— Но кто еще, если не дядя Сережа? — вопросила Оса.

— Давай размышлять, — предложил Седой. — Дядя Коля? По всей видимости, нет. И дядя Володя тоже… Конечно, дядя Коля мог стать врачом твоей мамы, потому что знал твоего папу со времен войны, по работе в тылу врага, и с дядей Володей твой папа мог «случайно познакомится» в охотничьем обществе, чтобы под видом нового знакомства они могли возобновить старую дружбу. Я имею в виду, если требования конспирации и спустя много лет после войны не позволяли им пересечься никак иначе. Но, мне кажется, в обоих случаях все было именно так, как рассказывает твой папа. Выходит, остается дядя Алеша… Прикинем. Если они знакомы тысячу лет, и всегда поддерживали связь, то твой отец должен был общаться с ним и во времена своей активной работы. Разумеется, дядя Алеша мог ничего не знать о том, кем работает твой отец… были они, например, друзьями детства, друзьями со школы… но, скорее, они работали в одной упряжке. Тогда, выходит, дядя Алеша ни в каком не в госплане работал и не на железной дороге. Хотя… Ну да! — обычно сдержанный Седой вдруг подскочил и хлопнул себя по лбу. — Ведь «опели» можно было перевезти только по железной дороге!

— Это может быть и случайное совпадение, — заметил Юрка.

— Конечно, конечно, — Седой встал и принялся расхаживать по кухне. Но я бы сделал ставку на дядю Алешу, как ты его называешь. Кстати, как его полное имя?

— Мурмыкин Алексей Васильевич, — сообщила Даша.

— Немедленно звони Алексею Васильевичу и попроси срочно приехать. Скажи, из-за отцовских дел.

— Ты уверен, что ставку надо делать именно на него? — на всякий случай спросил Ленька.

— Больше не на кого, — ответил Седой. — На «дядю Сережу» — слишком опасно, на «дядю Колю» и «дядю Володю» — бессмысленно. Конечно, я могу и ошибаться, но, мне кажется, мы попадем в самую точку.

— Но чем дядя Алеша сможет нам помочь? — спросила Даша. — Он уже на пенсии, и, вообще…

— Он лучше нас сообразит, — сказал Седой. — Хотя один ход даже я представляю.

— Какой? — спросил Димка.

— Тебе никогда не случалось дневник подделывать? Подпись родителей, там, или двойку зачищать? — осведомился Седой.

— Случалось, — признал Димка.

— Вот тогда и соображай! Это нечто вроде подделки дневника… Хотя, может быть, моя идея — полная фигня, и профессиональный разведчик высмеет меня как последнего идиота…

Ребята переглянулись, возмущенные поклепом, который Седой сам на себя возводил. Ни одна идея Седого не может быть полной фигней, в этом они были убеждены!

— В общем, звони, — кивнул Седой Даше.

Даша послушно прошла к телефону и набрала номер.

— Здравствуйте, будьте добры Алексея Васильевича… А, дядя Алеша, это вы? Да, это Даша Крамаренко. Да, папа до сих пор не появлялся, и я очень волнуюсь. Тем более, что здесь оказалось… В общем, вы не могли бы подъехать? Да, чем быстрее, тем лучше. Ну, дело в том, что… Не знаю, как объяснить. Если вы приедете, то сами все увидите — и узнаете. Спасибо большое, я вас жду.

— Молодец! — похвалил Седой, когда Даша положила трубку. — Я забыл предупредить, что тебе надо было сказать: мол, свалился на голову какой-то иностранец, требовал встречи с отцом, и ты подозреваешь, что отец слинял, чтобы не встречаться с этим странным гостем. И хочешь знать, как себя вести, если этот иностранец опять объявится… Но это можно и лично ему сказать, когда он приедет. А так, все нормально… А вот ордена мы уберем. Насчет Героя Союза дядя Алеша, наверно, знает, а вот про израильскую награду даже ему знать не обязательно, я так понимаю. И вообще, все восстановим, как было.

И вот, пока ребята расставляли назад по полкам аргентинские безделушки, открытки и книги, убирали по ящикам серванта проспекты авиакомпаний и другие бумажки, не имеющие ценности, но приятные как память о поездке, Седой убрал коробочки с орденами в тайник за ящиком письменного стола, уложил в конверты «Аргентина» и «Средства» все вынутые бумаги, конверты положил в ящик точно так же, как они лежали в нем прежде, задвинул ящик и куском проволоки запер его.

— Вот так!.. — и окликнул Дашу. — Когда приедет дядя Алеша?

— Я думаю, минут через пятнадцать-двадцать, — ответила девочка. — Он не так далеко живет. Да я в окно его машину увижу, когда он будет во двор заезжать.

Она устроилась у окна кухни, и трое друзей — вместе с ней. А Седой заходил по кварире, руки в брюки, насвистывая очередной мотивчик, потом запел себе под нос, подражая хрипловатому голосу Высоцкого:

Седой подмигнул своему отражению в зеркале и вывел последний куплет:

Допев, Седой продолжал стоять перед зеркалом, созерцая свое смутное отражение так, будто это отражение было Сережкой Фоминым, а сам он — героем песни, дивящимся, что Сережка, про которого все были уверены, что отец-профессор отмажет его от фронта, не только пошел на фронт, но и воевал так, что Героем Союза сделался — можно сказать, всей знакомой шпане нос утер!

И хмурился он, как будто увидел в этом темном отражении — солнце как раз сместилось, и зеркало оказалось в самой тени — нечто очень важное.

— О, черт! — сказал он вдруг. — О, черт!

Он повернулся к друзьям, его глаза сверкали.

— Вот ведь в чем отгадка! — сказал он. — Вот оно!

— Что?.. — друзья, естественно, изумились и ничего не понимали. — Что «оно»?

— То самое! — сказал Седой. — Все у Высоцкого сказано! Эх, как же я раньше не вспомнил, не сообразил!.. Ведь все на поверхности!..

— Хочешь сказать, отгадка — в песне Высоцкого? — даже в голосе Леньки, верного поклонника Седого, прозвучало недоверие.

— В этой — и в написанной в пару к ней. Ведь Высоцкий написал одновременно две песни — как бы дуплетом выстрелил — про человека, который получил Героя Союза по праву, и про человека, который получил Героя Союза не по праву!.. Ну, можно сказать, «плюс» и «минус» через эти две песни замкнул!..

— Погоди!.. — в глазах Даши разгоралось негодование, и из серо-золотистых они превращались в темные, как северное море в грозу. — Ты хочешь сказать, мой отец получил Героя Союза не по праву?..

— Вовсе нет! — Седой так расхохотался, как редко с ним бывало. — Он-то получил абсолютно по праву — как Сережка Фомин! И поэтому его не мог не возмущать герой другой песни — позорник, не имевший на награду никаких прав!

— Но объясни… — начала Даша.

— Потом, все потом!.. — Седой покачивал головой. — Но надо же!.. Это ж надо!..

Видно было, что он потрясен снизошедшим на него неожиданным озарением.

— Вы только не подумайте, что я спятил, — сказал он, немного успокоившись. — Просто теперь я слово могу дать, что Дашин отец — человек чести. Да… — он опять запнулся. — Человек чести… человек чести… пробормотал он, вновь повернувшись к зеркалу. Его темное отражение казалось призраком из былых времен, седая прядь — отблеском пудреного парика, а пиджак — то ли короткой мушкетерской накидкой, то ли пиратской курткой. Позади Седого стоял в углу длинный старомодный зонт, в зеркале ручка зонта смотрелась эфесом шпаги, висящей на боку у отражения, и странно было, что отражение не положит руку на этот эфес.

— О, черт! — повторил Седой. — А я-то… Но неужели такое может быть?

— Что такое? — спросил Ленька.

— Подумать надо… — ответил Седой. — Кажется, все совсем становится на места… Только я сам себе не верю. Меня изумить нелегко, но, если объяснение именно в этом…

Он осекся и снова поглядел на свое отражение.

— В чем в этом? — спросил Димка. — В зеркале? — он тоже посмотрел в зеркало, пытаясь обнаружить в нем нечто таинственное, так потрясшее Седого, что тот изменил своей обычной выдержке.

— При чем тут зеркало?.. — рассеяно пробормотал Седой.

Ребята только изготовились насесть на него с дальнейшими расспросами, как Даша закричала от окна:

— Дядя Алеша едет! Дядя Алеша едет!

Кинувшись к окну, ребята успели разглядеть серую «Победу», заворачивавшую во двор.

— Помните — ни слова про Эйхмана, и тем более про израильский орден! предостерег Седой. — Что говорить — мы обсудили. Хотя… хотя, по-моему, картинка резко меняется.

Через несколько минут раздался звонок в дверь, и Даша впустила в квартиру невысокого и полного старичка с добродушным морщинистым лицом.

— Познакомьтесь, ребята, это дядя Алеша… Алексей Васильевич, в смысле. А это, дядя Алеша, мои друзья — Леня, Юра, Дима и Седой… то есть, Андрей.

— Ба, у тебя неплохая компания подобралась, как я погляжу! — Алексей Васильевич весело взирал на ребят. — Так что происходит?

— Папа исчез, — сообщила Даша. — Мне стало очень страшно, и ребята пришли мне на выручку. Потому что он не просто исчез, а… Старбус тоже исчез! А после этого является какой-то странный иностранец и добивается встречи с папой… И Андрей считает, что папа или сбежал, чтобы не встречаться с этим иностранцем, или его увезли, чтобы не дать с ним встретиться. Но зачем Старбус брать? И зачем делать много других странных вещей.

— Увезли? — Алексей Васильевич нахмурился. Потом он пристально поглядел на Седого. — Ты так считаешь?

— Считал буквально пять минут назад, — ответил Седой. — Теперь не считаю… Простите, можно задать вам один вопрос?

— Только один? — усмехнулся Алексей Васильевич. — Задавай!

— Во время войны вы вместе с Дашиным папой работали в разведке?

Алексей Васильевич хотел, видимо, насмешливо усмехнуться — но усмешка получилась несколько кривой.

— Из-за этих «Семнадцати мгновений весны» все ребята поехали… Вы ещё станете уверять, что Коля — это Штрилиц.

— Станем! — выпалил Димка.

— Ну, фантазеры… Только не держите меня в коридоре, ладно? Давайте на кухню пройдем!

Они прошли на кухню, и дядя Алеша, удобно усевшись на стуле, продолжил разговор — в прежнем веселом и шутливом тоне, но ребятам показалось, что за его веселостью сквозит тревога.

— Может, у тебя есть свои идеи насчет того, кто этот иностранец? обратился он к Седому.

— Есть, — спокойно ответил Седой. — Я считаю, что это представитель Центра Симона Визенталя. И что он разыскал Дашиного папу, потому что после войны и вы, и он продолжали заниматься поиском уцелевших нацистских преступников, и много ценного можете порассказать… Но не только поэтому.

— С чего ты взял? — Алексей Васильевич сделался резок.

— Сопоставил то, что узнал о Дашином папе, с тем, что прочел в этой книжке, — Седой вытащил из кармана «По следам человека со шрамом».

— Сопоставил!.. — фыркнул Алексей Васильевич. — Я ж говорю, все пацаны и даже девчонки помешались на Штирлице, просто ужас какой-то… Может, у тебя есть и другие великие идеи?

— Есть, — сказал Седой. — Но я хотел бы рассказать их вам… и только вам.

Алексей Васильевич внимательно поглядел на Седого, и у ребят возникло впечатление, что он сейчас пренебрежительно махнет рукой и скажет: «Да чего ты там какую-то конспирацию разводишь! Валяй при всех!» Но неожиданно он встал и кивнул.

— Ладно. Пройдем в другую комнату.

И сам прошел первым в кабинет Дашиного отца. Седой сделал ребятам ободряющий знак — мол, все отлично, все идет по плану! — и проследовал за ним.

Когда дверь кабинета плотно закрылась, ребята недоуменно переглянулись.

— Интересно, о чем они собираются говорить? — сказал Юрка.

— Я бы подслушала… да страшно, — сказала Даша.

— Не волнуйся, — сказал Ленька. — Седой нам обязательно все объяснит.

А Димка подошел к зеркалу и стал вглядываться в его глубины. Что там рассмотрел Седой? И почему это каким-то образом связано с подделкой дневника? И какую вторую песню Высоцкого Седой имел в виду? Димка надеялся, что и он увидит нечто важное — то, что подскажет ответ на все загадки.

Но долго вглядываться ему не пришлось — как и его друзьям долго ждать. Из кабинета выскочил Алексей Васильевич, донельзя взбудораженный.

— Ну, конечно! — восклицал он. — Конечно способен! Вполне в Колином духе, ещё бы! Дон Кихот — он всегда Дон Кихот!..

— Дон Кихот? — переспросила Даша.

— Ну да, Дон Кихот!.. — бросил Алексей Васильевич. — Нас ещё называли всегда Дон Кихот и Санчо Панса, потому что я был вроде его верного оруженосца — и при этом всегда позволял втянуть себя в его донкихотские авантюры, в рот ему глядел, при всем моем здравом смысле. Да, многое было… Но то, что он сейчас учинил — это ж вообще, ни в какие ворота!.. И даже от меня скрывал — хотя я-то должен был догадаться, зная его характер!.. — он поглядел на разинувших рты ребят. — Что пялитесь? Что тут скрывать, раз уж вы догадались? Да, всю войну мы провели в Германии, одной ниточкой повязанные. Да, Николай сделал такое, что ему не то, что Героя давать — всего орденами обвешать, с головы до пят. При этом… ну да, я сказал, Дон Кихотом он был. А мы с ним, кстати, даже внешне на Дон Кихота и Санчо Пансу смахиваем, он — высокий и худой, я — маленький и плотненький… Да не в этом сейчас дело! Главный вопрос — как расхлебать то, что он учудил, его при этом не подставив? Ведь за сегодняшнюю выходку его… прямо не знаю, что с ним сделают!

— Что за выходка? — спросила Даша. — Тайная встреча с иностранцем?

— Если бы! — махнул рукой Алексей Васильевич. — Просто не представляю, кому звонить… Ведь нас многие не любят, за нашу независимость, и, если не на того человека попадешь, то вот и повод, чтобы нас «проучить» как следует, а то и съесть!

— Вас? — удивленно переспросил Юрка. — Вас обоих?

— Разумеется! — кивнул Алексей Васильевич. — Ведь меня подверстают к делу, по нашей с ним старой дружбе. Так сказать, продыроколят и подошьют… — несмотря на все свое серьезное настроение, он весело хмыкнул, смакуя изобретенное им слово «продыроколят». — А звонить надо срочно… Ладно, была не была!

Он встал и направился к телефону.

— Вы только постарайтесь не подслушивать, — попросил он. — Мне и так сейчас отдуваться придется, а если ещё узнают, что я при детях говорил, так с меня вообще шкуру спустят, потому что нельзя детей такие дела посвящать.

— Мы подслушивать не будем, — сказала Даша. — Но если мы случайно что-нибудь услышим, мы ведь не можем с зажатыми ушами сидеть?

Алексей Васильевич поглядел на неё с каким-то особым выражением — то ли с веселым изумлением, то ли с горьким осознанием безнадежности попыток совладать с детьми — и снова махнул рукой.

— Чего там! — фыркнул он. — Снявши голову, по волосам не плачут.

Телефон стоял в коридоре. Ребятам, конечно, было безумно интересно, о чем и с кем состоится разговор — но они не стали спорить, когда Седой закрыл дверь кухни, чтобы Алексей Васильевич чувствовал себя спокойней. Если он хочет, чтобы ему обеспечили хоть какую-то степень секретности — он знает, что делает, и это его право.