Семыгин — плотный седоватый человек — ждал Андрея и Леньку в холле крытого комплекса.
— Иннокентий Александрович? — осведомился Андрей.
— Он самый. А это, значит, и есть ваш племянник?
— Совершенно верно.
— Славный паренек. На вид крепенький, и сложения подходящего. Раздевайтесь в гардеробе и пойдем побеседуем.
Он провел их в небольшой зал и дал Леньке теннисную ракетку и несколько мячиков:
— Постучи о стенку, посмотрим, на что ты способен, — и жестом предложил Андрею присесть рядом с ним на низенькую длинную скамью.
Ленька для начала постучал мячиками об пол, потом помахал ракеткой, приноравливаясь к её весу.
— Соображает, — усмехнулся Семыгин. — Видно, из телевизора нахватался, — он пригляделся к мальчику попристальнее. — На кого-то он похож, вот только не скажу, на кого.
У Андрея перехватило дыхание — неужели с первой попытки попал в «яблочко»?
— Но у меня учеников и учениц было много… — задумчиво продолжил Семыгин. — Да, так вам сообщили, какие у нас условия?
— Сообщили, какова стоимость полугодового абонемента на занятия в теннисной секции. И дали понять, что вы тоже не должны оставаться в накладе, если мы хотим попасть именно к вам.
— Верно, не должен, — чуть улыбнулся Семыгин. — Надо сказать, я сейчас — после кризиса, то есть — значительно снизил расценки. В долларовом измерении, я имею в виду. Теперь у меня занятие стоит пять долларов. Можно в рублях по курсу.
— Два занятия в неделю, — прикинул Андрей. — Месяц — четыре недели с хвостиком. Грубо говоря, пятьдесят долларов в месяц. Триста долларов за полгода. Так?
— Так, — согласился Семыгин.
— Я бы предпочел рассчитаться с вами разом, за полгода вперед. Во-первых, не знаю, когда опять будут деньги, а во-вторых, когда я опять окажусь в Самаре. Это нормально?
— Вполне.
Андрей достал из бумажника и вручил Семыгину шесть банкнот по пятьдесят долларов.
— Сами-то вы откуда? — поинтересовался Семыгин.
— Из Москвы.
— Ясно… И чем занимаетесь?
— Я — филолог-германист. Поэтому деньги возникают, когда удается напрямую на немцев подработать. Приблизительно раз в квартал.
— Знамо дело, как оно бывает… — Семыгин тщательно спрятал деньги и озабоченно нахмурился. — Вы знаете… И этот паренек… И то, что вы мне деньги за полгода вперед вручили… Все время какое-то странное ощущение, будто такое уже было. Ну, то, что «дежа вю» называется.
— А если… — Андрей задумался: подтолкнуть воспоминания Семыгина в нужном направлении или нет? Но Семыгин уже внимательно смотрел, отрешившись от всего остального, как Ленька чеканит мячик о стену.
— Замах хороший, и рука работает… поставить покрепче… — бормотал он. — Ух ты!.. — это Ленька подсек мячик у самого настила. — Для новичка неплохо… — и тут Семыгин хлопнул себя по лбу. — Вспомнил я! Ведь и её мать со мной всегда рассчитывалась на несколько месяцев вперед — мол, пока деньги есть — в точности, как вы, и вот таким характерным движением она мяч подсекала… Да и сходство есть! Я бы точно сказал, что этот ваш племянник — сын Люды Венгеровой, да по времени не получается… Ведь тогда она должна была его лет в пятнадцать родить, так? А я её до девятнадцати помню, не говоря уж о том, что девочка была серьезная, и уж такого бы не отмочила…
— Выходит, ей мать в основном занималась? — спросил Андрей. Ему хорошо удалось скрыть то, что творилось сейчас в его душе.
— Так отца у неё и не было! — ответил Семыгин. — Мать говорила, что помер он, когда девочка была совсем маленькой, но есть у меня подозрение, что эта Люда так и родилась вне брака… Да что я вам рассказываю! Вы ведь, наверно, родственники?
— Люда — кузина этому мальчику, — ответил Андрей. — Только он о ней ничего не знает. Семейная ссора, понимаете, разрыв отношений… Я поддерживаю отношения с той частью семьи, а Ленькины ближайшие родственники — нет. Так что вы при нем не проговоритесь.
— Так это Люда меня рекомендовала?
— Не то, чтобы рекомендовала. Упоминала вас. Я говорю, отношения между двумя ветками семьи не такие, чтобы мне можно было напрямую спросить у нее, к какому тренеру отвести племянника.
— Жаль, что семья разодралась… — заметил Семыгин. — Порода чувствуется. Достаточно! — крикнул он Леньке. — Первое занятие — во вторник, второго февраля. Возле кассы — список всего необходимого. Если будут сомнения или проблемы, что покупать, вот вам мой домашний телефон, всегда можно проконсультироваться.
Андрей и Ленька распрощались с Семыгиным и покинули спорткомплекс «Агат», по пути оплатив в кассе официальную стоимость полугодовых занятий в теннисной секции («надводную часть айсберга», — как пошутил про себя Андрей), переписав список необходимых принадлежностей с доски объявлений и выяснив, что Андрею не надо приобретать абонемент предварительно, чтобы самому позаниматься теннисом — можно подъехать в любой момент и оплатить час или два игры.
— Ну вот, — сказал Андрей на обратном пути. — Как видишь, проблема решилась совсем просто.
— Но ты такие деньги затратил!.. — заметил Ленька.
— Имею право. На самом деле, эти деньги не совсем мои. Кое-кто из родственников тоже хотел тебе помочь… Из таких, кто не любит благодарности. Вот и передали мне деньги, чтобы я мог их истратить по своему разумению.
— Врешь ты все! — уверенно заявил Ленька. — Сочиняешь, чтобы нам не было стыдно, что ты так на нас разоряешься.
— Не сочиняю, честное слово, — ответил Андрей.
— Тогда назови этих родственников!
— Они просили их не выдавать.
— Значит, врешь, — сделал Ленька свой железный логический вывод. — Но для бабушки я буду делать вид, будто верю тебе, чтобы она не слишком расстраивалась. Она знаешь, какая щепетильная — просто жуть!
Андрей удовлетворенно кивнул. Все эти два или три часа, с тех пор, как у него возникли первые подозрения, насколько дурная наследственность может быть у Леньки, он приглядывался к мальчику с особой тщательностью. Вроде хороший паренек, славный. Но ведь психопатия, подобная той, что развилась у Богомола — это как бомба замедленного действия. Никогда не знаешь, в какой момент рванет, и рванет ли вообще. И надо ещё учитывать, что дети от матерей-недолеток дополнительно бывают склонны к психической неустойчивости. Как бы, отображается на ребенке слабость не окрепшего ещё организма матери, неспособного дать плоду все, что надо…
Усилием воли Андрей отогнал эти мысли от себя.
— О чем ты задумался, дядя Андрей? — спросил Ленька.
— О том, сколько мне надо ещё дел переделать.
— Ты сегодня поздно вернешься?
— А что?
— Хотел тебя об отце порасспрашивать, каким ты его помнишь.
— Хорошо. Постараюсь успеть так, чтобы поболтать с тобой перед сном.
Проводив Леньку домой, Андрей сразу же двинулся в противоположный конец города.
Лиана Некрасова жила в новом районе, на седьмом этаже одного из стандартных домов, стоявших в правильном геометрическом порядке. Судя по расположению на лестничной площадке, квартира у неё была трехкомнатной как оно и оказалось.
«Неплохо для одного человека», — подумал Андрей. Учитывая, что квартиру она получала в советские времена, когда при обмене очень зорко следили за тем, чтобы не возникало слишком больших «излишков сверх социальных норм жилой площади».
Дверь ему открыла худая изможденная женщина с серым и невыразительным лицом.
— Здравствуйте, я ищу Лиану Некрасову, — сказал Андрей.
— Это я, — ответила женщина.
Андрей ждал чего угодно, но только не этого. Ведь Лиана была приблизительно его ровесницей. А выглядела на двадцать лет старше!
— Проходите, коли дело есть, — сказала она, повернулась и пошла на кухню. И проговорила, почти без паузы и не глядя на Андрея. — Если вы насчет комнаты, то у меня все сдано на полгода вперед.
— Вы сдаете комнаты? — спросил Андрей.
— Да. Две из трех. Торговцам с юга. Тем и живу, они неплохо платят. И по будням их почти нет, с утра до ночи на рынке. Правда, по выходным иногда гуляют чересчур шумно, ну, да мне-то что, это пусть соседи жалуются… Вы не из-за этого? — с внезапным подозрением спросила она.
— Нет, — ответил Андрей. Они уже прошли на кухню. На столе стояла бутылка сладкого вина, сильно початая — не первая за сегодня, как догадался Андрей, понявший теперь, откуда у Лианы такие законченно плавные движения и жесты и неторопливая, словно рассудительная, речь. Она просто-напросто немножко «плыла».
Скорей всего, она охотно присоединялась к шумным гулянкам своих жильцов.
— А, ну, тогда, нормально. Садитесь. Выпить не хотите?
Андрей достал из сумки коробку конфет и бутылку шампанского. Сейчас он жалел, что взял шампанское: «шипучка» на сладкое вино — ещё та ядовитая и взрывоопасная смесь, и могла подействовать на Лиану подобно бомбе, с самыми непредсказуемыми результатами. Но отступать было некуда.
— Я кое-что прихватил.
— Спасибо. Может, и не стоило беспокоиться, — но она уже доставала два больших фужера. Андрей открыл шампанское. С морозу, бутылка открылась очень удачно. — Ваше здоровье! Так по какому вы делу?
— Поглядите на меня внимательно. Я вам никого не напоминаю?
Лиана Всматривалась минут пять, потом всплеснула руками.
— Мать моя женщина! Неужто?..
Андрей кивнул.
— Я двоюродный брат Леньки Жилина, и все всегда говорили, что мы похожи. Кто-то говорил, что очень похожи, кто-то — что так, в нормальной степени. Но семейное сходство узнается, верно?
— Верно… — она ещё раз внимательно поглядела на него. — Так чего вам надо… простите, как вас?
— Андрей.
— Так чего тебе надо, Андрюша? — она почти ошеломляюще резко перешла на «ты». Но Андрея она ничем не смогла бы удивить, в ее-то состоянии.
— Мне надо до конца разобраться в той давней истории.
— Только сейчас понадобилось? Почему?
— Потому что вскрылись некие новые обстоятельства…
— Какие, например?
— Разные. Например, я узнал, что тебя навещала некая странная женщина, которая чуть тебя не убила.
Лицо Лианы перекосило от изумления и ужаса.
— Тебе-то откуда известно?!
— Выяснилось, кружным путем. Кое-кто видел эту женщину в городе… Это очень опасная женщина, учти.
— Я это поняла, — Лиана непроизвольно коснулась рукой своей шеи. — А я ведь не хотела ничего дурного. Как ты думаешь, может женщина желать зла собственному сыну?
— Иногда бывает… Это действительно твой сын? — в лоб спросил Андрей.
Лиана уставилась на него с огромным изумлением — с нее, кажется, даже хмель начал слетать.
— Спятил? А чей же еще?
— Скажи честно — ты не взялась прикрыть чужой грех, за хорошие отступные?
— С чего ты так решил?
— Во всей этой истории есть какая-то неувязка… Какая-то загадка остается…
Лиана покачала головой.
— Нет. Я сама его рожала, мне ли не знать…
— Где-нибудь в отдаленном сельском роддоме?
— Нет. В нашем районном. Там, наверно, история моей беременности и родов хранится, которую не подделаешь.
— Но ты исчезла на много лет, чтобы потом начать шантажировать…
— Я никогда их не шантажировала! — взорвалась Лиана. — Я действительно тосковала по сыну и хотела забрать его к себе, когда дела у меня пошли чуть получше. А что я один раз попросила денег… Это не было шантажом! Я действительно в тот момент нуждалась в деньгах, а в ответ готова была рассказать им то, что никогда никому не рассказывала.
— Что-то опасное?
— Да, — Лиана понемногу остывала. Перехватив её взгляд, Андрей подлил ей шампанского.
— Выходит, ты знала, что некая опасность существует до сих пор? С чего ж тогда ты удивилась моему приходу и моим расспросам?
— Не совсем так. Я готова была рассказать то, что опасно знать. Опасно, но все-таки необходимо — потому что мало ли о какие случайности можно споткнуться в будущем.
— Ты хотела сообщить, кто и на каких условиях выбил для тебя эту квартиру — роскошную по меркам того времени?
— Да. И не только это.
— А что еще?
Лиана не отвечала — будто не слышала. Андрей терпеливо ждал.
Потом она вдруг поглядела прямо ему в глаза.
— Так ты его двоюродный брат из Москвы?
— Да, точно.
— Выходит, это ты в свое время отдал ему свой старый магнитофон?.. Я должна была сразу сообразить!
— Отдал, да… — Андрей развел руками. — Ленька сказал, что может его починить, если я не против, ну, я и уступил ему. Он ведь его действительно починил…
— Он что-то записал на этот магнитофон, вот и погиб.
— Что-то, опасное для Гузкина?
— Не только для него.
— Об этом ты и хотела их предупредить… за деньги?
— Да. Я знала, что этой опасной записи больше нет. Но подумала — а вдруг Ленька сохранил где-то копию, пусть поищут. И уничтожат.
— Ты хочешь сказать, эта запись опасна до сих пор?
— Вполне может быть. Я не знаю!
— Этой женщине… ты что-нибудь сказала о записи?
— Вот уж нет! Она считала меня сволочью… и чуть не убила меня!
— Но при этом отвалила тебе огромные деньги.
— Да. Но она ведь не интересовалась, что мне известно…
— Так что тебе известно, конкретно?
Лиана помолчала, собираясь с духом.
— Незадолго до смерти Ленька сказал, что сделал на магнитофоне какую-то странную запись, насчет которой не мешало бы посоветоваться…
— С кем?
— С… с… со старым другом его отца, который работал в той же области. Я не помню фамилию, то ли Потавлев, то ли Поташев, что-то такое…
— И посоветовался?
— Вроде, да. Во всяком, случае, сказал мне, через несколько дней, что все в порядке. Но ещё через несколько дней меня перехватил на улице Гузкин — он периодически меня перехватывал и пытался заговорить, запугать… — она сделала порядочный глоток шампанского и поглядела на стакан с красным вином, словно прикидывая, не запить ли из него, для пущего эффекта.
— И что он сказал тогда?
— Тогда?.. Он сказал мне: «Если хочешь знать, твой дружок влип. Он сделал какую-то запись, которая опасна для очень крутых людей!» Я не удержалась и спросила: «Откуда ты знаешь?» — «Откуда надо! — ответил он. Так что подумай, не оторваться ли тебе от него поскорее!»
— А потом Ленька погиб.
— Да. Я не сомневалась, чьих рук это дело. Но ещё до того, как Гузкина арестовали и меня вызвали на первый допрос как свидетельницу по делу, ко мне явились двое. «Что ты хочешь за то, чтобы дать нужные показания?» спросили они. Я не поняла, в каком смысле «нужные», и они объяснили: показания, которые не будут «топить» Гузкина и позволят ему отделаться самым мягким приговором. Я сказала, что мне ничего не надо. Тогда один из них и говорит, ласковым таким прикидываясь: «Слушай, девочка, мы ведь добром просим, а могли бы и не просить! Меньше людей — меньше длинных языков!» Я и выпалила, с испугу: «Уж не вы ли те самые, кого Ленька на магнитофон записал?» Они переглянулись и говорят: «Возможно, и мы. Но все равно эта запись уже уничтожена. Однако хорошо, что ты о ней упомянула. Теперь мы знаем, что ты о ней знаешь… А о самом факте, что эта запись существовала, никто не должен знать ещё лет двадцать! Так что вот у нас лишний повод договариваться о взаимных услугах!» Я заплакала и говорю: «Я беременная». «Тем больше ты должна заботиться о своем здоровье, девочка, говорят они. — Давай так. Из этой халупы ты уедешь в хорошую квартиру в новом районе, вместе с теткой…» Я с теткой жила, понимаешь, родители погибли в автокатастрофе, когда мне было пятнадцать… «Заодно, — говорят, — и лишнего позора избежишь, зачем тебе надо, чтобы все соседи на тебя пальцами показывали, на слишком молодую мамашу? Правда, от ребенка тебе придется отказаться…» — «Почему?!» Я чуть не завопила. «Потому что, объясняют, — он теперь для бабушки, для матери этого Жилина, будет светом в окошке, и она возьмется его навещать, помогать тебе… А чем больше контактов между вами — тем больше вероятности, что ты проговоришься ей про магнитофон. А она наверняка этого дела так не оставит, шум поднимет, чтобы провели доследование… И придется убирать и тебя, и её, а ребенка оставлять сиротой. Тебе это надо?» Я стала клясться, что никогда никому не проговорюсь, но они мне твердо заявили: я должна отказаться от ребенка. Не обязательно отдавать его в детский дом, пусть его заберет Ленькина мать, растит и воспитывает. Так у них будет гарантия, что никаких контактов между нами не имеется. И слово в слово заставили меня заучить, какие я должна давать показания…
— И ты в итоге переселилась в эту квартиру?
— Да.
— С чего вдруг ты решила сунуться к Леньке и к тете Тане?
— Это было не вдруг. Я долго думала. Они ведь высказались в том смысле, что эта запись может быть опасна ещё лет двадцать. Вот я и подумала… Если Ленька оставил где-то копию… Он вполне мог… И если Ленька-младший её найдет… Ведь он тоже окажется в опасности! Поэтому я решила, что мне надо или забрать Леньку и увезти подальше, обменявшись в другой город, чтобы он оказался подальше от этого проклятого магнитофона и этой проклятой квартиры, где запись может быть спрятана в любом месте, или каким-то образом предупредить их о магнитофоне, чтобы они не совершили случайно лишних движений…
— Предупредить — за деньги?
— Я ж сказала, мне было тогда очень туго. Но я не имела в виду… Словом, вполне естественно, что они восприняли меня как шантажистку и стали от меня бегать.
— А потом появилась эта женщина.
— Да. Сперва я решила, что те двое послали её убить меня, за нарушение условий.
— Но потом поняла, что она не имеет с ними ничего общего и действует самостоятельно?
— Да, поняла. Но все равно ей ничего не рассказала. Я не дура, чтобы голову в петлю совать!
— Ты когда-нибудь раньше видела эту женщину?
— По-моему, нет. Хотя временами мне начинало мерещиться, что когда-то мы, возможно, встречались. Впрочем, чего не примерещится, когда выпьешь!
— Ты можешь её описать? — спросил Андрей.
Лиана удивленно поглядела на него.
— Ты ж сам знаешь, кто она!
— Хочу убедиться, что мы говорим об одном и том же человеке.
— Очень красивая блондинка, — сказала Лиана.
Андрей кивнул.
— Да, все правильно.
— Это все, что ты хотел узнать?
— Наверно, — Андрей поднялся. — Я ведь сам толком не знал, что хотел узнать.
— А я не знаю, зачем перед тобой разболталась, — сказала Лиана. Наверно, потому что ты и впрямь на Леньку похож.
— Не волнуйся, — заверил Андрей. — Я никому слова лишнего не промолвлю.
— Надеюсь… — она проводила его до входной двери. — Слушай, у тебя немного деньжат не найдется?
Андрей отлично понимал, что деньги ей нужны, чтобы сбегать за очередной бутылкой — и все-таки дал. Лиана держалась вполне ничего — но она была сломана, сломана ещё тогда, двенадцать лет назад, когда два зловещих незнакомца с книжечками объяснили ей, что ей лучше всего отказаться от ребенка, если она хочет сохранить жизнь и себе, и ему. Андрею довелось раза два или три пересекаться с молодыми мамашами и с делами о подброшенных или проданных бездетной супружеской паре младенцах. Он знал, что очень часто девчонки, рожающие в шестнадцать-семнадцать лет (пятнадцатилетних можно было вообще не брать в расчет), достаточно легко отказываются от своих «нагулянных» детей. Психологически, что ли, ещё не в состоянии окончательно ощутить себя матерью. А иногда мыслят ещё проще и циничней: хоть выражение «мать-одноночка» и уходит из осуждающего лексикона общества, все больше привыкающего к иной свободе нравов, но, все равно, при ребенке жизнь уже не будет такой веселой, как прежде, да и хорошего мужа бездетной молодухе подцепить легче… Но Лиана явно была не из таких. Необходимость отречься от сына стала для неё ударом, от которого она так и не оправилась… Андрею вспомнилось, как Богомол в свое время описала ему Лиану: «Она показалась мне какой-то потасканной. Не мужиками потасканной, а самой жизнью, если ты понимаешь, что я хочу сказать.» Теперь, увидев Лиану, Андрей понял, что Богомол имела в виду. Был у неё Ленька, которого она действительно любила, ради которого нашла в себе мужество порвать с Гузкиным (а мужество для этого действительно требовалось немалое — и черпала она это мужество из неистощимой силы и стойкости своего возлюбленного) — словом был у неё свой принц на белом коне, золотой доспех которого всю будущую жизнь озарял волшебным лучезарным светом, обещанием любви и покоя… А потом принца убили, убили подло, ударом в спину. И сказка кончилась. Нет, не совсем кончилась, потому что у нее, Принцессы Рваный Халатик, оставался сын от великолепного принца… Но пришли двое, причастные к убийству, и отобрали сына. Если б был Ленька, она бы, может, и сопротивлялась. Но как можно требовать от совсем юной девчонки, только что пережившую трагедию, чтобы она сумела противостоять такому грубому нажиму. Вместе с возлюбленным умерло и её мужество. А потом свет совсем померк. Осталась лишь вечная, незаживающая, кровоточащая рана, которую не могли залечить никакие великолепные квартиры, никакие мужчины и деньги — и только алкоголь мерещился подходящим лекарством, потому что притуплял чувства и дарил забытье.
Ложное лекарство — но другое уже поздно было ей предлагать.