— Вы шутите? — недоверчиво спросил Грибов.

— Вовсе нет, — ответил Андрей. — Ваша жена обратилась к вам, чтобы мы вырвали вас из рук похитителей.

— А вы сами влипли, — горестно подытожил Грибов.

— Относительно, — ответил Андрей. — Похищая меня, они слишком наследили. Поэтому им не останется ничего другого, как взять, не торгуясь, тот выкуп, который ваша жена в состоянии заплатить, и побыстрей делать удочки, пока их не сцапали.

Он решил, что полную правду об их положении Грибову говорить не стоит.

— Вашими бы устами… — вздохнул Грибов.

Тут раздалось скрежетание засова, и дверь отворилась. Грибов поднял голову, Андрей и Ленька встревоженно оглянулись.

— Порядок! — сказал, обращаясь к Андрею, первый из двух вошедших мужиков. — Твои кредитки обналичили, так что мальчишка может ехать домой. Мы пришли, чтобы забрать его и отвезти до самого подъезда.

— Вот видишь, все замечательно, — сказал Андрей Леньке. — Ступай с ними.

— А ты? — спросил Ленька.

— А я задержусь тут ещё немного.

— Я без тебя никуда не поеду! — решительно заявил мальчик.

— Не придумывай, — Андрей похлопал его по плечу. — Поезжай. Иначе бабушка с ума сойдет.

Один из мужиков сделал шаг по направлению к Леньке, собираясь взять его за руку.

— Нет! — заорал Ленька, отскакивая прочь.

— Да что с тобой, парень? — сказал мужик. — Домой не хочешь?

— Не хочу!.. Дядя Андрей, не заставляй меня ехать с ними! Они не домой отвезут меня! Они меня убьют по пути!

— Ну, ты псих, — сказал второй мужик.

Вроде, он произнес это с удивлением и негодованием, но что-то в его голосе Андрею не понравилось.

— Силком тебя тащить никто не собирается, — стараясь говорить как можно спокойней, обратился он к Леньке. — Хочешь сидеть здесь — сиди. Но, должен тебе сказать, ты делаешь большую глупость.

— Я никуда не пойду! — заявил Ленька.

— Ну и черт с тобой! — сказал первый мужик. — Мы, что, драться с тобой из-за этого будем? Через пятнадцать минут сам передумаешь и забарабанишь в дверь.

Он презрительно передернул плечами и вышел, за ним другой. Захлопнулась дверь, опять заскрежетал засов.

— Зря ты… — сказал Андрей Леньке. Еще раз продумав всю ситуацию, он понял, зачем бандиты решили вернуть мальчика: этим они достаточно явно продемонстрировали бы, что готовы к переговорам. Так что Леньке вряд ли что-либо угрожало. Но, с другой стороны, эта банда состоит из настолько бешеных типов, что мало ли какая моча могла ударить им в голову по пути… Лучше припомнить присказку, что «все, что ни делается — все к лучшему». Тебе ничего не грозило. Им сейчас позарез надо вернуть тебя живым и невредимым. Этим они хоть немного уймут охотников, которые обложили их со всех сторон.

— Я им не верю, — упрямо сказал Ленька. — И вообще, вместе с тобой мне намного спокойней… даже здесь.

Андрей только пожал плечами.

— Ишь ты! — невольно рассмеялся Грибов. — Теперь я верю, что жена не зря именно к вам обратилась. Вон как за вас мальчик держится — значит, за вами как за каменной стеной!

— Во всяком случае, — сказал Андрей, — нас теперь трое, а чем больше народу, тем легче.

— Думаете, втроем мы справимся со всей этой кодлой? — Грибов кивнул на дверь.

— Троих сложнее охранять. А значит, им надо будет как можно быстрее от нас избавиться. Могут отпустить нас, даже если получат только часть денег. Под гарантии, что им дадут уйти.

— Вы хоть знаете, где мы находимся? — спросил Грибов.

— Есть догадки. Одно могу сказать точно — мы в Имжах, городке приблизительно в полусотне километров от Самары. Сначала вас держали на самой окраине города… Кстати, как вас похитили?

— Просто и банально, — ответил Грибов. Андрей оглянулся на Леньку. Мальчик жадно слушал. Хоть он и был сильно напуган, но все равно это оставалось для него приключением. Не всякому выпадает такое пережить! — На выходе с работы. Я подошел к своей машине, вставил ключи в дверцу, и тут на меня набросились, покрутили, закинули в фургон и повезли куда-то. Ехали мы долго, много часов… Потом меня с завязанными глазами опустили в какой-то погреб, намного меньше и хуже этого. Там я просидел недели две… Может, чуть больше, или чуть меньше, я немного сбился в счете дней.

— У них была доверенность, подписанная вами.

— Подпись поддельная, — сообщил Грибов. — Они забрали у меня паспорт и другие документы. Наверно, с одного из этих документов они и перевели подпись на бланк… А что за доверенность?

— Дающая право ознакомится с вашим банковским счетом, — без лишних подробностей объяснил Андрей.

— А, хотели выяснить, сколько за меня можно содрать?

— Эта банда всегда так делает.

— Значит, она известна?

— Разумеется, — кивнул Андрей.

— Так почему их до сих пор не взяли?

— Потому что до сих пор родственники похищенных предпочитали платить, не обращаясь в правоохранительные органы. А сами жертвы мало что могли рассказать о своих похитителях.

— Сейчас мной занимаются другие люди, не те, что вначале.

— Да, — кивнул Андрей, — потому что тех застрелили.

— Милиция?

— Нет. Разборки между бандами… И в связи с этим у меня к вам вопрос: что за человек какое-то время сидел вместе с вами — ещё в том, первом погребе?

— Выходит, первый погреб нашли? — в свою очередь осведомился Грибов.

— Да. К сожалению, чуть-чуть опоздали.

— Я не знаю, что это был за человек, — сообщил Грибов. — Он пробыл вместе со мной совсем недолго. Единственно, что я могу сказать — он держался очень спокойно, на удивление спокойно. То молча лежал, иногда принимаясь насвистывать, то беседовал со мной о пустяках. Спрашивал у меня, какой выкуп за меня назначили, я ответил, что не знаю, он посочувствовал, сказал, что эти ребята круто берут, он на своей шкуре почувствовал. Я спросил, неужели его это не волнует, а он ответил, что за него обязательно заплатят, и он выйдет через два-три дня.

— И он действительно вышел через два-три дня?

— Даже раньше, приблизительно через сутки.

— Сам ушел? Его не пришлось выволакивать, драться с ним?

— Ничего подобного. Открыли люк, велели ему вылезать… Вот меня им пришлось вытаскивать силой, — он виновато улыбнулся. — Когда посреди ночи мне велели живо выбираться, я решил, что меня хотят убить. Тем более, они были в крови…

— Кто — они?

— Те двое, что за мной пришли. Я их не знал. Те, что меня похитили и потом держали в подвале — это, как я разобрался, были три брата. Да, меня, кроме прочего, напугало, что за мной пришли другие люди…

— Понятно… — Андрей задумался. Значит, за рулем машины, которая увезла Грибова из Москвы, был не Шипов, а другой человек. Стоило бы спросить, не брал ли Грибов в последнее время заказ на поставку кирпича для какого-нибудь крупного объекта — такого, где требуется много прокладок для кранов и прочих подобных изделий. Иначе с чего бы у банды «глаз запал» именно на него? Но сейчас это не очень важно, и полковник в этом сумеет разобраться потом. — Но ведь у вас не было пиджака с переливчатыми пуговицами, похожими на ракушки?

— Не было. А в чем дело?

— В погребе нашли одну такую пуговицу, выдранную с мясом, — объяснил Андрей.

— Наверно, это осталось от предыдущего заложника… — покачал головой Грибов. — Впрочем, подождите… Тот человек, что со мной сидел…

— Ну?

— По-моему… Да, точно! Он вынул из кармана пуговицу и сказал: «Надо же! Вот, попортил пиджак одному из них, когда они меня схватили. Видно, сначала в кулаке зажал, а потом машинально сунул в карман.» И бросил пуговицу в угол.

Андрей кивнул. Теперь он понимал, что произошло. Если бы он не знал, с какой начинкой была эта пуговица, он бы поразился: и как это человек, ещё не остывший от борьбы, да к тому же крепко скрученный, сумел сунуть пуговицу в карман, а не выронил её на землю или в машине, которая его везла? Да и спокойствие, которое демонстрировал потом второй пленник, не очень вяжется с готовностью к отчаянному сопротивлению.

— Эта пуговица значит что-то важное? — подал голос Ленька.

— Улика, — ответил Андрей. — А со всякой уликой нужно разбираться.

— Значит, — спросил Грибов. — Меня ищут и частные детективы, и официальные органы?

— Да, — ответил Андрей. — Я ведь вам объяснил. Мы решили сыграть в игру «параллельных курсов». С одной стороны, мы, как частные лица, торгуемся с бандитами. С другой — бандиты знают, что если торг слишком затянется, то до них доберутся спецподразделения… Участие официальных органов является нашей страховкой.

— Хоть что-то, — сказал Грибов. — Авось… Да ладно. Расскажите лучше, что в мире произошло за то время, что я здесь сижу.

— Да ничего особенного, — ответил Андрей. — Все та же политика.

Но Грибову, изголодавшемуся по новостям, хотелось знать все подробности, и Андрей втянулся в разговор, да и Ленька присоединился. Потом Леньку сморил сон, потом и Грибов уснул — это было около четырех утра — а Андрей лежал и думал, пытаясь окончательно увязать концы с концами.

Вся эта история началась давным-давно, четверть с лишним века назад, когда дядя Сема — упокой, Господи, его грешную душу! — «сходил налево», приблизительно после трех лет брака с тетей Таней. У некоей Венгеровой, с которой он закрутил роман, родилась дочка Люда.

Дядя Сема официально признал дочь, и до самой смерти щедро помогал Венгеровым материально. Платил ли он официальные алименты? Скорей всего, нет, ведь он, конечно, должен был очень заботиться о том, чтобы тетя Таня ничего не знала. Поэтому, надо полагать, все выплаты совершались на основе личной договоренности. Стремилась ли Венгерова заполучить его в мужья? Возможно, да. Но такие улыбчивые весельчаки, как дядя Сема, бывают очень жесткими в личных делах. Наверняка он предупредил Венгерову, что, если та позвонит тете Тане или сделает какие-нибудь другие ходы, «борясь за мужика», то на этом вся его помощь кончается, и пусть подает на алименты это получится во много раз меньше того, что он дает сейчас.

А может быть, и предупреждать не понадобилось. Судя по характеристике, данной теннисным тренером, Венгерова была из тех женщин, для которых ребенок важнее, чем мужик, которые всегда пригреют отца своего ребенка и будут тихо его любить, многого не требуя и с радостью принимая те редкие дни и вечера, которые он может провести с ними.

Но неужели щедрые выплаты дяди Семы не отразились на бюджете его семьи? Отразились бы — если бы дядя Сема не работал постоянно над секретными заданиями, вознаграждение за которые, идущее помимо основной зарплаты, тоже было не очень афишируемым. Получив премию в две тысячи, дядя Сема всегда мог сказать тете Тане, что получил пятьсот, а полторы истратить потихоньку на помощь дочери.

Но маленькая Люда знала, что у неё есть старший брат! Более того, знала, кто он. Скорей всего, девочка остро чувствовала «неполноценность» своей семьи, и мать могла сказать ей что-нибудь вроде: «Не переживай, мы не одиноки на этом свете, у тебя есть старший брат, который, конечно, примет тебя, когда ты вырастешь!» Вполне в духе женщин типа матери Богомола — если Андрей правильно составил психологический портрет.

Она оказалась в одной школе со старшим братом… Знает, кто он, и обожает его издали. Она ждет момента, чтобы рассказать ему, кто она такая. Его смерть стала для неё тяжелейшим ударом, пробудившим все темное, что было заложено в её сознании…

А тем временем жизнь идет своим чередом. Одним из секретных заданий дяди Семы оказывается разработка «жучка»-«невидимки». Можно себе представить, насколько спецслужбам хочется получить такой «жучок»! По тому, что Андрей знал из объяснений Игоря и из детективных романов, практически любые жучки можно было засечь с помощью обычного магнитофона. Если включить его на «запись» и водить им вдоль стен — он завоет в том месте, где установлено подслушивающее устройство. А те «жучки», которые защищены от подобной проверки, все равно «расшифровываются» достаточно просто с помощью нехитрых приспособлений.

Поэтому «жучок», мимикрирующий под общий электромагнитный фон среды это революция в технике подслушивания! А если он ещё будет достаточно мощным — так ему вообще цены нет!

Не надо забывать и о том, что это задание дается дяде Семе в преддверии Московской олимпиады, на которую ожидается колоссальный наплыв иностранных гостей и туристов. Андрей знал, как из опубликованных в последнее время материалов, статей в прессе, написанных на основе рассекреченных архивов, так и из рассказов лиц, некогда причастных к обслуживанию Олимпиады, что вопросам слежения за иностранцами — и, при случае, их вербовки, путем шантажа или подкупа — уделялось первостепенное внимание. Можно себе представить, насколько ко двору пришелся бы «жучок» дяди Семы, появись он в то время!

Но он не появился — хотя и был создан, и создан вовремя. Дядя Сема внезапно умирает, а его друг и коллега Буташин и два офицера КГБ, которым поручено курировать это «направление», докладывают наверх, что к моменту смерти Семен Леонидович Жилин не успел значительно продвинуться в своих разработках.

Так случайной ли была смерть дяди Семы? На этот вопрос будет сейчас трудно ответить.

На вопрос, куда делось и как использовалось изобретение дяди Семы, ответить легче. Его «заиграли» для того, чтобы зажать в кулак всех видных людей и все нужные структуры города — в том числе и бандитские — над которыми надо было получить личную власть.

Это было на излете брежневского времени, советский колосс ещё казался нерушимым, но находились умные люди, предсказывавшие крах системы, в том или ином виде, и возникновение на её месте чего-то нового. Хозяйство было запущено и разорено, по всем параметрам мы отставали от мировых стандартов, бесконечная торговля нефтью уже не могла спасти положение — тем более, что огромная часть выручки от этой торговли оседала не на государственных счетах. Возник «новый класс» — крупные партийные чиновники, практически ставшие хозяевами регионов и областей, директора крупнейших предприятий… Все они наворовали достаточно, чтобы начать диктовать свои условия. Их не устраивало, что они не имеют права владеть другой валютой, кроме «деревянной», и не устраивало, что по решению партии их могут в любой момент пинком под зад погнать с насиженного места… Да и партию это не устраивало, потому что коррупция проникла снизу доверху. Эти люди ждали любых перемен, чтобы под шумок закрепить свое право на собственность, чтобы эта собственность стала неотчуждаемой и наследственной.

Можно представить, какое могущество обрел бы тот, кто получил бы возможность неотступно следить за этой бесящейся с жиру элитой, уже начавшей срастаться с криминальным миром — тот, кто получил бы возможность знать все их самые тайные мысли, побуждения и поступки. Копились горы «компромата», чтобы к моменту перетрясок все нужные люди оказались «ручными»… И необязательно «компромата». Порой достаточно продемонстрировать человеку, как много ты знаешь, чтобы он склонился перед тобой. Или, например… Какой-нибудь директор универсама бросает в сердцах, про излишне честного работника или излишне неподкупного ревизора: «Хоть бы его пришили, в конце концов!» На следующий день ненужный человек погибает, а потом к директору являются солидные люди, прокручивают ему запись и говорят: «Сами понимаете, с этой записью в наличии, вы ни за что не докажете, что это не вы заказали убийство ненужного человека. Но вам бояться нечего, до тех пор, пока вы будете играть с нами в одной команде…»

Или — кто-то пожаловался, что ему надо срочно достать очень крупную сумму. И эту сумму привозят ему люди, непонятно как узнавшие о «трудностях хорошего человека». Мол, берите, пожалуйста. Потом сочтемся, когда мы вас в свою очередь о чем-нибудь попросим. Только, обратите внимание, нам становится известно абсолютно все. А ведь вы мало ли что можете натворить такое, на что мы закроем глаза, а может, и нет, в зависимости от того, как мы с вами договоримся. Нет, никаких процентов, наши проценты — это наша дружба.

И так, ниточка за ниточкой, вся огромная область страны оказывается охвачена крепкой паутиной. Первые годы — годы тайной и тщательной, «кротовьей», работы, чтобы в нужный момент дернуть все ниточки разом…

И вот в восемьдесят седьмом году — Советская власть ещё на дворе, но крутыми переменами пахнет все явственней — на заговорщиков обрушивается беда. К Бурашину является растерянный Ленька — он нашел подслушивающее устройство, явно разработанное его отцом… Что это такое, дядя Вася, и что это значит?

Бурашин, конечно, забрал у Леньки «жучка» — якобы для исследований и экспертиз. А Ленька, наверно, догадался, по реакции Бурашина: что-то здесь не так. И не стал сознаваться, что «жучок» у него не в единственном экземпляре.

Кстати — отметил про себя Андрей — почему дядя Сема принес сверхсекретные устройства домой? Чуял близкую смерть — и хотел, чтобы остались какие-то следы и доказательства, предполагая, что из лаборатории может все исчезнуть?

Офицеры, через которых Бурашин продал «жучки» главному пауку, кидаются в панике к этому главному пауку: что делать?

Наверно, они прикидывали разные варианты действий — и тот, и другой, и третий…Как бы то ни было, принято решение ликвидировать Леньку. Слишком большие ставки на кону. И Ленька нарывается на нож…

Они не зря впали в панику. Возникни хоть малейшее подозрение, что они присвоили могущественное сверхсекретное оружие, которое все-таки было создано — ведь эти «жучки» были оружием борьбы, и никак иначе — и им каюк. Они совершили предательство, которому нет прощения. Стань известно о «жучках» хоть через тридцать лет, когда они давно устареют, и предателям будет один приговор — смерть. КГБ можно было переименовывать как угодно, но одно в нем оставалось прежним: для вынесения смертного приговора изменникам не требовалось официального суда.

Поэтому они были правы, когда упоминали, что любые сведения о «магнитофоне» будут смертоносны и через двадцать лет. Наверно, сейчас эти «жучки» им не особенно нужны — они достаточно крепко выстроили свою структуру криминальной власти, да и новые средства слежения появились за минувшие годы — но к ответу за давнюю кражу их призовут всегда. Перебьют всех, кто был причастен к обману органов — и исполнителей, и главного паука, и пауков помельче. Никакие бригады «бритоголовых» их не защитят.

И главное — когда станет ясно, на чем зиждилась их власть, станет ясно, как с ней бороться и как её уничтожить.

А если подозрения генерала, что «жучки»-«невидимки» могли иметь отношения к скандалу вокруг подслушивания высших лиц в государстве, хоть сколько-то обоснованы — то можно себе представить, как «организация» кинется заметать следы — на любую кровь пойдет.

Да, «жучки» продолжали играть свою роль. С их помощью можно было контролировать мелкие банды — типа банды Шипова-Сизовых. Но никакой контроль не может сработать там, где начинается психология «отморозков», с их доходящей до кретинизма жадностью и наплевательским отношением к чужой жизни… С мелочностью их мутного сознания…

Андрей все яснее начинал понимать, что произошло — и надеялся, что на сей раз он не ошибается.

«Организация» — так он стал теперь называть структуру, завладевшую «жучками» — конечно, знала, каким промыслом занимаются братья Сизовы со товарищи. И вот они обращаются к банде: вы, ребята, будете платить нам такой-то процент от каждой операции, если не хотите, чтоб в милиции оказалась безымянная посылка с пленками и со всеми наводками на вас.

Игра стоила свеч. По минимальным оценкам полковника, бандиты заграбастали четыреста тысяч долларов. В реальности могло быть намного больше — если считать в среднем по сто тысяч за одного похищенного предпринимателя, то уже шестьсот. Андрей почти не сомневался, что родственники похищенных вряд ли сообщали следственным органам настоящую сумму выкупа…

Надо полагать, «организация» со множеством банд проворачивала такую штуку. И спокойно пополняла свою казну. Но тут нашла коса на камень.

То ли «организация» запросила слишком большой процент, то ли в Сизовых природная жадность взыграла (не надо забывать про их отца-«живоглота», поставившего невероятно крепкий по советским временам дом и окружившего этот дом глухим забором — более, чем вероятно, что сыновьям достались от него и руки загребущие, и глаза завидущие, при том отсутствии настоящего разума, которое всегда характерно для «живоглотов»), но они возмутились. Сперва они не хотели ссориться, и решили платить по маленькой, стоя на том, что за каждого заложника они получают… — ну, скажем, не более пятидесяти тысяч.

«Организация» заподозрила, что её надувают, и направила в банду «ревизора» — предупредив, что, если с «ревизором» что-нибудь стрясется, то расплата будет короткой. Этот «ревизор» проверяет все записи братьев, все хранящиеся у них документы заложников, и даже, для проверки, на одни сутки отправляется в погреб — чтобы, под видом другого заложника, разговорить Грибова и попробовать вызнать у него, какую сумму за него запросили. Но Грибов этого не знает… «Ревизор» уходит — якобы, выкупленный родственниками — и на всякий случай оставляет спрятанного в пуговице «жучка».

Наверно, он и в доме братьев оставил одного-двух «жучков».

А потом «ревизор» возвращается — чтобы обвинить братьев в нечестности и потребовать «погасить недоимки». Дотошный оказался мужик, доскональный. И все, что возможно, раскопал! Значит, так, — говорит он братьям, — вы платили из расчета по пятьдесят тысяч ваших за заложника, а оказывается, вы получали в среднем по сто двадцать пять. То есть, с вас налог от четырехсот пятидесяти тысяч утаенных, плюс штрафные проценты.

Попробуйте отобрать кусок у безмозглого «отморозка» — и увидите, какое слепое бешенство им овладеет. Полковник был прав: мелкая шваль опаснее всего. В приступе такого слепого бешенства, братья — или Шипов? — убивают «ревизора» и клянутся никогда никому не сознаваться, что они его пришили. Вот вам и «лишний» труп, которого Антон Сизов не признает и по поводу которого он так «недоумевает». А может, он и впрямь ничего не знает, потому что это убийство было совершено в его отсутствие? А убийца — или убийцы решили даже ближайшим подельщикам не рассказывать о содеянном? Мол, меньше голов — меньше языков…

А потом открывается настоящая охота на банду. Двое из Сизовых застрелены. Естественно, оставшиеся в живых бандиты решают — Андрей, ничего не ведавший о старике Соловьеве и его подвигах, полагал, что решили они правильно — что им объявили войну из-за смерти «ревизора». Сизов идет сдаваться в милицию, беря на себя вину за преступление, которого не совершал, а Шипов…

Легко сообразить, что сделал Шипов. Он давно и тесно повязан с «профсоюзом». И вот он приходит к главарям «профсоюза» и говорит: так и так, ребята, мы не поладили с самарскими, защитите нас, и любая часть сумм, которые мы получили за заложников — ваша. «Профсоюзные лидеры» не знают, что за «самарские», но, во-первых, ради сумм на кону стоит рискнуть, и, во-вторых, местная гордость должна была взыграть: мол, мы не позволим самарским соваться в наш район, пусть у себя там командуют, а мы им покажем, что ещё похлеще и покруче будем, и вообще не дадим обижать «своих»!..

Все дела по выкупу заложников переходят в руки «профсоюза». А значит… значит, заложников должны держать не где-нибудь, а в том самом особняке «профсоюза» почти в центре Имжей, о котором Андрею рассказывал полковник.

Вот где они сейчас находятся! И вот почему вокруг так много людей. Сизов сознался, что банда состояла из шести человек. Трое мертвы, один сидит, один — московский сообщник… Всего один остается, откуда же другие? Да из «членов профсоюза», вот откуда!

Андрей облегченно перевел дух. Во-первых, «профсоюз» — не такие психованные выродки, как Сизовы, и вряд ли начнут резать пленников почем зря. Во-вторых, жизнь пленников — гарантия их собственной безопасности. Не только от правоохранительных органов, но и от «самарских». Если полковник приблизительно представляет сейчас, где и кто держит пленников, и какое противостояние намечается — он (с санкции генерала, разумеется) ни за что не позволит «организации» затеять «акцию истребления», чтобы не поставить под угрозу жизнь заложников. То есть, живые заложники превращают полковника и его спецподразделение в невольных союзников «профсоюза». А «профсоюз» — в невольных союзников органов, заставляя сражаться против общего врага.

Но именно поэтому заложников никто не рискнет освобождать — чтобы не нарушить неустойчивое равновесие, сложившееся к данному моменту. Пока «организация» анализирует новый поворот событий и не очень уверена, как действовать дальше — органы выигрывают время. А время сейчас — все. Чем больше «организация» будет медлить, тем окажется слабее, тем легче будет её разгромить. А если убрать «стопор» в виде держащего заложников «профсоюза» — «организация», перестав опасаться ножа в спину, развяжет настоящую войну за свое выживание.

Так что заложники становятся пешками в большой игре — пешками, которые пока что никому не выгодно двигать. Даже если их вдруг убьют, когда их жизнь перестанет представлять ценность — разгром «организации» стоит того.

Полковник понимал это — и поэтому согласился на вмешательство Богомола. Которая не связана правилами игры, и которая остается поэтому их единственной надеждой.

И подумать только, что Андрей сам выпустил из бутылки всех этих джиннов, когда попробовал заново копнуть забытое архивное дело… Но он ведь не мог поступить иначе.