Картофельное поле было огромным, но не бесконечным. Мы шли след в след, стараясь как можно реже наступать на цветущие кустики. Шесть сапог почавкивали в унисон, и за нами тянулась цепочка отчётливых, глубоко пропечатавшихся следов.
Наконец, мы добрались до изгороди -- разумеется, живой и довольно колючей. Она тоже цвела и благоухала; вокруг синих цветков вились три или четыре бабочки. Сперва я восхитилась, потом случайно укололась и преисполнилась искреннего патриотизма. Всё не так в этих Западных Землях! То ли дело у нас в Лыкоморье! Был бы здесь покосившийся заборчик из серого от дождей горбыля -- не перепрыгнули бы, так уронили, всё едино разницы никакой!
Перепрыгивать это колючее великолепие было себе дороже. Дружно чавкая сапогами, мы прошли почти по всему периметру поля и нашли небольшой прогал в изгороди. Самое грустное, что буквально в десяти шагах начиналась цепочка знакомых следов.
Изгородь была невысокая, но верхние ветки накрепко переплелись над прогалом, образовав самую настоящую арку. Я-то прошла без особых проблем, а вот Сигурду пришлось сложиться едва ли не вчетверо. Очевидно, все здешние воры были ребята габаритные, выросшие на свежем воздухе и парном молоке.
Про молоко я вспомнила не просто так -- рядом знакомо позвякивали колокольчики. Невдалеке, на зелёном лугу у леса, прогуливалось пять коров: шоколадные, с белоснежными пятнами (мылом их моют, что ли?), не очень большие, зато -- даже отсюда видно -- молочные. Я сглотнула слюну и с тоской вспомнила о пустой фляжке.
Сразу за изгородью обнаружилась просёлочная дорога. Я очистила один каблук о другой, придирчиво осмотрела сапоги и решила, что сойдёт. Тут главное, с кем сравнить: если с Эгмонтом, так можно и не стараться, а если с Сигурдом -- вполне прилично получается. Для собственного спокойствия я выбрала Сигурда. Замок виднелся на холме слева, и я никак не могла понять, к нему мы идём или совсем наоборот. С одной стороны, в замке родственники. С другой -- мне ли не знать, чего стоят кровные связи?
-- Эгмонт, -- решилась, наконец, я, -- а у тебя с этим бароном что -- война или дружеский союз?
-- Мы одна семья, -- маг был на удивление краток. Я не отставала.
-- Ну, это мы уже уяснили, правда, Сигри?..
Речи о высоком были прерваны самым прозаическим образом: мимо нас, бодро цокая копытами, поскрипывая и распространяя запах свежего дёгтя, проехала гружёная сеном телега.
-- Guten Abend, Herr Egmont! -- возница, переложив вожжи в левую руку, правой почтительно приподнял шляпу.
-- Guten Abend! -- пискнуло с самого верха копны дитё неопределённого пола.
-- Guten Abend, -- ответил Herr Egmont. Оборотень посмотрел на него долгим внимательным взглядом.
-- O, magistre, -- восхитилась я, старательно выговорив дрожащее "р". -- Mais vous etes polyglotte!
-- Я родом из этих мест, -- пожал плечами Рихтер, проигнорировав мой сарказм. -- Кстати, ma mere est araniesse. Так что араньенский язык я тоже знаю неплохо.
Я обиженно хмыкнула. Ну хоть когда-нибудь, ну хоть один разочек я могу быть лучше этого надутого мрыса?
-- Значит так, -- вмешался Сигурд, прервав зарождающийся международный конфликт. -- Ещё одно слово -- и вы у меня будете греакор изучать! И оба эльфаррина, старший и младший. Язык у неё не заворачивается, ишь ты! Такое "р" не каждый волк прорычит. Лодырь ты, Яльга, вот что!
-- А я что говорю? -- поддержал его маг.
Я опешила. Вот от Сигурда я такого не ожидала.
-- Сигри! И ты туда же? А я к тебе -- со всей душой, почти как к родному! Что бы сказала твоя достойная матушка, Сигурд дель Арден?
-- Что эльфаррин пора изучать! -- упрямо буркнул оборотень. -- Это, между прочим, язык международного общения!
-- А мне казалось, мы с ней и так прекрасно друг друга понимали... -- заметила я как бы вскользь. Сигурд несколько смутился и больше к этой скользкой теме не возвращался.
-- Обратите внимание, -- ни к селу, ни к городу произнёс Эгмонт,-- на удивительную архитектуру этого замка. Издалека он кажется почти игрушечным, но на самом деле ещё никому не удавалось его взять.
-- А что, много было желающих?
-- Ещё бы! Да одни винные погреба чего стоят! Им больше шестисот лет, и говорят, что целы ещё бочки, которые помнят самого первого барона Хёнгерна. Четыре века назад, во времена Сорокалетней войны...
Никогда раньше не замечала за Эгмонтом любви к истории и спиртным напиткам. "Что с человеком делает визит в родные края!"
Дорога между тем поднималась в гору, и совершенно непостижимым для меня образом мы вдруг очутились прямо перед замком. Вблизи он ещё сильнее напоминал пряничный домик -- я видела такие в витринах дорогущих лавок, особенно зимой, под Новый год. Башенки оказались ненастоящими: так, изящные островерхие надстройки над боковым фасадом. Но красная крыша! резные балкончики! вразнобой торчащие дымовые трубы!
Я не понимала только одного: каким образом сие прелестное сооружение смогло пережить столько войн и сберечь винные запасы. Одно из двух: либо я чего-то не понимаю в фортификации (я в ней и впрямь почти не разбиралась, но такие выводы, кажется, может сделать и полный профан), либо со времён войн и набегов замок успели несколько раз перестроить. Но присмотревшись, я поняла, что ошиблась дважды. Замок был стар и отнюдь не беззащитен. Его окутывала тончайшая сеть магической защиты, и мне не стоило труда узнать стиль отдельных заплат.
Передний фасад замка был спрятан за небольшим садом. Я почему-то считала, что во всех приличных замках садики разбивают во внутреннем дворе да и то для сугубо практических надобностей -- целебные травы, пряности, яды. Во всяком случае, так писалось в тех трактатах, к которым нас отсылал уважаемый кем-то волхв Легкомысл. Но тёмная зелень неподстриженных деревьев так странно контрастировала со светлой, почти песочного цвета стеной, что я просто смотрела, забыв про все и всяческие трактаты.
Дорожка была посыпана не то невероятно крупным песком, не то очень мелким гравием. Мы поднялись почти на самую вершину холма, когда навстречу нам из-за деревьев выбежал мальчик лет девяти в красной курточке. За ним, изрядно отставая, торопился пожилой господин в длинном просторном одеянии, на котором не хватало разве что вышитых комет.
-- Луи! -- горестно взывал он. -- Луи! -- и далее непонятно, потому что араньенский я знала в строго очерченных пределах.
-- Эгмонт! -- не добежав нескольких шагов, мальчик остановился, тоскливо глянул через плечо на субъекта в балахоне и скороговоркой выдал: -- Приветствую-вас-уважаемый-старший-брат-и-его-спутники! -- На этом он счёл свой долг выполненным и радостно добавил: -- Это я вас первым заметил! Я!
К моему искреннему облегчению, мальчик говорил на лыкоморском -- с невероятным акцентом, но вполне разборчиво.
Подбежавший субъект несколько минут пытался справиться с одышкой, после чего выдал длинную укоризненную тираду. Она, похоже, не предназначалась для посторонних ушей и потому была без перевода. Привычный Луи только передёрнул плечами.
Я смотрела на него и вспоминала вечное развлечение всех сирот-побродяжек -- выдумывать себе хитроумную родословную, благородных родителей, горюющих об утраченном чаде, и богатый дом (в скобочках -- замок, в скобочках -- нужное подчеркнуть). Реальный родитель, пускай и благородный, и с замком, меня категорически не устраивал: я знала жизнь и смело полагала, что он отнюдь не горюет. Но сейчас я понимала, что завидовать было особенно нечему. О боги мои! -- так что, меня бы тоже так вырядили? Я представила себе себя же -- с завитыми, красиво уложенными волосами ("Не дёргайтесь, фройляйн, эта шпилька ничуть не колется! Зато причёска совсем как у супруги вашего папеньки!"), в пышном платье мытого бархату с выступающими из-под кружавчатых нижних юбок панталончиками, в тончайших чулочках и туфельках, расшитых жемчугом. Стало как-то не по себе. А ведь носила бы, куда денешься!
Луи было немного проще -- ни кружавчики, ни панталончики ему не грозили. Да и жемчуга на его туфлях не имелось. Однако с лихвой хватало и того, что есть: коротенькая бархатная курточка, нежно-кремовая рубашка с пышным кружевным жабо, тёмные кюлоты с шестью крупными пуговицами по боковым швам, белоснежные -- да уж, не повезло -- чулки плюс туфли с крупными пряжками. Завершал картину бархатный берет с пером неведомой птицы.
В этот момент я поняла, почему Эгмонт так редко бывает у родственников.
Впрочем, сам Луи был совершенно нормальным ребёнком. Правая пряжка болталась буквально на одной нити, чулки на коленках были выпачканы в травяной зелени, а на курточке не хватало пуговицы -- третьей сверху.
На старшего брата, кстати, Луи совершенно не походил.
-- Эгмонт! -- он аж подпрыгивал на месте от радости. -- Ну идёмте скорее в замок! Я должен поскорее... э-э... cette... -- наставник смотрел выжидающе, и Луи быстро нашёлся: -- Доставить матушке эту радостную весть! А у нас такие новости! Ты вне закона, да? А Аннелизе замуж выдают! А Курт на войну собрался, только войны пока нет, но это ничего, правда?
Он сделал паузу, чтобы набрать воздуха, и продолжил в том же темпе:
-- А у Матильды опять щенки! Пока такие вот, -- он показал в воздухе размеры. -- Все рыженькие, а один чёрненький, и над глазами такие пятна жёлтые! Девчонки говорят, мне не дадут, а отец говорит, что я почти совсем уже взрослый, так что посмотрим! Эгмонт, а ты надолго? А ты меня с собой в Академию заберёшь? Эгмонт, ну пожалуйста! Ну, ты же обещал!
Я окончательно запуталась, кого выдают замуж, а у кого уже есть щенки, и при чём здесь волкодлаки, и кому что должны дать. Только десятью шагами позже до меня дошло, что Матильда, скорее всего, не имеет отношения к оборотням. Всё-таки у братьев имелось кое-что общее -- например, способность вцепляться в собеседника не хуже аль-буяньских бычьих псов.
А интересная, должно быть, у Эгмонта матушка!
Но тут Эгмонт выдал такое, что мне разом стало не до матушек и не до собак.
-- А вот это, Луи, - сказал он, легко перекрыв поток новостей, -- мои друзья, Яльга Ясица и Сигурд дель Арден. Сигурд -- волкодлак, он из Арры. А Яльга -- моя ученица, будущий боевой маг. Кстати, она тоже очень любит собак. Только говори с ней по-лыкоморски.
"Вот мрыс!" -- успела подумать я.
То ли оборотень в здешних краях -- наискучнейшая обыденность, то ли аррские волки не интересовали будущего барона Хёнгерна -- но мальчик не обратил на Сигурда почти никакого внимания. Зато на меня он смотрел, будто на ожившее изваяние князюшки.
Вот тут-то и проявилось незаметное прежде фамильное сходство. Совершенно эгмонтовскими движениями Луи выпрямился, расправил плечи, незаметно одёрнул курточку и, невольно копируя интонации старшего брата, произнёс очень светским тоном:
-- А какую охоту предпочитает фрой... госпожа Ясица? Я, к примеру, очень люблю псовую.
По глазам было видно, что ему куда интереснее было спросить про боевую магию -- но Рихтеры, пускай они даже Хёнгерны, по сути совершенно одинаковы. Они прекрасно помнят, что такое долг и этикет.
-- Последний раз я охотилась на василиска, -- скромно ответила я. Шедший впереди Эгмонт споткнулся на ровном месте. -- Ваш брат может поведать вам все подробности. Не так ли, магистр?
-- Позже, -- пообещал маг, и я тут же задумалась. Интересно, кому из нас он это сказал?
Мальчик сосредоточенно придумывал следующий вопрос. А может, просто переводил его на лыкоморский.
-- Знаете что, Луи, -- опередила его я, -- будем друзьями! Зовите меня просто -- Яльга. У нас, боевых магов, не приняты излишние церемонии...
-- Правда? -- просиял Луи. -- Я так и думал!
В этот момент мы вступили в тень разросшихся деревьев. Они были действительно старыми, каждое -- не меньше, чем в два обхвата, и земля бугрилась от толстых корней. Их крона дробила солнечный свет и заслоняла замок -- поэтому то, что находилось впереди, оказалось для нас с Сигурдом полной неожиданностью.
Это было сердце здешнего садика -- небольшая композиция из стриженого букса, этакий зелёный лабиринт, выполненный в виде эльфийского узлового узора. В центре располагался небольшой фонтан. Его мраморный бортик был сделан как немного упрощённая копия общего узора, а из середины била высокая прозрачная струя.
По дорожкам, посыпанным цветным песком, прогуливались две женщины в длинных платьях на небольших кринолинах. У правой дамы платье было насыщенно-изумрудное, у левой -- светло-бежевое. Ко всему прилагались чепчики, зонтики, кружевные перчатки и длинная собачка шоколадного цвета. Зелёная дама говорила, бежевая слушала, собачка носилась по аллеям и пыталась пролезть в буксовые заросли. Ветер доносил до нас обрывки разговора, но я различала только отдельные слова: повторяющееся "Аннелизе", "варенье", "сливы" и, совершенно непонятно, к чему "господин".
-- Я побегу к матушке? Эгмонт? -- не дожидаясь позволения, Луи со всех ног помчался по дорожке. Наставник, вздохнув, возвёл очи горе. Эгмонт что-то сказал ему по-аллемански; тот поджал губы и следующую тираду выдал таким тоном, что я даже опешила. Стало быть, и магистра Рихтера могут отчитывать как нашкодившего мальчишку? Но Эгмонт только рассмеялся в ответ.
Луи с разбега налетел на зелёную даму и затараторил что-то понятное без всякого перевода. Собачка плюхнулась на землю и уставилась на нас. Наверное, она тоже поняла по-араньенски -- а может, просто решила передохнуть. Дама в бежевом сказала что-то строгое и укоризненное, а дама в зелёном, напротив, рассмеялась и поправила мальчику берет.
Мы подошли уже достаточно близко, и Луи, ловко вынырнув из-под материной руки, указал на нас кивком:
-- Это друзья нашего Эгмонта, матушка! Госпожа Яльга Ясица -- она боевой маг, и собак любит, и на василиска охотилась! -- и господин Сигурд...
-- Дель Арден, если я не ошибаюсь, -- закончила дама на превосходном лыкоморском. Голос у неё был довольно низкий и напоминал по тембру кошачье мурлыканье -- свойство, общее для большинства араньенок.
Оборотень молча поклонился, не задавая ненужных вопросов.
Дама смотрела на нас из-под зелёного бархатного чепца. Ей можно было дать около сорока лет, но путём простого арифметического расчёта я пришла к выводу: больше. Гораздо больше. Если Эгмонту тридцать два... хм. Какая разница, сколько ей лет, если она и сейчас была очень красива? Широкие скулы, чуть заострённый подбородок, слишком широкие, как сказали бы в Межинграде, брови. Глаза у неё были чуть раскосые, очень большие и тёмные -- в них не отражался свет, и я впервые поняла, что имела в виду Полин, когда говорила "бархатный взгляд".
Вторая же дама, та, что в бежевом, при ближайшем рассмотрении оказалась дамуазелью -- она вряд ли была старше меня. И, наверное, поэтому изо всех сил старалась казаться как можно более взрослой. Именно она сказала, поигрывая зонтиком:
-- Представьте же нас, брат...
Эгмонт, с видом человека, выполняющего опостылевшую повинность, произнёс:
-- Господа, имею честь представить вам -- моя матушка, баронесса фон Хёнгерн, урождённая маркиза Эрмина д'Армион. И старшая из моих младших сестёр, Аннелизе фон Хёнгерн. Извини, Аннелизе, имени твоего жениха мне пока не сказали.
Аннелизе перестала изображать каменную статую с зонтиком и приятно порозовела.
-- Кстати, Эгмонт, -- баронесса изящно шевельнула левой бровью, -- твоя популярность становится уже просто неприличной. С этим надо что-то делать. Какое-то время назад нам нанесли визит твои коллеги -- помнится, человек пять или около того. Тот, что был у них за старшего, привёз с собой рулон плакатов, нарисованных весьма посредственно. Представь себе, один из них он даже пытался прикрепить на стену нашего замка! Впрочем, -- она остро глянула на нас с Сигурдом, -- нельзя сказать, чтобы они вовсе не имели сходства с оригиналом...
-- Имели, -- не особенно натурально вздохнула я. -- И где теперь эти... коллеги?
-- А пёс его знает, -- непринуждённо сказала баронесса. -- В последний раз кто-то из челяди видел их... м-м... да, две недели назад. Это было ещё до того, как барон предложил им экскурсию по нашим винным погребам. Барон полагает, ещё пять дней они продержатся там на печенье и сыре, а после можно будет отправить мужиков на поиски.
Эгмонт быстро взглянул на мать.
-- Надеюсь, их соседство не повредит той бочке мадеры в предпоследнем левом тоннеле?
-- Вряд ли, -- отмахнулась она. -- Туда без карты не дойти, а эти и с картой не доберутся.
"Не доползут", наверное, было бы точнее. Но я не стала учить госпожу баронессу лыкоморскому.
Эрмина фон Хёнгерн наклонилась и привычным движением подхватила проносившуюся мимо длинную собачонку. Та протестующе тявкнула и потрепыхалась, но скоро смирилась и повисла этакой муфточкой. "За что мне всё это?" -- горестно вопрошали её глаза цвета очень тёмного шоколада.
-- Аннелизе, -- баронесса повернулась к дочери, -- ступайте в дом и отдайте надлежащие распоряжения. Вы уже взрослая и знаете, что нужно делать.
Старшая из младших сестёр Эгмонта молча присела в реверансе.