Если предыдущий телепорт был построен с соблюдением всех существующих и несуществующих правил, то нынешний оказался сооружён в рекордно короткие сроки: я даже не успела напоследок ополоснуть котелок. Мир моргнул, на мгновение налился зелёным сиянием, в котором потонули и ручей, и овражек, и хмурое небо, а потом меня выбросило во что-то мягкое и колючее.
Я выждала несколько секунд, как учил Фенгиаруленгеддир, и открыла глаза. Надо мной простиралось небо поразительной чистоты и безмятежности. Где-то вдалеке заливались птицы. Эльфами даже не пахло, а пахло свежескошенным сеном и тёплой землёй.
Ощущения были, прямо скажем, знакомые: мне не раз доводилось ночевать в стогу. Я села и, стряхивая с рубашки налипшие травинки, огляделась вокруг.
Насчёт сена я не ошиблась; насчёт эльфов, кажется, тоже. Пейзаж вокруг был до того лыкоморский, что я не удивилась бы, выйди сейчас из-за деревьев царь-батюшка собственной персоной, в мантии, короне и лапоточках. Позади виднелся густой лес, впереди просвечивал луг, а мы находились на небольшой поляне, где то там, то здесь росли тоненькие берёзки. Между берёзками гордо торчали копёшки, одна из которых, полагаю, была изрядно разворошена, а буквально в двух шагах - я похолодела - возвышался настоящий стог, увенчанный тремя жердями. Если бы кого-нибудь из нас выкинуло на эти жерди...
Так, а где вообще Сигурд с Эгмонтом?!
Я забарахталась, но всё-таки выкарабкалась на свободу. Тут же выяснилось, что приземление Эгмонта было далеко не таким мягким, а хуже всех пришлось Сигурду, на которого маг и свалился. Но оборотень оказался более сдержанным: прислушавшись, я узнала лишь несколько новых выражений, да и те - от любимого наставника. Правду говорят: внимательно слушайте ваших магистров, и откроются перед вами невиданные горизонты новых знаний!
Пока помятое выправлялось, а испачканное отряхивалось, я, прищурившись, смотрела на юго-запад. Там, у самого горизонта, клубились синие облака; дул ветер, но они оставались неподвижны, и эти застывшие неровные очертания казались очень знакомыми.
...И снова дорога, выжженная немилосердным солнцем. Катятся кибитки, подпрыгивая на ухабах; по степи гуляет ветер, а из-под колёс летит жёлтая пыль. Кони отмахиваются хвостами от злых южных мух.
Небо будто выцвело от жары. На нём ни тучки... хотя постойте-ка! На западе, у самого горизонта, виднеется синяя облачная гряда.
- Будет дождь, да, мама? - спрашивает юная ромка. У неё прямые брови, острый подбородок и весёлый быстрый взгляд. На шее - красные бусы из сушёных ягод. Похожа ли я на неё? - не знаю. Она человек, а я...
- Глупая ты, Ратори! - ворчит женщина. Она сгорбилась, потолстела и постарела; в чёрных волосах пробилась седина, на лице появились морщины, а на руках - старческие пятна. Такой я и помнила её - не хватало только шали, вечной чёрной шали в крупные цветы, и трубки из вишнёвого дерева.
Но всё это только маска; и, глядя сквозь неё, я ясно вижу прежнюю владычицу с лунным венцом на челе. Фэйри не способны меняться, особенно фэйри из Высочайшего Дома.
И глаза у неё всё те же - зелёные, как весенняя трава.
- Глупая ты, Ратори! - звучат слова, сказанные двадцать лет назад. - Не облака это, а горы.
Это Даркуцкий кряж.
Это судьба.
- Это судьба, - шёпотом повторила я. Круг замыкался; змея кусала свой хвост, и я чувствовала, как что-то большое надвигается на меня, и избежать этого уже невозможно.
- Вспоминай подгиньский, Эгмонт! - усмехаясь как можно достовернее, я повернулась к магу. Он был встрёпан и крайне недоволен. - Здесь, в Даркуцких горах, аллеманский как-то не в ходу.
- А... - начал было Сигурд.
- Нет, - весомо сказала я. - На эльфаррине тут тоже почти никто не разговаривает.
За поляной находился луг, за лугом - озеро, за озером - дорога, при дороге - корчма. Это была длинная тёмная изба с шестью маленькими окошками; из трубы валил дым, у коновязи стояли лошади, а в огромной луже у крыльца важно плавали белоснежные гуси. Стоило нам приблизиться к луже, как старший гусак злобно зашипел, но я пригрозила хворостиной, и он поспешно отступил. К счастью, гусак не знал, что хворостина была иллюзорная.
Внутри было темно, дымно и душно. Пахло едой, пролитым пивом и много чем ещё, но об этом я старалась не думать. В конце концов, и мы не эльфийскими духами благоухаем. С потолка свисали толстые колбасы, окорока и чесночные плетёнки. Почти всю комнату занимал длинный дощатый стол, вокруг которого теснились тяжёлые скамьи. В дальнем конце, у противоположной входу стены, гуляло сановнее панство. Среди прочего я заметила на столе хорошо прожаренного поросёнка и немного воспряла духом.
Мы скромно сели с краю, постаравшись не привлечь ненужного внимания. Любому известно, что подгиньские паны задиристы, как бойцовские петухи, а мы находились не в той ситуации, чтобы выяснять, кто сильнее. Конечно, Эгмонт мог бы раскатать эту корчму по брёвнышкам, а Сигурд - нарубить всех соломкой, но это было бы как-то... не ко времени, что ли?
Расторопная служанка притащила нам глиняную мису, полную гороха с салом, и три ложки. Эгмонт в очередной раз решительно отказался от пива - вместо него перед нами плюхнули три кружки с грушевым взваром. Взвар сильно отдавал горелым, но я решила не привередничать.
Что-то коснулось моей ноги, и я немедленно заглянула под стол. Там обнаружилась отродясь не мытая дворняга, от которой изрядно разило псиной. С другой стороны, чем ещё от неё могло разить? Встретившись со мной взглядом, пёс вежливо гавкнул, завилял лохматым хвостом и высунулся из-под скатерти, положив передние лапы на край скамьи. "Вы же щедрые, правда, панове? - читалось в его глазах. - Вы же не пожалеете голодному барбосу пару косточек? А не то помру прямо здесь и вонять буду ещё сильнее..."
Эгмонт вхолостую клацнул зубами, едва не откусив половину пустой ложки.
- Я могу хотя бы раз в день поесть по-человечески? - рявкнул он. - Убери это сейчас же, или я за себя не отвечаю!
Умный пёс нырнул под стол и был таков. Я оскорблённо фыркнула, но ответить мне не дали. Стол содрогнулся, миска подпрыгнула, рассыпая горох и шкварки, из кружек плеснуло взваром. Смолкли паны, пировавшие на другом конце стола.
Я мигом определила источник сотрясения - то был шляхтич в кунтуше зелёного сукна, расшитом золотыми шнурами. В корчемном чаду сложно было рассмотреть что-то, кроме этих шнуров; я заметила только, что усы у шляхтича торчат едва ли не выше носа, а сам он смотрит на Эгмонта не добрее той рыси, из какой была пошита его шапка.
Сощурившись, он ещё раз со всей силы жахнул кулаком по столу. За секунду до этого опытная шляхта похватала свои кружки.
- Ах ты, пёсий сын! - выразился шляхтич, грозно топорща усы. - Да как смеешь ты обижать столь достославную панну? Да неужто ты думаешь, ракалия, что некому за неё заступиться?! Ха! Сгори я в огне, ежели тебя, мерзавца, приличному обращению не научу!
Шляхта, торопливо глотнув из кружек, одобрительно загудела. "Мрыс эт веллер!" - только и подумала я.
Эгмонт осторожно положил ложку на край мисы и начал медленно подниматься из-за стола. Надо было что-то делать, но ничего дельного в голову не шло. Напугать? Сотворить иллюзию? Похлопать ресницами, как учила Полин? Последнее точно не выгорит, да и первое, если вдуматься, тоже.
- А панна-то, панна! - растроганно добавил один из панов. - Кротости-то она, по всему видать, голубиной! Хоть бы словечко поперёк сказала! Не то что моя... эх... Катержина...
"Пить надо меньше!" - злобно подумала я и что было силы дёрнула Эгмонта за камзол. Не ожидавший от меня такой подлости, маг плюхнулся обратно на скамью. Чего-чего, а голубиной кротости я в себе сейчас точно не ощущала. Вместо неё на свет явился наследственный гонор.
- А с чего твоя милость решила, будто я панна? Может, я и вовсе девка чёрная?
Шляхтич встал, опёрся на столешницу и ещё раз внимательно оглядел нас троих. Усы его топорщились всё воинственнее.
- Да не будь я пан Богуслав Радзеёвский, коли в панне панну не узнаю! Ха! Кровь-то не скроешь! - Он посмотрел на меня ещё раз, просиял и торжествующе произнёс: - А за такую панну, родичку Леснивецких, я кого хочешь шаблюкой изрублю! Да я за тебя, моя панна, всю кровь по капле отдам!
Дело принимало серьёзный оборот. Я представила зарево пожара над крышей корчмы, схватку Эгмонта с паном Богуславом и панну голубиной кротости, лежащую в глубоком обмороке под сенью древ. Сигурд не вписывался в общую картину, и, наверное, для него это было хорошо.
Но тут пана Богуслава осенила новая мысль.
- А может, эта холера ещё и роду низкого? - подозрительно осведомился он, присматриваясь к звереющему Рихтеру. - Тогда, конечно, драться с ним не можно, урон моей чести выйдет. Но ты не печалуйся, моя панночка, я его просто так зарублю! А? Что скажет твоя милость?
Моя милость крепко держала Эгмонта за рукав и подбирала правильные аргументы.
- Поклон тебе, пан Богуслав, и вечная моя признательность! - начала я правильно, но вот с продолжением были проблемы. - Таких, как ты, рыцарей теперь уж и не сыщешь: и лицом ты пригож, и духом отважен, и вежество знаешь, как подобает...
- Это да, - скромно согласился пан Богуслав. - Что есть, то есть.
- Так вот, пан, - я значительно посмотрела на шляхтича. - Надобно тебе знать, во-первых, что спутник мой сам роду знатного и в родстве состоит с хёнгернскими баронами. А ведёт он себя непотребно не по злому умыслу, а единственно из неразумия... - Эгмонт подавился тем, что хотел сказать, а я злорадно продолжила: - Видишь ли, пан рыцарь, он магикус не из последних, и, спасая меня от лютых врагов, сотворил волшебство, на которое истратил все силы и всё вежество. Сейчас он, как дитя неразумное. Сам суди, твоя милость, уместно ли шляхтичу за такое саблей карать? А по благородству твоему должен ты его простить! И никак иначе!
Пан Богуслав открыл было рот, подумал и закрыл. Было видно, что ему смерть как хочется подраться, тем более - за прекрасную панну из рода Леснивецких. Может, он рассчитывает на княжескую благодарность? Как же, два раза и с горкой...
- Так неужто ты, панна, и впрямь хочешь, чтоб я его простил?
- За-ради меня, пан Богуслав! - упростила я задачу. - Единственно за-ради меня!
Пан Богуслав посопел, принимая трудное решение, и торжественно кивнул. Даже перо цапли на его шапке колыхнулось особенно значительно.
- Так тому и быть, панна! Доброе у тебя сердце! Пускай живёт твой магикус! Но прощенья пускай попросит прямо сейчас!
Шляхта облегчённо выдохнула и застучала кружками по столу.
Вряд ли Эгмонт согласился бы целовать мне ноги, даже будь они не такими грязными. Мы сошлись на усечённом варианте извинений. Я мотивировала это девичьей скромностью: княжеским родственницам не полагается демонстрировать голые ножки в корчмах. "Не обнажай в корчме", - мелькнула цитата из стародавней эльфийской поэмы. Аргумент был весомый, и пан Богуслав капитулировал.
В знак примирения он потребовал ещё вина - "и получше, для панночки!" - тут подоспели заказанные раньше колбаски с капустой, а в углу заиграла скрипка. Веселье пошло полным ходом, только Эгмонт, временно произведённый в неразумные, злобно ковырял ножом свою порцию колбасок.
Поросёнок перекочевал на середину стола. Панство - как я поняла, не такое уж и сановнее, так, мелкие шляхтичи из застянков - принялось козырять обходительностью. Как это делается, оно толком не знало, так что пан Богуслав быстро захватил инициативу в свои руки. Он подсел ко мне, взялся подливать вина в кубок и одобрительно смотрел, как я расправляюсь с добрым ломтём поросятины. Подгиньское королевство - это вам не Западные Земли, корсетов тут и в страшных снах не видали, а местные красавицы, как правило, обладают хорошим аппетитом, бойким нравом и тяжёлой рукой. Такая если даст пощёчину, то звон будет слыхать до самой Чёрной горки. А голубиный нрав, надо думать, предполагает способность не дать в морду прямо на месте, а припомнить после, при случае.
Поросятина была выше всяческих похвал. Правда, вместо вина я предпочла бы молоко, но говорить об этом пану Богуславу было несколько неразумно. Фэйри есть фэйри, и вряд ли на Даркуцком кряже они неожиданно пристрастились к берёзовому соку.
Пан Богуслав, как и полагается учтивому рыцарю, развлекал меня разговорами ни о чём, но было видно: как только поросятина закончится, он непременно задаст много интересных вопросов. Например, к какой ветви рода Леснивецких изволит принадлежать высокочтимая панна? Или, того хуже, - а чего это вдруг высокородная девица разгуливает в неподобающем виде и с неподобающей свитой, состоящей, заметим, исключительно из мужчин?
От отчаяния я даже придумала захватывающую историю о том, как злые люди похитили меня из родного дома (люди были злые, но приличия блюли, так что со мной похитили и гувернантку). На помощь мне пришли, естественно, благородные Сигурд и Эгмонт; одолев врага в кровавой схватке, они всё же не смогли спасти несчастную наставницу, и та скончалась у нас на руках, заповедав доставить меня до каких-нибудь родственников...
Но, внимательно поглядев на пана Богуслава, я решила, что он ещё недостаточно пьян, чтобы поверить в этот малохудожественный бред.
Собственно говоря, ситуация складывалась довольно забавная - если, конечно, смотреть на неё со стороны. Несколько недель назад, на пути к Конунгату, мы выдавали меня за даркуцкую княжну, отчаянно надеясь, что никто не раскусит этот обман. А сейчас никто не сомневается в моём родстве с Леснивецкими, но от этого, напротив, одни неприятности!
- Позволь, панна, я тебе ещё вина подолью, - прервал мои размышления пан Богуслав. Вид у него был, как у кота, облюбовавшего хорошую кринку, но мне было как-то неуютно чувствовать себя в роли сметаны. - Хотя разве ж это вино? Кабы принимал я тебя, панна, в своём поместье, то уж точно отыскался бы бочонок белого аль-буянского! Да не один...
Я загрустила. До того как-то никто не подозревал во мне склонности к распитию спиртного в таких масштабах. Но белое аль-буянское, измеряющееся в бочонках, натолкнуло меня на какое-то воспоминание. Я сосредоточилась и поняла, о чём речь. А что? Между прочим, может и сработать!
Отложив вилку, я повернулась к пану Богуславу, послала ему самую лучезарную улыбку и небрежно поинтересовалась:
- А не в родстве ли твоя милость с паном полковником Анджеем Раднеёвским? Та же удаль, та же стать... - "та же любовь к белому аль-буянскому", - чуть не добавила я, но не стала выходить из образа.
Пан Богуслав просиял пуще прежнего, но тут же спохватился.
- То мой старший брат, - чуть настороженно ответил он. - Но откуда панна с ним знакома?
- Да разве много на Подгини таких отважных рыцарей? - всплеснула я руками в лучших традициях романов Полин, но поняла, что перегнула палку: пан Богуслав как-то закручинился. Сложив два и два, я поспешила исправить ситуацию: - Однако знаешь, пан, как говорят: плох тот хорунжий, который не мечтает стать полковником...
- Твоя правда, панна, твоя правда! - воспрял духом мой собеседник. Не давая ему опомниться, я ласково продолжила:
- А расскажи мне, пан, какова усадьба твоя? Многими ли землями ты владеешь? Не поверю я, чтобы наш добрый король не отметил наградами столь доблестного воителя...
Имени доброго короля я, как назло, не помнила. Впрочем, они менялись так быстро, что упомнить каждого мог, наверное, только волхв Легкомысл. Да и то навряд ли.
Если я хоть что-то понимала, сейчас пан Богуслав должен был пуститься в пространное описание своих земель и угодий, а там можно было переходить на историю рода, герба, девиза и прочих прекрасных вещей. Где-нибудь можно было вставить ненароком невинный вопрос типа: "А далеко ли до эльфийских земель?", "А нельзя ли прикупить в округе пару лошадок?" или "Что, пан Богуслав, в здешних краях по-прежнему каждую ведьму норовят сжечь для острастки?". Самое главное, чтобы такой вопрос не оказался последним в беседе, ведь, как учат нас мудрые книги, запоминается именно последняя фраза. И пан Богуслав, буде ему придётся разговаривать с КОВЕНцами, сможет честно ответить, что панну княжну интересовало исключительно белое аль-буянское.
Но, к сожалению, разговор свернул совсем в другое русло.
- Эх, панна-панна... - Раднеёвский издал тяжёлый вздох и сокрушённо покачал головой. - Всем хороши мои земли, да лежат они далёко! А замок родича твоего, князя-воеводы, - рукой подать. Но будет греть моё сердце надежда, что когда-то достанется мне счастие принимать тебя, светлая панна, на моей земле!
А вот это было уже некстати. Встреча с безутешным родителем совершенно не вписывалась в наши жизненные планы. Я покосилась на Эгмонта, но маг, повернувшись ко мне спиной, сбрасывал под стол объедки. Из-под стола слышалось довольное хрумканье. Нет, и этот человек упрекал меня в нелогичности!
- Я уж к князю-воеводе и человека послал, - продолжал между тем пан Богуслав. - Да вот и он! Эй, Ендрусь, что там князь-воевода? Сыскал ты его?
- Сыскал, пан хорунжий! - басом откликнулись от двери. Я прикрыла глаза, понимая, что в очередной раз угодила в яблочко, не целясь.
Пан Богуслав опустошил свою чару и громко стукнул ею по столу.
- Ну что, панове, а не засиделись ли мы? - громко спросил он. - А ну, в дорогу! Проводим ясновельможную панну до князя-воеводы! Готовы ли кони?
- Готовы, пан хорунжий! - ответствовал всё тот же Ендрусь между двумя быстрыми глотками из ковша.
Я увидела, как закаменела спина Эгмонта. Только Сигурд сидел с прежним вежливым выражением лица - он ни слова не понимал по-подгиньски. Но выхода не было. Это судьба, Яльга; от судьбы не уйдёшь! В конце концов, всегда было интересно узнать - каков он, князь Янош Леснивецкий.