«Вернулся я домой, отдохнуть прилег. Всякие мысли в голове крутятся. И главное, во что всякая мысль утыкается: кто же это такой мощный за Сизовыми стоит, под чью дудку они пляшут, рынок в кулаке держа — не за так, конечно? Про этот «профсоюз» припомнил, про который мне рассказывали. Но нет, не клеится. Ведь «профсоюз» — он Букина бережет, а Букина настоящие хозяева рынка, судя по всему, отлуп дают — иначе зачем ему подкатываться сначала к Васильичу, а вот теперь ко мне? Нет, «профсоюз» бы дорогу на рынок расчистил своей дойной коровушке, чтобы ещё больше молока нагуливала. Но, с другой стороны, шофер Букина с Сизовыми дружбу ведет, это явно. Так шофер одно, а Букин — другое. Как Букин шофера не во все свои дела посвящает, так и шофер хозяина может не во все посвящать. Но, если так, то подводит он хозяина под монастырь, ой, подводит… Это бы как-то использовать надо.

И тут же мысль, как это использовать. Я чуть в ладоши не захлопал — ай ты, думаю, Григорьич, сукин ты сын, варит ещё твой котелок солдатский, и нормальная каша получается. Рисково, конечно, но где наша не пропадала.

Под такую сообразительность у меня даже аппетит разгулялся. Я на этот раз не бульонным кубиком пообедал, а цельный суп сварил — из пакетика, правда, но все равно с лапшей, и ещё какие-то красные ошметки плавают морковка, понимай. И ещё несколько картофелин помыл и в духовке запек. Словом, настоящий пир получился. После такого пира не грех было и у телевизора подремать, пока в дверь звонок не раздался.

— Кто там? — спрашиваю.

— Это Шипов, шофер букинский. Машина подана, дед!

— Хорошо, — отвечаю. — спускаюсь.

Выхожу я из дому, запираю дверь, пистолет на этот раз брать не стал, но спрятал его так, что никто не найдет, если и залезут. В мусорное ведро, под картофельные очистки. Хотя, конечно, навряд кто полезет, ведь все понимают, что за этой квартирой у милиции теперь присмотр особый, и все милиционеры, делающие обход, будут поглядывать, не видно ли около какой-нибудь нехорошей суеты.

Сажусь в машину, отъезжаем мы, и я говорю:

— Значит, ты и будешь Шипов, тот самый шофер директора?

— Ну? — откликается. — В котором смысле «тот самый»?

— Да в том, — говорю, — что тебя как раз, надо понимать, Сизов поминал, когда я сейчас в милиции был.

Шипов напрягся — аж шапка на затылке у него наморщилась.

— Как это? — говорит, чуть не зубами скрипя. — Милиции поминал?

— Нет, — успокаиваю. — Только мне. Минутку улучил.

— И что сказал?

— Найди, говорит, Шипова, директорского шофера, и передай ему, чтобы адвоката хорошего мне приискал. Иначе, говорит, потоплю по тем делам, которые за ним знаю.

— И все?

— Нет. Еще, сказал, пусть учтет, что на адвоката могут наехать те, которые стреляли. Поэтому адвоката пусть ищет не от своего имени, что-нибудь придумает, чтобы следов не оставлять.

— Ишь ты! — усмехается Шипов. — Как припекло, мозгами шевелить начал! Не ждал от него! А тебе, дед, вот что хочу сразу сказать — какие там делишки за мной ни водятся, а в безобразии, учиненном в квартире твоего друга, я не участвовал. Больше того, поймал бы мерзавцев — лично бы придушил, потому что они нам всю фишку поломали! Хозяин уже почти договорился с Пигаревым, чтобы новую совместную палатку открыть, да и у меня был свой интерес… Почему я Сизовых и удерживал, чтобы не очень на стариканов наезжали. Это чтобы недомолвок между нами не было, а то ещё вздумаешь меня милиции сдать!

— Да я, — говорю, — перепугался в усмерть. Так Сизову и сказал: мол, передать передам, и после этого забуду напрочь, как будто ты мне ничего не говорил, а я ничего не слышал. Охота мне лишние неприятности иметь!

— Правильно, дед, — говорит Шипов. — И больше ничего он не сказал?

— А больше и времени не было. Начальника как раз к телефону отозвали, почему у нас и пара минуток наедине выдалась, а тут начальник от телефона вернулся.

— Ясно… В общем, дед, забывай все это, как обещал, остальное — не твоя забота.

— Вот ты говоришь, что мерзавцев, которые над семьей Васильича такое учинили, ты бы собственными руками придушил, — замечаю я. — А Сизова защищать собираешься. Выходит, ты считаешь, что не Сизовы это были?

— Считаю, — говорит.

— И твой хозяин тоже так полагает.

— Он полагает, а я знаю наверняка. Незачем было Сизовым, при всей их дурости…

— Так что же он пошел чужую вину на себя брать?

— Значит, выгоду в том увидел… Все, дед. Больше ни о чем не спрашивай. Не твоего ума это дело. И хозяину — ни слова.

— Он с тебя шкуру сдерет, за какую-то самодеятельность?

— Вот именно. А мне, в отличие от Сизова, за чужие грехи отдуваться неохота. Все, приехали!

И тормозит он возле здания «профсоюза», о красоте которого мне столько уже наговорили.

Как мы перед роскошным подъездом остановились, Шипов выскакивает, дверь мне спешит открыть, словом, полный лебединый балет исполняет, как перед важными персонами положено. И провожает меня вовнутрь, на глазах у охраны. Нас при входе представительный мужик останавливает.

— Оружие, — спрашивает, — газовые пистолеты или баллончики, колющие или режущие предметы есть?

— Брось! — смеется Шипов. — Какое у него оружие?

— Да пусть досматривает, — говорю, — порядок во всем нужно соблюдать.

А сам радуюсь, что пистолет дома оставил. Вот бы, неровен час, засыпался!

Охранник усмехнулся, но для порядку рукой по мне провел, скорей обмахнул, чем прощупал.

— Проходите! — говорит.

— Вот мы проходим на второй этаж, там нас в отдельном кабинете Букин ждет, встречает меня ласково, в кресло усаживает.

— Я, — говорит, — все бумаги подготовил, вам только подписать. Да. И ещё ваши паспортные данные вставить. Ведь паспорт при вас?

— Всегда при мне, — отвечаю. — Как же без паспорта?

— Ну, тогда сразу мы все и заполним.

— А если б, — спрашиваю, — паспорта при мне не было, а я все его данные на память помнил? — это я, значит, припомнил, как Васильич свою доверенность на жену оформлял.

— Тоже сошло бы, — смеется. — Что мы, бюрократы какие?

— Да уж, — говорю. — У вас здесь скорее аристократией, чем бюрократией пахнет, — а сам оглядываюсь.

Он опять посмеивается.

— Нравится? А ведь все это люди на свои кровные, на тяжкий труд создали. Ну, и я им помогаю, потому что грузчики всюду нужны, и нашему заводу в том числе. Таких людей уважать надо, потому что умеют пахать, пока все вокруг разваливается. Нам бы побольше таких работяг трудолюбивых страна бы давно из разрухи поднялась!

Ладно, мыслю, впаривай мне поболе. Я-то уж знаю, что тут за грузчики и работяги, и каким манером ты ихний профсоюз уважаешь. Но молчу, естественно, только головой киваю: мол, во всем согласен, и вправду здорово.

— Но что ж мы так сидим? — говорит он. — Надо бы наше соглашение обмыть, а?

И достает бутылку водки хорошей, «Смирновъ», который с твердым знаком. Тут же сигналит, чтобы нам закуску принесли, и закусон — бутербродики такие с огурчиком и селедкой хорошей — тоже здоровый мужик приносит, кобура из-под пиджака выпирает. Я-то, понимаешь, думал, что закуску симпатичная девка подаст — ан нет, у них, оказывается, даже здесь соображения безопасности соблюдаются.

Тяпнули мы по стопочке, я и говорю:

— От кого ж это вы защиту такую возводите? Неужто профсоюз надо с пушками охранять?

— Лучше охранять, — вздыхает Букин. — Ты ж видишь, что творится… Да вон, Феликс Васильевич самый свежий пример. Я-то, понимаешь, с ними в лучших отношениях, а ведь есть такие подлые предприниматели, которым сознательные рабочие, объединившиеся и борющиеся за свои права в смысле ставок и прочего — как кость в горле. Они таких бандюг могут наслать, что иначе не отобьешься!

Чего ж, думаю, на твоем заводе люди без зарплаты сидят и забастовок не устраивают, если ты так сознательных рабочих приветствуешь и за профсоюзы и своевременные выплаты агитируешь? Ну, да, ладно, это я так, про себя комментирую, на лице-то у меня ничего не написано.

— Хорошая водочка, — говорю.

— Хорошая, — кивает он с довольным видом. — Ну, как, в милиции побывать успел?

— Успел, как не успеть.

— Сизова видел?

— Видел. Сидит, как мешком дерьма по голове стукнутый…

— Оно и понятно… Не знаешь, чего он там говорил?

— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Начальника спросил, он отвечает показания дает. Какие показания — не расшифровывал. А мне с Сизовым говорить не о чем.

— Это разумеется… Просто любопытно, кой черт понес его милиции сдаваться.

— Так мы ж с вами говорили, что это яснее ясного: смерть брата их напугала! — изумляюсь я.

— Это верно… Что такое? — спрашивает у мужика, заглянувшего в дверь.

— Вас спрашивают… Срочно.

— Кто спрашивает?

— Ну… — мужик замялся.

— Понял, — говорит Букин. — Иду… Извините, неотложные дела.

— Да я-то что… — руками развожу. — Я понимаю.

— Хорошо, — говорит. — Тогда не стесняйтесь, выпивайте, закусывайте.

Вышел, а я и не стесняюсь. Еще стопарик водки принял, выбрал бутербродик с бочком селедки пожирнее, зажевал… хорошо!

И чтой-то, думаю, Букин насчет милицейских дел такой любопытный, и насчет того, что рассказал Сизов, а что не рассказал. Видно, есть у него свой резон. И вообще, вся эта ситуация ему, похоже, как шило в заднице. Но почему?

Возвращается он, вполне спокойный. Будто услышал что-то, его обрадовавшее. Заодно и документы с моим паспортом принес.

— Все! — говорит. — Теперь, Михал Григорьич, распишитесь только здесь и здесь — и мы с вами компаньоны!

Я расписался, паспорт во внутренний карман пиджака убрал, где ему и находиться положено.

— Вы, я гляжу, паспорт пуще зеницы ока бережете! — смеется Букин.

— Еще бы не беречь! — отвечаю. — Паспорт — дело первейшее. Без него никуда. Вон, у Васильича паспорт пропал — поперли, видимо — и сколько проблем из-за этого. И с похоронами, и с прочим.

— Как это поперли? — изумляется Букин. — Никто у него паспорта не крал!

— Как же не крал, — возражаю, — когда и меня, и всех родных милиция из-за этого паспорта дополнительно трясла? Ведь его паспорт аж в Москве всплыл, где совсем другой человек им воспользовался, для какой-то финансовой махинации — кажись, деньги из банка увел!.. — тут я осекся. — А откуда вы знаете, что у Васильича паспорт не крали? — спрашиваю с подозрением. И ругаю себя на чем свет стоит: ведь помолчал бы насчет милиции — глядишь, Букин и поведал бы мне о пропаже паспорта что-то дельное и ценное. По всему видать, что-то ему известно. Но теперь, после упоминания о милиции и о мошенничестве, замкнется, точно. Впрочем, судя по всему, известие о том, что паспорт в Москве возник, и для него оказалось полной неожиданностью — сидит, пасть отвесил, глаза выпучил, ну чистый рак!

— То-то меня сейчас по телефону тягали, — вырывается у него, — а я как дурак!..

Я молчу, жду. Вдруг поосновательней проговорится? Но нет, взял себя в руки, себе и мне по стопарику водки налил, кивает:

— Давай выпьем.

Выпили.

— Так в чем все-таки дело? — спрашиваю.

— Да в том, — говорит он, — что мне буквально на днях Феликс Васильевич данные своего паспорта по телефону диктовал, мы соглашение составляли, такое же, как с вами, да подписать не успели, из-за этой беды…

— Ну, это, — говорю, — ничего не значит. Он данные своего паспорта наизусть знал, так что диктовать мог сколько угодно, а паспорт в это время, как выясняется, был давно потерян… Вот видите, без бюрократии не обойтись. Скажем, подписали бы вы соглашение, а в этот же день в Москве задержали бы человека с паспортом Васильича. Как бы вы потом объясняли, что паспорт раздвоился?

— Да, — говорит он. — Нехорошо получилось. Видно, по этому поводу и звонили мне из самарского угрозыска, спрашивали… А я, как последний идиот, всякую чушь им наболтал!

Вроде, логично все объяснилось. Но ещё один вопрос у меня остался — я ещё подумал, задавать его или не задавать, но решил, что задать будет естественней.

— Тогда ещё одного не понимаю, — говорю. — Мне все компаньоны Васильича, с которыми я говорил, рассказывали, будто он был против того, чтобы подписывать соглашение с вами. А вы говорите, он подписать хотел…

— Он и в само деле очень долго был резко против, — отвечает Букин. Подвох подозревал. Но я его убедил, что с заводом ему будет работать и выгодней и надежней, и он изменил мнение. Буквально накануне смерти мы с ним договаривались, чтобы все оформить… Да я ж вам об этом при нашей первой встрече упоминал, разве нет? А компаньонам решил ничего не говорить, пока свою подпись не поставит. Заявил, что все-таки ещё подумает, все документы проглядит, и не станет подписывать, если увидит что-то не то. Но ведь для предварительного оформления документов паспортные данные все равно были нужны, вот он мне их и продиктовал. Я был уверен, что с паспорта мне зачитывает!

Вроде, складно все сходилось, но ведь с Букиным не разберешь, где правда, а где вранье, это я уже понял, так что все равно считал себя обязанным ухо востро держать. Но пока что оставалось принять все эти его объяснения — все убедительно, жизненно, иголочки не подсунешь. Так что высказывать открытые сомнения было бы для меня последним идиотизмом. Я и должен был оставаться для Букина одним из тех пескарей, которые любую наживку проглотят и только рады будут на сковородку попасть.

Так что мы с директором посидели, и он меня на машине домой отправил. Да ещё и обнадежил.

— Жди, — говорит, — через несколько дней свои первые деньги получишь, если все хорошо пойдет.

Вот и везет меня Шипов, и спрашивает:

— Ну, что, все уладил с хозяином?

— Все, — говорю. — Подписали документы чин-чином, так что я теперь навроде хозяина помельче получаюсь.

Он ухмыляется.

— Забавный ты, дед… А о том, как в милиции было, не расспрашивал?

— Расспрашивал… — и говорю, выстреливая наугад — а чем черт не шутит, может и сработать, где хозяин воды в рот набрал, там шоферюга может проболтаться. — Он изумился очень, когда узнал, что у Васильича паспорт исчез.

У Шипова руки дернулись, машина вильнула — хорошо, улица пустая была, никого рядом.

— Милиция про паспорт тебя расспрашивала?

— Разумеется, — говорю. Я помню, конечно, что майор Наумкин мне наказывал до срока о паспорте не болтать, чтобы преступников не вспугнуть но ведь и врачи в больнице этот паспорт искали, и Настасью я расспрашивал, и в милиции не один Наумкин знает — так что шила в мешке не утаишь. Главное — он мне наказывал, чтобы как меньше шло трезвону, что паспорт в Москве всплывал. Об этом я Букину проговорился, да. Честно признаюсь, сперва выскочила из меня эта информация, потому что я разомлел. А вот потом «разбалтывался» вполне сознательно — увидел странную реакцию директора, и решил прощупать, чем она вызвана. Ведь Букин — ещё тот мошенник, это как дважды два понятно. Но я понял, что о мошенничестве в Москве он ничего не знал — и оно ему даже невыгодно было, потому что это возникновение паспорта в другом месте его собственным делишкам могло повредить. А вот каким делишкам — это, авось, из шофера можно будет вытянуть.

— Разумеется, — говорю, значит. — Ведь без паспорта документы на похороны нельзя оформлять. Вот все и стоят на ушах. Я сам всю квартиру обыскал, не нашел нигде.

— А что хозяин?

— А твой хозяин изумился очень. Сперва высказался, что сам видел у Васильича паспорт, незадолго до его смерти. А потом выяснилось, что лично не видел — Васильич ему все паспортные данные по телефону диктовал, вот директор и решил, что Васильич паспорт в руках держит.

— Ну да! Ведь вы, старики, все паспортные данные назубок помните. Разволновался, небось, хозяин, а?

— Малость разволновался, потом успокоился.

— Это понятно, — говорит Шипов. — Ведь он Васильича оформлял куда-то то ли в службу охраны завода, то ли ещё о каких делах они договаривались, так что ему вся лишняя суматоха ни к чему. А больше ничего про тот паспорт милиция не говорила?

— Да… — я задумался — сказать или нет. А, к лешему, думаю, скажу потому что чую, что на горячий след напал! Только сказать надо очень осторожненько. — Сомнения какие-то у них. Вроде, видели этот паспорт в другом месте, в руках у другого человека, и подозревают, что это с каким-то мошенничеством связано, только достоверных данных нет. Вот они и копают.

— Ни хрена себе! — говорит Шипов. — Хозяину это совсем не на руку.

— Мне показалось, что вообще как шило в задницу, — замечаю я, стараясь ехидство скрыть.

— Интересно, — задумчиво говорит шофер, — откуда у милиции такие сведения? Ведь не просто так они возникли, кто-то должен был подбросить…

— Вот этого сказать не могу, — развел я руками. — Сам не больше вашего знаю.

— Не нравится мне это… — бормочет Шипов.

— Думаете, с охотой на Сизовых как-то связано? — закидываю я очередную удочку.

— Думаю. Слишком все сходится, мать их так!.. А впрочем, дед, не любопытствуй. Слышал ведь поговорку — меньше знаешь, крепче спишь?

— На сон пожаловаться не могу! — ухмыляюсь.

— Вот и дальше спи так же крепко, — говорит Шипов, подчаливая к моему подъезду.

Я выхожу, прощаюсь с шофером, поднимаюсь наверх.

Что же это такое получается? Похоже, я в самое что ни на есть «горячо» попал, и это «горячо» каким-то боком с паспортом Васильича связано. И так ломаю голову, и этак, а тут почтальонша приходит, приносит мне телеграмму от сына Анастасии. Мол, выезжаю через день, постараюсь успеть на похороны.

Я подсобрал вещички по списку Настасьи, двинулся в больницу. Время около семи, как раз самое приемное. Еду в автобусе, все думаю. Что потеря паспорта Васильича для Букина была невыгодна — это раз. Что шофер убежден: милицию на след мошенничества с паспортом навели те самые люди, которые братьев Сизовых постреляли — это два. Тут Шипов, конечно, ошибается, усмехаюсь я про себя — но ведь откуда-то у него эта убежденность взялась, так? Не на пустом месте, выходит? Получается, он вместе с Сизовыми влез в какие-то мошеннические дела, где они кому-то дорогу перешли — и теперь трясется и за свою шкуру, и за то, как бы директор не узнал? Допустим, думаю, Васильич отдал паспорт шоферу, для передачи Букину, а шофер этот паспорт заиграл, чтобы в своих мошенничествах использовать, а Васильичу сказал — потерялся, мол? Нет, не складывается, Васильич шум поднял бы.

Словом, как ни верчу — в нормальную картинку не собирается. Но чувствую, что я где-то рядом.

Сошел я с автобуса возле больницы, по пути в поздний магазин зашел. Взял Валентине два яблока, больших и красивых, и апельсин. В такую они влетели копеечку, что у меня в глазах потемнело, но пусть, думаю, девчонка порадуется.

Она чуть получше была — психологически, во всяком случае. И Настасья тоже. Посидел я и с одной, и с другой, разговорами развлечь постарался. Вроде, даже улыбаться они попытались. Но ладно… Тяжело про это рассказывать. Я, вроде, часть груза с их душ снял — и получилось, что этот груз на себя переложил.

Возвращаюсь я домой, поздно уже, совсем темно, и мороз злющий. Подхожу к подъезду, захожу, поднимаюсь по лестнице — и, не успел ключи достать, как неприятный такой холодок по спине, чую, рядом со мной кто-то есть, прямо сзади. Был бы у меня пистолет — я бы за долю секунды успел выхватить и шугануть негодяя, но пистолет так и лежит в мусорном ведре. А без пистолета я что — хромой старик, да ещё после директорской водки обалдевший. И так я после неё с большим напряжением туда и обратно в больницу таскался хорошо, такой мороз, что почти все повыветрил и меня встряхнул, по жаре я вообще раскис бы так, что двух шагов не прошел бы.

В общем, втянул я голову в плечи, удара жду. Вот, думаю, и пришел тебе, Григорьич, конец. Видно, за эти дни — особенно за сегодня — ты какое-то осиное гнездо излишне старательно расшевелил, по дурости своей, и будешь ты теперь валяться тут, пока соседи не обнаружат, и ни с кем ты не поквитаешься за обиду близких, и смерть твоя ненужной и незамеченной пройдет.

И вот ведь что интересно — мыслей много, а мелькают они с такой скоростью, что все успеваешь передумать в такие секунды, когда впечатление, что с жизнью прощаешься.

Но удара в тот момент не последовало.

— Здорово, дед, — говорит густой голос.

Я поворачиваюсь медленно… И… И…»