Поворочавшись с боку на бок на мягком сенном матрасе, Маргарита наконец открыла заспанные глаза. Она лежала, тесно прижавшись щекой к подушке. В памяти ее проплывали вчерашние события.

Увидев кое-какие детали обстановки, которых не было еще накануне, в частности — нечто, напоминающее кровать, Маргарита заключила, что Брэм не пропустил мимо ушей ее недвусмысленные намеки, — она ведь заявила, что не желает спать на сеновале.

Тщетно прождав Брэма далеко за полночь, она все же не выдержала и, едва передвигая от усталости ноги, отправилась спать, прекрасно зная, насколько глупо в ее нынешнем состоянии предпринимать любые попытки сопротивления.

Улегшись в постель, она прислушивалась к каждому шороху, который мог бы выдать местонахождение Брэма. Если бы не ворох одеял рядом с ней, Маргарита никогда бы не подумала, что после всего случившегося Брэм решится вернуться домой.

Домой. Так странно было применять это название к амбару… Маргарита по-прежнему была убеждена в его полной непригодности для жилья, хоть он и стал на какое-то время их с Брэмом приютом. Вряд ли она смогла бы провести здесь всю зиму. И еще она решительно отказывалась жить под одной крышей с животными — все равно, с двуногими ли, с четвероногими.

Повинуясь внезапно нахлынувшему на нее чувству, она отбросила прочь груду одеял и села на кровати, обхватив руками колени. Затем вскочила и, наспех всунув ноги в комнатные туфли, разметав по лестнице клочки сена, торопливо спустилась вниз.

Брэм уже уехал. Отлично. Воспользовавшись этим, она может привести себя в порядок, прежде чем он вернется. Пусть она отправилась спать только в корсете и ночной сорочке, сшитой из любезно предоставленной Брэмом занавески, но она не собирается встречать рассвет не умывшись и с непричесанными волосами.

В телячьем стойле на одной из балок, нацепленное на крюк, висело металлическое ведро. Маргарита сняла его и поспешила к выходу. Но, сделав только один шаг, она остановилась. Глазам ее предстало неожиданное зрелище.

Возле насоса, из которого хлестала струя воды, стоял Брэм. Под струю было подставлено ведро, до краев наполненное ледяной водой; руки Брэма были погружены в самую глубину ведра. Он пригоршнями выплескивал воду себе в лицо, на руки и на шею.

Маргарита застыла как вкопанная, машинально отметив, как осеннее солнце бросает свой отблеск на его мокрую кожу. Отчетливо, рельефно проступали каждый мускул, каждое сухожилие, каждая косточка… Не в силах отвести взгляда, она зачарованно смотрела на сверкающие, будто частички алмазной пыли, мельчайшие капли воды. Ее дыхание участилось, за что она мысленно тут же выругала себя. Это был верный признак ее слабости. Черт возьми! Она ведь не девочка-подросток, у которой перехватывает дыхание от одного только вида обнаженного мужского торса. После их странного «воссоединения» она по крайней мере раз десять видела Брэма без рубашки.

Но то было совсем другое. Теперь же, после стольких лет, Маргарита никак не могла заставить себя отвернуться.

Бесшумно поставив ведро на землю, она прислонилась к дверному косяку, стараясь держаться так, чтобы оставаться незамеченной — и в то же время самой и дальше наблюдать за Брэмом, насколько это возможно. Она завороженно наблюдала за тем, как он подставляет голову под мощную струю воды, как затем энергично встряхивает волосами, стараясь вытрясти из них все до единой капли влаги… как приглаживает темную густую поросль на руках… О, эти руки — сильные и в то же время нежные…

Брэм стал намыливать подбородок, шею и плечи, затем ополоснул их и утерся грубым холщовым полотенцем. Маргарита могла прекрасно рассмотреть его широкую спину, все рубцы и шрамы на ней и его безупречную мускулатуру… По ее бедрам потекла горячая влага, заставив ее вздрогнуть. Ухватившись за шероховатые деревянные перила, она закрыла глаза, стараясь отогнать внезапное и непонятное ощущение, но не могла, и, что пугало ее еще больше, не хотела. Только этот мужчина мог заставить ее испытать нечто подобное. Когда она рассталась с ним, вернулась во Францию и родила ребенка, ей казалось, что все ее чувства к нему были придуманными, что она преувеличивала их подлинную силу. Но теперь она открыла для себя непреложную истину: та жгучая страсть, которую она почувствовала еще в шестнадцать лет, с годами не умерла. Она лишь пряталась где-то в глубине ее души, превратившись в крошечную искорку. Но достаточно было лишь легкого дуновения ветра, чтобы искорка вновь стала могучим пламенем.

Маргарита присела на порог, прижавшись спиной к двери, и постаралась унять бешено рвущееся из легких дыхание. По ее жилам словно разливалась странная смесь испуга и радости.

— Маргарита! Пора вставать!

Этот неожиданный крик заставил ее встрепенуться. Низкий, бархатный мужской голос будто проник в самую глубь ее сердца. Маргарита подхватила ведро и побежала к Брэму, как будто ничего не произошло. Словно она не была сейчас взволнована и потрясена до глубины души. Правда, она опасалась, что пылающие щеки и лихорадочно блестящие глаза смогут выдать ее.

Когда Маргарита явилась на его зов, — так быстро! Брэм посмотрел на нее с некоторым удивлением и поспешно набросил на себя рубашку, — он, видимо, и сам испытал легкую неловкость из-за того, что в дневном свете ужасные рубцы, покрывавшие его тело, были видны с беспощадной отчетливостью. Это заставило Маргариту почувствовать странное облегчение. Она словно нашла крохотную трещинку в его броне гордости и язвительности.

— Доброе утро, — смущенно и тихо произнесла она. Он стал застегивать рубашку, что убедило Маргариту в правильности ее предположения.

— А я-то думал, ты все еще спишь.

— Нет-нет.

Это был самый будничный обмен ни к чему не обязывающими, незначительными словами. Но эти, на первый взгляд, невинные реплики таили в себе глубоко скрытый смысл. Было понятно: Брэм не случайно улегся спать рядом с — ней: это означало, что их прежние отношения понемногу восстанавливаются, становятся действительно интимными. Еще чуточку — и к ним, быть может, вернется их былая страсть…

Увидев, что Маргарита держит в руках ведро, Брэм осторожно взял его, наполнил водой и поставил у ее ног.

— Ты можешь помыться в сарае. — Он указал на стоящую неподалеку палатку, в которой несколько ночей подряд спали его люди.

Она кивнула. Ясное дело, они еще не проснулись, но скоро Брэм их разбудит. Ну что же…

— Спасибо.

Она направилась назад, к сараю, но, прежде чем успела приблизиться к двери, обнаружила, что Брэм следует за ней. Теперь настала ее очередь смутиться. Она поставила ведро на стол, находившийся в дальнем углу, и медленно повернулась к Брэму, вытирая руки подолом юбки. Брэм пристально смотрел на нее, даже слишком пристально. Маргарите страстно захотелось прочесть его мысли. Но его лицо оставалось таким же непроницаемым, глаза бесстрастно глядели на нее.

— Ты, должно быть, стал прекрасным солдатом, — невольно вырвалось у нее.

— С чего ты взяла?

— Ты никогда не показываешь своих чувств. И я никогда не знаю, о чем ты думаешь, что ощущаешь.

— А тебе хотелось бы знать? — спросил он резко.

— Да… хотелось бы.

Никакая пытка не заставила бы Маргариту произнести это слово. Однако желание разгадать мысли и намерения Брэма, постараться понять его как можно лучше оказалось сильнее.

Действительно ли он был наемным убийцей, как говорил Кейси? Было ли золото, спрятанное в сундуках, омыто кровью какого-то ни в чем не повинного человека?..

— Скольких людей ты убил, Брэм? — спросила она, не удержавшись, и сама испугалась своего вопроса.

Брэм нахмурился.

— Не забывай, Маргарита, что я был на воине.

— Но все же, скольких?

— Я не считал убитых. — Он еще сильнее нахмурился. — Черт побери, леди, вы что — считаете меня исчадием ада?

Она покачала головой, примирительно подняв руку:

— Прости, пожалуйста… я просто спросила.

Брэм схватил ее за локоть.

— Ты бледна, как смерть. Что с тобой произошло за это утро?

Секунду Маргарита колебалась, но потом решила, что не стоит отступать.

— А откуда у тебя твои… рубцы? — она задала этот вопрос, надеясь, что отвлечет его внимание от подсчета жертв.

— Я получил их в бою, — процедил Брэм сквозь зубы.

— В рукопашном?

— Некоторые — да. Остальные — следы от огнестрельных ранений… и пороховые ожоги.

Ее глаза расширились, и ей вдруг показалось: она сама чувствует все, что довелось пережить Брэму на войне. Куски металла впивались в ее тело, рвали, корежили, уродовали его.

Не в силах совладать с собой, она схватила его за плечо:

— Боже, Брэм, что заставило тебя отправиться на войну?

— Честь.

Это одно-единственное слово хлестнуло ее — с такой убийственной иронией оно прозвучало. К тому же воевал он на стороне южан. Однако, если судить по справедливости, Брэм никогда не страдал приступами малодушия.

— А ты… ты всегда был безупречно честен и благороден? Ты придерживался военной этики?

Он забрал ее волосы в горсть, заставив ее поднять голову.

— Маргарита, о какой вообще этике может идти речь на войне?!

— Скажи — то, за что ты воевал, стоило того, чтобы умереть за него?

— Да.

— И ты все это время хранил верность идеалам юности?

— По крайней мере, пытался.

Во рту у Маргариты так пересохло, что ей показалось: она не сможет произнести то, о чем собиралась его спросить:

— А ты… Тебе часто платили деньги за то, что ты убивал человека?..

Было совершенно очевидно, что ее расспросы раздражали Брэма все больше и больше. Тем не менее он и в этот раз ответил — так же кратко и четко, как и на предыдущие вопросы:

— Нет, никогда.

Она с облегчением вздохнула и тут же обессиленно покачнулась. Брэм едва успел ее подхватить.

— Чего ради ты стремишься узнать о таких вещах? Я уже не говорю о тех вопросах, которые ты задаешь…

— Нет… Я…

Но что она могла сказать в свое оправдание? Что Кейси обвел ее вокруг пальца, желая позабавиться, и выдал ложные факты за истинные? Что он, стремясь как можно сильнее навредить Брэму, выставил на посмешище его жену?

— Нет, ничего, — сказала она, пытаясь высвободиться. — Всего-навсего дурные мысли.

— Ты что, все это время думаешь обо мне? — казалось, это предположение доставило ему удовольствие. Хм, пожалуй, мои планы на сегодняшний день окажутся …м-м-м… более приятными, чем я предполагал.

— Планы? Какие планы?

— Наверное, мы с тобой отправимся в Кейлсборо. Брэм бесшумно, как кошка, шагнул к ней. — Мне кажется, нам не помешали бы кое-какие обновы.

Маргарита досадливо поджала губы. Только критики ее наряда ей и недоставало.

— Не хмурься, милая. Цвет этого платья тебе совсем не идет.

— Такой цвет не пошел бы никому, — сердито пробормотала она вполголоса.

Уголки его губ дернулись, и Маргарита вдруг почувствовала, что и ее захлестывает прилив веселья, чего она от себя никак не ожидала. Она во все глаза глядела на Брэма, в то время как тот улыбался — только ей одной.

— Так мы поедем за покупками?

— Но у нас ведь совсем нет денег. То немногое, что ты берег, чтобы после войны восстановить Солитьюд, должно быть, уже истрачено.

— А я-то думал, что ты разбогатела и нажила целое состояние. После стольких-то сеансов позирования Жоли…

— Нельзя сказать, чтобы эти сеансы приносили особенный доход. Несмотря на то что мне приходилось довольно много вращаться в высшем свете, зарабатывала я меньше, чем школьная учительница. — Маргарита не преувеличивала. Те скромные деньги, что она получала, целиком уходили на ведение домашнего хозяйства и на то, чтобы прокормить семью. К тому же нужно было еще платить сиделке — Джеффри нуждался в специальном уходе.

— По крайней мере, эта свадьба, на которую все так рассчитывали, должна была как-то помочь тебе устроить судьбу…

— Да, но не мою судьбу, а Элджи… О, как бы я была счастлива, если бы все ограничилось скромной официальной церемонией. Но Элджи захотел устроить нечто вроде грандиозного шоу.

Губы Брэма сложились в подобие улыбки.

— Ну, эта свадьба, кажется, превзошла все его ожидания…

Маргарита тоже не удержалась от легкой усмешки:

— Да уж. Могу только представить себе, что испытывали в это время остальные Болингбруки.

— Аурелия и еще четыре сестры отправились путешествовать по Европе — это изобретенный ими способ избежать позора. Камелия собирается уйти в монастырь и завершить там свое образование. А твой несостоявшийся супруг уединился в своем загородном имении с ящиком бренди и напрочь отказывается покинуть свое убежище.

— Бедняга Элджи, — прошептала она.

— Ходят также слухи, что он предложил Клодетт Шиффлер, с давних пор обучавшей его танцам, исцелить его раненое сердце.

Маргарита уставилась на него, раскрыв рот. Нет! Не могла память о ней изгладиться из сердца Элджи так быстро! Она почувствовала жгучее недоверие к сведениям, которые так небрежно сообщал ей Брэм.

— Ты лжешь.

— Ничего подобного. Уверяю тебя.

— Откуда же ты мог узнать, что произошло с Болингбруками, когда все свободное время ты проводишь со мной?

Брэм взял ее лицо в свои ладони.

— Во время войны это было моей работой. Я, видишь ли, собирал информацию. С тех пор положение вещей не так уж и переменилось.

Она изумленно подняла брови:

— Так ты был разведчиком?!

— Что-то вроде этого.

Это был не тот ответ, которого она ожидала, но Маргарита не решилась продолжить свои расспросы. Брэм и без того наконец удосужился приподнять завесу таинственности, окутывавшей последние годы его жизни. И все же она не смогла удержаться от последнего вопроса.

— Почему ты решил перейти на сторону южан? — прошептала она наконец. Сейчас этот вопрос мучил ее сильнее, чем когда-либо. Мика, брат Брэма, был послан в Вест-Пойнт, где он изучал военную инженерию. Маргарите не раз доводилось слышать сетования Брэма на то, что только один из сыновей в их семье мог обучаться в военной академии. Он страстно хотел учиться там, жаждал приносить пользу своему правительству. И вот что-то заставило его пересмотреть взгляды на жизнь. Неужели Кейси был прав, и золото явилось тем искушением, против которого Брэм не смог устоять?..

Он вздохнул, и по замкнутому выражению его лица Маргарита поняла, что зашла чересчур далеко. Но, к ее удивлению, ответ все же последовал:

— Когда-нибудь — быть может — я смогу помочь тебе разобраться во всем этом, Маргарита. Может быть, я даже расскажу тебе все, что скрываю. Но не сегодня… не теперь. — Он наклонил голову, чтобы запечатлеть на ее устах легкий поцелуй. Его прикосновение было таким нежным, что на глазах у Маргариты выступили слезы. — Итак, сегодня мы отправимся покупать тебе платье, а пока я пойду будить свою команду.

Она с недоверием поглядела на него:

— Но, Брэм, у нас же нет денег!..

Уже собравшись уходить, он посмотрел на нее через плечо:

— Может быть, их нет у тебя. Но у меня они есть.

Маргарита была убеждена, что это было сказано для того, чтобы успокоить ее.

Но это лишь усилило ее тревогу.

Брэм повез ее в Кейлсборо, городок с тысячным населением, расположенный на северо-востоке штата. Маргарита, которой довелось жить в нескольких крупнейших метрополиях мира, не возлагала на посещение магазинов Кейлсборо больших надежд, однако она была приятно поражена.

Сначала она нехотя следовала за Брэмом, приходя в отчаяние от своего платья и прически. В конце концов она почувствовала ярость. Если этот человек не пожертвовал все свои деньги на благотворительность, как она вначале предположила, почему же он одевает ее, как бродяжку, побирушку? Или он намеренно поступает подобным образом — чтобы унизить ее?..

Однако очень быстро эти и подобные им мысли покинули ее. Окончательно они улетучились после того, как Брэм привел ее в лавку модистки. На Маргариту тут же нахлынули волны самых разных запахов: саше и пудры, дорогих тканей и свежезаваренного чая. Все вокруг заставляло вспомнить ее о том, что она женщина: маленькие позолоченные кресла, подбитые розовой парчой; разбросанные повсюду кусочки кружев, лоскутки атласа и рулоны шелка. С зеркал свешивались образчики тесьмы и лент. На вешалках висели многочисленные жакеты и лифы всех фасонов и расцветок; на столиках возвышались груды перчаток, шляпок и ридикюлей.

— Неужели такое возможно?.. — прошептала она, указывая на все это великолепие.

— Как видишь. Хозяйка этой лавки имеет обширные связи в Европе. Сразу же после того, как сняли блокаду, она добилась разрешения на то, чтобы возобновили прямые поставки товаров в ее ателье, как это было до войны. По-моему, это единственное место на Юге, куда стекается такое множество роскошных вещей.

Навстречу им вышла высокая, стройная, хотя уже немолодая женщина. Узнав Брэма, она приветственно раскинула руки, разразившись целым каскадом итальянских любезностей. Брэм покорно дал себя обнять, расцеловать в обе щеки и осмотреть с головы до пят. Из реплик, которыми хозяйка непрерывно обменивалась с Брэмом, Маргарите удалось понять, что та интересовалась главным образом здоровьем Мики и отстройкой Солитьюда. Дама безостановочно сыпала словами, похоже, и не дожидаясь ответа. Наконец она, спохватившись, протянула руку Маргарите, одарив ее лучезарной улыбкой и так же, как и Брэма, окинув всю ее фигуру пристальным взором.

— Господи! Что это за прелестное создание, Брэм?

— Моя жена.

Брови итальянки вздернулись чуть ли не до самых корней ее волос:

— Ах ты, чудовище! Ты и не заикнулся никому, что ты женился! И хоть бы полсловечка проронил!

Маргарите оставалось только удивляться: что же происходило в Вирджинии после их с Брэмом скоропалительного исчезновения? Слухи о нем были, видимо, настолько отдаленными и противоречивыми, что сведения об их свадьбе еще не достигли Кейлсборо.

— Ты, должно быть, намерен подобрать ей весь гардероб полностью, не правда ли?

— Совершенно верно. Ей понадобятся платья, корсеты, нижнее белье и чулки, София.

Щеки Маргариты вспыхнули. Еще ни один мужчина не перечислял при ней напрямик предметов женского гардероба. Что с того, что он ее муж и оплачивает все ее покупки? В конце концов она может думать и говорить самостоятельно и обладает несомненным вкусом, хоть это и звучит не слишком скромно. Брэму вовсе не обязательно подбирать ей платья, словно она беспомощный ребенок!

— … Словом, ей нужно все сразу, — произнес Брэм, прежде чем Маргарита успела возразить.

— Разумеется! — София прищелкнула языком. — Война… она ведь лишила женщин стольких мелочей! Вы согласны со мной, милочка?

Впервые она обратилась непосредственно к Маргарите, но тут же, не дожидаясь ответа той, продолжила фразу:

— Чтобы выполнить ваше задание как следует, мне потребуется весь день.

Брэм недовольно нахмурился.

Но София щебетала дальше:

— Я прошу вас во всем довериться мне, как это делала твоя покойная матушка, Брэм, мир ее праху. Уверяю вас, что день — это вовсе не так много, как кажется! И такие дела не решаются мгновенно! А ты, Брэм, пока займись своими делами — их у тебя наверняка предостаточно. Сходи к парикмахеру, купи себе что-нибудь из одежды, посиди в гостинице и почитай книжку, наконец… Но до шести сюда — ни ногой!

Брэм кивнул, прикинув что-то в уме, нахлобучил шляпу и попятился к выходу.

— Смотри, будь паинькой! — погрозил он пальцем Маргарите и скрылся за дверью.

В этот миг она была готова убить его. Ее щеки пылали — как он смел столь бесцеремонно обращаться с ней на глазах у Софии?..

Но итальянка только пожала плечами, небрежно махнув рукой.

— Ох уж эти мужчины. Порой они бывают такими бесчувственными! Верно?

— Да, — совершенно искренне отозвалась Маргарита. — Да… в самом деле.

— Ну что же… — София в который раз окинула ее пристальным взглядом. — Приступаем?

Когда она проходила мимо, чтобы отобрать с полок кое-какие вещи, Маргарита дотронулась до ее запястья:

— Я вряд ли смогу заплатить вам…

— Мне заплатит ваш супруг.

— Я на это и рассчитывала, но…

София ласково потрепала ее по щеке, словно сама она была доброй пожилой тетушкой, а Маргарита — несмышленой девочкой.

— Не тревожься, cara. Если Брэм заказывает такую уйму дорогих вещей, значит, он этого хочет и может это себе позволить. — Она опять задорно прищелкнула языком и соединила большой и указательный пальцы правой руки. — Из всех мужчин семейства Сент-Чарльзов Брэм — самый …скупой.

— Скупой?!

— Ну, скажем так, бережливый. Он не потратит ни пенни, не убедившись, что в запасе у него осталось не меньше доллара.

Он не потратит ни пенни, пока не убедится, что в запасе у него осталось не меньше доллара.

Эти слова преследовали Маргариту все время, пока София производила с ней сложные манипуляции, обмеряя ее талию, грудь и бедра. Где, скажите на милость, мог он заработать столько денег, чтобы начать строить заново Солитьюд? А какую баснословную сумму намерен он выложить Софии за их сегодняшний визит? Главным достоянием Сент-Чарльзов испокон веков были их земли и лошади. Но война отняла у них и то и другое.

Проклятый Кейси. Он, будто дьявол, появился невесть откуда и напичкал ее мозг всевозможными сомнениями. Если бы не Кейси, Маргарита бы наслаждалась сегодняшним днем. Вместо этого она изнывала от беспокойства.

Ну почему же, почему Брэм сам не признался ей в том, что не совершал никаких заказных убийств? Маргарита помнила, с каким изумлением Брэм встретил ее вопрос — казалось, он был тогда оскорблен до глубины души.

Тогда зачем Кейси вообще заговорил об этом, если это не было правдой?..

Но Маргарита тут же прогнала эту мысль. Брэм никогда не лгал ей. Ни разу за все время, что они знали друг друга. В самом деле, если он и чувствовал за собой какую-то вину, так скорее из-за того, что был слишком честен. Нет, она должна верить ему во всем, что касается этого дела.

Верить.

Всемогущий Боже, да как же она может верить ему дальше — после всего, что случилось?!.

И все же она обязана. Как ни удивительно, Маргарита продолжала безоговорочно верить Брэму. Да, она может злиться на него, грустить, упрекать его… Но, несмотря на это, она чувствовала: ее муж не из тех людей, которые жизнь любого человека оценивают в определенную сумму.

Для этого он был слишком благороден.

Благодаря этим и подобным размышлениям следующие четыре часа пролетели для Маргариты незаметно. Едва лишь София узнала, что большую часть своей жизни Маргарита прожила во Франции, она тут же перешла с английского языка на правильный и беглый французский и засыпала свою клиентку вопросами. Ее интересовало все: от фасона шляпок и покроя платьев парижских модниц до журналов выкроек, которые были ей сейчас так необходимы.

— К счастью, — говорила София, облегченно вздыхая, — ущерб, нанесенный войной портнихам, постепенно сглаживается. Может быть, поставки товаров станут более регулярными.

Обмеряя фигуру Маргариты, подгоняя какие-то детали, вкалывая там и сям булавки, София без умолку рассказывала обо всех лишениях, которые ей пришлось перетерпеть за последние годы: о постоянной нехватке ткани, булавок, иголок и ниток. Дрожащим голосом она рассказывала о женских душевных страданиях, свидетельницей которых ей приходилось быть; об одиночестве, страхе и тоске, которую испытывали ее посетительницы. Она упомянула о нескольких клиентках, которые нанялись к ней работать, так как у них не осталось ни гроша, и были вынуждены шить роскошные наряды, подобные тем, которые когда-то носили сами.

Пока София вела свое повествование, в ателье время от времени заглядывали посетительницы. Некоторые из них заходили только для того, чтобы взглянуть на работу Софии, несколько женщин купили какие-то мелочи, вроде ленты или ярда кружев. Две или три принесли готовое вышивание. И всякий раз София представляла Маргарите то одну, то другую женщину. «Это Аманда Фаркар — из тех Фаркаров, что живут в Южной Каролине», — говорила она, или: «Это Эмили Тэйт, дочь Тэйта, владельца сталелитейного завода». Таким образом, подчеркивая социальное положение каждой клиентки, София позволяла той ощутить собственную значимость, от которой все так отвыкли за годы войны. И Маргарита чувствовала, что София была бы не прочь включить и ее в список своих постоянных покупательниц.

В час дня они сделали передышку и пообедали супом и хлебом с сыром, которые им принесла одна из мастериц. Степенные беседы на профессиональные темы скоро уступили место светским сплетням и легкомысленному хихиканью. Чуть позже, часам к четырем, София с Маргаритой опять сделали небольшой перерыв, чтобы выпить чаю с крендельками, — привычка, которую София переняла у своих закройщиц-англичанок.

За час до предполагаемого возвращения Брэма София передала бразды правления в руки своей помощницы и вместе с Маргаритой удалилась в свои апартаменты. Там она, невзирая на протесты Маргариты, заставила ту принять ванну. Сама София в это время уселась по другую сторону причудливо расписанной ширмы и принялась за окончательную отделку платья Маргариты, вернее — одного из его рукавов.

— Скажите мне, cara, а как вы встретились с Брэмом?

Маргарита невольно сжалась, словно стараясь укрыться от проницательного взгляда Софии. Что ей ответить на это? Неужели Брэм опять собирается поймать ее с помощью своих хитрых уловок? Может быть, ей стоит вежливо отказаться отвечать на вопросы личного характера?.. Не будучи уверена, что поступает правильно, она все же честно ответила:

— Мы познакомились еще до войны.

— Ах, вот как?

В недоумении, что бы мог значить этот возглас, Маргарита подняла голову и натолкнулась на взволнованный взгляд Софии.

— Любовь с первого взгляда? — понимающе спросила итальянка.

— Да, наверное… Да, так оно и было. — Сколько же времени ей понадобилось, чтобы понять это!

— Постой, тогда вы, вероятно, и есть та самая молоденькая француженка, о которой мне прожужжали все уши перед самой войной!.. Помню, тогда у меня не было отбоя от заказчиц. Денно и нощно я шила бальные платья. Очевидно, устраивался какой-то бал с вашим участием?

— Да, — удивленно ответила Маргарита, — совершенно верно.

— Все мои посетительницы были — как это сказать?.. Да! — взбу-до-ра-же-ны. Они столько были наслышаны о вашей красоте и безупречном вкусе, что страшно боялись: вы, дескать, затмите всех на этом балу. — София мечтательно вздохнула. — Ах, какие платья я тогда шила — одно другого красивее!.. Около полудюжины я сдала напрокат самым настойчивым клиенткам.

— О, прошу прощения! — вырвалось у Маргариты. Она вся поникла, словно неся на себе груз вины перед этой женщиной, которая в те дни работала не покладая рук — и все из-за никому не известной Маргариты Дюбуа.

София рассмеялась.

— Не нужно извиняться, cara mia! За ту неделю я заработала столько, сколько не смогла бы и за несколько лет усердного труда! — Она помолчала, потом стала что-то напевать. Послышалось щелканье ножниц. — Милая, Брэм и вправду, видимо, так вас любит, что сразу после окончания войны увез вас из Европы!

Ах, если бы причиной тому была только любовь…

— Наверное, — горько сказала Маргарита.

Повисло неловкое молчание, которое нарушила София.

— Вы хотите сказать, что не уверены в этом?

— Я… я не знаю…

София издала добродушный смешок.

— Да он без ума от вас! Уж мне-то все известно.

— Почему… почему вы так думаете? — Маргарита постаралась спросить об этом как можно безразличнее.

— Ах, всех невест приходится уверять в одном и том же! — Кресло скрипнуло, и над ширмой показалось лицо Софии. — За то время, что я занимаюсь шитьем, мне не раз приходилось говорить неправду многим молодым женщинам, на которых их мужья женились только ради приданого. Но с вами, Маргарита, все обстоит иначе. Положа руку на сердце, могу сказать: ваш муж обожает вас, дорожит вами. Так дорожит, что уму непостижимо!

Она наставительно подняла палец.

— Его мать была одной из моих постоянных и самых любимых заказчиц. Ты спросишь, какой она была. Красавицей? Не то слово! — София в умилении поцеловала кончики своих пальцев. — Ее смерть была для всех настоящей трагедией. Брэму в то время было лет шестнадцать или семнадцать. Как она обожала своих сыновей! Только о них и говорила. И я наблюдала за тем, как они росли, как из мальчиков превращались в мужчин, и знала повадки каждого из них так же хорошо, как если бы это была моя плоть и кровь.

Она понизила голос до заговорщицкого шепота:

— Брэм всегда был самым упрямым. Самым экономным, порой до неприличия. Целеустремленным, жестким. Всем дружеским компаниям он предпочитал одиночество. — София патетически воздела руки к небесам, словно дальнейших объяснений не требовалось. — И то, что он не решается оставлять вас без присмотра, девочка, то, что он тратит на вас немалые деньги — в то время как Солитьюд полностью разрушен, — всего этого, по-моему, достаточно, чтобы развеять ваши опасения. И к тому же его глаза, — София в волнении указала пальцем на свои собственные, — нет, глаза не лгут! Куда бы вы ни направились, они прослеживают ваш путь. А тогда, когда вы не можете этого видеть, они полны… в них видна amore.

Маргарита грустно улыбнулась и покачала головой, понимая, что итальянка ошибается. Причины, объясняющие постоянное наблюдение Брэма за ней, были более прозаичны. И их было достаточно, чтобы заставить ее страдать.

— Ты мне не веришь? — спросила София, опять погрозив Маргарите пальцем. — Ну что же, подожди немного. Подожди — и сама во всем убедишься.