Майкл сел и протер глаза. Он даже не услышал, а ощутил, что Бири подошел к его жилищу.
— Да? Что такое?
— Мне ночью принесли лес, — сказал Бири. — Я построил дом.
Майкл откинул полог в дверном проеме и выглянул наружу. Новое, почти такое же, как у Майкла, строение выросло на пригорке футах в двадцати. Спросонья Майклу стало неловко в присутствии сидха.
— Хорошо.
— До тебя я не разговаривал ни с одним человеком. Даже не слышал о Землях Пакта, пока не отправился в путешествие.
Миска с кашей дожидалась Майкла у двери. Он сразу принялся за еду, черпая и отправляя кашу в рот двумя пальцами.
— Откуда ты? То есть, мне это не обязательно знать… Просто я очень плохо себе представляю Царство.
— Обменяемся сведениями? — предложил Бири. — Гин Крона считают, что мы должны вести себя достойно и не спорить, раз уж обучаемся вместе. Мне очень интересно, где ты жил раньше и как сюда попал.
Майкл согласился рассказывать о своих приключениях. Сидх время от времени кивал. Когда речь зашла о существе в платье с оборками, он нахмурился. Майкл отодвинул пустую миску и сказал:
— Теперь ты.
— На севере, за саванной и Небчат Лен — это озеро, очень глубокое, почти море, — есть лес, который называется Конхем. Там я родился.
Он умолк, искоса поглядывая на Майкла глубоко посаженными глазами.
— Ты много знаешь о сидхах?
Майкл отрицательно покачал головой.
— Почти ничего.
— Сидх обычно не помнит родителей, особенно если он еще до своего рождения, или даже до зачатия, избран в жрецы. У нас считается, что любить женщину и иметь от нее детей — удел слабого, и отцы стыдятся своего потомства. Вот почему молодых сидхов так мало. — Он обратил взор на Полугород. — Наверно, гибридов рождается больше, чем сидхов. Во всяком случае, я не встречал ни одного сидха моложе меня. А наши матери после родов возвращаются в свои дома, и о детях заботятся бан-сидхи… мафок мар, приемные матери, они не принадлежат ни одному клану и служат членам Мална, Черного Ордена.
Бири что-то рисовал на земле палочкой. Когда он ее поднял, рисунок стерся сам собой.
— Понимаешь?
— Кажется, да. Я почти не знаю каскарский, но про бан-сидхов слышал. Говорят, они забирают мертвых.
Уши Бири чуть приподнялись. Майкл ни разу не замечал такой способности у гибридов.
— Бездомные баны, которые не воспитывают детей, передают умерших сидхов арборалам или относят в гробницы. В зависимости от воли покойных.
— А где эти лес и саванна? Мы были в каком-то лесу…
— То — маленький лес, всего лишь рощица. Вокруг лежит саванна — Плата, а за ней Конхем, самый глухой и дремучий лес в Царстве. Сначала я жил в Конхеме, потом меня привезли в Чебал Мален, Черные горы, и отдали на попечение Таракса…
Бири наклонился вперед и посмотрел Майклу в глаза. Тут произошло нечто удивительное. Холм с хижиной Журавлих пропал из виду, перед Майклом возник высокий белобородый сидх в черном одеянии. Таракс нагнулся и взял ручонку крошечного Майкла, или, вернее, Бири. Картина растаяла, на миг перед взором Майкла опять появилась хижина, а потом он увидел высоченную гору с плоской вершиной и изрезанными склонами, на которых бушевала вьюга. Секунду спустя он очутился на совершенно плоской равнине, выложенной исполинскими каменными плитами; ряды плит тянулись во все стороны на многие мили, и по ним скользили длинные тени облаков.
— Каменное Поле не очень высоко в горах, но это самое холодное и суровое место в Царстве. Таракс построил из камня каерсидх с четырьмя покоями, и я там жил много лет, учился у него. Наконец он счел меня достойным и привел в Склассу, крепость Черного Ордена. До тех пор я не знал никаких других мест. — Он улыбнулся Майклу. — Было так чудесно ехать по лесу и саванне. Столько нового…
— Чем занимаются жрецы? — спросил Майкл.
Бири выпрямил спину и глубоко вздохнул.
— Об этом я тебе рассказать не могу.
— Я имел в виду, ты поклоняешься Адонне, совершаешь жервоприношения и тому подобное? Мне просто интересно…
— Я не могу рассказать! — Бири вскочил. — Я и так слишком много выболтал. Ни один человек не должен знать, что происходит в Иралле.
Он скрылся в своем жилище. Майклу осталось лишь размышлять о тайнах сидхов и их странном нраве.
Судя по всему, главные тайны хранит Малн, Черный Орден. Только ли обучением новичков он занимается? Удивительный все-таки народ эти сидхи. А самый загадочный среди них Таракс, хотя бы тем, что его боится Элионс.
Журавлихи поднимались по обращенному к Полугороду склону холма, держась руками за узловатые колени, как при долгом, изнурительном восхождении. Они перебрасывались короткими фразами, посмеивались и и качали головами. Нэр заметила, что Майкл сидит на валуне, и, резко выпрямившись, вонзила в него ледяной взгляд.
«У них очень странные лица, — подумал Майкл. — Похожи на человеческие, но глаза такие огромные, подвижные и ничего не упускают…»
— Эй, парень, — крикнула ему Спарт, — сегодня идешь с нами.
Майкл тяжело вздохнул, слез с камня и пошел в дом за ботинками.
* * *
Они прошагали несколько миль на восток, в противоположную сторону от Полугорода. Майкл недоумевал, почему с ними нет Бири, и Кум будто прочла его мысль.
— Сидхи обучаются иначе, — сказала она. — Иногда вас можно водить вместе, но не сегодня.
Она хихикнула, и у Майкла по спине побежали мурашки.
— Он уже знает то, что ты должен узнать сегодня, — пояснила Спарт. Она шагала впереди всех, держала в вытянутой руке палочку и водила ее концом вдоль горизонта.
Вскоре начал собираться туман, он потек вниз по реке и окутал путников. Они присели отдохнуть — очевидно, только ради Майкла, поскольку сами Журавлихи, казалось, никогда не уставали.
— Помнишь цветок? — Спарт придвинулась к Майклу и пристально поглядела ему в лицо. Она гримасничала, заставляя извиваться и корчиться вытатуированных змеек и листочки.
— Помню, он менялся, — ответил Майкл.
— А какое преимущество у Царства?
— Его можно изменить.
— Что такое магия?
— Я… не знаю. Пока.
— А узнаешь когда-нибудь?
Он промолчал. Кум тоже подошла, ее мягкие как пух волосы колыхались в тумане. Нэр встала позади Майкла — он слышал ее дыхание.
— Некоторые думают, что Журавлихи будут жить тут всегда, — продолжала Спарт. — Ты в это веришь?
Майкл кивнул.
— Почему бы и нет?
Спарт кашлянула и коснулась земли палочкой.
— Бири — интересный ученик. Сегодня он позволил тебе кое-что увидеть. Что ты теперь думаешь о сидхах?
— Они странные.
Сквозь туман пробился случайный луч солнца, заставил Майкла прищуриться.
— А ты когда-нибудь сможешь понять сидхов или гибридов?
— Наверно, нет. — Майкл печально вздохнул.
— Потому что ты человек, — подсказала Нэр.
— Нет, потому что вы гибриды… а они сидхи, — возразил Майкл, не вполне понимая, что говорит.
— Пока у тебя в голове жуткая путаница, — заявила Спарт, усугубив его неуверенность. — Ты не умеешь мыслить ясно. Соображаешь медленно. Не чувствуешь, чему тебя учат. Твой дух как поникший парус на Небчат Лен…
— У вас есть парусные суда? — спросил Майкл.
Спарт глубоко вздохнула.
— Вот видишь? Малейшее дуновение тебя уносит. Теперь слушай внимательно. Скоро твое обучение закончится. У нас уже мало времени. — Она обменялась взглядами с другими Журавлихами. — Меньше, чем ты думаешь. Другие дела ждут. Тебе надо учиться быстрее. Помни про цветок. Помни, что Царство способно тебе помочь. И у тебя… — Она поднялась на ноги. — Мало времени.
Она достала из сумки цветок и бросила на землю перед Майклом.
— Какого цвета?
— Голубого. — Майкл оторвал взор от цветка. Журавлих поблизости не было. Он торопливо огляделся, надеясь различить их в тумане. Нет. Они бросили его.
Цветок был желтым.
Над степью пронесся гул, как от вертолета. Туман завивался в прозрачные спирали. По траве бежали волны, ветер дул в лицо.
Майкл повернулся, сделал два-три шага и обнаружил перед собой четырехугольный каменный столб высотой с человека. В нескольких ярдах поодаль в тумане виднелся еще один. На каждом столбе красовалась свастика в кольце, и эти знаки были обращены друг к другу.
По мере того как рассеивался туман, становилось ясно, что между столбами пролегает дорожка, не похожая на тропы, по которым ходят люди или звери. Трава на ней была не примята, а аккуратно подстрижена.
Снова послышался гул, показалось, будто наверху что-то движется. У Майкла вздыбились волоски на руках, по телу прошла дрожь.
На границе тумана, ярдах в девяти над тропой, колыхалось что-то белое. Оно поплыло, и Майкл различил почти человеческое туловище, а ниже пояса — расплывчатый хвост. Не обращая внимания на Майкла, удивительное создание проплыло мимо и исчезло в дымке.
«Сидх воздуха, метеораль», — подумал Майкл. Кого-то похожего он видел на дороге, когда шел от Ламии. Он поднял палку и сел в высокой траве у тропы. Его била дрожь. Хотелось спрятаться от всего света.
Мимо пролетело еще несколько существ, свивая новые клубы тумана. Они были не бесплотны, но почти прозрачны и роняли едва заметные тени в рассеянном солнечном свете. Головы находились не менее чем в восьми футах над землей, и пропорции тел как будто соответствовали такому росту. Сначала Майклу не удавалось обнаружить у этих существ половых признаков, затем он понял, что все они женщины. Худые удлиненные лица были печальны. И вот уже по тропе движется целый рой метеоралей, и по мере того как тает туман, их черты становятся все отчетливей.
Поначалу никто из метеоралей не замечал Майкла. Стараясь получше спрятаться, он наступил на сухую ветку, она громко хрустнула. Майклу почудилось, будто вместо сердца у него судорожно сжавшийся кулак.
Рой метеоралей рассеялся. У Майкла над головой раздался шепот, потом тихие голоса зазвучали повсюду. Очевидно, сидхи окружили его плотным кольцом.
Прямо перед ним в воздухе что-то затрепетало, раздался треск. Потом все поле зрения заполнили движущиеся белые сгустки, возникло неприятное жжение в коже. Майкл увидел страшное, искаженное злобой лицо, пальцы, похожие на когти. Он вскрикнул от острой боли и схватился за щеку. Посмотрел на руку — пальцы в крови.
— Сед ак, пар на антрос сед виа? — раздалось со всех сторон. Метеорали свистели, как холодный ветер.
— Ты на нашей дороге! — произнес тихий, но от этого не менее грозный голос Майклу в ухо.
Он медленно повернулся и очутился лицом к лицу с опустившейся на траву метеоралью. Казалось, трава свободно проходит сквозь ее тело. Он ощущал ее дыхание, легкое, как эфир.
— Ты человек из дома Изомага?
Майкл кивнул. Бесчисленные иглы пронизывали его ноги.
— Тебе здесь не место.
— Но Журавлихи…
— Они нам не указ.
Лицо замерцало, вытянулось и оттого стало еще безобразнее. Огромные глаза — наиболее вещественная его часть — были совершенно белые и без зрачков. Рука потянулась к голове Майкла, когти снова впились ему в щеку. Кровь брызнула на куртку.
— Они меня сюда привели. Поговорите с ними…
— Мы презираем гибридов так же, как презираем тебя.
Лицо исчезло. У Майкла так онемели ноги, что уже не держали. Он упал на траву и застонал от боли, когда в ногах начало восстанавливаться кровообращение. Потом наклонил голову, чтобы рассмотреть пятна крови на куртке, и ужаснулся — она была аккуратно разрезана на ленты. Голенища ботинок тоже были рассечены.
— Помогите, — лепетал Майкл, отползая от тропы. За ним тянулись лоскутья. — На помощь… Господи, заберите меня отсюда, пожалуйста…
Между тем в воздухе над ним образовалась длинная белая с жемчужным отливом лента. Съежившись от страха, он поднял голову и увидел вереницу метеоралей с разнообразными выражениями на лицах: любопытство, злость, раздражение, даже ирония. Они налетали на Майкла, в клочья терзали его одежду. Легкие как дым руки вились над ним, нанося хлесткие удары.
Майкл закрыл глаза и прижался к земле, ткнулся лицом в траву. Он был уверен, что пришел его смертный час. Но не хотелось видеть свою смерть. Где Журавлихи? Неужели их труды пойдут прахом, неужели все кончится тем, что его нарежут ровными ломтиками, как колбасу в магазине?
Голая спина мерзла. Куртка и рубашка уже не прикрывали тело. По спине медленно, больно провели чем-то острым. И тут он пришел в ярость. «Черт побери их всех! Откуда у них столько жестокости, столько ненависти?!» Сам он не испытывал к ним зла.
Внезапно Майкл словно куда-то перенесся, где было тихо и покойно, и он уже ничего вокруг не видел. Похожее ощущение возникало у юного поэта, когда стихи с головокружительной быстротой рождались под пером, и он даже не ведал, откуда они берутся.
И в голове, и в руках появилась непривычная легкость. Он обнаружил, что встает, машет палкой, строит жуткие гримасы роящимся вокруг метеоралям.
От палки было мало проку. Но оставался еще хаос. Голубой цветок? Или желтый? Или розовый?
Почему бы этим не воспользоваться прямо сейчас?
Майкл побежал, держа палку перед собой и раздвигая коленями высокую траву. Часть его осталась позади, как чернильное облако каракатицы. Он бежал нагишом под солнцем, навстречу нежному теплому ветерку, ноги поднимались сами собой, легкие надувались и сокращались, сердце стало могучим и храбрым, как лев с развевающейся гривой. Он воображал себя стремительной газелью, сидхийским конем, который превращается в живое сияние. Степь мчалась прочь, страшась его неудержимого натиска; он был центром всего сущего, вершиной, а Царство осталось где-то внизу.
Метеорали налетели сбоку. Он увернулся. Голубой цветок. Розовый.
Оказалось, что здесь, в этом невообразимом месте, можно с помощью разума вершить дела, невозможные на Земле. Потому что Адонна — незрелое божество, и Царство не вполне завершено. Не это ли пытались внушить Майклу Журавлихи?
Он уворачивался, разбрасывал тени. Вскоре метеорали остались далеко позади, они вились подобно снежному вихрю вокруг одной из теней.
Зная, что спасся, Майкл еще долго бежал. У него не было тела, только глаза. Он не ощущал мышц, все внимание сосредоточил на палке, которую держал перед собой. Он стал палкой, а его тело — хвостом кометы.
Майкл Перрин упал и стал кататься по земле, хватая ртом траву. Палка угодила под ребра. Он сел на корточки, обхватил колени руками и опустил голову.
Весь мир вокруг наполнился болью и мукой. Тело хотело свернуться клубком, мышцы страшно пекло. Глаза ничего не видели, кроме красных кругов.
Вновь он трясся от страха. Сердце было уже не львом, а крошечной свернувшейся змейкой.
— Господи! — задыхаясь, прошептал Майкл. — Господи, смилуйся.
— Спокойно.
Над ним стояла Спарт, уперев ладони в бока и растопырив локти, отчего руки напоминали крылья. Она нагнулась, ощупала его плечи и спину, и нахмурилась. Где-то рядом Нэр и Кум разговаривали по-каскарски.
— Ты хорошо держался, — заметиа Спарт. — Пожалуй, даже чересчур.
Боль и страх унимались. Сейчас ночь?
Нет.