У отца отвисла челюсть.

Он бросил весла и смотрел на меня так, как будто видел впервые в жизни.

Мой брат был ошеломлен не меньше. Он растерянно переводил переводил взгляд с меня на отца и обратно.

— Эй, вы и правда пудрили нам мозги? — нахмурившись, спросил он.

Отец издал странный звук, похожий на сдавленное кукареканье, а потом от души рассмеялся.

— Мне с самого начала следовало соображать, что все попытки утаить от вас что-то — это мартышкин труд! — он опять взялся за весла. — Я и сам в детстве был таким. Вот, наверно, доводил взрослых!.. А теперь расскажите мне, как вы догадались, что происходит на самом деле?

Ванька восхищенно глядел на меня, ожидая, что я сейчас помчу вперед с развернутыми флагами победы, под тень которых и он быстренько примажется. Я прокашлялся и начал.

— Сперва мы были уверены, что Пижон… то есть, граф Кутилин… похищен либо Степановым, либо монахами. Разговор о противогазах открыл нам правду. Все сразу встало по местам! Помнишь, я удивился, что ты сумел подойти к дымовухе и затоптать её без противогаза? Ну, может, я и преувеличивал, иногда бывает достаточно мокрого носового платка, прижатого к носу, но я хорошо знаю, сколько вонючего дыма может напустить всего одна дымовуха — дыма, сразу закладывающего горло и вышибающего слезы, а у тебя ведь даже глаза не покраснели, хотя ты сражался с двумя, и к тому же большими!

— Хотелось бы мне знать, откуда ты так хорошо знаком со свойствами дымовух, — не без ехидцы пробормотал отец.

Я чуть смущенно улыбнулся и продолжил.

— Когда мы узнали, что в нашем доме и в самом деле имеется запас противогазов, я припомнил и другие странные вещи, — я повернулся к Ваньке. — Ты говорил, что у домового — или призрака, как хочешь — голова была распухшей и странной формы? Было это похоже на человека, надевшего противогаз?

Ванька на секунду задумался.

— Да, конечно! — твердо сказал он.

— Ну вот! А маленькая комнатка была идеальным местом, чтобы спрятать в ней кого-нибудь или что-нибудь. Наверно, при ней есть маленький чуланчик, нечто вроде подсобки, с неприметной дверцей, которую мы, конечно, обнаружили бы, если бы догадались простукать все стены. Ты сказал, папа, что исследовал практически все уголки дома, и нигде не видел противогазов. Но если они сложены в дальнем углу темного чуланчика, в который ты заглянул мимоходом — ты вполне мог их проглядеть. И это, пожалуй, было единственное место, где ты бы их не заметил.

— А одежда призрака была тех же цветов, что одежда Пижона! торжествующе воскликнул мой брат.

Я кивнул.

— Надо полагать, что да. Теперь сопоставим все вместе. В нашем доме прячется некто. Некто, забывший запереть дверь комнатки и выключить свет, вот ты, Ванька, в неё и попал. Этот некто успевает спрятаться в чуланчике. И решает, что лучший способ избавиться от тебя, чтобы ты убрался — это напугать тебя, явившись тебе в противогазе, отражением в старом зеркале! Но он понимает, что мы, конечно, вернемся, чтобы ещё раз осмотреть комнату поэтому, снова спрятавшись в чуланчике, он не стал выключать свет и запирать дверь. Ведь иначе бы мы убедились, что за дверью кто-то есть, стали бы вертеться возле комнаты и могли бы его разоблачить — что ему совсем было не надо. Пока мы изучали след, оставленный им в пыли, и спорили, есть призрак или нет призрака, он сидел в своем чуланчике, затаясь тише мыши. Что происходит потом? Он был ближе всех к попавшей в дом «дымовухе», поэтому первым учуял её запах. Он надевает противогаз и затаптывает, сколько может, первую «вонючку». При этом мы слышим мощные мерные удары. А может, он и дополнительно колотил чем-нибудь в пол, чтобы привлечь наше внимание. Мы видели, как в воздухе пролетела вторая «вонючка» — и вторую он затоптал точно так же, как и первую. Когда ты, папа, поднялся наверх, основная работа была уже сделана, и для тебя не составило никакого труда завершить начатое «домовым» — и, перекинувшись с ним парой слов, дать ему время спрятаться.

— Все указывает на то, что не только ты, папа, но и мама тоже знала о нашем таинственном госте, которого вы хотели надежно спрятать от всего мира, даже от нас. Ведь что получается? Ты внезапно начинаешь ремонтировать лестницу, убираешь несколько ступенек и запрещаешь нам подниматься наверх якобы заботясь о нашей безопасности. Вы с мамой слишком настойчиво пытались нам внушить, что в нашем доме на самом деле живет домовой — чтобы мы, считая все выходками домового, не вздумали искать других объяснений тем или иным странностям. Для мамы такое яростное поддерживание веры в домового вообще было несколько неестественным. Затем, то, что она взялась готовить «царский котелок», постоянно жалуясь при этом, что даже такого котла нам хватит меньше, чем на неделю. Понятно, она хотела, чтобы мы с Ванькой не удивлялись, когда «котелок» кончится слишком быстро. И к тому же, скрыть присутствие лишнего едока намного легче, когда готовишь огромный котел на несколько дней, чем когда готовишь ежедневно маленькими порциями — ведь тогда бы мы наверняка обратили внимание, что исчезает то, чего мы сами не съедаем!

Кто мог быть этим таинственным гостем? Разумеется, только граф Кутилин! Мы знали, что по единственной известной ему дороге к пристани он не возвращался — и у нас было только твое слово, папа, что он вообще покидал дом! Было два варианта: либо кто-то схватил его на обратном пути, либо он прячется в нашем доме. Вполне понятно, как и о чем ты думал, когда предложил ему «исчезнуть» — а потом втихую покинуть остров, когда он найдет семейный клад. После визита монахов и других странных событий, ты решил, когда Кутилин представился тебе и объяснил, зачем он приехал, что Кутилин где-то «засветился» — или лишнего сболтнул, или как-то ещё себя выдал — и теперь за ним идет охота, чтобы либо вытрясти из него тайну сокровищ либо поймать его после того, как он извлечет «картежные червонцы», и отобрать их! Опасаясь за жизнь Кутилина, вы с мамой решили даже нам ничего не говорить. Я думаю, визит Степанова, который, вроде бы, тоже интересовался подвалами, насторожил тебя ещё больше. Ведь было похоже на то, будто Степанов тоже что-то пронюхал о приехавшем потомке Александра Кутилина «Игрока»! И сегодня ты не ездил ни в какие бобровые колонии. Избавившись от нас, ты побыстрее вернулся домой и вы с Кутилиным спустились в подвалы. Судя по тому, что ты приехал за нами намного раньше назначенного срока, вы благополучно нашли червонцы, и теперь они лежат в дорожной сумке Кутилина! Во время поисков червонцев вы наткнулись на металлическую шкатулку с бумагами. Проглядев эти бумаги, ты понял, что они и сами являются подлинным сокровищем. С ними ты и поехал ко Степанову. Намереваясь внушить ему, что вот это и есть сокровище, за которым все охотились — если до него дошли какие-то слухи о сокровище — и в любом случае выкупить жизнь монахов в обмен на эти бумаги. Ты ведь догадался, что Степанов схватил никого другого, как парочку лже-монахов, и что он может их не пощадить, невзирая на все его уважение к тебе и к твоим просьбам. Я думаю, ты испытал огромное облегчение, когда узнал, что все, кроме Кутилина, охотятся именно за этими документами, а о «картежных червонцах» даже не подозревают. Ведь это значило, что никто не задумается, почему золото превратилось в документы, никто не собирается выслеживать Кутилина и отнимать у него семейное достояние. Никто о существовании Кутилина и ведать не ведает, и это тебе только на руку! Ты великолепно разыграл свои карты с этими автографами Геринга — и спас монахов, никому не позволив догадаться о большем…

— Да, — сказал отец. — Я боялся, что Кутилин где-то повел себя слишком неосторожно и может никогда не вернуться домой со своими червонцами, если я не помогу ему исчезнуть. Как вы понимаете, у меня были все причины бояться. Кто ж знал, что история дома так богата кладами? И в любом случае я дополнительно подстрахуюсь. Мы с Кутилиным отправимся в путь ночью, и доставлю я его не в наш город, а в соседний, в двадцати километрах, где останавливается санкт-петербургский ночной экспресс, который затем проходит наш город на полной скорости. Лишняя осторожность в данном случае не помешает.

— Не понимаю, — Ванька наморщил лоб. — Если ты так осчастливил Степанова, отдав ему эти бумаги, то почему не попросить его выделить двух-трех человек для охраны Кутилина до самого Санкт-Петербурга? Степанов ведь только рад будет выполнить твою просьбу, разве нет?

— Позвали лисицу курятник стеречь! — фыркнул я. — Ты соображаешь, о чем ты говоришь? Да Степанова может кондратий хватить, если он вдруг узнает, что у него под самым носом находится мешок золота! Конечно, он может повести себя вполне порядочно и благополучно доставить Кутилина, куда тому надо — но ты готов за это поручиться? Что если Кутилин навеки исчезнет, а и Степанов и охранники будут клясться и божиться, что доставили Кутилина до Санкт-Петербурга в целости и сохранности, там простились с ним — и куда он мог деться потом, просто не знают? Мы до конца дней будем сомневаться, виноват Степанов или нет! Меня мурашки пробирают, как подумаю, что мы могли при Степанове обвинить монахов в похищении Кутилина — и выдать всю игру! Разумеется, отец что-нибудь придумал бы, чтобы запорошить Степанову глаза, но все равно у Степанова могли остаться подозрения, что от него что-то скрывают — и кончится это могло чем угодно!

— Но ведь папа сам говорил, что доверяет Степанову! Разве нет, папа? — обратился Ванька к отцу, внимательно слушавшему наш разговор.

— Я сказал, что до определенной степени, — напомнил отец.

— Верно, до определенной степени, — сказал я. — Степанов уважает отца, это правда, но ведь ради такого количества золота он мог все уважение отбросить в сторону. Ведь ты сам часто говоришь, папа, что нельзя искушать малых сих, а кто искушает — те самые виноватые. Ведь как раз тот случай, да?

— Тот самый, — подтвердил отец.

— Степанов не мал, — сказал Ванька.

— Ошибаешься, Степанов мал, — негромко, спокойно, но при всем том очень уверенно проговорил отец. — Он мал, потому что никогда не мог устоять перед любым серьезным искушением. Последние два года он из кожи вон лезет, чтобы стать честным и порядочным предпринимателем и заниматься только законным бизнесом, но возвращается на протоптанную дорожку, едва почувствует себя оскорбленным или едва решит, что сейчас проще и выгоднее нарушить закон, чем его соблюдать. Не знаю, что уготовано ему в будущем. Сумеет он оторваться от своего сомнительного прошлого и стать уважаемым бизнесменом? Или не сегодня-завтра его арестуют — за какое-нибудь давнее дело, о котором он сам давно забыл и следствие по которому, как он воображает, зашло в тупик? Не скажешь… В любом случае, было намного благоразумнее ничего не рассказывать ему о молодом Кутилине и «картежных червонцах». Хотя, должен сказать, Степанова никак не назовешь одним из худших образчиков человеческой породы.

— Понял? — спросил я у Ваньки.

— Понял, — ответил мой брат. — Но вот что мне интересно, так это почему Кутилин решил забрать семейный клад именно сейчас? Узнал о нем совсем недавно? Или что-то другое произошло?

— Думаю, он сам расскажет об этом лучше, — сказал отец. Лодка в этот момент зацарапала днищем по песку и уткнулась носом в берег.

У меня просто нет слов, чтобы описать, с каким нетерпением мы с Ванькой спешили к дому. Как обычно, каждый из нас тащил по веслу, а отец нес на плечах съемный мотор — ничего съемного на моторке лучше было не оставлять, потому что любые случайно проплывающие мимо могли «позаимствовать» это так, что потом не найдешь — и эти весла, не дававшие нам лететь во всю прыть, раздражали нас как никогда!

Топа залаял и заплясал, едва нас учуяв, и мама вышла на крыльцо.

— Обед готов! — крикнула она. — Давайте, мойте руки — и за стол!.. Что случилось? — встревожено спросила она отца, когда он, с мотором на плечах, поравнялся с ней, тяжело поднявшись по ступенькам. — Какие-то неприятности с?.. — она проглотила последние слова, словно не хотела, чтобы мы их слышали, но мы с Ванькой все равно догадались: она волнуется, что попытка отца выручить «монахов» и обезвредить Степанова оказалась неудачной.

— Все отлично! — отец подмигнул ей. — За исключением того, — он с ухмылкой оглянулся на нас, — что у нас неправильные дети. Слишком умные для своего возраста!

Мама все поняла в единый миг.

— Я ж тебе говорила, что нет смысла пытаться от них что-то скрыть! Если б ты меня послушал, нам бы не пришлось ломать эту комедию с «домовым»! Ты, что, до сих пор не успел понять, что наши любознательные обезьянки куда угодно сумеют сунуть свой нос?

Мы захихикали, отец тоже. Мама улыбнулась:

— Ладно! По крайней мере, мне больше не придется кормить нашего гостя тайком и наверху! Хоть в чем-то облегчение! Приглашайте его в кухню на семейный обед.

— Обязательно, — сказал отец, входя в дом, мы за ним следом. Он подошел к лестнице на второй этаж и громко позвал:

— Никита!..

Наверху послышались шаги, и мы услышали голос Пижона (мысленно мы иногда продолжали называть его Пижоном):

— Да, в чем дело?

— Мальчишки раскололи нас, и игра окончена! — сообщил ему отец.

— Раскололи? — переспросил Кутилин с сомнением в голосе. — Что это значит?

— Это значит, что мы будем все вместе обедать внизу, — ответил отец.

— А, понимаю, — сказал граф (вот-вот, мы ведь видели настоящего графа, хоть в это и трудно было поверить!), спускаясь по лестнице. — Привет, ребята! Насколько я понял это незнакомое мне выражение, вы раскусили нашу игру, и для меня больше нет никакого резона и дальше пребывать наверху. Что ж, я только рад.

— Привет! — откликнулся мой братец. — Мы тоже очень рады! Мы думали, что вас похитили, и что вообще вы влипли хуже некуда, и собирались вас спасать! — после секундного колебания он выпалил, не в силах справиться с собой. — Можно нам поглядеть на «картежные червонцы»?

— Иван!.. — строго сказал отец.

Граф Никита Кутилин рассмеялся.

— Разумеется, можно, когда пожелаете! Но я бы предпочел сначала пообедать. Деревенский воздух на удивление разжигает аппетит, и, мне кажется, я мог бы сейчас съесть быка!

Обед получился замечательным, полным смеха и самых захватывающих рассказов.

— Откуда вы приехали? — спросил я Кутилина, когда он управился с третьей порцией из «царского котелка» и, похоже, вполне утолил голод.

— Из Франции, — ответил он.

— А, так вот почему на вас был этот навороченный прикид, когда мы встретились на дороге! — воскликнул Ванька.

— Что-что на мне было? — спросил Кутилин.

— Ну, всякое пижонское барахло! — объяснил мой брат.

Звучало это не слишком вежливо, но «Пижон», похоже, не обиделся. Посмотрев на неброскую рубашку отца, в которую он был облачен в данный момент, он рассмеялся.

— Да, именно поэтому! Вы знаете, я старался одеться «по-деревенски» то, что называется во Франции «крестьянский стиль». В крайнем случае, думал я, я буду выглядеть бедным художником, выехавшим на природу делать наброски и искать натуру для своих картин. Точно так же я внимательно перечитал все русские классические вещи о деревне, чтобы говорить с крестьянами на их языке. Представляю, каким дураком я выглядел в ваших глазах! Прогулочные мокасины из дорогой кожи, и «крестьянская» блуза хорошего покроя… Точно так же и с языком — как видите, я говорю совершенно чисто, но некоторые современные слова и выражения, которые необходимо знать, чтобы не выделяться на общем фоне, мне оказались незнакомы. Надо сказать, все это вместе сильно встревожило вашего отца. Он объяснил мне, что своей одеждой и манерой речи я превратил себя в слишком приметную фигуру, а поскольку вокруг дома вертелись подозрительные типы, интересовавшиеся подвалами, то нельзя исключать, что им стало известно о приезде потомка Кутилиных который, как легко предположить, едет за семейным кладом. Ведь о кладе до сих пор витают слухи… И даже если они не знают меня в лицо, сказал ваш отец, они меня опознают в две секунды, и устроят мне засаду в глухом местечке. Да и вообще своим излишне «дорогостоящим» видом я могу притянуть какого-нибудь бандита или грабителя… Что совсем не надо, особенно когда при мне будет золото. Поэтому мы решили, что будет лучше, если я исчезну, а потом сяду на поезд посреди ночи, совсем в другом городке. И одет я буду как настоящий сегодняшний провинциал, буду этим… как вы сказали? — вопросил он у отца.

— Задрипанным, — с легкой улыбкой подсказал отец.

— Вот-вот, задрипанным… Если даже меня кто-нибудь выслеживает, то к тому времени, когда мои преследователи — какие-то монахи, или кто там еще? — разберутся, что к чему, я уже буду в самолете, летящем в Париж!

— А почему вы решили выкопать клад только сейчас? — спросил Ванька.

— По нескольким причинам, — объяснил Кутилин. — Отец рассказал мне о кладе совсем недавно. И в любом случае мы не могли бы за ним приехать вплоть до недавних времен. Ведь мы были семьей эмигрантов, бежавших от Советской власти, да к тому же ещё со знаменитой графской фамилией — кто бы нам дал визу? А если б и дали — то ограничили бы право пребывания Москвой и Ленинградом. Шансов добраться до родного имения и извлечь клад у нас не было бы никаких! Отца волновало, что ситуация в России очень неспокойна и он боялся, что, если мы упустим момент, то можем потерять семейное достояние навсегда. Поэтому он поведал мне тайну, которая передавалась в нашем роду от старшего сына к старшему сыну — историю золота, которое появилось в нашей семье благодаря двум знатным картежникам, нашему далекому прадеду и князю Потемкину, и которое было спрятано старым графом Александром при помощи верного слуги…

— Которому граф дал вольную и который стал богатым мельником? — спросил я. — А всю жизнь был денщиком графа и участвовал с ним во всех походах?

— Совершенно верно. И они не раз спасли друг другу жизнь, — ответил Никита. — Откуда вы все это знаете?

— Мы догадались, — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойней и скромнее.

Отец и мама расхохотались, Никита Кутилин присоединился к ним.

— Честное слово, от этих великих сыщиков ничего нельзя утаить! — сказал отец. — С ними надо держать ухо востро!

— В общем, мой отец решил, что самое время извлечь древний клад и перенести его в другое место, — продолжил Кутилин. — Он сообщил мне все ключики, по которым я должен был без проблем найти клад, когда доберусь до подвалов, и я отправился в путь. Остальное вы или знаете, или легко догадаетесь…

— А как вы поступите с кладом? — спросил Ванька.

— Будем и дальше его хранить — только в другом месте. Может быть, поместим в банк, который оценит его и будет выплачивать нам проценты. Ведь, согласно воле старого графа, которую никто не собирается нарушать, этот клад — последний резерв семьи, на самый воистину крайний случай, и черпать из него можно только тогда, когда семья окажется в действительно безвыходном положении. Пока что такого нет. Не скажу, что мы живем очень припеваючи, но все мы работаем — и на жизнь хватает. Возможно, — он пожал плечами, — что-то придется взять, когда моя младшая сестра пойдет в университет. Потому что образование стоит очень дорого.

— Но ведь вам ещё надо как-то вывести ваши червонцы из страны, разве с этим не возникнет сложностей? — спросила мама.

— Я отправлюсь во французское консульство, едва приеду в Санкт-Петербург, — ответил Кутилин. — Думаю, они помогут мне оформить все официальным образом и устранят все сложности. Возможно, дадут мне охрану до самой посадки в самолет, или до самого прибытия в Париж.

— И все-таки очень жаль, что в нашем доме нет домового! — заявил Ванька, явно высказав наконец мысль, которая мучила его с того момента, как он узнал правду.

— Ну, от домового зарекаться не стоит, — с мягкой улыбкой сказал Кутилин. — По рассказам отца и деда, хорошо знающих семейные предания, мне известно, что в этом доме всегда был какой-то особенно проказливый домовой, ещё с семнадцатого века. Но, при всей проказливости, очень бдительный и заботливый. Кажется, он переживал, когда снесли старинные каменные палаты но, похоже, в новом деревянном доме ему ещё больше понравилось. Домовые вообще любят дерево… И, вы знаете, со мной приключилось два или три странных случая — небольших, но очень впечатляющих — которые я могу объяснить только тем, что домовой узнал во мне одного из Кутилиных и взял под свое покровительство. Например, когда в дом влетела первая «дымовуха», разбив стекло, я как раз задремал. И мог бы и не проснуться, если бы не ощутил мягкий толчок в бок. Конечно, и этот толчок мог мне присниться допустим, я во сне учуял запах дыма, и таким образом аукнулось во мне ощущение тревоги… Но как тогда объяснить, что мне даже не пришлось шарить в поисках противогаза — стоило мне открыть глаза, как кто-то словно впихнул его мне в руки! Так что… — он приподнял ладони, тем жестом, которым человек обычно выражает удивление или пытается всех примирить. — На вашем месте, я бы продолжал оказывать домовому всяческое уважение, — он поглядел на Ваньку, который от этого рассказа просиял как новенькая монета (интересно, подумал я, с Пижоном и впрямь такое приключилось, или он все это придумал на ходу, чтобы порадовать моего брата?). — Но вы хотели поглядеть на червонцы? Давайте полюбуемся!..

Да, это было сказочное зрелище! Золотые монеты, которые горой сверкали на нашем столе, в сумке, завязки которой Пижон распустил, чтобы мы могли видеть всю кучу разом! Я даже глаза на миг зажмурил! А потом взял один червонец, очень осторожно, кончиками большого и указательного пальцев, а Ванька повторил мой жест.

— Это вам!.. — сказал Пижон… то есть, граф Никита Кутилин.

— Ну, знаете, такое детям совершенно… — начала мама, но Кутилин её остановил.

— Можно мне сделать небольшой подарок? Хотя бы, в знак того, что у вас появился новый друг. Бог даст, мне удастся пригласить вас во Францию, и вы сумеете приехать. Честное слово, в этой стране вы увидите не меньше удивительного для себя, чем я увидел в сегодняшней России.

— Это не для всяких трат, это для нашей коллекции, — сказал Ванька, обращаясь больше к отцу и маме, чем к Пижону.

Мама махнула рукой.

— Поступайте, как знаете! Я вовсе не собираюсь ворчать и портить всем удовольствие.

— А теперь, — твердо сказал отец, — наш гость должен отдохнуть. Ему предстоит трудная и бессонная ночь.

— А он оказался очень славным парнем, — заметил Ванька, когда мы сидели за чаем, а Кутилин спал в гостиной, набираясь сил перед своим ночным марш-броском до Санкт-Петербурга.

Отец улыбнулся — немножко иронически.

— Истинный европеец. Ох уж, эти эмигранты, воображающие совсем другую Россию!.. Можете себе представить, что он задал мне два-три вопроса, а потом взял и тут же рассказал мне, кто он такой, и зачем пожаловал? Меня до сих пор дрожь берет, как подумаю, что было бы, если бы он, со своей искренностью и своими понятиями о законе и морали, нарвался на совсем других владельцев дома!..

— Может быть, другим людям он и не стал бы ничего рассказывать, — предположила мама. — Я думаю, он не так прост, как кажется, и после нескольких вопросов, заданных им предельно точно и с дальним прицелом, отлично понял, что имеет дело с человеком, которому можно доверять.

— Будем надеяться, что это так, — пожал плечами отец. — Сейчас главное — помочь ему добраться до Санкт-Петербурга целым и невредимым. На дорогу мы переоденем его в мой старый костюм, а сумку с монетами упакуем в старый потрепанный рюкзак. Факт в том, что мы действительно приобрели нового друга. Искреннего и открытого людям. Дай Бог ему таким и остаться, и дай Бог, чтобы все неприятности, которые могут его из-за этого постигнуть, были мелкими и преходящими.

Наверно, отец выразил вслух все то, о чем так или иначе думали мы все, пришло мне на ум. Я сунул руку в карман и в очередной раз нащупал «картежный червонец», крохотным солнышком притаившийся в его глубине.