Мы сидели на скамье, и я читал вслух:

«Графы Кутилины были самыми богатыми и могущественными землевладельцами во всей губернии… Его сын, Александр Кутилин, был известен также под прозвищем «Игрок», потому что после прибытия в Санкт-Петербург на службу в свой гвардейский полк, он стал одни из самых заядлых картежников в придворном обществе. Он, однако, сумел преодолеть свой порок, завоевать всеобщее уважение и, пройдя вместе с Суворовым практически все его кампании, дослужиться до чина бригадного генерала. Многие историки считают, что именно он послужил главным прототипом «были» великого русского поэта Николая Языкова — повести в стихах «Сержант Сурмин», в которой рассказывается про юного сержанта лейб-гвардии, который проигрывался в пух и прах и чуть не погубил себя, но в его судьбу вовремя вмешался всемогущий премьер-министр Екатерины II князь Потемкин. Согласно легенде, Потемкин, к которому обратился обеспокоенный Кутилин-старший, давний друг князя, пригласил молодого человека к себе и играл с ним до тех пор, пока «Сурмин»-Кутилин не проиграл все вплоть до мундира и нижней одежды и не оказался перед необходимостью возвращаться домой в самом постыдном виде. Тогда Потемкин простил его и вернул мундир и все проигранное, предварительно взяв с него клятву, что тот никогда больше не притронется к картам. Позднее князь Потемкин, продолжавший покровительствовать молодому человеку, помог ему жениться на одной из самых красивых, богатых и знатных невест (в поэме Языкова эти события объединены во времени). Перевоспитанный граф стал одним из самых блестящих и знаменитых людей своего времени. Он не только сделал великолепную военную карьеру, но он также покровительствовал искусствам, и его портрет работы Ропотова является одной из жемчужин коллекции местного музея. В своем завещании граф Александр Кутилин заклинал своих потомков не прикасаться к картам и предсказывал большие беды тому, кто посмеет нарушить его завет…»

— Озвереть можно! — с досадой сказал Ванька. — Представляешь, как давно мы бы обо всем догадались, если бы перелистали один из этих треклятых альбомов не полгода назад, а вчера или позавчера, перед встречей с Пижоном — и встретились с ним, хорошо помня портрет! Вот бы мы его огорошили! «Здравствуйте, граф Кутилин!» — сказали бы мы! Он бы, небось, от удивления копыта отбросил! Просто локти хочется кусать, как подумаешь, что главный ключ все время был у нас под самым носом — и мы его не заметили! Но кто ж знал, что надо всего лишь разок заглянуть в альбом, чтобы все стало простым и ясным? Ты знаешь, я теперь понимаю, почему лицо Пижона показалось мне смутно знакомым!..

Я кивнул.

— Топа не зарычал на него, потому что учуял в нем потомка законных владельцев всех окрестных земель. То, что Пижон — из графов Кутилиных, и, возможно, главный наследник всего рода, сомнению не подлежит. Остаются два вопроса: ЗАЧЕМ он приехал сюда и ГДЕ он сейчас?

— Не переусложняй! — сказал мой братец. — Зачем — это и ежику понятно. Он приехал сюда, чтобы забрать спрятанные семейные сокровища, которые находятся в подвалах нашего дома, а монахи тоже знают об этих сокровищах и узнали они об этом незаконно. Чисто случайно наткнулись на какие-то свидетельства о кладе, и теперь когти рвут, чтобы опередить законного наследника! Ты прав, это не Степанов, а они похитили Пижона, чтобы устранить его со своего пути! Вот тебе и ответ на второй вопрос — Пижон заперт где-то на острове!

— Пижон не был уверен, что то, что он ищет, — (сейчас, когда могли сбыться самые невероятные надежды, я из почти суеверной осторожности избегал слова «сокровище»), — находится в нашем доме, — напомнил я. — А вот монахи были уверены в этом на все сто! Я думаю, он знал лучше монахов, потому что им наверняка достались только обрывки сведений, по чистому везению, а у Пижона наверняка имеется на руках полный набор ключиков, оставленный ему его предками. И тогда вопрос, почему, схватив Пижона, они не оставили в покое наш дом — ведь они к тому времени должны были вытрясти из Пижона всю информацию и понять, что архиерейское подворье на острове Коломак является более вероятным тайником? Почему они не отправились туда?

— А почему ты так уверен, будто монахам удалось что-то вытрясти из Пижона? — язвительно возразил Ванька. — На его месте я бы пустил их по ложному следу, чтобы выиграть время! Ладно, раскалываюсь, сказал бы я им, тот дом, в котором мы все побывали — он самый, с сокровищами! И ни словечком не обмолвился бы про архиерейское подворье. Пижон виделся с отцом — и должен был понять, что он не из тех людей, с которыми стоит связываться и пытаться так или иначе надуть или выкурить из дому! Что если монахи не оставят наш дом в покое, то наживут крупнейшие неприятности! А за то время, пока они будут расхлебывать эти неприятности, любой разумный человек сумеет выбраться из старого амбара или заброшенной избы. И он ведь оказался прав! За эту ночь и утро он десять раз мог освободиться, выбив где-нибудь доски или сделав подкоп, и я не удивлюсь, если он уже давным-давно на острове Коломак и откапывает сейчас семейные сокровища — если уже не откопал!

Да, как я говорил, в сообразительности моему брату отказать было нельзя. А он продолжал с прежним воодушевлением, увидев, как внимательно я его слушаю.

— Да, и все это возвращает нас к моей идее насчет исповеди!

— Насчет исповеди? — эхом откликнулся я, не очень улавливая, о чем толкует мой брат. Мое внимание было в этот момент сосредоточено на репродукции: мне показалось, что я различаю некую занятную деталь… Впрочем, в следующую секунду я уже понял, что имеет в виду мой брат.

— Ага, насчет исповеди! — возбужденно провозгласил он. — Ну, как в «Двенадцати стульях», где отец Федор выслушал исповедь мадам Петуховой, узнал о бриллиантах в стуле и решил отыскать их, опередив Кису Воробьянинова… Здесь произошло то же самое! Монахи выслушали исповедь отца Пижона и решили опередить законного наследника! Допустим, в их семье было правило, что отец может рассказать о сокровищах старшему сыну только перед смертью — или хранить письмо, которое сын может вскрыть только после его смерти! А там сыну предстояло решать, забрать сокровища или сохранить их для следующих поколений — как семейный НЗ на самый крайний случай! Пижон решил, что хватит сокровищам лежать в земле, надо их в конце концов забрать! А может, он узнал, что на исповеди отец проговорился о сокровищах — и решил перепрятать их в другое место, испугавшись, что оно попадет в руки чужаков! Как бы то ни было, монахи не могли знать о точном месте тайника, у них были лишь самые общие намеки, а Пижон знает все, до самых крохотных деталей и примет! Вот почему монахам так было нужно выследить Пижона и схватить его!

Что ж, все это выглядело очень правдоподобно. Ванька был так вдохновлен своими догадками, что готов был развивать их до бесконечности. Но я его остановил.

— Думаю, ты прав, — сказал я. — Но давай не будем терять времени. Кажется, нам надо топать в музей и внимательно поглядеть на оригинал. Смотри, — я указал ему на левый нижний угол репродукции, — похоже, здесь изображена золотая монета, а над ней сделана какая-то надпись. Спорить готов, это последний ключик к тайне сокровища графов Кутилиных!

— А ведь точно! — мой братец даже присвистнул. — Вот она!

Музей был совсем недалеко от парка аттракционов. Он находился на главной улице, которая, разумеется, совсем недавно называлась проспект Ленина, а во время юбилейных торжеств получила назад свое историческое название — Свято-Никольская. Пятиглавый храм Николая Святителя, находившийся на ней главный городской храм, и раньше был виден почти из любой точки центра города, а теперь, когда во время все тех же торжеств все пять куполов позолотили, вообще сделался самым приметным местом.

— Как выясняется, все к лучшему, — говорил мой братец, несясь вприпрыжку рядом со мной. — Если бы мы отправились к отцу Василию вдвоем, я бы не выиграл очередной альбом и не перелистал его, и мы бы сейчас были в заповеднике, и никогда бы не напали на верный след!

Мне оставалось лишь согласиться с ним. У меня не было особенного желания разговаривать, потому что меня терзала жуткая мысль: а вдруг у музея сегодня выходной? Как нам быть тогда? Ведь дорог не только каждый день, но и каждый час!

Слава Богу, музей оказался открыт. Мы купили билеты (для «детей до четырнадцати лет» они стоили совсем ничего) и заторопились через почти пустые залы — кроме нас, в музее было буквально два-три посетителя — в тот, где был выставлен портрет.

Портрет оказался довольно большим, изображающим графа в натуральную величину. И, должен сказать, оригинал был несравненно лучше репродукции. Да, на репродукции все краски были ярче и веселее, но зато она не передавала тончайших переливов полупрозрачных верхних слоев краски, то жемчужно-серебристых, то золотисто-коричневых, то синеватых, и её цвета не были такими густыми и глубокими, как у оригинала. Если пытаться объяснить это ощущение, то оригинал затягивал в себя, а репродукция — нет. Наверно, так точнее всего будет выразиться.

А в левом нижнем углу портрета действительно был золотая монета, и надпись над ней гласила: «Больше никогда»!

— Никогда больше не играть в карты? — вопросил мой брат.

— Наверно, да, — ответил я. — Скорей всего, он имел в виду, что его состояние начало расти, а не убавляться, с тех пор, как он бросил играть, и что он больше не пожертвует игре ни единой монеты.

— Какой-то странный вид у этой монеты, — заметил Ванька.

— Да. Странно, что на ней нет ни двуглавого орла, ни профиля императрицы, ни всего другого, что всегда должно быть на монетах. Неплохо было бы кого-нибудь расспросить.

— Во всех музеях есть хранители, которые знают об экспонатах практически все, — сказал мой брат.

— Вот мы и попробуем найти такого хранителя!

Нам сразу указали на кабинет музейного хранителя, Сергея Ивановича. Он находился как раз под главной лестницей, в цокольном этаже.

— Монета? — удивился Сергей Иванович. — Почему она вас интересует?

Я открыл альбом на странице с репродукцией.

— Мы прочли историю графа Кутилина, и она нас здорово увлекла. Надо же, знаменитый картежник, потом не менее знаменитый генерал — ну, и, так далее. Вот почему нам захотелось увидеть его портрет в оригинале. И монета показалась нам какой-то странной. Мы решили, что, наверно, она как-то связана с его пороком, который он преодолел.

Хранитель улыбнулся.

— Очень приятно видеть ребят, которые так интересуются родной историей. Да, вы правы, эта монета связана с карточными играми — и связана самым необычным образом. Видите ли, было время, когда весь двор Екатерины Великой поголовно увлекся карточными играми. Играли в банк, штос, вист, во что угодно. Играли гвардейцы на посту, знатнейшие князья и фрейлины, дожидавшиеся выхода императрицы, министры и лакеи… Играл кто угодно и где угодно. Проигрывались и обретались огромные состояния, а вся дворцовая жизнь и все дела управления государством поехали наперекосяк. Екатерина, понимавшая, как опасна и недопустима не только для игроков, но и для государства в целом, разразившаяся эпидемия картежного безумия, стала думать, как бы выправить создавшуюся ситуацию. Женщиной она была и мудрой и остроумной, и вот что она придумала. По её приказу был отчеканен запас особых золотых монет, так называемые «игровые червонцы», и императрица строго предписала, чтобы ставками в любой игре служили только они. А поскольку распределение монет находилось в руках самой императрицы, она могла регулировать уровень «картежной лихорадки» как ей было угодно. Своих фаворитов или отличившихся в гражданских делах и на поле брани она могла вознаградить и пятьюдесятью червонцами, и целой сотней. Должен обратить ваше внимание, что в те времена и на тридцать золотых червонцев можно было достаточно пристойно прожить не менее двух лет. Для обычных людей, я имею в виду, которым не надо было тратиться на жизнь соответственно требованиям двора. Так вот, ставки «игровыми червонцами» стали не только обязательным правилом дворцового этикета, но и свидетельством благосклонности высших особ государства. Само собой было понятно, что раз человек делает высокие ставки — значит, он в фаворе и стоит с ним дружить, а тот, кто не имеет возможности играть по-крупной, стоит очень низко в глазах императрицы и её приближенных, и с таким человеком лучше не только не садиться за один карточный стол, но и не позволять дочерям танцевать с ним на дворцовых балах! Очень скоро картежные страсти при дворе удалось умерить настолько, что они уже на угрожали бедой государству!

— Здорово! — сказал я. — Выходит, граф Кутилин указывает на «картежный червонец» в знак того, что никогда больше не будет играть?

— Приблизительно так, но не совсем, — ответил хранитель. — Как вы знаете, о молодом графе, по просьбе его отца, заботился сам Потемкин. И есть некоторые данные — не нашедшие, впрочем, окончательного документального подтверждения — что его свадебным подарком графу был мешок с тремястами «золотыми червонцами». Трудно сказать, каковы были мысли премьер-министра. То ли он хотел таким образом выразить свою веру в крепость слова Александра Кутилина — в то, что граф никогда больше не станет «банковать» и использует это золото разумно и хозяйственно, то ли хотел ещё раз испытать новобрачного. Как бы то ни было, эти «картежные червонцы» никогда больше не возникали в жизни графа — кроме того случая, когда он извлек из своих запасов один червонец, чтобы позировать с ним перед художником. Аллегорически показав таким образом, как из зловонных пропастей порока он вознесся до сияющих вершин могущества и славы — как выразился бы об этом он сам или его современники. После этого «картежные червонцы» никогда и нигде не возникали. Ходили слухи, что они составляют тайную часть наследства графа и переходят от поколения к поколению, а ещё были слухи, что он их где-то спрятал, потому что они слишком напоминали ему о временах его позора. Разумеется, его сын — а потом его старший внук и старший правнук — вполне могли знать, где спрятано сокровище, но после революции последний граф спешно бежал из страны… И, разумеется, теперь уже никто не сможет сказать, что в этой истории правда, а что домысел.

— И никогда не удавалось даже приблизительно предположить, где могут быть спрятаны эти червонцы? — жадно спросил мой брат.

Хранитель поглядел на нас с доброй усмешкой.

— Хотите попробовать их отыскать? Очень многие, поверившие в легенду, пытались найти следы сокровища — и никому не удалось даже нащупать, с чего начать поиски. Но почему бы вам не рискнуть? В любом случае, сам процесс их поиска может быть очень увлекательным — тем более, во время летних каникул. И польза от этого будет несомненная, ведь вам придется много читать, а значит, вы намного лучше узнаете русскую историю и культуру.

Мы от всей души поблагодарили доброго и внимательного хранителя и покинули музей.

— Слушай, с каждой минутой наше дело становится все интересней! провозгласил Ванька.

— Да. Мы очень далеко продвинулись в нашем расследовании. И теперь нам надо правильно определить, где спрятаны червонцы, под нашим домом или под архиерейским подворьем. На какое бы место поставил ты?

— Я бы поставил на архиерейское подворье, — заявил Ванька. — Похоже, после двух-трех вопросов Пижон потерял интерес к нашему дому. Он выяснил нечто, убедившее его: клад надо искать в архиерейских погребах!

Я с сомнением покачал головой.

— Не забывай о монете, которую мы нашли. Это монета как раз времен Александра Кутилина. Выходит, кто-то пользовался подвалами в те времена, когда владельцем всех окрестных земель, включая остров, был Игрок!

— Это ничего не доказывает, — сказал мой братец.

— Это доказывает, — возразил я, — что в те времена у подвалов был владелец, который ими пользовался. И, поскольку размер дома всегда должен соответствовать размерам подвалов, над ними было возведено что-то грандиозное. Возможно, и каменное. То есть, такое, что вряд ли могло принадлежать кому-то другому, кроме графов Кутилиных. А к середине девятнадцатого века на этом месте уже существует дом мельника — и никто не помнит, что совсем недавно здесь были графские постройки! И здесь мы спотыкаемся о загадку, о которую могли бы носы расшибить, если бы не знали так много!..

— Какую загадку? — спросил Ванька.

— Почему Кутилин разрушил прежнее здание? Ведь, согласись, это мог сделать только он — кроме владельца, разрушать здание никто бы не рискнул. И, главное, почему он сделал это так, чтобы не осталось практически никаких следов — ни в письменных источниках, ни в человеческой памяти? И… Погоди секунду! — я примолк, чтобы до конца додумать осенившую меня блестящую мысль. — Ну да, все правильно! Крепостное право было отменено в России в 1861 году, так? А наш дом построен раньше, так? Это значит, что, когда мельник начинал строить свой дом, он был крепостным графа Кутилина! И, более того, он строил его на землях Кутилина! Крепостные могли получить свободу в двух случаях — или за особые заслуги, или если могли уплатить огромный выкуп за себя и свою семью. Мельник, конечно, был богат — но настолько ли богат, чтобы выкупить у графа не только личную свободу, но и кусок земли, на котором стоит одно из наследственных барских зданий? Да граф в любом случае был в тысячу раз богаче мельника и, если бы он не был сам заинтересован в том, чтобы отдать мельнику именно эти земли, он бы не отдал их за любые деньги!.. То есть, вариант выкупа участка мы можем исключить. Остается вариант, что граф вознаградил мельника за верную службу. За какую службу он мог так щедро вознаградить мельника? Я тебе скажу! Мельник был его денщиком — а возможно, и «дядькой», сопровождавшим его с самого начала карьеры.

— «Дядькой»? Это ж насколько он должен был быть старше графа? Да к сороковым-пятидесятым годам девятнадцатого века мельник бы давно умер! — возразил Ванька.

— Вовсе не обязательно! — в свою очередь возразил я. — Я читал где-то, по поводу «Капитанской дочки» Пушкина, что «дядька» мог быть ненамного старше своего воспитанника, почти его ровесником. Просто «дядькой» назывался человек, вне зависимости от возраста, который был приставлен следить за дворянским «недорослем»! Но хорошо, он был денщиком — то есть, мог быть и помоложе Кутилина. Известно, что денщики часто бывали самыми верными и преданными людьми — порой вернее и надежней сыновей и других ближайших родственников! Еще бы! Ведь они вместе со своим господином спасали друг другу жизнь в военных походах, спали на голой земле под одним одеялом, ели из одного котелка!.. Очень часто они получали вольную по возвращении из военных походов, но оставались при своем господине! И ещё их награждали так, что они вполне могли позволить себе купить и мельницу и лесопилку — особенно если сами были выходцами из мельничьей семьи! Теперь допустим — всего лишь допустим — что Кутилин решил уничтожить все следы прежнего здания, и на земле и в памяти людской. К кому бы он обратился за помощью, как не к самому преданному слуге? Которому он даже может доверить тайну клада, зная, что тот этой тайной не злоупотребит! И кстати, насчет богатого и пользующегося особым покровительством графа мельника ни у кого не возникнет вопросов, почему ему дают вольную и откуда у него такие деньги и права, чтобы строиться на месте одной из старых графских усадеб. Я тебе скажу, что Кутилин все продумал идеально! Смотри, Кутилин и денщик, он же мельник…

— Ой, прекрати! — мой брат зажал уши ладонями. — Не спорю, все, что ты говоришь очень интересно, но я уже понял, о чем ты! От всех этих выкладок и размышлений у меня уже в голове звенит! То ли от переизбытка мыслей, то ли от голода. Оказывается, когда много думаешь, это отнимает сил намного больше, чем все катания на каруселях и американских горках, и даже чем футбол гонять! Давай перекусим, а? И, пока мы не подзаправимся, ни слова о Кутилиных, мельниках, червонцах, заброшенных домах и прочих загадках!

Я охотно согласился, потому что и сам начинал чувствовать жуткий голод. Действительно, от всех загадок и ответов голова распухла так, что уже ни о чем не хотелось думать. Я бы наверно, даже два и два сложить в тот момент не сумел…

Словом, мы вернулись в парк аттракционов и устроились на открытой веранде летней кафешки, взяв по порции жареных сосисок с картошкой, по «Пепси-коле» и по стаканчику шоколадного мороженого.

Несмотря на всю свою решимость держаться подальше от любых разговоров, касающихся расследований, версий и поиска сокровищ, пока мы не отвалимся от стола, мой брат первым вернулся к этой теме, не успели мы и сосиски доесть.

— Послушай, — сказал он. — Ведь мы собираемся сами найти эти золотые червонцы, верно?

— Разумеется! — сказал я. — А что?

— Да вот никак не пойму, честно ли это будет, — задумчиво проговорил Ванька. — Я хочу сказать, что раз Пижон — нынешний граф Кутилин, то, наверно, законным владельцем клада является он, и нехорошо будет, если мы его опередим и присвоим его наследство. Как по-твоему?

— Верно, мы оказались бы ничем не лучше монахов, если бы вздумали грести под себя, — кивнул я. — Но кто тебе сказал, что мы собираемся заграбастать сокровище? Нет ничего нечестного в том, чтобы искать сокровище, если мы собираемся передать его наследнику старого графа. И не забывай, что сперва мы к тому же выручим этого наследника из лап монахов! Мы ведь ищем сокровище не из жадности, а просто потому что будет классно его найти — и ещё потому что мы добиваемся справедливости!

Ваньку эти объяснения вполне успокоили.

— Тогда все в порядке! — сказал он. — Как по-твоему, он даст нам два или три червонца? Не для того, чтобы мы их продали и разбогатели, а для нашей коллекции. Ведь это наверняка очень редкие монеты, и немногие коллекции могут ими похвастаться!

— Думаю, он просто обязан дать нам монету-другую для коллекции, учитывая, как много мы сделаем, чтобы его спасти, — сказал я. — Впрочем, поживем — увидим.

— Верно, поживем — увидим! Я не собираюсь требовать с него больше, чем будет ему по карману, — великодушно согласился Ванька. — Может быть, его семья решила выкопать клад, потому что они впали в жуткую бедность, или на них «наехали» из-за какого-нибудь крупного долга, и даже одна-единственная монета значит для них очень много… Ой, смотри, отец!

Это и правда был отец, явно выглядывавший нас по территории парка аттракционов. Мы замахали руками, и он нас заметил. Мы побежали к нему.

— Разве уже два часа? — вопросил Ванька.

— Нет, — ответил отец. — Сейчас только половина первого. Я обернулся туда и обратно быстрее, чем полагал, и решил поглядеть, как тут у вас дела.

— Просто здорово! — сообщил я. — Мы встретили Степанова, и он велел передать тебе, что схватил этих монахов, которые запускали «дымовухи», и что он хочет знать, что с ними делать, и что он будет ждать тебя в своем офисе и…

По правде говоря, я думал, что при встрече с отцом буду говорить уверенно, спокойно и солидно, чтобы показать ему, что и мы не лыком шиты. «Кстати, мы встретились со Степановым, и он просил передать тебе, что… Да, кстати путем несложных логических умозаключений мы пришли к выводу, что «грубыми шутниками» были монахи…» Приблизительно так. Но я взял и выпалил все одним духом и в один присест. Все козыри, которые у нас были, я выложил зараз, ни к селу ни к городу. Оставался всего один, и его тоже я выдал бы почем зря, но не успел, потому что отец схватил меня за плечи и сильно встряхнул.

— Остынь! Что там насчет монахов? Степанов сказал, что схватил их?

— Не совсем, — вмешался Ванька. — Он сказал, что схватил негодяев, а мы сами догадались, что негодяями этими могут быть только монахи!

Отец глубоко вздохнул.

— Перескажите мне, что сказал Степанов. Как можно точнее, — потребовал он.

Я пересказал ему весь разговор со Степановым, а отец слушал и кивал.

— Что ж, пойдем к нему, — сказал он. — Ох, нелегкая будет работа, вытащить этих дураков из беды, в которую они сами себя вляпали!

Отец размашистым шагом направился к рыночной площади, мы заспешили вслед за ним, стараясь не отставать.

— Расскажи ему о Пижоне! — прошептал Ванька. — Монахи должны сознаться, где они его спрятали!

— Мы обвиним их на месте! — шепнул я в ответ. Я был обижен, что отец так резко меня прервал и был намерен показать всем взрослым, что на нас нельзя глядеть свысока. Когда я заявлю, что монахов нельзя отпускать, пока они не признаются, что сделали с графом Кутилиным — тогда они поймут, с кем имеют дело! Все будут потрясены нашими способностями!

— Вы о чем перешептываетесь? — спросил отец, не оглядываясь и не сбавляя шаг.

— Так, ни о чем, — пробормотал я.

Отец бросил на нас быстрый взгляд.

— Расскажите мне, как вы догадались, что паршивцами, которых сцапал Степанов, были именно монахи. Должен сказать, ваша сообразительность просто великолепна!

— Ну, мы… — я примолк, потому что мне надо было сообразить, как рассказать об этом так, чтобы ни словечком не проговориться о наших догадках насчет судьбы Пижона, и о том, за каким сокровищем охотились и он, и монахи.

— Ну? — спросил отец.

Неловкая пауза затягивалась, и в следующий момент отец, слишком хорошо нас знавший, заподозрил бы, что мы знаем больше, чем хотим рассказывать но тут, на счастье, отца окликнули.

— Привет, Семеныч! Куда спешишь?

— Так, по привычке, — ответил отец. — Как твои дела?

— Спасибо, неплохо, — улыбнулся знакомый. Мы узнали его: это был один из тех крупных местных чиновников, от подписи которых зависело решение о передаче нашего нынешнего дома из государственной собственности в собственность отца. — Как тебе живется в новом доме?

— Великолепно! — сказал отец. — Спасибо тебе.

— Не стоит благодарности, — ответил довольный чиновник. — Кстати, все время забываю спросить тебя, нельзя ли мне кое-что забрать из твоего дома.

— Что? — удивился отец.

— Противогазы, — объяснил чиновник. — У тебя их остался целый склад, ещё с тех времен, когда мы должны были заботиться о гражданской обороне и о защите населения в случае внезапной ядерной войны. Сам ведь помнишь, как все обязаны были иметь достаточное количество противогазов для раздачи населению, и оборудовать бомбоубежища во всех подвалах общественных зданий…

— В нашем подвале не было оборудовано бомбоубежище, — с улыбкой сказал отец.

— Разумеется, нет! — хмыкнул чиновник. — Но во всех отчетах мы всегда писали, что оборудовано, ведь бумага все стерпит… Надо было быть последним кретином, чтобы браться за расчистку и благоустройство этих захламленных жутких подвалов… Так как насчет противогазов? Тебе они наверняка не нужны, а у меня есть на примете бизнесмен, готовый купить их оптом. Разумеется, если пожелаешь, и тебе от этой сделки перепадет.

— Ох, нет! — отец махнул рукой. — Забирай их в любое время, и дело с концом. Только ты уверен, что они оставались в доме? Я ведь успел изучить практически каждый уголок дома — и противогазов нигде не видел.

— Они там, точно, — заверил чиновник. — Я знаю, где они лежат, в таком месте, которое можно считать настоящим тайником, такое оно укромное! Покажу его тебе, когда на днях заеду за противогазами. Чтобы и ты знал — вдруг тебе оно тоже пригодится.

— Всегда рад тебя видеть, — сказал отец.

Ванька потянул меня за ремень джинсов.

— Ты слышал? — возбужденно прошептал он. — Тайник!

Я кивнул. Нам жутко повезло, что мы встретили этого чиновника на пути к Степанову — ведь из состоявшегося разговора я очень вовремя понял все: и где сейчас находятся «картежные червонцы» и главное — что нам ни словечком нельзя заикаться о Пижоне и его исчезновении! Пусть монахов освободят, и они навсегда уберутся из наших мест — чем скорее, тем лучше! И меньше всего мы должны рассказывать о Пижоне в присутствии Степанова! У меня мурашки по коже побежали, когда я представил, какую кашу я мог бы заварить, если бы выступил с громкими обличениями монахов — мы бы эту кашу в жизни не расхлебали! А я-то воображал, что у нас на руках козырь, который можно победоносно выложить! То есть, известное нам так и оставалось нашим козырем, но выкладывать его ни в коем случае было нельзя! Есть в колоде такая карта — джокер — которая бьет любых козырей. Вот и мы бы нежданно-негаданно нарвались на такого джокера!

Может быть, вам кажется, что я умышленно говорю загадками. Что ж, тогда ещё раз внимательно перечитайте разговор с чиновником, а потом припомните все то, что вам уже известно. Честное слово, вы поймете все, и мои слова не будут представлять для вас никакой загадки. Если же нет… Тогда подождите немного, до момента, когда я выложил все мои догадки Ваньке и отцу.

Главное — что «рука судьбы» в виде этого чиновника вовремя вмешалась и удержала меня от неудачного хода нашим козырем.