Срочная телеграмма, дав кругаля через Екатеринбург, достигла Москвы около полудня — приблизительно в то время, когда Яков Михалыч Бурцев завершал перед «молодняком» свой рассказ.

Подтянутый офицер прошел в кабинет своего начальника и положил телеграмму на стол.

— Богомол проявилась.

Огромный, толстенный генерал — офицер, которого можно было бы назвать личным его адъютантом, играл при нем приблизительно такую же роль, что Арчи при Ниро Вульфе — внимательно прочитал сообщение, сграбастав тоненький листок своей лапищей.

Текст сообщения был ему предельно внятен:

«Готова полностью исчезнуть, осталось уладить последний этап. Что за подозрительный человек, явно из „системы“, идет за мной вплотную? Если это ваш — отзовите его немедленно, чтобы не узнал лишнего. Если не ваш — будет ликвидирован в ближайшем будущем.»

— Оч-чень интересно… — пробормотал генерал Пюжеев Григорий Ильич. Совсем интересно…

Он откинулся в кресле и поглядел на подчиненного.

— Это ж впервые она настолько напрямую… внаглую, я бы сказал… выходит на контакт? Аиньки, Лексеич?

— Впервые, — подтвердил Лексеич. Полностью, Александр Алексеевич Кривцов. Но генерал его иначе, как «Лексеичем», не называл. Генерал вообще любил выдерживать с окружающими, и даже с самыми близкими людьми, добродушный стариковский тон, порой не без ворчливости. Что в действительности скрывалось за этим добродушием, с его «аиньками» и «опаньками», хорошо известно было не только близким людям.

— И это значит… — Григорий Ильич хмурился. — Это значит, что либо ей ничего не грозит, настолько не грозит, что ни мы, и никто другой при любом раскладе не сумеем её сцапать, либо она оказалась в отчаянном положении, когда главное — выкрутиться, а на остальное наплевать. Какой вариант предпочитаешь?

— Первый, — сказал Лексеич.

— Правильно, первый, — кивнул генерал. — А почему?

— Во-первых, из отчаянных ситуаций она привыкла выкручиваться сама. Во-вторых, судя по первой части сообщения, дела у неё идут совсем неплохо. У неё есть какой-то хитрый план, как исчезнуть настолько основательно, чтобы потом никто и никогда её не искал. И человек, висящий у неё на хвосте, именно поэтому ей не вполне удобен: он может стать свидетелем некоторых событий, может слишком много узнать о том, в каком направлении и как она улетучилась. А ей это совсем не с руки. Вот она и хочет загодя от него избавиться.

— Угу, — одобрительно буркнул генерал. — Что еще?

Генерал Пюжеев Григорий Ильич — известный среди своих приближенных и подчиненных под дружеским прозвищем Повар, происхождение которого терялось во мраке времен — был одним из тех мастодонтов, которые вошли в большую силу при советской власти, а после грандиозного крушения грандиозной Советской империи не только не утратили эту силу, но сохранили и приумножили её. Если в Советскую эпоху он курировал весь «куст» контрразведок дружественных стран социалистического лагеря, а при Андропове был нацелен, кроме того, на финансовые махинации высших чинов государства, на «бриллиантовую аферу» и прочее (наверно, точнее было бы сказать не «нацелен», а «натравлен», как древние римляне натравливали стокилограммового, внешне неповоротливого и при этом почти неуязвимого неаполитанского мастино — собаку Понтия Пилата, если верить Булгакову — на быков и леопардов), и в настоящее время занимался в основном именно незаконными финансовыми потоками, и обладал такими знаниями в этой области, такие досье у него были накоплены, что только самоубийца рискнул бы пойти ему поперек или — храни любые боги того, кто решился бы на подобную дурость! — «заказать» генерала.

Кто знал генерала, те соглашались, что, да, крови за ним немало. Но при этом за генералом имелась одна особенность: он терпеть не мог представителей криминального мира и никогда не шел ни на какие сделки с уголовниками. Он глубоко был убежден, что самый большой вред принесли такого рода сделки, начиная со сталинских времен, когда уголовным «авторитетам», как «социально близкому элементу», лагерное начальство доверяло поддерживать порядок на зонах и держать в узде «политических» (учитывая ещё и то удобное обстоятельство, что воры, «разбирающиеся» только по воровским законам, могли любого «слишком борзого» или «слишком хитрого», вокруг которого «политические» начинали объединяться и «качать права», требуя соблюдения хотя бы тех почти не существующих норм обращения с заключенными, которые на бумаге все-таки были обозначены, взять и порешить «по понятиям», и никто не виноват). Об этом Юрий Домбровский написал в своих стихах-воспоминаниях: «Меня убить хотели эти суки, Но я принес с рабочего двора Два крепких заостренных топора, По всем законам лагерной науки…» И далее, и далее по времени. Генерал двумя руками подписался бы под фразой, некогда проброшенной Солженицыным (или просто процитированной им, по Варламу Шаламову): «Уголовники — это не люди». И вот, когда рухнули все сдерживающие центры, когда исчез каменный сапог прежнего государства, давивший всем на шеи и самых оголтелых (самых «отмороженных», как сказали бы сейчас) державший в жестком подчинении, все эти нелюди, весь этот криминал ломанул в капитал и во власть — и ничего с ним не смогли поделать, потому что сами его вскормили и дали возможность силу сохранить.

И для любых своих дел он использовал проверенные кадры, в штат ли официально внесенные или существующие за рамками штатного расписания, но при всем том остающиеся штатными единицами. Искать киллера в уголовном мире он бы ни за что не стал. И потому те совсем немногие, которым было известно, что легендарная женщина-киллер Богомол около двух лет назад не погибла в перестрелке на подмосковной даче, а продолжает трудиться на своей тяжкой ниве, никак не могли уяснить суть её отношений с генералом Пюжеевым. Да, она была, по всему, зверем-одиночкой, вышедшей из невесть каких темных глубин преступного мира и беспощадно отвоевавшая себе место под солнцем. Но, с другой стороны, несколько раз вся её деятельность сыграла настолько на руку генералу, что трудно было не заподозрить, что она работает под его чутким руководством. Более того, был момент, когда генерал мог её прихлопнуть — и не только отпустил, якобы в благодарность за невольно оказанную услугу, но и оставил ей её банковские счета, на которых лежали миллионы долларов. Существовала версия, что эти банковские счета она «оставила себе сама», обманув генерала и подсунув ему дискету с программой, стершей в международной банковской сети данные об одних счетах и так запутавшей сведения о других, что выследить их сделалось почти невозможным. Но и тут знающие люди задавались вопросом: стал бы такой хитрый и осторожный человек, как генерал Пюжеев, вставлять непроверенную дискету в компьютер, включенный перед этим на выход в международную банковскую сеть, если б не было у него чего-то скрытого на уме? Оплошность настолько была не в духе генерала, что казалась допущенной нарочно…

Однако, никаких более убедительных доказательств не имелось. Был момент, когда удалось нащупать ниточку, ведущую к делам ранней юности Богомола — и эта ниточка привела к строго секретной части архивов «органов», хранившихся в здании самарского УВД. Только там, как выяснилось, могли до сих пор существовать два или три документа, способных подтвердить: да, Богомол была штатным сотрудником, и все её якобы личные банковские счета принадлежали «системе», а она была лишь хранительницей этих счетов, имеющей право брать с них на любые «служебные и представительские расходы», которые могли включать и самые дорогие автомобили, и виллы в Испании и Франции, и наряды «от кутюр», и многое другое. И даже — если бы эти определенные документы были обнаружены — можно было бы стопроцентно утверждать, что она не просто штатный сотрудник, что с семнадцати лет она проходила подготовку и обучение в сверхсекретной и сверхэлитной школе, той, которую многие журналисты и авторы детективов, питающиеся «звоном непонятно откуда», называют попросту «школой убийц», хотя это название далеко от истины.

Но все те архивы, где могли сохраниться слабые следы подлинной биографии Богомола, погибли в печально знаменитом на всю страну пожаре здания самарской милиции (оно же — здание и других «органов» и служб). И на том оборвались последние ниточки…

Так что, не имея твердых доказательств ни «за», ни «против», оставалось принимать такую версию: да, Богомол и вправду одинокий хищник, никому не подчиняющийся и никому не служащий, кроме собственного кармана, но Повар, умеющий просчитывать на много ходов вперед, несколько раз правильно определял, что в таком-то и в таком-то случае «заказ» будет передан Богомолу, а не другому киллеру — и обыгрывал эти ситуации так, что они оборачивались к прямой его выгоде.

Версия со своими слабыми местами — но, все равно, самая устойчивая и убедительная из тех, которые нормально сочетались и со скудными фактическими данными, и с логикой жизни.

И, надо думать, многие испытали бы шок, увидев в руках Повара зашифрованное послание Богомола — можно считать, прямое доказательство подчиненного и «штатного» положения знаменитой убийцы. Но было ли и это доказательством?.. Или Богомол, по своему обыкновению, решилась сыграть ва-банк?..

После всех этих необходимых пояснений, можно вернуться к разговору генерала с его «адъютантом».

— Что еще?.. — Лексеич размышлял. — Это правда, она никогда не выходила с вами на связь напрямую. И она боится нарушить ваши планы, ликвидировав нашего человека — если тот, кто крутится возле нее, и вправду наш человек. Ее осторожность показывает, что речь идет не только о её исчезновении, но и о чем-то ещё очень важном… О том, что может представлять для вас прямой интерес. Я бы предположил, что она нащупала какой-то крупный финансовый поток, наводку на который хочет оставить вам, перед тем, как исчезнуть… Из чувства благодарности, что вы её до сих пор не съели, или из желания доказать свою полезность, чтобы вы не съели её как-нибудь потом — это вам судить, — усмехнулся Лексеич, а генерал благодушно кивнул: будто дедушка, наблюдающий за возней внучат. — И ещё я бы предположил, что этот финансовый поток интересует многих, что вокруг него разыгралась настоящая пляска смерти, и что положение с этим потоком критическое. Иначе бы она не обратилась напрямую. Исчезнуть с концами она могла бы и без всяких уведомлений.

— Угу… — опять кивнул Повар. — Отправлено из Угличского района, так… Вот что, сынок, вынь-ка мне да положь на стол сводку преступлений по Угличу и области за последнюю неделю. Я думаю, ты прав насчет пляски смерти. А где пляска смерти, там и трупы, которые должны быть зафиксированы.

— Сейчас, сделаю, — живо отозвался Лексеич и вышел из кабинета.

Вернулся он буквально через десять минут, и за это время Григорий Ильич многое успел продумать и передумать.

«Значит, она все-таки справилась, — думал он. — Но откуда эта идея исчезнуть? Она не может исчезнуть, не предоставив документов… Выходит, она убеждена, что документы уже у нас? Откуда эта убежденность? Жаль, она не успела прощупать старика. Но, похоже, она считает, что её странный преследователь охотится за тем же самым. И если он мой человек — то я все получу без проблем. А если не мой человек — то, установив, кто он (после его смерти, возможно), мы узнаем, где документы и кто ещё заинтересован их получить. М-да, судя по её намеку, там идет настоящая бойня. Посреди бойни она чувствует себя как рыба в воде — и при этом всегда чует, в какой момент надо тихо выскользнуть из этой… из этой… м-да, общей собачьей драки, когда из клубка сцепившихся собак только клочья шерсти летят. И на этот случай у неё заготовлена очередная хитрость… Очень эффективная хитрость и при этом, очень простая, которую, как она считает, я пойму по тому минимуму информации, который она мне подкинула. А поняв, в чем именно хитрость, я пойму, где именно искать документы после её исчезновения… Да, именно так.»

— Вот, — прервал его размышления Лексеич. — Полная распечатка.

— Есть что-нибудь интересное? — спросил Пюжеев.

— По-моему, есть.

— Докладывай.

— Лучше вы сами поглядите. Вдруг я что-нибудь пропустил?

Пюжеев махнул рукой.

— Да ладно, чего уж там. Ты не из тех, кто упускает. Вот и выкладывай свои наблюдения, не напрягай меня, старика.

— Хорошо… — Лексеич стал перебирать листы компьютерной распечатки. Итак, четыре дня назад в Угличе произошла крутая расправа: убили четырех бойцов, из «бритоголовых», входивших в ударную бригаду организованной преступной группировки под началом таких Владимира Губанова и Николая Фомичева — Губы и Фомы, как их среди своих называют. Имена убитых — Виктор Доезжаев, Александр Хрумкин, Станислав Барченков и Петр Ищенко. Клички их тоже приводятся, но это не суть важно. Главное — как они все были убиты: голыми руками, точными ударами рук и ног. У Станислава Барченкова перебиты шейные позвонки, Петр Ищенко умер от гематомы: в результате точного удара, который мог нанести только человек, отлично владеющий восточными единоборствами, у него произошла закупорка одного из головных сосудов, и, как следствие — кровоизлияние в мозг со смертельным исходом. Так что перед смертью он ещё помучился. Доезжаев и Хрумкин убиты ударами в висок…

— Что ж, знакомый почерк, — кивнул Пюжеев.

— Это ещё не все. Расправа началась возле кафе, где эти четверо проводили вечерок…

— Началась? — Пюжеев чуть сдвинул брови.

— Да. Кафе «Леонардо да Винчи», с итало-французской кухней. Очень популярное среди местных «крутых». Там и дорого довольно, и обслуживание первоклассное. И официантки, понятное дело, держатся за свои места руками и ногами, поэтому никто ничего не видел, никто ничего не слышал, никто ничего не знает. Но местным сыскарям удалось все-таки вытрясти, что эти четверо покинули кафе намылившись за красивой девушкой, блондинкой, к которой начали клеиться и которая их отшила. Разозлились и решили догнать её и показать, кто в городе хозяин. И ещё одно. На лице одного из убитых, Барченкова…

— Которому шейные позвонки перебили? — уточнил генерал.

— У того самого. Так вот, у него на лице обнаружены царапины, явно от женских ногтей. А ещё — следы губной помады. Очень дорогой губной помады. Из тех, что в московских бутиках идет почти по тысяче рублей за палочку, а в Угличе такую вообще никогда не видали, поэтому местным пришлось потрудиться, чтобы установить фирму. Молодцы, справились, и довольно быстро. После этого возникли две версии. Первая — что девушка была подсадной уткой, которая должна была выманить «братков» на улицу. Вторая что девушка никакого отношения к разборке не имеет, что убийцы так и так болтались возле кафе, подстерегая свои жертвы, а девушка невольно сыграла им на руку. Ее затащили в безлюдный переулок, где почти все дома брошены и заколочены — затащили силой, факт. В этом переулке двое из четверых и были убиты. Барченков и Доезжаев. Хрумкина и Ищенко нашли в их «мерседесе», километрах в десяти от города. По всей видимости, убийцы запихнули их в их собственную машину и отвезли подальше, чтобы устроить им допрос с пристрастием перед тем, как ликвидировать. То, что Ищенко умирал долго и мучительно, и что его агония должна была произвести впечатление на Хрумкина и развязать ему язык — вполне очевидно.

— И к какой версии склоняется следствие? — поинтересовался Повар.

— Ко второй. Девушка, судя по всему, из денежных и не настолько низкого полета птица, чтобы быть подсадной уткой. Скорей всего, заезжая туристка. Увидела дорогое престижное заведение, решила зайти перекусить — и влипла в историю. Если так, то судьба девушки достойна сожаления. Убийцы появились в тот момент, когда она давала отпор насильникам и успела «приласкать» коготками одного из них. Разумеется, убийцы не оставили бы свидетельницу. Ее, почти наверняка, забрали вместе с Хрумкиным и Ищенко — и что с ней сталось, непонятно. В «мерседесе» были обнаружены отпечатки женских пальцев…

— Удалось установить, чьи?

— Нет. Но тут появляется наша отправительница телеграммы: Железнова Татьяна Ивановна, — Лексеич позволил себе улыбнуться.

— Вот как? В каком качестве? — складывалось такое впечатление, что генерала Пюжеева эта история тоже начинает веселить.

— Очень мельком, — сообщил его верный адъютант. — Поскольку, скорее всего, девушка была туристкой, решили проверить все гостиницы. И обнаружили, что среди молодых эффектных блондинок, приехавших в город накануне убийства или в день убийства рано утром, есть некая Татьяна Ивановна Железнова. Очень красива, сняла номер «люкс» — то есть, явно при деньгах. К тому моменту, как на неё вышли, она уже отбыла в неизвестном направлении. На всякий случай, проверили её номер. Естественно, тут и там обнаружились её отпечатки пальцев…

— И они не совпали с теми, которые были в машине? — полюбопытствовал Григорий Ильич.

— Не совпали, — охотно подтвердил Лексеич. — Кроме того, поскольку горничная ещё не убирала номер, остался после Железновой всякий хлам. В частности, ватки и салфетки, которыми она стирала губную помаду. Выяснилось, что пользуется она хорошими сортами — она два вида использовала, «утренний» и «вечерний» — но её помада нисколько не похожа на ту, следы которой остались на щеке убитого. И по цене даже близко не лежит. Поэтому Татьяну Железнову вычеркнули из списка подозреваемых. Осталось, как я сказал, лишь упоминание, что и она была проверена, в числе прочих. И что это оказался ложный след. Да, и еще. Скорей всего, она в тот вечер не выходила из номера. Во всяком случае, выходящие из гостиницы в город должны оставлять ключи от своих номеров у дежурной, а не уносить их с собой. Об этом и объявление в гостинице висит. Это, вроде, для того делается, чтобы самих постояльцев застраховать от потери ключа. И если утром Железнова чин чином оставила ключ — отправляясь посмотреть заповедник древнего зодчества, или как его там, монастыри и другие достопримечательности — то после обеда её ключ в ячейках за стойкой дежурной не появлялся, никто его не сдавал. И еще. Часов в восемь вечера она спустилась поужинать в ресторан при гостинице, выглядела очень спокойной, даже беспечной — не как женщина, которая могла пережить серьезное потрясение — и ужин заказала довольно обильный. Салат, отбивная с грибами, моченой брусникой и отварной картошкой, ещё кое-что. Опять-таки, непохоже на женщину, которая не так давно плотно перекусила в «Леонардо да Винчи».

— Кстати, что там ела таинственная незнакомка? — спросил генерал.

— Два куска шоколадного торта. И две чашки кофе «капуччино».

— Знакомые пристрастия, — усмехнулся Повар.

— Очень знакомые, — охотно согласился его адъютант.

То, что Богомол была сладкоежкой — и в сладком себе не отказывала, потому что Бог наградил её организмом, пережигавшем все жиры и лишние калории без ущерба фигуре — Повару и его ближайшим сотрудникам было известно очень хорошо. Недаром досье на Богомола, сведения о её привычках и предпочтениях, тянуло по толщине на роман Дюма. Или на объемы самого генерала Пюжеева.

— И ещё одно, — продолжил Лексеич. — В корзине для мусора валялся прочитанный детектив, карманного издания, в мягкой обложке.

— Что за детектив? — тут же спросил Повар.

— Как ни странно, Агата Кристи, а не кто-нибудь из наших популярных авторов. Видно, родного криминала ей и по жизни хватает… Кстати, с этого детектива и сняли основные отпечатки пальцев. Так вот, даже при самом быстром чтении она бы не смогла дочитать детектив до конца, если бы куда-нибудь выходила. И тем более, если при этом ей пришлось совершить прогулку за десять километров от города.

— Она и не дочитала, — проворчал Григорий Ильич. — И ключ… Если она по рассеянности оставила его у себя, отправляясь в кафе — это одно. Если предвидела, что ей придется убивать и готовила лишний штришок к своему алиби — это другое. Но хитра девка! Предвидя, что уж её при проверках гостиниц не обойдут, изящненько так обманки раскидала: и салфетки с «не той» губной помадой, и детектив, и плотный ужин в ресторане при гостинице, на виду у всех. И отпечатки пальцев поднесла на блюдечке… Но, кстати, раз она оставила отпечатки пальцев — она знала, выходит, что в машине найдут отпечатки, которые с её отпечатками не совпадут. А следовательно, она знала, кому эти отпечатки принадлежат! Кому, по-твоему?

Лексеич пожал плечами.

— Какой-то девушке, которая воспользовалась её губной помадой.

— Какой такой девушке? При каких обстоятельствах эта девушка могла воспользоваться?..

— На этот счет у меня пока никаких догадок нет.

Повар махнул своей лапищей.

— Ладно, проехали… Что дальше?

— Всего один штрих, прежде, чем мы перейдем к другому эпизоду. По мнению патологоанатома, царапины, скорее, были нанесены Барченкову не незадолго до смерти, а часов за десять-двенадцать до смерти. Впрочем, утверждать категорически патологоанатом не берется.

— Однако ж, ценное наблюдение. Молодцы тамошние сыскари, молодцы…Все, что можно, копнули. А что до правды не докопались — так никто бы не докопался, не зная того, что знаем мы… Каков следующий эпизод?

— Как я сказал, четверо погибших были из группировки Губанова и Фомичева. И буквально через сутки Губанов и Фомичев были задержаны по подозрению в убийстве… Убийстве некоего Геннадия Шиндаря, известного местного жулика. Он, вроде, и пустые дачи бомбил, и какие-то свои аферы проворачивал, но ничего серьезного — кровавого, в смысле — за ним никогда не числилось.

— Совсем занятно, — сказал генерал Пюжеев. — Давай в подробностях.

— В подробностях это выглядит так, — продолжил свой доклад Лексеич. Приблизительно через сутки Губанов и Фомичев выехали в район. Сопровождали их некие Николай Смальцев и Анатолий Чужак, а позже к ним присоединились Антон и Виталий Горбылкины. Доехали они до деревни Заплетино и остановились в доме таких Якова и Зинаиды Бурцевых, где засели гулять на всю ночь…

— Кто такие эти Бурцевы, неизвестно?

— Судя по всему, обычная семья, и подобные гости были им как снег на голову. По ряду косвенных признаков можно заключить, что Губанову и Фомичеву надо было провести всю ночь при независимых свидетелях, создавая себе надежное алиби на это время. Но тут я остерегаюсь говорить наверняка, потому что признаки, повторяю, лишь косвенные. Как бы то ни было, в разгар гулянки, часа в три ночи, Виталий Горбылкин ударил ножом Анатолия Чужака и сбежал. Пирующие сами вызвали «скорую помощь» и милицию, при этом Губанов и Фомичев чин чином дождались приезда милиции и встретили её вместе со всеми. Милиция составила протокол, оформила все, как положено, собиралась уже уезжать — и тут, совершенно неожиданно, в дальнем углу огорода Бурцевых обнаружила свежезакопанное тело совсем недавно убитого Геннадия Шиндаря. А в багажнике машины Губанова и Фомичева обнаружили следы крови этого Геннадия Шиндаря. Естественно, всю компанию забрали…

— Как был убит Шиндарь? — спросил Повар.

— Удавлен, — сообщил Лексеич.

— А кровь откуда?

— Он был сильно избит, до крови. Похоже, перед смертью его допрашивали, применяя довольно крутые методы.

— С этим понятно, — генерал Пюжеев теперь хмурился. — Что дальше?

— А дальше, всю компанию арестовали… И отпустили через несколько часов.

— Отпустили, вот как? Несмотря на все улики?

— Да. Против Бурцевых ничего толком не было. А за Губанова и Фомичева бился их адвокат, Валентин Строганов. И добился того, что их отпустили под залог, причем не очень большой. И вот, они на свободе. Виталий Горбылкин в бегах, до сих пор не поймали, хотя в розыск он объявлен не только по району, но и по всей области.

— У-гм… — промычал генерал. — Тут бы нужны характеристики всех действующих лиц. Живые, понимаешь, характеристики. На Бурцевых. На этих Горбылкиных, Антона и Виталия. Как они оказались в доме Бурцевых — на положении пленников, подозреваемых в причастности к расправе над «бойцами» Губанова и Фомичева, или просто как соседи Бурцевых, заглянувшие «на огонек», учуяв запах пьянки? Кто такой Виталий Горбылкин — придурок, психанувший с перепою и размахавшийся ножом, или исполнитель другой преступной группировки, спасавший свою жизнь? Хотя… — Повар откинулся в кресле, прикрыл глаза. Со стороны могло показаться, что он уснул. Лексеич терпеливо ждал. Утекали минута за минутой… — Кто? — спросил Повар, не открывая глаз. — Губанов или Фомичев?

— Я дал запрос в наш спецархив, едва увидев распечатку, — сообщил Лексеич. — Вот-вот дадут ответ.

— Хорошо… — пробормотал Повар. — И насчет этого адвоката, Валентина Строганова, тоже, да?

— Разумеется.

— Что насчет «послужного списка» Горбылкиных?

— Могу навести справки.

— Наведи, наведи. Не удивлюсь, если…

— Что?

— Да так, ничего, — буркнул Повар. — Кстати, кто они друг другу?

— Дядя и племянник.

— Дяде сколько лет?

— Не указано. Это ж самая общая распечатка, где главные оперативные сведения. Но подробности можно получить буквально в течение четверти часа. Ну, может, чуть побольше времени понадобится — но ненамного.

— Вот и получи. Все, что возможно, получи. И еще… нет, об этом запрашивать не надо. Не надо, чтобы кто-то увидел слишком явную связь. Достань мне лучше папку, на которой помечено «Палач».

— Разве вы не отправляли её в основное хранение? — удивился Лексеич.

— Нет, — коротко отрезал Повар.

Лексеич подошел к сейфу, открыл его, отыскал нужную папку, положил на стол перед генералом.

— Кажется, понимаю… — сказал он. — Ведь последние годы жизни палач провел в Угличе. И вы считаете, это как-то связано?

— Посмотрим, — Повар накрыл папку своей лапищей. — Просто… Гм-да!.. Неужели тебе до сих пор не пришло в голову, что за девчонка была в машине и как и когда эта девчонка могла воспользоваться помадой Богомола?

— Н… нет… — чуть растерянно ответил Лексеич.

— Вот и подумай. Все проще пареной репы. Шиндарь, понимаешь? Через него ищи разгадку. И, я думаю, Горбылкины тоже… Надо надеяться, когда ты получишь послужной список Горбылкиных, то сам все поймешь. Ладно, ступай.

Лексеич, без лишних слов, вышел из кабинета, а Повар открыл папку и стал её изучать — в сотый, наверно, раз за последние годы.