Шейн сидел в камере заключения позади полицейского участка, обхватив голову руками. Ему хотелось холодного пива, но от тупого грека, брата занудного Андреаса из таверны, получить его было маловероятно.

Где же Фиона? Он надеялся, что она давно должна была появиться здесь. Он послал бы ее к пристани за тремя холодными банками пива. Конечно, пришлось бы изображать «прости, прости», объяснять, что сильно расстроился и не справился с собой.

Он швырнул миску с черствым хлебом в дверь камеры.

Йоргис отодвинул заслонку и заглянул в камеру.

— Да?

— Моя подружка, я уверен, она приходила ко мне, вы ее не пустили? Вы не должны этого делать, нельзя так с людьми в заключении. Мы тоже имеем право видеться с близкими и друзьями.

Йоргис пожал плечами:

— Никто не приходил.

— Я вам не верю.

— Не было никого. — Йоргис собрался уйти.

— Послушайте… я сожалею, я не хотел. Но вам совсем не верю. Дело в том, что, видите ли, мы очень близки, и я ожидал… — Голос его умолк.

— Вчера не было заметно, что вы очень близкие люди, — возразил Йоргис.

— Нет, вы не понимаете. У нас очень страстные отношения, естественно, что иногда случаются взрывы.

— Эндакси, — сказал Йоргис.

— Что это значит?

— Это значит «верно, ладно», все, что вы желаете. — Йоргис ушел.

— Где она? — крикнул Шейн.

— Слышал, что она уехала из Агия-Анны вчера, — бросил Йоргис через плечо.

— Я не верю вам! — кричал Шейн.

— Верьте или не верьте, мне сказали, что она взяла такси и уехала.

Шейн сидел в недоумении. Этого просто не могло быть. Фиона ни за что бы не уехала без него.

— Калимера сас, Йоргис. Ты встревожен. — Вонни прислонилась к стене полицейского участка.

— Еще бы, у нас полно людей с камерами, снуют повсюду по поводу похорон, понаехали разные следователи и страховщики, мне надо написать одиннадцать разных рапортов, а тут еще этот юнец за решеткой. Не знаю, что с ним делать.

— Парень, который избил ирландку? — спросила Вонни. Она знала обо всем, что происходит.

— Да. Жаль, что он не за сотни миль отсюда.

— Тогда вышли его.

— Что?

— Мы делали так в Ирландии. Много лет тому назад. Если кто-то доставлял слишком много хлопот и неприятностей блюстителям правопорядка, то их высылали на почтовом корабле в ту же ночь в Англию, и никаких дальнейших действий.

Йоргис улыбнулся в недоумении.

— Действительно, это правда, ужасная выходка в отношении англичан — отсылать наши отбросы туда, но мы думали, что Англия больше и как-нибудь справится.

— Понимаю.

— Допустим, ты посадишь его на одиннадцатичасовой паром в Афины. Серьезно, Йоргис. Его не будет здесь уже до похорон, и всем станет легче.

— Афины действительно большой город, чтобы справиться с ним. — Йоргис задумчиво потер лоб.

Загорелое, в морщинах лицо Вонни расплылось в широкой улыбке.

— Верно, Йоргис, Афины достаточно большой город, — согласилась она.

— Вы не можете выслать меня с острова, — возмутился Шейн.

— Как хотите. Нам некогда заниматься вами, держать под стражей неделю, а потом суд, возможно, тюрьма. Это с одной стороны. С другой — у вас будет бесплатный билет до Афин. Выбирайте. У вас десять минут.

— А как насчет моих вещей? — спросил он.

— Один из моих людей отвезет вас в дом Элени. Можете забрать вещи, и успеете на паром в половине одиннадцатого.

— Я пока не готов ехать.

— Постарайтесь. — Йоргис повернулся, чтобы выйти из камеры.

— Нет… обождите, вернитесь. Думаю, что я уеду.

Йоргис вывел его к полицейской машине. Шейн залез в нее неохотно.

— Странный способ управления делами, — ворчал он.

В доме Элени он заметил, что вещи Фионы на месте.

— Вы, кажется, сказали, что она уехала.

Элени объяснила по-гречески, что девушка должна вернуться в тот же день. Молодой полицейский предпочел не переводить. Его босс хотел, чтобы этот бешеный парень был на борту парома в одиннадцать и подальше от них. Не стоило менять планы из-за того, что эта дурочка скоро вернется, да и парень не сильно интересовался ею.

Он следил, как Шейн собирал свои вещи в сумку. Заплатить Элени за постой он не попытался и, усевшись в полицейскую машину, даже не попрощался с ней.

Медленно направляясь в сторону Агия-Анны из Калатриады, автобус трясся по дороге мимо деревушек на холме.

Старушки в черном входили и выходили из автобуса на остановках, приветствуя всех. Некоторые из них везли овощи на продажу, у одной были две курицы. Молодой человек играл на бузуке.

Они остановились возле часовни со статуей Богородицы, вокруг которой были возложены букеты цветов.

— Это замечательно, — восхитился Томас. — Выглядит так, будто подготовлено централизованно.

— Да, или греческим туристическим комитетом, — согласилась Эльза.

Воцарилось молчание. Каждый думал о своем и о том, что принесет им грядущий день.

Эльза размышляла, как избежать встречи с Дитером и телевизионной группой, появившейся в этой маленькой деревушке, где она хотела спрятаться от него.

Фиона надеялась, что Шейн уже успокоился. Возможно, она сумеет уговорить Андреаса замолвить слово за парня, или даже они выпустят его на похороны.

Томас обдумывал, как уговорить Вонни спать в свободной спальне ее собственной квартиры, а не в ужасном сарае. Он не хотел опекать ее, но просто вразумить.

Дэвид смотрел на стайки ребятишек, махавших проезжавшему автобусу, и жалел, что у него нет ни братьев, ни сестер, которые могли бы разделить с ним бремя семейного долга. Если бы у него был брат, выучившийся на бухгалтера, сестра, выучившаяся на юриста, и еще брат без высшего образования, но способный занять место отца в его бизнесе с шестнадцати лет и постигший бы дело с азов, тогда бы Дэвид был счастлив заняться керамикой где-нибудь в Калатриаде.

Глядя на холмы, покрытые оливковыми рощами, он вздохнул. Его мучило чувство вины. Прошлой ночью Фиона упомянула о вине католика. Она даже не представляла, что такое вина еврея!

Вонни учила детей английскому языку в большой комнате позади сувенирной лавки. Она предложила им выучить куплет из английского церковного гимна, который они споют на похоронах. Это могло бы стать большим утешением англоговорящим родственникам, прибывающим на место трагедии с каждым рейсом за последние тридцать шесть часов. Можно было бы найти что-то и на немецком. Она разузнает. Каждый согласился, что идея хорошая. И детей это отвлечет, уведет их от скорби в доме хотя бы на время.

Родственники пострадавших были необычайно благодарны Вонни, как и все годы с тех пор, как она впервые появилась на Агия-Анне совсем юной девушкой. Она состарилась вместе с ними, говорила на их языке, учила их детей, делила с ними радости и невзгоды. Многие даже не помнили, почему она сюда приехала.

Поднимаясь по выбеленной лестнице, Томас в недоумении остановился на пороге своей комнаты.

Детские голоса распевали «Господь, мой пастырь, я не смею…».

Он не был в церкви очень давно. Возможно, в последний раз только на похоронах отца, именно тогда и слышал этот гимн. Он замер от изумления. Эти похороны могут оказаться печальнее, чем он думал.

Андреас с братом Йоргисом стояли у парома.

Шейн не смотрел им в глаза.

— Не хочешь ли что-то сделать перед отплытием? — спросил Андреас.

— Например? Поблагодарить вас за легендарное греческое гостеприимство? — фыркнул Шейн.

— Например, оставить записку своей подруге, — коротко ответил Андреас.

— У меня нет ни бумаги, ни ручки.

— У меня есть, — предложил Андреас.

— А что писать? Что вы и ваш гестаповец-брат вышвырнули меня? Это ее не сильно обрадует, не так ли? — Шейн выглядел очень воинственно.

— Возможно, она захочет знать, что ты здоров, и в порядке, и свободен… и что свяжешься с ней, когда устроишься.

— Она это знает.

Андреас все еще держал в руке бумагу и ручку.

— Всего несколько слов? — призвал старик.

— О, ради бога… — Шейн отвернулся.

Они свистнули, чтобы паром отчалил. Молодой полицейский проводил Шейна на борт и вернулся к Андреасу и Йоргису.

— Даже лучше, что он ей не написал, — сказал он братьям.

— Возможно, — согласился Андреас. — В конечном итоге лучше, но прежде это разобьет сердце несчастной девушке.

Дэвид и Фиона направились вместе с Эльзой в ее гостиницу.

— Смотрите, никого вокруг, — огляделся Дэвид. И действительно, улицы, прежде переполненные прессой и чиновниками, теперь опустели.

— Жаль, что не могу остаться дольше, мне только надо проверить, все ли в порядке с Шейном, — извинилась Фиона, направляясь вверх по холму в сторону полиции. Снизу, из гавани, до них долетел гудок одиннадцатичасового парома, направлявшегося в Афины. В полдень прибудет еще паром с пассажирами на похороны.

— Хотите, чтобы я остался с вами здесь, Эльза? — спросил Дэвид.

— Всего на пять минут, чтобы я снова не сбежала, — засмеялась она.

— Вы этого не сделаете. — Он похлопал ее по руке.

— Надеюсь, что нет, Дэвид. Скажите, вы любили когда-нибудь кого-нибудь бешено, глупо?

— Нет. Вообще никого не любил, — признался он.

— Уверена, это не так.

— Боюсь, что так. Хотя этим не стоит гордиться в двадцать восемь лет, — произнес он виноватым тоном.

— Мы же с тобой ровесники! — воскликнула она с удивлением.

— Ты расходовала свои годы лучше, чем я, — загрустил он.

— Нет, ты бы так не говорил, если бы знал. Лучше бы я никогда не любила. Возможно, я и смогу вернуться туда, где была до всего этого. Хотела бы больше всего на свете. — Взгляд ее был где-то далеко.

Дэвид ругал себя, что не находил слов. Хорошо бы сказать что-нибудь правильное, чтобы эта печальная девушка улыбнулась. Если бы он знал какой-то анекдот или смешную историю, чтобы поднять настроение. Он ломал голову, но вспомнил только шутки про гольф, которые слышал от отца.

— Вы… ты играешь в гольф, Эльза? — вдруг спросил он.

Она удивилась.

— Немного. Ты думал об игре?

— Нет, нет, я не играю в гольф, просто вспомнил шутку про него, чтобы развеселить тебя немного.

Это ее тронуло.

— Давай рассказывай.

Дэвид напрягся и вспомнил одну про человека, чья жена умерла во время игры в гольф. Его друзья выразили ему соболезнования, а мужчина сказал, что это не самое худшее, гораздо ужаснее, что теперь ему придется таскать ее тело по полю от лунки к лунке до конца игры.

Эльза в ожидании смотрела на него.

— Боюсь, что это все, — смутился Дэвид. — Понимаешь, считается, что гольфисты такие заядлые игроки… до такой степени любят гольф, что готовы скорее таскать за собой труп, чем прервать игру… — Он замолчал от отвращения к себе. — Послушай, Эльза, мне очень жаль, так шутить глупо. Какой я дурак.

Она протянула руку и погладила его по щеке.

— Нет, это не так, милый, дорогой человечек. Я просто счастлива, что ты здесь. Давай покушаем вместе?

— О, могу пригласить тебя на омелета триа авга… они любят, когда это заказывают… знаешь, впечатляет, омлет из трех яиц. — Он воспрянул духом.

— Не хотела бы никуда выходить, если не возражаешь, Дэвид. Здесь мне спокойнее. Поедим на террасе и все увидим, оставшись невидимыми. Ты не возражаешь?

— Конечно нет, с удовольствием, — обрадовался Дэвид и поспешил к холодильнику Эльзы, чтобы достать сыр фета, помидоры и накрыть на стол.

— Здравствуйте. Пожалуйста, могу ли я поговорить с начальником полиции?

Йоргис устало поднялся.

Перед ним стояла Фиона, в маленьком платье из голубого ситца, с белой войлочной сумкой на плече. Волосы ниспадали на лицо, прикрывая синяк. Она казалась хрупкой и неспособной выдержать удары судьбы.

— Входите, кирия, садитесь. — Он предложил ей стул.

— Видите ли, мой друг находится здесь со вчерашней ночи, — начала она, словно у Йоргиса был не полицейский участок, а гостиница при тюрьме Агия-Анны.

Йоргис простер перед собой руки. Ей так хотелось увидеть этого парня, простив его за все, что он с ней сделал. Как подобным ублюдкам удается находить таких замечательных женщин? И как ему теперь сказать этой девушке, что он отбыл час тому назад на пароме, даже не оглянувшись? Он никак не мог найти подходящих слов.

— Шейн очень сожалеет, он не мог вам этого сказать, но это так, — продолжала она. — Да и я сама виновата, я неправильно ему сказала, вместо того, чтобы объяснить…

— Он уехал в Афины, — выпалил Йоргис.

— Нет, он не мог, без меня, не сказав мне. Нет, нет, это невозможно. — Ее лицо исказилось.

— На одиннадцатичасовом пароме.

— Разве он не оставил мне записку? Скажите, куда он направился? Где я могу увидеться с ним? Он не мог уехать вот так.

— Когда устроится, сообщит вам. Уверен, он поступит именно так.

— Но куда? Куда ему писать?

— Думаю, может написать сюда, — задумчиво произнес Йоргис.

— Нет, знаете, он не сделает этого!

— Или туда, где вы остановились.

— Нет, он не сможет вспомнить дом Элени и ее адрес. Нет, я должна отправиться за ним следующим же рейсом. Я найду его, — твердила она.

— Нет, милая барышня, нет. Афины огромный город. Оставайтесь здесь. У вас тут хорошие друзья. Обождите, пока не окрепнете.

Она заплакала:

— Но я должна быть с ним….

— Сегодня больше рейсов не будет, из-за похорон. Пожалуйста, пожалуйста, успокойтесь. Хорошо, что он уехал.

— Нет, нет, что тут хорошего?

— Потому что иначе он был бы в тюрьме, под замком. Сейчас хотя бы на свободе.

— Он оставил мне записку?

— Все случилось так быстро, — ответил Йоргис.

— Вообще ничего?

— Он действительно спрашивал о вас, интересовался, где вы.

— О, зачем я уехала? Никогда не прошу себя до конца жизни…

Йоргис неловко похлопал ее по спине, пока она рыдала. За ее спиной вдали, у подножия холма, он видел, как Вонни вела группу детей, и у него возникла идея.

— Андреас сказал мне, что вы медсестра? — спросил он.

— Была. Да.

— Нет, вы всегда медсестра… Не могли бы вы помочь? Видите там Вонни, она занимается с детишками во время похорон. Убежден, ей нужна ваша помощь.

— Не уверена, что смогу ей помочь теперь… — начала Фиона.

— Лучше всего помогать другим, — сказал Йоргис. Он крикнул что-то на греческом, Вонни ответила, и Фиона воспрянула духом.

— Знаете, если бы мы могли здесь жить и воспитывать ребенка, то выучили бы греческий и стали бы частью этой жизни, как Вонни. — Она говорила почти себе самой, но у Йоргиса от ее слов в горле застрял комок.

Томас не находил себе места, ему хотелось, чтобы похороны начались и закончились как можно скорее. Над маленьким городком воздух, казалось, был переполнен тяжелым ожиданием. Он не мог успокоиться, пока жертвы не будут преданы земле, пока жадные до новостей журналисты не уедут. Тогда жизнь вернется в прежнее русло.

Но нет, как прежде уже не будет никогда. Не будет так для семьи Маноса и других погибших. Некоторые из туристов будут похоронены здесь, других в гробах увезут обратно в Англию и Германию.

Но лучше для всех, чтобы этот день закончился как можно скорее.

Он обещал забрать Эльзу из ее гостиницы и проводить до маленькой церкви. Он надеялся, что она не столкнется со своим мужчиной, которого избегала и, похоже, боялась. Когда она говорила о нем, лицо ее искажалось от боли.

Будет много народу. Кто бы он ни был, возможно, он не заметит Эльзу.

— Меня зовут Фиона, — представилась она загорелой женщине с морщинистым лицом.

— Ирландка? — спросила женщина.

— Да, а вы? Мне сказали, что вы тоже из Ирландии.

— Я с запада, — ответила Вонни, — но очень, очень давно.

— А что вы делаете с детьми?

— Их семьи в доме Маноса. — Вонни говорила по-английски с ирландским акцентом, но как иностранка, словно это был ее второй язык. — Собирались пойти на холмы за городом и собрать цветов. Поможете нам?

— Да, конечно, но от меня мало проку, что я им скажу?

— Они как раз учатся английскому. Говорите все время «very good» и «thank you». Надеюсь, они это уже усвоили. — Сморщенное лицо Вонни расплылось в огромной улыбке, озарившей все вокруг.

— Конечно, — оживилась Фиона, протянув руки двум пятилетним ребятишкам. Они парами направились по пыльной дороге из города за цветами для церкви.

Томас смотрел, как священники шествовали попарно. Высокие мужчины в длинных одеждах с седыми волосами, завязанными в тугие пучки под головными уборами, бледные и торжественные лица. Томас подумал, что заставило молодых людей на этом греческом солнечном острове посвятить себя религии. Но в солнечной Калифорнии он знавал людей, даже на его факультете, которые состояли в религиозных союзах… Молодого священника, преподававшего музыку, поэзию, священника, который также читал литературу елизаветинского периода. Этих людей укрепляла их вера. То же самое, наверное, происходило с греческими ортодоксальными служителями.

Томас решил, что пора в церковь. Он направился в номер Эльзы, как обещал, и удивился, услышав доносившиеся оттуда голоса. Возможно, она все же встретилась со своим парнем.

Он расстроился, но повеселел, когда понял, что, конечно же, этот человек не мог быть с Эльзой, он должен быть на съемках похорон.

Он постучал и снова удивился, когда дверь открыл Дэвид.

— Это лишь Томас, — крикнул ей Дэвид. Не очень-то ласковое приветствие.

— Я обещал Эльзе, что отведу ее в церковь, — обиженно произнес Томас.

— Господи, извините, Томас. У меня сегодня все невпопад, даже под страхом смерти не смогу сказать хоть что-нибудь путное. Мы просто подумали… мы боялись, что…

Эльза вышла к ним. На ней было стильное, красивое льняное платье и синий пиджак. Для церемонии она оделась официально.

В кармане Томаса лежал галстук на случай, если тот потребуется. Теперь он понял, что придется его надеть.

— Томас, я попросила Дэвида открыть дверь, потому что боюсь. Все еще думаю, что Дитер объявится. Простите.

— За что простить? — Томас стал надевать галстук у маленького зеркала в прихожей.

— Надо и мне сходить за галстуком, — забеспокоился Дэвид.

— Нет, вы отлично выглядите, Дэвид, — сказал Томас, и они вышли все вместе, присоединившись к толпе в маленькой церкви. Вдоль дороги из гавани люди стояли с обеих сторон с опущенными головами, голоса стихли.

— Интересно, где Фиона? — прошептал Дэвид.

— В полиции, кормит возлюбленного узника печеньем через решетку, — съязвил Томас.

— Она его действительно любит, — произнесла Эльза, словно оправдывая ее.

— Видели бы вы, как он с ней обращается, — сказал Томас.

— Если она в полицейском участке, значит, она там одна, вся полиция здесь, — заметил Дэвид.

По толпе прошел шум, и все замерли при появлении похоронной процессии. За гробами шли мужчины и женщины. Их заплаканные лица и черные одежды, казалось, были совсем неуместны среди яркого солнечного дня, голубого неба и белых домов.

За ними шли английские и немецкие семьи, приехавшие срочно в эту греческую деревню похоронить своих близких. Они недоуменно и смущенно озирались по сторонам, словно участвовали в пьесе, не зная своих ролей.

В Агия-Анне закрылись все магазины, таверны и учреждения. Рыбацкие лодки стояли на причале, флаги на всех были приспущены. В долине в монастыре звонили колокола, телекамеры полудюжины стран снимали процессию. В маленькой церкви места было лишь для десятой части собравшихся. Служба транслировалась на площадь через трескучий динамик. И вдруг среди греческой молитвы и музыки послышался детский хор, певший «Господь, мой пастырь…». Англичане в церкви не могли сдержать слез, прослезился и Томас.

Затем послышалось песнопение на немецком «Tanntn-baum», и Эльза разрыдалась в открытую.

— Их научила моя подруга Вонни, — прошептал Томас.

— Скажите ей, что она сделала хорошее дело, заставив нас расплакаться, — ответил Дэвид.

Когда процессия вышла из церкви и направилась в сторону кладбища, Эльза увидела Фиону. Та была с Вонни и детьми, у каждого в руках был букет цветов. Фиона крепко держала за руки двух маленьких мальчиков.

Новый день, новое открытие, подумала Эльза.

Йоргис сделал заявление. Семьи желали быть на кладбище одни. Они благодарили людей за то, что пришли в церковь выразить свое сочувствие, но теперь им хотелось бы остаться наедине со своими близкими. Они просили владельцев открыть рестораны и кафе, чтобы жизнь продолжалась как обычно.

Неохотно телекомпании согласились. В такой ситуации спорить и настаивать было неуместно. Дети прошли в сопровождении Вонни и Фионы на кладбище. Среди старых камней и разрушенной ограды зияли новые могилы.

— День необычный, и мы никогда никого не теряли, — сказал Томас.

— Не хочу оставаться одна теперь, — взмолилась Эльза.

— Могу угостить вас в гавани стаканом рестины и тарелкой кальмаров с оливками. Смотрите, они выставляют стулья, — указал Томас.

— Думаю, Эльзе будет лучше держаться подальше от посторонних глаз, — заметил Дэвид.

— Точно, я забыл. Послушайте, у меня в комнате есть отличная холодная рестина. Там, над сувенирным магазином. — Им не хотелось расставаться, поэтому идея всем очень понравилась.

— Можно ли сообщить Фионе, где мы? — поинтересовалась Эльза.

— Это значит привлечь, как говорит Томас, «любовника», — сказал неуверенно Дэвид.

— Нет, я думаю, что он еще под замком, — заметил Томас. — Тогда план годится?

— Очень годится, — улыбнулась Эльза. — Только схожу домой за шарфом от вечернего бриза, потом возьму немного маслин у Янни по пути к вам. — Казалось, она радовалась тому, что они придумали.

Вскоре Томас прибрался у себя в гостиной и приготовил стаканы. Дэвид ходил по комнате, рассматривая книги.

— Вы привезли все это из Калифорнии? — спросил он удивленно.

— Нет. Большая часть принадлежит Вонни. Я действительно хочу, чтобы она здесь спала.

— Что?

— Она спит там, в конце сада в сарае вместе с курами, и бог знает что там еще.

— Не верю. — Дэвид с удивлением посмотрел на неказистое сооружение. Он непринужденно болтал, раскладывая бумажные салфетки и маленькие тарелки.

Наконец Дэвид выразил то, о чем они оба думали:

— Эльза задерживается со своими маслинами, не так ли?

Наступила долгая пауза.

— Думаю, она с ним встретилась, — предположил Томас.

— И ушла с ним, — заключил Дэвид.

Эльза увидела Дитера, как только вышла из деликатесной Янни. Тот разговаривал с Клаусом, старшим оператором, и смотрел на часы. Эльза знала, что они наймут вертолет, если решат, что ждать паром до Афин больше нельзя.

Кадры и комментарии уже в Германии, посланы по электронной почте.

Она вернулась в магазин Янни, но недостаточно быстро. Дитер ее заметил. Она видела, как он побежал к ней.

— Эльза, Эльза! — крикнул он, расталкивая людей на узкой улочке. Лицо его горело, глаза сверкали. Она забыла, как он красив, словно Роберт Редфорд в начале карьеры.

Бежать было некуда, он был уже рядом.

— Дитер? — неуверенно произнесла она.

— Эльза, дорогая, что ты здесь делаешь, почему ты убежала?

Он стоял, положив руки ей на плечи, любуясь ею, пожирая глазами.

Любая попытка сбежать была невозможна. Но Клаус, очевидно, все знал, так же как знала половина их студии.

Она молчала, просто глядела в его ослепительно-голубые глаза.

— Клаус слышал, что ты здесь, кто-то из другой компании видел тебя вчера, но я им не поверил. О, моя любимая, прекрасная Эльза, как замечательно, что я нашел тебя.

Она покачала головой:

— Ты не нашел меня, просто встретил случайно. А теперь мне надо идти.

Она заметила, что Клаус осторожно удалился, не хотел быть свидетелем ссоры любовников.

— Эльза, не чуди! Бросаешь работу, меня без каких-либо объяснений… думаешь, нам не о чем поговорить?

Лицо его исказилось от напряжения, никогда она не видела его таким взволнованным. Он позвал оператора:

— Клаус, остаюсь здесь на ночь, ты иди с остальными, а я завтра позвоню.

— Не оставайся ради меня, Дитер, умоляю. Если ты будешь принуждать меня или угрожать, клянусь, я позову полицию. Вчера арестовали одного человека за то, что он угрожал женщине. В камере найдется место и для второго.

— Угрожать тебе, Эльза? — Он был потрясен. — Смею ли я! Я же тебя люблю, Эльза, неужели я хочу слишком многого: знать, почему ты оставила меня? Без объяснений?

— Я тебе написала.

— Двенадцать строчек, — заметил он, доставая записку из кармана. — Я с ней не расстаюсь, выучил наизусть, не перестаю надеяться, что однажды смогу понять ее смысл. — Он выглядел таким расстроенным, что она почти смягчилась.

— Там все сказано, — ответила она.

— Ничего не сказано, Эльза. Клянусь, я уйду, оставлю тебя в покое, если ты объяснишь. Просто скажи, почему ты вот так выбросила два года. Ты знаешь… я нет. Мы всегда были справедливы друг с другом. Будь справедлива и теперь.

Эльза молчала. Возможно, она ничем не была ему обязана, кроме этих двенадцати строчек.

— Где ты остановилась? Давай пойдем к тебе, — быстро предложил он, заметив ее неуверенность.

— Не ко мне, нет… Где ты остановился? В Анна-Бич?

Это было почти комфортное туристическое место. Она не сомневалась, что он остановился именно там.

— Да, верно, — согласился он.

— Ладно, пойдем к тебе, можем поговорить в кафе, там, где нечто вроде веранды с видом на море.

Ей показалось, что он облегченно вздохнул.

— Благодарю, — обрадовался он.

— Прежде всего, мне надо оставить сообщение.

Он протянул ей свой мобильник.

— Нет, я не знаю номера. — Она вернулась к прилавку, передала Янни маслины и о чем-то с ним договорилась. Младший брат Янни отнесет пакет с маслинами и записку в квартиру над магазином Вонни. На листке бумаги она что-то написала.

— Ты этому парню не черкнула даже двенадцати строк. Полагаю, я должен быть польщен, — сказал Дитер.

Она ему улыбнулась:

— Нет, это не мужчина, это двое мужчин, но ты знаешь, что я имею в виду.

— Я люблю тебя, Эльза.

— Фиона, ты сегодня так помогла нам. Родители просили поблагодарить тебя от всей души.

— Пустяки. Я люблю детей. — Голос ее был печален.

— У тебя будут свои когда-нибудь.

— Не знаю, Вонни, совсем не знаю. У вас были дети?

— Один, — ответила Вонни. — Сын.

Тоном она показала, что тема закрыта. Однако видно было, что ей хотелось поговорить, но не о сыне.

— Это действительно правда, ты умеешь ладить с детьми, и не важно, что ты не говоришь на их языке, — хвалила ее Вонни.

— Вонни, я, кажется, беременна. — Фиона покраснела. — Вообще, я уверена, что беременна…

— А тот парень, который уехал в Афины, он знает?

— Я выбрала не очень удачный момент, сами видите.

— Тебе нельзя быть совсем одной теперь, — сказала Вонни. — Я бы пригласила тебя к себе, но живу в курятнике, как говорит Томас.

— Я буду у Эльзы, — ответила Фиона.

Вонни промолчала.

Люди в доме Дэвида сказали, что он еще не вернулся.

Вонни проводила ее в свой магазин.

— Обожду здесь, пока ты не найдешь кого-нибудь, — промолвила она и осталась на улице, пока Фиона поднималась по лестнице в квартиру.

Вонни видела, как Томас открыл дверь и пригласил девушку войти, и вернулась в гавань. Она собиралась помочь на кухне в доме Маноса, где было много еды, но никого, чтобы обслужить гостей и вымыть посуду. Вонни будет у них сколько потребуется.

— Они выслали его в Афины, и я не успела с ним увидеться, — плакала Фиона.

— Может быть, это к лучшему, — начал успокаивать Дэвид, но, увидев лицо Фионы, добавил: — Хочу сказать, что у вас обоих будет время остыть, а потом он вернется или еще что-то. — Он неловко замолчал.

— Или напишет, — неуверенно вставил Томас.

— Где Эльза? — вдруг спросила Фиона. Эльза могла сказать что-то ободряющее, в отличие от этих доброжелательных мужчин.

Все замолчали.

Затем Томас сообщил:

— Она собиралась сюда, но кого-то повстречала…

— Немца, — завершил Дэвид.

— И она ушла с ним? — В голосе Фионы сквозила неприкрытая зависть.

— Возможно, — одновременно произнесли Томас и Дэвид.