Его собственное ничтожество окутывало его плащом ненависти к себе.

Как это обычно бывало на Стране Мечты, ночь не была слишком уж темной. Северное сияние наполняло небо голубыми, лиловыми и фиолетовыми сполохами, словно потоками вина из божественного кубка, танцующими на космической ткани под барабанный ритм, который выбивали его пальцы, словно были живыми и корчились от смеха, потешаясь над смертными. Даже после стольких лет Андрей не мог отвлечься от этого зрелища, но здесь и сейчас он опустил взгляд на маленькую ямку в земле, которую вырыл Николай своей лопатой. На ямку и её содержимое.

Строишь ли ты, наконец, свой храм, Никки? В своей речи ты не упомянул о нем ни словом, вырыл лишь первую яму и пошел дальше. Но теперь, когда ты сам на себя надел корону и напялил плащ бессмертия, что ты еще можешь возвести, кроме храма собственной божественности? Может, пирамиду? Как фараон. Да-да, это бы чудесно подошло, а, Никки? Король-бог. А кто станет твоим Имхотепом? Каждому великому фараону требуется великий архитектор для его пирамиды.

Конечно же, он уже знал ответ на этот вопрос.

– Андрей.

Странным образом он не отшатнулся при звуке её голоса, хотя не слышал, как она подошла. Даже после стольких лет она все еще сохраняла ловкость.

– Я не был уверен, что ты придешь.

Это была ложь. Он точно знал, что она появится, после того, как написал записку. Что она не упустит возможности еще раз пнуть лежачего.

– Конечно, я пришла. Я прихожу всегда, когда ты нуждаешься во мне.

Услышав это, он не смог подавить тяжелого, лающего смеха. Тем не менее, он ощущал, как в животе у него танцуют огромные мотыльки с острыми крыльями, так что лицо его превратилось в гримасу. Столько лет… и ты все еще чувствуешь это. И боль неутихла. Идиот.

– Ах, Андрей, столько лет… – тихо и чувственно прошептал её голос.

Теперь он отшатнулся, подняв глаза, когда услышал, как она выговаривает вслух его мысли.

– Ты теперь еще и телепат?

И все же он тосковал по этому голосу. Да будь я проклят! Но это было так.

– Конечно, нет. Всезнание – это для твоего брата. Я – просто солдат.

– Ты никогда не была просто солдатом.

– Я так не считаю, Андрей. Может, я стала солдатом раньше остальных, но с самого начала я не была никем иным – солдат, повинующийся приказам своего командира. Не больше, не меньше.

– Не меньше. – он покатал эти слова на языке и решил, что не может представить себе ни чего более отвратительного, более лживого. Была бы ты чем-то меньшим – не было бы так больно.

– Как долго?

– Как долго?

– Ты знаешь? Тихий смешок.

– С самой оккупации. Я тебе об этом говорила.

– Я знаю, – он в самом деле знал и это делало ситуацию только хуже. Он просто не сделал правильных выводов.

Он отшвырнул ногой кусок свежевыкопанного дерна. Запах земли в быстро становящимся прохладным воздухе был приятен.

– Значит, с самого начала?

– Примерно.

Он почувствовал, как она пожала плечами, между делом отбрасывая его чувства – он ощутил, как в его сердце вонзился лазерный луч, сжигая внутренности, но одновременно выжигая рану. Он закрыл глаза и попытался найти причину, по которой искал ссоры – несмотря на то, что знал, как это будет больно. Может быть, даже именно поэтому. Может, он понял, что должен вскрыть этот нарыв. Очистить его, после стольких лет. Подвести черту.

– Ты любишь его? – он должен был это спросить.

Молчание города опустилось на площадь – не настоящая тишина, а постоянные тихие шумы, издаваемые механизмами, далекими сигналами машин, приглушенными детскими голосами, шелестом пролетающих мимо поездов.

– Это определение не подходит.

– Что?! – Он открыл глаза, все еще не желая взглянуть на нее, склонил голову набок, как будто не расслышал.

– Любовь. Это слишком маленькое словечко, Андрей. Ты был там во время оккупации. Ты пережил этот ужас. Мы были детьми… всего лишь детьми… и нашли друг друга. Может быть, мы должны придумать новое слово для того, что нас соединяет.

Он медленно кивнул. Его собственные чувства, то, что когда-то он делил с Даной, было похоже на то, что она описывала своими словами, своим голосом. Делил… Сможем ли мы когда-нибудь разделить это опять? Можно ли потерять нечто, столь… огромное?

– Андрей. -Что?

– Посмотри на меня.

– И на достижения пластической хирургии?

Новая пауза. Опять, сквозь тишину и темноту, он почувствовал её пожатие плечами.

– Я провела в тени всю свою жизнь. Жила ложью и носила маску. Что для меня еще одна тень, еще одна маска и еще одна ложь – одной больше, одной меньше…

– А твой брат?

Она снова засмеялась, на этот раз – с удовлетворением от хорошо проделанной работы.

– Мы же говорили тебе – он никогда не проигрывает.

– Да уж. Было ли это все когда-либо реальностью?

– Конечно. Но в войнах Пентагона погибло столько людей. Столько солдат были убиты или переведены в другие части. Была большая неразбериха.

Он тихо и зло рассмеялся над её наигранной грустью.

– Андрей, посмотри на меня.

Он сдался. Медленно обернулся – несмотря на все благие намерения, с гулко бухающим сердцем, выпрямился, ожидая боли и одновременно надеясь, что сможет, наконец, оставить все позади. Завтра утром встанет солнце и он все еще будет Андреем Керенским и его брат по-прежнему будет прокладывать для него путь, ведущий обратно к мирам Пентагона и к войне.

Большая часть её лица скрывалась в тени, но северное сияние отражалось в её глазах, заставляя их блестеть. Как я мог этого не заметить? Оно смотрело в мое лицо все это время.

Жена его брата. Дженнифер. Джен.

– Прощай, Джес.

– Прощай, Андрей. И он ушел в ночь.