Было около семи утра, когда над домом взошло солнце, и его свет, расчлененный на пластинки в щелях пластмассовой шторы, покрыл стену комнаты четкими вертикальными линиями, как штрихами растра.

Нежные блики заиграли на боках продолговатого ящика, стоящего в углу. Оттуда послышался щелчок, и на панели засветилась шкала - электронный хронометр включил компьютер, который тотчас приступил к выполнению утренней программы: постукивая, разошлась на окне штора, комната наполнилась солнцем и веселой музыкой, проснувшись под которую можно сохранить свежесть и бодрость духа на весь день.

Человек, завозившийся на низкой лежанке в глубине комнаты, видимо, был немолод, ибо его пробуждение сопровождалось звуками, диссонирующими с приподнятой атмосферой только что народившегося дня: вздохами, покряхтываньем, звучным кашлем заядлого курильщика.

Усевшись в постели, он уставился в окно. Над крепкой его головой, свободной от лишних волос до самого темени, задорно торчал примятый во сне седой хохолок, отчего тяжелое лицо с волевыми складками по щекам приобрело неуместно проказливое выражение.

– Бог мой! - громко сказал он. - Какое утро!

Босиком прошлепал через всю комнату и распахнул окно. Его грудь обдало холодком, а в лицо пахнуло острым запахом сырой земли. Над садом еще витал зеленый туман, искрилась роса в траве под вязами, но песчаная дорожка, ведущая к дому, начале просыхать, и те места, куда не падала тень, уже посветлели.

Ясное утро таяло над деревьями, и мерно колыхался за кустами пласт неба, окованный камнем, - это в бассейне вздрагивала воде, отзываясь на толчки и шумы, порождаемые огромным городом, на окраине которого прятался под вязами дом Томаса Кинга, загадочный дом с просторной и низкой комнатой на втором этаже.

Солнце поднималось все выше, по стене поползли вверх потоки теплого воздуха.

– Сейчас выбежать бы на солнце в одних трусах, - мечтательно сказал Кинг, - сесть на дорожку и сыпать пригоршнями теплый песок себе на колени!

За долгие годы, которые Кинг провел наедине с самим собой, образовалась привычка думать вслух, и он перестал замечать это.

В кроне вяза, простершего ветви над самым домом, возились воробьи. Внезапно в их гомоне, от которого, казалось, шевелились листья, послышался какой-то особенный посвист, чистый и знакомый.

– Ага! Это овсянка! - с удовлетворением заключил Кинг и тут же подумал, что не зря запретил садовнику Ноксу опрыскивать одорантом дерево. Преданный Нокс беспокоился, что воробьи будят хозяина раньше времени.

– Но в вязе гнездятся не только воробьи, - глубокомысленно возразил бы Кинг Ноксу, будь он сейчас перед ним. - Вот - запела овсянка. Впрочем, нет. Это слишком мелодично для овсянки. Так кто же это?

И, решив обязательно спросить садовника об этой певунье, он отвернулся от окна и направился к лежанке, с которой уже исчезла постель, а вместо нее появилась сложенная в стопку его утренняя одежда - спортивный костюм из синего эластика. Одеваясь, Кинг мельком взглянул на себя в зеркало и замер - на его лице блуждала глуповато-радостная улыбка.

– Ну, что сияешь, старая галоша? - обратился он к своему отражению и попытался погасить улыбку, но в результате разулыбался во весь рот. Глаза совсем, как у мальчишки, которому пообещали купить велосипед.

– Впрочем, - уже ворчливо добавил он, - сейчас дарят не велосипед, а орнитоптер.

Неожиданный приступ радости слегка обеспокоил его, ибо никаких видимых причин к подобному веселью не было. Он подошел к электронному комбайну, в полированном ящике которого вместе с компьютером был смонтирован телевизор и радиоприемник, погрузил руку по локоть в особое отверстие, надел на голову ажурную шапочку энцефалографа и нажал на клавишу, против которой на панели было написано "Эскулап".

– Доброе утро, сэр! - механическим голосом приветствовал Кинга электронный диагностер. - Пульс шестьдесят пять, без аритмии, артериальное давление 140 на 85, общее состояние характеризуется некоторой эйфорией вчера выкурили сверх нормы две сигареты и выпили около ста пятидесяти миллилитров…

– Ладно, парень, не болтай лишнего, - ударив по клавише, сказал Кинг, и "Эскулап" замолк.

Послышался легкий свист и характерное жужжание. Кинг настороженно уставился на телевизионный экран: так и есть - матовая поверхность кинескопа оживала.

– Доброе утро, сэр Томас! - послышался постный голос мисс Гримбл, и скоро на экране проявилось ее лицо. - Вы уже проснулись?

– Еще нет, - иронически фыркнул Кинг.

– Вы перевели свой канал на одностороннюю связь, - укоризненно заметила старушка. - Ваша ирония неуместна, ведь я вас не вижу.

– Что, хотите увидеть, каков я без пижамы?

Мисс Гримбл выпрямилась и поджала рот, совсем спрятав плоские губы в складочках старческих морщин.

– Ученому с мировым именем не пристало шутить так, сэр!

– Ладно, - примирительно сказал Кинг, - лучше объясните, отчего у нас так много пыли?

– Боже мой! Где вы ее нашли?

– На полу.

– Чем терли? Платком? Или бумажкой? - мисс Гримбл выглядела настолько встревоженной, что Кинг едва не расхохотался.

– Бумажкой? Нет! Собственными подошвами.

– Вы ходили босиком? - лицо старушки изобразило неподдельный ужас. Сейчас же наденьте туфли!

– Успокойтесь, мисс Гримбл, - сказал Кинг. - Все в порядке, "Эскулап" сообщил: пульс и давление в норме, общее состояние характеризуется некоторой эйфорией…

– Это опасно? - старушка снова была на грани паники.

– Эйфория - это повышенно радостное состояние, - усмехнувшись, сказал Кинг. - Но не знаю, отчего оно у меня возникло.

– Ну как не знаете! - вдруг возразила мисс Гримбл. - Ведь сегодня такой день!

Кинг недоуменно покосился на экран - мисс Гримбл не отличалась особой чувствительностью, картины природы прежде никогда ее не волновали.

– Да, - неуверенно сказал он. - Утро прекрасное, роса, солнце…

– Роса здесь ни при чем.

– Тогда в чем же дело?

– Вы сами прекрасно знаете, сэр.

– Я знаю одно: утро такое прекрасное, что хочется петь. От этого у меня некоторая эйфория. У вас тоже, да?

– Не надо меня разыгрывать, сэр.

Кинг поморщился. Ему не хотелось отдавать это радостное ощущение легкости и простора, какое так счастливо снизошло на него с самого пробуждения, за ничтожное удовлетворение от победы в скучном и ненужном споре.

– Мисс Гримбл, я иду в бассейн, - нейтральным голосом объявил он. - А пока включите систему пылеудаления. Пыль я не люблю.

– Сэр, я приду и сама все вытру.

– Ни в коем случае!

– Но система пылеудаления не справляется с вашей комнатой. Здесь нужна обыкновенная тряпка. У вас полно книг, от них вся пыль. Теперь никто не держит книг в комнатах.

– Ничего не выйдет.

– Тогда включите экран, - потребовала мисс Гримбл. - Я посмотрю, что у вас творится. Ужасный беспорядок, должно быть.

Кинг саркастически улыбнулся.

– Если хотите знать, порядок есть частный случай беспорядка, а я привык выводить законы и поэтому частных случаев не переношу.

Это был точный ход. Все, что имело отношение к науке, вызывало у мисс Гримбл благоговейный трепет, Кинг поспешил заказать на завтрак молодую картошку с простоквашей и укропом, зеленый лук, редиску и ржаной хлеб.

– Но ваш желудок… - начала было мисс Гримбл.

– Послушайте, мисс, ведь я не лезу в ваш гардероб, почему вы позволяете себе заглядывать в мой желудок? - отшутился Кинг, но шутка не удалась. Мисс Гримбл обиженно поджала губы.

– Будет исполнено, сэр. Я свободна?

– Постойте, мисс Гримбл, постойте…

Он должен был что-то предпринять, потому что знал: если она уйдет обиженной, утро будет безнадежно испорчено.

– Вот что я хотел спросить… Где Нокс? Почему его нет в саду?

Упоминание о Ноксе было грубой ошибкой. Не далее как пять лет назад Кинг сам посоветовал садовнику не попадаться на глаза. Нокс раздражал его своим преувеличенно подобострастным видом. В порыве прекраснодушия Кинг забыл об этом, и мисс Гримбл взялась освежить его память.

– Нокс стриг траву, когда вы распахнули окно, он ушел.

– Почему? - глупо спросил Кинг.

– Потому что он не знал, что вы пожелаете его видеть, - отчеканила мисс Гримбл.

Но Кинг не хотел признать свое поражение.

– А вы не спросите у него, какая пташка пела сегодня под окном? невинно произнес он.

– Пташка? - остатки бровей мисс Гримбл взлетели под самый верх лба.

– Да, пташка, - уже свирепея, повторил Кинг. - Она пела так; тинь-тир-ли-люли-тинь!

– Как, как?

– Тинь-тирли-люли-тинь! - заорал Кинг в микрофон.

– Я так и должна сказать - тинь? - мисс Гримбл безжалостно добивала его.

Кинг ударил по клавише и выключил канал внутренней связи. Его обидели. Он пытался поделиться радостью - его не поняли, хотел пошутить - на него обиделись, он предложил мир - тогда обидели его самого. Нет, не зря пятнадцать лет назад он дал зарок оставлять при себе и свои несчастья, и свои радости, ибо и то, и другое люди встречают равно неприязненно. Радости, потому что они чужие, несчастья, потому что этого добра у всех своего достаточно. Праздный разговор с экономкой с самого начала был чреват ссорой, нужно было предвидеть это.

Так продолжал думать Кинг, погружаясь в бассейн. Мысли отвлекали его от плаванья, в конце концов он застрял на мелком месте, там, где в бассейн выходила труба с подогретой водой. Теплые струи обтекали тело, навевая дремоту.

– К черту! - разозлился Кинг. - Портить такое утро из-за стычки с мисс Гримбл! Не будет этого.

И, оттолкнувшись от стенки, он поплыл. Предки наградили его крепким костяком земледельца - плечи широко разнесены на массивных ключицах, от этого гребок получается емким, и тело, как торпеда, вылетает на поверхность.

Потом он вылез на теплый гранит бортика и растерся полотенцем. От плаванья в мышцах возникло ощущение томной усталости, а кожа все еще помнила ласковый холодок воды.

Вода… Удивительная субстанция! Тяжелая и невесомая, прозрачная и сплошная, податливая и твердая! Как могло возникнуть такое из неосязаемых молекул двух газов? И хотя Кинг лучше, чем кто-либо другой, зная, как это произошло, он не мог отказать себе в удовольствии наивно восхищаться изумительной этой средой.

Возвращаясь в дом, он увидел, как за кустами мелькнула спина Нокса. Кинг хотел было окликнуть его, чтобы спросить о пташке, которая пела в кроне вяза, но, представив, как задрожал бы Нокс, если бы он вздумал заговорить с ним после пятилетнего молчания, передумал. В библиотеке у него хранился полный Брэм, по которому можно узнать о любой пташке без всякой помощи Нокса.

Несколько метров отделяло его от входа в дом, когда в глаза ему сверкнул солнечный зайчик. Кинг вздрогнул, так и есть - над оградой, как мачты в гавани яхт-клуба, колыхалась целая роща шестов с прикрепленными телекамерами. После нескольких лет затишья, когда Кинг начал уже надеяться, что о нем прочно забыли, камеры все чаще стали появляться над оградой.

Послав к чертям всех репортеров с их дурацкими затеями, Кинг легко взбежал по ступенькам, и за ним захлопнулась дверь.

– Завтракать, мисс Гримбл! - крикнул он, войдя в комнату и включив канал связи.

В стене раскрылся проем, и транспортер доставил поднос с завтраком, Вдохновленная ссорой мисс Гримбл превзошла самое себя: дымились округлые ядрышки картофеля в узорчатых лапках укропа, редиска нарядно алела среди пучков зеленого лука, а простокваша застыла в горшочке монолитным куском.

– Вы чудо, мисс Гримбл! - воскликнул Кинг. - Что бы я делал без вас!

Лесть! Нет более простого и надежного средства коммуникации.

– Я очень рад, что вы живете у меня, - пел Кинг, наслаждаясь пищей. - А вам, должно быть, нелегко со мной.

– Не с вами, а с экраном телевизора, - проворчала мисс.

– Но ведь на экране - я.

– Иногда мне кажется, что вас нет, - ответила экономка, - что все это обман, передача из телестудии.

"Сейчас пришлю на транспортере пустые тарелки, и убедишься, что я существую", - подумал Кинг, но вслух сказал иное:

– Благодарю, мисс Гримбл, завтрак был великолепен! Теперь сигарету, и больше мне ничего не нужно.

– Тогда отключите экран, - послышалось из динамика, - я не выношу табачного дыма.

– Браво, мисс, браво! - Кинг захлопал в ладоши. - Великолепная шутка!

– Горькая шутка, сэр! - вздохнул динамик.

Старушка вконец расстроилась, надо было как-то утешить ее.

– Послушайте, мисс Гримбл, - начал Кинг, наслаждаясь сигаретой, - ведь я не против, чтобы вы пригласили гостей. Веселитесь, пейте коктейли… Почему вы не делаете этого?

– Потому что все время чувствую себя виноватой! - с жаром ответила женщина. - Я проработала у вас пятнадцать лет и за это время видела вас лишь однажды, когда вы расшиблись в бассейне и за вами приехал санитарный автомобиль. - Мисс Гримбл замолчала. На лице ее появилось страдальческое выражение. - Мне постоянно кажется, что вы не хотите меня видеть, потому что я в чем-то провинилась. Если б вы знали, как это трудно!

– Но ведь я сторонюсь не вас именно, мисс Гримбл. Я не допускаю к себе никого.

– Так зачем это? Вы умнейший человек, сэр Томас, что заставило вас заточить себя в эту конуру, пропахшую табаком?

Кинг почувствовал, что до очередной ссоры осталось два-три слова.

– Мисс Гримбл, сегодня прекрасное утро, - медленно выговорил он. - И чтобы не портить себе его, давайте на этом закончим, наш разговор.

– Вы рассердились на меня? - помолчав, спросила мисс Гримбл.

– Нет, - ответил Кинг, стиснув зубы.

– Если позвонят из города, соединить с вами?

– Нет.

– Ведь сегодня особенный день, будет много звонков…

– Нет!

– Всего доброго, сэр!

Послышался щелчок - мисс Гримбл отключилась.

– Упрямый старик! - добавил Кинг за нее. Несмотря на все рифы и подводные камни, ему все же удалось привести корабль своего настроения в спокойную гавань.

Насвистывая, он настроил компьютер на поиск в библиотеке и набрал шифр томов Брэма. Можно было воспользоваться системой электронного воспроизведения и читать текст с экрана телевизора - компьютер хранил в своей памяти всю библиотеку, которая умещалась на рулоне магнитной пленки размером с блюдце. Но Кинг любил книги. Их запах, шелест пожелтевших страниц, потертые корешки с золотым тиснением…

Через минуту транспортер доставил нужный том, переплетенный в зеленую шагрень. Устроившись в любимом кресле, Кинг закурил сигарету и принялся рассматривать иллюстрации. Они были выполнены в древней манере черно-белых гравюр, с поразительной выпуклостью передававших мельчайшие детали птичьего оперения. На перышках был прорисован каждый волосок. Особенно поразил Кинга рисунок, изображавший полевого воробья. Прекрасно запечатлел художник, как острый коготок птички проколол травинку, приникшую к земле. Каким терпением надо было обладать, чтобы нанести на медную доску бесчисленное множество линий различной толщины, которые чудесным образом соединялись в изображение предметов и животных! И хотя этого же можно достичь простым нажатием пальца на кнопку фотокамеры, труд искусного мастера не бесцелен, ибо ни одна фотография не смогла бы передать самодовольства этого воробья, когтистой лапкой попирающего землю. И все же замечательное это искусство погибло. Люди лишились дара терпения. Репортеры, фотокамеры, телекамеры, целая роща телекамер над оградой…

Кинг тряхнул головой - не мог он, несмотря на старания, всецело отдаться любимому занятию. В голове роились нелепые мысли, какое-то раздражающее беспокойство отвлекало внимание. Не мог же подействовать шабаш, который затеяли с утра репортеры за оградой его сада, или спор с мисс Гримбл! То и другое случалось едва ли не каждый день и давно превратилось в обыденное. И все же, чувствовал Кинг, именно это мешало ему наслаждаться гравюрами.

Усилием воли он попытался вернуть себя к книге, но вместо этого почему-то вспомнил одну из последних фраз, которую произнесла мисс Гримбл перед тем как отключиться:

– Сегодня особенный день, сэр, будет много звонков.

– Я слышу об этом с утра! Особенный день, особенный день! - он в ярости захлопнул книгу. - Надо, наконец, выяснить, в чем состоят особенности дня…

Чертыхнувшись, он включил канал внутренней связи, чтобы задать мисс Гримбл этот вопрос, но, прежде чем телевизор прогрелся, он успел красочно представить себе всю громоздкость предстоящего объяснения, и его палец как бы сам по себе завис над клавишей, против которой на панели значились буквы ТВ, и опустился. Компьютер тотчас же исполнил приказ - телевизор Кинга впервые за последние годы включился в программу национального телевидения. Звук, как и положено, появился раньше изображения, и с первых же слов Кинг понял, что лучшего момента он выбрать не мог - шла передача о… нем.

– Сегодня на устах людей всего мира, - рокотал баритон диктора, - как и пятнадцать лет назад, одно имя - Томас Кинг, светило мировой науки…

Кинг занес руку над злосчастной клавишей.

– В такой день, - продолжал диктор, - мы должны были бы представить вам великого ученого. Но из-за чрезмерной занятости сэра Томаса получить интервью нам не удалось.

– Знают, что гоню репортеров в шею, - с удовлетворением пробормотал Кинг.

Но диктор тут же поспешил обрадовать зрителей, что им покажут "обитель величайшего ученого современности". На экране появились кадры, и Кинг увидел свой дом под вязом и даже успел разглядеть какое-то движение на дорожке. Не иначе как это был он, когда, возвращаясь с купанья, увидел шесты с камерами над оградой и шмыгнул в дом. Небогатый улов, однако.

– Вот окно кабинета, где работает человек, гений которого оплодотворяет науку наших дней, - пояснял диктор, и Кинг фыркнул:

– Я уже оплодотворяю науку!

– В тенистом саду вы видите бассейн, - диктор таял от умиления. Говорят, ежедневно сэр Томас проплывает около двадцати миль.

– Идиот! - зарычал Кинг. - Для этого пришлось бы плавать все двадцать четыре часа в сутки.

– Сэр Томас, - продолжал диктор, - большой любитель…

Здесь его голос был заглушен шорохом и треском.

– Ну? Что ты хотел сказать? - крикнул Кинг в телевизор. - Большой любитель виски?

Помехи прекратились, но вместо диктора Кинг с удивлением услышал незнакомый голос, настороженный и тихий:

– Алло?! Мистер Кинг!

Кинг даже вздрогнул от неожиданности.

– Что такое? Кто говорит?

– Мистер Кинг, я - Гарри Хоган, - послышалось из телевизора, в то время как экран затянуло мутной рябью. - Гарри Хоган, репортер…

– Ре-пор-тер?

Рука Кинга потянулась к клавишам, но каким-то образом Хоган угадал это движение и завопил в микрофон:

– Мистер Кинг, умоляю, выслушайте меня!

Должно быть, Кинг здорово растерялся, иначе никакие мольбы не смогли бы его остановить. В течение пятнадцати лет ни один репортер, несмотря на самые отчаянные попытки, не смог даже приблизиться к нему, и вдруг некий Хоган пролез в святая святых - в его комнату! Было от чего растеряться. Но как он влез в телевизор? В Кинге пробудилось профессиональное любопытство исследователя.

– Откуда вы говорите? - спросил он. - Кто соединил вас со мной?

И Хоган торопливо объяснил, что специально для этой цели он заказал аппаратуру и установил ее в соседнем доме, организовав там своего рода телецентр, излучатель которого был постоянно направлен на антенну Кинга. В течение трех недель он не отходил от аппарата, дожидаясь, когда Кинг включит свой телевизор, и наконец дождался.

– Не отключайтесь, мистер Кинг, - попросил Хоган в заключение. - В это дело я вложил все, что у меня было.

– Лучше бы вы направили свое воображение на более полезную цель, проворчал Кинг.

– Я репортер, мистер Кинг, - ответил Хоган. - У меня нет более желанной цели, чем получить у вас интервью. У маленького человека - маленькие цели, - желая разжалобить Кинга, добавил он, но едва не просчитался.

– Сейчас же прекратите унижаться! - рявкнул Кинг.

– Это зависит от вас, сэр, - залепетал Хоган. - Несколько вопросов, не ради меня, ради моих детей.

– Мне нет до них дела, - отрезал Кинг. - Вы плодитесь, как кролики, я не желаю помогать вам в этом.

– У меня больная мать, - тихо сказал Хоган. - Я не хотел говорить, но деньги мне нужны, чтобы устроить ее в хорошую клинику.

Кинг заколебался. Почти отмершее уже благоговение перед словом "мать" некстати зашевелилось в нем.

– Ваше разбойничье орудие может навести изображение на моем экране? нахмурившись, спросил он.

– Конечно, сэр! - радостно откликнулся Хоган. - Если вы включите свой канал…

Кинг щелкнул клавишей, и на экране появилось лицо человека лет тридцати пяти. Аккуратный пробор, бачки - типичная физиономия репортера, вот только глаза были излишне задумчивы, даже грустны. Похоже, не врет насчет больной матери.

– Такими вещами не шутят, сэр, - скорбно заметил Хоган, должно быть, уловив сомнения на лице Кинга. Теперь и он его видел не своем мониторе.

– Ладно, - сдался Кинг. - Давайте ваши вопросы. Только быстрее. Быстрее!

Хоган распахнул блокнот.

– Я написал тут кое-что о вашей теории структурной рекомбинации, разрешите прочесть, может быть, где-то напутано?

– Валяйте, - вздохнул Кинг.

– Пятнадцать лет назад, - начал читать Хоган, - великий ученый нашего времени…

Пятнадцать лет назад Кинг не был великим ученым. Рядовой физик, он отличался лишь упорством, с каким корпел в своей лаборатории, стойко снося последствия безвестности, самым тяжелым из которых было полное отсутствие внимания к его работе. И вдруг он получил все, в том числе и те пышные титулы, какими сыпал сейчас Хоган в благоговейном экстазе обывателя, встретившего на улице кинозвезду. Будь эта трескотня свидетельством того, что люди, наконец, заметили и оценили его самоотверженный труд в течение десятилетий, Кинг отнесся бы ко всему терпимей. Но идолом его сделали не годы изнурительного труда, а всего лишь одна простенькая мысль, которая могла бы прийти даже школьнику. И это назвали теорией структурной рекомбинации, примитивно до тошноты: взять смесь трех углеводородов А, В и С, поместить в условия сверхвысоких давлений и нейтронных пучков большой плотности - и образуется новый углеводород АВС, обладающий способностью самостоятельно увеличивать массу за счет присоединения атомов водорода и углерода из окружающей среды.

Верным свидетельством вульгарности этой идеи было то, что ее охотно усвоил обыватель. Даже домохозяйки включили теорию структурной рекомбинации в круг тем, подлежащих обсуждению в зеленных лавках.

"Вы слышали, что надумал этот Кинг? Если налить в водородную бомбу что-то вроде керосина и взорвать, получится такая штука, вроде пластмассы, которую можно растить задаром, как капусту на грядках".

Задаром! Новая теория привлекла внимание прежде всего потребительскими свойствами конечного продукта. Позднее, когда началась работа над проектом его получения, продукту АВС присвоили безвкусно пышное название "Абицелла". Это произошло уже без участия Кинга, так же, как и составление проекта, ибо к тому времени никем не понятый Кинг удалился в добровольное изгнание. Осуществлением проекта руководил его любимый ученик Рони Кауфман. Проект был грандиозен: у берегов Антарктиды будет сооружен гигантский бункер с водородной бомбой, погруженной в смесь исходных углеводородов. При ее взрыве создадутся условия - для образования Абицеллы.

– Абицелла - это полимер, обладающий лучшими качествами конструкционных материалов от железа до дерева, - захлебывался Хоган. - Дешевые дома, автострады с вечным покрытием, купола над северными городами - все это даст нам Абицелла…

– Хватит! - решительно сказал Кинг. - Все это я слышал пятнадцать лет назад!

Хоган послушно закрыл блокнот.

– Да, сэр, но сегодня эти слова приобретают реальный смысл.

Кинг хотел было сообщить, что плевать он хотел на реальность этих слов и на сами слова, но сдержался. Не хватало затеять перебранку с репортером.

– Все, Хоган, - Кинг положил палец на клавишу выключателя. - Делайте с этим детским лепетом что хотите, а сейчас проваливайте. День вы мне испортили безнадежно.

– Простите за назойливость, сэр Томас, но такой уж сегодня день.

Кинг даже поперхнулся от злости:

– Какой? Какой в конце концов сегодня день?! Я слышу об этом с самого утра. Что в нем особенного, черт бы побрал ваше косноязычие!

Эти слова искренне удивили Хогана.

– Но если эксперимент удастся, - неуверенно начал он, - этот день войдет в историю…

Кинг откинулся на спинку кресла.

– Да… Знаю, - с нарочитым безразличием произнес он. - Сегодня…

– Совершенно верно, двадцать седьмое, сэр, - с готовностью подсказал Хоган, посмотрев куда-то вбок, и Кинг понял, что он следит за выражением его лица по экрану своего монитора. - Этого дня ждал весь мир.

Да, весь мир ждал, а он. Кинг, забыл и число, и все, что должно произойти в тот день.

Хоган оторвался от монитора и уставился в объектив телекамеры невинным взглядом, но Кинг знал, что он уже подсчитывает барыш, какой принесет ему сенсационное известие, что этот старый чудак Кинг позабыл все на свете, в том числе и день, когда состоится эксперимент.

Он даже попытался воспользоваться минутным замешательством Кинга и попросил разрешения опубликовать снимок, который он успел сделать с экрана. Неслыханная наглость! Следовало бы осадить его, припугнуть, чтобы не сболтнул лишнего, но Кинг поступил иначе: ударил по клавише, и Хоган исчез для него навсегда.

Некоторое время он сидел неподвижно, пытаясь привести смятенные чувства в порядок. Накопившееся раздражение требовало разрядки, и, соединившись с мисс Гримбл, Кинг в резких выражениях потребовал отчета, почему ему не напомнили, что сегодня двадцать седьмое?

Старушка, разумеется, сразу поджала губы. Она, видите ли, была уверена, что он помнит это твердо. К тому же его настроение с утра было таково…

– При чем здесь мое настроение?! - взорвался Кинг. - Немедленно закажите разговор с Антарктидой. Вы давно должны были сделать это. Там Рони Кауфман, я должен поговорить с ним.

– Рони уже звонил, сэр, - сообщила старушка.

– Так что же вы не связали его со мной?

Лицо мисс Гримбл приобрело саркастический оттенок.

– Во-первых, вы сами не велели соединять с вами кого бы то ни было. А во-вторых, ваш канал был занят.

– Это Хоган, проклятый Хоган со своим излучателем! - застонал Кинг.

Мисс Гримбл оставила его стоны без внимания.

– Я закажу разговор, сэр, - голосом, не предвещавшим ничего хорошего, пообещала она. - Но перед этим позвольте несколько слов.

– Что еще?

– Я считаю, сэр, - торжественно начала она, - что сегодняшний случай с числом - это указующий перст судьбы.

Попытка остановить ее окончилась безуспешно.

– Да, сэр! - мисс Гримбл повысила голос. - Судьба предупреждает: нельзя жить, отгородившись от людей. Сегодня вы забыли число, когда сбудется ваша мечта, завтра забудете свое имя. Одумайтесь, сэр!

– Хватит! - Кинг с такой силой ударил по панели, что внутри комбайна что-то звякнуло и отозвалось мелодичным звоном. - Хватит! Указующий перст судьбы!

Он метнулся в угол, где в стене был вмонтирован бар, налил себе полстакана джина и выпил залпом. Но пока джин совершал длительное путешествие от желудка до головы, чтобы осуществить свою умиротворяющую миссию, Кинг успел разослать проклятия по многим адресам.

– Надоело! - кричал он, стоя перед комбайном, в безмолвном экране которого для него воплотилось сейчас все, что он так ненавидел. - Я прожил на свете шестьдесят лет, и всегда находился кто-нибудь поучающий, наставляющий, указующий! Ты должен быть, как все, не умничай! Ты должен быть, как все, займись настоящим делом! Ты должен быть, как все, женись! Слепцы! В каждом стаде есть одна паршивая овца, так оставьте ее в покое хотя бы на склоне лет!

На эти слова комбайн весело подмигнул желтым глазком вызова - его канал соединяли с Антарктидой.

– Алло! Мистер Кинг, ответьте! - звала девушка со станции межконтинентальной связи. - Мистер Кинг!

– Я здесь! - крикнул Кинг. - Это Антарктида, давайте. Алло, Рони, как идет подготовка к взрыву?

– Простите, сэр, - вежливо прервала его девушка, - но вас вызывает Москва.

– Зачем мне Москва? - Кинг был изумлен. - Я заказывал Антарктиду!

– Простите, соединяю с Москвой.

И пока Кинг собирался с мыслями, на экране появилось улыбающееся полное лицо человека лет сорока пяти с густой шапкой светлых волос.

– Здравствуйте, господин Кинг! - сказал он с характерным акцентом.

– Хеллоу! - Кинг улыбнулся на всякий случай. Он не мог взять в толк, зачем понадобился Москве, но улыбка у него, должно быть, не удалась, потому что человек спросил:

– Вы не узнаете меня? - и, чтобы выручить Кинга, тут же добавил: - Я Дынин, из Москвы.

– Ах, мистер Дынин! - теперь он сыграл лучше, Дынин, кажется, поверил, что его узнали, тем не менее Кинг мог поклясться, что такую фамилию он никогда не слышал.

– Как вы себя чувствуете, господин Кинг? - весело осведомился Дынин, и все сразу стало понятным.

"Репортер, - с тоской подумал Кинг. - Такое умное лицо, и кому досталось!"

Рука привычно легла на панель, и все же нажать клавишу он не решался. Если бы Дынин был своим репортером, он уничтожил бы его мгновенно, но он был из Москвы, а русские, считал Кинг, ко всему относятся чересчур серьезно.

– Как я себя чувствую? Прекрасно! - он изобразил убийственно вежливую улыбку. - А как чувствуете себя вы, мистер Дынин?

"А как почувствуете себя вы, мисс Гримбл, - подумал он, - когда я устрою вам приличную взбучку, чтобы впредь моя комната на превращалась в проходной двор?"

Его ирония, похоже, попала в цель. Дынин смущенно улыбнулся.

– Простите за столь банальное начало, господин Кинг. Но это от волнения. Ведь я говорю с вами впервые.

Его искренность озадачила Кинга.

– Слушаю вас, - насторожившись, сказал он.

– Я к вам по делу.

– Вот это уже лучше.

С румяного лица Дынина исчезли последние остатки улыбок, оно стало строгим.

– Вы получили последний выпуск "Известий Академии наук"? - спросил он.

– Нет. А что там?

– Результаты исследований поведения некоторых углеводородов в нейтронных пучках высокой плотности.

– Нет, - честно признался Кинг. - Последнее время я мало читаю такой литературы.

На лице Дынина отразилась тревога.

– Дело в том, что это касается проекта "Абицелла".

– Да? - Кинг ощутил заметные признаки надвигающейся скуки. - Видите ли, мистер Дынин, техническая сторона эксперимента далека от меня. Всеми делами там заправляет мой ученик Рони Кауфман.

Это почему-то обрадовало Дынина.

– В таком случае все в порядке, - заявил он.

– Что именно? - из вежливости поинтересовался Кинг.

– Нам удалось выяснить, что часть продуктов распада углеводорода марки В может принимать участие в термоядерной реакции. - Иными словами, сила взрыва должна возрасти.

От сонливости, возникшей не без помощи джина, не осталось и следа. Кинг напрягся в кресле, в ушах появился звон с шипеньем и закололо в основании затылка. Вот так "Известия Академии наук"! Он опустил голову, чтобы Дынин не увидел его лица.

– Любопытно, - с трудом выдавил он, - любопытно…

И все же Дынин что-то заподозрил:

– Я уверен, что Рони учел а расчетах этот фактор, - нарочито небрежно заметил он. - Мы опубликовали результаты месяц назад.

– Конечно, конечно, - поспешно согласился Кинг. - Я убежден…

– Тогда все в порядке, - сказал Дынин, но лицо его оставалось напряженным. - Может быть, изложить не всякий случай методику учета добавочной энергии при взрыве? - помолчав, спросил он. - Если, конечно, вы располагаете временем.

– Время есть, но вот смогу ли я ее усвоить? - попробовал пошутить Кинг.

– Вы? - Дынин рассмеялся. - Она слишком проста для вас.

Они, как могли, помогали друг Другу справиться с охватившей обоих тревогой.

Дынин положил перед своей телекамерой листок с расчетами, а Кинг включил систему записи, и через минуту компьютер выплюнул карточку, испещренную формулами. Кинг впился в нее взглядом.

– Буду очень рад, если это послужит успеху эксперимента, - донесся до него далекий голос Дынина.

– Да, да, большое спасибо! - ответил Кинг, не поднимая головы.

Потом Дынин почему-то заговорил женским голосом. Он назойливо повторял один и тот же ничего не значащий вопрос. Кинг с досадой поднял глаза на экран - на него смотрело рассерженное личико девушки в униформе межконтинентальной связи.

– Вы довольны изображением, сэр? - в десятый раз повторила она.

– Да, да, благодарю, - машинально ответил Кинг, но тут же снова поднял голову: - Вообще, качество могло быть и лучше.

Буквы на карточке с записью методики Дынина местами расплывались.

– Просим извинить, - ответила девушка, - мы проверим аппаратуру.

Методика Дынина была несложна, и это лишь усилило беспокойство. Кинг привык доверять простым вещам. Должно быть, русский прав. А Рони? Учел ли он этот фактор, увеличивающий силу взрыва?

Кинг вспомнил, что несколько лет назад, когда проект "Абицелла" был утвержден, Рони прислал ему в подарок сводный том расчетов. Кинга тогда разочаровал этот жест, продиктованный тщеславием. Тем не менее том был введен в память компьютера, это Кинг помнил точно.

Он настроил компьютер на поиск в хранилище технической литературы. Через две минуты на экране появилось изображение титульного листа, в верхнем углу которого красовалось размашистое факсимиле Рони: "Терпеливому учителю от нетерпеливого ученика". Изображение местами искажалось, особенно по углам, где была нарушена резкость. Кинг позволил себе подумать, что зря отчитал девчонку из межконтинентальной связи, барахлила не их аппаратура, а его комбайн, и погрузился в работу. Перед ним была не книга, а экран, и пальцы не листали страниц. Нажатие кнопки - и перед тобой следующая страница. Может быть, это удобней, чем листать книгу, не нужно прижимать непокорные листы, но это делает книгу живой, а экран всегда холоден и мертв.

И все же работать с экраном удобно. Кинг уменьшил размер страниц настолько, что глаза едва различали математические символы, но зато на экране стало умещаться сразу по полудюжине страниц. Анализ главы "Баланс энергий" занял пять минут. Потом Кинг просмотрел основные формулы еще раз. Ни в одной из них он не нашел того, что надеялся найти. Рони совершил грубую ошибку. Да, он не мог знать, когда сводил баланс энергий, что, спустя три года, Дынин опубликует новые данные, но интуиция ученого… Где же была твоя интуиция, Рони? Нетерпеливый ученик! Вот они плоды твоего нетерпения!

С досады Кинг снова отправился в угол, где на откидном столике бара красовался штоф с джином. Солнце успело пропутешествовать от одной стены до другой. Полдень. Кинг обратил внимание на жужжащий звон, наполнивший комнату - кондиционер работал с перегрузкой оттого, что окно было распахнуто. На дворе жара. Подвяли шершавые листья в кроне вяза. А за кустами маняще голубела вода и вспыхивали солнечные блики. Прекрасное время для купанья. Потом - второй завтрак. Стаканчик джина. И снова гравюры с птицами. Подумать только, всех этих небольших, но привычных удовольствий он сам лишил себя, всего на один шаг отступив от правила, которого неукоснительно придерживался в течение пятнадцати лет: не допускать вторжения внешнего мира за ограду своего дома.

Не включи он телевизор, не прорвался бы к нему Хоган и не напомнил бы, какое сегодня число, не было бы разговора с этим дотошным русским, после которого в затылке возникло нытье и до сих пор дрожат пальцы. Но что случилось бы тогда с Рони? Эксперимент, его эксперимент, обернулся бы жестокой неудачей. Наверняка не обошлось бы без жертв. Кто знает, насколько увеличилась бы мощность взрыва и как сказалось бы это на кораблях поиска, добрую дюжину которых пригнали к берегам Антарктиды? Может быть, все кончилось бы хорошей встряской да лишними синяками. А если бы взрыв получился таким, что, опустошив океан, гигантская волна докатилась бы до Австралии и понеслась вверх по меридианам, сметая на пути жалкие барьеры коралловых рифов вокруг островов южных морей? Домчалась бы до берегов Америки и Азии? Достигла бы низких берегов Японии с ее полутора сотнями миллионов населения?

– Ну, это уже из области фантастики, - подумал Кинг. - А вот для Рони любая неудача была бы тяжелым ударом.

Значит, не зря включил он свой телевизор? Значит, по-прежнему его связывает с Кауфманом нечто большее, чем просто память о том времени, когда Рони был его учеником. И это сродство не исчезло за долгие годы взаимного охлаждения, в котором был виноват он, Кинг, не сумевший понять, что глупо разочаровываться в человеке из-за того, что он не во всем соответствует твоему идеалу. Да, Рони, без сомнения, тщеславен и выбрал кратчайший путь к успеху, связав все свои помыслы с проектом "Абицелла", который в большей степени имеет отношение к коммерции, чем к науке.

Но разве не тщеславие, не жажда славы вдохновляли его, Кинга, в более чем двадцатилетнем поиске, когда, отказавшись от любви, семьи, достатка, он ломился сквозь неудачи и, только преодолев препятствия, понял истинную цену всему, что его манило? Придет время - Рони тоже узнает это. Нельзя торопить события, над которыми не властен человек. Одна ошибка порождает другую: не оставь он тогда Рони, вряд ли возникло бы это опасное недоразумение в расчетах.

Стакан с джином Кинг поставил на столик. Работая над расчетами, он почувствовал, как мешает принятая час назад доза. Сейчас нужна ясная голова.

Он соединился с мисс Гримбл.

– В чем дело? Почему не дают Антарктиду?

– Я заказала разговор, сэр.

– Почему же они молчат? Мне очень нужен Рони. Понимаете? Очень!

Старушка испуганно закивала головой:

– Я сделаю, что смогу, сэр!

И Кингу стало неловко оттого, что он повысил голос. Уж кто-кто, а мисс Гримбл совсем была не причастив к тому, что может произойти в Антарктиде.

– Хорошо, - смягчив голос, сказал он. - А пока соедините меня с вычислительным центром Джеральда.

Вероятно, появление теней предков не удивило бы Джеральда больше, чем лицо Кинга, возникшее на экране видеофона.

– Господи! Сэр Томас! Ведь я не видел вас пятнадцать лет!..

– Ну и что?

– Дело в том, что вы совсем не изменились.

– Я открыл средство для бессмертия.

– Не уделите ли и мне порошочек?

– Его пьют рюмками, Джеральд.

– В таком случае мне нельзя, у меня печень, - с тонкой улыбкой ответил Джеральд, и Кинг остался доволен. Острое словцо всегда было его слабостью.

– Джеральд, у меня мало времени, - погасив улыбку, сказал он.

– И это при вашем бессмертии?

– Ладно вам! Включите-ка лучше систему записи. Сейчас я продемонстрирую вам один расчет с дополнительным условием.

Он вложил в компьютер карточку с копией главы из расчета Рони, а за ней - карточку с формулами Дынина.

– Подсчитайте на вашем "Тайфуне", как изменится конечный результат, если учесть дополнительное условие.

Джеральд почти с благоговением взял в руки выползший из его печатающего устройства лист.

– Только поскорее, ладно? - напомнил Кинг.

– Отлично! - весело отозвался Джеральд. - Через час получите ответ.

И Кинг сел ждать. Он рассчитал - до взрыва осталось не менее десяти часов. Сейчас он поговорит с Рони и предупредит его, потом получит ответ от Джеральда, и тогда можно будет решить, что делать дальше: отложить эксперимент или внести в него какие-то изменения. Времени на это хватит до намеченного срока останется не менее семи часов.

Подсчеты успокоили Кинга. Выход отыщется. Например, если откачать из бункера с бомбой часть этого проклятого углеводорода В, или как там его, он взглянул на карточку Дынина, но от усталости зарябило в глазах, - в конце концов марка углеводорода была не так важна, как то, произойдет ли процесс рекомбинации, если оптимальное соотношение марок в бункере будет нарушено? Кинг чувствовал, что процесс произойдет, хотя количество возникшей при этом Абицеллы может быть ничтожным. Но ее рано или поздно отыщут. Кораблей там много, сгустки, очутившись в океане, начнут расти, как на дрожжах. Верно, полярные воды не слишком богаты органикой, но в течение недели сгусток, если только он возникнет, все равно увеличит свой объем до размеров полугодовалого поросенка.

У Кинга даже поднялось настроение. Порадовало удачно найденное сравнение; и вообще интенсивная работа, к которой вновь был привлечен его пресыщенный праздностью мозг, тонизировала.

– Интуиция - это вещь, - подумал он вслух. - Ведь никто не верил в возможность структурной рекомбинации. Единственное, что поддерживало меня все двадцать лет поиска, это интуиция.

– И тщеславие, - подсказала память.

– А у Рони избыток тщеславия и недостаток интуиции, - ответил он. Такую ошибку ученый должен чуять за километр.

И едва он снова подумал о Рони, как на панели комбайна замигал глазок вызова. Кинг ударил по клавише:

– Антарктида!

Но вместо девушки в униформе на экране почему-то появилась мисс Гримбл. Взгляд ее был решителен и строг.

– В чем дело? - спросил Кинг.

– К вам просится один джентльмен.

– Я же вас просил, - стиснув зубы, начал Кинг, но, удивительное дело, мисс Гримбл перебила.

– Имя этого джентльмена Поль Рот, - торжественно объявила она. Писатель-публицист. Автор книги "Цели науки сегодня и завтра".

Кинг опешил: в неподходящее время мисс Гримбл увлеклась публицистикой.

– В чем же цель науки? - растерявшись, спросил он.

– В том, чтобы люди ели досыта, - отчеканила мисс Гримбл.

Этого Кинг уже не мог вынести.

– Я не католик, мисс Гримбл, - начал он с нарастающими интонациями, - и нечего лезть ко мне с евангельскими проповедями. Я жду Антарктиду. У меня важный разговор!

– Его визит тоже связан с "Абицеллой", сэр.

– Черт бы ее побрал, наконец, - заорал Кинг. - Лучше бы мысль о ней никогда не приходила мне в голову. Весь день испорчен, суета, звонки, нападение.

– Писатель ждет, сэр, - величественно напомнила мисс Гримбл.

Да, старушка великолепно подготовилась к разговору, а у Кинга силы были уже не те, что утром.

– Соединяйте! - сказал он и рухнул в кресло. - Но как только дадут связь с Антарктидой, я пошлю вашего писателя ко всем чертям!

На экране появилось лицо Рота. Лысина, очки, глаза страдающего апостола и твердый подбородок боксера.

– Добрый день, сэр Томас!

– Привет! - буркнул Кинг.

– Нам так и придется говорить друг с другом посредством экрана? - у Рота была хорошая улыбка. - Нельзя ли, так сказать, с глазу на глаз?

– А это и есть с глазу на глаз.

Но Рот решительно не хотел замечать враждебности Кинга.

– Телевизионные глаза, сэр, - пошутил он. - Что ж, это в духе нашего века. Только они чуть-чуть косят.

И Кинг вынужден был с ним согласиться. Несмотря на то что телекамера видеофона была максимально приближена к экрану, глаза собеседников не могли встретиться, потому что во время разговора каждый следил за выражением лица партнера на экране, вместо того чтобы пялиться в объектив телекамеры. А на экранах получалось, что оба смотрят куда-то в сторону, как будто рядом с каждым находится кто-то еще, с кем он ведет разговор.

Впрочем, это неудобство в основном испытывал Кинг, да и то лишь сначала. Рот, у которого, вероятно, была богатая практика выступлений по телевидению, после первых двух-трех фраз оторвался от экрана и до конца разговора смотрел прямо в объектив, что дало Кингу определенное преимущество, как если бы он говорил из темноты, а Рот находился при этом на освещенном месте.

– Сэр Томас, начал Рот. - Я отниму у вас немного времени.

– Отлично!

– Вам уже докладывали, что мой визит связан с "Абицеллой"?

– Да.

– Я напросился на разговор с вами, чтобы поговорить о ее будущем. - Он сделал паузу, чтобы дождаться реакции Кинга, но тот промолчал, и Роту пришлось продолжать. - Мне стало известно, что ряд крупных промышленных объединений предпринимают действия для локализации успеха "Абицеллы". Причины просты: массовое производство дарового строительного материала грозит фирмам убытками.

Здесь Рот сделал весомую паузу, во время которой Кинг должен был проникнуться сознанием чрезвычайности возникшего положения. Однако Кинг отреагировал на это неожиданно просто.

– Ну, и что же? - скучным голосом спросил он.

– Люди не извлекут из "Абицеллы" никакой пользы, - пояснил удивленный Рот.

– Ну, и что же?

Здесь Рот уже растерялся.

– Простите, не понимаю…

– Хуже от этого они жить не станут, правда? - сказал Кинг.

– Но могли бы жить лучше, - с жаром заговорил Рот. - Если бы те средства, которые тратятся сейчас на производство конструкционной стали и бетона, пустить на продукты питания, можно было бы накормить досыта еще несколько миллионов людей.

– Чего же вы от меня хотите? - с той же тоскливой интонацией спросил Кинг.

– Чтобы ваше имя возглавило петицию к правительству, под которой поставят подписи известные деятели науки и культуры.

Кинг закурил сигарету и выпустил струйку дыма прямо в экран.

– Рот, я сожалею, что начал этот разговор.

К подобному обороту дела Рот, видимо, готов не был. Во всяком случае, его лицо на экране выглядело обескураженным.

– Я понимаю, сэр, вы очень заняты, - принялся он уговаривать Кинга, но ведь чтобы подписать петицию - достаточно одной минуты.

Кинг сделал глубокую затяжку, выпустил струю дыма, из которой получилось штук пять кругленьких колец, поплывших в кильватер одно за одним прямо в глазок телекамеры.

– Видите ли, Рот, дело в том, что я вовсе не намерен подписывать эту петицию.

При этих словах Рот вздернул голову, как будто его ударили по щеке.

– А чтобы объяснить вам, почему я ее не подпишу, - продолжал Кинг, потребуется очень много минут.

– Если это вообще можно объяснить, - сказал Рот.

Он снял очки и принялся протирать стекла. Вначале Кинг следил за ним со снисходительной усмешкой. Без очков лицо Рота, как это бывает у близоруких людей, стало каким-то беззащитным. Кинг даже испытал к нему некоторое сочувствие.

– Скажите, Рот, чего вы суетитесь? - мягко спросил он. - Неужели вы не понимаете, что все ваши воззвания, петиции, конгрессы не имеют к судьбам человечества ровным счетом никакого отношения?

– Сэр Томас! - Рот поднял голову. - Пока на земле люди умирают от голода, мне живется не очень спокойно. Да и вам, я думаю, тоже.

– Значит, вы хотите уничтожить голод? - Кинг с грустью покачал головой. - Милый мой писатель, человечество создано Природой, и она никогда не допустит, чтобы люди ели досыта. Ибо неутоленная жажда сытой жизни есть двигатель прогресса, а сытое общество обречено на застой. Будьте уверены, если бы это было не так. Природа давно позаботилась бы накормить людей.

– По-моему, Природа здесь ни при чем, - ответил Рот. - Все дело в самих людях, которые пока не могут жить в справедливости и мире.

– А кто создал людей такими? - в азарте выкрикнул Кинг. - Природа!

– Не согласен, - спокойно сказал Рот. - И лучшим опровержением ваших слов, сэр Томас, является ваша жизнь.

Кинг криво усмехнулся.

– Что вы знаете о моей жизни?

– Только то, - ответил Рот, - что вы человек, посвятивший свои лучшие годы бескорыстному служению науке, а следовательно, и человечеству.

Кинг поморщился и даже прикрыл лицо рукой. Громкие слова всегда вызывали у него ощущение неловкости, особенно если их начинали навешивать на его имя.

– Хотите, я скажу вам, ради чего я занялся наукой? - тихо спросил он. Я родился в бедной семье. Доведенный до отчаянья унизительной нуждой, я еще в юности дал себе клятву, что добьюсь всего, чего у меня нет. А мне не хватало, считал я, денег, сытой жизни, красивых женщин. Одни добиваются этого подлостью, грязным политиканством или бандитизмом, я добивался всего своими мозгами.

Рот изобразил скептическую усмешку.

– Что-то не видно, чтобы вы наслаждались этим теперь.

– Только потому, что прежде чем получить Нобелевскую премию, а с ней славу и деньги, я успел понять, как, в сущности, низка цель человеческой жизни.

– Это опять-таки зависит от самого человека, - возразил Рот.

– Черта с два! - Кинг вскочил с кресла и уставился прямо в глазок телекамеры. - У всех людей одна цель, та же, что у комара, трески и кенгуру - размножаться. Только люди делают это лучше, ибо Природе было угодно избрать человека своим фаворитом и она наградила его всеми качествами, обеспечивающими неограниченное размножение: тщеславием, алчностью, жаждой комфорта. А грубейшее из стремлений - половой инстинкт коварно превратила в утонченное чувство, которое мы нежно именуем любовью. Да, Рот, как ни прискорбно, все эти качества, делающие человека активным, смелым, предприимчивым, в конечном счете служат одному - делу размножения.

– Позвольте возразить, сэр? - попытался прервать его Рот, но Кинг уже не мог остановиться.

– Каждый человек мечтает о славе. Ради нее он совершает благородные поступки. И слава дает ему лучшую из женщин. А женщина родит ему детей. Каждый человек хочет иметь деньги. Ради них он совершает и благородные и подлые поступки. И деньги дают ему лучший дом, где будет жить лучшая женщина и растить своих лучших детей. А дети еще с пеленок начнут мечтать о славе. И так без конца. Человек считает себя царем природы, а на самом деле он всего лишь марионетка в ее огромном театре, где рядом с ним на вторых ролях лицедействует прочая крупная и мелкая тварь. И поняв это, я решил навсегда устраниться из так называемой общественной жизни, ибо пособлять Природе в ее глумлении над людьми я не хочу.

Кинг замолчал, и стало тихо. Только жужжал кондиционер, беспрерывно поглощая волны горячего воздуха, втекающие через окно.

– Тогда позвольте спросить, сэр, - нарушил молчание Рот. - Что же заставляет вас жить?

– Ненависть, - ответил Кинг. - Ненависть к Природе. Я сумел раскрыть ее тайну и должен передать ее другим. Но ваши средства агитации не годятся для меня потому, что толпа не примет правды. Я воспитаю ученика, который сможет освободиться от низменных чувств, вложенных в нас Природой. Он воспитает других. Нескоро, может быть, через тысячи лет, но они создадут истинно человеческое общество, свободное, справедливое и без голода, без которого нынешнее человечество обойтись не может.

Рот терпеливо дослушал его до конца.

– Что ж, большое спасибо, сэр, за искреннюю беседу, - поблагодарил он. - В свою очередь, могу сказать лишь, что предпочитаю бороться с голодом сейчас, так как вашим терпением, рассчитанным на тысячелетия, не обладаю.

– Ну и суетитесь, сколько можете, - сказал Кинг. - Но учтите, особой пользы вы не принесете, зато Природа сведет с вами счеты. Такие, как вы, ей поперек горла и во все времена плохо кончали.

Рот вежливо поклонился в ответ.

– Всего вам доброго!

В комбайне щелкнул переключатель каналов, экран погас.

– Слепец, - сказал Кинг с грустью. Ему было искренне жаль Рота. Наивный и честный слепец.

Снова щелкнул переключатель. Кинг поднял глаза - на экране возникла мисс Гримбл.

– Сэр, во-первых, прошу прощения, что нарушила запрет…

– Оставьте, - отмахнулся Кинг. - Как там с Антарктидой?

– Вот-вот обещают дать. И еще - звонили из вычислительного центра…

Кинг ощутил сердцебиение - значит, расчет мощности взрыва готов!

– Это Джеральд, соединяйте!

– К сожалению, сэр, он не мог ждать, вы беседовали с писателем. Но все, что мистер Джеральд хотел передать, записано. Включите воспроизведение.

Качество записи было отвратительным. Прищурив глаза, Кинг с трудом стал разбирать символы.

– Напоминаю, сэр, - послышалось из динамика (изображение мисс Гримбл уже сменилось записью расчетов), - вам пора обедать.

– Не до обеда сейчас, - ответил Кинг.

От напряжения в глазах началась резь, и тогда, не просмотрев расчет до конца, он сразу перешел к выводам.

"Участие продуктов распада углеводорода марки С в термоядерной реакции, - прочел Кинг, - увеличит мощность взрыва на двадцать пять процентов".

Это немногим больше, чем он ожидал. Но сомнений в том, что осуществление эксперимента поставлено под угрозу, не осталось. Кинг разволновался. Отключил все каналы связи, хотя его должны были соединить с Антарктидой с минуты на минуту. Что он мог сообщить сейчас Рони, кроме того, что в расчетах допущена грубая ошибка? Отложить эксперимент проще всего. Теперь, когда Кинг окончательно понял, что в Рони он видит не только своего ученика, а нечто неизмеримо большее, в чем есть немалая доля тех особых надежд, которые заставляют отца принимать заботы сына как свои собственные и волноваться за него больше, чем за самого себя, он понял, что должен спасти эксперимент.

Он включил компьютер и настроил на проверочный расчет. Можно было бы обратиться к Джеральду, чтобы воспользоваться его сверхбыстродействующим "Тайфуном", но в этом был элемент риска. Если к первому расчету Джеральд отнесся просто как к курьезной задачке, то повторная просьба неизбежно вызовет подозрение. А отсюда уже недалеко до того, чтобы возникшие сомнения стали достоянием прессы, и эксперимент наверняка будет отложен.

Расчет был громоздким, но Кинг надеялся, что старина-компьютер не подведет. Тем более что количественная сторона решения его не интересовала, и это существенно облегчало задачу. Важно было узнать, возникнут ли сгустки Абицеллы при нарушенном оптимальном соотношении углеводородов в бункере; сколько их возникнет, значения не имело.

Он ввел программу расчета и все необходимые данные и стал ждать. Компьютер беззвучно переваривал формулы, ограничения, цифры. Огромная эта работа внешне ничем не проявлялась, но Кинг физически ощущал, с каким напряжением трудится машина. У него даже стеснилось дыхание и увлажнился лоб, как будто Кинг сам ворочал глыбу расчета.

Осторожно ступая, он отошел к окну, словно его присутствие могло помешать машине. Под окном, источая медвяный запах, сохли валки скошенной травы. Видно, Нокс совсем недавно прошелся здесь косой, и Кинг отметил предусмотрительность садовника, сменившего газонокосилку на косу. Нетрудно было представить, какое бешенство вызвало бы у него сейчас тарахтенье шумной косилки.

Кинг высунулся из окна и посмотрел туда, где с утра торчали шесты с телекамерами. Сейчас там было пусто. Жара заставила разбежаться всех.

"То-то поднимется возня, если эксперимент будет отложен!" - подумал Кинг.

За спиной послышался щелчок. Кинг обернулся - на панели компьютера погасли все индикаторы, а на пюпитре, как визитная карточка на подносе дворецкого, лежал бланк с ответом. Всего лишь одно слово было напечатано на нем: "Да".

Кинг тут же включил внешний канал. Служба межконтинентальной связи давно дожидалась его.

– Будете говорить с Антарктидой? - без всяких вступлений спросила девушка.

– Давайте, - деловито ответил Кинг.

– На линии мистер Кауфман.

Радостное лицо Рони заняло весь экран.

– Хэллоу, сэр Томас!

Рыжая шевелюра, щеки покрыты нежным пушком, нос в знакомых веснушках…

Напряжение, накопившееся с утра после всех разговоров и стычек, прорвалось сразу, и Кинг вдруг ощутил в носу постыдное щекотание.

– Рони! - с трудом выговорил он. - Приветствую тебя, дорогой!

– Я пытался связаться с вами, - возбужденно заговорил Рони, - но то линия занята, то вы не отвечаете…

– Знаю, знаю… Я отключал свой канал.

– Значит, вы по-прежнему сидите взаперти? И никого не желаете видеть?

– Кроме тебя, - ответил Кинг, и лицо Рони дрогнуло. - А в остальном у меня ничего не изменилось.

– А вот у меня близятся грандиозные перемены, - объявил он возбужденно.

Однако радость Рони была несколько преувеличенной, видимо, чтобы подбодрить его, Кинга. Но он уже не нуждался в поддержке, минутная слабость была позади. Теперь все его мысли подчинены делу.

– Рони, я верю, что эксперимент закончится успешно.

– Спасибо, но я не только об этом, - не унимался Рони. - Посмотрите, как вам понравится это произведение искусства? Ее зовут Сирилл.

И прежде чем Кинг успел что-либо понять, на экране появилась хорошенькая голубоглазая блондинка. Гладкие волосы (даже через экран ощущалась их шелковистость) волнистыми струями спускались ей на грудь.

– Хэллоу, сэр Томас! - приветствовала она Кинга так, будто они были знакомы целую вечность.

– Здравствуйте, детка, - растерявшись, ответил Кинг.

– Как вы себя чувствуете? - проворковала Сирилл, но Кинг ответить не успел, слова лились из нее ручьем. - Рони мне столько рассказывал о вас. Вы мне стали совсем как родной. Можно я буду называть вас дедушкой?

Кинг опешил.

– Зачем?.. Рони! - позвал он. - Рони! Да объясни же, наконец!

– Да, да! - пела Сирилл. - Как только уладятся дела с "Абицеллой", мы вылетаем на материк и закатываем такую свадьбу! Вы будете посаженным отцом, ведь вы не откажетесь, дедушка?

Она не давала Кингу раскрыть рта:

– Ах, дедушка, мне так хочется поскорее увидеть вас! Знаете, тут иногда выпадает свободный вечерок, и я начала вязать вам свитер и носки из настоящей шерсти. Вы любите натуральную шерсть? Я не выношу всю эту синтетику. Моя бабушка…

Тут она впервые узнала, что Кинг тоже обладает голосовыми связками.

– Стоп, детка! - проревел он в микрофон. - Мы в другой раз поговорим про натуральную шерсть. А сейчас дайте мне Рони. Живо!

Лицо Рони, когда оно снова выползло на экран, было встревоженным, но он старался этого не показать.

– Не правда ли, она очаровательна? - весело справился он. - Она работает у нас ассистенткой, но вполне могла бы сниматься в Голливуде. Она понравилась вам?

Кинг хватил кулаком по подлокотнику кресла. Рони нужно было отрезвить во что бы то ни стало.

– Что ты лепечешь там, как влюбленный павиан? - рявкнул он.

– Но я действительно люблю ее, - растерянно ответил Рони.

– Ты хочешь, чтобы эксперимент состоялся?

– Больше всего на свете!..

– Тогда выкинь из головы все, что не касается работы. Тебе знакомо такое имя - Дынин?

– Дынин? Русский ученый, - машинально ответил Рони. - Я познакомился с ним на одном симпозиуме.

– А что такое эффект Дынина, ты знаешь?

В глазах Рони не брезжило ни одной мысли.

– Твой эксперимент не состоится! - крикнул Кинг. - Потому что, по эффекту Дынина, часть продуктов распада одного из углеводородов в бункере с бомбой может принять участие в реакции синтеза.

Рони наморщил лоб, отчего курчавая его шевелюра двинулась взад и вперед. Еще мгновение - и слова Кинга прорвали преграду непонимания.

– Не может быть! - прошептал Рони.

Кинг кивком подтвердил свои слова.

– Мощность взрыва возрастет на двадцать пять процентов.

– Вот это да!..

Румянец на щеках Рони потускнел, еще ярче выступили веснушки.

– Только без паники, - сказал Кинг. - Включи систему записи. Вот расчет, сделанный Джеральдом по методике Дынина. Все очень просто: откачайте из бункера двадцать пять процентов этого проклятого углеводорода и накачайте столько же другого. Например, марку А.

– У нас ее мало, - пробормотал Рони.

– Тогда, что найдется. На результат почти не повлияет. Я проверял. И к сроку управитесь. Ну?

– Постараемся, - упавшим голосом отозвался Рони.

У Кинга снова защемило в носу.

– Не вешай голову, малыш, - сказал он. - Все будет хорошо, Ты же не мог знать об этом эффекте Дынина. А что касается расчетов, то каким-то шестым чувством ты заложил в систему такие запасы, что даже усиленный взрыв ничего страшного не принес бы.

– Вы думаете?

– Э-э, да ты, я вижу, не привык сносить тумаки. - Кинг подмигнул в телекамеру: - Готовься! Впереди их будет много и посильнее. Только помни, главное - мысль, работа мысли, то, что делает человека человеком. А любить умеет самая последняя каракатица.

Рони поднял голову.

– Сэр, но ведь одно не исключает другого. - Он удивленно смотрел на Кинга. - Сирилл будет помогать мне.

И Кинг понял, что все слова, которые он сейчас скажет, останутся без ответа, как семена без всходов, ибо в душе Рони нет почвы, в которой они могли бы прорасти.

– Прекрасно, - сухо сказал он. - Займись делом.

И он выключил свою телекамеру.

На экране тотчас появилась девушка в униформе.

– Разговор окончен, - объявила она. - Вы довольны изображением, мистер Кинг?

– Что? Изображение? - Кинг не сразу понял, о чем она говорит. - Нет, изображение скверное, полосы, все шевелится.

Во время разговора с Рони он не обращал внимания на помехи, сейчас они его обозлили.

– Очень сожалеем, - ответила девушка, - но, видимо, ваша аппаратура нуждается в наладке. Мы пришлем техника. До свидания!

Кинг обедал молча, вкуса еды почти не ощущал. Мысли его вращались вокруг Сирилл, и, в конце концов, незамысловатая личность этой женщины превратилась для него в воплощение тех сил, против которых он восстал в своей жизни. Тем обиднее было сознавать свое поражение. Уж в ком-в ком, а в Рони он был уверен, как в самом себе. Неужели ни широта ума, ни могучий интеллект не могут сравниться по силе со смазливым личиком вертихвостки? Он хвастал перед Ротом, что воспитал человека, способного бросить вызов Природе, в она руками Сирилл превратила его в обывателя с профессорским званием.

– Вы тоже волнуетесь, сэр? - спросила мисс Гримбл.

– О чем?

– О Рони?

Кинг удивленно уставился на экран. С каких пор экономка стала читать его мысли? Но мисс Гримбл беспокоило другое.

– Ведь там водородная бомба, - пояснила она.

– Успокойтесь, мисс, - сказал Кинг. - Что касается его жизни, то она вне опасности.

Мисс Гримбл вздохнула:

– Ожидание так тягостно.

– Уже немного осталось, - сказал Кинг, посмотрев на хронометр. - Сейчас они, наверное, изменяют состав смеси. Марки А у них нет, значит, они закачают марку С. Стоп! А почему С? Разве не В?

– О чем вы, сэр? - заволновалась мисс Гримбл. - Мало того, что ваша камера барахлит, так вы еще и говорите неразборчиво.

– Подождите! - Кинг встал из-за стола. Он точно вспомнил, что Дынин говорил о марке В. Почему же в таком случае он подумал о марке С?

Он бросился к компьютеру, на пюпитре которого лежали две карточки, и схватил одну из них. Это была карточка Дынина, в ней говорилось о продуктах распада марки В. Значит, память не подвела его. Он взял вторую карточку - и удары пульса звоном отдались в ушах.

"Участие продуктов распада марки С, - было написано в карточке, увеличит мощность взрыва на 25 процентов.

Это была карточка Джеральда. Непонятным образом литера В превратилась в его решении в С, а затем, не сверив данных, Кинг, отправил решение Рони. Марки А на полигоне нет. Значит, вместо того, чтобы уменьшить количество марки В, они откачают марку С и добавят в бункер столько же этого проклятого углеводорода В! И мощность взрыва возрастет уже не на двадцать пять процентов, а на все пятьдесят? То есть в полтора раза!

– Мисс Гримбл, - как можно спокойнее сказал Кинг, - немедленно соедините меня с Джеральдом.

– Но, сэр, ведь обед…

– Я прошу вас соединить меня с Джеральдом, - повторил Кинг, и, слава богу, мисс Гримбл согласилась.

Джеральд встретил Кинга довольной улыбкой. Он ждал похвалы за скорое и точное решение. Кинг так и сделал, похвалив его, впрочем, весьма сдержанно, потому что от волнения перехватывало дыхание.

– Не стоит, сэр, - ответил польщенный Джеральд. - Я получил огромное удовлетворение от вашей задачки.

– Но почему вы пишете в решении об углеводороде С? - спросил Кинг. Ведь в задании была марка В?

– Марка В? - Джеральд нахмурился. - Сейчас проверю.

Он что-то сказал, отвернувшись от экрана, и через несколько секунд чья-то рука протянула ему лист бумаги. Джеральд всмотрелся в него.

– Я думаю, все дело в помехах, - подняв голову, сказал он. - Очень неразборчиво, буквы искажены. Пожалуй, это действительно была буква В, но я ее исправил на то, на что она была больше похожа, на С. Это имеет какое-нибудь значение?

– Нет, нет, - ответил Кинг торопливо. - Ровным счетом никакого. Спасибо, старина.

Нужно было срочно связаться с Антарктидой, чтобы предупредить о чудовищной ошибке, но Джеральд еще не выговорился до конца.

– Остроумнейшая задачка, сэр Томас, - сказал он, аппетитно причмокнув губами. - Странно только, что вы не довели условие до логической вершины.

– Не понимаю. - Кинг посмотрел на часы, до взрыва осталось три с половиной часа.

– Вам бы увеличить количество этой марки С или, как ее там. В, на те же двадцать пять процентов, и получилась бы занятная вещь.

Кинг похолодел. Неужели Джеральд понял, что задача связана с "Абицеллой"?

– Ну и что? - с трудом выговорил он. - Мощность взрыва увеличилась бы на пятьдесят процентов?

– Если бы так! - Джеральд хохотнул. - Слушайте, сэр Томас, бросьте разыгрывать меня. Ведь вы же не зря подкинули мне этот ребус?

На это Кинг ничего не ответил, потому что не знал, как себя вести. И тогда Джеральд заговорщически подмигнул в телекамеру:

– Если количество этой марки В увеличить на двадцать пять Процентов, произойдет качественный скачок, и уровень выделившейся энергии возрастет настолько, что в термоядерной реакции примет участие водород, входящий в молекулу морской воды. Ведь ваша бомба помещена в океан?

– И тогда… - прошептал Кинг.

– Конечно!.. - воскликнул Джеральд. - Глобальная термоядерная реакция в Мировом океане. Земной шар превратится в гигантскую водородную бомбу! - Он захохотал. - Веселенький ребус! Земля раскололась бы, как яйцо.

– Этого не может быть! - вырвалось у Кинге.

Джеральд выставил перед камерой ладони:

– Только не говорите, что вы этого не знали. У меня волосы на лысине дыбом встали, когда я наткнулся на такое решение. - И, посерьезнев, добавил: - Но ведь это не более чем курьезная задачка, правда?

– Да, курьезная задачка, - как эхо, отозвался Кинг.

– Что же вас беспокоит, сэр Томас? - спросил Джеральд, внимательно посмотрев на экран. - Результат известен только мне.

– Все в порядке, старина, - ответил Кинг, с трудом изобразив на лице улыбку. - Спасибо за все.

– Не стоит! - Джеральд снова был весел. - Подбрасывайте такие ребусы почаще. Прекрасная гимнастика для ума.

Первым движением Кинга, когда изображение Джеральда исчезло с экрана, было потребовать разговора с Президентом по правительственному каналу связи и отложить эксперимент. Но тут же подумал, что об этом непременно пронюхают журналисты. Пресса поднимет вой: "Рони Кауфман вместе с выжившим из ума Кингом хотели взорвать земной шар!"

Нельзя терять ни минуты, но Кинг все же сидел неподвижно до тех пор, пока не прекратилось сердцебиение. Стало жарко, и лоб покрылся испариной. Это означало, что приступ паники миновал. Тогда он вызвал мисс Гримбл и попросил заказать разговор с Антарктидой по экспресс-тарифу.

– А обед? - спросила старушка.

– Обед к черту! - кратко ответил Кинг, на что мисс Гримбл ничего не сказала, лишь внимательно посмотрела на экран.

До взрыва осталось три часа с небольшим. Кинг настроил хронометр. Через час раздастся сигнал. Если к этому времени его не соединят с Антарктидой, он обратится за помощью к Президенту.

Приняв решение, он успокоился. Но время от времени в его теле возникала дрожь. Тогда он разражался проклятьями, не в силах справиться с яростью, охватывающей его при мысли о трагической беспечности, с какой включил он утром телевизор, дав возможность Хогану применить свой злодейский излучатель, испортивший всю аппаратуру. Подумать только, искажены всего две буквы, две какие-то жалкие буквы, а из-за них угроза нависла над планетой!

И хотя хватало воли подавлять в себе приступы бесцельного отчаянья, нервы были настолько перенапряжены, что даже легкий щелчок, произведенный откидной крышкой транспортера, заставил вздрогнуть.

Транспортер выкатил на столик поднос со стаканом апельсинового сока. Тут же лежала на блюдечке зеленая таблетка, запечатанная в целлофан.

– Выпейте, сэр, это успокаивающее, - послышался голос мисс Гримбл.

– А с чего вы взяли, что мне нужно успокоиться? - вскинулся Кинг.

– Сэр, ведь я работаю у вас пятнадцать лет.

– Спасибо, мисс Гримбл, - тихо сказал Кинг.

Он выпил сок, а таблетку швырнул в окно, оставив, однако, оболочку на подносе, чтобы мисс Гримбл подумала, что лекарство пошло по назначению.

В комнате стемнело, и автомат включил освещение.

– Уже вечер, мисс Гримбл, в вы так никуда и не пошли, - сказал Кинг.

– А куда идти? - откликнулась старушка. - Да и не люблю я. - И, помолчав, добавила: - Так же, как и вы.

– Ну, я-то другое дело.

– Совершенно верно. У вас мысли, поэтому вам никто не нужен. А я… Я привыкла одна.

Кинг посмотрел на экран - в обычной своей позе, чуть-чуть подавшись вперед, старушка сидела перед маленьким телевизором, хотя могла бы смотреть свои вечерние программы на большом экране. Но тогда пришлось бы отключить канал Кинга, а она понимала, что нужна ему сейчас.

– А как получилось, что вы остались одна, мисс Гримбл? - спросил Кинг.

– Неужели непонятно, сэр? - ответила старушка, не повернув головы. - Я некрасива.

– Простите, - пробормотал Кинг. - Я сам не знаю, что говорю.

Он хотел сказать мисс Гримбл что-нибудь хорошее, а получилось, что обидел ее. Но сама мисс Гримбл отнеслась к его словам гораздо спокойней.

– Пустяки, - сказала она, верно истолковав молчание Кинга. - Я давно привыкла. И в молодости тоже не роптала. Такой уж выпал мне жребий.

– Но это же несправедливо - лишать человека семьи из-за формы его лица, - возразил Кинг.

– Значит, богу угодно, чтобы люди были красивыми.

– Причем здесь бог! - Кинг начал злиться. - Это все проклятая Природа.

– У каждого свой бог, сэр. У меня всевышний, у вас Природа.

Ничто так не раздражало Кинга в людях, как эта покорность.

– Пусть так, - сказал он. - Всевышний или Природа, все равно. Я говорю о реальной силе, которая довлеет над нами, подчиняя своим прихотям все наши поступки! Это она устроила мир таким, что в нем счастливы лишь те, кто может принести здоровое и полноценное потомство.

– На то воля всевышнего, - отозвалась мисс Гримбл.

– Да что вы заладили одно и то же! - сказал Кинг с досадой. - Человек не должен склонять головы перед кем бы то ни было. Природа превратила Землю в селекционную ферму по выведению высокопродуктивного человеческого скота, и мы покорно шепчем: "На то воля всевышнего!"

Мисс Гримбл повернулась к телекамере и укоризненно покачала головой.

– Грех говорить так о людях, сэр!

– А я не могу иначе! - крикнул Кинг. - Человечество - это стадо баранов, покорно бредущее туда, куда их гонят. Пройдут века, люди распространятся по всей Вселенной, но что изменится? И голод и несправедливости останутся. Потому что так угодно Ее Величеству Природе.

– Сэр, не волнуйтесь, вам вредно, - сказала мисс Гримбл, посмотрев на свой экран. - Я пришлю вам еще одну таблетку.

– К черту! - Кинг вскочил с кресла. - Это позор! Мне не хочется жить, когда вспомню, что отличаюсь от мухи только тем, что благодаря способности мыслить лучше приспособлен к безграничному размножению! Боже, получить такой мыслительный аппарат только для того, чтобы лучше плодиться.

– Я перестала вас понимать, сэр, - заявила на это мисс Гримбл. - Лучше я позвоню в межконтинентальную связь и напомню об Антарктиде.

– Оставьте! - Кинг подошел вплотную к телекамере, как наклоняются к собеседнику, желая втолковать ему то, что он отказывается понять. - Лучше послушайте меня. Вот Рони - гигантский ум, но, в сущности, он та же муха…

– Простите, сэр, - перебила его мисс Гримбл, - но у меня разболелась голова.

Кинг бросил гневный взгляд на экран, он не привык, чтобы с ним обходились столь небрежно, но вместо мисс Гримбл увидел на нем себя. Старушка отключилась, замкнув канал Кинга на его же телекамеру.

– Вот! - саркастически сказал Кинг. - Она не понимает и отключилась. Точно так же отключился Рот, хотя он не экономка, а философ. Природа позаботилась и об этом: как только дело касается запретных тем, люди отключаются автоматически. Хулить человечество - грех, отключись! Не любить свое дитя - грех, отключись! А подчинять свою жизнь воспитанию Будущих производителей, это заслуга?! Надежно устроено, не пробьешь!

В запасе у него оставалось еще много гневных слов, когда на экране он снова увидел удивительно знакомую фигуру в позе гневного оратора.

– Неужели это я? - тихо сказал Кинг.

Фигурка на экране стала обмякать, рука опустилась. Лишь седой хохолок, украшавший его голову, задорно торчал над пустынной поверхностью вместилища мыслей, которым всегда так гордился его обладатель. Прядка волос имела правильные очертания вопросительного знака. Зачем? Для чего? Для чего эта голова с мощным лбом, если порождаемые ею мысли превращаются в жалкие порции звуковой энергии, годные лишь на то, чтобы сотрясать воздух в объеме комнаты? Бесцельная пальба, ненужное громыханье - вот что представляют на деле его гневные проповеди. Но они не стали бы ценнее, если бы даже удалось довести их до слуха людей. Забилось бы чаще хоть одно сердце? Разве раскрылись бы шире хоть чьи-то глаза, и человек увидел бы себя в истинном обличье?

– Нет! - вздохнул Кинг.

"Чего требовать от миллионов изнуренных людей, покорно исполняющих обряд размножения, - думал он, - если даже такие умы, как Рот, чей смысл жизни состоит будто бы в борьбе с Природой за лучшую долю людей, не могут понять, что их война - это игра в солдатики. На самом деле каждый из них нанят Природой и играет ту роль, какую ему назначили. Каждый…"

– Значит и я? - прошептал Кинг. - Неужели я тоже?

Да, с горечью признал он после недолгого размышления, у него тоже была своя роль, которую сыграл блистательно. Природа избрала его, Кинга, на роль гения, которому предстоит совершить великое открытие и вручить его толпе. И он вручил: даровой строительный материал, дешевые дома, в которых люди будут рождаться еще интенсивней, ибо их силы удвоит пища, полученная за счет экономии средств на строительные материалы. Да, он служил Природе так же верно, как служат ей все остальные.

И в отчаянном порыве саморазоблачения Кинг заставил себя признать, что его поза отшельника, не желающего потворствовать Природе в ее глумлении над людьми, - лишь жалкий фарс. И даже то, что он понял и признал это, не может служить ему оправданием. Рабская преданность Природе неотделима от его сознания. На словах предавал Природу анафеме, но как только узнал, что ее селекционной ферме угрожает гибель, засуетился, задрожал. Земля а опасности! Звонить Президенту!

Земля в опасности! А ведь Природа проявила беспечность. Кинг саркастически усмехнулся; стоит ему отключить телевизор, через два часа в Антарктиде нажмут кнопку, и вся эта прекрасно оборудованная ферма превратится в пар! Вон шнур от розетки к телекомбайну, натянуть его и…

Он сделал шаг вперед, взял провод в руку, но тут же отпустил его.

Жалкая игра, ехидство злобствующего ничтожества, он все равно не решится на это, о чем Природа прекрасно знает, иначе бы она не рискнула предоставить ему такой случай.

А случай великолепный. Единственный! Натянуть провод и… И он докажет, что его манифесты и проповеди не были фарсом, что все годы затворничества он терпеливо дожидался случая, готовил себя к нему. Так неужели, получив его, он не сможет совершить этот последний и единственный настоящий поступок, для которого он, может быть, и появился на свет?

Ладонь ощутила легкое тепло, источаемое пластиковой оболочкой провода, и, натягивая его, Кинг подумал, что аппаратура в самом деле работает неисправно, если провод нагрелся…

Он видел свое лицо, теперь занявшее весь экран, потому что стоял вплотную к телекамере. Можно было разглядеть даже капельки пота, выступившие от напряжения на верхней губе, и то, как бьется на виске вздувшаяся жилка. Он успел связать ритм ее сокращений с частотой ударов пульса, глухо отдававших в голову, и вилка выскользнула из розетки и упала на пол. Погас свет - от шнура питался бытовой блок компьютера, управлявший освещением и вентиляцией комнаты. Смолкло жужжание кондиционера, и стало слышно, как в кроне вяза вздыхает ночной ветер.

Когда глаза привыкли к темноте и на стене выделился синий прямоугольник окна, Кинг шевельнулся, сбросив оцепенение. Было так тихо, что его пугал звук собственных шагов. Стараясь производить как можно меньше шума, словно кто-то мог следить за ним, Кинг подтащил свое кресло к окну. Из сада тянуло свежей сыростью, запахом увядшей травы. Робко просверчал ночной кузнечик, ему ответил другой. Потом перед окном пролетел светлячок, вспыхивая и пропадая, как мерцающий в небе спутник.

Кингу показалось, что он плавно поднялся в пространство вместе с креслом и повис на огромной высоте, отделившись от Земли и ее атмосферы. Закрыв глаза, он без труда представил, как медленно вращается под ним огромная планета с континентами и морями. Белое пятно Антарктиды с яркой искоркой на краю… Там командный пункт эксперимента. Уже начался отсчет времени, и люди, вдохновленные близостью свершения, самозабвенно готовят свою погибель.

На затемненной стороне планеты ночь, и люди ложатся в постели, чтобы исполнить главный завет Природы, а там, где в лучах солнца сияют облака, день, и, почувствовав голод, люди идут работать, чтобы добыть славу, хлеб и жилище. По всей земле цветут деревья, колосятся нивы, идут дожди…

Под Кингом вращался земной шар в голубой и зеленой дымке. Лишь один он во всей Вселенной знал, что через час в этой точке безграничного пространства вспыхнет новая звезда.

Но он был не над планетой, а на ней, и сознание, что он разделит гибель вместе со всеми, давало ему силы спокойно размышлять о великом решении, которое принял он. Вот для чего он появился на свет, к чему шел долгие годы сквозь туман сомнений, поисков и отчаяния, он, Томас Кинг, гений или чудовище, этого теперь не узнает никто!

Если б была возможность, он обратился бы ко всем людям, которых презирал и сторонился, которых всегда любил.

– Люди! - сказал бы он. - Я подписал вам приговор. Ибо жить так, как живем мы, человек не должен. Верьте мне: никто из вас не услышит грохота, не почувствует боли. В доли секунды, не успев взмахнуть ресницами, все мы обратимся в звездную пыль, из которой возникли когда-то, из которой появимся вновь где-нибудь в другом месте Вселенной, в другом, лучшем и подлинно человеческом мире. И я верю: так будет!

Капля упала ему на руку. Он поднес ладонь к губам и ощутил вкус солоноватой влаги.

– Да, я верю, - повторил он, - так будет!

В дверь постучали. Он давно ждал этого.

– У меня сломался телевизор, мисс Гримбл, - крикнул он.

– Тогда спуститесь ко мне, - донеслось из-за двери. - Рони ждет вас.

Кинг почувствовал, как по щеке скатывается еще одна капля, оставляя на коже холодящую дорожку. Горло сжал спазм.

– Передайте Рони мой привет, - с трудом выговорил он. - Скажите, я всегда любил его… Как любил всех вас, всех людей на Земле. И всем вам я желаю спокойного сна.

– Значит, вы ложитесь спать и не хотите узнать, чем кончится эксперимент Рони? - спросила мисс Гримбл.

– Я знаю, чем он закончится, - ответил Кинг. - Спите спокойно и вы, мисс Гримбл.

Шаги старушки отдалились от двери и затихли.

"Она повернулась и пошла, в последний раз пробормотав "Упрямый старик!" - подумал Кинг с доброй усмешкой.

Он уже успокоился, но ожидание все же тяготило его, тем более, что со всей аппаратурой он отключил и хронометр, и теперь не знал, сколько осталось до взрыва.

Над садом возник луч портативного прожектора и уперся в вяз. Журналисты стойко несли вахту за оградой. Можно было представить, какое недоумение вызвал у них погасший в окне Кинга свет. Очередное чудачество упрямого старика, наверное, решили они. Он настолько уверен в себе, что даже выключил телевизор и не хочет смотреть, чем закончится эксперимент в Антарктиде.

Кинг встал, нашел на полу провод и на ощупь вставил вилку в гнездо. Вспыхнул яркий свет, в телевизоре послышалось тонкое жужжание - начал прогреваться кинескоп.

Хронометр показал, что до взрыва осталось около часа, но Кинг оценил, что просидел в темноте час и еще минут сорок пять, а хронометр бездействовал, значит, до взрыва осталось минут десять - пятнадцать. Теперь можно было не опасаться, что его побеспокоят. Разговор с Антарктидой снят. Рони на командном пункте замер над красной кнопкой под прозрачным кожухом, который снимут за минуту до взрыва. Потом начнется отсчет секунд, на шестидесятой единице Рони нажмет кнопку и тогда…

Именно для того, чтобы увидеть, что произойдет тогда, и включил Кинг свой телевизор. Уже подведен баланс всей его жизни и уплачено по всем счетам. Душа как бы стерилизована: ни сомнений, ни страха, ни жалости. Единственное, что осталось, - профессиональное любопытство ученого. Смешно, но в последние минуты, оставшиеся до гибели, его занимала пустячная мысль о соотношении скоростей глобальной термоядерной реакции и электромагнитных волн, несущих изображение на континент от берегов Антарктиды. Что случится раньше? Смерть? Или он успеет увидеть на экране пламя взрыва и лишь потом погибнет вместе со всей Землей?

"Тоже ценный эксперимент, - подумал он. - Жаль только, не с кем будет поделиться мыслями о результате".

Из телевизора грохнула торжественная музыка, и на экране появился океан. Телекамера, видимо, была установлена на корабле, изображение создавало подлинную иллюзию качки. Бесконечные гряды волн с потоками пены на хребтах уходили к горизонту. Туда были нацелены телекамеры.

– Внимание! - послышался взволнованный голос диктора. - Работают телестанции всего континента. Сейчас вы видите на своих экранах безжизненную равнину океана. Не пройдет и четверти часа, как над холодными его волнами, освещенными скупым светом антарктического солнца, взойдет новое светило…

То ли диктор был мастером своего дела и его голос обладал магической силой внушения, то ли он сам был возбужден не меньше, чем телезрители, но его волнение передалось даже Кингу.

– Его лучи, - захлебывался диктор, - упав на почву, возделанную гением человеческой мысли, зародят в ней ростки вещества, доселе не существовавшего в природе. Абицелла! Порожденная мирным взрывом укрощенного атома, она положит начало новой эре в истории человечества.

– Какая чепуха! - с грустью сказал Кинг.

– До взрыва осталось несколько минут, - уже деловым тоном сообщил диктор. - А пока посмотрите на человека, гений которого бросил вызов великой Природе.

И Кинг увидел на экране себя. Нет, зря включил он телевизор. Даже в эти считанные минуты, оставшиеся до гибели мира, люди не могут обойтись без пошлостей.

– Вы видите на экране Томаса Кинга, - упивался диктор. - Этот снимок сделан сегодня нашим корреспондентом Гарри Хоганом. До взрыва осталось совсем немного. В эти несколько минут перед вами выступит известный писатель-публицист Поль Рот. Прошу вас, мистер Рот.

Какое-то время Рот молча смотрел в телекамеру, и Кингу показалось, что пристальный взгляд писателя обращен только к нему.

– Сейчас вы видели лицо Томаса Кинга, - начал Рот, - лицо гения.

И Кинг поморщился, испытав разочарование. Он ждал, что в такую минуту Рот скажет нечто более значительное.

– За свою историю человечество смогло родить немного таких людей, продолжал Рот. - Их можно пересчитать по пальцам.

От неловкости за Рота Кинг опустил голову и закрыл глаза ладонью.

– Вы спросите, почему их было так мало? - Рот сделал паузу. - Отвечу: человеку некогда было думать. Лишь единицы из миллиардов путем полного самоотречения, которое нам, обыкновенным людям, казалось уродством, отклонением от нормы, развивали свои мыслительные способности настолько, что смогли бросить вызов самой Природе.

Кинг услышал характерный звук, каким сопровождается глотание, Рот отлил воды из стакана. Он тоже волновался.

– Человеком повелевало одно стремление - выжить. И люди боролись с голодом, время от времени выдвигая из своей среды людей, чьи мысли простирались дальше повседневных забот о куске хлеба. Их усилиями были раскрыты многие тайны Природы. Сегодня мы стоим на пороге события, которое докажет, что отныне нам по плечу еще одно из дел, бывших до того Ее привилегией.

Кинг хотел было сказать что-нибудь язвительное, но, вспомнив, какой нелепой представилась ему два часа назад его привычка спорить с телевизором и расточать проклятия Природе, махнул рукой, решил терпеливо дослушать до конца.

– Растения! Живые растения! - воскликнул Рот. - Природа создала их по своей прихоти. Сегодня человек получит свое растение - Абицеллу. Вдумайтесь в эти слова: из безжизненной, мертвой материи, как когда-то Природа из камня и воды, человек создаст вещество, обладающее свойством живого растения, способностью расти.

– Черт! Странная мысль! - подняв голову, пробормотал Кинг.

– Если пророчество великого Кинга сбудется, - продолжал Рот, - за этой победой последует бесконечная цепь побед.

– Каких? Каких побед! - крикнул Кинг.

– Абицелла даст человеку столько хлеба и жилищ, сколько ему нужно. Голос Рота звенел. - Освобожденный от унизительной заботы о куске хлеба, человеческий ум достигнет невиданных высот…

– Освобожденный от унизительной заботы о куске хлеба, - как эхо повторил Кинг.

– И тогда человек навсегда освободится от власти Природы. И залогом тому станет новое вещество-растение, созданное не богом, не Природой, а человеком.

Выговорив последние слова, Рот перевел дыхание, как будто сбросил с плеч тяжелую ношу. Кинг растерянно смотрел на экран. В его сознании мелькали обрывки фраз: "растение, созданное человеком", "освободившись от голода", "человек освободится из-под власти Природы".

– Что, если Рот прав? - прошептал он. - А я ошибся?

На экране появилось улыбающееся лицо диктора.

– Благодарю вас, мистер Рот, вы высказали поразительную мысль.

Рот снял очки и, улыбнувшись своими близорукими глазами, поклонился зрителям.

– Внимание! Смотрите на экраны! - завопил диктор. - До взрыва осталась минута!

Весь экран заняла бугристая пустыня океана.

– Внимание! Начинаем отсчет времени! До взрыва шестьдесят секунд, пятьдесят девять, пятьдесят восемь…

– Ошибся! - вскрикнул Кинг. - Жалкий тупица, упрямец, маньяк! Что ты натворил! Мисс Гримбл! Мисс Гримбл!

– Что случилось, сэр? - послышался из динамика встревоженный голос.

– Немедленно свяжите меня с Президентом!

– Сорок две, сорок одна, сорок… - считал диктор.

– Но ваша аппаратура повреждена, - сказала мисс Гримбл.

– Скорее! - закричал Кинг. - Иначе все погибло!

– Я попытаюсь, - ответила мисс Гримбл без всякого, впрочем, энтузиазма.

– Речь идет о гибели человечества!

– Бог с вами, сэр! Вы больны!

– Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать… - с неумолимостью метронома считал диктор.

– Я умоляю вас, мисс Гримбл! - прошептал Кинг.

– Девять, восемь, семь… - отдавалось в висках у Кинга.

– Все! - выдохнул он и рухнул в кресло.

С каждой цифрой голос диктора звучал громче и громче.

– Шесть! Пять! Четыре! Три! Две! Одна! Ноль!

Кинг увидел, как вздрогнула на экране мгла над горизонтом, поверхность океана вспучилась и, увидев ослепительно яркое пятна, которое мгновенно расползлось во весь экран, он успел подумать, что изображение долетело сюда быстрее, чем взрыв, но тут раздался громкий хлопок и треск, как от крупной электрической искры, и все погрузилось в темноту.

В пространстве, наполненном звоном и глухими ритмичными ударами, витали обрывки сознания Кинга.

– Значит, это и есть смерть? Тишина… Тьма… Но почему я продолжаю думать? И вот мое тело, одежда, кресло… Пятно окна, проступившее во тьме… Неужели загробный мир существует? В таком случае он не что иное, как инерция сознания. Интересно, как долго она продлится?

Откуда-то донесся шорох, затем громкий стук. Кинг вздрогнул.

– Сэр Томас! - раздался знакомый голос. - Откройте!

– Кто это? - прошептал Кинг. - Мисс Гримбл?

– Да, я. Откройте.

– Значит, мы оба на том свете?

Дух мисс Гримбл рассердился не на шутку.

– Откройте сейчас же, сэр! - потребовала она. - Я принесла вам свечу.

"Какие яркие галлюцинации!" - подумал Кинг и крикнул:

– Нас с вами уже нет! Потому что мы мертвы…

– Не знаю, как вы, сэр, а я уверена, что жива, - ответила мисс Гримбл и в подтверждение своих слов стукнула в дверь. - Откройте!

Галлюцинации становились чересчур реальными. Кинга начали одолевать сомнения. Он попытался встать, ноги исполнили приказание. Еще одно движение - и он наткнулся на что-то твердое и острое. Это был угол телекомбайна. Вытянув перед собой руки, Кинг добрался до двери и распахнул ее. Перед ним со свечкой в руке стояла мисс Гримбл.

– Ой! Что вы делаете, сэр! - вскрикнула она, когда Кинг сунул ладонь в пламя свечи.

Острая боль пронзила его руку. Теперь никаких сомнений в реальности происходящего быть не могло: кожа на пальцах даже подкоптилась.

– Так что же произошло? - скучным голосом, чтобы скрыть замешательство, спросил Кинг.

– Замыкание, - ответила мисс Гримбл.

– Замыкание?

– Да, замыкание.

И мисс Гримбл объяснила, что вследствие неисправности в аппаратуре автомат безопасности отключил освещение. Внизу уже все наладилось, а в комнате Кинга, должно быть, перегорела проводка. Мисс Гримбл говорила с такой уверенностью, как будто всю жизнь она только и делала, что устраняла последствия замыканий.

– Значит, мы живы? - неуверенно спросил Кинг.

– Охота вам дурачить старую женщину! - с досадой сказала мисс Гримбл. Идемте лучше на кухню, там светло.

Кинг ощутил первый толчок радости.

– Значит, Земля цела?

Старушка посмотрела на него с тревогой.

– Здоровы ли вы, сэр?

– Еще как! - Кинг обеими руками взял старушку за плечи. - Милая вы моя, мисс Гримбл! Как я вас люблю!

И, наклонившись, он поцеловал ее в щеку, в сухую старческую щеку с чистой кожей, покрытой пушком, которая была бы так же нежна, как кожа младенца, если бы не сеть изрезавших ее морщинок.

Старушка оцепенела.

– Пожалуй, я вызову врача, - прошептала она, не поднимая головы.

– Кого хотите! Я счастлив! - выкрикнул Кинг. - Идемте! Идемте на вашу кухню, ведь я не был там вечность!

Он взял ее за руку, и они стали спускаться по лестнице.

От многого отвык Кинг за пятнадцать лет своего добровольного затворничества. Ощущая в своей ладони тонкую кисть старушки, он испытал умиление.

"Рука человека! Какой великолепный инструмент, - думал он, время от времени чувствуя, как мисс Гримбл напрягает пальчики, боясь оступиться. Что может быть прекраснее пожатия руки!"

Мисс Гримбл, естественно, ничего не могла знать о состоянии Кинга. Мысли ее вращались вокруг злосчастной неисправности в проводке.

– Как будто это не могло произойти в другой момент! - ворчала она. Едва раздался взрыв, как все погасло. Так и не увидела, получилось у Рони то, чего он хотел, или нет.

– Получилось! - весело ответил Кинг. - Раз мы живы, значит, получилось.

"Да, получилось, но как? - тут же подумал он. - Значит, взрыв был недостаточно мощным, чтобы вызвать термоядерную реакцию в океане? Но почему?"

– А! Какая разница, - сказал он вслух, и мисс Гримбл тревожно покосилась на него. - Главное, что Земля осталась цела, правда!

Они спустились в холл, где светился экран телевизора.

– Смотрите, сэр! - воскликнула мисс Гримбл. - Вас уже вызывает Антарктида.

На экране скучала девушка-связистка. Должно быть, они вошли в зону действия телекамеры, потому что девушка подняла голову и раздраженно сказала:

– Что с вашей аппаратурой? Никак не можем соединиться.

Если б было можно, Кинг расцеловал ее.

– Милая вы моя! У меня случилось маленькое замыкание.

– Прислать техника?

Кинг покачал головой.

– Он уже не нужен. Дело в том…

Но она перебила его:

– Ответьте Антарктиде. Мистер Кауфман ждет уже десять минут.

На экране появился Рони, Рыжая его шевелюра стояла дыбом, как будто ее наэлектризовали, а глаза источали и вовсе сумасшедший блеск.

– Мой мальчик!.. Ты жив? - только и смог выговорить Кинг.

– Не знаю! - Рони рассмеялся. - Я где-то между небом и землей.

"Мы все чуть не очутились там", - едва не сказал Кинг, но спохватился.

– Ну, рассказывай, быстро! Что у вас там произошло?

Улыбка на лице Рони стала еще шире.

– Мы сделали все, как вы сказали, сэр, и взрыв получился аккуратным, как яичко!

– А какой углеводород вы заменили? В или С?

Рони почему-то смутился.

– Ну? - поторопил его Кинг.

– С нами связался Дынин, из Москвы, - посмотрев куда-то вбок, ответил Рони. - И я изменил состав смеси по его инструкции. На вашей карточке было очень нечетко.

– Ах, Дынин! - Кинг ощутил страшную усталость.

– Короче, все в порядке! - голос Рони обрел прежнюю звучность. Корабли прочесывают район взрыва. Как только найдем сгустки, сообщу немедленно.

Видно было, что Рони торопится. Кинг не стал задерживать его.

– Хорошо, малыш! - сказал он. - Вернешься - поговорим обо всем. А пока прощай!

– До встречи, сэр Томас! До встречи!

Лицо Рони растаяло на экране, но Кинг все стоял перед телевизором. От прежнего возбуждения не осталось и следа. Он не мог понять, что с ним происходит. Да, роковую его ошибку исправил другой человек. Земля была спасена от гибели Дыниным. Но ведь Земля осталась цела! Почему же вместо радости он не ощущает ничего, кроме уныния? Не от ревности же к Дынину? С этим мальчишеством покончено много лет назад. К тому же, вряд ли вмешательство Дынина можно поставить ему в заслугу. Оно не было случайным. Это сработал один из предохранителей, которыми Природа надежно защитила этот мир, населенный людьми. Но для чего же существует он, этот надежно защищенный от гибели мир? На этот вопрос Кинг не мог дать ответа.

"Великий ученый, гений которого оплодотворяет науку наших дней, вспомнил он слова диктора из утренней телепередачи. - Оплодотворяю, а ответить на такой простой вопрос не могу!"

– Мистер Кинг! - раздался из телевизора голос девушки. - Вас вызывает Москва.

И прежде чем Кинг успел посетовать, как некстати этот разговор, - Дынин наверняка начнет поздравлять его, а он сможет ответить лишь кислой улыбкой, - на экране появилось лицо русского. Кинг, как мог, постарался оживить собственную физиономию.

Лицо Дынина скорее можно было назвать мрачным.

– Господин Кинг! - начал Дынин. - От имени и по поручению Академии наук передаю вам наши горячие поздравления и благодарность за все, что сделали вы для человечества.

– Ах, - устало отмахнулся Кинг. - Это я должен благодарить вас, что связались с Рони.

Дынин тут же убавил торжественности.

– Я знал, что вы и без меня сделаете все, как нужно, - как бы извиняясь, сказал он. - Но такова натура; решил перестраховаться.

Он сказал это с такой подкупающей искренностью, что Кингу вдруг захотелось открыться ему во всем.

– Если б вы знали, чего я хотел… - начал он, но Дынин перебил.

– Мы знаем. - В его голосе зазвучали суровые нотки. - Об этом прекрасно сказал ваш писатель Поль Рот.

И Кинг, замерший было от того, что в голосе Дынина ему послышалось осуждение, облегченно вздохнул. Нет, никак не мог привыкнуть он к манере этого русского говорить так, как будто они находятся на заседании Генеральной Ассамблеи ООН.

– Я запомню слова Рота навсегда, - продолжал Дынин. - Освобожденное от унизительной заботы о куске хлеба, человечество достигнет невиданных высот развития и навсегда освободится от капризных прихотей природы.

– И вы верите в это? - спросил Кинг. - Не боитесь, что оно зажиреет?

– Эта уверенность основана на примере моей страны, - ответил Дынин.

– Ваша страна освободилась от голода?

– Да.

– И вы продолжаете идти вперед? Или топчетесь на месте?

– Идем, господин Кинг, идем, - улыбнувшись, ответил Дынин.

– Что же движет вами?

– Ведь еще столько не сделано.

Каким-то образом они поменялись ролями. Теперь серьезным стал Кинг, а Дынина, казалось, смешили вопросы, которые он ему задавал.

– Я слишком долго сидел взаперти, - сказал Кинг.

Дынин обрадовался:

– Приезжайте к нам! Конечно! Господин Кинг! Вы все увидите собственными глазами.

И так заботливо прозвучали его слова, что Кинг растрогался.

– Спасибо! - с чувством сказал он. - Спасибо за все.

И только после того как они распрощались и экран погас, Кинг вспомнил, что главный вопрос так и не задал.

Из кухни вышла мисс Гримбл.

– Будете завтракать, сэр? - спросила она. - Или ляжете спать?

– Завтракать? - переспросил Кинг, уставившись на ее белый крахмальный фартук. - Да, завтракать, спать, обедать, делать все, что полагается человеку. Но вы ответьте, скажите мне, для чего существует, он, человек?

Мисс Гримбл пожала плечами. Началось утро, а с ним - и чудачества старика.

– За всех не отвечу, а что касается меня, то я живу, чтобы жить.

– А для чего жить? Может быть, это зря?

– Нет, не зря! Не зря, раз мы появились на свет.

– Да я не о нас с вами! - сказал Кинг с досадой. - Я о всем человечестве. Для чего оно?

Мисс Гримбл смерила его взглядом - заросшие щетиной щеки, покрасневшие от бессонницы глаза, пузыри на коленях, там, где вытянулись брюки…

– Так будете пить кофе или сперва приведете себя в порядок?

– Пойду к себе, - ответил Кинг.

Еще вчера он взлетел бы по лестнице одним махом, а теперь поднимался тяжело, опираясь на перила. Груз неразрешенного вопроса сгибал его.

Распахнул дверь в свою комнату, на него повеяло затхлым запахом табачного дыма. Кондиционер не работал, а раскрытого окна было недостаточно, чтобы очистить прокуренное за ночь помещение. Переступая через груды книг, он пробрался к окну.

Вот-вот должно было встать солнце. Серый отсвет лежал на земле, а в небе уже алели легкие перья облаков.

Вздохнул под ветром старый вяз, а ветер полетел дальше шуршать листвой и волновать нивы. И тут прозвенела над садом та же незамысловатая птичья трель, которая взволновала Кинга прошлым утром.

А может быть, это и есть то вчерашнее утро, и все случившееся за эти двадцать четыре часа молниеносно пронеслось в его воображении? Ведь у него некоторая эйфория, как объявил "Эскулап". И сейчас он еще раз услышит птичку и пожелает спросить о ней у Нокса, но передумает и после завтрака усядется в кресло с томом Брэма в руках. А потом включит телевизор. И в комнату ворвется Хоган. А Дынин взволнует его результатами своих исследований. И все начнется сначала? Но телевизор можно не включать, тем более что он испорчен… Значит, снова покой на долгие годы?

– Нет, - сказал Кинг, - не будет покоя, пока не найду ответа на этот проклятый вопрос.

За кустами произошло движение, и на лужайку перед домом вышел Нокс. Привычно оглянулся на окна второго этажа, как бы не попасть на глаза хозяину, и встретился взглядом с Кингом. От испуга Нокс едва не выронил косу.

– Нокс! Почему вы сторонитесь меня? - спросил Кинг сверху.

Лицо садовника отразило крайнюю степень растерянности.

– Вы сами не велели попадаться вам на глаза, сэр, - пролепетал он.

– Забудьте об этом, - сказал Кинг устало. - Давайте станем друзьями.

– Эх! - Нокс в восторге взмахнул косой, словно единым махом захотел выкосить всю лужайку. - Я ни о чем не мечтал так, как об этом, сэр!

"Еще одно открытие, - подумал Кинг. - А я почему-то считал, что его удерживают здесь деньги…"

– Скажите, Нокс, - спросил он, - что это за птичка каждое утро поет под окнами?

– Какая? Вот эта: тин-тирли-лю-ли-тинь?

– Да, да: лю-ли-тинь…

– Это малиновка, сэр.

– Малиновка! - повторил Кинг. - Какое слово!

– Я столько могу рассказать о птицах, сэр! - загорелся Нокс. - И о деревьях, и о том, как трава растет…

– Обязательно, - сказал Кинг, - обязательно.

Наверное, от бессонницы у него закружилась голова, земля вдруг качнулась перед ним, как поворачивается морской горизонт, когда корабль валит качка, и снова возникло то ночное ощущение, будто он парит в пространстве, а земной шар с океанами, горами и равнинами медленно вращается далеко внизу.

– Я пойду косить дальше? - донесся снизу голос Нокса.

– Идите, Нокс, идите, - ответил Кинг машинально, а сам все не мог оторваться от почти сказочного видения; в черном пространстве вращается бело-голубой хрустальный шар с ювелирным узором континентов и морских побережий, шар, густо населенный людьми.

Сколько времени потребовалось, чтобы создать это? И еще человека, с руками и с головой? Нет, наверняка есть цель, ради которой во Вселенной появился человек. И гигантская эта работа была проделана не зря.