Михаил Пухов
Случайная последовательность
Эр-17 шел впереди.
В его черной полированной спине Греков угадывал свое искаженное изображение. Ковальский в зеркале спины не помещался — вернее, был скрыт фигурой Грекова. Но он двигался сзади, почти рядом, и Греков слышал, как хрустят камни под его башмаками. Сам Греков и особенно робот шагали почти бесшумно, и было отчетливо слышно, как ветер завывает среди скал и шелестит в кронах деревьев.
Ветер крепчал. Белая пыль вырывалась из-под ног Грекова, робота, который шел впереди, и Ковальского, который двигался сзади, и улетала вперед, сливаясь в клубящееся, прижатое к земле длинное облако, указывающее им путь. Ветер был южный, он постепенно усиливался и дул вдоль ущелья, в спину, облегчая подъем. Но плохо, если это не просто ветер, если небо над южным горизонтом черно, если идет полярная буря.
Оглядываться не имело смысла. Ущелье, по которому они шли, извивалось, и горизонт был скрыт зелеными от леса вершинами скал. Разумеется, можно взобраться наверх, на какой-нибудь высокий утес, но это требует времени. А если надвигается ураган, время дороже всего.
Греков потрогал пояс, где согласно инструкции должен был находиться бластер. Но бластер отсутствовал. Бластер весит два килограмма, а рассвет сегодня был обычный, зеленый, без розово-красных прожилок, предвещающих южный шторм. Хорошо, хоть Ковальский вооружен. Хорошо, что новички обладают замечательным свойством цеплять на себя оружие во всех случаях, когда им это разрешают.
Ковальский прибыл на Гамму всего два дня назад, и робот Эр-17, который шел впереди, был первым, которого они должны были отправить в Туннель вместе. Последние шесть месяцев Греков был единственным человеком, посылавшим в Туннель роботов и встречавшим их, если они возвращались. Возвращалась приблизительно половина.
Сейчас они поднимались в горы по дну узкого ущелья, продавленного прошедшим когда-то здесь ледником. Скалы справа и слева были красивые, молодые, почти не тронутые эрозией. Но среди них имелись проходы, так что в случае нужды можно уйти в горы и вернуться на станцию, сделав небольшой крюк. Верхушки скал были плоские, сглаженные. Там зеленели стонущие под ветром деревья.
Маленький отряд приближался к цели.
Станция, откуда они шли, была расположена не очень далеко от входа в Туннель. Пустяки, десять километров. Хотя строители могли установить станцию поближе, в ущелье. Но когда строили станцию, никто не подозревал о существовании Туннеля.
Станцию строили для изучения обычаев аборигенов южного полушария, а в непосредственной близости от входа в Туннель нет поселений аборигенов. На равнине аборигенов тоже нет — они строят свои шатры из древесных веток в горах, на плоских вершинах скал, но не в ущелье. Они боятся Туннеля, хотя он и служит у них предметом религиозного культа.
Аборигены верят, что время от времени из Туннеля появляются боги и чудовища. Чудовища остаются надолго, пока не находятся герои, которые их побеждают. Боги уходят сами. Аборигены нисколько не удивились, когда люди пришли на Гамму. Сейчас они ждут, когда мы вернемся назад, в Туннель.
Конечно, не мешает хотя бы теперь перенести станцию. Это не сложнее, чем регулярно два раза в неделю встречать очередного робота-разведчика, если он вернулся, и посылать в Туннель следующего. Иногда роботам приходится подолгу ждать — если они предназначались для Феникса или Лигурии, но вернулись на первом цикле. Из восьми таких роботов выполняет задание один, половина возвращается преждевременно, а остальные теряются. Роботам, которые возвращаются раньше, приходится ждать. Но роботам это нетрудно.
Да и сама прогулка от станции — десять километров сюда, десять обратно — не представляет труда. Просто иногда она бывает опасна. Когда небо над южным горизонтом темнеет и поднимается ветер с полюса, из пустынь приползают стада песчаных драконов. Случается, что некоторые экземпляры проникают в ущелье. Редко, но случается.
Аборигены не зря разбивают шатры на плоских вершинах скал.
Робот, который шел впереди, остановился.
Вверху, в лесу на вершинах, выло и свистело, но у подножия скал ветра уже не чувствовалось, пыль из-под ног не летела вперед, потому что ущелье здесь кончалось, задушенное каменными стенами. Скалы были действительно как стены или даже как стеклянные стенки аквариума — гладкие и неприступные. Как ни удивительно, овальное отверстие Туннеля прекрасно гармонировало с дикой природой. Оно казалось обыкновенной пещерой, глубоко уходящей в твердь.
В действительности в метре от входа Туннель заканчивался глухим тупиком, непроницаемой поперечной перегородкой. Чтобы воспользоваться Туннелем, следовало дотронуться до перегородки, повернуться кругом и выйти в другой мир. Но люди никогда не делали этого, они посылали вместо себя автоматы.
Эр-17 стоял в двадцати метрах от входа, ожидая распоряжений.
— До контрольного срока пять минут. Подождем здесь, — сказал Греков, опускаясь на плоский валун. Впервые с того момента, когда в верхушках деревьев засвистел ветер, он рискнул посмотреть назад. Как он и ожидал, над южными скалами было черно, как ночью.
Ковальский остался стоять, восторженно глядя на овальное отверстие. Эр-17 тоже не шелохнулся. Роботу было все равно как ждать — стоя или сидя.
— Дверь в другие миры, — сказал Ковальский с восхищением. — Вот она, рядом.
Греков не ответил. Полгода назад он сам испытывал подобные чувства. Сейчас он смотрел на траурную кайму над зеленью южных скал и ждал, что-с минуты на минуту из отверстия за его спиной появится робот Эр-31, которого он послал в Туннель трое суток назад, и отрапортует о прибытии. Сегодня лучше бы иметь лишний бластер, но телохранитель тоже не помешает.
— Это феноменально, — сказал Ковальский. — Чем занимаются люди? Что они изучают? Зачем? Ведь перед нами дверь в другие миры!
— Мы изучаем эти миры, — неохотно ответил Греков. Он смотрел в сторону, откуда они пришли. Ущелье выглядело отсюда извилистой бороздой, проложенной резцом гиганта. Ближайшая расселина, по которой можно было подняться, скрывалась за поворотом.
— Изучаем, — повторил Ковальский. — Теперь это называется «изучаем». Вы работали здесь полгода один, а на других планетах архипелага заняты толпы исследователей. Непостижимо.
— Они тоже изучают другие миры, — сказал Греков. — Планеты, которые они исследуют, ничем не хуже тех, с которыми мы связаны посредством Туннеля.
— Как вы можете сравнивать? — возмутился Ковальский. — Не говоря о непосредственном общении с сотнями миров, мы имеем здесь уникальное сооружение неизвестной сверхцивилизации. Изучение одного механизма переноса даст нам информацию, которую нельзя переоценить.
— Нет, — сказал Греков. — Когда Туннель обнаружили, в систему Леги слетелись лучшие физики человечества. Они работали несколько лет, сформулировали свои выводы в довольно объемистом документе и улетели, откуда прилетели. Вы должны это знать.
— Да, я читал этот документ, — согласился Ковальский. — Но я нашел там всего два содержательных вывода. Первый — что существует некая цепочка планет, соединенных с помощью Туннеля, причем о количестве планет цепочки и о принципе их объединения ничего пока не известно. И второй вывод — что с любой планеты цепочки можно, воспользовавшись Туннелем, совершить переход на одну из двух соседних планет, неизвестно, на какую именно. Как это действует, естественно, тоже неизвестно.
— Правильно, — сказал Греков. — Здесь и кроется третий, самый важный вывод. Земная наука просто не готова для понимания этого механизма.
Можно махнуть рукой на план, подумал он, и не посылать Эр-17 в Туннель. Чует мое сердце, что тридцать первый не вернется. Но Эр-17 сегодня так запрограммирован, что телохранитель из него не получится. Сегодня он исследователь, а это слишком разные специальности. И мне не нравится, что мы так много говорим. От болтовни притупляется бдительность.
Но Ковальский был настроен по-боевому.
— Сегодня не готова — значит, будет готова завтра! — заявил он. — Не понимаю, как можно было прекратить такие исследования. Все равно — перед нами дверь в сотни миров. Чтобы изучить их, достаточно сделать шаг.
— Нет, — сказал Греков. — Наш предел — Альвион и Мирза, наши соседи в цепочке, которую объединяет Туннель. Войдя в Туннель, вы выходите на одной из этих планет. На какой точно, никто не знает. Вы выходите на одной из них с вероятностью одна вторая, и все. Допустим, вы попали на Альвион. Тогда при повторном входе в Туннель вы с равной вероятностью окажетесь или снова на Гамме, или на Лигурии — это следующая за Альвионом планета. Таким образом, вероятность добраться до Лигурии равна одной четвертой. Шансы дойти до Лигурии и вернуться на Гамму уменьшаются до одной шестнадцатой. Вот почему Лигурия и Феникс — это следующая планета за Мирзой — для нас практически закрыты. Роботы — не люди. Вы не можете запрограммировать робота таким образом, чтобы он исследовал и Мирзу, и Альвион, и Феникс, и все, что попадется. Это слишком разные планеты. А не родился еще человек, который бы сам, по доброй воле вошел в Туннель.
— Вы ошибаетесь, — сказал Ковальский. — Ходят слухи, что некто Березин набирает добровольцев для похода в Туннель. Они собираются сюда совсем скоро.
— Не знаю, на что они рассчитывают. Риск очень велик. Туннель — это лабиринт, из которого нелегко выбраться. Чем дальше вы удалились от Гаммы, тем меньше у вас шансов вернуться.
— Березин — известный математик архипелага, — не унимался Ковальский. — Говорят, он утверждает, что ему удалось найти стратегию, исключающую риск. Было бы естественно, чтобы такая стратегия существовала. Трудно предположить, что строители Туннеля никогда им не пользовались.
— Не так просто разобраться в прихотях чужих цивилизаций, — сказал Греков. — Даже столь примитивных, как аборигены Гаммы, не говоря о хозяевах Туннеля. Возможно, они умели управлять вероятностью переходов, но это выше нашего понимания. Туннель есть Туннель. Как видите, время истекло, а это значит, что мы лишились еще одного разведчика.
Он продолжил, обращаясь к роботу:
— Эр-17! Вам известна схема маршрута?
— Да, — ответил робот. — Войти в Туннель. При выходе на планетах Альвион или Мирза действовать по программам П-1 или П-2 соответственно. Через 72 часа совершить обратный вход. При выходе на Гамме ждать. При выходе на другой планете — примкнуть к базовой группе и действовать согласно универсальной программе П-3.
Он замолчал.
— Правильно, — сказал Греков. — Выполняйте, Эр-17.
Несколько секунд они смотрели вслед роботу. Эр-17 приблизился к отверстию Туннеля и исчез, растворившись в полутьме.
— Что такое базовая группа? — спросил Ковальский.
— Об этом потом, — сказал Греков. — Сейчас нам следует торопиться.
Он встал с валуна.
И услышал негромкий скрежет внизу за поворотом ущелья.
Проблемы, связанные с эксплуатацией Туннеля, отошли на второй план. Остался только изогнутый коридор ущелья, похожий на желоб титанического бобслея, и лязгающий звук внизу, и два маленьких человека с одним бластером на двоих. Не успеем, подумал Греков и вдруг ясно представил себе, чем все кончится. Он увидел это вторым зрением, так отчетливо и подробно, будто перед ним приподняли некую завесу, будто на мгновение он приобрел дар ясновидения.
В принципе увиденное было естественно, он мог это рассчитать со всеми подробностями, пусть на уровне подсознания. Но картина держалась на одной маленькой детали, которую его подсознание знать не могло.
— Бластер, — приказал Греков. Ковальский послушно отстегнул оружие. Да, бластер был легковат. Греков потянул рычаг зарядовой камеры.
Все сходилось — бластер был пуст, как космический вакуум.
— Разве он не заряжен? — простодушно сказал Ковальский. — Как жалко! Мне так хотелось пострелять на обратном пути.
Греков ничего не сказал. Он взял бластер за толстый ствол, широко размахнулся, и бластер бумерангом сверкнул над ущельем, на фоне клубящихся черных смерчей, а потом запрыгал вниз по тропе, по которой они пришли. И когда он в последний раз поднял облачко пыли, скрежет у поворота ущелья стал отчетливей, и что-то длинное и шевелящееся выдвинулось из-за отвесной скалы.
— Зачем вы так? Он же был совсем исправен, — укоризненно сказал Ковальский. — Мы бы перезарядили его на станции.
Греков не ответил. Он смотрел на ядовито-зеленое, длинное и змеящееся, выползающее из-за поворота. Теперь у нас один путь, думал он. Куда он нас приведет — неизвестно.
— Смотрите! — вскрикнул Ковальский. — Что это?..
Песчаный дракон выполз уже весь на открытое место и был виден как на ладони. Ряды уродливых лап подпирали его многометровое туловище. Две головы с жадными жабьими мордами болтались на длинных шеях, высматривая добычу. Громадный ящер перемещался, неестественно переламываясь. Он приближался. Он еще не видел людей. Он просто полз вверх по ущелью.
— Ведь это песчаный дракон, правда? — сказал Ковальский. — Я думал, они водятся только в пустынях…
Он осекся. Видимо, вдруг осознал, что здесь не зоопарк и не съемочный павильон, что они стоят на узкой площадке среди отвесных скал и что единственная тропа, ведущая отсюда, занята. Он попятился. Греков остался на месте, глядя на приближающееся чудовище.
А потом он увидел крупную грязную чешую на груди и боках монстра, услышал глухое урчание, доносившееся из недр исполинского туловища, почувствовал тошнотворный запах разлагающейся в глыбообразных зубах гнили и вдруг понял, что его спина упирается в стену, что отступать ему больше некуда.
Тогда он сделал усилие и оторвал взгляд от двух зубастых, широко разинутых ртов, которые знали теперь, что им надо, и повернул голову. Ковальский стоял рядом с ним, справа, прижавшись к скале. А слева зияло отверстие Туннеля.
Греков поймал руку Ковальского и потянул его за собой. Дракон протягивал к ним хищные шеи, он был уже в двадцати метрах, он торопился. Греков попятился.
Над ними был свод Туннеля, а чудовище, скалы и небо растворились в дрожании призрачной пелены. Спина Грекова наткнулась на упругую перегородку.
Не выпуская руки Ковальского, он шагнул вперед.
Они стояли на пологом скате холма, покрытом ласковой изумрудной травой. Перед ними до самого горизонта простиралась волнистая равнина, и слева от холма, на котором они стояли, медленно извивалась река. Оправа, недалеко от них, темнели компактные группы деревьев, сливавшиеся ближе к горизонту в сплошной лиственный лес. Небо над их головами было спокойного голубого оттенка, на нем курчавились облака. Дул освежающий ветерок.
Ковальский сел на траву. Лицо у него было бледное.
— Это Альвион, — сказал Греков и не узнал своего голоса. — Я боялся, что мы попадем на Мирзу.
Было бы гораздо хуже, если бы мы оказались на Мирзе, подумал он. Мирза негостеприимна. Это мир вечной ночи, мир черного солнца, и жизнь там тоже темная и злая, ничем не лучше песчаных драконов Гаммы. Альвион — спокойная и безобидная планета. Своего рода рай.
Греков посмотрел на Ковальского и отвел глаза. Да, подумал он, но я ведь тоже здорово перепугался. Как глупо. Я же с самого начала знал, что мы уйдем в Туннель. Но потом я об этом забыл. Трудно было не забыть. Все-таки это было слишком страшно.
Он снова взглянул на Ковальского. Тот по-прежнему сидел на траве, глядя вверх, но его лицо уже приобрело нормальное выражение. Греков посмотрел по направлению его взгляда.
Стая больших белых птиц бесшумно прошла над их головами, перестраиваясь на лету. Они долго следили за птицами, пока те не исчезли в синеве неба.
— Все равно ситуация не из легких, — сказал потом Греков. — Альвион расположен в центральной области Галактики, очень далеко и от Солнца, и от Леги. Помощи нам ждать неоткуда. Через Туннель мы можем с равной вероятностью попасть или обратно на Гамму, или на Лигурию, откуда возврата практически не будет.
— А что такое эта Лигурия? — спросил Ковальский, и Греков с удовольствием услышал интерес в его голосе.
— Планета вроде Плутона, — сказал Греков. — Мертвая ледяная пустыня, лишенная следов биосферы.
Зато там есть кое-что другое, подумал он. И это может нам пригодиться.
— Вот как, — помедлив, сказал Ковальский. — Приятная альтернатива.
— Лучше некуда, — согласился Греков. — Все равно торопиться в Туннель необязательно. Даже если нам повезет и мы вернемся на Гамму, мы рискуем встретиться с одним нашим знакомым. К тому же мы очутились на планете, на которую еще не ступала нота человека. Почему бы не воспользоваться этой возможностью?
— И что мы будем делать?
— Я предлагаю спуститься вниз, — сказал Греков тоном экскурсовода. — У подножья холма справа от нас вы видите очень красивую зеленую рощу. Я открою вам небольшой секрет. Плоды некоторых деревьев, которые там растут, очень вкусны.
— Заманчивое предложение, — сказал Ковальский, но с земли не встал. — Но вдруг в лесу нас ждет кто-то, кому мы тоже покажемся очень вкусными?
Греков засмеялся.
— Нет, — сказал он. — Альвион — исключительно безобидный мир. Здесь нет никаких хищников. Более того, здесь вообще отсутствуют сухопутные животные. По крайней мере, в этой части планеты.
Но Ковальский не торопился расстаться с насиженным местом.
— Зачем же тогда на деревьях растут съедобные плоды? Специально для инопланетных туристов?
— Я как-то об этом не размышлял, — признался Греков. — Впрочем, вот и ответ.
Он показал вверх. Большая стая беззвучных птиц снова показалась над ними, вынырнув из глубины неба.
— Пожалуй, вы правы, — согласился Ковальский.
Они опять долго следили за птицами, пока те не растворились в синеве. Потом Ковальский все-таки поднялся.
— Ваш гостеприимный Альвион, — сказал он недовольно. — Все руки порезал. Не трава, а осока.
Греков повернул голову. Ладони Ковальского были в крови. Он достал из кармана платок, вытер кровь и принялся отряхивать налипшую к комбинезону траву.
— Впредь надо быть осторожнее, — бодро сказал Греков. — Но это, в сущности, мелочь. Посмотрите лучше, какая здесь красота. Изысканный сельский пейзаж. Великолепный воздух. Стаи птиц, бороздящие небо. На какой еще планете вы найдете что-нибудь подобное?
Ковальский кончил отряхиваться, еще раз вытер руки платком и выжидательно посмотрел на Грекова.
— Двинулись, — сказал Греков. Ковальский кивнул, и они зашагали вниз по склону холма к темнеющей вдали роще.
Альвион, думал Греков. Какая прекрасная планета! Сколько моих роботов побывало здесь и вернулось? Не помню точно, но наверняка больше десяти. И на всех пленках одно и то же. Теплый чудесный мир. Ни одного хищника. И действительность ничем не отличается от пленок. А ведь находятся еще люди, утверждающие, что робот как исследователь не может заменить человека. Еще как может. Нужно только снабдить его полноценной программой, и он будет вам выдавать полноценную информацию. Иначе зачем было вообще изобретать робота?
До рощи, которая была целью их перехода, осталось каких-нибудь двести метров, и трава здесь была гуще, чем на вершине холма. Да и воздух, которым они дышали, был здесь густой, насыщенный ароматами.
— Нам повезло, что строители Туннеля были похожи на нас, — сказал Греков.
— Что вы имеете в виду?
— Все планеты, соединенные Туннелем, имеют кислородные атмосферы, — сказал Греков. — Все они пригодны для жизни человека. Кстати, и этот вывод содержится в документе, о котором мы говорили.
Некоторое время они передвигались молча, пока не достигли опушки. Деревья в роще стояли плотно, поровну разделяя между собой свет и тепло своего солнца. Здесь преобладали стройные белоствольные деревья с тонкими ветвями и изящно изрезанными листьями, напоминавшие чем-то земные березы. Плотные толстые стволы других служили основанием сплошной, непроницаемой для глаза массы мелкой листвы.
— Эти деревья тоже приносят съедобные плоды, — сказал Греков, чувствуя себя гидом. — Правда, к ним нелегко добраться, да это и не нужно. Самые вкусные фрукты растут на дереве с желтой корой. Мои роботы всегда приносят мне это лакомство, если возвращаются. Не могу утверждать, что помногу, но вполне достаточно, чтобы распробовать.
Ковальский снял с себя куртку, аккуратно ее свернул и положил на траву.
— На десерт меня что-то не тянет. Сейчас я бы с удовольствием прилег. Может быть, сначала отдохнем, а потом уже двинемся грабить ваш райский сад?
Греков и сам чувствовал усталость. Это было странно, потому что за сегодня они прошли в общей сложности гораздо меньше, чем намечали утром, когда проснулись. Правда, последнюю сотню метров они шли по высокой густой траве, и у Грекова не раз возникало ощущение, что они идут не по лугу, а по зарослям ежевики.
Однако воспоминание о нежной мякоти плодов желтого дерева заставило Грекова забыть усталость.
— Я принесу на вашу долю, — пообещал он. — Отдыхайте.
Ковальский растянулся на траве, подложив под голову туго свернутую куртку. Несколько секунд Греков с легкой завистью смотрел, как он лежит на спине, прикрыв глаза и предусмотрительно скрестив руки на груди, и как ласковые травинки покачиваются над его лицом. Потом двинулся на поиски.
Ему не пришлось долго блуждать. Он наткнулся на желтое дерево сразу, не успев потерять из виду место, где лежал Ковальский. Оно стояло в стороне от других. Его листья были крупные, продолговатые, они трепетали от скрытых движений воздуха. Гладкие упругие ветви начинались у самой земли, и у основания ветвей, возле толстого желтого ствола, пламенели крупные ярко-красные плоды.
Большая белая птица вырвалась из травы из-под ног Грекова так внезапно, что он не успел испугаться. Он проводил ее взглядом, пока она не потеряла индивидуальность, став элементом стаи, беззвучно парящей невысоко над его головой.
Странная птица, подумал Греков. Что она здесь делала? Гнездо у нее здесь, что ли? Мои роботы ничего не рассказывали о гнездах здешних птиц.
Он пошарил глазами вокруг. У его ног в высокой густой траве белела груда костей.
Он огляделся. Перед ним лежала прохладная тень рощи, и грозди спелых плодов светились из глубины шелестящей кроны. За его спиной до самого горизонта простиралась волнистая равнина, а вверху было синее небо с белыми облаками. Кости с этим пейзажем как-то не гармонировали.
Вот тебе и Альвион, подумал Греков. Мои роботы никогда не рассказывали об этом. Трава, о которую можно порезаться. Птицы, взлетающие так внезапно, что рискуешь стать заикой. А теперь еще какие-то кости. Почему именно кости? И что делала птица возле костей?..
Он посмотрел вверх. Стая бесшумно кружила низко над его головой. Птицы не улетали. Они словно чего-то ждали.
Греков перевел взгляд на дерево с вкусными плодами, которые так часто приносили ему роботы. Аппетит у него пропал. Но плоды следовало сорвать. Теперь это просто работа, которую необходимо сделать.
Не сходи с ума, сказал он себе. Ты что, никогда не видел костей? Подумаешь, кости. Здесь летают громадные стаи птиц. Вряд ли они бессмертны. Должны же где-то лежать их останки. А ты боишься этих костей так, будто они твои собственные.
Греков приблизился к желтому дереву и раздвинул упругие ветви. Когда-то, еще на Гамме, он написал программу для роботов, чтобы они могли добывать «специальные образцы флоры». Теперь Греков сам действовал в соответствии со своей программой. Нет, не совсем — он прятал плоды за пазуху, а у роботов для этого был специальный контейнер. Наконец он решил, что собрал достаточно, и попятился от ствола дерева.
Он не смог сделать и одного шага. Его что-то держало, будто он зацепился, запутался в глубине кроны. Но ведь не за что было цепляться!..
Греков дернулся — безрезультатно. Казалось, все ветви дерева тянулись к нему, липли к его одежде, держали его в своих упругих объятиях. Несколько трепещущих листьев приблизилось к его лицу. Он ощутил на щеке и шее ласковые прикосновения. И тогда он рванулся по-настоящему.
Он боролся за свою жизнь, потеряв голову, обезумев от ужаса, рвал ветви и листья, судорожно цепляющиеся за его одежду, рвал одежду, запутавшуюся в ветвях, и неожиданно для себя самого очутился на траве.
Он встал, ничего не понимая, глядя перед собой. Ветви дерева спокойно возвращались к исходной позиции. Они медленно раздвигались, открывая доступ к спелым кроваво-красным плодам.
Взгляд Грекова упал на груду фруктов, рассыпанных на траве. Рядом белела аккуратная кучка костей. Несколько секунд он тупо смотрел на них, не понимая, откуда они взялись, а потом с размаху пнул их ногой.
Кости были тяжелые. Это были не птичьи кости.
Греков посмотрел вверх. Стая оставалась на месте, не улетала. Птицы бесшумно, как белые призраки, кружились над его головой. Теперь он знал, чего они ждут.
— Стервятники, — сказал он с отвращением. — Воронье поганое!..
Он стоял мокрый от пота, и его бил озноб. Видимо, он устал, когда боролся с деревом. Лицо у него было тоже мокрое. Пот заливал глаза.
Он вытер лицо руками — и не узнал своих рук. Его ладони были красные, как плоды, которые он недавно собирал. Но это был не сок. И, конечно, не пот. Это была кровь.
Его ладони были в крови, как недавно у Ковальского.
Греков бежал не разбирая дороги, густая трава жадно цеплялась к его ногам, а перед глазами стояли травинки, ласково склонившиеся над лицом его товарища.
Когда он выбежал на опушку, где оставался Ковальский, то в первый момент решил, что ошибся. Опушка была пуста.
Прошло несколько мгновений, прежде чем Греков увидел нечто похожее на плотный травяной кокон, куколку гигантского насекомого. Он закричал, кокон заколыхался, раздался треск рвущейся травы, и из нее вынырнуло окровавленное лицо Ковальского.
Греков окончательно оправился только на вершине холма, перед зияющим отверстием Туннеля. Ковальский уже долго что-то ему говорил.
— Существует масса вещей, для исследования которых робот принципиально непригоден, — говорил Ковальский. — Сегодня мы встретились только с одной из них. Робот никогда не распознает людоеда, потому что ни один людоед не станет есть робота. Таких примеров можно привести тысячи.
— Если вложить в него полноценную программу… — начал было Греков, но не стал продолжать. — Впрочем, вы правы.
Они шагнули в Туннель.
Из груди Грекова вырвался вздох разочарования. До этого момента на одной или двух кинопленках он видел это плоское заснеженное пространство, исчерченное тенями колоссальных ледяных скал, причудливое нагромождение голубых и зеленых торосов, маленький диск далекого солнца в фиолетовом небе.
Закон бутерброда, подумал он. Самый подлый закон природы. Видимо, в эту лотерею выиграть невозможно. Впрочем, как и в любую другую.
— Значит, Лигурия, — сказал Ковальский, плотно застегивая куртку. — Вы правы, это не тропики. Но ничего. Оказывается, я не люблю, когда у лужайки, на которой я лежу, вдруг разыгрывается аппетит.
— Съесть или быть съеденным, — усмехнулся Греков. Он полез рукой за пазуху и протянул Ковальскому крупный красный плод. — К счастью, у меня осталась парочка. Угощайтесь.
— Борьба за существование — золотое правило эволюции, — провозгласил Ковальский и впился зубами в сочную мякоть. — Действительно вкусно. Впрочем, это же почти мясо.
Ковальский покончил с едой, облизал пальцы и вытер руки о комбинезон.
— У нас прекрасная одежда, — произнес он. — В воде не тонет, не горит в огне. А сейчас в ней почти жарко.
Греков тоже с наслаждением прислушивался, как по всему телу разливается такое желанное тепло. Это заработали автоматические обогреватели костюма.
— Я прожил в этом комбинезоне всю свою жизнь, — признался он. — Я никогда не задумывался, что может быть иначе.
— А я еще помню обычную одежду, — сказал Ковальский. — Но перейдем к делу. Что вам известно о планете, на которой мы оказались? Ведь на нее тоже еще не ступала нога человека.
— Разумеется, — подтвердил Греков. — Однако мы знаем о ней кое-что. Немного, но достаточно, чтобы утверждать, что задерживаться нам здесь необязательно.
— Вам рассказали это роботы?
— Да.
— С недавних пор полученная таким образом информация не кажется мне абсолютно достоверной, — сказал Ковальский.
— На Альвионе было исключение, — миролюбиво проговорил Греков. — Но почему бы действительно не познакомиться с планетой?
— А где она находится? — спросил Ковальский. — На Млечном Пути?
Греков пожал плечами.
— Не знаю. Снимки звездного неба отсюда еще не анализировались. Во всяком случае, о результатах анализа мне ничего не известно.
— То есть не исключено, что мы сейчас в другой Галактике?
— Да.
— А ведь это вы втащили меня в Туннель, — сообщил Ковальский.
Греков не среагировал на выпад. Задерживаться здесь нам не следует, думал он. Жить на Лигурии нельзя. Туннель может либо вернуть нас на Альвион, либо переправить на следующую планету цепочки, никаких сведений о которой мы не имеем. Но у нас здесь есть еще одно дело. Я о нем чуть не забыл, хотя это пришло мне в голову еще на Альвионе.
Греков огляделся. Вокруг них простирался мертвый пейзаж — обширная снежная равнина, усеянная ледяными скалами, унылая и безжизненная. Но у Грекова был острый слух, и он мог бы поклясться, что слышит легкий шорох, неожиданный в снежном безмолвии.
— Будь по-вашему, — сказал он Ковальскому. — Только нужно хорошенько запомнить место. Если потеряем Туннель, для нас все будет кончено.
За их спиной возвышался огромный айсберг, очень старый, пожелтевший от времени. Вход в Туннель на Лигурии выглядел глубоким ледяным гротом. Подозрительное шуршание доносилось из-за выступа айсберга, справа от них.
— Я запомню, — пообещал Ковальский. — Чувство ориентации у меня развито очень хорошо.
— Откуда вы знаете?
— На Земле… — начал Ковальский.
— Здесь не Земля, — прервал его Греков. — Никому не известно, как человек находит нужное направление. Возможно, в этом замешаны гравитационные и магнитные поля. Вы знаете, какое здесь магнитное поле?
— А вы? — спросил Ковальский и, не дожидаясь ответа, добавил: — Значит, придется полагаться на ориентиры. Этот айсберг — единственный на равнине, имеющий желтый цвет.
— Этот айсберг — единственный, который находится рядом с нами, — оказал Греков. — Я не знаю оптических свойств здешней атмосферы. Я не уверен, что издали он не будет выглядеть зеленым. Или голубым.
— Тогда мы сориентируемся по солнцу и звездам.
— Не советую, — сказал Греков. — Из-за тех же неизвестных нам оптических свойств атмосферы. Ориентируясь по солнцу, вы, значит, предполагаете, что пути световых лучей прямолинейны. А вдруг здесь сверхрефракция, как на Венере?
Он замолчал прислушиваясь. Шорох за выступом айсберга стал явственней, различимей.
— Великолепно работают ваши роботы, — сказал Ковальский. — Не будем вспоминать Альвион. Но вы даже не знаете, где расположена Лигурия. Не знаете свойств ее магнитного поля и параметров атмосферы…
— Вы ошибаетесь. Мне известно, что в здешней атмосфере тридцать процентов кислорода.
— Ценные сведения, — сказал Ковальский. — Чтобы их получить, мне достаточно сделать вдох. Ваши роботы тратят на такой вывод не меньше суток.
— Роботы ничего не анализируют. Они только приносят. Пробы воздуха, почвы, образцы флоры и фауны. Некоторые анализы я провожу сам, другие делают в Центре, на Дельте. Но мы отвлеклись. Мы говорили об ориентации.
— И вы почти убедили меня, что положение безвыходно.
— Проще всего ни на минуту не терять из вида вход в Туннель, — предложил Греков.
— Логично, — усмехнулся Ковальский. — Однако все, что мы сможем увидеть, путешествуя таким образом, мы разглядим и отсюда. Не лучше ли сразу вернуться в Туннель?
Вдруг Ковальский насторожился. Видимо, и он услышал наконец подозрительный шорох за выступом айсберга. Прижавшись к поверхности ледяной скалы, Ковальский осторожно прокрался к выступу. Он заглянул туда и повернул к Грекову встревоженное лицо.
— Наверное, померещилось. Здесь никого нет.
Греков отрицательно покачал головой.
— Смотрите.
От массивной полупрозрачной скалы в сотне метров от них отделился неясный вертикальный силуэт. Некоторое время он оставался неподвижным, теряясь в тени айсберга. Потом беззвучно исчез.
— Чертовщина какая-то, — сказал Ковальский, озираясь. — Скорее сюда! — позвал он вдруг, скрываясь за ледяным выступом.
Греков последовал за ним. Ковальский стоял на четвереньках, и снег рядом с ним был усеян крупными прямоугольными отпечатками.
Ковальский медленно встал и отряхнул снег с колен.
— Вот вам и Лигурия, — сказал он. — Я слегка понимаю в следах. Здесь стояло двуногое существо, судя по глубине отпечатков — гигант. Смотрите, какая каша. Оно следило за нами. Теперь взгляните сюда. Вы представляете размеры существа, идущего таким шагом?..
— Нет, — солгал Греков, внутренне улыбаясь.
— Смотрите, что там творится, — сказал Ковальский. Греков повернул голову. Ледяная равнина жила. От скал беззвучно отделялись черные тени, стояли неподвижно, перемещались, снова исчезали в торосах.
Ковальский положил руку на плечо Грекова.
— Да, Лигурия обитаема, — сказал он. — Здесь живут существа, похожие на нас. Мне это не нравится. Вдруг они тоже людоеды?..
— Нет, — сказал Греков, наблюдая, как Ковальский испуганно озирается. — Это не людоеды.
— Откуда вы знаете?
— Это роботы, — спокойно сказал Греков. — Вы помните, что сказал Эр-17 при входе в Туннель?
— Примкнуть к базовой группе, — сказал Ковальский. — Его слов я не понял. А вы ничего не объяснили.
— Лучше поздно, чем никогда, — сказал Греков. — Робот Эр-17 принадлежал к группе А, то есть предназначался для исследований Альвиона и Мирзы. Из четырех таких роботов в среднем два попадают на Альвион.
Ковальский кивнул.
— При повторном входе в Туннель, — продолжал Греков, — один из них возвращается на Гамму, а другой переносится на Лигурию.
— Понятно.
— И остается там навсегда, — закончил Греков.
Ковальский хлопнул себя по лбу.
— Как просто! Я должен был догадаться сам. Четверть всех роботов, которых люди посылают в Туннель, остается на Лигурии.
— И столько же на Фениксе, — подхватил Греков. — Но это относится к роботам группы А. С теми, что предназначаются для Феникса и Лигурии, немного сложнее. Из шестнадцати таких роботов в среднем восемь, пройдя Туннель, оказываются на Альвионе. При повторном входе в Туннель четыре робота возвращаются на Гамму, а остальные четыре попадают на Лигурию. На третьем цикле два из этих четырех выходят из Туннеля на Альвионе, а два — на следующей планете. Затем один из роботов с Альвиона возвращается на Гамму, а другой — на Лигурию. Один из роботов со следующей планеты тоже возвращается на Лигурию, а другой переносится еще дальше.
— Все ясно, — сказал Ковальский. — Из восьми таких роботов в среднем один оказывается на Лигурии.
— Совершенно верно, — подтвердил Греков. — Один остается на Лигурии и один на Фениксе, пополняя соответствующие базовые группы. В настоящее время на Лигурии находится приблизительно тридцать роботов.
— Так много? — удивился Ковальский. — Вы же работаете всего полгода.
— Роботов отправляли и раньше, — пояснил Греков. — Еще во время работы Комиссии.
Минуту Ковальский молчал, разглядывая следы на снегу. Потом сказал:
— Все логично. Вы меня почти убедили. Ваша теория не объясняет только одного.
— А именно?
— С какой целью они от нас скрываются, — сказал Ковальский, глядя на Грекова в упор. — Зачем они от нас убегают? Наконец, почему ваши роботы следят за нами? Вы это понимаете?
— Нет, — признался Греков.
— Я тоже, — резко сказал Ковальский. — И это не приводит меня в восторг.
Греков ничего не сказал. Да, есть здесь что-то противоестественное. Очень странно ведут себя роботы — если это действительно роботы. Но кто же еще?..
Внезапно земля под их ногами дрогнула, с ледяного утеса потекли снежные ручейки. На миг люди оглохли от грохота, донесшегося оттуда, куда вела цепочка прямоугольных отпечатков на девственном снеговом покрове.
Два человека обменялись тревожными взглядами. Когда снежная пыль улеглась, они молча пошли по следам в обход ледяной скалы.
Они не успели пройти и ста шагов, когда за очередным поворотом путь им преградила многотонная глыба льда. Следы, припорошенные еще клубящимся в воздухе снегом, вели прямо под нее.
Они обогнули глыбу и остановились. Черные металлические руки скребли по снегу, подгребая его к неуклюжей кубической голове. Остальное скрывалось под ледяной глыбой. Ритмичные движения металлических рук замедлялись. Греков склонился над роботом.
— Это Эр-31, — сказал он, выпрямившись. — Тот, которого мы ждали сегодня. У него раздавлен мозг. Он у них в груди, под панцирем. Теперь нам придется искать другого робота.
Ковальский молчал, потрясенный.
Греков, снова посмотрел на черные неподвижные руки. Из такой руки получится неплохая дубинка. Нужно только разъединить ее в локтевом суставе. Это делается просто, но…
— Пошли отсюда, — сказал он Ковальскому. — Здесь ничем не поможешь.
Он повернулся и зашагал назад по своим следам. Ковальский на мгновение задержался у раздавленного робота, но вскоре присоединился к Грекову.
— Вы сказали — искать другого робота. Зачем?
— На всякий случай, — неохотно ответил Греков. — Неизвестно, куда заведет нас Туннель. Робот нам пригодится. Пусть мои роботы никудышные исследователи, но вы должны согласиться, что телохранители они неплохие.
— У вас замечательные роботы, — сказал Ковальский. Он все еще выглядел потрясенным, будто присутствовал при гибели человека. Греков понимал это, и он хотел успокоить Ковальского, и они огибали последний поворот перед входом в Туннель, когда что-то обвило грудь Грекова, последовал рывок, и он оказался на земле.
Когда Греков пришел в себя, он лежал на снегу, аккуратно обмотанный длинной эластичной веревкой, а над ним возвышалась неподвижная черная фигура.
— Ваши роботы, — услышал Греков приглушенный голос Ковальского. Тот лежал рядом, тоже лишенный движения. — Теперь я понимаю, зачем они от нас прятались.
Греков перевел взгляд на стоящую над ними черную фигуру. Робот был невысокий, коренастый, со сплюснутой головой и длинными суставчатыми руками. Он стоял неподвижно. Кого-то ждал.
— Это не мой робот, — сказал Греков. — Это робот серии Эль, один из тех, кто попал сюда еще во время работы Комиссии. Все равно ничего не понимаю.
— Бунт машин, — сказал Ковальский. — Им надоело быть рабами. Или им тоже понадобились телохранители. Или еще что-нибудь. Кстати, откуда у них лассо?
— Лассо? — не понял Греков. — Ах, эти веревки! Это стандартное снаряжение роботов. Вернее, один из элементов стандартного снаряжения.
— И зачем роботам лассо?
— Для Мирзы. Для ловли крупных животных, которые там водятся.
— А что они потом делают с пойманными животными?
Греков задумался.
— Какая чушь! — сказал он, вдруг поняв, куда клонит Ковальский. — Сейчас все уладится. Роботы всегда подчиняются человеку. Дружище, что это значит? — продолжил он, обращаясь к роботу. — Немедленно развяжи нас!..
Тот безмолвствовал.
— Он не послушается, — сказал Ковальский. — Обыкновенный бунт машин.
Откуда-то сбоку послышались скрипящие шаги. Греков с трудом повернул голову. Из-за ледяной скалы показались две высокие черные фигуры.
— Вот это мои роботы, — обрадовался Греков. — Приятели! Немедленно развяжите меня. Что здесь у вас происходит?
— Похоже на голос Хозяина, — сказал один из новых роботов.
— У тебя галлюцинация, — сказал другой. — Бред, рожденный в Начале Координат.
— Это моя добыча, — вмешался в их разговор робот серии Эль. — А вы должны мне помочь. Так гласит Закон.
Он говорил, приплясывая на месте и делая ритмичные движения длинными суставчатыми руками.
— Не суетись, — сказал один из двух других. — Законы мы знаем.
— По-моему, он похож на Хозяина, — сообщил другой.
— Ты тоже не суетись, — сказал первый. — Ты сам похож на Хозяина. Беритесь лучше за веревки, вы оба.
— Это моя добыча, — запротестовал длиннорукий робот, приплясывая от возбуждения.
— Зачем же ты нас звал?
— Мне полагается охрана.
Робот взялся за концы веревок, которыми были обмотаны тела людей, и Греков почувствовал, что его волокут ногами вперед по заснеженной почве. Хорошо, что не по булыжникам.
— «Это моя добыча», — услышал он голос Ковальского. — Как вам это понравилось?
Греков не ответил. Он приподнял голову и увидел игру тусклых бликов на спине робота серии Эль. Другие шагали сзади и не были видны Грекову. Процессия удалилась уже на несколько десятков метров от желтого айсберга. Почва сменилась льдом, слегка припорошенным снегом, и длиннорукий робот перешел на бег. Но Греков не ощущал неудобства от необычного способа перемещения. Он летел ногами вперед по гладкому льду и, повернув голову, мог видеть, как рядом с ним, словно сани, скользит Ковальский. Они болтались, как маятники, на длинных веревках.
— Слышите? — сказал Ковальский, когда они на несколько секунд приблизились друг к другу. — Наш завоеватель — поэт. Он рифмует по системе «ботинки-полуботинки». Вы не рассказывали, что ваши роботы умеют сочинять стихи.
Греков прислушался. Робот, тащивший их, действительно что-то кричал на бегу. Слышно было плохо, но изредка до Грекова доносилось:
Отдав полжизни
Не для проформы,
Нашел я жизни
Иные формы.
— Мои роботы не пишут таких стихов, — сказал Греков. — Когда работала Комиссия, в Туннель посылали всех, которые попадались под руку.
Темп передвижения замедлился. Приподняв голову, Греков увидел, что они приближаются к черному отверстию в громадном айсберге. Робот серии Эль исчез внутри, однако натяжение веревок не ослабло. Люди медленно въехали в отверстие. Снег здесь кончился, поверхность, по которой они скользили, была абсолютно гладкой. Это чувствовалось, хотя Греков и не мог пощупать лед беспомощной рукой. Их окружала плотная тьма. Под ногами роботов потрескивал лед.
Грекова волокли по извилистому коридору, изобиловавшему неожиданными поворотами. Вскоре впереди забрезжил свет, и Греков ногами вперед въехал в просторную ледяную пещеру — настоящий подземный дворец. Разноцветные наросты льда переливались в свете невидимых источников. Пол грота был гладкий, как паркет. Длиннорукий Эль двигался вдоль одной из стен грота, так что ноги Грекова изредка упирались в переплетение ледяных сталагмитов. В такие моменты Эль приостанавливался, нога одного из конвоиров небрежно толкала Грекова к центру зала, и движение возобновлялось.
Наконец все кончилось. Приподняв голову, Греков увидел, что длиннорукий Эль остановился перед возвышением, на котором восседал Эр-3, один из первых роботов, посланных Грековым в Туннель.
— Я обнаружил на Лигурии новые формы жизни, — доложил Эль. — Я угробил на это полжизни. Это моя добыча, мои образцы. Я сам должен их препарировать. Так гласит Закон.
Он опять принялся приплясывать и изгибать руки от нетерпения. Эр-3 молчал. Он разглядывал опутанные веревками тела Грекова и Ковальского.
— Они похожи на нас, — подал голос один из конвоиров. — Они умеют говорить.
— Один из них похож на Хозяина, — сказал другой.
Эр-3 медленно встал.
— Галлюцинация, — загремел под сводом пещеры его раскатистый голос. — Псевдореальность, скрытая за Началом Координат. Бред, рожденный при переходе. Мы не нуждаемся в религии.
Он медленно сел и уставился на Грекова неподвижными искусственными глазами.
— Развяжите им ноги, — приказал он. — Пусть встанут. Однако будьте настороже.
Он все время смотрел на Грекова. Ковальский его не интересовал.
Конвоиры склонились над людьми.
— Это моя добыча! — запротестовал длиннорукий Эль.
— Пусть встанут, — приказал Эр-3.
Греков стоял в просторной ледяной пещере. Здесь сходилось множество коридоров, и стены чернели пятнами выходов. К месту, где стояли люди, приближалось несколько высоких черных фигур.
Ковальский стоял рядом с Грековым, слева от него. На секунду их глаза встретились. Ковальский сделал незаметное движение головой. Греков оглянулся. Ковальский указывал ему на темное отверстие коридора, из которого они появились.
Эр-3 все еще смотрел на Грекова не отрываясь. Видимо, внешность Грекова вызывала в электронном мозгу вполне определенные ассоциации. Грекову казалось, что робот готов перекреститься, чтобы избавиться от наваждения.
Вместо этого Эр-3 сделал величественный жест рукой.
— Развяжите их, — торжественно прогремел он. — Нас собралось достаточно.
Греков стоял уже в толпе роботов. Его окружали неуклюжие кубические головы, украшенные голубоватыми кристаллами галанита. Роботы серии Эр проталкивались к нему, оттесняя низкорослых Элей. Кристаллы вправлялись в лоб роботов для того, чтобы они могли опознать друг друга в блужданиях по мирам, соединенным Туннелем.
Греков снова почувствовал на своем теле прикосновение металлических рук. Путы упали на лед. Внезапно в толпе роботов возникло волнение. Они что-то говорили, все одновременно, почти невозможно было разобраться в хаосе взволнованных голосов, но слово «Хозяин» в нем не фигурировало. Внимание роботов переместилось к Ковальскому. Они обступили его, что-то возбужденно тараторя.
— Расступитесь, — услышал Греков величественный голос Эр-3. — Мне плохо видно.
Шеренга роботов отодвинулась от Ковальского. Некоторое время Эр-3 внимательно его разглядывал. Потом повернулся к затерявшемуся в толпе длиннорукому роботу.
— Недоумок! — величественно произнес он. — Ты кого сюда привел? Разве ты не видишь, что это наш товарищ, готовый примкнуть к базовой группе?..
Длиннорукий Эль обошел вокруг Ковальского. Потом повернулся к Эр-3.
— Но он непохож на нас, — растерянно пробормотал он.
— Наш новый товарищ похож на нас не меньше, чем ты, — прогремел Эр-3. — Он говорит на нашем языке. Он отомстит тебе за то, что ты притащил его сюда ногами вперед!..
Греков повернул голову. Лицо Ковальского было спокойно.
— Извините его, — ласково пророкотал Эр-3. — Он несовершенен и примитивен. Добро пожаловать на Лигурию!..
Роботы одобрительно загудели. Длиннорукий Эль, смущенный и пристыженный, хотел было исчезнуть в толпе, но его взгляд упал на Грекова.
— Но это моя добыча! — торжествующе закричал он. — Я сам обнаружил эту форму жизни! Я сам буду препарировать пойманное мною чудовище!..
Внимание толпы вновь переключилось на Грекова. Греков чувствовал, что его узнают, но хорошо понимал, почему роботы стараются подавить в себе это.
— Это моя добыча! — вновь завопил низкорослый Эль, и его крепкая металлическая пятерня вцепилась в правое предплечье Грекова. Но на своей левой руке Греков почувствовал мягкие человеческие пальцы.
— Он лжет! — услышал он твердый голос Ковальского. — Это моя добыча!
Ковальский стоял, окруженный роботами, и смело смотрел на Эр-3.
— Это моя добыча! — твердо повторил он. — Я буду ее препарировать сам!
— Новый товарищ! — ласково прогремел Эр-3. — Почему не заявили об этом раньше?
— Он заявлял, — торопливо вмешался один из конвоиров. — Он утверждал, что это его добыча, когда недоумок тащил его сюда ногами вперед. Я свидетель.
— Я тоже, — эхом отозвался другой.
Под гневным взглядом Эр-3 длиннорукий робот, казалось, стал еще меньше ростом. Он стоял, опустив приплюснутую голову, почти касаясь руками гладкого пола пещеры.
— Недоумок! — яростно загрохотал Эр-3. — Так ты еще пытался обокрасть нашего нового товарища, присвоив его добычу! Ты хочешь, чтобы мы выгнали тебя за Начало Координат?
Роботы возмущенно загудели. Длиннорукий Эль попятился под взглядом Эр-3, пытаясь скрыться среди других. Но спрятаться провинившемуся роботу не удалось. Он все время оставался на открытом месте и пятился, согнувшись, по коридору, образованному расступавшимися роботами. Его толкнули, и он упал. Потом зашевелился и приподнялся, пытаясь встать. Несколько металлических ног одновременно нанесли ему тяжелый удар по нижней части корпуса, и он на четвереньках поехал по ледяному катку, сопровождаемый улюлюканьем.
Эр-3 повернулся к Ковальскому.
— Что вы собираетесь делать с пойманным зверем? — спросил он, махнув в сторону Грекова.
— Я уже говорил, — отозвался Ковальский. — Чудовище — моя добыча. Я должен исследовать его сам. Так гласит Закон.
— Хорошо. Мы выделим вам отдельное помещение.
— Нет, — твердо сказал Ковальский. — Я буду работать снаружи, при свете звезд. Но чудовище велико. Мне потребуются дополнительные контейнеры.
Из толпы притихших роботов отделилось несколько высоких фигур. Роботы отстегивали от своих ног узкие длинные цилиндры и протягивали Ковальскому. Другие, как показалось Грекову, неодобрительно следили за действиями товарищей. Но молчали.
— Двух достаточно, — сказал Ковальский. — Спасибо.
Он поднял веревку, которой был недавно опутан, и принялся обматывать грудь и руки Грекова.
— А ноги? — спросил Эр-3.
— Прежде чем разложить образцы по контейнерам, необходимо исследовать перемещательный механизм чудовища, — объяснил Ковальский. — Пускай ходит само. И это потребует меньших затрат энергии.
Наконец Греков снова был плотно увязан веревкой и не мог пошевелить рукой. Ковальский нетерпеливо толкнул его в спину.
— Пошел!..
Они двинулись к выходу из пещеры. Роботы потянулись за ними, заглядывая в лицо Грекова. Но их остановил властный окрик Эр-3:
— Останьтесь! Наш новый товарищ хочет работать один, при свете звезд. Это его право.
Цепочка сопровождающих рассеялась. Роботы уныло разбрелись по пещере, собираясь небольшими группами и о чем-то переговариваясь.
Люди шли по темному коридору, ведущему на свободу, Вскоре впереди забрезжил свет, и они оказались снаружи, под фиолетовым небом. Ковальский тихо рассмеялся.
— Проблема ориентации, — сказал он. Греков понял. Вдаль по заснеженному пространству уходили две широкие темные полосы — свидетельство того, что недавно здесь протащили два тяжелых тела.
— Нужно торопиться, — сказал Ковальский. — Они почему-то приняли меня за робота. Если ошибка обнаружится, нам придется несладко.
Греков и так почти бежал по гладкому льду. К счастью, башмаки совершенно не скользили. Создатели комплекта действительно были предусмотрительны.
Они быстро шагали по плоской равнине, держа направление на большой желтоватый айсберг. Когда они прошли несколько сотен метров, Ковальский спросил:
— Может быть, снять веревку?
— Пусть будет, — отозвался Греков. — Она почти не мешает.
Удивительное приключение, думал он, пока они шли быстрым шагом в облаке снежной пыли. Совершенно невероятное. Можно еще догадаться, почему нас взяли в плен. Таинственный Закон — это, видимо, программа П-3, которой мы снабжаем роботов на случай, если они где-нибудь застрянут. Роботы должны исследовать планету, на которой остаются, придавая главное внимание поискам жизни. Из той же программы роботам известно, что они не должны встретить здесь человека. Но они могут столкнуться с существами, похожими на людей, и провести необходимые наблюдения. Все ясно, и непонятно только, почему им обязательно хочется «препарировать» эти существа. Видимо, недоработка в программе. П-3 ни разу не испытывалась в мирах, населенных разумными существами. Но почему они нас все-таки отпустили? Вернее, почему они освободили Ковальского?
— Наконец-то, — сказал Ковальский. — Я даже вспотел. Но зато теперь можно и отдышаться.
Греков тоже распарился от быстрого перехода. Они стояли рядом с отверстием Туннеля. Ковальский положил контейнеры для биологических образцов на землю и развязал веревку на груди Грекова. Греков с наслаждением потянулся. Ковальский нагнулся, подобрал контейнеры и протянул один Грекову.
— Я думаю, нам это не помешает.
— Пристегните к поясу. Там есть специальный карабин.
— Смотрите! — вскрикнул Ковальский.
По равнине к ним бежали высокие черные тени.
— Кажется, нам пора, — сказал Ковальский. — Или прихватим парочку в телохранители?..
Группа бегущих роботов покрыла уже половину разделявшего их расстояния. Греков повернулся к Ковальскому.
— Пошли.
Они стояли у входа в Туннель, лицом друг к другу. На груди у Ковальского, на его наглухо застегнутой куртке что-то голубело. Кристалл галанита.
— Откуда вы это взяли? — быстро спросил Греков.
— Этот камешек? — улыбнулся Ковальский. — Я снял его с раздавленного робота. На счастье. А что?
Греков уже слышал тяжелый топот. До группы бегущих оставалась какая-нибудь сотня метров.
— Ничего, — сказал Греков.
Они снова вошли в Туннель.
И вновь вокруг них была сплошная трава до самого горизонта, ласковая трава Альвиона. Они переглянулись.
— Опять эта мерзость, — содрогнулся Ковальский. Он попятился. Греков положил руку ему на плечо.
— Спокойно. Если мы вернемся на Лигурию, то попадем под скальпель. Теперь ваш камень вас не спасет.
— Вы считаете, что это камень?..
— Безусловно, — пожал плечами Греков. — Галанит — это опознавательный знак, по которому роботы узнают друг друга. Они приняли вас за своего, а потом, видимо, обнаружили останки тридцать первого и поняли ошибку.
— Но наш внешний вид? Разве мы похожи на роботов?
— Жизнь групп рассчитана не на полгода, — сказал — Греков. — Старые модели постоянно сменяются другими, более совершенными. Ни внешний вид, ни другие конструктивные особенности не имеют значения.
— И остается только этот камень?
— Да, — кивнул Греков. — На вашем месте я бы его снял. Он радиоактивен.
Ковальский бережно отодрал галанит от клейкой полоски над карманом куртки. Он повертел голубой кристалл в руках.
— Куда бы его деть? Жалко выбрасывать такую красивую и полезную вещь.
— В контейнер. Вы специально запаслись контейнером.
Ковальский отвинтил крышку и опустил кристалл галанита на дно.
— Подходящая квартира для такого заслуженного камня.
— Я предлагаю подселить к нему жильцов, — сказал Греков. — В прошлый раз я растерял почти все фрукты, которые собрал.
— Это ваша добыча, — засмеялся Ковальский, — но мы будем препарировать ее вместе. Я не против.
Они двинулись вниз по склону холма, и все было как в прошлый раз — над головами слышалось шуршание белых крыльев, трава жадно цеплялась за ноги, но отступала, наткнувшись на плотную кожу высоких башмаков и непроницаемую ткань комбинезонов.
Когда они вышли на опушку, здесь все тоже было по-старому: ласковый шелест листвы, изумрудная зелень лужайки. Ничто не напоминало о том, что произошло здесь всего несколько часов назад. Люди быстрым шагом направились в обход рощи, повторяя маршрут Грекова.
За знакомым поворотом также не произошло никаких изменений. Прохладно манила тень рощи. Среди упругих ветвей алели многочисленные плоды. Над головой что-то шептали нетерпеливые крылья.
Под ногами в высокой траве по-прежнему белели кучки костей. Рядом валялись рассыпанные в беспорядке фрукты.
— Что это? — спросил Ковальский, указывая на кости.
— Как видите, — ответил Греков. Он наклонился, собирая фрукты и укладывая их в контейнер. Ковальский последовал его примеру. Хищная трава норовила ухватить их за руки. Иногда ей это удавалось, и на ладонях оставались красноватые полоски.
Оказалось, что в прошлый раз Греков отобрал у дерева ровно столько, сколько было необходимо. Емкости для биологических образцов были заполнены доверху, но на траве тоже ничего не осталось. Люди пристегнули заполненные контейнеры к поясам и двинулись в обратный путь.
— Бесхозяйственность, — сказал Ковальский, когда они прошли приблизительно полдороги и приближались к подножию холма.
— Что вы имеете в виду?
— Лигурийских роботов, — продолжил Ковальский. — Это непостижимо. Огромные толпы роботов сидят на Лигурии и работают на холостом ходу. Неужели никто не думает над тем, как вернуть их на Гамму?
— Отчего же, — сказал Греков. — Такие предложения были. Но какой в них смысл? Вы же знаете, что вероятность вернуться с Лигурии составляет всего двадцать пять процентов.
— И прекрасно, — оживился Ковальский. — Значит, можно вернуть четверть группы, что-то около десяти роботов. Разве этого мало? Нужно только снабдить их соответствующей программой…
Они достигли цели без дополнительных приключений и остановились у входа. Греков смотрел в темное отверстие Туннеля с почти суеверным страхом. Впервые за сегодня он по-настоящему осознал, что возвращение на Гамму реально, что сейчас шансы равны, что все зависит от них самих. Если войти в Туннель в нужный момент — они вернутся на Гамму. Но через миг все будет упущено.
Он стоял в нерешительности перед черным отверстием в невысоком песчаном обрыве.
— У меня четкое предчувствие, что сейчас мы окажемся дома, — проговорил Ковальский. — Предчувствие меня редко обманывает.
— Плюньте через плечо, — серьезно сказал Греков.
Они вошли в Туннель. Но вместо узкого желоба ущелья вокруг них опять расстилалось огромное заснеженное пространство, усеянное ледяными айсбергами.
— У меня от этих переходов скоро откажет мозг, — пожаловался Ковальский. — Очень уж они неожиданны.
Греков окинул взглядом равнину. Он сразу нашел то, что искал.
— Смотрите. Они уходят.
Цепь высоких черных фигур, ритмично покачиваясь, удалялась, направляясь к ледяному утесу.
— Они еще могут вернуться, — озабоченно сказал Ковальский. — А я сунул галанит на самое дно контейнера!
— Вряд ли он вам понадобится, — сказал Греков.
Они снова вошли в Туннель.
Первое, что увидел Греков, было море — бескрайнее, серое, изборожденное барашками. В уши ворвался полузабытый мерный гул, всепроникающий, успокаивающий. Греков ощутил на лице мелкие холодные брызги, и его ноздри затрепетали, встретив ни с чем не сравнимый запах соленой воды, влажного ветра, выброшенных на берег водорослей.
Они стояли на узком галечном пляже в нескольких метрах от линии прибоя. Пляж изредка прерывался тесными группами валунов, окутанных тучами пены. Галька на берегу была мокрая, так как набегавшие волны время от времени подползали к ногам людей и касались основания обрыва, отмеченного сплошной полосой бурых водорослей.
Голый каменистый обрыв, у которого они стояли, вертикально вздымался вверх, постепенно переходя в высокий пологий склон, поросший жухлой травой, редким кустарником, низкорослыми хвойными деревьями.
Вверху нависало свинцовое небо, и рваные края облаков проносились низко над головами.
Ковальский потянул Грекова за рукав. Они переглянулись, и Греков понял, что они думают об одном. Но он боялся высказать вслух то, что вертелось на его языке. Не сговариваясь, они двинулись вдоль берега в ту сторону, где в сотне метров от них обрыв опускался к морю.
Вскоре они вышли на край узкой лощины, по дну которой извивалась лента ручья. Склоны лощины были зеленые, поросшие густым кустарником. Ручей впадал в море, образуя небольшую бухточку. Гальку на берегу бухты заменял чистый песок, и там, где ручей впадал в море, красовалось мутное пятно. Волнения здесь почти не было.
— Смотрите, крабы! — крикнул Ковальский. Он стоял на коленях возле воды и переворачивал плоские камни. Его глаза возбужденно блестели.
Греков приблизился. Ковальский, запыхтев от натуги, приподнял очередной камень. Из-под камня боком побежали юркие существа. Ковальский счастливо засмеялся.
— Крабы! — повторил он восторженно. — Смотрите, какая прелесть!
Ковальский встал на ноги. На коленях у него расплывались два мокрых пятна. Весь он был мокрый, забрызганный морской пеной. И совершенно счастливый. Он ударил себя ладонью по лбу.
— Овод! — радостно закричал он, показывая Грекову зажатое в кулаке насекомое. — Он меня укусил!
Греков опустился на песок у самой воды, с наслаждением подставив лицо соленому ветру. Он закрыл глаза. Его одолевала мягкая дремота, но какая-то часть его сознания бодрствовала, оставалась напряженной, сопротивлялась.
Ему здесь что-то не нравилось. И он никак не мог понять что.
Когда он открыл глаза, Ковальский сидел на камне, стаскивая комбинезон. Его куртка лежала рядом. Ковальский остался в одних трусах, подошел к воде и осторожно потрогал ее ногой.
— Прекрасная теплая вода, — сообщил он и побежал, расплескивая брызги.
— Стойте! — крикнул Греков. Он вдруг понял, что именно ему не нравится.
Ковальский повернул к нему удивленное лицо. Он засмеялся, зачерпнул ладонью воду и бросил в лицо Грекова. Вода была холодная, горько-соленая. Ковальский снова повернулся к морю.
— Вернитесь, — повторил Греков.
Ковальский недовольно поморщился, но вернулся и молча лег на песок. Он не смотрел на Грекова.
— Мы опять начинаем вести себя неосмотрительно, — начал Греков после минутной паузы. — Как на Альвионе.
Ковальский долго молчал.
— Альвион — другое дело, — проговорил он наконец.
— Почему?
— По-моему, это ясно, — сказал Ковальский. — Вы же сами видите, где мы находимся.
— Но почему вы так уверены в этом?
— Я совсем недавно начал работать в космосе, — помолчав, объяснил Ковальский. — Землю я ни с чем не перепутаю.
Греков пожал плечами.
— Бывают же похожие планеты.
— Ошибиться невозможно, — твердо сказал Ковальский. — Она неповторима.
— К сожалению, это только слова.
— Слова? — повторил Ковальский. Он приподнялся на локте, в упор глядя на Грекова. — А море, запахи, ветер? Вы просто забыли. Ошибка исключена.
— А вдруг это связано с сенсорным голоданием? — сказал Греков. — Мозг дополняет показания органов чувств. Иногда такое случается.
— А крабы? — помолчав, спросил Ковальский.
— Животные, похожие на крабов.
— Что я, не помню, как выглядит краб? — возмутился Ковальский. — А овод, который меня укусил?
— Животное, похожее на овода. Вы слышали когда-нибудь о конвергенции?
Ковальский не ответил. Греков продолжал:
— Теория конвергенции — фундамент сравнительной экзобиологии. Животные, обитающие в одинаковых условиях, должны походить друг на друга.
Ковальский молчал.
— Например, рыбы и дельфины, — продолжал Греков. — Никаких родственных отношений между ними нет, но условия жизни у них одинаковы, и они очень похожи по внешнему виду.
— Я думал, вы изобретете что-нибудь поновее, — сказал Ковальский. — Дельфина отличит каждый.
Греков продолжал:
— Глаз человека и глаз кальмара. Природа независимо конструировала эти органы. Но у них одинаковое назначение, и поэтому они очень похожи.
— Вы видели когда-нибудь живого кальмара? — поинтересовался Ковальский.
— Или сумчатые Австралии, — продолжал Греков. — Каждое из них имеет аналог среди высших млекопитающих. Я могу привести массу подобных примеров.
— Я тоже, — сказал Ковальский. — Один мой приятель был похож на гориллу. Но какое отношение он имеет к нам? Зачем вы все это говорите?
Греков не ответил. Он повернул голову и посмотрел в ту сторону, откуда они пришли, — на пустынный берег, окутанный брызгами волн. Он вобрал в себя пьянящий воздух, потрогал мокрый песок, прислушался. Невероятно. Чтобы все органы чувств так дружно врали…
— Зачем вы меня пугаете? — сказал Ковальский. — Зачем вы затеяли этот разговор? Я не принадлежу к числу ваших роботов и поэтому не могу ошибиться.
— А вам не кажется странным, что мы еще не встретили ни одного человека? — спросил Греков. — Вас не удивляет, что на этом пляже никого нет? Вы недавно с Земли. Вы видели где-нибудь такие безлюдные места?
Ковальский молчал.
— Мы находимся здесь уже около двух часов, — продолжал Греков. — За это время над нами не пролетело ни одного реактивного самолета, в море мы не видели ни одного корабля. Посмотрите на берег. Никаких следов цивилизаций. Разве на Земле так бывает?..
— А вдруг мы находимся на острове? — несмело предположил Ковальский. — Есть же необитаемые острова.
— Только не на Земле, — твердо ответил Греков. — Там нет сейчас даже необитаемых пустынь.
— Но разве может другая планета так походить на Землю?
— Следовательно, может, — ответил Греков. — Когда вы летите куда-то на звездолете, вероятность встретить такую планету ничтожна. Другое дело — миры, соединенные Туннелем. Все они пригодны для жизни, имеют кислородные атмосферы. Все планеты, на которых мы побывали, чем-то напоминают Землю.
Ковальский встал на ноги и начал натягивать комбинезон.
— Напоминают. — В его голосе снова появилась уверенность. — А это Земля. Я не знаю ответов на ваши вопросы, но не могу ошибиться.
Он стоял над Грековым, уже полностью одетый.
— Пожалуй, поднимусь на-обрыв. Сверху лучше видно. Как бы то ни было, нам следует осмотреться.
— Я пойду с вами, — сказал Греков.
Вскоре они, срезав угол, вышли на берег ручья, покрытый ковром короткой травы. Ручей был чистый, прозрачный, быстрый. Его вода бежала по укатанным камешкам. Журчание ручья терялось в мерном рокоте моря.
— Стрекозы, — тихо сказал Ковальский.
Близко к устью от ручья отделялась глубокая заводь. Над водой в характерном танце кружились грациозные насекомые.
Греков ничего не сказал. Из-под его ноги кто-то бросился в воду. Вскоре по поверхности заводи поплыли осторожные круги, и на него глянули два больших лягушачьих глаза.
Люди в молчании обогнули заводь и, пройдя еще немного вдоль ручья, начали подниматься по склону. Гул моря был еще слышен, но не заглушал остальных звуков. Под ногами в сухой траве раздавалось громкое стрекотание, там прыгали крупные насекомые, с треском расправляя разноцветные крылья.
— Кузнечики, бабочки, — перечислял Ковальский.
Греков молчал, шагая по жесткой траве. Они вступили в полосу густого кустарника. Колючие ветки царапали лицо, из зарослей неслось оживленное чирикание.
— Но почему? — крикнул Ковальский. — Почему это невозможно? Ведь они были похожи на нас. Они могли соединить все пригодные для жизни планеты. В Галактике таких мало, но ведь Земля тоже находится в их числе!..
Греков не отвечал. Ужасно хочется верить, думал он, пока они поднимались по склону, шурша ногами по жесткой траве. Очень хочется верить, думал он, отводя от лица колючки, прислушиваясь к пению птиц. Возврата на Гамму нет. А если это Земля… Но эта планета не может быть Землей. Она слишком чиста и нетронута.
— Смотрите, — сказал Ковальский.
Греков остановился. Подниматься дальше было некуда. Они стояли на краю обрыва. Горизонт раздвинулся, открыв бесконечную морскую пустыню. Линия, где вода смыкалась с небом, была почти неразличима и проходила неожиданно высоко. И она окружала их со всех сторон.
Они действительно находились на острове, вернее, на крошечном островке размером в несколько километров. Он был слегка удлиненной формы и лежал перед ними как на ладони. Ясно было, что он необитаем.
Некоторое время люди молча смотрели на окружавшее их водяное кольцо. В небосводе над западным горизонтом проступали багровые полосы.
Близилась ночь.
— Вы умеете добывать огонь? — спросил Греков.
— Собирайте дрова, — отозвался Ковальский.
Они разделились и углубились в колючие заросли. Вскоре Греков вернулся, согнувшись под грудой хвороста. Он сбросил его рядом с Ковальским, уже хлопотавшим над кучкой тоненьких веток.
— Смотрите, какая красота, — сказал Ковальский.
Солнце вынырнуло из-за туч над краем горизонта и окунулось в море. Между тучами и горизонтом пролегала узкая голубая лента. Багровые полосы стали ярче, слились в сплошное неровное поле. Полнеба пылало.
Греков пожал плечами.
— Закаты везде красивы.
Несколько минут он молча смотрел, как Ковальский ломает сухие ветки, укладывая их в аккуратную стопку. Греков с любопытством ждал, что последует дальше.
Ковальский извлек что-то из кармана куртки и поднес тонкий голубой язычок к кучке хвороста. Потом спрятал зажигалку.
— Я думал, вы будете добывать огонь трением, как полагается Робинзону, — разочарованно сказал Греков.
— Всегда ношу при себе зажигалку, — пояснил Ковальский. — К сожалению, ее заряд не вечен.
Он осторожно подкладывал ветки в костер. Сначала слабый, огонь разгорелся, и уже длинные языки пламени лизали потемневший воздух. Хворост трещал. Ковальский растянулся на боку, подперев рукой голову. Греков последовал его примеру.
— Хорошо, — неторопливо сказал Ковальский. — Давно не лежал у костра.
— Я видел костры только в кино, — признался Греков. — Действительно очень хорошо…
Вокруг быстро темнело. Они лежали неподвижно, глядя на пляшущее пламя, расслабив мускулы, отдыхая. Потом Греков откинулся на спину и стал смотреть вверх. Вскоре он нашел то, что искал. Над ним слабо мерцала светлая точка. Он долго глядел на нее.
— Звезда, — услышал он голос Ковальского. — Тучи расходятся.
— Да, — откликнулся Греков. Он смотрел на светящуюся точку. Рядом с ней зажглось еще несколько. — Скоро мы все узнаем.
— Понимаю, — отозвался Ковальский. — Но теперь это не имеет значения. Путь назад закрыт. Вероятность добраться до Гаммы ничтожна. Мне надоели бунтующие роботы, ледяное безмолвие, трава, которая норовит укусить. Пусть окажется по-вашему, и это просто похожая на Землю планета. Я остаюсь здесь. Я устал от бессмысленных блужданий.
Греков смотрел вверх, слушая, как в тишине потрескивает пламя костра и как шуршат ветки, которые подкладывает в огонь Ковальский.
— Сходите еще за дровами. Если вам нетрудно.
Греков послушно встал и полез в кусты в том направлении, где заметил в прошлую вылазку скопление сушняка. Он подцепил хворост и осторожно двинулся назад, следя, чтобы не напороться лицом на колючие ветви кустов.
Когда он вернулся к костру, Ковальский сидел, обхватив руками колени, и на его лице играли красные блики.
— Звезды, — тихо сказал Ковальский, поворачиваясь на шум падающих веток. — Они совершенно незнакомые.
Греков посмотрел вверх. Пока он ходил за хворостом, небо полностью очистилось, но рисунок созвездий был чужой, отличный от всего, что он когда-либо видел. Греков опустился на землю. Внезапно он понял, что очень устал, что его кости гудят, ноют мышцы, что ему хочется просто заснуть.
— Все равно это Земля, — убежденно сказал Ковальский. — Просто нам подсунули неправильное звездное небо.
Греков молчал. Он устал и хотел спать. Ему не хотелось говорить.
Ковальский размышлял вслух:
— Ведь мы ничего не знаем. Что, если Туннель соединяет не только миры, но и эпохи? Что, если он перебрасывает нас в прошлое или будущее планет? Вдруг это действительно Земля, но тысячи лет назад? Или наоборот — через тысячи лет?..
— Вы верите в Машину Времени? — лениво спросил Греков. Он уже закрыл глаза, и слова Ковальского доносились до него через полупроницаемую пелену сна.
— Машина Времени ничем не хуже Туннеля, — услышал он далекий голос Ковальского. — Что им стоило пробить Туннель во времени, не только в пространстве? Ведь мы ничего не знаем. Не исключено, что иначе Туннель просто не стал бы функционировать…
Ковальский продолжал говорить, постепенно воодушевляясь, о Туннеле, о его создателях, о принципе его действия, о Земле и о чем-то еще, но Греков уже не слышал. Он спал.
Греков поплевал на насадку и взмахнул удилищем. По тихой поверхности заводи побежали круги. Греков осторожно положил удилище на рогульку и стал ждать.
Снасть, которой он пользовался, была устроена просто. Из крепкой древесной колючки получился отличный крючок. Леска представляла собой длинную синтетическую нить из куртки комбинезона. Наживка на крючке была мясом крупного краба, пойманного накануне. И понятно, из чего были сделаны удилище и поплавок.
Правда, Ковальский, когда Греков познакомил его со своим творением, остался недоволен. Он похвалил крючок, но сказал, что выдергивать нитки из одежды — извращение. Он утверждал, что гораздо лучше для этой цели подходят длинные древесные волокна, из которых он, Ковальский, изготовляет тетиву для луков. Он высказал предположение, что рыбы разбегутся, понюхав нить из комбинезона Грекова, и Грекову очень повезет, если ему удастся зацепить хотя бы одну за хвост. Посмотрим, как оно будет в действительности.
Греков опустился на покрытый короткой травой берег заводи. Рядом с ним над водой склонялись деревья, похожие на ивы, — Ковальский их по-другому не называл. Деревья роняли серебристые листья на воду залива.
Поплавок неподвижно лежал на воде возле большой коряги. Потом он задрожал, и Греков взялся за удилище. Однако дрожание прекратилось. Вода под поплавком была чистая, но дна не было видно.
Идея сделать рыболовную снасть возникла у Грекова неделю назад, когда на восходе солнца возле этой самой коряги беззвучной серебристой дугой вывернулось метровое тело, мелькнуло красными плавниками и медленно, будто нехотя, вернулось в воду. Это была рыба, похожая на голавля, — голавль, как сказал Ковальский, узнав о происшествии. Хотя правильнее сказать, что это было животное, напоминающее рыбу, похожую на голавля.
После этого Греков не раз видел, как под прозрачной поверхностью воды проходит стая «голавлей», похожая на маленькую подводную флотилию. В центре всегда величаво двигались две или три метровые рыбины, сопровождаемые эскортом помельче. Процессия двигалась медленно, не обращая внимания на падающие в воду листья «ив» и затаившего дыхание человека.
Терпение Грекова лопнуло окончательно, когда Ковальский, вернувшись вчера из вылазки в глубину острова, притащил на плечах лань, убитую из самодельного лука. Ковальский вообще был хорошо приспособлен к жизни на острове. Греков, еще недавно относившийся к Ковальскому как к новичку, чувствовал себя уязвленным. И тогда он сделал удочку.
Поплавок возле коряги опять задрожал, приподнялся, и Греков насторожился. Однако поплавок снова будто заснул.
Прошел уже месяц с тех пор, как люди оказались на острове. После памятного вечера, когда они впервые увидали чужое небо. Греков старательно избегал споров о том, что представляет собой мир, в котором они очутились. Однако это ему не всегда удавалось.
Планета действительно была двойником Земли, но небо здесь было чужое. Правда, Ковальский, развивая свои идеи о Туннеле во времени, объяснял это тем, что за тысячелетия звезды сдвинулись со своих мест и безнадежно перемешались. В доказательство он тыкал пальцем в небо и говорил: «Смотрите, это Сириус», или: «Это Вега», или еще что-нибудь. Спорить с ним было бессмысленно, но иногда Греков, лежа у костра на спине, ловил себя на том, что ищет в незнакомом небе деформированные очертания земных созвездий.
Иногда в ясные ночи над ними повисал серп или диск спутника. Размером спутник соответствовал Луне, на нем тоже чередовались темные и светлые пятна, но расположение пятен было другое. Ковальский объяснял это тем, что Луна за тысячи лет слегка повернулась и они видят ее в другом ракурсе. Из-за отсутствия телескопа проверить это предположение было невозможно.
После споров, когда Греков отвергал очередную гипотезу товарища, обиженный Ковальский уходил на обрыв и подолгу смотрел в море. Греков подозревал, что он ищет вдали парус или дымок проходящего судна. Но ничто не нарушало покой островитян.
За месяц люди многому научились. Они построили себе шалаши по образцу жилищ аборигенов Гаммы. Они научились охранять костер, откапывать съедобные корни, вылавливать крупных крабов в скалах на западной оконечности острова. Они приспособили биологические контейнеры, прихваченные с Лигурии, для приготовления и хранения пищи. Наконец, вчера Ковальский сделал лук и испытал его в деле, окончательно истощив этим терпение Грекова.
Поплавок рядом с корягой вновь задрожал. Несколько раз он качнулся, потом приподнялся, будто кто-то надавил на него снизу. Он нырнул, поплыл, завертелся на месте. И исчез.
Греков выждал секунду, подсек и потянул удилище на себя. Не тут-то было. Удилище согнулось дугой, будто крючок из древесной колючки зацепился за корягу. Туго натянутая леска резала воду, перемещаясь параллельно берегу. Греков с трудом сдерживал того, кто сидел на крючке. За леску он не боялся. Он боялся за удилище.
Рядом с тем местом, где леска уходила в воду, возник водоворот, мелькнул серебристый бок, красный плавник. Греков отступил на шаг от берега. Кончик удилища трепетал. И вдруг леска ослабла.
Греков разочарованно смотрел на повисшую леску. Удилище выдержало, но крепкая нить не могла порваться. Видимо, рыба просто сошла, выплюнув крючок, сделанный из древесной колючки.
Неожиданный сильный рывок выбил удилище из рук Грекова. Леска вновь зазвенела, и удилище, вероятно, так бы и улетело на середину водоема, если бы кто-то, выскочив из-за спины Грекова, не перехватил его прямо в воде. Впрочем, ясно, кто это был.
Греков снова был посрамлен. Теперь он уже в качестве зрителя наблюдал, как Ковальский, зачерпывая башмаками воду, медленно пятится, как стонет изогнутое удилище, как леска режет бурлящую воду. Он должен был следить за борьбой со стороны.
— Сейчас устанет, — глухо сказал Ковальский. Он уже вышел на берег, продолжая пятиться. Греков с завистью и азартом следил, как бурлящий круг воды, в котором мелькают серебро боков и алые плавники, приближается к берегу. Удилище было прочное, правильно сделанное. Леска была неразрываема.
— Сюда бы подсак, — глухо сказал Ковальский, продолжая пятиться. — Или багор.
Мощное серебристое тело билось на мелководье у самого берега, поднимая фонтаны брызг. Греков избавился от оцепенения. Он бросился на рыбу, подмял ее под себя, ощущая ее скользкую упругую силу. Наконец он нащупал жабры, приподнял бьющуюся тяжесть и посмотрел на Ковальского.
Вернее, хотел посмотреть на Ковальского. В двух метрах от него с удилищем в руках стоял не Ковальский. Это был совершенно незнакомый человек, и только его одежда ничем не отличалась от комбинезонов Грекова и его товарища.
— Ловко устроились, — глухо сказал незнакомец, устремив на Грекова пронизывающий взгляд. — Природа, рыбалка… Как в отпуске.
Греков смотрел на него, ничего не понимая. Значит, мы все-таки на Земле, мелькнула спасительная мысль. Значит, Ковальский был прав, и нас наконец нашли. Но что означает тогда чужой рисунок созвездий?..
— Устроились вы неплохо, — продолжал незнакомец. — Вас совершенно не одолевает тоска по дому, человеческому обществу. Это понятно. Вы нашли райский уголок. Но где ваш напарник?
— Ковальский дежурит у костра, — ответил Греков. Его мозг был, видимо, перегружен, и он внезапно почувствовал безразличие к происходящему. Зачем задавать бессмысленные вопросы? Рано или поздно все прояснится само собой.
— Тогда пойдемте, — сказал незнакомец. — Забирайте свою добычу.
Греков поднялся с колен, держа голавля под жабры. Рыба весила много — полпуда, а то и больше. Она еще билась, и нести ее было неудобно.
Они шли по чуть намеченной тропке, поднимаясь к месту стоянки. Греков автоматически отмечал знакомые ориентиры, наблюдая, как незнакомец идет впереди, шагая широким шагом. Их соединяла тонкая леска, тянувшаяся изо рта рыбы, которую нес Греков, к удилищу на плече незнакомца. Там, где надо было сворачивать. Греков давал короткие указания.
— Налево, — сказал он в последний раз, и они вышли из кустов к костру и шалашам. Пламя лизало куски мяса, насаженные на вертел. Ковальский молчал, недоуменно переводя взгляд с незнакомца на Грекова и обратно.
— Здесь хорошо, — повторил незнакомец. — К сожалению, нам пора. Нас ждут. Только загасите огонь.
Греков вынул из углубления в почве контейнер с водой и вылил ее на костер. Ковальский затоптал уцелевшие угли.
— Захватите это с собой, — сказал незнакомец, указывая на лежащую на траве серебристую рыбу. Греков повиновался. Ковальский снял с вертела два больших куска недожаренного мяса — остатки лани, убитой из лука. Он вопросительно посмотрел на незнакомца. Тот кивнул.
— Я вам помогу.
Он принял из рук Ковальского один из кусков и зашагал вниз, к морю. Они последовали за ним.
— Я не видел сегодня ни одного корабля, — шепотом сказал Ковальский. — Я наблюдал за морем все утро, но ничего не заметил.
Греков посмотрел на обтянутую курткой широкую спину незнакомца. На миг ему стало жутко: «Кто это такой? Откуда он взялся? Куда он нас ведет?..»
Но потом на него опять нахлынуло безразличие. Какая разница, думал он под ритмичный шорох травы и хруст камней под ногами. Какая разница, откуда они прибыли. Они могли добраться до острова на подводной лодке. Могли пристать к противоположному, невидимому отсюда берегу. Зачем задавать бессмысленные вопросы, ломать голову, думать? Рано или поздно все объяснится само.
Они спустились к устью ручья и шагали теперь по галечному пляжу, направляясь в обход острова. Идти по гальке было неудобно, тяжелая ноша обрывала руку, в ботинках хлюпала вода. Солнце невыносимо жгло. Но Греков шел, глядя мимо спины незнакомца, на линию берега. Он искал силуэт корабля или катера, на котором тот прибыл.
Наконец незнакомец остановился. Берег здесь был пустынный, гальку лизали слабые волны, и тучи мошкары висели над грудами бурых водорослей.
Незнакомец повернулся к морю. Оно тоже было пустынное, гладкое до самого горизонта. Незнакомец задумчиво глядел на бесконечное водное пространство. В его глазах стояло странное выражение. Будто он с чем-то прощался.
— Здесь хорошо, — медленно сказал он. — Отсюда не хочется уходить, но нас ждут. Сюда мы еще вернемся.
Он отвернулся от моря. Греков последовал его примеру, За своей спиной он услышал удивленный возглас Ковальского.
Перед ними в обрыве зияла дыра Туннеля.
— Я забыл представиться, — сказал незнакомец, оборачиваясь. — Моя фамилия Березин.
После минутного замешательства, вызванного этим заявлением, Ковальский спросил:
— Значит, вы тоже прибыли с Гаммы?
— Разумеется, — подтвердил Березин. — Откуда же еще?
— Мы думали, что оказались на Земле, — пояснил Греков.
Березин окинул взглядом бескрайнее море.
— На Земле? — удивленно переспросил он. — Честно говоря, я с детства там не был. Забыл уже, как она выглядит. Но нужно торопиться. Я обещал скоро вернуться, и ребята будут волноваться.
— Значит, вам действительно удалось найти выигрышную стратегию? — спросил Ковальский.
— Объяснения подождут, — сказал Березин. — Двинулись.
Они повернулись к Туннелю и погрузились в мерцающий мрак. Когда они вышли наружу, вокруг была темнота, на них дохнуло ледяным холодом, под ногами заскрипел снег.
— Это Лигурия, — сказал Березин. — Когда я шел за вами, здесь тоже была ночь. Но скорее назад.
На этот раз они вышли на знакомый изумрудный склон, над ними снова было чистое небо с повисшим над горизонтом солнцем. Греков и Ковальский переглянулись.
— Здорово у вас получается, — сказал Ковальский.
Березин ухмыльнулся.
— Сам удивляюсь, — сказал он. — Но быстро в Туннель.
Греков услышал неровное биение своего сердца. «Неужели это возможно? — пронеслась мысль. — Снова Гамма, станция, люди…» Он вместе со своими товарищами шагнул в темный провал.
Но снаружи в его лицо снова повеяло холодом.
— Осечка, — услышал он рядом с собой глухой голос Березина. — Теперь обратно.
Они вышли на морской берег с бурыми грудами водорослей. Ноздри затрепетали, жадно втягивая соленый воздух.
— И это называется выигрышной стратегией? — сказал Ковальский.
— В Туннель! — приказал Березин.
Их оглушили взрывы, ослепил красноватый свет. Они стояли на краю пропасти, по дну которой струилась багровая лава. Откуда-то сбоку послышался грохот, и несколько раскаленных глыб медленно взвилось в воздух. Земля затряслась от их падения. Жаркий ветер ожег лицо Грекова. Он попятился.
На этот раз Березин медлил. Прищурившись, он вглядывался в багровое марево.
— Молодость мира, — медленно сказал он. — Мы еще вернемся сюда. Нам надо торопиться.
Они снова вышли на морской берег.
— В Туннель! — приказал Березин. Греков послушно повернулся.
И опять они вышли в холодную тьму Лигурии.
— В Туннель!
Снова изумрудные поля Альвиона.
— В Туннель!.. — Греков повиновался автоматически, ничего не испытывая.
Снова непроницаемая чернота. Все менялось, как кадры плохо смонтированного кинофильма.
Вновь галечный пляж и синее море.
Арктический мрак Лигурии.
Изумрудная трава Альвиона.
— Может, с третьей попытки? — предположил Березин. — Надоело.
Опять холодная темнота.
И чужой простор Альвиона.
Глаза Грекова, готовые к темноте Лигурии, невольно сощурились от яркого света. Первое, что он увидел на Гамме, было здание станции, перенесенное к самому выходу из Туннеля. Кругом вздымались отвесные стены, вниз уходили крутые повороты ущелья. От здания станции к ним бежали люди.
— Все, — сказал Березин. Около них собиралась толпа. Все что-то кричали, поздравляли с благополучным возвращением, хлопали по плечу. Ковальский стоял рядом с Грековым, растерянно глядя на людей, тоже не веря. Это походило на сон.
Кто-то вскрикнул от боли. Это голавль, которого еще держал Греков, трепыхнулся в его руках и задел кого-то сильным хвостом. Пострадавший согнулся, держась за живот. И только теперь Греков окончательно понял, что они вернулись домой.
— Если признаться честно, то ничего, — сказал Греков.
Он и Березин сидели вместе с другими за раскладным столом в тесном помещении станции. Стол был накрыт по-праздничному. Центральное место на столе занимала рыба, пойманная на крючок из древесной колючки.
— Я ничего не понял, — повторил Греков. — Раньше я слышал о какой-то стратегии, которую вы придумали. Но я помню, как мы возвращались. Мы просто входили в Туннель, а он перебрасывал нас куда вздумается. Но мы все-таки вернулись.
Он замолчал. Березин тоже молчал, рассеянно ковыряя вилкой кусок жареной рыбы. За столом собрались сейчас все обитатели станции. Ковальский сидел неподалеку от Грекова и оживленно беседовал со своими соседями.
— Скорее всего это Земля будущего, — говорил Ковальский. — Иначе мы наткнулись бы на динозавров. Или хотя бы на мамонтов.
— А ведь это мысль, — сказал сосед справа. — Действительно, в будущем не предвидится существенных изменений фауны.
— Я только не понимаю, почему обязательно Земля, — сказал сосед слева.
— Есть же похожие планеты.
Видимо, соседи Ковальского успели разделиться на энтузиастов и скептиков. Греков повернулся к Березину.
— Я выслушал от ваших товарищей несколько лекций о каких-то марковских процессах, — сказал он. — Но я плохо разбираюсь в математике и так и не понял, что же вы изобрели.
— Я здесь ни при чем, — сказал наконец Березин. — Это создатели Туннеля устроили его так, что из него всегда можно вернуться.
— Но я читал доклады Комиссии, — запротестовал Греков. — Там написано черным по белому, что Туннель с равной вероятностью переправляет вас на любую из двух соседних планет.
Березин ответил не сразу, и до Грекова снова донесся голос Ковальского.
— Скорее всего людей там вообще нет.
— Это уже идеализм, — возразил скептик. — Вырождение, потеря интереса, гибель цивилизации… Мне это не нравится.
— Ничего подобного я не утверждал, — сказал Ковальский. — Я считаю, что людей нет на Земле. Они просто ушли, разбрелись по Вселенной.
— Это мысль, — сказал сосед справа.
— И при этом забыли родную планету? — не унимался скептик.
— Нет, — сказал Ковальский. — Скорее всего они превратили ее в заповедник.
Греков перестал прислушиваться. Он снова посмотрел на Березина.
— Я не подвергаю сомнению доклады Комиссии, — сказал тот. — Но из них часто делают неправильные выводы. Создатели Туннеля были мудры. Они устроили его так, что он позволяет добраться до любой планеты и вернуться. Единственное, что требуется, — просто входить в Туннель до тех пор, пока вы не достигнете цели. В конце концов вы ее обязательно достигнете. Вам совершенно правильно сообщили, что это однозначно следует из классической задачи одномерных блужданий.
— Вы сами решили эту задачу?
— Я здесь ни при чем. Решению сотни лет. С ним можно ознакомиться в любом учебнике. Но если вы не любите математику, можно поставить маленький эксперимент.
Березин порылся в кармане и положил на стол небольшой металлический предмет — диск с выдавленными на нем изображениями.
— Вы видите перед собой так называемую монету, — сказал он. — Известный с глубокой древности генератор случайных последовательностей. Изображения на сторонах диска разные. Вот это называется «орел», другое — «решка». Если вы подбросите диск, он случайным образом ляжет вверх одной из сторон. Диск сделан так, что вероятность выпадения каждой стороны равна половине. На досуге возьмите лист бумаги и разграфите его горизонтальными параллельными прямыми. Отметьте одну из них — это будет Гамма — и начинайте бросать монету. Выпадание орла соответствует продвижению на один шаг вверх от опорной линии — в направлении Альвион, Лигурия и так далее. Выпадание решки — вниз, в сторону Мирзы и Феникса. Поставив такой эксперимент, вы без всякой математики убедитесь, что полученная ломаная рано или поздно снова пересечется с опорной линией. То есть вы вернетесь на Гамму.
Он замолчал. Греков тоже молчал, глядя на волшебный металлический диск, с помощью которого можно моделировать скитания в Туннеле. Из оцепенения его вывел громкий голос Ковальского.
— Друзья! — сказал Ковальский, встав со своего места. — Я прошу слова. Вы собираетесь изучать миры, объединенные Туннелем. В своих экспедициях вы непременно попадете на планету, на которой мы были. Вероятно, это Земля. Скорее всего Земля отдаленного будущего.
За столом зашумели.
— Не все с этим согласятся, — переждав шум, продолжал Ковальский. — Но следует иметь это в виду, и вот почему. Ведь не исключено, что вы встретитесь с нашими потомками, а это очень большая ответственность.
На этот раз собрание ответило Ковальскому тишиной.
— Но я хотел сказать о другом, — продолжал Ковальский после короткой паузы. — Сейчас, когда мы говорили о строителях Туннеля, мне пришла в голову мысль: а что, если это наши потомки? Вдруг это именно они построили Туннель, чтобы путешествовать по вселенной пешком, без всяких звездолетов?..
Напряженное молчание прервалось, послышались удивленные и одобрительные возгласы.
— Я знал, что вам понравится эта мысль, — сказал Ковальский. — Конечно, это только гипотеза, но все равно я поднимаю бокал за наших потомков, построивших такое замечательное сооружение!..
— И за математику, — тихо добавил Греков.
