Между Нордвозом и высокими мрачными горами, где Эппа молился прошлой ночью, вспаханные поля и луга отступали перед огромным лесом. Множество тропинок петляли, прорезая густой и колючий подлесок из ежевики, крапивы и папоротника, пересекали каменистые прозрачные ручьи и змеились меж неровных рядов узловатых деревьев. Население Нордвоза жило лесом: оттуда брали дрова для очага, из срубленных деревьев строили дома и делали мебель, в лесу собирали орехи и били дичь.

Но несмотря на всю щедрость лесов — всего лишь остатков некогда бескрайнего леса, — славные жители Нордвоза весьма неохотно входили под сень шепчущихся ветвей. Ведь эскельцы, а их в Вида-Эскеленде жило больше всего, не отличались особым знанием леса. Они считали подобные места дикими; леса служили напоминанием о варварских и свирепых временах, когда властвовали странные культы, напоминанием об эре шаманов, жертвоприношений и порождённых ночью первобытных кошмаров. Словом, леса слыли гнездилищем страха, и люди не смели проникать в них глубоко.

И всё же эскельцы были не единственной расой, обитавшей здесь. Они пришли сюда с юга всего несколько веков назад, вытеснив более древнюю расу, ту, что жила в этих местах с незапамятных времён. Они изгоняли коренных жителей в угрюмые горы, изрытые пещерами овраги, и сюда, в дикие леса.

В сумрачной глубине лесов находились такие закоулки, куда не ступала нога даже человека древней расы. Кое-где живые существа не появлялись с самого сотворения мира. Священные места были укрыты и окружены колдовством, надёжно защищались от посягательств двуногих выскочек. В этих лишённых света, но всё же прекрасных уголках слышались лишь стенания деревьев на ветру, потрескивание кряжистых ветвей, едва уловимые шорохи крадущихся по опавшей листве тварей, поскрёбывание жуков в подгнившей коре да глухие удары шишек, падающих на покрытую мхом землю. Изредка сквозь непроницаемые кроны деревьев доносилось карканье ворона.

И все же сегодня что-то — или кто-то — посягнул на священную обитель леса. Человек это или зверь, сказать было невозможно. Хоть и кралось существо на двух ногах, но так незаметно, как не смогли бы даже самые ловкие и умелые охотники. К тому же существо покрывал косматый серо-бурый мех. Движения, бесшумные и уверенные, говорили о полном единении с окружающей природой. Ни одна веточка не сломалась, ни одна травинка не согнулась, даже покрытая утренней росой паутина не колыхнулась, когда невидимое и неслышное существо, лишённое запаха, прокрадывалось через непроходимые заросли.

Затем, припав к земле, создание поползло, сейчас более походя на животное, чем на человека. Оно мягко скользило, и ничто не могло укрыться от его внимательного взгляда: ни мухоморы, пробившиеся через влажную, взрыхлённую червями почву; ни коричневое облачко спор гриба-дождевика в бледных лучах, освещавших прогалину; ни тонконогий паучок, качнувший травинку. Ничто не ускользнуло от внимания.

Однако не поганок и пауков искал сегодня этот таинственный наблюдатель. Он желал найти нечто кошмарное: страшнее, чем дикий вспыльчивый вепрь с острейшими клыками, чем свирепый медведь-хикума, чьи лапы с лёгкостью могли раздавить человека; страшнее, чем единорог, способный своим рогом пронзить любую броню, или чем летающий джэкалус, опаснейшая змея, готовая в любой миг метнуться с дерева и напитать жертву ядом, растворяющим и плоть, и кости.

Бесшумное существо искало смертоносного духа, известного как бакка.

Бакка... истории о нём были хорошо известны людям севера и заставляли их избегать этого создания любой ценой. Суеверные эскельцы, тщетно бормочущие молитвы в каменных храмах, боялись бакку сильнее, чем феришеров, которые иногда поднимались со дна рек Старого Королевства и насылали различные бедствия на приграничные земли с помощью магии. Пеладаны с запада — горластые люди, которые не расставались со своими блестящими железными предметами — даже не верили в бакку. Торки, истинные обитатели этих земель, одни из всех жителей Вида-Эскеленда знали его подлинную сущность и именно поэтому всячески избегали встречи.

Мало кто видел бакку, а даже если бы увидел — вряд ли узнал бы. Считалось, что он живёт в самой чаще; порой какой-нибудь бедный дурень всё же туда забредал, а позже, весь покрытый слизью и прижав руки к сочащимся кровью ушам, прибегал в город с безумным криком. Через несколько часов несчастный прощался с жизнью.

Говорили, что секретную обитель бакки охраняют лесные демоны и духи. То существо, что сегодня охотилось на бакку, знало о нём и его ужасной охране гораздо больше. И хотя охотник полностью осознавал всю мощь смертоносного духа — и потому был единственным существом, имевшим причины по-настоящему его бояться, — он также знал о слабостях бакки, позволяющих заманить того в ловушку.

Приподняв голову, охотник принюхался. Да, это то самое место; единственная прогалина в лесу, где рядом росли боярышник, дуб и ясень, — место волшебных духов. Охотнику не надо было поднимать глаз, чтобы различить деревья; их запах, шелест, аура сказали ему всё.

Под защитой гирлянды освящённых листьев лавра, способных отталкивать злых духов, существо бесшумно скользило сквозь густой и цепкий подлесок, направляясь к укутанному сумраком пятачку голой земли, где росли только три священных дерева — к владениям бакки. Теперь охотника не могли схватить охраняющие смертоносного духа создания, только сам бакка мог бы его остановить.

Когда существо выскользнуло из-под прикрытия подлеска, стало видно, что это мужчина. Мужчина, стоящий на четвереньках, был облачен в огромную косматую волчью шкуру, оборванную по краям. Необъяснимым образом его одеяние давало полное сходство с живым волком. Оскаленная волчья голова, служащая страшным капюшоном, взирала на мир незрячими серыми глазами. Клоки рыжих волос, торчащих из-под волчьей маски, скрывали глаза мужчины цвета летней листвы с бурыми крапинками. Раскрасневшееся лицо незваного гостя носило выражение полнейшей сосредоточенности; он знал, что для выполнения задуманного ему понадобится вся собранность и чутьё. Пар от дыхания едва заметными струйками кружился во влажном воздухе не знающей дневного света поляны.

Охотник не принадлежал к расе жителей Нордвоза. Он был торка, чьи предки жили здесь многие тысячелетия, пока с юга и запада не вторглись захватчики, принёсшие с собой новую религию. Очень мало торка осталось в этих краях, они были изгнаны священным очищающим мечом Пел-Адана и его гордыми сподвижниками и ушли на север, в Синие Горы, или на запад, в Старое Королевство, где леса и реки позволяли и дальше следовать древней вере. Здесь, в землях, называемых ныне Вида-Эскеленд, многие торка просто спились, а их религия постепенно исчезла, но её отголоски всё ещё чувствовались в самом сердце нехоженого леса.

Развращённые захватчики не могли понять язык деревьев, песни корней, шёпот ветра; в страхе бежали они, стоило им услышать песню волка, почувствовать на себе молчаливый взгляд змеи или ящерицы.

Теперь охотник увидел бакку — в центре заросшего мхом круга, всё еще не осознающего присутствия незваного гостя. А тот долго не мог оторвать от него восхищенного взгляда. Однако внешний вид бакки не обманул охотника, ведь он заранее натер глаза мазью из сока вербены, которая защищала от любых волшебных чар.

Обычный человек увидел бы вместо бакки крошечный нежный цветок, похожий на маргаритку, только еще меньше, с темно-фиолетовой сердцевиной, окружённой бледно-сиреневыми лепестками. Присмотревшись, он осознал бы, что цвета маргаритки дрожат и плывут перед глазами, сбивая с толку. Ведь эти оттенки принадлежали волшебному народцу, и только шаман-торка способен их различить.

Но стоило различить цвета, как стала явной и истинная форма бакки: не цветок, нет, а крошечное создание, похожее на человечка, и мужчина, и женщина одновременно. Тонкое, подобно стеблю, чрезвычайно хрупкое и гладкое тело мерцающего фиолетового цвета венчала несообразно огромная голова с морщинистым, словно у старика, лицом. Над широким лбом торчали жиденькие пучки бледно-сиреневых волос, оставляя макушку лысой. Человечек стоял по-прежнему, слегка покачиваясь, как цветок на ветру, а его глаза под тяжёлыми, в прожилках, веками оставались закрытыми, делая бакку похожим на едва вылупившегося птенца. На лице выделялись тонкий нос, длинные заострённые уши и невзрачный маленький рот с опущенными в вечной недовольной гримасе уголками, да длинная реденькая бородка, источавшая запах падали.

Даже воздух не колыхнулся, когда охотник осторожно раздвинул складки одежды и почесал зудевшее бедро. Собравшись, он произнес заклинание, что помогало полностью сосредоточиться на предстоящем. Оставалось набраться смелости и ждать подходящего момента.

Несмотря на все попытки сосредоточиться, сотни мыслей и образов промелькнули в этой человеко-волчьей голове, глаза же неотрывно следили за карликом. Утром охотник отправился в лес за болиголовом, чтобы после сделать из него припарку для страдающего ревматизмом слуги предводителя Артибулуса. Во время поисков редкого растения колдун заметил на земле веточку священного орешника. Находка удивила его, ведь поблизости орешник не рос — земля была недостаточно сухой.

Охотник поднял веточку и увидел на ней восемь мягких серёжек тёмно-красного цвета — словно их окунули в кровь самого Духа Земли. Он поднял глаза, надеясь рассмотреть, откуда упала веточка, и улыбнулся, узнав чёрный силуэт птицы, глядевшей на него с высокой ветки.

Это был ворон, известный как посланник Эрсы. Именно ворон бросил веточку орешника — знак свыше. Охотник не сомневался, что знамение касается чего-то важного в будущем. Значение его могли бы раскрыть лишь руны: на каждую серёжку по одной руне, а все восемь указывают на неотложность дела. Но ему понадобится сила большая, чем его собственная, чтобы прочесть послание духа земли Эрсы.

А что может быть лучше силы бакки?

Именно поэтому Лесовик, колдун древнего культа Эрсы, пришёл сюда, на заветную и всё же наводящую ужас прогалину.

Неожиданно он осознал, что время пришло. Если уж он собрался выполнить задуманное, то это следовало делать прямо сейчас. Проворно вытащив из мешочка десять цветков наперстянки, колдун надел их на пальцы. В тот же миг бакка почувствовал близость волшебного цветка, но — благодаря заклинаниям Лесовика — ещё не знал, кто принёс его. Бардовые веки загадочного существа моментально открылись, явив взору огромные ярко-зелёные глаза, а рот издал пронзительный жалобный визг. Медленно, по-прежнему колыхаясь подобно цветку, существо стало приближаться, хоть и против своей воли.

«Ближе, — взмолился Лесовик, — ближе...»

Со скоростью рыси колдун выпрыгнул из укрытия и ворвался в обиталище бакки. Игра началась, и действовать следовало очень быстро, ведь теперь бакка чувствовал вторгшегося охотника, и жизнь Лесовика висела на волоске. Торка видел, слышал и чувствовал, что за свистопляска разыгралась вокруг. Ещё до того, как колдун схватил крошечное тело, бакка начал пронзительно кричать. Его смертоносные вопли буквально раскалили воздух, посылая волны боли и протеста сквозь каждую частицу растения и животного на милю вокруг. Лесовик растянулся на вибрирующей земле, стараясь крепче держать скользкое тело, и увидел, как уродливая раздутая голова выросла уже почти с тыкву, а похожий на пещеру рот открывается всё шире, грозя поглотить голову колдуна. Крохотный пленный вопил столь яростно, что его крик заставлял клониться к земле кусты и деревья, и их ветви бешено хлестали воздух в немой мучительной агонии.

Лесовик отчаянно сражался с этим уродливым хульдром и наконец смог вцепиться в него мёртвой хваткой. Существо издавало мерзкий визг, ругалось и извивалось, почти выворачиваясь наизнанку в попытке освободиться, а колдун продолжал голосить заклинание, что должно было завершить чары. Хотя колдун столкнулся с таким и не впервые, его поражала ужасающая сила, которую бакка выпустил в надежде освободиться от убийцы. Бакке даже удалось на миг разжать руки Лесовика и выплюнуть из самой своей сердцевины отвратительную и тошнотворную слизь прямо на грудь колдуну. На мужчину словно вылили котёл желчи, и он воззвал к Эрсе, надеясь завершить чары прежде, чем придётся снова сделать вдох.

Лесовик упорно выкрикивал последние слова заклинания, удерживая корчащегося маленького монстра всеми силами своих крепких мускулов. Казалось, даже мёртвая волчья шкура ожила под воздействием тёмной силы бакки: мех ощетинился, челюсти клацали, и вся она дёргалась и дрожала.

Колдун продолжал бороться и, наконец, последним усилием воли и разума оторвал крошечное тело от огромной головы, словно выдернув цветок из почвы. Тотчас вой бакки стих, и лес вокруг, освободившись от чар хульдра, замер в тревожном ожидании.

Путь Эрсы далёк от нежностей — Природа кровожадна.

Крепко зажав пальцами похожее на червячка тело, Лесовик пнул в кусты мгновенно сдувшуюся голову и, в порыве отвращения, сорвал с себя одежду. По-прежнему вдыхая ртом, он стал извиваться и ползать по земле, пытаясь стереть слизь бакки с тела. Наконец, рухнув на спину, колдун сделал глубокий вдох, даря покой содрогающемуся телу и молчаливо вознося молитву за спасение Духу Земли. Поднявшись, он вытер запачканный лоб и принялся изучать крошечный стебель фиолетовой студенистой массы, неподвижно лежащий на его ладони.

Теперь колдуну полагалось пролить немного собственной крови на то место, где рос бакка — в знак уважения к убитому созданию и в надежде, что здесь вскоре вырастет другой.

Но Лесовик лишь запихнул тело в мешочек и устремился прочь.

«Маленький ублюдок! Надеюсь, тебе было больно!» — выругался он про себя.

Усевшись на корточки под нависшей над речкой скалой, Лесовик затянул новое заклинание. Теперь, когда бакка был у него, колдун пытался извлечь силу маленького существа. Здесь, в сокровенном лесном уголке, окружённый орешником, Лесовик сварил похожее на угря тело хульдра в простой ольховой миске, взяв воду из священного источника.

Будучи жрецом Эрсы, колдун хорошо знал все церемонии, которые необходимо соблюсти. В особо важные моменты жизни человек нуждается в соблюдении определённых ритуалов, в той же степени они необходимы и колдуну. В глубине души Лесовик понимал, что большая часть знаков, заклинаний и магических ингредиентов владеют малой силой или не обладают ею вовсе. Однако мощь символа несомненна; он обращается напрямую к сознанию и значительно лучше способен сосредоточить душу, заключив в простом образе целое действо.

Например, дерево — священный символ его веры, и не только орешник, растущий здесь, но дерево само по себе. Оно является символом взаимосвязи вещей: корни в земле, а крона касается неба. Земля, вода и солнечное пламя кормят дерево, а ветер переносит его семена, — все элементы живут в нём. Различные создания живут на деревьях и кормятся их плодами. Ореховая роща — священное место, именно она необходима для самых сильных чар.

И лучше ольхи дерева не сыскать. В этих деревьях прячутся водяные феи, с помощью её листвы красят они свои одежды. Может ли колдун лучше выразить уважение к Сокрытому Народцу, к бакке, которого он забрал у них?

По крайней мере его так учили. «Мэш, мэш, мэш», — пел пестик, пока мстительный шаман превращал липкое тело бакки в отвратительно пахнущее месиво. «Чавк, човк, жмых», — скрипели зубы, пережёвывая получившееся снадобье. Дурманящий запах из ольховой миски коснулся ноздрей, а колдун уже почувствовал головокружение.

Ему не было нужды поднимать взгляд, не было нужды даже глаза открывать; Лесовик и так знал, что окрашенный в ночь ворон у него за спиной. Как и должно было случиться, тот прилетел получить на время часть души колдуна.

— Ворон, — хриплым голосом нараспев начал шаман, вязкое варево жгло горло, — прими мой дух в свои глаза. Лети и покажи мне намерения Эрсы.

С помощью плоти бакки Лесовик стал медиумом. Невежественные жители Нордвоза никогда бы не поверили, что дикий человек из леса способен на подобное; они полагали, что медиумы общаются только с мёртвыми. Но для жреца Природы, такого как Лесовик, медиум был каналом, тропинкой, по которой божество земли могло прийти к человеку. Сейчас Лесовик, подобно дереву, связывал землю с небесами.

Теперь он, казалось, воспарял из клетки плоти, поднявшись на самые верхние ветви. И с этой высоты смотрел он вокруг глазами ворона. Не задерживаясь ни секунды, взлетел ворон, неся душу колдуна над кронами деревьев. Вот остались позади пастбища. Душа Лесовика замирала от восторга, наслаждаясь картинами внизу. Вскоре они уже летели над колыхающимися полями возле Нордвоза, и домики крестьян были похожи на деревянные игрушки. Люди, работавшие там, смахивали на снующих по земле муравьев.

Ворон направился к городу. Казалось, птица летит к высокой башне, которая была частью Винтус-холла. Всё ближе и ближе, пока наконец не опустилась на подоконник.

Неожиданно колдуна охватила тревога. Видение начало меркнуть намного раньше, чем следовало. Что-то пыталось вмешаться и развеять чары, прежде чем шаман смог бы увидеть нечто важное. Эрса! Боже, только не сейчас! После стольких усилий!

Колдуну пришлось действовать быстро. Повинуясь порыву, Лесовик послал ворона внутрь комнаты в последней отчаянной попытке увидеть как можно больше.

Особо смотреть было не на что: на краю кровати сидел мужчина и точил боевой топор. У него были курчавые редеющие каштановые волосы — определённо чужеземец. Сидящий мужчина внимательно посмотрел на птицу, но не стал её прогонять.

Колдун лишь один раз мельком взглянул, но знал, что навсегда запомнил этого человека: ранние морщины тяжёлой жизни, преждевременно врезавшиеся в лицо, беспокойный взгляд и странные вытатуированные на руках драконы.

Тут видение померкло, и Лесовик вновь оказался в орешнике у речки.

— Ну же! — в гневе прокричал он деревьям. — И это всё, что я получил, рискуя жизнью с баккой?

Но ответа не было, Лесовик чувствовал себя обманутым. Очевидно, Скелы, способные влиять даже на решения богов, включая Эрсу, решили по какой-то причине вмешаться.

— Дело, наверное, очень серьёзное, — пробормотал колдун.

Лесовик в тревоге кусал губы. От него определённо ждали многого, но он до сих пор не понимал чего. Мужчина в видении — безусловно, ключ. Конечно, он мог бы просто отправиться в город и напрямую спросить чужеземца, однако что тот ответит? «Извините, я думаю, вы важны для моего бога. Скажите, почему?» Нет, так не годится. Жители Нордвоза уже считают его, Лесовика, немного сумасшедшим, и это только подтвердит их мнение.

Остаётся бросить руны и надеяться, что те прояснят видение.

Колдун отыскал у ручья место посуше, опустился на колени и приступил к действу. Узловатые пальцы с длинными заострёнными ногтями нырнули под волчью шкуру и достали кожаный мешочек, в котором что-то брякнуло. Колдун развязал ремешок, положил мешочек на землю между колен и воздел руки. Подняв лицо к солнцу, он сделал глубокий вдох.

Всё кругом стихло. Смолк птичий щебет, ветер улёгся, листья деревьев более не шептались. В этой неожиданной тишине шаман начал свою песнь. Сначала его голос напоминал угрожающее рычание большой дикой кошки: пугающее, даже злобное. Затем оно сменилось глухим стенанием, идущим из глубин естества, — стенанием, которое срывалось с губ дыханием призрака. И вот наконец полилась завораживающая песнь. Жители Нордвоза не услышали бы в этих заунывных напевах слов, но они были — хранящие силу слова древнего и тайного языка торка.

Лесовик замолчал, открыл глаза и моргнул, щурясь от солнечных лучей. Перед ним лежал голый, потрескавшийся берег реки. И тут неожиданно пришло новое видение: всё вокруг почернело, факел освещал лишь потрескавшуюся каменную плиту. На миг колдун почувствовал запах лошадиного пота и услышал странные звуки, словно ныла женщина... А воздух был морозным.

Видение исчезло.

«Странно, — подумал колдун. — Я ведь ещё даже не бросил руны».

Пожав плечами, он опустил руку в кожаный мешочек и перемешал руны. Ему понадобится восемь рун, по одной на каждую серёжку с ветки орешника, что принёс ворон. Подумав, Лесовик задал первый вопрос.

Кто этот чужеземец с боевым топором, гостящий у пеладанов?

Отведя взор от мешочка, он вынул руку и бросил её содержимое на землю.

— Одна, — пробормотал Лесовик. — Немного...

Лишь одну-единственную руну вытащила рука. Тем не менее, колдун перевернул сделанную из орешника руну, провел пальцами по гладкой, стёртой от времени поверхности и уставился на выгравированный и прорисованный кровью символ:

Дорога.

Сама по себе эта руна раскрывала мало. Она могла означать поход, путешественника, даже большое расстояние. Касательно человека из его видения, было бы просто предположить по его внешности, что он — путешественник. Но Эрса не стала бы тратить руну на столь очевидный ответ. Нет, скорее всего, имелся в виду поход. Тот мужчина должен отправиться на поиски чего-то очень, очень важного.

Лесовик не медлил — ведь у него оставалось еще семь рун. Положив обратно в мешочек символ дороги, он задал второй вопрос.

Куда лежит его путь?

На сей раз выпало две руны. Колдун подобрал их и нахмурился. Ничего хорошего:

Рогр — Неведение.

Очень неопределённо. Рогр могло означать как самого рогра, так и какую-либо надвигающуюся беду. Чтобы узнать точнее, ему пришлось бы спросить об этом у человека из видения. С Неведением дело обстояло иначе. Значило ли это, что чужеземец ничего не знает о Рогре или о бедствии, или он должен предотвратить что-то ужасное, но не ведает как?

А что ещё хуже, вдруг он сам может вызвать то самое бедствие, однако не имеет об этом представления?

Продумав все три возможности, Лесовик задал третий вопрос, тщательно подбирая слова.

Какой бог стал причиной неведения чужеземца?

Звучало несколько самонадеянно. Вопрос был с подвохом, если он правильно истолковал три предыдущие руны. По ответу он сможет узнать, против каких сил выступил чужеземец, и следует ли ему помогать или наоборот мешать.

Лесовик снова бросил руны.

И опять выпал Рогр, да ещё Щит.

Но теперь всё было хорошо: руны многое прояснили. Он верно истолковал руну Рогра: становилось ясно, что имеется в виду божество, а не какое-нибудь бедствие. Именно рогр — цель похода. Лесовик всегда был против разрушительной силы рогров. Теперь колдун мог понять свою роль: если чужеземец пребывает в неведении, а рогр от этого только выигрывает, то ему, Лесовику, надлежит стать посланником Эрсы и просветить чужеземца.

Однако о чем говорит руна Щит? Обычно она обозначает Скел, «стражников», но какое отношение они имеют к рограм? Колдун вспомнил всё, что знал о Скелах и их отношениях с богами. Решение пришло само собой: хотя именно рогр получает преимущество от неведения чужеземца, в самом неведении виноваты Скелы. Они вечно скрывают и утаивают. Скелы не позволяют богам раскрываться перед преданными жрецами: только видение или знамение, только неясное толкование рун; ничего очевидного, лишь предположения и догадки.

Выходит, из-за вмешательства Скел бог-противник рогра не смог передать послание своему слуге. Какой это бог, сказать трудно, по крайней мере пока не удастся поговорить с чужеземцем. Сразу же на ум приходил Куна Дающий Свет, главный противник Ольхора, Повелителя Зла. Хотя это может также быть и его богиня — Эрса, Владычица Природы. Ведь Ольхор всегда презирал землю и её питомцев.

И всё же мужчина из видения не походил на последователя этих культов. Может, он служит какому-то малому божеству или даже не истинному...

Пришло время задать четвёртый вопрос: как им с чужеземцем получить скрываемые Скелами знания.

Как мы сможем узнать то, чего не знаем?

Взглянув вниз, Лесовик удивился. Все три руны лежали на земле у его ног, последние три руны, данные ореховой ветвью.

Червь Земли. Древо Знаний. Луна.

Эти последние руны раскрыли ему все. Чужеземец не поклонялся Эрсе, он служил другому божеству. Скелы не позволили тому богу передать необходимые для уничтожения рогра знания. Но Эрса придумала, как обмануть Скел, как передать чужеземцу намёк за их спинами! И это знание придёт во сне — так говорит руна Луны, руна ночи.

Тайком от Скел многого передать невозможно. Сны и видения могут быть истолкованы неверно даже таким как он, и последствия тогда будут ужасающими. Но и полученные крохи знаний способны пошатнуть Равновесие...

Лесовик — человек-волк, Лесовик — торка, Лесовик — колдун снов должен сопровождать бедного растерянного чужеземца и через служение Эрсе передать ему лунное знание.

Колдун дико подпрыгнул, словно лягушка, почувствовав необыкновенный прилив сил. Вооружённый видениями, он станет стражем всего Линдормина.

Не тратя более ни минуты, он направился в Винтус-холл. Волчья шкура развевалась вокруг бегущего шамана, неистовство отражалось в его глазах. В мягких сапогах из овчины колдуй несся словно олень, практически бесшумно, и вскоре священные поляны и тёмные шепчущиеся дебри с их обитателями остались позади.