Дети. Красивые дети.

Маргарита забилась в угол экипажа, закрыла глаза, пытаясь заснуть. Несколько часов она провела взаперти, лишенная возможности нормально дышать, надеясь на то, что Брэм не станет говорить с ней и не будет к ней приближаться. Она лишь могла гордиться тем, что, когда эта фраза сорвалась с его губ, она держала себя в руках и никак внешне на нее не отреагировала.

Она никогда не позволит ему себя жалеть.

Какая же она была дурочка в шестнадцать лет! Маленькая симпатичная дурочка — и теперь она так жалела о своем легкомыслии после всего, что ей довелось потом испытать. Когда ее отец пригласил ее сопровождать его в поездке в Америку, чтобы договориться о вывозе племенного скота с французских ферм к Адаму Сент-Чарльзу, ей это очень понравилось. Она собиралась навестить родину своей дорогой матери. Она мечтала увидеть новые замечательные места и встретить потрясающе красивых молодых людей.

Так и случилось. Спустя несколько минут после ее появления в Солитьюде ее представили Адаму Сент-Чарльзу и его трем сыновьям. Мика, старший, был таким огромным и тихим и так любил свою невесту, Лили. Джексон, младший, был очень дерзкий и вспыльчивый, слишком импульсивный. Но был еще и средний. Авраам Лексингтон Сент-Чарльз.

Брэм.

Уже спустя годы Маргарита вспоминала, как из ее груди вылетел вздох восхищения, когда она впервые увидела его. Он был высок и худощав, с волосами цвета кофе и улыбкой, которая глубоко запала ей в душу. Когда он вошел в комнату, ей стало жарко, затем вдруг ее прошиб озноб. Он был словно ее ожившая мечта, и несмотря на это, теперь он подозревал, что она вышла за него замуж по расчету, тогда как только любовь могла заставить ее пойти на это. Но не деньги. До тех пор, пока страх перед войной не охватил ее, до тех пор, пока она не обнаружила, что носит под сердцем его ребенка.

Внезапно вспыхнувшая между ними близость показалась ей совершенно естественной. Позже Маргарита поняла, что их чувства были более чем пламенными и захватили их обоих раньше, чем они оба успели что-либо сообразить. Когда он впервые поцеловал ее, она почувствовала слабость. Когда он дотронулся до нее, она была потрясена. А когда он положил ее на лавку в их беседке и занялся с ней любовью, она решила сбежать. Но в конце концов она осталась. Осталась и забеременела.

О, Господи, как это ужасно: думать о том, что перенес несчастный мальчик, ее любимый болезненный сын. Маленький Джеффри. Такой невинный для страданий, выпавших на его долю. Она узнала, что беременна, еще до того, как они с Брэмом поженились. Но после церемонии, когда Брэм все больше думал о войне, о том, что надо вступить в войска Союза, чтобы помочь прекратить это кровопролитие, и, если нужно, умереть…

У нее не было мужества остаться. Несмотря на всю силу ее любви к Брэму, она понимала, что сейчас главное родить ребенка в тихом месте, подальше от опасности.

Поэтому она вернулась во Францию и родила сына.

И бросила своего мужа.

— Маргарет!

Маргарита вздрогнула и открыла глаза, приготовившись давать новый отпор человеку, о котором только что думала. Нет. Это уже был не тот мужчина. Этот Брэм был старше и грубее. Он не прощал.

— Что? — прошептала она.

— Мы собираемся здесь остановиться.

— Здесь? — Маргарита так глубоко погрузилась в размышления, что не заметила, как они остановились.

— Джим Кейси считает, что у нас проблемы с осями.

— Джим Кейси?

Он обратился к долговязому человеку, который выводил ее из гостиницы.

— Мы всего-навсего в часе езды от Кейлсборо, а там уже минут пятнадцать до Солитьюда, но мы вынуждены остановиться здесь, возле этой харчевни. А завтра продолжим наш путь.

Она подалась вперед, чтобы выглянуть из окна, но то, что она увидела, ее не утешило.

Вывеска, видневшаяся на стене сооружения, гласила, что это действительно был постоялый двор, но вид здания был ужасен. Вокруг все было заставлено повозками и вытоптано многочисленными копытами мулов, оставленных под долгим дождем. Трава и кустарники, некогда покрывавшие каменный фундамент, были объедены до корней козлом, привязанным к ограде. Само здание, даже ставни и окна, покрывали пятна, а на стене красовался закопченный след, видимо, от пушечного выстрела.

— Ты хочешь остановиться здесь? — пробормотала она.

— Это самое удобное место, пока мы не попадем в Кейлсборо.

— Понятно, — ответила она слабо.

— Тебе здесь понравится, Маргарет. Мы отдохнем и поужинаем. Я распоряжусь, чтобы нашу повозку посмотрели и, если нужно, кое-где починили, чтобы мы легко могли завершить наше путешествие в Солитьюд. Я хочу попасть туда как можно скорее.

«Тебе здесь понравится».

Понравится?

Наверное, он сошел с ума. Она бывала в очень неприглядных местах, но ни одно из них не выглядело так, словно слабый порыв ветра может разрушить все до основания.

Она смотрела на него так, будто считала, что он издевается над ней, но так и не дождалась никакого ответа.

Как часто, лежа в темноте, она старалась стереть это лицо из своей памяти. У Джеффри взгляд его отца. Такие же горящие, упрямые дымчатые глаза, что заставляло ее скучать по мальчику еще больше. Он будет здесь в течение месяца или через две недели, если все сложится хорошо. Но если местная гостиница считалась чем-то стоящим, то каждая миля, которую они преодолевали по направлению к югу, вела их все дальше к нищете и бедствиям.

— Маргарет! — позвал нетерпеливо Брэм, выходя из повозки и протягивая ей руку. — Пойдем.

Она нехотя подчинилась. У нее не было выбора. До тех пор, пока она не найдет выхода из этой ситуации, ей придется мириться с его желаниями. Хотя бы во имя безопасности. Затем она думает оставить его. Если она этого не сделает, она никогда не перенесет душевную боль при расставании с Джеффри, который не сможет стать членом их семьи. Мысль о том, как трудно будет жить год за годом с мужем, помня о брошенном сыне, была невыносимой. Только если Брэм отправится вместе с ней во Францию и оставит свои игры в войну.

Она вылезла из повозки, ее раздражали взгляды прохожих. Она вспомнила, что волосы у нее растрепаны, платье порвано, а кремовые панталончики помяты.

Брэм, казалось, не замечал, как на них смотрели окружающие. Он обнял свою жену за плечи, словно вел ее на воскресную службу. Войдя внутрь гостиницы, он распорядился насчет комнаты. Одной комнаты.

Маргарита хотела возразить, но прикусила язык, решив не спорить с мим прилюдно. Только тогда, когда они останутся одни.

— И, пожалуйста, позаботьтесь о ванне для моей жены.

Она удивленно посмотрела на него. Ванна. Как мило. Она и не подозревала, что Брэм будет так добр к ней. Маргарита нахмурилась. Это не меняло ее мнения о нем, о его эгоизме, благодаря которому они находились сейчас здесь, о его идиотском упрямстве. Просто она сама не ожидала, что мысль о ванне так потрясет ее.

— Уилкинс, Кейси, закажите себе и другим комнаты на этом же этаже. Эриксон, Джеймс, я хочу, чтобы вы распрягли повозку и проверили ее исправность. Багаж вы можете поместить в комнату, смежную с моей. Затем нужно будет, чтобы вы по очереди охраняли внешнюю дверь. Мы не должны допустить, чтобы кто-нибудь украл вещи моей жены.

Вещи? Какие вещи?

Когда Маргарита открыла рот, чтобы сказать, что у нее с собой нет никаких вещей, Брэм вдруг крепко схватил ее за руку и повел прочь.

— О! Я только хотела знать…

— Тише, Маргарет, ради Бога, не сейчас.

Ее суставы затекли от долгой езды, она это почувствовала, поднимаясь с Брэмом по лестнице и проходя через тусклый холл. Интересно, как так получилось, что за эти двадцать четыре часа она ощущала себя такой изношенной. Такой старой.

Брэм остановился у последней двери и стал поворачивать ключ.

— Боюсь, что это не номер для новобрачных, — заметил он, открыв дверь и заглянув внутрь.

Маргарита не ответила и покорно последовала за ним. К ее удовольствию, комната оказалась чистой, немного, правда, спартанской, с белыми стенами, с креслом, с бюро, даже с ширмой и одной кроватью.

Кровать была одна.

Только одна.

Она почувствовала, как ногти у нее впиваются в ладони, ее тело охватило напряжение. Неужели Брэм собирается устроить брачную ночь сегодня? В этой комнате?

— Наверное, ты ошибся.

Дверь закрылась, и она взглянула на Брэма. Нежный свет сумерек струился в окно, отбрасывая на его мужественное лицо золотистые блики. Он выглядел таким раздраженным. Как будто все битвы, в которых он участвовал, ожесточили навсегда его сердце.

— Нет, Маргарет, — с яростью сказал он. — Здесь нет никакой ошибки. Сегодня ночью мы с тобой будем спать вместе.

Она постаралась сдержать свой гнев, понимая, что спорить бесполезно. Однако она надеялась, что прежде чем вечер закончится, он переменит свое решение. Она не могла заниматься с ним любовью. Только не сейчас. Только не так. Это распахнет двери в прошлое, и воспоминания, которых она старалась избежать, снова нахлынут на нее.

В комнату тихо постучали, и Брэм открыл дверь, впустив двух мужчин, несущих лоханку. За ними следовали шесть гостиничных служащих с ведрами теплой воды. Через несколько минут ванна была готова, и все удалились.

Маргарита почувствовала себя неловко. Она была обыкновенной слабой женщиной, а рядом с ней был человек, считавший себя ее мужем.

Он стоял в нескольких шагах от нее — единственное существенное препятствие между Маргаритой и дверью. Она знала, что попытается бежать. Он не надевал на нее наручников с тех пор, как они покинули Балтимор. Она должна попробовать.

Казалось, время остановилось, пока она считала расстояние до двери и запоминала местоположение ключей.

Но, снова посмотрев на Брэма, она поняла, что допустила ошибку. Ее сердце бешено забилось, во рту пересохло. Так много лет она считала его умершим. Теперь она ненавидела его за это, за его мнимую смерть и за бессмысленную попытку восстановить прежние отношения. С этого момента она снова взяла себя в руки, зная, что если захочет, сможет бороться с ним и требовать от него уважения к себе. Хотя, когда она получила сведения о его смерти, ее охватило ужасное чувство, что прошлого не вернешь.

— Тебе не удастся уйти, Маргарет, — заявил Брэм так, словно мог читать ее мысли.

Ей хотелось убежать через дверь, через окно — все равно, лишь бы выбраться отсюда.

— Ты останешься со мной?

Рыдание вырвалось у нее из груди, когда она осознала правду, которую пыталась отрицать. Неважно, что он думал о ней, неважно, что у нее были причины, чтобы вернуться во Францию. Брэм не отпустит ее. Никогда.

— Наконец-то мы начинаем понимать друг друга, — сказал он, думая, что знает истинные причины ее поступков. Это было ужасно. Так, словно она была обнажена… морально, и теперь он настаивал еще и на физической наготе.

— Давай, Маргарет. А то вода остынет.

— Маргарита. Меня зовут Маргарита.

— Я никогда не любил это имя.

— Тем не менее именно его мне дали при крещении.

Брэм не ответил, но она решила не сдаваться. Он должен знать, что она не уступит ему, не будет мягкой и услужливой и не станет танцевать под его дудку. Он может держать ее рядом с собой, он может даже уложить ее с собой в постель. Но уже никогда он не сможет причинить ей боль. Она имеет право на свое собственное мнение.

Брэм тоже, видимо, и не предполагал смягчаться.

— Отпусти меня, — слова вырвались из самой глубины ее души, она боялась, что если он заставит ее быть с ним все время, она потеряется навсегда. Он каждый раз превращал ее силу в слабость и лишал ее индивидуальности, которую она с таким трудом взлелеяла в себе во время его отсутствия. Он заставлял ее быть такой, какой она на самом деле не была. И у нее недоставало сил сопротивляться. Брэм был слишком жесток, и одного его взгляда было достаточно, чтобы она подчинялась ему.

Он подошел к ней медленной бесшумной походкой. Наверное, он был хорошим солдатом. Маргарита была уверена, что он мог пройти незамеченным за спиной у врага. У него была грация дикой кошки. Он двигался, словно черная пантера, которую она однажды видела в парижском зоопарке.

— Не пытайся сражаться со мной, крошка.

Она вздрогнула, услышав от него столь фамильярное обращение. Воспоминания нахлынули на нее. Солитьюд. Изумрудные горы. Прекрасный кирпичный дом. Сады. Дачная беседка. Он лишил ее девственности здесь — или она отдала ее ему сама, по доброй воле — все равно. Ему достаточно было прикоснуться к ней, чтобы она забыла, на каком свете она вообще находится, чему ее всегда учили, что было правильно, а что ложно.

Он дотронулся до ее щеки, и она очнулась от воспоминаний. Это не сон. Это реальность. Он рядом, живой.

Проклиная саму себя, Маргарита чувствовала жар от его прикосновений, словно теплая тяжесть скользнула внутрь ее тела, заполняя ее собой, проникая глубже, глубже, в ее женское естество.

— Может быть, мне звать тебя Маргаритой, а?

Она не могла ответить. Если бы она знала, как ее собственное имя звучало в его устах, она бы никогда не настаивала на этом. Ленивый вирджинский акцент добавлял ее имени прелесть, интимную нежность, о которой ей ничего не хотелось знать.

Его пальцы вплелись в ее прическу, он вытащил несколько оставшихся еще шпилек, и ее волосы рассыпались по плечам.

— Знаешь ли ты, что ночами я мечтал о тебе? Не о такой, какой ты была, не о девочке, но о женщине, обнаженной, с зовущими страстными губами?

— Нет.

— Да, я думал о тебе. Не только по ночам, но и днем. Сперва со злобой, затем с ненавистью. — Он жестко ухмыльнулся. — Затем я фантазировал о том, какой ты могла бы быть, какой ты станешь, когда окончится война, когда ты снова будешь моей.

Затем, не давая ей опомниться, Брэм положил ей руку на затылок, подталкивая ее к себе. Его лицо приблизилось, а губы накрыли ее рот, голодно, страстно. Зло.

Маргарита пыталась бороться с ним, толкая его в грудь, но вскоре она уже попала под власть его чар — точно так же, как это часто бывало в прошлом.

Его руки обвили ее, прижимая ее ближе к нему, и она снова осязала его тело, которое, казалось, было забыто ею. Он стал еще сильнее, еще стройнее, чем был. Она ощущала в нем огромную мощь и силу воли, пугавшие ее более, чем она раньше представляла себе, но и привлекавшие ее, приводящие в восторг.

Брэм сильнее сжал ее, приподняв ее так, что ей пришлось ухватиться за его куртку, чтобы удержаться на ногах. Его язык настойчиво проникал в недра ее рта, заставляя подчиняться. Затем он взял ее на руки.

Внутри нее бушевал смерч, она инстинктивно сильнее прижималась к нему. Она стала отвечать на его поцелуи. Как давно она не чувствовала себя женщиной!

Маргарита не думала о том, что он делает с ней, пока не поняла, что лежит на кровати. Боже мой! Что происходит? Это был человек, которого она поклялась ненавидеть, человек, променявший ее на военную славу. Человек, который не чувствует раскаяния в том, что разрушил ее планы на оставшуюся жизнь. Она была права, оставив его тогда.

Маргарита снова попыталась бороться, отталкивая его от себя. Но он был сильнее ее, и намного. По тому, как горели его глаза, было ясно, что он поставил перед собой цель. Брэм собирался овладеть ею сегодня вечером.

— Выбирай, — прошипел он сквозь сжатые зубы. — Сейчас или позже. Но ты будешь моей.

Она даже подумала сдаться. Он сделает ее своею, так или иначе.

Но только не сейчас, Господи, не сейчас.

Он, наверное, прочитал ответ в ее глазах, потому что вдруг отпустил ее. Ее юбки и панталончики помялись, она в одних чулках стояла на полу.

— Неужели ты так меня боишься?

— Да.

Ее честность, казалось, понравилась ему.

— Отвернись.

Она не могла контролировать себя: ее сильно трясло. Потихоньку она повернулась в узком пространстве между ним и кроватью. Он наклонился и поцеловал ее в плечо. Затем она услышала звук вынимаемой из кожи стали. Боковым зрением она заметила, что он достал нож из сапога.

Неужели он собирается убить ее? Здесь? Сейчас? За те преступления, в которых, как он считал, она виновата?

Ее сердце сильно забилось, Маргарита была уверена, что он видел, как пульсирует жилка на ее шее. Но он молчал, ничего не объясняя. Острие ножа коснулось ее спины, уколов ее сквозь складки ее одежды. Затем он уверенно стал разрезать шнуровку, ее платье распахнулось, хотя нижнее белье осталось нетронутым. Она испуганно взвизгнула, прижав к телу корсаж, когда он готов уже был скользнуть на пол.

Брэм отошел от нее.

— Иди и помойся, Маргарита.

Маргарита. А не Маргарет.

Боясь шевельнуться, она стояла на прежнем месте. Через секунду Брэм подтолкнул ее к лохани с водой.

— Иди же.

Маргарита, спотыкаясь, подошла к лохани и остановилась. Так она и стояла в ожидании, когда стихнет звук его шагов. Наступила тишина.

Обернувшись, она посмотрела на Брэма вопросительно. Тот явно понял ее молчаливый вопрос, но не спешил разогнать ее страхи. Вместо этого он сбросил свою куртку, положив ее на кровать. Затем стал расстегивать рубашку.

У нее пересохло во рту, когда постепенно он разделся. Крепкое мужское тело было кое-где покрыто черными волосами и исполосовано шрамами различной длины — белыми и розовыми.

— О, Господи, — вскричала она, и Брэм понял, что она заметила их только теперь.

Брэм посмотрел на нее темными горящими глазами, затем поинтересовался:

— А ты думала, что после войны я остался цел и невредим?

Маргарита словно окаменела. Она не была готова к такому ужасному открытию. Почему она не заметила их тогда, когда он поцеловал ее, в тот момент, когда он предложил ей выбрать из двух зол меньшее?

Он повернулся, попав в полосу света, и солнце осветило его старые раны.

— Ну, Маргарита? Тебя когда-нибудь интересовало, что случилось со мной? Тебе когда-нибудь приходило в голову, что я вернусь к тебе со следами сабельных ударов на спине?

— Мне сказали, что ты погиб, если ты помнишь.

Казалось, это действительно совершенно вылетело у него из головы.

— Ты плакала, когда узнала?..

Маргарита молчала. Как она могла объяснить эмоции, захлестнувшие ее в тот день? Боль, горечь, скорбь и, наконец, ужас от того, что он так и не узнал ту тайну, которую она хранила. Он никогда не узнает, что она родила сына. Впрочем, так, наверное, было бы лучше. Намного.

— Думаю, теперь тебе лучше уйти, — сказала она с достоинством.

— Нет. Мне нужен ответ.

— Я не отвечу тебе. Я собираюсь искупаться, пользуясь твоим замечательным предложением.

— Отлично, — он развалился на кровати.

— Тебе не кажется, что ты должен оставить меня одну?

Он отрицательно покачал головой.

— Я твой муж.

— Я бы хотела помыться в одиночку.

— Твои желания меня не касаются, — его глаза потемнели. — Снимай с себя одежду и помойся, Маргарита.

Она хотела возразить что-то, но благоразумно промолчала. Нетрудно было догадаться, что, судя по его взгляду и по его позе, он не собирается никуда уходить. Ему будет только приятно сорвать с нее остатки одежды и толкнуть ее в воду. Но она не доставит ему такого удовольствия.

Маргарита опустила руки, и ее платье соскользнуло на пол, образовав гору кружева, шелка и атласа. Его нож испортил весь наряд. Он не задел ничего, кроме шнуровки на платье.

Она стояла, затаив дыхание, в полной тишине, пока взгляд Брэма блуждал по ее обнаженным плечам, по ее груди, трепетавшей под тонкой тканью, по ее панталончикам.

Переведя дыхание, Маргарита расстегнула крошечные перламутровые пуговички на корсете и сняла его. Затем скинула панталоны. Когда она выпрямилась, на ней была лишь пара тоненьких панталон, сорочка и малый корсет.

— Ты изменилась, — пробормотал Брэм, обращаясь, скорее, к себе, нежели к ней.

Она не отвечала — Брэм не заметил, что эти изменения ее тела вызваны рождением ребенка. Маргарита расстегнула корсет. Когда ей осталась пара пуговичек, Брэм внезапно потерял самообладание.

Он резко сел, но она остановила его, прежде чем он попытался пересечь комнату.

— Нет, — она сказала мягко, но непримиримо.

Расстегнув последнюю пуговичку, Маргарита сняла корсет, затем развязала панталоны. Шелк бесшумно скользнул с ее тела, оставив ее совершенно обнаженной под взглядом мужа.

Его взгляд был таким пылким, почти любовным.

— Ты так красива. Красивее, чем я себе представлял.

Она осталась стоять неподвижно под его внимательным взором. Наконец, она произнесла:

— Вспомни, Брэм. Ты был тем человеком, кто заставил меня отказаться от моего замужества и вернуться во Францию. Я умоляла тебя поехать со мной.

— Ценой моей чести?

— Разве много чести в том, чтобы сражаться за дело, к которому ты не имеешь никакого отношения? Я осталась верна тому, что считала правильным. Я не предавала, как ты, свои убеждения.

Не сказав больше ни слова, Маргарита повернулась и залезла в воду, чувствуя приятное тепло, расслабляющее ее усталое тело. Она согревалась, но в ее сердце по-прежнему таился холод. Нельзя было простить Брэму, что он променял свою любовь к ней на любовь к войне.

Долгие минуты в комнате стояла тишина. Ей так хотелось знать, о чем думает Брэм, что он чувствует, но она не смела снова столкнуться с ним лицом к лицу в поединке.

Тишина в комнате нарастала, становясь гуще, давя на нее с новой силой. Затем она услышала скрип, стук сапогов Брэма и звук захлопывающейся двери.

Глаза Маргариты закрылись, она приподняла колени и положила на них голову.

Он ушел.

Надолго ли?

Как ему удавалось, будучи далеко, требовать что-то от нее, жить рядом с ней в виде призрака в течение пяти одиноких лет?..