, сиречь в Академию Магических Искусств. Карету ему подали почти мгновенно; слуги старались лишний раз не попадаться господину на глаза, а умница Злата закрылась в танцевальном зале, откуда слышались мягкие тяжёлые прыжки.

   Гремя колёсами и опасно кренясь на поворотах, карета вихрем промчалась по улицам Межинграда и остановилась у верёвки, ограничивавшей поле для бугурта. По зелёной травке, чудом не вытоптанной витязями, берсерками, дикарями, пиратами и Марцеллом Руфином Назоном во всех его ипостасях, бродил одинокий боевой верблюд. Когда синьор ди Бертолли вывалился из кареты, верблюд покосился на него с некоторой надеждой, но почтенному финансисту было не до того. Кипя гневом, он проскочил сквозь приоткрывшиеся ворота, и со всех сторон на него навалились цвета, запахи и звуки.

   Восточный базар во всём своём великолепии остался неоценён синьором ди Бертолли. Но у кого повернётся язык его за это осуждать? Эвксиерец прорывался по узким проходам, расталкивая зевак, отмахиваясь от предложений купить, продать, погадать и приворожить, а основной удар приходился на топавших следом телохранителей. Наконец, базар закончился, и ди Бертолли, насквозь пропахший восточными благовониями, дымом, шашлыком и копчёной рыбой, ворвался на территорию Академии.

   В маленьком квадратном дворике журчал беломраморный фонтан, от которого доносились шёпот, фырканье и взрывы смеха. Ди Бертолли зверем покосился туда, но благоразумно промолчал. Телохранители тоскливо разглядывали диспозицию. Она была, мягко скажем, не в их пользу.

   Эвксиерец никогда здесь не бывал, и, будь он чуть менее зол, ему несомненно пришло бы в голову поостеречься этих мест, со здешними духами, элементалями, стихиариями и особенно адептами. Но сейчас почтенный финансист кипел от гнева. Не раздумывая, он шагнул к высокому крыльцу красно-белого мрамора -- однако успел лишь поставить ногу на первую, самую выщербленную и истёртую ступень. Дверь отворилась, и из здания вышла женщина в строгом чёрном платье. На плечи её была наброшена белоснежная шаль; ди Бертолли мигом прикинул, сколько эта шаль может стоить, и понял, что перед ним не женщина, а дама.

   За спиной громко и тоскливо вздохнул какой-то из телохранителей.

   Изящно придерживая подол одной рукой, дама спускалась прямо к синьору ди Бертолли, который не мог оторвать взгляд от ножек, обутых в роскошные шёлковые ботинки, несомненно, эльфийской работы. Об их стоимости эвксиерец старался не думать. На одно маленькое мгновение он даже забыл, для чего сюда явился, но это мгновение очень быстро прошло.

   -- Чем я могу вам помочь? -- низким мелодичным голосом спросила дама.

   Очарование очарованием, но дело превыше всего. Синьор ди Бертолли хотел знать, где прячется директор этого притона. Однако, глянув в ясные глаза своей собеседницы, он отчего-то смутился и изложил свою просьбу в замечательно вежливых выражениях.

   -- Вам не нужен директор, -- спокойно сказала дама. -- Как декан одного из факультетов я замещаю коллегу Буковца во время его отсутствия. Итак, что случилось?

   -- Случилось? -- брызнул слюной ди Бертолли. -- Да я... Да они...

   При слове "они" брови декана поползли вверх, а в глазах что-то промелькнуло.

   -- Прошу, -- любезно предложила она, указав на изящную скамеечку возле фонтана. -- Насколько я могу судить, речь пойдёт о наших студентах?

   Ди Бертолли подивился такой проницательности и последующие четверть часа потратил на то, чтобы кратко и ёмко донести до этой уважаемой дамы всю низость преступления, содеянного юными негодяями.

   Юные негодяи в этот момент находились в шатре правого визиря и старательно записывали драгоценный рецепт кофе по-кафски, с пряностями, солью и ледяной водой, причём Эллинг записывал сам рецепт, а Яллинг -- список вопросов, возникавших по мере записывания. Дама в чёрном -- магистр Шэнди Дэнн -- прекрасно знала об этом. Выслушав горестный рассказ ди Бертолли, она кивнула, легко поднялась и провела ничего не понимающего эвксиерца прямиком в вестибюль Академии.

   Под сводчатым потолком гуляло эхо, болтавшее на пятнадцати языках. Из узких витражных окон лучами расходился разноцветный свет; пахло извёсткой, краской и гламурией, ибо не так давно здесь собрался в полном составе пятый курс алхимического факультета. На самом видном месте, посреди вестибюля, растопырилась странная конструкция, состоявшая из огромного количества деревянных планок. С двух сторон на неё были натянуты два абсолютно одинаковых свитка. "С Днём Ваганта!" -- гласила ярко-красная надпись; чуть ниже были намалёваны лютня, пузатая бочка и чёрная академическая шапочка о длинной кисточке и четырёх углах.

   По краям свитки украшала затейливая восточная вязь.

   Синьор ди Бертолли несколько раз оглядел первый свиток, потом обошёл деревянное сооружение по широкой дуге и вперился во второй. Он всё ещё ничего не понимал. Тогда магистр Дэнн щёлкнула пальцами, и кто-то невидимый занудно забубнил над самым ухом синьора ди Бертолли:

   -- Правила проведения праздника, тако же рекомого Днём Ваганта. Распоряжение директора от, стало быть, пятого грозника нынешнего года. Какой у нас бишь год? А-а, мрыс с ним... Правило, стало быть, первое...

   Правил было около полусотни, и ди Бертолли позже удивлялся собственному недюжинному терпению. Он смиренно выслушал всё, но понял главное. Проклятый День Ваганта был возрождён из небытия по воле принца Саида, который не нашёл ничего лучшего, как копаться в пыльных библиотечных свитках. Вопреки названию, праздник длился несколько недель -- с пятого по двадцать первое грозника -- и всё это время адептам полагалось шляться по окрестностям, распевать стихи собственного сочинения и пить лыковку в местных кабаках. Последнее светило не всем: по договорённости с администрацией, наливали только тем, кто был способен попросить об этом на эрро-эльфаррине, официально признанном языке науки и поэзии. Как правило, даже признанные знатоки не могли выполнить это условие после третьей кружки.

   Но синьор ди Бертолли подпадал под другой пункт этого проклятого распоряжения. В Дни Ваганта для адепта не было более достойного занятия, нежели изобретение розыгрыша -- причём чем масштабнее и наукообразнее окажется этот розыгрыш, тем выше его оценят судьи в последний день фестиваля. Победителю принц Саид обещал награду, многозначительно заявленную как "сокровище". Разумеется, Белая Дама не собиралась делиться своими мыслями с каким-то ди Бертолли, но она была уверена, что сокровище обретёт разом двух хозяев.

   Главное, чтобы им оказался не боевой верблюд...

   -- Но мои деньги! -- кипятился Мароу ди Бертолли. -- Мой престиж! Мой моральный ущерб! Извольте призвать ваших адептов к порядку, синьора, иначе я буду жаловаться в КОВЕН!

   Синьора Дэнн изогнула бровь так, что та коснулась изящно уложенного тёмного локона.

   -- На вашем месте я не стала бы делать этого, -- доброжелательно сказала она. Телохранители, уже успевшие оценить её, как соперника, немо молили всех богов, чтобы чародейка не меняла тона. -- Во-первых, едва ли Саиду Кафскому понравится ваша попытка бросить тень на Академию, где учится его невеста. Во-вторых, это огорчит меня, -- она отчётливо выделила последнее слово, и телохранители с трудом подавили недостойное профессионалов желание побросать арбалеты и упасть на пол лицом вниз. -- В-третьих, вам это не доставит никакой выгоды. Вы весьма аккуратно обходили вопрос о том, что именно из себя представляла проданная вам машинка, но я не думаю, что КОВЕНские дознаватели ограничатся намёками и недомолвками. Мы поняли друг друга?

   Синьор ди Бертолли взвесил все "за" и "против". Он был, бесспорно, оскорблён, но не видел ни малейшей возможности для мести. Генри Ривендейл -- птица слишком высокого полёта; эвксиерец не смел даже думать, знал ли наследный герцог, в какую авантюру оказался вовлечён. Де Максвилль, конечно же, чист, как перед первым причастием. А близнецов прикрывал узорчатый щит принца Саида, прилюдно объявившего их своими братьями и друзьями.

   Но ничего. Когда-нибудь он уедет.

   Несколько утешенный этой мыслью, Мароу ди Бертолли поклонился магистру Дэнн, скатился по выщербленным ступеням и протолкался через базар, который, кажется, сделался даже громче.

   Только в карете он обнаружил, что на месте кошелька у него болтаются обрезанные концы дорогой эвксиерской тесьмы.

 Эгмонт расстелил на столе карту. Я вместе с табуреткой поспешно пододвинулась поближе; света было немного, и приходилось щуриться, чтобы рассмотреть тонкие чернильные линии. В левом верхнем углу пергаментного лоскута имелся схематически начерченный компас, а прямо под ним гордо виднелись две башенки, объединённые зубчатой крепостной стеной. Над башенками висела царская корона, под башенками вилась узорная надпись: "Межинград".

   Я прикусила нижнюю губу. Перед глазами вдруг ясно встала Академия, к которой я здорово успела привыкнуть за минувший год. Внутренний двор, ореховый куст, наша с Полин комната, острый, как игла, Солнечный шпиль, пронзающий вечернее небо... Странно, что я так привязалась к этому конкретному месту. Раньше за мной такого не водилось.

   Но, как бы то ни было, -- свой выбор я уже сделала. И никогда от него не отрекусь!

   -- Всё очень просто, -- Эгмонт постучал по одинокой башенке, обходящейся без стены, короны и завитушек. -- Мы находимся здесь. Наша цель -- вот этот городок, -- я мрачно посмотрела на вторую башенку, ничем не отличавшуюся от предыдущей. -- Если нам удастся туда попасть, то останется совсем немного: найти проводника и перейти через Драконий Хребет.

   Сигурд смущённо хмыкнул.

   -- Это Солец? -- спросил он, указывая на вторую башенку. Написано было мелко, а по-лыкоморски оборотень читал не слишком хорошо. На моей памяти он был единственным, кто отлично разбирался в эльфийской грамоте и спотыкался на каждом слове в человеческой.

   Эгмонт кивнул.

   -- Не надо проводника, -- твёрдо сказал Сигурд. -- Я здесь бывал. Пройду и на этот раз.

   -- Тем лучше, денег у нас немного. -- Рихтер немного помолчал, глядя то на меня, то на карту. -- Собственно, сейчас вопрос даже не в этом. Мы, господа, оказались в запертой мышеловке. Из этого городка есть только три дороги. Назад мы, разумеется, не пойдём -- это понятно и нам, и нашим преследователям. Две ведут вперёд, причём именно туда, куда и надо. И вопрос сейчас только в том, чтобы определить, какая из них обойдётся нам дороже.

   Я пригляделась. От города на восток и впрямь отходило два тракта. Один, короткий, шёл почти прямо, второй сильно изгибался на юг и порядочно петлял по лесу.

   -- Это Новый шлях, -- сказал Эгмонт, указывая на второй тракт. -- Там может пройти каждый, и маг в том числе. Однако он намного длиннее, и, что гораздо хуже, на нём нас наверняка ждёт засада. Старый шлях куда короче. Как показала практика, летом его можно пересечь в течение одного светового дня. Более того, его очень рекомендуется пересекать именно за один световой день. Мне как-то не хочется думать, что там происходит ночью. Но беда в том, что для мага этот путь равносилен самоубийству.

   -- Почему? -- вырвалось у меня.

   Я думала, что ответит Эгмонт, но отозвался Сигурд.

   -- Это Старые Земли, -- неохотно проговорил он. И я сразу же поняла, что пишется именно так: каждое слово с большой буквы. -- Тысячу лет назад была война...

   Он замолчал, хмуро глядя на карту. "Ох, что-то здесь нечисто!" -- невольно отметила я.

   -- Речь идёт об эпохе магических войн, -- негромко пояснил Рихтер. -- Эти места, насколько мне известно, раньше принадлежали Конунгату... до того, когда граница сдвинулась за Драконий Хребет. Именно по ним пришёлся магический удар, после которого в войне наступил перелом. Не знаю, что именно там произошло, да и никто, думаю, не знает. Точно известно одно: шлях за эти годы не зарос, пройти там можно. Днём, летом, пока не зашла Собачья звезда, и при условии, что во всём обозе не будет ни единого магического предмета. Талисманы, амулеты, зачарованные вещи -- это всё оставляют здесь. Ну и, разумеется, магам туда ход заказан.

   Я облизнула губы. Смеркалось; наши окна выходили как раз на лес, грозно темневший невдалеке. По-хорошему, стоило бы испугаться, но... в воздухе суматошно носились светляки, снизу доносились голоса, пахло едой и дымом, Эгмонт и Сигурд были рядом, вот, только руку протяни...

   Словом, испугаться не получалось.

   -- Эгмонт, а что случалось с теми, кто шёл туда, не сняв амулетов?

   -- Не знаю, -- спокойно ответил Рихтер. -- Не вышел, по крайней мере, ни один.

   Повисло молчание.

   -- Что скажешь, Сигурд? -- нарушил его маг.

   -- Если прорываться с боем, -- медленно произнёс волкодлак, -- то лучше уж по короткой дороге. Глядишь, и прорвёмся... но мне-то что? Я всё одно пройду. По-честному, решать надо вам с Яльгой, вы же ведь маги.

   -- На худой конец, я и волком обернусь, -- помолчав, добавил он. -- Эта земля не успела забыть, что такое Конунгат. Меня она пропустит, а вот вас...

   А ведь я, в принципе, тоже могу попытаться! Он оборотень, это верно, -- но ведь и я не человек! Если мы смогли договориться с властителем Треугольника, то уж с этим лесом, обиженным столько лет тому назад...

   Кажется, Эгмонт думал о том же.

   -- Чего на Старом шляхе нет, так это КОВЕНцев, -- констатировал он. -- В принципе, существует такой вариант: мы можем разделиться. Яльга маг в той же мере, в какой она полуфэйри. У неё больше шансов на короткой дороге. Сигурд, вы двое могли бы пойти по Старому шляху, а я отправился бы... поговорить с КОВЕНскими коллегами. Сколько можно бегать, в конце-то концов?

   -- Нет! -- почти одновременно сказали мы. Тут я припомнила кое-что и произнесла медовым голосом, стараясь как можно точнее скопировать слышанную полгода назад интонацию:

   -- Не нужно быть таким эгоистом, дорогой. Другим тоже хочется поразвлечься!

   Сигурд непонимающе глянул на меня, Эгмонт же, как и ожидалось, сообразил очень быстро. Он рассмеялся, тряхнул головой и ехидно ответил в тон:

   -- Как скажешь, дорогая. Желание женщины для меня закон!

   Я потеребила кончик косы, изображая смущение.

   -- Но если уж придётся сражаться, -- серьёзно сказал маг, -- я предпочёл бы общего врага, чем собственных коллег. Тем более, что шансов пробиться через КОВЕНский заслон у нас почти нет. Один я бы ещё попытался, но...

   -- Нам нельзя разделяться.

   -- Я знаю.

   Я встала с лавки, подошла к окну и посмотрела на лес. Честно сказать, на вид он не отличался от всех других лесов, через которые мне доводилось пробираться.

   -- Может, всё-таки удастся договориться? Слепой Треугольник, он тоже считается очень опасным...

   -- То есть, ты за короткую дорогу?

   -- Да, -- решительно сказала я.

   -- Сигурд?

   Волкодлак ограничился кивком.

   Рихтер свернул карту и убрал её обратно в карман.

   -- В таком случае, мы выезжаем на рассвете.

   Я проснулась под утро и долго лежала с закрытыми глазами, но заснуть обратно так и не смогла. Снаружи шёл дождь: мелкий и занудный, осенний какой-то, не слишком-то подходящий для самой середины лета. Он лениво шуршал по крыше, под полом возились мыши, а Сигурд, как всегда, превратившийся на ночь в волка, то и дело скрёб лапами пол. Интересно, что снится оборотням, когда они находятся во второй ипостаси?

   Но к рассвету дождь перестал, небо разъяснилось. Когда мы выезжали со двора, в колеях блестели неглубокие лужи, а на востоке разгоралось бледное золотое сияние. Сумрак становился всё более прозрачным, но из леса ещё не долетало ни единого птичьего голоса.

   Дорога, начинавшаяся от городских ворот, вела на северо-восток. Ночной дождик успел только прибить пыль -- грязи почти не было, и лошади легко шли по практически сухому тракту. Небо всё светлело, я окончательно проснулась и начала озираться по сторонам.

   По сторонам было всё то же: лес, лиственный, зелёный и довольно густой. Чувствовалось, что он стоял здесь от самого сотворения мира и собирается стоять до конца, причём конец, его усилиями, наступит не слишком-то скоро. Ничего тёмного, мрачного или опасного я, прислушавшись, разобрать не смогла. Зато Эгмонт ехал с образцово настороженным видом.

   -- Это уже Старый тракт? -- подумав, решилась уточнить я.

   -- Старый шлях, -- автоматически поправил наставник. -- Нет, это просто дорога. Через полверсты от неё отходит Новый шлях, а оставшийся кусок этой дороги называется Старым.

   -- Тогда почему бы КОВЕНцам не устроить засаду на перекрёстке?

   -- Риск слишком велик. КОВЕН предпочитает не колдовать рядом со Старыми Землями.

   -- И правильно делает, -- тихонько буркнул волкодлак.

   Я посмотрела на Сигурда, потом ещё раз глянула на Эгмонта и честно постаралась испугаться открывающихся перспектив. Но я плохо умела бояться того, чего пока нет; как я не напрягала чутьё, в воздухе не пахло угрозой. Напротив, становилось всё светлее.

   Лошади, кстати сказать, нисколько не волновались.

   Через некоторое время мы и впрямь выехали к перекрёстку. Новый шлях отходил от Старого широкой петлёй и быстро исчезал за зарослями кустарника. Старый прямо шёл на север, поднимаясь на пологий холм. Я придержала Рыжика. На самом перекрёстке был вкопан высокий камень, изрядно напоминавший чьё-то надгробие. Это был обыкновенный кусок гранита, серого с красноватыми прожилками, без всяких надписей, узоров или выбитых в камне фигур. Снизу его оплетала трава.

   -- Поляница на распутье, -- прокомментировал Рихтер. -- Сигурд, это...

   -- Да, -- коротко согласился волкодлак. Помолчав, он добавил: -- Его поставил Седрик дель Арра, много позже великой войны. Там дальше будет ещё.

   -- Едем, Яльга. Время идёт.

   Я кивнула, толкая пятками Рыжика. Камень стоял, поднимаясь из травы, будто гадюка из болотного мха. Сравнение было удивительно точное и неприятное: между лопатками у меня немедленно пробежала стайка холодных мурашек.

   Перекрёсток остался позади, но принципиально ничего не изменилось. Деревья, кусты, трава -- всё осталось прежним. Небо стремительно голубело -- солнце неторопливо выбиралось из-за горизонта, заглядывая в самые тёмные лесные уголки. Дорога почти высохла, но листья пока блестели от росы и ночного дождя. Словом, Старый шлях ничем не отличался от Нового, разве что в лучшую сторону, отсутствием КОВЕНской засады. Если бы не давешний камень, невесть зачем вкопанный на перекрёстке стародавним конунгом волкодлаков...

   -- Сигурд, ты про это говорил? -- вдруг спросил Эгмонт. Я быстро глянула на мага; он смотрел вперёд, на дорогу, которую пересекала ровная серая линия, выложенная из обломков всё того же гранита. Не к месту подумалось, что гранит наверняка везли от самого Драконьего Хребта.

   Оборотень кивнул.

   -- Седрик был последним хорошим магом, -- не к месту заявил он.

   Мы переглянулись. Я ещё раз посмотрела на ту часть тракта, что лежала дальше ровной серой черты. Не знаю почему, но вот сейчас мне вдруг очень захотелось поехать другим путём. Любым. Пусть там будут КОВЕНцы, упыри, его величество король Эккехард с супругой и гномом-говоруном. Кто угодно и что угодно, но...

   -- Поехали, -- вдруг сказала я, сама не понимая, зачем говорю. -- Время не ждёт. Чем быстрее проедем, тем раньше прибудем в Солец.

   Рыжик совершенно спокойно перешагнул каменную черту. Он определённо не чувствовал в воздухе никакой угрозы, а каждому известно, что кони и собаки чуют нежить куда лучше любого мага, пускай и с дипломом Академии. А что уж говорить об адептке, не закончившей даже первого года обучения? Наследственное чутьё -- это совсем неплохо, вот только не надо путать его с предубеждением.

   Врага надо бить тогда, когда он есть. Ибо вести поединки с тенью -- исключительная прерогатива вампирских боевых школ.

   ...А каменная линия была сплошной. Осколки гранита, даром что не отшлифованные, прилегали друг к другу так плотно, что в щель нельзя было вставить и травинки. Седрик дель Арра, чародей и волкодлак... волкодлаков эта земля не трогает...

   Мы отъехали от каменной черты уже довольно далеко, когда я сообразила, что именно она мне очень напоминала. Стену. Крепостную стену, на которую смотришь с высоты птичьего полёта.

   Птичьего -- или драконьего?

   Не важно. Главное, что стена эта способна сдержать врага.

 ***

   "Grangilerre", -- думал Сигурд, покачиваясь в седле. Grangilerre gerrian, великая война. Никогда не понимал, почему её называли великой. Длилась она недолго, эльфийские кланы, бывало, сражались между собой по нескольку столетий. Да и для людей восемь или девять лет -- не такой уж большой срок.

   Только сегодня, когда оборотень увидел Серый Камень, он понял, почему той войне дали такое имя. Ещё он понял -- точнее, убедился очередной раз, ибо в этом-то он не сомневался никогда, -- что память предков порой оживает в потомках, пускай и через века. Седрик дель Арден был конунгом, магом и поэтом, он принадлежал Вэйлезарре, а не Старому Волку, но, глядя на кое-как обтёсанный кусок гранита, Сигурд будто услышал его голос. Часть конунга Арры до сих пор пребывала здесь, и именно она удерживала то, что жило вдоль этой дороги, внутри очерченных границ.

   Сигурду очень не хотелось думать, чем именно заплатил за это его предок.

   В лесу было очень тихо, только ветер шумел листвой. И всё же оборотень чувствовал, что враг где-то рядом -- просто это очень тихий враг, который знает, что необязательно оповещать всех о своём присутствии. Впрочем, охотник всегда старается быть тихим...

   Да. А есть ещё такие охотники, которые на самом деле -- добыча.

   Волкодлак коротко улыбнулся, глянув на тёмные деревья. Сейчас, когда он наконец нашёл правильные слова, ему разом стало легче. Да, именно так: ошибётся тот, кто примет нас за еду. В конце концов, большинство нежити смело полагало, что Сигурд -- это вовремя подошедший обед. Раз за разом это убеждение оказывалось ложным.

   Даже лучше, что нас принимают за дичь. Весьма неожиданно будет обнаружить у нас клыки.

 ***

   Старый шлях мостили, наверное, ещё гномы -- это чувствовалось по тому, как ровно и ладно были уложены широкие серые плиты. За минувшую тысячу с лишним лет они почти не потрескались и уж точно не искрошились. Щели между ними оставались узкими, и в этих щелях росла невысокая тёмная трава.

   Очень невысокая.

   Эгмонт не слишком-то хорошо разбирался в ботанике, но ему уже доводилось видеть заброшенные тракты. Он знал, как быстро зарастают дороги, по которым никто не ходит. И даже гномская магия не способна этому помешать. Трава должна была быть много выше; да что там трава, за десять веков сами плиты должны были стать не более чем легендой!

   Лошади аккуратно шли по плитам, и Рихтер вдруг заметил любопытную закономерность: они перешагивали трещины и щели, избегая прикасаться к траве. Ни одна не сделала попытку сжевать на ходу понравившийся цветок. В принципе, Эгмонт неплохо их понимал: ему эта трава тоже не внушала никакого доверия.

   "Возможно, я ошибся. Возможно, стоило поехать Новым шляхом. Ещё вопрос, что хуже: КОВЕНский отряд или здешние весёлые обитатели..."

   Перекрёсток с торчащим камнем остался далеко позади. Со всех сторон их маленький отряд окружал лес -- и Эгмонт с сожалением признал, что в родословной графов фон Рихтер нет ни единого эльфа. Тёмная зелёная чащоба и раньше не внушала ему никаких тёплых чувств, а уж теперь, когда он напряжённо ждал атаки...

   "В конце концов, Сигурду здесь ничего не грозит. А я всё-таки не зря получал зарплату в Академии. Одну адептку защитить уж точно сумею, особенно если учесть, что и она целый год не цветочки для гербариев сушила..."

   Может, и пронесёт. С Яльгиной удачей можно рассчитывать на многое. К тому же, если в отряде аррский волкодлак и полуфэйри, обитатели этого леса могут не обратить внимание на магическую составляющую. В отличие от КОВЕНцев, которым как раз очень интересны не столько магическая составляющая, сколько аррский волкодлак и столь уникальное с научно-изыскательской точки зрения существо, как полуфэйри.

   И если кого-то придётся убить -- так пусть это будет нечисть, а не собратья по цеху. Кроме того, если мы пройдём через этот лес, дальше можно почти не волноваться. Какой маг в здравом уме сунется в Солец, имея при себе приказ от Эллендара? Там невозможно устроить засаду, ибо писка будет столько, что услышат даже северные эльфы на своих побережьях.

   "Спокойно. Ты лучший боевой маг Лыкоморья. Ты вполне в состоянии защитить себя и свою ученицу. И помочь оборотню, если у него что-то не заладится".

 ***

   Я нервно сглотнула, принуждая себя расслабиться и перестать таращиться по сторонам. Ну же, Яльга, сколько можно? Бдительность -- одно, трусость -- совсем другое! Пока ты не слышишь ничего такого, чего стоило бы испугаться...

   Мрыс, да час назад ты не чувствовала ни малейшего страха!

   То было час назад!

   Сейчас я ощущала смутную, но всё нараставшую тревогу, которая почему-то дислоцировалась у меня в животе. Ощущение было такое, будто в животе завелась живая птица, и она бьёт крыльями, стараясь вырваться на волю. Всё было не так. Лес был слишком тёмный, дорога -- слишком старая, Эгмонт -- слишком настороженный...

   А вот Сигурд, кстати, совершенно спокоен.

   Тревога всё нарастала. Мне начинало казаться, что впереди на дороге спит нечто большое, голодное и очень злое, причём находящееся на своей земле и в своём праве. И спит не слишком-то крепко -- скорее дремлет, в любую минуту готовое проснуться. А мы везём с собой что-то вроде ярмарочного шеста, украшенного множеством колокольчиков. Дует ветер, колокольчики звенят, а голодное и злое всё ближе.

   И мимо нам никак не проехать.

   Лес равнодушно обступал дорогу с обеих сторон. Раньше, до того, как мы свернули на Старый шлях, нам изредка попадались деревья с почерневшими стволами, лишённые листвы, -- те, что вымерзли, не пережив суровой лыкоморской зимы. Здесь таких не было. Здешние деревья были как на подбор: высокие, крепкие, с длинными ветвями, заслоняющими дневной свет. По низу рос какой-то кустарник, густой и даже на вид колючий; я предположила, что это малина, но проверять не хотелось. Если закрыть глаза и так проехать с десяток саженей, ни за что не отличишь то место, мимо которого едешь, от того, которое уже проехал. Невольно создавалось впечатление, что мы ходим по кругу.

   Ветер, и тот стих. Воцарилась тишина, нарушаемая только низким жужжанием: мимо нас то и дело пролетали какие-то жуки. Они были довольно крупные -- едва ли не в полпальца длиной -- и я не без оснований опасалась, что один такой врежется мне в лоб. Или, того хуже, залетит в ухо. Но жукам на меня было начхать с самого высокого из местных дубов, они проносились туда-сюда, гудя, как гномские агрегаты. Странно было, что при таком количестве насекомых все местные листья не изъедены их потомством.

   Солнце поднималось всё выше, становилось жарковато. Воздух здесь был неподвижный, как в банке; пахло прелой листвой, разогревшейся на солнце корой и чем-то ещё, чем всегда пахнет в глубине леса. Я давно сняла куртку, но металлические талисманы, нагревшиеся под рубашкой, всё равно прилипали к коже. Перевязь с ножами, которую я всё-таки невесть зачем нацепила поверх рубашки, ощутимо давила на плечи. Зато бабкин браслет не причинял никаких неприятностей.

   Мы ехали, наверное, уже часов пять. Время двигалось к полудню. Странно: здесь не хотелось ни есть, ни пить. Я слышала, как тихонько переливается вода в моей фляжке, но не испытывала ни малейшего желания сделать глоток. Скорее уж, немного хотелось спать. Хотелось бы, если бы не чувство тревоги, яростно лупившее крыльями у меня в животе.

   Мы подъезжали всё ближе.

   Внезапно впереди раздался тихий шелест -- настолько тихий, что я бы ни за что его не разобрала, если бы не ждала чего-то подобного вот уже шестой час подряд. Он приближался; Сигурд и Эгмонт быстро переглянулись, и волкодлак наполовину вытащил меч из ножен, а маг вскинул руку, готовый в любой момент ударить заклинанием. Мои серьги вдруг нагрелись и чуть завибрировали, а в следующий миг на дороге перед нами показался вихрь. Это был широкий столб мутного воздуха, бешено вращавшегося вокруг своей оси; я почему-то очень чётко увидела, что вершина его не уходит в облако, а просто тает чуть ниже самых высоких веток. В нём кружились листья, камни, комья земли... вихрь шёл на нас, поднимая с дороги весь мелкий мусор и обрывая листья с ветвей, меня хлестнуло по лицу бешеным порывом горячего ветра -- и я сама не поняла, когда успела выхватить первый попавшийся под руку метательный нож.

   Вихрь был уже совсем рядом, но время вдруг замедлилось. Я как будто проскользнула в промежуток между двумя секундами. Очень чётко, как показывал Сигурд, я занесла руку и с силой метнула нож вперёд.

   Он исчез меж бешено кружащихся листьев, и в тот же момент по лесу разнёсся громкий вопль. Вихрь мгновенно пропал -- весь, вместе с грязью, листьями и камнями. Даже ветки не дрожали. Нож, испачканный в чём-то чёрном, лежал посреди тракта.

   Всё, как написано в книгах...

   Я выдохнула, кое-как изобразила в воздухе Знак -- не знаю, какому богу была адресована моя благодарность, -- и перекинула ногу через седло. Нож следовало поднять.

   -- Яльга, нет! -- почти крикнул Эгмонт. Я не отошла ещё от опасности и потому мгновенно замерла. -- Не спускайся, это может быть опасно!

   Он протянул руку, быстро прошептав заклинание, -- нож поднялся с земли и подлетел ко мне. Я аккуратно взяла его за рукоять, но чёрная дрянь уже выцветала, и через несколько секунд клинок снова был чист.

   Кони, между прочим, нисколько не испугались.

   -- Началось, -- бесстрастно прокомментировал Сигурд.

   Мы поехали дальше. Я чуть дрожала от возбуждения, мало-помалу начиная осознавать, что только что спасла жизнь всем нам троим -- больше ни у кого не было метательных ножей. Сомневаюсь, что этот вихрь можно было развеять заклинанием, а уж на меч он точно плевать хотел.

   Отступать было некуда, это мы все понимали. Теперь, когда чувство смутной тревоги ушло, уступив место совершенно осознанному пониманию действительности, я слышала мир гораздо лучше. И готова была поклясться, что за нашими спинами нет вообще ничего: мироздание сворачивалось, как восточный ковёр, двигаясь с той же скоростью, что и наши лошади. Оборачиваться не рекомендовалось, но пару раз, когда шлях делал поворот, я невольно бросала быстрый взгляд через плечо. Там всё было прежним -- и вместе с тем плавилось, как воск на огне.

   Возможно, нам не стоило сюда ехать. Но вариантов уже нет. До захода солнца мы выберемся из этого леса -- потому что должен же хоть кто-то из него выбраться!

   Хотя бы назло КОВЕНцам.

   Опять же -- если не выберемся, они будут искать нас до скончания веков. До посинения. Передавая сей благой завет из поколения в поколение. Тоже неплохо, если вдуматься. "Вот вам, гады! -- как любил говаривать один мой знакомый гном. -- Умру, а ногой дрыгну!".

   Солнце стояло в зените, не спеша спускаться к западу. Пустое прозрачное небо казалось выцветшим от жары; я задыхалась в стоячем воздухе, рубашка липла к телу, и оставалось лишь радоваться тому, что в этом лесу не было комаров. Иначе бы добрая их половина вилась сейчас вокруг нашего отряда. Эта жара давила на мозги и путала мысли; иногда мне казалось, что мы едем через лес вот уже который год, а дорога всё не кончается.

   Слева вдруг повеяло холодом. Я посмотрела туда: дорога приближалась к обрыву, по дну которого, наверное, текла небольшая речка. Склоны его почему-то были белыми.

   -- Мрыс эт веллер, -- очень тихо сказал Эгмонт.

   Я прищурилась: белое искрилось на солнце. Это...

   Мы подъехали ближе, и я облизнула губы.

   Это был снег. Овраг был весь засыпан снегом -- но каким-то неправильным, облепившим его стенки, и при этом продолжавшим блестеть, как будто он только что выпал. Оттуда веяло неподвижным холодом. Дорога прижималась к оврагу всё теснее, вплоть до того, что краешки плит, из-под которых высыпалась земля, начали нависать над отвесным склоном. С другой стороны на шлях наступала трава. Волей-неволей мы выстроились в цепочку по одному. Я ехала следом за Эгмонтом, Сигурд замыкал кавалькаду.

   Мимо нас по-прежнему проносились жуки. Один из них прожужжал прямо у меня перед носом; я дёрнулась назад, и он с размаху влетел воздух над оврагом. Так муха влетает в паутину.

   Мы ехали довольно медленно, и я успела рассмотреть, как жук покрывается инеем. Очень скоро он стал белым, как статуэтка аль-буянского фарфора. Секунда-другая -- иней исчез, а жук остался висеть, цветной и прозрачный, будто отлитый из стекла. Я невольно отвела взгляд.

   Наконец, овраг остался позади. Дорога снова побежала среди кустов, и я была почти что рада увидеть привычную тёмную зелень. Жуков, кажется, сделалось меньше.

   Когда я в очередной раз глянула на солнце, оно, кажется, склонилось на несколько градусов к западу.

   Ещё полдня прошло без всяких происшествий.

   Собственно, после встречи с оврагом все были этому только рады. У меня, по крайней мере, долго стоял перед глазами давешний жук; невольно я представляла, как мы с Рыжиком, соскользнув с дороги, висим над оврагом в весьма оригинальных позах, такие же цветные и стеклянные. Эта картинка являлась мне так настойчиво, показываясь с самых разных ракурсов, что через полчаса её дополнила другая: Эгмонт, который, поминая мрыса и всех его родственников, аккуратно -- чтобы не разбились -- вытаскивает нас с конём обратно. А после везёт, замотав в войлок, в Академию, где и устанавливает во внутреннем дворике. Рядом с фонтаном, ага. В назидание прочим адептам, которые так же плохо, как я (при жизни), учат: а) боевую магию; б) некромантию; в) алхимию; г) бестиологию. Ну и историю магии, чтобы волхву Легкомыслу не так обидно было. А потом братья аунд Лиррен введут традицию: погладить Рыжика и поцеловать каменную меня, чтобы мы поделились своей удачей. Мы же рыжие, у нас её навалом.

   А где-нибудь на заднем копыте Рыжику пропечатают инвентарный номер.

   Я представила, как Генри Ривендейл со скорбным лицом целует меня в лоб, и мне стало нехорошо. Нет уж, не дождётесь! Выберемся, и точка.

   У меня ещё три желания с близнецов не стребовано!

   Словом, было тихо. Солнце, повисев дольше положенного в зените, всё-таки начало понемногу скатываться на запад. Лошадиные копыта негромко стучали по каменным плитам, меня чуть потряхивало в седле, и я, кстати сказать, немного успокоилась после всех этих... картинок. Цветных и стеклянных. В конце концов, такого роскошного практикума по боевой магии точно ни у кого не было!

   Один раз дорогу пересекал широкий ручей, через который был переброшен мост, сооружённый из тёмных от влаги брёвен. Ехать по нему было немного боязно: мрыс его знает, сколько лет этим несчастным брёвнам, мне на них просто так-то вставать не хотелось, а уж вместе с конём тем паче. Но мы уже успели понять, что время здесь течёт по-другому. Да и вариантов не было -- не вплавь же перебираться, в самом-то деле!

   Короче, мы переправились без происшествий. И только съезжая с моста, я поняла то, что по-хорошему следовало бы понять гораздо раньше. Эти брёвна были ничем не скреплены между собой. И мрыс бы его знал, что заставляло их висеть в воздухе, -- потому что магии я там не почувствовала.

   Шёл уже где-то шестой час, когда мы выехали из-за очередного поворота и увидели... хм... необычное.

   В этом месте дорога снова поворачивала -- вправо и довольно резко. А прямо по курсу между деревьями виднелся широкий прогал, по которому легко мог бы проехать всадник. Один, а если сильно надо, то и два. Более того, если поехать прямо, мы точно успеем выбраться из леса до захода солнца: там, вдалеке, были чётко видны точно такие же серые камни, которые мы пересекли сегодня утром.

   Но сворачивать с тракта почему-то... не хотелось. Не хотелось, и всё тут. Я посмотрела на Эгмонта, потом -- на Сигурда, и поняла, что мы на редкость единодушны.

   -- Если ехать напрямик, выберемся минут через десять, -- нарушил тишину маг. -- Если по шляху, то где-то через полчаса. Всё равно успеваем, до заката ещё несколько часов.

   -- Ага, -- хмуро согласился Сигурд. -- Если только нам это не блазнится.

   Я авторитетно помотала головой как главный специалист по иллюзиям. От этих мест, конечно, можно было ждать любой подлянки, но мне почему-то казалось, что дорога, видневшаяся сквозь прогал, -- самая настоящая. Только это ничего не меняло: лезть туда напрямик всё едино очень не хотелось.

   -- Эгмонт прав, тут всей разницы минут в двадцать. Поехали лучше по тракту, целее будем.

   Сигурд ничего не имел против. Рыжик тем паче.

   Тракт в этом месте делал достаточно широкую петлю. Прогал остался позади, скоро лес сомкнулся плотнее прежнего, но я знала, что вот-вот будет конец дороги, и потому ехала очень бодро. Шаг за шагом, сажень за саженью... тут поворот закончился, мы выехали на финишную прямую, и я увидела, что шлях, как на эльфийских картинах, уходит в небо. В смысле, ещё три сотни шагов -- и лес заканчивается, а дорогу пересекает ровная широкая линия, выложенная из серого камня. Её я почему-то разглядела особенно чётко.

   Но впереди тракт перегораживало упавшее дерево. А на нём сидели люди -- человек десять, может, немного больше. И ясно было, что они ждут нас, причём совсем не для того, чтобы получить эксклюзивное интервью у покорителей Старых Земель. И даже не для того, чтобы пожелать счастливой дороги.

   Будем прорываться с боем, поняла я. Волна Эллер-Минца, малый боевой пульсар, список атакующих заклинаний, которые надо подготовить к зачёту. Золотая пыль в магзале; Генри Ривендейл, с которым так здорово было работать в паре.

   Прорвёмся...

   -- Ну что, Яльга, хотела боевой практики? Будет тебе сейчас практика, причём сразу и много. Такая, какая и третьему курсу не снилась...

   Эгмонт помолчал и добавил чуть тише и другим тоном:

   -- Яльга, помни, это не люди. Они могут выглядеть, как люди, но у них другая реакция, они гораздо быстрее. И помни, они нас ждут, чтобы убить.

   Сначала я хотела огрызнуться: мол, не маленькая, нечего меня успокаивать! Но минутой позже до меня дошло. Эгмонт не собирался успокаивать чрезмерно нервную девицу, он просто давал инструкции своей студентке. А, ладно! Василиска завалили, а это уж никак не василиски!..

   Страшно, конечно. Но это здесь не при чём.

 ***

   Эгмонт был прав -- на поваленном дереве сидели уж точно не люди. Но он, как все маги, очень любил говорить то, что ясно без всяких разговоров. В воздухе сильно пахло тленом -- только не могильным, а сладковатым таким и душным, будто в южном лесу. От человека так никогда не пахнет, даже если человек -- женщина, которая вылила на себя полсклянки эльфийских духов.

   Запах был мерзкий, но Сигурд ему почти обрадовался. Мрыс эт веллер келленгарм, кто бы только знал, как ему надоели эти магические игры! Больше всего на свете он не любил, когда от него ничего не зависело. Зато теперь предстояла драка, и оборотень мог доказать, что и он кое на что сгодится.

   Узорчатый меч легко покинул ножны. Сигурд улыбнулся, чувствуя, что клинок едва ли не дрожит от нетерпения. Это был очень молодой меч, он сильно соскучился у Эгмонта и теперь всей душой рвался в схватку. Нет, хорошо всё-таки, что судьба свела оборотня с магом! Ведь никуда не годится, когда меч вот так лежит себе и лежит, ожидая, когда же хозяин наконец сообразит, что против доброй стали ни один некромант не выдюжит! Хотя... этот меч магу явно не по руке. А вот Сигурду по руке, и ещё как! Приедем в Арру, надо будет подобрать Эгмонту другой, да и всё.

   Некоторые существа встали и тоже обнажили мечи. Другие, наоборот, припали к земле, как это делают большие кошки. Но лучников не было, арбалетчиков -- тоже, а за магические козни Сигурд ничуть не волновался. У него тоже в отряде маг, и не из последних. Из первых, можно сказать, вот так.

   Вот вопрос, а далеко ли они прыгают? Если что, надо быть готовым принять на клинок...

   "Раз -- два -- три -- четыре..."

   До пяти Сигурд досчитать не успел.

   Завертелось.

   Полыхнула алая вспышка, Яльга выкрикнула какое-то заклинание, тварь бросилась снизу вверх, и оборотень встретил её мечом. Добрый клинок с готовностью рассёк нежить на две части. Правильно всё-таки, что в оборотничий харалуг всегда добавляют серебро...

   Ага, вот уже и эти, с мечами...

   Лошадей нежить не трогала. Возможно, потому что не видела. Пешему не слишком-то удобно рубиться с конником, но существа легко восполняли недостаток роста избытком скорости. Впрочем, Сигурд успевал. Он мог бы драться и ещё быстрее, это был отнюдь не предел. И если эта дрянь уверена, что победит... ха, да она не знает, что такое волкодлак!

   Они успевали, и Яльга в том числе. Нет, Сигурд её, конечно, прикрывал, и Эгмонт тоже, но девица лупила заклинаниями, что твой Магистр Эллендар с лубков. Попадала, правда, не так часто, ну так и твари были не лубочные. Никто из них троих пока что не был ранен.

   "Прорвёмся", -- уверенно подумал волкодлак. Численный перевес всё ещё был на другой стороне, он уложил всего троих, но уже сейчас было понятно, чем дело кончится. Краем глаза оборотень увидел, как Эгмонт прицельно вогнал огненный шар прямо в пасть очередной твари. Сигурд снёс голову следующему существу и увернулся от другого, похоже, возжелавшего отомстить за бесславную смерть товарища.

   Чушь, разумеется. Какие у нежити товарищи?..

   Меч, весь в крови, был абсолютно счастлив.

   Драки -- их только описывать долго. Скоро всё кончилось, но Сигурд не сразу это сообразил и заозирался, отыскивая врага. Но все враги, какие были, лежали на дороге, только одного отшвырнуло на дерево -- Яльгина работа, Эгмонт действовал аккуратнее. Дерево, кстати, тоже пострадало: какое-то заклинание выжгло из него немалый кусок, чуть меньше ширины тракта. Теперь там легко можно было проехать верхом.

   Меч был явно разочарован: он только-только успел войти во вкус. Сигурд, в общем, его понимал. Ему тоже было обидно, что всё так быстро закончилось. Но в лесу было тихо, местные фэйри затаились, как мыши под веником, -- видно, они тоже поняли, что оборотень и его меч будут им очень рады. Они не испытывали желания порадовать Сигурда с его мечом и, похоже, предпочитали сейчас радовать кого-нибудь другого. Желательно -- не подданного Серого Конунгата.

   Волкодлак вздохнул и тщательно вытер меч об одежду того, который лежал на дереве, -- чтобы воспользоваться остальными, пришлось бы спешиться, а вот этого не хотелось. Лучше было бы иметь при себе специальную тряпочку, меч это точно заслужил. Нет, отдавать его Эгмонту было бы просто преступлением.

   Ну, ничего, впереди горы, а в горах чего только нет...

   ...Он сам не понял, зачем обернулся. Будто толкнуло что-то. Яльга, бледнея на глазах -- хотя, кажется, дальше бледнеть уже было некуда, -- стала выпускать поводья и медленно заваливаться набок. Сигурд мгновенно сообразил, что сейчас произойдёт: Яльга вывалится из седла и упадёт на дорогу. Ещё он отчётливо осознал, кем она станет после этого. Маг, выпитый до самого донышка и упавший на эту землю... последующая Яльгина судьба лежала, живописно раскидав руки-ноги, на ветвях поваленного дерева.

   Шпор у Сигурда не было, поэтому он по-простому сжал бока лошади коленями, посылая её в прыжок. Бедное животное до сегодняшнего дня не подозревало о двух вещах: что хозяин всё-таки скотина, причём жестокая, и что оно, животное, умеет так здорово прыгать с места, причём без разбега. Но это было уже не важно. Важно было другое. Сигурд успел подхватить Яльгу практически у самой земли. Это потом он понял: хорошо, что подпруга выдержала!

   Яльга была... совсем никакая. Серая, тяжёлая и не подающая никаких признаков жизни. Жизнью от неё почти не пахло, правда, и смертью -- тоже. По-любому, её надлежало вывезти за пределы этого проклятого леса.

   В седле она, ясен пень, не усидит, а держать её -- рук не хватит. Оборотень немного подумал, потом положил её поперёк седла и намотал поводья Яльгиной лошади на переднюю луку.

   Интересно, где этот мрысов маг? Он-то куда смотрит?! Уч-читель, так его растак!..

   Мрысов маг обнаружился неподалеку. Он тоже выглядел как-то подозрительно -- проще говоря, зелёный он был, как после хорошей попойки. В седле, правда, худо-бедно держался. Одной рукой для верности вцепившись в поводья, другой он что-то пытался начаровать. Сигурд был не маг, но даже ему эти попытки показались на редкость бестолковыми. С каждой секундой на лице у Эгмонта всё чётче проступало какое-то детское, обиженное непонимание, и волкодлак вспомнил, откуда ему это знакомо. Примерно то же чувство он испытал лет двадцать назад, увидев летним вечером на небосклоне луну -- это при том, что солнце ещё не зашло. В те поры он был твёрдо уверен, что на небе полагается быть чему-то одному, либо луне, либо солнцу, а когда и то, и другое вместе...

   Кстати, о солнце...

   Сигурд глянул на горизонт и, не удержавшись, присвистнул. По его подсчётам, времени на то, чтобы перебить эту мрысь, ушло не более получаса. Однако солнце почти коснулось небостыка. Алое, круглое и неизмеримо нахальное, -- вот уж не думал Сигурд, что так отзовётся о создании Старого Волка! -- оно неумолимо катилось вниз, как будто всей душой торопилось в гостеприимно отверстую пасть Западного Змея.

   Времени было мало. Из Яльги с каждым мгновением вытекала жизнь. Хуже того, Сигурд готов был поклясться, что земля под копытами его лошади едва заметно подрагивает -- что-то торопилось перехватить их, пока они не успели пересечь проведённую Ардконунгэ границу. Оборотень оценивающе посмотрел на мага и понял, что в случае неприятностей придётся пробиваться в одиночку.

   Одной рукой придерживая Яльгу -- девица, являя редкостно вредный норов, так и норовила сползти, -- другой, свободной, Сигурд взял под уздцы Рихтерова коня. Эгмонт не имел ничего против: он прикладывал все усилия к тому, чтобы остаться в седле. Волкодлак громко свистнул, и лошади побежали по дороге.

   Солнце уже почти коснулось горизонта. Никогда прежде закат не казался Сигурду таким неприятным. "Раз -- два -- три -- четыре..." Они успевали. Яльга елозила туда-сюда, но Сигурд держал её крепко.

   Теперь не было никаких сомнений, что позади погоня. Оборотень чуял, слышал, ощущал всей кожей -- То, Что В Лесу, успело сообразить, как сильно оно просчиталось. И теперь ударит наверняка.

   Ударило бы. Если бы успело.

   Потому что лошади уже перескочили через Серые камни. Их копыта глухо стукнулись о землю -- гномские плиты остались на той стороне, здесь шла обыкновенная грунтовая дорога. И словно эхо, из леса донёсся вопль бессильной ярости, перешедший в протяжный стон. Оборотень услышал его не ушами, а чем -- он и сам не знал. То, Что В Лесу, упустило добычу. Впервые за тысячу лет.

 ***

   Эгмонт очнулся. Лежать на голой земле было холодно и жёстко; ещё не оценив ситуацию в полной мере, он попытался встать и едва не взвыл. Магический резерв был вычерпан до предела -- напрягая все силы, он не мог отыскать в себе и капли магии.

   Полное опустошение резерва. Он об этом читал, но ни разу не испытывал на собственной шкуре. Что же, авторы монографий не солгали ни на дюйм -- ощущения были великолепные, даже если не шевелиться. Причём худшим был тупой, нерассуждающий ужас, поднимавшийся откуда-то из глубин: а что, если это навсегда, если резерв уже никогда не восстановится?

   "Восстановится, -- сжав зубы, подумал он. -- Резерв всегда восстанавливается..."

   Так плохо ему не было ни разу. Даже после зимней сессии на третьем курсе, когда совсем ещё неопытный Эгмонт впервые попробовал мандрагон, ничего не зная о свойствах этого волшебного напитка. Даже на выпускном, после поединка с Робером. Даже, мрыс дерр гаст, потом, за всю последующую, весьма долгую и богатую на события профессиональную жизнь.

   В горле саднило. Эгмонт для проверки кашлянул -- лучше бы он этого не делал -- и сплюнул накопившейся во рту слюной. Слюна была горькая и жёлтая; по всем признакам, его недавно рвало желчью.

   Этого он не помнил... впрочем, он много чего не помнил. Например, как они покинули заклятый лес. Последнее, что удалось кое-как восстановить, -- это Яльга, соскальзывающая с седла, которую он пытался удержать телекинезом. Кажется, у него не получилось. Дальше была сплошная темнота.

   Их вытащил Сигурд. Простой волкодлак без капли магического таланта. "Если что, я успею прикрыть Яльгу и помочь оборотню...". Ага. Помог.

   И тут его как молнией обожгло. Яльга!..

   Если из него, дипломированного мага с приличным стажем, этот лес высосал все магические силы и только, девчонка первого года обучения пострадала куда серьёзнее. И он, дипломированный маг с приличным стажем, даже не смог прикрыть её! Эгмонт вдруг чётко вспомнил, что именно происходило с Яльгой на дороге; он всё-таки был эмпатом и умел чувствовать такие вещи. Из неё выплёскивалась жизнь, толчками, как кровь из разорванной артерии. Ладно, Сигурд вытащил нас обоих, а дальше? Ей же требуется помощь... сколько времени я вот так провалялся?!

   Эгмонт рывком поднялся на колени и несколько мгновений вообще ничего не видел. Потом головокружение прошло, и он огляделся. Яльга, бледная как смерть, лежала на расстеленном плаще. Разумеется, она была без сознания. Эгмонт потянулся к Яльге, забыв, что резерв его пуст, но каким-то чудом всё-таки расслышал, что в ней происходит. Сначала он не поверил, потом почувствовал невероятное облегчение, потом снова не поверил и попытался услышать её ещё раз.

   Нет, он не ошибся. Артерию вовремя зажали. Кто, как -- не суть важно, времени всё равно мало. Пока что знаменитая Яльгина удача не покинула её. В городке под названием Солец жила Ардис; во многих отношениях она была более чем средним магом, но одно умела делать превосходно. Лечить. Если они поторопятся, то у Яльги появится шанс.

   Кроме того, Ардис точно не станет связываться с КОВЕНом.

   Из кустов почти бесшумно вынырнул волкодлак. Выглядел он, в отличие от Яльги и самого Эгмонта, вполне жизнеспособным. Разве что изрядно голодным, расцарапанным и покусанным комарами.

   -- Сигурд, -- слова выговаривались с трудом, царапая и без того надорванное горло. -- Сигурд, нам надо спешить. Яльге осталось жить ещё минут сорок, если повезёт.

   Оборотень покосился на Эгмонта весьма недоверчиво. Видно было, что он сомневается в способности мага не то что удержаться в седле -- но и просто вскарабкаться на лошадь. В принципе, он был недалёк от истины.

   -- Подай мне мою сумку.

   Сигурд подал. Эгмонт, почти не глядя, вытащил оттуда небольшую фляжку, открутил крышку и, собравшись с духом, отхлебнул ровно треть. Перехватил голодный взгляд оборотня и пробормотал:

   -- Извини, тебе от этого пользы не будет. Один сплошной вред.

   Волкодлак явственно смутился и ткнул пальцем в сторону Яльги.

   -- Да я-то что? Я-то так. Может, ей... того? Глоточек?

   -- Того, что ей может помочь, у меня нет. А это зелье её убьёт. Два эликсира, наложившись друг на друга... -- Эгмонт споткнулся, не зная, как объяснить Сигурду механизм взаимодействия двух взаимоисключающих эликсиров, но этого и не потребовалось. Оборотень понимающе кивнул, поднял Яльгу и уложил её поперёк седла, как украденную невесту.

   Зелье начинало действовать. Эгмонт с третьей попытки залез в седло и даже сообразил взять под уздцы Яльгиного Рыжика. Он твёрдо знал, что до Ардис доедет любой ценой -- и плевать, что потом, когда действие зелья пройдёт, он будет беспомощнее котёнка!

   Он плохо помнил дом, в котором жила Ардис. Но это было не страшно: стражники на въезде в город уж точно знали, где именно поселилась городская лекарка.

   Когда они подъехали к воротам Ардис, город неотвратимо окутывали мягкие сумерки. В её доме светилось одно окно -- насколько помнил Эгмонт, это было окно кухни. Поверх невысокого забора оба всадника увидели, как из-под крыльца мохнатым клубком выкатилась белая собачонка. Она звонко залаяла, приседая на задние лапы.

   Почти сразу же скрипнула дверь, и во двор выскочил мальчишка лет десяти -- ученик, наверное. Он коротко глянул на Эгмонта с Сигурдом и распахнул ворота.

   -- Заноси её в дом, -- велел он оборотню, принимая у него поводья.

   Сигурд кивнул и, спешившись, осторожно снял с лошади Яльгу. Он пошёл к двери, а Эгмонта вдруг посетила совершенно жуткая мысль: что, если Ардис нет дома? Что может ученик там, где бессилен он сам?

   Но додумать этот ужас до конца он не успел. Дверь скрипнула снова, и на крыльцо, на ходу вытирая руки о передник, вышла невысокая, чуть полноватая женщина. От неё пахло домом и кухней. Ещё минуту назад она занималась тем, что и положено делать женщине ввечеру: готовила ужин для своей семьи.

   Она посторонилась, пропуская Сигурда с Яльгой в дом. Мальчишка шёл впереди, показывая, куда нести пострадавшую, и чувствовалось, что ему это не впервой.

   -- Добрый вечер, Ардис, -- хрипло выговорил Эгмонт, прикидывая, как ему половчее сползти с лошади.

   -- Добрый вечер, Эгмонт, -- спокойно ответила ему хозяйка. -- Ты слезешь сам, или тебе помочь?

   -- Сам, -- твёрдо сказал маг и в доказательство своих слов кое-как спустился на землю. Мир качнуло, и Эгмонт едва успел вцепиться в переднюю луку седла.

   Ни слова не говоря, Ардис взяла его под руку и провела внутрь дома.

 ***

   Темно.

   Здесь темно и холодно, пахнет не то пылью, не то мрыс знает чем. Ну, понятно, почему темно: здесь нет ничего, на что можно было бы смотреть. Но холодно-то зачем?

   Холодно...

   Нет, нет, нет, я не хочу здесь быть, я не могу здесь оставаться! Я смогу, прорвусь, я ведь всегда могла и прорывалась... вот только подняться бы на ноги. Или хотя бы просто перевернуться на живот.

   Не получается? -- ничего, ещё разочек, и получится...

   Почему у меня нет сил?

   Почему?!

   Мир содрогается, снова и снова, надо мной пляшут тени -- как я их вижу, если вокруг такая темнота, что темнее и представить нельзя? До чего же холодно. Будто на снегу лежу.

   В Лыкоморье всегда холодно, это север...

   Мир плавно уходит вниз, будто на огромных качелях. Меня накрывает чем-то тёплым, и холодная темнота превращается в обычный сумрак. Там, надо мной, -- всего лишь натянутая стенка шатра, за которым гуляет ветер. На ветру пляшет костёр, у костра звенит гитара... ах, хорошо звенит! Конэстэ рат шылало, одова нанэ ром!

   Пытаюсь встать, но чья-то рука удерживает меня на месте.

   -- Лежи, -- глухо, ворчливо. -- Лежи, не торопись! Этот костёр пока горит не для тебя. Всему своё время, Яльга!

   Улыбаюсь.

   -- Романы яг сарэнгэ бикхэрэнгиро свэтинэла...

   -- Поговори мне ещё! То ромский костёр...

   Почему ты говоришь по-лыкоморски? Я так давно не слышала ту, правильную речь...

   -- Молчи.

   Лежу. Молчу. Слушаю. Далеко-далеко ходят кони, чуть слышно звенят уздечки... В шатре пахнет табаком и травами. Вот запах трав становится сильнее, в губы мне тыкается деревянная ложка. Я пью. Какой горький...

   -- Ещё привередничать будет! Смерть слаще была бы...

   Как темно. И тепло. И спать хочется... Ходят кони, ходят, ай, по степи...

   Зачем-то открываю глаза -- чтобы увидеть, как неяркий огонёк на миг высвечивает лицо, которого я в жизни никогда не видела. Но сразу же узнала.

   И всё. Дальше я уже сплю.

 ***

   За ночь Сигурд просыпался раз пять или шесть -- на всякий случай. Он поступал так всегда, если засыпал в человеческом обличье, волку же это было без надобности, он и так просыпался, едва почуяв приближение беды. Но в этом доме было тихо и спокойно; на много вёрст вокруг лежала ночная темнота, и Сигурд, хотя был, конечно, не маг, полагал, что бояться сейчас нечего. Разве что за Яльгу.

   Всякий раз, проснувшись, он видел огонёк свечи -- сперва длинной, потом короткой, потом снова длинной. Свеча стояла на подоконнике, и язычок пламени отражался в чёрном стекле. Когда Сигурд впервые проснулся, рядом с подсвечником виднелся небольшой горшочек, прикрытый блюдцем. Из-под блюдца тянулся острый травяной запах. Неслышно ступая, к окну подошла лекарка. Она сняла блюдце и перелила остывший взвар из горшка в чашку. После чего осторожно приподняла Яльге голову и понемногу выпоила ей всё до капли.

   Потом, через несколько часов, он увидел, как Ардис, хмурясь, считала Яльге пульс. Похоже, результат её не обрадовал. Лекарка покачала головой, вздохнула, порылась в коробке с зельями и выудила маленький, но очень тяжёлый на вид пузырёк. На секунду она задумалась, потом подошла к Яльге, оттянула ей веко, зачем-то вгляделась в неподвижный зрачок. После чего снова посчитала пульс, вздохнула и откупорила пузырёк. Сигурд едва не задохнулся: в пузырьке обитал весьма резкий запах, неприятный именно тем, что был слишком сильным. Даже мощным, можно так сказать.

   В рот Яльге стекли три тягучие чёрные капли. Лекарка бережно закупорила склянку, после чего снова посчитала пульс. Судя по всему, она немного успокоилась. Запах всё ещё стоял в комнате, и волкодлак, не удержавшись, чихнул. Ардис обернулась.

   -- А ты что не спишь, -- громким шёпотом заругалась она на Сигурда. -- С тобой ещё возиться, что ли? И так дел невпроворот! Спи!

   Сигурд хотел было возразить, что он сам в состоянии решить, спать ему или нет, но веки налились свинцом, и он послушно заснул.

   В последний раз он проснулся уже под утро, когда за окном начинало светлеть. Свеча -- точнее, коротенький оплавленный огарок -- была потушена. Ардис тоже исчезла. В неясном утреннем свете Сигурд разглядел, что Яльга укрыта большой цветастой шалью с кистями. Такие шали стоили очень дорого, их ткали горные гномы, и сносу этим шалям точно не было. Сигурд хотел привезти такую шаль матери, но выяснилось, что стоит она не меньше, чем добрый меч. На тот момент таких денег у него не было, и Сигурд положил себе непременно накопить нужную сумму. Чтобы потом, на обратном пути, точно хватило.

   И такую ценную вещь лекарка не пожалела для совершенно чужого ей человека! Сигурд преисполнился уважения к хозяйке дома.

 ***

   Утро началось для Эгмонта довольно поздно: солнце, по крайней мере, давно уже взошло. На соседней улице бодро орал петух, через равные промежутки времени оповещая мир о чём-то невероятно важном с его, петушиной, точки зрения. Маг начхать хотел на все точки зрения, петухов он уважал только в супе, и вообще было ему весьма нерадостно.

   Резерв заполнился едва-едва на треть. Этого было мало, особенно по сравнению с нормальным положением дел, и Эгмонт мрачно подумал, что начинает понимать Эрика Веллена с его... странностями. Ещё не таким странным станешь, если в твоём резерве плещется от силы ложка энергии.

   Если, конечно, кому-то вздумается измерять энергию в ложках.

   Впрочем, даже этого минимума хватило, чтобы понять: Яльге стало лучше. Ардис действительно была отличным лекарем -- и очень хорошим человеком, потому что нигде в кодексе целителей нет пункта "обязан лечить всякого, кто завалится в твой дом в девять часов вечера".

   Эгмонт закрыл глаза и, сделав усилие, -- раньше он обошёлся бы без всяких усилий -- перешёл уровнем выше, чтобы рассмотреть дом со стороны магических потоков. Так. Яркое свечение, собравшееся в чуть пульсирующий комок, -- Яльга. Болеет, но выздоравливает. Свечение на порядок бледнее -- похоже, ученик Ардис. Несколько амулетов, довольно специфических... ни одного КОВЕНского. Нет и намёка на фиолетовый свет.

   Интересный, кстати, вопрос, до сих пор не изученный наукой. У каждого мага свой цвет ауры, и следы он оставляет весьма характерные. Но как только этот маг отправляется куда-то по делам КОВЕНа, то же самое свечение приобретает явственный фиолетовый шлейф.

   Некстати напомнил о себе резерв, пустой на две трети. Вспомнив все известные ему ругательства на гномском, Эгмонт соскользнул на нулевой уровень. Мр-рыс... да сколько же можно? Он спал целую ночь, всё давным-давно должно было восстановиться!

   Последнюю фразу он невольно произнёс вслух, и ответ не замедлил себя ждать.

   -- А нечего было Лиррас Эндер глушить, -- хладнокровно заявили от двери. -- Вы бы ещё мандрагоном заполировали.

   На пороге стоял ученик Ардис; в руках у него была какая-то склянка. Эгмонт коротко глянул на юное дарование, и оно замолчало, правда, независимо хмыкнув себе под нос.

   -- Чему вас на алхимии учили? -- буркнуло оно через полминуты.

   -- Что мистрис Рэгмэн говорила про Яльгу?

   -- Много чего хорошего, -- ученик потряс склянкой, потом подышал на неё, потом снова потряс. -- И нехорошего тоже, но это уже про вас. Я повторять не буду, мать вернётся, сама всё скажет... больно долго говорить, да и вообще. А девица ничего, к вечеру очухается.

   Он ещё раз встряхнул бутылёк, потом вытащил пробку.

   -- Вот, половину сейчас отпить, вторую -- через три часа. И в промежутке более ничего не принимать.

   -- И что будет? -- уточнил Эгмонт, рассматривая содержимое склянки. После Яльгиных зелий он с опаской относился ко всему, что нужно принимать вовнутрь и что не изготовлено алхимиком с дипломом.

   -- Там и поглядим, -- оптимистически заявил ученик.

   Ладно, рискнём. Эгмонт прикинул, где у этой склянки середина, и в два глотка выпил, что было сказано. Зелье было чуть кисловатым. Кивнув, ученик забрал у него склянку и заткнул её пробкой. "Мать вернётся, сама всё скажет...". Значит, не просто ученик.

   -- Тебя как зовут? -- спросил маг.

   Тот пожал плечами.

   -- Артур. А вы Рихтер, мне мать сказала.

   Эгмонт кивнул. Мир вдруг начал отодвигаться, заслоняясь какой-то полупрозрачной пеленой. Мрыс, это что, зелье так действует?..

   Спустя минуту он уже спал. Зелье и правда было очень мощным.

   Ровно через три часа он проснулся снова. На этот раз его разбудил запах -- совершенно умопомрачительный запах еды. Эгмонт не сразу понял, что именно это была за еда, но подробности его не волновали. Есть хотелось страшно -- и неудивительно, потому что в последний раз он ел сутки с лишним назад, в корчме по ту сторону леса.

   Резерв немного пополнился -- теперь в нём было чуть меньше половины.

   Эгмонт сел, правда, с некоторым трудом. Похоже, вчера он несколько переоценил свои силы, решив, будто лес высосал из него только магическую энергию. А может, ученик... Артур был прав насчёт Лиррас Эндер. Но раньше он гораздо быстрее отходил после этого зелья: вполне хватало трёх-четырёх часов.

   Он переждал приступ слабости и порадовался тому, что уснул в одежде -- вчера не было сил раздеться, сегодня проблема была бы в обратном. Потом натянул сапоги, собрался с силами и встал. По возможности, вертикально.

   Мир уверенно шатался -- вверх-вниз, вправо-влево, по диагонали. Но пол пока что был внизу, и Эгмонт успел сделать целых два шага, прежде чем уже знакомый голос возмущённо осведомился:

   -- Эй, вы куда собрались?

   -- Туда, -- лаконично ответил маг. Он был всецело занят борьбой с полом.

   Артур насмешливо хмыкнул.

   -- Сядьте, -- приказал он. -- Я сейчас.

   Может, другое зелье принесёт, с надеждой подумал Эгмонт. Для более быстрого... хм... оздоравливания.

   Мальчишка вернулся через две минуты. Зелья он не принёс, зато притащил какую-то весьма непотребного вида лохань. Маг посмотрел на неё, потом перевёл взгляд на Артура, постаравшись, чтобы этот взгляд оказался в должной степени ледяным.

   -- А что? -- совершенно спокойно парировал тот. -- Ежели вы на полдороги свалитесь, мне вас как, за ногу тащить? Или волчару этого с огорода кликать?

   -- Не свалюсь, -- тихо и нехорошо пообещал Эгмонт. С полминуты они смотрели друг на друга.

   -- Ну, как знаете, -- сдал назад Артур. Рихтер мысленно посочувствовал коллеге Ламмерлэйк: скорее всего, лет через шесть юное дарование собиралось поступать на алхимический. А если он уже сейчас такой упрямый, что будет к первому курсу?

   ...Туда и обратно Эгмонт добрался самостоятельно, причём так нигде и не свалился, вопреки мрачным прогнозам юного целителя. Правда, его дважды облаяла белая собачка. Просто удивительно, как в таком маленьком существе помещается такой громкий лай.

   Во дворе, кстати, были куры. Много кур. И все они лезли под ноги, сопровождая это возмущённым кудахтаньем.

   На обратном пути он встретил Сигурда. Волкодлак, выспавшийся и довольный жизнью, шёл с огорода, помахивая длинным пучком зелёного лука. Передвигаться, опираясь на оборотня, оказалось куда быстрее и надёжнее.

   Когда они вернулись в комнату, лохань уже исчезла. Артур весьма недовольно косился на пациента, но все свои мысли держал при себе -- надо думать, Ардис успела рассказать ему, чем Эгмонт зарабатывает себе на жизнь. Зарабатывал. А спорить с преподавателем Академии, куда тебе ещё поступать...

   -- Есть будете? -- спросил он.

   Эгмонт кивнул раньше, чем сообразил, что делает. Вообще-то он собирался пойти глянуть на Яльгу -- отнюдь не из недоверия к профессионализму Ардис, а просто так. Но он был настолько голоден, а с кухни пахло так вкусно... в конце концов, Эгмонт более не намеревался пить каждое зелье, которое ему подсунет мальчишка. Сколько можно валяться в постели?

   Мысли были бодрые, но резерв всё ещё оставался наполовину пустым. Да и не только резерв, мрыс дерр гаст, -- Эгмонт прекрасно отдавал себе отчёт, что не продержится в седле и часа. Мир в любой момент готов был встать на дыбы, так что, если честно, они очень вовремя встретились с Сигурдом.

   Артур сходил на кухню и вернулся с миской супа и куском хлеба. Отдав Эгмонту еду, он достал из кармана уже знакомую склянку, наполненную до половины, и начал деловито её потряхивать, изредка дыша на прозрачное стекло. "Тряси-тряси", -- довольно подумал маг.

   -- Может, тебе это... помочь? -- осведомился деликатный волкодлак.

   -- Вы что, сговорились? -- кротко поинтересовался Эгмонт, и Сигурд замолчал.

   Суп был великолепен. Алхимики обычно неплохо готовят, но Ардис готовила просто замечательно, почти так же хорошо, как лечила. Еда кончилась куда быстрее, чем того хотелось бы Эгмонту. Он с сожалением заглянул в пустую миску и, наплевав на этикет, досуха вытер её оставшимся кусочком хлеба. После чего принял от Сигурда большую глиняную кружку чая.

   Артур выглядел подозрительно довольным. Из осторожности Эгмонт понюхал чай, но ничем, кроме чая, смородинового листа и молока, от напитка не пахло. Довольно покосившись на потенциального адепта, маг с наслаждением выпил всю кружку. Жизнь потихоньку налаживалась. По-хорошему, стоило бы сходить и посмотреть, как там Яльга, но всякому известно, что после сытного обеда полагается передохнуть. Вот он сейчас передохнёт и пойдёт... самую чуточку передохнёт...

   Мрыс дерр гаст!

   Мальчишка уже открыто ухмылялся. Мир привычно затягивало знакомой полупрозрачной дымкой -- слишком быстро, так, что, даже будь у Эгмонта силы, ему недостало бы времени, чтобы бороться. Взвыв от отчаяния, маг погрузился в тёплые пучины сна.

 ***

   -- Так-то лучше, -- удовлетворённо пробормотал Артур. Эгмонт спал, и возмущённое выражение мало-помалу исчезало с его лица. Малец повернулся к Сигурду. -- Ну что, пошли теперь девицу вашу...

   -- Яльгу, -- подсказал оборотень.

   -- Ну, Яльгу так Яльгу... Пошли её кормить. Известно, одними зельями сыт не будешь.

 ***

   Я просыпалась медленно и неохотно; как по-честному, больше всего мне хотелось завернуться в одеяло и дрыхнуть дальше, но чувство долга, видно, проснулось первым и не захотело бодрствовать в одиночестве. Не прошло и трёх минут с того момента, как оно впервые постучалось мне в душу длинным зазубренным когтём, как я уже оторвалась от подушки, потирая руками лицо.

   Вокруг была совершенно незнакомая комната: бревенчатые стены, невысокий потолок, окно, задёрнутое полотняной занавеской. Полки с книгами -- некоторые из них здорово эманировали, так что хозяин дома определённо был магом. КОВЕНским магом, ибо других в природе попросту нет.

   Неужели нас всё-таки поймали?!

   Я подскочила на кровати, как укушенная. Мысли завертелись во всех возможных и невозможных направлениях, но тут послышались шаги, и в комнату быстро вошёл Сигурд. Живой, здоровый, нисколько не похожий на несчастного пленника.

   -- Яльга, ты как? -- быстро спросил он.

   Я потрясла головой. Ощущение было такое, будто вчера я таки поприветствовала ею одно из тамошних деревьев.

   -- Не знаю, -- наконец, осторожно сказала я. -- Живая... вроде.

   -- Тоже, наверное, встать хочешь? -- весьма ехидно осведомились из-за Сигурдовой спины. Я недоумённо нахмурилась; волкодлак посторонился, и ко мне подошёл совершенно незнакомый пацанёнок, лет двенадцати, лохматый, нестриженый и весь какой-то взъерошенный, как воробей.

   Я немного подумала. Имелся определённый соблазн, но рисковать не хотелось.

   -- Нет, лучше я пока полежу. Надёжнее выйдет. Ты вообще кто?

   -- Хоть одна умная нашлась, -- прокомментировал это пацан. -- Голова болит?

   Я отрицательно мотнула оной, и тут же вскинула руки к вискам. Мр-рыс... От этого движения под черепной коробкой будто взорвали маленький пороховой склад. Как это оно раньше ухитрялось молчать?!

   Мальчишка кивнул и достал из кармана какой-то пузырёк тёмного стекла. Потом неуверенно глянул на меня:

   -- Может, всё-таки потерпишь? Его на голодный желудок пить не надо бы...

   -- Поесть дайте, -- взмолилась я. Желудок орал ещё громче, чем голова: стоило упомянуть о еде, как я мигом сообразила, что проснулась именно от голода. А вовсе не от моральных терзаний.

   Сигурд кивнул и вышел из комнаты. Скоро он вернулся с миской супа и ломтём серого хлеба. Отдав мне то и другое -- я немедленно откусила от хлеба маленький кусочек -- оборотень снова исчез, похоже, по тому же самому маршруту. И верно: через минуту он уже протягивал мне кружку с чаем.

   -- Спасибо, -- неразборчиво сказала я. Ни один эльфийский кулинар не мог бы приготовить более вкусного супа. Вот чай был... немного печальнее, но Сигурд исправил ситуацию, почти до половины разбавив его молоком.

   -- Что с нами случилось?

   -- Не знаю, -- обрадовал меня волкодлак. -- Вы с Эгмонтом аж с самой опушки такие... невесёлые. Я так понял, что из вас там силы выпили, а до меня не дотянулись. Я же ведь не маг.

   -- А что с Эгмонтом?

   -- Ну, ему получше, чем тебе. Он, по крайности, без сознания не валяется...

   -- Зато дрянь всякую глушит, -- буркнул мажонок. -- Слышь, девка, скажи ему, чтобы что попало в рот не тянул! Мать всю ночь от тебя к нему бегала...

   Я вопросительно глянула на Сигурда.

   -- Мы у мистрис Рэгмэн, -- пояснил он. -- Они с Эгмонтом учились на одном курсе. Она лекарка, тебя с того света вытащила. Ты, по-честному, совсем неживая была...

   -- Помню, -- хмуро согласилась я, отдавая Сигурду чашку. В животе было тепло и уютно, голова, кажется, тоже немного успокоилась. Если ею не двигать, так и вовсе не болит.

   -- Вот, держи, -- пацанёнок протянул мне небольшой флакончик. -- Выпьешь всё, маленькими глотками.

   -- Гадость? -- настороженно спросила я, рассматривая флакон. Некстати вспомнилась Полин и её декокты.

   Мажонок ухмыльнулся.

   -- Гадость, гадость, -- заверил он. -- Пей давай, мне флакон нужен.

   Я осторожно сделала глоток. Ну да, неприятно, это вам не молоко. А куда денешься? Раз, два, три... теперь немножко, совсем на донышке...

   -- Долго спать буду? -- наугад спросила я, возвращая флакон.

   -- До вечера, -- спокойно ответил пацан. -- Часов до семи.

   Я кивнула и соскользнула в лежачее положение. Заботливый оборотень укрыл меня одеялом. Тепло-то как... волнами накатывала блаженная сонная слабость, и я закрыла глаза, позволяя зелью взять над собой верх.

   Засыпая, я слышала, как Сигурд, ступая почти неслышно, вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.

 ***

   -- Пошли, -- нарушил молчание малец. -- Поесть надо. Мы хоть здоровые, но нам тоже жрать надо. У меня ещё картошка неполотая стоит.

   Сигурд кивнул. Огород он обследовал досконально и пришёл к выводу, что хозяйка в доме правильная. В огороде всё было сделано по уму. И капуста крепенькая, и огурчиков аж целых две гряды. Была там морковка, был горох, было и целое поле картошки. Оборотень отлично знал, какие силы требуется приложить, чтобы огород выглядел таким ухоженным. Мать часто любила повторять, что земля -- тоже женщина и оттого требует любви, заботы, ласки и внимания. И потому сейчас, когда Артур упомянул о прополке картошки, Сигурд подумал, что малец один не справится. По-хорошему, надо отплатить хозяйке добром за добро. К тому же, насколько он помнил, во дворе лежала целая груда дров, которые надлежало сначала переколоть, а после сложить в поленницу. Это уж точно не женская работа.

   На кухне они действовали как-то слаженно. Артур достал из печки чугунок с супом. Чугунок был добрый: ведро не ведро, но что-то около того. Сигурд нарезал хлеб. Малец перехватил голодный взгляд оборотня и зачерпнул со дна, где была самая гуща. Потом слазил в подпол и подал Сигурду миску холодной картошки, другую -- с солёными огурчиками и небольшой, но увесистый шматок сала.

   Они поели и отправились на огород. Артур тоже было нацелился на тяпку, но Сигурд быстро прогнал мальца, отправив его уносить изничтоженную траву за пределы картофельного поля, поближе к заборчику. Чуть позже эта трава должна была пойти на корм свиньям -- они слонялись по загончику, то и дело пытаясь просунуть пятачки в щель в заборе.

   Солнце припекало, но работалось Сигурду легко, в охотку. Ему даже на какой-то миг показалось, что он дома. Вот сейчас выйдет мать, принесёт квасу и скажет, какой у неё вырос сын, -- сильный да работящий... Но Арра была далеко, за Драконьим Хребтом. На квас рассчитывать не приходилось, впрочем, и вода, которую малец принёс из дома, оказалась более чем кстати.

   Сигурд закончил работу часа через два. Возле забора выросла изрядная груда травы, на которую с вожделением косились через забор обе свиньи. Оборотень удовлетворенно оглядел поле. Сказать, что он совсем не устал, означало сказать неправду, но дела это не меняло. Волкодлак хотел было помочь Артуру перекидать траву свиньям, но потом передумал, поняв, что тот окончательно разобидится. Он ведь всё же мужчина и хозяин в доме.

   Поэтому Сигурд просто спросил, где взять топор, и пошёл колоть дрова.

   Какое-то время спустя Артур, видимо, всё-таки закончивший с травой, тоже появился во дворе и принялся складывать поленницу. Действовал он на диво ловко и умело, и Сигурд лишь несколько раз откладывал топор в сторону, чтобы показать, как складывают поленницу у них в Арре. Малец кивал, запоминая. Да, славный растёт мальчишка у лекарки.

   Оказываются, и у людей бывают правильные женщины. И дом содержит, и огород в порядке, и свиньи ухоженные. И сына вон какого вырастила. Нет, Яльгу оборотень считал вполне себе достойной девицей, но вот хозяйственности в ней не было ни на монетку. Хотя опять же -- лет ей всего ничего, да и у кого она могла научиться?

   Не у Эгмонта же.

   -- Слышь, Артур, -- окликнул волкодлак. Малец обернулся. -- Ну, посадить там, прополоть -- это понятно, но огород вскопать -- это ж лошадь нужна! Как вы его?..

   Артур смерил его настороженным взглядом. Сигурд подумал, что правильно не стал спрашивать, куда делся хозяин дома.

   -- Мать одного хмыря вылечила, он и вскопал. У него лошадей... -- он чиркнул рукой по горлу, показывая, что лошадей у неведомого хмыря было столько же, сколько у Яльги -- книжек, считая те, что остались в Академии.

   Ну, чего-то подобного Сигурд и ожидал. Надо думать, дрова достались им точно таким же образом.

   Ардис вернулась в восьмом часу. К этому времени Сигурд уже покончил с дровами и натаскал воды из колодца, наполнив кадушки, фляги и одинокую бочку, вкопанную на огороде. Лекарка, бледная от усталости, молча посмотрела на аккуратную поленницу и прошла в дом. За ней следом прошмыгнул тощий серый кот с коротким, будто обрубленным, хвостом.

   -- Он у нас мышелов, -- сказал Артур так гордо, будто сам учил кота охотиться, причём не одну ночь подряд.

   А я и не сомневался, хотел ответить Сигурд. Хороший это был дом. И кот в нём тоже был хороший.

   Ардконунгэ ("Владыка Знания" на греакоре) -- прозвище Седрика дель Ардена, конунга Арры (приблизительно V век от НТ).

   У кого кровь холодная, тот не ром.

   Ромский костёр всем бездомным светит.

  Глава восьмая, в которой политика оказывается намного важнее магии. Карты, эльфийские философы и "Справочник боевого мага" хором предвещают недоброе, Яльга пытается разобраться в лечебных чарах, а Эгмонт узнаёт много нового о женской психологии.

 

1.

   Наутро резерв восстановился -- почти, и это "почти", практически не налагавшее на Эгмонта магических ограничений, всё же раздражало его, будто соринка, попавшая в глаз. Всё остальное вернулось в норму, а краткий эмпатический экскурс показал, что и у Яльги дела обстоят гораздо лучше вчерашнего. Можно было снова отправляться в дорогу: теперь, когда Рихтер был способен думать о чём-то, кроме собственного резерва, все его мысли крутились вокруг погони. В Листвягах КОВЕН наверняка потерял след, но его не так уж сложно восстановить. Если отправить по отряду в каждый из пограничных городов... спрятать Яльгу и раньше-то было почти невозможно, а сейчас, когда единственную возможность Эгмонт уже исчерпал, вся надежда оставалась только на скорость.

   На завтрак собрались все, причём первой явилась Яльга -- бледная и осунувшаяся, с синяками вокруг глаз, зато очень голодная и жизнерадостная. Эгмонт не мог похвастаться тем же. Позавчера он допустил большую ошибку, решив идти по Старому шляху; эта ошибка едва не стоила им жизни, точно так же, как и попытка уйти от преследования через гномью лавку в Листвягах. Он ошибся дважды -- он, лучший боевой маг Лыкоморья! Яльга бодро уписывала варёную картошку, то и дело прикладываясь к кружке с молоком. Глаза её блестели. Эгмонт вдруг понял, что она до сих пор едва ли осознаёт, во что они все ввязались.

   Хорошо, хоть Сигурд был старше, опытнее и умнее. Впереди лежал Драконий Хребет, одна из самых опасных горных цепей Севера, и стоило радоваться тому, что в отряде имеется знающий тамошние перевалы волкодлак. Говорят, оборотни слышат зов своего города и потому не способны заблудиться даже в сотнях вёрст от дома...

   -- Ардис, -- выбрав момент, решительно сказал Эгмонт. С лекарями всегда нужно говорить очень решительно. -- Спасибо тебе за помощь и кров. Я твой должник. Я был бы рад отплатить тебе добром за добро, но всё, что могу сделать сейчас, -- это не причинить тебе ещё большего зла. Нас разыскивает КОВЕН, мы вне закона, а тебе не надо рассказывать, как карается недонесение. Сегодня мы уезжаем -- я хотел бы уехать ещё вчера, но прошлого не изменишь.

   Артур, лишённый права голоса во взрослом разговоре, тихонько хмыкнул и тут же спрятался за самоваром. Эгмонт и сам знал, что вчера две трети их отряда не могли даже держаться в седле. Он посмотрел на Ардис, ожидая ответа; магичка аккуратно размешала ложечкой сахар, положила её на блюдце и сделала небольшой глоток.

   -- Ну, это как сказать, -- загадочно заметила она.

   -- Что ты имеешь в виду?

   -- Многое. Во-первых, кому из КОВЕНцев придёт в голову оповещать о чём-либо простую деревенскую лекарку?..

   -- Ты не простая и не деревенская! -- возмущённо встрял Артур.

   -- Это детали, -- отмахнулась Ардис. -- Главное, что никакого сообщения о скрывающихся преступниках мне никто не передавал. Я же не главный городской маг, верно? Кроме того, медикус обязан оказывать помощь, кто бы к нему ни обратился, а понятия врачебной тайны ещё никто не отменял!

   Она замолчала, чтобы нарезать яблочный пирог, и Яльга немедленно купилась:

   -- А что во-вторых?

   -- Во-вторых... дай тарелку, девочка... во-вторых, я советовала бы вам проверить сумки с провизией. Вы проехали очень странные места, а с теми, кто туда суется, происходят порой совершенно невообразимые вещи.

   Сигурд нахмурился. Провизия была его добычей, с чем наверняка не согласился бы тот листвягский гном.

   -- Сумки-то, они же в пятом измерении, что им сделается?

   -- Проверьте, -- повторила Ардис. -- Во избежание печальных неожиданностей.

   Извинившись, оборотень встал из-за стола и протянул Яльге амулет хранения, который как-то незаметно перекочевал к нему от Эгмонта. Студентка начертила пальцем в воздухе руну-пароль, и на вязаном полосатом половике материализовались две сумки, одна побольше, одна поменьше. Сигурд открыл ту, что побольше, и разочарованно присвистнул.

   -- Гнома жалко, -- хмуро сказал он. -- Зря я всё это уволок, ни себе, ни людям...

   Сумка почти до краёв была полна лёгкой трухи, не имевшей ни запаха, ни цвета. Складывалось впечатление, что внутри ухоронки пролетели века, пожравшие даже плесень, даже гниль. Артур любопытно вытягивал шею, стараясь рассмотреть всё в подробностях, но Ардис указала на сумку рукой и произнесла несколько слов. С лёгким чмоканьем труха исчезла, пустая сумка осела вовнутрь себя.

   -- Интересный эффект... -- протянула Яльга. Эгмонт узнал хищное выражение, промелькнувшее в её глазах, и торопливо сказал:

   -- А этим, студентка Ясица, вы займётесь в аспирантуре.

   "Если доживёте, с таким-то научным руководителем!"

   -- Кому-то из вас придётся сходить на рынок, -- подытожила Ардис. -- Драконий Хребет, конечно, располагает обширной фауной, но она сама не прочь на кого-нибудь поохотиться. А вообще, Эгмонт, если тебя интересует мнение лекаря, -- выезжайте завтра. Яльга пострадала гораздо сильнее, чем ты, ей необходим отдых.

   -- Да я... -- возмутилась было адептка, но Эгмонт пресёк это строгим преподавательским взглядом. С каждым разом этот приём работал всё хуже, но сейчас Яльга надулась и замолчала.

   -- Ты лекарь, Ардис, тебе виднее. -- У Рихтера вдруг мелькнула очень ценная мысль. -- А если у тебя есть зелья на продажу, я бы обновил наши запасы.

   -- Предлагаю обмен, -- пожала плечами магичка. -- С меня зелья, с тебя -- помощь по хозяйству. Сходишь со мной на рынок и поможешь донести корзину, идёт? КОВЕНские десанты до нас не добрались, а городского мага я знаю, как облупленного -- он из своей башни и носу не высунет. А ты, -- она повернулась к Сигурду, -- я тебе дам другую корзину и скажу, где на рынке второй вход. Оборотни у нас часто бывают, на тебя никто даже не посмотрит. Вот оборотень, который идёт рядом с КОВЕНским магом -- это, конечно, привлекает внимание...

   Эгмонт быстро обдумал это предложение. Пожалуй, оно было вполне здравым и не таким рискованным, каким показалось ему на первый взгляд. Еда, бесспорно, необходима -- но кроме этого надлежало провести хоть какую-то разведку. Самый заметный член отряда, конечно же, останется дома...

   -- Я могла бы... -- заинтересованно начала самая заметная Яльга, но во дворе вдруг звонко залаяла собачонка, и адептка смолкла на полуслове. Ардис, переглянувшись с Рихтером, быстро встала и вышла. Когда выскользнул из комнаты Артур, никто не заметил -- все бросились к окнам. Магичка разговаривала с каким-то человеком, белая псина радостно прыгала вокруг.

   Хлопнула дверь -- вошёл Артур.

   -- Всё нормально, -- бодро возвестил он. -- Это не вас арестовывать пришли, это мать к очередному болящему зазывают.

   Яльга хмуро посмотрела на мальчишку, не отпуская отвёрнутой в сторону занавески. На её лице отчётливо читалось желание надрать ему уши, но Артур был не из тех, кто спокойно позволяет такое делать. Его ещё поймать надо.

   Скоро вернулась и сама хозяйка дома. Вид у неё был озабоченный, и в ответ на вопросительный взгляд Эгмонта она только поджала губы.

   -- Хотела бы я знать, как... -- она махнула рукой. -- Ладно, у меня, кажется, был такой амулет...

   Рихтер очень мало смыслил в лечебной магии -- куда меньше, чем полагалось бы боевому магу его уровня. Но кое-чему его всё-таки учили, а некоторые вещи приходилось применять настолько часто, что они волей-неволей стали получаться почти автоматически. Ардис выглядела действительно озабоченной, а они были очень ей должны.

   -- В чём дело? Я могу тебе помочь?

   -- Да! -- не раздумывая, сказала она. -- Если, конечно, хочешь. Как твой резерв?

   -- В порядке, -- чуть покривил душой Эгмонт. -- Что я должен буду сделать?

 

 2.

   Посещение пациента Ардис отложила на вечер; Рихтер смутно припомнил, что лечебная магия очень сильно завязана на конкретное время суток. Это весьма неудобно, особенно в полевых условиях и особенно -- имея дело со сложными случаями, требующими немедленного вмешательства, однако магия есть магия. В ней всегда присутствует набор ограничений.

   Солец оказался несколько больше, ярче и шумнее, нежели ожидал увидеть Эгмонт. Статус вольного города явно пошёл ему на пользу: даром что рыночный день ожидался нескоро, торговля на площади шла куда бойчее, чем в недоброй памяти Листвягах. Имелись даже магические ряды, которые Рихтер и Ардис, не сговариваясь, обошли стороной. Эгмонт заранее установил чары для отвода глаз и добавил к ним парочку маскирующих заклятий, но попусту рисковать было глупо. Разумный риск -- совсем другое дело...

   Впрочем, КОВЕН в здешних краях чувствовал себя весьма неуютно. За исключением Ардис, Эгмонт заметил только троих магов, и все они обладали довольно скромными способностями. Главный городской чародей, следуя традициям древних, почти не покидал своей башни -- разумная предосторожность, ибо жители Сольца очень быстро утратили всяческое почтение к представителям администрации.

   Зато с Ардис здоровался едва ли не каждый второй. Магичка то и дело останавливалась, чтобы дать пару советов или назначить приёмный день, и Рихтер начал подозревать, что они вернутся домой не раньше полудня. Хорошо было то, что на мага, молча тащившего корзину, местные жители не обращали никакого внимания -- очевидно, Ардис часто использовала тягловую силу своих бывших пациентов. Эгмонт очень быстро понял, почему она это делала.

   Старенькая корзина, которую выдал ему Артур, была довольно сильным артефактом: в неё последовательно отправились полмешка муки, мешок сахару, четыре мешочка с разными крупами, несколько пучков лекарственных трав и неисчислимое количество разнообразных мелочей. Ардис нисколько не заботило, сколько места там ещё осталось, -- более того, новые покупки она ставила туда очень аккуратно, мгновенно находя для них место между прежними. Последним в корзину отправился бочонок липового мёда. Недостаток у этого артефакта был только один: если объём покупок он сокращал весьма прилично, то с их весом дела обстояли уже гораздо хуже.

   -- Знаешь что, -- вдруг сказала магичка, -- я тебя потащила сюда не только, чтобы ты мне помог. Дома не хотелось говорить, твоя девочка слишком много спрашивает... я раскинула карты, Эгмонт. На вас троих.

   -- И что вышло?

   -- Вышло нечто странное, -- Ардис усмехнулась, -- ну, как и следовало ожидать. Сам знаешь, обычно карты говорят очень туманно, но сейчас рекомендации были более чем ясные. Вас нужно было рассредоточить. Дама, король и валет под одной крышей... у меня получилась "Чёрная корона".

   Рихтер хмуро кивнул. Логика подсказывала, что ничего приятного он не услышит.

   -- Что идёт за вами, Эгмонт? КОВЕН, при всём моём почтении, не потянет даже на "Малый Венец". Я бы решила, что вы вынесли это из Леса, но... -- она передёрнула плечами, -- всё-таки не похоже.

   -- Что именно означает "Корона"? -- после долгого молчания спросил Эгмонт. Странно, но он почти не удивился, услышав, что за ними идёт ещё один враг.

   -- Тьма. Опасность. Могучий враг. Это редкая комбинация, про неё почти ничего не пишут...

   -- Понятное дело, что редкая, -- с досадой сказал Рихтер. -- У нас, мрыс дерр гаст, всё редкое. Начиная с нас самих.

   -- Было ещё кое-что, -- перебила его Ардис. -- Один из зубцов этой "Короны" направлен в сторону, в то будущее, которое случится, даже если вас на время разъединить. Пожалуй, по вашим меркам он безопасен. Как бы сказать... в общем, это нечто вроде намёка, предвосхищения, предсказания...

   -- Конкретнее, Ардис!

   -- Сегодня случится что-то, связанное с "Короной". Не знаю, насколько оно будет заметным -- мироздание порой намекает слишком тонко... Встреча, событие, может быть, обрывок песни... Просто будь внимателен. Так или иначе, это произойдёт до вечера.

   -- И как мне узнать, что это именно оно?

   -- Не знаю, -- просто сказала Ардис. -- Постой-ка, надо купить петрушки, а то у нас не растёт...

   Пока магичка придирчиво выбирала один из трёх разложенных на платке пучков, Эгмонт старался проанализировать услышанное. Вообще-то, классическая магия не очень доверяла картам, но Ардис есть Ардис, а опыт подсказывал, что, услышав: "Ложись!" -- надо сперва падать, а потом выяснять, откуда стреляли. И стреляли ли вообще.

   Тьма, опасность, враг... Треугольник? Какого лешего Яльгу вообще туда занесло? Или это их личный враг, нечто вроде противовеса? Если в мире появились трое, которые суть одно, должна возникнуть уравновешивающая их сила. Логично? Вполне. Сюда вписывается и необходимость разделиться хотя бы на время...

   Мрыс эт веллер! Эта гипотеза выглядела весьма правдоподобно, но проку с неё было, как с ежа -- шерсти. Если этот враг действительно служит противовесом, то можно даже не пытаться угадать его природу. Чего он боится? Магии? Серебра? Или шаманских плясок с бубном?

   -- Мы идём домой? -- хмуро поинтересовался Эгмонт, когда Ардис уложила в корзину пресловутую петрушку. Время близилось к полудню.

   -- Сейчас... -- Лекарка уверенно направилась между рядами, и Эгмонт неохотно последовал за ней. Он предпочёл бы перебрать амулеты, свериться с книгами, сделать вообще хоть что-нибудь -- потому что вот так ждать нападения было выше его сил.

   Прилавок, возле которого остановилась Ардис, позвякивал на ветру и сиял на солнце -- на верёвке, протянутой над нам, висело множество бус, цепочек, ожерелий и монист. На самом прилавке лежали серьги, броши, браслеты -- венчальные в том числе -- и прочая ерунда, за которой Эгмонт обычно всё же признавал право на существование.

   -- Что из этого может понравиться Яльге? -- деловито спросила Ардис. Только женщина могла задавать такой вопрос сразу после рассказа о "Чёрной Короне". Эгмонт молча посмотрел на магичку, и она, вздохнув, возвела очи горе.

   -- У тебя в отряде интуитивный маг -- это естественный катализатор. Недостаток у интуитиков только один: их способности слишком завязаны на настроение. Но мне казалось, ты знаешь, что настроением -- особенно женским -- вообще-то можно управлять?

   В её словах было рациональное зерно, но, посмотрев на ряды браслетов, Эгмонт только покачал головой.

   -- Выбери сама. У тебя лучше получится.

   Ардис одарила его взглядом, преисполненным не то презрения, не то жалости, но Рихтеру было не до того, чтобы размышлять о подобных вещах. Через минуту она уже расплачивалась с гномом, а Эгмонт изумлённо рассматривал выбранное ею ожерелье. Это, собственно, и ожерельем было трудно назвать: так, гранёные бусины зелёного цвета, нанизанные на атласную ленточку. Вся конструкция совершенно идиотским образом завязывалась сзади на бантик, концы которого тоже были украшены маленькими гранёными шариками.

   Яльге Леснивецьке, которую он знал без малого год, подобная штука была даром не нужна. Будь в ней хоть немного магии -- другое дело...

   -- Вот теперь и домой можно, -- с удовлетворением констатировала Ардис.

   Если бы на горизонте вдруг показалась башня родного донжона, Эгмонт не обрадовался бы ей больше, нежели покосившемуся забору, ограждавшему дом Ардис. Это была точка определённости, в некотором роде -- бастион; кроме того, в доме скучала Яльга, а скучающая студентка Ясица была способна создать окружающим массу мелких, но докучливых проблем.

   За время, которое потребовалось, чтобы пройти от торговых рядов до дома, Эгмонт обдумал ситуацию со всех сторон и пришёл к нескольким выводам. Во-первых, он решил исходить из того, что находится в засаде -- и действовать соответственно. Во-вторых, нужно было, не мешкая, установить защиту на всех обитателей дома, включая белую собачонку. В-третьих... в-третьих, по сравнению с неведомым врагом КОВЕН перестал казаться такой уж весомой угрозой. Наверное, это было хорошо.

   Сигурд вернулся раньше, и это было вполне объяснимо -- в отличие от Эгмонта, оборотень не терял времени даром у позвякивающих прилавков. Сапоги его стояли у двери, в сенях возвышалась внушительная корзина, а из комнаты доносился весёлый голос:

   -- Мрыс, и куда это он закатился?

   Эгмонт переглянулся с Ардис, та пожала плечами и, отставив покупки, отворила дверь в горницу.

   Глазам предстала совершенно небывалая картина.

   Посреди горницы был расстелен квадратный лист пергамента -- сперва Рихтер принял его за карту, потом понял, что на картах не рисуют лабиринтов, чудовищ и воителей в каких-то загадочных шипастых доспехах. Рядом валялся небольшой деревянный кубик. Но главное было не в этом. Сигурд с Яльгой, пыхтя, держали приподнятую кровать, из-под которой торчали голые пятки Артура. Послышался радостный, хотя и немного придушенный возглас:

   -- Нашёл! Я его нашёл! Можно играть дальше! -- и Артур, пятясь, вылез обратно -- пыльный, красный, растрёпанный, но донельзя довольный. Он что-то сжимал в руке, что именно -- от двери было не видно. Яльга и волкодлак поспешно опустили кровать.

   -- Артур, -- спокойно сказала Ардис; Яльга, вздрогнув от неожиданности, обернулась, -- в нынешнюю пятницу ты дважды вымоешь пол под этой кроватью, и я проверю это сама. А сейчас пойди переоденься и причешись.

   Мальчишка, не изъявляя особенной скорби, выскочил из комнаты.

   -- Это я виноват, -- запоздало вступился Сигурд. Мистрис Рэгмэн изумлённо посмотрела на него, явно пытаясь взять в толк, что за связь существует между давней пылью под кроватью и только позавчера появившимся здесь волкодлаком. -- Когда я там, на рынке был, смотрю -- интересное чего-то продают. Вот, а гном мне и сказал: хорошая игра, самое то, как его... развивающая! Ну, я и купил, а что? Деньги всё одно остались.

   -- Есть что-то хочется, -- без всякой связи с предыдущим разговором сообщила Яльга. Она была такая же возбуждённая и растрёпанная, как Артур, только пыли с паутиной не хватало. Поймав взгляд Эгмонта, она чуть смутилась и начала отряхивать рубаху, сильно измятую на животе. Рихтер представил, как эти трое, издавая азартные возгласы, ползают по полу вокруг пергамента, и только покачал головой.

   -- Яльга, сколько вам лет? -- спросил он, отчего-то сбившись на прежнюю манеру разговора.

   -- Ты ещё меня о возрасте спроси, -- меланхолично сказала Ардис. Эгмонт хотел было ответить, что прекрасно знает её возраст, ведь они учились на одном курсе, но не успел. Ардис вынула то самое зелёное ожерелье и протянула его Яльге.

   -- Держи, девочка. Это тебе на память -- и на счастье.

   Яльга засветилась, как новенький золотой, ещё раз убедительно доказав, что весь этот год Эгмонт обучал какую-то другую адептку, нисколько на неё не похожую. Сигурд, словно вспомнив о чём-то, поторопился выйти, и никто не стал спрашивать его, куда и зачем. Ардис увела Яльгу к зеркалу, примерять ожерелье, а Рихтер остался в горнице один.

   Он наклонился, подобрал кубик, подбросил его -- и долго смотрел на выпавшую тройку.

 

3.

   На кухне мы обнаружили Сигурда -- оборотень разгружал корзину, вытаскивая из неё всё новые и новые мешки. Я тихонько хмыкнула, поняв, что заклинание пятого измерения пользуется среди магов наибольшей популярностью -- куда там гламурии и защитным амулетам!..

   В измерениях я разбиралась слабо -- чай, не элементаль! -- но даже мне было ясно, что стандартное заклинание несколько доработали. Тут Сигурд, чуть изменившись в лице, вытащил из корзины бочонок мёду, и я сделала вывод, что доработка была весьма мастерской.

   Ожерелье переливалось на солнце. Я подняла косу, рассматривая его с разных сторон; мистрис Рэгмэн, чуть улыбаясь, завязала концы лент бантиком. Честно? -- я сама не знала, почему так обрадовалась. Хотя, если подумать... Приятно, когда тебе дарят ножи или амулет. Но когда тебе дарят что-то красивое и, в общем-то, не слишком полезное...

   Нет, Полин -- это всё-таки заразно!

   Время понемногу приближалось к двум часам. Мы построгали салат, мистрис Рэгмэн извлекла откуда-то круглый чайник молочного стекла, и Артур заварил чай. Откуда-то появилась сковородка, и через каких-то десять минут мы бодро орудовали вилками.

   Разговор шёл исключительно о Старых Землях -- Сигурд, как запомнивший больше всех, в красках излагал историю наших тамошних приключений. Я изредка вставляла свои пять монеток, а Эгмонт молчал, и вид у него был самый что ни на есть магистерский. То есть, мрачный, задумчивый и пугающий одновременно.

   -- А чего мне делать было? -- повествовал волкодлак. -- Вырвались-то мы, конечно, вырвались, а всё одно, радости никакой! Ты, Яльга, лежишь, маленькая, серенькая и холодная. Лежишь себе и не стонешь даже, и нос такой... остренький совсем. И Эгмонт не лучше...

   -- Что, -- мрачно спросила я, -- тоже серенький и холодненький?

   -- Какое там! -- отмахнулся Сигурд. -- Зелёный весь, и блюёт поминутно. И стонет так жалобно, аж за душу берёт.

   Рихтер покрылся пятнами. "Хорошо хоть не зелёными", -- тихо-тихо подумала я.

   -- Вот, -- продолжил волкодлак, не заметивший реакции Эгмонта. -- Сижу я, смотрю на вас, что делать -- ума не приложу. И тут чую -- вроде как палёным запахло! Гляжу -- из Яльгиной сумки дымком тянет. Только открыть успел, как оттудова в руки мне книжка вывалилась...

   Я похолодела. Из книжек в сумке имелись: томик стихов Лариссы, пара-тройка тетрадей с конспектами (при желании, каждый мог сойти за такую ничего себе книжку) и "Справочник боевого мага". Лариссу я очень уважала, но вряд ли её поэзия обладала усиленным оживляющим действием. Конспекты тоже можно было в расчёт не брать: даже Хельги не всегда мог расшифровать, чего я там такое накарябала.

   -- Славненькая такая книжка, удобная. И написана, главное, понятно, на греакоре.

   -- Как книжка назвалась? -- после минутного молчания осведомился Эгмонт. -- "Справочник боевого мага"?

   -- Нет, -- разочаровал его оборотень. -- "Тысяча и один совет на все случаи жизни". Так вот, там прямо на первой странице и было написано, чего делать и какой эликсир надобен. И картинка такая, во всю страницу: бутылёк полосатый. Полоска красная, полоска зелёная, полоска белая. И пробочкой заткнуто деревянной. Ну я и подумал, надо поглядеть, авось и найдётся. Яльга, она ж хозяйственная, не может быть, чтоб у неё такого важного зелья не было! И верно, нашлось. Прям как на картинке нарисовано.

   Я кивнула. Ещё б ему не найтись! Этот флакончик был мне отлично знаком, вплоть до трещины на пробке. Именно за столь необычную расцветку с Полин содрали вдвое больше денег, чем того стоил собственно эликсир. Мне же флакончик достался уже пустым, когда я в темноте сгребала с подоконника зелья. Можно сказать, перешёл по наследству. Зелье в нём тоже содержалось именно то, какое надо, -- из запасов Эгмонта. Другое дело, откуда об этом узнал "Справочник" -- то есть, прошу прощения, "Тысяча и один совет"? И как Сигурд там смог хоть что-то прочесть, если раньше "Справочник" никому в руки не давался?

   Я пожала плечами, отвечая разом и на вопросительный взгляд Эгмонта, и на собственные мысли. Может, "Справочник" почуял угрозу. Может, узнал в Сигурде друга хозяйки. Может, книга вообще восприняла волкодлака как ещё одну версию меня. Мрыс его знает.

 

4.

   До вечера мы успели переделать множество полезных дел. Сумки, заново наполненные провизией, отправились в магическую ухоронку; набор зелий пополнился скляночками из запасов Ардис; я прояснила у неё несколько вопросов из практической алхимии; словом, все остались довольны. Наконец, полезные дела закончились, и я приступила к приятным. Сама не веря такому счастью, я залезла с ногами в старенькое кресло, поёрзала, уместила на коленях тяжёлый "Справочник" и открыла его на первой странице.

   -- Значит, "Тысяча и один способ"... -- как будто невзначай проронил Эгмонт.

   -- Завидовать нехорошо, -- буркнула я.

   Высоты магической науки -- вещь, конечно, прекрасная, и в обычное время я непременно отдала бы им должное. Но сейчас я надеялась отыскать хоть немного полезной информации: скажем, об устройстве КОВЕНских засад. Или о фауне, обитающей на Драконьем Хребте.

   Но вместо этого книга выдала нечто эльфийское, поэтическое и весьма зловещее -- по крайней мере, если судить по первой фразе. Её я худо-бедно перевела, однако дальше дело не пошло. Мои познания в эльфаррине были более чем скромны, а проблемы с пониманием начинались уже на уровне алфавита. Эльфы используют почти те же буквы, что и люди, зато обозначают ими совершенно другие звуки. Это здорово сбивает с толку: когда написано "ВН", как-то странно читать "БЕ".

   Впрочем, первая фраза была явной отсылкой к кому-то древнему.

   -- Эгмонт! Откуда эта цитата: "Природа есть устрашающая сфера, центр которой -- везде..."

   -- "...а окружность -- нигде". -- Рихтер подошёл ко мне сзади и опёрся рукой на спинку кресла. -- Один из эльфийских философов позапрошлого века. Имени не скажу, что-то очень длинное... С чего это ты увлеклась философией?

   -- Это не я, это книга... -- я сделала движение, чтобы закрыть "Справочник" -- эльфийские философы не входили в круг моих непосредственных интересов -- но Эгмонт вдруг сказал:

   -- Подожди-ка. Переверни страницу обратно.

   Пожав плечами, я послушалась.

   -- "Мир есть устрашающая сфера"... -- повторил маг. В отличие от меня, он не испытывал никаких сложностей с эльфийским языком; быстро пробежав взглядом страницу, он кивнул, и я перевернула лист.

   -- Очень интересно... -- пробормотал Эгмонт на третьей странице, и я не выдержала.

   -- Раз так, может, хотя бы, переведёшь?

   -- Давай дальше, -- потребовал маг. Я хмыкнула, но перелистнула.

   Дальше текст обрывался; вместо него имелся огромный рисунок на целый разворот. Выполненный в чёрно-бело-красной гамме, он изображал пресловутую сферу, перечерченную всевозможными линиями -- от жирных до прерывистых -- и обведённую неровными разноцветными контурами. Сбоку виднелось несколько Знаков, столь сильных, что у меня заломило кончики пальцев.

   -- Интересно... -- повторил Эгмонт. -- Яльга, да не сопи так! Это схема мира, как его представляют эльфы. А текст, если пересказывать очень кратко и опустить все подробности, в общем-то говорит о том же самом. Мир стремится к тому, чтобы быть круглым -- это идеальная форма, символ завершённости и замкнутости. Мы живём внутри этого шара. Но под воздействием внешних сил идеальная сфера деформируется, и иногда её поверхность расходится, обнаруживая щели в пустоту.

   Я немедленно вспомнила Лиса.

   -- И что дальше?

   -- Ничего. -- Эгмонт помолчал и добавил: -- Ничего хорошего.

 

5.

   "Справочник" ограничился "устрашающей сферой" -- последующие несколько страниц были пустыми, а дальше начиналась "Презабавнейшая и интереснейшая повесть о диковинных приключениях Вильгельмуса, искусника-ваганта, и прелестной Каролине, графине вествальдской". За неимением вариантов я начала читать жизнеописание Вильгельмуса -- это помогало хоть как-то отвлечься от размышлений о трещинах в мироздании.

   Но если оно и треснуло -- мы-то здесь при чём?

   Время шло, и, когда солнечное пятно переместилось почти на потолок, диспозиция выглядела следующим образом. Я сидела в кресле и усиленно поглощала "Презабавнейшую повесть"; Ардис вязала плед, окружена добрым десятком разноцветных клубочков размером не более кулака; Эгмонт стоял у окна и размышлял о судьбах Вселенной; Сигурд с Артуром работали на огороде, и оттуда изредка доносились их голоса. Походило, что Сигурду нравится огород, а Артуру нравится Сигурд.

   Я посмотрела на кота, неподвижно возлежавшего у самых ног Ардис -- на клубки он косился с неимоверным презрением, всем своим видом опровергая идею о том, что кошки обожают носиться за быстрыми и яркими штуковинами. Этот кот предпочитал штуковины съедобные, а возможно, просто знал, что от хозяйки может и прилететь.

   Ардис щёлкнула пальцами -- в воздухе перед ней повисли полупрозрачные песочные часы -- и, кивнув, воткнула спицы в клубок.

   -- Пора идти, -- сказала она. -- Эгмонт?

   -- Разумеется, -- коротко ответил маг. Я посмотрела на него, на Ардис, потом снова перевела взгляд на Рихтера и без особой надежды поинтересовалась:

   -- А мне с вами нельзя?

   -- Нельзя, -- непреклонно заявил Эгмонт, но Ардис неожиданно возразила:

   -- Почему же? Ей может быть полезно, во всех смыслах. Боевые маги обычно плохо владеют лечебными чарами.

   Рихтер громко хмыкнул, но Ардис и не подумала смутиться.

   -- Это факт, -- пожала плечами она. -- Если бы вы хоть немного умели латать те дыры, которые создаёте, в мире было бы куда меньше проблем.

   -- Зато и заработок у нас был бы намного меньше, -- добавил Артур из-за окна.

   -- Иди давай, -- строго напомнил ему Сигурд, прочно вошедший в роль старшего родича. Забавно, что пацанёнок даже не подумал ему возразить.

   Мне очень хотелось переспросить: "То есть, всё-таки можно, да?!" -- но разум подсказывал не искушать судьбу в лице Эгмонта, несколько выбитого из роли великого наставника. Ардис отлично разбиралась в людях; я поймала её ехидный взгляд и чуть улыбнулась в ответ. Собственно, магичка была права: лечебную магию боевой факультет изучал ровно два семестра, один -- на первом курсе, второй -- на пятом. Оба раза лечмаг читала Шэнди Дэнн, но даже некромантка не могла превратить два семестра в четыре, а лучше -- в шесть.

   И вообще, главный лозунг боевого мага можно было сформулировать приблизительно так: "Ты, главное, атакуй побыстрее, а не то до лекаря можешь и не дожить!".

   Так что я, не тратя времени даром, переплела косу, набросила куртку, наскоро проверила, все ли амулеты находятся при мне, и вышла на крыльцо. Белая собачка, особенно ценимая за несоразмерно громкий лай, мирно дрыхла в старом тазу, свернувшись мохнатым клубком. Таз был предусмотрительно оттащен в тень, которую отбрасывала большая бочка.

   По двору, изящно изгибая лапки, шествовал чужой чёрный кот. На кур он смотрел усталым покровительственным взглядом, но те всё едино поспешно прятались в густую малину -- сомневаюсь, правда, что это могло бы их спасти.

   Солнце грело сейчас удивительно мягко, и я закрыла глаза, подставляя лицо его лучам. Вот это и было настоящее: дом, нагревшееся за день крыльцо, лёгкие облака в предвечернем небе -- а КОВЕН, погоня и лесные страхи вдруг показались далёкими, как полузабытый сон. Это было странно, иначе не скажешь, и я даже обрадовалась, когда в сенях послышались шаги, и мне пришлось быстро отпрянуть, чтобы не получить по голове тяжёлой дверью.

   Треугольник; крупные звёзды над чёрной ночной водой; укромные полянки, усыпанные красной земляникой; хитрая морда Лиса...

   Почему меня так тянет туда, ведь я не Горана Бранка? И я никогда раньше не любила дикий лес...

   Дверь отворилась, и кот на всякий случай дал дёру, одним изящным движением перемахнув через высокий забор. Вышедшая Ардис держала на правой руке небольшую корзинку, из которой явственно пахло магией и совсем немного -- лечебными травами. На шее у магички я заметила большой квадратный амулет -- знак КОВЕНа, если судить по выгравированной руне.

   Зато у Эгмонта амулетов почти не было -- а если и были, то ничем себя не обнаруживали.

   -- Ты идёшь с нами или остаёшься здесь? -- напомнил Рихтер, хотя в этом не было никакой необходимости. Я уже спрыгнула с крыльца и пристроилась к чародеям, всеми силами изображая заинтересованность в лечебной магии.

   Проснувшаяся собачка бдительно гавкнула нам вслед.

   Дом Ардис стоял на окраине -- ещё несколько дворов, и улица заканчивалась, а узкая просёлочная дорога уводила прямо в нехороший лес. Оттуда мы и вышли позавчера... я немного напряглась и вспомнила какие-то разрозненные картинки, которым, скорее всего, не стоило доверять. Холодно, очень холодно... рядом Сигурд... кажется, цветёт какая-то трава... и всё.

   Солнце висело как раз над лесом, и наши тени, уже довольно длинные, двигались перед нами, пересекая дорогу чуть наискосок. У перекрёстка росла развесистая акация, и я, не удержавшись, сорвала с одной короткий зелёный стручок. Скусить хвостики, выдуть горошинки... я свистнула пару раз, потом вспомнила, что студентке боевого факультета надлежит вести себя достойно, и торопливо засунула стручок в карман.

   Здешние края оказались чем-то вроде предместий. Деревянные дома вскоре сменились каменными, улицы сделались уже и темнее. Впрочем, Сольцу было далеко до западных городов: здесь вполне могла проехать карета или телега. Народу пока попадалось не слишком много, зато то там, то сям мелькали яркие вывески. Большей частью они были на лыкоморском языке, хотя попадались и "немые", состоящие из одной картинки.

   Я вертела головой, честно изображая юную провинциалку -- легенда о даркуцкой княжне определённо устарела, ибо княжна с облупленным носом, выгоревшими на солнце волосами и цветными стеклянными бусами поверх простой рубахи внушает некоторые подозрения. Заодно я запоминала дорогу назад. Слева мелькнула высокая башня, сложенная из редкого серого камня, и Ардис тут же, не дожидаясь вопросов, пояснила:

   -- Ратуша. Недавно построили, лет пять назад. А замок князя за городом, на Змеином холме.

   -- Хорошо холм назвали, -- хмыкнула я. Чародейка пожала плечами:

   -- Каков князь, таков и холм. Нам сюда.

   "Сюда" оказалось трёхэтажным домом с балкончиком, тщательно увитым цветами. Фасад у дома был довольно изящный, бронзовые прутья балкончика навевали мысли о гномских мастерах, но всё вместе выглядело удивительно по-купечески, и я сама не могла понять, что здесь не так. Да и то сказать, какая мне разница? Денег у обитателей хватало -- за так не работал ещё ни один гном -- и Ардис ждал вполне приличный гонорар.

   Ну а меня -- внеплановое обучение непрофильному предмету.

   Магичку здесь знали и ожидали. Навстречу ей вышел сам хозяин, оказавшийся очень похожим на свой особняк. Он изо всех сил пытался выглядеть по-дворянски, даже ухитрился получить патент на ношение палаша -- но даже Эгмонт, всю жизнь проживший магом и так и не успевший сделаться подлинным графом фон Рихтер, рядом с ним казался дворянином в шестнадцатом поколении. Я вспомнила Генри Ривендейла. Счастье здешнего хозяина, что вампир никогда не бывал в этих краях.

   Нас проводили на второй этаж. В кресле у раскрытого окна сидел бородатый старик, колени которого, несмотря на жару, были накрыты клетчатым пледом. За креслом маячила внучка, девица утончённо-страдающего вида. Дед не был ни страдающим, ни утончённым, по лицу его прекрасно читалась череда самых что ни на есть крестьянских предков, но я мигом поняла, кто подлинный хозяин в этом доме.

   Ещё мне почему-то вспомнился Эльгар Подгорный.

   -- Господа маги, -- величественно кивнул старик. И это было действительно величественно, даром что нисколько не походило на Ричарда Ривендейла.

   -- Ну, я вас оставлю, -- пискнул дворяноподобный субъект и скрылся в комнате. Внучка -- субъекту она, наверное, приходилась дочерью -- оценивающе посмотрела на Рихтера. В отличие от меня, девица тут же почуяла в нём графа.

   Ардис молча кивнула Эгмонту, и я тут же выкинула дочку-внучку из головы. В своей области чародейка была настоящим профессионалом -- я тому живое свидетельство -- и не стоило упускать шанс чему-нибудь у неё научиться. Мрыс, как это я не сообразила взять мнемо-амулет? Потом можно было бы повторить запись...

   Магичка начала сплетать заклинание, я внимательно следила за изменяющимся магическим полем. Раз, два, три... подключился Эгмонт, и поле начало изменяться сразу в двух направлениях. Насколько я могла понимать, Рихтер ничего особенного не делал, он просто обеспечивал Ардис нужный уровень силы -- но он был слишком сильным магом, и это порождало серьёзные помехи. В какой-то момент я поняла, что теряю нить; Ардис, чуть прикусив губу, быстро перемещала магические токи, а я никак не могла сообразить, что, куда и зачем.

   Я не была бы Яльгой Ясицей, если бы не попыталась в этом разобраться -- но для первокурсницы боевого факультета задача оказалась слишком сложной. Обидно, конечно, но ничего не поделаешь. Что ж, Яльга, тебе остаётся любоваться красотами интерьера...

   Особенными красотами интерьер похвастаться не мог, разве что на стенке висела картина -- чёрный мост на фоне морковно-оранжевого заката. Намалёвано было грубее, чем на трактирных вывесках, зато в левом нижнем углу, аккурат под подписью автора, виднелся любовный перечень использованных красок. Насколько я понимала жизнь вообще и дворяноподобных субъектов в частности, из-за перечня картину и купили: уж больно оно солидно, сразу видно, работал подлинный мэтр.

   Но школу Фенгиаруленгеддира так просто не вытравишь. За минувшие два семестра я накрепко усвоила, что боевой маг, желающий дожить до старости, должен внимательно следить за изменениями в магическом поле. Я и следила, в сотый раз перечитывая список красок от кадмия до умбры, -- и сложно было не уловить момент, когда Рихтер закончил заклинание и отступил на шаг, окончательно выходя из рабочей зоны.

   -- Спасибо за помощь, -- напряжённо произнесла Ардис, -- теперь идите. Я вернусь позже... и захвати этот амулет, он разряжен!

   Я не поняла, о каком амулете идёт речь, но Эгмонт поднял с пола тонкую каменную пластинку зелёного цвета. Внучка, на время лечения отошедшая к дальнему окну, задумчиво глянула на него через плечо. Маг коротко поклонился, я, подумав, присела в реверансе.

   -- Идём, -- Эгмонт уже шёл к лестнице, -- не будем мешать Ардис.

   Я быстро догнала его, затылком чувствуя недовольный взгляд девицы. Ощущение было знакомое: в последний месяц учёбы, когда у меня установились неплохие отношения с Генри Ривендейлом, на меня так смотрел почти весь алфак. Эгмонт, конечно, совсем не то же самое, что наследный вампирский герцог, но в здешнюю глухомань герцогов не завозили.

   -- Почему мешать? Мы ж не боевыми пульсарами тут швыряемся...

   -- Если работа слишком тонкая, никакого пульсара не надо. Нашего с тобой магического поля вполне достаточно, чтобы исказить всё, что угодно.

   Мы спустились на первый этаж, подошли к входной -- или теперь уже выходной? -- двери, и только там я сообразила, что в этой фразе было не так. "Нашего с тобой". Просто неясность или...

   Или Лис всё-таки был прав?

   Спросить или не спросить? Я долго колебалась, но после вспомнила про чистоту эксперимента и решила молчать. А может, так и надо говорить. Может, когда два мага стоят рядом, их магические поля как-то перекрываются и образуют нечто новое.

   Надо будет внимательно посмотреть на Эгмонта и Ардис...

   Мы вышли на улицу. Особняк окаймляли аккуратно подстриженные кусты, покрытые мелкими белыми цветами. Я готова была поручиться, что десять минут назад они почти не пахли -- а сейчас от них исходил густой сладкий запах, прочно ассоциировавшийся у меня с Ликки де Моран. Было не слишком-то людно -- в основном народ гулял парочками. Мы переглянулись и быстренько замаскировались: Эгмонт взял меня под руку, я начаровала длинную шипастую розу.

   -- Перебор, -- прокомментировал маг. Я пожала плечами: сойдёт.

   -- Здесь что, совсем нет КОВЕНцев? -- спросила я через несколько минут.

   -- Почти... Это Солец, Яльга. Оплот демократии. Несколько лет назад горожане выкупили у князя свою независимость и теперь берегут её, как могут. От прямых солнечных лучей, и то, наверное, прячут. -- Я улыбнулась, и Рихтер добавил: -- Ну а Эллендар -- то ещё ясно солнышко.

   -- Для злобного иностранца, -- наставительно сказала я, -- ты слишком хорошо знаешь лыкоморский фольклор...

   -- Злобный иностранец, -- в тон откликнулся Эгмонт, -- проживает в Лыкоморье вот уже двадцать лет. Он свой собственный фольклор почти не помнит.

   -- А я свой помню, -- неожиданно ляпнула я. -- И подгиньский, и ромский... странно, да?

   -- Странно было бы, если бы ты помнила песни Волшебной Страны.

   -- А может, ещё вспомню!..

   Впереди показалась серая башня ратуши. Я исколола розой все пальцы, но она получилась слишком удачная, чтобы вот так взять её и дематериализовать.

   -- Сбежавшая княжна -- это из какой-то сказки? -- спросил Эгмонт, когда я совсем было решила, что тема фольклора закрыта окончательно и бесповоротно.

   -- Нет... это моя собственная идея. Знаешь, темней всего под пламенем свечи.

   -- Догадываюсь, -- ехидно согласился он. -- Потому и спорить не стал. Мне другое интересно: сколько времени пройдёт, перед тем как княжна Ядвига...

   Рихтер вдруг замолчал, оборвав себя на полуслове. Из-за башенного угла быстрым шагом вышел высокий темноволосый человек в роскошном камзоле. Я не успела ещё сообразить, откуда его знаю, -- а он уже остановился, глядя на нас очень знакомыми зелёными глазами.

   Зелёные глаза, каштановые волосы, очень правильные черты лица... Он казался изящным, как вампирский граф, а на вид был чуть старше Рихтера. Гений, сообразила я и вдруг испугалась. Глупо -- он же ведь давно не маг...

   На боку у него висела длинная шпага, напоминавшая ту, ривендейловскую. Гений -- интересно, кстати, как его зовут на самом деле? -- был дворянином, и явно не из последних. Вопрос на тысячу золотых: а знает ли он о наших разногласиях с КОВЕНом?

   -- Хендрик? -- как ни в чём не бывало, удивился Рихтер. -- Какая неожиданная встреча! Впрочем, о чём это я -- это ведь были твои земли?

   Поименованный Хендрик глянул на меня, и, сняв шляпу, элегантно махнул перьями по мостовой.

   -- Прекрасная дама, -- небрежно произнёс он. Я натянуто улыбнулась, поудобнее перехватывая розу. -- Это будут мои земли, Эгмонт. Можешь мне поверить, довольно скоро.

   -- Кто бы сомневался! -- ответил Рихтер, и оба засмеялись, будто хорошей шутке.

   Гений уже надел шляпу, отбросив назад малость запылившиеся перья.

   -- А ты, как я слышал, всё там же?

   -- Да, -- кивнул Эгмонт. -- У меня всё по-прежнему.

   -- Кто бы сомневался! -- расхохотался Хендрик, и в этот миг раздался первый удар башенных часов. "Бомм, бомм!" -- тяжело выпевали бронзовые колокола, которым звонко вторили маленькие колокольчики. Я насчитала семь ударов, а после в воздухе ещё долго таял последний, особенно глубокий звук.

   -- Я рад нашей встрече, Хендрик, -- Эгмонт кивнул, что можно было при желании истолковать как поклон, -- но нам надо спешить. Дела не ждут... впрочем, ты это и сам понимаешь.

   -- О да, -- заверил бывший маг. -- Тем более, я и сам тороплюсь. Когда будешь здесь в следующий раз, обрати внимание на флаг -- ручаюсь, он уже будет другим.

   -- Не сомневаюсь в твоей удаче, -- дипломатично попрощался Эгмонт.

   На этом мы разошлись. Хендрик, он же Гений, быстрым шагом направился к ратуше. Я проводила его взглядом, и, только когда он скрылся за углом, поняла, что изранила все пальцы шипами.

   -- Говорил же: перебор, -- заметил Эгмонт, пока я рылась по карманам в поисках платка. Розу я на время отдала ему, и маг нёс её бутоном вниз, помахивая, будто тростью.

   Наконец, платок отыскался, и я старательно промокнула им пальцы. Куртуазный до невозможности Хендрик оказал на меня некоторое влияние -- я вдруг сообразила, что кровью, конечно, не истеку, зато почти наверняка испачкаю рубашку. А она у меня одна.

   Но куда больше меня беспокоило другое.

   -- А он на нас в КОВЕН не настучит?

   -- Нет, -- твёрдо сказал Эгмонт. -- То есть, настучал бы, конечно, и не без удовольствия -- но после той истории он порвал все связи с Межинградом. Уверен, здешних магов выжили не без его участия. А городской чародей, тот вообще забыт за плинтусом.

   -- Это Хендрик -- что, и есть местный князь?

   -- Сын и наследник. И независимости Сольца остаётся только посочувствовать. Я готов поставить мантию магистра, что снег ещё не ляжет, когда Совет с поклонами заявится в Змеиный замок...

   -- Отдай розу! -- потребовала я. -- Надеюсь, когда он о нас узнает, мы будем достаточно далеко.

   -- На Драконий Хребет он за нами точно не полезет, -- обнадёжил Рихтер.

   -- Мрыс! -- до меня вдруг дошло, и я взмахнула возвращённой розой. -- Слушай, а... а что он о нас подумал?

   -- То есть? -- напрягся Эгмонт.

   -- Ну... это... -- я немного смутилась. -- Магистр и студентка, да ещё это... цветок!

   -- Яльга, -- устало спросил Рихтер, -- ты себя давно в зеркале видела? У тебя же на лице написано, причём большими буквами: ты примерная ученица, роза нужна тебе исключительно для эксперимента.

   Я подумала и была вынуждена признать, что не могу придумать ни одного эксперимента, для которого требовалась бы роза. На этот счёт стоило бы посоветоваться со "Справочником"; в самом деле, если роза есть, надо же с ней что-то сотворить!

   Хотя можно и просто поставить в вазу.

 

6.

   Хендрик ван Траубе поправил шляпу и насвистел несколько тактов из нашумевшей оперы "Ворон". Наследник солецкого князя обладал абсолютным музыкальным слухом, а свистел и того лучше -- из окошка, убранного розовыми занавесками, горшками с геранью и пустой золочёной клеткой, немедленно высунулась хорошенькая мещаночка. Хендрик улыбнулся ей и прошёл мимо. Мещанки его не интересовали.

   Он сам бы не поверил, что встреча с Эгмонтом Рихтером способна привести его в столь хорошее расположение духа. Однако же факт есть факт! Хендрик бодро шагал к ратуше, в голове у него роились планы, и сейчас он как никогда понимал, какого дурака свалял его почтенный отец.

   Магия! Презреннейшее занятие! Род услужения, за которое платят деньги, -- что может быть позорнее для отпрыска старинного рода! Матерью Хендрика была Элиза Зоффель, дочь городского мага из Крайграда, и будь у его отца хоть капля ума, он не пошёл бы на такой мезальянс. Он не отдал бы наследника в Академию, потворствуя своей прихоти сделать из него чародея. Конечно, годы назад сам Хендрик тоже был рад учиться -- но он был молод, неопытен, глуп.

   "Так благородные девицы мечтают удрать в актёрки!" Хендрика позабавило это сравнение.

   Лишившись магического дара, он поначалу был безутешен. Никогда более Хендрик не стоял так близко к самоубийству и до сих пор помнил холодок, тянувшийся с того края. Но хвала богам, порода взяла своё.

   Как раз тогда старый князь совершил величайшую глупость в жизни -- продал городу его независимость, превратившись в номинальную фигуру, подобную королю на шахматной доске. Видеть, как горожане задирают носы, знать, что над каждым домом полощется городской флаг, помнить, что каждый год наступает День Свободы -- было оскорбительно для дворянской чести. Если отец не знает, что это за штука, значит, о ней вспомнит сын!

   И вот прошло двенадцать лет. Кто такой Хендрик ван Траубе? Хендрика ван Траубе знают все; он возглавляет Совет, он вникает во все дела, его заботами город богатеет день ото дня! Он знатен, красив, любим в народе, и не сегодня-завтра город сам, по собственной воле попросится ему под руку, ибо у города не будет выбора.

   И кто такой Эгмонт Рихтер?

   Хендрик засмеялся, вспомнив, с какой ревностью отслеживал когда-то каждый шаг своего врага. Лучший боевой маг Лыкоморья! Безродный потрёпанный пёс, вот и всё. Ремесленник, гильдеец... да и крапивник к тому же. И этой судьбы я когда-то желал? И этому человеку завидовал?

   Он вспомнил белокурую Ангелике, свою сговоренную невесту. За ней давали два замка, а между тем женихи готовы были и приплатить: истинная дворянка, старшая дочь герцога и такая красавица, что перед ней померкла бы Лорелей. Она отстояла от рыжей молчуньи ещё дальше, нежели сам Хендрик -- от выскочки Рихтера. Что ж, каков ты сам, такова и твоя женщина. Те, что знатнее, красивее, умнее, обратят внимание на достойных. Этой, похоже, не из чего выбирать.

   Четверо стражей отсалютовали Хендрику алебардами. Он кивнул им и легко взбежал по каменной лестнице, по ступеням которой ходили двадцать восемь поколений его предков.

   Хендрик знал, что скоро к ним прибавится и двадцать девятое.

 

 7.

   Через три дня в Солец прибыли КОВЕНские эмиссары. Возглавлял их хмурый молодой человек, назвавшийся Полем Цвиртом; день выдался жаркий, но маг упрямо поднимал вверх воротник форменного плаща. У Цвирта был вид человека, ищущего, на ком бы сорвать отвратительное настроение.

   Хендрик ван Траубе для этой цели совершенно не подходил.

   Будущий властитель Сольца принял непрошеных гостей в Змеином замке, сидя под растянутой на стене шкурой гигантского медведя. В своё время зверя убил князь Вильгельм, прадед Хендрика, но на КОВЕНцев медведь не произвёл ни малейшего впечатления.

   -- Вот зачарованные пергаменты с портретами беглецов, -- сухо излагал магистр Цвирт. Повинуясь движению его пальцев, на столе из ниоткуда появились несколько свитков. Маг взял один и с поклоном -- хоть на это ума хватило -- протянул его молодому князю.

   Со скучающим видом Хендрик развернул пергамент. Цвирт внимательно следил за его реакцией, и только поэтому князь ухитрился остаться сдержанным.

   Эгмонт Рихтер. Яльга Ясица... вот, стало быть, как звали ту рыжую... Сигурд дель Арден. Интересно бы знать, что может связывать боевого мага и подданного конунга Валери...

   Ах, если бы знать! Если бы только знать тогда! Но признаваться в своей ошибке перед КОВЕНом...

   -- Ничем не могу вам помочь, -- скучающим тоном заявил Хендрик. -- Эти трое не просили моей аудиенции.

   -- Стало быть, вы их не видели? -- уточнил настырный Цвирт.

   Хендрик небрежно бросил пергамент обратно на стол.

   -- Этого я не говорил. -- Цвирт затаил дыхание. -- Эгмонта Рихтера, увы, я наблюдал чаще, чем хотелось бы. Правда, было это давно...

   Князь перевёл взгляд на сводчатый потолок и пошевелил губами, изображая недюжинную работу памяти. Цвирт терпеливо ждал ответа.

   -- Да! Кажется, лет двенадцать или тринадцать назад. Надеюсь, это всё? А то, знаете ли, подданные ждут.

   Магистр Цвирт был умён -- этого у КОВЕНцев было не отнять. Он очень хорошо понял, как ему следует себя держать, и незамедлительно откланялся.

   Хендрик встал с кресла и подошёл к окну, зачарованному так, что князь мог смело рассматривать двор, оставаясь невидимым. Цвирт серой тенью выскользнул за ворота, его люди последовали за ним.

   "Я поступил правильно", -- с удовлетворением констатировал Хендрик ван Траубе.

   Ещё три года назад он снарядил бы погоню за Рихтером и его рыжей Ясицей. И чего бы он этим добился? Каждая собака в этом городе знала бы, что их князь опустился до мести какому-то безродному выскочке. Нет! Для того чтобы вынюхивать и выслеживать, существуют такие, как этот Цвирт.

   Человеку всё равно не под силу пересечь Драконий Хребет.

   Даже если у него в отряде подданный Серого Конунгата.

 

1.

   Отточенным до автоматизма движением магистр Цвирт развернул свой зачарованный свиток. За время странствий несчастный пергамент успел изрядно пообтрепаться, а от КОВЕНской печати, висящей на трёхцветном, особым образом скрученном шнурке, отломилось два или три кусочка. Вдобавок, свиток немного попахивал колбасой -- в сумке они почти соприкасались, счастье ещё, что колбаса была упакованная.

   Молодой стражник, только-только сменившийся с дежурства, недоверчиво зашевелил носом, пытаясь определить источник столь приятного аромата. Цвирт успел уже понять, что колбасы -- а уж тем более, отличной межинградской ветчины "Весёлая хрюшка"! -- в Сольце днём с огнём не сыскать, и потому, поспешно отдёрнув пергамент, сурово помахал им в воздухе.

   -- А скажи-ка мне, любезный... -- стражник нахмурился, но Цвирт продолжал, твёрдо уверенный, что с народом нужно разговаривать на понятном ему языке: -- Не видал ли ты, часом, кого из этих вот?

   На этом его запас простонародной лексики был практически исчерпан -- оставалось разве что предложить "раздавить посудину", но пока Полю недоставало на это мужества. Не то чтобы он пренебрегал лыковкой, просто в здешних краях под именем благородного напитка скрывался жутчайшей крепости самогон. Ни один Рихтер на свете не стоит таких жертв.

   Стражник шмыгнул носом, ещё раз бдительно принюхался, с сожалением сглотнул и всмотрелся в начертанное.

   -- Ну, видел, -- буркнул он. -- И что с того?

   Цвирт подался вперёд. Наконец-то его метод начал приносить несомненные плоды -- тогда как идея с немагическими портретами подверглась, не побоимся этого слова, остракизму со стороны старших коллег!

   -- И когда? -- вкрадчиво поинтересовался маг, боясь спугнуть добычу.

   -- Надысь, -- сурово ответил словоохотливый стражник.

   Поль прищурился. Он не собирался отступать.

   -- Э-э? Надысь -- это, стало быть, намедни?

   -- Сам ты намедни! -- вконец разобиделся стражник. -- Лыкоморским языком тебе говорю -- надысь! Надысь, то есть, днями!

   Цвирт терпеливо ждал перевода с местного на лыкоморский. Стражник потоптался на месте, с тоской глянул на свою алебарду и, поняв, что силы неравны, сдался на милость КОВЕНского магистра.

   -- Ну, это... Дня три назад, може. Или четыре. Да не, точно три.

   Маг быстро прикинул схему маршрута, по которому -- предположительно -- следовали преступники. Получалось, что показаниям вполне можно верить.

   -- И что? -- ласково спросил он, сообразив, что продолжения не последует.

   Стражник посмотрел на него с каким-то странным выражением.

   -- А? -- лаконично спросил он в ответ.

   -- Куда пошли-то? -- переформулировал Цвирт, всеми силами удерживая перед глазами картинку из учебника социопатологии. Картинка звалась "Народ" и была сермяжна, бородата и лапчата.

   -- Ну, кудой? Тудой! -- уверенно отвечал стражник. Развернувшись, он помахал рукой вдоль единственной отходившей от ворот улицы, прямой, как стрела.

   -- А кудой именно тудой? -- осведомился Поль и сам ужаснулся тому, на каком варварском наречии изъясняется.

   -- Да тудой же! -- снова обиделся стражник. Если бы не колбасный дух, он уже давно бросил бы болтать со столичным гостем. -- К лекарке! Кудой же ещё таким болезным?

   И тут Поль понял, что Рихтеру от него не уйти.

   Лекарка в Сольце тоже была одна, и найти её домик не составило особенного труда. Маленький и скромный, он был, однако, очень аккуратным -- как и полагается обиталищу мага-целителя.

   Самой лекарки (Ардис Урсула Рэгмэн; тридцати двух лет; диплом с отличием; стаж работы -- более двенадцати лет) не было дома. Из-за забора КОВЕНский отряд облаяла маленькая, на редкость лохматая и голосистая собачонка; на её голос во двор вышел встрёпанный паренёк, который, вежливо поприветствовав магов, впустил их в дом.

   Внутри было ещё скромнее и аккуратнее, чем снаружи. Отряд из семи человек с трудом разместился в самой большой комнате, причём табуретки пришлось приносить из кухни. Цвирт оглядел вязаные половики, потрёпанные корешки многочисленных книг, выцветшие картинки на стенах и хотел было прийти к выводу, что живёт мистрис Рэгмэн довольно бедно, но поймал взгляд её ученика и передумал. Не стоило портить отношения с возможным свидетелем.

   -- Скоро ли придёт коллега Рэгмэн? -- вежливо осведомился маг.

   -- Скоро, -- ещё вежливее ответил паренёк. Встав на цыпочки, он вытащил с верхней полки какую-то толстую книгу, забился в уголок и принялся за чтение. Такого похвального старания Цвирт в жизни не видывал. "Это ж до чего достойное поколение растёт!" -- умилённо думал он. "И какие мрысы тебя принесли?!" -- хмуро раздумывал между тем представитель подрастающего поколения.

   Полчаса прошли в тишине, переглядываниях и ёрзанье. Наконец, хлопнула входная дверь. Мальчик даже ухом не пошевелил, продолжая делать выписки в толстую тетрадь, зато Цвирт оживился и встал со своей табуретки. В комнату, на ходу разматывая вязаную шаль, быстро вошла хозяйка дома.

   -- А, коллеги... -- без малейшего удивления сказала она. -- Чем могу быть полезна, магистр Цвирт?

   "Одно из двух, -- мгновенно понял Поль. -- Или она действительно помогала Рихтеру, или о нашей миссии знают даже сороки на заборах". Первая мысль была привлекательнее, зато вторая -- достовернее.

   Ардис Урсула Рэгмэн, тридцати двух лет, прошла мимо КОВЕНцев к окну, скомкала шаль и закинула её на платяной шкаф. Она даже не соизволила кивнуть, не предложила им чаю! От греха подальше Цвирт зажал ладони между коленями. Он начинал злиться, и злиться всерьёз. Проклятущий Рихтер в очередной раз буквально выскользнул у него из рук, и во многом -- благодаря безответственности этой конкретной лекарки, которая держится сейчас, будто хозяйка положения.

   -- Три дня назад, -- сухо начал маг, -- к вам обратились за помощью трое.

   -- Нет, -- прервала его Ардис. -- Артур, посмотри, пожалуйста: сколько зафиксировано обращений три дня назад?

   Мальчик недобро посмотрел на магистра Цвирта, из-за которого его отвлекали от штудий, и со вздохом перевернул тетрадь. На задней обложке красовалась длиннющая алхимическая формула, обрамлённая россыпью мелких чёрных пятен. "Что у них, одна тетрадь для всего?"

   -- Десять штук, -- канцелярским голосом произнёс малец, очевидно, успевший заразиться от наставницы профессиональным лекарским цинизмом. Это ж надо, больных в штуках измерять!

   -- Меня интересуют только трое, -- продолжил Поль, решив сделать вид, будто его и не перебивали. -- Их имена...

   -- Их имена не имеют никакого значения, -- снова прервала его Ардис. -- Как вам известно, коллега, всякий, приступающий к лекарской практике, приносит клятву о неразглашении тайны врача и пациента. Если угодно...

   И она протянула Цвирту тетрадь, не обратив никакого внимания на возмущённый возглас ученика. Маг автоматически принял; он ещё не успел вспомнить, о какой клятве шла речь, и оттого внимательно прочёл следующие строки, начертанные корявым детским почерком:

   "Больной Ш., 1 штука. Диагноз (далее неразборчиво). Принёс воды, 6 вёдер и бочка.

   Больной С., 1 штука. Диагноз (см. выше). Вскопал огород.

   Больной Р., 3 штуки. Диагноз (тут было написано разборчиво, но честно: не помню). Не помер. Молодец!

   Больная Ф., 2 штуки. Диагноз (тот же самый). Три десятка яиц (прим.: а яйца-то мелкие! Вот народ!)"

   Цвирт ошеломлённо перечитал это ещё раз. Особенно ему понравился больной Р., единый в трёх лицах. Близнецы они, что ли?

   -- Ничего не близнецы, -- возмутился ученик. -- Третий раз лечили, что ж тут неясного?

   Действительно, всё было ясно, как божий день. Куда подевался Рихтер сотоварищи, по-прежнему знал только он один, но, судя по тому, как ответственно подходили в этом доме к своим профессиональным обязанностям, у Рихтера было два варианта: либо срочно выздороветь, либо скоропостижно скончаться. Судя по записям, скончавшихся не было.

   Больной Р.?..

   Поль уже открыл рот, чтобы прояснить ситуацию, но наконец вспомнил, о какой клятве говорила мистрис Рэгмэн. Клятва, само собой разумеется, была магической. При всём желании, практикующий лекарь не мог ни сказать, ни написать, ни передать телепатически -- словом, выдать каким-либо образом, кто конкретно и по какому поводу обращался к нему за помощью. Власть КОВЕНа велика, но не безгранична -- и те пределы, которые ей положены, преодолеть действительно невозможно.

   Ардис Рэгмэн можно было бы обвинить в пособничестве беглецам -- если бы в своё время КОВЕН информировал о них абсолютно всех провинциальных магов, вплоть до деревенских бабок-повитух. Но этого не сделали, а теперь было уже поздно.

   Поль сжал в сумке свой пресловутый свиток. Учитель оказался прав -- пользы от пергамента было, что кот наплакал. Даже если предъявить его Ардис, она не скажет ничего нового, потому что изображённых на пергаменте уже опознали её соседи.

   Ну да, Рихтер здесь был. Был здесь и волкодлак... вообще-то, главный предмет поиска, о чём Цвирт вспоминал реже, чем надо бы. И, конечно, была здесь рыжая первокурсница с факультета боевой магии. А помимо них -- ещё куча народу (и Ф., и Ш., и С., и, возможно, больные Р., ещё две штуки).

   Он всё-таки вытащил пергамент, сунул его под нос Ардис и без всякой надежды спросил:

   -- Но почему из всех именно эти остановились в вашем доме? А не, допустим, на постоялом дворе?

   Ардис пожала плечами.

   -- Видите ли, магистр, эти двое, -- она брезгливо ткнула пальцем в изображения оборотня и мага, -- были настолько глупы, что прошли через Старые Земли, и настолько безрассудны, что потащили с собой девочку. Почти ребёнка! Ну, разумеется, они находились в крайне тяжёлом состоянии! Я удивлена тому, как они вообще сумели до меня добраться... Впрочем, -- прищурившись, она глянула на Цвирта, -- что с них взять? Мужчины!.. -- и она презрительно фыркнула.

   "Социопатология!" -- сладчайшей музыкой прозвучало в голове у Цвирта. Какой интересный случай -- раньше он о таком читал, а вот наблюдать не доводилось. Тридцать два года, а она до сих пор не замужем. Логично, при таком отношении к противоположному полу.

   А вот если бы с ней поговорить... ну, скажем, курсом из пяти-семи бесед... динамика явно была бы положительной, а этот случай был бы украшением его статьи, которую всё никак не удаётся достойно завершить!

   Ардис в одно мгновение разрушила все его планы.

   -- Но я рада, что они обратились именно ко мне. Такого интересного наблюдения в моей практике ещё не было. Вчера я связалась с моим научным руководителем, и она осталась мною довольна. Теперь моя диссертация имеет все шансы на успех.

   Ученик довольно ухмыльнулся, пробуя кончик пера на язык.

   -- Ваш научный руководитель... э-э...

   -- Мистрис Дэнн, разумеется, -- гордо сказала Ардис. Поль подумал, что сейчас она скажет своё коронное: "Мужчины!" -- и фыркнет уже в его адрес. Следовало отступать.

   -- Благодарим вас за достойно выполненный профессиональный долг! -- с должной мерой сердечности произнёс маг. Он направился к дверям, и за ним потянулись его подчинённые.

   -- Господа маги! -- неожиданно окликнула хозяйка. Цвирт с надеждой оглянулся. Может, он всё-таки заблуждался, и добрая женщина предложит им чаю? Он был голоден, а в трактире кормили весьма недорого, с лихвой компенсируя цены качеством.

   Добрая женщина скрестила руки на груди.

   -- Верните мебель на место, пожалуйста, -- самым вежливым голосом попросила она.

 

2.

  Левитировать умеет любой адепт. Я научилась этому в середине первого семестра и при необходимости могла подняться в воздух на высоту собственного роста, а при сильной необходимости - наверное, даже выше. Если использовать артефакт - подойдёт даже грязный веник - можно увеличить и высоту, и скорость, и длительность полёта до вполне себе достойных величин. Но левитация, к сожалению, весьма энергозатратна, и ни один известный мне маг не способен взлететь выше Солнечного шпиля.

  Но в былые времена, как водится, трава была зеленее, цари - справедливее, эльфы - куртуазнее, а маги - могущественнее. И какой-нибудь древний чародей, пролетая по делам над Драконьим Хребтом (ну так, молока нужно купить, а в Арре оно на медяшку дешевле), вполне мог заметить, что самая старая, загадочная и опасная из горных цепей Севера действительно похожа на дракона, распростёршего крылья.

  Нам же остаётся полностью верить карте.

  ...Вечером четырнадцатого грозника мы остановились на ночлег в небольшой лощинке возле реки - река эта состояла из пересохшего русла и весьма унылого ручейка на дне. Набрать воды стоило некоторого труда, зато лощинка была словно специально придумана для того, чтобы прятаться в ней от погони - найти её мог, наверное, только волкодлак. Но, тем не менее, впервые за всю дорогу Эгмонт обвёл стоянку защитным кругом.

  - Ты же говорил, не стоит попусту расходовать магию, - заметила я, когда Рихтер вернулся к костру.

  - Попусту - не стоит. Если ты успела забыть, Яльга, это Драконий Хребет.

  - Верно, - поддержал его волкодлак. - Всякое тут случается...

  - Мы пока ещё только в предгорьях...

  - А нам и в предгорьях жить хочется, - хмыкнул Рихтер.

  Издалека эти горы казались голубоватыми - будто вереница туч у самого горизонта. Они приближались очень медленно, зато сейчас закрывали половину небосвода: чёрные на чёрном, и над раздвоенной вершиной сияла голубая звезда.

  Звёзды здесь были крупнее, чем внизу.

  - Дай карту, Эгмонт...

  Я зажгла два световых пульсара и расстелила пергамент на траве. За три с хвостиком недели я уже почти выучила, как выглядят северо-восточные владения Лыкоморья - вплоть до последней деревеньки или завитушки на пририсованной сбоку розе ветров. Но сейчас я как в первый раз провела пальцем по изогнутой линии гор, которую нам предстояло пересечь.

  Драконий Хребет очень походил на дракона. Я бы сказала - слишком; и один Эллендар разберёт, почему это явное, невозможное в природе сходство до сих пор не нашло себе внятного магического объяснения. Чуть изгибаясь, он тянулся через полконтинента с северо-запада на юго-восток, и "голова" была покрыта панцирем ледников, а "хвост" уходил в эльфийские леса. Имелись и "лапы", числом четыре, и "крылья" - странной формы несимметричное плато.

  Западный склон не принадлежал никому. Восточный - был владением Серого Конунгата. Я представила себе землю, покрытую лесами, простирающуюся до самого океана. На том берегу никогда не бывали дети Младшей Крови.

  Что ждёт нас там? Каким окажется конунг - золотой дракон - и что вообще значит быть золотым драконом? Конечно, мы почти в безопасности, КОВЕН вряд ли рискнёт преследовать нас в этих горах... но если мы в безопасности, почему Эгмонт установил защитный круг?

  Я вдруг нашла имя тому чувству, которое владело мной в данный момент, и мигом успокоилась. Мрыс дерр гаст, да я же попросту боюсь - ещё бы, ведь впереди лежит неизведанность! А если так, то любопытство куда сильнее страха.

  Вдобавок рядом со мной имеется самый настоящий волкодлак!

  Ну, Яльга, ты и дура! Три недели бок о бок с Сигурдом - и хоть бы догадалась задать ему несколько вопросов!

  А как удачно добытый материал может лечь в мою курсовую... Конечно, придётся подумать, как половчее его туда впихнуть, однако преподаватели просто обязаны оценить мою инициативу, любознательность и научный склад ума! Перед глазами поплыли заманчивые картинки на тему "Защита курсовой/кандидатской/докторской".

  Так... но ведь мы ещё прошли Старые Земли! Места это уникальные, до нас там магов не было, и после, я думаю, тоже не будет. Обидно, если научная общественность ничего про них не узнает. С другой стороны, объём курсовой всё-таки ограничен.

  Я уже и думать забыла про неизведанные земли, загадочную Валери и прочие смущающие обстоятельства. Мрыс эт веллер! - мы вернём Сигурда его конунгу, восстановив тем самым справедливость, а уж золотой дракон точно во всём разберётся. И всё встанет на свои места. Мы с Эгмонтом вернёмся в Академию; мне наверняка придётся сдавать сессию, а эти три недели сумасшедшей гонки в лучшем случае зачтутся как полевая практика...

  Вот и решение! Что не войдёт в курсовую, войдёт в дневник практики. Я посмотрела на Сигурда - источник бесценной научной информации валялся у костра и жевал травинку. В последнее время он предпочитал человеческий облик, и мне это было на руку.

  Подтянув к себе сумку, я вытащила оттуда тетрадь с курсовой, расправила смятые страницы и с удовлетворением перечитала уже написанные заметки.

  В кармане завалялось старое перо, заряженное чернильным заклинанием. Я подновила чары и, устроив тетрадь на плоском камне, принялась записывать уникальные наблюдения. Хм, что там вообще было нехорошего? Пограничные камни, вихрь, овраг, занесённый снегом, и застывший над ним жук... Я красочно описала схватку с тамошними духами, коротко набросала то, о чём знала только со слов Сигурда, и, подумав, аккуратно вымарала абзац про зелёненького Эгмонта. Вряд ли преподаватели оценят подобную натуралистичность.

  На то, чтобы подробно законспектировать нашу дорогу через нехороший лес, мне потребовалось чуть больше пяти минут. Закончив, я отложила перо, размяла пальцы и уставилась на Сигурда долгим предвкушающим взглядом.

  - Эй, Яльга, ты это чего? - поинтересовался оборотень, нутром предчувствуя нехорошее.

  - Курсовую пишу, - честно ответила я.

  Эгмонт вздрогнул и чуть не уронил на ногу котелок.

  - Сигри, - ласково сказала я, не давая опомниться, - а скажи-ка мне, как именно принято у волкодлаков...

  Следующие два с половиной часа были прожиты с большой пользой для науки. Сумрак сгустился, в лесу тоскливо заухала какая-то птица, но я хладнокровно сотворила третий пульсар и продолжила допрашивать Сигурда. За всё это время Эгмонт не проронил ни слова, зато волкодлак вынужденно не умолкал. Однако всему имеется предел, и на сорок втором вопросе ("Сигри, а какие именно узоры принято вышивать на свадебной скатерти?"), его терпение лопнуло.

  - Яльга! - хрипло возопил он. - Что ж ты такая занудная! У тебя совесть вообще есть?

  - Не знаю, - я пожала плечами, дописывая ответ на сорок первый вопрос. - А что, очень надо?

  Оборотень возмущённо помотал головой, не находя слов для такой наглости, потом отцепил от пояса флягу с водой и сделал несколько больших глотков.

  - Аж во рту пересохло... Да меня так в КОВЕНской тюрьме не допрашивали!

  Я скромно потупилась.

  - Но ты же ведь всё равно не хочешь спать, правда?

  - Ты на небо посмотри! Время уже к полуночи...

  - Правильно! - быстро согласилась я. - Поэтому мы должны действовать оперативно. Ну же, Сигри, чем быстрее ты расскажешь, тем быстрее мы заснём! А то я уснуть не смогу, всё про эти узоры думать буду...

  Волкодлак возвёл очи горе.

  - Эгмонт, - тоскливо спросил он, - они все у тебя такие?

  - Ну почему все... - Рихтер отбросил веточку, которой он зачем-то шевелил угли в костре. - Эта худшая.

  Я оскорбилась. Мне не нужна была чужая слава. Узнай близнецы аунд Лиррен, что не их именуют грозой Академии, моя участь была бы непредсказуема и ужасна.

  - Это я-то худшая? - разыграть праведное негодование не стоило ни малейшего труда. - Да я вообще примерная ученица, между прочим! Сессию закрыла без долгов... - Эгмонт заинтересованно приподнял брови, - ладно-ладно, почти без долгов! По твоему предмету - одни пятёрки! А мгымбра мы, если что, почти в соавторстве придумали!

  - Взломанная лаборатория, - весьма ядовито напомнил Эгмонт. - Моя лаборатория, но это, конечно, мелочи.

  - Других не было, - буркнула я, однако Рихтер не обратил на это внимания.

  - Лягушки, - продолжал он. - Хоровое пение под окном у Ривендейла. Стенка на олимпиаде по некромантии, из-за которой у председателя жюри глаз до сих пор подёргивается. Крыша, куда кое-кто вылез в моё отсутствие. А цветок с половинчатыми листьями зачем обидела? Он-то тебе что сделал?

  Я беспомощно посмотрела на Сигурда, ища поддержки - но оборотень только усмехался, демонстрируя пресловутую мужскую солидарность.

  - Ну и в довершение всего - на твоей совести Марцелл Руфин Назон. Заметь, я ничего не сказал про госпожу ле Бреттэн.

  - Ты так сочувствуешь Марцеллу?

  - Всем сердцем, - заверил меня Эгмонт.

  Я обнаружила, что успела скатать тетрадь в тугой рулончик, и принялась сворачивать её в другую сторону, чтобы добиться хоть какой-то симметрии.

  - Интересная у вас там жизнь, в Академии... - мечтательно протянул Сигурд. Как только от него отстали с вопросами, оборотень и думать забыл о том, что он собирался спать. - Мне вот так вы ничего не рассказывали...

  - И ничего интересного, между прочим, - обиженно сказала я. - Подумаешь, олимпиада! Вот Эллинг и Яллинг...

  - Ты ещё лубки вспомни, - посоветовал Рихтер.

  - Что за лубки? - потребовал объяснений волкодлак.

  Я повернулась к нему.

  - Лубки про жизнь студентов-магов. Весьма популярный, кстати, продукт, на всех углах продают. Так вот, тамошние главные герои - они, правда, обычно героини - всегда создают множество проблем для учителей. Они весёлые, компанейские, пьют лыковку в больших количествах, совершенно не учатся, вместо этого придумывают розыгрыши и шалости. Ну, что там ещё?.. Образ жизни обычно ведут... э-э...

  Я точно знала, каким словом можно охарактеризовать этот образ жизни, но встретилась взглядом с Эгмонтом и внезапно вспомнила, что он мне не только друг, но и преподаватель. Пришлось переформулировать:

  - У них непременно имеется насыщенная личная жизнь. По возможности - с некромантами или вампирами, а в идеале - с вампирами-некромантами. И что из перечисленного есть у меня?

  Я немного лукавила. Из перечисленного меня имелся вампир - в количестве аж двух штук - да и некромант тоже, если посчитать Валентина де Максвилля. Но всё-таки они были не в зачёт, потому что никакой романтики между нами не просматривалось. Исключительно деловые - или дружеские, как посмотреть - отношения.

  Эгмонт внимательно посмотрел на меня поверх костра.

  - То есть, иными словами, ты считаешь, что самый худший тип адепта - сильно пьющий разгильдяй творческой направленности?

  Я хмыкнула так, чтобы при желании можно было счесть это за согласие. В костре стрельнул уголёк, из лесу снова заухало. Сигурд перевернулся на спину и уставился в небо, усыпанное звёздами, - но я по каким-то неуловимым признакам знала, что оборотень продолжает прислушиваться к разговору.

  - Хочешь, поделюсь педагогическим опытом? - продолжил Рихтер. - Студенты бывают самые разные, но можно выделить две категории: предсказуемые и непредсказуемые. Состав каждой зависит прежде всего от мастерства преподавателя. Думаю, госпожа Дэнн способна просчитать любого из своих некромантов... Но что касается меня, студенты со склонностью влипать в истории - пройденный этап. Классический пример - близнецы аунд Лиррен. Вот уж кто всегда найдёт и гвоздь, и дырочку, и полкило взрывчатки. Ты им точно не конкурент.

  - Ну и я о том же...

  - Подожди. - Рихтер предупреждающе поднял руку. - При всём своём уважении к талантам близнецов, я повторю - их поступками легко можно управлять. Простой пример. Пять лет вся студенческая братия толклась возле моей аудитории, не обращая никакого внимания на значительно более интересные и опасные объекты. Поверьте мне, сту... то есть, поверь мне, Яльга, их в Академии хватает. Несложная манипуляция - и мы получаем желаемый результат. И хвала всем мыслимым богам, что подобные тебе в Академии появляются крайне редко.

  - Подобные мне - это те, которые приходят и взламывают? - кротко спросила я. Значит, несложная манипуляция? Так-так! И кто ещё кем манипулирует, если ты вышел на такую интересную тему!

  - Подобные тебе - это те, которых хлебом не корми, но дай сунуть нос в какой-нибудь старинный гримуар. Адепт, который хочет устроить пакость, в худшем случае подожжёт кабинет директора Буковца. Адепт, который хочет знаний, может докопаться до тех мест, куда и Шэнди Дэнн по доброй воле не заходит. Я уже знал одного такого. Мне хватило.

  Я против воли вспомнила Гения-Хендрика и Тьму, затопившую защитный круг.

  - И знаешь что, Яльга? Таких, как ты, действительно не очень-то любят преподаватели. Потому что взрослому уважаемому человеку весьма не нравится чувствовать себя зелёным адептом, которому нечего ответить на заданный вопрос. И это понятно, ибо соответствует человеческой природе. Как ни странно, Яльга, преподаватели - тоже люди. На моей памяти был лишь один случай, когда магистр ответил адепту: "Мальчик мой, я не знаю ответа на твой вопрос. Но постараюсь его разыскать".

  Я покивала.

  - Конечно-конечно. Один мой знакомый магистр в таких случаях любит говорить: "А это, студентка Ясица, вы будете изучать на пятом курсе". Или на шестом. Или в аспирантуре.

  - Положим, когда магистр это говорит, чаще всего он просто хочет чтобы помянутая адептка не совала свой нос, куда ей ещё рано.

  - Чаще всего?

  Эгмонт набрал воздуха, чтобы разразиться ещё одной воспитательной тирадой, но в этот момент я бросила все тщетные попытки упихнуть тетрадку в сумку и вытряхнула книги наружу, решив, что настало время для уборки. Первым на траву выскользнул "Справочник". Ревнивым движением обложки он отшвырнул подальше от меня маленькую дрожащую книжицу в мягком переплёте. Это была та самая "Магия. Руководство для начинающих", которую я купила тысячу лет назад, в корчме на дороге Межинград - Арра. Книжка шлёпнулась рядом с Рихтером; маг машинально поднял её, бросил взгляд на обложку и замер.

  - Ты где это взяла? - едва ли не благоговейно спросил он, осторожно пролистывая книгу.

  Я недоумённо пожала плечами.

  - Купила, разумеется... А что?

  - Яльга, это нельзя купить! - Рихтер поднял взгляд от книги. Глаза у него были совершенно дикие. - Скажи мне честно, как твоему декану, кого ты ограбила? Тебе ничего не будет, честное магистерское...

  - Никого, - сказала я, надеясь, что тот давешний купец не слишком продешевил. Опять-таки хотелось верить, что фраза про ограбление была риторической фигурой - я никогда не видела Эгмонта в таком состоянии, и можно было запросто поверить, что он говорит всерьёз. - А что это за книжка?

  - Это нельзя купить, - повторил маг. - Эта книга бесценна! Мрыс... глазам не верю! - Он долистал её до конца, снова открыл на середине, отлистнул с десяток страниц, закрыл, перевернул... Мы с Сигурдом переглянулись, и я пожала плечами ещё раз. В поведении Рихтера не просматривалось даже самой дохленькой логики.

  - Ты её ещё по корешку погладь, - посоветовал Сигурд, неоднократно видевший, как я проделывала это со "Справочником".

  - И поглажу! - ответил Эгмонт, подтверждая слова действием. Неизбалованная книга доверчиво жалась к его рукам. - Сигри, ты не понимаешь - это сокровище!.. В мире осталось только три экземпляра: один у Магистра Эллендара, второй подарили на предпредпоследний юбилей учителю Тэнгиэлю...

  - А третий где? В библиотеке у магистра Зирака?

  - Нет, - мрачно ответил Рихтер. - Третий за каким-то мрысом забрали драконы. Яльга, тебе этот всё равно не нужен.

  - Тебе это кто-то сказал, или ты сам догадался?

  - Яльга, ну будь человеком! Что тебе, жалко, что ли? Ты мне друг или кто?

  - Ладно, - уступила я. - Положим, друг. Но в таком разе, во-первых, будем считать, что я дарю её тебе на день рождения... ты же мне серёжки подарил?

  - Я отдаривался, - отмахнулся Рихтер. - Ты мне мгымбра, я тебе - защитные амулеты... Картина маслом, Сигри: мой день рождения, Савайн, все студенты заняты делом - празднуют, стало быть, никто не мешает. Невероятно капризный эксперимент в самом разгаре. И тут меня выдёргивает директор Буковец, и всё из-за чего?

  - Из-за чего? - переспросил Сигурд, которому надоело быть молчаливым статистом.

  - Из-за того, что одна не в меру талантливая студентка создала невесть что, почти до бесчувствия напугавшее последнего магистра бестиологии!

  - Почему "почти"? - обиделась я. - Ой, так получается, у тебя день рождения в Савайн? Я учту!

  - Не надо! - испугался Рихтер. - Хотя... может, у тебя есть ещё такая книжка?

  - Пока нет. Но я буду искать. А к вопросу о книжке - я как раз хотела тебя спросить: там на пятнадцатой странице...

  - А это, студентка Ясица... - завёл привычную песню Эгмонт, но я с надеждой спросила:

  - Я буду изучать на пятом курсе?

  - Нет, - жестоко разбил мои надежды Рихтер. - Извини, я ошибся. Когда ты будешь соискателем докторской степени, возможно, ты выберешь тему, по которой эта книга будет тебе полезна.

  Я смолкла, не без смущения сообразив, что попытки разобраться в этой книге без преподавателя были в лучшем случае весьма нескромными. Но... интересно же, правда!

  - Глянуть можно? - подал голос Сигурд. После краткого морального терзания Эгмонт всё же доверил ему книгу. Оборотень полистал её, внимательно обозрел замысловатый чертёж и, быстро улыбнувшись, прочёл вслух фразу по-эльфийски. На эльфаррине он говорил чище, чем на лыкоморском.

  - "Весенний круг", надо же... - пробормотал он. Я облизнула губы и собралась спросить, где это Сигурд учил старший из эльфийских языков, но волкодлак продолжил: - Я одного только не понимаю, Эгмонт - ежели книга такая сложная, почему ж она тогда так называется?

  Рихтер неожиданно рассмеялся.

  - Тот, кто её писал, числил начинающим даже себя. Что уж о нас говорить!

 

3.

  Этим вечером закат в Межинграде был особенно живописен. Алое зарево полыхало на полнеба, отбрасывая на древние стены розовые и золотистые отблески, и волшебное сияние окутывало всё вокруг: башни, и камни, и траву под ногами, и магический фонтан, и печального белого слона. Животное вздыхало, шевелило хоботом и смутно грезило о некоем магистре Цвирте, который умел так заботливо отполировать ему бивни и омыть ноги.

  Но - увы! - Поль Цвирт был недосягаем, а имевшиеся в наличии не обращали на страдания слона ровным счётом никакого внимания.

  На бортике фонтана, нежно держась за руки, сидели принц Саид и его прекрасная пери. Покуда дозволяли приличия, властитель земли Каф молча пожирал возлюбленную очами, а когда молчать становилось просто опасно, он начинал декламировать стихи восточных поэтов. Прекрасной Полин вовсе незачем было знать, что каждый вечер, после свидания, Саид открывал взятый у магистра Зирака том и заучивал наизусть не менее пятнадцати произведений. Зато теперь он мог, не сходя с места, прочесть несколько полных диванов .

  - Так любишь ты меня иль ненавидишь,

  Я, хоть убей, не знаю посейчас...

  Небесное созданье прерывисто вздохнуло и чуть сжало руку Саида. Скромность мешала пери высказать принцу прямо, что переполняло её сердце, но наконец она подняла ресницы, и взгляд сказал счастливейшему из смертных всё то, чего не смели произнести уста.

  - О смысл моей жизни, путеводная звезда! - пылко воскликнул Саид на уже вполне сносном лыкоморском. "Молодец, быстро учится", - с удовлетворением подумала Полин. После печальных событий первого дня их знакомства принц старательно избегал выражений вроде "Жемчужина нашей короны" или "звезда очей наших", предпочитая не будить в прелестнице ненужные воспоминания. - Если бы мы могли распоряжаться собой, мы остались бы жить здесь вечно, подле ваших ног! Но государственные дела призывают нас возвратиться.

  - Возвратиться?! - ахнула Полин, прижав обе ладони к сердцу. Она сделала это так быстро, что принц не успел спохватиться и удержать хотя бы одну из её нежных ручек. - Мой принц, вы покидаете нас? Ах, моя жизнь опустеет...

  Сердце Саида сделало бешеный скачок. За всё время их отношений властительница дум ни разу не выказывала своё благоволение столь явно. Принц боялся спугнуть удачу, но удача, как известно, любит смелых, и он решил рискнуть, поставив на карту всё. Он упал на колени, взмахнул рукой, жалея лишь о том, что у него нет приличествующего случая букета цветов. Но в тот же миг чья-то маленькая мохнатая лапка насильно впихнула ему в ладонь толстый колючий стебель. Принц глянул - то была прекрасная роза, белоснежная, как кобылица, и роскошная, как Полин де Трийе.

  С такой розой можно было рискнуть.

  - О любовь моя! - воззвал Саид с колен. Полин потянулась к розе, но принц быстренько отдёрнул руку. - Знай же, что до встречи с тобой я не знал, что такое счастье... что такое самое жизнь! Ты осветила мой путь! Ты единственная, кто может сделать меня счастливым! Молю тебя, взываю к твоему милосердию: о ненаглядная пери... - принц зажмурился и выдохнул: - Стань моей женой!

  У Полин слегка закружилась голова. "Вот сразу и женой!" - твердил какой-то нудный голосок на самом краю её сознания. Голосок был явно знакомый; Полин прислушалась и мигом поняла, что её альтер-эго было не кем иным, как противной Ликки де Моран. "Фигушки!" - злорадно подумала алхимичка и с придыханием произнесла заветное:

  - Да...

  И тут же спрятала лицо в ладонях.

  Саид был ещё не очень силён в лыкоморском, и ему потребовалось некоторое время, чтобы сопоставить вопрос с ответом. Ещё несколько секунд он уяснял, что ответ - правильный. И на законных основаниях принц заключил невесту в объятия.

  "Белое платье... - плыли невыразимо прекрасные мысли. - Как в том журнале: с корсажем, со шнуровочкой и с такими миленькими оборочками! Хотя нет, оборочки будут лишними..."

  "Им-то хорошо, - мрачно думал белый слон. - А обо мне кто позаботится?"

  - Целуются... - довольно сообщила главная элементаль магистру Ламмерлэйк.

  - Целуются, - мрачно кивнула декан алхимического. В отличие от собеседницы, она прекрасно понимала, что свадьба по степени разрушительности стоит на третьем месте после ремонта и пожара. А то, может, и на втором.

  Роскошная белая роза, до которой никому не было дела, лежала на бортике фонтана.

 Мы легли рано - особенного настроения для разговоров ни у кого не было. Эгмонт, надо полагать, продумывал наш маршрут, Сигурд продолжал сопеть и дуться. Из-за такой тишины в голову мне лезли исключительно гадостные мысли, и я долго не могла заснуть.

  Посреди ночи я поняла, что мне очень холодно, и, не просыпаясь, попыталась нащупать хоть что-то, чем можно укрыться. Рука наткнулась на что-то тёплое и шерстяное; я пододвинулась поближе и обхватила его руками. Тёплое и шерстяное недовольно заворчало, но я прижалась к нему щекой, пробормотала: "А ногам-то как холодно..." - и тёплое-шерстяное тут же смолкло, смирившись со своей участью.

  - Сигри, я тебя люблю! - подумала я и заснула.

 

5.

  Ещё два дня прошло без всяких происшествий. Погода испортилась, небо сплошь заволокло белёсыми облаками. Хорошо хоть дождь не шёл - впрочем, под здешними елями можно было скоротать любую непогоду.

  Мы шли на юго-запад, и лес понемногу становился другим. Всё чаще и чаще мы выходили на открытое пространство, и если раньше то были поляны, тесно окружённые тёмными елями, то сегодня мы несколько часов шли по высокой траве, в которой изредка виднелись тощенькие чахлые лиственницы.

  С запада тянулся слабый запах болота; карта молчала на этот счёт, зато Сигурд, понемногу отошедший от обиды, объяснил, что там начинаются Клюквенные топи, место ягодное, змеиное и вообще-то гиблое. Наверное, именно поэтому каждый волчонок считал своим непременным долгом сходить туда разок-другой.

  - Ну, не в одиночку, конечно, - солидно объяснил Сигурд, - с товарищами - да что это меняет? Эх, помню, было дело, пошли мы с Эрнаром за черемшой... Едва корзинки дотащили, ага. А дома нас уж поджидают: его мать - с полотенцем мокрым, моя - с отцовским ремнём...

  Оборотень аж крякнул, вспоминая. "Добрый был ремень у отца", - подумала я.

  - А черемшу куда дели?

  - Как куда? - подивился моей наивности оборотень. - Засолили, вестимо дело! Что ж ей, пропадать, что ли? Мы потом с отцом да матерью ещё пару раз туда наведались, уж больно место хорошее. Правда, я с тех пор черемшу терпеть не могу.

  Волей-неволей все разговоры сворачивали на эльфов.

  Совершенно неожиданно выяснилось, что всезнающий Эгмонт говорит на эльфийском с жутким акцентом ("Зато читаю без словаря!" - долго оправдывался маг), а вот Сигурд свободно изъясняется на обоих вариантах эльфаррина. Вдобавок оборотень знал немного норданский диалект и мог прочесть наизусть пару строф из "Весеннего круга". Последнее добило меня окончательно. Мрыс, да всё это время бок о бок со мной путешествовал совершенно другой Сигурд!

  Моя роль сводилась к нескольким восхищённым восклицаниям и попыткам правильно воспроизвести тот или иной эльфийский звук. Но вскоре я бросила это дело, уяснив, что мой язык просто не способен заворачиваться в спираль против часовой стрелки. Однако ничто не мешало мне выслушивать рассказы об эльфийских городах, устройстве тамошней жизни или великих войнах, которые вели между собой Перворождённые многие сотни лет тому назад.

  На первом же привале Сигурд задал Самый Главный Вопрос.

  - Вот скажи, Эгмонт, - прямо спросил он, - почему ты думаешь, что эльфы защитят?

  Эгмонт ухмыльнулся. За последние несколько дней это был первый раз, когда он изобразил что-то, хотя бы отдалённо напоминающее улыбку.

  - А тебе приходилось бывать при эльфийском дворе? - ответил он вопросом на вопрос.

  Сигурд смутился.

  - Вряд ли, - продолжал Эгмонт всё с тем же плотоядным выражением лица. - Так что поверь мне на слово: получить аудиенцию правящей королевской четы у эльфов - задача очень сложная. Во-первых, надлежит составить гороскоп всех членов делегации, включая непременных собачек. Это займёт как минимум неделю. Потом его необходимо наложить на гороскоп королевской четы и, если повезёт, вычислить по звёздам наиболее подходящий для аудиенции день.

  - А если не повезёт? - вмешалась я.

  Эгмонт пожал плечами.

  - Тогда состав делегации меняется, и ровно через пятьдесят один день составляется новый гороскоп. Кто же станет рисковать благополучием правящей королевской четы? Далее, когда дата будет установлена, нужно составить прошение по всем правилам. Их, помнится, больше шестисот, но первое и главное - прошение должно быть на официальном эльфаррине и записано Красным алфавитом.

  - Однако! - восхищённо изрёк Сигурд.

  - Это ещё не всё. Каждый, кому посчастливится предстать пред августейшие очи, обязан пройти краткий курс придворного этикета - и неважно, сколько раз ты это проделывал. Никто, кроме эльфов, не в состоянии запомнить все мелочи, так-то: со сколькими подскоками и поклонами и за сколько шагов ты должен преодолеть расстояние от порога до края ковра; под каким углом и какого оттенка должно быть перо на шляпе; чей именно профиль должен быть на камее, которая... - тут Эгмонт перевёл дыхание и просто закончил: - В общем, мы всегда успеем сбежать.

  - Мне кажется, - осторожно сказала я, - для того всё это и придумано: пока гости стучатся в дверь, хозяева тихонько смываются через окно.

  - Что-то вроде того. Правда, у эльфов это называется гораздо длиннее и торжественнее.

  - Погоди-ка! А мы что, тоже будем составлять гороскопы и прошения? - астрология начиналась в пятом семестре, и я знала о ней только то, что она стоит в учебном плане. - Этак не то, что КОВЕНцев, тут и глубокой старости дождаться можно...

  - Тебе, Яльга, старость не грозит! - многозначительно сказал Сигурд. Я задумалась, но переспрашивать не стала.

  Рихтер только отмахнулся:

   - Нас этикет не касается. В конце концов, мы посещаем не королевскую чету, а просто старых друзей. Нам будут рады - и, кстати, во многом благодаря гороскопам.

  Он покосился на меня, и я, поняв намёк, спросила:

  - То есть? При чём тут гороскопы?

  Сигурд, смирившийся с ролью кухонной феи, раздал нам ежевечерние кружки с горячим кафием. Я сделала глоток и обожглась, но не подала виду. Оборотень нуждался в поощрении; я припомнила Полин, подобрала слова и восхищённо сказала:

  - Ах, Сигри, ты превзошёл сам себя! Это не кафий, а просто... хм... бальзам какой-то! Такого вкусного кафию я ни разу не пила!

  Сигурд просиял. Эгмонт внимательно посмотрел на меня поверх кружки.

  - Кафий, как кафий, - нейтрально произнёс он. - И вчера был не хуже.

  - Верю специалисту! - мгновенно нашлась я. - Сигри, завтра кафий варит Эгмонт. Будет кафий по-магистерски! Вот и сравним...

  - Э, нет, - решительно воспротивился маг. - Завтра будет кафий по-эльфийски, сваренный собственноручно её величеством Рандориэлью. Помнится, туда входят пять видов цедры, шестнадцать пряностей, особенный сироп... - он подумал и мечтательно добавил: - А вода для этого кафия берётся из самого чистого в мире источника.

  Я представила нечто прозрачное, холодное, со вспыхивающими на солнце брызгами, и дополнила картинку юной эльфийской девой в короне и с кувшином на плече. Если такое нарисовать на пергаменте, а сверху посыпать золотой пыльцой, можно смело дарить Полин на Новый Год.

  - Да вы романтик, магистр, - не без ехидства отметила я.

  - Эльфы, - пояснил Сигурд. - С кем поведёшься...

  Я припомнила другую лыкоморскую поговорку: "С оборотнем ляжешь - с блохами встанешь" - и поторопилась вернуть разговор в безопасное русло.

  - Так что там насчёт гороскопа?

  Кафий, пускай без цедры и пряностей, был сварен вполне прилично, и потому мне уже начинало хотеться спать. Судя по всему, Эгмонту тоже - поэтому он был краток.

  - Семейная жизнь у Трубадура с Рандориэлью получилась счастливая, но весьма бурная. Она эльфийка, он человек, зато родом из Кабреры. А попасть под брошенный сгоряча фамильный сервиз даже боевому магу не хочется. В общем, я поговорил с магистром Зираком - он первоклассный астролог, Яльга, ты не знала? - и решил наносить им визиты только в благоприятные дни.

  - Для кого благоприятные? - въедливо уточнила я.

  - Для правящей королевской четы, разумеется, - Эгмонт был сама официальность. - Но оба они, и Рандориэль, и Родриго, отродясь не увлекались астрологией, так что выводы сделали прямо противоположные. С вечера, допустим, они разругались вдрызг, любимая собачка королевы с перепугу изгрызла обои в тронной зале, гномский посол выпил все запасы успокоительного - наступает утро, приезжаю я, и всё разом становится хорошо. Дырку на обоях загораживают картиной (а то, что она стоит прямо на полу - так это творческое переосмысление!), собачку срочно дарят гномскому послу. Немедленно выясняется, что ночью Родриго сочинил свою лучшую кантату, которая исполнена такой любви и такого трагизма, что Рандориэль, рыдая, бросается ему на шею. Всё! Все довольны.

  - А у Принце... Рандориэли разве нет своего астролога?

  - Есть, разумеется. И всякий раз, когда мы с ним сталкиваемся, он смотрит весьма понимающе. Один раз даже назвал меня коллегой. Но не в астрологе дело - не знаю, что сейчас с гороскопом, а вот собачки, послы и скандалы случаются у эльфов довольно часто. Нам обрадуются, как родным.

  - А как пройти во дворец? Потайным ходом?

  - Обычным. Меня там знают.

  - Кружку давай, - сказала я, выдержав почтительную паузу.

  После того, как Сигурд добровольно взял на себя готовку, мне было как-то неловко отмазываться от мытья посуды. А чтобы Эгмонту было не так обидно, мы поделили эту миссию пополам. Один вечер я - один вечер он. А что? Всё честно.

 

6.

  Всю ночь мне снился сон - один, зато большой и приятный. Сперва это был эльфийский лес - весь такой смутно-золотистый, с разлапистыми листьями и изломанными тенями от ветвей. В лесу почему-то пахло самыми модными духами алхимического факультета. Я бродила по каким-то бесконечным полянам, а следом за мной по деревьям прыгал отряд остроухих лучников. "Погранцы, наверное", - ласково думала я. Им только хвостов не хватало.

  Потом лес как-то кончился. Посреди широкой эльфийской степи воссияла огромная стрельчатая башня. Стены её были выложены опалом (опала я в жизни не видывала, поэтому во сне он переливался всеми цветами радуги). По высокому тонкому шпилю бегал вверх-вниз сгусток золотого сияния. "Да это же наш Солнечный Шпиль!" - дошло до меня. Неужто близнецы и его спёрли?

  Двери башни распахнулись, и оттуда величаво выплыла эльфийка в короне. Корону я запомнила, эльфийку - нет; кажется, за спиной у неё маячил чернявый субъект с лютней, и оттуда слышалось непрерывное жалобное позвякивание.

  - Добро пожаловать, гости дорогие! - сказала эльфийка, сильно окая, и в руках у неё появился поднос с хлебом, солью и кафейником.

  - Ай, нанэ! - неожиданно подыграл субъект с лютней.

  Я вздрогнула и проснулась. Было около трёх часов утра, только-только начинало светать, и лес окутывала неуютная серая дымка. Предусмотрительный Сигурд заснул в человеческом обличье и всё равно лёг от меня подальше. Ну и ладно, зато рядом есть Эгмонт. Он, конечно, не такой меховой, зато у него очень тёплый плащ.

  - Ты же поделишься плащом с несчастной адепткой? - сонно пробормотала я. Маг не ответил, и мне удалось отвоевать около половины.

  Болело ухо - я его отлежала. Спать хотелось всё меньше. С этим надо было бороться, и я, закрыв глаза, представила зелёный лужок, перегородку и белых слонов, по очереди перепрыгивающих через неё. Раз слон, два слон, три слон... на пятом воображение разгулялось, и слоны стали прыгать попарно, переплетя хоботы. Третья или четвёртая пара зацепила и уронила перегородку.

  Я наорала на слонов и оставила их восстанавливать разрушенное, а сама тем временем принялась думать о другом.

  Завтра... да нет, уже сегодня! - мы выйдем из зоны телепортационного запрета. И зачем Лерикас он сдался?.. Можно будет позвать элементаль, пускай новости расскажет. Как там Полин? Что близнецы без меня поделывают? А Хельги, а Генри, а Валентин де Максвилль? Мрыс, нет, мы об этом думать не будем!

  Завтра, завтра... сегодня то есть... Интересно, какая она - эта Башня Дальней Любви...

  Слоны тем временем починили перегородку и терпеливо ждали, когда я про них вспомню. На пятнадцатой паре я уснула.

  Наутро распогодилось, день обещал быть жарким. Через пару часов мы наткнулись на тропинку и дальше пошли по ней - я тихо радовалась, потому что прогулки по нехоженому лесу мне изрядно надоели. Солнечная ладья медленно плыла по небу, и я загадала - когда она встанет над вон той далёкой сопкой, Эгмонт уже закончит строить телепорт.

  Внезапно послышалось хлопанье крыльев; я подняла голову и чуть не получила по носу длинным, чёрным с прозеленью хвостом. Над нами пронеслась донельзя наглая сорока; впрочем, сперва я увидела только чёрно-белый росчерк, а рассмотрела птицу, лишь когда она опустилась на закачавшуюся еловую лапу.

  - Нахалка какая, - пробормотал Сигурд. У оборотней, кажется, сорок тоже не особенно уважали. - Кыш!

  Сорока переступила по ветке розовыми лапами и повернула голову. Блеснул круглый чёрный глаз. "Это не птица, это птиц", - мелькнула странная мысль.

  Сорок открыл клюв, но вместо стрекотания совершенно по-человечески прокашлялся.

  - Магистр Рихтер, - сухо сказал он, - у меня крайне мало времени, но я обязан выполнить свой профессиональный долг. За вами следует Тьма. Мне не известно, каково её имя, кто её выпустил, следовательно - я не могу сказать, как с ней бороться. Но кто предупреждён, тот наполовину вооружён. Будьте осторожны.

  - Передайте мою благодарность конунгу, Эрик, - ещё суше и официальнее ответил Эгмонт. Он был совершенно невозмутим - можно подумать, каждый день сороки разговаривают!

  - Непременно, - кивнула птица, а через мгновение в ней что-то неуловимо изменилось. Застрекотав, она взлетела и скрылась среди деревьев.

  - Что это было, Эгмонт? - не утерпела я.

  - Сеанс магической связи. Это, адептка Ясица...

  - Знаю-знаю, - закончила я. - На пятом курсе.

  Повисло молчание. Я ждала, когда маг и волкодлак зададут вопрос - о какой такой Тьме говорил аррский некромант? И тогда мне придётся рассказывать, о том, что следит за мной, о том, что чуть не догнало нас с Полин... Мрыс, так это из-за меня мы все в опасности?

  Тогда нужно рассказать, конечно. Но до чего же не хочется, о боги! Можно хотя бы не сейчас, а? Вечером, на привале... то есть, в эльфийском дворце?

  - Ладно, - нарушил тишину Сигурд. Почему-то он прятал глаза. Я глянула на Эгмонта - то же самое. - Пойдём, что ли. Ещё немного осталось.

 

7.

  В дверь стучали и, похоже, достаточно давно. Эрик Веллен открыл глаза и потратил несколько секунд на то, чтобы приноровиться к человеческому зрению. За это время он узнал о себе много чего интересного - Сим отличался любовью к точным формулировкам, особенно когда поблизости не было конунга.

  Некромант бросил взгляд на дотлевающую кучку, в которой никто не узнал бы отличный амулет-преобразователь (двенадцать золотых; полторы недели...), но тут раздался жалобный треск: стул не выдержал. Дверь распахнулась, и в комнату влетел разъярённый кошкодлак. Для его праведного гнева тут было слишком мало места, поэтому Сим нарезал несколько кругов, рыкнул на портрет Ансегизела Мудрейшего и, сжав кулаки, сквозь зубы процедил:

  - Придворный маг аррского конунга! И долго ты собираешься сидеть здесь и пялиться в огонь? Я... я долблюсь сюда уже полтора часа, все дятлы обзавидуются! Мрыс эт веллер! Я же не птицедлак, в конце концов!

  "Полторы минуты", - привычно перевёл Эрик.

  - Конунг меня звала?

  - Нет! Это я развлекаюсь! Соскучился, понимаешь! - тут взгляд Сима упал на оплавленную массу в жаровне, и тон его изменился. - Ты что, колдуешь втихомолку?

  - Нет, - язвительно сказал Эрик. Он страшно устал, и Сим начинал его раздражать. - Я закрылся на стул, чтобы в одиночестве полюбоваться на Ансегизела Мудрейшего.

  Кошкодлак с сомнением осмотрел портрет.

  - Ага, как же... - он снова глянул на жаровню. - А ты вообще... Ладно, понял, это твоё дело! Но конунг хотя бы знает?

  - Тебя это не касается, - отрезал некромант. "И конунга тоже", - подумал он, но говорить не стал.

  Зрение, кажется, перестроилось, насчёт остального не стоило и думать: амулет был очень хорош, его хватило до самого конца разговора. Он встал, на всякий случай придержавшись за стол, и пошёл к двери. Сим двинулся следом.

  - Слушай, - почти миролюбиво сказал кошкодлак, когда они зашагали по коридору. - Давно хотел тебя спросить...

  Насколько Эрик знал жизнь, "давно" у Сима означало максимум пять минут. - Что это значит: прервать телепорт?

 

2

  Телепорт оказался маленьким и тесным - но сделан он был весьма профессионально. На несколько мгновений семерых КОВЕНских магов накрепко притиснуло друг к другу так, что никто не мог даже вздохнуть, но мрак исчез, и они очутились точно перед воротами Арры. Направо и налево простиралась знаменитая деревянная стена, которую не брал магический огонь. Впереди возвышалась островерхая воротная башня. Сзади настороженно молчал сосновый лес.

  "Делай, что должно, и пусть случится то, чему суждено!" Магистр Цвирт решительно оглядел подчинённых, кивнул и выступил вперёд.

  В тот момент, когда он сделал шаг, створки ворот дрогнули и беззвучно распахнулись. На той стороне стояло несколько человек - семеро, каким-то непонятным чутьём понял Цвирт. И среди них была одна женщина.

  В груди у магистра ёкнуло. Он не ожидал увидеть конунга так скоро, и все слова положенных приветствий, которые он зубрил по длиннющему свитку, разом вылетели у него из головы. Всё, на что его хватило, - это молча поклониться. Он не видел, что делают его люди, но страстно надеялся, что они последуют его примеру.

  - Арра приветствует вас, люди КОВЕНа! - с заметным акцентом сказала женщина. Она чуть растягивала гласные, а сдвоенный "р" прозвучал, как низкое ворчание. У неё были чёрные блестящие волосы, светло-карие глаза и тёмная родинка над верхней губой. На плечах висел тяжёлый тёмно-красный плащ, расшитый золотыми узорами. - Я - Ланна даль Вирг, а вы - магистр Поль Цвирт.

  "Я знаю", - чуть не брякнул маг. От облегчения у него в прямом смысле потемнело перед глазами. Кем бы не была Ланна даль Вирг, что бы не значило её одеяние, она не золотой дракон. У него ещё есть время.

  - А я - Сим, просто Сим! - из-за плеча Ланны вывернулся подвижный молодой человек с серо-розовыми волосами. Он улыбнулся, излучая невиданное гостеприимство, и Цвирту вдруг почудился радостно оскалившийся пардус. - Будем знакомы! Как мы рады, как рады! Да не стойте вы так, дорогие маги! У нас в Арре гостей на пороге не едя... э-э...

  - Брысь! - прошипела женщина, почти не разжимая губ. Молодой человек исчез, послав магам извиняющуюся улыбку.

  - Прошу вас, - убедительно сказала Ланна. - Следуйте за мной, я проведу вас в палаты конунга.

  Они шли по улицам Арры в следующем боевом порядке: впереди Ланна и Цвирт, следом его отряд, а замыкали цепочку остальные шестеро волкодлаков. Серо-розового Сима нигде не было видно, но Поль постоянно чувствовал на себе чей-то нахальный взгляд. Может быть... да нет, вряд ли... какое отношение мог иметь к нему, допустим, тот лохматый кот, что пялился на них с толстой яблоневой ветки?

  Ланна молчала. Дул небольшой ветер, и её красный плащ, приколотый двумя золотыми пряжками, шевелился, как живой. Цвирт украдкой покосился на её чеканный профиль - женщина не была красавицей, но черты имела поразительно правильные - и, стараясь справиться с волнением, стал припоминать события последних дней.

  После того разговора с Ардис Урсулой Рэгмэн (точнее сказать - с Ардис, её учеником и их замечательной тетрадью), дело почти не сдвинулось с мёртвой точки. Цвирт был уверен, что беглецы рискнули пересечь Драконий Хребет, чтобы просить защиты у конунга волкодлаков. Тем более что Рихтер ввязался в эту авантюру и втянул в неё адептку лишь с одной целью: устроить оборотню побег из КОВЕНской тюрьмы.

  Но полезть в эти горы мог только сумасшедший - или магистр Эгмонт Рихтер, что, как убедился за шесть недель Поль Цвирт, есть почти одно и то же. Скорее всего, тела обоих магов, занесённые снегом, лежат где-нибудь на западном склоне Драконьего Хребта. Или стали добычей тамошней живности, весьма и весьма многочисленной. Но оборотень, подданный Арры, имел все шансы дойти до города живым. Один - это хуже, чем трое, но лучше, чем совсем никого.

  Поразмыслив, Цвирт пришёл к непростому решению. Хочешь, не хочешь, надо было отправляться к Аррани Валери. В конце концов, КОВЕН находился в своём праве, а найденный при Ардене артефакт был опасен и для оборотничьих земель. Вопрос лишь в том, как объяснить конунгу, почему никто не удосужился рассказать ей о преступлении её подданного...

  Вечером восемнадцатого грозника Цвирт изложил свои мысли в докладе Эллендару. Почтовая гарпия улетела в ночь, а в восемь часов утра уже вернулась с ответом. Великий Магистр КОВЕНа был совершенно согласен и обещал сегодня же начать переговоры о встрече.

  Они затянулись на две недели.

  В первые несколько дней Цвирт маялся от вынужденного безделья. Он даже подумывал, не нанести ли визит белому слону, но потом его осенила мысль, показавшаяся, прямо сказать, гениальной. В два счёта собравшись, Поль телепортировал в Листвяги и прямым ходом направился в тамошний филиал "Ильмариненс и Лериэ".

  Поначалу банк произвёл на него самое благоприятное впечатление. Цвирт любил, когда соблюдают традиции, а здесь всё было так по-гномски: и заговоренные камни с родных гор, и часы (ну непременно - с равными стрелками!), и огромная роза в цвету. Маг предъявил свою бляху, и его провели в отдельную комнату, окна которой были завешены непрозрачными белыми шторами. Там ждал начальник отделения, поразительно молодой гном, всеми силами старавшийся произвести впечатление серьёзного и делового.

  - Чем могу служить? - спросил он, по обычаю предложив кафию, чаю или вина на выбор.

  Цвирт очень хотел попросить голубого чаю - такая редкость! - но он понимал, что тогда делового разговора не получится. Пришлось отказаться, но гном оценил это, скорее, со знаком "плюс".

  - КОВЕНу стало известно, - при этих словах гном откинулся на спинку стула, а его зеленоватые глаза приняли совершенно непроницаемое выражение, - что пятого числа сего месяца и года в вашем отделении банка побывал Эгмонт Рихтер. Мы предполагаем, что он желал обналичить часть своих средств. Однако же не вполне понятно, почему сотрудники банка не сообщили об этом в КОВЕН - хотя каждому известно, что Эгмонт Рихтер со спутниками находятся вне закона...

  - Хм, - вежливо сказал гном. Глаза у него были, как зеркало: сколько Цвирт в них не всматривался, он видел лишь своё отражение. - Прошу вас, магистр, взглянуть вот на эту стену.

  Цвирт послушно взглянул. Стена была бежевая, и на ней висела небольшая табличка в тёмно-зелёной рамке. "Клиент всегда прав!" - безапелляционно утверждала она.

  - Банку "Ильмариненс Лериэ" совершенно всё равно, кем является тот или иной клиент. Нас не интересует его имя, биография, жизненные неурядицы - только то, имеет ли он доступ к счёту. Если имеет, значит, он будет обслужен. Полная анонимность! - на этом, дорогой магистр Цвирт, зиждется вся наша система! Никто не скажет, что "Ильмариненс Лериэ" имеет какой-то интерес, кроме финансового. И КОВЕН не раз был благодарен этой особенности нашей фирмы.

  Гном встал и поклонился. Разговор был закончен. На обратном пути Цвирт машинально взял красочный проспект с рекламой банка - так лучезарно улыбнулась ему кудрявая эльфиечка за стойкой. Очутившись на улице, он опомнился и, смяв проспект, хотел было выбросить его на помойку, но разум быстро взял верх над эмоциями. Чего он мог добиться от этих гномов? Поймать Рихтера они всё равно не помогут (да и ловить, скорее всего, уже некого), а вот услугами банка вполне можно воспользоваться. Если они так блюдут интересы клиента... Цвирт отнюдь не собирался освобождать узников КОВЕНской тюрьмы, но жизнь может преподнести самые разные сюрпризы.

  Первый сюрприз она преподнесла ему вечером. Почтовая гарпия доставила сообщение от Эллендара, в котором Магистр спешил обрадовать Цвирта: он прилагает все усилия, чтобы выхлопотать Полю командировку в Арру. Ах, это такая удача - редкий маг видел те края!

  Цвирт не хотел становиться редким магом. Он полагал, что его часть работы уже выполнена, и выполнена более чем достойно. Ну да, Рихтера не поймали, и что с того? Зато удалось избежать многочисленных жертв! А бывшим коллегой пускай занимается магистр Дэнн, это теперь по её части.

  Но спорить с Магистром Эллендаром мог только Т"ари аунд Велленсдар - и все знали, чем это кончилось. Значит, такова судьба. И Поль мужественно принял этот её удар.

  За полторы недели, потраченные КОВЕНом, чтобы уломать капризного золотого дракона Арры, Цвирт, как полагается настоящему мужчине и боевому магу, уладил свои мирские дела. Он раздал долги - все до единого, даже заплатил квартирной хозяйке. Та мигом почуяла неладное, но деньги взяла и тут же спрятала в комод. Он написал прощальное письмо матери и братьям, в котором завещал им всё своё имущество: книги, одежду, мешочек с серебром и кота. Оставалось последнее - попрощаться с Александриной. Это было труднее всего.

  Будучи подлинным рыцарем, Поль понимал, что не может оставлять девушку в такой двусмысленной ситуации. Ведь он внушил ей некоторую надежду, и она может считать себя обязанной! Вдруг она будет ждать его всю жизнь и никогда не выйдет замуж? Перед внутренним взором Цвирта отчётливо встала исхудавшая, но по-прежнему прекрасная Александрина, с осунувшимся бледным лицом, в чёрной кружевной мантилье... Этого он допустить никак не мог!

  Следовало подарить ей на память нечто достаточно ценное и мягко, чтобы не поранить её нежную душу, сказать, что всё кончено. Но все деньги ушли на оплату долгов, и Поль с ужасом понял, что дарить ему разу нечего, кроме книг, одежды и кота. С минуту Поль всерьёз обдумывал кандидатуру кота, но тот как раз заорал, требуя еды, и маг решил, что не стоит обременять прекрасную девушку столь грубой животиной.

  У него, правда, было кольцо... Он купил его в гномьей лавке и хотел подарить месяца через два... или три... когда их отношения станут действительно серьёзными. Но жизнь не оставила ему этих двух или трёх месяцев. Что же! Он всё объяснит, она не поймёт превратно...

  Они встретились в центральном парке, возле клумбы, где цвели прекрасные белые розы самого знаменитого сорта. Александрина была так свежа и прекрасна, что у Поля в горле встал комок. Он запомнит её навсегда такой - а она запомнит его. И может быть, старшего сына она назовёт в его честь...

  Ну, или хотя бы внука!

  Он нащупал в кармане бархатную коробочку, и это придало ему смелости.

  - Александрина! - начал он заготовленную речь. - Дорогая! Мне нужно о многом с вами серьёзно поговорить. Но сперва, прошу вас, примите это от меня...

  Он хотел добавить: "На память", - но не успел. Александрина Родригес Диас, пылкая и порывистая, как всегда, в одно мгновение надела кольцо на палец и кинулась Цвирту на шею. Поль сам не понял, как это вышло, но через пару минут обнаружил себя страстно целующимся с Александриной.

  Отступать было поздно. Все заготовленные речи теперь никуда не годились. Он только что скомпрометировал доверчивое юное создание на глазах всего парка.

  - Александрина, - быстро проговорил Поль, уворачиваясь от очередного поцелуя, - вы... станете... моей... женой?

  Последнее слово он буквально вытолкнул из горла.

  - Конечно, amore mio!

  А что ещё могла ответить ему бедняжка?!

 

3.

  - Что это ты такая радостная, mi pajarito? - ворчливо поинтересовалась синьора Паола Диас Фернандес. Её дочь, напевая, кружилась посреди кухни. - Неужто твой Поль наконец...

  - Ах, мама! Да, да! Он сделал мне предложение! - довольная Алехандрина продемонстрировала матери кольцо. - И он подарил мне это! А ты знаешь, сколько оно стоит?

  - У меня хорошая память, - невозмутимо ответила синьора Паола. - Как-никак, mi pajarito, ты твердишь мне об этом уже четыре месяца подряд. Твой гном мог бы взять и подешевле! Ведь стоимость этого кольца вычитается из вашего будущего семейного бюджета! Тебе нужно быть серьёзнее, Алехандрина, ты теперь почти что замужняя женщина!

  - Ах, мама, я так счастлива, так счастлива! - Алехандрина схватила руки матери и на мгновение прижала их к своему лицу. - А всё благодаря вам!

  Синьора Паола довольно улыбнулась. Год назад она настойчиво порекомендовала своей неразумной дочери обратить внимание на молодого, но весьма многообещающего КОВЕНца. По здравому размышлению она пришла к выводу, что этот юноша, попав в руки достойной женщине, сможет достичь очень многого. Единственное, что огорчало и мать, и дочь - это вполне понятная робость будущего супруга. "Мужчины - такие робкие создания!" - думала порой синьора Паола, вспоминая всех своих четырёх мужей. Они не боятся ни василисков, ни драконов, но просто сказать девушке: "Te quiero!" - они страшатся больше всего на свете... Как хорошо, что у её Алехандрины есть такая разумная мать!

 Чем дальше, тем гуще становился лес. Под конец мы уже продирались через густой кустарник, переплетённый с буреломом; я порвала рубашку, чуть не оставила косу на особенно колючей ветке и едва не снесла огромную паутину, заботливо растянутую между двумя дуплистыми вязами. Её почти не было видно -- только капли дождя, повисшие на тонких полупрозрачных нитях.

   Здесь было холодно. Влажно. Неуютно. Под ногами скользила мокрая трава, из которой то там, то здесь поднимались высокие стебли папоротника -- хвала богам, зацветать он не собирался, Литов день давным-давно миновал. Белок я не заметила, из птиц слышала только ворон, а ветви смыкались так плотно, что почти закрывали небосвод. Кажется, снова собирался дождь, вдобавок, начинало смеркаться. Заночевать здесь, под деревьями, было просто невозможно: на то имелся ряд причин -- и бытовых, и магических. Я вообще не слишком любила леса, предпочитая степи и пустоши, а уж в этой чащобе не прижился бы, наверное, даже правильный эльф.

   Сигурд, легко скользивший впереди -- прежде мне казалось банальным сравнивать волка с "серой тенью", -- остановился и принюхался. Мы с Эгмонтом тоже невольно остановились. Маг, тихо шипя что-то под нос, собирал с куртки паутину.

   -- Долго ещё, Сигри? -- отрывисто спросил он.

   -- Нет, не очень, -- рыкнул волкодлак. Даже он выглядел настороженным -- значит, не я одна слышала, что этот лес нам не рад. -- Вперёд!

   Я осторожно отвела в сторону тонкую ветвь дикой малины. Как назло, в голове крутились абзацы из учебника бестиологии, а там чёрным по белому было прописано, насколько уютно чувствуют себя в таком лесу самые разнообразные твари. Василиска мы могли не опасаться -- он большой, ему здесь будет даже хуже, чем нам -- зато прочая нежить легко восполняла эту недостачу.

   -- Вот и в прошлый раз мне здесь не понравилось, -- сквозь зубы выговорил Эгмонт.

   Сигурд внезапно остановился и сел, обвив лапы хвостом. Вид у него стал едва ли не растерянный, и я почувствовала, как сердце с тихим ёканьем проваливается в сапоги. Если мы тут заблудились... мне немедленно представились три печальных призрака, с завыванием бродящие по этим краям. Стало совсем нехорошо.

   -- Погоди-ка, Сигурд, -- медленно сказал Эгмонт. Он озирался по сторонам, с каждым мгновением делаясь всё увереннее. -- Я, кажется, помню эти места. Там, -- он указал в сторону садящегося солнца, -- должен быть малинник. Так или нет?

   Оборотень добросовестно принюхался.

   -- Так, -- мгновением позже подтвердил он.

   -- А вон там, -- Рихтер развернулся на северо-запад, -- лощина. Неглубокая, но довольно широкая, а по дну течёт ручей. Так?

   -- Так! -- повторил Сигурд. -- А...

   -- Отлично! -- бодро возвестил Эгмонт, не дав ему закончить. -- Выше нос, граждане маги и не только! Сегодня я вам обещаю роскошный ночлег почти что в царских покоях.

   -- Не надо в царских покоях, -- жалобно попросила я. -- Там, говорят, душно, жарко и клопами воняет.

   -- Клопами-то почему? -- не понял наивный Сигурд.

   -- А ты её больше слушай, -- отмахнулся Рихтер.

   -- Ну не клопами. Коньяком. Какая разница? Всё одно воняет.

   -- Вот коньяку не обещаю, -- серьёзно сказал Эгмонт.

   Дальше беседа как-то завяла сама собой. Мы снова пошли вперёд, продираясь сквозь колючие ветки, но идти стало как-то веселее, и я даже прибавила шагу. Эгмонт шёл впереди, всем своим видом изъявляя такое твёрдое намерение отыскать обещанный ночлег, что на месте здешних тварей я бы отползла подальше и не отсвечивала.

   Сигурд остановился, потому что почуял неладное. Эгмонт остановился, потому что знал, чего ждать. Я остановилась, потому что успела уяснить: в иных ситуациях лучше брать с друзей пример, а потом уже спрашивать, что вообще произошло.

   Мы стояли на краю оврага -- самого глубокого и широкого оврага, какие мне только доводилось видеть. Наш склон был довольно пологим, противоположный, напротив, обрывался почти вертикально. По его дну, кажется, бежал мелкий ручей, но вода едва блестела между кустов и травы. В десяти шагах от нас овраг перегораживало упавшее дерево, но оно казалось таким трухлявым, что я не рискнула бы даже шагнуть на него.

   -- Спускаемся, -- спокойно приказал Эгмонт. Именно приказал -- в нём буквально на глазах пробуждался магистр Рихтер, и не могу сказать, чтобы мне это слишком нравилось. Впрочем, он тут же разрушил впечатление, бодро добавив: -- Ну, Яльга, чего ждём?

   -- Объяснений, -- хмуро сказала я. В овраге было ещё хуже, чем наверху -- здесь хотя бы ручья не имелось. -- Ты, часом, не про подземные гномские палаты говорил, э?

   Эгмонт молча приподнял брови.

   -- Так какого мрыса мы туда полезем?!

   -- Обещал хороший ночлег -- будет хороший ночлег. Кончай кобениться, Яльга, я тоже устал!

   Магистр Рихтер таких слов не употреблял, стало быть, это всё же Эгмонт. Эгмонту я могла простить многое и потому не стала кобениться, а молча полезла в овраг. По ходу дела я здорово измазалась в глине и порезала ладонь о какую-то траву.

   Маг спустился куда быстрее и без приключений. Зато Сигурд, не раздумывая, оттолкнулся от края всеми четырьмя лапами, перекувыркнулся в воздухе -- и приземлился в шаге от Эгмонта уже человеком.

   -- Вот, -- сказал он, одарив нас сияющей улыбкой.

   -- И что означают эти акробатические этюды? -- сурово поинтересовался маг, который едва успел отшатнуться. Я представила, что должен чувствовать тот, на кого с размаху обрушится... сколько там весу в Сигурде? Неважно, всё равно мало не покажется -- от меня, наверное, и вовсе осталось бы только мокрое пятно. Ну, и коса ещё. Сбоку.

   -- Раньше из всей нашей улицы так только Рейнер мог, -- гордо поведал оборотень. -- А теперь и я могу.

   Вид у него был такой донельзя счастливый, что сердиться не было решительно никакой возможности. "Мужчины, -- подумала я. -- Ну прям как дети..."

   Вслух же, естественно, сказала совсем другое.

   -- Есть хочу. Эгмонт, где там твои палаты?

   Вместо ответа маг развернулся и зашагал по оврагу налево -- кажется, на восток. Я последовала за ним, с несказанной радостью ощущая, как мои сапоги шлёпают по мокрой земле. Ручеёк, на наше счастье, был совсем узкий -- даже разлившись после дождя, он едва струился среди кустов.

   Мы шли, шли и шли. Потихоньку стал накрапывать дождь; пахло влажностью, прелой листвой, грибами и мокрым Сигурдом. Стенки оврага понемногу сужались, и над ним начали маячить длинные ветки. Один раз нам пришлось перелезать через лесину, много лет назад обрушившуюся верхушкой в овраг. На её стволе вовсю росли поганки.

   С каждым мгновением пейзаж всё больше напоминал мне что-то весьма нехорошее, и я хмурилась, пытаясь вспомнить, что именно. Но Эгмонт, боевой маг с весьма приличным опытом, спокойно шёл вперёд. Едва ли я знала что-то, о чём бы он не имел понятия... тут я, наконец, вспомнила, в каком учебнике видела похожую иллюстрацию, и всё-таки испугалась.

   -- Эгмонт, скажи-ка... а логова виверны тут неподалёку нет?

   -- В точку, -- откликнулся маг очень довольным голосом. -- Я всё ждал, когда сообразишь.

   М-магистр мрысов! Мне вполне хватило одной личной встречи с виверной, и о повторной я как-то не мечтала. С другой стороны, всё равно наверняка когда-нибудь да придётся -- так лучше сейчас, когда рядом и маг, и волкодлак.

   -- А учебный поединок ты тоже уже предусмотрел?

   -- Логово здесь было, -- после недолгого молчания сказал Рихтер. -- И виверна была. Но они кончились ещё восемь лет назад, так что сейчас всё спокойно. А вот если кто-то скажет, что это уступает царским палатам, он может смело спать под дождём.

   Он отошёл в сторону, и я поняла, о чём речь. В стенке оврага темнела узкая неровная дыра, которую подошедший Сигурд окинул весьма хмурым взглядом.

   -- Это что, мне обратно превращаться надо?

   -- А это уж на твоё усмотрение, -- пожал плечами Эгмонт. -- Хочешь вовнутрь -- превращайся, не хочешь -- настаивать не будем. Правда, Яльга?

   -- Сговорились, -- уже за моей спиной вздохнул волкодлак.

   Я нырнула в лаз и, согнувшись в три погибели, прошла по нему несколько шагов. Под ногами вдруг громко зашуршало, и я запоздало щёлкнула пальцами, призывая магический свет. Над правым плечом вспыхнул крошечный голубой светлячок.

   Да. Обещанные Эгмонтом палаты на деле оказались действительно уютной, хотя и небольшой пещеркой с земляными стенами и потолком. После узкого лаза она расширялась так, что при желании внутри могли разместиться мы трое, если Сигурд обернётся волком. На полу ровным слоем была насыпана сухая листва, а у дальней стенки виднелась небольшая тёмная груда. При ближайшем рассмотрении она оказалась запасом сухих дров.

   Разжигать здесь костёр было неразумно -- места и так впритык, немудрено задохнуться в дыму. Но сухие дрова означали, что никому не придётся лезть наверх в поисках хвороста -- и вполне возможно, мы успеем поужинать до серьёзного дождя. Поразмыслив, я решила, что это место давно облюбовали боевые маги, и оно сделалось чем-то вроде сторожки в лесу. Каждый, кто приходит, может воспользоваться кровом и теплом, однако должен что-нибудь оставить следующим гостям.

   -- Яльга, ты там что, жить осталась? -- долетел снаружи голос Сигурда.

   -- А что? -- громко ответила я, прикидывая, как половчее перетащить дрова наружу. -- Тепло, хорошо... всё, что надо, есть...

   -- Всё, что надо? -- эхом откликнулся Эгмонт. Что-то он сегодня плохо соображает. Устал, наверное. Опять же, кто сказал, что магистр не может устать? Магистр -- он тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо*!

   -- Да подождите вы, сейчас я вылезу!

   Хвала богам, ход был достаточно широк, чтобы решить проблему с дровами просто: сперва я подтащила всю кучу поближе к выходу, а потом стала выкидывать по одному полену. Послышался негромкий характерный стук, за которым последовало шипение и обрывки странных гномийско-эльфийских выражений в западной обработке.

   "Эгмонт", -- догадалась я. Не сообразил увернуться. И что это с ним такое?

   Надо будет "Справочник" спросить...

   Едва я успела вывалиться из лаза, Сигурд сунул мне в руки котелок и жестом указал на ручей. Я вздохнула, устало помотала головой, но спорить не стала. Рихтер, на лбу которого наливалась приличных размеров шишка, злобно покосился на меня, но ничего не сказал.

   Как выяснилось через некоторое время, спорить было незачем: ручей оказался куда глубже и чище, чем мне показалось на первый взгляд. Пару раз скребнув краем по дну и замутив воду, я сообразила, как нужно делать, и вернулась с полным котелком.

   Эгмонт, лишний раз подтвердив свои хорошие отношения со стихией огня, уже развёл вполне себе приличный костёр. Сейчас, кажется, он легко подпалил бы и замок -- боевому магу такого класса несколько непривычно получить в лоб поленом. Зато Сигурд, как всегда, не заморачивался по мелочам. Он буквально выхватил у меня котелок и повесил на ветку, закреплённую в раздвоенных концах костровых палок. Сдаётся, есть здесь хочу не я одна...

   Вода забулькала, и Сигурд насыпал туда сухих грибов, потом подумал и щедро добавил крупы. Эгмонт хмыкнул, с подозрением посматривая на загустевающую смесь, но оборотень пресёк это дело одним косым взглядом.

   Еда, между прочим, получилась вкусная -- густая, сытная и горячая. Мы по очереди зачёрпывали ложками из котелка, пока он не опустел, а после я снова отправилась за водой. Смеркалось, всё сильнее пахло близящимся дождём, но мы успели сварить чаю и разлить его по кружкам. Сигурд, бормоча что-то про дискриминацию, выпил свою в несколько глотков, превратился в волка и шмыгнул в дыру. Мы с Эгмонтом потушили огонь и, прихватив кружки, отправились следом.

   Втроём в пещерке было немного тесновато, но воздуха хватало, а остальное не так уж и важно. При каждом движении листья отчаянно шелестели; в полутьме я почти не видела ни Сигурда, ни Эгмонта, зато отлично ориентировалась по теплу и запаху. Если... если мы всё-таки выберемся из этой передряги, я первым делом отправлюсь в оборотничью баню. Или хотя бы залезу в речку, часа так на полтора.

   Здесь было довольно холодно, несмотря на толстый слой листьев, и скоро мы сбились в кучку: я прижалась к Эгмонту, а Сигурд-волк положил голову мне на колени. Учитывая, что в руках у меня была кружка с горячим чаем, я надеялась, что оборотень не станет неожиданно срываться с места.

   Коленям было тепло, правому боку -- тоже. Левый я старательно закрыла плащом. Снаружи шумел дождь, и я вдруг вспомнила, что каких-то девять недель назад точно так же сидела в избушке Гораны Бранки, греясь об Генри Ривендейла. Между прочим, тоже правым боком. Окажись сейчас на месте Рихтера Ривендейл, я положила бы голову ему на плечо -- но это был Эгмонт, и я почему-то смутилась.

   Да и полено как-то не способствует установлению дружеских отношений. И как это его угораздило? Я подумала, не достать ли из сумки какой декокт, но потом решила, что острых ощущений нам на сегодня уже достаточно.

   Что-то подсказывало, что дело не столько в полене, сколько в пресловутом мужском самолюбии -- а про него я много читала в журналах Полин. Теперь самое время применить полученные знания на практике -- когда ещё такой случай представится? Я зажмурилась, вспоминая журнальные советы. Так-так-так...

   Глянцевые издания хором утверждали: лучше всего уязвлённое мужское самолюбие исцеляет предоставленная объекту возможность показать себя в наиболее выгодном свете. Ага!

   -- Эгмонт... -- позвала я самым сладким голоском, на какой была способна.

   Маг сделал попытку отодвинуться, но я была начеку. Сигурд, прекрасно помнивший о чашке горячего чаю, осторожно шевельнул ухом.

   -- А ты бывал здесь раньше? -- продолжала я, остро жалея о невозможности наивно похлопать ресницами.

   -- Бывал, -- осторожно ответил маг. -- И что?

   Последовала пауза, во время которой я судорожно пыталась придумать следующий вопрос. Вообще-то журналы утверждали, что объект начнёт исцеляться сразу же, не отходя от кассы, но у нас, похоже, случай был запущенный.

   -- А какая она была... эта виверна? Наверное, очень большая? А как ты её победил? Эгмонт, ну расскажи! Ну, пожа-алуйста! Ну, у кого же мне ещё спрашивать -- не у магистра же Назона, в конце концов!

   Кажется, я попала в десятку. На фоне бестиолога Рихтер -- даже с десятью шишками -- по-любому будет выглядеть лубочным богатырём. Или рыцарем в белом доспехе.

   -- Это будет очень длинная история, -- медленно сказал Эгмонт.

   -- А мы никуда и не торопимся, -- неожиданно поддержал меня Сигурд. -- Правда, Яльга?

   Я не удержалась и почесала оборотня за ухом.

 

Глава дополнительная

, в которой Эгмонт предаётся воспоминаниям восьмилетней давности.

   За три года преподавания в Академии Рихтер успел уяснить несколько элементарных правил. Самым элементарным из них было следующее: труднее всего работать с адептами первого и пятого курса. Именно они ухитряются создать для магистра уйму интересных, разнообразных и почти не решаемых проблем.

   Ярче всех это правило подтверждал адепт Марцелл Руфин Назон. На своё счастье, Эгмонт не застал его первокурсником -- но Назон-пятикурсник являл собой наилучший пример не то грамотного выбора будущей профессии, а не то рихтеровской педагогической неудачи. Как боевой маг он не стоил вообще ничего. Между тем, бестиологам жизненно необходимо располагать некоторыми боевыми навыками -- ибо грифон, йель или альфин не станет спрашивать у мага ни схему собственного кровообращения, ни методику грамотного изничтожения. Он вообще ничего спрашивать не станет.

   Эгмонт старался, как мог, но все усилия пропадали даром. Оставалось лишь надеяться, что жизнь окажется более талантливым учителем -- да и адепт Назон, демонстрируя похвальную осмотрительность, предпочитал теоретические выкладки личному общению с бестиями.

   Прошёл изок, миновала пора выпускных экзаменов. Ещё полтора месяца пролетели почти незаметно, как это всегда и бывает с отпуском. Наступил зарев-месяц, и девятнадцатого числа Эгмонт приехал в Академию на ежегодную летнюю конференцию. Предполагалось, что магистры станут обсуждать, чего нового случилось в магической и педагогической науках, обмениваться опытом и выстраивать стратегию работы на ближайшие два семестра.

   Всё шло, как обычно, -- преподаватели рассаживались по секциям, два деловых гнома и юная эльфийка развешивали на доске какие-то плакаты, а магистры Дэнн и Ламмерлэйк, сидевшие вопреки правилам на соседних скамейках, склонившись друг к другу, листали красочный журнал по вязанию. Но открылась дверь, и в неё практически впорхнул директор Буковец, счастливый, как зубная фея.

   -- Коллеги! -- невероятно бодрым голосом заявил он. Магистр Дэнн скептически покачала головой и указала на какую-то чёрно-белую схему, состоявшую из различным образом закрашенных квадратиков. -- Уважаемые коллеги! У меня для вас есть сюрприз. -- Слушатели насторожились, ибо довольный вид директора однозначно предвещал большие неприятности. -- Позвольте представить вам нашего нового магистра бестиологии, который выиграл именной грант царя-батюшки и целый месяц провёл у наших коллег на аль-Буяне! Коллега Назон, прошу вас, не стесняйтесь!..

   -- Марцелл Руфин Назон, если не возражаете, -- поправили из-за двери подозрительно знакомым голосом. -- И вовсе я не стесняюсь...

   -- Да-да, прошу вас!.. -- Буковец посторонился, и новый магистр бестиологии прошёл в зал.

   -- Кгхм, -- тихонько сказала госпожа Ламмерлэйк.

   -- Кгхм, -- согласилась Белая Дама.

   -- Э-э... -- послышалось из дальнего угла, где сидел магистр Фенгиаруленгеддир.

   -- Ой! -- сказала юная эльфийка с плакатом. -- Эйлер, ты мне на ногу наступил!

   -- Мы рады приветствовать молодого коллегу, -- подытожил учитель Тэнгиэль.

   Следующая встреча с коллегой Назоном произошла примерно через месяц. В том семестре учебная нагрузка была невелика, а учитель Тэнгиэль всё прозрачнее намекал, что пора начинать думать о соискании степени. Эгмонт нашёл три перспективные темы для будущей научной работы, но на этом процесс застопорился. Спрашивать совета у учителя было бесполезно, у Шэнди Дэнн -- небезопасно, а у магистра Ламмерлэйк -- совершенно бессмысленно, потому что алхимический аспект Рихтера категорически не привлекал.

   Оставался Фенгиаруленгеддир -- гном, как и подобает специалисту по общей магии, обладал прекрасными аналитическими способностями и мог вычислить что угодно.

   Или -- кого угодно.

   Словом, Рихтер договорился с гномом о встрече и в назначенное время подошёл к двери его кабинета. Знакомая элементаль осмотрела мага с головы до ног, загадочно ухмыльнулась во все сто сорок четыре астральных зуба и, насвистывая, спряталась в косяке.

   Эгмонт открыл дверь.

   Первым, что он увидел, оказался студент... то есть, магистр Назон. Стоя в классической позе лацианского ритора -- одна нога чуть вперёд, правая рука пафосно воздета на уровень головы -- бестиолог величественно вещал, и единственное, чего ему не хватало, -- это лаврового венка.

   -- И я требую доказательств, коллега! -- возвышал он голос на особенно страстных периодах. -- Где доказательства, спрашиваю я вас? Где? Я не увидел до сих пор ни единого аргумента, а значит -- это утверждение голословно, и не более того!

   -- Я бы так не сказал, -- суховато возразил гном.

   -- Вот как? -- Назон был поражён. -- И что это, по-вашему?

   -- Это аксиома, -- отрезал Фенгиаруленгеддир. -- Она по определению не нуждается в доказательствах.

   Назон презрительно фыркнул, пожимая плечами:

   -- И что с того? В научном мире, коллега, не принято принимать всё на веру. Я вас спрашиваю, кто решил, будто это аксиома? Этак можно любую теорему обозвать аксиомой, вместо того, чтобы доказывать её, как и надлежит!

   -- Что, понял? -- проскрипели над ухом. Эгмонт посмотрел туда -- из косяка, сложив лапки на груди, высунулась ехидная элементаль. -- Иди-ка ты отсюда, пока и тебе не объяснили, каким пульсаром бьют, а каким в рулончик заворачивают!

   В этот момент Рихтер вышел из ступора и понял, что ещё немного -- и рефлексы возьмут своё. Марцелл сам напрашивался на неприятности, но бить слабого нечестно, да и обстановку кабинета следовало пожалеть. Эгмонт попросту кашлянул, привлекая к себе внимание -- и оказался свидетелем практически идеального перемещения из положения ритора в первую защитную стойку. "Надо же, -- не без удивления понял он. -- А ведь чему-то я его всё-таки научил..."

   -- Магистр Фенгиаруленгеддир, я вижу, вы заняты. Возможно, мне следует прийти позднее?

   -- Отчего же позднее, -- светским тоном откликнулся Марцелл Руфин Назон, которого, между прочим, не спрашивали. Тон тоном, однако защитной стойки он не покидал. -- Мы с коллегой можем продолжить дискуссию в другой раз.

   Он небрежно кивнул и вышел из кабинета, постаравшись обойти Рихтера по самой широкой дуге.

   Эта сцена была воистину великолепна, но бестиолог не намеревался останавливаться на достигнутом. Магистра Зирака он учил, как правильно систематизировать книжный фонд, директору Буковцу прочёл длинную лекцию о контроле и администрировании, а Муинну аунд Лайквалассэ осчастливил инструкцией по тому, как надлежит подготавливать праздники и вообще работать над самодеятельностью. Учителя Тэнгиэля благоразумный Назон обходил своим вниманием -- вполне возможно, просто потому, что учитель был, как всегда, неуловим. И Эгмонт благодарил всех богов, что бестиолог не взялся учить его боевой магии -- терпения могло не хватить, и вместо одного большого магистра Назона в Академии появилось бы множество маленьких.

   Красивее всех из ситуации вышла мадам Эльвира. Не моргнув глазом, она преспокойно выслушала тираду о том, что короткие волосы идут далеко не всякой даме, а лично ей, госпоже Ламмерлэйк, с её типом лица, стрижка лесенкой категорически противопоказана -- кивнула и исчезла в самом прямом смысле слова, скрывшись в моментальном телепорте.

   Месть, настигшая бестиолога спустя два или три дня, оказалась воистину изощрённой. Рихтер шёл из Некромантической башни в библиотеку, когда вдруг услышал за спиной сдавленное хихиканье и неразборчивый шепоток. Повеяло цветочными духами. Не оборачиваясь, он понял, что это студентки с алхимического, и с трудом подавил малодушное желание прибавить шагу. Алхимички в тот год подобрались такие, что, повстречайся они с василиском, Эгмонт не поставил бы на того и медной монетки. Всё первое занятие по боевой магии они хихикали, перемигивались, сверлили Рихтера взглядами, обменивались записочками и вообще не изъявляли ни малейшего уважения ни к магистру, ни к изучаемому предмету. Последнее было хуже, но и первое не радовало. Впрочем, управу на них Эгмонт нашёл очень быстро, и даже учитель счёл решение остроумным.

   Тут впереди показалась сутуловатая спина магистра Назона, и девицы хором издали звук, более всего напоминавший кафский боевой вопль.

   -- Вот он! -- хищно пискнула какая-то студентка, но её голос заглушил звонкий цокот доброй полусотни каблучков. Рихтер сам не понял, когда успел прижаться к стене. Стайка девушек, всё сильнее напоминавшая стайку пираний, целенаправленно пронеслась мимо него; не прошло и мгновения, как Назон оказался взят в кольцо и зажат в угол. Это было проделано так быстро и качественно, что Эгмонт ощутил прилив профессиональной гордости. Не зря учил, мрыс дерр гаст!

   Назон было попытался вырваться наружу, но девушки уже теребили его за рукава, тянули в разные стороны, заглядывали в глаза и требовали немедленного ответа на животрепещущие вопросы. Причём каждая считала, что её вопрос важнее прочих.

   -- Магистр Назон! Вы и только вы знаете, какой сорт краски для волос мне следует выбрать! Что модно в этом сезоне: медный, рыжеватый или медовый?

   -- А из чего вы посоветуете шить сарафаны и платья? И вы полагаете, это будет носиться?

   -- А я вот видела на улице такую штучку, ну абсолютно неземного покроя! Цветастая, недорогая, и оборка -- ну прям у самой земли! А? Что скажете?

   -- Окажите мне помощь, почтенный! Как коротка должна быть моя юбка -- короче на ладонь, на локоть или вот так?

   Как именно "вот так", Рихтер не видел, но отлично мог представить. По голосу, по гортанному акценту и по манере строить фразы он узнал говорившую. Это была иностранная адептка, приехавшая по обмену с далёкого юго-запада, из земель, где женщины искони были воительницами, властительницами и стратегами. Климат в тех краях был жаркий, и тамошние амазонки отсчитывали длину юбки не от пола, а где-то от пупа. Эгмонт ещё не забыл жалоб госпожи Ламмерлэйк, каких трудов стоило объяснить этой конкретной студентке, что в Лыкоморье мужчины не привыкли к зрелищу столь совершенных ног.

   Сдавленный хрип Назона подтвердил предположение.

   -- А что вы думаете по поводу эйтанских мод, магистр Назон? -- бестиологу приходилось действительно туго, ибо в игру вступила лучшая студентка курса. Во всех смыслах, это была достойная ученица госпожи Ламмерлэйк: даже в толпе однокурсниц её ни с кем нельзя было спутать. Толстая каштановая коса едва не до пояса, узкие тёмно-синие штаны и широкий вязаный балахон с таким потрясающим вырезом, что Эгмонт давно отчаялся понять, как эта штука до сих пор не сваливается. Вероятнее всего, у девушки с меньшим бюстом такой номер бы не прошёл. Для Назона и было достаточно и этого, но помимо внешних достоинств адептка обладала редкостным сочетанием педантичности и широты мышления -- а также способностью задавать изумительно сложные вопросы.

   -- Как по-вашему, можно ли судить по установившемуся господству лилового явственное влияние галлиэнских мод? Или, возможно, это связано с традиционными кимранскими мотивами? Не могли бы вы также сказать, что станут носить на Эйа в будущем бальном сезоне?

   -- А какова ваша точка зрения по поводу последнего показа королевской охотничьей коллекции мод в аль-Буяне?

   Назон повторно пошёл на прорыв, но алхимички сами расступились, и перед магистром возникла одна из самых красивых и родовитых адепток Академии. Она была чистокровной эльфийкой, но дела это не меняло. Назон замер, глядя на девушку, как кролик на удава, а она, пленительно улыбаясь, протянула ему лоскуток тончайшего -- разумеется, эльфийского! -- шёлка. "Контрабанда, -- намётанным глазом определил Эгмонт. -- Как только элементали пропустили?" Но ему отчего-то совсем не хотелось вмешиваться.

   -- Прошу вас, -- у эльфийки был глубокий, воистину чарующий голос, -- рассудите наш спор. Какого цвета эта ткань: бедра испуганной нимфы либо же блохи в родильной горячке?

   -- Первое, -- быстро ответил Назон. Столь утончённое создание было несовместимо с блохами как здоровыми, так и в родильной горячке.

   -- Браво! -- восхитилась эльфийка и захлопала в ладоши, лучась восторгом. -- Магистр, вы должны знать: согласно условиям нашего спора, выигравшая в качестве платы должна вам ровно один поцелуй. -- Назон воспрянул духом и даже подался вперёд, но эльфийка лукаво погрозила ему пальчиком. -- Брюн, дитя моё, прошу тебя! Магистр ждёт!

   -- Слово и дело! -- сурово ответили ей. Эльфийка скользнула в сторону, и перед ошеломлённым Назоном воздвиглась Брюнхильд Олафдоттир из Дроттнинг-фьорда. Северянка смотрела на магистра свысока, что было неудивительно при их разнице в росте. Ей отчётливо не хватало не то секиры, не то крылатого коня.

   -- Дай-ка я тебя поцелую! -- пророкотала она, и несчастный бестиолог лишился чувств.

   Северянка и эльфийка переглянулись и хлопнули друг друга по ладоням.

   -- Есть! -- выразила общее мнение лучшая студентка курса.

   Рихтер немного подумал и исчез, пока о нём никто не вспомнил.

   Неделю и три дня после этой психической атаки магистр Марцелл Руфин Назон был тише воды, ниже травы. Но переделать человека, увы, не под силу даже ученицам Эльвиры Ламмерлэйк. Наступила суббота, и Эгмонт спешил в трактир "Под пентаграммой", где его ожидал хороший ужин в приятной компании.

   Компанию должен был составить бывший однокурсник, по специальности -- бестиолог, с которым они почти не общались во время учёбы, зато неожиданно близко сошлись в бытность в аспирантуре. Гюи, как и сам Эгмонт, был фанатом избранной профессии и знал о своих тварях даже то, чего они сами о себе не подозревали. Окончив аспирантуру, он вежливо, но твёрдо отклонил предложение директора остаться преподавать и отбыл на северо-запад изучать повадки драконообразных. По немногим непроверенным слухам, доходившим в столицу из той дали, он был совершенно счастлив.

   Временами Эгмонт ему тихо завидовал. Студентообразные были ничуть не лучше, об их повадках наука знала до обидного мало, а ему приходилось совмещать это с регулярной полевой практикой. Кроме того, Гюи находился на достаточном расстоянии от учителя Тэнгиэля и не выслушивал каждый вечер нотации вроде: "Эгмонт, мальчик мой, я запамятовал -- ты закончил первую часть диссертации или уже приступил ко второй?"

   На фоне учителя, диссертации и адептов частые, но нерегулярные боевые рейды казались почти что праздником души. Тамошних противников хотя бы можно было с чистой совестью встретить добрым пульсаром. С учителем такой номер явно не пройдёт, а что касается адептов -- придётся дождаться государственных экзаменов.

   Рихтер как раз вернулся из очередной командировки, когда в его окно постучалась почтовая гарпия. Гюи писал, что приезжает на два дня в Межинград, и предлагал посидеть "Под пентаграммой", как в старые добрые времена. От письма отчётливо пахло разогретой василисковой чешуёй. Гарпия, похоже, прекрасно учуяла этот запах, ибо, сохраняя внешнюю невозмутимость, всё-таки ухитрилась донести до Эгмонта всю степень своего негодования. Досталось и адресанту (приличные люди с василисками не якшаются!), и адресату (приличные люди таких писем не получают!).

   У подведомственных Рихтеру адептов суббота была библиотечным днём. Маг порадовался удачному совпадению и отправился "Под пентаграмму", по дороге производя нехитрые арифметические вычисления. Денег было не так уж много, но -- с другой стороны -- Гюи приезжал в Межинград далеко не каждый день. Старые друзья разъехались по городам и весям (большей частью города и веси были эльфийские), а Эгмонт при всём желании не мог предположить, что сидит "Под пентаграммой" с кем-нибудь другим. Не с Белой же Дамой!..

   Он ярко представил, как магистр Дэнн отхлёбывает пива из местной тяжёлой кружки, довольно крякает и благосклонно принимает у магистра Назона очищенную вяленую рыбёшку -- и поспешно поставил максимальный телепатический блок. У госпожи некромантки, вероятно, имелось чувство юмора, но проверять это не хотелось. Ну, а откуда взялся Назон, Рихтер и сам не знал -- вероятно, для соблюдения загадочного лыкоморского принципа: "Коли уж соображать, так токмо на троих".

   Видение было до того правдоподобным, что Эгмонт зажмурился, потряс головой и строго сказал себе, что он не пифия и становиться ею не собирается. По одному он открыл глаза -- и еле сдержался, чтобы не помянуть разом мрыса и всех его присных.

   На расстоянии вытянутой руки от Эгмонта стоял коллега Марцелл Руфин Назон -- хвала богам, без пива, рыбы и Шэнди Дэнн. Бестиолог рассматривал Рихтера с нехорошим профессиональным прищуром, слегка наклонив голову набок.

   -- Вам нехорошо, коллега Рихтер? -- ласковым голосом поинтересовался он.

   "Было хорошо, пока тебя не было!" -- мрачно подумал Эгмонт, а вслух произнёс:

   -- Спасибо, всё в порядке. Просто неожиданно закружилась голова.

   Это было весьма правдоподобно, ибо с последнего рейда Рихтер вернулся с огромным синяком под глазом.

   -- Не знаю, не знаю, -- с сомнением протянул Назон. -- Даже если так, я всё равно не могу бросить вас на произвол судьбы! Кроме того, моя вторая специальность -- врачебное дело, это и в дипломе написано. Так что, хотите вы или нет, но я вас провожу!

   Эгмонт открыл было рот, но Назон опередил его:

   -- Это не обсуждается! -- потом, наверное, всё-таки опомнился и добавил тоном ниже: -- Коллега Рихтер.

   Чётко обозначив свою позицию, он клещом вцепился в локоть Эгмонта и не отпустил его, даже перешагнув порог трактира "Под пентаграммой". Бестиолог не столько поддерживал, сколько путался под ногами, но не лупить же по нему боевым пульсаром!

   Трактирщик, увидев эту пару, ничуть не удивился, а просто что-то шепнул служанке. Так что, когда Эгмонт чуть ли не в обнимку с бестиологом поднялся по узкой винтовой лестнице на второй этаж, в отдельную залу, он застал там Гюи, с изумлением наблюдавшего, как служанка кладёт на стол ещё одну салфетку и ставит третий прибор.

   После этого избавиться от Назона стало совсем уж невозможно.

   Эгмонт представил Гюи и магистра Назона друг другу, но беседа почти сразу увяла сама собой. Подали горячее. Все были голодны, и Рихтер, зарабатывавший в то время не так уж много, подумал, что всё к лучшему: одному такой обед обошёлся бы слишком дорого, двоим -- дороговато, а на троих -- самое оно.

   Утолив обычный голод, Назон вспомнил про голод информационный.

   -- Коллега, -- сказал он, изящно накалывая на вилку кусочек жаркого, -- и чему мы обязаны счастьем видеть вас?

   "Тому, что кое-кто вовремя не послал тебя далеко и без хлеба", -- хмуро подумал Эгмонт. Всё же Марцелл Руфин был тут совершенно не к месту.

   Гюи оказался вежливее -- возможно, он просто хотел посоветоваться с собратом по бестиологической науке. Он отставил бокал и начал объяснять -- а Эгмонт, чем дальше, тем больше понимал, что дело и вправду серьёзное.

   Смысл того, что сказал Гюи, сводился к следующему. В Рембьерском лесу завелась виверна; само по себе, это было не слишком-то радостно, но эта конкретная бестия оказалась редкостно умной и хитрой. Она обходила ловушки, она не оставляла следов, и не было никакого представления о том, где находится её логово. Те, кто её видел, рассказать об этом уже не могли, и определить, что округу терроризирует именно виверна, удалось лишь по манере поедать добычу. Рембьерский лес -- довольно тёмное место, и тамошние крестьяне, повидавшие немало всяких тварей, не спешили отдавать свои кровные заезжему магу-бестиологу. Как их отцы и деды, они по-простому устроили облаву. Из тех, кто ушёл в лес, не вернулся никто. Тем же, кто поспешил им на помощь, повезло немного больше -- или не повезло, как посмотреть. Один из охотников обнаружил ухоронку твари, где она хранила главное своё лакомство -- оторванные головы. По этой примете Гюи понял, что охотится на виверну.

   -- Денег им было жалко, но оставлять семьи без кормильцев -- ещё жальчее. Я провёл в лесу без малого три недели и понял: эта тварь мне не по зубам. Всех моих умений и навыков хватило лишь на то, чтобы уйти от неё живым. Нужна экспедиция КОВЕНа, с боевыми магами в том числе. Мрыс, да она играла со мной, и это доставляло ей удовольствие! Самое страшное, что её интеллект ничем не уступает человеческому... Я боюсь подумать, что будет, если она успеет вывести потомство.

   И тут пробил звёздный час Марцелла Руфина Назона. Как потом выяснил Рихтер, на втором курсе он писал о вивернах курсовую и с тех пор был свято убеждён, что знает о них абсолютно всё.

   -- То, что вы сказали -- совершенно нелогично, непрофессионально и антинаучно! -- убеждённо произнёс Назон, сверкая очами. -- Любому третьекурснику известно, что виверна не обладает даже зачатками интеллекта! Достаточно заглянуть в атлас, чтобы убедиться: её мозг чуть больше кулака взрослого мужчины! А умение справиться с виверной входит в перечень необходимых практических навыков для получения диплома бестиолога! Это не настолько крупный хищник, чтобы создать дипломированному специалисту такие трудности. Я понимаю, если бы речь шла о василиске! И потом, что касаемо экспедиции КОВЕНа -- таковая экспедиция уже была осуществлена тремя годами ранее, в результате чего Рембьерский лес и прилегающие окрестности были полностью -- я подчёркиваю, полностью! -- очищены от виверн! Так что, даже если предположить, что какая-то кладка была уничтожена не полностью, то достигнуть полной зрелости выживший детёныш бы не успел!

   Если бы Эгмонт не знал, что три года назад Марцелл Руфин Назон был всего-навсего адептом третьего курса и о событиях в Рембьере знал исключительно из лекций, он бы предположил, что перед ним -- организатор и предводитель этой экспедиции. Но Назону крупно повезло, что в непрофессионализме он обвинил не Рихтера, а Гюи. Бестиолог был более воспитанным человеком. Взглядом предупредив желание Эгмонта высказать, что тот обо всём этом думает, он вежливо, но очень холодно сказал:

   -- Я уважаю вашу точку зрения, коллега, -- но ехал я в Межинград не ради беседы с вами. И даже не ради этого ужина, бесспорно, прекрасного. Меня куда больше интересует, что скажет по этому поводу учитель Тэнгиэль. Также мне очень важно узнать мнение Магистра Эллендара и -- в особенности -- айлэ Вивианны.

   Помянутая айлэ Вивианна -- магистр аунд Келлет -- возглавляла кафедру бестиологии и была старейшим преподавателем Академии (не считая мистрис Дэнн, разумеется; но рассуждать о возрасте некромантки Эгмонт поостерёгся). По странному стечению обстоятельств, айлэ Вивианна на дух не выносила коллегу Назона, ни в бытность его адептом, ни в нынешнем его агрегатном состоянии, и не считала нужным этого скрывать.

   Назон вспыхнул, как майская роза, с негодованием отодвинул стул, громко сообщил, что его ждут неотложные дела, и был таков. Трактирщик подал десерт и счёт -- как легко догадаться, на троих. Недостающую сумму Эгмонт восполнил двумя неделями позднее, сразу после получения зарплаты.

   События между тем развивались всё быстрее. Тем же вечером Гюи подал докладную Эллендару; Магистр принял его через два часа, хотя на дворе вообще-то стояла ночь. Утром в воскресенье Рихтер получил приказ готовиться к экспедиции -- и узнал, что, во-первых, точно такой же приказ получил Назон, а во-вторых, Гюи уже отбыл обратно в Рембьер.

   Экспедиция была назначена на вторник: следовало подготовить снаряжение и амулеты, кроме того, распределить обязанности и выработать тактику. Всё это говорило о том, что Эллендар, в отличие от Назона, воспринял сообщение Гюи более чем всерьёз. Но в понедельник утром Гюи, израненного до такой степени, что было непонятно, как он до сих пор жив, доставили в КОВЕНский госпиталь экстренным телепортом.

   В два часа пополудни экспедиция уже была в Рембьере.

   Обычно крестьяне относятся к магам весьма насторожённо, но в тамошних краях уже успели понять, что на вилы и топоры тварь чихать хотела. Лагерь разбили недалеко от деревни, и довольно скоро Эгмонт выяснил, какого мрыса Гюи, уже договорившийся насчёт экспедиции, отправился в одиночку в лес. Обвинение в непрофессионализме задело бестиолога куда сильнее, чем он хотел показать.

   Собственно, что-то подобное Рихтер и подозревал. Когда Назон в очередной раз подвернулся ему под руку, Эгмонт сдержался только потому, что рядом совершенно из ниоткуда возник учитель Тэнгиэль. Бестиолог, однако, оказался исключительно понятлив -- он исчез ещё до того, как учитель успел открыть рот.

   -- Я прекрасно понимаю тебя, мой мальчик, -- задумчиво сказал Тэнгиэль, глядя Назону вслед. -- Гюи мне тоже не чужой... -- Эгмонт припомнил, что его друг приходится учителю не то троюродным внуком, не то внучатым племянником, и несколько устыдился. -- Но давай решать проблемы по мере их поступления. Не Марцелл порвал нашего Гюи на лоскутки. И пока мы здесь будем сражаться друг с другом, виверна продолжит пировать. А разве ты этого хочешь?

   Хорошо хоть он не сказал: "Разве этого хотел бы Гюи?". Значит, шанс всё-таки был. Немного остыв, Рихтер буркнул:

   -- Но учитель, пусть он мне лучше не попадается.

   -- Посмотрим-посмотрим! -- успокаивающе пробормотал Тэнгиэль и исчез ничуть не хуже помянутого Назона.

   Через полчаса Эгмонт узнал, что лес поделен на сектора, а маги -- на пары. Только в этот раз его напарником был не Арлаутар аунд Элдер, а... впрочем, удивляться Рихтер не стал. В последнее время Марцелл Руфин Назон был практически везде.

   Отправляясь с этим недоразумением в лес (недоразумение, надо отдать ему должное, виновато сопело, периодически глубоко вздыхало и плелось сзади с невероятно несчастным видом), Эгмонт утешал себя тем, что ему ничего делать и не придётся: уж если эта гадина накромсала на ломтики Гюи, то Марцелл Руфин станет для неё чем-то вроде лёгкого десерта. Эта, бесспорно недостойная, мысль здорово поднимала ему настроение.

   Благоразумия Назона хватило ненадолго -- часа на три или четыре. Сперва стихло сопение, потом до Эгмонта стало доноситься тихое неразборчивое бормотание, и маг с большим исследовательским интересом ждал, чем всё закончится. Он уже понял, что понятия "Марцелл" и "теория" почти синонимичны, а Марцелл и практика -- абсолютные антагонисты. Горожанин до мозга костей, бестиолог спотыкался об каждый корень, брезгливо отдёргивался от каждой паутины и только чудом не вписался в роскошный полуметровый муравейник.

   -- Всё! -- наконец, взбунтовался он. Рихтер оглянулся через плечо: загнанный бестиолог, всклокоченный, с красным лицом, с трудом переводил дыхание и даже не думал вставать в ораторскую позу. -- Я отказываюсь повиноваться вашему произволу! Любому хоть сколько-нибудь грамотному специалисту ясно, что никакой виверны здесь нет и быть не может! Вы... вы отыгрываетесь, и это недостойно мага!

   -- Да, -- неожиданно спокойно ответил Рихтер. Только что он был рад порвать бестиолога на клочья -- а сейчас вдруг нашёл куда более результативный ход. -- Разумеется, я отыгрываюсь на вас, коллега. Но меня извиняет одно -- я в хорошей компании. Я, Магистр Эллендар, учитель Тэнгиэль, айлэ Вивианна и ещё с полсотни наших с вами коллег -- все мы составили против вас коалицию. А Гюи ради этого дал изранить себя почти до полусмерти. И всё для того, чтобы вы смогли совершить эту милую прогулку по лесу. Действительно, какой кошмар!

   Марцелл Руфин Назон надулся, удивительно напомнив Эгмонту виденную в заезжем бестиарии импортную жабу, которая называлась не то "угу", не то "ага" и была, к слову сказать, жутко ядовитой.

   -- Если бы на него напала виверна... настоящая, а не этот плод крестьянских баек! -- вы хотите сказать, что он смог бы остаться в живых? Смею вас заверить, любой человек, хоть сколько-нибудь менее безграмотный в бестиологии, нежели вы... хотя вас, конечно, извиняет то, что вы боевой маг, а не бестиолог... так вот, любой бы понял, что вашего драгоценного Гюи изранили волки, которых в этом лесу превеликое множество!

   В подтверждение его слов послышалось жалобное поскуливание. Волки, сколько бы их тут не водилось, явно пребывали не в самом боевом состоянии духа. Точку зрения магистра Назона они не разделяли, но что с них возьмёшь -- у них-то не было диплома бестиолога!

   Хотя бы и одного на всех.

   Рихтеру вдруг стало скучно. Ему совершенно не хотелось тратить время на бессмысленные препирательства со своим бывшим адептом, и потому он просто пожал плечами.

   -- Поступайте, как знаете. В конце концов, вы такой же магистр, как и я.

   Он повернулся и пошёл в чащу, где между густых ветвей мелькала какая-то подозрительная тропинка. Несколько веток были сломаны, но никаких других следов здесь не имелось. И всё же это был шанс... Краем уха Рихтер услышал, что покинутый Назон топчется на месте, громко сетуя на жизнь, судьбу и необразованных коллег. Скоро ему это наскучило, и он повернул назад, с треском продираясь через почти непроходимые заросли дикой малины.

   Мгновением позже раздался особенно громкий треск, послышался короткий вопль и звук, с которым обыкновенно падает с высоты тяжёлый мешок. Рихтер обернулся, уже зная, что увидит. Среди кустов зиял широкий пролом, сквозь который виднелась противоположная стенка оврага. Разумеется, Назон запутался в трёх соснах.

   Было очень соблазнительно тут его и оставить, но Эгмонта вдруг пронзила быстрая мысль. Он подошёл к краю, чтобы убедиться. Да, всё оказалось именно так, как надо. Овраг был очень глубоким, в два человеческих роста, по дну его бежал ручеёк, а сверху наклонялись длинные ветви. Сыро, душно, темно. Если в этом лесу есть виверна, то девяносто из ста, что её логово именно здесь.

   Правда, не факт, что сейчас виверна дома... В таком случае, можно устроить засаду. Да и не мешает проверить, как там насчёт кладки.

   Внизу громко возмущался Марцелл Руфин Назон. Падая, он сломал себе ноготь на мизинце левой руки, и эта травма окончательно вывела его из себя. Мокрый, грязный, с головы до ног вымазанный жёлтой глиной, он был разозлён настолько, что, не задумываясь, высказал бы своё недовольство хоть айлэ Вивианне, хоть учителю Тэнгиэлю.

   И вдруг Рихтер ощутил слабый, но очень знакомый запах -- полгода назад он охотился на василиска, и в его логове пахло очень похоже. Назон ещё ругался, воздевая к небу перемазанные не понять в чём руки -- он ничего не понял, в очередной раз показав, сколько смыслит в бестиологии.

   Если виверна не оглохла, она уже вылезает из логова. На то, чтобы подать сигнал, времени не оставалось, и Эгмонт начал быстро спускаться, держась за кусты и ветки. Мало будет проку, если он сломает себе шею...

   Марцелл вдруг замолк на полуслове, будто подавившись фразой. Он метнулся туда-сюда, отпрянул к противоположной стене, отвесно уходившей наверх, и попытался вскарабкаться по ней, но почти сразу бесславно скатился обратно.

   Кусты кончились, до дна оврага оставалось чуть более метра, и Рихтер спрыгнул вниз, постаравшись сгруппироваться. Назон оказался в двух шагах перед ним; вжавшись в стенку, бестиолог с ужасом наблюдал, как в дальнем краю оврага неторопливо покидает логово та самая виверна, которой нет и быть не может.

   Эгмонт быстро огляделся. На противоположной стороне виднелось небольшое отверстие. Виверне туда не пролезть, а вот магистр Назон вполне поместится. Если же там и обитает кто-то маленький, то, хочется верить, дипломированный бестиолог сможет его победить.

   Не тратя времени на объяснения, Рихтер ткнул Назона в дыру, и бестиолог, проявив похвальную сообразительность, подтянулся и скрылся внутри. Только подмётки мелькнули. Из дыры послышался чей-то недовольный визг, но очень быстро всё стихло.

   Впрочем, магистру Эгмонту Рихтеру теперь было не до Назона.

   Виверна приближалась, чуть расправив красноватые крылья. Судя по их оттенку, тварь была достаточно стара -- даже странно, что она дожила до этих дней, а не оказалась сожрана своими же сородичами. Одну из лап виверна заметно подворачивала вбок, хотя это и не мешало ей передвигаться с завидной ловкостью. Стало быть, когда-то она была подранена... но сейчас не время для догадок.

   Зубы, когти и крылья. Нельзя дать ей подобраться слишком близко -- от таких челюстей магия не защитит. Но атакующий слишком рано не причинит ей никакого вреда, а только разозлит ещё больше... Виверна прыгнула, распрямившись в воздухе, как пружина -- Эгмонт встретил её заклятием снизу вверх и тут же слевитировал, уворачиваясь от когтей. Задел или нет?.. Одним толчком она взмыла ввысь, Рихтер снова едва успел увернуться; он ударил ножевым заклятием ей под подбородок, но чары скользнули по чешуе, выбив несколько искр. Тварь отбросило на землю, крыльями вниз. Зашипев, она мгновенно вскочила на ноги -- однако Рихтер успел заметить, что одно крыло она старалась беречь.

   Удача или охотничья хитрость старой опытной твари? Виверна стояла в атакующей позе, приподняв крылья и опустив голову. Рихтер лихорадочно заканчивал сплетать заклинание. Помимо зубов и когтей, у драконообразных было ещё одно оружие -- они исподволь вытягивали магический резерв, оттого так ценна их чешуя. Эта тварь была слишком старой и ловкой. Встретившись с ней взглядом, Эгмонт отчётливо осознал, что шансов на победу у него немного, а шансов остаться в живых нет вообще.

   Он плёл заклинание и понимал, что сейчас она прыгнет, -- а времени не хватало, катастрофически не хватало. Ещё можно было переделать всё на защитную сферу, но долго она не продержится, а второго шанса виверна ему не даст. Сил на вторую попытку точно не хватит. Если бы сейчас у Рихтера был напарник... но напарник, свернувшись калачиком, трясся от ужаса в земляной нише. А виверна уже взлетела, резко взмахнув игольчатым хвостом.

   Дальше всё происходило очень быстро, и позже Рихтер пришёл к выводу, что обязан жизнью везению чистейшей воды. Виверна успела привыкнуть к своей неуязвимости, а он -- маленький, мягкий, вкусно пахнущий -- причинил ей немалую боль. Ослеплённая яростью, на какую-то долю секунды она потеряла бдительность.

   Но всё это он понял потом, а в тот момент увидел лишь жемчужно-серый треугольник в основании шеи, обычно надёжно закрытый подбородочным щитком. И Эгмонт ударил туда, вложив в чары весь остаток резерва. Ему показалось, что вместе с заклинанием из него ушло всё: ярость, ненависть, сила и возбуждение схватки.

   Отдачей его отбросило на несколько шагов, и это спасло ему жизнь -- умирающая виверна рухнула на то место, где он прежде стоял. Всё же она успела дотянуться до мага передней лапой, но боли Эгмонт не ощутил. При прямом контакте виверны высасывали непосредственно жизнь.

   Рихтер очнулся в КОВЕНском госпитале. На соседней койке лежал Гюи, которого как раз кормили с ложечки бульоном. Бестиолог давился, ругался тихим шёпотом, но пил. "Живой", -- непонятно про кого подумал Эгмонт и поскорее провалился в вязкое забытьё, пока сиделка с бульоном не вспомнила, что в палате имеется ещё один некормленый больной.

   Потом к нему пришёл учитель. Он рассказал, что маги на разных концах леса почти сразу услышали возмущение магического поля, но на помощь прийти попросту не успели; что для того, чтобы достать Марцелла Руфина, пришлось расширять лаз, ибо бестиолог сам не помнил, когда успел забраться так глубоко; что к моменту коллективной высадки магов в овраге виверна была уже мертва, а Эгмонт немногим от неё отличался; что в логове кладки, по счастью, не было; и что, наконец, шкуру виверны обработали должным образом, и на кафедре бестиологии появилось прекрасное новое чучело. Адептам очень нравится.

   -- Айлэ Вивианна, -- напоследок сказал Тэнгиэль, -- передаёт тебе, мой мальчик, что у неё совершенно неожиданно нашлась одна очень интересная тема. Что-то об особенностях применения боевой магии против драконообразных... да она тебе сама объяснит, я в бестиологии не силён.

   Он застенчиво посопел, потом выудил откуда-то из-за спины нечто закутанное в шерстяной клетчатый шарф, размотал его, и глазам Рихтера предстала небольшая округлая кастрюлька, до краёв полная куриного бульона.

   -- Лежи, мой мальчик, -- заботливо сказал учитель, предупредив движение Эгмонта. -- Я уже позвал сиделку.

   И уступил ей место.

 

Глава шестнадцатая

, в которой дело едва не доходит до второй КОВЕНской войны. Некая зверюшка из соседнего измерения смиряется с неизбежностью, пан Богуслав Раднеёвский хватается то за саблю, то за пистоли, а белой рубашке магистра Цвирта находится принципиально новое применение. Лерикас, между тем, в очередной раз оказывается права.

 

1.

  Когда я проснулась, было совсем светло - насколько в принципе может быть светло в крохотной земляной пещерке. Снаружи доносились негромкие голоса, побрякивал котелок, изредка раздавалось птичье чириканье. Пахло мокрой землёй, и пшённой кашей, и волчьей шерстью - к последнему, впрочем, я давно уже успела привыкнуть.

  В пещерке было сухо, но холодно. Мне отчаянно не хотелось вылезать из-под нагретого плаща - из-под двух нагретых плащей, как выяснилось при детальном осмотре. Впереди маячила неизбежная перспектива очередного марш-броска через лес, день занимался серый и неуютный, и несколько минут я с удовольствием думала, как же мне всё это надоело. То ли дело там, в Межинграде - сессию уже сдали, все гуляют довольные, у Полин вон вообще личный принц завёлся...

  Но тут звяканье стихло, и у самого входа в пещерку раздался голос Сигурда, бодрый настолько, что у меня аж зубы заныли, как после холодной воды:

  - Слышь, Эгмонт! А я вот слышал, что ежели кто много спит, еда ему уже без надобности...

  - Точно! - ещё бодрее подтвердил Рихтер. - В котелке, помнится, ещё осталось немного каши? Давай её на пару доедим, а Яльгу и вечером покормить можно...

  Котелок многозначительно звякнул, намекая, что каши осталось и впрямь немного.

  "Гнусные провокаторы! - думала я, на корточках выбираясь из пещеры. - Каши человеку пожалели! Ужо я вам!"

  Большой мир встретил меня порывом ветра. Честное слово, там было ещё гаже, чем я могла предположить. Над оврагом угрожающе поскрипывали ёлки. Низкое серое небо уже начинало темнеть, недвусмысленно намекая, что вот-вот пойдёт дождь. Земля, между тем, ещё даже не успела как следует просохнуть, а вчерашний ручей и вовсе превратился в миниатюрное подобие Ойслы. По нему наперегонки плыли веточки, щепочки, еловые иголки и прочая лесная мелочь; для пущего сходства с главной водной артерией Лыкоморья не хватало только парочки солидных гномских кораблей.

  Но костёр горел на прежнем месте - бодрый, весёлый и зелёный, как весенняя трава. Пламя подпрыгивало вверх, плевалось искрами, стреляло угольками и почти не давало дыма. Я уважительно покосилась на Эгмонта, подёргала свою растрёпанную косу и пришла к выводу, что на неё никто не посягает. Можно позавтракать и незаплетённой.

  - А мы уж подумали, что ты здесь зазимовать решила, - доверительно сообщил мне Сигурд. - Времени, вишь, уже девятый час, гроза собирается...

  - Так разбудили бы, - пробормотала я. Окончание фразы смазал зевок.

  - Так хотел я, хотел... - Сигурд сделал большие честные глаза. - А Эгмонт говорит: ежели кто не выспавшись, медведь там или Яльга, к нему лезть опасно, пущай лучше спит.

  - Я тоже вас люблю, - сказала я подобающе мрачным тоном и забрала котелок. - Ух ты! Еда! Тогда я вас и вправду люблю...

  Еда выглядела странно, на вкус была ещё страннее: нечто пёстрое, сладковатое, с вкраплениями морковки и изюма. Плюс от неё ощутимо пахло корицей - тот листвягский гном хранил в лавке немаленький запас пряностей. Национальная кухня волкодлаков? Но что бы это ни было, оно оказалось довольно вкусным.

  - Что дальше делаем? - спросила я, дожёвывая остатки.

  - Сначала ты моешь котелок, - хладнокровно ответил маг. - Спокойнее, Яльга, спокойнее. Есть такое правило: кто ест последнюю котлету, тот и моет сковородку.

  - Согласна! - быстро вставила я. - Давайте сюда вашу сковородку с моей котлетой!

  - А ну доедай быстрей! - посоветовал Сигурд.

  Для очистки совести я поскребла ложкой по стенкам котелка. Ничего не отколупывалось. Честно говоря, котелок был почти чистый, и я сильно сомневалась в необходимости его мыть. Но ёжику понятно, мыть всё равно придётся.

  - А ты не увиливай, Эгмонт! - строго сказала я, смирившись с необходимостью. - Дальше мы куда? Что-то этот лес мало похож на эльфийские кущи.

  - Тонкое наблюдение, - съязвил маг. Я погрозила ему ложкой.

  - Выбор у нас непростой, - вмешался Сигурд. - Покамест ты, Яльга, сопела себе в пещерке, мы уже на сто раз всё прокрутить успели. А чего тут крутить, честно-то говоря? Вариантов у нас всего два, и оба весьма нехорошие. Первый: собираем манатки и идём через лес напрямик. Крюк мы, конечно, дали большой, но недели за две, ежели посчастливится, доберёмся до наших эльфов.

  Я посмотрела наверх. Ёлки скрипели, стонали и всячески выражали своё неудовольствие. Мне разом припомнился учебник по фэйриведению, тщательно законспектированное пособие "Лесные духи", а также несколько картинок из "Справочника боевого мага". Что вы будете делать, студентка Ясица, если на лесной тропинке вам повстречается мужик, сидящий на корове лицом к хвосту? И что вы ответите, если он пообещает сперва закончить с белками, а потом вернуться и задавить вас?

  Этому лесу мы явно пришлись не по душе. А я уже успела уяснить, что лучшая схватка - это та, которой удалось вовремя избежать.

  - Второй вариант - это телепортация? - спросила я, нарушив многозначительную паузу. - А нас не вынесет, случаем, на самый КОВЕНский двор?

  - А я знаю, мрыс дерр гаст? - Эгмонт раздражённо щёлкнул пальцами. - После двух последних телепортаций я даже не поручусь, что мы все в итоге останемся живы. Яльга, мрыс! - я магистр, я без пяти минут член Совета КОВЕНа! Я заявляю со всей ответственностью: ни один человек не в силах проделать такое с телепортами! Одно дело - общая сеть перехвата, совсем другое - такие точечные вмешательства...

  - Ты уверен, что это именно вмешательства?

  - Разумеется! - Рихтер встал и заходил по овражку, не обращая внимания на разлившийся ручей. - Знать бы ещё, чьи!

  - Да, неплохо было бы, - согласилась я. - Особенно если вспомнить наш с тобой прошлый визит на Драконий Хребет.

  - Вы бывали на Драконьем Хребте? - вмешался Сигурд. - А зачем?

  - Не зачем, а почему, - мрачно сказал Эгмонт. - Кое-кто искал приключения на свою задницу и, как ты догадываешься, получил их по полной. Хорошо хоть здесь василиски не водятся.

  - Здесь виверны водятся, - жизнерадостно напомнила я. Эгмонт помрачнел ещё больше.

  - Давайте решать, - твёрдо сказал он. - Кто за пеший переход?

  - Я! - нагло пискнуло откуда-то сверху.

  Ухитрившись не вздрогнуть, я посмотрела наверх, но там уже никого не было. Только покачивалась высокая трава.

  - Заяц, - уверенно сказал Сигурд. - Ох и обнаглели...

  Я передёрнула плечами. В законспектированном пособии не было ни слова о говорящих зайцах, но я предпочла верить оборотню, а не пособию.

  - Давайте-ка телепортировать, вот что, - подвёл итог волкодлак. - Ты, Эгмонт, строй телепорт... а ты, Яльга, чего сусликом стоишь? Котелок уже плесенью подёрнулся, вот-вот тоже разговаривать начнёт!

  - И где это ты, интересно, видел говорящую плесень? - пробормотала я, примериваясь к котелку с мокрым песочком.

  Сигурд только хмыкнул.

  - Где-где - в КОВЕНской тюрьме! - чуть свысока пояснил он.

 

2.

  Если предыдущий телепорт был построен с соблюдением всех существующих и несуществующих правил, то нынешний оказался сооружён в рекордно короткие сроки: я даже не успела напоследок ополоснуть котелок. Мир моргнул, на мгновение налился зелёным сиянием, в котором потонули и ручей, и овражек, и хмурое небо, а потом меня выбросило во что-то мягкое и колючее.

  Я выждала несколько секунд, как учил Фенгиаруленгеддир, и открыла глаза. Надо мной простиралось небо поразительной чистоты и безмятежности. Где-то вдалеке заливались птицы. Эльфами даже не пахло, а пахло свежескошенным сеном и тёплой землёй.

  Ощущения были, прямо скажем, знакомые: мне не раз доводилось ночевать в стогу. Я села и, стряхивая с рубашки налипшие травинки, огляделась вокруг.

  Насчёт сена я не ошиблась; насчёт эльфов, кажется, тоже. Пейзаж вокруг был до того лыкоморский, что я не удивилась бы, выйди сейчас из-за деревьев царь-батюшка собственной персоной, в мантии, короне и лапоточках. Позади виднелся густой лес, впереди просвечивал луг, а мы находились на небольшой поляне, где то там, то здесь росли тоненькие берёзки. Между берёзками гордо торчали копёшки, одна из которых, полагаю, была изрядно разворошена, а буквально в двух шагах - я похолодела - возвышался настоящий стог, увенчанный тремя жердями. Если бы кого-нибудь из нас выкинуло на эти жерди...

  Так, а где вообще Сигурд с Эгмонтом?!

  Я забарахталась, но всё-таки выкарабкалась на свободу. Тут же выяснилось, что приземление Эгмонта было далеко не таким мягким, а хуже всех пришлось Сигурду, на которого маг и свалился. Но оборотень оказался более сдержанным: прислушавшись, я узнала лишь несколько новых выражений, да и те - от любимого наставника. Правду говорят: внимательно слушайте ваших магистров, и откроются перед вами невиданные горизонты новых знаний!

  Пока помятое выправлялось, а испачканное отряхивалось, я, прищурившись, смотрела на юго-запад. Там, у самого горизонта, клубились синие облака; дул ветер, но они оставались неподвижны, и эти застывшие неровные очертания казались очень знакомыми.

  ...И снова дорога, выжженная немилосердным солнцем. Катятся кибитки, подпрыгивая на ухабах; по степи гуляет ветер, а из-под колёс летит жёлтая пыль. Кони отмахиваются хвостами от злых южных мух.

  Небо будто выцвело от жары. На нём ни тучки... хотя постойте-ка! На западе, у самого горизонта, виднеется синяя облачная гряда.

  - Будет дождь, да, мама? - спрашивает юная ромка. У неё прямые брови, острый подбородок и весёлый быстрый взгляд. На шее - красные бусы из сушёных ягод. Похожа ли я на неё? - не знаю. Она человек, а я...

  - Глупая ты, Ратори! - ворчит женщина. Она сгорбилась, потолстела и постарела; в чёрных волосах пробилась седина, на лице появились морщины, а на руках - старческие пятна. Такой я и помнила её - не хватало только шали, вечной чёрной шали в крупные цветы, и трубки из вишнёвого дерева.

  Но всё это только маска; и, глядя сквозь неё, я ясно вижу прежнюю владычицу с лунным венцом на челе. Фэйри не способны меняться, особенно фэйри из Высочайшего Дома.

  И глаза у неё всё те же - зелёные, как весенняя трава.

  - Глупая ты, Ратори! - звучат слова, сказанные двадцать лет назад. - Не облака это, а горы.

  Это Даркуцкий кряж.

  Это судьба.

  - Это судьба, - шёпотом повторила я. Круг замыкался; змея кусала свой хвост, и я чувствовала, как что-то большое надвигается на меня, и избежать этого уже невозможно.

  - Вспоминай подгиньский, Эгмонт! - усмехаясь как можно достовернее, я повернулась к магу. Он был встрёпан и крайне недоволен. - Здесь, в Даркуцких горах, аллеманский как-то не в ходу.

  - А... - начал было Сигурд.

  - Нет, - весомо сказала я. - На эльфаррине тут тоже почти никто не разговаривает.

  За поляной находился луг, за лугом - озеро, за озером - дорога, при дороге - корчма. Это была длинная тёмная изба с шестью маленькими окошками; из трубы валил дым, у коновязи стояли лошади, а в огромной луже у крыльца важно плавали белоснежные гуси. Стоило нам приблизиться к луже, как старший гусак злобно зашипел, но я пригрозила хворостиной, и он поспешно отступил. К счастью, гусак не знал, что хворостина была иллюзорная.

  Внутри было темно, дымно и душно. Пахло едой, пролитым пивом и много чем ещё, но об этом я старалась не думать. В конце концов, и мы не эльфийскими духами благоухаем. С потолка свисали толстые колбасы, окорока и чесночные плетёнки. Почти всю комнату занимал длинный дощатый стол, вокруг которого теснились тяжёлые скамьи. В дальнем конце, у противоположной входу стены, гуляло сановнее панство. Среди прочего я заметила на столе хорошо прожаренного поросёнка и немного воспряла духом.

  Мы скромно сели с краю, постаравшись не привлечь ненужного внимания. Любому известно, что подгиньские паны задиристы, как бойцовские петухи, а мы находились не в той ситуации, чтобы выяснять, кто сильнее. Конечно, Эгмонт мог бы раскатать эту корчму по брёвнышкам, а Сигурд - нарубить всех соломкой, но это было бы как-то... не ко времени, что ли?

  Расторопная служанка притащила нам глиняную мису, полную гороха с салом, и три ложки. Эгмонт в очередной раз решительно отказался от пива - вместо него перед нами плюхнули три кружки с грушевым взваром. Взвар сильно отдавал горелым, но я решила не привередничать.

  Что-то коснулось моей ноги, и я немедленно заглянула под стол. Там обнаружилась отродясь не мытая дворняга, от которой изрядно разило псиной. С другой стороны, чем ещё от неё могло разить? Встретившись со мной взглядом, пёс вежливо гавкнул, завилял лохматым хвостом и высунулся из-под скатерти, положив передние лапы на край скамьи. "Вы же щедрые, правда, панове? - читалось в его глазах. - Вы же не пожалеете голодному барбосу пару косточек? А не то помру прямо здесь и вонять буду ещё сильнее..."

  Эгмонт вхолостую клацнул зубами, едва не откусив половину пустой ложки.

  - Я могу хотя бы раз в день поесть по-человечески? - рявкнул он. - Убери это сейчас же, или я за себя не отвечаю!

  Умный пёс нырнул под стол и был таков. Я оскорблённо фыркнула, но ответить мне не дали. Стол содрогнулся, миска подпрыгнула, рассыпая горох и шкварки, из кружек плеснуло взваром. Смолкли паны, пировавшие на другом конце стола.

  Я мигом определила источник сотрясения - то был шляхтич в кунтуше зелёного сукна, расшитом золотыми шнурами. В корчемном чаду сложно было рассмотреть что-то, кроме этих шнуров; я заметила только, что усы у шляхтича торчат едва ли не выше носа, а сам он смотрит на Эгмонта не добрее той рыси, из какой была пошита его шапка.

  Сощурившись, он ещё раз со всей силы жахнул кулаком по столу. За секунду до этого опытная шляхта похватала свои кружки.

  - Ах ты, пёсий сын! - выразился шляхтич, грозно топорща усы. - Да как смеешь ты обижать столь достославную панну? Да неужто ты думаешь, ракалия, что некому за неё заступиться?! Ха! Сгори я в огне, ежели тебя, мерзавца, приличному обращению не научу!

  Шляхта, торопливо глотнув из кружек, одобрительно загудела. "Мрыс эт веллер!" - только и подумала я.

  Эгмонт осторожно положил ложку на край мисы и начал медленно подниматься из-за стола. Надо было что-то делать, но ничего дельного в голову не шло. Напугать? Сотворить иллюзию? Похлопать ресницами, как учила Полин? Последнее точно не выгорит, да и первое, если вдуматься, тоже.

  - А панна-то, панна! - растроганно добавил один из панов. - Кротости-то она, по всему видать, голубиной! Хоть бы словечко поперёк сказала! Не то что моя... эх... Катержина...

  "Пить надо меньше!" - злобно подумала я и что было силы дёрнула Эгмонта за камзол. Не ожидавший от меня такой подлости, маг плюхнулся обратно на скамью. Чего-чего, а голубиной кротости я в себе сейчас точно не ощущала. Вместо неё на свет явился наследственный гонор.

  - А с чего твоя милость решила, будто я панна? Может, я и вовсе девка чёрная?

  Шляхтич встал, опёрся на столешницу и ещё раз внимательно оглядел нас троих. Усы его топорщились всё воинственнее.

  - Да не будь я пан Богуслав Радзеёвский, коли в панне панну не узнаю! Ха! Кровь-то не скроешь! - Он посмотрел на меня ещё раз, просиял и торжествующе произнёс: - А за такую панну, родичку Леснивецких, я кого хочешь шаблюкой изрублю! Да я за тебя, моя панна, всю кровь по капле отдам!

  Дело принимало серьёзный оборот. Я представила зарево пожара над крышей корчмы, схватку Эгмонта с паном Богуславом и панну голубиной кротости, лежащую в глубоком обмороке под сенью древ. Сигурд не вписывался в общую картину, и, наверное, для него это было хорошо.

  Но тут пана Богуслава осенила новая мысль.

  - А может, эта холера ещё и роду низкого? - подозрительно осведомился он, присматриваясь к звереющему Рихтеру. - Тогда, конечно, драться с ним не можно, урон моей чести выйдет. Но ты не печалуйся, моя панночка, я его просто так зарублю! А? Что скажет твоя милость?

  Моя милость крепко держала Эгмонта за рукав и подбирала правильные аргументы.

  - Поклон тебе, пан Богуслав, и вечная моя признательность! - начала я правильно, но вот с продолжением были проблемы. - Таких, как ты, рыцарей теперь уж и не сыщешь: и лицом ты пригож, и духом отважен, и вежество знаешь, как подобает...

  - Это да, - скромно согласился пан Богуслав. - Что есть, то есть.

  - Так вот, пан, - я значительно посмотрела на шляхтича. - Надобно тебе знать, во-первых, что спутник мой сам роду знатного и в родстве состоит с хёнгернскими баронами. А ведёт он себя непотребно не по злому умыслу, а единственно из неразумия... - Эгмонт подавился тем, что хотел сказать, а я злорадно продолжила: - Видишь ли, пан рыцарь, он магикус не из последних, и, спасая меня от лютых врагов, сотворил волшебство, на которое истратил все силы и всё вежество. Сейчас он, как дитя неразумное. Сам суди, твоя милость, уместно ли шляхтичу за такое саблей карать? А по благородству твоему должен ты его простить! И никак иначе!

  Пан Богуслав открыл было рот, подумал и закрыл. Было видно, что ему смерть как хочется подраться, тем более - за прекрасную панну из рода Леснивецких. Может, он рассчитывает на княжескую благодарность? Как же, два раза и с горкой...

  - Так неужто ты, панна, и впрямь хочешь, чтоб я его простил?

  - За-ради меня, пан Богуслав! - упростила я задачу. - Единственно за-ради меня!

  Пан Богуслав посопел, принимая трудное решение, и торжественно кивнул. Даже перо цапли на его шапке колыхнулось особенно значительно.

  - Так тому и быть, панна! Доброе у тебя сердце! Пускай живёт твой магикус! Но прощенья пускай попросит прямо сейчас!

  Шляхта облегчённо выдохнула и застучала кружками по столу.

  Вряд ли Эгмонт согласился бы целовать мне ноги, даже будь они не такими грязными. Мы сошлись на усечённом варианте извинений. Я мотивировала это девичьей скромностью: княжеским родственницам не полагается демонстрировать голые ножки в корчмах. "Не обнажай в корчме", - мелькнула цитата из стародавней эльфийской поэмы. Аргумент был весомый, и пан Богуслав капитулировал.

  В знак примирения он потребовал ещё вина - "и получше, для панночки!" - тут подоспели заказанные раньше колбаски с капустой, а в углу заиграла скрипка. Веселье пошло полным ходом, только Эгмонт, временно произведённый в неразумные, злобно ковырял ножом свою порцию колбасок.

  Поросёнок перекочевал на середину стола. Панство - как я поняла, не такое уж и сановнее, так, мелкие шляхтичи из застянков - принялось козырять обходительностью. Как это делается, оно толком не знало, так что пан Богуслав быстро захватил инициативу в свои руки. Он подсел ко мне, взялся подливать вина в кубок и одобрительно смотрел, как я расправляюсь с добрым ломтём поросятины. Подгиньское королевство - это вам не Западные Земли, корсетов тут и в страшных снах не видали, а местные красавицы, как правило, обладают хорошим аппетитом, бойким нравом и тяжёлой рукой. Такая если даст пощёчину, то звон будет слыхать до самой Чёрной горки. А голубиный нрав, надо думать, предполагает способность не дать в морду прямо на месте, а припомнить после, при случае.

  Поросятина была выше всяческих похвал. Правда, вместо вина я предпочла бы молоко, но говорить об этом пану Богуславу было несколько неразумно. Фэйри есть фэйри, и вряд ли на Даркуцком кряже они неожиданно пристрастились к берёзовому соку.

  Пан Богуслав, как и полагается учтивому рыцарю, развлекал меня разговорами ни о чём, но было видно: как только поросятина закончится, он непременно задаст много интересных вопросов. Например, к какой ветви рода Леснивецких изволит принадлежать высокочтимая панна? Или, того хуже, - а чего это вдруг высокородная девица разгуливает в неподобающем виде и с неподобающей свитой, состоящей, заметим, исключительно из мужчин?

  От отчаяния я даже придумала захватывающую историю о том, как злые люди похитили меня из родного дома (люди были злые, но приличия блюли, так что со мной похитили и гувернантку). На помощь мне пришли, естественно, благородные Сигурд и Эгмонт; одолев врага в кровавой схватке, они всё же не смогли спасти несчастную наставницу, и та скончалась у нас на руках, заповедав доставить меня до каких-нибудь родственников...

  Но, внимательно поглядев на пана Богуслава, я решила, что он ещё недостаточно пьян, чтобы поверить в этот малохудожественный бред.

  Собственно говоря, ситуация складывалась довольно забавная - если, конечно, смотреть на неё со стороны. Несколько недель назад, на пути к Конунгату, мы выдавали меня за даркуцкую княжну, отчаянно надеясь, что никто не раскусит этот обман. А сейчас никто не сомневается в моём родстве с Леснивецкими, но от этого, напротив, одни неприятности!

  - Позволь, панна, я тебе ещё вина подолью, - прервал мои размышления пан Богуслав. Вид у него был, как у кота, облюбовавшего хорошую кринку, но мне было как-то неуютно чувствовать себя в роли сметаны. - Хотя разве ж это вино? Кабы принимал я тебя, панна, в своём поместье, то уж точно отыскался бы бочонок белого аль-буянского! Да не один...

  Я загрустила. До того как-то никто не подозревал во мне склонности к распитию спиртного в таких масштабах. Но белое аль-буянское, измеряющееся в бочонках, натолкнуло меня на какое-то воспоминание. Я сосредоточилась и поняла, о чём речь. А что? Между прочим, может и сработать!

  Отложив вилку, я повернулась к пану Богуславу, послала ему самую лучезарную улыбку и небрежно поинтересовалась:

  - А не в родстве ли твоя милость с паном полковником Анджеем Раднеёвским? Та же удаль, та же стать... - "та же любовь к белому аль-буянскому", - чуть не добавила я, но не стала выходить из образа.

  Пан Богуслав просиял пуще прежнего, но тут же спохватился.

  - То мой старший брат, - чуть настороженно ответил он. - Но откуда панна с ним знакома?

  - Да разве много на Подгини таких отважных рыцарей? - всплеснула я руками в лучших традициях романов Полин, но поняла, что перегнула палку: пан Богуслав как-то закручинился. Сложив два и два, я поспешила исправить ситуацию: - Однако знаешь, пан, как говорят: плох тот хорунжий, который не мечтает стать полковником...

  - Твоя правда, панна, твоя правда! - воспрял духом мой собеседник. Не давая ему опомниться, я ласково продолжила:

  - А расскажи мне, пан, какова усадьба твоя? Многими ли землями ты владеешь? Не поверю я, чтобы наш добрый король не отметил наградами столь доблестного воителя...

  Имени доброго короля я, как назло, не помнила. Впрочем, они менялись так быстро, что упомнить каждого мог, наверное, только волхв Легкомысл. Да и то навряд ли.

  Если я хоть что-то понимала, сейчас пан Богуслав должен был пуститься в пространное описание своих земель и угодий, а там можно было переходить на историю рода, герба, девиза и прочих прекрасных вещей. Где-нибудь можно было вставить ненароком невинный вопрос типа: "А далеко ли до эльфийских земель?", "А нельзя ли прикупить в округе пару лошадок?" или "Что, пан Богуслав, в здешних краях по-прежнему каждую ведьму норовят сжечь для острастки?". Самое главное, чтобы такой вопрос не оказался последним в беседе, ведь, как учат нас мудрые книги, запоминается именно последняя фраза. И пан Богуслав, буде ему придётся разговаривать с КОВЕНцами, сможет честно ответить, что панну княжну интересовало исключительно белое аль-буянское.

  Но, к сожалению, разговор свернул совсем в другое русло.

  - Эх, панна-панна... - Раднеёвский издал тяжёлый вздох и сокрушённо покачал головой. - Всем хороши мои земли, да лежат они далёко! А замок родича твоего, князя-воеводы, - рукой подать. Но будет греть моё сердце надежда, что когда-то достанется мне счастие принимать тебя, светлая панна, на моей земле!

  А вот это было уже некстати. Встреча с безутешным родителем совершенно не вписывалась в наши жизненные планы. Я покосилась на Эгмонта, но маг, повернувшись ко мне спиной, сбрасывал под стол объедки. Из-под стола слышалось довольное хрумканье. Нет, и этот человек упрекал меня в нелогичности!

  - Я уж к князю-воеводе и человека послал, - продолжал между тем пан Богуслав. - Да вот и он! Эй, Ендрусь, что там князь-воевода? Сыскал ты его?

  - Сыскал, пан хорунжий! - басом откликнулись от двери. Я прикрыла глаза, понимая, что в очередной раз угодила в яблочко, не целясь.

  Пан Богуслав опустошил свою чару и громко стукнул ею по столу.

  - Ну что, панове, а не засиделись ли мы? - громко спросил он. - А ну, в дорогу! Проводим ясновельможную панну до князя-воеводы! Готовы ли кони?

  - Готовы, пан хорунжий! - ответствовал всё тот же Ендрусь между двумя быстрыми глотками из ковша.

  Я увидела, как закаменела спина Эгмонта. Только Сигурд сидел с прежним вежливым выражением лица - он ни слова не понимал по-подгиньски. Но выхода не было. Это судьба, Яльга; от судьбы не уйдёшь! В конце концов, всегда было интересно узнать - каков он, князь Янош Леснивецкий.

 

Глава четырнадцатая

, в которой продолжается вечная тема отцов и детей, винные погреба барона Хёнгернского подтверждают свою заслуженную славу, а Поль Цвирт наконец получает шанс выполнить задание Магистра Эллендара.

 

1.

   Картофельное поле было огромным, но не бесконечным. Мы шли след в след, стараясь как можно реже наступать на цветущие кустики. Шесть сапог почавкивали в унисон, и за нами тянулась цепочка отчётливых, глубоко пропечатавшихся следов.

   Наконец, мы добрались до изгороди -- разумеется, живой и довольно колючей. Она тоже цвела и благоухала; вокруг синих цветков вились три или четыре бабочки. Сперва я восхитилась, потом случайно укололась и преисполнилась искреннего патриотизма. Всё не так в этих Западных Землях! То ли дело у нас в Лыкоморье! Был бы здесь покосившийся заборчик из серого от дождей горбыля -- не перепрыгнули бы, так уронили, всё едино разницы никакой!

   Перепрыгивать это колючее великолепие было себе дороже. Дружно чавкая сапогами, мы прошли почти по всему периметру поля и нашли небольшой прогал в изгороди. Самое грустное, что буквально в десяти шагах начиналась цепочка знакомых следов.

   Изгородь была невысокая, но верхние ветки накрепко переплелись над прогалом, образовав самую настоящую арку. Я-то прошла без особых проблем, а вот Сигурду пришлось сложиться едва ли не вчетверо. Очевидно, все здешние воры были ребята габаритные, выросшие на свежем воздухе и парном молоке.

   Про молоко я вспомнила не просто так -- рядом знакомо позвякивали колокольчики. Невдалеке, на зелёном лугу у леса, прогуливалось пять коров: шоколадные, с белоснежными пятнами (мылом их моют, что ли?), не очень большие, зато -- даже отсюда видно -- молочные. Я сглотнула слюну и с тоской вспомнила о пустой фляжке.

   Сразу за изгородью обнаружилась просёлочная дорога. Я очистила один каблук о другой, придирчиво осмотрела сапоги и решила, что сойдёт. Тут главное, с кем сравнить: если с Эгмонтом, так можно и не стараться, а если с Сигурдом -- вполне прилично получается. Для собственного спокойствия я выбрала Сигурда. Замок виднелся на холме слева, и я никак не могла понять, к нему мы идём или совсем наоборот. С одной стороны, в замке родственники. С другой -- мне ли не знать, чего стоят кровные связи?

   -- Эгмонт, -- решилась, наконец, я, -- а у тебя с этим бароном что -- война или дружеский союз?

   -- Мы одна семья, -- маг был на удивление краток. Я не отставала.

   -- Ну, это мы уже уяснили, правда, Сигри?..

   Речи о высоком были прерваны самым прозаическим образом: мимо нас, бодро цокая копытами, поскрипывая и распространяя запах свежего дёгтя, проехала гружёная сеном телега.

   -- Guten Abend, Herr Egmont! -- возница, переложив вожжи в левую руку, правой почтительно приподнял шляпу.

   -- Guten Abend! -- пискнуло с самого верха копны дитё неопределённого пола.

   -- Guten Abend, -- ответил Herr Egmont. Оборотень посмотрел на него долгим внимательным взглядом.

   -- O, magistre, -- восхитилась я, старательно выговорив дрожащее "р". -- Mais vous etes polyglotte!

   -- Я родом из этих мест, -- пожал плечами Рихтер, проигнорировав мой сарказм. -- Кстати, ma mere est araniesse. Так что араньенский язык я тоже знаю неплохо.

   Я обиженно хмыкнула. Ну хоть когда-нибудь, ну хоть один разочек я могу быть лучше этого надутого мрыса?

   -- Значит так, -- вмешался Сигурд, прервав зарождающийся международный конфликт. -- Ещё одно слово -- и вы у меня будете греакор изучать! И оба эльфаррина, старший и младший. Язык у неё не заворачивается, ишь ты! Такое "р" не каждый волк прорычит. Лодырь ты, Яльга, вот что!

   -- А я что говорю? -- поддержал его маг.

   Я опешила. Вот от Сигурда я такого не ожидала.

   -- Сигри! И ты туда же? А я к тебе -- со всей душой, почти как к родному! Что бы сказала твоя достойная матушка, Сигурд дель Арден?

   -- Что эльфаррин пора изучать! -- упрямо буркнул оборотень. -- Это, между прочим, язык международного общения!

   -- А мне казалось, мы с ней и так прекрасно друг друга понимали... -- заметила я как бы вскользь. Сигурд несколько смутился и больше к этой скользкой теме не возвращался.

   -- Обратите внимание, -- ни к селу, ни к городу произнёс Эгмонт,-- на удивительную архитектуру этого замка. Издалека он кажется почти игрушечным, но на самом деле ещё никому не удавалось его взять.

   -- А что, много было желающих?

   -- Ещё бы! Да одни винные погреба чего стоят! Им больше шестисот лет, и говорят, что целы ещё бочки, которые помнят самого первого барона Хёнгерна. Четыре века назад, во времена Сорокалетней войны...

   Никогда раньше не замечала за Эгмонтом любви к истории и спиртным напиткам. "Что с человеком делает визит в родные края!"

   Дорога между тем поднималась в гору, и совершенно непостижимым для меня образом мы вдруг очутились прямо перед замком. Вблизи он ещё сильнее напоминал пряничный домик -- я видела такие в витринах дорогущих лавок, особенно зимой, под Новый год. Башенки оказались ненастоящими: так, изящные островерхие надстройки над боковым фасадом. Но красная крыша! резные балкончики! вразнобой торчащие дымовые трубы!

   Я не понимала только одного: каким образом сие прелестное сооружение смогло пережить столько войн и сберечь винные запасы. Одно из двух: либо я чего-то не понимаю в фортификации (я в ней и впрямь почти не разбиралась, но такие выводы, кажется, может сделать и полный профан), либо со времён войн и набегов замок успели несколько раз перестроить. Но присмотревшись, я поняла, что ошиблась дважды. Замок был стар и отнюдь не беззащитен. Его окутывала тончайшая сеть магической защиты, и мне не стоило труда узнать стиль отдельных заплат.

   Передний фасад замка был спрятан за небольшим садом. Я почему-то считала, что во всех приличных замках садики разбивают во внутреннем дворе да и то для сугубо практических надобностей -- целебные травы, пряности, яды. Во всяком случае, так писалось в тех трактатах, к которым нас отсылал уважаемый кем-то волхв Легкомысл. Но тёмная зелень неподстриженных деревьев так странно контрастировала со светлой, почти песочного цвета стеной, что я просто смотрела, забыв про все и всяческие трактаты.

   Дорожка была посыпана не то невероятно крупным песком, не то очень мелким гравием. Мы поднялись почти на самую вершину холма, когда навстречу нам из-за деревьев выбежал мальчик лет девяти в красной курточке. За ним, изрядно отставая, торопился пожилой господин в длинном просторном одеянии, на котором не хватало разве что вышитых комет.

   -- Луи! -- горестно взывал он. -- Луи! -- и далее непонятно, потому что араньенский я знала в строго очерченных пределах.

   -- Эгмонт! -- не добежав нескольких шагов, мальчик остановился, тоскливо глянул через плечо на субъекта в балахоне и скороговоркой выдал: -- Приветствую-вас-уважаемый-старший-брат-и-его-спутники! -- На этом он счёл свой долг выполненным и радостно добавил: -- Это я вас первым заметил! Я!

   К моему искреннему облегчению, мальчик говорил на лыкоморском -- с невероятным акцентом, но вполне разборчиво.

   Подбежавший субъект несколько минут пытался справиться с одышкой, после чего выдал длинную укоризненную тираду. Она, похоже, не предназначалась для посторонних ушей и потому была без перевода. Привычный Луи только передёрнул плечами.

   Я смотрела на него и вспоминала вечное развлечение всех сирот-побродяжек -- выдумывать себе хитроумную родословную, благородных родителей, горюющих об утраченном чаде, и богатый дом (в скобочках -- замок, в скобочках -- нужное подчеркнуть). Реальный родитель, пускай и благородный, и с замком, меня категорически не устраивал: я знала жизнь и смело полагала, что он отнюдь не горюет. Но сейчас я понимала, что завидовать было особенно нечему. О боги мои! -- так что, меня бы тоже так вырядили? Я представила себе себя же -- с завитыми, красиво уложенными волосами ("Не дёргайтесь, фройляйн, эта шпилька ничуть не колется! Зато причёска совсем как у супруги вашего папеньки!"), в пышном платье мытого бархату с выступающими из-под кружавчатых нижних юбок панталончиками, в тончайших чулочках и туфельках, расшитых жемчугом. Стало как-то не по себе. А ведь носила бы, куда денешься!

   Луи было немного проще -- ни кружавчики, ни панталончики ему не грозили. Да и жемчуга на его туфлях не имелось. Однако с лихвой хватало и того, что есть: коротенькая бархатная курточка, нежно-кремовая рубашка с пышным кружевным жабо, тёмные кюлоты с шестью крупными пуговицами по боковым швам, белоснежные -- да уж, не повезло -- чулки плюс туфли с крупными пряжками. Завершал картину бархатный берет с пером неведомой птицы.

   В этот момент я поняла, почему Эгмонт так редко бывает у родственников.

   Впрочем, сам Луи был совершенно нормальным ребёнком. Правая пряжка болталась буквально на одной нити, чулки на коленках были выпачканы в травяной зелени, а на курточке не хватало пуговицы -- третьей сверху.

   На старшего брата, кстати, Луи совершенно не походил.

   -- Эгмонт! -- он аж подпрыгивал на месте от радости. -- Ну идёмте скорее в замок! Я должен поскорее... э-э... cette... -- наставник смотрел выжидающе, и Луи быстро нашёлся: -- Доставить матушке эту радостную весть! А у нас такие новости! Ты вне закона, да? А Аннелизе замуж выдают! А Курт на войну собрался, только войны пока нет, но это ничего, правда?

   Он сделал паузу, чтобы набрать воздуха, и продолжил в том же темпе:

   -- А у Матильды опять щенки! Пока такие вот, -- он показал в воздухе размеры. -- Все рыженькие, а один чёрненький, и над глазами такие пятна жёлтые! Девчонки говорят, мне не дадут, а отец говорит, что я почти совсем уже взрослый, так что посмотрим! Эгмонт, а ты надолго? А ты меня с собой в Академию заберёшь? Эгмонт, ну пожалуйста! Ну, ты же обещал!

   Я окончательно запуталась, кого выдают замуж, а у кого уже есть щенки, и при чём здесь волкодлаки, и кому что должны дать. Только десятью шагами позже до меня дошло, что Матильда, скорее всего, не имеет отношения к оборотням. Всё-таки у братьев имелось кое-что общее -- например, способность вцепляться в собеседника не хуже аль-буяньских бычьих псов.

   А интересная, должно быть, у Эгмонта матушка!

   Но тут Эгмонт выдал такое, что мне разом стало не до матушек и не до собак.

   -- А вот это, Луи, - сказал он, легко перекрыв поток новостей, -- мои друзья, Яльга Ясица и Сигурд дель Арден. Сигурд -- волкодлак, он из Арры. А Яльга -- моя ученица, будущий боевой маг. Кстати, она тоже очень любит собак. Только говори с ней по-лыкоморски.

   "Вот мрыс!" -- успела подумать я.

   То ли оборотень в здешних краях -- наискучнейшая обыденность, то ли аррские волки не интересовали будущего барона Хёнгерна -- но мальчик не обратил на Сигурда почти никакого внимания. Зато на меня он смотрел, будто на ожившее изваяние князюшки.

   Вот тут-то и проявилось незаметное прежде фамильное сходство. Совершенно эгмонтовскими движениями Луи выпрямился, расправил плечи, незаметно одёрнул курточку и, невольно копируя интонации старшего брата, произнёс очень светским тоном:

   -- А какую охоту предпочитает фрой... госпожа Ясица? Я, к примеру, очень люблю псовую.

   По глазам было видно, что ему куда интереснее было спросить про боевую магию -- но Рихтеры, пускай они даже Хёнгерны, по сути совершенно одинаковы. Они прекрасно помнят, что такое долг и этикет.

   -- Последний раз я охотилась на василиска, -- скромно ответила я. Шедший впереди Эгмонт споткнулся на ровном месте. -- Ваш брат может поведать вам все подробности. Не так ли, магистр?

   -- Позже, -- пообещал маг, и я тут же задумалась. Интересно, кому из нас он это сказал?

   Мальчик сосредоточенно придумывал следующий вопрос. А может, просто переводил его на лыкоморский.

   -- Знаете что, Луи, -- опередила его я, -- будем друзьями! Зовите меня просто -- Яльга. У нас, боевых магов, не приняты излишние церемонии...

   -- Правда? -- просиял Луи. -- Я так и думал!

   В этот момент мы вступили в тень разросшихся деревьев. Они были действительно старыми, каждое -- не меньше, чем в два обхвата, и земля бугрилась от толстых корней. Их крона дробила солнечный свет и заслоняла замок -- поэтому то, что находилось впереди, оказалось для нас с Сигурдом полной неожиданностью.

   Это было сердце здешнего садика -- небольшая композиция из стриженого букса, этакий зелёный лабиринт, выполненный в виде эльфийского узлового узора. В центре располагался небольшой фонтан. Его мраморный бортик был сделан как немного упрощённая копия общего узора, а из середины била высокая прозрачная струя.

   По дорожкам, посыпанным цветным песком, прогуливались две женщины в длинных платьях на небольших кринолинах. У правой дамы платье было насыщенно-изумрудное, у левой -- светло-бежевое. Ко всему прилагались чепчики, зонтики, кружевные перчатки и длинная собачка шоколадного цвета. Зелёная дама говорила, бежевая слушала, собачка носилась по аллеям и пыталась пролезть в буксовые заросли. Ветер доносил до нас обрывки разговора, но я различала только отдельные слова: повторяющееся "Аннелизе", "варенье", "сливы" и, совершенно непонятно, к чему "господин".

   -- Я побегу к матушке? Эгмонт? -- не дожидаясь позволения, Луи со всех ног помчался по дорожке. Наставник, вздохнув, возвёл очи горе. Эгмонт что-то сказал ему по-аллемански; тот поджал губы и следующую тираду выдал таким тоном, что я даже опешила. Стало быть, и магистра Рихтера могут отчитывать как нашкодившего мальчишку? Но Эгмонт только рассмеялся в ответ.

   Луи с разбега налетел на зелёную даму и затараторил что-то понятное без всякого перевода. Собачка плюхнулась на землю и уставилась на нас. Наверное, она тоже поняла по-араньенски -- а может, просто решила передохнуть. Дама в бежевом сказала что-то строгое и укоризненное, а дама в зелёном, напротив, рассмеялась и поправила мальчику берет.

   Мы подошли уже достаточно близко, и Луи, ловко вынырнув из-под материной руки, указал на нас кивком:

   -- Это друзья нашего Эгмонта, матушка! Госпожа Яльга Ясица -- она боевой маг, и собак любит, и на василиска охотилась! -- и господин Сигурд...

   -- Дель Арден, если я не ошибаюсь, -- закончила дама на превосходном лыкоморском. Голос у неё был довольно низкий и напоминал по тембру кошачье мурлыканье -- свойство, общее для большинства араньенок.

   Оборотень молча поклонился, не задавая ненужных вопросов.

   Дама смотрела на нас из-под зелёного бархатного чепца. Ей можно было дать около сорока лет, но путём простого арифметического расчёта я пришла к выводу: больше. Гораздо больше. Если Эгмонту тридцать два... хм. Какая разница, сколько ей лет, если она и сейчас была очень красива? Широкие скулы, чуть заострённый подбородок, слишком широкие, как сказали бы в Межинграде, брови. Глаза у неё были чуть раскосые, очень большие и тёмные -- в них не отражался свет, и я впервые поняла, что имела в виду Полин, когда говорила "бархатный взгляд".

   Вторая же дама, та, что в бежевом, при ближайшем рассмотрении оказалась дамуазелью -- она вряд ли была старше меня. И, наверное, поэтому изо всех сил старалась казаться как можно более взрослой. Именно она сказала, поигрывая зонтиком:

   -- Представьте же нас, брат...

   Эгмонт, с видом человека, выполняющего опостылевшую повинность, произнёс:

   -- Господа, имею честь представить вам -- моя матушка, баронесса фон Хёнгерн, урождённая маркиза Эрмина д'Армион. И старшая из моих младших сестёр, Аннелизе фон Хёнгерн. Извини, Аннелизе, имени твоего жениха мне пока не сказали.

   Аннелизе перестала изображать каменную статую с зонтиком и приятно порозовела.

   -- Кстати, Эгмонт, -- баронесса изящно шевельнула левой бровью, -- твоя популярность становится уже просто неприличной. С этим надо что-то делать. Какое-то время назад нам нанесли визит твои коллеги -- помнится, человек пять или около того. Тот, что был у них за старшего, привёз с собой рулон плакатов, нарисованных весьма посредственно. Представь себе, один из них он даже пытался прикрепить на стену нашего замка! Впрочем, -- она остро глянула на нас с Сигурдом, -- нельзя сказать, чтобы они вовсе не имели сходства с оригиналом...

   -- Имели, -- не особенно натурально вздохнула я. -- И где теперь эти... коллеги?

   -- А пёс его знает, -- непринуждённо сказала баронесса. -- В последний раз кто-то из челяди видел их... м-м... да, две недели назад. Это было ещё до того, как барон предложил им экскурсию по нашим винным погребам. Барон полагает, ещё пять дней они продержатся там на печенье и сыре, а после можно будет отправить мужиков на поиски.

   Эгмонт быстро взглянул на мать.

   -- Надеюсь, их соседство не повредит той бочке мадеры в предпоследнем левом тоннеле?

   -- Вряд ли, -- отмахнулась она. -- Туда без карты не дойти, а эти и с картой не доберутся.

   "Не доползут", наверное, было бы точнее. Но я не стала учить госпожу баронессу лыкоморскому.

   Эрмина фон Хёнгерн наклонилась и привычным движением подхватила проносившуюся мимо длинную собачонку. Та протестующе тявкнула и потрепыхалась, но скоро смирилась и повисла этакой муфточкой. "За что мне всё это?" -- горестно вопрошали её глаза цвета очень тёмного шоколада.

   -- Аннелизе, -- баронесса повернулась к дочери, -- ступайте в дом и отдайте надлежащие распоряжения. Вы уже взрослая и знаете, что нужно делать.

   Старшая из младших сестёр Эгмонта молча присела в реверансе.

 

2.

   Телепорт оказался маленьким и тесным -- но построен он был очень профессионально. На несколько мгновений семерых КОВЕНских магов накрепко притиснуло друг к другу так, что никто не мог даже вздохнуть, однако, когда мрак исчез, они очутились точно перед воротами Арры. Направо и налево простиралась знаменитая деревянная стена, которую не брал магический огонь. Впереди возвышалась островерхая воротная башня. Сзади настороженно молчал сосновый лес.

   "Делай, что должно, и пусть случится то, чему суждено!" Магистр Цвирт решительно оглядел подчинённых, кивнул и выступил вперёд.

   В тот момент, когда он сделал шаг, створки ворот дрогнули и беззвучно распахнулись. На той стороне стояло несколько человек -- семеро, каким-то непонятным чутьём понял Цвирт. И среди них была одна женщина.

   В груди у магистра ёкнуло. Он не ожидал увидеть конунга так скоро, и все слова положенных приветствий, которые он зубрил по длиннющему свитку, разом вылетели у него из головы. Всё, на что его хватило, -- это молча поклониться. Он не видел, что делают его люди, но страстно надеялся, что они последуют его примеру.

   -- Арра приветствует вас, люди КОВЕНа! -- с заметным акцентом сказала женщина. Она чуть растягивала гласные, а сдвоенный "р" прозвучал, как низкое ворчание. У неё были чёрные блестящие волосы, светло-карие глаза и тёмная родинка над верхней губой. На плечах висел тяжёлый тёмно-красный плащ, расшитый золотыми узорами. -- Я -- Ланна даль Вирг, а вы -- магистр Поль Цвирт.

   "Я знаю", -- чуть не брякнул маг. От облегчения у него в прямом смысле потемнело перед глазами. Кем бы не была Ланна даль Вирг, что бы не значило её одеяние, она не золотой дракон. У него ещё есть время.

   -- А я -- Сим, просто Сим! -- из-за плеча Ланны вывернулся подвижный молодой человек с серо-розовыми волосами. Он улыбнулся, излучая невиданное гостеприимство, и Цвирту вдруг почудился радостно оскалившийся пардус. -- Будем знакомы! Как мы рады, как рады! Да не стойте вы так, дорогие маги! У нас в Арре гостей на пороге не едя... э-э...

   -- Брысь! -- прошипела женщина, почти не разжимая губ. Молодой человек исчез, послав магам извиняющуюся улыбку.

   -- Прошу вас, -- убедительно сказала Ланна. -- Следуйте за мной, я проведу вас в палаты конунга.

<СПОЙЛЕРЫ>

 

5.

   "Это становится нехорошей традицией!" -- мрачно думала я, пока горничная с трудновыговариваемым именем Станцерль бодро застёгивала многочисленные крючочки на моём новом платье. Пальцы у неё были ловкие, но я привыкла одеваться сама, без посторонней помощи, и чувствовала себя донельзя нелепо.

   Как там было в лыкоморских сказках? Накорми, напои, в баньке попарь и спать уложи? Родственники обоих моих друзей придерживались другого алгоритма, и выглядел он приблизительно так: "Поймай Яльгу -- отмой Яльгу -- выдай ей что-нибудь юбчатое -- а потом, ежели доживёт, можно и покормить". Я, в принципе, была не против. Но мрыс эт веллер, до чего же оборотничья мода была удобнее западной!

   Хотя бы тем, что она не предусматривала корсета.

   Я попыталась вздохнуть и тут же поняла, что это плохая идея. Корсет -- настоящий корсет, а не та тряпочка, которую называла этим словом Полин! -- ужал меня так, что для воздуха внутри почти не осталось места. Вся конструкция, снабжённая косточками, жёсткими швами и металлической пластинкой спереди, гораздо больше напоминала хитрые потайные латы, чем деталь дамского туалета. Больше всего досаждала проклятая пластинка -- она лишила меня всякой возможности наклониться вперёд, и я на собственном опыте поняла, откуда у благородных дам берётся такая царственная осанка.

   Что касается самого платья, то оно оказалось длинным, кремовым и сплошь обшитым кружавчиками. Они были везде: на подоле, на рукавах, в вырезе лифа, на многочисленных оборках... Юбки стояли колоколом, покачиваясь при каждом шаге, на рукавах болтались какие-то ленточки, зато грудь волшебным образом приподнялась и увеличилась. В лифе ей было, во-первых, тесно, во-вторых, холодно: вырезы здесь носили довольно глубокие.

   Зато каблуки были не в почёте.

   Станцерль, невольно переименованная в Стасю (она говорила только на родном языке, а мой аллеманский не включал названия деталей туалета), удовлетворённо прицокнула языком и подвела меня к зеркалу. В зеркале наблюдалась бледная рыжая особа весьма испуганного вида. Э, нет, не годится! Я поспешно поджала губы и высокомерно задрала подбородок. Вот так-то лучше!

   Станцерль-Стася поправила локон, специально вытащенный из моей причёски, и добавила пару шпилек для пущей устойчивости. Я улыбнулась, покивала и шагнула к выходу, но Станцерль, всплеснув руками, издала возмущённый возглас. Схватив со столика какую-то коробочку, она быстро и чрезвычайно аккуратно извлекла оттуда пару перчаток и изъявила жестами готовность их на меня надеть. Однако я решительно воспротивилась. Боевой маг, одолевший василиска, уж точно в состоянии справиться с какими-то кружевными перчатками.

   "Занесло же нас в эти края!" -- уныло размышляла я, следуя по длинным коридорам, вымощенным чёрно-белой плиткой. По детской привычке я старалась не наступать на чёрные и под конец начала напоминать себе шахматного слона. Платье шуршало, покачивалось, лезло под ноги и всеми силами старалось отравить мне жизнь.

   Наконец, впереди показалась изящная арка, за которой виднелся обеденный зал. Я прибавила ходу, уже привычно поддерживая подол. Хвала богам, у двери не имелось лакея с жезлом; приятно улыбаясь, я вплыла в столовую и тут же увидела страшное.

   Посреди длинной комнаты, оформленной в светло-золотистых тонах, стоял длинный стол. На столе имелась скатерть (одна штука, белоснежная), букеты цветов (три, кажется, но одинаковые), и неисчислимое множество всяких столовых приборов. Ложки, вилки, ножи, нечто и вовсе невероятное... Госпожа баронесса, сидевшая во главе стола, послала мне обворожительную улыбку, и я, старательно сияя, заняла указанное место.

   Напротив меня сидела Аннелизе в платье цвета морской волны. Место слева от неё пустовало, а дальше расположилась весьма живописная группа: Сигурд в окружении двух девушек лет шестнадцати. Та, что сидела справа, выглядела скорее худощавой, с очень живым лицом и блестящими светло-карими глазами. Непослушные волосы были заколоты костяными гребнями -- интересно, не из того ли василиска, что мы на пару с Эгмонтом завалили в Драконьих горах? Та, что слева, немного напоминала Полин в период перед очередной диетой, но в отличие от неё, ничуть по этому поводу не страдала. Волосы она заплетала в две косы, украшая роскошными шёлковыми лентами, и каждая из этих кос была чуть толще, чем моя одна. Я было завистливо вздохнула, но вовремя вспомнила про корсет. Все трое вели оживлённую беседу, и Сигурд выглядел очень довольным жизнью.

   Вблизи приборов оказалось ещё больше, чем издали. Я насчитала возле своей тарелки пять разновеликих вилок и затосковала. Вообще-то на запястье у меня болталась крохотная дамская сумочка, а в сумочке обретался верный "Справочник", на сей раз именовавшийся "Отрадой дамуазели". Размера он был карманного, в пол-ладони, но я плохо представляла, как листаю его на глазах у изумлённой баронессы, пытаясь определить, которым ножичком и под каким углом полагается пилить жаркое. Добро бы я ещё сидела с дальнего края, так ведь нет -- как почётную гостью, меня усадили по левую руку от хозяйки!

   С другой стороны от меня сидел Луи, едва не подпрыгивавший на стуле от восторга. Я вспомнила, что успела прочесть в "Справочнике"... то есть, "Отраде дамуазели"! -- и заподозрила будущего барона в намерениях объявить меня дамой сердца.

   -- А у нас сегодня консоме! -- таинственным шёпотом поведал он. -- Яльга, вы любите консоме?

   -- А как же! -- браво ответила я. Мрыс его знает, что это такое, а самое главное -- чем его едят. "Эгмонт! -- подумала я так громко, как только могла. -- Где тебя мрысы носят?! Твои это родственники или чьи? Будь человеком, выручай!".

   Разумеется, Эгмонт не откликнулся. Желудок, сдавленный корсетом, издал приглушенное попискивание, и, чтобы заглушить этот звук, я торопливо обратилась к Луи:

   -- А вы мне не поможете... как будущий коллега? Я пока знакома только с вашей матушкой и самой старшей из ваших сестёр...

   Будущий коллега смутился и просиял.

   -- Да... да я... с удовольствием! -- быстро нашёлся он.

   Вскоре я уже знала, что:

   - ...девушка справа от Сигурда -- это Аннедоре, ей семнадцать, и она, хоть и девчонка, но вполне ничего. Она любит стрелять, фехтовать, охотиться и -- Луи понизил голос, хотя это было почти невозможно -- прекрасно играет в кости!

   - ...вторая собеседница оборотня -- Аннерозе, они с Аннедоре близнецы, но не слишком похожи, хотя и родились в один день. От неё нигде нет спасения: курточку одёрни, волосы расчеши, вечно норовит пирожок подпихнуть, и хоть бы мышей боялась, что ли! Никакой с неё радости. Да ещё женихи эти! Если жених ей нравится, значит, туда-сюда с записочками бегать придётся, а если нет -- думай, как отвадить! Брат ты или кто?

   - ...самую младшую из сестёр, сидевшую по левую руку от Луи, зовут Аннегрете... то есть, это Курт её так зовёт, а все остальные зовут Гретхен. Но Курт, он в неё влюблён, так что ему можно. Когда он совершит подвиг, так сразу и признается, а пока Гретхен ничего и не знает. А вообще, от неё тоже лучше держаться подальше: она сильно ботанику любит, не успеешь оглянуться, а тебе уже всучили совок и корзинку.

   - ...а Аннелизе играет на арфии, и её собачку зовут Максимилиана. Сначала, правда, её -- собачку то есть! -- назвали Максимилиан, но потом выяснилось, что ошиблись, после того, как в доме прибавилось пять новеньких Максимилианчиков.

   - ...а жених Аннелизе -- офицер, и его зовут Георг; а ещё...

   Но тут Луи был вынужден замолчать: в столовую, на ходу одёргивая парадный камзол, вошёл Эгмонт. Вид у него был крайне недовольный, зато я почувствовала себя гораздо лучше. Выходит, не мне одной страдать от изысков здешних мод! А к этому костюму только пудреного парика не хватает...

   Эгмонт, склонившийся над рукой матери, бросил на меня испепеляющий взгляд.

   -- Ну что же, -- госпожа баронесса обвела взглядом стол. -- Теперь, кажется, ждать нам больше некого. Можно начинать. Хотя...

   Она перехватила мой отчаянный взгляд и, знаком подозвав слугу, коротко отдала ему какое-то распоряжение. Сказано было по-аллемански, и я ничего не поняла, зато у невозмутимой Аннелизе брови медленно поползли вверх.

   Слуга поклонился, куда-то исчез и почти сразу же вернулся. Теперь его сопровождал поварёнок, торжественно тащивший огромную корзину. Пока корзина добиралась до кресла хозяйки дома, баронесса отложила в сторону вилку, ложку, нож и маленькую ложечку. Все остальные столовые приборы -- сверкающая серебряная кучка -- оказались небрежно отодвинуты к краю стола.

   -- Карл, уберите всё лишнее, -- самым светским тоном распорядилась баронесса.

   У Аннелизе, кажется, немного дрожали губы. Она смотрела на исчезающие со стола приборы с видом ребёнка, впервые заметившего луну на дневном небосводе. "Так не бывает!" --

   отчаянно думала она. Честное слово, я не собиралась подслушивать её мысли, но это разобрал бы даже глухой.

   Слуга прошёл вокруг стола, "убирая лишнее". Сигурд и близняшки даже не заметили перемен: им было не до того. Луи пребывал в совершеннейшем восторге. Курт доказывал Гретхен, весьма старательно выговаривая лыкоморские слова, что дорогой... э-э... фройляйн не следует мочить свои маленькие ножка и свои... хм-м... чистые ручка, а необходимый лопух он доставит ей сам. Аннегрете -- этакий белокурый цветочек -- улыбалась знакомой рихтеровской улыбкой, не сулившей собеседнику лёгкой жизни. Периодически она поправляла Курта, напоминая о склонениях, спряжениях и падежах.

   Консоме оказался крепким бульоном, к которому прилагались на выбор маленькие пирожки трёх видов. Я печально грызла тот, что с сыром, -- корсет, ужавший меня почти в полтора раза, не оставлял свободы для манёвра. Бульон ещё хоть как-то, но просачивался. Я покосилась на Эгмонта -- маг был по-прежнему мрачен, что ничуть не отразилось на его аппетите. Вот ведь мрыс! Громко подумав всё, что хотела сказать о западной моде вообще и женской западной моде в частности, я с усилием заглотила пирожок и перевела взгляд на Сигурда.

   Вот уж кто не испытывал ни малейших неудобств! Оборотень ел за нас обоих -- его тарелку наполняли сразу с двух сторон -- и при этом ни на миг не прерывал беседу. С Аннедоре он обсуждал тонкости охоты на зайцев, Аннерозе надиктовал чуть ли не целую поваренную книгу, Аннегрете пообещал выслать при оказии парочку отростков, а Аннелизе от души поздравил с предстоящим замужеством.

   -- Любой был бы счастлив взять в жёны дочь такой достойной матери! -- с пафосом закончил Сигурд, убив сразу двух зайцев. Аннелизе приятно зарумянилась, а госпожа баронесса улыбнулась оборотню, как родному. Только Эгмонт не разделял общего счастья. Медленно положив вилку на тарелку, он слегка наклонился и внимательно посмотрел на волкодлака. Тот ответил совершенно невинным взглядом.

   -- А как в Арре принято справлять свадьбу? -- спросила белокурая Аннегрете.

   Следующие два вида жаркого, один большой пирог и три маленьких, а также легко проглатываемый салат Сигурд вещал практически соло. Всё это была уже известная мне информация, поэтому я с чистым сердцем слушала другого рассказчика.

   Луи тоже не интересовали свадьбы. Его интересовала Академия Магических Искусств, а особенно -- факультет боевой магии, и об этом он был готов рассказывать часами.

   -- Когда мне будет тринадцать, -- увлечённо говорил он, не забывая, впрочем, поглядывать на мать, -- я тоже сбегу из дома! Только это большая тайна. Вы ведь меня не выдадите, правда?

   -- Что вы, Луи, -- ответила я, ухитрившись не измениться лицом. -- Среди боевых магов это не принято. А почему "тоже" и почему именно в тринадцать?

   -- Ну, как же... -- мальчик явно не ожидал, что я не знаю таких простых вещей. -- Эгмонт убежал из дома в тринадцать лет, и я убегу! И поступлю на боевой факультет, и стану боевым магом, и буду странствовать и сражаться с чудовищами!

   Я с тоской проводила взглядом аппетитного фазана, которого как раз проносили мимо, и с некоторым опозданием поняла, что сказал Луи. Эгмонт сбежал из дома? Зачем? Что-то непохоже, чтобы он был здесь несчастным сироткой!

   -- Тринадцать не подходит, -- ответила я, потому что это первым прыгнуло на язык. -- Теперь на первый курс принимают с девятнадцати лет.

   И тут же пожалела, что сказала.

   -- Но... но... Яльга, как же так? Ведь Эгмонта приняли! Я это точно знаю! А до девятнадцати лет мне ещё... целых одиннадцать! И это же почти совсем старость!

   -- Такова жизнь, -- скорбно сказала я. Мимо проносили фаршированного поросёнка.

 

6.

   Весь замок пропах съестным. Даже в моей комнате пахло молоком и пирожками. Станцерль ловко расшнуровывала платье; едва дождавшись, когда она с ним закончит, я освободилась от корсета и вздохнула полной грудью.

   -- Стася, ну как они всё это носят?

   -- Oui, mademoiselle! -- ответила понятливая Стася.

   Я плюхнулась на постель и горестно вздохнула, вспоминая поросёнка, фазана и всё остальное, чего мне так и не довелось попробовать. За ужином мы не перемолвились с Эгмонтом и парой слов, но я была уверена, что надолго мы в баронстве не задержимся. Завтра нас уже здесь не будет, и хочется верить, что на этот раз телепорт сработает без сюрпризов.

   Позавтракать бы успеть! И больше никакого корсета!

   Пирожками пахло всё сильнее. Я недоверчиво принюхалась и тут же поняла: запах идёт не из-за двери, а из-под большой салфетки, смутно белевшей на подоконнике. Да неужели?..

   Я спрыгнула с постели и босиком бросилась к подоконнику. Так и есть! Под салфеткой обнаружилась тарелка поджаристых пирожков и кувшин молока. В два укуса заглотив пирожок, я запила его молоком прямо из кувшина и только тогда заметила, что на подносе стоит изящный бокал с вензелем "ЭА".

   Если этим вечером кто-нибудь гулял по парку -- скажем, Курт, отыскивающий редкостный лопух, -- он мог бы видеть на фоне окна рыжую девушку в ночной рубашке. Девушка торопливо поедала пирожки, доливала и доливала молока из кувшина и выглядела, сдаётся, не особенно куртуазно. Зато чувствовала себя совершенно счастливой. Почти как Сигурд, наверное...

   Вспомнив светского волка Сигурда, я фыркнула и едва не облилась молоком.

 

7.

  Обязанностей было много, но все они были приятные. Труднее всего оказалось втиснуть их в моё расписание - большая часть времени уходила на бдения в библиотеке и лихорадочную сдачу зачётов. Экзамены приближались, курсовая росла, как на дрожжах, и конца-края всему этому было не видать. Магистры хором похвалили меня за ценные наблюдения во время странствий (Шэнди Дэнн особо отметила склонность к ведению дневника), но автоматов мне почему-то никто не предложил. Я даже догадывалась, кого должна за это благодарить. Вся Академия, весь Межинград знал, что приближается событие государственной важности! Одному Рихтеру было начхать на всё, что выходило за рамки учебного процесса.

  А мне ещё нужно было подумать о подарке!..

  Полин прозрачно намекнула, что хочет получить что-нибудь необыкновенное. "Ну, в твоём стиле!" - безмятежно заявила она, и я провела остаток вечера, пытаясь сообразить, в чём состоит этот неведомый мне стиль. Замуж выходят один раз в жизни (по крайней мере, Полин рассчитывала, что будет именно так), поэтому тортиком с розочками здесь не отделаешься. Но что, мрыс эт веллер, можно подарить невесте кафского принца, чтобы и её порадовать, и его не обидеть, и дипломатические отношения не испортить?!

  Последнее меня особенно беспокоило. Не стоило подрывать дружбу с основным поставщиком отменного кафия.

  За этими мрачными мыслями я сама не заметила, как сдала первый экзамен - это была некромантия, и если бы не свадьба, мрыса с два я отделалась бы так легко. Погружённая в тягостные размышления, я рассеянно написала ответ на три вопроса, выполнила практическое задание и пришла в себя, только увидев в зачётке аккуратное "отлично". Справедливости ради надо сказать, что билет мне достался простой, а от изумления я отходила весь последующий вечер. Кажется, для Белой Дамы мои успехи тоже были приятной неожиданностью.

  Лечебную магию мы сдавали зачётом, и это было хорошо. Рихтер сдал меня с потрохами, и на консультации Шэнди Дэнн долго и язвительно расспрашивала меня о том, как лечится пищевое отравление. Под конец я готова была спрятаться от неё под партой. Что-то нехорошее подсказывало, что на экзамене я не получила бы больше тройки, но недифференцированный зачёт милосерднее к нерадивым адептам. Я сдала тест, получила своё "зачт." и отправилась готовиться к экзамену по алхимии.

  Вот он обещал быть весьма интересным. В первом семестре алхимия давалась мне легко, и во втором я позволила себе расслабиться - зачем учить формулы, если можно их вывести? Понемногу этот тезис приобретал другие формы. Сперва это было: "А зачем мне готовиться заранее, если всё то же самое можно сделать утром перед парой?". К концу весны он окончательно оформился и стал выглядеть так: "А какого мрыса вообще что-то делать, если конспекты можно глянуть у Полин, теорию прочесть в учебнике одним глазом, а всё остальное умная талантливая Яльга выведет прямо здесь и сейчас?".

  И вот теперь настал час расплаты.

  Вечером накануне экзамена я решила немного расслабиться и забралась на кровать с книжкой "Золотой Лев". Это была иллюстрированная история алхимии, начинавшаяся с тех самых времён, когда эту почтенную науку вовсю скрещивали с философией, а от банального магистериума требовали не только превращать свинец в золото, но ещё и давать ответы на все вопросы бытия. Книжку мне порекомендовал магистр Зирак, и он, как всегда, оказался прав - я прочла её на одном дыхании и легла спать, только перевернув последнюю страницу. Однако наутро вместо формул в голове прыгали одни символы. История науки - это, конечно, прекрасно, но Эльвира - это вам не волхв Легкомысл. Я прекрасно понимала, что вряд ли выеду на Красном Владыке, Королевской Свадьбе и Прочих Прекрасных Вещах, Которые Пишутся Исключительно С Большой Буквы. Обычно дело обстояло как раз наоборот: я знала предмет с практической точки зрения, могла порассуждать о теории, но впадала в панику от вопроса: "А скажите-ка, студентка, кто из основоположников нашей науки, монстров и зубров магической мысли, изображён на этой прекрасной гравюре?"

  Сейчас я сама могла нарисовать парочку гравюр, пусть и не таких качественных. Меня клонило в сон, от развешанных по стенам таблиц веяло неизъяснимым ужасом, и, увидев разложенные на столе билеты, я отчётливо поняла, что сейчас завалю экзамен и отправлюсь паковать вещи. "Папа, папа, здравствуй, папа! Я к вам насовсем!"

  - Тяните билет, адептка Ясица, - вздохнула госпожа Ламмерлэйк. Похоже, у неё уже не осталось иллюзий касательно моих талантов.

  Я обречённо посмотрела на неё и ткнула пальцем в ближайший листок.

  - История алхимии, - глядя мне в глаза, сказала магичка. - Ранние алхимические школы. Философская подоплека, символика и инструментарий.

  - Фу-ух, - облегчённо вздохнули на заднем плане. Кажется, это был Келлайн, который, как все нормальные адепты, боялся истории предмета пуще самого предмета. Это был первый билет, состоявший из одного-единственного вопроса, но весь курс был готов отвечать на три вопроса плюс практика, лишь бы избежать разговора о зелёном драконе, трансмутации духа и Философском Яйце.

  Я недоверчиво схватила листок и всмотрелась в расплывчатый шрифт. Что?! Да не может быть!

  Госпожа Ламмерлэйк наблюдала за мной с очень странным выражением лица.

  - Адептка Ясица, - наконец, произнесла она. - Вы знаете, что я никогда этого не делаю, но... У каждого есть предел возможностей. Если желаете, можете взять любой другой билет.

  - Нет! - воскликнула я, пылко прижимая драгоценный листок к груди. - Ни за что на свете!

  Алхимичка изящно приподняла брови.

  - О? - только и сказала она.

  - Ага, - неизящно подтвердила я, чувствуя, что расплываюсь в счастливой улыбке. Меня прямо-таки распирали полученные накануне знания.

  Я прихватила пять или шесть дополнительных листов пергамента и села за переднюю парту. Гравюры, говорите. Символы, говорите.

  Нет, шести листов, определённо, будет недостаточно...

  Оставался только один экзамен, и то профильный. И у меня был заготовлен коварный план.

  В прошлом семестре, готовясь к очередной практике по истории, я вычитала в анналах Академии, что у адепта, претендующего на высший балл, есть одна особая привилегия. Он может потребовать у преподавателя право ответить на все экзаменационные вопросы - и преподаватель не может ему в этом отказать. Как там говорила Лерикас? "Я в своём праве"? Держитесь, магистр Рихтер; вы хотели, чтобы ваша студентка занималась делом, вот она им и занялась!

  Ничто так не радует человека, как мелкая пакость, сделанная ближнему. Утром в день экзамена я проснулась с прекраснейшим настроением. В зачётке красуются две пятёрки, стипендия, заметим, повышенная, практически в кармане, меня ждёт самый настоящий триумф, а магистра Рихтера - воистину тяжёлый день. Я заранее предвкушала, как расскажу любимому преподавателю содержание трёхсот пятидесяти восьми книжек из списка дополнительной литературы и непременно упомяну о том замечательном свитке, в котором жило привидение с мерзким характером...

  Мы зашли в аудиторию дружной сплочённой толпой. Основная масса адептов не разделяла моего оптимизма, но Рихтер был всего один, а нас - гораздо больше. Куругорм комкал в кармане справочник по шпаргалкам - самих шпаргалок было около семидесяти, и они были рассредоточены по всему Куругорму самым хитрым образом. Из-за этого эльф передвигался очень плавно и величаво, как и подобает представителю такого древнего рода. Генри Ривендейл предложил мне фляжку с клюквенным морсом; я поблагодарила и отпила пару глотков, предвкушая длительное выступление.

  - Если хочешь, Яльга, возьми её совсем, - неожиданно предложил вампир.

  - Ты всем фляжки даришь или это Яльга такая замечательная? - незамедлительно влез Хельги.

  - У тебя шансов всё равно нет, - ответила я, рассеянно поглядывая на дверь. Ну, где носит этого мрыса... то есть, внимательного слушателя? А морсик очень кстати, триста пятьдесят восемь книжек рассказать - у кого хочешь горло пересохнет. Молодец Генри, сразу видно - настоящий товарищ! Не то что некоторые...

  - Видишь ли, Ульгрем, - с великолепной надменностью ответствовал Генри, - если я начну дарить подарки юношам, это может дурно сказаться на моей репутации.

  Хельги уже готов был приступить к практическому применению основ боевой магии, но в аудиторию быстро вошёл магистр Рихтер. Остановившись на пороге, он оглядел нас всех, неожиданно ласково улыбнулся - все насторожились - и прошёл к столу.

  - Можете сесть, господа адепты, - разрешил он.

  Вообще-то, стоял один Хельги Ульгрем, который поспешил выполнить указания руководства.

  Эгмонт тем временем разложил билеты, приготовил экзаменационный журнал и вытащил из ящика стола какой-то листок.

  - Адепты Ривендейл, аунд Финдэ, аунд Дарру и...

  - Который аунд Дарру? - раздалось два похожих голоса.

  - Адепт Куругорм аунд Дарру, - ответил Рихтер, не отрывая взгляда от листка. Куругорм побледнел ещё больше. - Да! И адептка Ясица. Ваши зачётки.

  Я насторожилась. Что этот мрыс задумал?

  - Давай зачётку, - шепнул Генри, - я отнесу.

  Я кивнула, предчувствуя неладное.

  Рихтер вышел вместе с зачётками, оставив нас в недоумении. Келефин на цыпочках прокрался к его столу, перевернул крайний слева билет и разочарованно сказал:

  - Пустой...

  - А ты как хотел? - рыкнул Хельги. - Чтоб Рихтер тебе билеты без присмотра оставил?

  - Ха! - отчётливо произнёс билет. Младший аунд Дарру сравнялся в бледности со старшим.

  Едва он успел шмыгнуть на своё место, как Рихтер вернулся в аудиторию. Он прошёл за кафедру, уселся и красноречиво постучал зачётками по столу. Повинуясь этому эмпо-призыву, мы четверо на неверных ногах подошли к магистру. Рихтер не глядя раздал нам зачётки, но тут случилось страшное. У Куругорма что-то переклинило, громко щёлкнуло, и из обоих рукавов прямо на преподавательский стол потоком хлынули шпаргалки.

  Эльф покраснел, позеленел и принял уже привычный бледно-жёлтый вид.

  Рихтер поднял одну, развернул и вчитался.

  - Однако, - уважительно произнёс он. - Вы проделали титаническую работу, студент аунд Дарру. Было бы жестоко лишить вас возможности высказаться. Верните зачётку.

  Куругорм, ничего не понимая, покорно протянул зачётку декану.

  - А вас троих я не задерживаю. Можете быть свободны.

  И тут я обрела дар речи.

  - Что... Как это свободны? А экзамен?!

  - Так у вас же автомат, студентка! - радостно сообщил мне любимый наставник. - Равно как и у адептов Ривендейла и аунд Финдэ.

  Куругорм, только сейчас понявший, чего лишился, горестно взвыл на всю аудиторию.

  - Тягу к знаниям следует поощрять, - наставительно высказался Эгмонт, окинув нас прямо-таки отеческим взглядом. Я была готова взвыть горше Куругорма. Ну почему я не догадалась прихватить хотя бы одну шпаргалку?! Такой план пропадает!

  - Идём отсюда, Яльга, - Ривендейл потянул меня за рукав. - Не стоит портить Рихтеру настроение. Людям ему ещё экзамен сдавать.

  - Верное наблюдение, - с удовольствием подтвердил Эгмонт.

  Куругорм, одновременно лишившийся и автомата, и стратегического запаса шпаргалок, проводил нас скорбным взглядом.

 

8.

  - Так мы, получается, что - всё сдали?! - первым сообразил Келлайн. - Йо-хоу! Мы свободны! Всё лето наше!

  - Какое лето? - возмутилась я. - Зарев на дворе, и тот кончается!

  - Неважно! - отмахнулся эльф. Он был счастлив. - Ладно, ребята, я побежал! Дела, дела!.. - и он в самом деле умчался по лестнице вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Дела, как же. Я с такими делами в одной комнате живу и алхимию у них списываю.

  Ривендейл повернулся ко мне. Он ощутимо нервничал.

  - Вот фляжка, - быстро сказала я. - Ещё раз спасибо! Жаль, не пригодилась...

  Генри непонимающе уставился на фляжку, потом улыбнулся.

  - Оставь, забирать подарки назад - дурная примета.

  - Ну, если примета... - я с чистой совестью убрала фляжку обратно. Надо бы узнать, где Генри заправляется таким прекрасным морсом.

  - Яльга, слушай... - он быстро облизнул губы. - Это ведь такая удача - сдать сессию на одни пятёрки, да ещё автомат у Рихтера...

  - Удача, - осторожно согласилась я, не понимая, к чему он клонит. Вампиры, конечно, кровь не пьют, но кто его знает.

  - Такую удачу нельзя не отметить! - решительно заявил Ривендейл. - Пошли, посидим где-нибудь. Я, кстати, один кабачок знаю - очень приличное место, мне Валентин подсказал...

  В прошлом семестре я наверняка бы отказалась - в местах, которые герцог Ривендейл полагает приличными, нечего делать рыжим оборванкам. Но после наших летних приключений, а особенно - после корсета с кружавчиками, я была готова к любым испытаниям. Даже к консоме. К тому же, Ривендейл не Аннелизе, у него, если что, всегда можно спросить совета.

  - А пошли! - легко сказала я.

  И вдруг меня осенило.

  - Стой, где стоишь! - сдавленным шёпотом приказала я. Вампир замер. Его рука легла на рукоять фамильной шпаги.

  - Что такое? - напряжённо спросил он.

  -Отвечай быстро и не задумываясь... - я набрала побольше воздуха и скороговоркой выпалила: - Генри, ты петь умеешь?

   * Яльга демонстрирует эрудицию, цитируя слова известного эльфийского комедиографа Теренциэля Сладкозвучного.

Мы сидели на заднем ряду большой поточной аудитории. Аудитория была новёхонькая, сверкавшая ремонтом недельной давности: от стен до сих пор пахло краской, а от парт -- свежим деревом и лаком. Их поверхность до сих пор оставалась девственно-чистой -- ни у кого рука не поднялась испортить её рисунком или надписью. Хотя чесались-то руки у многих, и у меня в том числе.

   Итак, аудитория была поточная, выстроенная в форме амфитеатра. Где-то далеко внизу у большой, во всю стену, доски бегал маленький, но очень деловитый Марцелл Руфин Назон. Иногда он забегал на кафедру, но долго устоять на одном месте не мог. На доске висел цветной плакат, изображавший внутреннее строение виверны. Виверна, с вывернутыми наизнанку внутренностями и совершенно целой головой, смотрела на гадов-студентов такими глазами, что хотелось стукнуть кулаком по парте и выкрикнуть что-то вроде: "Долой опыты на животных!". Даже портреты бестиологических светил, развешанные по стенам, смотрели на плакат с немой укоризной.

   Новая аудитория нравилась всем без исключения. Педагогов радовала вместимость: сюда легко можно было загнать один, а то и два курса. У студентов же были свои радости. Во-первых, здешние скамейки были рассчитаны отнюдь не на двоих -- они тянулись полукругом от стены до стены, а откидывающиеся крышки парт были прикреплены к спинкам скамеек нижестоящего ряда. Кроме того, от кафедры, если особенно не присматриваться, преподаватель почти не видел задние, то есть, верхние ряды. А в общении с бестиологом это был большой плюс.

   Конечно, скамейки были не цельные -- они состояли из отдельных секторов, но всё равно, так было куда удобнее и тому, кто списывает, и тому, у кого списывают. Кстати, на один сектор помещалось человек шесть. Вот и сидели мы вшестером: я, Генри, Хельги, Валентин де Максвилль и близнецы аунд Лиррен. Последним здесь было делать нечего, но братья объявили, что, во-первых, их настигла ностальгия, во-вторых, про эту аудиторию все говорят, а им тут ничего не читают, и, в-третьих, у них всё равно свободная пара.

   Не знаю, как насчёт аудитории, но вот ностальгию определённо следовало утолять в другом месте. Марцелл бегал, тыкая указкой вовнутрь виверны то с одной, то с другой стороны; я отчаянно зевала, Хельги любовно глядел на длинную шипастую розу, лежащую рядом с ним на скамье, Генри был мрачнее тучи, но к этому я как раз уже привыкла. Честный де Максвилль контролировал записывающее заклинание, потому что на этот раз была его очередь снабжать конспектами остальных. Близнецы ёрзали, пихали друг друга локтями в бок, громко шептались -- словом, пытались развлекаться, как только могли.

   -- Слышь, Яльга, -- наконец, не выдержал Эллинг. -- Ну, ты хоть это... расскажи нам, как оно, в графстве Рихтер?

   -- Странно, -- честно сказала я. Генри покосился на меня с неожиданной надеждой, наверное, рассчитывая на более подробное продолжение. Я пожала плечами, вспомнив, как то же самое из меня пыталась вытянуть Полин.

   -- Да, Яльга, что ни говори, а хорошо мы погуляли! -- благодушно сказал Хельги и похлопал меня по плечу. Впрочем, вампир почти сразу же отодвинулся, насколько позволяла скамейка. -- Молодец ты у нас, давно праздников не было...

   -- Слышь, госпожа магичка, а с колдовством-то у них как? -- продолжил настойчивый эльф. -- Я тут читал, раньше маги там сильные были, заклинания, говорят, круче, чем катапульта. Если по деревням поискать, наверняка можно много чего интересного нарыть...

   "Много, -- мрачно подумала я, вспоминая избу с кое-как забитой дверью и вой Фенрира, от которого шерсть вставала дыбом, причём даже у тех, кто подвергся надёжной магической депиляции. -- Иногда там находишь даже то, чего сроду не терял..." Но на эту тему распространяться не стоило, и потому я бодро сказала:

   -- Да мрыс с ним, с колдовством, Элле, какой у них там фольклор! Я две тетради исписала, а там ещё писать и писать... Вот, смотри! -- я щёлкнула пальцами, и на парту плюхнулась толстая общая тетрадь с разлохмаченными листками. Генри глянул на неё зверем, и я сообразила, что на простенькой зелёной обложке крупно выведено: "Яльга Леснивецька". Элементаль постаралась, я тетради подписываю всегда с внутренней стороны.

   -- Вот, держи! -- я торопливо сунула тетрадь Эллингу. Валентин де Максвилль с интересом переводил взгляд с меня на Ривендейла и обратно.

   Эльф пошелестел страницами и совсем было собрался чего-нибудь зачитать, как из тетради вдруг выпорхнул небольшой обрывок пергамента. Яллинг наклонился за ним, и его брат тут же заинтересованно уставился на поднятое.

   На листке был виден корявый рисунок, изображённый детской рукой. В нём смутно угадывалось некоторое сходство с основными магическими знаками, но прямого повтора я не обнаружила -- иначе бы не стала прятать листок в тетрадь по фольклору. Чуть ниже моим почерком, меленько и с множеством сокращений, шёл текст самого заклинания, записанный под диктовку.

   Венчало всё это огромное шоколадное пятно.

   -- Это что? -- Эллинг встряхнул листочек. -- Чары?

   -- Нет! -- я улыбнулась, вспомнив, как замечательно помог наладить контакт с детьми кулёк шоколадных конфет, украденных со свадебного стола. Собственно, благодаря этому кульку речь и зашла о предмете заклинания. -- Это схема для вызывания Матного Гномика.

   -- Мятного? -- переспросил воспитанный де Максвилль.

   -- Ой, может, и Мятного... -- я смутилась и выхватила у эльфа листок. -- Может, даже Магного, тут непонятно написано.

   -- Нет такого слова, -- авторитетно заявил Яллинг. -- Сойдёмся на Мятном.

   -- А мне Матный нравится больше, -- ухмыльнулся Хельги, но его прервали.

   -- А для чего его вызывают? -- с любопытством спросил Валентин.

   Я спешно освежила в памяти все фольклорные познания.

   -- Ну, дети любят всё таинственное, -- фраза была осторожная, потому что точного объяснения я не помнила. -- Вроде как возможность соприкоснуться с таинственным миром магии и духов... А, вспомнила!.. Если он Мятный, значит, то же самое, что Конфетный. Его конфетой угостить надо, и он тогда чего-нибудь расскажет. Вот, здесь написано...

   Тут влез Яллинг, предпочитавший словам действия.

   -- Да что мы голову ломаем?! -- заявил он, отбирая листок. -- Хельги, гони конфету, щас мы его живо вызовем!

   -- Да у меня... -- начал было вампир, но эльф перебил его:

   -- Элен обойдётся, давай сюда!

   Недовольный Хельги полез в карман -- судя по всему, бездонный -- и вытащил оттуда конфетку в пёстрой обёртке. Эллинг выдернул её у вампира из пальцев, и, прежде чем я успела сказать, что всё это детские игры и полная чушь с магической точки зрения, эльфы хором зачитали текст с листа.

   Раздался негромкий хлопок, и над партой в воздухе появился гномик. Был он мал, размером приблизительно с локоть, имел длинную бороду, нос картошкой и весьма недобрый взгляд. Откуда бы мы его не вытащили, там определённо остались куда более важные дела.

   -- Работает... -- восхищённо выдохнул Эллинг.

   Гномик медленно обвёл нас взглядом и нехорошо прищурился. На конфету он, что характерно, не обратил никакого внимания. У меня появилось весьма нерадостное предчувствие: есть вариант, что Элен следовало сказать всем нам большое спасибо, потому как ежели конфетный гномик не в восторге от угощения, это о чём-то да говорит.

   Тут конфетный дух перебрал ножками на одном месте, упёр руки в боки, открыл рот и высказал всё, что он о нас думает таким отборным лыкоморским матом, что странно было слушать его из уст западного по сути своей существа. Гномик, точно прочтя эту мысль, перешёл на эльфийский, и у Эллинга с Яллингом одновременно загорелись глаза и уши. Один из братьев даже потянулся за пером, но тут благородный Ривендейл вышел из ступора -- первым, как и подобает наследнику древнего герцогского рода. Вампир взмахнул рукой, пытаясь ликвидировать гномика, и это оказалось стратегической ошибкой.

   Сделав изящный пируэт, гномик легко ушёл от чары, осыпав Генри фейерверком ругательств на его языке. Хельги даже закашлялся, а гномик помчался вдоль ряда, взбежал вверх по стене и оказался на потолке, вверх тормашками. Далее он просто нарезал круги, всё наращивая скорость и с каждым разом приближаясь всё ближе к застывшему от изумления магистру Назону.

   Адепты бросили писать и ошарашенно внимали безднам родного языка, неожиданно открывшегося перед ними. Аунд Лиррен упоённо строчили, забывая лишний раз обмакнуть перо в чернила, Ривендейл шёл пятнами, явно набираясь злости, чтобы предпринять вторую попытку -- пока что его останавливало внимание преподавателя. И тут аудиторию озарила алая вспышка.

   Гномик заорал благим матом и помчался ещё быстрее. Теперь мои глаза даже не замечали самих его перемещений: по полу, потолку и стенам мелькала цветная смазанная полоса. Зато вопли зазвучали громче -- кажется, гномик обиделся. Ещё бы, когда тебя ни с того ни с сего лупят боевым заклинанием...

   Боевым?!

   И тут до меня дошло. Сжав парту, я уставилась вниз, на магистра Назона -- а он, приняв классическую стойку, чуть прищурившись, швырял одно за другим мощнейшие заклятия по практически недосягаемой цели. Мысль в голове была только одна, да и та, похоже, выжимка из учебника: что-то насчёт того, что в экстремальных условиях в человеке пробуждаются давно забытые навыки и умения.

   Рядом громыхнуло особенно сильно. С потолка посыпалась извёстка. Заклинание срикошетило, и я автоматически выставила Щит. Оглянувшись, я заметила, что его поддерживают все пятеро сидевших рядом.

   -- Яльга, ложись!! -- вдруг не своим голосом завопил Генри, и в следующий момент я очутилась под партой. Там было людно, эльфно и вампирно, ибо мгновением раньше туда нырнули все остальные.

   Сверху доносился шум битвы и запах гари. Не походило, что у Марцелла заканчиваются силы, наоборот, с каждым мгновением он входил во вкус. В воплях гномика прорезалась боевая тональность.

   -- Вот интересно, кто ж его так качественно боевой магии учил? -- выразил общее мнение Хельги, озабоченно рассматривающий обожжённую руку.

   Генри хмуро глянул в мою сторону.

   -- Да мне только один такой известен, -- заявил он. -- Учитель...

   Чувствовалось, что вампир хочет кое-что добавить, но паузу с успехом заполнил гномик, как раз в этот момент очень удачно проносившийся неподалёку.

   Народ озадаченно замолчал, проводя несложные вычисления.

   -- Эй, Яльга, -- дёрнул меня за рукав Яллинг, -- это ж сколько тогда Рихтеру лет? Неплохо он сохранился!

   -- Сколько-сколько... -- я попыталась вспомнить. -- По-моему, тридцать четвёртый.

   -- А он тебе не наврал, а? -- Пол дрогнул, с грохотом обрушилась доска. -- А то стиль-то... э-э... чувствуется.

   -- Ну что, Яльга, -- голос Генри прямо-таки сочился ядом. -- Теперь у тебя нет сомнений, как этот... гномик называется?! Мятный, значит, конфетно-мармеладный! Лыкоморским же языком написано было: Матный! Как в твоём возрасте можно быть такой наивной?!

   Кажется, последнее слово он хотел заменить другим, но в последний момент решил поберечься. И правильно: когда сверху прицельно лупит Марцелл, а снизу добавлю я, мало никому не покажется.

   На помощь мне пришёл Валентин.

   -- Ну, Генри, -- примирительно сказал он. -- Она просто поверить не могла! Добро бы кто ещё, а то -- дети!

   Над партой со свистом пронеслась очередная комета, взорвавшаяся двумя-тремя рядами выше. Сидеть там никто не сидел, потому обошлось без жертв, если не считать того, что шальная искра прожгла Генри дырку на штанах.

   -- Какие ж это дети?! -- злобно возразил он, рассматривая дыру. -- Это ж сволочи!

   Миролюбивый де Максвилль пожал плечами. Возражений он, похоже, не имел.

   Я тоже не ответила, прислушиваясь к обстановке снаружи. Взрывы и раскаты не прекратились, но стали заметно реже, а к запаху гари вдруг добавился тонкий цветочный аромат. Хельги вдруг ткнул пальцем в сторону: в просвете между сиденьем и партой виднелись две стройные ножки в эльфийских чулках и башмачках из василисковой кожи, на высоченных каблуках, выточенных из кости горгульи.

   Твёрдые ногти выбили по крышке парты быструю дробь. Я осмелилась выглянуть наружу.

   Магистр Ламмерлэйк щёлкнула пальцами, призывая отвергнутую гномиком конфету, зашуршала обёрткой -- а миг спустя раздался ещё один хлопок, и гномик исчез, прерван на середине особенно заковыристой фразы.

   Марцелл Руфин Назон по инерции выпустил ещё серию боевых пульсаров, и в аудитории повисла звенящая тишина. Один за другим, адепты выбирались из-под парт и осматривали учинённое побоище. Не уцелел ни один портрет, а в воздухе кружились хлопья сажи, которая ещё недавно была свежей покраской и побелкой. Единственным уцелевшим наглядным пособием был плакат с виверной, которая всё так же кротко и жалобно смотрела в аудиторию.

   Я села на покосившуюся скамью. На ней, чудом пережив такую атаку, лежала моя тетрадь и, чуть поодаль -- несколько подкопчённая роза Хельги. По очереди из-под парты вылезли и остальные. Я прижала тетрадь к себе и затосковала. Не далее как вчера я дала Эгмонту честное слово, что на занятиях у Марцелла буду тише воды ниже травы. Кто же поверит, что это не моя вина?

   С другой стороны -- клочок с вызовом сгорел, эльфы не признаются, ну а в вампирах я вообще была уверена, как в себе самой. Де Максвилль происходит из династии банкиров, а они умеют молчать ещё лучше, чем мы все, вместе взятые. И кто теперь дознается?..

   -- Неплохо, неплохо, -- нейтрально сказала Эльвира, и я вздрогнула, лишь потом сообразив, что её слова относятся не к гномику, а к конфете. Алхимичка задумчиво рассматривала обёртку, которую она уже успела свернуть в аккуратный квадратик.

   -- Адепт Ульгрем, -- Хельги, горевавший над розой, быстро поднял голову. -- Я настоятельно рекомендовала бы вам впредь не экономить на конфетах и цветах, ибо экономия есть исключительно женская прерогатива.

   -- Я хотел купить две розы, -- брякнул Хельги, не подумав. -- Но... денег не хватило!

   Близнецы, переглянувшись, тихонько сползли обратно под парту. Алхимичка приподняла бровь:

   -- О... Тогда уж экономьте.

   С этими словами она развернулась на каблуках, легко спустилась вниз, подхватила под руку застывшего сусликом Марцелла, и оба они исчезли самым прозаическим образом -- через дверь.

   -- Дети, мр-рыс дерр гаст... -- ещё раз повторил Ривендейл. Он нагнулся и поднял с пола крошечный обрывок пергамента, обугленный по краям, но всё-таки уцелевший. Я узнала его с первого взгляда, и сердце рухнуло куда-то под плинтус.

   -- Генри, дай сюда, это улика!..

   Вампир, не отвечая, перевернул листок и с выражением зачитал:

   -- "На прощанье не забудьте поблагодарить гномика, не то он обидится и больше никогда не вернётся!" -- Он выдержал паузу. -- Какой ужас, Яльга, мы же его не поблагодарили!

   Я погрозила вампиру кулаком.

   -- Никогда себе этого не прощу... -- выдохнул Эллинг.

   Яллинг бережно прижимал к себе тетрадь с подробным конспектом.

   -- Весьма познавательная лекция, -- подытожил Валентин. До меня только сейчас дошло, что записывающее заклинание он так и не выключил.

   Молчал только Хельги. Он страдал над розой -- похоже, никак не мог решить, дарить её или всё-таки выбросить.

  Да здравствует солнце, да скроется тьма!

 Солнце эльфийской поэзии

   Генри Ривендейл торжественно выходит к месту оратора. В зале слышится многоголосое "Ах!", кто-то падает в обморок, а кто-то пытается аплодировать. Герцог складывает руки на груди, отчего немедленно начинает напоминать чей-то там парадный портрет -- правда, его не портит даже это -- и начинает говорить Речь.

   Народ внимает.

   Генри:

   Великий подвиг не престаёт быть великим, сколько бы менестрелей о нём ни пело. И великая любовь не сделается мельче, сколько бы лэ ни сложили в её честь. Я хочу говорить о вечном, о светлом, о том, что дарует жизнь, равно как придаёт этой жизни смысл. Благородные маги! -- я, Генри, наследный герцог дома Ривендейл, собираюсь поведать вам о солнце -- светлейшем и высочайшем из небесных светил.

   Что есть солнце? Это вечный свет, неугасимо сияющий на небесах. Даже зимой, когда лучи его становятся бледнее, оно никуда не исчезает, и наградой терпеливому будет ясная весна и светлое лето. -- Голос из аудитории: "Не терпеливому, а выжившему, разницу понимать надо!". -- Солнце есть знак надежды, поданный нам свыше. Блеск его щита приветствует справедливость и отгоняет зло; ведь не случайно же все преступления свершаются ночью, под покровом тьмы, когда Солнечный Воитель спускается за край небосклона, дабы проплыть в своей ладье по стылым водам Предвечного Океана и обогнуть земной диск! Да и Божий суд, высшее проявление справедливости, непременно свершается при солнечном свете.

   Но что есть суть солнца, суть света и тепла, как не любовь -- высшее из доступных смертному чувств? Подобно тому, как солнце сверкает на небосклоне, не ведая противника, равного себе по мощи, -- подобно солнцу, королю небес, любовь воцаряется в душе, легко разбив бастионы предубеждения, легионы осторожности и армады самовлюблённости, главных своих врагов. -- Ехидный женский голос из зала: "Генри, говорила тебе мама: не читай учебник по стратегии на ночь..." -- Словно рассветные лучи, любовь кажется поначалу едва ли не миражом -- но с ходом времени свет всё ярче разгорается на утренних небесах, а смертный понимает, что раньше он не жил. Любовь придаёт смысл самому нашему существованию, и жизнь без неё немыслима, как немыслима жизнь на земле, над которой погасло солнце. Но всем нам известно из курса фэйриведения, что опасна не только полночь, когда ладья Воителя несказанно далека от земного диска, но и полдень -- час, когда солнечный свет делается нестерпимо ярким. Так и любовь -- лучи её обжигают сильнее пламени. И от этих лучей не скрыться под плетёным навесом -- ибо они горячи, когда ты находишься рядом с... хм... предметом своей страсти, но когда ты далёк от него, жар становится уж вовсе нестерпимым. Помните, как сказано у классика: "О, как прекрасна ты, возлюбленная моя! Волосы твои подобны цветом пресветлому солнцу; точно лучи, озаряют они светом своим душу мою, изгоняя прочь сомнения и уныние. Благословен будь родивший тебя, о рыжекудрая царица сердца моего!". -- Комментарий зала, растерянно: "Однако!". Второй комментарий, сдвоенным ехидным эльфийским голоском: "Да-а, прекрасна ты, возлюбленная моя! О как!"

   Генри, спохватившись:

   Я полагаю, всем присутствующим памятен герб рода Ривендейлов -- на лазурном поле золотое солнце, и девиз: "Свет и надежда". Как любой из Ривендейлов, я надеюсь -- комментарий зала: "И свечусь!" -- быть достойным этого герба и не посрамить чести моих предков. И помните, как поёт менестрель: "Не забывайте, что мрак не вечен, не забывайте, что Враг не всесилен!".

   Я сказал!

  Разумеется, Лерикас приехала налегке: кроме сумки, с ней не было никакой поклажи. Это немало огорчило близнецов аунд Лиррен, ибо, имейся у Валери хотя бы один чемодан, его можно было бы донести и под этим предлогом проводить её до комнаты. На пальце у конунга поблескивало обручальное кольцо, но, во-первых, братья не видели Рэнтара вживую, а во-вторых, вряд ли их планы простирались так далеко. Просто золотой дракон -- он и есть золотой дракон. К нему тянет всех, и эта тяга пересиливает даже обаяние бесплатной пятнадцатой кружки.

   Распоряжения декана надо выполнять -- но где же сказано, что их надо выполнять дословно? Да и что взять с Эгмонта, в последнее время отнюдь не отличавшегося адекватностью? Я поймала завхоза, узнала, что он прекрасно осведомлён о прибытии конунга Арры, выяснила, которую из гостевых комнат ей отвели, и проводила Лерикас туда. По пути мы встретились, по меньшей мере, с пятью строительными бригадами, а Волк то и дело чихал, проходя мимо очередной свежеокрашенной стены.

   -- Вот, -- бодро сказала я, широким жестом указывая на дверь. -- Здесь ты будешь жить. Можешь, конечно, жить здесь или здесь, -- я по очереди ткнула пальцем в двери справа и слева, -- но разницы никакой. А в остальных идёт ремонт.

   -- Понятно, -- кивнула Лерикас. -- Ремонт -- это святое. Но что-то мне не верится, что студенты ложатся спать в девять вечера.

   -- Ну, чаще бывает, что в девять утра... Запомнила, как сюда идти? В двери есть элементаль, если будут вопросы, она всё объяснит.

   Флуктуация, явно стесняясь, тихонько сидела в косяке.

   -- Где ты будешь жить, я показала, а теперь пошли к Рихтеру в лабораторию. А то декан -- он такой, он ждать не любит. Тебе хорошо, ты золотой дракон, а мне у него ещё три года учиться...

   Лерикас внимательно посмотрела на меня и немножко сквозь -- так, будто она видела то, что происходит у меня внутри.

   -- Да, -- немного не в тему сказала она. -- Кажется, я вовремя приехала.

   Возразить было сложно: во-первых, она была права, а во-вторых, так или иначе, но золотому дракону не скажешь: "Что-то невовремя ты припёрся, дружок!". Так что я улыбнулась, развернулась на каблуках и пошла вперёд, указывая гостям дорогу.

   Надо сказать, что лаборатория Рихтера не стала для студентов меньшей тайной. Я отлично знала, что первокурсникам Эгмонт прочитал классическое внушение на тему того, что не стоит даже пытаться её взломать. Пару раз за минувший год я слышала за спиной уважительный шепоток: "Видишь, вон, рыжая пошла? Это та самая, ага, та самая, которая Рихтерову лабораторию взломала!". Легендой быть приятно, но речь не о том.

   Мне несколько раз доводилось там бывать -- осенью, пока Эгмонт был ещё сравнительно вменяем. Потом он невесть с чего решил, что гайки нуждаются в закручивании, и вряд ли успел передумать. Скорее всего, не будь ремонта, судьбоносная встреча с конунгом Арры произошла бы в его кабинете. Но -- ремонт был. И диктовал свои условия. В кабинете красили стены и меняли пол, и, даже если удастся выгнать оттуда гномов-ремонтников, всё едино это было никак не то помещение, в котором надлежит принимать конунга.

   Я распахнула незапертую дверь и первая зашла вовнутрь. Да... места там было маловато. Стол отодвинули к окну, на нём вперемешку стояли приборы, накрытые какой-то тканью, и книги, сложенные в не слишком-то аккуратные стопки. Книги лежали и на полу; по углам валялись свитки, а в единственном кресле, отодвинутом к стене, красовалась целая охапка карт, свёрнутых в тугие и не очень рулоны. Оглядевшись, я решительно выгребла эти рулоны и запихнула их под шкаф. Оттуда не запищало. Странно. Для завершения колорита не хватало только мышей.

   -- Садись, ты у нас гостья... -- я внимательно присмотрелась к подоконнику, смахнула с него ладонью обрезки пергамента и решила, что сяду здесь. А Рихтер пускай устраивается, где хочет. Хоть на шкаф залезает.

   -- Да-да, госпожа конунг, чувствуйте себя как дома! -- элементаль, высунувшись из косяка, в прямом смысле сияла от радости. -- Располагайтесь поудобнее, мы всегда рады вас видеть!

   "Подхалимка", -- хмуро подумала я. Когда это, спрашивается, она ещё могла видеть конунга, до того, как та приехала в Академию? А с другой стороны, чего это я? Не всякой элементали выпадает такое счастье -- чтобы к твоей двери прикоснулся золотой дракон. Даже я понимаю, что Лерикас в драконьем обличье не просто змея с крылышками, а уж флуктуации...

   На мгновение мне представилось, как Лерикас целенаправленно идёт по Академии, по порядку открывая каждую дверь, и я кашлянула в кулак, стараясь скрыть улыбку.

   Конунг, усмехнувшись, погладила элементаль -- так люди гладят кошек -- и флуктуация, заурчав, снова подсунулась под её ладонь. Во все стороны брызгами летели искры; одна из них упала на переднюю лапу Фенрира Волка, и он тихонько рыкнул. Элементаль, осознав всю недопустимость своего поведения, ойкнула и моментально скрылась в косяке.

   -- Я правильно поняла, они живут у вас в каждой двери? -- Лерикас посмотрела на свою ладонь, потом -- на косяк. Кажется, элементаль ей понравилась. -- Что-то вроде замены замку с кнопочками?

   -- Почти в каждой. Но есть и исключения. -- Я благоразумно не стала спрашивать, зачем на замке нужны кнопочки. Что, разве он без них не работает?

   Конунг всё никак не могла оторваться от двери. Она тихонько побарабанила когтями по косяку, и мне почему-то представилось, как она, не прилагая ни малейших усилий, засовывает руку по локоть в пятое измерение и вытаскивает оттуда за хвост какую-нибудь хищную флуктуацию. Саламандру, например. А саламандра, поджав лапки, честно пытается изобразить, что она тут совсем не при чём и вообще так... мимо пробегала.

   Видя такую заинтересованность, Фенрир тоже обнюхал косяк. То ли случайно, то ли намеренно он ткнулся носом в ладонь Валери. Конунг рассеянно потрепала свисающее ухо и, щёлкнув когтем напоследок, зашла в кабинет. Фенрир просочился следом, и внутри разом стало тесно. Несколько мгновений он топтался на одном месте, прикидывая, как ему можно улечься между стопками учебной литературы. Я изящно взмахнула рукой и самая высокая стопка величаво отплыла к дальней стене. Волк лёг на освободившееся место и уложил голову на лапы.

   -- Ремонт? -- понимающе спросила Лерикас. Я кивнула. -- Яльга, а они... элементали как-то размножаются?

   Я задумалась. Эта сторона вопроса меня почему-то никогда не интересовала: возможно, мне просто не приходилось испытывать нехватки в элементалях. Обычно их было даже чуть больше, нежели требовалось для спокойной жизни.

   -- Ну... этого мы ещё не проходили. Я думаю, Эгмо... то есть, магистр Рихтер! -- должен знать наверняка. Эту же он откуда-то взял!

   Лерикас задумчиво провела пальцем по нижней губе.

   -- Как ты думаешь, -- нейтрально спросила она, -- Академия согласится выделить мне одну? Или двоих, чтобы им не скучно было?

   -- Да ты и с одной не соскучишься, -- хмыкнула я, а от порога добавили:

   -- А Академия скажет конунгу большое спасибо. И поинтересуется, не хотят ли подданные оного завести себе такое же экзотическое животное.

   -- Какое ещё животное?! -- возмущённо возникла элементаль, но, покосившись на Рихтера, тут же залезла обратно. Впрочем, из косяка ещё долго доносилось неразборчивое бормотание, что-то вроде: "Живо-отное, тоже скажут...".

   -- Ну, не растение же, -- философски пожал плечами Эгмонт. -- Здравствуй, Лерикас.

   Он закрыл за собой дверь и, аккуратно перешагнув через Волка в самом его невысоком месте, подошёл к окну. Я быстро слезла с подоконника; среди книжных завалов мелькнула табуретка и я, пока её ещё кто-нибудь не заметил, поспешила заявить на неё свои права. Рихтер открыл окно; ветер качнул створку, Эгмонт заложил её стопкой книг, той самой, которую я слевитировала к стене, и развернулся к нам.

   На несколько мгновений воцарилась неловкая тишина, которую Хельги, случись он рядом, охарактеризовал бы метким выражением "Стражник родился". Я слышала, как за окном воркуют голуби, как Фенрир Волк тихонько скребёт когтями пол и как Эгмонт пытается сообразить, чего бы сказать, призывая на помощь весь графский опыт. Неожиданно в сумке у Лерикас что-то завозилось, и скрипучий голосок недовольно произнёс:

   -- Ну да, конечно, элементаль мы погла-адили... чужую, между прочим! Волка погла-адили... ну ладно, он свой! С этими... магами, -- последнее слово голосок угрожающе подчеркнул, -- поздоровались, хотя они-то с которого боку свои?! А про Скупидонуса никто и не вспо-омнил! Коне-ечно, дождёшься тут, чтобы погладили или здоровья пожелали!

   В этот момент Фенрир вдруг одним скользящим движением поднялся на ноги и метнулся вперёд. Он сделал это так быстро, что я не успела ничего разглядеть: по комнате будто промелькнула смазанная серая тень. Рихтер машинально вскинул руку, но тут же, вспомнив, сжал пальцы, заглушая вызванное было заклинание. Скупидонус смолк, а Валери, нахмурившись, как будто к чему-то принюхивалась.

   -- Что случилось? -- быстро спросила я, переводя взгляд с Волка на Эгмонта, а с него -- на владычицу оборотней. Та пожала плечами:

   -- Не знаю... Фенрир?..

   Волк, по-охотничьи сгорбившись, обнюхивал какое-то место на полу. На первый взгляд, ничего особенного там не было, но, присмотревшись, я увидела на досках две неглубокие вмятины -- здесь стояло что-то тяжёлое, и убрали его сравнительно недавно. Что-то мелькнуло у меня на краю памяти, но тут Фенрир прижал уши к голове и очень тихо зарычал. Возможно, волки не рычат, но я не могла подобрать другого слова. Не знаю, как там Лерикас, но я мгновенно поняла, что у меня есть не то шерсть, не то подшёрсток -- как бы то ни было, оно встало дыбом. Это был голос охотника, почуявшего дичь. Судя по всему, очень опасную дичь... но если она опасна для него, то что же говорить о нас?

   Эгмонт напряжённо смотрел на это место, и я чувствовала, что он в любой момент готов ударить. На всякий случай и я начала разминать пальцы; но тут Лерикас встала и, быстро подойдя к Фенриру, положила ладонь ему на голову, между ушей.

   -- Успокойся, мальчик, -- негромко произнесла она. -- Его здесь уже нет. Его вообще больше нет. Он здесь было, и его уничтожили. Это всего лишь запах, след, отголосок... и он никому больше не сможет повредить.

   В её голосе не было ничего особенного, но в тот миг я отчётливо поняла, за что Валери даль Торрант называется конунгом. Мир стал прежним; тень, которая на него легла, исчезла под лучами солнца. Исчезла, чтобы больше никогда не появиться.

   Рычание мало-помалу стихало, но Волк ещё долго не мог успокоиться. Через какое-то время он позволил увести себя; Лерикас вернулась в своё кресло, а Фенрир лёг вокруг, живо напомнив нам тот день, когда мы впервые увидели конунга Арры на центральной площади города. Правда, любимое кресло Эгмонта было немного компактнее каменного трона, и это позволило Фенриру положить голову Лерикас на колени. Что же это было, что сумело так его напугать?

   Кстати сказать: перемещаясь по лаборатории, ни конунг, ни Фенрир не уронили ни единой книги.

   Тут сумка снова заворочалась и завздыхала. Не вставая, Валери подняла её с пола и сообщила нам, возясь с хитроумной гномийской застёжкой:

   -- В самом деле, нехорошо получается. Скупидонус же приготовил вам подарок...

   Фраза была совершенно невинная, но Эгмонт почему-то снова напрягся. Впрочем, как раз это меня и не удивляло. Я плохо действую на преподавателей. К примеру, как это бедняга-бестиолог ещё жив -- ума не приложу. Хотя ему ещё два года нам лекции читать...

   А вот директор после слонов Полининого принца стал относиться ко мне немножко теплее. Вероятно, оттого, что из-за меня не пришлось заново мостить все прилегающие к Академии улицы.

   Пока не пришлось.

   -- Ну, забирайте, -- конунг встряхнула сумку, переводя взгляд с меня на Рихтера. Но Эгмонт по-прежнему стоял, намертво вцепившись в подоконник, и я поспешила воспользоваться моментом. Прикоснуться к легендарной Сумке Скупидонуса... мрыс эт веллер, да близнецы за это дали бы себя обстричь если не налысо, то очень и очень коротко, а Генри Ривендейл согласился бы всю жизнь ходить кудрявым!.. Упускать такую возможность я не собиралась и потому быстренько сунула руку вовнутрь.

   "Внутри" оказалось куда глубже, чем я предполагала; рука ушла туда по локоть, но почти сразу мне в ладонь толкнулось что-то толстое и прямоугольное. Почти одновременно я ощутила прикосновение маленькой мохнатой лапки, которая мгновенно ощупала всю мою руку целиком и каждый палец в отдельности. Чувствовался недюжинный профессионализм, и я оторопела.

   -- Скупидонус, -- сладким голосом сказала Лерикас, -- она колец не носит. Пока. И я не поняла, кто кому тут подарки дарит?

   -- А я что? Я ничего! -- заторопилась сумка. -- Я так, любуюсь! Красивые пальцы, музыкальные... А вообще, чего это она колец не носит, а, конунг? Самое время!

   Я оторопела повторно, Рихтер ещё крепче вцепился в несчастный подоконник. Лерикас быстро глянула на него и прикусила губу.

   -- Я тебе потом объясню, -- мягко пообещала она. -- А раз уж ты кольцами интересуешься, так я слышала, что здешний клан ювелиров готов заключить выгодную сделку...

   Последние слова она договаривала уже в пустоту, вслед исчезающей сумке. Когда Скупидонус построил для своего обиталища телепорт, не заметил никто, включая, кажется, и золотого дракона. Вот что значит чувство долга, не без уважения подумала я. Всегда на работе!

   Я посмотрела на то, что осталось у меня в руке. Это была книга -- и впрямь довольно упитанная, но всё равно не способная составить конкуренции среднему труду по боевой магии или алхимии (правда, магистр Зирак?). Сверху на обложке тонкой эльфийской вязью были выведены имена двух авторов. Ну, да эльфы на то и эльфы -- поодиночке не ходят, книги и то вдвоём пишут. Ниже более крупным шрифтом золотыми буквами было выведено название. Я прищурилась и разобрала среди цветочков и завитков: "Фортуна избирает златокудрых". Ничего не понимаю...

   Между авторами и названием располагалась картинка. Я уставилась на неё, пытаясь хоть как-то прояснить ситуацию.

   На картинке были изображены трое: девица и двое лиц предположительно мужской национальности. Если рассуждать логически, девица и была той самой Фортуной; вопреки названию, она никого не избирала, а, дико вытаращив глаза, пялилась в какой-то фолиант. Не знаю, что она там увидела -- но вряд ли заявленных златокудрых. Волосы у девицы были художественно растрёпаны, брови подведены чёрным карандашом, а губы умело прорисованы дорогой эльфийской помадой. Шею украшала золотая цепочка сложного плетения с какой-то висюлькой. На висюльке было что-то изображено, но что именно -- я не разглядела.

   Со всех сторон девицу окружали стопки растрёпанного пергамента, а сбоку, под левой рукой, стояла мисочка с воткнутой туда ложкой. Мисочка определённо напоминала мне алхимические тигли, но какой же дурак будет совать ложку в зелье? И каким должно быть зелье, чтобы ложка стояла дыбом?

   Чуть подальше от девицы располагался встрёпанный молодой человек в зелёном кафтанчике. Руки его были вскинуты в защитном жесте, глаза -- уже знакомо выпучены, и складывалось впечатление, что он отбивается из последних сил, не надеясь уже доказать героине, что он не златокудрый. С рук его во все стороны летели искры.

   Ещё дальше в полумраке едва виднелась чья-то, не побоюсь этого слова, харя. Была она черна, нос зловеще изгибался крючком, а глаза и клыки сверкали весьма кровожадно. Немного подумав, я решила, что девица, наверное, студентка, а существо на заднем плане -- не кто иной, как Сессий, злой дух экзаменов. А глаза у девицы выпучены не иначе как от усердия. Хотя, может, она гражданина в зелёном всё пытается превратить в златокудрого -- а получается только то, что нарисовано!

   Тогда она может таращиться и от испуга.

   -- Ты книжечку-то переверни, -- посоветовала мне Лерикас.

   Всё ещё ничего не понимая, я послушно перевернула -- и окончательно выпала в осадок.

   На переднем плане художественно распласталась уже совсем другая девица -- светловолосая, коротко и неровно обстриженная. Одета она была в обтягивающие штаны неизвестного мне покроя и кружевную прозрачную кофточку, которую я назвала бы весьма провокационной, если бы девице было, чем провоцировать. Увы, судьба её обделила: бедняжка была плоская, как доска. В руке у неё горел сгусток пламени, создавать который умеют только выпускники, да и то, если верить Рихтеру, не все. От сгустка тянулся длинный огненный шлейф, каковой, причудливо изгибаясь, находил свой конец в глазу у какой-то длинной сплющенной твари. Сплющенная тварь -- вероятно, ей пришлось протискиваться через очень узкую щель -- вылезала на поверхность из непонятной лужи, разевая клыкастую пасть. К зубам я присмотрелась не без профессионального интереса; клянусь "Справочником", тут не надо быть дипломированным магом, чтобы понять: несчастное животное страдает от желудочного недуга, ведь с таким набором клыков пасть закрыть технически невозможно. Вероятно, это было единственной причиной, почему девица до сих пор оставалась в живых.

   В некотором отдалении виднелся коренастый мужчина, похоже, наполовину лыкоморец, наполовину эльф: в рубахе до колен, подпоясанной ремешком, но с длинными светлыми волосами. Вскинув руки и растопырив пальцы, он задумчиво взирал на животное -- не то замерял пропорции, не то с безопасного расстояния показывал степень своей крутизны. Первый вариант мне нравился больше. А что, историческое полотно... и название можно придумать хорошее, например "Дева и Змей".

   Тут я вспомнила, что уже читала книгу с таким названием. Книга была хорошая; ладно, пускай этот... лыкоэльф придумывает другое название. И чтобы без плагиата!..

   Помотав головой, я раскрыла книгу и прочитала первую строчку: "Прекрасная златокудрая Иальга хищной упругой походкой приближалась к дверям резиденции магов. "Не-эт, -- на ходу думала она. -- От меня ещё живым никто не уходил!". Совсем ничего не понимая, я прочла эту строчку вслух -- и вот тут-то мне стало окончательно нехорошо.

   А вот Лерикас, похоже, было совсем неплохо. Покосившись на Эгмонта, она провела в воздухе рукой, и перед нами повисла цветная картинка с задней обложки, увеличенная в несколько раз.

   -- Это, Яльга, ты, -- конунг ткнула пальцем в растрёпанную девицу. -- И то скажи спасибо, что тебя не в кольчужном бикини нарисовали. А это -- магистр Эгмонт Рихтер, боевой маг и...

   -- Реконструктор, очевидно, -- к чести Эгмонта, он отреагировал довольно сдержанно. -- А чешуйчатое -- это, надо думать, гельминт?

   -- Нет, -- Лерикас приятно улыбнулась, -- василиск. -- Отобрав у меня книжку, она быстро зашелестела страницами и, отыскав нужное место, с выражением процитировала: -- Горный василиск! Надо же, какие странные у нас в Конунгате горы! -- Я покосилась на ровную лесистую долину, посреди которой одиноко торчал валун. -- Верно говорят, всё у оборотней не так, как у людей. Горы, и те по пояс!

   -- Зато берилл красивый, -- вступилась за книгу я.

   -- Где берилл? -- заинтересовался Рихтер. Я молча ткнула пальцем в камень, украшавший обложку фолианта -- того самого, который заставил меня... то есть, Иальгу! -- так вытаращить глаза.

   Я продемонстрировала обложку, но мы сидели едва ли не в разных углах комнаты, а берилл был слишком мелким.

   -- Лучше дай посмотреть, -- Эгмонт протянул руку ладонью вверх, и я отпустила книгу, прошептав короткое заклинание. Я немного не рассчитала траекторию, но маг легко поймал книгу, сделав шаг вбок. Несколько секунд он внимательно рассматривал обложку. Лерикас с ехидным видом ждала продолжения.

   -- Это не камень, -- припечатал Рихтер после краткого осмотра. -- Это глаз. Надо думать, тот самый, запасной.

   Я фыркнула, вспомнив коробку, полную ярких книжек.

   -- Ага... а это вы, студентка Ясица. Зело разноплановая особа. Так... а этот, в зелёном, тогда кто? На мгымбра не похож...

   -- Это Марцелл Руфин Назон, -- ответила я, постаравшись придать лицу самое уважительное выражение.

   Эгмонт только хмыкнул.

   -- А сзади, -- закончила я, -- одно из двух: либо Генри Ривендейл, либо сам Сессий. Причём Сессий мне нравится больше. Как вариант.

   -- Да, -- согласился Рихтер. -- На адепта Ривендейла это как-то не тянет.

   Он открыл книгу посредине и с выражением зачитал вслух:

   -- "Прекрасная златокудрая Иальга величавой поступью вступила в бальную залу. Музыка тотчас же смолкла, так велика была сила ея красоты. Сам Игемондус Ужасный пал жертвой чар Иальги. Не теряя ни мгновения, подскочил он к юной деве и увлёк её в вихре танца..."

   Мы с Лерикас переглянулись. Оборотница уважительно приподняла бровь.

   -- Думаю, близнецы аунд Лиррен, как авторы сего произведения, согласятся признать это чёрненькое... хм... Сессием. Потому что вряд ли они задолжали Ривендейлу так много, чтобы расплатиться с ним столь изысканно.

   Эгмонт произнёс эту фразу не отрываясь от, как стало ясно, весьма увлекательного чтения.

   -- Это вот эти двое, которые нам встретились у границы? -- Лерикас с невозмутимым видом почёсывала за ухом у Фенрира.

   Я кивнула, испытывая непреодолимое желание прямо сейчас поговорить с близнецами.

   -- Весьма перспективные молодые люди, -- прокомментировала конунг.

   -- Более чем, -- согласился их декан. -- Смотри-ка... где это оно тут было... ага! "Роковой сумеречный красавец Сигизмунд, запрокинув голову, неотрывно смотрел на полную луну. Какой зов будила она в его мрачной, смятённой душе? "Интере-эсно, -- затаив дыхание, робко подумала Иальга, -- каков он, таинственный поцелуй волкодлака?" Но ей не суждено было познать его этой ночью..."

   Да, подумала я. Хорошо, что в комнате нет рокового красавца Сигизмунда. Близнецы, конечно, быстро бегают и неплохо маскируются, но от Сигурда, как от Иальги, никто ещё живым не уходил.

   Тут подул ветер, принёсший запах свежей олифы, и Фенрир в очередной раз чихнул.

   -- Невовремя я приехала, -- озабоченно сказала Валери. Я открыла было рот, удивлена такой непоследовательностью, но конунг быстро взглянула на меня, и я прикусила язык. Рихтер, по-прежнему уткнувшийся в книгу, ничего не заметил.

   -- Э-э... ремонт, -- подумав, осторожно сказала я.

   -- А погода такая хорошая, -- мечтательно продолжила Лерикас. -- Последний летний месяц, всего лишь четыре недели... Хорошо бы сейчас выехать за город, а то от краски аж голова кружится...

   Я изрядно сомневалась, что у золотого дракона может кружиться голова -- от краски или от чего бы то ни было другого. Но оборотни тоже хищники, и конунг только что вышла на охоту, а мне меньше всего хотелось вставать поперёк её гона.

   Воцарилась тишина, которую нарушил Эгмонт.

   -- В принципе, -- очень независимым тоном сказал он, -- у меня вчера начался отпуск. Может, нам всем съездить в Рихтер? Дождаться Сигурда и уехать, как в старые добрые времена?

   Фенрир снова чихнул, определённо, воздействуя нам на совесть.

   -- Яльга, ты как? -- Лерикас обратила ко мне совершенно невинное лицо.

   -- Ну... -- я запнулась. Рихтер отложил книгу на подоконник и тоже смотрел на меня. -- Ну... в самом деле, почему бы нет? У вас там этот, как его, донжон...

   -- Мы же вроде как перешли на "ты"? Ещё прошлым летом...

   -- Но учебный год...

   Магистр пожал плечами:

   -- Так он же ещё не наступил!

   Я улыбнулась. В самом деле, Лерикас творила чудеса. Здесь не хватало только Сигурда, чтобы всё стало совсем как надо. Мрыс эт веллер -- мы полчаса провели с Эгмонтом в одной комнате, а я не чувствую и капли того напряжения, которое раньше появлялось уже через пару минут!

   -- Отлично, тогда договорились! -- Лерикас хлопнула в ладоши и поднялась на ноги. Фенрир, вовремя убравший голову, тоже встал с пола. -- Сигурд, я думаю, будет завтра или послезавтра... -- она зевнула, прикрывая рот обеими ладонями. -- Так спать хочется! -- извиняющимся тоном объяснила оборотница. -- Спокойной ночи.

   Она выскользнула за дверь, прежде чем кто-либо из нас двоих успел её остановить. Фенрир, разумеется, последовал за своим вожаком.

   Интересно, а он-то где спать будет? -- мелькнула совершенно нелепая мысль. Но тут же явился и ответ: не иначе как на коврике около двери.

   -- Встречу близнецов -- убью! -- кровожадно пообещала я, нарушив воцарившееся молчание.

   -- Ну, зачем же так... -- Рихтер положил книгу на стол и, подумав, сел на подоконник. -- Если уж убивать всех, к этому причастных, то начать придётся со Скупидонуса. А на него даже у нас троих вместе сил не хватит. А по-другому нечестно выйдет.

   Я немного подумала. Звучало убедительно.

   -- А с чего вы... ты взял, что этот опус сочиняли именно они?

   Эгмонт пожал плечами.

   -- Будем рассуждать логически, -- предложил он. -- Во-первых, книга явно написана кем-то, кто хорошо знает Академию, тебя... ну, и меня, кажется, тоже. Все ключевые события прошлого года описаны достаточно достоверно: и мгымбр, и история с лягушками, и ваше перемещение в Треугольник... По стилю, кстати, чётко видно, где записано на основе собственных впечатлений, а где -- по твоим рассказам. Ну и, наконец, сами близнецы по тексту появляются достаточно редко, а уж если появляются, то невероятно лучезарные и пресветлые...

   -- Ага, -- хмуро поддакнула я. -- Остановись, виденье, ты прекрасно!

   -- Вот-вот, видишь, ты всё сама поняла. Ну и потом, не припомню я за братьями аунд Лиррен такой любви к альма-матер. До начала учёбы ещё целый месяц, а они уже три дня здесь ошиваются. Спрашивается, зачем?

   Это был весомый аргумент. Единственное, что могло подвигнуть братьев на такой подвиг, -- это переэкзаменовка, но я твёрдо знала, что на четвёртый курс близнецы перешли без каких бы то ни было хвостов. Просто потому, что иначе перейти было невозможно: переэкзаменовки разрешались только до третьего курса включительно. Дальше либо с первого раза, либо никак. Так что Эллинг с Яллингом попросту ждали, когда издательство "Эльфо-книга" выпустит в свет их первую печатную работу.

   -- Но нельзя же это оставить просто так! -- воззвала я.

   -- Нельзя, -- согласился маг. -- Я и не оставлю. Вот прямо сейчас пойду и возьму у них автограф.

   -- И что, ты думаешь, они тебе напишут? "Игемондусу Ужасному от любящих учеников"?

   -- Ну почему же, -- "Игемондус" хищно улыбнулся. -- Можно иначе: от жертв, например. В скобочках -- будущих, в скобочках -- нужное подчеркнуть. Как там, кстати, "Справочник" поживает?

   -- Это был не "Справочник"! -- очень натурально возразила я.

   Эгмонт покивал.

   -- А можно ещё вот так, -- предложил он, к счастью, не останавливаясь на такой скользкой теме. -- "Авторам, от Игемондуса Ужасного и прекрасной Иальги. На долгую память, в скобочках -- вечную".

   -- "В скобочках -- нужное подчеркнуть", -- хором закончили мы.

   Вообще-то близнецов стоило пожалеть. Неизвестно, насколько близки они были к вожделенной пятнадцатой кружке, но хмель выветрится из них уже на второй минуте беседы с... хм... жертвами авторского произвола. Рихтер всегда жил по правилу: "никогда не откладывай на завтра, кого можешь съесть сегодня".

   -- Ладно, меня в автографе они могут не упоминать, -- я встала с табуретки и попыталась вспомнить, где она стояла раньше. -- Я тоже спать пойду... Кстати, потом дашь мне этот труд почитать?

   -- Разумеется, -- Рихтер спрыгнул с подоконника, сдёрнул с головы воображаемую шляпу, сделал глубокий поклон, подметая воображаемыми перьями пол, и патетически вопросил: -- Разве найдётся в этом мире смертный, который в чём-либо сумеет отказать прекрасной златокудрой Иальге...

   -- Игемондус, -- буркнула я.

   -- ...чья красота, подобно стреле, пронзает сердца навылет? -- Рихтер не выдержал и расхохотался, я сосредоточенно придумывала, что сказать в ответ. Но в голову ничего не приходило, и потому я просто ткнула пальцем в висевшее изображение:

   -- Надеюсь, ночью мне это не приснится. Иначе вы с Лерикас имеете все шансы не дождаться меня за завтраком.

   Эгмонт щёлкнул пальцами; изображение исчезло. Я пододвинула ногой табуретку к стене и вышла из лаборатории. Уже закрывая дверь, я увидела, что магистр усаживается в любимое кресло и раскрывает книгу на первой странице.

   Эльфы могли пировать ещё достаточно долго: Рихтер определённо собирался прочесть всё до конца.

 

2.

   Назавтра выяснилось, что явление конунга, вдобавок, укомплектованного Фенриром, способно творить настоящие чудеса. В столовой, куда я заглянула больше по привычке, было довольно многолюдно -- то есть, скорее многогномно. У котлов суетились целых три поварихи, по виду определённо гномки. Пахло сытно, но вкусно. Выстояв очередь, я приобрела миску гречневой каши с мясом, щедро политой подливой, стакан молока и большую, ещё горячую плюшку, посыпанную сахаром. Возможно, Полин сочла бы мои действия кощунством -- летом надо питаться лёгкой, растительной пищей, по преимуществу соками и минеральной водой! -- но в нашей столовой редко удавалось купить нормальной еды. На моей памяти это вообще был первый раз.

   Я доедала кашу, когда в столовую вошла Лерикас -- как ни странно, одна, без Фенрира. Я помахала ей рукой, и конунг, махнув в ответ, пристроилась в хвост гномской очереди, успевшей немного сократиться. В лицо её не узнали, и, кажется, оборотница была этому только рада.

   Ещё минуты через три явился Рихтер. Вот его не узнать было куда сложнее; гномы расступились, уважительно косясь кто на Эгмонта, кто на табличку "Преподаватели обслуживаются вне очереди". Я отнесла миску к грязной посуде и вплотную занялась булочкой.

   -- А где Фенрир? -- поинтересовалась я, когда мы все собрались за столом.

   Конунг пожала плечами.

   -- Охотится, наверное...

   Я слегка напряглась.

   -- На кого охотится?

   -- На фэйри. Больше тут всё равно не на кого... не на вас же! Вы все магией так воняете, что даже надкусить не хочется.

   -- Это он тебе сказал?

   -- Нет. Личные наблюдения. -- Лерикас с невинным видом уткнулась в кружку чая.

   -- О, какие эльфы... -- Рихтер, чуть прищурившись, смотрел на очередь. В конце её переминались с ноги на ногу две прекрасно знакомые мне личности. Вид у обоих был усталый и малость помятый; очевидно, вчера братья таки добрались до заветной халявной кружки.

   Точно почувствовав на себе его взгляд, Эллинг вздрогнул и обернулся. Я нежно улыбнулась, постукивая по столу отросшими ногтями. Эллинг толкнул Яллинга локтём в бок. С полминуты братья непонимающе созерцали нас с Эгмонтом, а потом я сделала жест, будто расписываясь в воздухе гусиным пером. Близнецы позеленели ещё больше и, бочком-бочком выбравшись из очереди, поспешили покинуть столовую. Гномы сочувственно смотрели им вслед.

   -- Так, -- сказал Эгмонт, проводив их взглядом. -- Мы с Лерикас отправляемся в графство. Твоя задача -- дождаться Сигурда, а он будет не сегодня-завтра, и телепортироваться к нам.

   -- А телепорт я сама строить буду? -- обрадовалась я.

   Рихтер вздрогнул.

   -- Ну уж нет! -- решительно возразил он. -- Мне одного раза хватило. Василиски -- животные редкие... -- маг достал из воздуха кусок пергамента и протянул его мне. -- Здесь матрица телепорта, тебе останется только активировать её.

   -- Ты мой наставник, -- обиженно напомнила я. -- Ты должен поощрять во мне стремление к самостоятельной работе.

   -- А ты и будешь действовать самостоятельно. Сигурд тебе вряд ли чем-нибудь поможет.

   Это оказалось чистой правдой.

   Сигурд появился в Академии в четыре часа пополудни, через три с половиной часа после того, как отбыли Эгмонт и Лерикас. К этому времени я успела уже перенести два стула из кабинета общей магии (четвёртый этаж) в кабинет некромантии (подвалы), сбегать проверить, как там смотровая площадка Башни Изысканий, и попытаться покормить директорского ворона по кличке Кар-Рокэ. Последний -- ворон, а не директор -- едва не прокусил мне палец, и я была, мягко скажем, далека от любви к братьям нашим меньшим.

   Однако и Сигурд не был преисполнен благодати. Когда я увидела его, то едва удержалась от желания присвистнуть: под левым глазом у оборотня наливался лиловым внушительный синяк.

   -- Это где ты так ухитрился?

   -- Поскользнулся, -- сквозь зубы ответил волкодлак.

   -- И об кого, если не секрет?

   -- На ровном месте! И всё из-за вас, из-за женщин! Правильно у вас говорят: всё зло от баб...

   Я оторопела. Услышать такое от Хельги -- куда ни шло, но от Сигурда... нет, от любого волкодлака!..

   -- Эй, что всё-таки случилось? Может, я помочь могу?

   Сигурд меньше всего был настроен изливать кому бы то ни было душу, но рассказать всё-таки пришлось. Мало-помалу картина сделалась ясной.

   Дело было так. Вчера вечером, едва только мать успела подоить коров, в дом родителей Сигурда заявился соседский Эйнар. ("Ну, ты помнишь, стражник, мы его ещё встретили, когда входили в Арру!"). Пришёл, стало быть, и заявляет так нахально, что он желает взять в жёны Хильду!

   -- Сигурд, а ты-то тут при чём? -- удивилась я. -- Хильда же тебе сестра, а не дочь!

   Волкодлак чуть помялся.

   -- Отец был в отъезде, -- признался он. -- Так что я был старший мужчина в доме!

   -- Ну, и как старший мужчина в доме, ты...

   -- А что я? Я сделал всё как должно! -- Сигурд машинально потрогал синяк. -- Врезал ему, как следует, чтобы впредь думал, чего говорит! Хильду ему в жёны, разбежался! Она ж ещё ребёнок совсем, я её вот на этих руках носил, -- Сигурд предъявил ладони, и я отшатнулась, испугавшись, что в следующий момент оборотень покажет, как именно он её носил. -- Пелёнки стирал! А он -- в жёны!..

   -- Так это что, он тебе? -- представить себе, как Сигурд учит Эйнара уму-разуму, я вполне могла. А вот вообразить, что оборотень бьёт морду почти что тестю... нет, на это не хватило бы ничьей, даже самой наглой, фантазии.

   Судя по всему, волкодлак понимал это не хуже меня.

   -- Понимаешь, -- смутившись, начал объяснять он, -- врезал я этому... от души, сгрёб за шкирку да и выкинул во двор, чтобы шёл себе подобру-поздорову! А тут откуда ни возьмись эта вылетает... невеста! И ка-ак хрясь сковородкой! Чуть глаз не выбила... "Я его, -- кричит, -- люблю больше жизни! И замуж за него пойду! И ничего ты мне, брат, не сделаешь! А что лет немного -- так конунг вон не шибко-то и старше была, и что с того?" Я ей в ответ: "Вот станешь конунгом, так и выходи на здоровье!". Любит она его, понимаешь!.. А тут как раз мать от соседей вернулась...

   -- Боевая у тебя сестрёнка, -- осторожно признала я.

   -- Ещё какая, -- расплылся в улыбке оборотень. -- Вся в меня! Маленькая ещё, но боевая!

   -- Какая ж она маленькая? Ей уже шестнадцатый год...

   Волкодлак мигом вызверился по новой:

   -- И ты туда же! Сама вон не замужем, как я погляжу!.. А ты-то всяко постарше будешь!

   -- Не за кого, вот и не замужем, -- про Генри Ривендейла я решила не упоминать. -- Ты же меня замуж не берёшь? Вот, и я о том же! А Нарроугард уже женат. Разве что, за Эгмонта выйти...

   -- Ну, а он чем тебе плох?

   Я не к месту вспомнила Игемондуса Ужасного.

   -- Чтоб за Эгмонта выйти, сначала Академию закончить надо. А потом ещё раз, но уже по специальности "алхимия", чтобы зелья успокаивающие варить. И эти, как их... декокты.

   Волкодлак недоверчиво хмыкнул, но всё-таки немного успокоился.

   -- Тут, стало быть, мать вернулась, -- продолжил он рассказ. -- Посмотрела на всё и сказала: "Спасибо тебе, старший сын, что честь семьи настолько крепко блюдёшь, но мой дом покамест ещё не сирота, и есть в нём хозяйка. Ступай и переоденься, чтоб не говорили люди, что тебе рубаху порванную некому зашить! А ты, Хильда, брату умыться подай, да сковородку спервоначалу на место положь! Эйнар, а ты иди, отца с матерью приведи, потому как серьёзное дело решать будем!". Ну и вылетел он, как будто пятки ему поджаривали. Так вот оно всё и вышло...

   -- А дальше чего решили?

   -- Привёл он, стало быть, родителей своих. Сидим мы в горнице за столом: я с одного конца синяком отсвечиваю, Эйнар с другого. Хильда ближе к печке жмётся и на сковородку поглядывает. Я сижу молчу, потому что старшие говорят. "Жениться, -- говорят, -- Эйнар, надумал? Хорошее это дело! А куда, -- спрашивают, -- жену молодую приведёшь? Ты дом срубил? Дерево посадил?" -- я чуть было сдуру не ляпнула: "Сына вырастил?" -- но вовремя сдержалась. -- "А коли нет, так что ж ты седины наши позоришь? Теперь ты, Хильда. Вестимо, для девушки главное дело -- замуж выйти, мужа любить-почитать, детей ему нарожать, чтобы порядок был в дому. Так что тут мы тебя понимаем и поддерживаем". Я сижу, зубами скриплю, но молчу, потому как слова мне покамест никто не давал. "А есть ли у тебя, Хильда, -- спрашивают, -- приданое?". Сестрёнка аж засветилась вся, ещё бы, она ж у нас рукодельница, каких поискать! Подскочила к сундуку, крышку откинула и давай показывать...

   Я мрачно подумала, что мне показывать было бы нечего. Разве только конспекты по боевой магии и то, как замечательно я умею плести "кошачью колыбельку", но это, скорее всего, пошло бы не в зачёт.

   Может, тоже начать потихоньку собирать? Там, глядишь, и жених появится...

   Впрочем, на худой конец остаётся Генри Ривендейл. Он-то меня точно возьмёт, даже с конспектами.

   Голос Сигурда вернул меня к реальности.

   -- Показывает она, стало быть, радуется, а они ей и говорят: "Славная ты девушка, Хильда, не зря тебя наш сын выбрал..." Он, понимаешь, выбрал!.. "...и приданое у тебя для девушки твоих лет подходящее. Всё бы ничего, кабы ты замуж не собралась. Потому как ежели замуж, то этого мало будет. Известное дело, за голый стол гостей не усадишь, скатерть надобна". У нас, Яльга, гостей на свадьбу не зовут, кто хочет молодым счастья пожелать, тот сам приходит. И садятся все за один стол, и скатерть на нём одна. И должно хватить, даже если придёт вся Арра. Вот эта скатерть и есть главное в приданом. "А где, -- спрашивают, -- твоя свадебная скатерть, Хильда? А коли нету, так садись и шей! Вот как сошьёшь, а он тем временем дом построит, вот так вас и поженим! Чтоб всё было по справедливости. Правда, Сигурд?" На том и порешили. Дали этим... молодым, да ранним, три года сроку, чтоб Эйнар дом построил, окна-двери прорубил, крышу сладил, да во дворе всё, что полагается возвёл, дерево посадил...

   -- А дерево зачем? -- всё-таки не выдержала я.

   -- Как зачем? -- не понял вопроса Сигурд. -- Дерево посадит, и видно будет: если хороший человек, так будет оно расти и зеленеть, а если так себе, то зачахнет. Правда, я ни разу ещё не видел, чтоб не росло. Но всё одно полагается, значит, должен сделать, и точка. А Хильда за это время скатерть сделать должна. Ну, не одна, конечно, потому как одной этого не осилить, подружки там, родня, соседки, но Хильда больше всех. Она ведь невеста, не кто-нибудь! А если и через три года они поймут, что правильным было их решение, тогда сыграем свадьбу. Хорошо решили, правда?

   Я согласно покивала головой и оценивающе посмотрела на волкодлака. Синяк сиял... то есть, вопиял.

   -- Слушай, Сигурд, давай я тебе синяк эликсиром смажу? А то как-то перед Лерикас неудобно выйдет!

   Я благоразумно не стала упоминать, что Валери знала о проблемах в семействе Сигурда заранее. Впрочем, она конунг, ей так и положено.

   Имя Лерикас подействовало безотказно. Сигурд без возражений дал себя исцелить, хотя после совместных странствий он приучился с большой осторожностью принимать медицинскую помощь из моих рук. Но это, во-первых, было год назад -- чему-то я всё-таки научилась! А во-вторых, эликсир готовила не я, а Полин. А у Полин был диплом за первое место на олимпиаде по лечебным чарам.

   Надо сказать, что Рихтер честно шпынял меня весь год, утверждая, что порядочный боевой маг должен уметь оказать необходимую помощь как себе, так и товарищам по несчастью. Но ближе к летней сессии в нём всё же проснулась совесть -- а может, он вспомнил, что и сам гораздо лучше делает дырки, нежели их латает.

   После пары-тройки бутербродов с холодным мясом и доброй кружки взвара, принесённых заботливой элементалью, Сигурд был готов путешествовать дальше. Я захватила дорожную сумку, схему телепорта, и мы пошли строить телепорт подальше от ворот Академии.