Его глаза искрились. Он наклонился и поцеловал ее, страстно, горячо, заставив ее сердце исполниться нежностью. Внезапные слезы наполнили ее сомкнутые веки. Как она тосковала по нему все это время! Не по любви, не по поцелуям, но по этому тихому благоговению, по страсти, по жажде. Так много времени прошло с тех пор, как кто-либо к ней обращался не за пищей, не за поддержкой, дружбой или советом. Ей так хотелось, чтобы ее обнимали, любили, давали ей почувствовать, что она женщина, а как давно она не чувствовала себя женщиной!

— Дотронься до меня, Маргарита, — прошептал он ей на ухо.

Казалось, она ждала только этого призыва. Ее руки обвили его шею, скользнули по его плечам, нежно тронули его ребра, устремились к его животу и ниже.

Брэм взял ее на руки, она обняла его за шею, она держалась за него так, словно он был соломинкой в этом океане чувства, и она спасалась от жарких волн, которые готовы были подхватить ее и унести в пучину. Она была спасена. Спасена от ужасной, рутинной жизни, которая ждала ее с Элджи Болингбруком.

Их поцелуи стали более страстными, более обжигающими. Он отнес ее на кушетку, и она не сопротивлялась. Брэм принялся расстегивать пуговицы ее жакета. Маргарита даже стала помогать ему, но, казалось, слегка потеряла контроль над своим телом, ее действия были слишком судорожны. В приступе страсти Брэм рванул полы, пуговицы оторвались, и жакет полетел на пол.

— Помоги мне, — выдохнул он ей в лицо, затем стал быстро раздеваться сам.

Она скинула с себя одежду, как только могла быстро, не заботясь о том, как она в этот момент выглядела, лишь неотрывно глядя на Брэма. Детали туалета падали на пол одна за другой, и Маргарита все больше желала дотронуться до Брэма и слиться с ним. Он был так красив, так силен, так строен. Она хотела быть с ним.

Она сняла панталончики, освободившись от последнего барьера, разъединявшего их. Брэм с силой прижал ее к себе, и у нее перехватило дыхание от восторга, когда их обнаженные тела встретились. Она сомкнула веки от сильного прилива чувств, волна жара захлестнула ее и наполнила собой все ее тело.

Брэм целовал ее губы, ее шею, ее плечи, она погружалась в бездну блаженства.

Он поднял ее и уложил на кушетку, она притянула его к себе, желая почувствовать его тяжесть, его мощь. Руками, движениями губ она рассказала ему то, о чем не могли поведать слова. Она желала только его, она ждала его и мечтала о нем.

Рука Брэма скользнула по ее бедрам, и Маргарита прошептала «Да, да». Его взгляд был полон жара и страсти, и он прижался к ней, такой горячий, такой желанный. Он проник в нее, сливаясь с ней, она закрыла глаза и откинулась на подушки, ее захлестнуло наслаждение.

Все ее тело, все ее мысли сосредоточились вокруг ее мужа, восторженно отзываясь на каждое его движение, каждый порыв. Ее охватило неземное блаженство, она изогнулась и прижалась к нему сильнее, сжимая пальцами его плечи. Как давно она не испытывала ничего подобного! Ее тело задрожало, и она ощутила сладостный восторг, у нее уже не было сил сдерживать крик, рвущийся из самой глубины ее души.

Казалось, Брэм только этого и ждал, он вздрогнул и застонал, заставив ее сердце забиться сильнее от счастья.

Он лежал на ней, не двигаясь, а Маргарита закрыла глаза, вплетя пальцы в волосы у него на затылке, пытаясь удержать в своей памяти все, что только что произошло между ними — нечто большее, чем просто физический акт. Они оба могли бы отрицать это в будущем, но именно теперь произошел долгожданный перелом в их отношениях. Они больше не смогут оставаться чужими друг для друга. Теперь их объединяло слишком многое — в том числе и общие тайны.

Маргарита сощурилась, увидев, что Брэм смотрит на нее с тем самым выражением, которое заметила София. Страстно. Нежно. Однако Маргарита вдруг испугалась. Как много всего их разделяло, как трудно им еще будет вместе. И так много между ними нераскрытых тайн.

— Ты выглядишь такой торжественной, — сказал Брэм.

Она покачала головой.

— Тебе чего-то жаль?

Она немного помолчала, затем ответила:

— Нет. Нисколько, с тех самых пор, как я увидела тебя в соборе Святого Иуды.

Он посмотрел на нее с удивлением, и даже больше. С уважением, удовольствием, благоговением.

— А раньше? Ты сожалеешь о чем-нибудь, случившемся раньше?

Маргарита закрыла глаза. Ей так трудно было признать правду.

— Да.

Брэм не просил ее объяснять, и она этому была очень рада. Она и так уже во многом призналась ему. Сказать больше, открыть свои самые потаенные мысли — на сегодня для нее уже и так было достаточно.

Брэм устроился рядом с ней, обняв ее и прислонив к своему плечу. Это ее немного успокоило, она обняла его за шею, их ноги переплелись.

— Маргарита! — шепнул он спустя некоторое время, когда она уже почти погрузилась в сладкую дрему.

— М-м? — она попыталась собраться с мыслями, чтобы ответить.

— Ты мне сказала правду, что у тебя никогда не было другого мужчины?

— Да.

— Хорошо. — Она почувствовала, как он поцеловал ее волосы. — Очень хорошо.

На следующее утро Маргарита проснулась поздно и обнаружила, что Брэм уже встал. Она нарядилась в одно из тех прелестных хлопковых платьев, которые прислала София, поверх него надев объемный фартук матери Брэма. Заколов волосы и защитив руки перчатками, она взяла сбитое из деревянных досок ведро, которое использовалось раньше для корма скоту, и вышла на улицу.

Брэм уже был там, он давал распоряжения дюжине мужчин, чтобы начать перестройку дома. Маргарита немного покраснела, когда поняла, что уже слишком поздно для пробуждения. Ее сон был столь крепок, что приезд рабочих не разбудил ее. Она уже было направилась к развалинам дома, когда Брэм вдруг заметил ее. Он стянул с рук кожаные перчатки и подошел к ней. Медленная грация, присущая его движениям, скрытая сила его тела отдались немедленно эхом в ее сердце, заставив ее вспомнить, как он был нежен с ней прошлой ночью — сперва на кушетке, а позже на железной кровати, которая стояла прямо на сене.

— Доброе утро, — его голос сладостной дымкой обвился вокруг нее, словно проникая внутрь, и ей стало жарко от этого проникновения.

Он взял у нее из рук ведро, его бровь удивленно изогнулась.

— Для чего это тебе? — спросил он, глядя на перчатки и фартук и грубые кожаные ботинки.

— Я думала немного поработать в розарии твоей матери, если ты мне найдешь лопату и пару ножниц.

Он нахмурился.

— Цветы мертвы.

Она покачала головой.

— Не все. Я видела поросль. Растеньица слабые, но корни живые. Немного им помочь, и они на следующее лето зацветут.

Казалось, сам факт, что она проявляет интерес к Солитьюду, а особенно к розарию его матери, обрадовал Брэма. Неужели он помнил, как они стояли здесь в один из дней, таких похожих на этот, за несколько недель до Дня Благодарения? Неужели он помнит, как она вцепилась в мраморные перила террасы, глядя на последние осенние цветы? Она мечтала тогда увидеть эти цветы весной.

Именно в тот день, боясь, что отец увезет ее через пару недель домой, Маргарита попросила Брэма жениться на ней и помочь ей остаться в Америке. С ним. Она уже тогда знала, что под сердцем носит его ребенка. Но она просила его совсем не по этой причине. Она мечтала быть его женой. Она хотела жить с ним в этой волшебной стране, с зелеными полями и невысокими холмами, подальше от шума и пыли парижских улиц. Она представляла себе жизнь, полную умиротворения, в собственном доме.

Как молода она была, как наивна. Она думала тогда, что все, что от нее требуется, это просто помечтать, и все ее мечты вскоре станут реальностью. Она не вслушивалась тогда в еще далекие раскаты войны. Ее тогда ничто не могло испугать.

Как она ошибалась.

Уже не в первый раз Маргарита попыталась представить себе, как бы все сейчас было по-другому, если бы она осталась. Несмотря ни на что, она очень хорошо знала, что остаться в Америке тогда было бы для нее самоубийством. Маленький Джеффри к тому же никогда бы не пережил тягот войны, вдали от медицинской помощи и поддержки. Он никогда бы не набрался сил и не научился бы ничему, как ему это удалось под надзором его врачей и учителей.

Нет. Она правильно решила тогда вернуться во Францию. Ее сын не прожил бы здесь после родов ни дня. Его спинка была изогнута, а тельце слабое, но она любила его со всей силой своего материнского сердца. Ради него она была готова на все. Даже если бы ей пришлось отказаться от надежды на свое собственное счастье. Она могла только молиться, чтобы когда-нибудь ей удалось заронить такую же любовь к мальчику в сердце его отца.

Ей было больно думать об этом. Она попыталась сейчас забыть о Джеффри, дождаться более подходящего момента. Но она не могла побороть в себе тоску по сыну, ей хотелось увидеть его, обнять его и поговорить с ним. Сколько еще осталось дней до его приезда?

Как долго еще ей удастся скрывать свою печальную тайну?

— У тебя такой грустный вид.

Она вздрогнула. Она так глубоко погрузилась в собственные мысли, что совершенно забыла про Брэма, стоявшего рядом.

— Просто мечтаю. — Он, очевидно, все еще ждал объяснений. — Я мечтаю, что Солитьюд, как и раньше, будет весь в цвету. И ты построишь новый дом.

Брэм, оглянувшись, окинул взглядом простиравшуюся у его ног землю.

— Мы должны купить новых лошадей. Я собираюсь продолжить работу моего отца по выведению породы. — Он взглянул на остатки дома. — Но это должно подождать до будущего года.

— А что потом? Когда у тебя будет дом, будет сад и твои лошади? Что ты станешь делать?

Он улыбнулся.

— Я собираюсь жить вместе с моей женой и нашей семьей. Впрочем, я бы пока не стал далеко загадывать. Я пока буду жить сегодняшним днем.

Он повернулся и снова направился к рабочим.

Ему и не приходило в голову, что он оставил ее в сильном волнении. Она сжала пальцы, чтобы они не дрожали.

Семья.

Уже осталось совсем мало времени до того, как Джеффри и его няня прибудут в Балтимор. С каждым уходящим часом Маргарита все больше хотела видеть сына. Но его присутствие принесет с собой массу проблем. Она не станет отрицать, что Джеффри — сын Брэма, она и не собиралась даже пытаться это делать. Но также она была уверена, что объяснить Брэму причины, по которым она скрывала от него существование сына, будет самым сложным.

Маргарита надеялась, что Брэм простит ее за то, что она не рассказала ему о сыне. Он должен понять, почему она так постоянно беспокоится о мальчике. Джеффри всегда был таким чувствительным, и она так боялась говорить с ним о реальном положении вещей, так все время берегла его. Согласится ли Брэм признать, что все ее действия были действительно лучшим выходом из данной ситуации?

Кроме того, она не знала, как Брэм воспримет приезд мальчика. Как только они встретятся, Брэм сразу поймет, что Джеффри — совсем не тот ребенок, о котором он всегда мечтал. Он никогда не будет носиться по холмам на лошади, одевшись в кожу, как это делали Брэм и его братья. Он никогда не будет разбивать сердца соседских девчонок. А вдруг его физическая неполноценность заставит Брэма отослать их обоих обратно?

А может быть, он примет Джеффри как своего сына?

Она закрыла глаза. Ей оставалось только молиться.

Пожалуйста. Пожалуйста, пусть так все и будет.

Через неделю Маргарита почувствовала, что их перемирие с Брэмом стало довольно прочным. Ее муж действительно пытался сделать их жилище более комфортным, и ее занятия в розарии его матери тоже облегчили на какое-то время их взаимоотношения. С каждым новым днем их совместное будущее казалось все более реальным. Маргарита вовсе не ждала никаких счастливых дней, она просто все более уверялась в том, что Брэм говорил правду, когда заявил, что никогда не отпустит ее.

Она была его собственностью. Мысль об этом была не очень-то заманчива. Иногда ей казалось, что его чувства к ней сходны с его отношением к лошади или к ружью. Он хотел ее. Их ночи, проведенные вместе, были посвящены и любви. Но ей казалось, что для того, чтобы быть вместе, недостаточно одной страсти. Ей хотелось строить свои отношения с ним не только на физическом притяжении. Она надеялась, что то хрупкое доверие и понимание, которые они когда-то испытывали друг к другу, еще вернутся.

— Благодаря тебе, Маргарита, сад действительно преобразился, — низкий голос вывел ее из задумчивости. Она всегда испытывала жар, когда рядом находился Брэм.

Она обернулась, заслонив лицо руками от солнца, чтобы увидеть своего мужа. Маргарита не могла бы объяснить, как при виде него каждый раз ее пульс учащался.

— Ты думаешь, разница уже заметна?

Брэм оглядел гравиевые дорожки, выровненные, заново вскопанные клумбы, освобожденные от сорняков. Безусловно, работа была не из легких, но ей помогал мальчик, которого Брэм нанял на несколько часов в день. Уже так много было сделано, посеяно, вскопано, очищено, что нельзя было откладывать на весну, ее старания были очень заметны.

— Ты проделала огромную работу. Если кусты не зацветут, нужно будет удобрить землю.

— Они зацветут, — сказала она с уверенностью и поднялась на ноги. Споткнувшись, она наступила себе на юбку, и он подошел и поддержал ее. Она ощутила, как от этого легкого прикосновения по ее телу побежали искры. Глядя на Брэма, она пыталась угадать, знал ли он, как легко ему удавалось воздействовать на нее, как просто рядом с ним она забывала, что должна была держать себя в руках и делать все для того, чтобы ее сердце не выпрыгивало из груди, когда он был поблизости.

— Кажется, скоро у нас будет дом, — сказала она, чтобы направить свои мысли в более безопасное русло. Она смотрела на обломки, отнесенные подальше, и на оголенный каменный фундамент.

— Да. Правда, он не будет похож на предыдущий. Однако я обещал Мике, что дом будет красивым.

— Ты получал от него какие-нибудь вести? — поинтересовалась она, думая, что Брэм будет слать брату регулярные отчеты о восстановлении Солитьюда.

Брэм ответил уклончиво.

— Нет, с тех пор, как он прислал мне телеграмму. Но я думаю, что он занят. Он ремонтирует сейчас дом своей жены. Когда я закончу восстанавливать Солитьюд, то приглашу их приехать к нам в гости, на настоящий семейный праздник. Следующим летом, думаю, — он посмотрел на нее. — Когда твои розы как раз будут в самом цвету.

Ей стало теплее от его участия. Она не была уверена, но ей казалось, что последнее время гнев Брэма совсем прошел, и теперь ее муж очень напоминал того человека, которого она когда-то знала.

— А что с Джексоном?

Брэм помрачнел, и она поняла, что непроизвольно задела его. Однако он не сердился на нее.

— Никаких сведений о нем.

Маргарита не стала задавать вопрос, тут же пришедший ей в голову: А жив ли Джексон? Вместо этого она спросила:

— Когда ты последний раз получал от него известия? Может, он еще не демобилизовался?

На Юге еще оставались войска Союза, в качестве охранных правительственных частей, до тех пор, пока не поступят дальнейшие распоряжения. Джексон мог нести службу в этих войсках.

Брэм покачал головой.

— Последний раз я слышал о нем в конце шестьдесят четвертого года, он значился в списках раненых, во время убийства генерала Уотертона — человека, под началом которого и служил Джексон.

В его тоне сквозило беспокойство. Джексон был ранен, не пропал, не погиб. Но если с тех пор никто его не видел и не слышал о нем, это было плохим знаком.

Взволнованная переменой настроения Брэма, Маргарита взяла его руку.

— Не волнуйся о нем, Брэм. С ним все в порядке. Он всегда был слишком рисковым, но границы никогда не переходил. — Она сказала то, что обычно говорили в таких случаях.

Несмотря на свою меланхолию, Брэм ей слабо улыбнулся. Ей стало легче на душе. Улыбка. Бледная, но все-таки настоящая улыбка. Она так ждала этого момента, что когда он наступил, она не знала, как себя вести. Она застыла, почувствовав сильное волнение, словно девочка, сделавшая круг в танце на своем первом бале.

— София прислала для тебя целый сундук с новыми вещами.

— Правда? — она была так увлечена работой в розарии, что не слышала, как приезжала повозка.

— Я хотел узнать, согласишься ли ты со мной пообедать сегодня. Я думал, мы можем поехать сегодня в город.

Она чуть было немедленно не согласилась, затем заколебалась, испугавшись, что эта прогулка не будет слишком удачной. Их хорошие отношения во многом были обусловлены тем, что оба они были заняты своими личными делами и редко общались друг с другом. Ночью они предавались страсти и не могли спорить. Поехать в город означает долго находиться вместе в экипаже и еще около двух часов может занять совместный обед.

— Ну? — спросил он.

— Думаю, что мне будет очень приятно обедать с тобой, — слова слетели у нее с губ прежде, чем она успела что-то сообразить.

— Отлично. Поедем примерно в шесть. Оденься потеплее.

Затем он вновь отправился на стройку, оставив ее недоуменно глядеть на его удаляющуюся стройную фигуру.

Чувство ожидания охватило ее. Она проведет несколько часов в компании своего мужа в обстановке, далекой от интимной. Ей придется контролировать себя. И все же она надеялась, что они спокойно проведут этот вечер в разговорах о погоде и Солитьюде. Она постарается управлять ситуацией.

И попытается рассказать ему про Джеффри.