ГЛАВА 1, в которой я рекламирую одну потрясающую книжку

Это же форменное издевательство над животным! Вот уже целый час я бегу рядом с велосипедом Тима. Ну, допустим, у меня четыре ноги, но коробки передач-то у меня пока еще нет! А жара! Еще километр, и я свалюсь замертво. Тим, глупый, не понимает, что похороны собаки сегодня стоят бешеные деньги. На его месте я бы лучше сэкономил и посадил меня в корзинку.

Ну как? Вам это ничего не напоминает, друзья мои? Совершенно верно: именно так начинается моя первая книжка. (Которая названа моим именем — «Суперсыщик Освальд»!) Но я не виноват: я сейчас действительно бегу рядом с велосипедом Тима. И жара действительно такая же, как тогда. И у Тима на багажнике действительно есть специальная корзинка, а он зачем-то гоняет меня по всему Дюссельдорфу. Похоже, моего хозяина ничуть не огорчает зрелище страданий его бедного четвероногого друга. Жаль, что его совесть не кусается, как злая собака.

Правда, следует отметить, что я теперь в гораздо лучшей форме, чем в начале моей карьеры сыщика. И это благодаря отпуску на Северном море. Там был один массовик-затейник по имени Лэсси, который с утра до вечера гонял меня взад-вперед по пляжу. Как говорится, отдыхали хорошо, только уставали очень! (Кстати, кто отгадает, какой породы был этот Лэсси, получит чупа-чупс.)

И как назло, там, на море, моему таланту сыщика не нашлось никакого применения. Поэтому я был счастлив, когда две недели назад летние каникулы наконец закончились. А что произошло за эти две недели? Ровным счетом ничего! Члены Клуба сыщиков что-то не торопятся раскрывать новые преступления. Вместо того чтобы начать охоту на гангстеров, Тим со своими друзьями торчит на городском пляже. Что же мне сделать, чтобы работа не уплывала у меня из-под носа?

Конечно, когда я бываю в городе, я постоянно веду наблюдение в надежде обнаружить каких-нибудь жуликов, которых можно было бы задержать с поличным, но пока безрезультатно… Хоть бы какая-нибудь вшивая мелкая кража! Ничего! Ноль. Если так пойдет дальше, мне чего доброго придется податься на биржу труда…

— Стойте! Стойте! — кричит вдруг мужчина в темно-синем костюме, выскочивший из сберегательной кассы.

Это еще что за вопли? Какая-то блондинка с футляром для скрипки останавливается и поворачивается на крик. Стоп!.. Футляр для скрипки, сберегательная касса, крики — все это может означать только одно: ограбление. Нападение на кассира! Ура!

Не успевает блондинка вытащить из своего футляра ручной пулемет, как я с лаем бросаюсь на нее и впиваюсь ей зубами в запястье. Она вскрикивает и выпускает из рук футляр. Через секунду подбегает и служащий сберегательной кассы. Но что происходит? Вместо того чтобы арестовать преступницу, он озабоченно спрашивает:

— Она вас сильно укусила?

— Моя скрипка! — причитает блондинка. — Не дай бог, с ней что-нибудь случится! Ей же почти двести лет!

Двести лет! Пора бы уже завести новую. Тем временем подоспел Тим.

— Это твоя шавка? — рычит на него блондинка.

Тим морщит лоб, теребит свое правое ухо-локатор и отрицательно качает головой.

Пока блондинка достает из футляра скрипку и осматривает ее со всех сторон, служащий пялится на меня.

— Хм. Где-то я уже видел эту собаку… — бормочет он.

Я-то знаю, где — на обложке потрясающей книги «Суперсыщик Освальд».

Блондинка прячет скрипку обратно в футляр.

— Слава богу, цела! — говорит она с облегчением. — Почему вы мне кричали?

— Потому что вы забыли свою сумочку у окошка кассира, — отвечает служащий. — Вот, пожалуйста, возьмите.

Блондинка благодарит с вымученной улыбкой. Мой хозяин незаметно подмигивает мне и едет прочь. Чтобы не возбуждать подозрений, я не сразу отправляюсь вслед за ним.

— Что же нам делать с барбосом? — говорит служащий. — Похоже, это кусачая собака.

Чушь! Кусачими можно назвать разве что мои ироничные суперостроумные замечания. Блондинка трет свое запястье, которое я чуть-чуть пощекотал своими зубами.

— Надо вызвать полицию, — предлагает она. — Они отвезут собаку к ближайшему ветеринару и усыпят ее.

Ха-ха! Очень смешно. Прямо умереть можно со смеху. Чтобы поскорее избавить себя от дебильного остроумия этой дамочки, я беру ноги в руки и припускаю вслед за Тимом.

— Стой! К ноге! — кричит дамочка. — К ноге!

Ага! Размечталась! С какой это стати я должен слушаться ее команд, если не слушаюсь даже своего хозяина?

Тим ждет меня на ближайшем углу. Посадив меня в корзинку, он вскакивает в седло и налегает на педали. Ну вот, благодаря своей бдительности и своим зубам, я хоть и не задержал грабительницу, но зато получил сидячее место. Да, вот вам еще одно, очередное доказательство моей гениальности. Как, впрочем, и моя первая книжка о работе сыщиков. Кстати, она называется «Суперсыщик Освальд»… Или я уже это говорил?

 

ГЛАВА 2, в которой меня охватывает слепая ярость

Вскоре мы добираемся до Восточного парка. Тим, весело насвистывает, петляя по дорожкам. А, понятно: мой хозяин должен встретиться здесь со своей Марушей.

Да, да… Любовь… На каникулах Тим все время писал на песке имя Маруши. И говорил о ней почти каждую ночь во сне. Три раз он даже звонил ей из отеля, но каждый раз, услышав голос Маруши, тут же вешал трубку. Но когда они в первый раз после каникул увиделись, они вели себя более чем странно: молча чесали куда-то бок о бок, не глядя друг на друга. Бред какой-то! Если тебе кто-то нравится, надо первым делом обнюхать его. Странный вы народ, люди!

Правда, теперь они опять видятся чуть ли не каждый день и болтают, как раньше. Я с нетерпением жду первого поцелуя, но в этом смысле пока абсолютно ничего не происходит. Может, они для этого еще маленькие? Тиму всего одиннадцать лет, и он еще, наверное, не достиг этой, как ее — полевой зрелости или как там ее? Когда под мышками начинают расти волосы, на лице выскакивают прыщи, ломается голос и…

Эй! Какого черта?.. Я чуть не вывалился из корзинки — так резко затормозил мой хозяин!

— Ззарразза!.. — шипит Тим.

Интересно, на кого это он так разозлился? Я с любопытством озираюсь по сторонам и вижу Марушу, которая сидит на скамейке в конце аллеи. Кстати сказать, не одна. Рядом с ней какой-то мальчишка с длинными каштановыми кудрями.

Мой хозяин сжимает кулаки. Понимаю: ядовитая змея ревности жалит любящее сердце Тима.

— Привет, Тим! — весело кричит Маруша и машет нам рукой. — Ты чего там застрял? Давай к нам!

Тим медлит. Потом слезает с велосипеда, глубоко вздыхает и ведет велосипед к скамейке. Маруша хихикает нам навстречу, а мальчишка мечтательно смотрит в небо и накручивает на палец длинную прядь волос.

— Привет… — бурчит Тим.

— Это Дэнис, — представляет Маруша. — А это Тим.

Смерив моего хозяина взглядом с ног до головы, Дэнис, не спеша, как в замедленной съемке, поднимается со скамейки и небрежно протягивает Тиму руку. Я приглядываюсь повнимательней к этой обезьяне. Невысокого роста, щуплый, в голубой футболке, белых джинсах и ярко-красных кроссовках. На левом предплечье цветная татуировка. И каждые две минуты этот мистер Суперпупер театрально, с гордой улыбкой откидывает свои кудри назад. Спесивый индюк!

— Это и есть та самая чудо-собака, о которой мне рассказывала Маруша? — спрашивает он Тима.

— Да, это Освальд, — отвечает мой хозяин.

— Что-то не похоже, чтобы эта такса была такой уж умной — говорит Дэнис с сомнением.

Что такое? Мне послышалось, или он и вправду произнес слово, которое я совершенно не переношу? Слово, которое начинается на «т» и рифмуется с «ваксой»? Если этот Дэнис решил сразу же испортить со мной отношения, пусть повторит это слово еще разок.

— Посмотрим, на что способен твой Бобик, — говорит он, поднимая с земли палочку.

— Его зовут Освальд!.. — с глухой угрозой в голосе отзывается мой хозяин.

— Бобик! На! Нюхай! — Дэнис сует мне палочку под нос и швыряет ее в кусты. — Ну давай, принеси палочку! Чего ты ждешь? Принеси палочку, Бобик!

А еще какие будут приказания? Я не трогаюсь с места. Дэнис смеется:

— Во глупая псина! У него не хватает ума даже на то, чтобы принести палочку! Я так и знал: все таксы глупы, как пробки!

О’кей, мой мальчик, ты сам этого захотел. Кипя от злости, я спрыгиваю с багажника и обнюхиваю штанину Дэниса.

— Нет, вы только посмотрите на него! — хохочет тот. — Бобик ослеп! Он спутал мою штанину с палочкой! Ха-ха-ха!

Я поднимаю заднюю ногу и писаю ему на его белые джинсы. Дэнис настолько обалдевает, что даже не пытается спасти свои штаны. Все его веселье как рукой сняло. Зато теперь Маруша с Тимом ржут, как лошади. Да, Дэнис, ты прав, к сожалению, я подслеповат и иногда путаю белые джинсы с фонарными столбами.

 

ГЛАВА 3, в которой речь идет о колбасе и о важных «политических» решениях

— Апчхи! — чихает мать Тима за ужином. — Апчхи! Апчхи!

И это повторяется несколько раз. Потом она начинает сморкаться и переводит один бумажный носовой платок за другим.

— Ты что, простудилась? — спрашивает Тим свою хозяйку.

— Нет, это скорее похоже на аллергию, — говорит его хозяин. — У тебя на лице красные пятна, — обращается он к жене. — Я бы на твоем месте завтра же пошел к доктору Ёренсену. Может, у тебя аллергия на пыльцу каких-нибудь растений.

— Ни с того, ни с сего? У меня никогда не было никакой аллергии! Апчхи! Апчхи!

О боже! У меня тоже аллергия — на это чихание и на эту болтовню. Потому что за всем за этим они совершенно забыли про мой желудок. Где два куска вареной колбасы, которую Тим за ужином обычно потихоньку сует мне под стол?

— Такая аллергия может появиться совершенно неожиданно, даже если у тебя сорок лет не было проблем ни с какой пыльцой, — объясняет отец Тима. — Это зависит от того, как организм в течение времени…

— Ррррр!.. — прерываю я тихим рычанием эту нескончаемую лекцию.

Тим и его родители удивленно смотрят на меня.

— Что это с Освальдом? — спрашивает отец. — Он, наверное, — чего-то хочет?

— Представления не имею, — отвечает Тим, но это явное вранье. Мое рычание, конечно, напомнило ему про колбасу.

Я подхожу к нему, раскрываю рот и жду. И жду. И жду.

— Апчхи! — раздается вдруг опять. — Апчхи! Апчхи!

И эта болтовня про аллергию начинается сначала. Я закрываю рот, склоняю голову набок, смотрю на своего хозяина грустными глазами и тихонько скулю. Но Тиму жаль для меня даже взгляда, не говоря уже о вареной колбасе. Прямо хоть реви (что я и сделал бы, если бы мог реветь)!

Вскоре в гостиной и вправду потекли слезы — но не у меня, а у матери Тима. Я тут же вскакиваю к ней на колени и облизываю ей щеки.

— Ффффу! — кричит она.

— Он же хотел тебя утешить, — говорит Тим.

Чушь! Просто в слезах содержится соль, а соль — важное питательное вещество. То есть мое лизание щек — всего лишь забота о собственном здоровье.

Мать корчит недовольную гримасу.

— Мне не нужны никакие утешения! — говорит она раздраженно. — Я же не плачу. Эти слезы у меня от чихания. Пошел вон, Освальд!

Я уже собрался было спрыгнуть на ковер, как вдруг вижу: мне улыбается со стола вареная колбаса! Во рту у меня сразу образуются сто литров слюны. Что же делать? Схватить колбасу и удрать и нажить себе огромную кучу неприятностей? Или схватить вареную колбасу и лежащие рядом ветчину и салями и удрать и нажить себе огромную кучу неприятностей?

Мой желудок принимает решение за меня: он желает и вареную колбасу, и ветчину и салями.

— Ну давай-давай, слезай, — торопит меня в рифму мать Тима.

Я охотно выполняю приказание — предварительно набив рот всеми этим яствами и опрокинув на скатерть полбутылки красного вина. Чавкая, я вылетаю из гостиной, а вслед мне несутся ругань и злобное чихание.

Совсем они себя не жалеют! Ведь это ужасно вредно для здоровья, особенно для пищеварения — так волноваться и раздражаться во время еды.

 

ГЛАВА 4, в которой речь идет о какашках

Прошло уже два часа, а отец Тима все еще никак не успокоится.

— Только попробуй мне еще раз выкинуть такой номер! — лает он, пристегивая мне поводок. — Это же надо — испоганить красным вином совершенно новый ковролин!.. Ну что это за свинство?

Очень даже вкусное свинство. А вкуснее всего была ветчина.

— И чтобы вел себя прилично на прогулке, понял? Иначе ты узнаешь меня поближе!

Чего? Я же тебя уже знаю. Ты хозяин Тима, консультант по налоговым делам и носишь бородку. И в данный момент у тебя на меня огромный зуб. Согласен: эта история с колбасой, прямо скажем, не делает мне чести. Но почему бы тебе не проявить великодушие и не вспомнить два удивительных слова: прощение и забвение?

На улице отец Тима продолжает ныть по поводу моего бандитского налета на колбасу. Из-за него я никак не могу сосредоточиться на инвентаризации своих объектов — мне же надо все обнюхать и описать. Он не дает мне покоя даже в самый ответственный момент: когда я отправляю свою большую нужду.

Как только я заканчиваю, он украдкой оглядывается по сторонам, и мы быстро сматываемся. Вообще-то отец Тима должен был бы устранить следы моей жизнедеятельности, но несмотря на то, что я всегда честно стараюсь оставить после себя самые большие и самые ароматные кучи, он терпеть не может прикасаться к ним. Странно!

Через пару метров отец Тима опять заводит свою пластинку про колбасу, но вдруг резко замолкает и останавливается.

— Смотри-ка, Освальд! — говорит он тихо. — У этой дамочки явно не все дома!

С чего это он взял? Если человек стоит на коленях перед собачьей кучей и фотографирует ее, то у него обязательно не все дома? Другие красоты природы ведь тоже фотографируют.

— Хотя скоре всего, она никакая не чокнутая, а просто сотрудник службы городского порядка, — бормочет отец Тима с тревогой в голосе. — Она охотится на хозяев собак, которые оставляют дерьмо на улице. Сматываемся!

— Не бойтесь, я не из службы городского порядка! — кричит нам женщина и смеется. Вот это слух! С десяти метров она смогла расслышать бормотание хозяина моего хозяина. — И не чокнутая. Во всяком случае не более чокнутая, чем остальные художники. Хотите знать, чем я занимаюсь?

— Неужели искусством? — спрашивает отец Тима, подходя ближе.

— Угадали. Я фотографирую жизнь Леонардо. Потом я издам о нем книгу, фотоальбом, состоящий из таких вот фотографий. — Она показывает на собачью кучу.

Она что, смеется над нами? Кому нужна такая дерьмовая книжка?

— А кто такой Леонардо?

— Самая умная собака Дюссельдорфа.

Минутку! Тут какое-то недоразумение. Имя самой умной собаки Дюссельдорфа начинает вовсе не на «Л», а на «О».

Отец Тима задумчиво чешет бороду.

— Так значит, фотографии собачьего дерьма — тоже искусство?..

— Все, что имеет отношение к жизни, — искусство, — заявляет дамочка, смахивая муху со своей почти наголо стриженой головы. Вот вы, например, — почему вы живете?

— Ну, потому что… э… потому что…

— Потому что вы что-то едите, перевариваете пищу, усваиваете наиболее ценные вещества, а остальное выделяете в виде испражнений. Если вы перестанете это делать, вы умрете. Значит, кал для вас — жизненно важная вещь. Ведь так?

— Хм… С этой точки зрения, вы, конечно, правы, — соглашается отец Тима. — Но мне все равно никогда бы и в голову не пришло фотографировать собачье дерьмо.

— Ну, вы ведь не художник. К ноге, Леонардо! К ноге! Вот так, молодец!

С кем это она разговаривает? Никакой сверхинтеллигентной собаки я не вижу.

— Леонардо… Довольно странное имя для собаки, — говорит отец Тима.

— Я назвала его так в честь Леонардо да Винчи. Этот итальянец ведь тоже был гений. Вы не находите, что мой Леонардо с первого же взгляда поражает своим необыкновенным умом?

Чего? Я даже не нахожу самого Леонардо! Где этот несчастный вундеркинд? Странно: отец Тима, похоже, уже обнаружил его.

— В самом деле… — отвечает он. — Ваш Леонардо производит занятное впечатление.

Я смотрю во все глаза, озираюсь по сторонам и наконец замечаю нечто крохотное на четырех тоненьких ножках. Неужели оно тоже считает себя собакой? Это скорее какая-то крыса, случайно попавшая в собачью шкуру. Дамочка нагибается и гладит этого комара.

— Есть люди, которые терпеть не могут чихуахуа. Вы случайно не из их числа? — спрашивает она.

«Из их!» — крикнул бы я, если бы вопрос был адресован мне.

— Нет, — отвечает отец Тима, — чихуахуа — довольно милые создания.

Как называются эти насекомые? Чихухухихихаха?.. Это же не название собачьей породы, а какая-то скороговорка.

Тут этот Леонардо Недовинченный трогается с места и шкандыбает ко мне. Обнюхав меня со всех сторон, он останавливается прямо у меня перед носом и смотрит мне в глаза. И вдруг — что за диво? — прыгает в воздух и делает сальто назад.

— Кажется, ему понравилась ваша дворняжка, — говорит дамочка и смотрит на часы. — О, нам пора! Но сначала мы, конечно, уберем кучку Леонардо.

Она достает из кармана полиэтиленовый пакет, надевает его на руку, берет кучу и бросает в ближайшую урну для мусора.

— Я считаю, что это безобразие — что многие владельцы собак плюют на чистоту тротуаров.

— Э… я, собственно, тоже… — заявляет отец Тима.

Чтобы он тут же мог это доказать, я присаживаюсь и выдавливаю из себя еще одну кучку. Леонардо обнюхивает ее и делает еще одно сальто. Отец Тима явно не разделяет его восторга. Его взгляд обжигает меня крещенским морозом. Мне так холодно, что хоть надевай зимнюю шкуру.

— Ах, у вас нет пакетика? — спрашивает его дамочка. — Вот, возьмите, пожалуйста.

Она дает ему пакетик. Он, скорчив гримасу отвращения, задерживает дыхание, быстро нагибается, хватает кучку и несется к урне.

Вот невежда! Как можно испытывать отвращение перед произведением искусства?

 

ГЛАВА 5, в которой много вздыхают

Любовные муки — такая скучища! Этот супермен Дэнис превратил моего хозяина в мокрую курицу. С тех пор как Тим увидел его три дня назад в парке с Марушей, толку от него — ноль. Он больше не ходит на пляж, а вчера даже прогулял свою футбольную тренировку. Он теперь только и знает что валяться на кровати, читать комиксы, таращиться в пустоту и тяжело вздыхать. Или сидеть перед компьютером, играть в какие-нибудь дурацкие игры, время от времени «зависая» и опять же таращась в пустоту и тяжело вздыхая. Наверное, в этот момент он видит перед собой Дэниса, как тот с дебильной улыбкой откидывают свою каштановую гриву назад.

Я тем временем лежу в гостиной на ковре, зажав между лап пульт дистанционного управления, и пялюсь в телевизор. Особенно я люблю рекламные ролики про собачий корм. Еще мне нравятся клипы с Майклом Джексоном, потому что он так здорово воет — прямо как кастрированный пекинес. А вот ток-шоу я терпеть не могу, если это, конечно не ток-шоу на тему «Моя кошка — чудовище» или «Усыпить всех питбультерьеров!»

Сейчас как раз идет немой фильм, в котором артисты постоянно носятся друг за другом, как угорелые, и каждые пару минут по воздуху летают торты. Класс! Я люблю фильмы, в которых больше действия, чем болтовни.

Вот в комнату входит фрау Дёллинг, которая каждый день свирепствует здесь в качестве экономки. В руке у нее тряпка для вытирания пыли. Ее руки словно созданы для того, чтобы убирать мои кучки — это же не пальцы, а настоящие сардельки! Да и вообще все ее тело не страдает от недостатка жира.

Смахивая пыль с книжных полок, фрау Дёллинг зло поглядывает на меня своими свиными глазками. Она меня терпеть не может. Она считает, что я лодырь и даром ем свои хрустелки. Много она понимает! Да я, можно сказать, вкалываю в поте лица в качестве плюшевого мишки, которого поминутно кто-нибудь берет на руки, тискает или гладит. Кроме того, если бы не было меня, родители Тима должны были бы командовать друг другом, а это мало способствует укреплению мира в семье.

Раздается звонок в дверь. Фрау Дёллинг скорбно вздыхает и выкатывается из гостиной. Я прислушиваюсь. И в ту же секунду хвост мой начинает радостно колотить по полу — в прихожей слышится голос Свена. Я выключаю телевизор и трусцой бегу навстречу гостю.

— Ну что, мистер Сыщик? Как жизнь? — приветствует меня Свен и ласково треплет мой загривок. Я издаю звуки блаженства.

Свен смеется:

— Ну, старик, ты мурлычешь, прямо как кошка!

Что, правда, что ли? Так может, мне стоит испытать себя в роли имитатора?

— Что поделывает твой хозяин?

— Бедняжка сидит в своей комнате, распустив слюни, и будет рад, если ты его немного развеселишь, — хочу я ответить, но вспоминаю, что я ведь небольшой любитель подробных объяснений, закрываю варежку и молча веду его в комнату Тима.

Мой хозяин лежит на кровати, закинув руки за голову, и таращится в потолок. Увидев нас, он делает недовольную физиономию.

— Ты что, заболел, что ли? — удивляется Свен.

— С чего ты взял? — бурчит Тим.

— А чего ты не встаешь?

— Не хочу — и не встаю!

— А чего не приходишь на пляж? — допытывается Свен. — В такую жару сидеть дома!

Тим машет рукой с гримасой скуки.

— Говорят, послезавтра хорошая погода кончится, — продолжает Свен. — Тогда мы наконец опять сможем заняться нашим Клубом сыщиков.

Отлично!

— «Клуб сыщиков»! — презрительно повторяет Тим.

— А что, у тебя нет желания раскрыть какое-нибудь новое преступление?

У меня-то есть! Да еще какое! Но мой хозяин опять недовольно закатывает глаза и даже не отвечает на вопрос Свена.

Длинный морщит лоб.

— Эй, Тим! Ты чего? У тебя что — проблемы, что ли?

Ага. Маруша. Но Тим, этого, конечно, ни за что не скажет. Странно! Я всегда считал, что с друзьями можно говорить обо всем, но, похоже, это было заблуждением. Тим молчит и сверлит глазами потолок. Но Свен не обижается на него. Он расхаживает по комнате и рассказывает о неприятностях, которые начались у его матери с родителями Юсуфа (она работает у них уборщицей). Юсуф — это наш штатный клоун в Клубе сыщиков. Своими приколами он способен любой комок слез превратить в смешинку.

Мой хозяин вообще не слушает Свена. Но вот он вдруг навострил уши. Свен сменил тему и рассказывает, как он только что случайно встретил Марушу в Восточном парке.

— А она… она была… — лепечет Тим, внезапно побледнев.

— Что — она?

— Она была… э… одна?

— Нет, с ней была какая-то длинношерстная такса по имени Дэнис. Ты уже видел этого типа? Он этим летом переехал в Дюссельдорф и после каникул будет в марушином классе. Кроме нее, он, похоже, здесь еще никого не знает. Во всяком случае, они сейчас все время болтаются вместе.

— Хм… — Тим нервно кусает губу.

— Так, немного с прибабахом, этот Дэнис, а вообще — ничего, нормальный парень.

Мой хозяин все больше мрачнеет, но Длинный ничего не замечает и продолжает болтать о Дэнисе. К счастью, его вскоре прерывает фрау Дёллинг.

— Тим! Телефон! — кричит она из прихожей. — Твой тренер по футболу!

Тим спрыгивает с кровати. Выходя из комнаты, он бросает Свену свирепый взгляд и сжимает кулаки.

Свен качает головой, глядя ему вслед.

— Освальд, ты можешь мне сказать, какая муха укусила твоего хозяина?

Нет, к сожалению, не могу. Потому что как назло за последние 100 000 лет ни одному из моих предков не пришла в голову мысль о том, что пасть можно использовать не только для набивания брюха. Другими словами, для разговоров мне не хватает слов.

— Мне, пожалуй, лучше свалить и оставить Тима в покое, — говорит Свен. — Может, твой хозяин до завтра отойдет.

На прощание он выдает мне еще одну порцию массажа загривка и подбородка и исчезает. Вскоре возвращается Тим, бросается на кровать, тяжело вздыхает и отворачивается к стене. Любовные муки… Меня при виде этих мук клонит в сон, и, пару раз зевнув, я тоже прыгаю на кровать, под бок Тиму, прижимаюсь к нему поуютней и засыпаю. Сон — как шоколад: сладкий и темный…

Однако на этот раз меня ждет горькое пробуждение. Неожиданно на пороге комнаты появляется мать Тима, безжалостно вырывает нас из наших грез во сне и наяву своим чиханием и объявляет:

— С Освальдом придется расстаться!

 

ГЛАВА 6, в которой меня увольняют

Что? Расстаться? Со мной? Зачем? Почему? С какой стати? Этого не может быть! Я наверняка просто ослышался. Или не ослышался?!?

— Да, с Освальдом придется расстаться! — повторяет мать Тима. — Я только что была у доктора Ёренсена. Он говорит, что у меня скорее всего аллергия на собачью шерсть. Мне очень жаль, Тим, но мы не можем оставить Освальда.

Я в ужасе смотрю то на Тима, то на его хозяйку. Как же Тим среагирует на то, что я должен исчезнуть из его жизни? Вспышкой ярости, слезами, истерикой? Ничего подобного. Мой благородный хозяин гладит мне башку и молчит. Он что, обалдел? Даже его мать удивляется такому странному поведению.

— Тебе что, не жаль расставаться с Освальдом? — спрашивает она.

— Жаль… — отвечает Тим без души.

Он тормошит свои рыжий запущенный сад на голове и смотрит на меня пустыми глазами. Готов побиться об заклад, что он сейчас думает о своей Маруше! А что будет со мной — ему плевать.

Его мать сморкается и говорит:

— Мы дадим объявление в газету.

В газету? Про меня? Что я там забыл, в этой газете? Мне и здесь хорошо, в моей корзинке. Неужели они меня просто так возьмут и вышвырнут! Я у них уже столько лет на побегушках, а в награду за это мне говорят: собирай свои пожитки и проваливай! Замечательно!

И куда мне, скажите на милость, идти, а? Кому я нужен в моем возрасте? Тот, кто хочет иметь собаку, покупает щенка. Куда же мне податься? В приют для бездомных животных, где я издохну от жестоких депрессий? Или в опытную лабораторию, где мне ампутируют лапы, чтобы я мог проводить испытания новых кресел-каталок?

Я ХОЧУ ОСТАТЬСЯ ЗДЕСЬ!

Я спрыгиваю с кровати и, как кошка, ласкаюсь к ногам матери Тима. Она опять начинает чихать.

— Уйди, уйди, Освальд! — стонет она. — А то я совсем разболеюсь!

Я хочу вернуться к своему хозяину, но тот уже отвернулся к стене и наверняка опять мечтает о своей возлюбленной. Теперь я знаю, как зовут самого одинокого пса на свете: Освальд. Опустив голову, я плетусь из комнаты, забиваюсь в самый дальний и мрачный угол подвала и скулю траурный марш в у-у-миноре.

Только к ужину я опять появляюсь на горизонте. Тихо прокравшись в столовую, я прислушиваюсь к разговору. Речь идет о докторе Ёренсене, который, оказывается, не просто врач, а еще и аллерголог.

— А он уверен, что это аллергия на собачью шерсть? — спрашивает как раз отец Тима свою жену.

— Не совсем, — отвечает она. — Он как назло уезжает в отпуск, на три недели. Когда он вернется, он проведет со мной тест на аллергию, чтобы быть уверенным на все сто процентов.

— А до этого Освальд побудет у нас? — спрашивает Тим.

Его мать отрицательно качает головой:

— Я чувствую, что это именно из-за его шерсти.

— Как ты это чувствуешь? — интересуется отец.

— Просто чувствую и все. Апчхи! Апчхи!

Какая чушь! Что это вдруг могло случиться с моей шерстью? Совершенно здоровые волосы! Я-то ведь не чихаю, хотя таскаю свою шерсть с собой целый день. Все это глупые отговорки. Просто мать Тима хочет избавиться от меня, потому что я дразню ее любимого Ронни, канарейку, которая живет в гостиной, в клетке рядом с телевизором.

— Освальд вряд ли будет в восторге от того, что ему придется нас оставить, — говорит отец Тима совершенно справедливо.

— Как знать, — возражает ему жена. — Может, он, наоборот, будет рад перебраться в другую семью.

Чушь! На душе у меня муторно как никогда. И я должен это как-то показать родителям Тима. Но как? Я с минуту обдумываю план действий, потом отправляюсь на кухню. Там я прыгаю на стул, а с него на стол. Встав на задние лапы, я дотягиваюсь до корзинки с луком, которая подвешена к потолку. Я собираюсь с духом, раскрываю пасть и вгрызаюсь в самую большую луковицу.

Ффффу!.. Кошмар! Но я мужественно жую эту гадость, пока в глазах у меня не начинается наводнение. Тогда я спрыгиваю на пол, несусь в столовую, сажусь перед хозяйкой Тима и начинаю скулить так жалобно, как, наверное, не смог бы даже на собственных похоронах.

— Смотрите! Это же у него слезы! — говорит отец Тима растроганно. — А я думал, что собаки не могут плакать.

— А они и не могут! — ядовито замечает его жена. — Зато они прекрасно могут притворяться. Вы знаете, что это такое?

Она наклоняется и вынимает у меня из бороды луковую шелуху. Скулеж застревает у меня в горле.

— Вот жулик! — бормочет отец Тима. — Ну как тебе понравился лук, Освальд?

Так же, как мое увольнение — так, что блевать охота!

 

ГЛАВА 7, в которой много болтают

Хвост мой висит, как тряпка, когда я через два дня стою перед дверью Изабель. Я все еще под действием шока, полученного от известия о моем увольнении. До того тошно, что, кажется, так и выл бы, не переставая. Может, хоть Изабель немного утешит меня. Она самый неутомимый специалист по части массажа за ушами из всех, кого я знаю. К тому же у нее всегда хорошее настроение. Если бы я был Тимом, я бы уже давно втрескался в нее по самые уши-локаторы. Но поскольку Тим — та еще тюха-матюха, то, Изабель для него, пожалуй, чересчур шустрая девчонка.

Тим жмет на кнопку звонка. Не успевает Изабель открыть дверь и поприветствовать нас, как сразу же замечает: со мной что-то неладно. Она сверлит меня любопытным взглядом и морщит свой курносый нос. Потом наклоняется, берет меня на руки и спрашивает Тима:

— Что это с Освальдом? Он не заболел?

— Он нет, а вот мать — заболела. И поэтому нам придется отдать Освальда.

— Что?!? Какой же мы тогда Клуб сыщиков — без Освальда?

— А мы и так уже никакой не клуб, — отвечает Тим.

Изабель не реагирует на последнюю реплику.

— Давайте, сначала входите, — приглашает она. — Свен, Маруша и Дэнис уже здесь.

— Дэнис?.. — Теперь уже мой хозяин выглядит так, как будто он болен. — Чего этому придурку здесь надо? — спрашивает он, бледный, как смерть.

Изабель не отвечает. Она идет вперед, в свою комнату. Там она сразу же объявляет дурную весть:

— Представьте себе: Тим решил избавиться от Освальда!

Свен засыпает моего хозяина вопросами, в то время как на лице Дэниса появляется злая усмешка. Оно и понятно: с тех пор как я оросил его джинсы, он меня не переваривает.

А Маруша? Она, правда, бросает мне грустный взгляд, но не произносит ни слова. Странно! Еще в последний раз в Восточном парке мне бросилось в глаза, что Маруша изменилась. Раньше она была почти таким же электровеником, как и Изабель, но с тех пор как она познакомилась с Дэнисом, это уже не Маруша, а какая-то Спящая красавица.

Мой хозяин рассказывает историю про аллергию.

— Моя мать все время чихает из-за шерсти Освальда. Поэтому его придется отдать.

— Что за идиотизм! — возмущается Свен. — Можно же что-нибудь сделать против этой аллергии.

В самом деле? Что именно? Я готов сделать что угодно, чтобы остаться с Тимом.

— Надо сводить Освальда к парикмахеру, пусть его обстригут наголо, — советует Свен. — Если у него не будет шерсти, у твоей матери не будет никакой аллергии. Что ты на это скажешь, Освальд?

Что? Бегать голым? Нет уж, спасибо! Чем стричься наголо, я лучше добровольно сдамся в приют для бездомных животных.

— Ладно, не дергайтесь, — пытается Тим успокоить своих друзей. — Пока еще ничего не случилось. Завтра в газете появится объявление. Посмотрим, найдется ли вообще кто-нибудь, кто заинтересуется Освальдом. А может, кто-нибудь из вас захочет взять его к себе?

Длинный Свен сокрушенно разводит руками:

— В нашем доме животные запрещены.

— А ты, Маруша? — спрашивает мой хозяин.

Маруша в это время смотрит в окно с загадочной улыбкой и даже не замечает, что к ней обращаются.

— Ты слышишь? Эй, Маруша? — дергает ее за руку Тим.

Та качает головой:

— Если бы у меня не было кошки, я бы его взяла. А так — Кора взбесится, если в доме появится собака. Да она ему глаза выцарапает!

— Если, конечно, я до этого не перекушу ей глотку…

Изабель тяжело вздыхает:

— Мои родители вообще против кошек и собак. Единственный зверь, которого они могли бы мне позволить завести, это кролик.

— Нет проблем! Я приклею себе к башке два огромных уха и буду грызть только морковку.

— Тут вдруг подает голос Дэнис:

— А почему бы тебе не продать его в Корею? Он мог бы там работать в ресторане.

— В качестве вылизывателя тарелок, что ли?

— Нет, в качестве главного блюда, — отвечает Дэнис с наглой усмешкой. — Жареные собаки у них там — любимое блюдо.

— Придурок! — шипит Тим.

Дэнис со смехом откидывает свою длинную гриву назад.

Если бы не мое подавленное настроение, я бы точно бросился на этого недоумка и проделал ему пару дырок в штанах для вентиляции.

Друзья еще какое-то время обсуждают сложившуюся ситуацию и принимают решение поддерживать контакт со мной, кому и куда бы меня не отдали. Это, конечно, слабое утешение, но лучше такое, чем никакого.

Потом они переходят к другой теме: Клуб сыщиков. Свен, который мечется по комнате, как лев по Африке, спрашивает, существует ли он вообще, этот клуб.

— С той кражи картин мы не раскрыли ни одного дела! — заявляет он. — Я не пойму: мы сыщики или уже нет?

— Ну, вообще-то сыщики… — говорит Изабель. — Хотя… у меня, например, теперь совсем нет времени. Вся неделя расписана, как по нотам: в понедельник конный спорт, во вторник — бассейн, в среду — скрипка, в пятницу — балет. А еще хор, уже две недели.

Свен корчит гримасу.

— А ты что скажешь, Маруша?

Маруша пожимает плечами, смотрит в пол и обеими руками ворошит свои волосы. Дэнис заявляет с ехидной усмешкой:

— Клуб сыщиков — это же смешно! Оставьте эту игру первоклашкам!

Тим вдруг соглашается с ним:

— Он прав. Надо распустить клуб.

Чего?.. Что за бред? Это он явно боится показаться Маруше маленьким.

— Распустить клуб?.. Фигу с маслом! — возмущается Свен, размахивая при этом длинными палками рук. — Вы все можете уходить, а мы с Юсуфом остаемся членами Клуба. Кстати, где он торчит? Он же всегда такой пунктуальный.

— Наверное, ему тоже надоела эта дурь, — говорит Дэнис. — Так что скорее всего тебе придется одному…

Он не успевает договорить, потому что в прихожей раздается звонок. Изабель передает меня Маруше, а сама идет открывать дверь. Мой хозяин ревниво косится на меня, потому что Маруша меня гладит.

— Ну наконец-то! — говорит Свен, когда в дверях показывается черная шевелюра Юсуфа. — Где ты пропадал?

— Меня задержали в парке, — отвечает Юсуф.

— Кто?

— Какие-то три типа в масках. А маски — сделаны из полиэтиленовых мешков. Они отобрали у меня все деньги. Тридцать евро!

— Что? Тебя ограбили? — изумленно спрашивает Тим.

— Угадал, — отвечает Юсуф. — Так что начинаем расследование дела об ограблении. Надо выяснить, что это за уроды…

— Минутку, Юсуф! — прерывает его Свен. — Им ты можешь ничего не рассказывать. Они уже не члены нашего клуба.

— Что, серьезно? — не верит Юсуф.

— Вообще-то да, — признается Изабель. — Но раз тут такой интересный случай, я опять вступаю в Клуб. А вы?

Маруша с Тимом усердно кивают. Но тут Юсуф вдруг замечает Дэниса. Он таращится на него какое-то время, потом спрашивает:

— Чего этот тип все время трясет своей гривой? Кто он вообще такой?

— Это Дэнис, — отвечает ему Свен. — Он считает, что Клуб сыщиков — это смешно.

— Так… — Юсуф подходит к Дэнису и протягивает ему руку. — Привет. Меня зовут Юсуф. Я считаю, что трясти гривой — это смешно.

Дэнис открывает рот, потом снова закрывает его и краснеет, как рак. В комнате воцаряется гробовая тишина. И вдруг Дэнис встает, трясет Юсуфу руку и молча выходит из комнаты.

— Хм. Ну и чудак! — качает головой Юсуф.

— Идиот! — шипит на него Маруша, сажает меня на кровать и бежит догонять Дэниса.

Юсуф чешет затылок.

— Хм. Ну и чудачка!

 

ГЛАВА 8, в которой меня хотят зарезать

На следующее утро за завтраком у меня кусок в горло не идет, хотя Тим каждые две минуты сует мне под нос огромные порции ветчины. Ветчина! Мне на нее сегодня наплевать. Я хочу от своего хозяина совсем другого: чтобы он вскочил со своего стула, обнял меня, заревел, как белуга, и сказал сквозь слезы: «ХОЧУ, ЧТОБЫ ОСВАЛЬД ОСТАЛСЯ СО МНОЙ!»

Но Тим молчит, так же как его родители. Даже как-то жутко делается от этого молчания. Слышно только, как они жуют, да мать Тима время от времени чихает. Да еще шелест газеты, которую читает отец.

Пару минут назад он показывал им страницу с объявлениями о купле-продаже животных. После этого три пары глаз десять секунд сочувственно смотрели на меня. И это все. Ни единого слова о том, что меня продают! Наверное, им стыдно оттого, что они так по-свински сбывают меня с рук.

Почему я, собственно, не радуюсь, что покидаю эту бесчувственную семью? Очень просто: потому что мы, собаки, чертовски преданные существа. Вот такая вот смена хозяев может разбить нам сердце.

Ну, ладно, у меня тоже есть гордость, я решил ограничить свою прощальную речь одним лишь сердитым рычанием. Но когда Тим потом захочет пожать мне на прощание лапу, я наверняка разражусь таким жалобным воем, какого еще не издавала ни одна собачья глотка.

После завтрака Тим о чем-то перешептывается с отцом. Потом мой хозяин говорит:

— Ну что, Освальд, как на счет небольшой пробежки? Я собрался покататься на коньках.

Понимаю: меня не должно быть дома, когда начнет трезвонить телефон и родители будут торговаться о моей цене. Я с опущенной головой тащусь за Тимом. Мы идем в гараж, он надевает свои коньки. Пока он их зашнуровывает, я окидываю взглядом помещение и тяжело вздыхаю. Канистра для бензина, велосипеды, ящик с инструментом — все здесь навевает воспоминания о счастливых днях, прожитых в семье Тима. Например, канистра. Поскольку она неделями без дела стояла в углу, я решил провести эксперимент и установить, за какой срок я смогу наполнить эту железяку, используя ее в качестве ночного горшка. Мне потребовалось всего десять дней. То-то было смеху, когда отец Тима через какое-то время заправил машину собачьей мочой! Мотор злобно запукал и испустил дух.

Никогда не забыть мне и игру в «прятки»: однажды ночью я закопал в саду все инструменты. Газон потом выглядел так, как будто на нем проводили соревнования по рытью подземных ходов триста кротов. У меня до сих пор еще стоят в ушах вопли родителей Тима, когда они увидели эти груды земли.

— Все, понеслись! — прерывает Тим мои сентиментальные воспоминания и выкатывается на своих коньках из гаража.

Последняя прогулка с хозяином… Тим несется по тротуарам, как ошпаренный. Куда он так разогнался? Скорее всего он просто не хочет со мной разговаривать — ведь ему пришлось бы объяснять мне, почему он и палец о палец не ударит, чтобы я остался с ним. Как будто я и без него это не знаю! Любовь… Да, это она виновата в том, что я для Тима сейчас не имею особого значения. Поскольку его мысли постоянно заняты Марушей, для меня в его мозгу просто нет места. Я, собственно, должен был бы иметь огромный зуб на Маруша, но она ведь тут, если разобраться, не при чем. Скорее уж этот Дэнис! Рррр! От ревности к нему мой хозяин совсем обалдел.

Кстати, куда это он так несется? В Восточный парк, что ли? Вот это было классно! Мы могли бы с ним вместе поохотиться на эту банду пакетоголовых. Может, они сегодня опять выйдут на промысел? Эх, если бы мы застукали их на месте преступления!

Но метров за сто до парка Тим вдруг резко тормозит: в маленьком переулке он заметил мальчишек, которые установили два трамплина и прыгают через них, как сумасшедшие, на своих роликовых коньках. Какое-то время он наблюдает за ними, скрестив на груди руки, потом один из них предлагает и ему попробовать прыгнуть. Тим не заставил себя долго упрашивать и присоединился к мальчишкам.

Я нахожу себе местечко поудобней, в тени, у афишной тумбы, и отдыхаю, вытянув все четыре лапы. Хороша прощальная прогулка! Я лежу и дуюсь на Тима. Вместо того чтобы утешать своего до смерти расстроенного друга, он гоняет по асфальту с какими-то незнакомыми мальчишками на своих роликовых коньках. Ненавижу коньки! Чтоб их кастрировали!

Дутье, как выясняется через пару минут, очень утомительное занятие. Я зеваю так, что чуть не вывихиваю себе челюсть. Дело кончается тем, чтобы я отрубаюсь и дрыхну, как сурок. И, конечно же, вижу какие-то кошмарные сны.

Мне снится, что мой новый хозяин — мясник. И он целый день гоняется за мной с огромным ножом, потому что спутал меня со свиньей. А его маленькая дочка любит рисовать. Но рисует она за каким-то дьяволом прямо на мне! И я каждый вечер выгляжу, как попугай. А у жены мясника тоже есть хобби: она все время наступает мне на хвост. Чокнутая семейка! Вот уж где мне точно не дадут скучать!

 

ГЛАВА 9, в которой я оказываю первую и вторую помощь

— Эй, Освальд! Просыпайся! — слышу я вдруг голос своего хозяина и распахиваю глаза. — Я, идиот, совсем забыл про время. Мы торчим тут с тобой уже почти три часа. Теперь точно опоздаем к обеду.

А мне-то какое дело? Меня дома встретит не маменька, огорченная моим опозданием, а новый хозяин. Поэтому я принимаю решение проделать обратный путь в спокойном темпе.

Мой бывший хозяин несется вперед. Я, как в замедленной съемке, поднимаюсь на ноги и не спеша трогаюсь вслед за ним.

— Быстрей, Освальд! — орет Тим, который уже отъехал на приличное расстояние.

Но мне его крики — до лампочки. Я продолжаю свой путь прогулочным шагом.

— Лентяй несчастный! — с улыбкой ворчит Тим, когда я догоняю его, вернее дохожу до него. — Ладно, так и быть, для скорости я сыграю роль такси, — говорит он и берет меня на руки. — Ты, правда, тяжеловат для этого, но в конце концов сегодня мы в последний раз…

Он умолкает и сжимает губы. Мы долго смотрим друг другу в глаза. Я никак не пойму — действительно у него в глазах слезы или мне кажется?

— Ну ладно, Освальд, нам пора, — говорит он и гладит меня по голове.

Ехать на роликовых коньках с собакой под мышкой — не простое дело. Проходит какое-то время, прежде чем Тиму удается приноровиться. Он то и дело грустно поглядывает на меня. Может, до него, наконец, постепенно дошло, как ему будет меня не хватать?

Я вдруг замечаю у него на щеке одинокую слезу. Не может быть — Тим ревет из-за меня?.. Я так растроган, что готов зареветь вместе с ним, но у меня, как назло, нет под боком лука! Я поднимаю голову и слизываю слезу со щеки. Тим смеется от щекотки — и врезается на полном скаку в мусорный контейнер, припаркованный посреди тротуара. Он громко вскрикивает, а я лечу в воздух, выполняю тройной ритбергер и приземляюсь рядом с Тимом.

С перекошенным от боли лицом Тим рассматривает свое колено. Кровь из него так и хлещет. Тим произносит пару ругательств, которые я не могу воспроизвести в этой книжке (иначе не видать мне никакой премии за детскую литературу, как своих ушей).

Да, с наколенниками такого бы не случилось… Тим с трудом поднимается на ноги, опираясь на контейнер, и несколько секунд глубоко дышит. Потом пытается ехать дальше, но уже через два шага опять вскрикивает и падает на землю.

— Ззарразза! — стонет он. — Неужели я себе раздробил колено?..

Самое маленькое движение причиняет ему боль. Я бы, конечно, помог Тиму, но как? Жаль, что я не целитель-чудотворец! Тогда бы я просто приложил лапу к колену Тима, и он бы сразу выздоровел.

— Как же мне добраться до дома?.. — скулит мой хозяин. — Освальд, ты должен вызвать скорую помощь.

Будет сделано. Если только ты мне объяснишь, как это из звуков образуются слова, а из слов — предложения. Я оглядываюсь по сторонам. Улица словно вымерла. Может, просто побежать к первой попавшейся двери и до тех лаять, пока кто-нибудь не откроет?

В этот момент из-за угла выезжает на велосипеде девчонка с длинными волосами, которые развеваются на ветру, как флаг. Я становлюсь на край тротуара между двумя припаркованными машинами и начинаю лаять. Но девчонка едет по противоположной стороне улицы и не обращает на меня никакого внимания. Она приближается. Я уже почти охрип, но толку никакого.

Она бы так и проехала мимо, если бы я в последний момент не перебежал улицу и не бросился ей мужественно прямо од колеса. Она изо всех сил жмет на тормоз и кричит:

— Ты что, сдурел, балда?

Уффф! Как я точно все рассчитал! Ювелирная работа! Еще сантиметр — и моя шкура поцеловалась бы с передним колесом. Я несусь обратно к Тиму и опять врубаю свою стереоприставку на полную мощь. Ну, наконец-то! Девчонка слезает с велосипеда, подходит к нам, удивленно смотрит на моего хозяина и спрашивает:

— Ты чего разлегся? У тебя что, тихий час?

— Какой там «тихий час»! — бормочет Тим и показывает на свою левую ногу.

— Хм. Да, выглядит неважно, — говорит девчонка с лукавой улыбкой. — Но ничего, штопальная игла, кусок шерсти — и будут как новые!

— Чего? Ты о чем?

— О дырке в двоих коротких джинсах. Или у тебя еще какие-нибудь проблемы?

— Ты что, слепая? Не видишь кровь на колене?

— А-а! А я думала, это кетчуп. Как это ты умудрился?

Тим рассказывает ей о своем падении. Девчонка решительно спрашивает:

— Отвезти тебя домой?

— Ну, это было бы… э… действительно… слишком… э…

— Ну, как хочешь.

— Нет, я хотел сказать… э… это было бы слишком мило с твоей стороны…

Последние слова Тим произносит чуть ли не шепотом.

— Сам встать можешь?

Тим качает головой.

Девчонка наклоняется, кладет его руку себе на плечо и помогает ему подняться. Тим при этом краснеет, как рак. Когда он устраивается на багажнике, веселая девчонка, которая на голову выше Тима, садится на седло.

— Держись за меня как следует! — командует она и трогается с места. Тим двумя пальцами берется за ее футболку.

— Эй, ты, что обалдел? Обними меня как следует за талию и держись покрепче, иначе грохнешься и разобьешь еще второе колено! — кричит она ему через плечо.

Тим нерешительно повинуется. Я бегу рядом и поглядываю на него снизу вверх. Чего это он, интересно, все время улыбается, как даун? Радуется, что ли, что у него болит колено?

— Тебя мои волосы не щекочут? — спрашивает девчонка, когда порыв ветра опять взметнул и растрепал ее белокурую гриву.

— Нет, — отвечает Тим. — Следующая налево, пожалуйста, — прибавляет он.

Девчонка смеется:

— Какой ты вежливый! Как тебя звать?

— Тим. А тебя?

— Надин. А твою собаку?

— Освальд.

— Он у тебя молодец, ушами не хлопает, — хвалит меня Надин. — Если бы он не бросился мне прямо под колеса, ты бы до сих пор еще валялся на тротуаре. Можешь гордиться, что у тебя такой классный пес.

У меня от этих хвалебных гимнов просто дух захватило. А Тим?

— Угу… — бубнит этот трус!

Почему он не рассказывает Надин, что его гениального пса сегодня продают с молотка?

Через пару минут мы сворачиваем на нашу улицу.

— Вот здесь я живу, — говорит Тим.

— Ясно.

Надин тормозит перед дверью, спрыгивает с седла и помогает Тиму слезть с багажника.

— Ну что, сам сможешь дальше?

Тим кивает и опять почему-то краснеет, как рак.

— Спасибо… — бормочет он и смотрит при этом не на Надин, а на меня.

— Пожалуйста! — отвечает Надин. — Пока!

Она садится на велосипед и едет дальше. Тим смотрит ей вслед, кусая нижнюю губу и почесывая затылок. Он явно хочет что-то крикнуть ей вслед, и не решается. И я опять прихожу ему на помощь (уже второй раз за сегодняшний день!) громким лаем. Надин останавливается и смотрит назад.

— Что-нибудь еще?

— Да нет, — говорит Тим, но тут же прибавляет чуть дрогнувшим голосом: — Заезжай как-нибудь, когда будет время.

— Хорошо, — отвечает Надин улыбаясь. — Я прихвачу с собой иголку с ниткой и покажу тебе, как надо штопать дырки.

— О’кей!

Надин машет рукой и уезжает. Когда она поворачивает за угол, мой хозяин переводит дух. Потом ковыляет к двери и нажимает кнопу звонка. Ему открывает отец.

— Стоп! Освальд остается во дворе! — говорит он вместо приветствия, еще прежде чем Тим успевает показать ему свое разбитое колено. — Отныне он не должен переступать порог квартиры, понятно?

Понятно. Значит, уже продали.

— Девяносто девять, — сообщает отец. — Неплохая цена, правда?

Что? Меня сдали по цене распродажи?.. Ну, наглость! Да я стою не меньше тысячи!

— Ну как, Освальд? Нравится она тебе? — спрашивает меня отец Тима.

О ком это он? О моей новой хозяйке, что ли? Она что, уже здесь? Где? Я ее не вижу. Если эта дамочка где-то поблизости, значит, она невидимка. Какой кошмар! Меня продали волшебнице! Хотя лучше волшебница, чем близорукий мясник.

— Когда его забирают? — спрашивает Тим.

— Кого?

— Освальда, кого же еще? Ты же говоришь, что за него дали девяносто девять евро.

— Чушь собачья! — смеется отец. — Ты что, думаешь, я способен отдать такого бесподобного пса за какие-то девяносто девять евро?… Да никогда в жизни! Неужели ты не заметил в саду собачью будку? Это она стоила девяносто девять евро!

— Будка? — переспрашиваем мы с Тимом одновременно (я, конечно, мысленно).

Отец Тима садится на корточки и чешет мне подбородок.

— Освальд остается у нас, — объявляет он.

Юхху! От радости мой хвост вертится, как вентилятор.

— Мне как-то не понравился ни один из тех, что звонили по поводу нашего объявления. К тому же, мы только через три недели, после теста, точно узнаем, из-за Освальда мама чихает или нет. Так что пока он остается. Но в дом — ни ногой. Так мы договорились с мамой. Ну, что скажешь, Освальд?

— Гав! Гав! Гав!

Что я еще могу сказать?

 

ГЛАВА 10, в которой я становлюсь жертвой ограбления

Через две минуты я в первый раз влезаю в свою будку и осматриваюсь. Смотреть тут в общем-то не на что — две мои миски и корзинка. Ни света, ни ковра, ни телевизора, ни отопления… Если где-нибудь существует тюрьма для собак, то камеры там, наверное, выглядят поуютней, чем моя будка. А теснота! Если встать на задние лапы, наверняка набьешь себе шишку.

Ну ладно, зато это моя будка, она принадлежит только мне. Здесь я могу делать что хочу. Например, я могу… э… могу… Хм, что же я, собственно, могу здесь делать? Ах да — например, есть и спать. Или могу подвинуть миски туда, а корзинку сюда. Или наоборот. А потом я, например, могу опять есть и спать. Да, жизнь в моей будке обещает быть необыкновенно разнообразной…

В течение дня в мои апартаменты то и дело заявляются непрошеные гости: то два дождевых червя, то два воробья, то парочка толстых жуков. А ночью ко мне заглядывали на огонек два светлячка и две крысы. Чего им всем от меня надо? Что они, спутали мою будку с Ноевым ковчегом, что ли?

На следующее утро из дома выходит Тим и ковыляет ко мне со свежей водой и огромной порцией хрустелок. Он с родителями собрался на воскресную прогулку в какие-то горы. Его левое колено забинтовано и жутко воняет йодом — фффу! Говорят, этот йод страшная полезная штука, но только не для моего носа. Так что пока Тим рядом, я лучше буду дышать ртом.

Из-за моей дурацкой шерсти я не могу поехать с ними, а то еще у матери Тима, чего доброго, по дороге случится очередной приступ чихотки. В дом мне тоже нельзя. А содержание собак на цепи, к счастью, запрещено. Вы понимаете, что это означает, друзья мои? Что меня теперь нельзя ни запереть, ни привязать, хе-хе-хе! Как только Тим с родителями через пару минут исчезнут — я свободен!

— Смотри, веди себя прилично! — говорит Тим. — А если зайдет Надин, скажи ей, что я…

— Тим! — зовет его отец. — Давай быстрее! Пора ехать.

Тим треплет мою башку и уходит. Черт побери, я так и не узнал, что надо передать Надин! И что я ей скажу, если она вдруг появится? Не успевают они скрыться за поворотом, как я бросаюсь к миске и за ноль целых ноль десятых минуты заглатываю весь свой дневной рацион.

С двумя килограммами хрустелок в брюхе я тащусь на залитый солнцем газон, валюсь на бок и жду, когда стихнет боль в желудке. Потом слоняюсь по саду, стараясь найти себе хоть какое-нибудь занятие — там понюхать, там пометить, — и ломаю себе голову, что мне делать с этой свободой. Хотелось бы, конечно, удрать, но куда?

Тут вдруг ветром заносит в сад старый полиэтиленовый пакет — и я мгновенно вспоминаю банду, которая позавчера напала на Юсуфа в Восточном парке и облегчила его на тридцать евро. Интересно, что сказали бы Тим и его родители, если бы я один выследил этих паршивцев? Правильно: они были бы так горды своим суперсыщиком, что им никогда бы больше и в голову не пришло продавать его. И я в ту же секунду врубаю турбопривод и несусь в парк.

Прибыв на место, я же осматриваюсь в поисках полиэтиленовых пакетов. И очень скоро нахожу их, три штуки — лежат под скамейкой, аккуратно сложенные и придавленные камнем. Очень подозрительно!

Я залезаю в кусты рядом со скамейкой, включаю органы слуха, зрения и обоняния на полную чувствительность и жду. Ничего не происходит. Мимо тащится взад-вперед куча народа; кто-то даже присаживается на пару минут на скамейку, но никому нет никакого дела до пакетов. Сколько же мне здесь еще торчать? К тому же мне действует на нервы какая-то надоедливая оса, которой приспичило сделать из меня донора. Она носится вокруг меня и так и норовит вонзить свое жало в мою шкуру. Если банда не появится самое ближайшее время, то я…

Ого! Вот это да!.. Перед скамейкой садится потрясающе красивая дамочка из семейства далматинцев. Она облизывает свои передние лапы и чешет ими за ушами. Как прелестны ее движения! Держу пари, что она заканчивала ту же школу моделей, что и Клавдия Шиффер!

Нет, я просто улетаю! Дамочка морщит свой носик и принюхивается. Может, она чувствует, что в кустах притаился ее поклонник? Я издаю тихое любовное повизгивание. Дамочка прислушивается. Я повизгиваю еще более страстно. Дамочка встает со своего места и делает шаг в мою сторону.

— К ноге, Сента! — скрежещет старческий голос. Это ее хозяин — маленький старичок в черной фетровой шляпе.

Сента без звука повинуется и опять опускается на задние лапы. Хозяин гладит ее. Эй, дедуся! Руки прочь от моей Сенты! От ревности я готов впиться ему зубами в руку.

Я встаю и делаю несколько шагов в сторону Сенты. Она слышит шорох в кустах и оборачивается. Я останавливаюсь. Мы смотрим друг на друга. Эти глаза! Такие черные, как… э… даже не знаю какие, и такие загадочные, как… э… что просто слов нет! Я так ошарашен, что не могу подобрать достойного сравнения. Да, друзья мои, сомнений нет: бедный Освальд влопался (в смысле втрескался) по самые уши.

Меня отделяют от нее всего несколько метров. Сердце колотится у самого ошейника — вот-вот выпрыгнет. Интересно, как старик среагирует, если мы с Сентой обнюхаем друг друга? Большинство хозяев и хозяек сразу смотрят мне под брюхо, когда я приближаюсь к их любимицам, и, увидев, что я не дама, гонят меня прочь, как зачумленного.

Я медленно приближаюсь к Сенте на трясущихся лапах, как вдруг раздается звонкий девчоночий голос:

— Освальд! Ты что здесь делаешь?

Изабель! А она-то что здесь потеряла? Она спрыгивает с велосипеда, наклоняется ко мне и приветствует меня мини-сеансом массажа. Я тем временем не спускаю глаз с Сенты. А та с меня. Между нами явно уже возникла какая-то невидимая связь. Обалдеть!

— Здóрово, что отцу Тима пришла в голову эта мысль с будкой! — говорит она. — Весь Клуб сыщиков радуется за тебя. Тим вчера вечером нас всех обзвонил и все рассказал.

Потом она допытывается, что я делаю в парке. Я, как идиот, подбегаю к полиэтиленовым пакетам и лаю. И, конечно же, сам себе все порчу: мой лай действует на нервы старику. Он что-то бурчит себе под нос с недовольной миной, встает со скамейки и удаляется мелкими шажками. Прекрасная далматинка семенит рядом в ним. Она пару раз оглядывается, прежде чем скрыться от моего влюбленного взора. Но ничего! Это не надолго, дорогая Сента! Мне просто надо немного поработать.

Изабель тем временем развернула пакеты. В каждом из них было по четыре дырки — для глаз, рта и носа.

— Да это же те самые маски, в которых орудует банда пакетоголовых! — Изабель вне себя от волнения. — Но неужели они такие тупые, что могли оставить здесь свои маски? Плевать! Главное, что теперь мы сцапаем этих уродов!

Она рассказывает мне, что тоже пришла в парк специально на поиски следов банды. Остальные сыщики куда-то все разъехались, поэтому она пришла одна. Я слушаю ее вполуха — мои мысли заняты Сентой.

— Слушай меня внимательно, Освальд. Я сделаю кругов по парку, а ты остаешься здесь и охраняешь пакеты. Понял?

Она садится на велосипед и жмет на педали. Я выполняю ее распоряжение и остаюсь при пакетах. Правда, всего полсекунды. Потом со всех ног бросаюсь догонять Сенту. Они не могли далеко уйти. И вот я уже вижу их, снижаю скорость и тихонько подкрадываюсь к Сенте. Да, я знаю: есть одна-единственная порода собак, которые могут улыбаться — собаки из комиксов. Но когда Сента замечает меня, — клянусь, она радостно хихикает.

Я иду рядом с ней (хозяин меня, к счастью, не замечает), наслаждаюсь ее великолепным ароматом и непрестанно смотрю ей в глаза. А они у нее такие черные, как… э… как… — нет, мне все еще не найти подходящих слов.

— Освальд! — слышу я вдруг голос Изабель откуда-то издалека. — Освальд!

Как? Расстаться с Сентой прямо сейчас? Нет, это невозможно! Изабель кричит все громче, а в моих ушах ее голос звучит все тише, пока в конце концов не затихает совсем. Ага! Оказывается, любовь не только слепа, но и глуха.

По мне так пусть бы дорога к дому Сенты никогда не кончалась. Но она, к сожалению, кончается. Не успеваем мы выйти из парка, как старик направляется прямо к одному из больших домов напротив, подходит к входной двери и отпирает ее. Теперь или никогда! Я прижимаю морду к личику Сенты и целую ее. Если бы собаки могли краснеть, я бы сейчас, наверное, стал похож на Виннету, вождя краснокожих.

Щелк — дверь захлопнулась. Я становлюсь под дверной ручкой, поднимаю заднюю ногу и оставляю Сенте на память маленький душистый сувенир. Потом несусь в парк, где Изабель все еще кричит-надрывается в поисках суперсыщика Освальда.

— Ну наконец-то! Явился, не запылился! Хорош суперсыщик! — ругается она, когда я причаливаю к скамейке. — Где тебя носит?.. Ты мне так был нужен! Представь себе: меня только что ограбили!

Меня тоже: у меня украли сердце. Ах, любовь, любовь…

 

ГЛАВА 11, в которой есть и стихомания и болтология

Через день после этого сыщики собираются на совещание. Тим и его друзья сидят полукругом перед моей будкой чешут языки по поводу нападения на Изабель.

— Их было трое, — рассказывает Изабель. — На головах у них были полиэтиленовые пакеты из супермаркета, те самые, что Освальд нашел под скамейкой. Вообще-то нашему суперсыщику было велено сидеть рядом с мешками и охранять их, но он почему-то взял и удрал.

Все укоризненно качают головой. Мне становится не по себе от этого всеобщего порицания, и я забираюсь вглубь будки.

— Так ты говоришь, их было трое? — слышу я голос Тима, но его тут же перебивает Свен:

— Может, мы все-таки сначала дождемся Юсуфа? Иначе все придется повторять еще раз.

— А если он вообще сегодня не придет? — подает голос Дэнис, которого притащила с собой Маруша.

Странно, что этот тип еще раз отважился сунуть нос в Клуб сыщиков после своего бесславного отступления в пятницу. Он, конечно, был бы рад, если бы Юсуф не появился. Ведь это Юсуф выкурил его тогда из комнаты, сказав ему пару ласковых слов.

Сыщики решают подождать еще десять минут. Изабель, Тим, Свен и Дэнис болтают о школьных делах, а Маруша лежит на траве, смотрит в небо и грезит наяву. Я потихоньку вылезаю из будки и сажусь прямо перед входом.

Тим рассказывает о своих приключениях на последнем уроке математики. Я смотрю, мой хозяин ничуть не огорчен тем, что Маруша притащила с собой свою длинношерстную таксу Дэниса. А все, благодаря Надин, которая вчера вдруг нагрянула к нему после обеда, как снег на голову, и пробыла у него почти два часа. Жаль, что я не присутствовал при этом! Мне ведь теперь запрещено переступать порог дома.

Изабель смотрит на часы и объявляет, что десять минут истекли. Свен чешет свою лебединую шею.

— Ладно, продолжим обсуждение, — говорит он. — Итак сколько их было?

— Трое, — отвечает Изабель. — И только один из них был выше меня ростом.

Сыщики удивленно переглядываются.

— Вы понимаете, что это значит? — восклицает Тим. — Что эти гангстеры не намного старше нас.

— Чушь! — вмешивается Дэнис. — Может, это просто были три лилипута?

— Ага! Или три маленьких инопланетянина с головами в виде полиэтиленовых мешков! — раздраженно бурчит Свен. — Если ты решил поприкалываться над нами, то лучше закрой варежку, трепло!

— Отстань от него! — шипит на него Маруша.

Длинный смеется и опять обращается к Изабель. На этот раз с вопросом, сколько денег они у нее отобрали.

— Двадцать евро, — отвечает Изабель. — Сначала я конечно, попробовала обдурить их, сказала, что у меня с собой ни цента. Но они решили отобрать у меня велосипед и вернуть его только в обмен на деньги. Тогда я плюнула и отдала им деньги сразу.

— Довольно наглые парни! — бормочет Тим.

— На счет парней — это еще большой вопрос, — говорит Изабель. — У их главаря был подозрительно высокий голос.

— Может, у него просто голос ломается, — предполагает Тим. — Я не могу себе представить, чтобы девчонки были способны на такое свинство.

Изабель удивленно смотрит на него.

— Почему это ты не можешь себе такое представить?

— Ну, потому что… потому что… девчонки… — Тут мой хозяин для разнообразия не краснеет, а бледнеет. — Потому что девчонки для этого слишком нежные создания…

— Ты слышала, Маруша? Мы нежные создания.

Нет, Маруша ничего не слышала, потому что опять витает где-то в облаках. Изабель пришлось повторить свои слова. И они обе захихикали.

— А кто из нас, по-твоему, более нежное создание? — спрашивает Изабель.

Тим пожимает плечами.

— Вы обе одинаково хороши, — заявляет он, а мысленно наверняка прибавляет: «Aber hinter den Bergen bei den sieben Zwergen wohnt ein Mädchen, das ist noch tausendmal schöner als ihr — а именно моя новая подруга Надин!»

Интересно, он так же часто думает о ней, как я о моей Сенте? Да, любовь — это настоящий молоток: если врезать таким молотком по башке, она еще долго гудит, как чугунная. Я постоянно вижу перед собой черные глаза Сенты. И постоянно вспоминаю наше прощание, когда я ее поцеловал. Я даже стишок придумал:

Да, да, я и сам знаю: последние две строки оставляют желать лучшего. Посмотрим, может, мне еще удастся написать что-нибудь более изящное.

Тем временем сыщики предлагают разные планы поимки банды пакетоголовых. Пока что их предложения звучат не очень убедительно. Скорей бы уж приходил Юсуф! У него всегда наготове не только классные идеи, но и классные приколы.

Ошибка в расчетах! Когда через пять минут Юсуф наконец появляется, можно подумать, что его подменили. С опущенной тыквой он ведет под уздцы свой велосипед, ставит его в саду, плетется к моей будке и тяжело опускается на траву рядом со Свеном и Тимом.

— Эй, ты чего? Что случилось? — толкает его в бок Свен.

— Ничего, — отвечает Юсуф.

Он мнет свои пальцы и не поднимает голову даже тогда, когда Изабель повторяет рассказ о вчерашнем нападении на нее в Восточном парке.

— Это явно те же самые бандюги, которые отобрали у тебя деньги в пятницу, — говорит она в заключение.

— Угу… — отвечает Юсуф.

С ним творится что-то с ним неладное, это ясно. Тим и все остальные растерянно переглядываются. Один только Дэнис, который терпеть не может Юсуфа, глупо улыбается. Я при всем желании не понимаю, как Маруша может дружить с таким придурком!

— Мы тут уже прикидывали, как нам выследить банду пакетоголовых, но пока ничего не придумали, — обращается к Юсуфу Тим. — Может, у тебя есть какая-нибудь идея?

Тот качает головой. Потом срывает маргаритку и задумчиво вертит ее в руках, поглядывая на сыщиков. На лице его появляется странная улыбка.

У тебя что-нибудь случилось? — спрашивает Тим.

Улыбка на лице Юсуфа исчезает.

Мои родители решили разойтись… — бормочет он и рвет маргаритку лепесток за лепестком.

 

ГЛАВА 12, в которой меня ум

е

ляют насмерть

Вечером меня ждет еще один сюрприз: визит Леонардо Недовинченного и его хозяйки, любительницы собачьего дерьма. (Тем, кто не помнит эту парочку, советую сделать восьмикратное сальто назад, в четвертую главу.) С нашей первой встречи Леонардо попадался мне на глаза почти во время каждой нашей вечерней прогулки. Этот комар все время пытается играть со мной, но у меня нет никакой охоты связываться с ним. Когда я занят своими малыми и большими делами, мне нужен покой.

Хозяйка Леонардо, которую, кстати, зовут фрау Ксандер, за последнее время здорово снюхалась с отцом Тима. Не успеет она показаться на горизонте, как он уже сияет, как медный котелок. И когда они весело болтают друг с другом, слушать их одно удовольствие. Отец Тима прямо не может наговориться с ней, поэтому наши прогулки в последнее время длятся почти вдвое дольше, чем раньше.

До сих пор я как-то не придавал этому особого значения. Но после того как сегодня Юсуф сообщил о предстоящем разводе своих родителей, я не на шутку задумался по поводу их встреч. Отец Юсуфа, хирург, который делает пластические операции, влюбился в одну из своих медсестер и собирается, оставив семью, переехать с новой подругой в Гамбург. Очень хорошо! Просто замечательно! Неудивительно, что Юсуф совершенно расклеился и никто — ни я, ни его друзья сыщики, — не могли его развеселить. И вот теперь я опасаюсь, что подобная участь грозит и Тиму, если его отец втрескается в фрау Ксандер.

Несколько минут назад они исчезли в доме. Очень подозрительно, что она появилась именно сейчас, когда Тим с матерью отправились на велосипедную прогулку… Не успели они уехать, как Леонардо со своей хозяйкой уже стояли у калитки нашего садика. Что им тут надо?

Леонардо скачет, как лягушка, перед моей будкой в надежде на то, что я выйду и поиграю с ним в догонялки. Размечтался! Мне пришлось бы сначала надеть очки, чтобы не терять из вида этого комара. Если налог на содержание собак исчисляется в зависимости от их размеров, то Леонардо обходится своей хозяйки не больше десяти центов в месяц.

Надо обязательно как-нибудь выкурить эту фрау Ксандер из жизни отца Тима и как можно скорее. Но как?

Придумал! Ну конечно: если я разок-другой отлуплю ее любимого Леонардо, у фрау Ксандер наверняка сразу пропадет желание водить с нами дружбу. Но: повернется ли у меня лапа причинить боль этому крохотному потешному Чихухухихихаха? Еще как повернется! В конце концов, я происхожу из семейства хищников. Мой прапрапрапрапрадед, опасный киллер, держал в страхе всю округу и сворачивал башку каждому, кто хоть чуть-чуть был похож на продукт питания. Тогда ведь еще не было супермаркетов с кормом для собак.

Я потихоньку вылезаю из будки. Леонардо от радости делает несколько сальто. Жаль, что он при этом не сломал себе шею: мне не пришлось бы это делать самому. Однако этот комар такой ловкий и в такой отличной форме, что запросто мог бы выступать в цирке.

Кое-как совладав со своей радостью, он садится передо мной, тяжело дышит и улыбается, высунув свой. Дети бы, кончено, сказали при виде этой так называемой «собаки»: «Ах, какой милый песик!», но я-то не дети, хе-хе-хе! Я — старший суперсыщик Освальд, преданнейший из преданных, и ради своего хозяина готов на все, даже на смертоубийство.

Я не спеша обнюхиваю Леонардо, сначала нос, потом за ушами. Потом вдруг разеваю пасть, хватаю Леонардо за шкирку и мотаю его туда-сюда. Он, приняв все это за веселую игру, радостно квакает. Не понимает, глупый, что стоит мне только поплотнее сжать зубы — и завтра состоится его погребение. Фрау Ксандер не пришлось бы даже тратиться на гроб — бренные останки Леонардо поместились бы и в коробку для сигар.

— О, да они уже подружились! — слышу я голос отца Тима, который выходит из дома вместе с фрау Ксандер и направляется к нам в сад. — Так что можете не беспокоиться, у них не будет никаких проблем друг с другом.

— Да, и Леонардо не так будет скучать по мне, — отвечает фрау Ксандер.

Чего?.. Я что-то не врубаюсь!

— Леонардо побудет у нас пару дней, Освальд, — объясняет мне отец Тима. — Ты рад, что тебе теперь хоть будет с кем поиграть?

Что?!?.. От изумления я даже разжимаю зубы, и Леонардо плюхается на траву. Он делает пару кругов вокруг будки, а потом вдруг исчезает внутри. Стоп! У него что, что вообще крыши нет? Без моего разрешения вход в будку строго воспрещен. Ну погоди, «дружок»! Сейчас ты узнаешь, почем фунт лиха!

Я рычу и направляюсь вслед за ним, но тут меня останавливает фрау Ксандер:

— Подожди-ка, Освальд, я кое-что захватила с собой для тебя и Леонардо.

Она открывает сумочку и достает гигантский сырой шницель. Этот оковалок такой огромный, что, наверное, не меньше нашей циновки перед дверью. Но надеюсь вкуснее.

— Общая трапеза укрепляет дружбу, — заявляет фрау Ксандер и, наклонившись, кладет мясо в будку.

Как только Леонардо выскакивает оттуда, я влетаю внутрь и набрасываюсь на шницель. Я рву его зубами на куски и лихорадочно набиваю рот. Жевать будем потом, с этим спешить некуда. Главное, чтобы Леонардо ничего не досталось. Может, общая трапеза и укрепляет дружбу, зато одинокая трапеза приятней для желудка, верно?

— До свидания, Освальд! — говорит фрау Ксандер. — Через пару дней я заеду за Леонардо. Смотри, не обижай его, хорошо?

«А еще какие будут приказания?» — ответил бы я ей, если бы это не противоречило правилам хорошего тона — говорить с набитым ртом.

Отец Тима провожает фрау Ксандер до ее машины, которая через пару минут отъезжает. Потом я слышу, как щелкает замок входной двери. Через полминуты Леонардо вваливается в будку и удивленно оглядывается по сторонам. Увидев мои оттопыренные, как у хомяка, щеки, он злобно тявкает на меня. Я выписываю ему оплеуху, и он кувырком вылетает из будки. Он забивается в самый отдаленный уголок сада, обхватывает голову лапами и жалобно скулит. И продолжает скулить, даже после того как заходит солнце. А мне наплевать! Я устраиваюсь поудобней в своей корзинке и дрыхну.

Посреди ночи я слышу, как кто-то царапается в стену будки. Я высовываю голову наружу и вижу дрожащего от холода Леонардо, который жалобно таращится на меня. Я отгоняю его злобным рычанием. Замерзнет он там или нет, мне плевать. Я не приглашал этого карлика к себе в гости. Моя будка — не отель. Точка!

Я закрываю глаза, но уже не могу уснуть, потому что проснулась моя совесть. Она кусает меня то в хвост, то в гриву. И вот я встаю, выхожу из будки и отправляюсь на поиски Леонардо, которые наверняка уже облюбовал себе какую-нибудь ямку… О боже! Что это?..

От ужаса у меня начинают стучать зубы. Посреди газона, в бледном свете луны лежит этот крохотный чихуахуа, вытянув все лапы, с широко раскрытыми глазами. И не шевелится. Мертв. Замерз. А кто виноват? Суперэгоист Освальд!

Я в шоке сажусь на задние лапы и уже собираюсь завыть погребальную песнь, как эта подлая крыса вдруг вскакивает, несется в будку и запирается там, забарикадировавшись моей корзинкой. Подлый актеришка!

Двумя-тремя прыжками я достигаю будки, носом отодвигаю корзинку в сторону и лаю так громко, что просыпается весь Дюссельдорф. Леонардо смотрит на меня испуганно-умоляюще. Как он дрожит, этот несчастный комар! Интересно от чего — от холода или от страха передо мной?

Лай застревает у меня в глотке. Что он мне, собственно говоря, такого сделал? Да ничего! А чего же я так окрысился на него? Я чувствую, как мной овладевает жалость к нему, и я против нее совершенно беззащитен.

Я пристыженно залезаю в свою корзинку, сворачиваюсь в ней калачиком, так, чтобы еще осталось немного места для Леонардо. Он, понятное дело, еще не верит этому чуду. Лишь через некоторое время он робко приближается, забирается в корзинку, прижимается к моему брюху и благодарно лижет меня в нос.

Новый друг… Прямо хоть ложись и помирай от уме ления!

 

ГЛАВА 13, в которой я превращаюсь в обезьяну

— Ой, ну до чего же хорошенький! — Надин просто млеет от восторга. — Такого милого песика я еще в жизни не видела!

Я тоже. Разве что в зеркале. Надин никак не может успокоиться и все нахваливает «хорошенького песика». Некоторым собакам бывает даже неприятно, когда на них без конца умиляются. А по мне так чем больше, тем лучше.

— Можно тебя взять на руки?

Конечно, можно! Моим поклонникам можно все.

Надин наклоняется и… берет на руки Леонардо. Ррррр! Этот недомерок нравится ей больше, чем я?.. Ну, наглость!

Я оскорбленно удаляюсь в будку. В это время из дома выходит Тим.

— Салют! — приветствует его Надин. — Ты мне не говорил, что у тебя есть еще одна собака.

— Это не наша собака, — объясняет Тим. — Леонардо у нас просто в гостях, пока его хозяйка не вернется из Нью-Йорка.

— Леонардо… Какое красивое имя! Кстати, ты знаешь, что чихуахуа относятся к самым умным и отважным собакам?

Я изо всех сил зажимаю себе лапами уши, чтобы не слышать этот бред. Но мой хозяин и его новая подружка болтают так громко, что я все равно слышу каждое слово.

Надин предлагает покататься на роликовых коньках. Тим отказывается. Мол, у него еще болит колено. Вранье! Зачем он болтает всякую чушь? Он же вчера уже был на тренировке по футболу.

— Может, лучше поедем в Восточный парк? — говорит Тим. — Я могу опять сесть на твой багажник.

— Тебе что, так понравился держаться за меня? — хихикает Надин.

Спорим, что мой хозяин сейчас краснеет, как рак? Я ведь уже знаю Тима, как свои пять пальцев. Вернее гораздо лучше. Потому что у меня, собственно, нет никаких пальцев.

— Ладно, поехали в Восточный парк, — соглашается Надин.

Я пулей вылетаю из будки. Восточный парк — это здорово! Может я наконец опять встречу там Сенту. Четыре дня назад я видел ее в первый и пока что в последний раз. Вчера и позавчера мы с Леонардо, который теперь таскается за мной, как иголка за ниткой, прочесали парк вдоль и поперек, но прекрасную далматинку так и не обнаружили. Мы даже просидели целых два часа перед ее дверью, но так ничего и не дождались. Потом у меня болело не только сердце, но и заднее место. Что же с ней случилось? Это надо обязательно выяснить.

Тим устраивается на багажнике, и Надин трогается. Мы с Лео бежим по бокам, я слева, он справа. По дороге Надин спрашивает:

— А зачем тебе обязательно в парк?

— Из-за банды пакетоголовых. Слышала о них?

— Не-а.

Мой хозяин рассказывает ей, как те ограбили Юсуфа и Изабель. Потом он, кончено, проболтался и рассказал ей, что он член Клуба сыщиков и что они с друзьями решили покончить с пакетоголовыми.

— Надо же… — говорит Надин.

Чуть позже она задает Тиму довольно странный вопрос:

— Неужели этим твоим Юсуфу и Изабель не наплевать на то, что их ограбили?

— Чего?..

— У них же богатые родители.

— С чего ты взяла?

— Ты же сам мне в прошлый раз о них рассказывал. Чего они так переживают из-за какого-то там «ограбления»? Что, им так мало дают денег, что они никак не могут забыть несчастных пару евро?

— Ты что, не понимаешь?.. — сердится Тим. — Дело совсем не в этом!

— А в чем?

Послушай, ты что, считаешь это нормальным, что кто-то отбирает у кого-то деньги только потому, что у того их достаточно?..

— Это как посмотреть…

— Что ты хочешь сказать?

Надин морщит лоб.

— Так что ты хотела этим сказать? — повторяет Тим свой вопрос.

Но Надин не хочет продолжать разговор. Она спрашивает, раскрыли ли сыщики уже хоть одно дело. Мой хозяин рассказывает ей о расследовании дела о краже картин. Тогда полиция даже благодарила меня и моих коллег. По лицу Надин видно, что на нее это произвело впечатление.

Вскоре мы приезжаем в Восточный парк. Я, конечно, первым делом ищу Сенту и — нахожу Марушу с Дэнисом. Они сидят на той самой скамейке, под которой в воскресенье лежали три полиэтиленовых пакета, которые я бы бдительно охранял, если бы моя тоска по Сенте не оказалась такой сильной, что я оставил свой пост. Уф, ну и предложение — длинное, как питон. Обещаю впредь выражаться лаконичнее.

Тим знакомит Марушу и Дэниса с Надин и Леонардо. Когда все наконец перездоровались, Маруша с Надин надевают свои роликовые коньки: рядом с парком есть несколько тихих улочек, где удобно гонять на коньках.

— А у тебя что, нет коньков, Дэнис? — спрашивает Тим опускаясь на скамейку рядом с марушиным другом.

— «Коньки»! — презрительно фыркает тот и откидывает свою гриву назад. — Спорт — это тупо.

Как только девчонки уезжают, Дэнис извлекает из кармана комикс и зарывается в него своей бледной, как смерть, физиономией. Мы с Леонардо отправляемся на поиски Сенты. Мы дважды прочесываем парк — березультатно. И, как это часто бывает с поэтами, отчаяние рождает во мне новое поэтическое творение:

Ну, может, не сразу, может, поживу еще чуток. При условии усиленного питания.

Мы возвращаемся к скамейке. Дэнис все еще читает, а Тим таращится в небо и изнывает от скуки.

— Довольно дурацкая история — с юсуфовским отцом, верно? — пытается он завязать разговор. — Я бы тоже, наверное, ходил как пришибленный, если бы мои родители вздумали развести.

Дэнис опускает комикс.

— Почему? Наоборот, радоваться надо, что избавился от предка. Я так, например, радовался, когда мой папаша свалил.

— Что, серьезно, что ли?

— Конечно! — уверяет Дэнис. — С тех пор как он ушел, в доме меньше скандалов.

— Неужели ты вообще не скучаешь по своему отцу?

— Еще как скучаю! Прямо умираю от тоски! — Дэнис растягивает рот в язвительной усмешке. — Подушка не просыхает от слез!

Он опять углубляется в чтение. Тим закидывает руки за голову и вздыхает. Проходит целая вечность, прежде чем Маруша с Надин возвращаются.

— Ну где же остальные? — возмущается Маруша. — Мы же договорились встретиться и устроить облаву на пакетоголовых.

Тим собирается ей что-то ответить, как вдруг Надин бормочет: «Пока!» садится прямо в коньках на велосипед и уезжает.

— Эй, подожди! Ты куда? — орет ей вслед мой хозяин. — А мне как теперь добираться до дома?

Довольно странная она, эта Надин, — говорит Маруша, качая головой. — Слова из нее не вытянешь. А это еще что за фокус? Просто садится на велосипед и уезжает!

У моего хозяина грустное лицо. Я хочу прыгнуть к нему на колени и утешить его, но в этот момент вдруг в конце аллеи появляется Сента. Я пожираю ее глазами. Она семенит рядом со своим хозяином. Старик идет, опираясь на палку. Сегодня он передвигается еще медленней, чем в прошлый раз. Через каждый пару метров он останавливается и делает маленькую передышку. Наконец он направляется к скамейке и садится. Сента тоже запрыгивает на скамейку и кладет ему голову на колени. Он гладит ее. На мизинце у него кольцо с кроваво-красным камешком.

Сента пока еще не заметила меня, но это мы вмиг исправим. С жутким сердцебиением и Леонардо на хвосте я гордо шествую мимо скамейки. Сента не реагирует. Она даже не повернула свое восхитительное ушко в мою сторону. Что же делать, чтобы привлечь к себе ее внимание?

Я решительно встаю на задние лапы и прыгаю перед скамейкой взад-вперед. Потом валяюсь на земле, поднимая облака пыли. Потом перехожу к повизгиванию и лаю. Никакой реакции! Как быть дальше?

Леонардо вдруг делает сальто назад. Отличная идея! Если и мне удастся такой трюк, Сента свалится с лавки от удивления. Я закрываю глаза, чтобы сосредоточиться, глубоко дышу и потом взлетаю. Мой короткий полет кончается тем, что я шлепаюсь мордой об землю. Зараза, как больно! Остается надеяться, что Сента не видела моей аварийной посадки.

Тем временем один за другим прибыли остальные сыщики. Изабель уже пару раз звала меня, но Сента для меня важнее. Какого черта она даже покосилась в мою сторону? Я продолжаю мозолить ей глаза, выкидываю всевозможные трюки, стою на ушах, разливаюсь соловьем, исполняя любовные песни. Да, друзья мои, вы сами видите: чтобы превратиться в обезьяну, совсем не обязательно влезать в обезьянью шкуру и есть бананы.

В конце концов хозяин Сенты встает и покидает парк, с трудом передвигаясь на своих слабых, подкашивающихся ногах. Ну теперь-то Сента могла бы, кажется удостоить меня взгляда! Нет, кроме своего хозяина она ничего вокруг не замечает. Что все это значит?

Хотя Тим, Свен и Изабель хором зовут нас с Леонардо, мы провожаем Сенту до самой двери. Старик достает из кармана ключ. И тут — наконец-то! — происходит долгожданное чудо: Сента оборачивается. Два черных бриллианта нежно сияют мне навстречу.

— Гав! — Мой хвост превращается в пропеллер и возносит меня на седьмое небо.

— Пошли, Сента, — раздается голос старика, и они исчезают за дверью.

Можете мне поверить, друзья мои: если бы Леонардо не вырвал меня из оцепенения своим тявканьем, я бы, наверное, до сих еще стоял в виде своего собственного памятника перед этой дверью.

 

ГЛАВА 14, в которой летят клочки по закоулочкам

Ах, друзья мои… Меня поразила ужасная болезнь — тоска. С того момента, когда я был сражен наповал взглядом Сенты, я не могу думать ни о чем другом, кроме моей прекрасной далматинки.

Могу ли я рассчитывать на взаимность? Я, конечно, не принадлежу к тем красавчикам, которые не вылезают из парикмахерских салонов и на каждой выставке собак гребут призы лопатой. К тому же я, хоть и классный, но, к сожалению, не очень породистый пес. (Отец мой был терьер, а мать… хм… э… была… э… совсем другой породы…) Но зато я потрясающе умная, обалденно веселая и суперотважная собака. Какую-нибудь трусливую и тупую квашню не назначили бы старшим суперсыщиком, верно?

Теперь-то я уже понимаю, почему Сента меня вчера в упор не замечала. Она была вся поглощена заботой о своем хозяине, который от слабости еле-еле держался на ногах. Поэтому мне и достался только этот незабываемый прощальный взгляд.

Я все утро валяюсь на траве, загораю и думаю о Сенте. Да, втрескался я, похоже, капитально. Как бы я хотел разделить свою скромную будку с Сентой! Мы бы вместе завтракали, вместе все обнюхивали и расписывали столбы и заборы, вместе… э… ну, в общем делали то, что делают собаки, когда решают завести пару собачат. (Если вы этого еще не знаете, спросите своих родителей. Если они не знают, что я имею в виду, то непонятно, как они умудрились стать вашими родителями.)

Леонардо мотается по саду, как электровеник, и я хоть немного могу побыть наедине со своими мыслями. Мы с ним уже настоящие кореша — так говорят о себе настоящие мужчины, которые не церемонятся и не сюсюкают друг с другом. Раньше я думал, что такая дружба бывает только в книжках или по телевизору. Но теперь знаю, что она и вправду встречается в нашей собачьей жизни.

Неожиданно раздается визг тормозов тимовского горного велосипеда.

— Ты только посмотри, Освальд!

Я поворачиваю голову в сторону гаража, где мой хозяин слезает с велосипеда. Ого! Что это с его зеленой футболкой? Вся в клочья! Подрался он, что ли, с кем-нибудь в школе? Или на него напала целая стая бродячих кошек? Я встаю и плетусь к хозяину. «Ну говори, не тяни!» — мысленно требую я. Но Тим молчит. Он срывает с багажника свою школьную сумку и с мрачной миной шагает в дом.

Рррр! Он что, никогда не слышал о жгучем любопытстве? Целых два часа эта страшная штука жжет мои нервы, пока я наконец не узнаю, что случилось. Это происходит в саду у Изабель, где Тим встречается со своими друзьями.

— На меня напали пакетоголовые! — рассказывает Тим. — Денег у меня с собой не было, поэтому они хотели отнять у меня велосипед, чтобы я притащил им выкуп — двадцать евро.

— Все как у меня, — говорит Изабель. — Ну и что ты сделал?

— Что-что! Что я — трус, что ли? — гордо заявляет Тим. — Я сопротивлялся! Да еще как! Их трое, а я один, но мне плевать! Я не собираюсь плясать под дудку разных придурков! Правда, от моей футболки после этого остались одни лохмотья, верно, Освальд?

Я киваю.

— Какой ты смелый, Тим! — говорит Изабель.

— Наш герой Тим! — ехидно вставляет Дэнис.

— Не суй свой нос, куда тебя не просят! — рычит Свен.

Маруша бросает ему свирепый взгляд типа «не трожь моего Дэниса». Она со своей длинношерстной таксой устроилась на скамье-качелях. Остальные сидят на траве. Свен завязал узлом свои длинные ноги и без конца барабанит по коленкам. Источник его беспокойства — Юсуф.

Наш бывший комик, хоть и сидит между Тимом и Изабель, но все равно фактически отсутствует. Он угрюмо смотрит куда-то в пустоту, не произносит ни слова и вообще ничего не слышит. Свен, Маруша, Изабель и Тим то и дело беспомощно переглядываются. Все попытки услышать от Юсуфа более пространный ответ, чем «хм» или «угу» оказались безрезультатными. С тех пор как он узнал о предстоящем разводе родителей, он превратился в какое-то ходячее надгробие, которое ничем не развеселишь. Леонардо сидит у него на коленях и время от времени лижет ему пальцы, но Юсуф, похоже, этого даже не замечает. Он погружен в свои мрачные раздумья и витает где-то далеко от нас. Бедняга…

Я тоже никак не могу сосредоточиться, потому что в голове моей крепко засел некий призрак — небезызвестная вам далматинка. Но вот сыщики перешли к обсуждению стоящей перед ними задачи: как обезвредить банду пакетоголовых, и я, конечно, сразу же беру себя в руки и внимательно слушаю. Любовь любовью, а свою работу сыщика я должен выполнять как положено, это факт! В конце концов на карту поставлена не только моя репутация, но и почетный титул, кстати, указанный и в названии моей первой книжки (которую я упоминаю в последний раз — честное собачье слово!)

У Тима и его друзей уже языки дымятся, а все без толку. Планы, которые они один за другим предлагают и отвергают, настолько примитивны, что их мог бы придумать даже какой-нибудь безмозглый чау-чау. Дэнис и Юсуф не участвуют в дискуссии. Один занят своей каштановой гривой, которую то и дело откидывает назад, другой — своими мыслями.

Наконец Маруша спрашивает Юсуфа, нет ли у него какой-нибудь идеи. Он даже не реагирует. Тут Изабель тяжело вздыхает и говорит:

— Может, нам лучше поговорить о твоих родителях, Юсуф?

— Только не это! — вмешивается Дэнис. — А то он еще разревется.

Юсуф в ярости вскакивает на ноги и бросается с кулаками на этого придурка. Маруша с визгом ретируется со скамейки, которая через секунду опрокидывается. Дэнис и Юсуф лупасят друг друга почем зря.

— Эй, вы что, совсем обалдели? — кричит Изабель.

— Правильно, Юсуф! Дай ему как следует! Заткни пасть этому уроду! — орут Свен и Тим.

Маруша пытается разнять драчунов, но ей это не удается.

Перестаньте сейчас же, дураки! — шипит она на них. — Драться — это же полный идиотизм!

Не знаю, не знаю. Смотря кто кого лупит. В настоящий момент удача на стороне Юсуфа. Я болею за него всей душой. Но этот Дэнис, как назло, оказался неплохим борцом: он проводит такой удачный захват шеи сверху, что бедняге Юсуфу уже не вырваться из его клещей. Жаль!

Да, Маруша права: драться — это полный идиотизм! Поэтому я принимаю решение вмешаться. Совершенно объективно и беспристрастно. Я кусаю одного их драчунов за ногу. Совершенно случайно это оказывается нога Дэниса. Тот орет от боли и отпускает своего противника. Юсуф собирается опять броситься на врага, но Маруша с Изабель виснут у него на руках и удерживают его. Дэнис сидит на земле, держится за свою ногу и, с трудом сдерживая слезы, скулит:

— Эта подлая такса меня укусила!

Что?.. Ах, так это была такса? Отлично, значит, я тут не при чем.

 

ГЛАВА 15, в которой я готов укусить себя за зад

Ужин я пропускаю, потому что решил слинять. Не в смысле изменить цвет шкуры, а в смысле удрать. В то время как Леонардо прирос к своей миске и лопает, я потихоньку покидаю сад. Выбравшись на улицу, я включаю турбопривод и несусь с такой скорость, что у меня дымятся лапы.

Причина моей спешки — пять букв и белоснежная шкурка, усыпанная, как звездами, черными пятнами. Совершенно верно: я на пути к своей Сенте, которая, я надеюсь, как раз совершает вечернюю прогулку со своим хозяином в Восточном парке. Если нет, то я сяду перед ее дверью и буду ждать до тех пор, пока она не появится.

Да, тоска… Перед ней бессильно все, даже мой голод и вид нежнейшего рагу из птицы, которым Тим хотел меня угостить. Мой маленький верный спутник, Леонардо, конечно, помчался бы вместе со мной, если бы я не улизнул от него. Но во время запланированного tête-à-tête с mon amour я хотел бы, чтобы мы были, так с казать, entre nous. (Если это предложение покажется вам китайским, загляните во французско-русский словарь.)

Через десять, запыхавшись, я прибегаю в Восточный парк и прочесываю его в поисках Сенты. Черт побери, ее нигде нет! Не долго думая, я беру курс на ее дом.

Ого! Что это тут происходит? Прямо перед домом Сенты стоит машина скорой помощи с раскрытыми дверцами и включенным синим маячком. Тут явно что-то стряслось! В этом момент из дома выходят два санитара с носилками и проворно ставят носилки в машину. Рука лежащего на носилках больного бессильно свисает. На мизинце я замечаю кольцо с кроваво-красным камнем.

О Боже! Да это же хозяин Сенты! Судя по встревоженным лицам и торопливости санитаров, состояние старика оставлять желать много лучшего. Едва машина трогается, как включается сирена. Через минуту скорая помощь исчезает за углом.

А Сента? Я прижимаю ухо к входной двери и прислушиваюсь. Изнутри доносится тихий вой. Если бы старик был женат, его бы сопровождала в больницу жена. Неужели Сента осталась одна в квартире? Или ее временно взял к себе кто-нибудь из соседей?

Вой Сенты разрывает мне сердце. Как бы я хотел утешить скорбящую далматинку! Но пока что мне не остается ничего другого как ждать. Вздохнув, я ложусь перед дверью. Вскоре появляется толстый мужчина с румяными щечками и хозяйственной сумкой и отпирает дверь. Я хочу проскользнуть в дом у него между ног, но толстяк отталкивает меня в сторону и с треском захлопывает дверь у меня перед носом.

Следующую попытку я предпринимаю, когда дверь открывают две молодые дамочки. Эти две трусихи не решаются прикоснуться ко мне и суют мне под нос свои дымящиеся сигареты, чтобы отпугнуть меня. Что за идиотизм? Хотя я ведь всегда знал: курение вредит здоровью, особенно мозгам.

После этого долго ничего не происходит. Если, конечно, не считать урчания в моем желудке. Поскольку я с утра ничего не ел, в брюхе у меня настоящий концерт симфонической музыки. Надо же, какая нелепость — в то время как я изнемогаю от нежности к бедной Сенте, пузо мое издает самые что ни на есть прозаические звуки!

Голод усиливается с угрожающей скоростью и все свирепее вгрызается в желудок. В конце концов я не выдерживаю. Надо срочно что-нибудь бросить на клык! И я решаю сбегать в парк, чтобы заморить червячка и опять вернуться к дому Сенты.

Сказано, сделано. В парке я включаю свой нюхательный аппарат на полную мощь. Было бы смешно, если такой сыщик, как я, не смог найти ничего съедобного! Сначала мне попадается булочка, которая выглядит, как старый ржавый велосипедный звонок (и имеет такой же вкус). Я грехом пополам проглотил маленький кусочек и потащился дальше. Следующим деликатесом на моем пути была пицца с сыром, ветчиной и покрытыми плесенью грибами. Ффффу! Потом алчущим взорам моим предстают картофель фри и продолговатый предмет, который когда-то, лет тридцать пять назад, был жареной колбаской. При виде всех этих лакомств мой желудок исполняет «Марсельезу». Однако музыкой, пусть даже революционной, сыт не будешь.

Проходя мимо маленького пруда, я вижу пару уток. Рот мой мгновенно наполняется слюной. В прошлое воскресенье я впервые попробовал жаркое из утки. Вкуснятина! Может, устроить утиную охоту? Вопрос в том, будут ли эти водоплавающие такой же вкуснятиной в сыром виде? Поймать утку мне ничего не стоит, а вот зажарить ее — это не по моей части.

Как поется в одной детской песенке, «все мои утята плавают в пруду». Эту песенку словно специально придумали, чтобы поиздеваться надо мной: мировыми рекордами по плаванию я, к сожалению, не могу похвастаться. А кроме того, вода — это такая противная штука: во-первых, когда залезаешь в нее, то становишься весь мокрый, как курица, а во-вторых, можно околеть от холода, если, конечно, сейчас не лето и под рукой нет фена для волос.

Плевать! Была, не была! Я подхожу к воде, делаю глубокий вдох и готовлюсь к прыжку, как вдруг слышу звонкий голос, выкрикивающий до боли знакомое имя:

Освальд!

Я удивленно оглядываюсь по сторонам и вижу на другом берегу пруда Надин, новую даму сердца моего хозяина, с двумя подружками. Она машет мне рукой, и все трое несутся ко мне. Чего это они так спешат? Остановившись в двух метрах от меня, они шушукаются. Что за дурацкая мода — секретничать в присутствии посторонних! Я этого терпеть не могу, поэтому оскаливаю зубы и рычу, заглушая урчание желудка.

Одна из девчонок испуганно шарахается от меня. Она маленькая, но плотная; на носу у нее очки с толстыми круглыми стеклами. Вторая подружка Надин — крепкая девчонка высокого роста с черной толстой косой.

— А он не кусается? — спрашивает та, что поменьше.

— Чушь! Он очень милый пес, — говорит Надин. — Посмотри-ка, что я тебе принесла, Освальд.

Ого! Это еще что такое? Надин держит в руке клетку, на которую я сначала не обратил внимания. Она ставит ее передо мной и открывает дверцу.

— Да ну! Бесполезная затея! — бормочет высокая. — Таких глупых собак не бывает!

О чем это они?

— Ты хочешь есть, Освальд? — спрашивает Надин.

Конечно! Поэтому я и мотаюсь по парку. Встречный вопрос: «А не захватила ли ты что-нибудь вкусненькое для меня, Надин?»

— Конечно! — отвечает Надин, которая явно умеет читать мысли. — Ты любишь гамбургеры?

Еще как! Давай сюда!

Высокая девчонка сует руку в левый карман своего комбинезона, достает картонную коробку, открывает ее и демонстрирует мне гигантский гамбургер. Она дает мне его понюхать. От восторга я чуть не падаю в обморок. Рот сам открывается, но девчонка проворно сует гамбургер в клетку.

— Посмотрим, что он будет делать дальше, — тихо говорит Надин.

А чего тут смотреть? И так все ясно: я пролезаю в узкую дверцу и лопаю гамбургер. Гениальная идея — переносной ресторан! Пока я заглатываю гамбургер, Надин закрывает дверцу клетки. Она, наверное, боится, что из кустов выскочит стая голодных крыс и отнимет у меня угощение. Как это мило с ее стороны. Спасибо, Надин!

— Отлично сработано! — радуется коротышка. — Я не думала, что он такой глупый.

— Я тоже, — говорит длинная.

Кто глупый? Представления не имею, о ком они говорят, но, признаться, меня это мало интересует. Я занят серьезным делом — набиваю брюхо! Проглотив последний кусочек, я довольно вытягиваю лапы. Сейчас бы прикорнуть часок, но Сента важнее. Надо возвращаться. Когда же Надин откроет клетку?

— Гав! — тихонько говорю я.

Хм, странно: никто из девчонок не реагирует. Они стоят перед клеткой, — кто, сложив руки на груди, кто, сунув руки в карманы, — и не шевелятся.

— Гав! — повторяю я громче.

Никакой реакции. Что за бред?..

— Гав! Гав! Гав!

Я лаю до хрипоты, пока не понимаю, что это бесполезно. Ни Надин, ни ее подружки и не думают выпускать меня из клетки. Если это шутка, то, боюсь, не самая удачная. Злой, как собака, я молчу смотрю на эту троицу.

— Мне его как-то жалко… — признается очкастая коротышка.

— Мне тоже… — вздыхает Надин. — И все-таки нам придется его похитить. До сих пор ведь все шло как по маслу.

— Верно. — Длинная усмехается. — Не понадобились даже наши полиэтиленовые мешки.

Как? Что? Я не ослышался? О, господи! Пакетоголовые! И Надин — с ума сойти! — одна из них.

От злости на этих подлых девчонок и на себя самого я готов укусить себя за зад. Какой же я идиот! Попасться на такой дешевый трюк! Хорош суперсыщик! Умница! Браво, Освальд! Бис!

 

ГЛАВА 16, в которой я знакомлюсь с бедным старым чудовищем

Злиться некогда — надо смотреть в оба. Надин поднимает мою каталажку и несет меня вокруг пруда. Я должен запомнить дорогу, чтобы потом привести сыщиков в логово бандитов. К тому же мне хочется послушать, о чем этим паршивки будут говорить по дороге.

— Ну и тяжелый! — кряхтит Надин. — Спорим, что он в десять раз тяжелей моего кролика?

Что?.. Я сижу в клетке для кролика? Какой позор! Хорошо еще, что поблизости нет фоторепортеров.

Мы приходим к толстому дубу, вокруг которого припаркованы их велосипеды. У Надин — велосипед с прицепом. Она ставит клетку на прицеп и пристегивает ее к бортам. Все садятся на велосипеды и трогаются. Я пытаюсь перекусить прутья клетки. Единственное, что при этом гнется, — это мои зубы.

По дороге я узнаю, как звать подружек Надин. Длинную гадюку зовут Клавдия, а маленькую кобру — Штефани. До меня до сих пор еще не доходит, что эта троица и есть та самая банда пакетоголовых, которая облегчила карманы Изабель и Юсуф на кругленькую сумму! В жизни бы не поверил, что Надин способна на такие мерзости.

— А что, он действительно такой богатый, хозяин Освальда, что сможет заплатить выкуп? — спрашивает Клавдия.

— Конечно, — отвечает Надин. — Иначе у его родителей не было бы такого огромного дома. До сих пор мы не ограбили еще ни одного человека с тощим кошельком.

— Да, только все, у кого мы отобрали деньги, как назло, оказались членами этого дурацкого Клуба сыщиков! — огорчается Штефани. — Если они до нас доберутся…

Клавдия смеется:

— Если они такие же умные, как их «суперсыщик Освальд», то нам нечего бояться.

— А я все равно боюсь, — признается Штефани и кусает нижнюю губу.

Надин и Клавдия переглядываются.

— Ты что, хочешь выйти из игры? — спрашивает Надин.

— Ну, в общем-то…

— Да или нет?

Штефани думает несколько секунд, потом качает головой:

— Мы же не просто так грабим, это же все для хорошего дела…

Чего?.. Для какого такого дела? Небось, для их копилок.

Девчонки молча едут дальше. Я не упустил ни слова из их разговора, но при этом ни на секунду не забывал о своей главной задаче: запомнить дорогу. Сначала мы ехали по Зимрокштрассе, а теперь мои похитительницы из всех сил налегают на педали, поднимаясь по какой-то довольно круто уходящей вверх улице, которая ведет к ипподрому. Но, не доезжая ипподрома, они вдруг сворачивают направо, на какую-то узкую лесную дорожку. На бесчисленных кочках дно клетки превращается в настоящий трамплин.

— Ну и темно здесь! — говорит Штефани. — Кстати, который час?

Клавдия смотрит на часы.

— Половина восьмого.

— Уже?.. Если я в восемь не буду дома, мне влетит от родителей.

— Успокойся! — говорит Надин. — Мы, считай, уже приехали. Только смотрите, не проболтайтесь фрау Питце, что Освальд попал в эту клетку не по своей воле. Я уже придумала, чтó мы ей наврем.

Интересно, попадется ли фрау Питцке на эту удочку! Кстати, где она тут может жить? Мы же в настоящем лесу, вокруг никаких признаков жилья.

Метров через сто мы попадаем на небольшую поляну. Девчонки жмут на тормоза. Я озираюсь по сторонам. И вдруг у меня от удивления отвисает челюсть. Не иначе мираж! Что это там виднеется среди деревьев, сквозь густой кустарник? Старый цирковой вагончик! Как же он сюда попал? Когда-то он был пестрым, но со временем краска на нем облезла или выгорела. Неужели кто-нибудь может жить в этом старом сундуке на колесах?

Оказывается, может! Дверь с жутким скрипом открывается. По ступенькам спускается на землю пожилая дама синем платье в цветочек и здоровается с девчонками. Наверное, это и есть фрау Питцке. Она чуть выше Штефани, самого маленького члена банды пакетоголовых, у нее короткие седые волосы и приветливая улыбка.

— Ну, кого вы мне тут принесли? — спрашивает она, заметив меня.

— Это Освальд, — представляет меня Надин. — Я хочу подарить его своему маленькому брату, у него в понедельник день рождения. Можно мы пока оставим его здесь? Мой брат не должен его видеть, иначе какой же это сюрприз?

— А зачем вы посадили его в клетку? — интересуется фрау Питцке.

— Ну… потому что… э… потому что… — Надин растерянно оглядывается на своих подруг.

— Потому что он кусается, — договаривает за нее Клавдия и краснеет.

Ну погоди, врунья! Я еще оторву твою косу и использую ее как швабру для моей будки.

— Но мы его отучим от этого, — говорит Надин. — А пока пусть лучше посидит в будке, а то еще укусит вас.

Фрау Питцке приглядывается ко мне повнимательней.

— Выглядит он вполне безобидным. С чего вы взяли, что он кусается?

Вместо ответа Штефани быстро говорит:

— Ну, нам пора домой.

Надин снимает клетку с прицепа и ставит ее перед дверью вагончика. После этого девчонки садятся на велосипеды.

— А кроме собаки, вы мне ничего не принесли?

Чего это фрау Питцке вдруг делает такое печальное лицо? Девчонки пристыженно смотрят в землю.

— Ни одного цента?..

Девчонки качают головами.

У фрау Питцке глаза наполняются слезами.

— Ах, как жаль! — всхлипывает она. — Вы же знаете, что я долго не могу жить без моих четырех пуделей. А пока у меня не будет нормальной квартиры, приют для бездомных животных не вернет мне моих пуделей. Я так хочу снова выступать с ними в цирке! Я бы тогда вернула вам все до последнего гроша.

С ней просто истерика. Надин и ее подруги так расстроены, что тоже с трудом сдерживают слезы.

— Нам очень жаль, фрау Питцке, — говорит Надин грустным голосом. — Но сегодня мы не смогли добыть денег. Может, завтра получится. Не сердитесь, пожалуйста, нам действительно пора ехать. До свидания!

Клавдия и Штефани тоже прощаются с фрау Питцке, которая отвечает на их слова лишь слабым кивком и не перестает плакать. Если бы не эта проклятая клетка, я бы уже давно подбежал к бедной старушке и утешил ее.

Но что это? Как только девчонки скрылись из вида, фрау Питцке перестает плакать, упирает руки в бока и злобно усмехается. Что это может означать? Но тут она вдруг подходит ко мне и, сердито пнув ногой клетку, рычит:

— Жратвы не получишь! Не рассчитывай!

Вот так «бедная старушка»! Я попал в лапы чудовища!

 

ГЛАВА 17, в которой я неожиданно оказываюсь на складе капусты

Не успел я оправиться от шока, как фрау Питцке хватает клетку, вносит ее в вагончик и ставит ее на картонную коробку. Я осматриваюсь, но в помещении так темно, что я могу различить только стол и деревянную скамью.

И вдруг в ноздри мне бьет какой-то мерзкий запах. Ффффу! Эта вонь мне знакома. Точно — здесь воняет этими мерзопакостными…

— Мяу!

Тут к клетке с оглушительным шипением бросаются два совершенно отмороженных серых кота. Они, как бешеные, царапают прутья клетки и демонстрируют мне свои смертоносные клыки. От страха я трясусь, как отбойный молоток. Хорошо, что я заперт! Иначе эти злобные вонючки вмиг разобрали бы меня на запчасти.

— Нерон! Калигула! Прекратите немедленно! — визжит фрау Питцке и распахивает дверь. — А ну брысь отсюда! Бегом в лес, искать себе что-нибудь на ужин!

Эти два дурдомовца мгновенно выполняют команду. Они прекращают демонстрацию когтей и клыков и гордо выходят из вагончика, злобно сверкая на меня зелеными углями глаз.

Когда они исчезли, фрау Питцке зажигает пару свечей. Потом открывает банку бобов, высыпает ее содержимое в кастрюлю и ставит ее на керосинку. Я тем временем повнимательней приглядываюсь к обстановке. Впрочем, особенно приглядываться здесь не к чему — узкая кровать да два низких шкафчика; вместо ковра на полу толстый слой пыли. На стенах вырезки из газет, на которых я вижу несколько белых пуделей. Наверное, тех самых, с которыми фрау Питцке выступала в цирке и которые теперь находятся в приюте для бездомных животных.

Хм, честно говоря, мне трудно представить, что пудели поддаются дрессуре. Для этого у них слишком мало мозгов. Единственное, чему можно научить пуделя, — это пи сать и лопать.

Может, фрау Питцке просто придумала эту историю, чтобы Надин и ее подружки таскали ей деньги? От этой старухи можно ждать чего угодно. Она же совершенно чокнутая. Или вы можете назвать нормального человека, который бы добровольно согласился жить под одной крышей с двумя кошками?

Во всяком случае, здесь есть какая-то тайна, но в настоящий момент мне некогда ломать себе над ней голову. Мне надо думать о Сенте. Она, наверное, сейчас сидит одна в пустой квартире и горюет по своему несчастному больному хозяину. И зачем я только, дурак, удрал со своего поста перед дверью ее дома? Все из-за этого проклятого голода! Рррр! Почему я послушался не голоса своего сердца, а голоса своего желудка?

Фрау Питцке, между тем, устроилась на деревянной скамейке и есть свои бобы прямо из кастрюли. Тарелок здесь, судя по всему, нет и в помине, как и холодильника, телевизора или туалета. Эта ведьма наверняка бедна как церковная мышь. Поэтому и ее коты сами себе добывают пищу охотой.

Неожиданно раздается звук, которого я здесь никак не ожидал: телефонный звонок! Фрау Питцке достает из выдвижного ящика стола мобильный телефон, прикладывает его к левому уху и рычит:

— Да!

Я не верю своим глазам и ушам дорогой мобильный телефон в этой зачуханной развалюхе! Фантастика! Я весь обращаюсь в слух. Вначале фрау Питцке молча слушает, сжав свои тонкие губы. Потом вдруг орет в трубку:

— Что?.. Да вы в своем уме? Мне наплевать, сколько с вас содрал ваш стоматолог, понятно? Первого числа я приду за квартирной платой и, не дай Бог, я не досчитаюсь хотя бы одного цента! В моем доме жильцы вовремя вносят плату за проживание. Кого это не устраивает, тот вылетает на улицу!

На этом разговор заканчивается.

Я потрясен: это чудовище живет чуть ли не в собачьей будке, хотя ему принадлежит целый доходный дом! Нет, у этой фрау Питцке явно что-то с башкой не в порядке. Через пару минут я даже узнаю, какой именно болезнью страдает фрау Питцке: жадность!

Доев свои бобы, она встает со скамейки (оказавшейся крышкой сундука), поднимает ее вверх, и тут глазам моим предстает сногсшибательное зрелище: фрау Питцке достает из сундука деньги, одну толстую пачку за другой. Вот это номер!

Фрау Питцке невозмутимо выкладывает свои сбережения на стол, садится и пересчитывает деньги. На ее морщинистом лице играет восторженная улыбка. Клянусь вам, друзья мои, такой кучи денег я еще в жизни не видел! Не иначе она бабушка самого Дагоберта Дака.

Вскоре за дверью раздается какое-то царапанье. Похоже, вернулись эти два отморозка, Нерон и Калигула. Фрау Питцке не обращает никакого внимания на царапанье и продолжает считать капусту. Проходит целая вечность, пока она заканчивает свою ревизию. Она прячет деньги в сундук, и только после этого впускает котов.

Фффффу!.. Мне становится дурно! Эти две когтистые каракатицы притащили в вагончик молодого кролика. У Нерона в зуба одна половина, у Калигулы вторая. Они устраиваются рядом с моей клеткой и начинают его пожирать. Я с отвращением закрываю глаза. Я хоть и не член Союза вегетарианцев и люблю мясо, но неужели нужно обязательно лопать мертвых животных, которые выглядят как мертвые животные? Я бы в жизни не смог убить кролика — это такие шустрые зверьки, что я бы просто не смог их догнать.

— Чтобы потом слизали всю кровь, понятно? — лает фрау Питцке на своих хвостатых киллеров. — И не смейте приставать к собаке! Если с ней что-нибудь случится, девчонки мне этого не простят и я не получу от них больше ни цента.

Надеюсь, эти головорезы услышали, что им приказала их хозяйка. У меня нет желания закончить свою карьеру в качестве кошачьего корма.

Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем Тим сможет заплатить за меня выкуп? Пожалуй, лучше не дожидаться официального освобождения, а попробовать самому выбраться отсюда. Мне нужна идея. Но я слишком расстроен и слишком измотан всеми этими приключениями, чтобы придумать толковый план бегства.

Я тяжело вздыхаю, сворачиваюсь калачиком, трижды зеваю и — передо мной появляется… Сента. Прекрасная далматинка нежно прижимается ко мне и лижет меня в нос. К сожалению, это всего лишь сон…

 

ГЛАВА 18, в которой кипит ярость, пылает отвага и льется кровь

Проснувшись на следующее утро, я вспоминаю пантеру из одноименного стихотворения Райнера Марии Рильке.

писал мой знаменитый собрат по перу. В настоящий момент я чувствую себя, как эта пантера: со всех сторон прутья решетки. Какое счастье, что мне не надо всю свою жизнь проводить в клетке! Бедные кролики! Им не позавидуешь.

Я изучаю обстановку. Дверь вагончика стоит нараспашку — хозяйка проветривает свой клоповник. Ни Нерона, ни Калигулы не видать. Наверное уже гоняют по лесу свой завтрак. Фрау Питцке сидит за столом и лопает давно засохшую старую булочку. При этом она издает такие звуки, как будто грызет булыжник. Дура несчастная! У нее под задницей — десятки тысяч евро, а она жалеет для себя нормального завтрака!

Собственно говоря, мне должно было бы быть жалко эту чокнутую жадину-говядину. Но мне ее не жалко! Если бы я мог, я бы вонзил свои клыки в ее алчные, загребущие грабли. А потом превратил бы ее сбережения в конфетти.

Мой желудок урчит. Я просто не слушаю его и думаю… сначала о Сенте, потом о своем хозяине. Интересно, Тим скучает по мне? Надеюсь, что скучает! А мой приятель Леонардо? Он, конечно, злится на меня за то, что я вчера вечером смылся без него. И все равно он наверняка расстроился из-за моего исчезновения. Спорим, что он давно уже взял мой след? Эх, жаль только, что этот след простыл у пруда, где я, идиот, добровольно сел в эту переносную каталажку! Пройдоха Леонардо мгновенно раскусил бы этот дешевый трюк с гамбургером и просто удрал.

Интересно, он бы придумал какой-нибудь фокус, чтобы выбраться из клетки? Думаю, еще как! За ним, как говорится, не заржавеет! Этот гном — мастер на такие штуки. До сих пор не могу забыть, как он прикинулся мертвым, а потом заскочил в мою будку…

Хм… Мертвым… Я напряженно думаю. Мертвым… Ну конечно! Вот оно спасение! Как же я сразу до этого не додумался? Однако нужно все провернуть до того, как вернутся Нерон с Калигулой. Давай, Освальд! Покажи этой жалкой комедиантке, что и среди четвероногих бывают прекрасные актеры.

Я валюсь на спину, раскрываю глаза так широко, что зрачки чуть ли не вываливаются наружу, и задерживаю дыхание. И что происходит? Ничего. Фрау Питцке преспокойно ломает себе зубы о свою «булочку» и не обращает на меня никакого внимания. Но я все равно не шевелюсь и не дышу. Пока я действительно чуть не помираю. Не выдержав, я судорожно хватаю воздух ртом.

Смотри-ка! Фрау Питцке, наконец-то, смотрит в мою сторону и удивляется этим астматическим судорогам.

— Ты чего это? — спрашивает она с едва заметной тревогой в голосе.

Мое дыхание становится еще судорожней и постепенно переходит в жуткое хрипение. Я бьюсь в конвульсиях, закатываю глаза и вывешиваю язык. Потом вдруг замираю, умолкаю и неподвижно лежу несколько секунд.

— Что за черт? — удивляется фрау Питцке. — У тебя что, брюхо, что ли, подвело от голода? Или… или ты… того?.. — Она подходит ближе. — Нет! Только не это!

Она возится с дверью клетки. Сейчас откроет — и путь свободен!

— Нет, вы только посмотрите! — визжит она. — Эта шавка сдохла!

Зззарразза! Нерон и Калигула вернулись! Что же теперь будет? Как только я вылезу из клетки, эти две ходячие мясорубки превратят меня собачий фарш. А может, все-таки рискнуть и вступить с ними в бой? Их двое, а я один. Четыре кошачьих лапы против одной собачьей челюсти — разве это справедливо?

«Прояви мужество, Освальд! — шепчет мне мой внутренний голос в левое ухо. — Покажи этим игрушечным тиграм свои клыки!»

«Не будь идиотом, Освальд! — шепчет мне другой мой внутренний голос в правое ухо. — Против этих двух дурдомовцев у тебя нет ни единого шанса!»

Пока мои внутренние голоса спорят между собой, фрау Питцке причитает:

— Что же я теперь скажу девчонкам? Если они поймут, что я заморила их пса голодом, я не получу от них…!

Она вдруг умолкает и начинает хихикать.

— Эй вы, бездельники! Вы уже позавтракали? — спрашивает она своих котов. — Если нет, то я желаю вам приятного аппетита. Скажу девчонкам, что он сам на вас напал.

Чего?.. Она что, собирается скормить меня своим киллерам? О боже! От страха я чуть не написал в шкуру. Но тут вдруг происходит что-то удивительное: за несколько секунд мой страх превращается в ярость, а ярость в отвагу.

К бою, Освальд! Вперед! Я вскакиваю на ноги с оглушительным лаем и протискиваюсь в открытую дверь клетки. Фрау Питцке чуть не падает в обморок. Нерон и Калигула выпадают в осадок при виде ожившего собачьего трупа. До заветного порога вагончика меня отделяет всего лишь метр. Однако уже через миг коты приходят в себя, бросаются на меня и вонзают мне в шкуру свои когти. Я, взвыв от боли, начинаю кусать направо и налево.

Мои грозные челюсти перемалывают все, что в них попадает. Несколько раз мне удается принудить Нерона с Калигулой к отступлению. Но эти злобные вонючки вновь и вновь бросаются в атаку. В конце концов они берут меня в клещи — один вцепляется мне в правую заднюю лапу, другой в левую. От радости они трут свои хвосты друг об друга.

Вот он мой шанс! Вытянув шею до размеров жирафьей я одновременно из всех сил кусаю оба хвоста. Коты в ту же секунду выпускают меня и с жалобным мяуканьем ретируются под стол. Я выскакиваю из вагончика.

— Место! — орет фрау Питцке мне вслед. — К ноге!

Какое место? К какой ноге? Ничего не понимаю. Но раздумывать некогда: я несусь, как ошпаренный, по лесной дорожке, по которой меня вчера привезли к этой старой ведьме. Даже не верится, что у меня до сих пор еще есть лапы и я могу бежать! Похоже, эти прокляты коты здорово меня отделали: все тело болит. Оглянувшись назад, чтобы посмотреть, нет ли погони, я вижу кровавый след, который тянется за мной.

Плевать на боль! Плевать на кровь! Важно то, что я выиграл почти безнадежный бой с двумя бешеными котами! Ура! (Кстати, одна маленькая просьба к потомкам: Если когда-нибудь соберетесь установить мне памятник, то пусть этот мраморный Освальд держит в зубах два оторванных кошачьих хвоста, договорились?)

 

ГЛАВА 19, в которой я тестирую одни джинсы на прочность

— Ни-ч-е-го себе!.. — в ужасе произносит Тим, когда я приблизительно через час прибегаю в наш сад.

Смертельно усталый, я валюсь на бок в траву перед своей будкой и вытягиваю ноги. Леонардо уже тут как тут. Сделав сальто радости, он сочувственно смотрит на меня и пытается зализать одну из моих ран. Ой, как больно! Я тихим рычанием отгоняю его от себя.

Тем временем Тим мчится в дом и через минуту возвращается с аптечкой. Только не йод! Одна капля этой адской смеси для меня страшнее целой армии кошек. Но мне везет: Тим обрабатывает мои раны просто чистым ватным тампоном и смазывает их какой-то мазью, которая пахнет медом и ни капельки не жжет.

— Куда ты пропал, Освальд? — спрашивает Тим взволнованно. — И кто это тебя так отделал?

Этот вопрос в следующие пятнадцать минут я слышу еще много раз, потому что один за другим в саду собрались сыщики. Им что, сегодня не надо в школу? Ах, да, сегодня же суббота.

Из их разговоров я узнаю причину большого сбора. Сегодня перед завтраком Тиму позвонили мои похитительницы и сказали, что свою собаку он получит только в обмен на пятьдесят евро, которые должен принести сегодня в три часа дня в Восточный парк. Мой хозяин, конечно, сразу же позвонил Свену, Маруше, Изабель и Юсуфу. Они решили все вместе отправиться в парк, спрятаться в кустах и во время передачи денег наброситься на пакетоголовых. Но теперь им придется отменить операцию, потому что я сам освободился из плена.

— Может, Освальд подрался с какой-нибудь собакой? — говорит Изабель, выразив мне тройную порцию сочувствия и ласки.

— Не думаю, — возражает Маруша, которая сегодня почему-то явилась без своего Дэниса. Кстати, сегодня я что-то не замечаю в ней ни малейших признаков мечтательности. Может, она уже бросила эту привычку? — Эти царапины похожи скорее на следы от кошачьих лап. Кора выглядела точно так же, когда подралась с другой кошкой. Освальд явно воевал с какой-то кошкой.

Ошибаешься, дорогая Маруша: не с какой-то, а с какими-то! Да, да, с двумя шизанутыми котами-киллерами! Воевал и остался в живых. Можете мной гордиться!

Мой хозяин сжимает кулаки.

— Ну доберусь я до этих пакетоголовых придурков! Я из них сделаю малиновое желе!

— А кто тебе звонил — мальчишка или девчонка?

— Черт его знает, — пожимает плечами Тим. — Голос у него, правда, был какой-то…

— Как у девчонки, которая хочет, чтобы ее приняли за мальчишку? — спрашивает Маруша.

— Может быть.

Свен осторожно чешет мне подбородок.

— Бедный Освальд! — говорит он. — Весь исполосован! Ты ему уже дал чего-нибудь поесть?

Ах, у меня не отсалось сил даже на еду.

— Нет, — отвечает Тим. — Хотя он заслуживает тройную порцию жареной свинины.

Что? Жареная свинина? Это меняет дело! Подать сюда свинину! Мою усталость как рукой сняло.

Пока Тим бегает за моей долей жаркого, Свен, Маруша и Изабель беседуют об Юсуф.

— Хотел бы я знать, чего он не приходит, — говорит Длинный. — Я вчера заходил за ним, звал играть в футбол, но он не пошел.

— С тех пор как он узнал, что его отец уезжает в Гамбург, его просто не узнать, — прибавляет Изабель.

Маруша кивает.

— Какой это все же идиотизм — развод! — возмущается она. — Дэнис, правда, утверждает, будто ему плевать, что его родители разошлись, но мне что-то не верится.

— Отстань ты со своим Дэнисом! — ворчит Свен.

Почему это? У него, конечно, бывают заскоки, но в общем-то он жутко милый.

— Что ты говоришь! И когда же ваша свадьба?

Маруша поддает ему в бок.

— Дурак!

Дверь дома открывается. Боже, какой аромат! Я с десяти метров чую роскошный запах жаркого. Тим сует миску в ко мне в будку. Он знает, что я терпеть не могу, когда на меня смотрят во время еды.

Приятного аппетита, Освальд!

Я ныряю в будку и приступаю к приему пищи. Хотя мое чавканье заглушает все звуки вокруг, я слышу каждое слово из разговора сыщиков. Тим и его друзья говорят о Юсуфе, потом о банде пакетоголовых. Если бы мой хозяин знал, что его любимая Надин — один из членов этой подлой банды, он бы ее, наверное…

— Ну что, совещание членов Клуба сыщиков в полном разгаре? — слышу я вдруг знакомый голос, который не забуду до гробовой доски.

Я мгновенно прекращаю лопать, заглотив сразу весь остаток жаркого. Зубы мне сейчас понадобятся для более серьезной пищи, чем свинина: для Надин. Я с рычанием высовываю голову из будки. Надин, которая только что хихикала, замирает с раскрытым ртом и бледнеет, как смерть.

— Как?.. А что… а где же… — лепечет она.

Сыщики смотрят то на меня, то на Надин.

— Ты чего рычишь на нее, Освальд? — удивляется длинный Свен. — Она тебя что, обидела?

Еще как! Я вспоминаю клетку, в которую меня заманила Надин, и кровь в моих жилах вспыхивает от ярости, как бензин. Мое рычание становится громче.

— А ну перестань! Тихо! — приказывает мой хозяин.

Я послушно выполняю приказ и прекращаю рычать. Вместо этого я молча подлетаю к Надин и вонзаю свои клыки в ее джинсы. Она визжит, как резаная.

— Ты что, спятил?!.. — кричит Тим. — А ну, пошел в будку!

Ага. Сейчас! Спешу и падаю! Сердце мое жаждет мести! Тим тащит меня сзади, но мои челюсти не так-то просто разжать.

— Освальд, сейчас же прекрати! Ты слышал?.. Я кому сказал? Прекрати немедленно, черт бы тебя побрал!

Объединенными усилиями Тиму, Свену, Маруше и Изабель наконец удается оторвать меня от Надин. Та с ревом бежит к своему велосипеду, садится на него и несется прочь.

— Что у вас там за шум? — сердито кричит мать Тима из окна второго этажа.

— У Освальда в башке перегорели предохранители! — объясняет Тим. — Он ни с того ни с сего набросился на Надин.

— Что, серьезно? — Мать Тима зло смотрит на меня и три раза подряд чихает. — Если он бросается на людей, его надо срочно сдать в приют для животных.

Спокойно, ребята! Без паники. Никакое это не нападение, а всего-навсего тест: я просто хотел проверить, действительно ли джинсы обладают такой необыкновенной прочностью, как об этом говорится в рекламе.

 

ГЛАВА 20, в которой меня берут под арест

Последующие несколько дней я зализываю раны и изнываю от тоски по одной черно-белой далматинке.

сочиняю я, лежа на солнышке перед будкой. Ах, Сента… Увижу ли я ее еще когда-нибудь? Каждое утро мы с Леонардо наведываемся в Восточный парк и прочесываем его вдоль и поперек в поисках Сентты. Потом пару часов сидим перед ее дверью, но моей возлюбленной не видно и не слышно. Может, она больше здесь не живет? Если ее хозяин все еще лежит в больнице, то, может, ее взял к себе кто-нибудь из его родственников?

Я бы все отдал, чтобы опять увидеть Сенту. Даже свою работу.

Зараза! Этот стих тоже получился таким же ухабистым, как лесная дорожка, по которой Надин, Клавдия и Штефани тряслись с пленным суперсыщиком Освальдом. К сожалению, даже воспевая в стихах свою прекрасную далматинку, я не могу не думать об этом печальном приключении. Я просто не в силах заставить себя не думать о нем! Специалисты называют это психологической травмой. Это своего рода кошмар, который преследует человека даже днем.

Поэтому нет ничего удивительно в том, что у меня огромный зуб на Надин. И все же… пожалуй, мне не стоило вгрызаться в ее джинсы. В конце концов она ведь тоже — всего лишь жертва, святая простота, попавшаяся на удочку фрау Питцке и поверившая в ее сказку про четырех белых пуделей. Надин и ее подружки вообразили себе, что своими разбойными нападениями добывают деньги на доброе дело. Какая чушь! Как же мне раскрыть этим глупым девчонкам глаза на то, что их водят за нос?

С тех пор как я протестировал джинсы Надин на прочность, она, понятное дело, больше у нас не показывается. Она встречается с Тимом в городе. Сегодня, например, во дворцовом парке. Мой хозяин взял с собой Леонардо, хотя этот клоп хотел остаться со мной.

— Ну как ты тут? Хорошо себя вел?

Это вернулась мать Тима, обвешанная многочисленными авоськами, пакетами и свертками.

— Смотри! Ты ведь знаешь: если будешь еще безобразничать…

Да, да, знаю: меня сдадут в приют для бездомных животных.

Мать Тима входит в дом, и я слышу, как она чихает. Странно: ни я, ни моя шерсть не были в доме уже целую неделю, но ее аллергия, похоже, этого не оценила. А может, у нее аллергия не на меня, а на ее канарейку? Или на нашу экономку, фрау Дёллинг? На эту особу даже у меня самого аллергия! Но я не подаю вида и всегда неизменно вежлив и приветлив с ней, как и со всеми остальными. У меня нет желания очутиться в приюте для животных… Хотя… Хотя…

Тут меня пронзает молния. Спокойно, без паники — я пока еще жив. Это была молния в переносном смысле, то есть гениальная идея. Я попадаю в приют, а Тим и Надин вызволяют меня оттуда. При этом Надин узнает, что никаких четырех пуделей там нет. Она рассказывает своим подружкам, что фрау Питцке обманула их, они все вместе отправляются к жадной старухе и возвращают деньги отнятые у Юсуфа и Изабель. А Нерон и Калигула, увидев меня, убегают в лес, где их нечаянно застрелит охотник, хе-хе-хе!

Ну ладно, допустим, последняя деталь — чистое фантазерство; эта мечта слишком прекрасна, чтобы осуществиться. Но в остальном план гениальный, верно? Вот только как мне попасть в приют? Думай, Освальд, думай!

Есть! Нашел: бродяжничество! В газете почти каждый день пишут: «Найдена и доставлена в приют для бездомных животных бродячая собака». Надо просто помотаться немного по городу без хозяина — и прямой наводкой в приют.

Ага. Размечтался! Вот я уже целый час ношусь, как угорелый, по нашему району, и хоть бы одна дрянь обратила на меня внимание! Может, я веду себя как-то не так? Может, у меня слишком приличный вид? Неужели бродячая собака обязательно должна что-нибудь натворить, чтобы ее арестовали?

Ну что ж, как скажете… Для начала я показываю язык какому-то старичку.

— Ай, какая хорошая собачка! — говорит он в ответ. — Хочешь колбаски?

Я усердно киваю.

— Ну, тогда иди в магазин и купи! — Старикан тащится дальше, смеясь своей шутке.

Ха-ха-ха! Очень весело!

В конце улицы я замечаю почтальоншу. Я подлетаю к ней и лаю на нее, как сумасшедший. Женщина улыбаясь сует руку в сумку. Ага, похоже, сейчас меня чем-то угостят. Я тут же умолкаю и раскрываю пошире рот. И что же достает почтальонша? Какой-то спрей. Зачем мне дэзодорант?

Женщина нажимает на кнопку, и по щекам мои бегут слезы. Нет, не слезы благодарности. Эта дура брызнула мне в глаза слезоточивым газом! Ничего не видя перед собой, я тащусь по улице и, конечно же, впиливаюсь башкой в фонарный столб. В гробу я видел такое бродяжничество! Тяжело вздыхая, я опускаюсь на землю рядом с фонарем и старюсь поскорее выплакать из глаз проклятый спрей.

Через какое-то время рядом останавливается трамвай. Я запрыгиваю в вагон. Трамвай пуст, если не считать нескольких молодых оборванцев на задних сиденьях. Я плетусь вперед, к водителю.

— Ау-у! Я безбилетный пассажир! — лаю я, но водитель меня почему-то не понимает.

Тогда я задираю заднюю ногу и писаю ему на поручень. Чего же он не реагирует? Неужели ему плевать, что кто-то загаживает ему салон. Я в растерянности оглядываюсь назад. Ффффу! Один из оборванцев как раз блюет прямо на пол. Ну как можно так свинячить в общественном транспорте? Это же не его трамвай!

На ближайшей остановке я покидаю трамвай, готовый к новым безобразиям. Сначала я облаиваю ребенка в коляске, потом прыгаю вокруг женщины в белом платье и пачкаю ей его грязными лапами. Наконец сажусь какому-то мальчишке на кроссовку и использую его шнурки в качестве жевательной резинки. Все они только смеются надо мной! Если все и дальше так пойдет, то я вместо приюта для бездомных животных окажусь в театре комедии.

Стоп. Что это там за машина? Ага, полицейская. Поскольку на улице жара, все четыре дверцы открыты. Ну как не воспользоваться этим любезным приглашением? Я подкрадываюсь к машине, залезаю на заднее сиденье и ложусь рядом с полицейской фуражкой. Не думаю, чтобы она была очень вкусной, но на всякий случай надгрызаю ее как следует. Два полицейских на переднем сиденья так заняты болтовней, которая раздается из их рации, что не слышат, как я чавкаю. Я пытаюсь привлечь их внимание рычанием.

— Ты что уже опять проголодался? — спрашивает тот, что слева.

— С чего ты взял? — удивляется тот, что справа.

— А разве это не твой желудок только что урчал?

— Мой желудок?..

— Ну да, твой желудок.

— Почему это именно мой?

О боже, ну и дурачье! Я два раза гавкаю. Только теперь они наконец поворачиваются и… расплываются в улыбке.

— Освальд! Старина! Какими судьбами!

Невероятно! Это те самые полицейские — Большой и Маленький, — которые упоминаются в истории нашего первого расследования! Они арестовали трех преступников, которых выследили члены Клуба сыщиков.

Мы пожимаем друг другу лапы.

— Ну что, коллега? Все в порядке? — спрашивает Большой. — Небось, опять идешь по следу преступника?

— Смотри-ка! — говорит Маленький. — Освальду понравилась твоя фуражка.

Ну теперь-то, я надеюсь, они сдадут меня в приют? Ничего подобного. Большой смеется и заявляет:

— Ничего! Мне все равно пора менять ее на новую. Погоди, может, у нас найдется для Освальда что-нибудь повкусней?

Оба принимаются рыться в своих карманах, но ничего съедобного не находят.

— Извини, дружище! — оправдывается Маленький. — Мы уже успели позавтракать, поэтому…

Большой вдруг толкает коллегу в бок:

— Тихо!

— Внимание! Внимание! Всем постам! — раздается голос из рации. — Ограбление банка на Корнелиусштрассе!

Маленький заводит мотор.

— Освальд, вылезай! — кричит Большой. — Тебе с нами нельзя! Опасно! Пока!

Я вылезаю из машины, и через секунду она уже несется по улице с воем сирены и синим маячком.

И что теперь? Теперь у меня подводит желудок от голода. Как раз напротив — супермаркет. Хм. А можно ли покупать без денег? Вообще-то нет. Если только ты не собака и тебе не нужно во что бы то ни стало попасть в приют для животных. Вперед!

Я перехожу улицу, незаметно проникаю в супермаркет в толпе людей, и отправляюсь на поиски отдела «Корм для собак». Но тут мне вдруг приходит в голову, что у меня ведь нет с собой консервного ножа. А колбасный отдел на что? Там все эти лакомства просто лежат на прилавке без всякой железной упаковки. Тем более что упаковочный материал все равно вреден для окружающей среды.

Колбасный отдел найти легче всего: по запаху. Как назло перед прилавком длинная очередь. Хотя зачем мне становиться в очередь? Я же не собираюсь ничего покупать, я просто хочу перекусить. Я разгоняюсь и прыгаю прямо в этот мясной рай. Ура! Вот это красота, друзья мои! Вокруг высятся горы колбасы. Я приступаю к приему пищи, не обращая внимания на вопли продавцов и покупателей. Кто пытается приблизиться ко мне, получает предупредительный сигнал: зловещее рычание.

Итальянская салями, венские колбаски, французский паштет из птицы, андалусская ветчина — чего тут только нет! Я словно попал на пленарное заседание европейского колбасного союза! Глаза так и разбегаются, не знаешь, что хватать первым.

— Гав! Гав!

Какой-то практикант в отчаянии рвет на себе белокурые космы и орет:

Ну где же полиция?..

Да, где же мен… э… полицейские? Если меня не арестуют в ближайшие три минуты, мой желудок не выдержит нагрузки и лопнет.

Наконец, в толпе появляются два зеленых человечка. К счастью, это не мои приятели, которые наверняка завернули бы мне остатки колбасы в бумагу, на ужин, и с почетом отвезли бы меня на своей машине домой. Я мгновенно прекращаю свой праздничный обед, сажусь на пятую точку, с готовностью протягиваю навстречу полицейским передние грабли, закрываю глаза и жду, когда на моих запястьях защелкнутся наручники.

 

ГЛАВА 21, из которой меня выносят

Моя новая тюрьма в десять раз больше клетки для кролика, но тюрьма есть тюрьма. Хорошо еще, что меня не бросили в одиночную камеру.

Мой сокамерник — унылый доберман по кличке Вотан. Он лежит в своем углу и поднимает голову, только когда я оказываюсь поблизости от его миски. Неужели он всерьез опасается, что я слопаю его порцию? Какая глупость! Я для этого слишком честен (а он слишком силен).

Итак, первая часть плана сработала: я в приюте для животных. Теперь остается ждать, когда за мной явятся Тим с Надин. Я надеюсь, хозяин не заставит себя долго ждать, потому что здесь, в приюте, свирепствует страшная болезнь, которая поражает и меня, в первые же десять минут моего пребывания в этом заведении: скука. Какая же это тоска — ходить по клетке взад-вперед! Туда-сюда, сюда-туда, туда-сюда… Страшно подумать, что звери в зоопарке проводят так всю жизнь. Какое счастье, что я родился не львом, а наполовину терьером, наполовину… э… Минутку — на чем я остановился? Хоть убей, не помню. Эти дурацкие решетки вокруг напрочь выбили меня из равновесия.

В соседней клетке сидят два попугая.

— Акульи плавники. Акульи плавники, — без конца твердит один из них.

Другой отвечает:

— Бабушка пришла! Бабушка пришла!

— Акульи плавники. Акульи плавники.

— Бабушка пришла! Бабушка пришла!

— Акульи плавники!

— Бабушка пришла!

О боже!.. И так без конца! Рррр! Почему бы им не поменять тему разговора? Эта их дегенеративная болтовня лишний раз доказывает, что содержание в клетке приводит многих животных и птиц к нервно-психическим расстройствам.

Никаких четырех белых пуделей, которых фрау Питцке будто бы пришлось сдать в приют, здесь что-то не видать. И неудивительно: плод воспаленной фантазии обычно невидим для посторонних глаз. Историю с цирковым номером старая ведьма, конечно же, выдумала от начала до конца. А глупые девчонки поверили в эту сказку!

Интересно, как другие обитатели приюта убивают время? Я оглядываюсь по сторонам. Большинство ленивы и безучастны ко всему, как доберман в моей камере. Кроме еды и питья, есть еще только два занятия: лежание и зевание. А что тут еще делать?

Но вдруг я замечаю какое-то оживление среди этих четвероногих матрацев. Собаки взволнованно вскакивают на ноги, подходят к решеткам и лают. Что бы это могло значить? Очередная кормежка? Нет. Появляется заведующая приютом, приветливая пожилая дама, которая меня очень любезно приняла. За ней тащится молодая супружеская пара с дочкой в возрасте Тима. Они переходят от одной клетки к другой. Заведующая что-то рассказывает им о каждом животном, в том числе и о моем добермане.

— А это наш Вотан, — говорит она и показывает на моего сокамерника. — Ему пять лет, он совершенно здоров и очень любит детей.

Девчонка делает недовольную мину.

— Да ну!.. У него какой-то дурацкий вид!.. — говорит эта шмакодявка плаксивым голосом. — А этот рядом с ним — еще противней! Чего это у него такая изодранная шкура?

Потому что он бился с двумя кошками, дура!

— Ну, вероятно, он несколько месяцев жил на улице и часто попадал во всякие неприятные приключения, — объясняет заведующая. — А сегодня он совсем обезумел от голода. Он разорил целый мясной отдел в одном супермаркете.

— Хм… — бормочет девчонка и идет дальше.

Как только посетители исчезли из вида, Вотан тяжело вздохнул, поплелся с повисшим хвостом обратно в свой угол, лег на пол и закрыл морду лапами. Бедняга!

Через некоторое время заведующая с посетителями опять проходит мимо нашей клетки. И что я вижу на руках у девчонки? Какую-то когтистую каракатицу! Ну как может нравиться чудовище? К тому же еще такой вот отвратительный прикроватный коврик из семейства шиншилл! Ффффу! Я считаю, что есть только один полезный вид кошек — якорь «кошка».

Намотав не знаю сколько километров от одной решетки к другой, я останавливаюсь перед своей миской и думаю о Сенте. Где она? Что с ней? Хочется что-нибудь сочинить в ее честь. Поэтому я закрываю глаза и жду вдохновения. Через несколько минут моя фантазия выдает мне следующий результат:

— Освальд! Балда!..

Ух ты! Это же голос моего хозяина! Я открываю глаза — и испытываю острое желание укусить себя за хвост. От разочарования. Потому что никакой Надин рядом с Тимом нет! Вместо нее я вижу Свена и Изабель. Зараза! Где же эта Надин? Ведь вся эта затея была ради нее. Она должна была узнать, что никаких четырех белых пуделей здесь нет. Вот тебе и прекрасный план! Эх, жизнь-копейка…

— Ты что, совсем очумел? — ругается Тим. — Как ты умудрился устроить такое свинство в супермаркете?

Ну, это-то как раз было совсем нетрудно.

Заведующая открывает нашу клетку. Я бросаю Вотану прощальный взгляд. Он смотрит на меня с завистью. Прощай, приятель! Желаю тебе, чтобы тебя поскорее забрали отсюда. Тим налдевает мне ошейник и пристегивает поводок.

Это была твоя последняя гастроль, понял? Если ты удерешь еще раз, мы поставим будку в гараж и будем запирать ворота!

Опустив голову, я плетусь в окружении сыщиков к выходу. Тут вдруг сзади раздается бешеный лай.

— Тихо, Сента! — кричит заведующая.

Сента?!?.. Не моя ли это Сента? Я оборачиваюсь. В самом деле! Я, идиот, прошел мимо своей возлюбленной и даже не заметил ее. Пора мне заказывать очки и новый шнобель. Я вырываюсь от Тима и несусь назад, к ее клетке.

— Освальд, к ноге! — орет мой хозяин.

Сента прижимает свою морду к решетке. Я тоже. По ее глазам я узнаю, как ей тяжело. Почему мы не можем взять ее с собой? Тим хватает мой поводок и тащит меня прочь.

— Пошли, пошли, Освальд!

Никуда я не пойду! С места не тронусь! Пусть лучше меня задушат этим дурацким поводком, чем я расстанусь с Сентой. Тим тянет поводок на себя как сумасшедший. Неужели он не видит, что со мной происходит? Я заливаюсь лаем.

— Что это с ним? — удивляется Свен.

— Непонятно… — бормочет Изабель. — Мне кажется, я где-то уже видела эту Сенту. А вы?

Мой хозяин приходит в ярость.

— Давайте, хватаем все вместе!

Они поднимают меня и несут к выходу. Я бьюсь у них в руках, как полоумный, но Тим изо всех сил держит мои лапы. Мы с Сентой лаем и скулим дуэтом, как Ромео и Джульетта. Наше волнение передается другим собакам, и они поднимают такой вой, как будто где-то рядом лежит целый десяток покойников. Придурошные попугаи, конечно, тоже исправно исполняют свои арии:

— Акульи плавники. Акульи плавники.

— Бабушка пришла! Бабушка пришла!

Еще один, последний взгляд на Сенту — и сыщики поворачивают за угол.

 

ГЛАВА 22, траурная

Жизнь — жестокая штука, друзья мои. Я не хочу больше ни есть, ни пить. Я не хочу больше ничего обнюхивать и описывать. Я хочу к Сенте! Разлука с моей возлюбленной далматинкой разбила мне сердце. С самого возвращения из приюта вчера после обеда я неподвижно лежу в своей будке и даже не прикасаюсь к хрустелкам, которые Тим насыпал мне в миску.

Леонардо сначала изо всех сил пытался развеселить меня, но быстро понял, что это совершенно бесполезно. Теперь он так же подавлен, как и я. Он броди по саду как неприкаянный и каждые пару минут бросает мне сочувственный взгляд.

— Освальд! Ну что с тобой? Попробуй, какой вкусный пирог! А может, ты хочешь кусочек колбаски?

Даже матери Тима не по себе от моего поведения. Она сидит на корточках перед будкой и сует мне в нос колбасу. Я даже не поднимаю голову.

— Ну что случилось, Толстый? Может, ты обиделся, что мы тебя отругали за твое хулиганство в супермаркете? Мы уже давно тебя простили. Или ты дуешься на нас из-за того, что тебе приходится жить в будке? Даю тебе слово — скоро с этим будет покончено. Вот вернется из отпуска доктор Ёренсен, и мы проведет тест. Если у меня аллергия не на твою шерсть, ты опять будешь жить в доме. Ну, а если все-таки окажется, что… Тогда… тогда… э…

Может, мне тогда можно будет вернуться в приют для животных?

— Тогда мы подыщем тебе новую семью, — заканчивает мать Тима предложение.

Вот спасибо!

— Ну, Освальд! Перестань грустить, будь как прежде! Ты же всегда был такой веселый.

Да, с этим покончено. Раз и навсегда. На веки вечные.

Ласково потрепав мой загривок, мать Тима возвращается в дом. Удивительно — как ее огорчает моя депрессия. Признаться, от нее я этого не ожидал.

На нос мне садится муха. Раньше я бы ее тут же согнал. А теперь мне плевать — пусть садится хоть орангутанг.

Черт, я даже не знаю, где находится этот приют для животных! Поскольку Тиму, Свену и Изабель так и не удалось заставить меня бросить свой пост перед тюрьмой Сенты и пойти домой, отцу Тима пришлось приехать за мной на машине. А он, как назло, так петлял по городу, что я просто не успел запомнить дорогу. Как бы мне хотелось сейчас быть рядом с Сентой! Кто знает, может, у нее уже новый хозяин и она теперь живет на другом конце города. Тогда я вообще больше не увижу ее.

— Ну что, Освальд? Ты все еще горюешь?

Это Тим вернулся из школы.

— Ну чего ты дуешься как мышь на крупу?

Я закрываю глаза. Пошел ты в попу! Никогда тебе не прощу, что ты силой уволок меня из приюта. В таких делах у нас, у собак, память слоновья.

После обеда подгребают Свен, Маруша, Изабель и Дэнис. Эта длинношерстная такса усмехается, глядя на меня и топает на террасу с комиксом под мышкой. Изабель со Свеном садятся на траву перед моей будкой. Они болтают, не закрывая рта, пытаются играть со мной и даже принесли с собой разные угощения. Но я по-прежнему мертв, как плюшевый мишка.

— Ничего не понимаю! — жалуется Изабель. — Чего ему надо было от этого далматинца? Он же его даже не знает.

Не его, а ее! И Тим подтверждает это. Ему рассказала заведующая.

— Может, Освальд посмотрел фильм «Сто один далматинец» и теперь стал фанатом этой породы? — предполагает Свен.

Какая чушь! Неужели так трудно догадаться, почему я превратился в плакучую иву?

Через какое-то время появляется Надин. На всякий случай она не входит в сад, а кричит из-за забора:

— Эй, Тим! Ты чего не пришел в парк? Мы же договаривались кататься на роликах.

— Освальд заболел, — отвечает Тим.

— А что с ним?

— Он ничего не ест и не вылезает из будки. Чего ты не заходишь в сад? Не бойся, Освальду сейчас не до тебя.

— Точно? — спрашивает с сомнением Надин.

Точно. Джинсы меня сегодня так же мало интересуют, как колбаса или печенье. Бандой пакетоголовых я займусь только после того, как избавлюсь от любовных мук, то есть, похоже, никогда…

Надин нерешительно входит в сад. Она не поднимает глаз и кусает нижнюю губу. Наверное, ее мучают угрызения совести. Изабель с подробностями рассказывает ей о том, что вчера произошло в приюте для животных. Когда она заканчивает, мой хозяин спрашивает Надин:

— Как ты думаешь, какая муха его укусила?

— А что тут думать? Все ясно, — отвечает она.

— Чего?..

Все с удивлением смотрят на нее.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Маруша.

Лицо Надин заливает краска.

— Любовь!.. — едва слышно произносит она.

— Любовь?.. Ты что, с ума сошла? — Свен стучит себя пальцем по лбу. — Собаки слишком умны для таких глупостей!

Много ты понимаешь, Длинный! Я бросаю Надин благодарный взгляд. Наконец-то хоть кто-то заглянул мне прямо в сердце. Правда, этот «кто-то» — не кто иной, как один из моих похитителей, но все равно приятно.

Тут вдруг Леонардо чуть захлебывается от лая. Что это с ним? Голубь ему, что ли, какнул на голову? Нет, оказывается, это просто вернулась его хозяйка! Бедный коротышка прыгает вокруг фрау Ксандер и никак не может успокоиться от радости.

Поприветствовав сыщиков, фрау Ксандер внимательно смотрит на меня, а потом озабоченно спрашивает:

— У Освальда, что — депрессия?

Тим кивает.

— Говорят, он втрескался.

— Вот как. И в кого же?

И я опять слышу всю историю моего освобождения из приюта от начала до конца, на этот раз в исполнении Свена.

— Далматинка? — У фрау Ксандер засветились глаза. — Интересно, она такая же хорошенькая, как те, что в фильме «Сто один далматинец»?

— Еще красивей, — отвечает Изабель. — Просто как картинка. Кстати, ее зовут Сента.

— Заведующая сказала, что ее хозяин умер пару дней назад, — сообщает Тим.

— Ах, как грустно!.. — Фрау Ксандер на минуту задумывается. — А знаете что? — говорит она затем. — Пожалуй, я возьму Сенту к себе. Леонардо не любит оставаться один, когда я уезжаю по делам. А так он мог бы играть с Сентой. И Освальд, конечно же, будет нашим самым желанным гостем. Что ты на это скажешь, Освальд?

— Я… я… э… я… — От счастья я лишаюсь дара речи.

 

ГЛАВА 23, в которой я доказываю, что деньги не просто пахнут, а

еще как

пахнут

Жизнь прекрасна, друзья мои! Сента уже три дня у фрау Ксандер. И я уже три дня прихожу домой только на ночь. А все остальное время торчу в огромной квартире фрау Ксандер и играю с Леонардо и Сентой.

Сначала она еще тосковала по своему хозяину. Но Леонардо и прежде всего, конечно, я понемногу развеселили ее. Мой маленький приятель быстро смекнул, что между мной и прекрасной далматинкой — роман. Поэтому он часто оставляет нас одних. Как мило с его стороны!

Как только Леонардо исчезает, мы предаемся нашему хобби. Нет, это не коллекционирование почтовых марок и не футбол. Да и вообще — это хобби не для детских книжек! Но как бы то ни было, мы посвящаем ему много времени и надеемся вскоре увидеть плод, вернее плоды наших усилий.

Но мы частенько ходим гулять с фрау Ксандер, сегодня например, в Восточный парк. Там мы встречаем Тима, Свена и других сыщиков. Спорим, они опять охотятся на банду пакетолголовых?

— Ну что, Освальд? Все еще по уши влюблен? — спрашивает Маруша.

Как хорошо, что шерсть не краснеет!

Дэнис, крутой Суперпупер, отпускает дебильные шуточки в наш с Сентой адрес:

— Когда ваша свадьба, Осси? Надеюсь, ты найдешь пару огромных колец, которые налезут вам на лапы. А если не налезут, нацепите их себе на хвосты. Ты слышал про пирсинг?

— Отстань от нашего суперсыщика! — рычит на него Свен.

— «Суперсыщик»! — передразнивает Дэнис. — Да он будет сидеть на килограмме кокаина и не унюхает его!

Ну и что? Я же не наркоман! Или я выгляжу, как обдолбанный дурик с тремя колесами во лбу?

— Освальд — самая умная собака из всех, что я знаю, — заявляет Изабель. — С ним наш Клуб сыщиков как за каменной стеной!

— Да что ты говоришь! — продолжает ехидничать Дэнис. — А чего же вы тогда до сих пор не поймали этих пакетоголовых?

— Ну… потому что… э… потому что… — пытается оправдываться Свен.

Дэнис хихикает. Тим и его друзья обмениваются смущенными взглядами. О’кей, фрау Питцке, придется вас побеспокоить! Я с громким лаем бегу вперед, Сента с Леонардо, конечно же, за мной.

— Эй, вы куда? — орут одновременно мой хозяин и фрау Ксандер.

Я лаю еще громче и прибавляю ходу, то и дело оглядываясь на всю компанию.

— Может, он хочет нам что-то показать? — догадывается наконец Изабель. — Пошли! Посмотрим, куда он нас приведет.

— Ну куда мы потащимся? — ворчит Дэнис. — Этот клоун просто морочит нам голову.

— Ну и оставайся, тебя никто не заставляет идти! — шипит на него Тим. — Остальные за мной! Скорей!

— Только смотрите, без приключений! Вы мне за собак головой отвечаете! — кричит вслед фрау Ксандер.

— Хорошо!

Сыщики бегут за нами. Дэнис неохотно присоединяется к ним. Сначала мы двигаемся по Симрокштрассе, потом в гору, в направлении ипподрома. По пути Дэнис достает нас своими идиотскими репликами.

Ты сегодня наконец заткнешься или нет? — не выдерживает Свен, но это, похоже, не очень-то действует на нашего супернытика.

Мы сворачиваем на узкую лесную дорожку, и я вспоминаю о кровавом следе, который я оставил здесь во время своего бегства. Я останавливаюсь и принюхиваюсь. Запах крови я, правда, пока еще чувствую, но самой крови не вижу. Сыщики удивляются, чего это я топчусь на месте.

— Может, он что-нибудь обнаружил? — говорит Свен. — Но что?

Я на ходу решаю устроить маленькую театральную импровизацию. Рыча и лая, я ношусь взад-вперед и делаю вид, будто пытаюсь укусить сам себя.

— Я смотрю, у него вообще крыша улетела! — опять язвит Дэнис.

— Не болтай ерунду! — отвечает Изабель. — Он хочет показать нам, что где-то здесь поблизости и произошла эта схватка, в которой ему так здорово досталось.

— Значит он сейчас приведет нас прямо в логово банды пакетоголовых! — ликует Свен. — Сейчас начнется самое интересное! Эх, жаль, что Юсуфа нет!

— Да, верно, — соглашается Тим. — Ну ладно, пошли дальше. Только тихо! Тебя это касается в первую очередь, Дэнис, ты понял?

Тот кивает и бормочет:

— Ну, может, я и вправду немного недооценил вашу ищейку.

Тот-то, мой мальчик!

Остаток пути мы проделываем молча. До циркового вагончика фрау Питцке остается несколько метров. То-то удивятся ее хвостатые киллеры, когда увидят меня в сопровождении Леонардо и Сенты! Вот тут действительно полетят клочки по закоулочкам! Кошачьи клочки!

Но что это за чудеса? Когда мы наконец останавливаемся перед вагончиком фрау Питцке, нас приветствуют не Нерон и Калигула, а кое-кто другой…

— Эй! А вы-то что здесь делаете? — изумленно спрашивает Надин.

Ее подружки Клавдия и Штефани таращатся на нас во все глаза. Сыщики удивлены не меньше их.

— Мы ищем банду пакетоголовых, — отвечает Тим.

— Здесь, в лесу? — смеется Клавдия, в то время как маленькая Штефани бледнеет и усиленно грызет ногти.

— А это кто такие? — спрашивает Тим, указывая на девчонок.

Надин представляет своих подружек и говорит:

— Похоже, вы ошиблись адресом. В этом вагончике живет симпатичная старушка, которой мы помогаем.

— В чем? — спрашивает Маруша, но ее перебивает Свен.

— Ничего мы не ошиблись адресом! — заявляет он. — Нас привел сюда, к этому ящику на колесах, Освальд.

— Это не ящик на колесах, а жилой вагончик, — говорит Клавдия, которая еще выше Свена на пару сантиметров.

— А в нем кто-нибудь живет? — спрашивает Изабель.

В этот момент дверь вагончика открывается.

— Ну что, вы привели с собой своих друзей? — с улыбкой, медовым голосом говорит фрау Питцке, выходя из своей развалюхи. — Смотри-ка! А вот и тот самый миленький песик.

Чего?.. Не меня ли она имеет в виду?

— Какая досада, что он не нашел общего языка с моими котиками! — сочиняет она на ходу.

— Это вы его похитили? — перебивает ее Тим.

— Я? Похитила?

— Мне было велено приготовить пятьдесят евро, выкуп за эту собаку. А иначе, как мне сказали, я никогда ее больше не увижу. И вот мы хотели выяснить, чья это работа.

Тим с вызовом смотрит на фрау Питцке, но она делает невинное лицо и растерянно пожимает плечами. Тим собирается сказать еще что-то, но тут вдруг к нему быстро подходит Надин и тихо говорит:

— Она не имеет к этому никакого отношения. Я тебе все объясню потом.

Тим вопросительно смотрит на нее.

— А почему вы живет здесь, в лесу? — спрашивает Свен фрау Питцке.

Потому что у нее совсем нет денег, — отвечает за нее Клавдия. — Ей пришлось испытать в жизни много всяких несчастий. Попросите фрау Питцке рассказать вам, что случилось с ее четырьмя белыми пуделями!

У той мгновенно брызжут слезы из глаз, и она, причитая и всхлипывая, рассказывает сказку о своем великолепном цирковом номере с белыми пуделями и о приюте для бездомных животных. Да так проникновенно, что даже Дэнис чуть не прослезился от умиления и жалости.

Закончив свой рассказ, фрау Питцке тихо хнычет и жалобно бормочет что-то себе под нос. Сыщики смущенно поглядывают то на верхушки деревьев, то на свои туфли и кроссовки. Нет, это просто невыносимо! Какая дешевая балаганная комедия! От ярости я начинаю лаять.

— Тихо, Освальд! — приказывает Тим.

Я продолжаю лаять. Тогда он наклоняется и пытается зажать мне пасть рукой.

— Может, он проголодался? — говорит фрау Питцке. — Я бы рада его чем-нибудь угостить, но я так бедна, что мне и самой нечего…

Она неожиданно умолкает и с ужасом смотрит на вагончик — там зазвонил ее мобильный телефон. Сыщики удивленно переглядываются.

— Что это за звук? — спрашивает Свен.

— Это… э… это будильник, который я по ошибке… э… — лепечет фрау Питцке.

— Ерунда! — говорит Изабель. — Это мобильный телефон. Почему вы не торопитесь ответить?

— Никакой это не мобильный телефон! — упрямо возражает фрау Питцке.

Изабель с подозрением смотрит на нее.

— А я говорю, что это мобильный телефон. Спорим?

И она направляется к вагончику. Но старая ведьма преграждает ей путь, хватает ее за волосы и визжит:

— Не смей входить в мой дом, соплячка!

— А-а-а! — кричит Изабель.

Сента и Леонардо бросаются на фрау Питцке и вцепляются в ее юбку. Пока собаки держат ее под обстрелом, Тим, Надин и все остальные врываются в вагончик. Я, естественно, с ними.

Едва я успеваю переступить порог, как на меня опять нападают Нерон и Калигула. Но на этот раз бой получается коротким: Изабель и Свен двумя-тремя пинками обращают мини-тигров в бегство. Мой хозяин обнаруживает мобильный телефон фрау Питцке в ящике стола. Раздается еще два звонка, и телефон умолкает.

— Что-то тут не так… — бормочет Маруша, озираясь в комнате.

Штефани вдруг всхлипывает.

— Она нас обманывала, эта врунья! — говорит она сквозь слезы.

— Чушь! — возражает ей Клавдия. — Может, ей просто кто-нибудь подарил этот телефон.

— Во всяком случае, здесь есть какая-то тайна, — задумчиво произносит Надин, наморщив лоб.

Да еще какая! И я знаю, где эта тайна! Я запрыгиваю на скамейку-сундук и лаю. Кошмар! Я уже охрип от этого беспрерывного лая.

— Там должно быть что-нибудь особенное, — говорит Тим.

— Не смейте трогать скамейку!! — кричит снаружи фрау Питцке.

— Ну что? — спрашивает Тим сыщиков. — Заглянем внутрь?

— Конечно! — отвечает Надин за всех.

Я спрыгиваю со скамейки. Тим поднимает сиденье. Все смотрят внутрь и выпадают в осадок. Надин и ее подружки при виде этой кучи денег просто в шоке. Штефани ревет и твердит, как заведенная:

— Какая врунья! Какая врунья!

— Откуда же у нее такие деньжищи?.. — спрашивает Изабель.

— Представления не имею, — отвечает ей Надин. — Я знаю только, что часть из них принадлежит вам.

— Не понял!.. — говорит Тим.

Надин берет пачку денег, отсчитывает пятьдесят евро и сует их в руку Изабель.

— Двадцать евро твоих и 30 — твоего друга Юсуфа, — поясняет она смущенно.

— С чего ты это взяла? — недоумевает Изабель.

Ни она, ни остальные сыщики никак не поймут, в чем дело.

— Ну, на тебя и на Юсуфа же было совершено нападение… — говорит Надин и смотрит при этом куда угодно, только не в глаза Тима.

— А какое отношение к этому имеет фрау Питцке? — спрашивает Маруша. — Она что, член банды пакетоголовых?..

Нет, она не имеет к нам никакого отношения… — отвечает Надин тихим голосом.

Вот это сюрприз для моих коллег! Такого они никак не ожидали. Пока они приходят в себя от изумления, я запрыгиваю на груду денег и делаю самую большую кучу в своей жизни. И если после этого кто-нибудь осмелится утверждать, что деньги не пахнут, пусть понюхает сбережения фрау Питцке!

 

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ, в которой рассказывается еще об одном похищении

По пути назад к Восточному парку, Надин рассказывает сыщикам, как им пришло в голову заняться грабежом.

— Вы слышали о Робин Гуде?

— Конечно, слышали! — отвечает Свен. — Кто не знает Робин Гуда?

— Вот мы и решили, как Робин Гуд, отнимать деньги у богатых и отдавать их бедной фрау Питцке. Она, конечно, ничего об этом не знала. Мы наврали ей, что попрошайничаем.

— Что мы сначала и делали, — вставляет Клавдия. — Но никто нам ничего не дал. И тогда мы решили отнимать деньги.

— Какие же мы были дуры! — восклицает Штефани, у которой глаза краснющие от слез. — Как мы могли позволить фрау Питцке так обдурить себя?

Надин пожимает плечами.

— Эх, до чего же жаль, что нет Юсуфа! — вздыхает Изабель. — Может, позвонить ему и рассказать, сколько всего интересного он прозевал?

— Отличная идея! — говорит Свен. — У кого-нибудь есть телефонная карта?

— У меня есть, — отвечает Клавдия и сует руку в карман своих джинсов. — Кстати: ну ты и длинный!

— Беру пример с тебя! — Они улыбаются друг другу.

Да, эти улыбки не спроста. Вот вам еще одна парочка.

Свен открывает дверь ближайшей телефонной будки, снимает трубку, вставляет карту, набирает номер Юсуфа, называет свое имя, и лицо его вдруг становится белым как полотно.

— Бред!.. — бормочет он совершенно ошеломленно. — Бред какой-то!

Сыщики пожирают его глазами, сгорая от любопытства. Не успевает он повесить трубку, как на него обрушивается шквал вопросов. Свен раздраженно требует, чтобы все замолчали. Потом глубоко вздыхает и сообщает:

— Юсуфа похитили.

— Что?..

— Не может быть!

— Ну ничего себе!

— Кто похитил?

— Его отец говорит, что не знает, — рассказывает Длинный. — Два часа назад ему позвонили и сказали, что если он до завтра не выложит полмиллиона, то никогда не увидит своего сына.

— Полмиллиона?.. — изумляется Надин. — У него что, такие богатые родители?

Тим кивает.

— Его отец хирург, делает пластические операции. — Он вдруг недоверчиво смотрит на Надин. — Кстати, ваша банда пакетоголовых, случайно не имеет к этому отношения?

— Чушь! — возмущается она. — Мы вообще тут не при чем.

— Кто же его мог похитить?

Никто не знает ответа на этот вопрос. Кроме Дэниса.

— Ну что, никак не сообразить? — спрашивает он небрежно.

Все отрицательно качают головами.

— Неужели никак? Подумайте как следует. Это же так просто.

— Кончай мозги парить! — рычит Свен. — Может ты знаешь, кто похитил Юсуфа?

— Конечно, знаю!

— Кто?

— Юсуф.

Тим хватает его за шкирку.

— Слушай ты!.. Вали отсюда со своими идиотскими шуточками!

Маруша, конечно, тут же встревает:

— Отпусти его, Тим! Может, это вовсе никакая не шутка.

— Конечно, не шутка! — обиженно шипит Дэнис. — Когда узнаешь, что твои родители решили развестись, то чувствуешь себя никому не нужной букашкой. И тут начинаешь соображать, как бы сделать так, чтобы опять стать важным для родителей. Самопохищение — очень даже неплохая идея. Я тоже подумывал об этом, когда… когда мой отец… — Он замолкает.

— Минутку! — удивленно восклицает Тим. — Ты же говорил, что был рад, когда он ушел.

На лице Дэнис появляется странная усмешка.

— Ну… я… э… скажем так, немого лукавил. Эта ваша фрау Питцке — не единственная врунья на свете. Кстати, эта татуировка на руке тоже ненастоящая. Я ее каждое утро наклеиваю…

Ого! Эта длинношерстная такса с каждой минутой нравится мне все больше. Сыщикам, кажется, тоже. Они растроганно смотрят на него.

— А еще какие-нибудь признания будут? — спрашивает Изабель. — Прямо как в ток-шоу!

— Ладно, давайте подумаем, где может торчать Юсуф! — говорит Тим.

— В детских книжках дети, которые заблудились или убежали из дома, часто живут на дереве, в шалаше, — подает голос маленькая Штефани.

Изабель стучит себя по лбу пальцем.

— Мы не в детской книжке!

Ошибаешься, детка! Хе-хе-хе!

— Она права! — кричит Свен, показывая на Штефани. — Юсуф сто пудов окопался в шалаше на дереве, который мы с ним построили перед началом летних каникул. Но это далеко, аж в Герресхаймском лесу. Как нам туда добраться?

— Позвони его отцу, — предлагает Надин. — Он нас заберет отсюда и отвезет к вашему шалашу.

Но Свен против.

— Вы что, с ума сошли? Если мы все расскажем отцу Юсуфа — кто мы будем как не подлые предатели?

— Ерунда! — возражает Маруша. — Ты представляешь, что сейчас творится с его родителями? Да они, наверное, с ума сходят!

Изабель кивает.

— К тому же это было бы в сто раз лучше, если бы Юсуфа «освободил» его отец, а не мы. Согласны? Давайте проголосуем! Кто за то, чтобы позвонить отцу Юсуфа?

Все поднимают лапы. И я в том числе.

Минут через десять рядом с телефонной будкой останавливается машина отца Юсуфа. Хотя у него и огромная машина, всем нам в ней все равно не разместиться. Для Надин и ее подружек места не хватило.

— Может, я как-нибудь втиснусь в серединку? — спрашивает Надин.

— Попробуй!

Через миг она уже сидит у Тима на коленях. И мой хозяин, судя по всему, ничего против не имеет. Дэнис рассказывает отцу Юсуфа о своем предположении — что его сын похитил сам себя.

— Так-так… — бормочет тот и никак не комментирует это сообщение. Впрочем, я прекрасно понимаю его нежелание обсуждать с друзьями Юсуфа свою личную жизнь.

Кстати, у него болтающийся живот, торчащие уши и нос крючком. Странно, что он, мастер пластической хирургии, до сих пор не сделал саму себе парочку операций.

По дороге все молчат. В какой-то момент Надин наклоняется ко мне и шепчет на ухо:

— Мне очень жаль, чтобы мы похитили тебя, Освальд!

Ладно. Я не злопамятный. Во всяком случае не очень злопамятный. Рррр!

Сейчас налево, — командует Свен, когда мы подъезжаем к Герресхаймской церкви. — И до конца улицы. Потом еще придется пройти пешком.

Через минуту Сента, Леонардо и я выпрыгиваем из машины и первым делом осматриваемся в поисках туалета. Но так как туалетов поблизости не наблюдается, нам приходится довольствоваться ближайшими деревьями. Потом мы бросаемся вдогонку за сыщиками.

Отец Юсуфа мрачно шагает по лесной тропинке, засунув руки в карманы. Похоже, он не в восторге от затеи своего сыночка. Интересно, влетит Юсуфу сразу же после поимки или потом?

Однако когда мы приходим к дереву, на котором и в самом деле сидит Юсуф, его отец молчит, словно язык проглотил. Он смотрит вверх, но не произносит ни слова. От шалаша, который построили Свен с Юсуфом, осталась лишь одна доска. Наш комик, пару неделю назад вдруг превратившийся в трагика, сидит на дереве, свесив ноги, и смотрит в небо. Конечно, он давно нас заметил, но упорно не обращает на нас внимание.

Почему все молчат? По лицу отца Юсуфа видно, что он мучительно ищет слова. Он то и дело открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же опять закрывает его. Хоть бы сыщики пришли ему на помощь. Но все словно в рот воды набрали.

Ну что ж, придется мне опять брать на себя инициативу. Я поднимаю голову и вою — безрезультатно. Юсуф смотрит на меня и говорит грустным голосом:

— Ну что, Толстый?

И тут его отец произносит более чем странные слова:

— Мне так же плохо, как и тебе, Юсуф!

— Да что ты говоришь!

— Как ты мог додуматься до этой глупости? До этого «похищения»!

Юсуф опять смотрит в небо и не отвечает. Снова воцаряется молчание. Ну что, мне еще раз, что ли, завыть? Через какое-то время отец Юсуфа повторяет свой вопрос:

— Как ты мог додуматься до этой глупости?

— Почему глупости? — возражает Юсуф. — Я хотел опустить тебя на полмиллиона, что эта женщина отстала от тебя. Мама говорила, что ей просто нужны твои деньги.

— Так-так… Говорила, значит? — небрежно произносит отец и одновременно сжимает в кулак левую руку, а правой нервно проводит по своим черным кудрям.

— Почему все так гоняются за деньгами, хотя знают, что они приносят несчастье? — спрашивает Юсуф.

— Я тоже хотела бы это понять, — бормочет Надин, наверняка думая при этом о фрау Питцке.

— Ты думаешь слезать оттуда? — говорит отец Юсуфа. — Или ты собираешься сидеть на дереве еще две недели?

— А тебе-то какое дело? Ты ведь все равно сваливаешь в Гамбург.

— Может, и нет.

Юсуф только теперь внимательно смотрит на отца.

— Что ты хочешь сказать?

— То, что мы хоть и не будем жить под одной крышей, но я останусь в Дюссельдорфе. Может, мне удастся найти квартиру где-нибудь поблизости от тебя и твоей мамы. Что ты на это скажешь?

— Хм… Хм… — бормочет Юсуф. Потом, медленно спускается вниз.

Не бойтесь, друзья мои, за этим не последуют душераздирающие сцены с литрами пролитых слез и бесконечными объятиями. Юсуф, не глядя на своего отца, молча шагает мимо по тропинке в направлении машины. Сыщики отправляются вслед за ним и по дороге рассказывают ему историю фрау Питцке. Юсуф даже смеется, когда узнает о моей самой большой куче.

В машине опять наступает долгоиграющая минута молчания. Отец Юсуфа развозит нас по домам. Первым делом мы отвозим Леонардо и Сенту. Тим нажимает на кнопку звонка, дверь открывается, и на пороге появляется фрау Ксандер.

— Я уже думала, с вами что-то случилось! — говорит она, но Тим без лишних слов, просто махнув рукой, опять садится в машину.

Да что и что такого произошло? Просто мы разобрались с бандой пакетоголовых, доказали фрау Питцке, что всякому вранью рано или поздно приходит конец, а заодно благополучно, без крови и слез, раскрыли историю «похищения» Юсуфа.

Но на сегодня это еще не все, друзья мои!

Когда мы с Тимом минут через пятнадцать вылезаем из машины перед нашим домом, у меня отваливается челюсть от удивления — моя будка исчезла! Тест на аллергию… Ясно! Доктор вернулся из отпуска и установил, что мать Тима не переносит мою шерсть. И она тут же нашла для меня новых хозяев. Повесив нос, я плетусь вслед за Тимом к дому. Дверь открывает его мать.

— Ну, входите, бродяги! — говорит она улыбаясь.

Чего?.. Я не ослышался? Тим тоже раскрыл рот от удивления.

— Что — и Освальду можно?..

Мать кивает.

— А вместо него придется выселить из дома кое-что другое.

— Что?

— Новый ковролин. Доктор Ёренсен установил, что у меня аллергия именно на этот ворс. Ну давайте, проходите. Я приготовила кое-что вкусненькое! И для тебя тоже, Освальд.

Мммм!.. Как вкусно пахнет! Но прежде чем приступить к еде, я совершаю акт возмездия. Я иду в самый дальний угол комнаты и… писаю на этот дурацкий ковролин, из-за которого меня на две недели выселили из дома. Потом несусь в столовую.

Ура! Жаркое из утки!

Пока отец Тима нарезает утку (самый большой кусок мне!), мой хозяин кратко излагает историю наших сегодняшних похождений — как я отвел сыщиков к фрау Питцке и что там произошло.

— Я всегда говорила, что у нас замечательная собака! — заявляет мать Тима.

Да, вот такой вот я замечательный пес — единственный и неповторимый. Однако хватит болтать, пора приниматься за утку. Ибо даже моему терпению приходит

КОНЕЦ