Прошло около двух часов. Мы, освободившиеся из плена мели, шли дальше и дальше на северо-восток, вместо того, чтобы возвращаться в юго-западный угол Рыбинского моря. Дело в том, что, сверившись с лоцманскими картами и атласом судоходных путей, сделав необходимые расчеты, Павел обнаружил: во время безумной гонки мы забрались на север очень далеко, и, сбившись с главного фарватера, выскочили как раз на Колмовские мели. Нам ещё повезло, что мы нарвались не на самое поганое место этих мелей, потому что иначе наше дело точно было бы швах. А так, мы не без натуги, но вполне благополучно сползли с мели, дав задний ход и применив кой-какие моряцкие хитрости (я гордо говорю «мы», а не «телевизионщики», потому что мы тоже помогали по мере сил; только Алик мог помогать лишь советами, из-за своей ноги; он сам подшучивал над этим, говоря, что ему досталась «классическая руководящая и направляющая роль»). А от Колмовских мелей было рукой подать до затопленной церкви Козьмо-Дамиана, хоть и сильно разрушенной, как нам говорили, но все равно производящей сильное впечатление, даже под водой. А дальше — правда, сильно дальше, километрах в тридцати — торчит из воды колокольня затопленной церкви затопленного местечка Любец. Но тридцать километров для хорошей яхты не такое уж расстояние. И телевизионщики все равно собирались сплавать на северо-восток Рыбинского моря, как раз чтобы заснять и церковь Козьмы-Дамиана, и колокольню, посвятив этому походу день, а то и два. Вот они и решили, что, раз уж так сложилось, то сплаваем и снимем все, что надо, чтобы потом не возвращаться в эти места по новой.

И мы пошли на северо-восток, и судов встречали по пути полным-полно от рыбацких лодок до огромных сухогрузов, и «метеоры» встречали, и патрульные катера. Просто удивительно, куда все подевались, когда мы удирали от погони, и в какую это «мертвую зону» мы попали. Такое, наверно, раз в сто лет случается, чтобы оживленный водный перекресток был как вымерший!

И вот мы сидим на палубе и обедаем. Мы отдали якорь в стороне от фарватера, совсем рядом с затопленной церковью. Сергей только что закончил подводные съемки этой церкви — и говорит, что доволен, хорошо получилось. А вообще, все мы жутко проголодались. Представляете, какой день? Начиная с раннего утра — сплошные потрясения, да ещё какие! Сплошной расход энергии, нервной и прочей, как выразилась Фантик. Не умеем мы без приключений, так они и сыплются на нашу голову!

После всех переживаний и после того, как мы с яхтой навозились, нам казалось, что аппетит у нас отшибло напрочь, такими мы были измочаленными. Но уже к тому времени, когда мы подошли к затопленной церкви и Сергей стал облачаться в гидрокостюм, мы почувствовали, что у нас живот сводит от голода! И за те сорок с лишним минут, которые Сергей провел под водой, с видеокамерой в руках, обед мы соорудили просто роскошный! Мы так боялись, что нам не хватит, что изжарили всю рыбу, которая у нас была, плюс огромную кастрюлю макарон с тушенкой соорудили, и целую кастрюлю салата из огурцов и помидоров нарезали, и ещё всякие закуски нашлись.

И вот мы поставили на палубе раскладной столик, вытащили раскладные стулья, их у телевизионщиков было как раз шесть штук, и дружно навалились на обед. Обедать на палубе — мало что найдется лучше этого!

И вот, когда мы все наконец наелись до отвала и откинулись на спинки стульев, с таким ощущением, что животы сейчас лопнут, Сергей сказал:

— А теперь пусть, наконец, Борис расскажет, что это были за типы и как он догадался, кто они такие, как их усмирить и каким боком они связаны со Степановым.

— Все это было очень просто… — начал я.

— Элементарно, дорогой Ватсон! — воскликнул Алик.

Все рассмеялись. Но меня это не смутило. Выждав, когда они отвеселятся, я повторил:

— Нет, в самом деле, все было очень просто. Мы в любой момент могли сообразить, но сообразил я только тогда, когда отступать было некуда — в безвыходной ситуации мозги взяли и заработали наконец как надо. Меня две вещи надоумили, слова Фантика про «эти документы только что появились» и то, что мы нигде не видели катеров этих аквалангистов, следивших за нами. Фантик, конечно, имела в виду, что эти документы только что всплыли недавно, только что найдены, вот эти типы и кинулись срочно искать клад, ориентируясь по ним, но мне пришло в голову, не стоит ли понимать это в другом смысле: эти документы только что были созданы. А какой документ, в котором упоминается о кладе, был создан только что? Правильно, договор со Степановым! И я представил себе: вот кто-то, через чьи руки проходил договор, рассказывает своим знакомым, как хохму рассказывает: представляешь, Степанов все учел, даже на случай находки клада условия оговорил. А этот «кто-то» соображает по-своему: ага, значит, вот почему Степанов такие деньги в экспедицию вбухал! Все эти разговоры про съемки фильма, выгодную рекламу и так далее — все это дымовая завеса, а на самом деле ему в руки попали сведения о затопленном кладе огромной стоимости, и он отправляет надежных людей этот клад достать! Стал бы он иначе вкладываться — Степанов счет копеечке знает! И, значит, если проследить за этими людьми и напасть на них, когда они поднимут клад со дна, можно на десять жизней вперед стать богатым! А кто напал — даже Степанов ни за что не сознается! Я предположил, что это за люди, которые должны так подумать: что-то вроде «качков», ребята из мелких уголовников или близкие к уголовникам, не очень далекие, но до денег жадные, и на весь мир с этой своей точки зрения жадности до денег смотрящие. У кого могут быть такие знакомые? Либо у секретарши нотариуса — она молодая девушка, и вполне у неё может иметься жених, взявший её «крутизной», либо у того охранника Степанова, который гонял с документами туда и сюда и был в курсе дела ведь у Степанова многие охранники набраны из «братвы», из «быков», из «спортсменов», и этот Олег не исключение, и, конечно, старые друзья у него должны оставаться. Он-то, конечно, верен и предан Степанову, но почему не рассказать старым друганам за кружкой пива про этот «убойный» пункт насчет клада, повеселить всех? И, как видите, я оказался прав — через Олега они узнали.

— И что они делают? — продолжал я. — Быстренько собираются, обгоняют нас и ждут нас возле затопленного города — от Олега они знают, где нас искать. Потому мы и не видим их катера, потому они и прячут катера где-то в бухточке, только может, выплывая, чтобы подобрать аквалангистов, когда нас нет поблизости, что боятся нас насторожить! Ведь если мы и в самом деле ищем бесценный клад, то любые посторонние могут нас напрячь, и мало ли что из этого выйдет!..

— А потом один из них решает произвести собственную разведку, втихую от приятелей — и сталкивается со мной! Ага, решает он, они настолько хитрые, что решили достать клад ранним утром, в самое тихое и безопасное время! Что ж, надо только подстрелить того, кто достанет клад — и смыться от всех! И он устраивает охоту за мной, свято веря, что клад у меня в руках!..

— Когда я все это понял, оставалось одно: позвонить Степанову. Ну, а реакцию Степанова вы видели. Олег сразу сообразил, едва Степанов ему вопрос задал, что напасть на нас могли только его дружки. Тем более, он знал, конечно, что его дружки, с которыми он поделился хохмой, выехали из города на несколько дней почти одновременно с нами, чуть раньше нас, и это он тоже сопоставил с остальным. И он помчался брать в заложники семьи своих дружков — с большой охотой помчался, немедленно, и чтобы искупить свою невольную вину перед Степановым, и потому что действительно Степанову очень предан, а на своих дружков разозлился так, что лучше им теперь ему не попадаться. Ну, а Степанов популярно объяснил им по телефону, что будет и с их семьями и с ними самими, если они не оставят нас покое. Вот они и отпрыгнули.

— Ну да, — задумчиво кивнул Ванька. — Но при этом мы им все равно сказали, что никакого клада не нашли. Потому что мало ли какая моча им в башки поударяла бы, когда бы они узнали, какие у нас сокровища! Могли и на семьи плюнуть, и решить, что с такими деньгами от любого Степанова уйдут!..

— Совершенно верно, — согласился я.

— Выходит, это я во всем виновата, — вздохнула Фантик. — Не влезь я со своим дурацким предложением…

— Наоборот! — горячо возразил я. — Ты спровоцировала целую цепочку событий, но в итоге все сложилось замечательно! Ведь только благодаря этим типам мы и нашли клад! Если бы этот Патрушев или как его там не загнал меня в погреб, не заставил прятаться и хвататься за кирпичи — клад так и лежал бы в погребе до скончания веков! Вот и выходит, что, благодаря твоему «выступлению», мы оказались с потрясающей находкой, а эти типы отвалили, без особого вреда для нас. Больше себе навредили, потому что им теперь перед Степановым отдуваться.

— Все так, — сказал Павел. — И отдуваться им придется… — он мотнул головой. — А все-таки интересно, кто и когда спрятал этот клад? Что это был за человек?

— Мы так решили, что это с Ярославским мятежом связано! — сказал Ванька. И рассказал нашу версию.

— Да, хорошая версия, — сказал Алик. — Но ведь и другое могло быть, что угодно…

— Мы ещё попробуем покопаться, кто жил в этом доме, — сказал я. — И, может, что-нибудь выясним.

— Что ж… — Павел поглядел на часы. — Давайте спокойно, без напряга, поплывем к колокольне. Когда доберемся до нее, у нас будет более чем достаточно светлого времени, чтобы заснять все, что мы захотим. Мы с Сергеем управляем яхтой, ребята убирают со стола и моют посуду… а Алик сегодня только руководит.

— Поруковожу с большим удовольствием! — откликнулся Алик.

И мы поплыли к колокольне. На полпути к ней в кармане Алика запищал «мобильник» — Алик теперь держал его включенным.

— Да?.. — сказал он. — Да, все замечательно… Нет, с нами все в порядке… Но в Рыбинске мы сегодня не появимся, завтра утром. Мы сейчас ближе к Череповцу, плывем снимать затопленную любецкую колокольню, и где-нибудь там остановимся на ночлег, чтобы завтра пуститься в обратный путь… Да, конечно… Но тогда мы… — он притянул к себе атлас судоходных путей и быстро его перелистал. — Тогда, лучше, мы просто подойдем к устью Пачаи и встанем у Рощина. На карте указан большой причал в этом месте. Местечко для нас там, думаю, найдется. И вам получается намного ближе, без лишних крюков… Да, всего доброго, — он отключился от связи. — Это Степанов, — сообщил он. — Уже в пути. Летит во всю прыть, чтобы поглядеть, что за клад мы выловили. Ну, где мы договорились встретиться, вы слышали.

— Представляю, как Степанов отпадет! — сказал Ванька.

— Да уж… — процедил Сергей — совсем как Папанов в «Двенадцати стульях».

До устья реки Пачая мы добрались уже в сумерках. И, действительно, обнаружили там неплохой причал. Пока мы готовили ужин, совсем стемнело. И так уютно было сидеть на мягко покачивающейся яхте, в теплом свете лампы под потолком, и смотреть, как фонари, зажженные на носу, на корме и на мачте, отбрасывают золотистые отблески на маслянисто черную воду и на причал. Даже разбитый иллюминатор не мешал нам, потому что ночь была теплой, вот только мелкой сеткой мы его затянули, чтобы комарье не слеталось.

Сергей поставил в видеомагнитофон пленки, отснятые им за сегодняшний день, и мы их проглядывали. Павел, как всегда, делал какие-то пометки.

Заодно мы достали драгоценности, опять или любовались, обсуждали, что делать. Было уже совсем поздно, когда мы услышали шум машин — именно машин, а не машины — на дороге к пристани, и визг тормозов. Потом по пристани затопали тяжелые шаги. Мы выглянули в иллюминатор и увидели не только Степанова с охраной, но и…

— Отец! — заорали мы с Ванькой.

— Папа! — завизжала Фантик.

Да, приехали и наш отец, и дядя Сережа Егоров. Степанов оповестил их, что у нас происходит нечто необыкновенное, и спросил, не хотят ли они прокатиться вместе с ним. Они, естественно, помчались.

— Ладно, показывайте, какую вы там рыбу поймали! — сказал Степанов. И загоготал. — Встряхнули меня так, как давно никто не встряхивал, так надо знать, с чего!

Мы открыли ларчик.

Наступила долгая тишина.

Потом отец сказал:

— Вот это да!

— Умереть! — сказал дядя Сережа.

А Степанов сказал:

— Мамочки!.. Да за это и впрямь могли пришить!

— А вы бы видели, как они мне идут! — вмешалась Фантик.

— Представляю… — пробормотал её отец, и все засмеялись, а Фантик смутилась.

— Ладно! — сказал Степанов. — Валяйте полную историю.

Мы «вывалили» полную историю, рассказывая наперебой. И можете вообразить, какое впечатление она произвела.

— М-да! — Степанов почесал в затылке. — И что теперь с этим делать?

— Вообще-то, это не общий клад, а Борькин! — заявил Ванька. — Борька сам его нашел, сам у этого бандита отбил, поэтому тут делить нечего! Как он решит, так и будет!..

— Я не о том… — Степанов созерцал драгоценности. — Такой клад не присвоишь. Точно посадят. Или такими налогами обложат на приобретение, что придушат. Этому место в музее или в этой, Грановитой палате, а нам… не по Сеньке шапка.

— Но действительно клады надо сдавать государству? — спросил я. — И чем это считать — кладом или произведением искусства? Потому что, вон, где-то писали недавно, что человек бесценную картину вот так же в старом доме нашел — и она у него осталась, и никто не придирался. А ведь это все равно что картина — сразу видно, что настоящие художники делали!

— Вот этого я не знаю, — сказал Степанов. — Надо бы с адвокатами посоветоваться.

— В Англии есть закон, — проговорил отец. — Что преступник не имеет права наследовать имущество жертвы. Даже если преступник — прямой наследник и ближайший родственник. Собственно, из-за таких случаев закон и был введен. Надо бы узнать, нет ли похожего закона в российском законодательстве. Потому что если это имущество кого-то из расстрелянных или репрессированных, то, в данном случае, государство выступало в роли преступника и ни на что не может претендовать… Да, тут надо бы с адвокатами посоветоваться… А у вас были какие-нибудь идеи?

— Ну… — Павел замялся. — Мы обсуждали одну проблему. Хорошо бы снять эти драгоценности для нашего фильма. Совсем здорово было бы разыграть, как все происходило. Как Борис плавает с аквалангом, как он всплывает с ларчиком в руке, как Алик подбирает его на надувную лодку, как мы на яхте открываем ларчик и раскладываем драгоценности… Это было бы потрясающе! Но, с другой стороны, это бы означало, что мы засвечиваемся перед всеми, что нашли клад, поэтому, если вы хотите его скрыть…

— И ещё это означало бы, — добавил отец. — Что в подводный город хлынут такие толпы искателей сокровищ, что все море по берегам расплескают.

— Я имею в виду, ближайшие ваши планы, — сказал Степанов.

— Ближайшие планы? — переспросил Павел. — Продолжать снимать! Завтра надо перехватить кузнеца, снять его в его кузнице, беседу с ним снять, рассказ о его ремесле, его работы. Потом…

— Потом, — вклинился Ванька. — Нам надо поднять со дна бронзовую люстру и бутылку, и ещё куклу поднять — и поглядеть, нет ли и в ней какого-нибудь клада!

— Иван!.. — строго сказал отец. — Как можно перебивать?

— Ну вот… — пробормотал Ванька. — Уже воспитывают… А я ведь только планы излагаю.

— Вы не думаете, что вам стоит вернуться домой? — спросил дядя Сережа.

— Ни в коем случае! — ответили мы хором. А я добавил:

— Мне ещё надо как можно больше книг и материалов нарыть по Мологе! Я все-таки надеюсь докопаться, чей это клад!

— В любом случае, плавать с драгоценностями небезопасно, — сказал Степанов. — Я мог бы взять их пока на сохранение, запереть в своем сейфе… Если, конечно, вы мне доверяете.

— Доверяем! — ответили мы.

Степанов взял в руки колье и залюбовался.

— Красота-то какая, просто сказочная!

— Послушайте… — я размышлял. — А если мы все поделим? Ведь тогда к нам никто не придерется, по одной-двум драгоценностям всякий может иметь, даже очень хорошим. А тут как раз на всех хватит… Вот вы, — обратился я к Степанову, — возьмете это колье, мы возьмем для мамы вот этот набор с изумрудами, Егоровы возьмут вот этот сапфировый набор, для тети Кати и Фантика… Фантику на вырост! — поспешно добавил я, увидев, как все начали изображать ехидные улыбочки. — А Алику, Павлу и Сергею достаются и браслеты, и подвески, и кулон, и вот эти кольца, и они сами могут решить, кому что. Или можно как-то по-другому поделить — я о том, главное, что делится на всех и приблизительно поровну.

— А что? — сказал Степанов. — Нормальная идея! — он взвесил колье в руке. — Мне чуть ли не самая большая доля достается! Не знаю, сколько может стоить эта штуковина — не удивлюсь, если она и на пол-лимона потянет — но фиг с два я её когда-нибудь кому-нибудь продам!

И все остальные тоже одобрили мою мысль.

…Осталось досказать совсем немного. Мы провели с телевизионщиками ещё четыре дня, и, по Ванькиным настояниям, подняли куклу. Самое интересное, что в кукле и впрямь оказался клад — правда, полностью обесценившийся. Внутри куклы оказался плотный водонепроницаемый сверток, а в нем — советские деньги довоенного образца, зелененькие трехрублевки с красноармейцем и красненькие червончики с Лениным. Эти деньги и у коллекционеров почти ничего не стоят, потому что их много сохранилось. Правда, они имели исторический интерес — мы отдали их в музей затопленного города, вместе с куклой, в которой они хранились. И ещё правда, среди этих никчемных бумажек оказались четыре царских золотых монеток: видно, НЗ семьи на самый крайний случай. Три монетки мы отдали в музей, а одну мы с Ванькой оставили себе для коллекции. У нас неплохая коллекция монет, есть даже семнадцатого и восемнадцатого века, есть даже корабельник Ивана III, найденный на месте археологических раскопок на окраине нашего заповедника, и есть «картежный червонец» Екатерины Великой, историю появления которого у нас я рассказывал в «Тайне знатных картежников».

Сергей, на всякий случай, снимал весь процесс извлечения куклы со дна морского — и естественно, тот момент, когда кукле аккуратно снимают голову (разбивать куклу не пришлось) и извлекают деньги. Так что сцена обнаружения клада в фильме все-таки будет. А блеск золотых монеток среди блеклых зеленых и красных бумажек сделает эту сцену вполне впечатляющей. Павел так говорит, во всяком случае.

А Сергей предлагает сопроводить извлечение куклы стихами Гумилева:

Ну, это они сами решат, вставлять эти стихи или нет.

Что касается типов, напавших на нас, то Степанов думал сначала «разобраться» с ними, но потом иначе рассудил: виноватые, они будут служить ему верой и правдой, лишь бы зализать свой проступок. Они ходят перед ним на задних лапках, шарахаются от нас с Ванькой, завидев нас в городе, а деньги за разбитый иллюминатор, плюс (как велел им Степанов) крупную сумму «за моральный ущерб» выложили сразу и беспрекословно.

Естественно, они все валили на Патрушева: мол, он их подбил, только он и стрелял, и так далее, и Патрушева Степанов не пощадил бы, но только Патрушеву повезло — если то, что с ним приключилось, можно назвать везением. Он провел в бегах дня три или четыре, а потом сам появился у Степанова, дождавшись, когда Степанов выйдет из офиса — и повалился Степанову в ноги, на глазах у изумленной охраны.

— Хоть убей! — вопил он. — Я согласный! Лучше ты, чем он!

Выяснилось, что во время его блужданий на катере ему начал являться по ночам черный старик, ходящий по воде и грозящий, что в конце концов он до него доберется! Старик очень живо и красочно описывал ему, как не просто утянет его на дно, но и будет там долго душить и мучить. И спасения от старика не было — куда ни повернешь, а с наступлением темноты он всюду возникает перед носом катера.

Степанов сначала решил, что Патрушев придуривается, чтобы наказания избежать, потом порасспросил его поподробней… и велел немедленно вызвать скорую психиатрическую помощь.

Патрушев так до сих пор и сидит в психбольнице.

А я успел поизучать старые карты Мологи, очерки и книги об этом городе, кой-какие музейные материалы. Теперь у меня есть несколько интересных версий, кто мог спрятать этот клад, и когда — в семнадцатом, восемнадцатом, девятнадцатом и даже двадцатом веке. Не буду о них рассказывать, пока не проверю все до конца. И потом, мне очень хочется верить, что этот клад имеет отношение к Ярославскому мятежу — и напрямую связан с Гумилевым. Потому что так здорово брать и перечитывать хоть вот это:

Уж он-то знал, о чем писал, кавалер двух Георгиевских Крестов за воинскую доблесть!

Словом, мои поиски продолжаются.