Последующие несколько дней я зализываю раны и изнываю от тоски по одной черно-белой далматинке.
сочиняю я, лежа на солнышке перед будкой. Ах, Сента… Увижу ли я ее еще когда-нибудь? Каждое утро мы с Леонардо наведываемся в Восточный парк и прочесываем его вдоль и поперек в поисках Сентты. Потом пару часов сидим перед ее дверью, но моей возлюбленной не видно и не слышно. Может, она больше здесь не живет? Если ее хозяин все еще лежит в больнице, то, может, ее взял к себе кто-нибудь из его родственников?
Я бы все отдал, чтобы опять увидеть Сенту. Даже свою работу.
Зараза! Этот стих тоже получился таким же ухабистым, как лесная дорожка, по которой Надин, Клавдия и Штефани тряслись с пленным суперсыщиком Освальдом. К сожалению, даже воспевая в стихах свою прекрасную далматинку, я не могу не думать об этом печальном приключении. Я просто не в силах заставить себя не думать о нем! Специалисты называют это психологической травмой. Это своего рода кошмар, который преследует человека даже днем.
Поэтому нет ничего удивительно в том, что у меня огромный зуб на Надин. И все же… пожалуй, мне не стоило вгрызаться в ее джинсы. В конце концов она ведь тоже — всего лишь жертва, святая простота, попавшаяся на удочку фрау Питцке и поверившая в ее сказку про четырех белых пуделей. Надин и ее подружки вообразили себе, что своими разбойными нападениями добывают деньги на доброе дело. Какая чушь! Как же мне раскрыть этим глупым девчонкам глаза на то, что их водят за нос?
С тех пор как я протестировал джинсы Надин на прочность, она, понятное дело, больше у нас не показывается. Она встречается с Тимом в городе. Сегодня, например, во дворцовом парке. Мой хозяин взял с собой Леонардо, хотя этот клоп хотел остаться со мной.
— Ну как ты тут? Хорошо себя вел?
Это вернулась мать Тима, обвешанная многочисленными авоськами, пакетами и свертками.
— Смотри! Ты ведь знаешь: если будешь еще безобразничать…
Да, да, знаю: меня сдадут в приют для бездомных животных.
Мать Тима входит в дом, и я слышу, как она чихает. Странно: ни я, ни моя шерсть не были в доме уже целую неделю, но ее аллергия, похоже, этого не оценила. А может, у нее аллергия не на меня, а на ее канарейку? Или на нашу экономку, фрау Дёллинг? На эту особу даже у меня самого аллергия! Но я не подаю вида и всегда неизменно вежлив и приветлив с ней, как и со всеми остальными. У меня нет желания очутиться в приюте для животных… Хотя… Хотя…
Тут меня пронзает молния. Спокойно, без паники — я пока еще жив. Это была молния в переносном смысле, то есть гениальная идея. Я попадаю в приют, а Тим и Надин вызволяют меня оттуда. При этом Надин узнает, что никаких четырех пуделей там нет. Она рассказывает своим подружкам, что фрау Питцке обманула их, они все вместе отправляются к жадной старухе и возвращают деньги отнятые у Юсуфа и Изабель. А Нерон и Калигула, увидев меня, убегают в лес, где их нечаянно застрелит охотник, хе-хе-хе!
Ну ладно, допустим, последняя деталь — чистое фантазерство; эта мечта слишком прекрасна, чтобы осуществиться. Но в остальном план гениальный, верно? Вот только как мне попасть в приют? Думай, Освальд, думай!
Есть! Нашел: бродяжничество! В газете почти каждый день пишут: «Найдена и доставлена в приют для бездомных животных бродячая собака». Надо просто помотаться немного по городу без хозяина — и прямой наводкой в приют.
Ага. Размечтался! Вот я уже целый час ношусь, как угорелый, по нашему району, и хоть бы одна дрянь обратила на меня внимание! Может, я веду себя как-то не так? Может, у меня слишком приличный вид? Неужели бродячая собака обязательно должна что-нибудь натворить, чтобы ее арестовали?
Ну что ж, как скажете… Для начала я показываю язык какому-то старичку.
— Ай, какая хорошая собачка! — говорит он в ответ. — Хочешь колбаски?
Я усердно киваю.
— Ну, тогда иди в магазин и купи! — Старикан тащится дальше, смеясь своей шутке.
Ха-ха-ха! Очень весело!
В конце улицы я замечаю почтальоншу. Я подлетаю к ней и лаю на нее, как сумасшедший. Женщина улыбаясь сует руку в сумку. Ага, похоже, сейчас меня чем-то угостят. Я тут же умолкаю и раскрываю пошире рот. И что же достает почтальонша? Какой-то спрей. Зачем мне дэзодорант?
Женщина нажимает на кнопку, и по щекам мои бегут слезы. Нет, не слезы благодарности. Эта дура брызнула мне в глаза слезоточивым газом! Ничего не видя перед собой, я тащусь по улице и, конечно же, впиливаюсь башкой в фонарный столб. В гробу я видел такое бродяжничество! Тяжело вздыхая, я опускаюсь на землю рядом с фонарем и старюсь поскорее выплакать из глаз проклятый спрей.
Через какое-то время рядом останавливается трамвай. Я запрыгиваю в вагон. Трамвай пуст, если не считать нескольких молодых оборванцев на задних сиденьях. Я плетусь вперед, к водителю.
— Ау-у! Я безбилетный пассажир! — лаю я, но водитель меня почему-то не понимает.
Тогда я задираю заднюю ногу и писаю ему на поручень. Чего же он не реагирует? Неужели ему плевать, что кто-то загаживает ему салон. Я в растерянности оглядываюсь назад. Ффффу! Один из оборванцев как раз блюет прямо на пол. Ну как можно так свинячить в общественном транспорте? Это же не его трамвай!
На ближайшей остановке я покидаю трамвай, готовый к новым безобразиям. Сначала я облаиваю ребенка в коляске, потом прыгаю вокруг женщины в белом платье и пачкаю ей его грязными лапами. Наконец сажусь какому-то мальчишке на кроссовку и использую его шнурки в качестве жевательной резинки. Все они только смеются надо мной! Если все и дальше так пойдет, то я вместо приюта для бездомных животных окажусь в театре комедии.
Стоп. Что это там за машина? Ага, полицейская. Поскольку на улице жара, все четыре дверцы открыты. Ну как не воспользоваться этим любезным приглашением? Я подкрадываюсь к машине, залезаю на заднее сиденье и ложусь рядом с полицейской фуражкой. Не думаю, чтобы она была очень вкусной, но на всякий случай надгрызаю ее как следует. Два полицейских на переднем сиденья так заняты болтовней, которая раздается из их рации, что не слышат, как я чавкаю. Я пытаюсь привлечь их внимание рычанием.
— Ты что уже опять проголодался? — спрашивает тот, что слева.
— С чего ты взял? — удивляется тот, что справа.
— А разве это не твой желудок только что урчал?
— Мой желудок?..
— Ну да, твой желудок.
— Почему это именно мой?
О боже, ну и дурачье! Я два раза гавкаю. Только теперь они наконец поворачиваются и… расплываются в улыбке.
— Освальд! Старина! Какими судьбами!
Невероятно! Это те самые полицейские — Большой и Маленький, — которые упоминаются в истории нашего первого расследования! Они арестовали трех преступников, которых выследили члены Клуба сыщиков.
Мы пожимаем друг другу лапы.
— Ну что, коллега? Все в порядке? — спрашивает Большой. — Небось, опять идешь по следу преступника?
— Смотри-ка! — говорит Маленький. — Освальду понравилась твоя фуражка.
Ну теперь-то, я надеюсь, они сдадут меня в приют? Ничего подобного. Большой смеется и заявляет:
— Ничего! Мне все равно пора менять ее на новую. Погоди, может, у нас найдется для Освальда что-нибудь повкусней?
Оба принимаются рыться в своих карманах, но ничего съедобного не находят.
— Извини, дружище! — оправдывается Маленький. — Мы уже успели позавтракать, поэтому…
Большой вдруг толкает коллегу в бок:
— Тихо!
— Внимание! Внимание! Всем постам! — раздается голос из рации. — Ограбление банка на Корнелиусштрассе!
Маленький заводит мотор.
— Освальд, вылезай! — кричит Большой. — Тебе с нами нельзя! Опасно! Пока!
Я вылезаю из машины, и через секунду она уже несется по улице с воем сирены и синим маячком.
И что теперь? Теперь у меня подводит желудок от голода. Как раз напротив — супермаркет. Хм. А можно ли покупать без денег? Вообще-то нет. Если только ты не собака и тебе не нужно во что бы то ни стало попасть в приют для животных. Вперед!
Я перехожу улицу, незаметно проникаю в супермаркет в толпе людей, и отправляюсь на поиски отдела «Корм для собак». Но тут мне вдруг приходит в голову, что у меня ведь нет с собой консервного ножа. А колбасный отдел на что? Там все эти лакомства просто лежат на прилавке без всякой железной упаковки. Тем более что упаковочный материал все равно вреден для окружающей среды.
Колбасный отдел найти легче всего: по запаху. Как назло перед прилавком длинная очередь. Хотя зачем мне становиться в очередь? Я же не собираюсь ничего покупать, я просто хочу перекусить. Я разгоняюсь и прыгаю прямо в этот мясной рай. Ура! Вот это красота, друзья мои! Вокруг высятся горы колбасы. Я приступаю к приему пищи, не обращая внимания на вопли продавцов и покупателей. Кто пытается приблизиться ко мне, получает предупредительный сигнал: зловещее рычание.
Итальянская салями, венские колбаски, французский паштет из птицы, андалусская ветчина — чего тут только нет! Я словно попал на пленарное заседание европейского колбасного союза! Глаза так и разбегаются, не знаешь, что хватать первым.
— Гав! Гав!
Какой-то практикант в отчаянии рвет на себе белокурые космы и орет:
Ну где же полиция?..
Да, где же мен… э… полицейские? Если меня не арестуют в ближайшие три минуты, мой желудок не выдержит нагрузки и лопнет.
Наконец, в толпе появляются два зеленых человечка. К счастью, это не мои приятели, которые наверняка завернули бы мне остатки колбасы в бумагу, на ужин, и с почетом отвезли бы меня на своей машине домой. Я мгновенно прекращаю свой праздничный обед, сажусь на пятую точку, с готовностью протягиваю навстречу полицейским передние грабли, закрываю глаза и жду, когда на моих запястьях защелкнутся наручники.