Велигорский стоял перед черной панелью — входом в библиотеку третьей камеры. Через площадь к нему осторожно двигались Белозерский и Языков, почти лишенные теней в свете плазменной трубки. Следом за ними шли два отделения десантников с оружием наизготове.

Мирский и Погодин наблюдали за ними из покинутого поста охраны НАТО — небольшого помещения, оборудованного видеомонитором. Мирский играл с клавишами звукоусилителя. Погодин посмотрел на него.

— Сейчас у нас есть шанс, — сказал он.

— Знаю.

Погодин снова повернулся к экрану. Мирский отрегулировал американское подслушивающее устройство и увеличил громкость.

— Нам не нужны еще солдаты, — объявил Велигорский. — Я уже отправил Мирского и Погодина в четвертую камеру для содержания под арестом.

— Кажется, он готов сотрудничать с нами, — тихо заметил Погодин.

Мирский кивнул. Риск, конечно, был, но за последние несколько дней ему стало ясно, что без Велигорского он руководить не сможет. У него не было ни опыта, ни склонности к политическим интригам и умения оставаться при этом в живых. Велигорский был лучшим из политработников. Если он и Мирский не смогут работать вместе, невозможно будет никакое сотрудничество. Единственной альтернативой станет уничтожение всех, а Мирский сомневался, что способен на это. Тогда уж лучше сдаться американцам или затеряться в городах и заботиться только о себе.

— Думаю, вам пора увидеть то, за что мы боролись, и научиться им пользоваться, — сказал Велигорский.

— У меня нет никакого желания идти по стопам Мирского, — возразил Белозерский. — Меня это совершенно не интересует.

— Товарищ Белозерский! — полклвник был терпелив. — Знание — сила. Вам хочется быть более невежественным, чем остальные? Я был там и, тем не менее, я все тот же Велигорский, все тот же секретарь парторганизации.

— Да… — согласился Языков. — Меня это не пугает.

— Меня тоже, — поспешно вставил Белозерский. — Но…

— Тогда давайте войдем и посмотрим, на что Мирский потратил столько времени.

Мирский держал их в прицеле видеокамер, пока они не скрылись из глаз. Сейчас решится еще кое-что. Можно ли ничего не знать о своей собственной стране, проживя в ней всю жизнь? Да. Было не с чем сравнивать, и как бы много он ни знал, без возможности сравнения знание оставалось дремлющим. Даже получив информацию из библиотеки, он вынужден был провести эксперимент. Каким бы нечестным он ни был, теперь Мирский мог на основании действий Велигорского составить мнение о своей стране и обо всем, что она символизировала.

— Он заберет у них оружие, — сказал Мирский. — Нельзя допустить, чтобы они были вооружены, когда появлюсь я.

— Вы отправитесь туда? — спросил Погодин.

— Да.

— Вы так доверяете Велигорскому?

— Не знаю. Риск, конечно есть.

— Не только для вас, — заметил полковник. — Мы все сотрудничали с вами — Плетнев, ученые, я сам, Анненковский, Гарабедян.

Мирский направился к лестнице. Когда он спускался, по спине у него бежали мурашки. Сейчас он испытывал больший страх, чем во время десанта в скважине. У него появилось странное ощущение, что он снова стал ребенком. И он устал. Ту же усталость он видел у американца, Лэньера.

Генерал открыл дверь и вошел в библиотеку. Там были лишь три замполита: Велигорский держал Белозерского под прицелом, Языков стоял в стороне, испуганно глядя на своего коллегу. Их оружие валялось на полу, отброшенное в сторону, чтобы до него нельзя было дотянуться.

— Идите сюда, товарищ генерал, — сказал Велигорский.

Он сделал несколько шагов в сторону, продолжая держать Белозерского на мушке, и наклонился, чтобы поднять с пола автомат. Белозерский уставился на Мирского с нескрываемой ненавистью. Лицо Языкова было бледным и непроницаемым. Мирский направился к ним.

Когда он был в пяти метрах от группы, Велигорский отвел пистолет от Белозерского и прицелился в Мирского.

— Мне не за что вас благодарить, — сказал он и нажал на спуск.

В глазах у Мирского все поплыло, словно перед ним внезапно возникла искажающая очертания предметов линза. Одна сторона головы вдруг показалась ему очень большой. Он опустился на колени, наклонился вперед и упал, сильно ударившись щекой о спружинивший пол. Боль от удара была сильнее, чем от того, что случилось с его головой. На единственном здоровом глазу выступили слезы.

Велигорский опустил пистолет, отдал его Белозерскому, подошел к брошенным автоматам, поднял один и, направив его в зал, начал опорожнять магазин. Серебристые капли разлетались вдребезги, пули рикошетировали, глухое эхо отдавалось в большом зале.

Торжествующий радостный крик Белозерского внезапно оборвался; раздался очень громкий, не поддающийся описанию звук. Три замполита вздрогнули; Велигорский уронил оружие и отдернул голову назад. Языков зажал ладонями уши и рот. Вся троица упала без чувств. С потолка хлынули белые потоки и окутали все густым туманом.

Туман накрыл их, и Мирский закрыл глаз, радуясь тому, что наконец погружается в безмятежный сон.