- Так мы, получается, что - всё сдали?! - первым сообразил Келлайн. - Йо-хоу! Мы свободны! Всё лето наше!

  - Какое лето? - возмутилась я. - Зарев на дворе, и тот кончается!

  - Неважно! - отмахнулся эльф. Он был счастлив. - Ладно, ребята, я побежал! Дела, дела!.. - и он в самом деле умчался по лестнице вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Дела, как же. Я с такими делами в одной комнате живу и алхимию у них списываю.

  Ривендейл повернулся ко мне. Он ощутимо нервничал.

  - Вот фляжка, - быстро сказала я. - Ещё раз спасибо! Жаль, не пригодилась...

  Генри непонимающе уставился на фляжку, потом улыбнулся.

  - Оставь, забирать подарки назад - дурная примета.

  - Ну, если примета... - я с чистой совестью убрала фляжку обратно. Надо бы узнать, где Генри заправляется таким прекрасным морсом.

  - Яльга, слушай... - он быстро облизнул губы. - Это ведь такая удача - сдать сессию на одни пятёрки, да ещё автомат у Рихтера...

  - Удача, - осторожно согласилась я, не понимая, к чему он клонит. Вампиры, конечно, кровь не пьют, но кто его знает.

  - Такую удачу нельзя не отметить! - решительно заявил Ривендейл. - Пошли, посидим где-нибудь. Я, кстати, один кабачок знаю - очень приличное место, мне Валентин подсказал...

  В прошлом семестре я наверняка бы отказалась - в местах, которые герцог Ривендейл полагает приличными, нечего делать рыжим оборванкам. Но после наших летних приключений, а особенно - после корсета с кружавчиками, я была готова к любым испытаниям. Даже к консоме. К тому же, Ривендейл не Аннелизе, у него, если что, всегда можно спросить совета.

  - А пошли! - легко сказала я.

  И вдруг меня осенило.

  - Стой, где стоишь! - сдавленным шёпотом приказала я. Вампир замер. Его рука легла на рукоять фамильной шпаги.

  - Что такое? - напряжённо спросил он.

  -Отвечай быстро и не задумываясь... - я набрала побольше воздуха и скороговоркой выпалила: - Генри, ты петь умеешь?

   * Яльга демонстрирует эрудицию, цитируя слова известного эльфийского комедиографа Теренциэля Сладкозвучного.

Мы сидели на заднем ряду большой поточной аудитории. Аудитория была новёхонькая, сверкавшая ремонтом недельной давности: от стен до сих пор пахло краской, а от парт -- свежим деревом и лаком. Их поверхность до сих пор оставалась девственно-чистой -- ни у кого рука не поднялась испортить её рисунком или надписью. Хотя чесались-то руки у многих, и у меня в том числе.

   Итак, аудитория была поточная, выстроенная в форме амфитеатра. Где-то далеко внизу у большой, во всю стену, доски бегал маленький, но очень деловитый Марцелл Руфин Назон. Иногда он забегал на кафедру, но долго устоять на одном месте не мог. На доске висел цветной плакат, изображавший внутреннее строение виверны. Виверна, с вывернутыми наизнанку внутренностями и совершенно целой головой, смотрела на гадов-студентов такими глазами, что хотелось стукнуть кулаком по парте и выкрикнуть что-то вроде: "Долой опыты на животных!". Даже портреты бестиологических светил, развешанные по стенам, смотрели на плакат с немой укоризной.

   Новая аудитория нравилась всем без исключения. Педагогов радовала вместимость: сюда легко можно было загнать один, а то и два курса. У студентов же были свои радости. Во-первых, здешние скамейки были рассчитаны отнюдь не на двоих -- они тянулись полукругом от стены до стены, а откидывающиеся крышки парт были прикреплены к спинкам скамеек нижестоящего ряда. Кроме того, от кафедры, если особенно не присматриваться, преподаватель почти не видел задние, то есть, верхние ряды. А в общении с бестиологом это был большой плюс.

   Конечно, скамейки были не цельные -- они состояли из отдельных секторов, но всё равно, так было куда удобнее и тому, кто списывает, и тому, у кого списывают. Кстати, на один сектор помещалось человек шесть. Вот и сидели мы вшестером: я, Генри, Хельги, Валентин де Максвилль и близнецы аунд Лиррен. Последним здесь было делать нечего, но братья объявили, что, во-первых, их настигла ностальгия, во-вторых, про эту аудиторию все говорят, а им тут ничего не читают, и, в-третьих, у них всё равно свободная пара.

   Не знаю, как насчёт аудитории, но вот ностальгию определённо следовало утолять в другом месте. Марцелл бегал, тыкая указкой вовнутрь виверны то с одной, то с другой стороны; я отчаянно зевала, Хельги любовно глядел на длинную шипастую розу, лежащую рядом с ним на скамье, Генри был мрачнее тучи, но к этому я как раз уже привыкла. Честный де Максвилль контролировал записывающее заклинание, потому что на этот раз была его очередь снабжать конспектами остальных. Близнецы ёрзали, пихали друг друга локтями в бок, громко шептались -- словом, пытались развлекаться, как только могли.

   -- Слышь, Яльга, -- наконец, не выдержал Эллинг. -- Ну, ты хоть это... расскажи нам, как оно, в графстве Рихтер?

   -- Странно, -- честно сказала я. Генри покосился на меня с неожиданной надеждой, наверное, рассчитывая на более подробное продолжение. Я пожала плечами, вспомнив, как то же самое из меня пыталась вытянуть Полин.

   -- Да, Яльга, что ни говори, а хорошо мы погуляли! -- благодушно сказал Хельги и похлопал меня по плечу. Впрочем, вампир почти сразу же отодвинулся, насколько позволяла скамейка. -- Молодец ты у нас, давно праздников не было...

   -- Слышь, госпожа магичка, а с колдовством-то у них как? -- продолжил настойчивый эльф. -- Я тут читал, раньше маги там сильные были, заклинания, говорят, круче, чем катапульта. Если по деревням поискать, наверняка можно много чего интересного нарыть...

   "Много, -- мрачно подумала я, вспоминая избу с кое-как забитой дверью и вой Фенрира, от которого шерсть вставала дыбом, причём даже у тех, кто подвергся надёжной магической депиляции. -- Иногда там находишь даже то, чего сроду не терял..." Но на эту тему распространяться не стоило, и потому я бодро сказала:

   -- Да мрыс с ним, с колдовством, Элле, какой у них там фольклор! Я две тетради исписала, а там ещё писать и писать... Вот, смотри! -- я щёлкнула пальцами, и на парту плюхнулась толстая общая тетрадь с разлохмаченными листками. Генри глянул на неё зверем, и я сообразила, что на простенькой зелёной обложке крупно выведено: "Яльга Леснивецька". Элементаль постаралась, я тетради подписываю всегда с внутренней стороны.

   -- Вот, держи! -- я торопливо сунула тетрадь Эллингу. Валентин де Максвилль с интересом переводил взгляд с меня на Ривендейла и обратно.

   Эльф пошелестел страницами и совсем было собрался чего-нибудь зачитать, как из тетради вдруг выпорхнул небольшой обрывок пергамента. Яллинг наклонился за ним, и его брат тут же заинтересованно уставился на поднятое.

   На листке был виден корявый рисунок, изображённый детской рукой. В нём смутно угадывалось некоторое сходство с основными магическими знаками, но прямого повтора я не обнаружила -- иначе бы не стала прятать листок в тетрадь по фольклору. Чуть ниже моим почерком, меленько и с множеством сокращений, шёл текст самого заклинания, записанный под диктовку.

   Венчало всё это огромное шоколадное пятно.

   -- Это что? -- Эллинг встряхнул листочек. -- Чары?

   -- Нет! -- я улыбнулась, вспомнив, как замечательно помог наладить контакт с детьми кулёк шоколадных конфет, украденных со свадебного стола. Собственно, благодаря этому кульку речь и зашла о предмете заклинания. -- Это схема для вызывания Матного Гномика.

   -- Мятного? -- переспросил воспитанный де Максвилль.

   -- Ой, может, и Мятного... -- я смутилась и выхватила у эльфа листок. -- Может, даже Магного, тут непонятно написано.

   -- Нет такого слова, -- авторитетно заявил Яллинг. -- Сойдёмся на Мятном.

   -- А мне Матный нравится больше, -- ухмыльнулся Хельги, но его прервали.

   -- А для чего его вызывают? -- с любопытством спросил Валентин.

   Я спешно освежила в памяти все фольклорные познания.

   -- Ну, дети любят всё таинственное, -- фраза была осторожная, потому что точного объяснения я не помнила. -- Вроде как возможность соприкоснуться с таинственным миром магии и духов... А, вспомнила!.. Если он Мятный, значит, то же самое, что Конфетный. Его конфетой угостить надо, и он тогда чего-нибудь расскажет. Вот, здесь написано...

   Тут влез Яллинг, предпочитавший словам действия.

   -- Да что мы голову ломаем?! -- заявил он, отбирая листок. -- Хельги, гони конфету, щас мы его живо вызовем!

   -- Да у меня... -- начал было вампир, но эльф перебил его:

   -- Элен обойдётся, давай сюда!

   Недовольный Хельги полез в карман -- судя по всему, бездонный -- и вытащил оттуда конфетку в пёстрой обёртке. Эллинг выдернул её у вампира из пальцев, и, прежде чем я успела сказать, что всё это детские игры и полная чушь с магической точки зрения, эльфы хором зачитали текст с листа.

   Раздался негромкий хлопок, и над партой в воздухе появился гномик. Был он мал, размером приблизительно с локоть, имел длинную бороду, нос картошкой и весьма недобрый взгляд. Откуда бы мы его не вытащили, там определённо остались куда более важные дела.

   -- Работает... -- восхищённо выдохнул Эллинг.

   Гномик медленно обвёл нас взглядом и нехорошо прищурился. На конфету он, что характерно, не обратил никакого внимания. У меня появилось весьма нерадостное предчувствие: есть вариант, что Элен следовало сказать всем нам большое спасибо, потому как ежели конфетный гномик не в восторге от угощения, это о чём-то да говорит.

   Тут конфетный дух перебрал ножками на одном месте, упёр руки в боки, открыл рот и высказал всё, что он о нас думает таким отборным лыкоморским матом, что странно было слушать его из уст западного по сути своей существа. Гномик, точно прочтя эту мысль, перешёл на эльфийский, и у Эллинга с Яллингом одновременно загорелись глаза и уши. Один из братьев даже потянулся за пером, но тут благородный Ривендейл вышел из ступора -- первым, как и подобает наследнику древнего герцогского рода. Вампир взмахнул рукой, пытаясь ликвидировать гномика, и это оказалось стратегической ошибкой.

   Сделав изящный пируэт, гномик легко ушёл от чары, осыпав Генри фейерверком ругательств на его языке. Хельги даже закашлялся, а гномик помчался вдоль ряда, взбежал вверх по стене и оказался на потолке, вверх тормашками. Далее он просто нарезал круги, всё наращивая скорость и с каждым разом приближаясь всё ближе к застывшему от изумления магистру Назону.

   Адепты бросили писать и ошарашенно внимали безднам родного языка, неожиданно открывшегося перед ними. Аунд Лиррен упоённо строчили, забывая лишний раз обмакнуть перо в чернила, Ривендейл шёл пятнами, явно набираясь злости, чтобы предпринять вторую попытку -- пока что его останавливало внимание преподавателя. И тут аудиторию озарила алая вспышка.

   Гномик заорал благим матом и помчался ещё быстрее. Теперь мои глаза даже не замечали самих его перемещений: по полу, потолку и стенам мелькала цветная смазанная полоса. Зато вопли зазвучали громче -- кажется, гномик обиделся. Ещё бы, когда тебя ни с того ни с сего лупят боевым заклинанием...

   Боевым?!

   И тут до меня дошло. Сжав парту, я уставилась вниз, на магистра Назона -- а он, приняв классическую стойку, чуть прищурившись, швырял одно за другим мощнейшие заклятия по практически недосягаемой цели. Мысль в голове была только одна, да и та, похоже, выжимка из учебника: что-то насчёт того, что в экстремальных условиях в человеке пробуждаются давно забытые навыки и умения.

   Рядом громыхнуло особенно сильно. С потолка посыпалась извёстка. Заклинание срикошетило, и я автоматически выставила Щит. Оглянувшись, я заметила, что его поддерживают все пятеро сидевших рядом.

   -- Яльга, ложись!! -- вдруг не своим голосом завопил Генри, и в следующий момент я очутилась под партой. Там было людно, эльфно и вампирно, ибо мгновением раньше туда нырнули все остальные.

   Сверху доносился шум битвы и запах гари. Не походило, что у Марцелла заканчиваются силы, наоборот, с каждым мгновением он входил во вкус. В воплях гномика прорезалась боевая тональность.

   -- Вот интересно, кто ж его так качественно боевой магии учил? -- выразил общее мнение Хельги, озабоченно рассматривающий обожжённую руку.

   Генри хмуро глянул в мою сторону.

   -- Да мне только один такой известен, -- заявил он. -- Учитель...

   Чувствовалось, что вампир хочет кое-что добавить, но паузу с успехом заполнил гномик, как раз в этот момент очень удачно проносившийся неподалёку.

   Народ озадаченно замолчал, проводя несложные вычисления.

   -- Эй, Яльга, -- дёрнул меня за рукав Яллинг, -- это ж сколько тогда Рихтеру лет? Неплохо он сохранился!

   -- Сколько-сколько... -- я попыталась вспомнить. -- По-моему, тридцать четвёртый.

   -- А он тебе не наврал, а? -- Пол дрогнул, с грохотом обрушилась доска. -- А то стиль-то... э-э... чувствуется.

   -- Ну что, Яльга, -- голос Генри прямо-таки сочился ядом. -- Теперь у тебя нет сомнений, как этот... гномик называется?! Мятный, значит, конфетно-мармеладный! Лыкоморским же языком написано было: Матный! Как в твоём возрасте можно быть такой наивной?!

   Кажется, последнее слово он хотел заменить другим, но в последний момент решил поберечься. И правильно: когда сверху прицельно лупит Марцелл, а снизу добавлю я, мало никому не покажется.

   На помощь мне пришёл Валентин.

   -- Ну, Генри, -- примирительно сказал он. -- Она просто поверить не могла! Добро бы кто ещё, а то -- дети!

   Над партой со свистом пронеслась очередная комета, взорвавшаяся двумя-тремя рядами выше. Сидеть там никто не сидел, потому обошлось без жертв, если не считать того, что шальная искра прожгла Генри дырку на штанах.

   -- Какие ж это дети?! -- злобно возразил он, рассматривая дыру. -- Это ж сволочи!

   Миролюбивый де Максвилль пожал плечами. Возражений он, похоже, не имел.

   Я тоже не ответила, прислушиваясь к обстановке снаружи. Взрывы и раскаты не прекратились, но стали заметно реже, а к запаху гари вдруг добавился тонкий цветочный аромат. Хельги вдруг ткнул пальцем в сторону: в просвете между сиденьем и партой виднелись две стройные ножки в эльфийских чулках и башмачках из василисковой кожи, на высоченных каблуках, выточенных из кости горгульи.

   Твёрдые ногти выбили по крышке парты быструю дробь. Я осмелилась выглянуть наружу.

   Магистр Ламмерлэйк щёлкнула пальцами, призывая отвергнутую гномиком конфету, зашуршала обёрткой -- а миг спустя раздался ещё один хлопок, и гномик исчез, прерван на середине особенно заковыристой фразы.

   Марцелл Руфин Назон по инерции выпустил ещё серию боевых пульсаров, и в аудитории повисла звенящая тишина. Один за другим, адепты выбирались из-под парт и осматривали учинённое побоище. Не уцелел ни один портрет, а в воздухе кружились хлопья сажи, которая ещё недавно была свежей покраской и побелкой. Единственным уцелевшим наглядным пособием был плакат с виверной, которая всё так же кротко и жалобно смотрела в аудиторию.

   Я села на покосившуюся скамью. На ней, чудом пережив такую атаку, лежала моя тетрадь и, чуть поодаль -- несколько подкопчённая роза Хельги. По очереди из-под парты вылезли и остальные. Я прижала тетрадь к себе и затосковала. Не далее как вчера я дала Эгмонту честное слово, что на занятиях у Марцелла буду тише воды ниже травы. Кто же поверит, что это не моя вина?

   С другой стороны -- клочок с вызовом сгорел, эльфы не признаются, ну а в вампирах я вообще была уверена, как в себе самой. Де Максвилль происходит из династии банкиров, а они умеют молчать ещё лучше, чем мы все, вместе взятые. И кто теперь дознается?..

   -- Неплохо, неплохо, -- нейтрально сказала Эльвира, и я вздрогнула, лишь потом сообразив, что её слова относятся не к гномику, а к конфете. Алхимичка задумчиво рассматривала обёртку, которую она уже успела свернуть в аккуратный квадратик.

   -- Адепт Ульгрем, -- Хельги, горевавший над розой, быстро поднял голову. -- Я настоятельно рекомендовала бы вам впредь не экономить на конфетах и цветах, ибо экономия есть исключительно женская прерогатива.

   -- Я хотел купить две розы, -- брякнул Хельги, не подумав. -- Но... денег не хватило!

   Близнецы, переглянувшись, тихонько сползли обратно под парту. Алхимичка приподняла бровь:

   -- О... Тогда уж экономьте.

   С этими словами она развернулась на каблуках, легко спустилась вниз, подхватила под руку застывшего сусликом Марцелла, и оба они исчезли самым прозаическим образом -- через дверь.

   -- Дети, мр-рыс дерр гаст... -- ещё раз повторил Ривендейл. Он нагнулся и поднял с пола крошечный обрывок пергамента, обугленный по краям, но всё-таки уцелевший. Я узнала его с первого взгляда, и сердце рухнуло куда-то под плинтус.

   -- Генри, дай сюда, это улика!..

   Вампир, не отвечая, перевернул листок и с выражением зачитал:

   -- "На прощанье не забудьте поблагодарить гномика, не то он обидится и больше никогда не вернётся!" -- Он выдержал паузу. -- Какой ужас, Яльга, мы же его не поблагодарили!

   Я погрозила вампиру кулаком.

   -- Никогда себе этого не прощу... -- выдохнул Эллинг.

   Яллинг бережно прижимал к себе тетрадь с подробным конспектом.

   -- Весьма познавательная лекция, -- подытожил Валентин. До меня только сейчас дошло, что записывающее заклинание он так и не выключил.

   Молчал только Хельги. Он страдал над розой -- похоже, никак не мог решить, дарить её или всё-таки выбросить.

  Да здравствует солнце, да скроется тьма!

 Солнце эльфийской поэзии

   Генри Ривендейл торжественно выходит к месту оратора. В зале слышится многоголосое "Ах!", кто-то падает в обморок, а кто-то пытается аплодировать. Герцог складывает руки на груди, отчего немедленно начинает напоминать чей-то там парадный портрет -- правда, его не портит даже это -- и начинает говорить Речь.

   Народ внимает.

   Генри:

   Великий подвиг не престаёт быть великим, сколько бы менестрелей о нём ни пело. И великая любовь не сделается мельче, сколько бы лэ ни сложили в её честь. Я хочу говорить о вечном, о светлом, о том, что дарует жизнь, равно как придаёт этой жизни смысл. Благородные маги! -- я, Генри, наследный герцог дома Ривендейл, собираюсь поведать вам о солнце -- светлейшем и высочайшем из небесных светил.

   Что есть солнце? Это вечный свет, неугасимо сияющий на небесах. Даже зимой, когда лучи его становятся бледнее, оно никуда не исчезает, и наградой терпеливому будет ясная весна и светлое лето. -- Голос из аудитории: "Не терпеливому, а выжившему, разницу понимать надо!". -- Солнце есть знак надежды, поданный нам свыше. Блеск его щита приветствует справедливость и отгоняет зло; ведь не случайно же все преступления свершаются ночью, под покровом тьмы, когда Солнечный Воитель спускается за край небосклона, дабы проплыть в своей ладье по стылым водам Предвечного Океана и обогнуть земной диск! Да и Божий суд, высшее проявление справедливости, непременно свершается при солнечном свете.

   Но что есть суть солнца, суть света и тепла, как не любовь -- высшее из доступных смертному чувств? Подобно тому, как солнце сверкает на небосклоне, не ведая противника, равного себе по мощи, -- подобно солнцу, королю небес, любовь воцаряется в душе, легко разбив бастионы предубеждения, легионы осторожности и армады самовлюблённости, главных своих врагов. -- Ехидный женский голос из зала: "Генри, говорила тебе мама: не читай учебник по стратегии на ночь..." -- Словно рассветные лучи, любовь кажется поначалу едва ли не миражом -- но с ходом времени свет всё ярче разгорается на утренних небесах, а смертный понимает, что раньше он не жил. Любовь придаёт смысл самому нашему существованию, и жизнь без неё немыслима, как немыслима жизнь на земле, над которой погасло солнце. Но всем нам известно из курса фэйриведения, что опасна не только полночь, когда ладья Воителя несказанно далека от земного диска, но и полдень -- час, когда солнечный свет делается нестерпимо ярким. Так и любовь -- лучи её обжигают сильнее пламени. И от этих лучей не скрыться под плетёным навесом -- ибо они горячи, когда ты находишься рядом с... хм... предметом своей страсти, но когда ты далёк от него, жар становится уж вовсе нестерпимым. Помните, как сказано у классика: "О, как прекрасна ты, возлюбленная моя! Волосы твои подобны цветом пресветлому солнцу; точно лучи, озаряют они светом своим душу мою, изгоняя прочь сомнения и уныние. Благословен будь родивший тебя, о рыжекудрая царица сердца моего!". -- Комментарий зала, растерянно: "Однако!". Второй комментарий, сдвоенным ехидным эльфийским голоском: "Да-а, прекрасна ты, возлюбленная моя! О как!"

   Генри, спохватившись:

   Я полагаю, всем присутствующим памятен герб рода Ривендейлов -- на лазурном поле золотое солнце, и девиз: "Свет и надежда". Как любой из Ривендейлов, я надеюсь -- комментарий зала: "И свечусь!" -- быть достойным этого герба и не посрамить чести моих предков. И помните, как поёт менестрель: "Не забывайте, что мрак не вечен, не забывайте, что Враг не всесилен!".

   Я сказал!

  Разумеется, Лерикас приехала налегке: кроме сумки, с ней не было никакой поклажи. Это немало огорчило близнецов аунд Лиррен, ибо, имейся у Валери хотя бы один чемодан, его можно было бы донести и под этим предлогом проводить её до комнаты. На пальце у конунга поблескивало обручальное кольцо, но, во-первых, братья не видели Рэнтара вживую, а во-вторых, вряд ли их планы простирались так далеко. Просто золотой дракон -- он и есть золотой дракон. К нему тянет всех, и эта тяга пересиливает даже обаяние бесплатной пятнадцатой кружки.

   Распоряжения декана надо выполнять -- но где же сказано, что их надо выполнять дословно? Да и что взять с Эгмонта, в последнее время отнюдь не отличавшегося адекватностью? Я поймала завхоза, узнала, что он прекрасно осведомлён о прибытии конунга Арры, выяснила, которую из гостевых комнат ей отвели, и проводила Лерикас туда. По пути мы встретились, по меньшей мере, с пятью строительными бригадами, а Волк то и дело чихал, проходя мимо очередной свежеокрашенной стены.

   -- Вот, -- бодро сказала я, широким жестом указывая на дверь. -- Здесь ты будешь жить. Можешь, конечно, жить здесь или здесь, -- я по очереди ткнула пальцем в двери справа и слева, -- но разницы никакой. А в остальных идёт ремонт.

   -- Понятно, -- кивнула Лерикас. -- Ремонт -- это святое. Но что-то мне не верится, что студенты ложатся спать в девять вечера.

   -- Ну, чаще бывает, что в девять утра... Запомнила, как сюда идти? В двери есть элементаль, если будут вопросы, она всё объяснит.

   Флуктуация, явно стесняясь, тихонько сидела в косяке.

   -- Где ты будешь жить, я показала, а теперь пошли к Рихтеру в лабораторию. А то декан -- он такой, он ждать не любит. Тебе хорошо, ты золотой дракон, а мне у него ещё три года учиться...

   Лерикас внимательно посмотрела на меня и немножко сквозь -- так, будто она видела то, что происходит у меня внутри.

   -- Да, -- немного не в тему сказала она. -- Кажется, я вовремя приехала.

   Возразить было сложно: во-первых, она была права, а во-вторых, так или иначе, но золотому дракону не скажешь: "Что-то невовремя ты припёрся, дружок!". Так что я улыбнулась, развернулась на каблуках и пошла вперёд, указывая гостям дорогу.

   Надо сказать, что лаборатория Рихтера не стала для студентов меньшей тайной. Я отлично знала, что первокурсникам Эгмонт прочитал классическое внушение на тему того, что не стоит даже пытаться её взломать. Пару раз за минувший год я слышала за спиной уважительный шепоток: "Видишь, вон, рыжая пошла? Это та самая, ага, та самая, которая Рихтерову лабораторию взломала!". Легендой быть приятно, но речь не о том.

   Мне несколько раз доводилось там бывать -- осенью, пока Эгмонт был ещё сравнительно вменяем. Потом он невесть с чего решил, что гайки нуждаются в закручивании, и вряд ли успел передумать. Скорее всего, не будь ремонта, судьбоносная встреча с конунгом Арры произошла бы в его кабинете. Но -- ремонт был. И диктовал свои условия. В кабинете красили стены и меняли пол, и, даже если удастся выгнать оттуда гномов-ремонтников, всё едино это было никак не то помещение, в котором надлежит принимать конунга.

   Я распахнула незапертую дверь и первая зашла вовнутрь. Да... места там было маловато. Стол отодвинули к окну, на нём вперемешку стояли приборы, накрытые какой-то тканью, и книги, сложенные в не слишком-то аккуратные стопки. Книги лежали и на полу; по углам валялись свитки, а в единственном кресле, отодвинутом к стене, красовалась целая охапка карт, свёрнутых в тугие и не очень рулоны. Оглядевшись, я решительно выгребла эти рулоны и запихнула их под шкаф. Оттуда не запищало. Странно. Для завершения колорита не хватало только мышей.

   -- Садись, ты у нас гостья... -- я внимательно присмотрелась к подоконнику, смахнула с него ладонью обрезки пергамента и решила, что сяду здесь. А Рихтер пускай устраивается, где хочет. Хоть на шкаф залезает.

   -- Да-да, госпожа конунг, чувствуйте себя как дома! -- элементаль, высунувшись из косяка, в прямом смысле сияла от радости. -- Располагайтесь поудобнее, мы всегда рады вас видеть!

   "Подхалимка", -- хмуро подумала я. Когда это, спрашивается, она ещё могла видеть конунга, до того, как та приехала в Академию? А с другой стороны, чего это я? Не всякой элементали выпадает такое счастье -- чтобы к твоей двери прикоснулся золотой дракон. Даже я понимаю, что Лерикас в драконьем обличье не просто змея с крылышками, а уж флуктуации...

   На мгновение мне представилось, как Лерикас целенаправленно идёт по Академии, по порядку открывая каждую дверь, и я кашлянула в кулак, стараясь скрыть улыбку.

   Конунг, усмехнувшись, погладила элементаль -- так люди гладят кошек -- и флуктуация, заурчав, снова подсунулась под её ладонь. Во все стороны брызгами летели искры; одна из них упала на переднюю лапу Фенрира Волка, и он тихонько рыкнул. Элементаль, осознав всю недопустимость своего поведения, ойкнула и моментально скрылась в косяке.

   -- Я правильно поняла, они живут у вас в каждой двери? -- Лерикас посмотрела на свою ладонь, потом -- на косяк. Кажется, элементаль ей понравилась. -- Что-то вроде замены замку с кнопочками?

   -- Почти в каждой. Но есть и исключения. -- Я благоразумно не стала спрашивать, зачем на замке нужны кнопочки. Что, разве он без них не работает?

   Конунг всё никак не могла оторваться от двери. Она тихонько побарабанила когтями по косяку, и мне почему-то представилось, как она, не прилагая ни малейших усилий, засовывает руку по локоть в пятое измерение и вытаскивает оттуда за хвост какую-нибудь хищную флуктуацию. Саламандру, например. А саламандра, поджав лапки, честно пытается изобразить, что она тут совсем не при чём и вообще так... мимо пробегала.

   Видя такую заинтересованность, Фенрир тоже обнюхал косяк. То ли случайно, то ли намеренно он ткнулся носом в ладонь Валери. Конунг рассеянно потрепала свисающее ухо и, щёлкнув когтем напоследок, зашла в кабинет. Фенрир просочился следом, и внутри разом стало тесно. Несколько мгновений он топтался на одном месте, прикидывая, как ему можно улечься между стопками учебной литературы. Я изящно взмахнула рукой и самая высокая стопка величаво отплыла к дальней стене. Волк лёг на освободившееся место и уложил голову на лапы.

   -- Ремонт? -- понимающе спросила Лерикас. Я кивнула. -- Яльга, а они... элементали как-то размножаются?

   Я задумалась. Эта сторона вопроса меня почему-то никогда не интересовала: возможно, мне просто не приходилось испытывать нехватки в элементалях. Обычно их было даже чуть больше, нежели требовалось для спокойной жизни.

   -- Ну... этого мы ещё не проходили. Я думаю, Эгмо... то есть, магистр Рихтер! -- должен знать наверняка. Эту же он откуда-то взял!

   Лерикас задумчиво провела пальцем по нижней губе.

   -- Как ты думаешь, -- нейтрально спросила она, -- Академия согласится выделить мне одну? Или двоих, чтобы им не скучно было?

   -- Да ты и с одной не соскучишься, -- хмыкнула я, а от порога добавили:

   -- А Академия скажет конунгу большое спасибо. И поинтересуется, не хотят ли подданные оного завести себе такое же экзотическое животное.

   -- Какое ещё животное?! -- возмущённо возникла элементаль, но, покосившись на Рихтера, тут же залезла обратно. Впрочем, из косяка ещё долго доносилось неразборчивое бормотание, что-то вроде: "Живо-отное, тоже скажут...".

   -- Ну, не растение же, -- философски пожал плечами Эгмонт. -- Здравствуй, Лерикас.

   Он закрыл за собой дверь и, аккуратно перешагнув через Волка в самом его невысоком месте, подошёл к окну. Я быстро слезла с подоконника; среди книжных завалов мелькнула табуретка и я, пока её ещё кто-нибудь не заметил, поспешила заявить на неё свои права. Рихтер открыл окно; ветер качнул створку, Эгмонт заложил её стопкой книг, той самой, которую я слевитировала к стене, и развернулся к нам.

   На несколько мгновений воцарилась неловкая тишина, которую Хельги, случись он рядом, охарактеризовал бы метким выражением "Стражник родился". Я слышала, как за окном воркуют голуби, как Фенрир Волк тихонько скребёт когтями пол и как Эгмонт пытается сообразить, чего бы сказать, призывая на помощь весь графский опыт. Неожиданно в сумке у Лерикас что-то завозилось, и скрипучий голосок недовольно произнёс:

   -- Ну да, конечно, элементаль мы погла-адили... чужую, между прочим! Волка погла-адили... ну ладно, он свой! С этими... магами, -- последнее слово голосок угрожающе подчеркнул, -- поздоровались, хотя они-то с которого боку свои?! А про Скупидонуса никто и не вспо-омнил! Коне-ечно, дождёшься тут, чтобы погладили или здоровья пожелали!

   В этот момент Фенрир вдруг одним скользящим движением поднялся на ноги и метнулся вперёд. Он сделал это так быстро, что я не успела ничего разглядеть: по комнате будто промелькнула смазанная серая тень. Рихтер машинально вскинул руку, но тут же, вспомнив, сжал пальцы, заглушая вызванное было заклинание. Скупидонус смолк, а Валери, нахмурившись, как будто к чему-то принюхивалась.

   -- Что случилось? -- быстро спросила я, переводя взгляд с Волка на Эгмонта, а с него -- на владычицу оборотней. Та пожала плечами:

   -- Не знаю... Фенрир?..

   Волк, по-охотничьи сгорбившись, обнюхивал какое-то место на полу. На первый взгляд, ничего особенного там не было, но, присмотревшись, я увидела на досках две неглубокие вмятины -- здесь стояло что-то тяжёлое, и убрали его сравнительно недавно. Что-то мелькнуло у меня на краю памяти, но тут Фенрир прижал уши к голове и очень тихо зарычал. Возможно, волки не рычат, но я не могла подобрать другого слова. Не знаю, как там Лерикас, но я мгновенно поняла, что у меня есть не то шерсть, не то подшёрсток -- как бы то ни было, оно встало дыбом. Это был голос охотника, почуявшего дичь. Судя по всему, очень опасную дичь... но если она опасна для него, то что же говорить о нас?

   Эгмонт напряжённо смотрел на это место, и я чувствовала, что он в любой момент готов ударить. На всякий случай и я начала разминать пальцы; но тут Лерикас встала и, быстро подойдя к Фенриру, положила ладонь ему на голову, между ушей.

   -- Успокойся, мальчик, -- негромко произнесла она. -- Его здесь уже нет. Его вообще больше нет. Он здесь было, и его уничтожили. Это всего лишь запах, след, отголосок... и он никому больше не сможет повредить.

   В её голосе не было ничего особенного, но в тот миг я отчётливо поняла, за что Валери даль Торрант называется конунгом. Мир стал прежним; тень, которая на него легла, исчезла под лучами солнца. Исчезла, чтобы больше никогда не появиться.

   Рычание мало-помалу стихало, но Волк ещё долго не мог успокоиться. Через какое-то время он позволил увести себя; Лерикас вернулась в своё кресло, а Фенрир лёг вокруг, живо напомнив нам тот день, когда мы впервые увидели конунга Арры на центральной площади города. Правда, любимое кресло Эгмонта было немного компактнее каменного трона, и это позволило Фенриру положить голову Лерикас на колени. Что же это было, что сумело так его напугать?

   Кстати сказать: перемещаясь по лаборатории, ни конунг, ни Фенрир не уронили ни единой книги.

   Тут сумка снова заворочалась и завздыхала. Не вставая, Валери подняла её с пола и сообщила нам, возясь с хитроумной гномийской застёжкой:

   -- В самом деле, нехорошо получается. Скупидонус же приготовил вам подарок...

   Фраза была совершенно невинная, но Эгмонт почему-то снова напрягся. Впрочем, как раз это меня и не удивляло. Я плохо действую на преподавателей. К примеру, как это бедняга-бестиолог ещё жив -- ума не приложу. Хотя ему ещё два года нам лекции читать...

   А вот директор после слонов Полининого принца стал относиться ко мне немножко теплее. Вероятно, оттого, что из-за меня не пришлось заново мостить все прилегающие к Академии улицы.

   Пока не пришлось.

   -- Ну, забирайте, -- конунг встряхнула сумку, переводя взгляд с меня на Рихтера. Но Эгмонт по-прежнему стоял, намертво вцепившись в подоконник, и я поспешила воспользоваться моментом. Прикоснуться к легендарной Сумке Скупидонуса... мрыс эт веллер, да близнецы за это дали бы себя обстричь если не налысо, то очень и очень коротко, а Генри Ривендейл согласился бы всю жизнь ходить кудрявым!.. Упускать такую возможность я не собиралась и потому быстренько сунула руку вовнутрь.

   "Внутри" оказалось куда глубже, чем я предполагала; рука ушла туда по локоть, но почти сразу мне в ладонь толкнулось что-то толстое и прямоугольное. Почти одновременно я ощутила прикосновение маленькой мохнатой лапки, которая мгновенно ощупала всю мою руку целиком и каждый палец в отдельности. Чувствовался недюжинный профессионализм, и я оторопела.

   -- Скупидонус, -- сладким голосом сказала Лерикас, -- она колец не носит. Пока. И я не поняла, кто кому тут подарки дарит?

   -- А я что? Я ничего! -- заторопилась сумка. -- Я так, любуюсь! Красивые пальцы, музыкальные... А вообще, чего это она колец не носит, а, конунг? Самое время!

   Я оторопела повторно, Рихтер ещё крепче вцепился в несчастный подоконник. Лерикас быстро глянула на него и прикусила губу.

   -- Я тебе потом объясню, -- мягко пообещала она. -- А раз уж ты кольцами интересуешься, так я слышала, что здешний клан ювелиров готов заключить выгодную сделку...

   Последние слова она договаривала уже в пустоту, вслед исчезающей сумке. Когда Скупидонус построил для своего обиталища телепорт, не заметил никто, включая, кажется, и золотого дракона. Вот что значит чувство долга, не без уважения подумала я. Всегда на работе!

   Я посмотрела на то, что осталось у меня в руке. Это была книга -- и впрямь довольно упитанная, но всё равно не способная составить конкуренции среднему труду по боевой магии или алхимии (правда, магистр Зирак?). Сверху на обложке тонкой эльфийской вязью были выведены имена двух авторов. Ну, да эльфы на то и эльфы -- поодиночке не ходят, книги и то вдвоём пишут. Ниже более крупным шрифтом золотыми буквами было выведено название. Я прищурилась и разобрала среди цветочков и завитков: "Фортуна избирает златокудрых". Ничего не понимаю...

   Между авторами и названием располагалась картинка. Я уставилась на неё, пытаясь хоть как-то прояснить ситуацию.

   На картинке были изображены трое: девица и двое лиц предположительно мужской национальности. Если рассуждать логически, девица и была той самой Фортуной; вопреки названию, она никого не избирала, а, дико вытаращив глаза, пялилась в какой-то фолиант. Не знаю, что она там увидела -- но вряд ли заявленных златокудрых. Волосы у девицы были художественно растрёпаны, брови подведены чёрным карандашом, а губы умело прорисованы дорогой эльфийской помадой. Шею украшала золотая цепочка сложного плетения с какой-то висюлькой. На висюльке было что-то изображено, но что именно -- я не разглядела.

   Со всех сторон девицу окружали стопки растрёпанного пергамента, а сбоку, под левой рукой, стояла мисочка с воткнутой туда ложкой. Мисочка определённо напоминала мне алхимические тигли, но какой же дурак будет совать ложку в зелье? И каким должно быть зелье, чтобы ложка стояла дыбом?

   Чуть подальше от девицы располагался встрёпанный молодой человек в зелёном кафтанчике. Руки его были вскинуты в защитном жесте, глаза -- уже знакомо выпучены, и складывалось впечатление, что он отбивается из последних сил, не надеясь уже доказать героине, что он не златокудрый. С рук его во все стороны летели искры.

   Ещё дальше в полумраке едва виднелась чья-то, не побоюсь этого слова, харя. Была она черна, нос зловеще изгибался крючком, а глаза и клыки сверкали весьма кровожадно. Немного подумав, я решила, что девица, наверное, студентка, а существо на заднем плане -- не кто иной, как Сессий, злой дух экзаменов. А глаза у девицы выпучены не иначе как от усердия. Хотя, может, она гражданина в зелёном всё пытается превратить в златокудрого -- а получается только то, что нарисовано!

   Тогда она может таращиться и от испуга.

   -- Ты книжечку-то переверни, -- посоветовала мне Лерикас.

   Всё ещё ничего не понимая, я послушно перевернула -- и окончательно выпала в осадок.

   На переднем плане художественно распласталась уже совсем другая девица -- светловолосая, коротко и неровно обстриженная. Одета она была в обтягивающие штаны неизвестного мне покроя и кружевную прозрачную кофточку, которую я назвала бы весьма провокационной, если бы девице было, чем провоцировать. Увы, судьба её обделила: бедняжка была плоская, как доска. В руке у неё горел сгусток пламени, создавать который умеют только выпускники, да и то, если верить Рихтеру, не все. От сгустка тянулся длинный огненный шлейф, каковой, причудливо изгибаясь, находил свой конец в глазу у какой-то длинной сплющенной твари. Сплющенная тварь -- вероятно, ей пришлось протискиваться через очень узкую щель -- вылезала на поверхность из непонятной лужи, разевая клыкастую пасть. К зубам я присмотрелась не без профессионального интереса; клянусь "Справочником", тут не надо быть дипломированным магом, чтобы понять: несчастное животное страдает от желудочного недуга, ведь с таким набором клыков пасть закрыть технически невозможно. Вероятно, это было единственной причиной, почему девица до сих пор оставалась в живых.

   В некотором отдалении виднелся коренастый мужчина, похоже, наполовину лыкоморец, наполовину эльф: в рубахе до колен, подпоясанной ремешком, но с длинными светлыми волосами. Вскинув руки и растопырив пальцы, он задумчиво взирал на животное -- не то замерял пропорции, не то с безопасного расстояния показывал степень своей крутизны. Первый вариант мне нравился больше. А что, историческое полотно... и название можно придумать хорошее, например "Дева и Змей".

   Тут я вспомнила, что уже читала книгу с таким названием. Книга была хорошая; ладно, пускай этот... лыкоэльф придумывает другое название. И чтобы без плагиата!..

   Помотав головой, я раскрыла книгу и прочитала первую строчку: "Прекрасная златокудрая Иальга хищной упругой походкой приближалась к дверям резиденции магов. "Не-эт, -- на ходу думала она. -- От меня ещё живым никто не уходил!". Совсем ничего не понимая, я прочла эту строчку вслух -- и вот тут-то мне стало окончательно нехорошо.

   А вот Лерикас, похоже, было совсем неплохо. Покосившись на Эгмонта, она провела в воздухе рукой, и перед нами повисла цветная картинка с задней обложки, увеличенная в несколько раз.

   -- Это, Яльга, ты, -- конунг ткнула пальцем в растрёпанную девицу. -- И то скажи спасибо, что тебя не в кольчужном бикини нарисовали. А это -- магистр Эгмонт Рихтер, боевой маг и...

   -- Реконструктор, очевидно, -- к чести Эгмонта, он отреагировал довольно сдержанно. -- А чешуйчатое -- это, надо думать, гельминт?

   -- Нет, -- Лерикас приятно улыбнулась, -- василиск. -- Отобрав у меня книжку, она быстро зашелестела страницами и, отыскав нужное место, с выражением процитировала: -- Горный василиск! Надо же, какие странные у нас в Конунгате горы! -- Я покосилась на ровную лесистую долину, посреди которой одиноко торчал валун. -- Верно говорят, всё у оборотней не так, как у людей. Горы, и те по пояс!

   -- Зато берилл красивый, -- вступилась за книгу я.

   -- Где берилл? -- заинтересовался Рихтер. Я молча ткнула пальцем в камень, украшавший обложку фолианта -- того самого, который заставил меня... то есть, Иальгу! -- так вытаращить глаза.

   Я продемонстрировала обложку, но мы сидели едва ли не в разных углах комнаты, а берилл был слишком мелким.

   -- Лучше дай посмотреть, -- Эгмонт протянул руку ладонью вверх, и я отпустила книгу, прошептав короткое заклинание. Я немного не рассчитала траекторию, но маг легко поймал книгу, сделав шаг вбок. Несколько секунд он внимательно рассматривал обложку. Лерикас с ехидным видом ждала продолжения.

   -- Это не камень, -- припечатал Рихтер после краткого осмотра. -- Это глаз. Надо думать, тот самый, запасной.

   Я фыркнула, вспомнив коробку, полную ярких книжек.

   -- Ага... а это вы, студентка Ясица. Зело разноплановая особа. Так... а этот, в зелёном, тогда кто? На мгымбра не похож...

   -- Это Марцелл Руфин Назон, -- ответила я, постаравшись придать лицу самое уважительное выражение.

   Эгмонт только хмыкнул.

   -- А сзади, -- закончила я, -- одно из двух: либо Генри Ривендейл, либо сам Сессий. Причём Сессий мне нравится больше. Как вариант.

   -- Да, -- согласился Рихтер. -- На адепта Ривендейла это как-то не тянет.

   Он открыл книгу посредине и с выражением зачитал вслух:

   -- "Прекрасная златокудрая Иальга величавой поступью вступила в бальную залу. Музыка тотчас же смолкла, так велика была сила ея красоты. Сам Игемондус Ужасный пал жертвой чар Иальги. Не теряя ни мгновения, подскочил он к юной деве и увлёк её в вихре танца..."

   Мы с Лерикас переглянулись. Оборотница уважительно приподняла бровь.

   -- Думаю, близнецы аунд Лиррен, как авторы сего произведения, согласятся признать это чёрненькое... хм... Сессием. Потому что вряд ли они задолжали Ривендейлу так много, чтобы расплатиться с ним столь изысканно.

   Эгмонт произнёс эту фразу не отрываясь от, как стало ясно, весьма увлекательного чтения.

   -- Это вот эти двое, которые нам встретились у границы? -- Лерикас с невозмутимым видом почёсывала за ухом у Фенрира.

   Я кивнула, испытывая непреодолимое желание прямо сейчас поговорить с близнецами.

   -- Весьма перспективные молодые люди, -- прокомментировала конунг.

   -- Более чем, -- согласился их декан. -- Смотри-ка... где это оно тут было... ага! "Роковой сумеречный красавец Сигизмунд, запрокинув голову, неотрывно смотрел на полную луну. Какой зов будила она в его мрачной, смятённой душе? "Интере-эсно, -- затаив дыхание, робко подумала Иальга, -- каков он, таинственный поцелуй волкодлака?" Но ей не суждено было познать его этой ночью..."

   Да, подумала я. Хорошо, что в комнате нет рокового красавца Сигизмунда. Близнецы, конечно, быстро бегают и неплохо маскируются, но от Сигурда, как от Иальги, никто ещё живым не уходил.

   Тут подул ветер, принёсший запах свежей олифы, и Фенрир в очередной раз чихнул.

   -- Невовремя я приехала, -- озабоченно сказала Валери. Я открыла было рот, удивлена такой непоследовательностью, но конунг быстро взглянула на меня, и я прикусила язык. Рихтер, по-прежнему уткнувшийся в книгу, ничего не заметил.

   -- Э-э... ремонт, -- подумав, осторожно сказала я.

   -- А погода такая хорошая, -- мечтательно продолжила Лерикас. -- Последний летний месяц, всего лишь четыре недели... Хорошо бы сейчас выехать за город, а то от краски аж голова кружится...

   Я изрядно сомневалась, что у золотого дракона может кружиться голова -- от краски или от чего бы то ни было другого. Но оборотни тоже хищники, и конунг только что вышла на охоту, а мне меньше всего хотелось вставать поперёк её гона.

   Воцарилась тишина, которую нарушил Эгмонт.

   -- В принципе, -- очень независимым тоном сказал он, -- у меня вчера начался отпуск. Может, нам всем съездить в Рихтер? Дождаться Сигурда и уехать, как в старые добрые времена?

   Фенрир снова чихнул, определённо, воздействуя нам на совесть.

   -- Яльга, ты как? -- Лерикас обратила ко мне совершенно невинное лицо.

   -- Ну... -- я запнулась. Рихтер отложил книгу на подоконник и тоже смотрел на меня. -- Ну... в самом деле, почему бы нет? У вас там этот, как его, донжон...

   -- Мы же вроде как перешли на "ты"? Ещё прошлым летом...

   -- Но учебный год...

   Магистр пожал плечами:

   -- Так он же ещё не наступил!

   Я улыбнулась. В самом деле, Лерикас творила чудеса. Здесь не хватало только Сигурда, чтобы всё стало совсем как надо. Мрыс эт веллер -- мы полчаса провели с Эгмонтом в одной комнате, а я не чувствую и капли того напряжения, которое раньше появлялось уже через пару минут!

   -- Отлично, тогда договорились! -- Лерикас хлопнула в ладоши и поднялась на ноги. Фенрир, вовремя убравший голову, тоже встал с пола. -- Сигурд, я думаю, будет завтра или послезавтра... -- она зевнула, прикрывая рот обеими ладонями. -- Так спать хочется! -- извиняющимся тоном объяснила оборотница. -- Спокойной ночи.

   Она выскользнула за дверь, прежде чем кто-либо из нас двоих успел её остановить. Фенрир, разумеется, последовал за своим вожаком.

   Интересно, а он-то где спать будет? -- мелькнула совершенно нелепая мысль. Но тут же явился и ответ: не иначе как на коврике около двери.

   -- Встречу близнецов -- убью! -- кровожадно пообещала я, нарушив воцарившееся молчание.

   -- Ну, зачем же так... -- Рихтер положил книгу на стол и, подумав, сел на подоконник. -- Если уж убивать всех, к этому причастных, то начать придётся со Скупидонуса. А на него даже у нас троих вместе сил не хватит. А по-другому нечестно выйдет.

   Я немного подумала. Звучало убедительно.

   -- А с чего вы... ты взял, что этот опус сочиняли именно они?

   Эгмонт пожал плечами.

   -- Будем рассуждать логически, -- предложил он. -- Во-первых, книга явно написана кем-то, кто хорошо знает Академию, тебя... ну, и меня, кажется, тоже. Все ключевые события прошлого года описаны достаточно достоверно: и мгымбр, и история с лягушками, и ваше перемещение в Треугольник... По стилю, кстати, чётко видно, где записано на основе собственных впечатлений, а где -- по твоим рассказам. Ну и, наконец, сами близнецы по тексту появляются достаточно редко, а уж если появляются, то невероятно лучезарные и пресветлые...

   -- Ага, -- хмуро поддакнула я. -- Остановись, виденье, ты прекрасно!

   -- Вот-вот, видишь, ты всё сама поняла. Ну и потом, не припомню я за братьями аунд Лиррен такой любви к альма-матер. До начала учёбы ещё целый месяц, а они уже три дня здесь ошиваются. Спрашивается, зачем?

   Это был весомый аргумент. Единственное, что могло подвигнуть братьев на такой подвиг, -- это переэкзаменовка, но я твёрдо знала, что на четвёртый курс близнецы перешли без каких бы то ни было хвостов. Просто потому, что иначе перейти было невозможно: переэкзаменовки разрешались только до третьего курса включительно. Дальше либо с первого раза, либо никак. Так что Эллинг с Яллингом попросту ждали, когда издательство "Эльфо-книга" выпустит в свет их первую печатную работу.

   -- Но нельзя же это оставить просто так! -- воззвала я.

   -- Нельзя, -- согласился маг. -- Я и не оставлю. Вот прямо сейчас пойду и возьму у них автограф.

   -- И что, ты думаешь, они тебе напишут? "Игемондусу Ужасному от любящих учеников"?

   -- Ну почему же, -- "Игемондус" хищно улыбнулся. -- Можно иначе: от жертв, например. В скобочках -- будущих, в скобочках -- нужное подчеркнуть. Как там, кстати, "Справочник" поживает?

   -- Это был не "Справочник"! -- очень натурально возразила я.

   Эгмонт покивал.

   -- А можно ещё вот так, -- предложил он, к счастью, не останавливаясь на такой скользкой теме. -- "Авторам, от Игемондуса Ужасного и прекрасной Иальги. На долгую память, в скобочках -- вечную".

   -- "В скобочках -- нужное подчеркнуть", -- хором закончили мы.

   Вообще-то близнецов стоило пожалеть. Неизвестно, насколько близки они были к вожделенной пятнадцатой кружке, но хмель выветрится из них уже на второй минуте беседы с... хм... жертвами авторского произвола. Рихтер всегда жил по правилу: "никогда не откладывай на завтра, кого можешь съесть сегодня".

   -- Ладно, меня в автографе они могут не упоминать, -- я встала с табуретки и попыталась вспомнить, где она стояла раньше. -- Я тоже спать пойду... Кстати, потом дашь мне этот труд почитать?

   -- Разумеется, -- Рихтер спрыгнул с подоконника, сдёрнул с головы воображаемую шляпу, сделал глубокий поклон, подметая воображаемыми перьями пол, и патетически вопросил: -- Разве найдётся в этом мире смертный, который в чём-либо сумеет отказать прекрасной златокудрой Иальге...

   -- Игемондус, -- буркнула я.

   -- ...чья красота, подобно стреле, пронзает сердца навылет? -- Рихтер не выдержал и расхохотался, я сосредоточенно придумывала, что сказать в ответ. Но в голову ничего не приходило, и потому я просто ткнула пальцем в висевшее изображение:

   -- Надеюсь, ночью мне это не приснится. Иначе вы с Лерикас имеете все шансы не дождаться меня за завтраком.

   Эгмонт щёлкнул пальцами; изображение исчезло. Я пододвинула ногой табуретку к стене и вышла из лаборатории. Уже закрывая дверь, я увидела, что магистр усаживается в любимое кресло и раскрывает книгу на первой странице.

   Эльфы могли пировать ещё достаточно долго: Рихтер определённо собирался прочесть всё до конца.