Глава 1

Ночная тревога

— Какой все-таки кайф! — блаженно вздохнул Миша, длинной палкой выкапывая очередную печеную картофелину из горящих углей и перебрасывая ее из руки в руку, чтобы она поскорее остыла.

Его друзья могли лишь согласиться, что все — лучше некуда. Они остановились на ночлег в тихой заводи с пологим, не резко обрывающимся у самой реки берегом. Неподалеку от берега застыла на фоне ночного неба красавица яхта с белоснежными парусами — сейчас, в свежем ночном сумраке, они казались иссиня-голубыми. Надувная шлюпка, на которой ребята перебрались на берег, была привязана к подмытым и обнажившимся корням деревьев, торчащим над водой. Эту ночь путешественники решили провести на берегу, разбив палатку.

Да, Петькин отец сдержал свое обещание! Уже пятый день ребята шли на яхте, принадлежащей другу Петькиного отца, Николаю Христофоровичу Берлингу. Николай Христофорович был высоким и широкоплечим человеком, с длинными седыми волосами. Иногда он эти волосы завязывал в «конский хвост» — особенно, когда становился за штурвал, — а голову покрывал, совсем по-пиратски, большим треугольным платком, завязанным за два конца узлом на затылке. Просоленный морской волк, да и только! Петькин отец рассказал ребятам, что Николай Христофорович — поэт, и ребята с уважением и интересом посматривали на настоящего живого поэта. Еще Петькин отец сообщил сыну и его друзьям, что Николай Христофорович был особенно известен в начале шестидесятых годов — это ж подумать только, почти тридцать пять лет назад и больше чем за двадцать лет до рождения любого из друзей, — он тогда много печатался в «Дне поэзии» и других престижных изданиях, опубликовал несколько сборников стихов, много выступал на поэтических вечерах, куда народ собирался тысячами, и в слетах авторской песни, потому что многие его стихи были положены на музыку, под гитару… А потом он ушел в тень, занялся в основном переводами и текстовками для эстрадных певцов, потом строил яхты или обкатывал построенные, а зимой старался попасть в один из тех Домов творчества Союза писателей, где имелся хороший бильярд, — и играл на бильярде днями напролет.

— С ним что-нибудь случилось и поэтому он так изменился? — спросил Петя у отца.

— Да нет, — пожал плечами отец. — Просто жизнь так сложилась. Последние годы, — продолжил Котельников-старший, — выдались у Николая Христофоровича довольно трудными, потому что в издательском мире все изменилось, переводных стихов теперь издают мало и не платят за них, как раньше, но раз или два в год Николаю Христофоровичу перепадает заказной «хит» от какого-нибудь популярного эстрадного певца или группы, и этих денег ему вполне хватает, при его довольно скромных потребностях. Вот только яхту ему не удается обновить уже несколько лет. Давным-давно, в пору своей популярности, он начал с того, что построил совсем маленькую яхту — скорей даже, парусный бот, — на котором в основном ходил по Клязьминскому водохранилищу. Когда он эту яхточку обкатал, ее с удовольствием купили у него за хорошие деньги. На них он смог приобрести достаточно материала, чтобы построить яхту побольше. Эту вторую яхту он тоже обкатал и продал очень выгодно, потому что слух о том, что он замечательный мастер, уже пошел среди любителей яхт. На полученные деньги он построил яхту еще больше предыдущей — и так он поступал несколько раз, пока не создал нынешнюю красавицу: восьмиместную, где восемь откидных коек были размещены по четырем помещеньицам: одна в капитанской каюте, по две в двух спальнях и три — в каюте побольше, в которой еще имелся откидной стол и ее легко было превратить в камбуз или в кают-компанию. Тогда три откидных койки превращались в широкие лавки. Еще было множество встроенных стенных шкафчиков, в которых хранились продукты, постельное белье и вообще все необходимое для плавания. В одном из встроенных шкафчиков скрывался довольно вместительный холодильник, а еду готовили на электроплитке. У яхты был электромотор на аварийный случай, но Николай Христофорович пользовался этим мотором очень редко.

Достаточно, пожалуй, о яхте и ее владельце. Ребята, как мы видим, знали о нем многое, хотя, если честно признаться, поняли не все. Многое в той, прошлой жизни, из которой вышли и Николай Христофорович, и Петькин отец, казалось им странным и… нет, не то чтоб не очень нормальным, а, скорей, каким-то «сдвинутым». Если попробовать объяснить то, что они сами не очень могли выразить словами, то больше всего их поражало, как это Николай Христофорович ни к чему не стремится — ни к чему из того, к чему стремится большинство людей, — и вполне доволен тем, что живет в стороне от жизни… С его репутацией великолепного мастера он мог бы зашибать кучу денег, строя яхты для богатых людей. На эти деньги он мог бы продолжать ездить по домам отдыха, играть в бильярд, вносить улучшения в собственную яхту, издавать сборники своих стихов, ни от кого не завися… Разве это не лучше, чем сочинять тексты-однодневки для эстрады?

Но, было вполне очевидно, Николай Христофорович ничего этого не хотел.

— Не знаю, как у него там жизнь сложилась, — сказал Пете Сережа на вторые сутки их плавания, — но где-то жизнь его ушибла, это факт. Просто твой отец не хочет рассказывать нам об этом.

Петя мог лишь согласиться, что в истории старого поэта есть какая-то загадка — из тех, которые, как считают взрослые, дети не поймут, поэтому и рассказывать о них не стоит.

А в целом плавание проходило замечательно, и довольны были все, даже Бимбо, которому сперва не очень нравилось, что пол качается под лапами и норовит куда-то ускользнуть и что кругом вода — штука довольно ненадежная и противная в большом количестве. Но потом и он освоился, видно, спохватившись, что он должен с честью нести название своей породы — водолаз. Впрочем, он с большим одобрением отнесся к идее сделать на сей раз привал на берегу и поужинать не в «кают-компании», а у костра. Сейчас он лежал, положив огромную черную голову на мощные черные лапы, задумчиво глядя на затухающее пламя и, видимо, надеясь, что после такого замечательного отдыха все окончательно передумают и путешествие продолжат по суше…

— Да, очень здорово! — согласилась Оса, отхлебывая крепкого ароматного чаю из жестяной кружки. — Передай мне хлеба и масла, пожалуйста! — Это она обратилась к Саше, который обжарил ломоть хлеба над костром, насадив его на тонкий прутик, а потом обильно намазал маслом. Масло таяло на горячем хлебе и пропитывало его насквозь, а Саша с удовольствием взирал на это сквозь толстые стекла своих очков.

— Вот, пожалуйста… — Саша передал Осе хлеб и масло. — Скажите, — спросил он у Николая Христофоровича, — это похоже на те слеты авторской песни, на которых вы бывали?

— В уменьшенном масштабе, — усмехнулся Николай Христофорович. — Слет — это тысячи людей, десятки костров, повсюду гитары слышатся, ну и вообще соответственно… — добавил он без всякого соответствия сказанному.

— А может, нам устроить такой мини-вечер? — предложил Петя. — Ведь и гитара у нас на яхте есть… Вы не могли бы нам спеть что-нибудь из своего?

— Вот не знаю, — Николай Христофорович поглядел на Петькиного отца, — ты как, Олежка?

Котельников-старший пожал плечами:

— Почему бы не тряхнуть стариной? Как говорится, вспомним молодость… Если у тебя настроение есть.

— Сам не пойму, есть или нет, — проворчал Николай Христофорович. — С одной стороны, не мешает показать молодежи, что и мы чего-то стоили, с другой — не знаю, есть ли смысл ворошить прошлое.

— Какое же это прошлое? — возразил Котельников-старший. — Песни до сих пор по свету ходят…

— Ну, пожалуйста! — попросил Петя.

— Да, пожалуйста! — поддержали Сережа, Миша и Оса.

— Давайте сделаем по-другому, — предложил Николай Христофорович. — Достанем гитару, и я вам для начала сымпровизирую… Ну, — пояснил он, — вы мне дадите тему или рифмы, а я стану с ходу сочинять. Когда-то у меня неплохо такое получалось! Посмотрим, как выйдет сейчас…

— Ура, давайте! — разом вырвалось у всех пятерых ребят.

И даже Бимбо, кажется, сонно проворчал нечто одобрительное, созерцая багровые угли. Через несколько минут гитара была доставлена на берег. Николай Христофорович, пододвинувшись к костру, задумчиво перебрал ее струны.

— Ну, про что петь будем? — спросил он.

— Давайте про нас, про этот чудесный вечер! — предложила Оса.

— Хорошо… — Николай Христофорович подумал с минуту и начал:

Он озорно подмигнул ребятам и продолжил:

Последние строки Николай Христофорович прорычал таким жутким голосом и скорчил такую преувеличенно страшную гримасу, что ребята прыснули. Их смех, однако, быстро оборвался, потому что не успел Николай Христофорович дотянуть свое «Плиииии!..», как со стороны реки грохнул выстрел, потом другой, а вслед за тем послышался человеческий крик. В ночной тишине все эти внезапные звуки показались просто оглушительными!

Все, включая Бимбо, вскочили и поглядели в сторону Волги. Было не совсем понятно, на реке стреляли или на другом берегу. Вроде маячило во мраке какое-то суденышко, но определенно сказать было сложно.

— Что это? — с тревогой в голосе спросила Оса.

— Мало ли что… — Николай Христофорович вглядывался в сумрак, в отблески луны и звезд на легкой ряби. — Я этим маршрутом не раз хаживал. Скорей всего, браконьеры между собой счеты сводят. Тут ведь уже осетровые места начинаются — черная икра, стерлядь, белуга, — золото, можно сказать, прямо под тобой ходит. Ну, не золото, так чистые «зелененькие», баксы эти…

— Но там ведь никого не убили? — спросил Петя.

— Будем надеяться, что нет. Хотя, случалось, и подстреливали, и топили… А одного рыбинспектора, — добавил Николай Христофорович, обращаясь к Петькиному отцу и понижая голос так, чтобы, как он понадеялся, ребятам не было слышно, но они все равно услышали, — кинули под винт моторки… Да ну, много чего было, рассказывать не хочется, — это он произнес опять в полный голос.

«Да, — подумали ребята, — Николаю Христофоровичу много о чем не хочется рассказывать и вспоминать».

Где-то вдалеке заработал мотор большого катера.

— Это те, кто стрелял, едут? — спросил Сережа.

— Бог их знает! — откликнулся Николай Христофорович. — Лучше вернуться на яхту, негоже ее без присмотра оставлять.

— Сворачиваем палатку? — спросил Петькин отец.

— Нет, зачем. Оставайтесь пока на берегу. Я переберусь на яхту и, если гости пожалуют, переговорю с ними… Все спокойно, никаких проблем.

— Я поплыву с вами и на лодке вернусь к берегу, — предложил Петя. — Чтобы, если что, мы сразу могли к вам приплыть.

— Давай, — кивнул Николай Христофорович.

Они отвязали надувную лодку, проплыли несколько метров до яхты, Николай Христофорович поднялся на борт, а Петя вернулся к берегу, стараясь грести как можно бесшумней: у него возникло впечатление, что чем меньше они будут привлекать к себе внимание, тем лучше.

Тарахтение мотора приближалось. Наконец ребята и Котельников-старший увидели темный силуэт небольшого катера. Катер завернул по направлению к яхте, притормозил, тарахтение мотора стало тише. Потом послышался хриплый голос:

— Эй, на яхте! Хозяева есть?

— Есть! — ответил голос Николая Христофоровича.

— Ты, что ль, Христофорович? — окликнул голос, произнеся отчество так, что оно прозвучало как «Крест-топорхыч».

— Знамо дело, я!

— Ну да, я твою «Красавицу» издали признал! — Яхта так и называлась: «Красавица». — Опять по нашим краям колобродишь?

— Опять… — ответил Николай Христофорович. — А тебя каким ветром так высоко занесло? Ты ведь больше по низовьям ходишь… Да ты валяй, не стесняйся, поднимайся ко мне в гости!

— А это кто? — В катере стали видны очертания приподнявшейся фигуры. Судя по всему, владелец катера увидел людей на берегу на фоне отсветов костра. — Гости твои?

— Гости! — весело ответил Николай Христофорович. — Присоединяйся к нам!

— Времени немного, но на полчасика можно, — ответил владелец катера. — Сейчас, подойду к бережку, заглушу мотор…

— Петруха, подгони шлюпку! — крикнул Николай Христофорович.

Петя послушно налег на весла и вскоре вернулся на берег вместе со старым поэтом, который нес в левой руке початую бутылку водки. Через несколько секунд к компании присоединился широкоплечий и скуластый мужик средних лёт, с жиденькими седеющими волосами, с маленькими и темными зоркими глазками, спрятанными в глубоких глазницах.

— Рекомендую! — представил Николай Христофорович. — Степан Ерофеич, известный в здешних краях охотник, рыболов… и браконьер!

— Брось ты, браконьер!.. — проворчал мужик, делая вид, что обиделся, но на самом деле довольный данной ему характеристикой. — Мы то берем, что наши деды брали — по закону, можно сказать! А какая власть, та или эта, будет нам что разрешать или запрещать, так это, понимаешь, не ее дело, и видали мы ее!..

— Ну да, по тебе сразу видно, что ты из породы волжских разбойников! — одобрительно заметил Николай Христофорович. Мужик хмыкнул, опять-таки довольный. — Подсаживайся к нашему костру. У нас небогато, но стаканчик под печеную картошечку с тушенкой… Позволь тебе моих друзей представить. Олег Константинович. Анна, под партизанской кличкой Оса. Петя, Миша, Саша, Сережа. Ну, и Бимбо, конечно…

— Умный пес! — восхитился Степан Ерофеич, поздоровавшись с каждым из представленных ему. — Следит за мной, а с места не тронется. Добрая собака знает, когда надо грызть, а когда нет… — Он взял бутылку водки из рук Николая Христофоровича. — Ишь ты, холодная! И московского разлива, «Кристалл», — добавил он, с уважением разглядывая этикетку.

Он подсел к костру и, после церемонии извлечения печеной картошки и раскладывания тушенки из жестяного котелка по картонным одноразовым тарелочкам, поднял наполненный доверху стакан.

— Наше вам, желаю здравствовать!

И единым махом опрокинул стакан себе в глотку. Николай Христофорович выждал, пока его странный знакомый закусит, потом спросил:

— Так объясни нам теперь, Ерофеич, каким ветром тебя так далеко вверх по течению занесло? И что это были за выстрелы вдали? Имеешь ты к ним отношение?

— Имею, — хмуро ответил Степан Ерофеич. — А ветром меня занесло совсем нехорошим. Вишь ты, беглые у нас появились, в низовьях, отчаянные люди.

— То есть они преступники, из лагеря бежали? — на всякий случай уточнила Оса.

— Из пересыльной тюрьмы, — сообщил браконьер. — Пять человек ушли, и все такие, у которых срока предельные… и даже запредельные, можно сказать. Сами понимаете, что они натворить были должны, чтобы их так укатали? За каждым — по нескольку убийств… Ну, что они в Астрахани сберкассу грабанули и инкассатора положили, это нам по фигу — это все дела власти, и лишь бы нас не трогали… Но вот то, что они через наши места уходить стали, вверх по течению… Сам понимаешь, с одной стороны, милиция на шею села, столько ее понаехало этих гадов ловить, что и нас попутно цеплять стали: где перемет незаконный углядят, где мужика, который икру из пойманной белуги вытрясает, сграбастают… Так припекло, что хоть на промысел не ходи! Но самое главное, что эти беглые — они как дикие звери, никаких законов и правил не чтут! Ладно бы катера угоняли и бросали, уходя от погони — хотя у нас и за это по головке не гладят! Без катера рыбак как без рук, и за угнанный или испорченный катер у некоторых расправа короткая… И они еще оказались такие до крови ненасытные, просто одурелые до крови, что за ними жуткий след потянулся… То ли свидетелей предпочитают не оставлять, то ли что… Но, в общем, кончилось тем, что они попросились на ночлег к одному из наших, на отшибе живущему, а когда тот отказал, что неохота мне, мол, с вами связываться — наслышан был уже про их дела, понимаешь? — они его со всей семьей перебили. Только младший сын его, малолетний мальчонка, — и спасся, потому что отец его задами выпихнул, перед тем как отстреливаться: беги, мол, за подмогой! Ну, пока мы собрались да поспешили с ружьишками нашими, там уже все мертвые были! Вот мы и потолковали между собой и решили, что таких делов не спустим. Это от милиции можно уйти, а от нас не уйдешь, мы здесь берега знаем получше лисиц, а воду — получше осетров! Ну, снарядились мы компанией в десять катеров и пошли за этими убивцами. Несколько раз почти их накрыли, но хитрые, гады, матерые, ускользали из-под самого носа. И вот сейчас мы вроде их нагнали. Темнота, понимаешь, наш друг, мы здесь каждую ложбинку и ручеек знаем, а они в темноте как полуслепые. Втихую к ним подобрались, но они заметили, стали уходить. Мы два раза выстрелили им вслед, но они уже исчезли. Тогда мы разбились на партии, стали заводи обследовать… Вот я и попал на вас.

— Зря ты один пошел, от других оторвавшись, — заметил Николай Христофорович.

— Так я ж твои паруса углядел, сразу понял, что это ты! Дай, думаю, то бишь, к Крест-топорхычу сплаваю, узнаю, не видел ли катерка подозрительного. А может, он к нам присоединится, если делов других нет.

— Нет, ничего я не видел, только ваши два выстрела и слышал, — покачал головой Николай Христофорович. — А насчет того, чтобы с вами плыть… Сам видишь, какая у меня компания и можно ли ее под бандитские пули подставлять!

— Никак нельзя, — согласился браконьер, поглядев на ребят.

Все друзья в это время думали про себя, что преследование убийц среди флотилии браконьеров — это было бы безумно интересное приключение! Но никто не осмелился высказать это вслух, отлично понимая, что взрослые ни за что не согласятся такое приключение им подарить.

— Так что я пойду пока дальше вниз по течению, — сказал Николай Христофорович. — Если что увижу, услышу или узнаю, то найду способ тебе передать.

— В крайнем случае, сигнальную ракету пускай, — сказал Ерофеич. — И поосторожней будь, пока не отойдешь подальше от этих мест. Кто знает, где они сейчас и где можно нарваться на них нежданно-негаданно?

— Наверно, оторвались уже, выше по течению ушли, — заметил «Крест-топорхыч».

— Не скажи! Я ж говорю, они хитрые. Несколько раз петли делали, чтобы нас обмануть. У них понятно, какой расчет — растащить нас подальше друг от друга, чтобы по отдельности с нами справиться. Один раз чуть не получилось…

— Значит, вы не впервые вступаете с ними в перестрелку? — спросил Петькин отец.

— Ну да, я ж говорю, что мы их два раза чуть не накрыли. Похоже, подранили кого-то из них, поэтому им теперь трудней передвигаться.

Над рекой взвилась сигнальная ракета и по резкой дуге пошла вниз, рассыпая разноцветные огни.

— Это меня кличут, — вздохнул Степан Ерофеич. — Ну, бывай, Крест-топорхыч. Спасибо тебе за угощеньице. Бог даст, мы быстренько с этими нелюдями управимся, тогда вниз поспешу, вслед за тобой, чтобы тебя икоркой и осетриной побаловать.

Он попрощался со всеми, забрался в свой катер. Николай Христофорович отвязал катер от берега и кинул конец каната браконьеру. Тот ловко поймал канат, сложил его, завел мотор, развернул катер и скоро исчез в ночи.

— Ну и ну… — пробормотал Миша, выражая чувства всех ребят.

— И часто тут такое бывает? — спросил у Николая Христофоровича Петькин отец.

— Очень редко. Но бывает. Впрочем, нас это не касается. Вот только, я считаю, ночевку на берегу надо отменить — на всякий пожарный. Сворачиваем палатку и возвращаемся на яхту.

— Но… — начал было Петя, пытаясь выступать представителем всех ребят. Очень обидно было менять планы ночлега, уже наполовину осуществленные.

— Никаких «но»! — резко перебил его отец. — Самим надо соображать, что в таких обстоятельствах, тем более в чужой местности, где совсем другие законы жизни — надо быть вдвойне осторожным!

Что ж, ребята отлично понимали, что «надо» и что элементарное благоразумие требует провести эту ночь на яхте — хотя имелся всего-то, наверное, один шанс из ста, что беглые преступники выскочат прямо на них и что эта история коснется их каким-то боком.

Приуныв, они собрали палатку, потушили костер и вернулись на яхту. Было уже поздно, и все принялись устраиваться на ночлег. Размещались они так: Николай Христофорович в одноместной капитанской каюте. Оса — в первой из двойных, во второй двойной — Петька и его отец, а в трехместной — Саша, Сережа и Миша. Бимбо на протяжении ночи переходил то в каюту своих хозяев, то в большую каюту трех ребят (хотя, конечно, назвать эту каюту «большой» можно было только по сравнению с остальными).

Раза два случалось, что ребятам не спалось — настолько они были переполнены новыми впечатлениями в эти первые дни на яхте, и тогда они собирались в «большой» каюте и болтали до полуночи, пока у них не начинали слипаться глаза. Взрослые не возражали и требовали только, чтобы не было гама.

Сегодня, похоже, им опять долго не удастся уснуть, переваривая необычайную историю, которая косвенно задела их нынешним вечером.

— Я только постелю постель, чтобы сразу отползти в нее и бухнуться, как только захочется спать, и вернусь к вам, — сказала Оса, увидевшая, что ее друзья расположены посидеть и поболтать не меньше, чем она сама.

— А я достану молока и печенья, — сказал Петя.

В одной из прибрежных деревень взрослые купили пятилитровую канистру свежего молока, безумного дешевого по сравнению с московскими ценами, да к тому же не менее безумно вкусного! Ребята никогда не думали, что молоко может быть такой вкуснятиной. Там же взяли творога, сметаны, сала, огурчиков и несколько десятков совсем свежих яиц. Эти яйца были крупными, а желтки у них были желтее некуда — такие яркие, что и не сравнить с бледными желтками яиц, продающихся в городских магазинах. Утром Николай Христофорович приготовил на всех яичницу-глазунью, зажарив ее на сале — еда была пальчики оближешь! А количество яиц, казавшееся беспредельным, сразу резко поубавилось — еще бы! — глазунья на семь человек, у каждого из которых аппетит разыгрался на свежем речном воздухе, даже Бимбо получил три сырых яйца, которые ему разбили в обычный корм, вылакал их с преогромным удовольствием и всем видом показывал, что не откажется от добавки!

Николай Христофорович заглянул в большую каюту, когда Петя взгромоздил на стол канистру молока, уже опорожненную больше чем наполовину.

— Пейте, не стесняйтесь, — сказал старый поэт. — Завтра ми зайдем к моим старым друзьям: подзаправимся у них новым молочком. И яйцами тоже. А главное — такого меду у них возьмем, какого вы в жизни не ели! У них одна из самых крупных пасек в здешних краях. Молоко с медом и черным хлебом — это такая еда, о которой вечно мечтать будешь, когда разок ее попробуешь!

— А вы сами молока не хотите? — спросил Сережа.

— Выпью стаканчик, пожалуй, и пойду к себе. Мне надо заполнить судовой журнал.

Николай Христофорович вел судовой журнал с таким тщанием, как будто был капитаном огромного океанского лайнера, а не маленькой речной яхты, для которой судовой журнал в принципе не обязателен.

Николай Христофорович взял стакан молока и удалился в свою каюту. Петькин отец сказал, что полежит пока с детективчиком.

— Вы только не очень засиживайтесь, — предупредил он. — Чтобы завтра были не как сонные мухи, а как огурчики.

— Ага, как огурчики зелененькие и все в пупырышках! — отозвался Миша.

Все рассмеялись. Петькин отец подмигнул ребятам и удалился с книжкой в свою каюту.

— Вы знаете, — сказал мечтатель и фантазер Саша, когда все расселись вокруг откидного стола, а Бимбо устроился в проходике возле лесенки на палубу, — когда я сижу вот так, возле иллюминатора с молоком и крекером, я сам себе кажусь старым морским волком, и мне даже кажется, будто я макаю крекер не в молоко, а в испанское вино!

— Я тоже испытываю нечто похожее, — сказала Оса. — Когда я…

Но тут ее перебил резкий гудок, а потом в иллюминатор, глядевший на берег, ударил мощный луч света. И потом они услышали зычный голос — будто кто-то говорил в громкоговоритель или поднеся ковшиком руки ко рту:

— Эй, на яхте!..

 

Глава 2

Кольцо облавы

Прильнув к иллюминатору, ребята увидели на берегу, где недавно стояла их палатка и горел костер, два милицейских «газика» и возле них нескольких человек в форме и в штатском. Им показалось, что позади милиционеров стоят три или четыре автоматчика в военной форме.

— Эй, на яхте! — повторил человек в штатском, стоявший впереди всех и державший у губ небольшой громкоговоритель — «матюгальник», как его называют попросту. — Досмотр! Кто у вас на борту?

Николай Христофорович уже поднимался на палубу.

— Яхта «Красавица», владелец Берлинг, — доложил он. — Кроме меня, на борту мой друг, пятеро несовершеннолетних и собака. Если желаете, можете удостовериться.

— Вы, Николай Христофорович? — окликнул один из милиционеров. — Мы так и подумали, признали вашу яхту… У нас тут общая проверка, понимаете?

— Да, дошли до меня слухи о беглых бандитах, — кивнул Николай Христофорович. — Сейчас я на надувной лодке вас подберу.

Бимбо вылез на палубу и, почувствовав, как палуба слегка ходит под лапами, недовольно встряхнулся.

— Ух ты, какой огромный! — крикнул милиционер. — С таким псом почти ничего не страшно!.. Бросьте, Николай Христофорович, не утруждайтесь. Скажите только, оружие на борту имеете?

— Как обычно, два охотничьих ружья, оформленных и зарегистрированных по моему охотничьему билету.

— Понятно. А что у вас за несовершеннолетние?

— Это мы! — отозвались ребята, которые уже поднимались на палубу: им было интересно.

— А, так вы еще и с детьми? Уходили бы вы отсюда подальше, Николай Христофорович! Беглые где-то совсем рядом, мы как раз их в кольцо берем! В любой момент и в любой точке может начаться… А у них катер угнанный есть, и они такие отчаянные, что могут попробовать вашу яхту захватить!

— Не захватят! — уверенно крикнул Николай Христофорович.

— Захватят не захватят, а лучше бы вам уйти поскорее, от греха подальше! Чтобы ненароком детей под пули не подставить.

— Ну, это они хватили, перестраховщики… — вполголоса проворчал Николай Христофорович. А в полный голос крикнул: — Не беспокойтесь, я уже подумывал с якоря сниматься, чтобы у вас на пути не встревать!

— Вот и хорошо! — И милиционер устало махнул рукой. — Тут еще наши местные… Совсем озверели после того, как эти беглые семью Провостовых вырезали!

— Самосуда боитесь? — спросил Николай Христофорович.

— Побоища боимся! У нас тут такой народ, который сердить нельзя, сами знаете!

— Знаю!

— То-то и оно! Ну, доброго вам пути!

— Удачи вам! — крикнул Николай Христофорович. — Все, спускайтесь вниз, — обратился он к ребятам.

— А вы? — спросил Сережа.

— Я, пожалуй, и вправду с якоря снимусь, пройду еще немного вниз по течению. К рассвету будем неподалеку от того места, которое я вам хочу показать.

— Пасеку? — спросил Саша.

— Пасеку, а потом еще одно… У нас на завтра программа насыщенная. Идите спать, если что, Олежка мне подсобит, — Николай Христофорович кивнул на Петькиного отца.

— Как же вы в темноте пойдете? — спросила Оса.

— Да я по этим местам с завязанными глазами пройду. Сигнальные огни засветим, чтобы пароход нас ненароком не подмял, и вся недолга. В общем, идите спать и спите сколько влезет. Я часам к пяти утра, как посветает, встану в удобном месте на якорь и вздремну. А потом, как проснусь, позавтракаем и пойдем прямиком к нашей цели.

Пока они разговаривали, милицейские «газики» успели отъехать. Было видно, как они проехали метров сто, потом опять остановились — видно, милиционеров что-то насторожило, и они решили проверить.

— Милиция, браконьеры и беглые преступники — еще тот треугольник! — усмехнулся Петькин отец.

— Да, еще тот, — согласился Николай Христофорович, готовясь поднимать якорь.

— А может, мы иначе сделаем? — предложил Петя. — Посидим с вами на палубе, чтобы вам скучно не было, а потом все вместе спать пойдем. Мы ведь все равно сейчас не уснем, сами понимаете!

— Можно и так, — согласился старый поэт.

Якорь был выбран, сигнальные огни зажжены, и яхта потихоньку вышла на свободную воду. Ребята подняли на палубу молоко и печенье и устроились поудобней, наслаждаясь прекрасной летней ночью — такой ясной, теплой и свежей. Луна была почти полная — на три четверти, и светила ярко-ярко, лишь иногда ее свет чуть туманился. Звезды мерцали, и два парохода прошли в отдалении, сияя огнями. Эти огни отражались в воде и скользили по ней, отражения слегка дрожали, колыхались и двоились, и зрелище было чудесным! И вообще, так замечательно было сидеть на прочной широкой палубе, ощущать, как яхта быстро и ловко бежала вперед, рассекая упругие легкие волны, закипающие пенным следом у нее за кормой. Доски палубы, прогревшиеся за долгий и жаркий летний день, еще хранили тепло и пахли смолой, дегтем, шпаклевкой — всеми фантастическими запахами парусного корабля. Даже разговаривать не хотелось, и довольно долго ребята сидели молча; лишь изредка обмениваясь репликами, когда просили передать друг другу молока или привлекали внимание к одиноком огоньку на берегу, такому загадочному, ласковому и манящему.

Потом, когда яхта уже некоторое время шла по прямой довольно далеко от берега, а Николай Христофорович лишь иногда лениво поворачивал руль или подтягивал и отпускал тросы, чуть меняя положение парусов, стало ясно, что управление яхтой не представляет для него никаких сложностей на данный момент, Петя решился начать разговор:

— Николай Христофорович!..

— А? — откликнулся старый поэт.

— Вы, похоже, давно тут плаваете, раз вас все знают! И милиция, и браконьеры… И похоже, хорошо к вам относятся, уважают вас…

— Да, меня знают, — ответил Николай Христофорович. — А насчет того, что уважают… Это, я бы сказал, вопрос сложный. Меня не то что уважают, а… Впрочем, это такие тонкости, которых, боюсь, вы не поймете.

— А вы попробуйте объяснить, мы поймем! — с жаром вмешалась Оса.

— Поймем! — поддержали ее остальные.

Все они почувствовали, что сейчас, прекрасной ночью, когда все чуть-чуть расслабились и всем так хорошо, самое время, когда Николай Христофорович готов разговориться и пооткровенничать и вместо его обычных «не хочется говорить», они могут сейчас услышать нечто, способное немного прояснить загадочный характер и судьбу старого поэта — приоткрыть причины, по которым он сторонится кипения нынешней жизни.

Николай Христофорович помолчал, собираясь с мыслями.

— Давным-давно… — начал он. — То есть это для вас давным-давно, а для меня это кажется совсем недавним, — жил в Москве на Арбате мой тезка, поэт Николай Глазков. Но вы, наверно, о нем не слышали?

Ребята отрицательно помотали головами.

— Может быть, вы его видели, — сказал Николай Христофорович, чуть меня направление движения яхты, — если смотрели фильм «Андрей Рублев». В самом начале фильма там появляется мужик-изобретатель, который хочет полететь на самодельных крыльях. Он забирается на монастырскую колокольню, прыгает — пытается махать крыльями — и разбивается… Так вот, этого неудавшегося отчаянного летуна сыграл Николай Глазков. И это был поступок в его духе. Он всю свою жизнь придумывал что-нибудь такое! Жил как хотел и был одной из главных московских легенд. Много стихов написал, и эти стихи хорошо помнят, не я не возьмусь сказать, хорошие он писал стихи или плохие. Потому что когда ты читаешь или слушаешь стихи человека-легенды, то они поневоле покажутся хорошими, Он писал всякие стихи, и горькие, и завидные, стихи-дразнилки, стихи о себе. Они и впрямь легко запоминались. Он ел, пил и спал как и где придется, но при этом очень заботился о поддержании легенды. Он создал образ такого поэта-богатыря, почти былинного. Как-то он зашел в одну спортивную редакцию, где иногда печатали его стихи на спортивные темы, и там сидел другой человек-легенда — Королев.

— Это изобретатель космических ракет? — спросил Сережа.

— Нет, другой. Наш первый знаменитый чемпион по боксу. Он выступал в основном в сороковых годах, поэтому ему мало пришлось встречаться с зарубежными боксерами. Любые встречи с иностранцами тогда не очень поощрялись… Даже от участия в олимпиадах тогда отказывались, можете в это поверить? Но, в общем, Королев не потерпел ни одного поражения. Все, кто его помнит, сходятся на том, что, живи Королев в наши дни, перед ним не устоял бы любой зарубежный чемпион. А я еще помню Королева на ринге, это действительно была фантастика… — Николай Христофорович мечтательно помолчал и продолжил: — В общем, сидит в редакции Королев, в расцвете силы и славы. Не помню, почему он заглянул, — интервью, что ли, обещал дать. В общем, предложил он шутки ради побороться с ним на руках, кто хочет. И Николай Глазков тут же принял вызов…

— И он положил руку Королева? — спросил Миша с волнением и восторгом.

— Да. Вот такой это был человек. Но главное, повторяю — он жил как хотел. Говорил что хотел и делал что хотел. Любого чина мог послать куда подальше, мог в открытую посмеиваться над правительством. А в то время это было ой как небезопасно! За вольную шутку или анекдот можно было и в тюрьму угодить. Но Глазкову все сходило с рук. Он, понимаете, так себя поставил… и нему относились как к блаженному, как к юродивому, с которого что возьмешь. Так повелось на Руси с давних времен, что юродивые пользовались особым почетом и могли говорить безбоязненно правду в лицо самым жестоким царям, какой бы горькой и страшной эта правда ни была. Вот… Глазков сумел создать вокруг себя дух вольности, дух свободы, который и других людей прикрывал, а когда человек несет другим людям этот дух вольности, чтобы они могли на секунду вздохнуть полегче, находясь возле него, то уже не так важно, какие стихи пишет этот человек — хорошие или плохие. Я имею в виду, они все равно покажутся хорошими, потому что этот дух свободы и в них будет присутствовать.

— И вы тоже ищете такую свободу? Плавая на яхте, знакомясь с разными людьми и вообще?.. — спросил Сережа. — Ну, чтобы дарить ее другим людям?

— Не совсем так. Вот вы спросили об уважении. Я бы сказал, что отношение ко мне местных жителей во многом схоже с отношением власти — прежней, советской власти, при которой жил Глазков — к Николаю Глазкову. На меня тоже смотрят как на юродивого немножко, которого и почитают, и над которым немножко посмеиваются — этак, знаете, покручивая пальцем у виска, и знают, что трогать меня нельзя, что бы я ни сделал и ни сказал… Ну и, конечно, лестно иметь меня в друзьях — если сравнивать со стариной, те дома и люди, к которым хорошо относился юродивый, считались под Божьей охраной.

— Как же так, вы — и юродивый? — недоуменно и даже с обидой за старого поэта спросила Оса.

— Вот так. Сама посуди. Во-первых, поэт — профессия непонятная и обычным людям несвойственная. Раз поэт — значит, немножко чокнутый. А с другой стороны, поэт — это редкость, навроде жар-птицы, и даже государство к нему относится не как к обычным людям — дает премии, льготы всякие, книжки печатает… Что случится, если обычный человек напьется и свалится в канаву? В вытрезвиловку заберут. А если поэт напьется и свалится в канаву? Его тот же милиционер подберет и бережно до дому доставит. Если, конечно, знает, что перед ним — поэт. А если не знает, то все равно как найдет в кармане писательское удостоверение, в котором написано, что такой-то поэт — так сразу очень бережно обращаться будет. Выходит, на глаз простых людей, что даже всемогущая власть Поэта почитает и старается его не обидеть, чтобы Бог не наказал… Вот так судили во все прошедшие годы. И потом, — Николай Христофорович опять взял легкую паузу, чтобы выправить курс яхты, — вот построил яхту, чудак. Разве нельзя было соорудить посудину попрактичней? Но раз уж яхту построил, то использовал бы ее по делу! Небось, сколько браконьерской икры и осетрины можно было бы увезти на этой яхте до самой Москвы без всяких досмотров и проверок! Вот это по делу бы было, это бы мы поняли?.. Так нет, он такую отменную удобную посудину только для собственного удовольствия использует, а не для выгоды. Плавает на ней и солнышку радуется. Кто же он, как не чокнутый?.. Вот приблизительно так обо мне судят. Я такие поступки совершал, за которые другому бы не поздоровилось. Одного, который по чужим садкам шастал, от самосуда отбил. Два раза в милиции вступался за тех, кого считал не по делу арестованными. Против динамитных шашек боролся — уволакивал их и взрывал в безопасном месте, да еще объяснял, что это варварство — рыбу динамитом глушить! Любого другого за такие дела пришили бы в глухом месте или самого упекли бы на долгий срок! А со мной так — морщились, но слушались, да еще на стопарь самогону потом приглашали, чтобы я обиды не таил — дескать, что с него взять, блаженный, святой человек, и правда за ним, да вот жаль только, что не вся жизнь по правде устроена, иногда приходится и с кривдой дружить, чтобы жизнь тебя не схамкала с потрохами! И при этом все — и милиция, и браконьеры, и обычные деревенские жители — знают, что я никого не выдам, не сдам, не подведу. Если что — на защиту встану. Я и письма наверх помогал составлять против несправедливостей, и этому майору милиции, который со мной разговаривал, однажды помог, с жильем его в исполкоме обмануть хотели — давно, когда он еще сержантом был. И при этом майор знает, что, несмотря на всю дружбу, нечего меня и просить сдать ему браконьеров, а браконьеры знают, что, несмотря на свою дружбу, нечего меня и просить выведать в милиции время очередного рейда против них. Вот и дорожат все мной — я для них вроде талисмана, вроде Божьей защиты. Хотя, в каком-то смысле, и неполноценный, сдвинутый.

— И вам такое отношение не обидно? — недоверчиво спросила Оса.

— Наоборот. Оно мне, можно сказать, Удобно. Я свою нишу нашел, в которой живу, не тужу. Меня никто не трогает, я никого не трогаю, могу при этом много добра принести.

— Это для вас — ваша свобода? — спросил Петя. — Дух вольности, о котором вы говорили?

— Я ведь уже сказал, — покачал головой Николай Христофорович, — что для меня это — удобная ниша и свобода здесь ни при чем. Я, если хотите, сбежал от своей свободы. Подменил ее на то, что сейчас имею, подменил и делаю вид, будто сам не замечаю подмены. Потому что единственная свобода — это быть собой в самых трудных обстоятельствах. А я от по-настоящему трудных обстоятельств и ушел. Выбрал когда-то тот путь, на котором мне будет легче и спокойней, и теперь уже не выскочишь из колеи!

— То есть?.. — спросил Миша за всех ребят. Тут они перестали понимать.

— Ну, я хочу сказать, я спрятался от того, что не могу больше писать стихи. Грубо говоря, спрятался от понимания, что мне таланта не хватило. Не хватило его на то, чтобы сделать все, что хотел, и жизнь построить так, как по-настоящему хотел.

— Вам-то и не хватило? — с сомнением спросил Саша. Не может быть, представлялось ему, чтобы такому человеку, который яхты строит и добро людям делает, не хватало таланта поэта!

— Не хватило, — утвердительно кивнул Николай Христофорович, — потому что… знаешь, что такое талант, прежде всего?

— Ну… — задумался Саша, пытаясь придумать хороший ответ. Он мысленно перебирал возможности: умение красиво рифмовать? Умение сочинять на ходу? Умение придумывать, о чем написать? Потом он сдался и спросил: — Что?

— Талант — это прежде всего смелость. Смелость сунуться туда, куда никто до тебя не совался. Смелость написать так, как надо, чтобы это было правдой, и наплевать, понравится это кому-нибудь или нет. Если хоть раз в жизни ты начинаешь писать настоящие стихи и видишь, как хорошо у тебя получается, и понимаешь, что сейчас сделаешь нечто необыкновенное, и вдруг думаешь: «Батюшки мои, да ведь за эти стихи меня по головке не погладят, и никто их печатать не станет!» — и если после этой мысли ты бросаешь начатое, то все, пиши пропало. Это значит, у тебя не хватило смелости — то есть таланта — и больше ты никогда в жизни ничего путного не напишешь!

— Ну уж, из-за одного раза!.. — усомнился Миша.

— Представь себе, даже из-за одного раза!.. Конечно, после одного раза еще можно исправиться, но я отступал не раз и не два. Был такой хороший поэт, Борис Слуцкий…

— Ну, Николай, тебя не слишком заносит? В такие дебри и выси пошел… — обронил Петькин отец

— Ничего! — отмахнулся Николай Христофорович. — Видишь, они пока все понимают. А чего сейчас не поймут, то запомнят и поймут со временем… Так вот, у Слуцкого есть такие стихи:

Это он японских самураев имеет в виду, — пояснил Николай Христофорович, — которые, хоть однажды струсив, не могли пережить этого позора и делали себе харакири. А мы этот позор перевариваем и продолжаем с ним жить. Есть у Слуцкого и другие стихи. Я их точно не вспомню, но там про то, что как же мы, которые были такими бесстрашными на фронте, боязливо и молча прячем глаза на собраниях, где несправедливо осуждают наших товарищей? Я это очень хорошо понимаю, со мной именно так. Мне было менее страшно отбивать человека от самосуда, отлично зная, что после этого я могу словить пулю или найдут меня затонувшим возле яхты, чем представить, как меня будут разбирать на собрании секретариата Союза писателей или в идеологическом отделе ЦК, говоря, что я не те стихи написал, не наши, не советские, и что за такие стихи со мной надо поступить, как с врагом народа… Не знаю, почему мне, да и многим моим товарищам это было страшнее всего! Время, видно, было такое, так нас воспитали. Вам-то странно все это слышать, для вас все это — древняя история… Сейчас, казалось бы, пиши — не хочу, никто ничего не запретит, свобода… Да в том-то и дело, оказывается, что нельзя взять эту свободу и воспользоваться ей, готовенькой. Надо было заслужить право писать на свободе, не отступаясь тогда, когда было нельзя… А кто тогда отступился — тому и сейчас делать нечего! Вот и получается, что я пошел по более легкому пути. Разменял большую смелость на маленькие смелые поступки. И можно сказать, как бы сделал себе харакири. Не живот, то есть, вспорол себе, а ту часть души, в которой живут мужество и талант. И ни на что другое я теперь не имею права, кроме как писать текстовки для эстрадных певцов. Я сам себе запретил!..

— Это ты Новосибирск шестьдесят восьмого года имеешь в виду? — спросил Петькин отец.

— И это тоже. Да ведь не только это было… О, как мы с вами заболтались, светает уже, скоро на якорь встанем! Будем надеяться, из кольца облавы мы вышли — или вот-вот выйдем!

— Кажется, сейчас выйдем! Вон, патрульные катера на реке, — указал Сережа.

— Да, — кивнул Николай Христофорович. — И сигналят нам подойти к ним поближе и остановиться.

Он сменил курс и пошел к катерам.

Ребята сидели притихшие, подавленные и потрясенные. Им еще многое надо было осмыслить, многое постараться понять: сейчас или позже, но главное они поняли, их допустили к участию в настоящем взрослом мужском разговоре, без скидок на возраст, без скидок на то, что лучше им чего-то не знать или незачем знать, потому что им будет попросту скучно или непонятно… Они услышали много странного и необычного.

Николай Христофорович говорил с ними на равных. Да, может быть, у него накипело, и ему надо было наконец выговориться, все давно перед кем, но все равно он оказал им такое доверие, которое надо очень и очень ценить… и у ребят дух захватывало при мысли об огромности этого доверия… И еще эта ночь на реке, и скрип яхты, и легкое плескание парусов, и темные туманные берега, и огни пароходов… Словно они попали в волшебный мир, которого никогда не забудут! А Николай Христофорович — тот волшебник, хозяин этого мира, который как в сказках «Тысячи и одной ночи» рассказал им, пятерым Синдбадам-мореходам, как его заколдовали… И от того, что эта история касалась не дальних земель, джиннов и фей, а той жизни, которой жили все, тех времен, которых ребята почти не застали, но на которые пришлась молодость их пап и мам, эта история представлялась им еще необычайней и невероятней. И все непонятное в ней очаровывало близостью тайны, которую им еще предстоит и предстоит разгадывать…

А силуэты патрульных катеров в туманных предрассветных сумерках все приближались и приближались, уже стали видны люди на них, на всякий случай державшие автоматы наготове…

 

Глава 3

Нехорошая тишина

С патрульными катерами разобрались быстро — там тоже нашлись люди, знавшие Николая Христофоровича. После этого Николай Христофорович прошел еще немного вниз по реке и в тихом месте, чуть поодаль от берегов, поставил яхту на якорь.

Потом все легли спать — в первых лучах восходящего солнца. Кажется, Николай Христофорович еще помешкал — то ли чтобы сделать дополнительную запись в судовом журнале, то ли размышляя о своем. Но, как бы то ни было, он встал раньше всех и призвал всех к завтраку. Хотя назвать это «ранним вставанием» язык не повернется: жизнь на яхте началась где-то около полудня, и непонятно было, как называть трапезу путешественников: поздним завтраком или ранним обедом. Все вместе они накрыли на стол, приготовили огромную глазунью на сале и салат из свежих огурцов под густой деревенской сметаной, а на десерт у них оказалась деревенская клубника под той же сметаной и сахаром, кофе, чай и какао. День был великолепным, теплым, но без одуряющей жары, солнце сияло, а под солнцем сверкали и переливались легкие волны. Словом, все обещало прекрасные часы плавания.

— Завидую тебе, Николай! — сказал Петькин отец. — Хоть ты иногда и впадаешь в уныние, но что может быть лучше такой радости, когда «по прихоти своей блуждаешь здесь и там…».

— То-то и оно, что иногда сам не поймешь, где правда, — ответил Николай Христофорович, — в твоих словах она есть, и в моем ночном ворчании тоже. — Подождите, часа через два я покажу вам счастливых людей!

— Кто это? — спросил Миша.

— Мои друзья. Одни из первых фермеров в этих краях. Хлопот и тягот им выпало и выпадает много, но зато у них прочное собственное хозяйство. Ни от кого не зависят, во всем полагаются на свои руки, голову, на свое умение и смекалку… Но главное — пасека у них при хозяйстве роскошная. Вот медку поедим, да еще и загрузимся, как я вам обещал. Они секреты пчеловодства у самого Виктора Абрамыча Скворцова перенимали!..

Ребята не знали, кто такой Скворцов, но поняли, что это какой-то маститый пчеловод, пользующийся в этих местах всеобщей известностью.

— У Скворцова мы с тобой однажды были, — заметил Петькин отец. — Как он там?

— Помер старик, — с сожалением сообщил Николай Христофорович. — Совсем недавно помер, на восемьдесят втором или восемьдесят третьем году жизни, не помню точно. Бог даст, мы дойдем до той церкви, где он всегда мед святил и на которую жертвовал, поставим там свечку за упокой его души. Там до сих пор прежний священник…

— Отец Александр? — спросил Петькин отец.

— Да.

Наступила легкая пауза. Бимбо доел свой сухой корм, и на этот раз приправленный сырыми яйцами, и с блаженным видом улегся на палубе, мордой к носу яхты.

— А как это здорово у вас вчера получилось! — сказал Саша, прерывая затянувшееся молчание. — Только вы пропели «Пли», как выстрел грохнул!.. Словно вы нагадали или наколдовали!

— Поэзия — это штука такая! — усмехнулся Николай Христофорович. — Есть в ней нечто от ворожбы. Если разогнаться, то можно всю свою судьбу наворожить… С ней даже дурака не очень поваляешь. Вот видите — вчера вроде балагурил, дурака валял, сочинял в шутку, ан нет, все равно накликал!

— Выходит, вы, если захотите, можете и что-нибудь другое наворожить? — спросил Саша. — Например, чтобы этих бандитов поймали?

— Ну, все это не так просто! — Николай Христофорович опять усмехнулся. — Чаще всего это не по твоей воле происходит, и очень неожиданно. Сам не угадаешь, где удастся наворожить, а где нет! А когда получается, то тебе нечто вроде шестого чувства подсказывает, что ворожба удалась… Но для частых удач надо постоянно жить в поэзии, а я в ней давно не живу… Ну что, позавтракали? — закруглил он разговор, явно не желая продолжать тему. — Тогда «племя младое, незнакомое» прибирает со стола и моет посуду, а мы с Олежкой берем на себя управление яхтой!

Яхта снялась с якоря и опять заскользила по водной глади — гордая и легкая, как одна из тех чаек, что вились за ней вслед.

Взрослые управляли яхтой, а ребята довольно быстро справились со своими обязанностями и, устроившись на палубе так, чтобы не мешать взрослым, погрузились в блаженное ничегонеделание: валялись, глазея на проплывающие мимо берега, с их лесами, полями, городками, пристанями, церквами и водонапорными башнями, домиками и садами. Все они были в плавках. Оса — в купальнике, нельзя же упускать такую возможность позагорать!

— Только не пережарьтесь! — бросил им Николай Христофорович. — Волжское солнышко, оно такое: вроде и не очень печет, и приятно, и ветерком обдувает, а потом раз — и солнечный удар или обгорел!

И он поправил свой пиратский платок на голове.

Разомлевшие ребята глазели на реку и думали каждый о своем. Петя думал, что надо будет порасспросить отца, что это за «Новосибирск шестьдесят восьмого года», о котором с такой горечью упоминал Николай Христофорович. Кажется, отец бывал в те годы в Новосибирске — там ведь крупный научный центр, академгородок и много предприятий оборонки, а отец уже тогда был классным электронщиком, работавшим над крытыми проектами. Затем он задумался о дне нынешнем, гадая, поймали пятерых беглых преступников или нет, и если да, то кто до них первым добрался, милиция или разъяренные браконьеры, и была ли перестрелка… Вроде выстрелов они больше не слышали, но ведь они отошли достаточно далеко… Было немного жаль, что эта история с беглыми бандитами прошла мимо них стороной, хотя Петя и понимал, что жалеть тут не о чем — с такими людьми лучше не встречаться… Потом он сам не заметил, как слегка задремал.

— Мы сможем искупаться, когда причалим? — спросил Миша у Николая Христофоровича, тоже выходя из полудремы, в которой провел неизвестно сколько времени.

— Накупаемся вдосталь! — заверил Николай Христофорович. — У них там пляжик отличный, и спешить нам некуда. Нам уже немного осталось — видите вон тот мысок?

Ребята встрепенулись и поглядели вдаль. Там, на расстоянии, виднелся зеленый мысок: смутный и расплывчатый в дрожавшей над ним солнечной дымке. Яхта быстро летела вперед, и вот уже различимы стали кроения, небольшая пристань, отдельные Деревья — яблони, сливы и вишни…

Николай Христофорович поручил управление Петькиному отцу, а сам спустился в каюту, вернулся с охотничьим ружьем, заряженным холостым патроном, и выстрелил в воздух. Эхо выстрела разнеслось далеко по реке.

Старый поэт подождал немного и пожал плечами.

— Странно, что Никита не отвечает. Он знает мой сигнал и всегда салютует в ответ!.. Ладно, может, они на работах где-нибудь заняты.

— Сколько там всего народу? — спросил Петькин отец.

— Никита, его жена Алена и двое детей — сын Тема и дочка Валя. Теме девять лет, Вале — десять. Все должны быть на месте, тем более что лето, каникулы… Это на зиму детей перевозят в город к бабушке, чтобы они могли без проблем ходить в хорошую школу. — Он взял бинокль и поглядел. — Катер Никиты у пристани. Конечно, он мог куда-нибудь уехать по суше, на своей «Ниве», но обычно он ездит за всем необходимым на катере, через Волгу, в городок, который пока не виден, но мы за полчаса до него доберемся, когда отчалим. Очень славный городок, стоит поглядеть. И у меня там будет для вас один сюрприз…

Он очень хитро подмигнул ребятам, и те поняли, что сюрприз и впрямь будет какой-то необычайный — впрочем, разве могло от этого человека исходить что-нибудь обыкновенное?

Причал был совсем близко. Яхта подошла к нему, Николай Христофорович накинул канат с петлей на столбик в дальнем конце мостков причала, и вскоре яхта встала бортом к мосткам.

Николай Христофорович выбрался на причал и огляделся.

— Странно, что никто не выходит нас встречать! — заметил он. — И никакого движения нигде не заметно. Может, они все-таки уехали? Тогда нам не повезло!

— Можно выходить на берег? — спросил Петя.

— Да. Только Бимбо, бедняге, придется остаться за яхте. У них есть две собаки, и неизвестно, как Бимбо с ними поладит. Кроме того, у них тут всякая живность — куры, овцы, — которую Бимбо может распугать, ведь он не знает, как правильно себя вести. Но хуже всего будет, если он сунется на пасеку…

— А где пасека? — спросил Сережа.

— Вон там, — Николай Христофорович показал рукой. — Довольно далеко. Пасеку ведь ставят не ближе чем в полукилометре от дома.

— Бимбо, ты остаешься за хозяина! — распорядился Петя.

Бимбо печально поглядел на мальчика, но даже не попытался возражать.

— Ничего, Бимбо! — утешил его Николай Христофорович. — Когда мы пойдем купаться, мы возьмем тебя с собой!.. Не нравится мне эта тишина, — пробормотал он, опять оглядываясь вокруг.

Семеро путешественников пошли по причалу. Николай Христофорович озирался и покачивал головой.

— Смотрите, кто-то идет нам навстречу! — сказал глазастый Миша.

— Да это ж Никита! — обрадовался Николай Христофорович и замахал рукой. — Никита!..

Все вздохнули с облегчением: смутная тревога Николая Христофоровича уже начала передаваться и остальным.

Никита в ответ тоже помахал рукой и остановился у края причала, поджидая гостей.

— Что же ты мне не отвечаешь? — спросил Николай Христофорович, обмениваясь с Никитой крепким рукопожатием. — Быть не может, чтобы не слышал моего выстрела!

— Да так, заработался… — как-то рассеянно ответил Никита. — Пока спохватился ответить тебе, ты, гляжу, уже и подплываешь!

— Может быть, я сильно ошибаюсь, — прошептал Миша стоящему рядом Сереже, — но, по-моему, нам здесь не очень рады!

Сережа ответил выразительным взглядом, дав понять, что полностью согласен с Мишиными опасениями.

— А твои все где? — осведомился Николай Христофорович.

— Уехали в город. На два дня. Детей, понимаешь, надо приобуть, приодеть. Побегают по магазинам — и вернутся.

— Ясно! А я вот друзей катаю, — Николай Христофорович широким жестом указал на Петькиного отца и пятерых ребят. — Хотим у тебя медом разжиться. Ну и молоком, яйцами, сметаной — чем побалуешь. Думал сделать у тебя остановку, но, видно, тебе не до того, раз ты сейчас один за всех хозяйству отдуваешься.

— Да, не до того, — несколько торопливо ответил Никита. — Самая жаркая пора. Но медом угощу, — не менее торопливо добавил он, словно спохватившись, что может обидеть старого приятеля. — А вот насчет всего другого не обессудьте. Только-только полную партию на продажу отправил. — Он сделал приглашающий жест: — Пойдемте в дом.

Николай Христофорович, а следом за ним и остальные пошли за Никитой. Тот провел их в дом, просторный и прохладный, — опрятно ухоженный. В доме стояла глухая тишина, какая бывает, когда разъезжается основная часть семьи.

— Вот! — Никита открыл резную дверцу стенного шкафчика и вынул трехлитровую банку густого темного меда. — Банку на обратном пути завезешь. Банки у нас всегда в дефиците, — улыбнулся он. — Тогда и сочтемся.

По всему было ясно, что Никита хочет поскорее избавиться от гостей. Николай Христофорович посмотрел на него с недоумением:

— Послушай, милый друг, ты не болен?

— Нет, — Никита опять улыбнулся — несколько натужно, как показалось всем, — я в полном порядке.

— У тебя ничего не произошло? — озабоченно спросил Николай Христофорович.

— Нет. А что у меня может произойти?

— Скажи честно, — Николай Христофорович наклонился к Никите, опершись о разделявший их стол, на котором стояла банка меда, — тебе опять угрожали? И поэтому ты отослал семью, чтобы, не дай Бог, твои не пострадали, если что? А сам готовишься поджигателей по-свойски встречать? Если так, то ты знаешь…

— Да нет, никто мне не угрожал, — досадливо отмахнулся Никита. — У нас теперь все тихо, со всеми мир… Я, видно… — он провел ладонью по лбу, — я, видно, устал. Замаялся, запарился. Вот и понимаешь… Извини, что не могу вас принять как следует. Вот кончится запарка, денек-другой отдохну — и опять стану самим собой. Тогда и повеселимся, если на обратном пути заглянете.

— Ну, смотри… — Николай Христофорович забрал банку меда. — Как говорится, смотри, девка, тебе жить!

— Проживем, не волнуйся. — Никита поглядел в окно. — Год вроде обещает быть Удачным.

Николай Христофорович тоже поглядел в окно — и почему-то нахмурился. Но это мимолетное хмурое выражение быстро исчезло с его лица, словно он не хотел, чтобы заметили, что его что-то смутило или раскроило.

— Да, все говорят, что год будет плодородным, — проговорил он. — Что ж, удачи тебе!

И он пошел из дома, на ходу кивнув своим спутникам, чтобы они следовали за ним. Выйдя на воздух, он остановился и с минуту стоял, напряженно слушая тишину. Было очевидно, что тишина эта ему не очень нравится.

— Нехорошая тишина, — скривив губы, сообщил он краем рта Петькиному отцу. И, не говоря больше ни слова, скорым шагом пошел к яхте.

Остальные заспешили за ним. Они сделали буквально несколько шагов, когда тишину, которая мерещилась Николаю Христофоровичу такой нехорошей, разорвал хриплый лай Бимбо — надсадный, свирепый, переходящий в рык!

Переглянувшись, путешественники стремглав бросились к яхте. Чуть поотстав, позади ровной мелкой рысцой бежал Никита.

 

Глава 4

Необыкновенное место

Они увидели, что Бимбо стоит на носу яхты и яростно лает в сторону земли. Иногда лай переходил в тяжелый рык, поднимавшийся из самой глубины легких Бимбо с такой силой, что у пса вздрагивала грудь.

— Бимбо, умница, что с тобой? — спросил Петькин отец, добежавший первым.

Увидев хозяев и их друзей, пес поуспокоился. Он завилял хвостом — как бы объясняя, что лаял не просто так, — потом еще раза два рыкнул в прежнем направлении и затих, принюхиваясь.

— Что-то ему почудилось, — сказал Миша.

— Да, что-то почудилось… — согласился Сережа, с сомнением озирая прибрежные заросли.

— Я уверена, что не просто почудилось! — заявила Оса. — Бимбо — умный пес, и он, по-моему, учуял что-то такое, чего мы не чувствуем.

— Скорей всего, до него ветром донесло запах коз, — предположил Никита, остановившийся чуть поодаль, в начале мостков, — видимо, малость робея перед могучим псом. — Некоторых собак, непривычных к этому запаху, он просто с ума сводит!

— Да, скорее всего, — согласился Николай Христофорович, при этом как-то искоса поглядев на Никиту. — Что ж, нам тут больше делать нечего, пора в путь! Спасибо за мед!

Отплывая, они еще долго видели Никиту, стоявшего у самого начала причала и смотревшего им вслед.

— Не нравится мне все это! — хмуро бросил Николай Христофорович. — Я нутром чую неладное…

— Что это за разговор насчет поджигателей? — спросил Петькин отец. — У твоего Никиты неприятности с колхозом были?

— Угу, — коротко отозвался Николай Христофорович.

— Понятно, — Петькин отец кивнул.

— О чем это вы? — спросил Петя. — Вы говорите так, как будто для вас все ясно…

— Да, как будто вы понимаете друг друга с полуслова, — поддержал его Сережа. — Но нам ничего не понятно!

— Ничегошеньки! — добавила Оса.

— А чего тут понимать? — проговорил Николай Христофорович. — Явился пришлый человек, который на земле хозяйничать захотел. Дали ему, согласно закону, участок. Хоть и на реке, но не из лучших. Так он с этого участка в первый же год такой урожай снял, который колхозу и не снился! Да часть земли под пасеку приспособил. И надои у него дай Боже, не чета колхозным… В общем, суды-пересуды пошли. Сами понимаете, какие злые и завистливые могут быть эти бездельники, которые способны только водку глушить да у разбитого трактора в затылке чесать! Вот, мол, такой-сякой, нос дерет, и на пол-литра у него никогда не выпросишь, и вообще, неплохо бы у этого богатея часть нажитого отобрать и на всех поделить, чтобы все было по справедливости! А колхозному начальству тоже оказалось выгодно всяких пьяниц и бездельников на Никиту науськивать. Чтобы народ, не дай Бог, не задумался, как же это так, что над ним столько начальства, а все равно ничего не выходит, и чтобы не пошли разговоры, что, мол, мы мало зарабатываем и плохо живем, потому что целую прорву дармоедов кормим! В общем, получалось так, что Никита всем картину портил — был как бельмо на глазу. Два раза подпалить его пытались, один раз трех коров отравили. Вообще, много гадостей делали. Так Никита засаду устроил, поймал поджигателей — одного выстрела поверх голов оказалось достаточно, чтобы они на землю ничком легли и лежали как миленькие, пока Алена их вязала, под прицелом Никиты, — и хотел в милицию сдать. Так милиция тоже как-то скользко себя повела. Сами понимаете, колхозное начальство и местная милиция с давних, с советских времен имели налаженные отношения. Не то даже, что рука руку моет, а так, тут все свои — и вдруг чужак между своими влезает, и очень не хочется кума или свата ради чужака прищучивать!.. Ну вот, эти поджигатели самым местным отребьем оказались, а «послужной список» у них имелся знатный — каждый хоть разок посидеть успел, кто за пьяную драку, кто за порчу государственного имущества в пьяном виде. И все равно не захотела милиция дела заводить, хотя, как говорится, улики были налицо. Мол, нет достаточных данных для возбуждения дела. Ведь так могло получиться, что от этой шпаны ниточки к правлению колхоза потянулись бы — а кому это надо? И стали, наоборот, на Никиту бочку катить: ты, мол, превысил предел необходимой обороны, не имел права огнестрельное оружие против людей применять, а это уже уголовная статья, и тянет такая статья на срок до пяти лет. Хорошо, я в этих местах оказался. Поехал за Никиту хлопотать, своими связями воспользовался. В общем, милицейские начальники из райцентра цыкнули на местных, чтобы не смели хорошего человека обижать и чтобы в стороне держались от этого дела, а то, не дай Бог, всю милицию замарают, колхозному начальству подыгрывая, так им и сказали: если будет обоснованная жалоба на вас, то мы вас покрывать не станем, а с потрохами на съедение отдадим, чтобы из-за вас, дураков, нас самих не взгрели! Я, как узнал об этом, так приехал к Никите и говорю: «Действуй». Он Сел на свою «Ниву», поехал к сельпо, где вся местная пьянь круглые сутки паслась и водкой загружалась, вылез из машины — с ружьем в руках, и говорит всей этой ораве: «Значит, так, — говорит, — мне ваши шутки надоели, и учтите, что никто покрывать вас больше не будет! Если что, если хоть боком мимо моей земли пройдете, стреляю без предупреждения, и не поверх голов, а прямой наводкой и суд меня оправдает! Кто хочет убедиться, что я говорю всерьез, — милости прошу. А если кто есть совсем недоверчивый — то шаг вперед, а я имею право обороняться». И вскинул свой ствол. И видно, лицо у него было таким озверелым, что мужики замялись и все как есть назад подались! Вот так. С тех пор никаких неприятностей у него не было. Даже с уважением стали относиться, обращаются постоянно, мол, не надо ли где помочь. А он так: хочешь работать — поработай и получи! Платит щедро, но меру знает. А не справился с работой — извини, какой же разговор о деньгах? И толк о нем идет, что он мужик суровый, но справедливый. И уже его за своего числят, ему первому и навоз везут, и трактор подгонят, если что вспахать надо… Вот так. Все это уже года два назад было. Неужели по новой началось?

— Вы думаете, его опять угрожали поджечь, и он семью отправил, чтобы она не пострадала, а сам готовится в засаде против поджигателей сидеть? — спросил Сережа.

— Очень на то похоже. Меня удивляет только, что он со мной не поделился. Обычно он от меня ничего не таил… Но наверно, не хочет меня впутывать — знает, что я его одного в беде не оставлю. И потом… Что он мне мозги заливает, будто работал целый день? Я же с первого взгляда увидел, что работа уже вторые сутки стоит… Значит, что-то у него происходит… Ладно, — сказал Николай Христофорович, успокаивая сам себя, — раз он ко мне за помощью не обратился, значит, уверен, что своими силами справится, и волноваться мне, выходит, не о чем и незачем! Вот так-то, ребятки, — повернулся он к друзьям. — А мы с Олежкой поняли друг друга с полуслова, потому что таких историй на Руси тысячи, и все друг на друга похожи, все по одному образцу скроены, только некоторые с хорошим концом, как вот эта, а некоторые с плохим!..

— Послушай, а у него самого загулов не ручалось? — спросил Котельников-старший. — Ну, знаешь, нервное напряжение, тысячи переживаний… Может, его семья уехала, а он позволил себе чуть-чуть отпустить поводья? Ну, чтобы расслабиться и с новыми силами впрячься в работу?

— Нет, на него непохоже, — покачал годной Николай Христофорович. — И не пахло от него, и вообще… Когда человек запивает, то это сразу же по тысяче мелочей становится заметно, едва к нему в дом войдешь! Нет, неприятности у него, причем эти неприятности он хочет скрыть от посторонних… Но чтобы кто-то из местных с ним в контры пошел? Да его свои же урезонят, прежде чем он отправится Никиту жечь! С той давней поры до них доперло, что Никита для них — источник дохода, если кто хочет подзаработать, и Никита очень умно пользовался этим рычагом и так вдолбил им в головы, что без него они нигде больше не заработают, когда срочно деньги нужны, что теперь никто во всей округе не позволит, так сказать, зарезать курицу, которая несет золотые яйца!

— Есть еще один вариант! — выдвинул новую версию Петькин отец. — Допустим, жена от него не на два дня уехала, а насовсем? Надоели ей хуже горькой редьки тяготы фермерской жизни, вот она и заявила — или возвращаемся в город, или разводимся, и тогда оставайся один со своей фермой и целуйся с ней?

— На Алену непохоже… — призадумался Николай Христофорович. — Впрочем, кто их разберет, этих женщин! А знаешь, — провозгласил он, — ведь ты, вполне вероятно, в самую точку попал! И если так, понятно, почему у него работа не клеится и почему он старался от нас поскорее избавиться! Ему теперь любой человек в тягость, ему надо побыть одному, чтобы горе свое переварить… В общем, заглянем к нему на обратном пути, и если ты прав, то он нам все расскажет, потому что за недельку первая боль уляжется и ему, наоборот, собеседники будут нужны, чтобы поплакаться!

Ребята жадно слушали разговор, не пропуская ни единого слова. Им стало заранее жалко бедного Никиту!

Николай Христофорович примолк на некоторое время, потом поглядел вперед.

— А мы, заболтавшись, и не заметили, как почти весь путь прошли! — сказал он, встряхивая головой, словно пытаясь отогнать настырные мысли о Никите. — Нам во-он туда!

Он указал на дальний берег, где сквозь зелень смутно белели очертания домов, шпиль колокольни, купола двух церквей и уже различима была пристань, располагавшаяся возле устья впадавшей в Волгу небольшой речушки… Хотя так ли мала эта речушка на самом деле, трудно было сказать — ведь рядом с Волгой любая речушка казалась маленькой!

— Очень славный городок, — продолжил Николай Христофорович. — Хотя на большинстве карт его не найдешь, а уж в туристских справочниках тем более! Его название мало кому говорит что-нибудь… А ведь некогда был славен и знаменит!

Они наискось пошли через Волгу к городской пристани. Николай Христофорович насвистывал какой-то мотивчик, остальные молча вглядывались в незнакомое место, которое быстро приближалось.

Они вошли в устье речки и, лавируя, протиснулись между двух причалов. Причалов было много, и они напоминали гребенку, и все они были старыми и выцветшими, лишь кое-где была приколочена новая доска взамен совсем истлевшей старой. Эти новые доски выделялись на общем сером фоне золотисто-желтыми полосками — будто кто-то разбросал золотистые клавиши в случайном порядке.

Смотритель пристани поспешил по мосткам причала, чтобы принять у Николая Христофоровича канаты и помочь пришвартоваться.

— А, командор! — бодро окликнул он. — Поздравляю вас с возвращением из дальнего плавания!

— Поздравления принимаю! — так же бодро отозвался Николай Христофорович. — Погоди минуту, у меня для тебя подарок есть!

Он нырнул в каюту, а Котельников-старший, пятеро друзей и Бимбо выбрались на причал.

— Почему вы называете Николая Христофоровича «командором»? — спросила Оса у смотрителя пристани.

— А кто же он еще есть? — ответил тот. — Самый что ни на есть командор — вы только на него поглядите! И фамилия подходящая! Был командор Беринг, а он — командор Берлинг! Практически одно и то же!

Ребята подумали, что правда Николаю Христофоровичу очень подходит обращение «Командор Берлинг» и что впредь им надо почаще так его называть.

— Позвольте полюбопытствовать, — поддерживая суетливо-старомодный тон, заданный обращением «командор», обратился к смотрителю пристани Котельников-старший, — как прикажете вас величать?

— Отставной мичман Гурий Федотович Захарчук! — отрапортовал смотритель пристани. — К вашим услугам!

Тем временем командор Берлинг выбрался из каюты и перепрыгнул с яхты на причал.

— Вот, держи! — Он протянул отставному мичману Гурию Федотовичу прямоугольный сверток.

— Что это? — удивился отставной мичман.

— То, чем ты так интересовался. И внучка твоя — поболее твоего.

— Ааа… — Гурий Федотович поспешил развернуть сверток. Увидев цветастую коробку с профилем Моцарта и надписями по-немецки, он поглядел на Николая Христофоровича с восторгом и недоверием. — Значит, это и есть марципаны?

— Они самые. В шоколаде! А вот, — Николай Христофорович вручил ему марципановое сердечко, запакованное в прозрачный полиэтилен, — в чистом виде, с цветным рисунком!

— Надо же! — Отставной мичман покачал головой. — Действительно, похоже на наши расписные пряники… В прошлый приезд, — объяснил он ребятам и Котельникову-старшему, — моя внучка стала выпытывать у командора, что такое марципан. В книжках, понимаешь, читала, а в глаза никогда не видела. Да и мне как-то видеть не довелось, хотя я и много плавал. Командор постарался сперва объяснить, потом рассмеялся и сказал нам, что привезет эти самые марципаны. Я думал — забудет, ан нет… И немецкие! Небось здорово потратился?

— Да ну! — махнул рукой Николай Христофорович. — В Москве этого добра сейчас навалом… Так мы прогуляемся по городу, а яхту под твой присмотр оставим! — быстро перевел он разговор на другую тему, явно желая избежать благодарностей.

— Уж не беспокойтесь! — с жаром заверил Гурий Федотович. — Когда вас ждать?

— Может, к вечеру, а может, мы эту ночь в гостинице проведем. Надо ж показать гостям здешнюю гостиницу… Но если на ночь останемся, то я подойду тебя предупредить. Не знаешь, Автоматыч на месте?

— Где ж ему быть, все возится…

— Отлично! Да, и еще одно… — Командор взял мичмана под локоток и отвел в сторонку. — Извините, — на ходу извинился он перед своей командой, — тут наши дела, так что не обижайтесь, но нам нужно наедине обсудить.

Он пошушукался с отставным мичманом — совсем недолго, от силы минуты две.

— Сделаем! — вслух произнес мичман, когда обсуждение закончилось. — Не бойтесь, не подведу!

— Совсем хорошо! — И командор Берлинг весело кивнул своим путникам: — Пошли!

— Куда мы идем? — с любопытством спросил Саша, с трудом поспевая за размашистым шагом командора. — К Автоматычу?

— К нему, к нему…

— А кто он такой? — спросил Миша.

— Узнаете! — ответил Николай Христофорович, хитро ухмыльнувшись.

— Почему его зовут Автоматычем? — задала свой вопрос Оса. — Он что, с автоматами работает?

— Может, и работает, — ответил Николай Христофорович. — Но Автоматычем его зовут не поэтому. Он татарин по отцу, и отчество у него сложное, типа Авторханыч. Здешний народ переделал это отчество в Автоматыч — ну, и привилось!

Ребята больше ни о чем не спрашивали, но их обуревало нетерпение узнать, кто такой этот Автоматыч и чем он занимается. Они поняли, что это и есть обещанный сюрприз!

Еще несколько улиц — и они увидели небольшой парк, над кронами которого возвышалось колесо обозрения.

— Мы идем в парк аттракционов? — спросил, догадавшись, Петя.

— В общем, да, — ответил Николай Христофорович.

Они прошли по тенистой аллейке и оказались перед площадкой, на которой размещалось несколько аттракционов: колесо обозрения, автодром с электромобилями с торчащими шестами, на которых так здорово сталкиваться, чертово колесо, карусель паровозиками и расписными лошадками, тир, качели-«лодочки». На площадке стояла мертвая тишина, ни одной живой души не было видно.

— Так ведь парк не работает! — чуть не хором вырвалось у ребят.

— Вот и нет! — ответил Николай Христофорович. — Все открыто, и все к вашим услугам… Автоматыч! — громко позвал он.

Из висевшей у самой земли перед дощатым посадочным помостом кабинки колеса обозрения высунулся человек — в потертом и испачканном рабочем комбинезоне, руки и лицо перемазаны сажей и машинным маслом.

— Ба, командор! — Автоматыч был смугл, черноглаз, и до того, как он заговорил, ребятам казалось, что он должен говорить с гортанным прицокиванием, на восточный манер, но он разговаривал с таким же округлым оканьем, как и все волжане. — Добро пожаловать!

— Вот посетителей к тебе привел, с тебя комиссионные, — усмехнулся Николай Христофорович. — У тебя ведь открыто?

— Разумеется, открыто!

— Тогда объясни нашим гостям, почему у тебя так пусто.

— А чего тут объяснять? — проворчал Автоматыч. — Городок наш совсем маленький, все, кто мог, тысячу раз перекатались… Это когда у нас большие теплоходы еще останавливались и ярмарку пытались устроить, вот тогда построили, чтобы побольше народу привлечь, туристов и покупателей всяких. Но дело, вишь оно как, заглохло… и даже средств на ремонт не выделяют. Вот, колесо обозрения подпортилось, вожусь с ним, надеюсь к ночи управиться. До этого у двух машин на автодроме моторы перегорели, чуть не неделю копался. Многое ржаветь начинает, тут бы почистить, покрасить…

— И сколько стоят ваши аттракционы? — полюбопытствовал Петькин отец.

— Да мы все старых расценок держимся, новых пока что не спускали. По тысяче рублей — любой. А в тире — сорок рублей десять пулек. И то для многих накладно выходит, еще и поэтому все простаивает. Ведь тут народ месяцами зарплату не получал, только недавно стали выплачивать…

Ребята тихо ахнули. В Москве уже давно самые простенькие — совсем «малышовые» — аттракционы стоили не меньше пяти тысяч, а цена на хорошие доходила до двадцати, иногда подскакивая и выше!

— Угу. — Петькин отец кивнул и показал Николаю Христофоровичу пять растопыренных пальцев, вопросительно на него поглядев: спрашивал без слов, нормальная ли будет сумма для Автоматыча, не надо ли ее увеличить или, наоборот, уменьшить — ведь после многих «пустых» дней у Автоматыча может голова закружиться от слишком больших денег и, вообще, пойдут разговоры, что командор богачей привез — в таких маленьких городках слухи быстро разлетаются, а это совсем ни к чему. Когда Николай Христофорович кивнул, показывая, что с суммой Петькин отец угадал, все в порядке, Котельников-старший произнес: — Хорошо, я предлагаю вам пятьдесят тысяч, и до закрытия весь парк принадлежит вот этим пятерым обормотам! Сколько до закрытия — часа два?

— Да, около того, — ответил Автоматыч, поглядев не на часы, а на солнце.

— Так годится мое предложение?

— Еще как годится! — Автоматыч был, очевидно, доволен. — Вот только колеса обозрения не обещаю, я его только к завтрашнему дню налажу.

— Ничего, обойдемся без колеса обозрения! — великодушно согласился Петькин отец.

— Сейчас я вам все отопру, — сказал Автоматыч, принимая у Котельникова-старшего пять десятитысячных купюр. Он взял связку ключей и пошел открывать аттракционы.

— А в Москве тир стоит не меньше двухсот рублей за десять пулек! — восторженно шепнул Миша Сереже.

Сережа не менее восторженно кивнул.

— Да, сюрприз действительно класс! Вот уж сюрприз так сюрприз!

Ребята начали с автодрома. Так здорово было гонять на машинках, уклоняясь от столкновений или, наоборот, врезаясь в других. Состояние аттракциона было, конечно, не ахти: машинки помятые, и железная сетка, которой шесты касаются верхним концом и через которую идет ток к моторам, кое-где порвана, так что иногда машинка могла беспомощно остановиться, и шест торчал в воздухе, сквозь дыру, и надо было ждать, чтобы в тебя кто-нибудь врезался и толкнул твою машину так, чтобы шест опять коснулся сетки… Но разве в этом дело? Так было даже интересней!

И чертово колесо тоже было таким, какого во всем мире не сыщешь, пусть оно и скрипело, как немазаная телега! Саша, бедняга, слетел с него первым — и как же он переживал, стараясь не показать своих переживаний друзьям! Если бы еще Осы здесь не было, а то… Последними на колесе остались Петя и Миша — они держались довольно долго и слетели почти одновременно!

— Хорошо, что мы оставили Бимбо на яхте! — сказал Петя. — Вот бы он сейчас возмущался и лаял!

Пете можно было так говорить — он ведь был хозяином пса. Но всем его друзьям было жаль Бимбо.

— По-моему, если мы тут задержимся до утра, то надо обязательно привести Бимбо сюда! — сказала Оса.

Взрослые — Николай Христофорович и Петькин отец — сидели на лавочке, блаженно щурились на солнце, неспешно говорили о чем-то своем, сами радуясь, что им удалось доставить детям такую радость. Через какое-то время Котельников-старший закурил свой привычный «Кэмел» и стал внимательно слушать то, что говорил ему Николай Христофорович.

Ребята покатались на карусели — и даже этот простенький аттракцион доставил им ни с чем не сравнимое удовольствие. Они уже и забыли, как приятно чувствовать под собой прогретое солнцем кожаное седло деревянной лошадки. А Саша взгромоздился на важного двугорбого верблюда и сверху взирал на всех остальных друзей…

Потом ребята отправились на качели-«лодочки» — те самые, которые раскачиваются все выше и выше, до тех пор, пока не переворачиваются в воздухе! Только одна была беда — всего две двухместных «лодочки» имелось в этом аттракционе, и для пятого человека места ну никак не находилось! Петя великодушно уступил первую очередь друзьям, а сам отошел в сторону, чтобы полюбоваться, как они будут вопить и визжать, когда качели начнут совершать полные обороты.

Он оказался у самых кустов, росших с одной стороны скамейки, на которой сидели взрослые. Петя вовсе не собирался подслушивать, но взрослые сейчас говорили достаточно громко, и до него почти сразу же долетел обрывок их разговора!

И то, что Петя услышал, заставило его забыть обо всем на свете!

 

Глава 5

Командор бросает вызов судьбе

— Нет, Николай! Ты определенно сошел с ума! — довольно-таки резко возразил Петькин отец.

— Вовсе нет! — возразил Николай Христофорович. — Сам рассуди. Конечно, твоя версия, что от Никиты ушла жена, довольно правдоподобна, но есть странности, которые в нее не вписываются!

— Ну да, Бимбо залаял, вот и вся странность… — проворчал Котельников-старший.

— Не просто залаял, а надрывался! И очень зло рычал при этом. Бимбо не такой глупый пес, чтобы впасть в ярость от запаха коз или другой незнакомой живности — это я уже усвоил! Нет, он учуял постороннего, причем злого и опасного постороннего, и где-то совсем рядом. Возможно, этот посторонний хотел тайком проникнуть на яхту, увидев, что все ушли, и не зная о собаке — ведь Бимбо вел себя совсем тихо. Бимбо его спугнул — этому постороннему совсем не нужно было, чтобы его заметили! Вопрос: кто был этот посторонний?

— Если он вообще был, — не соглашался Петькин отец. — Бимбо хоть и умный пес, но ему что угодно могло почудиться!

— Хорошо, пойдем дальше. Почему Никита не проводил нас до самой яхты, а остался стоять у начала мостков?

— Мало ли почему! Настроение было такое, состояние, неохота провожать.

— Я знаю Никиту очень хорошо и твердо могу сказать, что в любом настроении или состоянии он бы обязательно проводил гостей до конца! Повторяю тебе, он боялся пройти с нами, потому что причал — открытое место, и тот, кто за ним наблюдал, не мог подойти достаточно близко, чтобы убедиться: Никита не улучил секунду, чтобы попросить нас о помощи, не дал нам понять, что он и его семья в беде! Никита боялся сделать лишний жест, лишнее движение, чтобы не навредить жене и детям. Почему? Ответ, повторяю, ясен: его жена и дети в заложниках, и держат их где-то на ферме, а от Никиты требуют выходить к приезжающим и делать вид, будто все в порядке! Это у него не очень получается, — но абы как…

— Не растравливай себя, это все твое поэтическое воображение, — урезонивал Николая Христофоровича Петькин отец.

— Брось ты про мое поэтическое воображение! Смотри еще раз, что получается. Выстрелов мы не слышали. Да, мы отошли довольно далеко, но по реке, в ночной тишине, они бы все равно до нас долетели. Это значит, что бандиты ушли от облавы. Один из них, как мы слышали, ранен. Значит, им надо хоть несколько дней где-то отсидеться. И вот они натыкаются на семью, живущую «а отшибе. Это ж для них находка! Жену и детей они берут в заложники, а мужа предупреждают: кто бы ни приплыл или ни приехал — всем отвечать, что все замечательно, что жена и дети уехали в город на несколько дней, а он тут один вкалывает, ни про каких бандитов не слышал и никого чужого не видел. И побыстрее выпроваживать всех гостей, чтобы никакой случайности не произошло. А если он их выдаст — они сами погибнут, но первым делом перебьют его семью! Вот так-то! Кроме прочего, им надо раненого подлечить, а у Никиты всегда полный запас медикаментов и средства первой помощи, ведь на ферме мало ли что может случиться! И тут плывем мы. Бандиты сперва узнают у Никиты, кто это сигналит выстрелом, потом, после обсуждения, может быть, они обсуждали, — перебить нас или дать нам уплыть! — велят Никите получше сыграть свою роль. Для того чтобы держать под присмотром в закрытом помещении жену и детей, достаточно одного бандита. Еще один ранен. Значит, остаются трое, находящиеся где-то там, где хотя бы один из них постоянно видит и слышит, о чем с нами говорит Никита, не подает ли он странных сигналов жестами, чтобы при первом подозрении перебить нас всех! Никита покорно играет роль — он боится за семью. Один из бандитов решает наведаться на яхту, осмотреть ее — и натыкается на Бимбо. Ему не с руки пристреливать собаку: ведь им, наоборот, надо, чтобы мы спокойно уплыли и, если нас спросят, рассказали, что на ферме все спокойно, что Никита один и тоскует, но чужих на ферме нет…

— Петька, уууух!.. — завопил Миша, совершивший вместе с Сашей первый полный оборот на качелях.

Петя помахал рукой, показывая, что видит.

— Да, я собираюсь отправиться туда, — ответил Николай Христофорович на вопрос Петькиного отца, которого Петька за криками друзей не расслышал.

— Только зря промотаешься, — продолжил отговаривать Петькин отец. — Твое богатое воображение…

— И опять ты пытаешься все валить на мое воображение! Что ж, может быть, я сплаваю, и мы посмеемся над моими страхами, когда я вернусь. Но, поверь мне, Олег, я знаю жизнь на реке! Это шестое чувство, которое приходит с опытом. Так вот, мой опыт жизни на реке говорит мне, что вероятность того, чего я боюсь, велика! Лучше сплавать впустую, чем потом корить себя всю жизнь, что ты, обо всем догадавшись, не пришел на помощь другу — даже пальцем не пошевелил!.. Ведь если я прав, бандиты все равно убьют Никиту и его семью — Через два-три дня, когда будут уходить с фермы и не захотят оставлять позади ненужных свидетелей…

— Если хоть на секунду допустить, что ты прав, я не могу отпустить тебя одного, — хмуро проговорил Котельников-старший.

— Вовсе нет! Во-первых, на тебе ответственность за детей, тебе нельзя их бросать. Во-вторых, ты человек пришлый, неопытный, и… извини, что я так скажу, но это правда… и станешь мне, скорее всего, обузой, если отправишься со мной. В одиночку я смогу двигаться легче и незаметней…

— Скажи лучше, что ты хочешь бросить вызов судьбе!

— Пусть так! А ты можешь сделать вот что. Мы останемся ночевать в гостинице. Бимбо переведем в гостиницу — его пустят, не волнуйся, — а я отправлюсь ночевать на яхту: для того, мол, чтобы не оставлять ее без присмотра. С первой темнотой я отплыву к ферме; смотритель пристани заранее подготовит мне катер.

— Ты об этом с ним договаривался?

— Да. Если все нормально, то утром я вас весело разбужу и поведу завтракать. И буду готов первым издеваться над моими пустыми страхами. Если же я не появляюсь дону, скажем, полудня, то вы берете яхту и идете вверх по реке, разыскивая браконьеров или милицию. Им ты обо всем расскажешь, и они сообразят, что делать. Лучше, конечно, найти браконьеров. Они хитрее, они не связаны строгими правилами служебного долга… Но это как повезет!

— А не лучше ли сразу пойти их разыскивать?

— Чтобы выставить себя на посмешище, если на ферме все нормально? Нет, я…

— Петя, иди кататься! — закричала Оса. — Твоя очередь!

Петя поспешил к ребятам: он и так простоял у кустов слишком долго и взрослые могли заметить его в любой момент. Легко представить себе, что творилось у него в голове, какие мысли и чувства его обуревали. Но он постарался взять себя в руки.

— Кто со мной? — громко спросил он, подходя к качелям. — У кого голова еще не закружилась?

— Я готов крутиться хоть сутки напролет! — сказал Миша. — Да и остальные, по-моему, тоже.

— Давайте бросим жребий, чтобы никому обидно не было, — предложил Сережа.

Он взял три палочки подлиннее и одну покороче и, отвернувшись от друзей, зажал Их в кулаке так, чтобы нельзя было понять, Какая из палочек короткая.

— Теперь тяните! Кто вытянет короткую, тот уступает свое место Пете.

Oca, Саша и Миша вытянули по очереди, и выяснилось, что короткая палочка остается у самого Сережи.

— Ну вот! — улыбнулся Сережа. — Сам предложил и сам попался! Ничего, я свое еще наверстаю!

Петя оказался на качелях вместе с Мишей.

У ух!.. — раскачивались качели. Уух!.. Уух! Дух захватывало. В любое другое время Петя забыл бы обо всем на свете и только наслаждался бы этим немного пугающим полетом, когда при особенно сильном качке начинало сосать под ложечкой и по спине пробегали мурашки. Но сейчас он не мог думать ни о чем, кроме подслушанного им разговора…

Качели, разогнавшись, совершили полный оборот, так что Петя и Миша на секунду оказались вверх ногами — у-ух!.. От этого у кого хочешь закружилась бы голова, но у Пети она и так уже кружилась — от набегающих мыслей. Неужели Николай Христофорович прав? И что, он вот так возьмет и полезет в бандитское логово, чтобы спасти своих друзей? Он уверен, что большой опасности не подвергнется, потому что «знает жизнь на реке». Но… Что бы ни было, надо как можно скорей поделиться услышанным с друзьями!

Качели стали потихоньку останавливаться и наконец совсем остановились. Ребята выбрались на твердую землю, чувствуя, что ноги у них как ватные.

— Куда теперь? — спросил Саша.

— Айда в тир, постреляем! — предложил Петя.

Его друзья охотно согласились. Они зашли в тир, выбрали каждый по «духовушке», взяли по горстке свинцовых пулек на маленьких жестяных блюдечках. Мишени были старые, все побитые: всякие животные, мельницы, которые начинают вращаться, если попадешь в черный кружочек, поезд, который начинает бегать туда и сюда… Ребята стали заряжать ружья. Петя оглянулся на всякий случай, чтобы убедиться, что никого из взрослых рядом нет, и негромко проговорил:

— Я только что услышал такое!.. Слушайте в оба уха — и при этом не забывайте стрелять, а то тишина в тире может показаться подозрительной!..

— Что такое? — встревожено спросила Оса. — Что-то стряслось?

— Пока еще неизвестно, но… — Петя прицелился. — Сейчас я хочу подстрелить этого слона… Попал! — обрадовался он, когда

Жестяной слон перекувырнулся после удачного выстрела.

— Не томи, рассказывай поскорее! — взмолился Миша.

— Так вот… — И Петя стал пересказывать подслушанный разговор. Друзья слушали его, затаив дыхание, но при этом не забывали постреливать. Петин рассказ так их взволновал, что выстрелы плохо шли в цель. Только Саше на удивление везло — что ни выстрел, то точное попадание.

— Тебе хоть значок отличного стрелка выдавай! — сказала Оса.

Саша покраснел. Тем временем Петя взял паузу, чтобы тоже выстрелить. Ему удалось запустить мельницу. После этого он продолжил свой рассказ. Когда он закончил, на некоторое время воцарилось молчание.

— Ну и ну!.. — пробормотал Миша.

— Обалдеть можно!.. — сказал Сережа. — Правда, мы еще не знаем, насколько командор прав.

— Он ни за что не отступит от своего замысла, так что завтра утром мы узнаем, прав он или нет, — сказал Петя.

— Но если он не вернется… Нам ведь надо будет идти разыскивать подмогу? — спросила Оса.

— Подмогу мы отыщем, — ответил Петя. — Но давайте подумаем, не сможем ли мы сами еще что-нибудь предпринять?

— А что мы можем предпринять? — осведомился Сережа. — С бандитами нам самим не сладить. И жизнь тут странная, совсем непохожая на московскую… Есть какие-то свои законы, правила. Не зная их, запросто можно опростоволоситься!

— Если бы придумать, как нам тайком отправиться вслед за командором… — пробормотал Саша.

— От моего отца не сбежишь, — возразил Петя. — Единственно, что… По-моему, отец сам подумывает, как бы устроить так, чтобы не отпускать командора одного. Не удивлюсь, если он сейчас прикидывает, можно ли дождаться, пока мы уснем, а потом потихоньку поплыть вслед за другом… Но он вряд ли так поступит. Он прежде всего будет помнить о том, что отвечает за нас, и не захочет бросить нас одних. Будет сидеть рядом с нами — и переживать!..

— Как ни крути, а это тот случай, когда утро вечера мудренее! — сказал Сережа. — Давайте дождемся утра, а там поглядим, вернется командор или нет и с чем он вернется!

— Если к утру мы все не умрем от волнения! — добавила Оса.

— Ребята, вы где? В тире? — послышался снаружи голос Петькиного отца.

— Да! — крикнул в ответ Петя. — Стреляем!

Он подмигнул друзьям, давая понять, что все разговоры пока что закончены и пусть теперь каждый самостоятельно обмозговывает то, что они узнали.

Петькин отец и Николай Христофорович зашли в тир.

— Эх, давненько не стрелял я в тире! — вздохнул Котельников-старший.

— «Давненько не брал я в руки шашек»! — усмехнулся Николай Христофорович. — Что ж, вот тебе и карты в руки! — Он взял одно из ружей и придирчиво его осмотрел. — Пожалуй, я тоже тряхну стариной.

Петькин отец зарядил ружье и стал целиться в черный кружочек, при попадании в который включалась железная дорога.

— Отстреляемся — и уходим! — сказал он. — Как раз время. Автоматыч уже собирается закрывать.

Он выстрелил — и маленький поезд сразу забегал туда и сюда. Николай Христофорович нажал на курок — и один из силуэтиков верблюдов, двигавшихся вереницей в верхней части стены с мишенями, завалился на бок и исчез.

— Но их легко сбивать, — пробормотал Николай Христофорович. — Одна радость, что движутся, а так они довольно крупные. Интересно, получится у меня запустить зайца?..

Черный кружочек под зайцем с барабаном был совсем крохотным. Ребята изо всех сил старались в него попасть, но только у Саши это однажды получилось.

Николай Христофорович выстрелил — и заяц забарабанил палочками по барабану.

— Есть еще порох в пороховницах! — с довольным видом проговорил он.

Петькин отец запустил мельницу, а потом сбил несколько верблюдов подряд.

— Прямо соревнование получается! — сказал он.

— Предлагаю стрелять до первого промаха! — предложил командор, запустив двух медведей, пилящих бревно. И тут же, на следующем выстреле, промахнулся. — Нет, лучше до второго! — расхохотался он.

Он так естественно изображал веселье и хорошее настроение, что, не знай ребята о его замысле, они бы в жизни не заподозрили, что у этого человека сейчас тяжело на душе и что он замыслил нечто отчаянное, ни могли лишь молча восхищаться выдержкой командора… Петькин отец подстрелил тигра, потом опал еще в несколько мишеней. Командор попал в черный кружочек под пароходиком, и тот плавно закачался и протяжно загудел.

— Без пяти пять, и как раз пульки кончились, — сказал командор после трех еще удачных выстрелов. — Пора уходить. А молодец Автоматыч — ружья не разболтаны, каждое пристреляно… А то в иных тирах встретишь такие ружья, из которых пульки летят вкривь и вкось — куда угодно, только не в мишень… На все-то его хватает! Ну, пойдем.

Они вышли из тира, попрощались с Автоматычем, который уже начал запирать аттракционы, еще раз горячо его поблагодарили и пошли через парк в город.

— Куда мы теперь? — спросила Оса.

— В гостиницу, — ответил командор. — Возьмем номер… нет, нам, пожалуй, два или три понадобится. Потом поужинаем в гостиничном ресторанчике, это, конечно, не ресторанчик, а так… повыше забегаловки, пониже кафе. Но кормят там ничего, и вообще там интересно. Только вот музыка иногда бывает слишком громкая. А потом прогуляемся на яхту, заберем Бимбо. Его пустят в гостиницу. Сам я, пожалуй, переночую на яхте. Не хочется ее оставлять. А вы спите сколько влезет, на твердой земле. Я вас разбужу к завтраку.

Он говорил все это самым беззаботным тоном. Ребята переглянулись исподтишка: ведь они знали, что за всем этим кроется! Итак, Николай Христофорович окончательно решил отправиться в ночную вылазку на катере — бросить вызов судьбе! Что-то с ним произойдет сегодня ночью?

 

Глава 6

Бессонная ночь

Гостиница оказалась уютным трехэтажным зданием желтого цвета. Первый этаж занимали ресторан и другие гостиничные службы — комната отдыха дежурных, бельевые и прочее, — а на втором и третьем этажах были номера.

Путешественники взяли два трехместных номера на третьем этаже. Им вручили два ключа, прицепленные к увесистым деревянным грушам, и они отправились осматривать свои апартаменты.

В каждом номере было по три кровати — две рядышком и одна чуть поодаль, у другой стены, стол, два кресла, стенной шкаф, совмещенный санузел. Еще были телевизионные тумбочки и подведенные к ним телевизионные кабели, но самих телевизоров не было. В одном из номеров имелся однопрограммный радиоприемник — коробочка с ручкой включения, в другом — только прямоугольничек менее выцветших обоев оставался над коробкой включения.

— Ну, радио вам и не особо нужно, — сказал Николай Христофорович. — А так, номера уютные, прибранные, белье чистое. Давайте пойдем поужинаем, потом прогуляемся на яхту за Бимбо, и вы заодно возьмете мыло, зубные щетки — словом, все необходимое.

Они заперли номера, спустились на первый этаж и прошли в ресторанчик, который располагался в левом от входа и главного холла крыле гостиницы. В ресторане были столики на четверых и на шестерых. Они устроились за столиком на шестерых, пододвинув к нему еще один стул, а официантка подала дополнительный прибор.

— Пока еще тихо и народу мало, — заметил Николай Христофорович, оглядывая зал. — Людей особенно не прибавится, а музыка начнется где-то через полчаса… Рекомендую заказать рыбу в горшочках — она гордо называется «осетрина по-боярски». Кроме рыбы, только сосиски, наверно, и имеются. Ну, еще дежурный омлет. Медовый напиток у них неплохой — нечто вроде сбитня, местного производства. А мы с тобой, Олег, возьмем грамм триста настойки на травах. Тоже местная специфика. Так сказать, волжский вариант «ерофеича». Раньше целиком шла на экспорт и в валютные магазины, а теперь спрос на нее упал и можно спокойно купить в городских магазинах. Попробуешь, что это такое, и если понравится, то загрузимся, чтобы ты мог в Москве дарить.

— Угу… — Котельников-старший с любопытством проглядел меню. — Ты командуй, что заказывать, ведь мы не знаем, что здесь хуже, что лучше. Наверно, стоит еще и по салатику взять… Так, свекольный, из квашеной капусты, из огурцов и помидоров, винегрет…

— Не будем рисковать, — ответил командор. — Салаты у них день на день не приходятся — иногда вполне съедобные, а иногда с души воротит… Всегда хорош «салат с мясом курицы», но он вычеркнут — значит, сегодня его нет. Возьмем лучше «мясо по-татарски». Это такое копченое мясо, которое подают холодными ломтиками, обложенными для красоты дольками огурцов и помидоров. С мясом не прогадаешь.

— А что такое «мусс клубничный»? — спросила Оса, изучавшая в меню раздел десертов.

— На любителя. Здесь считают, что мусс — это манка, сваренная с сахаром и соком ягод. Когда получается сварить ее так, чтобы она, застыв, оставалась пышной и нежной, то получается очень неплохо. Но когда это твердый ком… брр! И еще они поливают мусс этим коричневым сладким соусом — вы наверняка встречали его во многих заведениях общепита. Я не знаю, из чего он делается. По цвету — карамельный, а по вкусу не похож. Я бы советовал взять по куску шарлотки с яблоками — ее здесь умеют выпекать.

Командор с таким удовольствием и так подробно обсуждал меню, как будто ничего важнее этого на свете не было, и ребятам подумалось, что он, наверное, пытается заговорить зубы самому себе, расслабиться, отвлечься от того, что ему предстоит.

Они успели поесть как раз к тому моменту, когда на невысоких подмостках, где были зачехлены музыкальные инструменты, появились четыре исполнителя и стали готовиться: сняли чехлы с ударных и с рояльяка, взяли первые аккорды на духовых…

Надо сказать, что «осетрина по-боярски» действительно оказалась вкуснейшей, а Котельников-старший очень одобрил настойку, заказанную Николаем Христофоровичем.

— Славная штуковина! Напоминает «ерофеича», который делал мой дядя.

— Какой дядя? — с интересом спросил Петя.

— Ты его уже не застал. Старший брат моей матери, твоей бабушки. Он был священником. Ну, я, по-моему, о нем рассказывал… В свое время это было не очень удобное родство: могло помешать поступлению в институт, получению хорошей работы. Дядя — служитель культа, это по советским временам был чуть ли не криминал! А он был такой большой, добродушный, и его жена — матушка-попадья — была такая же большая и добродушная. У него был приход довольно далеко от Москвы, в Ивановской области, он и водку на травках настаивал, и маленькая пекаренка у него была своя. И даже сыроварня! Приезжая в Москву, он всегда привозил в подарок собственный хлеб и сыр. Хлеб был сероватым и очень ароматным, вот такими большими кругляшами он его выпекал, — Петькин отец показал руками. — А сыр у него получался мягкий, с остринкой. Он говорил, что это «молодой сыр», что надо бы его выдержать, да вот собрался к нам… Мне до сих пор кажется, что вкуснее сыра я в жизни не ел! Ну, да ладно, это из области далеких воспоминаний… Пошли, что ли, если все доели?

Вся компания поднялась из-за стола и направилась к выходу. Разговор на том закончился, а Петя подумал, что надо бы подробней расспросить отца при случае об этом дяде — сельском священнике. Много интересного есть в истории семьи, если покопаться!

Оркестр им вслед грянул какую-то псевдорусскую песню — к большому удовольствию остававшихся в зале. Путешественники вышли на улицу и повернули к пристани, чтобы забрать Бимбо и попрощаться на ночь с Николаем Христофоровичем.

Бимбо встретил их радостным лаем и прыжками восторга. Он уже засиделся в одиночестве на этой яхте! Петя погладил Бимбо и взял его на поводок, чтобы вести по городу.

От ребят не ускользнуло, как Николай Христофорович взглянул на смотрителя пристани, высоко подняв брови — словно спрашивая о чем-то без слов, — а тот в ответ еле заметно кивнул. Надо понимать, что катер был уже приготовлен…

— Доброй ночи! — попрощался со спутниками командор. — Отдыхайте, а я сейчас заполню судовой журнал, да и тоже на боковую.

Ребята и Котельников-старший побрели обратно в гостиницу. Как и предсказывал Николай Христофорович, у обслуживающего персонала гостиницы не было никаких возражений против собаки. Петькин отец забрал ключи, и вся компания поднялась наверх, на третий этаж.

— Как будем делиться по номерам? — спросил Котельников-старший, отпирая оба номера.

После недолгого обсуждения решили, что Оса, Сережа и Саша займут один номер, а Петькин отец, Петька и Миша — ну и, разумеется, Бимбо — другой.

— Тогда чистить зубы — и спать! — решительно распорядился Петькин отец. — Завтра у нас опять насыщенный день, так что отдыхать надо как следует!

Через полчаса все уже лежали по кроватям. Бимбо уютно устроился на потертом ковре, почти у выхода из номера.

Петя лежал и пытался представить, что сейчас делает Николай Христофорович. Все еще на яхте? Или уже перебирается на катер, чтобы плыть через реку? Наверно, он еще на яхте, а поплывет попозже, в глухой час ночи, когда легче подобраться незамеченным. Чем он занимается в данный момент? Заполняет судовой журнал? Или чистит и заряжает ружье, тщательно его проверяя, прикидывает, сколько взять запасных коробок с патронами — одну или две?

Сон не шел, да и какой тут сон!

Петя устал держать глаза закрытыми. Он открыл их и повернул голову. За окном уже почти стемнело. Петькин отец, передвигавшийся по комнате совсем неслышно, чтобы никого не разбудить, курил у открытого окна, выпуская дым наружу.

— Папа! — негромко позвал Петя. — Ты еще не спишь?

— Я-то не сплю, — ответил Котельников-старший. — А ты вот спи. И не разговаривай, Мишу разбудишь.

— Я тоже не сплю! — послышался Мишин голос.

«Разумеется, — подумал Петя, — Миша тоже думает о том же самом и не может уснуть. Наверно, и в соседнем номере никто не спит». Возможно, их приятели, не связанные присутствием Петькиного отца, обсуждают сейчас между собой всю ситуацию…

— Папа, — спросил Петя, — а что такое Новосибирск?

— Как — что? — удивился Петькин отец. — Город такой.

— Нет, я имею в виду другое… Когда мы говорили… ну, когда Николай Христофорович рассказывал, за что он себя осуждает, то вы упомянули Новосибирск. Что там было, в Новосибирске?

— А, ты про это… — Отец ненадолго задумался. — Это было в шестьдесят восьмом году. Мы тогда и познакомились с командором Берлингом, при интересных обстоятельствах… — Котельников усмехнулся. — В Новосибирске был организован грандиозный праздник авторской песни. Того жанра, который еще часто называют бардовской песней. Высоцкий, Окуджава, Галич, Визбор…

— То, из-за чего ты как-то чуть не загремел с работы? — спросил Петя. Отец уже рассказывал ему, как его чуть не вышибли взашей из закрытого института за попытку организовать вечер памяти Высоцкого — в восемьдесят первом или восемьдесят втором году, Петя точно не помнил. Спасло отца только то, что он был незаменимым специалистом — практически единственным, занимавшимся перспективными разработками сложной техники, имевшей военное значение.

— Да, — отец кивнул. — А все неприятности начались с того слета, или фестиваля, — называй как хочешь. Там было исполнено на многотысячную аудиторию несколько песен, которые власти посчитали не совсем советскими… и даже совсем не советскими! Особенно возмутил эпизод с песней «Памяти Пастернака», которую Галич исполнил тогда чуть ли не впервые. В конце песни весь зал дружно встал — весь многотысячный зал… Сразу пошло донесение в ЦК, что на слете творится форменное безобразие. Ну и началось!.. Николай Христофорович должен был выступать со своими песнями на следующий день. В воздухе уже пахло грозой, а в его текстах тоже были сомнительные подковырочки… В общем, он не вышел на сцену. Я с ним встретился в тот день. Мне повезло, что я оказался в Новосибирске по работе и видел все это собственными глазами. Впрочем, я бы, наверно, все равно туда поехал, как многие специально приехали с разных концов Союза. Я спустился в ресторан при гостинице, в которой жил, а там уже сидел Николай Христофорович — потягивал коньячок с самого утра. Я знал его как автора двух песен, ходивших тогда по стране, «Воля твоя, солдат…» и «В майский день, на пороге у лета…». Сейчас этих песен никто и не вспомнит… Впрочем, поют иногда… В общем, я набрался смелости и спросил у него, собирается ли он выступать. А он кивнул на почти пустую бутылку коньяка и сказал: «Куда там выступать, когда меня так понесло». Мы с ним посидели. Довольно долго сидели, надо сказать.

Кончилось тем, что я помог ему добраться до номера. Потом, на следующий день, увиделись, он как-то очень проникся ко мне. Вот так и подружились. Пригласил меня, когда вернемся в Москву, прокатиться на яхте. Он тогда как раз первую яхту продал, вторую начинал строить. А тут обрушились кары на головы участников и организаторов фестиваля. Его эти кары обошли стороной — ведь он там не «засветился», он вроде и был, но как бы его и не было. И вот, уже в Москве, он мне сказал: «Ты знаешь, — мы с ним довольно быстро перешли на «ты», — а ведь я тогда попросту струсил. И эти две бутылки коньяка… Это я сам себе создавал оправдание, чтобы на сцену не выходить: мол, творческий человек, занесло вдруг, а значит, и взятки гладки. И нашим, и вашим угодить хотел: и ореол героя сохранить, и по шее не получить. Как говорится, и честь соблюсти и деньгу обрести. Но я-то про себя знаю, что все это был спектакль, фарс. И так на душе паскудно… Мне и тогда показалось, что он был слишком строг к себе, и сейчас так кажется. Но он себя поедом ел за трусость.

— Кажется, я понимаю… — заметил Миша. — Такой человек, как он, будет стараться свою трусость искупить вдвойне…

— Именно. — Котельников-старший выпустил в темнеющее окно струйку дыма. — И я бы сказал, что он не раз ее искупил. Но стыд ведь все равно остается, от него не избавишься, даже если умом понимаешь, что ты уже расквитался сполна за момент трусости. Нужно что-то необычайное — какое-то большое свершение, чтобы человека всего перетряхнуло: чтобы он примирился сам с собой и на душе полегчало.

— И командор постоянно ищет такое… такое необычное, чтобы забыть про свой стыд? — спросил Петя. Он думал о страшных догадках и безумном замысле командора. Вот что им движет, вот откуда это желание все сделать самому!

— Да, — коротко ответил отец.

— А как вы думаете, он это найдет? — спросил Миша. Он чуть не спросил «он это сейчас нашел?» и лишь в последний момент спохватился и поправился: ведь это означало бы проговориться, позволить Петькиному отцу догадаться, что ребята знают то, что им знать не положено.

— Будем надеяться, что нет, — хмуро проговорил Петькин отец. По его тону ребята поняли, что он думает о сегодняшней ночи и очень надеется, что все жуткие догадки командора окажутся неверными. — Тут дело такое… — добавил он. — Если бы он действительно совершил что-то необыкновенное, спас кого-нибудь, выручил близких друзей — ну, что-нибудь такое, понимаете? — то у него, наверно, полегчало бы на душе. А может быть, и нет. Может быть, совершив это, он бы задним числом снова решил, что и это не искупает его давней трусости. А голову сложить в таких попытках прыгнуть выше головы ой как просто. И главное, — с досадой и горечью проговорил Котельников, — что здесь нельзя вмешиваться, чтобы ему помочь, нельзя подставить плечо… В таких ситуациях человек все должен сделать сам и попробовать разделить с ним груз — это значит его оскорбить. Он воспримет любую навязанную помощь как неверие в его силы, как обидный намек: мол, если меня не будет рядом с тобой, то ты опять струсишь! Не остается ничего другого, как отпускать человека одного — и ждать, ждать, ждать… А нет ничего хуже, чем ждать друга, которому ничем не можешь помочь! Чтоб его!.. — Петькин отец с силой загасил окурок в стеклянной пепельнице.

Ребята поняли, что Петькин отец опять-таки говорит о нынешней, конкретной ситуации, — говорит в общих словах, чтобы ребята, не дай Бог, не догадались, будто что-то происходит. Но при этом он отчаянно переживает. Это, подумалось Пете, как ожидание родственников больного, которому нужна срочная операции, но при этом шансы у него пятьдесят на пятьдесят: либо больной полностью выздоровеет, либо умрет во время операции. И вот они сидят и ждут, с чем выйдут к ним хирурги: то ли сообщат, что все позади и больной теперь будет жить еще сто лет, то ли сообщат о смерти… Так и они ждут: или командор вернется ни с чем, удостоверившись в неправильности своих догадок, или он вернется победителем и спасителем, и тогда с него свалится груз стыда, который угнетал его долгие годы, либо он погибнет от руки беглых бандитов… Да, нет ничего хуже такого ожидания, — прав Петькин отец!

— Ну да, — заметил Миша. — В командоре чувствуется перенапряг. Если б мы могли… — Он не договорил.

— Мы мало что можем, — глядя в окно, сказал Петькин отец. — Но постараемся, конечно. Вы ему понравились, и он перед вами раскрылся. Это хороший признак… Как там, девиз графа Монте-Кристо: «Ждать и надеяться!..» Все, а теперь спать. Мы так полночи проговорить можем, а завтра будем как сонные мухи.

Он отошел от окна и улегся на кровать. Петя и Миша закрыли глаза и постарались уснуть. Сон долго не шел, но в конце концов мальчики задремали. Пете снилась всякая чушь: будто он бежит куда-то вдоль ночного берега, и ему кажется, что он убегает от бандитов, но при этом он не уверен, что выбрал правильное направление и что не бежит прямо в лапы бандитам. Едва в нем возникло это сомнение, как — такое часто бывает во сне — он увидел впереди темное пятно, то ли густые кусты, то ли поленницу дров, и понял, что там его ждет бандитская засада. Он даже умудрился разглядеть бандитов сквозь их укрытие, будто его взгляд рентгеном просвечивал все предметы — такое тоже бывает во сне. Он остановился, охваченный ужасом, и тут понял, что бандиты его не замечают, а смотрят куда-то в другую сторону. Петя поглядел туда же и увидел большую яхту — нет, целый корабль, подходящий к берегу. За штурвалом стоял Николай Христофорович, и одет он был, как граф Монте-Кристо. Петя хотел крикнуть, предупредить его, но от страха у него пересохло в горле… Он испустил какой-то тихий хрип — и проснулся.

Медленно и тяжело выходя из сна, он через некоторое время сообразил, что проснулся оттого, что Бимбо теребит его лапой и тихо поскуливает. За окном было довольно светло: серый свет раннего летнего утра, когда солнце еще толком не взошло, но темнота уже отступила. Часов шесть или семь утра, прикинул Петя.

— Ты что, Бимбо? — спросил мальчик. — Выйти хочешь? Вроде рановато, и вчера тебя прогуляли как следует.

Бимбо тихо взвизгнул, подбежал к двери и, повернув Голову, выжидающе посмотрел на хозяина.

— Ну ты нахал! — шепотом возмутился Петя. — Никогда таким не был! Что с тобой? На природе разбаловался?

Бимбо нетерпеливо заскреб лапой в дверь.

— Ну хорошо, иду, иду! — Петя откинул одеяло. — Но учти, что это свинство с твоей стороны!

Бимбо весело завилял хвостом, как бы соглашаясь, что пусть свинство, лишь бы его поскорее выпустили. Петя надел джинсы и футболку, огляделся. Отец и Миша спали. Судя по количеству окурков в пепельнице на подоконнике открытого окна, отец лег совсем недавно. И спал он очень чутко. Когда Петя стал надевать сандалии, он встрепенулся и спросил:

— Что такое? Ты куда?

— Бимбо просится на улицу, — тихо ответил Петя. — Видишь ты, приспичило ему до невтерпеж!

— Странно! — отозвался отец. — Похоже, он нервничает… Отведи его на две минуты — и назад!

— Да, конечно, я так и хочу. — Петя взял поводок и пристегнул к ошейнику пса. Выходя из номера, он оглянулся напоследок и увидел, что отец не спит, а просто лежит, задумчиво глядя в потолок. «Интересно, проспал ли он хоть час? — подумал Петя. — Да, ожидание Николая Христофоровича ему дорогого стоило! Наверно, отец уже продумывает, как действовать, если командор не вернется…»

Петя и Бимбо быстро спустились вниз, вышли на улицу. Бимбо заметался туда и сюда, натягивая поводок, вынюхивая следы, которые он один чуял. На улице было свежо и прохладно, и Петя поежился.

— Давай быстрее, Бимбо! — недовольно сказал он. Бимбо закинул ножку у ближайшего столбика — наспех, как бы делая одолжение хозяину, а потом потянул Петю дальше, уткнувшись носом в землю.

— Ну, знаешь! — возмутился Петя. — Хорошего понемножку! Поворачивай назад!

Он заставил Бимбо повернуть — пес был не очень согласен и всячески пытался убедить Петю, что надо идти дальше, но в итоге послушался хозяина.

Петя ввел упирающегося пса в холл гостиницы, недоумевая, что это случилось с Бимбо. В холле его окликнула сонная дежурная:

— Эй, мальчик! Ты из триста одиннадцатого номера?

— Да, — ответил Петя.

— Значит, это тебе просили передать твои друзья из триста двенадцатого…

— Что передать? — растерянно спросил мальчик.

— Записку, что же еще! — И дежурная вручила Пете сложенный конвертиком листок бумаги. Петя развернул листок и прочел:

«Мы решили отправиться следом за командором. Если что-нибудь случится или мы не сможем вернуться сами, подбирайте нас на той стороне реки, чуть ниже по течению от пасеки, где небольшой затончик. Там нас никто не заметит, если мы будем там ждать, и яхта сможет спокойно подойти. Подождите до полудня, потом плывите за нами.

Саша, Сережа, Оса».

 

Глава 7

На той стороне реки

Да, Петины друзья оказались еще безрассудней командора! Впрочем, тех читателей, кто знаком с ними по предыдущим книгам, это не удивит. Мы-то знаем, на что бывали способны Следопыты — та еще гоп-компания!

Нетрудно представить, что произошло. Саше, Сереже и Осе тоже не спалось. Они лежали в своих кроватях — Оса на дальней, мальчики на соседних — и тихо переговаривались, обсуждая варианты того, что может произойти.

— И все-таки командора нельзя отпускать одного! — сказала Оса.

— Нельзя-то нельзя, — согласился Саша, — но мы ведь не можем поплыть вместе с ним!

— Мы можем отправиться следом за ним, держась на расстоянии, — предложила Оса.

— Во-первых, для этого надо найти лодку… — указал Сережа.

— Неужели мы не найдем лодку? — Оса начала заводиться. — В таком городке у реки, с большим причалом… Наверняка что-нибудь отыщется! В крайнем случае мы можем дождаться, пока командор отплывет на катере, и позаимствовать на нашей яхте надувной ботик!

— Мы все равно ничем не сумеем помочь командору… — сказал Саша.

— Помочь-то мы, допустим, сумеем, — стал размышлять вслух Сережа. — Скажем, мы будем незаметно следить за ним. Если на пасеке все в порядке и страхи командора беспочвенны, то мы сразу это увидим и уплывем назад, он ведь посидит с Никитой сколько-то времени… А если командор прав… Тут есть два варианта. Или он справится сам — и тогда мы, поглядев, как он одолеет бандитов, тихо уплывем назад… Или ему не удастся с ними сладить, и тогда он тоже попадет в заложники… Тогда мы хотя бы подсмотрим, куда его уведут, где бандиты прячут заложников, где размещаются сами — а это очень поможет тем, кого мы позовем на подмогу! Мы ни во что не будем вмешиваться, но разведку мы проведем доскональную! Да и нельзя, чтобы нас заметили — если бандиты поймут, что на пасеке побывал кто-то, кроме командора, и этот кто-то поспешил за подмогой, то они просто перебьют всех заложников и уйдут! Понимаете, жизнь заложников будет зависеть от того, насколько мы будем незаметны!

— А если у нас не получится вернуться назад? — спросила Оса.

— На этот случай можно оставить записку Петьке! — предложил Саша. — Чтобы они подобрали нас в укромном месте на том берегу реки, если… если, скажем, мы поймем, что плыть назад небезопасно, потому что это будет на виду у бандитов и они либо нагонят нас на реке, либо перестреляют заложников и опять пустятся в бега!

— Я приметил небольшой затончик чуть ниже по течению, когда мы плыли к городку, — сказал Сережа. — Если яхта пойдет к этому затончику, то с пасеки и ее причала яхту видно не будет. То есть не будет видно, куда она причаливает. И кроме того, никто не заподозрит, что остановка яхты как-то связана с делами на пасеке. Мы можем оставить записку, чтобы нас подобрали там. А сами мы сумеем незаметно пробраться туда вдоль берега и пересидеть несколько часов… Хотя… — он покачал головой, — на словах все выходит очень гладко, но в действительности нас может подстерегать что угодно! План хорош, но надо быть готовыми к тому, что он где угодно даст прокол! И представляете, что тогда с нами будет? Я имею в виду, если бандиты и впрямь прячутся на ферме…

Саша и Оса призадумались над этим предостережением Сережи, и, надо сказать, решимости у них малость поубавилось. Жутко представить, что будет, если их план где-то даст осечку и бандиты их сцапают!

— И убежать нам будет нельзя, — продолжил Сережа. — Вы понимаете? Если мы столкнемся с бандитами и они увидят, как мы смываемся, то они тоже поспешат смыться — и перед этим перебьют заложников! Значит, нам останется только сдаваться им: чтобы они наверняка знали, что никто не ускользнул звать подмогу! Сдаваться даже в том случае, если у нас будет распрекраснейшая возможность улизнуть! Вы готовы к этому?

— Не скажу, что я очень готова, — проговорила Оса после паузы. — Но зато я могу сказать другое: мы знаем, что командор где-то когда-то струсил, и теперь места себе не находит, хотя прошло много лет! Вот вам живой пример! Если мы сейчас струсим, то у нас на душе много лет будет так же погано, как у него, — особенно если мы будем знать, что могли спасти жизнь нескольких людей и не сделали этого! Я честно скажу, что мне будет очень страшно, но я считаю, что нам надо плыть! И я сделаю все, чтобы справиться со своим страхом, вот увидите!

— Я согласен, — сказал Саша. — Хотя у меня тоже сердце в пятки уходит, едва я представлю, что может быть…

— Тогда решено! — заявил Сережа. — И не будем терять времени. Напишем записку и оставим у дежурной, с просьбой передать Пете или Мише, но только не взрослому…

— А как мы это ей объясним? — спросила Оса.

— Ничего не надо объяснять! — ответил Сережа. — Просто скажем, что это наши детские тайны, в которые мы не хотим посвящать взрослых! Она только посмеется и не будет дальше расспрашивать.

— Но она может спросить, куда мы уходим на ночь, — указал Саша.

— А мы скажем… — Сережа задумался. — Да, мы скажем, что командор договорился с одним из местных рыбаков, что тот возьмет нас на ночную рыбалку! По-моему, вполне естественное объяснение. И вообще, мы всегда на ходу сочиним, что ответить, если она начнет нас расспрашивать!

— Хорошо, тогда пишем записку — ив путь! — сказала Оса.

Записка была быстро составлена, и ребята, торопливо одевшись, покинули номер. Когда они тихо затворяли дверь, то услышали, как из соседнего номера притявкнул Бимбо.

— Он чует, как мы уходим! — испугалась Оса. — Он сейчас всех перебудит!

Сережа подошел к соседней двери и тихо проговорил:

— Все в порядке, Бимбо, все в порядке. Мы скоро вернемся.

Бимбо примолк. Троица друзей поспешила спуститься вниз.

С дежурной объясняться не пришлось. Она восприняла как должное, что дети уходят куда-то, на ночь глядя, и оставляют записку приятелям. Видно, насмотрелась на своем веку на причуды постояльцев.

Ночной воздух был прохладен и свеж.

— Надо было одеться потеплей, — сказала Оса. — На реке будет еще холодней, так и простыть недолго!

— Если будет возможность, возьмем на яхте наши свитера, — ответил Сережа. — Но готовьтесь к тому, что придется немного померзнуть!

— Какая жалость, что мы не взяли с собой наши «воки-токи»! — вздохнул Саша, шагая рядом с друзьями по темной и пустынной улице. — Вот бы они сейчас пригодились!

Кто помнит, Следопыты завели себе пять «воки-токи» — детских радиотелефонов, при помощи которых можно было поддерживать связь на расстоянии почти до километра. Сережа, починивший старые сломанные «воки-токи» и усовершенствовавший их, внес с тех пор еще несколько изменений в конструкцию, добившись того, чтобы не надо было отключаться от приема сообщений, если требовалось что-то передать самому.

— Что толку горевать о том, чего нет? — пожал плечами Сережа. — Но на будущее это нам урок: куда бы мы ни отправились, брать «воки-токи» с собой. Ведь приключения сами нас находят!

На улицах не было ни души, свет редких фонарей почти не разгонял мрака. Кое-где светилось окошко. Но похоже, большинство жителей городка уже отправились на покой.

— Странно идти по такому пустому городу, — заметила Оса. — Все как вымерло. В Москве такого никогда не бывает!

Они добрались до пристани и поглядели с берега на причал, у которого стояла яхта. На ней горел свет.

— Значит, командор еще там! — прошептал Саша.

— Не мешало бы проверить, — ответила Оса. — Вдруг он оставил свет в каюте для видимости — будто на яхте кто-то есть…

— Тихо! Смотрите! — прошептал Сережа.

Свет в каюте погас, а минуты через две на палубе появился командор — то есть ребята догадались, что это командор, потому что видели лишь темный силуэт высокого и плечистого человека. Командор вылез на причал, пошел по нему. В начале пристани горел фонарь, и, когда командор прошел под ним, ребята увидели его очень ясно. Губы командора были сурово сжаты, а в руке он держал одну из своих охотничьих двустволок.

Командор прошел чуть подальше, к другому причалу. Там фонарей не было, и ребята только на слух могли догадываться, что происходит. Вот послышался тихий скрип и плеск — это командор перебрался в катер. Вот что-то глухо стукнуло — это командор положил двустволку. Теперь, наверно, отвязывает канат. Потом заурчал мотор, набирая обороты, — в ночной тишине его звук был слышен далеко и казался очень громким.

— Неужели он так и пойдет к пасеке? — удивилась Оса. — Ведь он себя сразу выдаст!

— Наверное, последнюю часть пути он пройдет на веслах, заглушив мотор, — предположил Сережа. — Но сейчас важнее понять, как нам двинуться вслед за ним. Айда на пристань!

Ребята спустились на причал, осторожно озираясь вокруг. Совсем не нужно, чтобы их заметил смотритель или кто-нибудь еще… Но вокруг никого не было.

— Вот! — показал Саша. — Смотрите!

У крайнего причала, отделенного жестяной сеткой от всех остальных, было привязано несколько лодок, гребных и моторных. Весла из гребных лодок были не убраны. Это было хозяйство спасательной станции. Над причалом высилась будка с небольшой дозорной вышкой, а вход на него перекрывали решетчатые воротца, сейчас запертые на большой висячий замок. Видно, спасатели полагались на этот замок, поэтому и не убирали весел на ночь.

— То, что нам надо! — сказал Саша. — С моторкой нам не справиться, а на веслах мы спокойненько дойдем! И через эти ворота мы перелезем спокойно!

— Но ведь получится, что мы украдем лодку… — с сомнением протянула Оса.

— Не украдем, а позаимствуем! — возразил Сережа. — Ведь мы ее вернем к утру! Не вернем мы ее только в том случае, если случится нечто исключительное, — а тогда потерю лодки нам простят! В общем, чего размышлять, вперед!.. У нас каждая секунда на счету.

Ребята быстро перебрались через воротца, отвязали лодку, в несколько гребков отошли от берега. Сережа и Саша сели на весла, спиной к направлению движения, а Оса устроилась на носу впередсмотрящей.

— Чуть правее возьмите, чуть правее! — командовала она. — Ага, теперь хорошо, так держать!

Мальчики гребли в такт, дружно и слаженно. Гребя, они быстро согрелись, им даже жарко стало. Сережа сказал Осе:

— Если замерзнешь, можешь ненадолго сменить одного из нас. Знаешь, как согревает!

— Может быть, скоро сменю, — отозвалась Оса. — Теперь опять чуть правее. Это течение все время сносит нас влево…

— Теперь нам и самим видно, — сказал Сережа. — Мы можем ориентироваться по фонарю на пристани, мы ведь помним, под каким углом мы пересекали Волгу от пасеки к городку! Ты, главное, смотри вперед, чтобы мы на бакен не наткнулись или на какую-нибудь корягу! Мало ли что может быть на реке!

— Такое впечатление, что мы идем очень быстро, — сказал Саша.

— Да, — согласился Сережа. — Но мы ж пока со свежими силами. Главное — не выдохнуться. Если на последней трети пути Николай Христофорович перейдет на весла, то мы его здорово нагоним, идя в таком темпе. Ведь катер идет на веслах тяжелее, чем лодка, а силы у нас приблизительно равны — он хотя и здоровый мужик, но один, а мы хоть и слабее его, но нас двое!

— Что это там белеет впереди? — спросила Оса. — А, это ночной туман над рекой… Полосками стелется… Если он загустеет, то будет очень неприятно…

— Приналяжем! — предложил Саша. — Полосу тумана надо проскочить как можно быстрей!

Саша и Сережа с удвоенной энергией налегли на весла. Через несколько минут они вошли в туман — легкий и стелющийся, но все-таки сильно ограничивающий видимость.

— Эх, фонаря на пристани теперь не видно! — с досадой бросил Сережа. — Не сбиться бы нам с направления!

Чуть впереди из тумана донесся зычный протяжный гудок.

— Это баржа! — сказал Саша. — Предупреждает… Надо чуть притормозить, чтобы не попасть под нее.

— Интересно, она просто так предупреждает или кого-то… — начал Сережа, но его перебил возглас Осы:

— Ой, смотрите, смотрите!

Ребята оглянулись туда, куда Оса указывала рукой, — и остолбенели от ужаса. Прямо на них надвигалась громада, сияющая разноцветными огнями: туристский теплоход, один из тех, что совершают двухнедельные круизы по Волге.

— Гребите! — взвизгнула Оса. — Он идет прямо на нас!..

Ребята, выйдя из столбняка, опять налегли на весла. Раз… два… Р-раз… два… Они сгибались и разгибались в такт, их прошибло потом, застилавшим глаза, а нос теплохода все приближался и приближался, уже почти нависал над ними…

Еще несколько отчаянных гребков — ребята уже не надеялись, что им удастся разминуться с теплоходом. Они гребли как заведенные, не глядя вокруг, не ведая, на каком расстоянии от теплохода сейчас находятся… Вдруг их подхватила мощная волна, и округлый белый борт теплохода прошел в метре от лодки, а ее саму отшвырнуло прочь. Ребята опять взмахнули веслами, а потом весла выскользнули у них из рук. Обессиленные мальчишки тупо смотрели, свесив руки, как белая стена плавно проходит мимо них и удаляется прочь. Последний раз их качнуло на крутой волне, а потом корма теплохода, сияющая разноцветными огнями, стала исчезать в тумане.

— Ну и ну!.. — выдохнул Сережа. — Я думал, нам каюк… Такой теплоход потопил бы нас и даже не заметил этого…

— Смотрите! — Оса указала вперед.

Чуть на расстоянии, — но ребятам показалось, что прямо перед ними, — вынырнул из темноты сигнальный носовой огонь баржи, а потом, перерезая путь лодке, потянулся низкий темный борт. Ребята схватились за весла, чтобы притормозить движение лодки, и молча смотрели, как и баржа уходит прочь, как проплывает мимо них кормовой огонь. Потом баржа опять издала громкий протяжный гудок — и путь вперед вновь оказался свободен.

— Мы угодили прямо между ними! — Саша содрогнулся, такой сильный озноб пробежал у него по спине. — Если бы мы шли чуть быстрее, то угодили бы прямо под баржу, а чуть медленнее — нас бы подмял теплоход…

— Жаль, мы не можем включить сигнальный огонь, — сказала Оса.

— Даже если б у нас был фонарь, нам бы все равно нельзя было его включать, — сказал Сережа. — Если бы капитан теплохода или баржи увидел лодку, в которой плывут трое несовершеннолетних, он бы немедленно приказал нас выловить! Нас спасло то, что мы незаметны… Но то же нас чуть не погубило!

Саша, щурясь, разглядывал ладони.

— Я, кажется, так налегал, что стер их, — сообщил он. — В темноте не очень заметно, но такое впечатление, что чуть не до крови. Во всяком случае, волдыри будут наверняка. А ведь нам еще грести и грести…

— Я тоже, — сказал Сережа. Он снял майку и обмотал ею весло. — Так хоть немного полегче будет. Советую тебе сделать так же…

Саша последовал его совету. Мальчики опять взялись за весла. Каждый гребок теперь отдавался болью в натертых ладонях, и они старались грести медленно и аккуратно. К счастью, полоса тумана кончилась, видимость вновь сделалась отличной, так что теперь они могли быть уверены, что загодя заметят любой теплоход или баржу и успеют разминуться с ними без отчаянного спурта в последний момент. Оса в оба глаза смотрела вокруг, чтобы не упустить приближения возможной опасности. Да, река была намного больше полна опасностями, чем им представлялось!

— Вон уже и тот берег виднеется, — указала она.

Да, другой берег темной полоской завиделся вдали… Ребята приободрились и веселей налегли на весла. Сперва казалось, что, сколько они ни гребут, берег не приближается. А потом он приблизился как-то резко, рывком, — чтобы опять начать словно удаляться от них. Ребята гребли так долго, что берег представлялся им уже недосягаемым. Они уже не думали о том, держат ли курс на пасеку или сбились с направления — для них стало главным вообще доплыть.

Наконец они подошли к берегу настолько, что стали видны стволы отдельных деревьев, раньше сливавшиеся в темную массу. Тут вся троица облегченно перевела дух.

— Наверно, течение снесло нас левее, — сказала Оса. — Теперь нам надо подняться чуть вверх.

Последний участок пути оказался и самым коротким, и самым мучительным: не только из-за боли в ладонях, но еще из-за нахлынувших мыслей о том, что их ждет впереди…

— Честно говоря, я бы очень обрадовался, если бы командор оказался не прав и мы увидели в окошко, как он попивает чай или водочку с Никитой и треплется с ним за жизнь, — сказал Саша.

— Я тоже, — охотно признался Сережа. — Приключения бывают хороши потом, когда о них вспоминаешь… Но это может оказаться одним из таких приключений, о которых даже вспоминать не захочется… А вон и затончик, о котором я говорил!

— Значит, мы идем правильно, — сказала Оса.

— Да… — кивнул Сережа. — И выходит, нам еще около километра вдоль берега. Минут за пятнадцать, наверно, одолеем.

— Где мы причалим? — спросил Саша. — Нам бы лучше пристать где-нибудь здесь, в тихом месте, и часть пути пройти пешком. Лодка, привязанная к причалу, — это мы сразу засветимся!

— Разумеется! — отозвался Сережа. — У меня была мысль причалить в этом затончике. Но не стоит — слишком далеко идти…

Надо остановиться под каким-нибудь раскидистым деревом с обнажившимися корнями, которое укрывало лодку, будто шатром. Нам наверняка попадутся такие местечки…

— Тихо! — сказала Оса. — Что это такое? Вы ничего не слышите?

Саша и Сережа прислушались. До них донеслись редкие тихие всплески — словно кто-то очень осторожно, почти бесшумно, вел лодку на веслах.

— Вполне возможно, это командор, — прошептал Сережа. — Тоже ищет укромное место, чтобы пристать. Не столкнуться бы с ним…

Ребята немного подождали, прежде чем опять взяться за весла. Тихие всплески удалялись, скоро их совсем не стало слышно. Тогда ребята медленно поплыли вперед. Через некоторое время они услышали тихий глухой стук, потом хруст ветки под ногой — будто кто-то причалил, уткнувшись носом в берег, а теперь вылез из лодки и привязывал ее.

— Точно, командор! — прошептал Саша. — Подойдем чуть поближе?

— Совсем ненамного, — распорядился Сережа, окончательно принявший командование на себя. — И смотрите в оба, где подвернется хорошее местечко для высадки!

Они углядели такое метров через тридцать: изгиб берега образовывал как бы углубление, вполне достаточное, чтобы загнать туда гребную лодку. Судя по звукам, командор причалил чуть впереди, так что не было опасности столкнуться с ним.

С какой радостью ребята ощутили под ногами твердую землю! Как следует привязав лодку к стволу росшей над самой водой ивы и убедившись, что береговой изгиб надежно укрывает ее от посторонних глаз, они медленно и осторожно двинулись вперед.

Ребята шли вдоль самой кромки берега и через несколько минут углядели катер, привязанный под раскидистым шатром наклонившегося к реке дерева — в точности так, как они сами подумывали привязать лодку. Катер был пуст. И хруста веток не слышалось: значит, командор успел уйти вперед.

— Командор, наверно, умеет ходить совсем бесшумно, как Чингачгук! — прошептала Оса.

— Нам тоже надо так постараться! — таким же шепотом ответил Сережа.

Они вышли на узенькую утоптанную тропинку, которая явно вела к ферме. На такой тропинке и не надо было стараться идти тихо — бесшумными шаги получались сами собой! Поминутно останавливаясь, прислушиваясь и оглядываясь, ребята добрели до выпаса и небольшого картофельного поля, за которым виднелись темные очертания построек фермы, а за полем и строениями белела неровная лента глинобитной дороги, уходящей от берега в глубь суши.

— Куда нам теперь? — прошептал Саша.

— Давайте прикинем, — сказал Сережа. — В дом к Никите командор не пойдет, пока не убедится, что все нормально. Сперва он обследует все служебные постройки. Если он хорошо знает ферму, то у него, конечно, есть догадки, в каком помещении бандиты вероятней всего могут держать заложников… По-моему, нам надо немного подождать и поглядеть, как будут развиваться события!

— Ты уверен, что мы ничего не упустим? — спросила Оса.

— Уверен. Если мы сунемся туда, не зная, где, что и как, то можем только помешать. Либо что-то произойдет, либо в доме через некоторое время зажжется свет. Это будет значить, что командор разбудил Никиту.

— Но командор может и не разбудить Никиту, — сказал Саша. — Обшарит всю ферму, убедится, что все нормально, и повернет назад. И даже не станет потом рассказывать Никите о своей ночной вылазке…

— Тоже возможно… — согласился Сережа. — Тогда нам надо не упустить момент, когда командор тихо отправится назад, спрятаться в сторонке и, когда он уплывет, тоже сесть в лодку и пуститься в обратный путь.

— Меня в дрожь бросает при одной мысли, что надо будет еще раз в темноте пересекать реку! — пожаловалась Оса. — Может быть, сознаться во всем командору, чтобы он забрал нас в катер? А лодку заберем и отбуксируем на место завтра, при дневном свете…

— Не завтра, а уже сегодня, — поправил ее Сережа. — Сейчас часа три ночи, если не больше. Но до этого далеко. Надо, чтобы командор вернулся. Я вполне согласен сознаться ему во всем, потому что после этой истории с теплоходом… Ой, смотрите, что это такое?

Саша и Оса поглядели туда, куда указывал пальцем Сережа. Они увидели, как откуда-то появился человек и оперся на верхнюю жердь невысокого заборчика. Трудно было разглядеть, командор это или нет: с такого расстояния в темноте даже рост не очень определишь.

Человек постоял немного. Ребятам показалось, что он чуть покачивается, но, возможно, это была просто игра ночных теней. Потом человек наклонил голову — ребята услышали чирканье спички, неожиданно громко прозвучавшее в ночной тишине. Свет от нее на мгновение озарил лицо человека, раскуривающего сигарету, — и даже с такого расстояния ребята могли твердо сказать, что это не командор! Одна густая щетина на щеках и подбородке чего стоила! И волосы были не седыми, а темными, и лоб низким, вдвое уже высокого лба командора…

Спичка погасла. Человек сделал первую затяжку, с наслаждением выпустил дым в воздух. Теперь только жаркий огонек сигареты алел во тьме…

— Это не командор и не Никита! — шепнула Оса. — Значит…

Значит, командор был прав, хотела сказать она, но у нее сил не хватило это выговорить. Ребята почувствовали, как внутри у них все холодеет, как ноги чешутся дать деру… Может быть, они бы и побежали, но одновременно с этим желанием в их ногах появилась резкая слабость, не дававшая сдвинуться с места. Неужели перед ними один из беглых преступников?..

Человек опять затянулся, а третьей затяжки сделать уже не успел. Позади него вырос другой силуэт — на сей раз вполне похожий очертаниями на командора, — и на голову курящего опустился с размаху приклад ружья, которое командор держал двумя руками, стволами вверх.

Курящий беззвучно повалился на траву. Командор на секунду наклонился над ним, а потом — удостоверившись, что оглушенный не скоро очнется, — пригнулся и поспешил в глубь фермы, к одной из дальних построек. На некоторое время воцарилась тишина.

— Нам надо выбрать укрытие получше… — прошептал Сережа и поманил друзей к поросшему кустами бугорку над дорогой. Там они и залегли, чуть раздвинув ветки и напряженно всматриваясь, что будет дальше.

Что-то там происходило, в глухой тишине… А звезды начали меркнуть, и краешек неба на востоке засерел. Приближалось утро.

— Это сколько же сейчас времени? — прошептал изумленный Саша.

— Около пяти, надо полагать, — ответил Сережа.

— Во сколько мы вышли из дому? — спросила Оса. — Никто не заметил?

— Когда мы передавали записку дежурной, большие часы в холле показывали половину двенадцатого, — сообщил Сережа. — Если мы около часа добирались до пристани и ждали отплытия командора, а потом сами отправились и около часа провели здесь… Получается, мы переправлялись через Волгу часа три! Ни фига себе!

— Может быть, мы здесь уже намного больше часа, — сказал Саша. — В таких ситуациях время летит незаметно…

— Или еле ползет! — шепнула Оса. — В любом случае через Волгу мы переправлялись очень долго. Это какой же она ширины?

— Километров пять, если не больше, — ответил Сережа, быстренько прикинув в уме возможную скорость лодки и приблизительное время, которое они затратили на переправу.

— А я начинаю мерзнуть, — сообщил Саша. — Эта сырая трава…

Да, ребята в напряженном ожидании сперва не обращали внимания на холодную землю и влажную от росы траву. Но холодная влага проникала даже сквозь плотную ткань джинсов, не говоря уж о тоненьких маечках, и друзьям как-то вдруг сделалось зябко и неприятно.

— Хороши мы будем завтра! — хмыкнул Сережа. — Со стертыми ладонями и все в простуде!

Светало очень быстро. Вот уже и тоненькая розовая полоска наметилась, стало лучше видно, и строения фермы сразу приблизились, словно ребята поднесли к глазам бинокли.

Где-то скрипнула дверь, и вслед за тем послышался сиплый подсевший голос:

— Эй, Корявый, где ты? Долго тебя ждать?

Короткая пауза — видно, окликавший ожидал ответа. Потом из-за угла дома появился человек: коротконогий и широкоплечий, с длинными руками, похожий на помесь гориллы с пауком. Увидев своего приятеля лежащим у заборчика, он присвистнул и пробормотал:

— Вот нажрался, скотина…

И заспешил к лежащему расхлябанной утиной походочкой, которая в других обстоятельствах вызвала бы у ребят смех.

Он грубо тряхнул лежащего за плечо, а потом его лицо вдруг помрачнело. Он дотронулся до головы лежащего, поднял руку, недоверчиво поглядел на ладонь с растопыренными пальцами. Померещилось ребятам в розовом свете зари или действительно его рука стала красной от крови? Скорее, второе: командор в кровь разбил голову пьяному бандиту…

Второй бандит поднялся и, озираясь по сторонам, заспешил к дому.

— Командора сейчас накроют! — прошептал Саша, едва бандит скрылся за углом. — Надо это предупредить!

— Как? — спросил Сережа.

И тут из-за угла дома грохнул ружейный выстрел.

 

Глава 8

Неравная схватка

Опять установилась короткая тишина, потом раздался еще один выстрел, затем еще и еще. Судя по всему, командор вступил в перестрелку с бандитами. Все события происходили с той стороны фермы, которую ребятам из-за построек не было видно, поэтому они могли лишь по звукам догадываться, что происходит.

— Может, нам подобраться поближе? — спросил Саша.

— Я сам об этом думаю, — ответил Сережа. — Выглядываю удобное место, куда можно перебежать. Вы тоже приглядывайте…

Выстрелы стихли — видно, стороны взяли передышку.

— Я пытаюсь сосчитать, — проговорил Сережа. — Мы знаем, что бандитов пятеро. Один из них валяется без чувств. Второй должен охранять заложников. Третий, как мы слышали, возможно, ранен в одной из предыдущих перестрелок. Значит, против командора двое. Или трое — если раненый на ногах. В общем, для командора все не так плохо. Стреляет он отлично и, в отличие от бандитов, знает местность.

— Все равно получается трое на одного, — мрачно заметила Оса. — И еще этот может очнуться. Да смотрите, он уже приходит в себя…

Лежащий у ограды застонал и присел. Опираясь на руки, чтобы не завалиться на спину, он тупо помотал головой и, хрипло крякнув от боли, взялся за затылок. Он совершенно не понимал, что с ним произошло.

Из-за угла дома появился второй бандит. Он нес ружье и пистолет.

— Басмач! — окликнул оглушенный по кличке Корявый, завидев товарища. — Что случилось?

Похожий на помесь паука и гориллы, Басмач подбежал к товарищу:

— Случилось, так тебя так!.. Говорил я вам, что пить надо меньше! Не могли до хаты дотерпеть! На, держи… Надо поскорее управиться с этим психом, который тебя приложил! — И он сунул в руку Корявому пистолет.

— Что за псих? — спросил Корявый, обалдело разглядывая пистолет. Он был еще несколько не в себе.

— Один из тех, что приходили вчера на яхте. Седой, с бабским хвостом! Видно, этот поганец успел ему что-то шепнуть!

— Он что, один? — недоверчиво спросил Корявый.

— Да!.. Видно, тоже не в ладах с законом, поэтому и не стал звать на помощь… Сбагрил своих туристов, которых на яхте катает, — и сюда! Злой мужик! Видать, не раз до зоны ходил! С ним поосторожней надо!

Басмач явно считал, поняли ребята, что все остальные, находившиеся на яхте, были случайными туристами, которых командор катал ради заработка, — и естественно, не посвящал их в свои дела. А еще он считал, что командор поспешил на выручку Никите, потому что их связывали какие-то общие незаконные интересы. И возможно, пошел один, потому что Никита не успел сообщить ему, что бандитов целых пять человек, и командор, вообразив, что ему придется иметь дело с двумя или тремя, решил, что легко с ними справится.

— Надо пригрозить ему, что мы всю семейку перебьем, если он не перестанет рыпаться… — выдавил Корявый.

— Так в том-то все и дело! Он засел в амбаре над тем погребом, в котором мы семейку заперли! Выпустить их из погреба он не может, потому что ключи от замка у нас, а замок этот фиг сорвешь или вскроешь… Но и мы не можем ему грозить!..

— Так что делать? — спросил Корявый.

— Сматываться надо отсюда! Но перед этим всех передавить, чтобы они на наш след не навели! Этот гад сидит на чердачке, откуда ему в четыре стороны видно, и постреливает оттуда. Чифирь, Сухой и Халда обложили его, чтобы у него минутки не было спуститься вниз и с замком поковыряться… Сейчас попробуем подпалить их всех там! Ты ступай, тоже постреливай, чтобы отвлекать гада, а я попробую к амбару подобраться и поджечь!

— Пожар далеко будет виден… — опасливо проговорил Корявый.

— Ну и что? Мы уже знаем, что ферма на самом отшибе. Если кто дымок увидит издали, то не раскумекает, что это пожар! Решат, что рыбу коптят! Ведь коптильня у них есть, так? В общем, дуй к остальным, а я попробую потока подпустить, чтобы этот вонючка или спекся заживо, или прямо под наши пули выскочил! С семейкой и возиться не придется — она сама задохнется в дыму, под горящим-то амбаром!

Для большей убедительности Басмач двинул Корявого кулаком в плечо — пошевеливайся, мол, — и поспешил задами, на виду у ребят, к дальнему концу фермы. Корявый еще раз тупо поглядел на пистолет, потом рывком вскочил на ноги — видно, туман в голове окончательно развеялся и он уяснил, что происходит, — и побежал к дому. Когда он исчез за углом, ребята переглянулись. В глазах у них был немой ужас и вопрос: что делать?

— Все пятеро против него… — испуганно прошептал Саша.

— Да. И ему надо отстреливаться на четыре стороны. Значит, подобраться и подпалить амбар им будет довольно легко… — с убитым видом проговорил Сережа.

— Ребята, но ведь мы же здесь! Неужели мы ничего не придумаем? — воззвала Оса.

— Есть у меня одна шальная мысль… — пробормотал Сережа. — Можно сказать, бандиты сами мне ее подсказали, когда заговорили про «подпалить».

— Что за мысль? — жадно спросили Саша и Оса.

— Пчелы, — объяснил Сережа. — Выкурить пчел из ульев, чтобы дым погнал их в сторону фермы. Туча разъяренных пчел, готовых жалить все на своем пути, — это, знаете…

— Слушай, это гениально! — восторженно сказал Саша.

— Но ведь пчелы могут изжалить и командора, и Никиту с семьей… И нас, в конце концов! — засомневалась Оса.

— Не думаю, — ответил Сережа. — Я где-то читал, что пчелы не жалят своих хозяев-пасечников, к которым привыкли… Не знаю, правда это или нет, но все равно… Во-первых, Никита с семьей заперты в погребе, так что до них пчелы не доберутся. Они летят довольно близко к земле, а командор сидит на чердачке, так что, скорее всего, пчелы пройдут ниже… И потом, нам понадобится какое-то время, чтобы их выкурить. За это время бандиты уже могут поджечь амбар. Разгореться амбар еще не успеет, а дым и пламя, наоборот, уберегут командора от пчел — ведь им придется огибать место пожара. Что до нас… Раз мы сами будем выкуривать пчел, то будем знать, куда они полетят, и вообще успеем спрятаться… Значит, кроме бандитов, никто не пострадает! В общем, решайте! Времени у нас нет! И в голову мне больше ничего не приходит. Либо пробуем этот план, либо лежим и смотрим, как бандиты в конце концов спалят командора и семью. Командор долго не продержится!

Опять послышались редкие выстрелы.

— Наверно, этот, по кличке Басмач, подбирается к амбару, а остальные отвлекают командора, — предположил Сережа.

— Давай действовать! — заявила Оса. — Пробираемся к пасеке!

— Лучше нам разделиться, — сказал Сережа. — Пожалуй, к пасеке пойду я один. Одному пробраться легче, и меньше вероятность, что заметят. Ты, Саша, оставайся здесь, веди наблюдение. Если что, сам сообрази, что делать. А ты, Оса, отправляйся в тот затончик, куда должна прийти яхта, и жди ее… Если они приплывут и увидят, что никого из нас в условленном месте нет, они сунутся прямо к причалу, а это невесть чем может кончится!..

— Яхта придет не раньше часа, а сейчас Раннее утро… — недовольно пробормотала Оса. Ей не хотелось оказываться совсем в стороне от событий.

— Не уверен! — возразил Сережа. — Бимбо надо выгуливать довольно рано, и этим обычно занимается Петя. Скорей всего, тогда он и получит записку. А получив такую записку, он наверняка сразу сознается во всем отцу. И Олег Константинович не такой человек, чтобы медлить и ждать до двенадцати!.. А сейчас, — Сережа взглянул на небо, где солнце уже полностью вышло из-за горизонта и поднималось все выше, — сейчас около семи утра… В общем, лучше подстраховаться. И хватит рассуждать!.. Оса — к затончику, а я к пасеке! — Он вдруг побледнел. — Господи Боже, ведь, чтоб выкурить пчел, нужны спички или зажигалка!

— У меня есть спички, — обрадованно сообщила Оса. — Остались в кармане с тех пор, как мы в последний раз разводили костер на берегу. На, держи!

Сережа схватил коробок спичек, кивнул друзьям и, пригнувшись, перебежал до следующего бугорка. Там он залег, выглянул, убедился, что никого нет, и сделал еще один рывок. Саша и Оса смотрели, как он короткими перебежками движется в обход фермы, по широкой дуге пробираясь к той стороне, где была пасека. Он пересек дорогу, исчез в орешнике…

— Как ты думаешь, получится у него? — спросила Оса.

— Должно получиться! — ответил Саша, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности.

Выстрелы зазвучали чаще, с разных сторон. Командор отбивался «аки лев рыкающий», как любил говаривать отец Осы.

— Только бы Сережа успел, только бы получилось… — шептала Оса, до боли сжав кулаки.

— Ты бы отправлялась поскорее к затончику! — сказал Саша.

— Отправлюсь, не беспокойся! — ответила Оса. — Но еще немного посмотрю, что происходит! Все равно еще рано!

Опять наступила пауза. Невыносимо было находиться совсем рядом, не зная и не видя, что происходит, лишь по звукам о чем-то догадываясь!

— Ступай! — еще раз поторопил Саша Осу.

— Слушай, перестань мной командовать! — огрызнулась Оса. — Я и сама соображаю!

Саша вздохнул и перестал настаивать, чтобы не разозлить Осу. Почему это так, задумался он, что одним — например, Сереже — все подчиняются охотно и с радостью, стоит им взять командование в свои руки, а других — вот таких, как он, Саша — никто никогда не слушает? Ему сделалось обидно, и Оса это поняла.

— Хорошо, я сейчас пойду, — сказала она. — Ты пойми, что жалко оставлять тебя одного. Ведь я-то буду в самом безопасном месте!

Саша молча кивнул. Помолчал, подумав немного, и ответил:

— Не переживай. Ничего со мной не случится. Просто давай действовать четко по плану. Ведь если нас уже хватились, то яхта в пути!

Оса крепко сжала его запястье, приободряя на прощание, и, пригнувшись, побежала к прибрежной тропе, по которой они пришли.

Она почти сразу исчезла в подступающем к самой воде лесочке, и Саша остался один. Он лежал, оперев голову на руки, смотрел на строения фермы, на Волгу, видневшуюся справа за лужком и редким перелеском, на дальний лесок, перед которым, как показал им вчера командор, находилась пасека. Несколько раз ему почудилось, будто он видит дым в той стороне, но всякий раз это оказывалось обманом зрения. Утренняя дымка, зыбкая дрожь воздуха, когда под солнцем испаряется роса… Солнце пригревало все сильнее, и животу еще было холодно, а спине уже совсем тепло и даже жарко. После бессонной ночи в голове звенело и в глазах пощипывало. Спать не хотелось, но по всему телу разливалась дремотная лень, когда трудно пошевелить рукой или ногой.

Выстрелы то стихали, то опять начинали звучать резко и часто. Саша уже различал, что выстрелы звучат по-разному. Вот сейчас, побасовитей — так звучат выстрелы, исходящие из одной точки, вознесенной над землей. Ружье командора, догадался Саша. Командор стрелял достаточно редкими одиночными выстрелами, — видно, берег патроны, чтобы иметь запасец на тот случай, если бандиты пойдут на штурм.

Скорей всего, командор рассчитывал дотянуть до подмоги, которую, по предварительной договоренности, должен был привести Петькин отец, если командор не вернется к определенному часу. Вот только успеет ли эта подмога? Саше опять почудилось, будто он видит дымок… Нет, на этот раз не почудилось! Только поднимался дымок, к Сашиному отчаянию, не у дальнего лесочка, а из-за крыш ближних строений, оттуда, где находился амбар. Бандитам удалось все-таки поджечь командора!

Дым становился темней и гуще, и Саша беспомощно взирал на него. Ну что там Сережа — ну?! Хоть бы что-то произошло! Хоть бы появилась подмога с другой стороны!..

И тут Саша услышал тарахтение трактора. Да, по дороге к ферме приближался трактор, которым управлял небритый растрепанный тракторист. Он удивленно смотрел на дым, а потом закричал:

— Эй, Никита, я трактор пригнал, как договаривались!.. Ты что там, горишь, что ли? Погодь малость, я подсоблю!

Саша уже готов был выскочить из укрытия, чтобы предостеречь тракториста, но тут грохнул очередной выстрел. По звуку Саша понял, что стрелял командор: давая трактористу понять, что на ферме беда и что лучше туда не соваться, а бежать за подмогой. Тракторист сразу посерел и опустился на сиденье. Потом, сообразив что-то, он вскочил и хотел спрыгнуть с трактора, чтобы бежать прочь, к какому-нибудь укрытию. Но он не успел. Прозвучал еще один выстрел — голос оружия был совсем другой, и, значит, стрелял кто-то из бандитов, — и изготовившийся к прыжку тракторист рухнул на землю. Саша увидел, как он распластался в пыли и затих без движения, и невольно зажмурил глаза от ужаса.

Когда он их открыл, тракторист лежал в той же позе. А вот на затончике перед фермой кое-что изменилось. На нем опять появился Корявый. Он крался, воровато пригнувшись, с пистолетом в одной руке и с небольшим чемоданчиком в другой. Он был уже возле загородки, у которой его оглоушил командор, когда позади него раздался резкий голос:

— Стой, сука!

Корявый замер на месте и оглянулся. Саша тоже посмотрел туда, откуда прозвучал голос. Там стоял Басмач, держа ружье наперевес.

— И пистолет брось! — добавил Басмач.

— Да ты что, Басмач, да ты что? — быстро заговорил Корявый. — Я ж просто прибрать понадежней хотел, а то мало ли куда пожар перекинется!..

— Под себя ты прибрать хотел! — ответил Басмач. — Бежишь, сукин сын, крыса вонючая?

— Вовсе нет! — уговаривал Корявый. — Ты же видишь, что делается, и я…

— Ладно, ладно! — хмыкнул Басмач. — Брось пистолет и ступай вперед! Вон туда! — Он указал дулом ружья на прибрежную тропку, на бугорке возле которой лежал Саша.

Корявый покорно бросил пистолет и пошел, куда ему приказали. Саша напрягся — как быть? Оставаться на месте, понадеявшись, что за кустами его не заметят? Или попробовать отползти подальше? Но отползая, он как раз и может выдать себя: по треску мелких веточек, по качанию веток и высоких стеблей…

Басмач подобрал брошенный Корявым пистолет и пошел вслед за ним, потихоньку его нагоняя. Они были возле самых кустов, где лежал Саша, когда Корявый тихо спросил:

— Ты меня не убьешь?

— Нет, — хмыкнул Басмач. — Пойдем вместе.

— Так ты тоже?.. — вырвалось у Корявого.

— Эти уже покойники, — кивнул Басмач в сторону фермы. — Я не верю, что этот ублюдок приперся сюда, не имея поддержки. Он шел на разведку — и ушел бы тихо, если бы мы его не засекли! Его дружки вот-вот хватятся, что его долго нет, и тоже пожалуют. Да еще этот тракторист… А пока мы не покончим с ублюдком, отсюда уходить нельзя, — он помчит за подмогой, не дав нам времени подальше оторваться от этого места!.. ВСЕМ уходить нельзя, — усмехнулся Басмач, сделав особенное ударение на слове «всем». — Но пусть эти трое покончат с ублюдком и потом прикроют нас, если еще кто-нибудь пожалует. Им отступать будет некуда, и драться они будут как черти. Часа два мы на этом выиграем, а больше нам и не надо…

— Если они останутся в живых, то под землей нас найдут… — пробормотал Корявый.

— Не останутся, — спокойно ответил Басмач. — У меня, знаешь, нюх особый. Я за версту чую, когда от человека уже несет мертвечиной, и знаю, что надо обходить его подальше, чтобы не сгореть вместе с ним!.. Хорошие были товарищи… — опять хмыкнул он, оглянувшись на ферму.

— Но разве мы туда идем? — спросил Корявый. — Лодки в той стороне…

— Чего ж ты в ту сторону не побежал? Потому что понимал, что там придется драпать на виду у Сухого и Чифиря и они тебя как утку подстрелят!.. А лодку мы сейчас найдем. Ублюдок пришел с этой стороны. Значит, и подплыл он отсюда. Следовательно то, на чем он приплыл, привязано где-то неподалеку. Я так думаю, он пришел на катере — яхтой рисковать бы не стал! Пойдем по тропинке и будем смотреть в оба, пока не увидим катер!.. Ну, пошли!

Басмач подтолкнул Корявого дулом ружья, которое так и держал наперевес, — видно, не очень-то доверял приятелю. И двое бандитов потопали по прибрежной тропе.

Когда они удалились, Саша облегченно перевел дух. Итак, двое бандитов решили дать деру, оставив — или, скорее, подставив — своих товарищей, как прикрытие.

Если бы амбар уже не горел!.. С тремя командор справился бы во всяком случае, сколько угодно против них продержался бы…

Но скоро ему придется выбирать между смертью в огне и смертью от пули — Саша не сомневался, что Басмач уж постарался поосновательней подпалить амбар, прежде чем сбежать! А дым становился все гуще и чернее…

Саша теперь хорошо понимал, что испытывает солдат на войне, когда лежит в окопе, а вокруг свистят пули и виден дым горящих зданий. И ведь пока что эти пути летели не в него самого, не в Сашу…

Новая ужасная мысль пришла ему в голову. Что, если бандиты не найдут катер командора и протопают до того места, где ждет прибытия яхты Оса? Нет, такого не может быть! И потом, даже если они промахнутся мимо катера, то все равно увидят через несколько метров ребячью лодку со спасательной станции…

Захотят ли они удирать на гребной лодке вот вопрос. Впрочем, особого выбора у них не будет. Разве что уходить пешком дальше по берегу, но это для них слишком опасно! Они воспользуются первым удобным случаем, чтобы продолжить бегство не по земле, а по воде!

И что у них за чемоданчик? Саше показалось, что он знает ответ. Браконьер упоминал, что бандиты ограбили отделение Сбербанка. Скорей всего, в этом чемоданчике их добыча — огромная сумма!

Все эти мысли проносились в Сашиной голове быстрее молнии на фоне одной главной мысли: удастся ли Сережина затея, а если удастся, то успеет ли Сережа вовремя?

В очередной раз ему померещилось, что у дальнего лесочка поднимается дымок… Нет, на этот раз не померещилось! Дымок действительно был, он расползался едкими клубами — серыми, с черными метинками, такой дым бывает, когда разжигаешь сырые дрова или бросаешь в костер свежую листву. От одного вида этого дыма у Саши запершило в горле. Или это простуда начинает его одолевать — после того, как ночь он промерз, потом распарился во время отчаянной гребли, потом опять промерз, лежа на сырой и холодной земле?

И… Да, опять-таки это было в реальности, а вовсе не мерещилось Саше! Посреди прочих звуков возник новый — мерный тяжелый гул, который все приближался и приближался, словно на ферму откуда-то издалека шла эскадрилья бомбардировщиков!

Саша не успел даже обрадоваться, поняв, что это летят взбешенные пчелы, выгнанные из ульев, как услышал отчаянные крики, быстро слившиеся в один сплошной трехголосый вопль! Пчелы добрались до бандитов!

Теперь все зависело от того, насколько разгорелся амбар и смогут ли командор и семья Никиты выбраться оттуда. Уже не остерегаясь бандитов, Саша встал… и увидел; темную рябь в воздухе. Это пчелы зависли над фермой. Несколько роев шли дальше — Саше показалось, что прямо на него. Он в ужасе сделал несколько шагов туда и сюда, потом принял единственно правильное решение: проламываясь сквозь кустарник, помчался с бугорка к реке, чтобы по шею засесть в воду — и нырять с головой, если пчелы его настигнут!.. Он мчался, не глядя под ноги, и буквально через несколько метров споткнулся о какую-то подлую корягу, торчавшую из земли. Упал Саша благополучно, выставив вперед руки, но при этом потерял очки, и весь мир вокруг него сразу стал туманным и расплывчатым. Встав на колени, Саша стал шарить по земле руками — потерять очки было бы для него катастрофой. Ему чудилось, что гудение пчел все ближе и ближе… А потом до него донесся грохот и громкий треск. Амбар начал рушиться… Успел ли командор выбраться оттуда и вытащить остальных? Или все кончено?

И тут Саша спиной ощутил, что позади него кто-то есть. Он застыл на месте, а этот кто-то сделал шаг к нему — хрустнули ветки под ногой…

 

Глава 9

Еще не победа

Но вернемся в городок, к тому моменту, когда Петя получил записку и прочитал ее. Теперь он понял, почему так нервничал Бимбо: пес почуял, что Петины друзья ушли, и рвался повести хозяина вслед за ними.

Надо ж было выкинуть такое! Петя и злился на друзей, и — если говорить совсем по правде — немножко им завидовал. Но в любом случае об этом надо немедленно рассказать отцу. Такого скрывать нельзя!

Перепрыгивая через три ступеньки, так что даже Бимбо с трудом за ним поспевал, Петя поднялся на третий этаж и ворвался в номер. Отец сразу открыл глаза и присел на кровати.

— Ну? — спросил он, увидев бледное лицо сына. — Что еще случилось?

— Ребята отправились следом за командором! — сообщил Петя.

— Что?! — Отец отбросил одеяло и, вскочив с кровати, стал быстро надевать брюки.

— Что?! — эхом ему откликнулся Миша, тоже присевший на кровати. Похоже, и Миша практически не спал…

— Ну да! Я… я услышал кусок вашего разговора с командором и рассказал ребятам, — стал торопливо объяснять Петя. — А они… вот… оставили записку!

Петя протянул записку отцу, и тот, пробежав ее глазами, понял все без дальнейших объяснений.

— Ну, Петруччо!.. — покачал он головой. И прихлопнул рукой по прикроватной тумбочке. — В темпе одеваемся — и на яхту! Пойдем за ними!

— Не дожидаясь двенадцати? — на всякий случай спросил Петя.

— Какое там дожидаясь. — Отец говорил очень сердито, почти зло. — Вы что, не понимаете, во что ввязались? Это вам не игрушки!

— Можно мне прочесть записку? — спросил Миша, уже застегивая надетые джинсы.

— На, прочти — и вперед! — протянул ему записку Котельников-старший.

Миша прочел и присвистнул.

— Учудили, чудики! — сказал он. — Все, я готов!

Все остальные тоже были готовы. Они спустились в холл, где Петькин отец задержался на секунду, чтобы забронировать оба номера еще на сутки и оплатить их вперед.

— Есть у меня подозрение, что мы сегодня не уедем… — на ходу, уже на улице, объяснил он ребятам.

Он шел таким широким и скорым шагом, что ребята еле поспевали за ним. Время от времени он покачивал головой и что-то бормотал. До пристани они добрались минут за пятнадцать. Котельников-старший остановился на причале, извлекая из кармана второй комплект ключей от яхты, который на всякий случай находился у него.

— А может быть, и лучше, что все так получилось, — вдруг сказал он, обращаясь к ребятам. — Я имею в виду, что вы все знаете и мне не приходится играть с вами в прятки и скрывать свои переживания. Так оно естественней и легче. Командору надо было рассказать о своих подозрениях не только мне, но и всем… Судьба мудро распорядилась, что дала Петрухе подслушать наш разговор.

С этими словами он перебрался на яхту, а ребята и Бимбо — за ним следом.

Яхта быстро, легко и послушно отошла от берега и вышла на большую воду: Петькин отец уже вполне освоился с ее управлением.

— Вскипятите чайничек и сделайте мне кофе покрепче! — распорядился он. — И сами подкрепитесь как следует. Яйца, что ли, себе сварите, возьмите ветчины, сметаны…

— А тебе что, кроме кофе? — спросил Петя.

— Бутерброд какой-нибудь.

— Сколько ложек кофе класть на чашку? — крикнул Миша, поставив чайник на плиту. Петя в это время резал хлеб и ветчину и доставал тарелки.

— Не на чашку, а на большую кружку! — ответил Котельников-старший. — Ложки четыре, с верхом. И без сахара!

Миша положил в большую керамическую кружку четыре ложки «Нескафе голд» и залил крутым кипятком. Петя приготовил отцу два бутерброда с ветчиной и огурцом.

Потом они все устроились на палубе. Ребята, ощутившие внезапный приступ голода, уплетали вареные яйца, черный хлеб с ветчиной и со сметаной, огурцы и помидоры запивая все «Несквиком», который они развели ледяным молоком из холодильника. Бимбо получил свою порцию сухого корма и, проглотив ее в один момент, с блаженным видом улегся на палубе. Петькин отец одной рукой правил яхтой, а в другой держал чашку кофе и потихоньку из нее отхлебывал, вдыхая бодрящий аромат крепкого, жгучего и горького напитка. Иногда он ставил кружку на приступочку и откусывал от бутерброда.

Выпив одну чашку крепчайшего кофе, он попросил сделать ему вторую.

— Вот так! — сказал он, допив и вторую кружку. — Совсем другое дело! И в голове прояснилось, и вообще совсем свежим себя чувствуешь… Вы доели? Хорошо! Тогда ненадолго встаньте к рулю. Мне нужно кое-чем заняться.

Передав управление ребятам, он спустился вниз, достал из стенного шкафчика вторую двустволку Николая Христофоровича, осмотрел ее, проверил, отомкнув затвор, потом нашел коробку с патронами и зарядил ружье.

— Как ты думаешь, там что-нибудь серьезное? — спросил Миша, кивая на другой берег.

— Наверно, да, — ответил Петя. — Потому что иначе командор и ребята уже давно вернулись бы. Если только они не задержались в гостях, выяснив, что все в порядке…

— Не стали бы они задерживаться! — заявил Миша. — Они ведь знают, что мы волнуемся!

— Тоже так… — согласился Петя. — Смотри, что это там?

Он указал вперед, на дальнюю точку на другом берегу. Там, километрах в трех от них, в том месте, где находилась пасека, словно сероватый туман поднимался над деревьями.

— Похоже… — Миша сделал паузу, прежде чем договорить. — Похоже на дым! Неужели ферма горит?

— Во всяком случае, это не дым из трубы, — задумчиво заметил Петя. — Из трубы столько дыма не навалило бы… Да и кто станет топить печку в такую жару? Единственно что, Николай Христофорович упоминал, что у Никиты есть коптильня.

— Ну да, вот они ни с того ни с сего станут рыбу копить! — возразил Миша.

— Да, неестественно… Но если они ночью купили у браконьеров свежую рыбу, которую надо немедленно обработать… Тогда было понятно, почему все наши задержались. Кому не интересно поглядеть, как работает настоящая коптильня? И времени еще надо они могли решить, что успеют вернуться до того, как мы начнем волноваться по-крупному…

— Но больше всего это похоже на пожар! — помотал головой Миша. — И… Вот послушай, ты ничего не слышишь?

Пока ребята разговаривали, яхта прошла довольно большой кусок пути и теперь была намного ближе к ферме. Петя прислушался. Да, были отчетливо слышны резкие хлопки, которые раздавались то чаще, то реже.

— Знаешь, что это такое? — спросил Миша. — Это перестрелка!

Петя должен был признать правоту друга. И о таком следовало немедленно сообщить отцу.

— Папа! — окликнул он.

— Что? — отозвался из каюты Котельников-старший. Он как раз заканчивал возиться с ружьем.

— На ферме пожар и оттуда слышатся выстрелы!..

Котельников-старший в три прыжка поднялся по крутой лесенке на палубу.

— Да… — сказал он, поглядев туда, куда указывали ребята. — Там чуть ли не бой идет!.. Ну-ка, прибавим ходу!..

Он принял у ребят управление, переладил паруса, и яхта стрелой понеслась вперед.

Петя и Миша стояли на ее носу и, крепко держась за поручни, смотрели, как приближается противоположный берег. Через некоторое время они услышали тарахтение мотора и разглядели катер, идущий вниз по течению.

— Этот катер должен был пройти мимо фермы, — сказал Котельников-старший. — Надо бы спросить у мужика, не заметил ли он чего… Эй, на катере! — громко позвал он, чуть сменив курс яхты и сблизившись с катером.

— Чего? — отозвался сидевший в нем мужик.

Очень неприятного он был вида — и Пете, и Мише одновременно пришла в голову мысль, что он похож на помесь паука и гориллы.

Бимбо вдруг поднял голову и, принюхиваясь, глухо зарычал.

— Что там за дым и выстрелы, не интересовался, когда проплывал? — спросил Петькин отец.

Мужик помолчал, словно обдумывая ответ.

— Я не понял, — сказал он наконец, пристально глядя то на яхту, то на Котельникова-старшего, то на ребят, то на пса: будто прощупывая глазами всех и вся.

Петя обратил внимание, что одну руку мужик опустил куда-то вниз. Петькин отец это, видимо, тоже заметил, потому что бросил быстрый взгляд в каюту, где осталось ружье.

— По-моему, неладное что-то. Я побоялся высаживаться. Дай-ка, думаю, поплыву в город, людей позову, чтобы вернуться с подмогой… А вы кто таковские будете?

— Да мы так, для удовольствия плаваем! — ответил Петькин отец. — Хотим подойти, поглядеть, не нужна ли помощь…

— Не советую, — остерег мужик. — Мало ли что там может быть. А вы с детьми… Не ровен час… — Он покачал головой.

Бимбо, рычавший все громче и громче, вскочил, не в силах сдерживаться, и злобно залаял на мужика. Он так ощетинился, что создалось впечатление: если бы он мог допрыгнуть до сидевшего в катере, то вцепился бы ему в глотку!

— Солидный пес! — сказал мужик. — Ну, вы поступайте как хотите, а я до города поплыву… — Он дал мотору полный ход и поплыл прочь, громко тарахтя и отдаляясь от яхты.

Бимбо проводил его отчаянным лаем.

— Чем-то этот мужик ему не понравился, — сказал Миша, кивая на пса.

— Странный мужик! — задумчиво пробормотал Петькин отец. — Надеюсь, мы не… Ладно, вперед!

Он направил яхту к тому затончику, о котором говорилось в записке.

— Сперва посмотрим, нет ли там кого, — уведомил он свою команду. — А потом подойдем поближе к ферме.

В затончике на первый взгляд никого не было. Но стоило им подойти поближе, как с шумом раздвинулись кусты, и из них выскочила маленькая фигурка, которая запрыгала и замахала руками.

— Смотрите! — ахнул Миша. — Это Оса!

— Михайло, принимай от меня управление яхтой! — велел Петькин отец. — А мы с Петруччо пойдем к берегу. Петруччо, готовь лодку! — Он спустился в каюту и забрал Ружье, а Петя тем временем в две секунды спустил на воду надувную шлюпку.

— Как хорошо, что вы приехали! — затараторила Оса, когда шлюпка уткнулась в берег и Петька с отцом вылезли из нее на землю. — Там такое творится!.. Я здесь вас встречаю, а Сережа пошел пчел выпускать, пока Саша ведет наблюдение, потому что командор сидит на погребе с заложниками и отбивается…

— Погоди-ка! — остановил ее Петькин отец. — Давай по порядку!

Задав несколько точных вопросов, он выяснил у Осы, что происходит, и распорядился:

— Значит, так!.. Я иду на ферму, а ты вместе с Петей возвращаешься на яхту. Переведите ее к причалу, держитесь чуть поодаль и не пускайте на нее никого посторонних! В крайнем случае, быстро уходите!..

Без дальнейших обсуждений он направился по прибрежной тропе. Оса и Петя поплыли на яхту.

Котельников-старший шел быстро, но соблюдая осторожность. Он останавливался и приседал при каждом подозрительном шорохе и при очередном повороте тропы. Так он миновал место, где ребята привязали свою лодку — та была в полном порядке, целехонькая, никуда не делась, — а потом то место, к которому Николай Христофорович причалил свой катер. Катера не было, но у самой кромки воды Котельников увидел нечто темное. Он подошел поближе, чтобы поглядеть.

Это был застреленный человек. Его голова и грудь, вокруг которой вода была красновато-мутной, были в реке, а ноги — на суше. Если бы Петькин отец знал столько, сколько Саша, он бы понял, что Басмач все-таки застрелил Корявого, своего напарника по бегству, и в одиночку ушел на катере командора. И что они встретили на яхте не кого иного, как Басмача. И тот, наверно, еще прикидывал, не захватить ли яхту, но в итоге решил, что яхта — слишком заметное судно и на катере будет легче прятаться и уходить от погони…

Но все это Котельникову еще предстояло узнать. А пока что он за одну секунду убедился, что убитому ничем не поможешь, и поспешил дальше.

Он вышел из-под деревьев к покосу перед фермой. Там он, как и Саша, услышал гудение пчел и крики бандитов, на которых напали сотни и сотни беспощадных насекомых. Потом он увидел, как из кустов на бугорке перед ним выскочил Саша и, спотыкаясь, побежал к реке. Затем раздался громкий треск, и Петькин отец понял, что Саша упал.

Котельников со всех ног побежал к Саше. Мальчик лежал на животе, раскинув руки и ноги, его очки валялись в метре от него. Когда Тень Котельникова упала на мальчика, тот притих, боясь пошевельнуться. Петькин отец шагнул к очкам, поднял их и протянул Саше:

— На!.. Ты ведь без очков как без рук.

Услышав знакомый голос, Саша нерешительно приподнял голову — и улыбнулся, увидев Петькиного отца.

— Там, на ферме… — порывисто заговорил он, надевая очки. — Пчелы закусали бандитов… Но амбар горит, и все могут погибнуть… А я… Мне показалось, рой пчел летит на меня, и я побежал к реке, чтобы спрятаться в воде…

— Кто там лежит, возле трактора? — спросил Котельников, обозревавший все вокруг.

— Тракторист… Он ехал, потому что договорился с Никитой на сегодня, на утро… Бандиты его убили…

— Ну, кажется, недоубили, — заметил Петькин отец, успевший разглядеть, как тракторист слегка пошевелился. — Сейчас посмотрим, что с ним. Оставайся здесь!

Он побежал к трактористу, с осторожностью посматривая вокруг. Бандитов он не боялся — а вот пчел побаивался изрядно. Ведь озверевшие пчелы могут закусать до смерти! Известны случаи, когда после большого количества укусов человек умирал от болевого шока… В любом случае бандиты выведены из строя на несколько часов. Но Котельникову вовсе не хотелось самому разделить их участь!

— Ты жив? — спросил он у тракториста, открывшего глаза.

— Да, — слабым голосом ответил тот. — В бедро попали, гады. Я, кажется, сознание потерял. Что там происходит? Это нашенская шпана решила все-таки Никиту подпалить? Но на нашенских непохоже, у нас таких оголтелых нет…

— Это не местные, — ответил Петькин отец. — Это, кажется, те бандиты, что из тюрьмы бежали. Лежи тихо, я за тобой вернусь, как только на ферме помогу. И не волнуйся, рана у тебя неопасная.

Огибая постройки, Котельников стал пробираться к горящему амбару. На подходе к нему он услышал крики о помощи, звучавшие глухо, как будто доносились из подземелья. Впрочем, почему «как будто»? Это кричала семья Никиты, запертая в погребе. Часть амбара уже полыхала вовсю. Рядом с амбаром лежали три скрюченных тела: искусанные бандиты, глухо стонавшие, потому что даже кричать от боли у них не было сил. Пчел нигде не было видно: очевидно, улетели дальше.

В горящем амбаре с грохотом обрушилась балка, а из-под нее чудом успел выскочить Николай Христофорович.

— Олежка, ты? — спросил он, стирая копоть с лица, застилавшую ему глаза. Он даже не удивился, увидев здесь своего друга. — Надо побыстрее найти какой-нибудь лом, чтобы сорвать замок погреба, иначе вход завалит горящими обломками, и мы их уже не спасем!

— Попробуй ружьем! — предложил Котельников.

— Уже пробовал, не получается!

— Погоди секунду! — Котельникову пришла в голову внезапная идея. Оставив двустволку Николаю Христофоровичу, он со всех ног побежал к трактору.

Так и есть! У трактора, среди прочей экипировки, имелся стальной трос. С трактором Котельников управляться умел. Заведя машину, он поехал во двор фермы.

— Привяжи конец троса к замку! — крикнул он командору, кинув ему свободный конец. — Попробуем трактором сорвать!

Николай Христофорович исчез в огне и дыму. Через две минуты донесся его крик:

— Готово!

Котельников развернул трактор в обратную сторону. Проехав несколько метров, он ощутил, как напрягся стальной трос, пытаясь затормозить движение трактора. Потом послышался резкий треск, и трос опять обмяк.

— Получилось! — донесся радостный крик Николая Христофоровича.

Котельников остановил трактор и, соскочив с него, побежал на помощь другу. Задыхаясь в огне и дыму, они помогли выбраться из погреба двум детям, жене Никиты Алене и самому Никите. И успели они очень вовремя! Только они вывели спасенных заложников на свежий воздух, как остатки амбара с грохотом обрушились. Страшно подумать, что могло бы быть, задержись они хоть на секунду!

Некоторое время спасенная семья сидела молча, жадно глотая свежий воздух. Потом дети заплакали, а вслед за ними разрыдалась Алена, жена Никиты.

— Ну-ну! — Никита неловко обнял жену за плечи. — Все уже позади, нечего переживать…

Алена пыталась сдержать слезы — и не могла. Она виновато улыбнулась спасителям:

— Вы знаете… это…

— Нечего, нечего! — пробасил Николай Христофорович. — Верно Никита говорит — все позади!

Он хотел еще что-то добавить, но побелел и, схватившись за бок, опустился на траву.

— Что с тобой? — кинулся к нему Котельников.

— Ранили меня… — ответил командор. — Я на нервном напряжении держался, а сейчас, как отпустило… Рана неопасная, но, по-моему, я много крови потерял… Да еще в голове все звенит: рухнувшей балкой по черепу задело, когда я со своего насеста спускался.

— Я сейчас перевяжу рану! — Алена сразу встала, вытирая слезы. — Дети, пошли в дом! Найдем бинт и все необходимое.

Взяв детей за руки, она пошла к дому. Никита проводил ее взглядом и лишь тогда заметил трех бандитов, беспомощно валявшихся на земле.

— Кто это их так?

— Пчелы, — ответил Петькин отец.

— Вот умницы! — восхитился Никита. — Нежели они почуяли, что надо на выручку лететь?

— Нет, — ответил Петькин отец. — Это один из мальцов их выкурил…

Никита одобрительно кивнул:

— Толковый парень! У меня самого была такая идея, но только я постоянно должен был быть на виду у этих сволочей, иначе бы они семью убили! Я мог ходить в дневное время в пределах фермы, но так, чтобы они видели все, что я делаю, и слышали все, что я говорю. Не мог же я у них на виду раскладывать кострище, чтобы дым пустить! — Он подошел к бандитам и осмотрел каждого по очереди. — Дышат!.. Ведь от укусов пчел и помереть можно. Надо их связать, потом обработать специальной мазью…

Появилась Алена, торопящаяся перевязать командора.

— Когда его перевяжете, то там еще один раненый помощи требует, — сообщил Котельников. — Тракторист, который к вам ехал.

— А, Валерка, с которым мы договаривались! — догадался Никита. — Сильно его ранило?

— Не очень. Навылет, в мягкие ткани.

— Пойду-ка я ему помогу, пока Алена Николая обрабатывает, — сказал Никита.

Он взял один из бинтов и заспешил к трактористу. Котельников, чтобы не болтаться без дела, нашел крепкие веревки в доме и связал всех трех бандитов. Когда он заканчивал вязать третьего, последнего, во двор осторожно заглянули две рожицы: Саша и Сережа.

— Сработало! — воскликнул Сережа. — Я ж говорил, что сработает!.. Дядя Олег, вы на нас не сердитесь?

— Куда уж там! — невесело усмехнулся Котельников. — Без вашей самодеятельности тут бы все погибли. Выходит, что Бог ни делает, все к лучшему! Но на будущее… — Он сурово погрозил ребятам пальцем. — Я за это время чуть не поседел! А теперь пойдите, посмотрите, не нужна ли где наша помощь.

— Молодцы, ребята! — Командор, которого чуть поодаль перевязывала Алена, весело помахал им рукой.

— Двое бандитов бежали, — сообщил Сережа, которому Саша успел рассказать все, что видел. — Басмач и Корявый. Они забрали катер командора и ушли на нем вместе с награбленными деньгами…

— Погоди-ка! — Петькин отец выпрямился. — Двое, говоришь? Как они выглядели?

— Корявый — он такой, плохонький, дерганый, — стал объяснять Саша. — А Басмач — такого зверского вида мужик, похож то ли на гориллу, то ли на паука. То есть у него лицо такое горилье и плечи широченные, а руки и ноги как у паука торчат…

— Басмач застрелил Корявого и ушел один, — проговорил Котельников, сразу сопоставив то, что видел, с тем, что рассказывал Саша. — И мы, главное, столкнулись с ним по пути! Эх, возникло бы у меня подозрение, что это один из них!..

— Басмач ушел, говорите? — раздался голос. — Это плохо. Он самый оголтелый из них. И никогда не прощает тем, кто ему насолил…

 

Глава 10

Вынужденная задержка

— Степан! — воскликнул командор, первым оглянувшийся на голос. — Ты это тут откуда?

Степан Ерофеич, тот браконьер, с которым путешественники встретились позавчерашним вечером, довольно ухмыльнулся.

— Шли по реке, прочесывали берега и твою яхту завидели возле причала. Мальцы нам рассказали, что происходит… Мы поспешили на помощь — только, как я погляжу, помощи уже не надобно! — Он махнул рукой. — Нормально, ребята!

Из-за кустов, изгородей и углов строений появились несколько мужиков, держащих ружья наготове, — тоже, надо полагать, браконьеры.

— Вон они, голубчики! — Степан Ерофеич указал товарищам на трех связанных. — Забирайте их! Эх, жалко, главный ушел!..

— Куда вы их повезете? — спросил Петькин отец.

— Недалеко. А там и кончим, как собак! За то, что они натворили, их четвертовать мало! А потом пойдем на охоту за главным… Мы уже все знаем, — пояснил Степан Ерофеич, оглядываясь на товарищей, которые согласно закивали, предоставляя ему право вести разговор. — Самый опасный среди них — Басмаков, по кличке Басмач! За ним уже не первый побег и кровавых дел немало… С ним еще придется повозиться!

Один из браконьеров, подошедший к ближайшему из бандитов, грубо дернул того за веревки, чтобы поставить на ноги. Бандит хрипло вскрикнул от боли и повалился навзничь, стоило мужику чуть отпустить веревку.

— Они в отключке, — сказал Николай Христофорович. — Вообще не соображают, что с ними происходит. Приканчивать их без толку — они не поймут, что с ними произошло…

— Никто никого не прикончит! — уведомил твердый голос.

Все находившиеся во дворе оглянулись на него.

— А, начальник! — с кривой улыбкой проговорил Степан Ерофеич, увидев майора, с которым путешественники тоже были уже знакомы. — Догнал-таки? Что ж, забирай свою добычу! Только мы ведь все равно до них доберемся!

— Привет, Володя! — помахал рукой Николай Христофорович. — Ты запиши, что я применял оружие исключительно в порядке самообороны…

— Это и без того понятно! — Майор Володя поглядел на три полубесчувственных тела. — Что с ними приключилось?

— Пчел на них удалось натравить! — сообщил командор. — Иначе бы вы нас уже не застали в живых.

— По-моему, их надо без дальних слов доставить в тюремную больницу, если она здесь имеется, — вмешался Котельников. — И еще надо двух раненых побыстрее доставить в город. Николая и вон того тракториста, которого Никита ведет.

Он указал на Никиту, который вел во двор тракториста Валерку, опиравшегося на фермера и неловко ковылявшего, стараясь не ступать на раненую — уже перебинтованную — ногу.

— Раненых эти молодчики смогут доставить, — майор кивнул на браконьеров. — А беглых бандитов мы заберем. Грузите их, ребята! — обратился он к своим милиционерам, подоспевшим вслед за начальником. — Поаккуратней, чтобы они в пути не передохли!

— Я вам дам мазь, мою собственную, на основе пчелиных продуктов, — сказал Никита. — Она замечательно лечит ожоги, раны и прочее, а от пчелиных укусов особенно хороша. Живо поставит их на ноги, а там делайте с ними что хотите!

— Еще лечить их… — проворчал один из браконьеров.

— Да, лечить! — ответил майор. — Чтобы потом они ответили по всей строгости закона Он поглядел на самочинных охотников за беглыми преступниками. — Прямо не знаю, что мне мешает вас разоружить и отобрать у вас охотничьи билеты, чтобы вы никогда больше не имели права пользоваться огнестрельным оружием!

— Не сделаешь ты этого, начальник! — рыкнул Степан Ерофеевич.

— Верно, не сделаю! — как-то очень весело и легко согласился майор. — Хотя не мешало бы вас проучить… Ладно, не мешкайте, везите раненых в город, а мы арестованных погрузим, пусть только Никита обработает их своей чудотворной мазью!

Через пятнадцать минут Николая Христофоровича и тракториста уже везли через реку, а трех арестованных преступников, густо намазанных янтарно-золотистой мазью, грузили на служебный катерок. На ферме остались только хозяева и Петькин отец со всеми ребятами: узнав, что все в порядке, Петя и Миша подвели яхту к причалу и вместе с Бимбо сошли на берег.

— Сейчас чайку с медом соорудим, посидим немного, в себя придем… — сказал Никита. — Это было… Ужас! Не хочется ни вспоминать, ни говорить об этом! Меня-то еще они выпускали на день — пользовались мной, как прикрытием, чтобы я заверял всех приезжающих, будто на ферме все в порядке! А Аленку с Тимкой и Валей безвылазно держали в погребе… И я знал, что один мой неверный шаг — и они всех перебьют, им терять нечего. Больше суток кошмара! — Говоря, он помогал жене собирать на стол в большой комнате, где путешественники уже побывали позавчера. — Хорошо, Николаич пришел, когда мы все были в погребе… Если бы я был отдельно от семьи и они стали угрожать Николаю, что пристрелят меня, если он не сдастся, то не знаю, что бы Николай стал делать!..

— Я так понимаю, наш командор Берлинг все рассчитал очень точно, — сказал Петькин отец. — Во-первых, зная ферму, он сообразил, что самое вероятное место, где могут держать заложников, — это погреб под амбаром. Во-вторых, зная повадки уголовников, он правильно предположил, что в какое-то время, которое они сочтут самым безопасным — скорей всего, к середине ночи, — они захотят расслабиться и отдохнуть, загнав всех заложников в погреб, чтобы они — то есть вы — не требовали внимания! Ведь посреди ночи вряд ли появится какой-нибудь посетитель на уединенной ферме… У командора было очень много шансов тихо увести вас с фермы, но где-то что-то сорвалось…

— Да, где-то сорвалось, — кивнула Алена. — Мы сидели в погребе, куда бандиты под вечер сбросили и Никиту, решив, что до утра на ферму никто не пожалует. Не знаю, сколько было времени, когда мы услышали голос Николая Христофоровича, который спрашивал через запертую крышку люка, там ли мы, и, услышав наш ответ, сказал, что постарается поскорее нас вытащить. Потом он крикнул, что, кажется, его заметили и нам придется немного подождать. Потом мы услышали перестрелку, а через какое-то время в погребе становилось все жарче и жарче и дым в него пополз… Мы уже не чаяли выбраться живыми, когда вы своротили крышку люка и выволокли нас!..

— Я так понимаю, Христофорыча заметил этот, которого они называли Басмач, — сказал Никита. — Он был самый осторожный из всех и самый хитрый. Было заметно, что другие его побаиваются и стараются слушаться. Все остальные опустошали наши запасы спиртного, а он ни капли не выпил!.. Все время был начеку. И конечно, они бы успели расправиться с нами и с командором, если бы не твоя замечательная идея, — обратился он к Сереже, — насчет того, чтобы выкурить пчел!

— Ох, и намучился я с ними! — вздохнул Сережа. — Пока тишком добрался до пасеки да пока собрал сушняк на костер… Пчелы, по-моему, стали догадываться, что я затеваю, потому что вокруг меня стало виться все больше пчел-разведчиц, и я все ждал, набросятся они на меня или нет. Разок-другой куснули, но это ничего… Главное — дымок сначала пошел очень хилый да и ветер вдруг стал задувать в ненужную сторону. Я выложил костер небольшим полукругом, чтобы у пчел оставалось только одно направление, куда отступать прямо на ферму! Увидев, что дым идет плохо, я стал срывать пучками высокую траву, ломать ветки, на которых свежая листва была погуще, и все это кидать в огонь!.. В какой-то момент думал, что ничего не получится, но тут крепким порывом ветра рвануло, дым на улья отнесло, пчелы снялись и полетели на ферму — гудя, как танковая дивизия, и злые, как черти! А я, эти ветки ломая, окончательно ладони себе ободрал… — Он показал стертые и ободранные ладони.

— Так их надо немедленно лечить! — хватился Никита. — Вот и еще раз понадобится моя мазь.

— У Саши ладони не лучше, — сказал Сережа.

— Да, мы их стерли, когда гребли изо всех сил, — сказал Саша, показывая свои ладони, покрытые волдырями свежих мозоли, некоторые волдыри уже лопнули, и до этих мест невозможно было дотрагиваться.

Демонстрировав свои боевые раны, Саша громко чихнул.

— Да ты еще и простыл! — ахнул Петькин отец.

— Мы все трое простыли, — сказала Оса, хлюпая носом. — Сперва в лодке взмокли, а потом долго лежали на холодной земле…

— Всем простуженным — по чашке чая с медом! — сказала Алена. — И с собой мы вам дадим банку меда и сушеной малины. И еще другую нашу мазь, от простуды, которой натираться надо… Вернетесь в гостиницу — и по постелям до завтрашнего дня!

Сереже и Саше густо смазали ладони чудодейственной мазью, а потом перебинтовали. Ребята посидели еще немного, болтая с хозяевами о том и о сем, а потом Петькин отец сделал им знак подниматься и уходить, — уловив момент, когда хозяева немного пришли в себя и уже не нуждались в подбадривающем присутствии посторонних. Наоборот, им теперь даже лучше было остаться одним…

Семья фермеров проводила их до причала. У детей — Темы и Вали — слипались глаза, и они с трудом шевелили ногами. Они ведь все это время спали мало и урывками, сидя в погребе и напуганные происходящим.

— Надо их уложить поскорее и пусть спят сколько влезет, хоть целые сутки, — сказала Алена, поддерживая детей, чтобы они не споткнулись и не упали.

— Да и нам отдохнуть не помешает, — заметил Никита. — А завтра — за работу. Дел — невпроворот. Амбар восстанавливать, пасеку, еще кое-что в порядок приводить, нагонять упущенное… Но, слава Богу, что так. Страшно подумать, что могло бы быть…

Яхта отошла от берега. По пути путешественники взяли на буксир лодку со спасательной станции, чтобы чин чином ее вернуть. Когда они поворачивали от берега, им послышалось тарахтение мотора.

— Всем вниз, живо! — велел Котельников. Загнав ребят в каюту, он взял ружье и поднялся на палубу.

— Не боись, свои! — помахали ему рукой с подходящего катерка двое браконьеров, которых Петькин отец узнал в лицо. — Мы договорились вокруг фермы посты выставить, потихоньку от Никиты, потому что не ровен час Басмач вернется отомстить… Он злопамятный, гад!

— Понял! — коротко ответил Котельников, махнув им рукой, и разрешил ребятам вернуться на палубу.

— Вот шороху наделали эти бандюги! — сказал Миша.

— Ублюдки! — так же коротко бросил Котельников.

До городка они дошли быстро. Вернув лодку спасателям, которые уже знали от прибывшей милиции, зачем эта лодка понадобилась, они пошли в гостиницу. То есть шли, в полном смысле этого слова, Петькин отец, Петька, Миша и Бимбо, а Саша, Оса и Сережа еле плелись, одолеваемые усталостью и простудой. Саша и Сережа особенно чувствовали, как у них поднимается жар, и все плыло у них перед глазами.

— Ну, веселей, веселей, инвалидная команда! Совсем немного осталось! — подбадривал их Петькин отец.

В гостинице он энергично занялся лечением «болезных», как он теперь в шутку называл захворавшую троицу. Растер их мазью, полученной от Алены, — мазь оказалась немного жгучей и кусачей, и от нее в грудь и спину проникало ровное приятное тепло, — а Петю и Мишу послал попросить у дежурной или на кухне ресторана кипятка, чтобы заварить сушеную малину и развести это питье с медом. Не до конца доверяя самодельной мази, он дал всем троим по таблетке растворимого немецкого аспирина с витамином С, который всегда имелся в походной аптечке на яхте.

После такого интенсивного лечения Саша, Сережа и Оса быстро уснули, выпив по две чашки малины с медом. Оставшуюся малину Петькин отец заварил в большом термосе, залив его доверху и поставив в номере «болезных», чтобы горячее целебное питье постоянно было у них под рукой.

— Будем надеяться, что они уже к вечеру будут как огурчики! — сказал он Пете, Мише и Бимбо. — Но, думаю, денек-другой их придется выдержать в постельном режиме, так что наша остановка затягивается! И все равно мы не сможем отплыть, пока командора не выпустят из больницы. Я хочу прогуляться, узнать, как он там, что врачи говорят. А вы пока отдохните!

Петя и Миша с удовольствием последовали этому совету. Мальчики даже не заметили, как уснули, едва их головы коснулись подушек.

Проснулись они где-то в середине дня, проспав часа четыре-пять. Петькин отец сидел у окна и читал московскую газету двухдневной давности, которую ему удалось купить в местном ларьке. Бимбо мирно дремал у его ног.

— Проснулись, герои? — приветствовал он. — Не пора ли пообедать, а?

— С удовольствием! — откликнулись оба мальчика. Они живо вскочили с кроватей.

Миша спросил:

— А как остальные? Как командор?

— Остальные дрыхнут в соседнем номере без задних ног. Думаю, проспят до самого вечера. Что ж, им только на пользу… А командор в норме. Его устроили с шиком, отдельную палату ему отвели! Врачи говорят, ему надо полежать денька два для порядку, а там он сможет передвигаться на своих двоих. Боялись, нет ли у него сотрясения мозга, но обошлось. — Петькин отец сложил газету. — У него уже была милиция, снимала показания. Я тоже рассказал все, что узнал от вас, чтобы вас лишний раз не дергали. Завтра майор навестит Никиту, чтобы его свидетельские показания к делу приобщить. Говорит, бандиты малость очухались, хотя у них жар сильный, чуть ли не горячка. Ему хочется побыстрее отослать их по этапу: боится, что местные мстители и в тюрьме до них доберутся. И очень его волнует, что Басмач ушел… Они дали сигнал во все соседние городки, все оцепили, чуть ли не мелки» гребнем все прочесывают. Вот вам полный доклад! Чай, теперь ваши душеньки довольны? Тогда шагом марш мыть руки — и в ресторан!

Дверь номера приотворилась, и в номер заглянула хитрая мордочка Осы.

— Я услышала, как вы разговариваете, а мне не спится, — сообщила она. — Да и есть хочется…

— Мы как раз собираемся обедать, — сказал Петькин отец. — А ты как себя чувствуешь? Может, лучше обед тебе в номер принести?

Оса фыркнула:

— Я в полном порядке! Поспала — и все как рукой сняло. Меня ведь только немного просквозило, это ребятам досталось сполна!

— Они еще спят? — спросил Петя.

— Да, как сурки.

— Надо будет договориться в ресторане, чтобы к вечеру им крепкого бульона наверх отнесли… — пробормотал Котельников, как бы для памяти. — Ладно, пойдем поедим, а потом подумаем, что делать вечером. Бимбо, ты остаешься в номере!

Когда они спускались в ресторан и пробили по холлу, им казалось, что все встречные исподтишка бросают на них заинтересованные взгляды. Еще бы! В маленьких городках слухи разносятся быстро, и, наверно, уже пошла молва, что двое взрослых и несколько ребят, остановившихся на третьем этаже, одолели шайку из пятерых матерых бандитов.

Возможно, и официантка именно поэтому была так расторопна и предупредительна. Она торопилась выполнить каждое пожелание путешественников, а, подавая блюда, глазела на них, плохо скрывая свой интерес. Складывалось впечатление, что она с трудом удерживается от того, чтобы начать расспрашивать их, как все это было…

— Мы, похоже, становимся местными героями! — хихикнул Миша. — Скоро нас начнут туристам за деньги показывать, как здешнюю достопримечательность!

— В такой славе есть хорошие и плохие стороны, — сказал Петькин отец. — Мы будем окружены заботой и вниманием, это да. Но иногда этого внимания будет слишком много…

— И мы еще упустили Басмача! — с досадой проговорил Петя,

— И, слава Богу, что мы с ним разошлись миром, не поняв, кто он такой! — возразил его отец. — Представляешь, что было бы, если б он открыл стрельбу, а вы все на палубе и нет времени укрыться? И у меня, как назло, ружье внизу, в каюте. Но он был в более выгодном положении и опередил бы меня, даже если бы ружье было у меня в руках. Ведь он стрелял бы первым, стараюсь застать нас врасплох, пока мы еще не сообразили что к чему! Конечно, мог промазать с первого выстрела… Нет, нет, нам определенно повезло, что ему было выгодней обмануть нас и втихую уплыть подальше, чем попытаться нас убить!

— Интересно, почему он застрелил Корявого у самой лодки, а не возле фермы? — задалась вопросом Оса.

— Я так думаю, чтобы своих обмануть, — ответил Котельников. — Во-первых, трое их подельщиков услышали бы выстрел, если бы Басмач застрелил Корявого возле фермы, и могли догадаться, что Басмач дает деру, прихватив все деньги. Во-вторых, если бы трем бандитам, обложившим амбар, удалось выкарабкаться из передряги и уйти, то Басмач, вновь встретившись с ними, всегда мог бы сказать, что догнал Корявого возле самого катера, когда Корявый уже садился в катер, чтобы уплыть со всеми деньгами, пристрелил Корявого как предателя, а потом собирался вернуться на помощь друзьям, но, услышав по выстрелам и голосам подоспевших людей, что им уже ничем не поможешь, вскочил в катер и ушел, чтобы не погибнуть самому… Если бы его друзья спаслись, он бы предстал перед ними чистеньким и беленьким! Да, в звериной хитрости Басмачу не откажешь… Но давайте оставим эту тему, она портит аппетит.

— Ты собираешься сегодня еще раз навестить командора? — спросил Петя.

— Да, посижу с ним немного, поболтаю, чтобы он не чувствовал себя заброшенным и одиноким. Он терпеть не может болеть и просто бесится от тоски, когда оказывается прикованным к постели…

— Можно мы пойдем с тобой?

— Пожалуйста! — Петькин отец сделал знак официантке, что они пообедали и можно подавать счет. — Я думаю, он будет только рад.

— А вечерком можно будет сходить в парк аттракционов, — предложил Миша.

— Боюсь, он уже будет закрыт, — сказал Петькин отец, поглядев на часы. — Ничего, успеете натешиться! Нам еще торчать тут и завтра, и послезавтра.

Он бросил быстрый взгляд на счет, поданный официанткой, достал из бумажника несколько купюр и положил их на стол.

— Пошли! — Петькин отец встал из-за стола, ребята вслед за ним.

Выходя из ресторана, ребята оглянули и, по довольной улыбке официантки, провожавшей их взглядом, поняли, что Котельников-старший оставил ей щедрые чаевые.

— Поднимемся наверх, проведаем наших добрых молодцов — и к командору! — сказал Котельников. — А потом можно погулять по городу. В таких маленьких городках открывается много интересного, когда не спеша их осматриваешь. Тут своя жизнь, очень своя.

— Такое впечатление, будто тут никогда ничего не происходит, — сказала Оса.

— Видели мы, как здесь ничего не происходит! — расхохотался Миша.

— Нет, я имею в виду… Ну, я имею в виду, что ничего не происходит в обычной жизни, когда живешь изо дня в день, — постаралась объяснить девочка.

— В жизни каждого места есть свои тайные течения, свои темные пятна, — задумчиво проговорил Петькин отец. — Мы здесь чужие. Если мы здесь немножко пообвыкнемся, то, возможно, разглядим, сколько здесь происходит трагедий, скрытых от постороннего глаза. Я думаю, командор мог бы порассказать… Кто знает, что происходит за стенами частных домов, отгороженных от мира заборами и резными ставнями?.. Но светлого все равно всегда больше! — бодро добавил он.

Ребята призадумались. Слова Петькиного отца о вершащемся тайно и тихо, незаметно от чужого глаза, напомнили им о Басмаче, который прячется где-то неподалеку, уходя от погони. Интересно, где он затаился? И вправду ли он может еще раз вернуться на ферму? Когда они снова о нем услышат? И что именно? Что его поймали? Или что он совершил очередное преступление — и опять ушел? У них возникло странное тревожное чувство, которое бывает после сильных переживаний — «отходняк», как определил бы его Миша. И можно ли было верить этой смутной тревоге, которая нашептывала им быть начеку, в ожидании удара из-за любого угла?

 

Глава 11

Подозрительная тень

У Сережи и Саши дела обстояли неплохо. Они проснулись и теперь, лежа в постелях, лениво переговаривались, обсуждая события минувшей ночи и утра. Есть им не хотелось, а вот пить хотелось почти все время. Петькин отец отправил Петьку и Мишу вниз принести товарищам по чашке горячего бульона и купить в буфетике при ресторане два пакета апельсинового сока. Тем временем Оса сгоняла к дежурной и долила с кипятком.

Когда страдальцев напоили горячим бульоном и оставили им вдоволь сока и горячего питья, ходячая часть компании отправилась навестить командора. Бимбо перевели в номер к Сереже и Саше, чтобы ему не было скучно.

Они пошли по направлению к центру городка, где, видно, располагались все самые важные учреждения. Они миновали вход на аллею, ведущую к парку аттракционов, оставив его левее, а еще через два перекрестка вышли к больнице: небольшому двухэтажному зданию, расположенному за маленьким палисадничком.

На первом этаже больницы было прохладно и тихо. В холле, дополнительно освещенном лампами дневного света, была стойка с несколькими окошечками: «Регистрация», «Справки», «Запись к специалистам». Рядом с окошком «регистрации» был прикреплен картонный плакатик с красной стрелкой и надписью: «вход в поликлинику». Ребята заглянули в коридор, в который указывала стрелка. Там были двери в кабинеты, возле некоторых дверей — никого, а возле других сидели люди, дожидающиеся своей очереди

— Направо — операционная, рентгеновский кабинет и другие специальные кабинеты, — пояснил Петькин отец, указывая рукой в другую сторону. — Сейчас, под вечер, здесь тихо, а днем народу довольно много и жизнь кипит. — Он подошел к окошечку регистрации. — Здравствуйте, можно нам пройти в палату номер три?

— А, это вы! — отозвалась пожилая дежурная, скорее похожая на нянечку, чем на медсестру. — Проходите, конечно!

Вслед за Петькиным отцом ребята поднялись на второй этаж. На площадке между этажами несколько ходячих больных курили и обсуждали местные новости. Проходя по коридору, ребята могли убедиться, что больных довольно много: в трех- и пятиместных палатах, двери в которые были открыты и можно было заглянуть, имелись кое-где пустые койки, но почти все места были заняты. Две двери, над которыми имелись надписи: «Палата интенсивной терапии», были закрыты, и перед ними сидела дежурная за маленьким столиком.

— Сложных операций здесь, конечно, не делают, — заметил Петькин отец, — но врачи приличные, и, вообще, обстановка лучше, чем можно было ожидать.

Когда они подошли к палате командора, то в Другом, дальнем конце коридора, отворилась большая дверь, и больничная повариха в белом халате и в белой шапочке ввезла в коридор тележечку, на которой стояли два больших жестяных бака. На нижней полке тележечки позвякивали стаканчики.

Командор обитал в палате на двух человек: просторной комнате с большим окном, с крашеными стенами и потолком, которые все были в подтеках и трещинках.

— Привет всей честной компании! — радостно приветствовал он гостей.

— Тебе ужин везут, — сообщил Котельников.

— Судя по обеду, это будет не ужин, а недоразумение! — хмыкнул командор. — Все бы здесь ничего, но такими порциями и муху не накормишь! Дали жиденький капустный суп и кашу со свекольной икрой.

— Как повсюду — у больницы нет денег, — развел руками Котельников.

— Это да! Врачи мне уже рассказали, что им собирались отключить за неуплату свет и воду — и отключили бы, если бы больница не входила в число служб первой необходимости! Они довольны хотя бы тем, что зарплату получают более-менее исправно… Но не будем о грустном. Как у вас дела? Что происходит, пока я здесь томлюсь?

— Ничего не происходит, — с улыбкой ответил Петькин отец. — Стоим на приколе, ждем, когда капитан вернется на судно.

— Кстати, насчет судна, — забеспокоился Николай Христофорович. — Ты ружья с яхты убрал, пока вы в гостинице?

— Да, — кивнул Котельников. — И ружья, и все ценное. Яхта заперта и задраена, а ружья и прочее у твоего отставного мичмана у смотрителя пристани. Если их милиция не забрала за это время — твой майор хотел забрать ружья к себе, чтобы лично тебе потом вернуть, под расписку…

— Пусть поступает как знает! — махнул рукой Николай Христофорович. — У мичмана не пропадет!

— В этих местах вообще оружия много, — рискнул заметить Петя.

— Да, потому что тут было и есть много охотников. Сейчас охотничьи промыслы сходят на нет — а охотничьи билеты остаются… — Командор присел на кровати, оберегая туго забинтованный бок. — Да и рыбка уже не та, что прежде.

— Но браконьеров все равно хватает, — вступил в разговор Миша.

— Ну да, мы называем их браконьерами, за неимением лучшего слова… — проговорил Николай Христофорович задумчивым тоном — Но это не совсем правильно. Браконьеры — это другие, те, кто торговлю рыбой и икрой в кулаке держит. А для мужиков — это традиционный промысел, которым тут поколениями занимались. Поэтому тут и отношения особые. Это, знаете… — Командор начал воодушевляться и явно собрался рассказать что-то интересное, но тут дверь палаты отворилась и заглянула сестра-хозяйка.

— Ужин! — провозгласила она.

— Ужин — это замечательно! — Командор изобразил небывалый восторг. — Что у нас сегодня?

— Как всегда, пшенная каша и чай, — сообщила медсестра. Она большим черпаком положила пшенной каши в глубокую тарелку, добавила два куска хлеба, потом из другого бака зачерпнула другим черпаком бледно-золотистого чаю и налила в стакан. Все это она передала ребятам, которые поставили ужин на тумбочку возле кровати командора.

— Премного благодарствую! — весело сказал командор. — Давно уже мечтал о пшенной каше.

— Ой, бросьте, насмешник! — сказала сестра-хозяйка, крепкая сухопарая женщина средних лет. Вокруг ее левого глаза виднелся желтый ободок, очень похожий на остаточный след почти прошедшего синяка.

— Я вовсе не насмехаюсь! — горячо возразил командор. — Вот только к этой каше чайку бы, а чего покрепче, а?

Сестра-хозяйка хихикнула и, махнув рукой, удалилась.

— Лучше, чем ничего, — заметил командор, когда за ней закрылась дверь, и взял тарелку. — Кто-нибудь, откройте холодильничек и достаньте какую-нибудь баночку. Мне столько гостинцев нанесли, что не знаю, как я управлюсь!

— Надо же, тут в палатах и холодильники есть! — сказал Петя, открывая дверцу крохотного «Морозко».

— Вовсе нет! — ответил командор. — Это мне Степан Ерофеич приволок. Одолжил на время у каких-то своих друзей. Холодильник тут один на всех, огромный, на кухне в конце коридора. Жалуются, что еле фурычит, потому что ему без малого сто лет. Тут многие больные подкармливаются домашним, что родственники приносят… Ага, давай вот эту! — попросил командор, увидев, что Петя нерешительно извлек из холодильника ближайшую баночку. — Что тут у нас? Тушеная баранина? Отлично. А вы ничего не хотите? Возьмите хотя бы по яблоку.

— Ой, нет! — чуть не в один голос ответили ребята. — Мы совсем недавно так поддали…

— Что ж, вольному воля. — Командор энергично взялся за ужин.

— А о чем вы хотели нам рассказать? спросила Оса. — Ну, как раз перед тем, как ужин привезли?

— Я? — Командор сдвинул брови, припоминая. — Ах, да! Я хотел рассказать вам одну историю, которая не здешних мест касается, но кое-что проясняет… Это в Латвии было. Дай Бог памяти лет десять, если не пятнадцать назад. Ну, в общем, когда все мы жили единым Советским Союзом и даже помыслить никто не мог, что этакая громада возьмет и рухнет в одночасье. И была в Латвии своя особая копченая рыбка — нежная, сочная, так хороша, что словами не передашь. По-латышски называлась «луциэше». Собственно, это была разновидность бильдюжки, но особая балтийская разновидность. И вот приехал я туда в очередной раз, после того, как не был несколько лет, и, гляжу, плоховато с этой луциэше и на рынках, и в кооперативных рыбацких магазинчиках… Вот я и спросил у одного моего приятеля, офицера рижского уголовного розыска, куда эта копченая рыбка перевелась. Он мне объяснил… — Командор отправил в рот очередную ложку пшенной каши и оглядел своих слушателей. — За что купил, за то продаю, я потом слышал другие версии, но меня там не было, так что… — Он пожал плечами. — В общем, версия моего приятеля была такова. Решили где-то наверху, что луциэше — это невыгодно, слишком мелкая рыбка, и надо увеличивать поголовье трески. Треска — она рыба большая, мол, солидная. Вот и запустили в прибрежные воды дополнительные выводки трески — чтобы она подросла и кишмя там кишела. Одного не учли: что треске, как всякому живому существу, кушать хочется. Вот эта новая треска и сожрала всю луциэше. Подросла на ней, не спорю. Но поскольку кушать ей было больше нечего, то подросшая треска взяла и ушла к шведским берегам, на радость тамошним рыбакам! А возле нашинских берегов вообще пусто стало. И тогда, чтобы восстановить поголовье рыбы, которое сами же и извели, природное равновесие нарушив, решили наверху запретить частный Рыбацкий промысел. Вот так! Половина Латвии легла спать честными рыбаками, а продулась браконьерами! Со всеми вытекающий последствиями — штрафами, конфискацией сетей и лодок, тюремными сроками за незаконную ловлю. Теперь только самые отчаянные рисковали в море выходить, и в незаконные коптильни всегда очереди стояли. Понимаете? Разрушился уклад, существовавший испокон веков, потом, спустя уже сколько лет, поголовье рыбы восстановило и луциэше размножилась в отсутствие лиц ней трески, и треска возвращаться стала. Но за эти годы многое другое оказалось сломанным. В частности, то, что непосредственно касалось моего приятеля, офицера уголовного розыска. Раньше отцы сызмальства брали сыновей в море, приучали к своему труду. А тут выросло целое поколение, отлученное от моря, которым нечего было делать, нечем руки занять. И от этого резко подскочил уровень преступности — особенно молодежной преступности. В рыбацких городках, где раньше можно было кошелек на крыльце забыть и утром найти нетронутым, теперь стало небезопасно гулять поздним вечером. И эти криминальные и прочие проблемы стали нарастать, как снежный ком… Улавливаете? А пошло все от одного непродуманного решения — увеличить количество трески.

— На Волге приблизительно то же самое, — после паузы продолжил командор. — И разорена она хищнически, и загажена, и погублено многое… Тут и сброс промышленных сточных вод, и неразумные плотины, и… — Командор махнул рукой. — Доходит до того, что в ряде мест не рекомендуют осетров добывать, потому что у них мясо отравлено химическими и радиоактивными отходами. И таких осетров легко узнать — у них мясо слоится… Я вот лежу и вспоминаю поэта Языкова — был такой замечательный русский поэт, выросший на Волге. Знаете, как он о Волге написал? «По царству и река!» Это он к Рейну, к великой немецкой реке, обращался с приветом от Волги… — И командор продекламировал:

Где все это? — спросил командор. — Благородство, торжественность, величие и чистота? Где то, о чем дальше Языков пишет:

Храмы тоже извели! Везде пустота, разорение, грязь и бедность…

— Но все равно, Волга — это замечательно! — сказала Оса. — И когда вот так плывешь, то… — Она запнулась, не находя нужных слов, чтобы передать свою очарованность великой рекой.

— Кстати, Рейн, к которому Языков обращал привет от Волги, люди тоже загадили хуже некуда! — обронил Петькин отец.

— Загадили, да вовремя спохватились! — ответил командор. — Ты почитай, какие суровые меры эти немцы ввели, как карают предприятия за любое загрязнение Рейна! Вон не так давно я прочел в одной из газет, что в Рейн форель вернулась, рыбаки с удочками сидят, ловят… А ведь форель может жить лишь в очень чистой воде!.. Но ничего, Бог даст, мы и у нас все поправим. Есть какое-то шевеление, чувствуется оно. Но этим предстоит вашему поколению заниматься. — Командор поглядел на ребят. — Это вам очищать и приводить в порядок то, что мы вам оставляем изгаженным и разоренным. Так что смотрите, не сметь сплоховать!.. Уф! — Устав от долгой вдохновенной речи, которая потребовала у него большого напряжения сил, командор откинулся на по душки. — В общем, я верю, что все будет хорошо. И «храмы древние с лучистыми главами» вы еще увидите, и лет через двадцать — двадцать пять поплывете по такой Волге, что мне заранее завидно! Ведь я до этого не доживу…

— Доживешь и переживешь! — возразил Петькин отец. — Кому-кому, а только не тебе впадать в уныние! В такой передряге побывал, что теперь тебе сто лет жить, раз ты в ней уцелел…

— Да… — Командор довольно улыбнулся. — Видишь, я был прав! Но конечно, если бы не ребята… Как нам повезло, что они у нас совсем не паиньки! — Командор подмигнул Петькиному отцу. — Настоящие разбойники, которые себе на уме!

— Выдрать бы всех хорошенько, и тебя — в первую очередь, — с шутливой ворчливостью заметил Петькин отец. — Хоть теперь-то ты понимаешь, чем могло кончится твое Донкихотство?

— Донкихотство ничем плохим кончиться не может! — торжественно провозгласил командор. — На Дон Кихотах мир держится. Поэтому Господь никогда не обходит их своей милостью! Там, где нормальный человек шею свернет, Дон Кихоты всегда под высшей защитой! И знаете, — сказал он, общаясь ко всем, — я на удивление хорошо себя чувствую! И даже не чувствую, что был на волосок от смерти. Против донкихотства у курносой кишка тонка!

Он отставил пустую тарелку на тумбочку и выпил остывший жидкий чай.

— Хоть сахару кладут не скупясь, и то спасибо, — совсем другим голосом, спокойным и будничным, заметил он. — Как там дела у Никиты и Алены? В каком состоянии вы их оставили?

— Вроде начали приходить в себя. Ну, я тебе уже говорил… Да, что я забыл сказать — мужики втихую стерегут ферму, на случай, если Басмач вздумает вернуться, чтобы отомстить.

— На ферму он не сунется! — с уверенностью заявил Николай Христофорович. — А если и вздумает кому отомстить, то будет искать, как до меня добраться — ведь это из-за меня они лбы расшибли! Надо будет быть поосторожней, когда дальше на яхте отправимся. Если, конечно, его к этому времени не поймают… Ведь он и с берега обстрелять может, и на ночлеге подстеречь, и даже попробовать на яхту проникнуть. Я даже не знаю, стоит ли нам продолжать путешествие, если Басмач все еще будет в бегах.

— Ты выздоравливай сначала, а там решим, — сказал Котельников. — О, уже восьми час!.. Надо же, как мы у тебя засиделись со всеми разговорами. Пора нам возвращаться к нашим больным. Я тебе детективчик прихватил, чтобы не скучно было…

— Мне и без того скучать не дают, — сказал командор. — Всем интересно со мной потрепаться, порасспросить, как было. До самого отбоя… До самого отбоя отбоя нет! — скаламбурил Николай Христофорович и жизнерадостно улыбнулся.

Распрощавшись с командором и спускаясь вниз, путешественники встретили на лестнице, на площадке, отведенной под место для курения, раненого тракториста Валеру. Он стоял на костылях, держа на весу раненую ногу, и смолил папироску.

— Христофорыча навещали? — спросил он, прервав оживленный разговор с двумя собеседниками. Как видно, тракторист тоже был в центре всеобщего внимания — и наслаждался своей значимостью.

— Именно, — ответил Петькин отец. — Как у тебя дела? Что врачи говорят?

— Говорят, ранение плевое, словно комар куснул. Если, говорят, воспалений не будет, то очень скоро тебя выпишем. А как Христофорыч?

— Тоже неплохо.

— Да, навел мужик шороху!.. Это надо же один против пятерых выстоял! Мы вот тут ребятами обсуждали, вернется ли этот, который сбежал, Басмач который, в наши края или поспешит заховаться куда подальше.

— А ты что думаешь? — спросил Котельников.

— Думаю, он в какой-нибудь большой город будет пробираться, где спрятаться легче.

— Степан Ерофеич и другие мужики считают, что он может вернуться, чтобы отомстить, — заметил Котельников.

— Ну, это они, по-моему, перестраховщики! Ухо, конечно, надо держать востро — на всякий пожарный, как говорится, — но лучше вниз или вверх по реке пошукать.

— Возможно, твоя правда, — согласился Котельников. — Ну, бывай и выздоравливай побыстрее.

— И вам всего наилучшего! — отозвался тракторист.

На улице Петькин отец достал сигарету, раскурил ее, сделав глубокую затяжку, и скорым шагом направился к гостинице, то и дело оглядываясь, поспевают ли за ним ребята.

Ребятам не привыкать было к быстрой ходьбе, и они без особых усилий держались рядом со старшим Котельниковым.

— Почему ты так спешишь? — спросил Петя. — Волнуешься из-за чего-то?

— Хочу проверить, как там наши больные, — сказал отец. — И вообще, все ли в порядке. Надеюсь, они не дали деру из кроватей, чтобы раскрывать очередное преступление… — усмехнулся он.

— Вас растревожили все эти разговоры о Басмаче? О том, что он может вернуться? — спросила догадливая Оса.

— Не то чтоб растревожили… — Петькин отец призадумался, как бы объяснить поточнее. — Знаете ведь эту старую пословицу: «Помяни волка — а волк за дверью»? В смысле, что если говорить о дурном, то можно его накликать. Мне не нравится, что так много мусолят тему Басмача. Как бы и в самом деле не накликали…

— Послушайте! — сказал Миша. — А Басмач не может ночью проникнуть в больницу к командору, если он где-то поблизости? Сколько мы видели фильмов, где убийца проникает ночью в больницу, чтобы добить жертву, и только чудо эту жертву спасает…

— Это в фильмах! — ответил Котельников. — Нет, в больницу Басмач не сунется. Там много народу. Слишком опасно для него. Потом, не удивлюсь, если под окнами палаты, командора тоже стоят в потайном дозоре два-три браконьера… Учитывая, что они стараются перекрыть все ходы, по которым хоть с малой долей вероятности может двинуться бандит… Я не верю, что он в городке или где-то поблизости, но то, сколько он присутствует в мыслях и в разговорах… Поневоле начнет мерещиться. Вон, смотрите, мне уже чудится, будто этот прохожий вдалеке слишком похож на Басмача!

Ребята посмотрели туда, куда указывал Котельников. Метрах в ста впереди двигалась вразвалочку широкоплечая фигура с по-обезьяньи длинными руками и. непропорционально маленькими ногами. Фигура была в клетчатом пиджаке, издали напоминавшем обезьянью шкуру, — коричневые и серые клетки сливались на расстоянии в один тусклый цвет.

— Очень похож! — сказала Оса, видевшая Басмача на берегу, в движении. — И походка такая же… разлапистая! Может, догнать его?

— И напугать ни в чем не повинного прохожего! — хихикнул Миша.

— Это не он! — твердо заявил Петькин отец. — Не станет Басмач разгуливать по улицам городка, где его в любую минуту могут опознать! Ведь фотографии бандитов до сих пор висят на всех углах!

— По-моему, по этим фотографиям и родная мать не признает! — сказал Петя. — Они всегда такие смазанные и серые.

— Можно проверить, — пожал плечами Петькин отец. — Если это Басмач, то чем-нибудь он себя выдаст — от неожиданности… — И он громко крикнул: — Басмач!

Показалось им или прохожий после этого оклика в самом деле чуть прибавил шагу?

— Надо догнать и заглянуть ему в лицо! — заявил взбудораженный Миша.

— Тьфу ты! — послышался дребезжащий старческий голос из окна над ними. — Нализался и орет, людей пугает! А еще с детьми — папаша называется! Небось дети с трудом от собутыльников оторвали, домой тянут, а он еще кобенится!

Ребята прыснули, затыкая рты кулаками, чтобы не заржать во весь голос. Петькин отец со сконфуженным видом прошел еще метров десять, потом покачал головой:

— Видно, прохожий тоже принял меня за задиристого пьяного, который драки ищет, Поэтому и ускорил шаг, от греха подальше… нет, это не Басмач! Басмач или оглянулся бы или кинулся бы бежать со всех ног… Фу, я ж говорю, от всех этих разговоров всякая чушь мерещится! Так и впрямь скоро начнешь на людей кидаться! Но эта бабуля… — Он опять покачал головой и, не выдержав, расхохотался. Ребята тоже не могли больше сдерживаться — им пришлось остановиться и отсмеяться, потому что смех разбирал их так, что они не видели, куда идут.

Пока они смеялись, прохожий исчез, свернув в какой-то переулок.

Продолжая посмеиваться, они дошли до гостиницы. Но все-таки им было не по себе, когда они вспоминали об этой отдаленной тени, похожей на Басмача… Глупость, конечно, но в одном Петькин отец был прав: от того, что вокруг слишком часто поминали волка, возникало неприятное ощущение его присутствия где-то рядом.

 

Глава 12

Два скорпиона

Саша и Сережа чувствовали себя намного лучше. У них начал разыгрываться аппетит, и Петькин отец позволил им отправиться ужинать вместе со всеми.

— Погода теплая, так что ничего, — крикнул он. — Но после ужина сразу в кровать!

Когда они вошли в зал, ресторанный оркестр уже наяривал вовсю. Петькин отец выбрал столик подальше и от оркестра, и от открытых окон — чтобы ребят не продуло по новой. Их обслуживала та же официантка, что и за обедом.

— Чего желаете? — Она остановилась над ними со своим блокнотиком.

Котельников улыбнулся ей:

— Мы вам полностью доверяем. Вы ведь лучше нас знаете, что у вас сегодня хорошо, а что не очень! Главное — чтобы все эти разбойники наелись от пуза. Вы ведь знаете, какой у детей аппетит!

— Тогда я бы советовала вам «мясо по-монастырски», — сказала официантка. — Оно дороговато, но зато мясо парное и приготовлено как следует…

— Отлично, пусть будет «мясо по-монастырски»! — согласился Котельников. — Шесть порций. И кувшинчик вашей лимонной водички — очень она у вас славная.

— Чего-нибудь покрепче не желаете?

— Нет, — отказался Петькин отец. — Не тот день. И не то настроение.

Официантка кивнула и удалилась.

В ожидании, когда она принесет заказ, ребята оглядывали зал. Несколько компаний молодых людей. Компания пожилого возраста за длинным столом. По всей видимости, справляют чей-то юбилей: солидный мужчина стоит с бокалом шампанского в руке и произносит поздравительный тост, но слов не слышно. А вон, в углу, знакомый но майор милиции и с ним еще двое: по тому как майор их потчует, можно догадаться, что это областное начальство: надо полагать, приехали забирать задержанных и заодно поздравить майора с удачей.

Официантка принесла мясо по-монастырски: кусок мяса в сочном пахучем соусе, жареная картошка, зеленый горошек, моченая брусника и со столовую ложку грибов, тушенных в сметане. Шестеро путешественников энергично взялись за ужин. Когда они заканчивали есть, возле их столика остановился майор, расплатившийся с официанткой и сопровождавший своих спутников через зал.

— Вот, хочу вас представить! — сказал он. — Семен Ильич и Александр Ипатьевич хвалят меня, что, мол, я герой, и поощрение по службе мне обещают, а я говорю, что вот настоящие герои, без которых неизвестно что вышло бы!.. Вы представляете, — обратился он к начальству — да, ребята правильно догадались, что это его начальство, — Называя на Сережу, — этот малец догадался пчел напустить на бандитов, да и другие были не хуже! Если меня отмечать, то во вторую очередь, а их в первую!..

Петькин отец встал и торжественно поздоровался за руку со всеми тремя милиционерами.

— Завтра этих субчиков увезем под конвоем, — сказал Семен Ильич, — а там дело за малым останется: последнего из них поймать, Басмакова. Он, гаденыш, самый опасный среди них, но без своих подельщиков он уже не так страшен!

— Ничего о нем не слышно? Не было каких-нибудь известий? — спросил Котельникова

— Никаких! — ответил Семен Ильич, а Александр Ипатьевич кивнул. — Видно, затаился где-то. Мы так думаем, он уходит по безлюдным местам. Где могли, пути перекрыли.

— А не мог он затаиться где-то совсем рядом — может даже, в самом городке, — выжидая, когда суматоха кончится и прочесывать дороги перестанут? — спросил Котельников.

— Вряд ли, — ответил майор. — Хотя мы для очистки совести проверяем все подозрительные места в городе. Пока безрезультатно. Ну, бывайте!..

Ребята и Котельников попрощались с милиционерами, а потом неспешно закончили ужинать.

— А теперь все отправляются на заслуженный отдых! — сказал Котельников, и они покинули ресторан. — Кроме Петруччо, которому еще Бимбо прогулять надо.

— Я тоже пройдусь! — вызвался Миша.

— И я! — сразу сказала Оса.

— Хорошо, идите. Только недолго. А я тем временем вас, болезных, — Котельников поглядел на Сережу и Сашу, — напичкаю на ночь аспирином и натру этой чудодейственной мазью! Если и дальше так пойдет, то завтра будете как огурчики!

Петя забрал Бимбо и вместе с друзьями отправился на прогулку.

— Куда ты идешь? — спросила Оса, когда Петя повернул к центру городка, в сторону парка аттракционов.

— Туда, где мы видели этого странного прохожего, — ответил Петя. — Он мне покоя не дает…

— Ты надеешься на Бимбо? — полюбопытствовал Миша.

— Да. Ведь Бимбо знает запах Басмача — и очень остро на него реагирует. Вспомните, как Бимбо зашелся на яхте — прямо с ума сходил! Запах зла он чуял, понимаешь?

— Петя оглянулся на друзей. — Я об этом все время за ужином думал. Допустим невероятное: тот прохожий все-таки был Басмачом! Тогда Бимбо, может быть, учует остатки его запаха — ведь народу по улицам ходит немного, — и по поведению Бимбо мы все поймем!

— И что мы тогда будем делать? — спросила Оса. — Выследим Басмача с помощью Бимбо?

— Да! — ответил Петя. — Я говорю, это один шанс из тысячи, что тот прохожий был Басмачом. Но если нам выпадет этот один шанс, то Бимбо приведет нас к дому, в котором прячется Басмач! И тогда мы без всякой самодеятельности — вот тут действительно не надо лезть на рожон — приведем к этому дому милицию!

— Что ж, проверить никогда не мешает, — заметил Миша. — Но, честно скажу, мне бы очень хотелось, чтобы Бимбо ничего не учуял!

— Мне тоже, — согласилась Оса. — Хватит с нас приключений! Вы, ребята, к тому же не переправлялись ночью на лодке и не лежали в кустах, наблюдая за перестрелкой, иначе бы вы были сыты по горло!..

Петя кивнул.

— Я думаю, тот прохожий не был никаким Басмачом. Просто муторное ощущение осталось, и хочется его развеять, чтобы спать лечь со спокойной душой, не думая поневоле, что Басмач где-то рядом и теперь, после того, как мы его встретили и окликнули, будет искать случая добраться до нас!.. И потом, когда у прогулки есть цель, то это всегда лучше, чем просто так гулять, без цели… Ага, вот где-то здесь наш прохожий свернул с главной улицы, и…

Петя не успел договорить, потому что Бимбо вдруг сделал стойку, потянул воздух ноздрями и, напрягшись, тихо зарычал, а шерсть у него начала становиться дыбом.

— Ребята!.. — потрясенно прошептала Оса.

Бимбо принюхался и, натянув поводок, поблек Петю в ближайший переулок, так мягко ставя чуткие лапы, как будто подкрадывался к злейшему врагу.

— Петька! — хрипло проговорил Миша. — Неужели?..

— Да, — мрачно ответил Петя. — Похоже на то.

— Послушай, может, нам сразу позвать милицию, и пусть Бимбо их ведет по следу? — предложил Миша.

Петя размышлял. Ему до сих пор не верилось, что их фантастические предположения могут оказаться правдой — что им выпал этот единственный шанс из тысячи.

— Да, прав отец: «Помяни волка — а волк за дверью», — пробормотал он.

Бимбо упорно натягивал поводок.

— Так как мы решим? — спросила Оса.

Она тоже склонялась к тому, чтобы обратиться к взрослым — мало ли что могло ждать их конце пути, если они пойдут по следу! Но Пете хотелось выяснить все до конца.

— Оставайтесь здесь! — распорядился он. — А я пройду с Бимбо. Просто выясню куда ведет след… И не беспокойтесь, я засыплюсь!

— Лучше мы пойдем с тобой, — сказал Миша.

— Мы ведь просто гуляем с собакой! — поддержала его Оса. — И гулять мы можем где хотим. Только, ребята, давайте без всякого риска! Если возникнет хоть что-то подозрительное — сразу поворачиваем назад и зовем взрослых!

— Решено! — коротко сказал Петя. — Вперед! Тихо, Бимбо! Веди нас — и не смей подавать голос!

Умный пес умолк. Ему очень хотелось еще раз зарычать, но раз хозяин велел… Оглянувшись на ребят, он пошел по переулку, уткнув нос в землю и натягивая поводок.

Он провел трех друзей одним переулков другим… Время от времени он останавливался и растерянно нюхал воздух, потом опять брал след и вновь припадал носом к земле.

Он все время забирал вправо и в итоге вывел ребят на дорогу вдоль Волги, темную и пустынную. Эта дорога пересекала бугристую пустошь, и с очередного бугра ребята видели обнесенный высоким забором дом на отшибе, над самой рекой, — одна его стола даже чуть выдавалась в реку и держалась на мощных сваях. Над краем забора виднелся слабый отблеск света, падавшего, по всей видимости, из незашторенного окна.

— Вот оно! — прошептала Оса, хотя они были достаточно далеко от дома и вполне могли бы разговаривать в полный голос.

— Да, больше никаких строений поблизости не видно — значит… — Петя не закончил фразу, но и так все было понятно.

— По-моему, можно поворачивать назад! — сказал Миша.

— Погоди, — возразил Петя. — Я хочу убедиться…

— В чем еще убеждаться? — заспорил Миша. — И так все ясно! Погляди на Бимбо!

Бимбо стоял, весь напрягшись, с трудом сдерживая рычание. Его ноздри трепетали, а глаза, обращенные к дому на отшибе, почти по-волчьи полыхали зеленым огнем — от этого зловещего блеска жутко становилось.

— Он чует зло! — вырвалось у Осы.

Я попробую подобраться поближе, — сказал Петя, в котором, наперекор рассудку взыграл охотничий азарт. — Видите, вон часть забора — это одновременно задняя стена сарая. Если залезть на крышу сарая, то увидишь, что происходит в окне!

— А если там собака залает? — предостерег Миша.

— Если раздастся собачий лай, я сразу поверну назад. Ведь собака учует меня задолго до того, как я подойду к забору! Мы успеем смыться — хозяева нас не заметят даже если выйдут поглядеть, что за шум.

— Ой, не нравится мне это! — пробурчал Миша. — Сами опять напрашиваемся на неприятности!

— Я хочу убедиться! — сказал Миша.

— Командор тоже хотел убедиться, — напомнила Оса. — И поэтому не стал обращаться за помощью. И чем все это кончилось?

— Я ведь не собираюсь проникать во двор. И заложников мне вызволять не надо, — ответил Петя. — В общем, не надо меня отговаривать. Чем скорее я вернусь, тем лучше! Миша, держи Бимбо. — Петя передал другу поводок. — Бимбо, сидеть!

Миша и Оса с волнением смотрели, как Петя подбирается к сараю. Вот он возле самого забора… Тихо, собачьего лая не слышно. Может, им повезло — при этом доме вообще нет собак? Лишь бы собака не залаяла, когда Петя уже будет на крыше! Ведь тогда ему будет намного сложнее удрать.

Петя подтянулся, вскарабкался на крышу сарая и пополз вверх по ее пологому скату, став неразличимым в темноте. Миша и Оса ждали, затаив дыхание.

А Петя осторожно дополз до самого края, молясь про себя, чтобы крыша нигде не подломилась и чтобы собака — если она есть — не заголосила спросонья. Он увидел дом, большое окно. Окно было отворено, поэтому Пете было не только все видно, но и слышно.

От того, что он увидел и услышал, у него похолодело внутри. В комнате, за столом, сидели двое — Басмач и какой-то старик, щупленький, с препротивным лицом. На первый взгляд старик казался развалиной, но все его движения отличались неожиданной энергией и живостью.

— Значит, тебя еще и по имени окликнули? — вопросил старик, как видно переспрашивая в очередной раз. — Ой, подставишь ты меня, ой, погубишь!

— Да брось ты! — зло отмахнулся Басмач. — В конечном счете они решили, что это не я. Ведь они не попробовали меня додать. А если бы догнали… — Он свирепо усмехнулся. — Я специально подождал за углом переулка, чтобы преподнести им сюрприз, если они пустятся за мной вслед!

— Если они кому-нибудь расскажут, — недовольно пробормотал старик.

— Не расскажут! Я сам слышал, как они смеялись, посчитав, что ошиблись. Это у них… Ну то, что называется «у страха глаза велики»! Не паникуй. В твоем логове безопасней всего. Никому и в голову не придет, что у меня хватило наглости остаться в городке. Меня ищут за сто километров отсюда!

— Но ведь рано или поздно тебе надо будет сматываться, — сказал старик.

— Смотаюсь, когда суматоха поуляжется. Больше в город выползать не буду. Не мешало бы, конечно, прибрать живых свидетелей, да не с руки сейчас… Вот до кого я обязательно доберусь — так до этого чокнутого владельца яхты! Надо же — из-за какого-то недоумка все прахом пошло! Была у меня мыслишка сегодня ночью с ним разобраться. Плевое дело — прирезать его на больничной койке. Но ведь тогда догадаются, что я в городе, так что придется немного подождать…

— Да, я уж тебя попрошу! — сказал старик. — Твори что угодно, но подальше отсюда! Сам знаешь, я пятнадцать лет это место насиживал, сидел здесь тише воды ниже травы. — Он хмыкнул. — Если бы кто заподозрил, что тихий сторож овощебазы — тот самый Конюхов, который до сих пор во всесоюзном розыске числится! Новую биографию себе выковал, когда на дно залег, все концы оборвал… Не хочется, знаешь ли, под конец жизни погореть по твоей дурости!

— Как будто ты и раньше своих людей не привечал? — бросил Басмач.

— Привечал. Но как? Появились на полчаса, добро скинули, исчезли! А так, чтобы по нескольку дней у меня жить — не бывало такого!

— Я тебе тоже добро скину, — сказал Басмач. — Сумеешь ведь денежки прокрутить?

— Ты уверен, что номера купюр не переписаны? — нахмурившись, спросил старик.

— Уверен. Мы ведь брали кассу в конце дня, когда случайная наличка набежала.

— Ладненько, подумаю, что можно сделать. — Старик пожевал губами, как будто прикидывая, как поаккуратней распутать клубок проблем, которые обрушил на него внезапный гость. — Это ведь надо через третьи руки, и далеко отсылать…

— С местными ты дел не ведешь? — спросил Басмач.

— С ума сошел! — Старик даже руками замахал. — Что мне, местную шпану вербовать? Себе дороже! Такие сопливые юнцы сразу расколются, если загремят!..

— А с мужиками местными, которые на реке браконьерствуют?

— У них свой закон. Гордые больно… Перед ними открываться нельзя — они нашего воровского закона не понимают. Тебе, скажу повезло, что они тебя не сцапали. Хорошо если бы просто пристрелили или утопили. А то протянули бы на тросе под винтом катера…

— Кто ж знал, что та семья из ихних окажется!.. — досадливо нахмурившись, проворчал Басмач.

— Чуять надо было, чуять! Вы пустились по реке, в здешней жизни ничего не соображая, — вот и прокололись несколько раз! И, боюсь, ты еще не раз проколешься, если тебя на истинный путь не наставить. Я бы на твоем месте не стал преследовать этого придурка, владельца яхты. Его ведь пасти будут, зная твою мстительность. Уходил бы ты втихаря, пока голова цела! До Нижнего Новгорода, где затеряться легче, а там до Москвы — или прямиком на Урал!

— Не твоего ума дело! — резко ответил Басмач. — Ты мне денежки побереги и прокрути, да еще наводку дай, где мне нормальную ксиву сделают!

— Воля твоя. — Старик пожал плечами. — Чайку тебе или чего покрепче? — спросил он, внимательно поглядев на Басмача.

— Сейчас можно и чего покрепче, — согласился Басмач.

— Хорошо, подожди секундочку. Для старого друга все по высшему классу оформим.

Старик встал и вышел из комнаты. Басмач тоже встал, покружил по комнате, подошел к окну. Петя сразу опустил голову, чтобы его не было видно… Когда он решился вновь ее поднять, Басмач сидел за столом, положив на стол сжатые кулаки, и о чем-то угрюмо размышлял.

Старик внес в комнату серебряный под-носик, на котором стояли хрустальный графинчик, две рюмки и красивая овальная тарелочка с осетровым балыком.

— Прошу! — Он торжественно поставил подносик на стол и сел напротив Басмача.

— Да, по высшему классу… — Басмач аккуратно повертел свою рюмку за ножку. — А чего ж ты рюмки заранее наполнил? Ведь нести неудобно было…

— Для красоты! — усмехнулся старик. — Для красоты так для красоты… — Басмач поднял голову и так поглядел на старика, что тот чуть поежился. — Ты не против, если мы рюмками обменяемся?

— Ну, знаешь!.. — Старик поперхнулся от возмущения и сделал протестующий жест.

— Уважь гостя, — хмуро сказал Басмач и поменял рюмки местами. — Твое здоровьице!.. Погоди минутку. — Он поставил рюмку. — Что это там за шум во дворе?

Петя не слышал никакого шума, но решил, что у Басмача слух острее. Басмач встал, направился к окну… Петя опять хотел втянуть голову, но тут он увидел, как старик мгновенным движением вновь поменял рюмки местами и в ту же секунду Басмач, который, видно, следил за стариком самым краем глаза, нарочито показывая ему спину, резко развернулся и, бросившись к старику, схватил его за горло.

— А, шкура!.. — прохрипел он. — Я как полные рюмки увидел, так сразу подвох почуял! Думал избавиться от меня — и концы в воду, чтобы никто моего тела никогда не нашел?.. Пей, сволочь!

Он поднес рюмку к губам старика и при этом ослабил хватку за его горло. Старик, глотнув воздуха, заорал:

— Барс!..

— Зови, зови! — глумливо сказал Басмач. — Твой волкодав уже час как мертв. Ты думал, он дремлет? Нет, то я его втихую удавил, зная, на какие шуточки ты способен!

Вот оно что! Петя перестал удивляться, что при таком хозяйстве одинокого старика на отшибе нет мощной сторожевой собаки.

Собака была, но Басмач предвидел, что посещение старика может не кончиться для него добром, и со всех сторон позаботился о своей безопасности… И в самом деле, зачем он старику? Старик понимал, что Басмач слишком сильно наследил и если доберутся до Басмача, то и его самого завалят! И рухнет тогда все, что он, старик, который до сих пор находится в розыске под своей истинной фамилией Конюхов, — сумел создать себе за пятнадцать лет! Ему намного выгодней убрать Басмача — и сделать так, чтобы тело Басмача навеки исчезло…

Может быть, и путешественники приложили тут руку — может быть, когда старик узнал, что Басмача кто-то окликнул и опознал, по всей видимости, — он окончательно решил, что от бывшего дружка надо избавляться как можно скорее…

Эта парочка уголовников сейчас напоминала Пете двух скорпионов, которые никогда не могут виться друг с другом и стараются укусить друг друга насмерть — даже самим себе во вред!

Старик хрипел и пытался оттолкнуть Басмача.

Басмач опять заговорил:

— Трое человек знали, где ты прячешься и под каким именем. Я, Капрон и Музыкант. Капрон исчез пять лет назад. Перед этим собирался к тебе поехать. Музыкант три года назад пропал — и тоже говорил, что вроде тебя навестить собирается! Концы обрубал, да? И думал, теперь мой черед? Чтобы жить потом совсем спокойно?

— Брось, Басмач!.. — прохрипел старик.

— Бросить, говоришь? Может, и брошу. Может, не стану тебя убивать, только скажи, где ты свое добро хранишь! Ведь у тебя золота и камушков не счесть, да? Так давай, поделись с товарищем!

Встряхивая старика за горло и увлекшись, Басмач не замечал того, что видел Петя — как старик шарит рукой у бедра и как потом в его руке появилось что-то узкое и плоское. Еще мгновение — и из этого узкого и плоского выскочило длинное лезвие! Пружинный нож…

Старик ударил Басмача ножом снизу вверх, попав ему в бок, Басмач заорал, старик тоже закричал торжествующе — и тут рюмка, которую Басмач так и держал над лицом старика, перевернулась в его дрогнувшей руке, и все ее содержимое выплеснулось прямо в рот старика.

Старик страшно закашлялся и изо всех сил, руками и ногами, оттолкнул Басмача. Басмач тупо отступил, с ошарашенным видом зажимая рукой окровавленный бок. Старик встал и попытался сунуть два пальца в рот, но тут его зашатало, лицо побагровело, К он, схватившись за горло, упал замертво.

Басмач стоял неподвижно и глядел на скрючившееся на полу тело пустым взглядом — словно еще не понимая, что произошло. Пете хотелось спрыгнуть с крыши сарая и бежать, но он боялся пошевелиться, чувствуя, что от ужаса у него отнимаются руки и ноги.

Басмач понемногу пришел в себя. Нестойкими шагами он ушел в глубь дома и через несколько минут вернулся с целенькой бутылкой водки и с бинтом в руке. Открыв зубами бутылку, он глотнул из нее, потом задрал рубашку, поглядел на рану — и как следует плеснул на нее водки! Заскрипев от боли зубами, он выждал несколько секунд, опять хлебнул водки из горла, опять плеснул на рану, а потом принялся бинтовать сам себя, поставив бутылку на стол. Бинтовал он себя долго и тщательно, стараясь, чтобы бинт ложился ровно и туго. Покончив с этим, он тяжело опустился на стул.

— Сдал ты за эти годы, Конюх, — сказал он, обращаясь к мертвецу. — Прежде ты мне с одного удара все кишки выпустил бы, а теперь по краю прошло, почти царапина!

Отдышавшись, Басмач снял окровавленную и продырявленную рубаху и достал чистую из гардероба старика.

— Маловата, но ничего… — пробормотал он, застегивая пуговицы. — Теперь мне деваться некуда, Конюх! — опять заговорил он с мертвецом. — Вот отсиделся бы я у тебя с недельку, и сам бы спасся, и тебе зла не причинил. А теперь… один путь! Быстрее-ка добраться до этого придурка в больнице, вернуться, пошукать насчет твоего золотишка, чтобы оно легавым не досталось, и к утру быть подальше отсюда!

Басмач резко повернулся, забыв о ране, и коротко простонал, схватившись за бок.

У Пети в глазах потемнело от растерянности и страха. Басмач сейчас отправится убивать командора! Как быть? Ведь они могут не успеть никого предупредить!

 

Глава 13

Смертельный аттракцион

Собравшись с духом, Петя сумел тихо спуститься с крыши сарая. Пригнувшись, он побежал к тому месту, где его ждали друзья. Они уже были вне себя от беспокойства.

— Почему ты так долго? — испуганно бросила Оса. — Что-нибудь стряслось?

— Да он весь белый, ты только погляди него! — сказал Миша.

Бимбо облизал руку хозяина.

— Он все время порыкивал и напрягался… — сообщила Оса. — Так что произошло?

— Некогда рассказывать! — ответил Петя. — Главное — Басмач собирается проникнуть в больницу и убить командора! Надо ему помешать!

— Тогда скорей бежим за помощью! сказал Миша.

— Можем не успеть, пока будем бегать туда-сюда… Он уже выходит из дому! Нам бы самим не подвернуться у него на пути! — Петя беспокойно огляделся. — Он будет вооружен до зубов!

— А Бимбо?.. — спросила Оса. — Разве он не сумеет нас защитить?

Петя вспомнил об убитом волкодаве.

— Вот Бимбо и побежит за помощью! — заявил он. — Бимбо, милый, ты понимаешь? Домой, домой!.. Где папа?

Бимбо недоверчиво поглядел на мальчика. С чего это его отсылают?

— Если с нами не будет собаки, то Басмач, увидев нас, прихлопнет как мух! — вмешался Миша.

— Наоборот! — У Пети не было времени объяснять подробней. — Сейчас самая большая опасность для Бимбо — и на нас он может навлечь опасность! Ведь мы можем прятаться и таиться, а Бимбо так ненавидит Басмача, что может не сдержаться и бросься на него! И тогда Басмач его просто застрелит — да еще поймет, что мы где-то рядом! А вот если Бимбо побежит за помощью… Ведь он бегает намного быстрее людей! Бимбо — домой, в гостиницу, к папе!.. Позови! Понимаешь, позови!.. Если они увидят, что Бимбо вернулся без нас, — добавил он, обращаясь к друзьям, — то, не мешкая, помчатся на выручку — и отец, и милиция, и браконьеры, если они где-то поблизости, — и Бимбо приведет их по нашим следам, и Басмача они схватят! Беги, Бимбо, беги! Беги, милый, очень тебя прошу! Быстро! Быстро!

Пес понял, чего от него хотят, и, видимо, понял, что наибольшую услугу хозяину он может оказать, как можно скорее приведя Петькиного отца и других взрослых, тех, которые в каких-то одинаковых синих одеждах и с хлопушками в кожаных сумочках у пояса! Он отошел на несколько метров, последний разочек оглянулся на ребят и помчался прочь, бесшумно и стремительно, как черная молния!

Ребята проводили его взглядами. Да, Петя прав, сейчас Бимбо нужнее всего как гонец, Как посыльный, и все равно им стало неуютно, когда они лишились такого мощного защитника.

— Что нам теперь делать? — спросила Оса.

— Ждать — и смотреть в оба! — ответил Петя. — Когда Басмач отправится к больнице, мы будем следить за ним так, чтобы он нас не заметил. А там — посмотрим по обстоятельствам. Либо поднимем шум, который спугнет Басмача и не даст ему проникнуть в палату к командору, либо подмоги дождемся и укажем, где затаился Басмач…

— Через сколько времени могут прийти нам на помощь? — спросила Оса.

— Бимбо добежит минут за десять, — прикинул Петя. — Отец сразу поймет, что случилось нечто неладное, и поспешит туда, куда его поведет Бимбо, прихватив по пути милицию и всех, кого можно. На это положим полчаса… Получается минут сорок — пятьдесят. И еще нам нужно успеть предостеречь взрослых, чтобы они не попали с разбегу прямо под пули Басмача…

— Твой отец предположил, что в заднем садике при больнице тоже могут быть вооруженные мужики, — сказал Миша.

— Будем на это надеяться, но рассчитывать на это нельзя. У нас будет минут десять — пятнадцать критических. Приблизительно на такое время Басмач может опередить тех, кого Бимбо поведет нам на помощь. И эти десять минут нам надо каким-то образом его тормозить, но так, чтобы он нас не сцапал и не… — Петя поежился, и его друзья тоже поежились. — Да, лучше всего нам будет поднять крик и шум, когда он окажется возле больницы, чтобы заставить его повернуть вспять… Смотрите!

Оса и Миша посмотрели туда, куда указывал Петя. Там от забора вокруг дома отделилась грузная тень и направилась через пустырь…

— Он пройдет почти мимо нас! — шепнула Оса.

Ребята отступили на несколько метров от дороги и залегли за низким кустарником, стараясь двигаться как можно бесшумней.

Они лежали, опустив головы, боясь выглянуть, поэтому о том, что Басмач прошел мимо, совсем рядом с ними, они догадались по тяжелому дыханию бандита. Один раз он даже тихо простонал… Видно, рана здорово ему докучала, хоть и была относительно легкой.

Когда Басмач удалился метров на двадцать вперед, ребята вылезли из своего укрытия и тихо направились за ним следом.

Бандит вошел в городок. Он прошел по узенькой улочке, застроенной совсем деревенскими деревянными домами — одноэтажными и двухэтажными рублеными избами с резными наличниками — и на первом перекрестке свернул направо. На этом перекрестке висел единственный на обе улицы фонарь, и на секунду ребята отчетливо увидели бандита: он шел, чуть загребая правой ногой, видимо для того, чтобы смягчить боль, отдающуюся в ране при каждом шаге. Правую руку он держал в кармане — наверно, там был спрятан пистолет, которого он не выпускал.

— А старик-то, выходит, был левша! — прошептал Петя, только сейчас сообразивший, что старик наносил удар ножом с левой руки, и, припомнив, что вообще он левой рукой орудовал больше, чем правой… Да, это была важная улика, которая поможет милиции опознать старика, если будут оставаться сомнения, кто он такой.

— Какой старик? — в один голос спросили шепотом Миша и Оса. Ведь Петя не успел им ничего рассказать.

— Потом расскажу! — отмахнулся Петя. — По одному, бегом до перекрестка.

Они рывком добежали до перекрестка и выглянули из-за угла — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Басмач на секунду задумался перед разветвлением двух улочек, а потом взял левее.

— Он хочет пройти проулками, не выходя на главную улицу! — догадался Миша.

— Угу, — кивнул Петя. — Он теперь очень осторожен…

Когда они достигли следующей улочки, спина Басмача маячила метрах в тридцати перед ними. Ребята изо всех сил напрягали глаза, потому что улочки были темными, почти без фонарей, и иногда темные очертания куста шиповника или водоколонки у дороги казались им внезапно остановившимся Басмачом, почуявшим преследование и остановившимся, чтобы застать своих преследователей врасплох… Лишь убедившись, что Басмач идет и идет вперед, они тоже продолжали свой путь.

— Фуу… — вздохнул Миша после очередной такой остановки и вытер пот со лба. — Ну и напряженьице!.. За каждым кустом черт-те что мерещится… После такой прогулочки я на спор пройдусь в полночь по любому кладбищу, ничегошеньки не почувствовав!

— Он идет довольно медленно, — заметил Петя. — Если он не прибавит ходу, то побить может подоспеть задолго до того, как доберется до больницы. Бимбо уже давно добежал до гостиницы… Лишь бы он сразу учуял наши самые свежие следы и повел людей по этим улочкам!..

Впереди замаячило что-то длинное и темное.

— Так ведь это ограда парка и кусты сирени за ней! — шепнула Оса. — А вон и силуэт колеса обозрения…

Мальчики кивнули.

— По-моему, он хочет обойти парк сзади… — прошептал Петя. — Нет, похоже, он ищет лазейку! Ну да, ведь по безлюдному парку он сможет дойти почти до самой больницы!

Они услышали глухой скрежещущий звук — это Басмач тряс прутья решетки, проверяя, не отойдет ли какой-нибудь из них настолько, чтобы можно было пролезть.

Он повозился немного, затем до ребят донеслось кряхтение бандита — наконец отыскал подходящее местечко и пролез в парк.

— Вот теперь мы очень легко можем его упустить! — шепнул Миша.

— Если упустим, то будем напрямки пробираться к больнице! — ответил Петя. — Только так, чтобы не влететь в него по пути!

Выждав минуту-другую, они подбежали к ограде и нашли место, через которое пролез Басмач. В этом месте один чугунный прут был выломан — только его корешок торчал снизу, приваренный к чугунной перекладине.

— Ну, если Басмач все еще стоит возле кустов сирени!.. — шепнул Петя.

— Прямо к нему в объятия попадем! — кивнул Миша. Он сказал это в своем привычном тоне — с юморком, — и его друзьям стало немного легче, несмотря на то, что говорил он о вполне реальной опасности.

Петя и Миша благополучно проскользнули в дыру, а вот Оса, пробиравшаяся последней, зацепилась джинсами за обломок сломанного прута. Она попыталась освободиться, и раздался громкий треск джинсовой ткани — оглушительно громкий в ночной тишине! От испуга и неожиданности Оса невольно вскрикнула…

Мальчики подхватили Осу под руки и, рывком оттащив от ограды — при этом джинсы, соскакивая с чугунного околышка, затрещали еще раз, — поволокли ее в сторону, к одному из самых пышных и густых кустов сирени, а там они все вместе бросились на землю и затаили дыхание.

— Если он пойдет смотреть, кто там лазит… — через полминуты пробормотал Миша.

— Он не сунется назад в кусты сирени, — возразил Петя. — Он ведь понимает, что в такой темноте в них ничего обнаружить невозможно… Но вот если он остановится подождать, не вылезет ли кто из кустов… А с другой стороны, и мы не можем лежать здесь целую вечность, чтобы он спокойненько добрался до больницы…

— Это все я, дура… — с горечью начала Оса.

— Молчи ты! — цыкнул на нее Петя. — В такой темноте у кого угодно могли зацепиться джинсы! И у меня, и у Мишки! Просто нам повезло, а тебе нет, так что ни в чем ты не виновата!..

Они выждали еще с минуту.

— Больше так невозможно!.. — прошептал Миша. — Надо или туда, или сюда!

— Поползли вперед! — сказал Петя. — Старайтесь не трещать и не шуршать!

Он подал пример, первым двинувшись вперед, стараясь ползти по тем участкам земли, где не было опавших веточек и прошлогодних листьев, а лишь мягкая ровная трава.

Добравшись до края кустов, он осторожно раздвинул нижние ветки и увидел площадку парка аттракционов. На ней все было пусто и тихо. Кое-где вздрагивали и колыхались ночные тени. Приглядевшись к каждой из них, Петя убедился, что это тени от деревьев, а не от человека. Он поднял ладонь, давая знак друзьям, чтобы они были готовы выбираться из кустов.

— Попробуем выйти на открытое место… — Он поглядел на часы. — Прошло полчаса с тех пор, как мы отослали Бимбо! Подмога вот-вот подоспеет. Басмач еще не достиг больницы, даже если идет на предельной скорости. Мы должны успеть! Готовы?..

— Готовы! — хриплыми от волнения голосами ответили Миша и Оса.

Петя вылез из кустов и встал во весь рост. Миша и Оса последовали за ним.

— Уфф!.. — Петя тихо перевел дух. — Кажется, все тихо.

Он быстрым шагом пошел через открытое пространство, внимательно озираясь вокруг. Миша и Оса тоже приглядывались к каждой тени.

— Похоже, Басмач ушел далеко вперед… — прошептал Миша. — Может, он решил, что это влюбленные по кустам шебуршат! — хихикнув, добавил он.

И тут они увидели Басмача! Он вышел из-за тех самых кустов возле лавочки, за которыми Петя подслушал разговор отца и Николая Христофоровича, и вперевалочку направился к ребятам. В его правой руке Что-то блеснуло. Большой нож!..

— Вот, значит, кто у меня на хвосте висит? — ухмыляясь, проговорил он. — Ну-ка, цып-цып-цып сюда!

Целый рой мыслей пронесся в Петиной голове за долю секунды. Во-первых, раз Басмач задержался, чтобы выяснить, кто там следует за ним, значит, он считает, будто вся ночь ему принадлежит и он еще успеет добраться до командора, расправившись с преследователями! Во-вторых, он почему-то не сделал того, что было бы для него удобней всего: не перестрелял ребят несколькими точными выстрелами, притаившись за кустами, — ведь на открытом пространстве ребята даже сейчас представляли отличные мишени! Нет, он увидел, что имеет дело с детьми, и решил воспользоваться ножом!.. Понятно почему: выстрелы в такой поздний и тихий час могут привлечь внимание, которое ему вовсе не нужно! Он надеется тихо, без излишнего шума перерезать их как цыплят! Но они не цыплята!..

— Туда! — Петя показал Осе и Мише на тир. — Скорее!

Придя в себя после первого шока, его друзья побежали к тиру. Басмач, ухмыляясь, последовал за ними. Хоть он и был ранен, но бежать мог довольно быстро…

Дверь тира была, конечно, заперта на большой висячий замок. Петя в отчаянии врезал по двери ногой, и, к его радости, шурупы, которыми была привинчена скоба замка, просто выскочили из старого дерева, и дверь отворилась…

— Заряжай ружья!.. — приказал Петя. — Старайтесь целить в правый бок!..

Он схватил ружье со стойки, зарядил его свинцовой пулькой и высунулся с ним в дверь. Ружья были прикованы к стойке железными цепочками, но длины цепочек хватало, чтобы можно было устроиться с ружьем в дверном проеме и стрелять наружу.

Оса стала заряжать все ружья подряд. Всего их было шесть. Петя и Миша не имели времени как следует прицелиться — Басмач был совсем рядом, метрах в десяти. Они выстрелили, отбросили использованные ружья Осе, перехватили из ее протянутых рук два свежезаряженных и выстрелили опять!.. С такого расстояния легкие пульки не могли причинить большого вреда — разве что поставить мощный синяк или разодрать кожу, но, видно, одна из пулек угодила Басмачу в раненый бок, потому что он, взвыв от боли, рухнул на землю. Он почти сразу же вскочил, заревев от злости, и кинулся вперед, но его остановили следующие два удачные выстрела.

— Вот вы как! — заорал он. — Ну, тогда держитесь!

И в этот момент в отдалении послышался лай Бимбо! Шла подмога! Ребятам надо было продержаться всего несколько минут!

Но у Басмача в руке теперь был пистолет…

И опять Петя с невероятной отчетливостью и ясностью увидел, что им следует делать, — потом, задним числом, он поражался, как быстро и четко работала его мысль. Никогда с ним такого не бывало!

— Я постараюсь его отвлечь! — сказал он, вскидывая ружье. — А вы бегите к колесу обозрения и вскройте ящик управления! Запустите колесо и прыгайте в первую попавшуюся кабинку! Пока колесо совершит полный круг, Басмачу будет не до нас! Я постараюсь вас догнать!..

Говоря это, он водил ружьем, стараясь получше прицелиться и внутренне молясь не промазать. Ему дан всего один выстрел, потом времени не будет, ведь Басмач вот-вот начнет стрелять — и не полуигрушечными пульками!

Видно, вчерашняя небольшая тренировка в тире пошла Пете на пользу. Как и хотел, он попал Басмачу в запястье в тот момент, когда Басмач уже готов был выстрелить в ребят!

— Ну!.. — крикнул Петя друзьям, когда Басмач с криком боли схватился за запястье, выронив пистолет.

Бросив ружье, Петя в два прыжка оказался возле пистолета, схватил его и кинулся прочь. Басмач, аж зарычав от злости, помчался следом за мальчиком. Оглянувшись через плечо, Петя увидел, что Миша и Оса бегут к колесу обозрения… Но куда деваться ему самому? Петя перемахнул через барьерчик автодрома и заскользил по гладкому металлическому покрытию, между пузатыми машинками с их контактными шестами, упирающимися в железную сетку…

Выстрелить в Басмача? Петя боялся, что у него не получится. Он оглянулся, чтобы поглядеть, где Басмач. Тот был совсем рядом! Но когда Петя поворачивал голову, он успел заметить краем глаза очередную прореху в старой жестяной сетке — прямо над собой. И он понял, что делать! Высоко подпрыгнув, он забросил пистолет сквозь прореху на верхнюю сторону сетки и побежал Дальше, к противоположному барьерчику. Когда Петя вновь оглянулся, то увидел, что Басмач на миг застыл в нерешительности. Очень, конечно, было бы хорошо догнать полного мальчишку и свернуть ему шею, но собачий лай слышался все громче, и Басмач понимал, что приближаются враги посерьезней этих малолеток: такие враги, против вторых пистолет необходим позарез!

Сделав выбор, Басмач подтолкнул под прореху одну из машинок и полез на нее чтобы дотянуться до пистолета. Петя уже был возле ящика управления автодромом. Какой-то железякой, валявшейся рядом, он взломал этот ящик. Вот она, заветная красная кнопка! Если нажать ее, когда Басмач коснется рукой железной сетки, то через сетку пойдет электрический ток такой силы, которая просто испепелит бандита!

А рука Басмача уже покоилась на железной сетке… в нескольких сантиметрах от пистолета… Он оглянулся на миг, увидел, где стоит Петя, сразу понял, что задумал мальчик, и оцепенел от ужаса.

А Петя медлил. Он не мог, просто не мог нажать эту красную кнопку! Он припомнил какой-то «ужастик», который смотрел по видео, там человек, сожженный током, на глазах у зрителя превращался в почернелую обугленную куклу. Да, Басмач был подонком и диким зверем, но даже его Петя не мог вот так убить, не мог он обречь человека на такую смерть!

И тут Петя услышал ровный шум: заработало колесо обозрения. Мише и Осе удалось наконец вскрыть ящик и нажать кнопку запуска. И Петя, убрав палец с красной кнопки, опрометью помчался к друзьям.

Басмач облегченно перевел дух, но при этом преминул глумливо крикнуть вслед Пете:

— Кишка тонка!

Ну конечно, сам Басмач никогда бы не колебался нажать эту красную кнопку!

Схватив пистолет, Басмач опять кинулся в погоню за детьми. Они уже были на посадочном помостике колеса обозрения и садились в подошедшую кабинку. Когда Басмач добежал до помостика, кабинка с ребятами а уже метрах в пяти от него и продолжала медленно подниматься вверх.

Из своей кабинки ребята увидели, как на открытое пространство вырвался Бимбо. Он отчаянно лаял и натягивал поводок, на котором держал его Петькин отец. Вслед за ним спешили люди в синей форме и в штатском…

Басмач тоже это увидел. Несколько раз выстрелив наобум в сторону милиции и заставив преследователей рассыпаться за кусты и другие укрытия, он вскочил в подошедшую кабинку и тоже поехал вверх.

— Уфф!.. — облегченно вздохнул Миша. — Кажется, все позади. Сейчас они окружат колесо. Сперва соскочим мы, а потом возьмут Басмача. Он в этой кабинке как в ловушке, если он попытается отстреливаться, это ему не поможет…

— Я мог закончить все это раньше, — обессиленно проговорил Петя. — Но я…

— Я видела, — сказала Оса. — Ты ведь хотел убить его током?

— Да… — ответил Петя. — Но я не мог… Понимаешь, не мог…

— Понимаю. — Оса крепко стиснула Петину руку. — Ты все правильно сделал. И мне это так нравится, и я даже горжусь тобой что ты не смог его убить. Нет, если бы ты его убил, я бы, наверно, сначала обрадовалась, но потом никогда бы не смогла смотреть тебе в глаза и даже дружить с тобой, такой ужас ты мне внушал бы. Я бы все время думала о том, что ты можешь… А вот таким, который не смог нажать эту кнопку, ты и есть мой настоящий друг!

— Спасибо… — Петя улыбнулся. Он не знал, говорит Оса так, просто чтобы его утешить или вполне искренне, но ему казалось, что Оса говорит от всей души. — Ничего, все почти позади… Осталось достигнуть земли, и…

— Смотрите! — Миша с ужасом указывал куда-то. — Ничего еще не позади! Кажись, мы влипли!

Петя и Оса посмотрели туда, куда указывал Миша, и остолбенели от ужаса. Басмач выбрался из своей кабинки и по трубам колеса обозрения настырно полз к кабинке ребят, рискуя каждый миг сорваться и разбиться насмерть.

Стоявшие внизу тоже это заметили, и теперь они наблюдали за этой воздушной акробатикой, запрокинув головы и затаив дыхание. У некоторых были в руках пистолеты, но они, по-видимому, боялись стрелять, потому что Басмач был совсем близко ребят и в темноте можно было промахнуться.

Еще два метра — и Басмач свесил ноги над кабинкой ребят. Петя и Миша, вскочив, попытались его оттолкнуть, но в Басмаче проснулась сила разъяренного медведя и такая же нечувствительность к боли и ударам. Спрыгнув в кабинку, он одним движением руки отбросил ребят в стороны и, схватив Осу, поднял ее в воздух. Кабинка была почти что в высшей точке, а отчаянно завизжала, а Басмач заорал:

— Остановите колесо! Эй, вы, остановите колесо! Или я перебью всех детей! Начну с девчонки! — Внизу наступила короткая растерянная пауза. — Скорей! — прорычал Басмач. — Считаю до трех! Мне терять нечего! Раз…

Он поднял Осу еще выше, приготовившись ее бросить. Один из милиционеров, шедший из оцепенения, кинулся к ящику и нажал кнопку «стоп». Колесо тяжело содрогнулось и остановилось.

Басмач опустил Осу на пол и ухмыльнулся ребятам:

— Теперь вы — мои заложники. Никто не захочет рисковать жизнью драгоценных деток! Так что, может быть, если мне удастся выбраться отсюда, то и вы останетесь живы!

 

Глава 14

В заложниках у психа

Ребята сидели, забившись в угол кабинки, сжавшись в комочки. Они понимали, что теперь их жизнь целиком в руках бандита. Даже Петя, отлично владевший каратэ и другими Приемами боевых единоборств, отказался от Мысли применить свое умение против Басмача, почти не сомневаясь, что никакое каратэ в исполнении двенадцатилетнего мальчишки не поможет против разъяренного бандита. Басмач был в том состоянии, когда Человек может разметать все и вся, и единственная надежда была на то, что подобное состояние всегда рождается из слишком большого напряжения, которое человеческий организм долго выносить не в силах, и после него всегда наступает резкий спад. Но с другой стороны, у Басмача была закалка лагерей и побегов. Да, он превратился в дикого зверя, мечтающего только об одном: спастись!

Через некоторое время снизу донесся громкий голос, усиленный «матюгальником»:

— Басмаков! Чего ты хочешь? Твое положение безнадежно. Отпусти детей, и мы гарантируем тебе жизнь!

— Так вот и га-ран-ти-руете! — отозвался Басмач, насмешливо произнося последнее слово по слогам. — Хрена с два вы мне гарантируете! Послушайте сюда! Пока дети при мне, вы мне ничего сделать не можете!..

— Но и ты ничего сделать не можешь! — возразил голос через «матюгальник».

— Еще как могу! Я могу передавить этих сосунков, как котят!

— Тогда тебе точно конец!..

— Ладно, хватит пререканий! — Басмач чуть высунулся за перила. От перенесенного напряжения у него опять начала кровоточить рана, на рубашке справа проступило большое красное пятно, и, вообще, с всклокоченными волосами, с густой неровной щетиной, с глубоко запавшими от усталости и горящими безумным огнем глазами он был страшен. — Послушайте мои условия! Я хочу, чтобы возле кабинки завис вертолет и выкинул мне веревочную лестницу! В этот вертолет вы загрузите жратву, деньги, сколько я скажу, и оружие! Пилот выпрыгнет с паратом, как только мы отлетим от кабинки! Двух щенков я оставлю здесь, а одного возьму собой, для страховки, так что если в вертолете будет прятаться спецназ или пилот попробует что-нибудь учудить… Сами понимаете! Можете приготовить еще один парашют — я щенка, которого я заберу с собой! Я выброшу его с парашютом, как только пойму, что за мной никто не следит и все спокойно! Вот вам мои условия, думайте!

— Сколько денег тебе надо? — после паузы спросил голос через «матюгальник».

— Пятьдесят тысяч долларов! — ответил Басмач. И добавил: — Можно в рублях по курсу, если у вас «зелененьких» нет!

— Нам надо подумать! — ответил «матюгальник».

— Валяйте, мне не очень к спеху! Только давайте назначим точный срок! Сколько вам надо? Час? Два? Три?

— По меньшей мере пять часов! — отвели снизу.

— Ну, это слишком! Три часа от силы — и баста!

— Во-первых, сумма слишком большая! Во-вторых, вертолета у нас нет! Нам надо связаться с местным начальством, чтобы решить все эти проблемы! Может понадобиться даже больше пяти часов!

— Сделаем так! — крикнул Басмач. — Через час вы мне дадите предварительный ответ! А там посмотрим, сколько времени вам понадобится, чтобы выполнить все условия! Отбой, конец связи!

Он устало опустился на сиденье, устроившись в углу, наискосок от ребят, чтобы одним глазом следить за ними, а другим — насколько это было возможно в темноте — за тем, что делается на земле.

— Все сделают, как миленькие! — заговорил он и внимательно поглядел на ребят. — Вот только надо решить, кого из вас забрать в вертолет.

Он немного помолчал.

— А может, перебить вас, и вся недолга? — вдруг спросил он. — Чтобы разом все кончилось, а то надоело! Скучно все время бегать, понимаете? Повыкидываю вас за борт, как Стенька Разин персидскую княжну, менты сразу огонь откроют, запустят колесо, чтобы вниз меня спустить… Я двух-трех уложить успею, прежде чем меня самого кокнут — вот к славно будет! Мертв — и никаких забот!

Он опять замолчал.

Ребята не знали, всерьез говорит Басмач или зло шутит, наслаждаясь их испугом, но глаза у бандита были такие сумасшедшие, что ему вполне можно было поверить!

Время тянулось мучительно медленно, потом ребятам думалось, что это была самая длинная ночь в их жизни. Иногда снизу рычал и лаял Бимбо, и ребятам при этом думалось, каково сейчас Петькиному отцу. Мужественный, крепкий и решительный человек, он, наверно, особенно остро переживает свою нынешнюю беспомощность и сходит с ума от тревоги за детей!

Басмач сидел, полуприкрыв глаза, опустив руку с пистолетом на колено. При этом он зорко следил за всем, что происходит вокруг. Заметив часы на Петиной руке, он приказал:

— Эй, малец, кинь сюда часики!

Петя покорно отдал часы бандиту. Тот пристроил их перед собой так, чтобы все время видеть циферблат, и стал следить за Движением минутной стрелки. Похоже, время и для него шло невыносимо медленно — он с явным нетерпением ждал, когда пройдет час, который он отпустил на обдумывание своих условий.

Когда минутная стрелка описала полный круг — ребятам показалось, что прошли целые века, — Басмач крикнул вниз:

— Эй, начальник! Час прошел!

— Начальника нет, я за него! — ответил через «матюгальник» другой голос. — Начальник на телефоне, говорит с областью. Просим еще немного подождать, пока все будет согласовано! Если есть какие-нибудь немедленные пожелания, то постараемся их выполнить!

— Все мои пожелания вы знаете! Еще я желаю, чтоб вы сдохли, менты поганые, но этого вы не выполните! — крикнул Басмач. — Сколько еще ждать? Десять, пятнадцать минут? У меня терпение может лопнуть!

— Совсем немного! — ответил голос снизу. — Как только все будет согласовано, мы сразу сообщим!

— Поторопитесь! — крикнул Басмач. — Отбой, конец связи!

Он опять отвалился спиной на спинку сиденья и полуприкрыл глаза. Через некоторое время он заговорил с ребятами:

— Вот странно человек устроен! Почему-то ему своей жизни очень жалко, а? Нет бы залиться напоследок чужой кровью, чтобы помереть было в кайф! Так нет, видишь ты, я никого и тронуть не моги, если сам хочу вылезти! Сам себе противен от того, что так жить хочется… Взять бы себя за глотку, встряхнуть хорошенько, повыкидывать вас из этой висюльки, а потом парочку ментов продырявить! На миру, говорят, и смерть красна. И подумать, чем я кончу, если сейчас ускользну. Либо все равно догонят и пристрелят, либо помру через несколько лет, в каком-нибудь вонючем логове, где даже некого будет прихватить с собой на тот свет!

Ребята молчали. И все яснее становилось, что от всех испытаний у Басмача, что называется, крыша поехала. Пока эта крыша еще не очень поползла, более-менее держась на подсевших стропилах, но, если одно из стропил окончательно подломится, то крыша с треском рухнет — и тогда может быть что угодно!

Басмач опять задумался, следя за движением минутной стрелки.

— Дадут они мне вертолет и деньги дадут, — проворчал он.

Он как будто оговаривал сам себя, что все у него получится. Потом он с презрением поглядел на Петю.

— А ты сдрейфил! — бросил он мальчику. — Я бы в твои года такой электрошашлык из тебя сделал, что только дымок пошел бы! Никогда не выйдет из тебя настоящего мужика! Знаешь, как жизнь таких, как ты, колотит? — Он криво усмехнулся. — Может, выбросить тебя за борт, чтобы избавить от того, что тебя, сопляка, ждет в этой жизни?.. — Он поглядел на часы. — Надо же, уже сорок минут прошло! Пора им ответить! — Он выглянул наружу и крикнул: — Эй, вы, заснули вы там, что ли? Может, мне кого-нибудь из детишек вам выбросить, чтобы ради двух других вы поживее засуетились?

— Начальник вот-вот будет! — ответил голос снизу. — Еще буквально несколько минут!

— Время тянут, гады, — уведомил ребят Басмач. — Думают, со мной такие штучки пройдут! Пока проходят, потому что мне моя жизнь все еще немножко дорога! Но вот как я уговорю себя, что она мне совсем не дорога, тогда посмотрите, как они попляшут! И как вы попляшете!

Ребята не могли оторвать взглядов от Басмача — так загипнотизированный кролик смотрит на удава. Не передать словами, насколько жутким было их ожидание, что вот-вот в мозгах Басмача полетят последние предохранители, и он начнет убивать всех подряд, начиная со своих заложников…

Тут стал слышен шум подъезжающей по аллее машины.

— Наверно, начальник вернулся, — заметил Басмач. Он опять выглянул за перила и закричал: — Ну, что там!

— Слушай, Басмаков! — Это вновь был голос майора. — Все твои требования будут выполнены! Но надо подождать, пока деньги привезут из области! В городе нет такой суммы! И вертолет уже готовят! А теперь я хочу поговорить с кем-нибудь из ребят!

— Завсегда пожалуйста! — весело ответил Басмач. Он оглянулся и указал пальцем на Осу. — Иди-ка ты поговори с ними! У девчонок всегда жалобней получается!

— Вы меня слышите? — закричала Оса, выглядывая за перила.

— Слышим! — ответил голос майора.

— Пожалуйста, спасите нас! — крикнула Оса. Она хотела сказать совсем другое, но уже была не в силах сдерживаться. — Он сумасшедший! Он всерьез думает о том, чтобы убить нас и погибнуть самому! Еще чуть-чуть — и ему даже деньги и вертолет не будут нужны!..

Она умолкла, задохнувшись от собственного крика и от рыданий, которые непреодолимо закипали у нее в груди.

— Молодчина! — похвалил ее Басмач. — Сказала именно то, что надо! Теперь они прыгают — и учудить ничего не посмеют!..

Ребята переглянулись. Неужели Басмач лишь разыгрывал перед ними сумасшествие, чтобы «накрутить» их на случай, если милиция пожелает с ними поговорить? Хорошо, если бы так! Ведь в таком случае опасность для них намного меньше… Но безумный блеск в глазах Басмача заставлял сомневаться, что это всего лишь хитрость. Да и говорил он о желании умереть, перебив при этом как можно больше народу, тем тусклым голосом, который свойствен сумасшедшим и который даже хорошим актерам трудно подделать — слишком убедительно он говорил!

— Слышали? — крикнул вниз Басмач. — Мелкота получше вашего понимает, что мое терпение на исходе!

— Никто твоего терпения не испытывает! — ответил в «матюгальник» майор. — Мы и так стараемся как можно скорее выполнить все твои требования! Но ты хочешь столько, что поневоле нужно время!

— Время, время! — Басмач хихикнул. — Если девчонка права и я вот-вот с колес съеду, то я никому не позавидую! Представляешь, как тебя взгреют за то, что не сумел детишек спасти. Если сам жив останешься, потому что патронов у меня навалом и стреляю я хорошо! Или тебя твои верные менты грудью прикроют?

— Не накручивай себя, Басмаков! — ответил майор. — Чем спокойнее мы все будем, тем лучше!

— Спокойные как покойники! — расхохотался Басмач. — Ты мне зубы не заговаривай! Может, ты мне еще и музычку поставишь, чтобы ждать не скучно было?

— Если желаешь, можно и поставить! — отозвался майор. — Только не думай, что мы хитрим и зубы тебе заговариваем! Говорю тебе — все уже налажено, и вертолет, возможно, уже вылетел! Мы тебе на все уступки идем! Ценить надо! А?

— Конец связи! — вдруг крикнул Басмач, пресекая все попытки майора продолжить беседу. — Передохнуть надо, — объяснил он ребятам. — Передохнуть и подумать…

Басмач думал долго. Можно предположить, что у него волнами попеременно набегали приятные и неприятные мысли, потому что он то мрачно хмурил лоб, то скалил зубы, будто радуясь чему-то. Глядеть на его непроизвольно гримасничающее лицо было невыносимо.

Миша, сидевший у края кабинки, решился осторожно выглянуть вниз. Там, внизу, скопилось уже несколько милицейских машин. Чуть поодаль стоял фургончик «скорой помощи». Между машинами ходили люди, тихо переговариваясь.

Как же близко было спасение, размышлял Миша. И главное, все ребята делали правильно — и на рожон не лезли… Стечение обстоятельств… Кто мог ожидать, что Басмач решится проделать смертельно опасный путь от кабинки до кабинки? И что теперь? Мише отчаянно хотелось, чтобы поскорее наступил рассвет. На свету все сделается совсем иным. Легче как-то будет… Может, милиция тоже ждет рассвета — и поэтому тянет время? На что они рассчитывают? На снайпера, который при дневном свете не промахнется и снимет Басмача? Но откуда этот снайпер сможет прицелиться? Ведь они сейчас намного выше любых деревьев, выше самых высоких городских зданий… В практически неприступной точке — если только не запустить колесо и не опустить кабинку вниз. Но если запустить колесо, Басмач сразу убьет всех ребят…

Миша с удивлением обнаружил, что как-то равнодушно думает о возможной смерти. От того, что угроза смерти висела над ребятами уже почти три часа, если не больше, наступил момент, когда все чувства притупились, переживания и страх куда-то улетучились…

Казалось, они так и будут сидеть в этой кабинке — изо дня в день, из года в год — рядом с полусумасшедшим преступником-

Но неужели нет выхода? Миша понял еще дно — он с таким равнодушием думает о смерти, потому что в глубине души уверен: они не погибнут! Раз Басмач не убил их сразу — значит, их спасут! Или они сами спасутся!.. Выход обязательно должен быть — только бы понять, где он…

— Кровь… — внезапно проговорил Басмач, приложивший ладонь к раненому боку и отнявший ее. Вся ладонь сделалась красной. — Кровь уходит, и жизнь уходит с кровью. Скоро мне ничего не будет надо. И тогда я вас убью!

Ребята совсем притихли. Сквозь ночную мглу поползла влажная белесая дымка — предвестник рассвета. Здесь, наверху, она ощущалась промозглой сыростью, а вблизи земли тянулась смутными молочно-белыми зыками. И сумрак сделался глухим и непрозрачным, как всегда в последние мгновения перед проблеском восхода. Басмач очнулся от задумчивости и поглядел на часы.

— Мы уже пять часов здесь торчим, — сказал он. — Скоро начнет светать. Меня это совсем не устраивает… — Он выглянул вниз. — Эй, вы, выхожу на связь!

— Слушаю! — откликнулся голос майора.

— Подскажите, с кого из детишек начинать! — заорал Басмач.

Ребятам, несмотря на весь их ужас, показалось, что рев Басмача не так зычен, как прежде, и что ему стоит большого труда напрягать голос.

— Сейчас я убью кого-нибудь одного, через полчаса — второго. Все сроки уже вышли!

— Подожди совсем чуть-чуть! — встревожено крикнул майор. — Вертолет где-то на подходе!

— А мне плевать! — Басмач расхохотался совсем сумасшедшим гоготом.

— Вон он, летит! Разве ты не слышишь? — крикнул майор.

— Поздно! — зло ответил ему Басмач. — Я должен был уйти до рассвета!

— Рассвет еще не наступил! — возразил майор.

— Пока вертолет долетит — наступит! Ладно, хватит рассусоливать! — Он повернулся и схватил Петю, сидевшего ближе всех к нему. — Начнем с тебя! За все твои штучки!

Петя завопил и стал отбрыкиваться. Басмач уже приподнял его в воздух, но не слишком высоко — он боялся выпустить пистолет из руки, и это ему мешало. Кроме того, его качало — видно, от потери крови у него наступал упадок сил. И все равно Петя был уже в воздухе и над перилами…

Басмач вдруг вскрикнул и выпустил мальчика. Это Оса, метнувшись со своего места, укусила бандита в руку, державшую пистолет. Пистолет упал на пол кабинки, где его тут же подхватил Миша и выкинул с размаху. Петя, повисший животом на перилах, лицом над головокружительной высотой, оттолкнулся обеими руками и свалился внутрь кабинки. Там он перекатился по инерции — и попал под ноги Басмачу, который тоже рухнул на пол, споткнувшись о мальчика.

— Ну все! — Бандит силился подняться на ноги, отпихивая барахтающегося Петю. — Теперь вам всем каюк! — Он встал и схватил за шиворот Мишу, другой рукой приготовившись отпихивать Петю и Осу, если они попытаются ему помешать. — Сперва его, а потом ваш черед!..

И тут у него за спиной послышался тяжелый шлепок. Басмач оглянулся, ребята тоже. Они чуть не ахнули, увидев того, кто прыгнул в кабинку, — это был Петькин отец!

Басмач выпустил Мишу, отпихнул ребят в стороны и, выхватив нож, пошел на Котельникова. Дальше все произошло очень быстро. Колесо опять заработало — видно, внизу решили, что ждать больше нечего и надо попробовать спасти, кого удастся. То ли от внезапного сотрясения, то ли от очередного приступа слабости, но Басмач, уже кинувшийся на Котельникова с ножом, покачнулся, промахнулся и, споткнувшись об отставленную в сторону ногу Котельникова, тяжело рухнул животом на перила. Котельников перехватил руку с ножом и тренированным движением вывернул ее. Нож выпал из разжавшихся пальцев бандита. Басмач рванул руку, пытаясь освободиться, и с такой силой рванул, что Котельников на секунду ее выпустил, при этом успев ее вывернуть, потому что послышался хруст и кисть руки обвисла в неестественном положении, но от этого последнего усилия Басмач окончательно потерял равновесие и, перекувырнувшись через перила, полетел вниз… Через секунду снизу послышался глухой удар.

— Как ты?.. Откуда?.. — Петя обалдело посмотрел на отца.

— Я даже расписку написал, что действую самостоятельно и никто не виноват, если со мной что-нибудь случится! — усмехнулся Котельников-старший. — Я, может, и поддался бы уговорам ничего не предпринимать, если бы не услышал от Осы, что Басмач начинает… — Котельников выразительно крутанул пальцем у виска. — Нет, с психами шутки плохи, подумал я! Надо сказать, что карабкаться по неподвижному колесу довольно легко. Басмач лез по движущемуся — и то через две кабинки дополз до вашей! До середины пути — до того места, где Басмач не мог разглядеть меня в темноте, я поднялся довольно быстро, а потом перелезал от кабинки к кабинке, пользуясь промежутками, когда Басмач говорил с майором и не глядел в мою сторону. Не знаю, сколько времени я пролежал на полу соседней кабинки, боясь поднять голову, чтобы Басмач меня не увидел, потому что он не поддавался ни на какие призывы к переговорам, сидел и молчал. Вылез, когда услышал, что он опять заговорил с майором, а потом у вас началась вся заварушка, я пополз быстрее — и успел в самый последний момент… О, смотрите!

Как-то внезапно наступил рассвет. Котельников указывал на восток, где показался самый краешек солнца. Сумрак стал прозрачным и невесомым, готовым развеяться перед светом наступающего дня. Кабинка медленно продвигалась вниз, к земле…

 

Глава 15

Путешествие продолжается

Прошло несколько дней. Путешественники сидели на палубе яхты и завтракали, радуясь солнечному погожему дню. Это было их первое утро на реке после перерыва. Командора выпустили из больницы два дня назад, и еще понадобилось время, чтобы командор «расходился», как он сам это называл. Они снялись с якоря вчера, провели чудесный день у Алены с Никитой, а с вечера пошли дальше, торопясь наверстать упущенное время.

— Вы бы видели, как его десять человек держали в ту ночь! — рассмеялся Котельников-старший, кивая на Николая Христофоровича. — Как он услышал, что Басмач захватил вас в заложники, так сразу собрался предлагать ему в заложники себя вместо вас. Уверял, что Басмач не откажется!

— И не отказался бы! — с жаром сказал командор. — Я ему был нужнее всех!

— В общем, Степан Ерофеич и его товарищи прямо-таки силой его покрутили, иначе бы он глупостей натворил! — закончил Петькин отец.

— Вовсе не глупостей, а сделал бы самое разумное в той ситуации! — возразил командор. — Зря вы мне не дали…

— А у этого убитого старика, у Конюхова, невесть какие сокровища нашли, — вставил Миша.

— Да, — командор кивнул. — Мне майор подробно рассказывал. Золото и бриллианты чуть не лопатой выгребали. И все ахали, что это тот самый Конюхов, о котором до сих пор слухи и легенды ходят, жестокий был преступник и очень удачливый. Давняя-давняя история, когда лжеинкассаторы забрали выручку одного из крупнейших московских универмагов — его рук дело. И убивать не стеснялся. Его мечтали найти, потому что он нескольких милиционеров положил. А возле его дома откопали несколько скелетов. Один из них опознали — сличили с рентгеновскими снимками, оставшимися в архиве одной из тюремных больниц, — Ладьин, по прозвищу Музыкант. Крупный был авторитет в уголовном мире, а вот Конюхов его слопал. И остальные скелеты — тоже, видно, его бывших дружков, которых некому и незачем было разыскивать. Если б он с Басмачом не пересекся, то до сих пор жил бы припеваючи…

— Я никак не пойму, действительно Басмач начал сходить с ума или только притворялся… — вздрогнув при одном воспоминании, проговорила Оса.

— Давайте не думать об этом, — сказал Котельников-старший. — Судя по тому, что о нем рассказали, сдвиги у него давно намечались. Жестокость у него была, неестественная для нормального человека. И хитрость тоже ненормальная… Знаете, эта хитрость сумасшедшего, которую сразу узнаешь, хотя точными словами ее не определишь. В общем, все хорошо что хорошо кончается.

— А как мы перепугались, когда Бимбо прибежал один! — сказал Сережа. — Твой отец, Петь, сразу понял, что случилось. А мы места себе не находили. Особенно, когда все — и дядя Олег, и Бимбо, и милиция — умчались и пропали, а потом дежурная нам рассказала, что Басмач взял вас в заложники. Мы с Сашей стали думать и гадать, как вас выручить!.. Но тут прибежали с известием, что все кончилось.

— Бимбо у нас молодец, — одобрительно заметил Петя.

Услышав свое имя, произнесенное с похвалой, пес поднял голову и внимательно поглядел на хозяина. Петя не удержался и, против всех правил, дал псу со стола кусочек деревенского творога — Бимбо вообще обожал творог, а этот, сочный, крутой и рассыпчатый, в особенности!

— Но смотри, это только в виде исключения! — предупредил он.

Пес наклонил голову, как бы соглашаясь, и облизнулся, подбирая последние кусочки творога с ноздрей и усов.

— Я до сих пор думаю, правильно ли мы поступили, последовав за Басмачом, — проговорил Петя. — Мог ли быть еще какой-нибудь выход? Но какой? Привязать записку к ошейнику Бимбо, чтобы вы поняли, в чем дело? У нас не было ни карандаша, ни бумаги…

— Вы все сделали правильно, просто вам катастрофически не повезло, — ответил его отец. — Я даже не могу упрекнуть вас в неосторожности или в безрассудстве… Это я свалял дурака. Мне надо было рассказать милиции о прохожем, похожем на Басмача, а не отмахиваться от этого, как от чистой случайности. Мне так не хотелось больше думать об этих бандитах и так раздражало, что все кругом говорят о Басмаче… Хотя ведь были у меня предчувствия… Надо было их послушать!

— Предчувствия всегда надо слушать! — воодушевленно заявил командор. — У меня тоже были предчувствия, когда в ту ночь я лежал в больнице. Знаете, есть такая примета: если в пальцах закололо и защипало, то, значит, к тебе приближается что-то совсем нехорошее — очень злое… это не только русская примета, но, как я понял когда-то, читая Шекспира, международная. У него одна из ведьм в «Макбете» говорит, когда Макбет уже на подходе к ведьминской пещере, чтобы узнать свою судьбу и попросить о помощи:

Вот и я ощутил такое же пощипывание в больших пальцах и прямо весь напрягся, поглядывая то на дверь, то на окно — где оно, то зло, которое грядет?.. Я не сомневался, что это Басмач! Для таких случаев хорошо иметь под рукой тяжелую пепельницу. Но пепельницы у меня не было. Зато был железный ночной горшок старого образца — медсестра поставила на ночь, хотя я отчаянно сопротивлялся и заявил, что все равно добреду до туалета, если приспичит! Тоже мне — усаживать взрослого мужика, почтенного поэта, на ночной горшок! Но тут я благословил судьбу, потому что ночной горшок мог оказаться очень грозным оружием. Представляете? Басмач тихо проникает через дверь или окно. Я как будто сплю. Он подкрадывается ко мне, чтобы зарезать. Тут я вскакиваю и со всей силы опускаю ему на голову ночной горшок! Мало того что он оглоушен — его голова оказывается внутри ночного горшка, а я еще бью по этому горшку кулаком, и от звона сотрясенного металла у Басмача закладывает уши так, что чуть барабанные перепонки не лопаются, и он валится на пол — с ночным горшком вместо головы! А? — Командор рассмеялся, и все расхохотались вместе с ним, настолько живо и потешно он изобразил эту картину.

Вообще, с самого их отхода от причала командор был весел, легок, подбадривал и вдохновлял своих путников, шутил, разыгрывал, от него исходила та радость жизни, которая заражает всех окружающих. И прежде командор был замечательным и интересным попутчиком, но только теперь ребята поняли, каким он может быть, когда в настроении. Словно и впрямь тяжкий груз свалился с его души.

— Кстати, о «Макбете». Помню, попал я на премьеру «Макбета» в одном провинциальном театре… — И командор начал одну из своих бесконечных увлекательных историй. Может быть, когда-нибудь стоит поведать вам эту историю — но в другом месте и в другой раз. Можно даже составить целый сборник: «Замечательные истории Николая Христофоровича Берлинга, командора». Но пока что не будем покидать наших друзей. Их вот-вот ждала остановка у чудесного пустынного пляжика — для купания и обеда на берегу, у костра…

Когда котелок побулькивал на костре, Петькин отец рубил топором сухие сучья, чтобы добавить в костер, а командор помешивал варево в котелке большой деревянной ложкой, периодически снимая пробу, он обратился к Саше, задумчиво сидевшему на берегу, в то время, как четверо его друзей и Бимбо плескались и резвились в воде:

— Чего это ты такой понурый? Грусть-тоска напала? Или живот болит?

— Ни то и ни другое, — ответил Саша.

— Так в чем дело? Ты с самого утра едва два словечка вымолвил!

— Я… я сочиняю! — Саша густо покраснел.

— Стихи? — с оживлением спросил командор.

— Да… Но не так, как вы… Они не совсем настоящие… Просто мы после каждого приключения сочиняем стихи о нем. Я придумываю главное, а остальные досочиняют. Всегда так хорошо сочинялось, а сейчас с самого утра ничего в голову не лезет.

— И что должно быть в этих стихах?

— Ну… Про все наше приключение… А в начале должны быть две строчки: «Пятерка Следопытов с московского двора!» — и кончаться должно теми же двумя строчками.

— Угу!.. — Командор подумал секунду и продекламировал:

— Так годится? — спросил он, хитро поглядев на Сашу.

— Годится! — Саша чуть-чуть оживился. — А если дальше так? — И он прочел:

Вообще-то, это было не под воскресенье, — извиняясь, сказал Саша. — Но так для рифмы лучше. Может, пусть останется!

— Пусть останется! — С жестом, означающим великодушную щедрость, согласился командор.

И Саша продолжил:

Саша запнулся, а командор сразу продолжил:

— Почему «веселый»? — спросил оторопевший Саша.

— Точно для того же, что и твое «воскресенье» — для рифмы! — Командор озорно подмигнул мальчику.

Саша задумался. Да, с рифмами шутки плохи и просто так их ляпать нельзя. Даже если ради рифмы совсем чуть-чуть неправда получается, то потом из-за этого может выйти большая неправда… Надо получше расспросить командора, как же это поэтам удается находить правдивые и хорошие рифмы! Ведь еще о стольких событиях надо рассказать в этих стихах!

— Не горюй! — Командор положил руку на плечо мальчику. — За эти дни ты отлично все досочинишь. Я тебе немножко помогу, если хочешь, но, по-моему, ты и сам справишься. Немного подумаешь — и все пойдет! — Он заглянул в глаза мальчику. — Ты ведь не только сочиняешь стихами летопись приключений своих друзей? Ты пишешь еще что-то свое — сокровенное, лирическое? Я угадал?

— Да… — Саша совсем смутился. — У меня есть стихи, которые я… Ну, которые я записываю в особую тетрадку. Там и про природу, и про… Ну, в общем… Только они все равно плохие и нескладные…

— Никто не знает, что складно, а что нескладно, — вполне серьезно возразил командор. — Если хочешь, приходи ко мне в Москве с этой тетрадкой. Мне будет очень интересно. Придешь?

— Еще бы! — У Саши глаза загорелись при мысли показать стихи настоящему поэту, узнать его мнение — и, может быть, научиться у него чему-то важному. Он давно хотел сам попросить командора об этом, но язык не поворачивался, а тут…

— Вот и отлично! — Командор кивнул. — Эй, что это там за шум, а драки нету?

Они увидели, как Оса, выскочив из воды, бежит куда-то, Петя за ней, а растерянные Сережа и Миша вылезают на берег.

— Что случилось? — спросил Петькин отец, подошедший с очередной охапкой нарубленных сучьев.

Миша пожал плечами.

— Мы купались, все отлично… И вдруг Оса застыла на месте, уставилась на воду, разревелась, выскочила из воды и убежала… Петя побежал за ней, чтобы ее вернуть…

Петькин отец понимающе кивнул.

— Ну да… Ночь в заложниках у полусумасшедшего преступника бесследно не проходит. Выплачется — ей легче станет. Даже мне эти дни снятся страшные сны, так что уж говорить о девочке…

А Петя догнал Осу метрах в пятидесяти от места их стоянки. Девочка сидела над самым берегом и плакала, опустив голову в колени, Петя робко подошел и сел рядом с ней.

— Прямо не знаю… — Оса поглядела на друга, приподняв голову. — Мы так хорошо купались, и вдруг… Я стояла по пояс в воде, хотела нырнуть и вдруг… От вида текущей воды все разом нахлынуло… И ночь на берегу возле пасеки, и теплоход, под который мы чуть не попали, и самая страшная ночь на колесе обозрения. Прямо не знаю, что на меня нашло… Но как я представила… Вот… — Она сквозь слезы улыбнулась мальчику. — Извини…

— Что ты! — ответил Петя. — Ты плачь, не стесняйся! Я так тебя понимаю! Лучше выплакать все — и забыть!..

— У меня так и получается… — опять улыбнулась Оса, вытирая тыльной стороной ладони, опухшие от слез глаза.

Тут прибежал Бимбо и, втиснувшись между друзьями, стал вертеть головой, стараясь лизнуть в лицо то Петю, то Осу, как бы прося успокоиться и заодно напоминая, что он совсем не лишний в их компании.

Это было так щекотно, что Оса невольно захихикала. В этот момент до них донесся гулкий звон: это командор ударил в «гонг» — то есть ударил половником по днищу большой кастрюли, оповещая всех, что уха готова и что пора собираться к «столу».

— Ну что, пошли? — спросил Петя.

Оса кивнула и встала. И они побежали навстречу ароматному запаху «осетровой солянки», как называл это блюдо командор, навстречу чудесному дню и еще многим-многим прекрасным дням.