ПРОЛОГ

Это был типичный южный дом, какие можно встретить на всем Кавказе: с квадратным внутренним двором, с балконами-галереями, окольцовывающими все этажи, кроме первого — со второго по четвертый. На галерее этого последнего, четвертого, этажа, и устроился человек, отвечавший за безопасность старика. И все документы старика находились при нем: и внутрироссийский, и загранпаспорт, оба на фамилию Зараев. Его подопечный должен был воспользоваться этими документами только в Москве — из Чечни он выбирался под другой фамилией. Точнее — под другими фамилиями: им уже трижды приходилось обновлять документы, и не было гарантии, что их не выследят в четвертый раз, несмотря на все предосторожности. Кто знает, возможно, их путь проследили до предпоследней остановки, и вышли на нужного торговца паспортами, и уже прочесали всех тех, кто в последние дни приобретал у него паспорта… Паспорт для Зараева (на данный момент, Асанова) приобретал человек очень верный, который и под пытками вряд ли заговорит, но ведь, кроме пыток, есть и другие методы воздействия психотропные средства, например, лишающие человека воли и заставляющие автоматически отвечать на любой заданный вопрос… И даже если схваченный успеет покончить с собой, чтобы не выдать ненароком путь главы клана, этот путь все равно не так трудно вычислить. Выбраться в Москву — а потом и далее — Зараев-Асанов (его настоящим именем человек на балконе даже в мыслях боялся его называть) может через один из трех небольших районов, которые контролируют верные ему люди, готовые жизнь отдать за своего священного патриарха. В горы преследователи, конечно, не сунутся — в горах и малая горстка людей может оборонять родное селение так, что оно окажется непроходимым для любого вооруженного до зубов и знающего горы как свои пять пальцев отряда головорезов. В горах можно устроить засаду на любой тропе или, наоборот, невидимками пройти рядом с преследователями. Можно все, что угодно, когда эти определенные горы — твои. А вот в маленьких городках приграничных районов хорошо вооруженному и подготовленному отряду не составит трудностей затравить любую добычу. Поэтому надо перекрывать самые уязвимые места.

И их враги хорошо с этим справлялись. В двух предыдущих случаях Зараева удалось отбить и вывезти дальше просто чудом. Были вполне практические объяснения, почему это чудо происходило, но…

Но с тех пор человек, которому был доверен столь ценный подопечный, предпочитал ночевать на галереях. Находясь на галерее, сразу заметишь и попытку проникнуть с крыши, и попытку прорваться сквозь ворота внутреннего двора. Уже несколько лет, как эти ворота не стояли нараспашку днем и ночью, этаким пережитком старины, который не убирают только потому, что глаза не мозолит, да и лень снимать с петель, а всегда запирались теперь на ночь, и — очень часто — днем.

И было ещё одно… На галерее он оставался в одиночестве и мог позволить себе скинуть маску бесстрастия, хладнокровия и полной уверенности в своих силах — хотя бы на несколько минут. Когда его лицо искажалось от тоски и боли, ему становилось немного легче, будто заноза начинала выходить чуть полегче из расслабившихся мускулов души. Хотя такая заноза не выскочит никогда…

В такие моменты он не переставал видеть и слышать все вокруг, различать малейший шорох и малейшую тень, и реакция его не подвела бы, если бы пришлось принимать мгновенное решение, но все его чувства и весь мир, воспринимаемый этими чувствами, казались чем-то таким далеким, почти нереальным… Реальностью была только боль, и его тело, превратившееся в сгусток боли, уже не вмещало никаких иных ощущений. Он с изумлением видел, как здорово продолжают работать его мускулы и мозг, реагируя на внешние раздражители — такие тренированные мускулы, такой тренированный мозг, которым мало найдется равных. Пальцы все так же идеально сгибались и разгибались, голова поворачивалась на шее, повинуясь чуткому слуху — словно все это не было вместилищем боли, словно боль не сочилась сквозь кончики пальцев и не пульсировала в шейной артерии. Но это хорошо. Когда он покончит с нынешним заданием, то его безотказное тело — этакая разумная управляемая торпеда — станет работать только на него самого, а боль станет тем компьютером, тем пультом управления, который направит это страшное оружие точнехонько в цель, и горе его врагам, даже если он сам взорвется вместе с ними!

Он не повернул головы, когда из темноты рядом с ним возник другой человек. Этот человек — тоже ас своего дела — подошел неслышно как призрак, но самая неслышная поступь не спасла бы его, если бы он был чужаком. Но это был не чужак — это был племянник Зараева (кажется, не родной, а двоюродный, но, в любом случае, «самая близкая кровь», по понятиям Кавказа), начальник его личной охраны, беззаветно преданный главе рода. Именно он ездил в Москву, чтобы подготовить промежуточную «посадочную площадку» и заодно навестить семью своего кровного брата (они породнились кровью два месяца назад) — и именно он привез жуткие вести. Поэтому ему не составило труда понять, о чем думает человек на галерее, и почему он так нуждается в одиночестве, хотя бы мимолетном.

— Дядя хочет поговорить с тобой, — негромко сообщил он, присаживаясь рядом.

— Я не могу, — ответил бдящий. — Нельзя оставить свой пост.

— Я подежурю за тебя пять минут. Ты ведь знаешь, я не подведу. Он хочет поговорить о тебе… Я ему все рассказал.

— Это ты зря, — заметил его собеседник.

— Я так не считаю. И сейчас — единственное время, когда дядя может поговорить с тобой с глазу на глаз.

Ничего не ответив, его собеседник встал и прошел внутрь дома. А что можно было ответить? Его кровный брат и не мог поступить иначе — с близким человеком произошла одна из тех трагедий, за которые всем виновным в них требуется объявлять кровную месть — и бросать на осуществление этой мести все силы рода, иначе позором себя покроешь, иначе о тебя все будут вправе ноги вытирать. Еще странно, что он крепился два дня, прежде чем рассказать главе рода о том, что стало ему известно. Ему пришлось выбирать между успешным завершением важнейшей операции и собственной честью, которая навеки оказалась бы запятнана, если бы спасение главы рода было куплено ценой предательства кровного брата — ведь умолчание в данном случае равнялось предательству. Более того, честь самого Зараева оказалась бы навеки осквернена косвенным соучастием в этом предательстве. И пусть другие поняли бы его и простили — сам Зараев вовеки бы этого себе не простил.

Да, для многих нынешних чеченцев понятия предков о чести уже ничего не значили. Но Зараев, последний патриарх древнейшего рода, с молоком матери впитал, что лучше смерть, чем позор, и что первый позор — это уклонение от помощи близким людям и неотомщенные близкие.

— Я все знаю, Василий, — сказал Зараев, откладывая в сторону старинный фолиант, который постоянно был при нем и который он постоянно изучал. — Мы никуда не поедем, пока не поможем тебе в Москве разобраться с твоими врагами.

Прежде, чем ответить, Василий несколько секунд разглядывал красочную иллюстрацию в фолианте. Когда Зараев откладывал на стол драгоценный манускрипт, несколько страниц перевернулось, и вместо ночных созвездий, соединенных сложными схемами — Зараев больше всего времени проводил над разделом, посвященным древней арабской математической астрологии — теперь перед глазами было изображение редкой орхидеи, выполненное так тщательно и красочно, как лишь средневековые художники-миниатюристы умели украшать страницы книг. Человек, которого звали Василием, невольно залюбовался формами и расцветкой чудесного цветка, как будто случайно выроненного на землю из райских садов зазевавшимся ангелом. Около рисунка виднелись алгебраические формулы и геометрические построения, описывающие высшую, математическую сущность растения — ту сущность, благодаря которой его высшим выражением стали именно такие цветы.

— Мне это не нравится, — сказал он наконец. — Задержка составит не меньше трех месяцев. Три месяца в Москве — это для вас смертельно опасно. Кто-то, знавший, что вы не бросите меня сражаться с могущественными врагами в одиночку, мог специально подстроить эту… эту задержку. Чтобы, как только я засвечусь при первом акте мести, через меня выйти на вас.

— Я и это учитываю, — спокойно сказал Зараев. — И мне это представляется тем более вероятным, что среди виноватых в твоей трагедии имеются мои соотечественники. Вполне допустимо, из тех, кто охотится в первую очередь за мной. Но тогда нам тем более необходимо в этом разобраться. И, кроме того… — он помедлил. — Эта трагедия вернулась к тебе как бумеранг, ведь так? Страшно думать, что ты предотвратил подобную трагедию в Чечне, а она настигла тебя в Москве, чтобы ударить по тебе лично. Есть в этом невыносимая подлость — судьбы, людей, кого угодно. Словом, я принял решение. А что до опасности, угрожающей мне… Я ведь сменил внешность, и у охотников осталась одна примета: вот этот манускрипт, с которым я никогда не расстаюсь. Что ж, я готов расстаться с этим манускриптом и сплавить его в руки другого человека — подсадной утки, которую мы сами выберем. Мы десять раз успеем решить все проблемы, пока охотники будут идти по ложному следу. Но все это — вопросы технические. Мы будем решать их по обстоятельствам.

Василий заколебался, возразить ему ещё раз или нет. Он понимал, что решение Зараева окончательное и обжалованию не подлежит, но обязан был возразить против этого безумия. Ведь то была вполне очевидная ловушка, и без Зараева он бы лучше разобрался, кто её поставил и почему. Хоть его сознание и было поражено болью, он все равно оставался одним из лучших людей особого элитного отдела, и боль, заглушавшая другие способности, лишь обостряла его способность верно и быстро анализировать самые сложные ситуации и совершать неожиданные для противника ходы.

И все же, ему оставалось только принять все как есть. (Потом он солжет — и Повару, и Богомолу, и другим, перед которыми ему придется держать ответ, что это он сам посвятил во все Зараева и уговорил его на долгую задержку в Москве…)

Но тут снизу донесся рев моторов и встревоженные голоса. Василий выскочил на галерею. Снеся ворота, во внутренний двор прорвались два крытых грузовика с вооруженными людьми. А жители всех этажей уже были на галереях, с ружьями на изготовку.

Именно так все было и в два предыдущих раза. Даже облегчение наступило, что враги действуют по стандарту и в который раз наступают на одни и те же грабли… Преследователи, выследившие их, пытались прорваться к ним силой — и оказывались в ловушке внутреннего двора, удобными мишенями для всех жильцов, давно уже не расстающихся с оружием. Если бы кто-нибудь попробовал выскочить из грузовика — ему бы разнесли череп. И дело кончалось тем, что грузовики, как побитые собаки, пятясь задом отползали на улицу, с которой ворвались.

Такой дружной защите было несколько причин. Конечно, кавказский закон запрещал выдавать гостя, укрывшегося в твоем доме. Конечно, кто-то мог догадываться, кто такой Зараев, и вступать в бой из почтения перед ним. Но главное было в другом: жильцы знали, что если они хоть раз дадут слабину, то весть об этом разойдется сразу и повсюду, и все залетные банды будут считать их своей законной добычей. Поэтому надо было без раздумий кидаться на защиту своей территории — пусть даже ради чужака, на которого всем наплевать — чтобы потом не пришлось по-настоящему и кроваво отстреливаться по десять раз на дню.

Но эта же логика требовала, чтобы чужак, накликавший такие неприятности, не подставлял больше хозяев, а побыстрее убрался, едва стихнет тревога. Что ж, маленький отряд Зараева и к этому был готов. Они незаметно ускользнут в предрассветный час и уже сегодня пересекут границу там, где для них держат коридор — и для них откроется прямой и гладкий путь на Москву…

…А Москву Зараев не покинул ни через неделю после прибытия, ни через две недели, ни через три…

Задержка Зараева в несколько месяцев заставила переиграть многие планы, которые строились вокруг его фигуры. Строились такими могущественными людьми и в интересах таких могущественных людей, что всякий хоть косвенно причастный к сбоям в этих планах мог заранее прощаться с головой — если, конечно, не представит достаточно убедительных объяснений, почему эти планы пришлось поменять.

У генерала Пюжеева такие объяснения нашлись. И он сумел убедить «там, наверху» в правильности вносимых изменений — хотя впервые за многие годы службы почувствовал нечто похожее на страх. Если бы его систему доказательств, такую стройную и прочную на вид, тряханули хоть немного покрепче — сгорел бы старый лис синим пламенем! Но обошлось — во всяком случае на время. А время, по глубокому убеждению генерала Пюжеева, значило больше, чем полагали люди, отдавшие ему приказ о проведении этой особой операции. На дворе стоял конец марта, а уже к маю — по аналитическим выкладкам генерала Пюжеева Григория Ильича — в составе правительства должны будут произойти такие изменения, после которых нынешние «высшие лица» лишатся всякой возможности отомстить генералу за его обман.

Специально для Зараева подготовленный тайный маршрут до Франкфурта уже не представлялся таким безопасным, доказывал генерал Пюжеев — имеются вполне достоверные агентурные данные, что могла произойти утечка информации, а ведь даже ничтожно малая утечка способна оказаться слишком большой подсказкой для врага.

И генерал Пюжеев доложил наверх, что центр операции по вывозу Зараева разумней всего перенести в Париж — и что он, при одобрении плана, подключит к делу одного из своих лучших людей, которым пользуется лишь в особых случаях. Конечно, корректировка планов потребует времени, но, в любом случае, Зараеву сейчас намного безопасней находиться в Москве, чем во Франкфурте — особенно если удастся запустить хорошую «дезу», что Зараев покинул-таки Москву.

Новые планы генерала были одобрены. Вопрос о том, кто должен уцелеть по завершении операции, а от кого лучше избавиться, был передан целиком на усмотрение генерала Пюжеева, носившего среди своих подчиненных кличку Повар. И Повар принял решение — а приняв, понял, что здесь никто не справится лучше, чем неуловимая Богомол — женщина-киллер потрясающей красоты и такой же потрясающей беспощадности.

…Улица Родена в Париже расположена недалеко от бульвара Монпарнас и после шумного бульвара с его суперсовременными магазинами и разномастными ресторанами и ресторанчиками тишина этой улицы кажется блаженной, почти оглушающей — одним из тех мест, где можно укрыться от настырного натиска бурлящего мегаполиса. Во всяком случае, таковой она показалась Гитису Янчаускасу — он же Дик, он же Кит, он же «Литовец», и ещё тысяча кличек и прозвищ, как вынесенных из школьной и студенческой поры, так и являвшихся оперативными псевдонимами, под которыми его знали люди Повара.

Он наслаждался тишиной, распахнув окно только что снятой квартирки, на четвертом этаже, почти напротив музея Родена. В Москве — да и в Вильнюсе еще, наверно, снег лежит, весна только-только пытается робко заявить свои права, а здесь уже весна в полном разгаре. Пора цветения вишен, понимаешь… Нигде так здорово не выражено это парящее, розоватым золотом рассвета подсвеченное, настроение города, непреходящее настроение любви и пружинистой жизненной силы, чем в скульптуре старика Родена, один из вариантов которой можно увидеть если улицу перейти: «Вечная весна» прекрасные обнаженные любовники, сплетающиеся в объятиях… Так прекрасны стремительные очертания их тел, что мрамор кажется живым и теплым… Пройдет всего два часа, и он встретит самолет из Варшавы, и они с Марией вот так же сольются, устремясь навстречу друг другу. Ради Марии он и снял эту квартирку — под чужим именем… Хотя, конечно, пришлось сообщить координаты своего потайного гнездышка Повару в Москву. Ведь «Литовец» не имеет права исчезать ни на один момент, он всегда должен быть готов сорваться с места по срочной оперативной надобности.

Хотя он надеялся, что в эти дни он больше не понадобится и ничто не помешает ему и его возлюбленной насладиться очередным кусочком счастья, которое они воровали у жизни. Все, что ему было надо, он сделал. И впервые за двадцать лет он подключил Марию — обратился к ней с просьбой отправить из Варшавы очень важный денежный перевод в Скандинавию. Не под своим именем, конечно. Пусть запишется какой-нибудь Баськой Ковальской. Он бы и сейчас не стал её впутывать в эти игры, но для него было важно как можно лучше замести следы. Женщина, которой предназначались деньги, ни в коем случае не должна была догадаться, что «заказ» исходит от того же самого человека, который несколько лет назад полностью оплатил ей заказ на разгром той ветки чеченской мафии, что обосновалась в Берлине. Ведь тогда она решила, что заказ исходит от главы конкурирующего клана — и совсем не стоило ей догадываться об истине. И так после той истории какие-то следы остались… Ведь год назад они с Марией чуть не погибли, из-за глупой накладки. Больше такого допускать нельзя.

Баську Ковальскую никто никогда не выследит. И даже если удастся добраться до квитка с образцом почерка и фальшивым адресом — никому и в голову не придет, что обладательницу этого почерка надо искать в кругах, предельно далеких от того мрачного и кровавого мира, в котором жил Гитис. Кто заподозрит жену известного польского фотографа и кинооператора, человека, входившего в свое время в ближайшее окружение Леха Валенсы и до сих пор являющегося одним из самых преданных сторонников «Солидарности», в том, что она может быть хоть как-то причастна к делам могущественной организации, ненавистной для людей её круга? Организации, с которой навечно оказалась связанной жизнь и судьба её любовника… А он, Гитис, продал в свое время и жизнь, и судьбу, чтобы как можно надежней прикрыть Марию, чтобы никто никогда не узнал об их романе, об их безумной страсти, которая вот уже двадцать лет бросала их в объятия друг друга по всей Европе, и в которой непонятно, чего было больше — радости или боли. И ещё ненависть им двигала, когда он подписался на сотрудничество с Поваром — он ненавидел всех и вся, кроме любимой женщины, весь этот подлый мир, повернувший все так, что они с Марией никогда не смогут до конца принадлежать друг другу… Хитрый и грозный генерал Пюжеев — «Повар», как его называли подчиненные знал, на чем можно крепко и надежно заарканить нужных ему людей.

Мария, конечно, напряглась, когда узнала, что перевод предназначается женщине.

— Кто она такая? — спросила она, чуть отстранясь, но не откидывая его руку, обнимавшую её обнаженные плечи; в этот раз они удрали в тихую гостиницу небольшого городка между Парижем и Реймсом. Хотели доехать до Шампани, но не доехали — им был дорог каждый час. — Она красива?

— И даже очень, — ответил Гитис. — Но её красота — не для мужчин. Не для меня, во всяком случае.

— Тогда что тебя с ней связывает?

— Кой-какие дела. Ее муж был известным банкиром.

— Был?

— Да, был. Его застрелили в Генте.

— И ты не хочешь, чтобы тебя тоже застрелили? Поэтому и отправляешь ей деньги через вторые руки?

Гитис рассмеялся.

— Все не так страшно. Но мне, по ряду причин, совсем не хочется засвечиваться. Поэтому я и прошу тебя отправить ей деньги под чужим именем. И никому никогда не рассказывать об этом переводе. Конверт с деньгами я тебе передам.

— Большая сумма?

— Порядочная.

— Хорошо, — сказала она после секундной паузы. — Я все сделаю. Но ведь ты мне когда-нибудь расскажешь о… о подоплеке?

— Обязательно! — заверил он. — Как только будет можно. И пойми, это очень серьезно — иначе бы я тебя не попросил… — и тоже взяв легкую паузу, он добавил. — Это относится к той части моей жизни, о которой ты… от которой я тебя всегда оберегал.

Она улыбнулась.

— А может, и не надо было меня беречь. Я не неженка. Я рада, что ты меня чуть-чуть впустил в эту свою «другую» жизнь. Я хотела бы знать о тебе все.

— Придет время — узнаешь, — пообещал он, хотя сам не очень в это верил.

Мария уехала — с деньгами для легендарного Богомола, а Гитису осталось только ждать.

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Ты, что, садоводством решил заняться? — осведомился Андрей Хованцев, когда его старший компаньон, Игорь Терентьев, объявился наконец в офисе их детективного бюро — уже где-то ближе к полудню. Особенных дел и срочных обращений не было, и Андрей, устроясь в кресле и попивая кофе, перелистывал горы брошюр, журналов и специальных альбомов, которые все так или иначе были связаны с уходом за парниковыми растениями — за орхидеями, в основном. Недоумевая при этом, зачем Игорь приволок в офис всю эту прорву сугубо специальной литературы.

— Ты будешь очень смеяться, — ответил Игорь, — но это — наша новая работа. И при том очень дорого стоящая.

— Будем разводить редкие цветы для цветочных салонов — в виде приработка к детективной деятельности? — спросил Андрей.

— Вовсе нет! От детективной деятельности отрываться не придется… Игорь снял пальто, потянулся, разминая могучие плечи, и, приоткрыв дверь, сказал, обращаясь к сидевшей в приемной секретарше. — Мариночка, будь добра, сделай мне кофе, и что-нибудь пожевать. С раннего утра на ногах… Так вот, — опять повернулся он к Андрею. — Если попытаться перечислить всю уголовщину, связанную с орхидеями, то, наверно, недели не хватит. У этих цветов особая репутация. «Орхидеями» эти цветы назвали римляне, и в переводе название означает «мужские яйца». Считалось, что они обладают даром безмерно повышать потенцию и будить в мужчинах и женщинах такую страсть, что те оказываются способны бесконечно предаваться любви. И что сами эти цветы произошли из семени, которое дикие животные — в основном, такие, как быки, олени и кабаны, то есть, по римским поверьям, могучие и ненасытные в любви — пролили на землю во время случек, — Игорь говорил все это, как будто лекцию читал. — В английском фолианте 1657 года об орхидеях сказано, что «им потребны жара и влажность, они принадлежат знаку Венеры и способны безразмерно возбуждать похоть». Как тебе все это нравится?

— Безумно интересно, — сказал Андрей.

Тут Марина принесла кофе, и разговор на секунду прервался.

— А если начинать с главного… — продолжил Игорь. — Ты когда-нибудь слышал об «утраченных», или «потерянных», орхидеях?

— Их кто-то потерял? — глупо спросил Андрей.

— Они сами потерялись, — усмехнулся Игорь, садясь в кресло. Утраченными орхидеями называются такие, которые существуют только в цивилизованном мире. Нашли, понимаешь, экземплярчик в бразильских джунглях или где там еще, а потом либо забыли в каком месте выкопали, либо ни разу больше этот вид не встретили — но только человек оказывается владельцем уникального сокровища.

— Разве нельзя размножить этот цветок в условиях оранжереи? поинтересовался Андрей.

— Вообще-то, можно. Но когда вид нельзя отыскать в дикой природе, это ставит под угрозу существование и немногих окультуренных образцов. Любая случайность — и они исчезнут безвозвратно. Один из примеров — Cattleya labiata vera, родом из Бразилии. В конце девятнадцатого века эти цветы начали гибнуть в оранжереях один за другим, по неизвестной причине, и в итоге не осталось ни одного. А отыскать их заново в дикой природе не удавалось. Ну, у этой истории конец счастливый. Прошло больше пятидесяти лет, и один любитель орхидей увидел, на дипломатическом приеме в Париже, несомненную Каттлею лабиату на корсаже прекрасной бразилианки. Когда он трепещущим голосом спросил у нее, откуда этот цветок, она с легким недоумением ответила, что с её родины, из такого-то места рядом с плантациями её семьи… И великолепная Каттлея вернулась в культурный обиход. Но есть виды, которые так и сгинули безвозвратно. Поэтому орхидееведы — или как их там назвать? — буквально боятся дышать на такие цветы. Во всяком случае, стоимость некоторых видов таких «утраченных орхидей» может доходить до двухсот пятидесяти тысяч долларов. Украсть один цветок по заказу какого-нибудь калифорнийского мультимиллионера, помешанного на орхидеях — это повыгодней, чем вскрыть банковский сейф!

— Ты хочешь сказать, и в России существуют «утраченные орхидеи» такой стоимости? — недоверчиво спросил Андрей.

— Не только существуют. Их ещё и воруют. Иначе бы мы здесь были ни при чем. Скажи, тебе что-нибудь говорит имя Курослепов?

Андрей задумался, наморщив лоб.

— Вроде, мелькало где-то… — пробормотал он. — Какой-то финансовый воротила, да?

Игорь кивнул.

— Иван Вениаминович Курослепов. Мы пересеклись с ним лет семь назад, когда я ещё был на государевой службе…

В частное детективное предпринимательство Игорь ушел из «органов». Попал туда как приглашенный эксперт по средневековым редкостям — в первую очередь, немецким картам и инкунабулам, ведь он, как и Андрей (партнеры были однокурсниками), был по образованию филолог-германист — и так хорошо себя проявил, что его позвали в штат и он сделал довольно стремительную карьеру, став заниматься не только вопросами, связанными с контрабандой и хищением культурных ценностей, но и другими важными делами. Даже у Повара такое прозвище сотрудники дали генералу Пюжееву, одному из самых могущественных «серых кардиналов» могущественного ведомства — оказался на хорошем счету. И, уйдя с «государевой», или «царевой», службы, как Игорь это называл, на вольные хлеба, он сохранил все прежние связи… Если бы он не был уверен, что сумеет их сохранить, то никогда бы не затеял собственное дело, в которое потом и Андрея вовлек, узнав, что Андрей в своем гуманитарном НИИ чуть не подыхает с голоду.

— И поладили? — усмехнулся Андрей.

Игорь отхлебнул кофе и покачал головой.

— В том-то и дело, что нет. Он тогда грозился, что в жизни мне «этого» не забудет. А история вышла такая. Почти все эти нынешние магнаты, они ж в начале девяностых, когда творился полный бардак и хаос, сколачивали первые капиталы, за все хватаясь и ничем не брезгуя. И этот Курослепов, он тоже не стеснялся погреть руки на незаконных делишках. По сути своей, спекулянтом был, хоть и крупным, но от мелкого ничем не отличающимся. Антиквариат за границу волок. И, как выяснилось, не только. Мы-то его тряхнули по поводу ценностей, запрещенных к вывозу за границу. Через военный аэродром, с которого самолеты на Берлин ходили, пытался их переправить. Ну, и наткнулись заодно на след другой сделки. Вагоны цветного металла уходили в Прагу, а оттуда по всей Европе растекались. По документам, естественно, ехал не цветной металл, а какое-то барахло. И таможня регулярно давала «добро», глазом не моргнув. Так вот, мы не только засекли очередной состав, но и направили на таможню наших людей, чтобы избежать любых «протечек», Игорь интонацией закавычил это слово и пальцем начертал в воздухе прихотливый росчерк, как бы обозначая экстравагантность поведения некоторых таможенников, пропускавших такие составы. — Курослепов, конечно, выкрутился. Раза два мы на допрос его вызвали, но по-настоящему прижать не удалось. От всего отперся и отмазался. Но миллионную сделку ему сорвали. И он заявил тогда, что этому Терентьеву — то бишь, мне — он это ещё припомнит. Ведь это я первым на след подложных документов наткнулся, и моя же была рекомендация подстраховать таможню нашими людьми… Мне тогда один из старших товарищей сказал с улыбкой, что теперь мне стоит ходить по улицам поосторожней и поглядывать вверх, не летит ли кирпич, потому что Курослепов — он очень злопамятный. Может хоть десять лет выжидать, пока представится удобный случай отыграться.

— И теперь ему этот случай представился? — спросил Андрей.

— Наоборот все вышло. Теперь он обратился ко мне по поводу ограбления его оранжереи орхидей. Он, оказывается, страстный любитель и поклонник этих цветов. Пропало множество редких экземпляров, в том числе несколько «утраченных». На такую сумму, которую сложно определить. Но, главное, некоторые цветы будет почти невозможно восстановить. Вот что его больше всего гнетет.

— Тебе не показалось странным, что он обратился именно к тебе? осторожно спросил Андрей.

— Нет ли здесь подвоха? — проговорил Игорь. — Нет. Он действительно меня запомнил. И, как объяснил мне, решил обратиться к человеку, способности которого ему известны. Зауважал, понимаешь, после того, как я прихлопнул его аферу, и теперь не сомневается, что я найду вора. А если уж я не найду, то никто не найдет. Вот так он мыслит.

— Но почему он не подал официальное заявление о краже?

— Подал. Но в родную милицию не очень верит. Тем более, ему показалось, что отношение к нему возникло снисходительно-ироническое: подумаешь, какие-то цветочки порвали. А когда он пытается объяснять, что эти «цветочки» стоят десятки и сотни тысяч долларов — на него глядят как на психа. С ироническим отношением он покончил, объявив крупнейшее вознаграждение тому милиционеру, который найдет похитителя. Но теперь милиция трясет окрестных малолеток из «лихих»: уверены, что налет на оранжерею — это мальчишеская проказа. А Курослепов убежден, и не без оснований, что «оторванные» подростки здесь ни при чем, что работали специалисты, по заказу другого коллекционера. Возможно, зарубежного. Вот такая петрушка получается.

— И ты взялся за это дело?

— А почему не взяться? Курослепов и аванс сразу отстегнул. Вот, держи, твоя половина, — Игорь протянул Андрею перехваченные резинкой стодолларовые банкноты. — В этом деле мы ничем не рискуем. Пока он платит, будем искать. Перестанет платить — прекратим поиски. С такими людьми, как Курослепов, нужно вести себя только так.

— И ты стал изучать все, что связано с орхидеями?

— Вот именно. Часть книг мне дал Курослепов, часть я сам нарыл. Столько интересного узнал, что в любом случае жалеть не стоит. Советую тебе взять основную литературу домой, поизучать вечерком.

— Поизучаю. А как ты мыслишь начало расследования?

— Пошукаем среди местных жителей. У Курослепова загородный дом «вилла», понимаешь — в недавно отстроенном «новорусском» поселке неподалеку от Баковки. Поселок охраняемый, так что похитители должны были проводить основательную разведку перед тем, как пойти на дело. Тщательно все учесть, до мелочей. А значит, наверняка их кто-то видел. Милиции, может, и не расскажут, чтобы не связываться, а нам, авось, повезет. Завтра ты и займешься этим делом.

— Я?.. — Андрей несколько удивился.

— Ну да, ты. Завоевывать доверие людей ты умеешь. Возьмешь с собой некую сумму, потому что свидетелей нужно будет подбадривать. За так только птички поют.

— Угу… — Андрей задумался. — А если по пути мы выйдем на какие-нибудь грязные делишки Курослепова?

— Смотря на какие. Если по мелочи — мы с ним договоримся. А если что-то крупное — сниму трубку и позвоню ребятам, без тени угрызений совести. Но лучше, конечно, ни на что лишнее нам не натыкаться. Кстати, вон в том конверте на краю стола — фотографии самых редких среди похищенных цветов.

Андрей взял конверт, открыл его и стал рассматривать фотографии, раскладывая их веером. Да, орхидеи и впрямь — цветы фантастические. Всех оттенков, всех форм, бледно-желтые с зеленым языком, красные, с раздвоенным языком в форме пары изящных туфелек, фиолетовые в аккуратную светлую крапинку, огненные и синие…

— Вот эта, — стал давать пояснения успевший много узнать Игорь, среди любителей называется «пьяный старик». Видишь, как она похожа на рожу перебравшего старика, который засыпает, свесив язык? А вот это «орхидея-призрак», — лепестки цветка были молочно белыми, полупрозрачными, а длинный красивый язык (специалисты называют этот особый высовывающийся лепесток орхидеи «губой», но Андрей, ещё этого не знавший, стал мысленно называть его «языком», и мы будем так называть) напоминал плюмаж на кивере или хвост воздушного змея. Даже на фотографии было заметно, что этот язык должен трепетать под легчайшим дуновением. Цветок держался на тонком стебле без листьев. — Она ведь и вправду похожа на призрака, разве нет? У Курослепова был единственные экземпляры на всю Россию — всего, шесть, как у меня здесь помечено, два вывезенных и четыре полученных уже здесь, в теплицах, благодаря колоссальному труду и колоссальному везению — потому что в США, откуда эта орхидея родом, она занесена в Красную книгу, и её вывоз за пределы Штатов строго запрещен. Даже из оранжерей, если у кого она есть в оранжереях, потому что сейчас и собирать её нельзя. В диком виде она сохранилась лишь на одном небольшом болоте во Флориде, где её ещё надо найти, и выкопавший хоть один цветок может за милую душу загреметь в тюрягу или уплатить такой штраф, что даже миллионеру икнется. Более того, «орхидея-призрак» практически не живет вне родного места, и даже в знаменитых оранжереях Сан-Франциско уже гибнет.

— То есть, даже в культурном виде её можно сохранить лишь в районе родного болота? — уточнил Андрей.

— Вот именно. Поэтому эта орхидея была особенной гордостью коллекции Курослепова. Он утверждает, что он — единственный человек не только в Европе, но и во всем мире, у которого эта орхидея прижилась вне родных мест. Наверно, он прав.

— А как он ухитрился её получить?

— Все законно. Пробил специальное разрешение на вывоз, за колоссальные деньги. В американские фонды защиты окружающей среды пожертвовал столько, что пол-России можно было бы поднять, и это не считая несусветных таможенных пошлин. Он сразу показал мне все документы, чтобы я убедился: в данном случае обошлось без контрабанды.

— Гм… — Андрей нахмурился. — Единственная в России, говоришь?

— Ага. Поэтому след она должна оставлять яркий.

Андрей покачал головой.

— Будем надеяться, что я ошибаюсь… Но мне бы хотелось поднять наш видеоархив.

Игорь напрягся. Он сразу же понял, что именно хочет проверить Андрей но верить ему не хотелось.

— Что именно тебя интересует?

— Похороны Матвеева.

Игорь медленно кивнул.

— Да, я так и подумал…

Матвеев, лидер одной из крупнейших преступных группировок Подмосковья, около года назад был убит. Убит знаменитой киллершей по кличке Богомол… Как известно, самка богомола пожирает самца во время спаривания, живьем, и, поскольку красавица Богомол практиковала такой метод, подбираться вплотную к «заказанным» жертвам через постель, она и получила такую кличку. А перед чарами этой сказочной Златовласки никто не мог устоять… Никто, кроме Андрея, в свое время с честью выкрутившегося из сложной ситуации. Его знакомство с Богомолом и началось с убийства Матвеева. Они с Игорем влипли тогда ещё в ту историю. Игорь загремел в реанимацию с несколькими огнестрельными ранениями, а Андрей вовремя вычислил, что у них и Богомола общие враги, и, выйдя напрямую на это чудовище в облике принцессы, предложил ей союз. Ему довелось в итоге спасти не только свою жизнь и жизнь Игоря, но и жизнь самой Богомола — и Богомол никогда этого не забывала. К тому же (это выяснилось не так давно, во время очередного пересечения партнеров с Богомолом, когда им опять пришлось выступить бок о бок против общего врага), она и Андрей оказались дальними родственниками — со стороны самарской родни Андрея. Узы крови, как и само понятие «кровь» во всех смыслах, значили для Богомола очень много, и Андрей стал единственным человеком, которому она абсолютно доверяла и который мог на неё повлиять. К несчастью, в их отношениях возник другой крен: Богомол, относившаяся к физической любви с большим презрением и отвращением, и использовавшая постель только как капкан на очередную жертву («Я ведь и девственность потеряла только тогда, когда поняла, что это — наилучший способ добраться до «заказанного», — как-то призналась она Андрею, — и вне профессиональных надобностей «любви» в моей жизни никогда не было»), взяла и влюбилась в Андрея — сколько-то ненавидя себя за это чувство, а сколько-то истолковывая его по-своему: объявив себя и Андрея единым целым… Мол, Андрей живет в ней, и это придает ей силы убивать, и каждое её убийство в какой-то степени совершается Андреем. С психикой у этой красотки было не все в порядке. Да и может ли быть нормальная психика у женщины, с семнадцати лет устилавшей свой путь трупами?

Словом, из-за этого в отношениях Андрея и Богомола присутствовала некая напряженность, и Андрей старался взвешивать каждое слово и каждый жест, когда ему доводилось встречаться с ней.

У неё была ещё одна особенность. Предупреждая потенциальную жертву или лишнего свидетеля, она посылала человеку букет из роз и орхидей. Этот букет означал смертный приговор. Такой букет она прислала и на похороны Матвеева — как сообщение одному из находившихся на похоронах, что он тоже приговорен. Сюжет о похоронах известного преступного авторитета прошел во всех программах соответствующей тематики — и в «Криминале», и в «Дежурной части», и в «Дорожном патруле», и, увидев среди венков броский букет, партнеры впервые поняли, с кем имеют дело. Тогда же Игорь записал с телевизора сюжет о похоронах и убрал видеокассету в архив их детективного бюро — на всякий случай.

— Ладно, посмотрим, — Игорь встал и подошел к шкафу, в котором хранились видеоматериалы. — Но, спорить готов, ты ошибаешься. Откуда ей было взять «орхидею-призрак»? Наверно, похожий цветок мелькнул, вот тебе и вспомнилось…

— Я очень на это надеюсь, — повторил Андрей.

Найти кассету и вставить её в видеомагнитофон много времени не составило. Сюжет шел не больше пяти минут, и на исходе этих пяти минут Игорь нажал кнопку «стоп-кадр» и уставился на экран, как завороженный, все больше бледнея. А Андрей горестно вздохнул.

— Ну, что я тебе говорил? «Небывалое бывает», как говаривал… Петр Первый, да?

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

Игорь медленно набрал воздуха, медленно выдохнул и откинулся в кресле.

— Все правильно, мать твою!.. «Орхидея-призрак», вон она, почти в центре букета. Но откуда Богомол могла её взять? И почему я этого не вспомнил?

— То, что ты не вспомнил — ничего странного, — проговорил Андрей. Ведь ты видел этот букет лишь мельком, по телевизору, а у меня он долго маячил перед глазами, когда я следил за Богомолом — ещё не зная, то есть, что наша очаровательная Людмила и есть Богомол…

— Ну да, — кивнул Игорь, — ведь это ты опознал её букет, когда увидел его в телевизоре. А я, в отличие от тебя, знал о существовании Богомола и о повадках этой твари — поэтому сразу понял, во что мы вляпались… Но ведь она купила букет в довольно престижном месте…

— Не купила, а заказала, — поправил Андрей. — Она зашла в цветочный отдел на Тишинке, переговорила с продавщицами, и те явно ей ответили, что таких цветов, которые она желает приобрести, в наличии сейчас нет, но что их можно быстро доставить. Она внесла аванс и удалилась часа на два, а потом вернулась и получила готовый букет.

— Да, припоминаю, что ты мне рассказывал, — сказал Игорь. — Выходит, место, из которого они взяли цветы, находилось достаточно близко, если за два часа они успели и отобрать нужные экземпляры, и составить букет. В смысле, они не за город ездили.

— Получается, так, — согласился Андрей. — И что нам теперь делать? Позвонить Повару?

Повара интересовало все, связанное с Богомолом. Тогда, год назад — как и в двух последующих случаях — Богомол сыграла ему на руку. И Андрей, впрочем. Повару очень понравилось, как Андрей разобрался с трудной ситуацией. С тех пор у Андрея имелись сильные подозрения, что Богомол никакая не легендарная одиночка, а одна из лучших исполнительниц Повара, генерала Пюжеева. Да, Андрея она отчаянно уверяла, что в первую очередь ей надо уйти от Повара, который уничтожит её, если поймает — но в итоге-то она через Андрея, якобы под давлением чрезвычайных обстоятельств, передала Повару все данные по грандиозной финансовой афере, связанной с вывозом денег за рубеж, и помогла Повару растоптать всех его противников (на которых, опять-таки якобы, только с её слов, в то время работала). Она утверждала, что пошла на это ради денег — мол, в результате на её счетах сохранились миллионы долларов. Но почему-то она при этом сделала свои счета прозрачными для Повара, а те кредитные карточки, обеспеченные этими миллионными счетами, которые она передала Андрею, внезапно оказались понятным и ей и Повару условным паролем… И ещё было несколько подозрительных странностей.

С другой стороны, Андрей, бывший шахматист высокого класса (он окончательно забросил шахматы в институте, целиком уйдя в филологию, но успел до того с успехом выступить в нескольких крупных турнирах, в том числе международных), расставил Богомолу несколько хитрых психологических ловушек, в которые она обязательно попалась бы, если бы являлась штатной сотрудницей отдела Повара, его самым грозным «секретным орудием». По итогам этой проверки, Богомол получалась чиста. Но…

Словом, были две возможности. Либо она перехитрила Андрея, вовремя раскусив его ловушки, либо она и впрямь была независимой исполнительницей-одиночкой, но Повар, умевший считать все варианты и лучше Андрея, и лучше Богомола и, возможно, лучше любого шахматного компьютера, сумел повернуть дело так, что Богомол невольно действовала на него и к его выгоде. Повар многих людей поставил в такое положение — в том числе и Игоря с Андреем. В этом был один из секретов его могущества. А люди, даже против воли ставшие частью его обширных сетей, охватывавших не только Россию, а чуть ли не весь мир, обычно не только не протестовали, а и охотно шли на сотрудничество. Ведь Повар являлся лучшей — на современном жаргоне говоря «крышей», какую можно пожелать, и эту «крышу» не стоило пытаться променять ни на какую другую. Ну, выполнять иногда «маленькие стариковские просьбы» Повара, как называл свои пожелания (приказы, по сути) этот огромный, толстый, похожий на добродушного кондитера человек. Добродушный кондитер, который в свое время заведовал координацией деятельности всех дружественных контрразведок, потом держал в кулаке целый «куст» отделов, включая отдел прогнозов развития постсоветского пространства, а в последнее время в основном сосредоточился на связях самых высших лиц с «дикими» миллиардами «черных» долларов и с отмыванием денег международных мафий. Перед ним тряслись, и никто не пытался на него «наехать», чтобы так или иначе устранить с должности: как только Повар чуял запах жареного, он из своего огромного архива извлекал документики о том, как «наезжающий» в свое время продал или кинул своих компаньонов или кого-то из самых крутых акул и… нет, не отправлял их в прессу, таких глупостей он не признавал. Он отправлял копии этих документов «кинутым», и те, наказывая предателя, заодно решали «маленькую проблему» Повара. А Повар сразу же укладывал в свой архив все доказательства (которые он не искал, а заранее подстерегал, зная, где их следует ждать), кто были заказчики и исполнители устранения того человека, который так некстати изобразил из себя «маленькую проблему». И его сеть ещё больше расширялась.

Да, заваривать кашу Повар умел. А пытаться поймать его на компромате не имело смысла — личная жизнь Повара была абсолютно чиста, просто потому, что личной жизни как таковой у него практически не было. Он жил на работе и, как это ни странно прозвучит, действовал исключительно во благо государства — так, как он понимал это благо, ещё с тех времен, когда только сделался одним из лучших цепных псов огромной державы. Впрочем, он ещё с тех незапамятных времен стал исповедовать принцип, который определял как «Контрразведчики всех стран, объединяйтесь», и был одним из немногих, у кого сложились самые доверительные отношения с работниками западных контрразведок — их беспощадные схватки советских времен больше напоминали спортивные соревнования, после которых противники пожимают друг другу руки на нейтральной территории, по-джентельменски поздравляя с выигрышем и с презрением поглядывают в сторону всех своих правительств, где все эти болтуны-политики только из пустого в порожнее переливают. Благодаря такому подходу, Повар и его «заклятые друзья» сумели к исходу двадцатого века создать мощнейший консорциум по борьбе с международным криминальным капиталом, который они считали самым опасным врагом любого государства, вне зависимости от строя и проводимой на тот или иной момент политики. Этот консорциум никак не был оформлен официально, но оттого не терял в своем могуществе. Учитывая положение в России, Повар оказывался на переднем крае борьбы, и все зарубежные «друзья» сочувствовали ему и помогали изо всех сил. А заодно и немного завидовали, потому что методы, к которым частенько прибегал Повар, в их демократических странах ни за что бы не прошли, несмотря на всю эффективность этих методов: можно было не только загубить карьеру, но и оказаться под следствием за грубое нарушение закона и превышение служебных полномочий. А Повар добродушно посмеивался и, в свою очередь, сочувствовал «несчастным» коллегам, которым нельзя просто взять и избавиться от надоевшего «крестного отца».

Вот таков был человек, которому Андрей предложил позвонить. Логика Андрея была такая: является Богомол штатной сотрудницей Повара или нет, но странная засветка с «орхидеей-призраком», след которой напрямую ведет к такому человеку как Курослепов, может быть индикатором смертельно опасного сбоя в отлаженной системе Повара. Сбоя, который может угрожать только Богомолу, а может угрожать и целой ячейке раскинутых Поваром сетей. Случайно ли в букет Богомола попала уникальнейшая орхидея? Если нет, не случайно, то эта орхидея могла играть роль «меченого атома»: куда ни попадет, а датчик просигналит, на какие цели наведена Богомол, укажет, кто она такая и кто, следовательно, прикрывает её кровавую деятельность. И если её прикрывает Повар (по договоренности с ней или вне её желания, все равно), то… То, выходит, неведомые враги узнали слишком много, и теперь надо постараться задним числом свести к минимуму нанесенный ущерб. У подсунувших «меченый атом» орхидеи-призрака был почти год, чтобы, танцуя от полученных сведений, проникнуть во многие секреты и заложить множество мин. То есть, ущерб может быть очень значительный. И каждый день промедления будет в таком случае ухудшать ситуацию: будут закладываться все новые и новые мины, которые, рвани они все разом, окажутся, возможно, способными от всей империи Повара оставить только руины… И Повар не простит компаньонам, если они сразу же не поставят его в известность. А если все обернется пшиком, окажется чистой случайностью — что ж, тем спокойней будет у всех на душе.

Всего этого Андрей вслух не излагал: Игорь и так моментально понял. Вероятно, и ему пришли на ум те же самые соображения.

— М-да, история… — процедил он. И хмыкнул. — Подкинем монетку, кому звонить?

Сообщать Повару дурные вести всегда было тяжелым испытанием.

— Я позвоню, — сказал Андрей, пододвигая к себе телефон.

— Давай уж я! — решительно заявил Игорь. — Постараюсь поднести информацию так, чтобы не очень «расстроить старика», как он выражается.

Он набрал номер.

— Будьте добры Григория Ильича… Терентьев говорит… Передайте ему, что мы не знаем, насколько серьезна информация, которую нам надо ему сообщить, но в её срочности мы убеждены… Я имею в виду, что все может быть простым совпадением, но если это не так, то меры надо принимать самые крутые и незамедлительные… Григорий Ильич? Да, Терентьев… Дело вот в чем… — и Игорь коротко и четко, насколько мог, изложил ситуацию. — Да, хорошо. Хорошо… Всего доброго.

Положив трубку, Игорь уныло поглядел на Андрея.

— Прощаясь, назвал меня «Игорек». Это плохой признак, когда он так по-отечески ласков.

Андрей только кивнул. Ему это было известно.

— Надо поговорить с Курослеповым, — задумчиво проговорил он. — То, что он здесь ни при чем, факт. Если бы Богомолу подсунули орхидею-призрак с его ведома, он бы к нам сейчас не обратился.

— Это верно, — Игорь усмехнулся. — Его кондрашка хватит, когда он узнает, что одна из его бесценных орхидей прошла через магазин и оказалась на могиле Матвеева. Начнет отчаянно припоминать, кому в мае прошлого года он мог срезать цветок на память… То, что экземпляра орхидеи-призрака больше ни у кого из любителей орхидей в России не существует, можно считать доказанным. То, что у одного любителя орхидей цветок взял и прижился вдали от родного болота — уже чудо. Но двойное чудо — это было бы уже слишком.

— И потом, — заметил Андрей, — если бы кто-то ещё сумел получить разрешение на вывоз орхидеи-призрака, то Курослепов знал бы об этом и не хвастался бы, что у него уникальный экземпляр. Допустим, второй экземпляр в России существует. Значит, его могли вывезти только контрабандой. Когда вывозят контрабандой — то, как говорится, не до жиру, быть бы живу. Цветок не повезут в контейнере с микроклиматом, как наверняка вез его Курослепов. А для такого нежного цветка даже несколько часов вне почвы и привычных условий — уже смерть. Так? Значит, если бы цветок не меньше суток провел на дне чемодана, завернутым в мокрую тряпочку — в Россию бы он приехал уже мертвым. Так я понимаю.

— Правильно понимаешь, — кивнул Игорь. — В общем, контрабанда исключена, если только не было какого-то сверх-невероятного стечения обстоятельств. И мы должны исходить из того, что в букет Богомола попал цветок, срезанный у Курослепова. Причем попал без ведома хозяина этой живой драгоценности. Когда мы разберемся, каким путем этот цветок мог попасть на Тишинку — мы поймем и все остальное. Вопрос в том, стоит ли побеседовать с Курослеповым немедленно, не получив «добро» от Повара.

— Может, и стоит, — сказал Андрей. — Ведь это наше дело, которое мы взяли на себя и за которое мы отвечаем. Но я бы взял паузу до завтра, чтобы ещё раз все продумать и прикинуть наилучший план действий. Спешить нам сейчас некуда, земля под ногами не горит.

— Тоже верно, — согласился Игорь. — Давай отложим все прыганья до завтра. Возьми все эти справочники и буклеты… ну, не все, а сколько унесешь… и за вечер постарайся стать знатоком орхидей. А завтра с утра отправишься в Баковку. Пошуруешь там по окрестностям в поисках свидетелей, не помешает…

И тут зазвонил телефон. Игорь схватил трубку. Он явно решил, что это звонит Повар.

— Алло?.. Да?.. Да, я, Иван Вениаминович… В чем дело?

Протянув руку, он нажал кнопку и включил громкоговоритель, чтобы Андрей тоже слышал, о чем идет речь.

— Что-то невероятное!.. — разнесся по комнате голос Курослепова. — Они подкинули мне одну из украденных орхидей!.. И охрана ничего не видела!.. Ничего и никого!..

— Спокойнее, спокойнее, — сказал Игорь. — Давайте по порядку. Что за орхидея? Когда подкинули? Как?

— Орхидея «мертвая голова», — сообщил Курослепов. — Та, что похожа на череп, я ведь вам показывал фотографию. Где-то с час назад у ворот моего дома раздался громкий хлопок, похожий на выстрел. Охрана выскочила посмотреть, в чем дело. Оказалось, кто-то бабахнул петарду — из этих, новогодних, с замедленным действием, что взрываются через полминуты после того, как их подпалишь. И этот человек, взорвавший петарду, оставил коробку из-под обуви у самых ворот. Охрана сперва решила, что в коробке бомба, вызвала милицию. Та приехала вместе с саперами. А в коробке оказался срезанный цветок орхидеи!.. И мало того, что мои олухи умудрились не заметить человека, подошедшего прямо к воротам — охрана на всех въездах в поселок ничего не видела! А ведь в поселок можно попасть либо через главные ворота, либо через задние, и никак иначе!..

— А видеокамеры слежения? — спросил Игорь. — Разве у вас их нет?

— Есть, как не быть! Но они никого не зафиксировали. Человек, подкинувший «мертвую голову», умудрился пройти вне зоны их охвата. Ползком подобрался, что ли…

— Это означает, что человек знал, как расположены видеокамеры. То есть, он не чужак в ваших местах.

— Хотите сказать, это мог быть кто-то из обитателей поселка?.. Честно говоря, мне такое тоже приходило в голову.

— В этом ещё надо разбираться, — ответил Игорь. — Только не надо считать, будто не осталось никаких следов. Одна коробка из-под обуви многого стоит. Опытному профессионалу она может немало поведать. А то, что человек достаточно хорошо знает, как расположен ваш дом, как установлены камеры внешнего наблюдения по периметру вашего забора, и то, что он, скорее всего, ещё в поселке… Согласитесь, это наводит на вполне определенные соображения.

— И что вы обо всем этом думаете? — спросил Курослепов.

— А что думаете вы? — поинтересовался Игорь.

— Я думаю, что орхидеи похитили для того, чтобы вернуть их мне за крупный выкуп. И подкинутая орхидея — это первый сигнал, за которым последует прямое приглашение к переговорам.

— Я считаю точно так же, — сообщил Игорь. — И когда они предложат переговоры, мы сумеем их накрыть.

— Я уничтожу мерзавцев!.. — взорвался Курослепов.

— Это ваше право. Если они из обитателей поселка — из тех «отмороженных», которые зашибли такую большую деньгу, чтобы приобрести дома в вашем поселке, но при этом не угомонились и готовы гадить, где живут, то мы их быстро раскусим. Когда человек начинает обворовывать соседей, он быстро засвечивается. В общем, я немедленно выезжаю. Да, кстати, коробку-то вы сохранили?

— Разумеется. Милиция хотела её забрать, но я так и подумал, что вам она будет интересна.

— Правильно подумали… Да, и ещё один вопрос. Не сочтите его не относящимся к делу…

— Да?

— Скажите, в начале мая прошлого года вы никому не дарили букет из редких орхидей? Очень редких… Ну, такой букет, который не забывается? Или так или иначе не выпускали из оранжереи какие-нибудь редкие экземпляры?

Наступила пауза. Потом Курослепов проговорил:

— По-вашему, истоки всей нынешней истории где-то там?

— Вполне возможно, — ответил Игорь. — Мы уже начали копать — и наткнулись на довольно интересные обстоятельства.

— Что за обстоятельства?

— Об этом я расскажу вам при личной встрече. Так было что-нибудь или нет?

— Ничего стоящего внимания, — после ещё одной паузы ответил Курослепов. — Жду вас.

И он положил трубку.

— Он что-то знает, — заметил Андрей. — Что-то такое, о чем ему до смерти не хочется рассказывать.

— Да… — Игорь задумчиво покачал головой. — И все это очень странно.

— Что ты ему скажешь? — поинтересовался Андрей.

— Покажу запись похорон Матвеева. Пусть сам увидит букет с орхидеей-призраком. Скажу, что мы вспомнили об этом, потому что «пасли» в это время одного из «братанов» Матвеева и внимательно следили за расследованием убийства. Кто прислал букет на могилу — мы категорически не знаем. Вот так. Мы из чего исходим? Букет с такой орхидеей мог положить только кто-то из знакомых Курослепова, получивший цветок непосредственно от владельца. Знакомый, посчитавший святым долгом отдать достойную дань памяти такому бандиту, как Матвеев. Такой «знакомый» вполне мог пойти на то, чтобы теперь похитить орхидеи… На этом и будем раскручивать Курослепова. Пусть вспоминает и перечисляет всех своих подозрительных знакомых, а я буду мотать на ус. В этом перечислении обязательно промелькнут одно-два имени, которые окажутся интересными и нам, и Повару. Главное — конец веревочки зацепить, а дальше она сама потянется.

— Странно… — Андрей слегка скривился. — Только вообразить, что в нашей стране мы занимаемся орхидеями разжиревшего спекулянта, который, наверно, тысячи людей обворовал, чтобы каждую купить…

— Такова жизнь, — философски заметил Игорь. — Насчет Курослепова у меня нет никаких иллюзий, но он наш клиент, и платит нам. Похищение орхидей колоссальной стоимости — это серьезное преступление, и мы обязаны его распутать. Тем более, ты видишь, какие дела по ходу всплыли. Одно скажу: Курослепов — не из тех клиентов, которых мы станем покрывать, если в ходе расследования за ним обнаружатся какие-нибудь грязные делишки. И не только из чувства порядочности, но и из элементарной осторожности. Такие люди всегда норовят предать тех, кто их однажды покрыл. Так или иначе сплавить, понимаешь? Поэтому он ничем не должен быть нам обязан. Чисто деловые коммерческие отношения, а дальше — извини подвинься. Поезжай домой и начинай изучать орхидеи. Завтра с утра двинешься в свою подмосковную экспедицию.

— То есть, на сегодня контору закрываем?

— Попросим Марину посидеть до пяти. Вдруг будут какие-нибудь интересные звонки. Ну, она знает, если что-то срочное, то переадресует мне на мобильный. Пошли!

Друзья вышли из офиса. По пути Игорь дал краткие наставления Марине. На улице он вздохнул полной грудью:

— Красота!.. Кажись, зиму пережили…

Весна в этом году задержалась, и до сих пор снег лежал повсюду, и от земли тянуло холодом, но снег уже превращался в жидкое месиво, и солнышко пригревало по-весеннему жарко.

— Не такая уж плохая зима была, — заметил Андрей. — Особенно у тебя.

— Да… — кивнул Игорь, блаженно щурясь на солнце. На исходе зимы у Игоря и Натальи появился долгожданный ребенок, дочка. — Честное слово, плюнуть бы на все дела — и домой, к моим!.. Эй!.. — он вдруг толкнул Андрея и полетел вместе с ним в грязный подтаявший снег. Андрей ничего не успел сообразить, возмутиться не успел, как услышал противный свист, от которого сердце падает, и сугроб у другого края тротуара взрыли две пули. Потом опять взревел на полную мощь мотор машины, начавшей тормозить, когда Игорь сшиб Андрея с ног, зорким взглядом подметив в этой машине — «рено» красного цвета, не первой молодости — что-то странное, и друзья услышали, как машина уносится прочь.

Андрей присел, выплевывая мокрый снег, который набился ему в рот. Игорь с глубокой жалостью осмотрел свое модное пальто. Это кашемировое чудо от «Хьюго Босс» обошлось ему больше, чем в тысячу долларов, и он трясся над своей обновой и надевал её только тогда, когда выезжал к особо важным клиентам. Впрочем, как уверял Игорь, это пальто окупило себя — как только какой-нибудь банкир или предприниматель видел, что носит этот частный детектив, у него отпадали все сомнения, к Игорю обратиться за помощью или в какую-нибудь конкурирующую фирму: ведь такое пальто означало, что дела у Игоря идут на ять, так, как могут идти только у человека, способного справиться с самыми сложными и деликатными ситуациями. И потом, с ухмылкой добавлял Игорь, в этом пальто можно вдвое завышать сумму гонорара, не выглядя наглецом…

А самое главное — Игорь радовался своей обновке как ребенок и очень её любил…

— Ничего, — проговорил Андрей. — Все это легко очистится.

Игорь вдруг расхохотался.

— Ну, даем! Нас чуть не угрохали, а мы из-за пальто переживаем…

Из офиса выскочила Марина.

— В чем дело?!

— Ничего особенного, — ответил Игорь. — Маленькая неприятность, — он опять рассмеялся. — «Поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся гипс!» Приблизительно тот случай… Женам не докладывать, — на всякий пожарный предупредил он.

Марина молча кивнула.

— Снимайте пальто, — велела она. — Я его почищу.

Игорь поднялся на ноги, Андрей за ним следом.

— Буду безмерно благодарен, — сказал Игорь. — Ты, Мариночка, наша добрая фея, на все руки мастерица. А мы, пожалуй, поднимемся в контору, чтобы не торчать на улице. И выпьем кофе, пока ты будешь приводить в порядок нашу амуницию.

И друзья вернулись в офис, не успев его толком покинуть.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Игорь сам заправил кофеварку, поставив вариться кофе двойной крепости, пока Марина, достав щетки для одежды и другие необходимые причиндалы, чистила пальто компаньонов. Он осторожно, словно величайшую драгоценность, принес в кабинет горячий кофейничек, и разлил кофе по чашкам.

— Ну? — осведомился он, пригубив кофе, раскурив сигарету и малость расслабившись. — Что ты обо всем этом думаешь?

— Наверно, то же, что и ты, — ответил Андрей. — Покушение либо связано с нашим нынешним расследованием, либо нет. Если связано — то надо соображать, кому это выгодно. Если нет — надо перебрать все дела прошедшего времени: в каком из них мы могли перейти дорогу настолько резким ребяткам, которые привыкли избавляться от неприятностей по-своему…

— Все верно, — кивнул Игорь. — Но, сколько я ни перебираю в уме — не было за последнее время дел, из-за которых нас решили бы наказать… Кроме теперешнего, — он вздохнул. — Ничего не поделаешь, надо опять звонить Повару. О покушении на нас он должен знать немедленно.

— А это не может быть его рук дело? — прямо спросил Андрей. — Я имею в виду, если все было не так, как мы представляем… Например, если орхидея-призрак попала к Богомолу не от кого-нибудь, а от самого Повара. И сейчас, докопавшись до лишнего, мы можем засветить какую-то игру, которую Повар ведет вокруг Курослепова…

— Нет, — Игорь покачал головой. — С какой стороны ни возьми, Повару мы нужнее живыми и невредимыми… И потом, — с усмешкой добавил он, — если бы в нас стреляли исполнители Повара, то они бы не промахнулись!

Справедливость этого довода Андрей должен был признать.

Игорь уже положил руку на трубку телефона, чтобы позвонить Повару и рассказать о последнем событии, как из приемной донеслись голоса. Марина с кем-то разговаривала. Потом она крикнула:

— Игорь Валентинович! Подойдите!

Андрей и Игорь выглянули в приемную. Марина стояла, держа в руках небольшую картонную коробку, а на стуле у входа сидел совсем молодой парнишка, явно эту коробку доставивший.

— Вот, Игорь Валентинович, — сказала Марина. — Хотел сразу уйти, но я попросила задержаться…

— Да я что… — заговорил парнишка. — Меня попросили передать коробку, я и занес…

— Спокойней, — сказал Игорь. — Никто тебя обижать не собирается. Во-первых, как тебя зовут?

— Сергей.

— Очень хорошо, Сергей. Сколько тебе дал человек, поручивший занести коробку?

— Сто рублей.

— Я дам тебе двести, если ты ответишь на несколько вопросов.

— Да, конечно… Пожалуйста! — живо откликнулся парнишка.

— Как выглядел этот человек и как вы с ним встретились?

— Ну… — парнишка задумался. — Выглядел нормально, обыкновенно выглядел. Среднего роста, темная куртка, на голове такая спортивная шапка в обтяжку, так что волос не видно… То есть, не видно, какого они цвета, но, надо понимать, подстрижен он коротко, раз все волосы под такую шапку запрятаны.

— Молодец! — Игорю понравилась наблюдательность паренька. — Форма лица? Цвет глаз?

— Лицо обыкновенное, не круглое и не длинное. Цвет глаз… Холодные были глаза.

— То есть, синие или серые?

— Да.

— Губы? Пухлые? Тонкие?

— Тоже обыкновенные. Не такие и не сякие.

— Нос?

— Прямой, нормальный. В смысле, не с горбинкой и не курносый. Лоб… Да, вот лоб довольно высокий. А больше никаких примет припомнить не могу.

— Ясно… — Игорь вздохнул. По таким приметам человека найти невозможно. — Как ты получил коробку?

— Шел по улице, он меня окликнул. Хочешь, спрашивает, заработать сотню? Зайди, мол, вон в ту дверь, поднимись на второй этаж, там увидишь детективное бюро. Передашь им эту коробку. В этой коробке то, что им очень нужно и интересно, и они будут благодарны, но я не хочу засвечиваться лично… Я и понес.

— И этот человек сразу исчез?

— Да. Когда возле двери я оглянулся, его уже не было.

— Ты не заметил, он на машине был или нет?

— Машину рядом с ним я не видел.

— Держи! — Игорь протянул пареньку две сотенные бумажки. — Ты их честно заработал. Вот тебе на всякий случай наши телефоны. Если вспомнишь ещё что-нибудь об этом человеке, сразу звони. Заработаешь еще. Сколько это в зависимости от ценности сведений… Да, и, опять-таки, на всякий случай, оставь свой адрес и телефон. Вдруг нам ещё какие-нибудь вопросы придут в голову. За ответы на эти вопросы тоже в накладе не останешься.

Паренек охотно продиктовал свой адрес и телефон и удалился, вполне довольный.

— Ваше пальто в полном порядке, — сообщила Игорю Марина. Пальто висело на плечиках и выглядело как новенькое. Лишь кое-где на темном кашемире виднелись влажные пятна.

— Спасибо, Мариночка! — откликнулся Игорь. — Через пять минут мы наконец разбежимся и перестанем сидеть у вас на голове… Пойдем в кабинет, — кивнул он Андрею.

Андрей, все это время стоявший на пороге безмолвным свидетелем происходящего, прошел в кабинет, Игорь за ним, аккуратно взяв коробку через бумажную салфетку.

— Вряд ли на ней имеются отпечатки пальцев, — заметил он, ставя коробку на стол. — Наверняка мужик, передавший её, был в перчатках. Но чем черт не шутит.

Андрей кивнул.

— По-моему, я знаю, что в ней.

— Я тоже, — отозвался Игорь, снимая крышку. — Все точно!..

Они увидели бледный цветок с красивейшими лепестками и с «языком» причудливой формы, напоминавшей обводы вокруг глазниц и рта. В целом, цветок и впрямь очень напоминал человеческий череп.

— Орхидея «мертвая голова», — Игорь вслух подытожил очевидное. — Надо полагать, тоже из курослеповских экземпляров. Значит, это не предложение начать переговоры о выкупе, а угроза…

Андрей только кивнул. Хоть он с самого начала догадался, что должно быть в коробке, но, все равно, ему стало нехорошо и зябко. Возникло такое ощущение, будто ему в затылок упирается ствол пистолета. И настолько реальным было это ощущение, что Андрей невольно передернул плечами, чтобы его прогнать.

Кроме орхидеи, в коробке оказалось ещё кое-что. Во-первых, записка, крупными печатными буквами: «Не суйся не в свое дело». Во-вторых, две стреляные гильзы — вполне очевидно, от тех пуль, которые были выпущены в компаньонов.

Игорь опять покачал головой.

— Очень интересно, — заметил он, подливая себе остатки кофе. Действовал либо непрофессионал, либо супер-профессионал… Записка от руки, гильзы, по которым можно установить пистолет, и на коробке наверняка должно быть множество красноречивых микроскопических следов… Так наследить мог либо тот, кто не понимает, что при современной технике его легко будет найти по этим следам, либо тот, кто все это слишком хорошо понимает — и уверен, что оставленные следы к нему не приведут… В любом случае, коробку и все содержимое нужно отправить на экспертизу. И ещё извлечь из сугроба обе пули. В общем, звоню Повару. Наверно, он велит завезти коробку к его экспертам. Ты завезешь, куда он скажет, а я наконец двинусь к Курослепову.

Как Игорь предрекал, так и случилось. Выслушав сообщение Игоря о последних происшествиях, Повар коротко велел подвезти посылочку его экспертам. И через четверть часа Андрей, простившись с Игорем, который помчался в Баковку, вез коробку — а заодно и извлеченные из снега пули — по указанному Поваром адресу.

Он подъехал к трехэтажному, ничем не выделяющемуся, дому в одном из тихих переулков, примыкавших к началу Лубянки. Не успел Андрей выйти из машины, как распахнулась тяжелая дверь с глазком и в приотворенную дверь выглянул коротко стриженый плотный мужик в штатском. Андрей знал его: это был один из ближайших помощников Повара и сам, надо полагать, в немалом звании.

Мужик приподнял руку в приветственном жесте и, пропустив Андрея вовнутрь, опять плотно затворил и запер дверь.

— Давно не виделись… — насмешливо проворчал он. — Давай ваш подарочек.

Андрей вручил ему пластиковый пакет, в который они с Игорем аккуратно уложили коробку со всем её содержимым.

— Все? — спросил он. — Больше от меня ничего не надо?

— Пока что, все. Старик занят. Шлет тебе свой привет и пожелания успехов.

— Спасибо… Тогда всего доброго.

— Всего доброго.

И офицер выпустил Андрея на улицу так же аккуратно, как впускал.

Вернувшись домой, Андрей весь вечер провел за справочной литературой, которую всучил ему Игорь. Яркие цветные альбомы заинтересовали и Ольгу, его жену, и маленького Мишутку. Открывая очередной альбом на развороте с красочными фотографиями, Мишутка недоверчиво водил пальчиком по глянцевой бумаге, словно удивляясь: неужели вся эта красота существует только на бумаге, и её нельзя сорвать? Так что, можно сказать, просмотр альбомов получился семейным.

— Просто фантастика… — вздохнула Ольга, разглядывая очередной диковинный цветок, походивший на бабочку. До этого её привели в особый восторг «монахиня» и «пчелиный улей» (так эти виды были представлены в англоязычном альбоме; после этих, внятных и броских, обиходных названий, следовали и длинные латинские, но ни Андрей, ни Ольга не удосуживались их изучать). — До чего все-таки богата фантазия природы.

— И до чего люди сходили с ума от этой красоты! — добавил Андрей. Вот, послушай. «Самые страстные и богатые любители орхидей, такие, как шестой герцог Девонширский, могли снаряжать до двадцати поисковых экспедиций одновременно. Нередко между экспедициями, отправленными разными владельцами оранжерей, возникало острое соперничество из-за впервые найденных экземпляров редчайших видов орхидей, которое заканчивалось убийством одного из соперников. Известен случай, когда в смертельной схватке сошлись целых три экспедиции, столкнувшиеся в Андах на небольшом участке, славящемся своими редкими видами орхидей, неизвестными цивилизации. Среди убитых из-за уникальных орхидей можно назвать таких знаменитых охотников за растениями как Эндрес, Фалькенберг, Густав Уоллис и Шредер. Знаменитый лингвист и ботаник Август Маргари пережил множество смертельных опасностей во время путешествия по Китаю только для того, чтобы, добравшись до безопасной Бирмы, погибнуть от рук убийц в тот момент, когда он, с драгоценнейшеми экземплярами орхидей, благополучно готовился сесть на корабль, отплывающий в Европу… Во Флориде ежегодны налеты на оранжереи, при которых крадутся орхидеи на стоимость в тысячу долларов и более. Самое крупное преступление было совершено в 1990 году, когда из оранжереи Роберта Фухса было украдено орхидей более чем на сто пятьдесят тысяч долларов — многие цветы являлись победителями международных выставок, а другие уникальными и невосполнимыми образцами. Кое-кто связывал это преступление не с жаждой наживы, несмотря на колоссальную стоимость похищенного, а с борьбой за место судьи в жюри международных выставок орхидей…» Тут ещё много чего рассказано… — криво усмехнулся он. — А вот еще, на другую тему. «Цветы и псевдоклубни орхидей со времен Древнего Рима считались одной из обязательных составляющих любого порядочного зелья для возбуждения любовной страсти и укрепления мужской потенции. Колдуны и алхимики средневековой Европы часто отдавали предпочтение орхидее «мертвая голова», когда им удавалось её достать… В 1534 году в городе Нанси был сожжен на костре колдун, признавшийся, что тайком подмешивал в вино сироп из лепестков орхидей, пробуждая в несчастных жертвах такую похоть, что они могли совокупляться бесконечно и, когда их жены не могли больше их выносить, впадали во все грехи Содома и Гоморры, учиняли насилие над девицами и предавались скотоложству, подпадая таким образом под власть дьявола, чего и добивался колдун…» Как тебе, а?

— Ужасно, — сказала Ольга. — Но зачем тебе это? Неужели и в наше время ловят таких колдунов, чтобы сжечь их на костре?

— Слава Богу, до этого мы ещё не дошли, — поддерживая шутливый тон жены, отозвался Андрей. — Меня поражает количество преступлений, связанных с этими цветами, понимаешь? Преступлений и мерзости.

— Как с драгоценными камнями, — вполне серьезно заметила Ольга.

— Приблизительно так, — кивнул Андрей.

Вот так, то пошучивая, то обсуждая какие-то вещи вполне серьезно, они провели вечер. Андрей уделил внимание и особенностям оранжерей, в которых разводятся орхидеи, и теперь был вполне подкован к разговору с любителями этого вида цветов.

Но на том день не кончился. Уже за полночь Андрея разбудил телефонный звонок. Еще не до конца проснувшись, он неуверенно нашарил в темноте телефонную трубку.

— Алло…

— Спишь? — осведомился возбужденный голос Игоря. — Извини. Я подумал, что тебе стоит как можно скорее узнать первые результаты экспертизы.

— Ну?.. — с Андрея сразу слетел сон. Видно, было что-то очень важное иначе бы Игорь не стал трезвонить посреди ночи.

— Похоже, на нас напал призрак.

— То есть?..

— То оно и есть. Количество призраков в этой истории растет не по дням, а по часам. Орхидея-призрак, стрелявший — призрак… А если серьезно, то записка с требованием не лезть не в свое дело написана рукой некоего Бечтаева Рудольфа Александровича, он же Бич, он же Темный, он же Вершок. И пули выпущены из пистолета, принадлежавшего ему. А фокус в том, что этот Бечтаев исчез около трех месяцев тому назад, и мало у кого имеются сомнения, что его прибрали конкуренты по бизнесу.

— По какому бизнесу? — окончательно приходя в себя, спросил Андрей.

— Живой товар. Бечтаев контролировал одно из бойких мест, где по вечерам выставляются девочки. Сутенером был среднего пошиба, попросту говоря.

— Откуда известно, что пистолет принадлежал ему?

— Проходил этот пистолет по «мокрому» делу. Из него с полгода назад был застрелен один из конкурентов Бечтаева. У милиции не было сомнений, что Бечтаев лично прибрал этого самого конкурента, но тогда Вершок выкрутился. Пистолета у него не нашли, и вообще улик было недостаточно, так что пришлось оставить его в покое. Наши бравые следователи подумывали, вообще-то, дожать его не мытьем, так катаньем, наркотики ему подкинуть или как-то ещё разобраться с подлецом, уж больно он всем глаза мозолил. Но тут он исчез. Подождали, провели обыск в его квартире. Обнаружили там легкий разгром и пятна человеческой крови на полу и стенах кухни. Так что, хотя тела и не обнаружилось, но сомнений, что Бечтаева прибрали в его же собственной квартире, а труп куда-то вывезли, быть не могло. Тем более, группа крови совпадала с Бечтаевской… Так вот, когда выяснилось, из какого пистолета выпущены пули, взяли и сравнили записку с кой-какими образцами почерка, оставшимися от Бечтаева — его записной книжкой, деловыми памятками всякими. Эти записи в начале года здорово помогли следователям тряхануть московские бордели, немало ценного в них оказалось. Эксперты категоричны — хотя наша записка и составлена печатными буквами, и всячески человек старался скрыть особенности почерка, но написана она рукой Бечтаева, факт. Тем более, и отпечатки его пальцев на ней остались. Как и на гильзах, кстати.

— Он не мог инсценировать собственную смерть? — спросил Андрей. Чтобы уйти от охотников…

— Кто его знает, что он мог, а что не мог!.. Есть ещё один интересный фактик: эта сволочь жила на улице Красина, совсем рядом с Тишинкой. Улавливаешь?

— Улавливаю. Но какая может быть связь между ним и ворами, обокравшими Курослепова?

— Вот это нам тоже предстоит выяснить. Ведь то, что какая-то связь имеется, отрицать нельзя.

— Может, напрямую спросить у Курослепова?

— Завтра подумаем. Придется тебе заехать в контору, перед тем, как двигаться в Баковку. Чтобы мы могли ещё раз все проговорить. Спи спокойно, дорогой товарищ.

— И тебе тоже спокойной ночи, — в тон Игорю ответил Андрей.

Повесив трубку, он некоторое время лежал, размышляя над услышанным. Дело, которое хотя и не было ординарным, но представлялось поначалу достаточно прямым и простым, с каждым часом приобретало все более странные очертания. Превращалось в одно из тех дел, когда движешься словно в тумане, и то сгусток тумана принимаешь за дерево, то дерево — за сгусток тумана, старательно обходишь пустоту, чтобы врезаться лбом в самый что ни на есть реальный сук.

Осторожно, чтобы не разбудить Ольгу, Андрей встал и прошлепал на кухню покурить. Он не спросил у Игоря, не было ли у воскресшего из мертвых Бечтаева «рено» красного цвета, но можно было не сомневаться, что к числу странностей машина не относится: иначе бы Игорь и о ней упомянул. Выкурив сигарету, Андрей порешил, что утро вечера мудренее, улегся в постель и крепко уснул. Тем крепким сном, который приходит порой после трудных и опасных дней — нечто вроде защитной реакции психики.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Чем выше сидишь — тем беспокойней сон. В отличие от Андрея, Повар генерал Пюжеев — провел почти бессонную ночь. Впрочем, он отлично себя чувствовал даже тогда, когда ему доводилось по несколько дней спать буквально два-три часа в сутки. Так бывает с достигшими солидного возраста толстяками: по их виду кажется, что им только дай всхрапнуть, а на самом деле они спят мало и чутко.

Проблем у Повара было по горло. Днем он был на приеме «на самом верху» и получил солидный втык — насколько Повар вообще мог поучать втыки — за то, что операция под кодовым названием «Миротворец» все ещё не перешла в решающую стадию. Повар спокойно, со стариковским занудливым добродушием (того типа, когда налетом занудства маскируется снисходительная ирония), напомнил, что операция может войти в решающую стадию только тогда, когда охотники клюнут на двойника Зараева, и все оттяжки времени только для того и надобны, чтобы эти щуки поосновательней заглотали крючок.

— Мелкая рыбешка, насаженная на этот крючок, должна выглядеть совершенно живой, и все её движения должны быть самыми естественными, добавил Повар. — Если мы хоть где-нибудь перегнем палку, наша хищная рыба учует подвох и сорвется с крючка. Манускрипт надо подсунуть им так, чтобы они не сомневались: вещь выставлена на продажу настоящим владельцем.

— Насколько помню, мелкая рыбешка была подобрана уже месяц назад, — не без резкости заметил собеседник Повара (а Повар с раздражением подумал, что должен был учесть, насколько хорошо хозяин высокого кабинета помнит любые важные детали, относящиеся к магистральным делам). — Вы рассчитывали на этого… как его… ну, в общем, на цветовода Курослепова.

— На Садовникова, — подсказал Повар. — Там ещё не все готово.

— Что именно? — поинтересовался его собеседник.

Правду Повар сказать не мог. Скажи только — и тут бы ему точно не сносить головы. Правда сводилась к тому, что Садовникова пришлось бы убрать после того, как была бы разыграна комбинация с манускриптом — а убирать цветовода ни в коем случае было нельзя! Вот в чем состояла загвоздка. По мнению Повара, Садовников на данный момент был важнее и нужнее тысячи «Миротворцев», вместе взятых. Но возьмись генерал Пюжеев откровенно объяснять, почему это так — его бы обвинили во всех смертных грехах, раздавили и растоптали. Даже Повар не устоял бы против поднявшейся волны… Кое-кто понял бы, наверное, его замысел — например, сидящий перед ним государственный муж — но обмана бы, такого обмана, все равно не простил. А если б и готов был простить, понимая важность задуманного Поваром — все равно отступился бы и умыл руки, чтобы его самого не записали в соучастники, чтобы вся его карьера с громким треском не полетела под откос. Слишком он был осторожен. «Осторожность его и погубит, — не без злорадства подумал Повар. — Он из тех осторожных, при виде которых слишком очевидно, что они десять раз соразмеряют каждый шаг, чтобы поверней и покрепче в нужный момент потянуть одеяло на себя. Президент его за это не любит. Да и кто таких любит? Воображают себя бульдогами — но какие они бульдоги? Бульдоги вцепляются ради хозяина, не думая о собственной жизни, а эти готовы разжать челюсти, едва почуют угрозу своей карьере. Сколько раз он уже разжимал челюсти, когда для дела — для интересов страны — требовалось сжимать их покрепче? Наш Большой Хозяин такого не прощает…»

— У Садовникова уже побывал наш человек, — проговорил Повар вслух. Все эти мысли, не первый раз к нему приходившие, промелькнули в его увесистой хитрой башке за долю секунды. — Тот, что, по замыслу, должен был обратиться к Садовникову с просьбой помочь в реализации ценнейшего древнего манускрипта, в котором есть фантастический раздел про орхидеи. Но пока он ограничился тем, что приобрел у Садовникова несколько видов редких орхидей — близнецы тех, что были украдены у Курослепова.

— Зачем? — спросил государственный муж. Повар кожей ощущал нарастающее недоверие.

— Я могу подробно отчитаться по этой линии наших действий, — сказал Повар, опять позволив взять тот добродушно урезонивающий тон, который бывает у стариков, наивно убежденных в мудрости своего возраста, и звучит скорее юмористически, чем раздражающе. — Но, мне кажется, лучше вам пока не знать всех деталей. Чтобы потом вы с чистым сердцем могли отговариваться незнанием, если что-нибудь сорвется. Слишком… гм… грубые и жесткие моменты там могут возникнуть. Мы, так сказать, ассенизаторы, нам и положено вонять, а от вас даже легким запашком не должно веять на публику.

— Брось свои шуточки, — государственный муж за строгостью постарался скрыть невольную улыбку. — Вкратце, в чем суть?

— Суть в том, что Садовников оказался человеком слишком честным и порядочным, — ответил Повар. — Он ни за что не станет выводить владельца манускрипта на Курослепова, хорошо зная, на что способен Курослепов. Он станет искать покупателей, умеющих хранить тайну. Но нам-то покупатели, умеющие хранить тайну, ни к чему! А просить Садовникова напрямую — мол, сведи именно с Курослеповым, чтобы он мог убить продавца, при нашем попустительстве — это как-то, согласитесь… Неловко, — последнее слово Повар произнес с мягкой улыбкой.

— Неловко, — кивнул его собеседник. — И какие есть идеи?

— Идея одна. Пусть сделка произойдет за пределами нашей великой родины. А Садовников пусть едет сопровождающим. Выступит, так сказать, гарантом чистоты сделки.

— Он когда-нибудь бывал за границей?

— Нет, никогда. Но его многие знают. Его репутация среди цветоводов любителей орхидей — очень высока.

— Но ведь это значит… — государственный муж нахмурился. — Да, это значит, что ему нельзя будет возвращаться из Европы. А в Европе решать проблемы намного сложней.

— Это как раз проблема разрешимая, — возразил Повар. — Заполучить его мечтают многие крупнейшие оранжереи — и в Англии, и в Голландии, и в других странах, — Повар сдержался, чтобы не сказать про «другие страны» скороговоркой — это было бы слишком разоблачительным. Ведь все дело было в том, что за конкретная страна и конкретный хозяин уже подобраны цветоводу, о котором идет речь. А собеседник Повара умел за версту чуять запах жареного. Начни он копать, какую конечную точку маршрута цветовода предполагает Повар — и тут бы Повару не сносить головы! И самое обидное, что, уничтожив Повара, его собеседник, скорее всего, не постеснялся бы забрать под себя все наработанное Поваром по этому делу. А забирать было что!.. — Скорей всего, мы остановимся на Голландии, — продолжил Повар. Оранжереи там очень богаты, и в этой стране легче всего прожить человеку без паспорта или с просроченным паспортом. Без паспорта, без знания языков — куда он денется от владельцев оранжереи? Да он и не вздумает сбегать, потому что ради работы в царстве редких орхидей он душу продаст! А уход за ним будет как за принцем крови — лишь бы работал и выводил цветы в победители международных выставок! Так что, скорее всего, Голландия. Но мы прорабатываем и другие варианты… Простите, я слишком подробно говорю о не очень существенном моменте операции, но это только для того, чтобы вы убедились: крови не будет, и пыли в Европе тоже не будет.

— Очень хорошо, — кивнул его собеседник.

Они обсудили ещё кой-какие детали, и Повара отпустили. Государственный муж поостыл и ограничился пожеланием не слишком тянуть — после той выволочки, которую Повар получил, переступив порог высокого кабинета, это можно было считать прощением.

Сейчас Повар снова и снова прокручивал в уме весь разговор. Нет-нет, с его стороны все было четко, логично, убедительно, на ясном глазу. Нечистая совесть — вот что мешало Повару быть довольным собой. У страха глаза велики, вот он и прокручивал снова и снова всю сцену в кабинете, чтобы понять: не допустил ли он где хоть крохотный прокол — прокол, который подметит острый глаз владельца кабинета, и владелец кабинета, продолжая мило улыбаться Повару, отдаст приказ начать негласную проверку всей операции и задействованных в ней людей.

Хорошо, что в операцию оказались втянуты Андрей Хованцев и Игорь Терентьев. Толковые ребята, и, главное, в стороне от всех других дел. Повар предполагал, что Курослепов обратится к Терентьеву — но одно дело предполагать, а другое — увидеть, что твое предвидение сбылось. Теперь у Повара имеется лишний рычаг управления ходом событий — и рычаг абсолютно чистый. Терентьеву и Хованцеву могут устраивать хоть сто негласных проверок — все равно узнают лишь то, что нужно Повару. Придется, конечно, немного подставить ребяток… Ну, да что уж там, взрослые люди, знали, что подписывались. Кроме прочего, это станет для них лишней проверкой на вшивость — если выкрутятся из-под всех подставок, то ещё больше возвысятся в глазах Повара и ещё больше смогут рассчитывать в будущем на его расположение и защиту. А если где-то споткнутся и окажутся козлами отпущения за все — что ж, значит, туда им и дорога. Значит, не из того теста были сделаны.

Но медлить больше нельзя. Однако, и выходить на прямую связь с Сан-Франциско не стоит как минимум два-три дня — вдруг негласные проверки все же назначены, и новый контакт Повара насторожит проверяющих? Остается действовать через Париж — все знают, что там у Повара имеется «опорный пункт», которым он пользуется в исключительных случаях. Так что подключение парижской линии будет абсолютно чистым, подозрений не вызовет, никого не удивит — все проверяющие признают, что случай и впрямь исключительный.

Повар нажал клавишу вутреннего переговорника.

— Срочно, через самый прикрытый канал, связь с Парижем, — сказал он. Пусть Николай будет готов взять на себя эту связь и все обеспечить.

Телефонный звонок прозвучал около часу ночи по парижскому времени. Этот звонок не разбудил Дика, потому что он и так не спал. С полчаса назад он тихо выбрался из кровати и теперь курил у приоткрытого окна, не отрывая глаз от спящей женщины… Иногда она просыпалась, когда он вот так вставал, иногда нет. И то, и другое было хорошо. Если она просыпалась, то это означало ещё два-три часа вдвоем, пока они опять не уснут — вместе, в объятиях друг друга. При условии, конечно, что они не умудрялись поссориться насмерть — порой достаточно бывало самой малости, чтобы произошло «короткое замыкание», как он это про себя называл, и после трескучей россыпи искр остались лишь обгорелые провода. Слишком со многим друг в друге они не могли примириться, несмотря на весь двадцатилетний опыт их кратких свиданий, и порой сложно бывало понять, чего больше в их страсти: подлинной любви или ненависти, той ненависти, которая с ещё большей ненасытностью, чем любовь, постоянно бросала их навстречу друг другу и делала такими до боли друг для друга желанными. «Да, ненавижу, и все же люблю. Как возможно, ты спросишь? Сам не пойму я, но так чувствую, смертно томясь…» — припомнилось ему. Да, приблизительно так. Хотя даже странным кажется, что где-то там, в иной жизни, он изучал и разбирал эти короткие стихи, накрепко засевшие после институтских штудий в его памяти. Иногда ему хотелось перечеркнуть всю прошлую жизнь, двадцать лет тайных свиданий урывками, двадцать лет обоюдной боли и… и обоюдного блаженства, да. Они дорожили каждым мгновением своих встреч, случавшихся на всех перекрестках перелицованной великими потрясениями Европы… И переиграть жизнь заново ему хотелось только для того, чтобы этих урывков счастья было побольше, и не были они такими короткими. «Да, ненавижу, и все же люблю…» Для себя он решил — или ему казалось, что решил — эту проблему. Он любил эту женщину, и ненавидел весь остальной мир, воздвигавший между ними столько преград, снова и снова разлучавший их, воспитавший их в таких разных понятиях обо всем на свете, что они почти никогда не могли найти общего языка — при том, что и жить друг без друга не могли. Во всяком случае, он без неё не мог. А она без него? Иногда ему казалось, что он ей так же дорог, как она ему, а иногда — что он для неё один из временных попутчиков, «давних друзей», без которых невозможно скоротать денек-другой в чужих городах.

А если она продолжала спать — он мог до бесконечности любоваться каждой черточкой её лица, каждым изгибом её тела, каждой прядью её рассыпавшихся по подушке волос. Он вдыхал и впивал её образ, старался зафиксировать и удержать в памяти все его детали, слагавшиеся в удивительное целое. Если бы она знала, чем он для неё пожертвовал — он продал и предал все, лишь бы её никогда не предать и не продать, и, кроме любви к ней, цепь собственных предательств оставила в нем лишь холодную ненависть к миру, потребовавшему такую несуразно большую и жестокую плату, чтобы иногда он мог оказываться рядом с ней, любимой и желанной — и знать, что перед ней-то он ни в чем не виновен… Иногда ему приходило в голову, что, может, лучше рассказать ей все как есть — но нет, тогда могла навек оборваться тонкая ниточка, продолжающая их связывать. Были вещи, которые, ему казалось, она бы ни за что не простила ему — хотя они и были сделаны ради нее. А может быть — иногда ему приходила в голову сумасшедшая мысль тайна женской души такова, что она не только простит его, но и примет сделанное им как драгоценный дар: ведь ничего другого он не способен был ей подарить.

Когда телефон затрезвонил, он быстро схватил трубку, чтобы громкие гудки не разбудили спящую.

— Да?

— «Литовец»? — осведомился голос в трубке. — Снимайся с места.

— Когда? — спросил он.

— Немедленно.

— Что произошло? — он знал, что такого вопроса задавать не положено, особенно по линии международной телефонной связи, и все-таки не удержался.

На другом конце провода просто положили трубку.

Он с силой смял сигарету о донышко пепельницы — и тут же закурил следующую. Ему надо было хотя бы пять минут, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями.

В Москву придется вылетать ближайшим рейсом, это факт. Собственно, он давно был к этому готов. На определенном этапе без него никак нельзя было обойтись. По тому, что ему было известно, он должен был сыграть роль основного прикрытия для человека, со следа которого надо было сбить охотников. Но он так надеялся, что охотники и без того потеряют след, и можно будет обойтись без него!

Женщина все-таки проснулась — и теперь глядела на него сквозь мягкий сумрак, больше похожий на почти прозрачный синий туман, и её глаза были в этом тумане как две звезды.

— Что произошло? — она словно эхом повторила вопрос, который он только что задал телефонному собеседнику. По-русски она говорила вполне чисто, но мягкий акцент, когда гласные словно бархатной лапкой придавлены и растянуты, а согласные выскакивают из-под этой лапки, недовольно прищелкивая, позволял угадать в ней полячку.

— Дела, — ответил он. — Меня на два дня вызывают из Парижа.

— Но ведь через два дня меня здесь не будет, — сказала она.

Он только кивнул.

— Знаю.

— И ты не можешь отложить свой отъезд?

— Нет, — так же коротко ответил он.

— Даже ради меня?

Ему захотелось сказать ей: «Именно ради тебя я и не могу его отложить! Если я сейчас пошлю все на фиг, я больше никогда не сумею вернуться в этот чертов Париж, единственное место на земле, где наши пути могут теперь постоянно пересекаться, где я могу быть уверен, что хотя бы раз в два месяца мы сумеем украсть у жизни вот такую ночь… Вся моя жизнь идиотское ожидание наших слишком коротких встреч… Ожидание, наполненное тьмой тьмущей никчемных дел, наполненное ненавистью и болью…»

Но вместо этого он сказал:

— Как будто ты много делаешь ради меня. Мы встречаемся, когда нам обоим это в удовольствие и не обязывает ко многому. Разве не так?

Ему показалось, что её глаза полыхнули мгновенным холодным огнем, резким и сумрачным — так порой проблескивает предгрозовой свет в низких свинцовых тучах — но она справилась с собой и сказала только:

— Да, так.

— Ну, вот… — он нарочито небрежно повернулся к окну. — Достаточно того, что есть.

— А что у нас есть?

— Даже слишком много… — у него перехватило дыхание, и теперь он глядел на улицу, потому что у него возникло ощущение, что эта улица, с её фонарями и кружевными чугунными балкончиками домов напротив, становится частью их самих, что и он, и Мария, и эта улица, освещенная зыбким светом единая река, неспешно струящаяся куда-то, и что их тела растворяются в этой реке, становясь её частицами. — Помнишь, у Ронсара? «Признает даже смерть твои владенья, Любви не выдержит земля, Увидим вместе мы корабль забвенья И Елисейские поля…» Он имел в виду другие Елисейские поля — блаженное место царства мертвых, но у нас они есть здесь и сейчас, в земном смысле… Мы можем плыть по Елисейским полям, сквозь Триумфальную арку и дальше, на корабле забвения нашей любви, а если порой приходится сходить с этого корабля — что ж, ничего не поделаешь…

— На данный момент, мы видим не Елисейские поля, а улицу Родена, сказала она, заставляя себя улыбнуться.

— Все равно. Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать.

— Но если… — она замолкла, подбирая слова. — Если даже смерть не смеет войти туда, где мы с тобой, признавая мои владенья… Признавая, что ты целиком принадлежишь мне, когда ты рядом со мной… То кто другой имеет право вторгаться?

— Никто и не вторгается, — он пересек комнату, сел на кровать, взял в свои руки её руку. — Но бывает так, что… Да, конечно, это именно потому, что смерть не смеет войти в очерченный нами круг. Поэтому иногда, когда я ей особенно необходим, она выкликает меня издалека, условным свистом… И бывают случаи, когда я обязан отозваться на этот свист, подобно охотничьей собаке — чтобы уберечь от посягательств смерти нечто иное… Других людей, которые живут вне границ нашего защитного круга…

— Так чем ты занимаешься, вне этих границ? — неожиданно резко спросила она.

— Как будто ты не знаешь.

— Представь себе, нет!.. А впрочем, и не хочу знать, — поспешно, чересчур даже поспешно, добавила она. — Иди сюда.

Она притянула его к себе, её губы чуть дрогнули и верхняя приподнялась, обнажив ровные зубы — он так хорошо знал это особенное выражение на её лице, появлявшееся, когда она не могла больше сдерживать внезапный прилив страсти и хотела вобрать его в себя, ощутить его в себе и раствориться в нем одновременно, в этом движении её губ было все вместе — и мольба о поцелуе и желание укусить, злое и хищное, ненависть к себе и к нему за то, что она оказывалась открытой перед ним, почти беспомощно показывала ему, что не может без него жить. Наверно, и на моем лице появляется схожее выражение, размышлял он, в те дни и часы, когда она была далеко, и у него находились силы думать и анализировать, потому что и я испытываю нечто сходное, я тоже знаю, что между нами больше разногласий и обид, чем истинного понимания, и все равно кидаюсь к ней, и прикипаю к ней… Впервые он увидел это выражение в их первую же ночь, давным-давно, когда им обоим ещё не было и двадцати, и ещё спал огромный одряхлевший зверь Советского Союза, но со стороны Польши уже доносились громы, которым предстояло… нет, не разлучить их, но обречь их на вечное существование по касательной друг к другу, их, Тристана и Изольду, Ромео и Джульетту нынешних времен… И сейчас, спустя двадцать лет, он словно заново открывал это выражение затравленной страсти на её лице, да, оно опять было таким же новым и удивительным, как вечно новым и удивительным было каждое его проникновение в нее, таким же невероятным, как и в первую ночь, их словно каждый раз поднимало на огромной волне, и не верилось, что такое возможно, и, вместе с тем, это неверие каким-то образом умножалось на множащийся опыт познания, и всякий раз, когда он входил в нее, это было одновременно и как шаг сквозь распахнувшиеся ворота неведомого доселе блистательного мира и как шаг через порог родного дома — возвращение домой, которого он жаждал всю жизнь…

Иногда — вот как сейчас — он пытался разглядеть, как выглядит в эти мгновенья в её глазах… Она никогда не закрывала глаз, разве что непроизвольно смыкала их в моменты наивысшего наслаждения, когда по её телу пробегала дрожь и её пальцы вцеплялись в его плечи… Она хотела видеть его, хотела отложить в своей памяти каждое мимолетное изменение его лица, чтобы потом, во время их долгих разлук, жить этими воспоминаниями — как верблюд живет запасами, накопленными в собственном горбу, постепенно оседающем и уменьшающемся во время странствия через пустыню. И, если пустыня окажется слишком велика, то даже верблюд упадет от истощения…

Но ему, как и всегда, не удалось ничего разглядеть. В такие минуты её глаза настолько темнели и туманились от страсти, что его крохотные отражения расплывались и дробились… Да он и сам не мог сосредоточиться, важнее собственных отражений для него было это лицо, запрокинутое перед ним, лицо, выражавшее только бесконечную любовь к нему, не пытавшееся скрывать этой любви или открещиваться от нее…

Прошло полчаса, а он все ещё был как в тумане и почти не помнил, как оделся и собрался. Окончательно он очнулся, когда сидел перед зеркалом, в строгом костюме, проверяя, все ли необходимое он уложил в «дипломат». Она продолжала лежать, отбросив одеяло, подложив руку под голову, и кисть руки была скрыта рассыпавшимися рыжеватыми волосами, которые он совсем недавно ласкал… Венера Тициана или Джорджоне, в ослепительной наготе, способной бесконечно будить желание. Польская Венера, то ли загубившая его жизнь, то ли подарившая ему такую жизнь, о которой он и мечтать не смел.

— Ты знаешь, — вдруг сказала она. — У меня с мужем окончательно разладилось, ещё много лет назад.

— Почему? — спросил он, внутренне напрягаясь. Ее муж был запретной темой, безусловным табу, и его поразило, что она об этом заговорила.

— Из-за тебя, — ответила она. — Ты знаешь, что с тобой я никогда не закрываю глаз. С ним закрывала, потом стала закрывать всегда и очень крепко. Мне казалось, что так мне можно будет вообразить, будто это не он, а ты. Потому что иначе становилось совсем невыносимо. Но ничего не получалось… Вот и выходит, что я давно избегаю его, а бросить не могу.

— Почему… — он поперхнулся. Сам не поняв, что происходит, он уже стоял на коленях возле кровати, поникнув лбом в смятую простыню, стиснув её руку, и по его щекам текли такие горькие и жгучие слезы, которые, казалось, способны до кости разъесть его лицо. Он плакал чуть ли не впервые в жизни. — Почему ты мне только сейчас об этом сказала?

Она задумчиво погладила его голову.

— Может быть, потому что ты заговорил про Елисейские поля. Нам обоим нужен такой корабль забвения, с которого нас никто не выманит. Ведь ты не шутил, когда говорил, что смерть вызывает тебя охотничьим свистком?

Он кивнул — точнее, не кивнул, а дернул головой, ещё глубже зарываясь в складки постели.

— Тебе предстоит сделать что-то страшное? — спросила она.

— Да, — коротко ответил он.

— И это — не в первый раз?

— Да… — он поднял голову. — Но, может, не более страшное, чем творили мои предки во время разбойных набегов, — и он рассмеялся сквозь слезы. — «Снег на землю валится, всадник с ношею мчится, Черной буркой её прикрывая. «Чем тебя наделили? Что там? Гей, не рубли ли?» — «Нет, отец мой, полячка младая»!.. Хочешь, я тебя вот так же умыкну?

— Времена не те, — серьезно ответила она. — Нам не вырваться ни из твоих сетей, ни из моих.

— Все сети — пустяки! — сказал он. — Ты мне только скажи — ты этого хочешь?

И она ответила после паузы, так же коротко, как отвечал он:

— Да.

— Тогда у нас все будет! — он вскочил на ноги, как пружиной подкинутый. — А для начала дождись меня, ладно? Обязательно дождись!

— Хорошо.

— И все-таки, почему… почему ты не сказала этого много лет назад?

— Потому что я не была уверена в твоем ответе.

— Да, понимаю… Мы слишком…

— Мы с самого начала взяли неверный тон. Но теперь… Ты уверен, что тебе нужно ехать?

— Мне действительно нужно ехать, — проговорил он. — Но ты не волнуйся. Я вернусь, и вернусь не замаранным, я тебе обещаю. И знаешь, почему?

— Почему?

— Потому что для меня нет другой родины, кроме тебя.

Она схватила его за руки, притянула к себе и крепко поцеловала.

— Возвращайся каким угодно! — прошептала она. — Ты знаешь, какая я… Я ненавидела себя и тебя за то, что чувствовала: из-за тебя я могу предать родину. А теперь я тоже знаю, что у меня нет другой родины, кроме тебя. И ты… Я хочу, чтобы ты меня похитил. Иногда ты мне и снишься таким: черный всадник, летящий сквозь снег. И полы твоей бурки — как черные крылья, и сам ты, как черный орел, легкий, быстрый и могучий.

— Да, — кивнул он. — Черный орел.

Это было одной из кодовых кличек, под которыми он значился… Никто не знал, почему он выбрал себе такую кличку. Возможно, только один человек догадывался — тот, которому было известно практически все.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

В офисе Андрей был к девяти утра. Игорь подъехал ещё раньше, опередив даже Марину, которая приходила к без четверти девять, чтобы подготовить все к работе и, проверив автоответчик, сразу доложить Терентьеву о всех интересных звонках, отсеяв ненужное.

— Прежде всего — то, что передал мне Повар, — сказал Игорь, оторвавшись от материалов дела, которые он изучал, разложив перед собой. Пусть, мол, мы спокойно работаем как работали. Доводим взятое на себя до конца. Он, со своей стороны, начнет тихую проверочку всего сомнительного, но так, чтобы не оказываться у нас на пути. Ему самому интересней, чтобы мы успешно поработали на Курослепова — и законтачили с ним — чем отказываться от такой возможности ради довольно неясного следа, который может завести в тупик.

— То есть, пусть мы нароем достаточно, чтобы он мог в любой момент съесть Курослепова? — уточнил Андрей.

— Приблизительно так. К тому же, пользуясь доверием Курослепова, мы легче и проще всех «специалистов» Повара выясним, что могло связывать его с Бечтаевым. Связь, по-моему, очевидна — только от Бечтаева орхидея-призрак могла попасть в букет Богомола. Но почему Курослепов дал ему цветок — и почему Бечтаев отдал этот цветок в торговый центр, когда понадобилась редкая орхидея для букета, делавшегося на заказ? Кстати, ты не видел, сколько Богомол уплатила за этот букет?

— Довольно много, насколько я мог судить. Она расплачивалась по кредитной карточке… И есть ещё один вопрос, который нам нужно выяснить: кто погиб в квартире Бечтаева?

— Да никто не погиб! — фыркнул Игорь. — Я ситуацию понимаю так. На Бечтаева было совершено покушение, прямо в его квартире. Почему-то его не добили. Либо он отбился от убийц, либо их что-то спугнуло, и они смылись, не сделав контрольного выстрела в голову и не забрав тела — в полном убеждении, что Бечтаев покойник. А раны Бечтаева оказались не такими опасными, как им воображалось. Бечтаев отлежался, пришел в себя — и отполз в потайное убежище. Залег на дно, понимая, что его добьют, если узнают, что он остался жив. Скорей всего, залег на дно с чьей-то помощью. Сам он вряд ли мог нормально передвигаться, вот и позвонил кому-то из доверенных друзей, когда малость очухался, чтобы тот подъехал и вывез его из квартиры. Друг вывез его моментально, даже не стал забирать записную книжку и другие бумаженции… А может, Бечтаев оставил все это специально: чтобы следствие вышло на тех людей, которые совершили на него покушение, и прихлопнуло их бизнес. Или, по крайней мере, внесло хаос и панику своими обысками и облавами… Отлеживаясь в тихом месте, Бечтаев пришел к выводу, что за покушением на него стоит Курослепов. И теперь начал мстить. Раз Курослепов «заказал» Бечтаева, которому доверил перед тем редчайший цветок — значит, их контакты были достаточно тесными, чтобы Бечтаев знал все о распорядке жизни Курослепова, о том, как располагается его охрана и как расставлены видеокамеры внешнего слежения, о том, как можно проникнуть в оранжерею, обманув охрану. Он украл орхидеи не ради наживы… То есть, в первую очередь не ради наживы, потому что он мог и наживу иметь в виду, но главным для него было — побольнее уязвить Курослепова. Потом и ему, и нам он подкидывает «мертвую голову» — и это не предложение в переговорам о выкупе, а, как теперь совершенно ясно, предупреждение. Курослепова он предупреждает, что приговорил его к смерти, а нас — что мы можем пострадать, если будем и дальше защищать Курослепова. Не удивлюсь, если он промазал по нам намеренно — в его положении лишние жертвы ему не нужны, ему надо было припугнуть нас, чтобы мы бросили копаться в истории с пропавшими орхидеями и не маячили на пути к его жертве.

— По тому, как он себя ведет, он устроит Курослепову ещё не одну неприятность, прежде чем его убить, — заметил Андрей.

— Вот именно. Его задача — провести Курослепова через все муки ада, прежде чем всадить в него пулю. А наша задача — выяснить, почему он так уверен, что его «заказал» именно Курослепов.

— Ты не расколол вчера Курослепова? — спросил Андрей. — Что-то он знает очень существенное… Его заминка, когда ты спросил его, не было ли в апреле-мае прошлого года каких-то особенных событий, связанных с орхидеями, была достаточно красноречива.

— Если бы я его расколол, я бы сразу тебе сообщил. Нет, после этой первой заминки он держался абсолютно спокойно и естественно. Ничего не было, ничего не помнит, ничего не знает…

— Но ведь тогда он ещё не знал, что за всем этим стоит Бечтаев, скорее всего…

— Не знал, — кивнул Игорь. — А теперь узнает. Ты ему скажешь.

— Я?

— Да. Он будет ждать тебя в три часа дня. Я предупредил, что сегодня не я навещу его, а мой компаньон. Охрана знает твое имя и пропустит тебя. Я бы, конечно, мог сообщить ему и по телефону, но ведь важно ВИДЕТЬ, каким в тот момент будет его лицо. А ехать самому мне не имеет особого смысла, раз ты все равно будешь в тех краях…

— Послушай… — Андрей выпрямился. — Ты ведь сказал, что Бечтаев был не такой крупной птицей. Значит, над ним кто-то стоял… Это не мог быть Курослепов? Негласно контролировал улично-бордельный бизнес, а Бечтаев был его мальчиком на побегушках. А потом этот мальчик на побегушках слишком много о себе возомнил, и либо стал самовольничать, либо напрямую угрожать Курослепову, что выдаст конкурентам и прочим заинтересованным лицам, кто является истинным хозяином дела, если Курослепов не предоставит ему большую долю, а то и вообще не возвысит до положения совладельца.

— Хорошая версия, — кивнул Игорь. — Одно «но»… Если бы Курослепов хоть как-нибудь и когда-нибудь занимался торговлей живым товаром, то какие-то следы обязательно остались бы, как он ни прячься за подставные фигуры — и уж Повар бы об этом наверняка знал. Но Повар меня твердо заверил, что Курослепов никогда и ни при каких обстоятельствах в этом бизнесе не участвовал — заверил, даже не дождавшись моего вопроса, потому что этот вопрос напрашивался и был очевиден. Нет, тут что-то другое…

— Подожди… — Андрей задумался на несколько секунд. — А это не могло быть связано с тем, что именно от Бечтаева орхидея-призрак попала в букет Богомола? Бечтаева попытались прибрать, чтобы он не мог поведать, кто его надоумил или уговорил отдать орхидею в букет… Но с людьми, которые его «заказали», у него прежде конфликтов не было, а с Курослеповым — был, вот он и вообразил, что его «заказал» Курослепов. Он ведь и представить не мог, что чуть не лишился жизни из-за цветка…

— Да, такое вполне вероятно, — сказал Игорь. — Это и мне пришло на ум. И Повару, кстати. Но тогда надо узнать, что за люди решили использовать эту орхидею на манер «меченого атома» и уговорили Бечтаева ей пожертвовать. Ведь эти люди могли преследовать одну-единственную цель: засечь Богомола. И попытаться проникнуть в хитрые игры Повара.

— А ты не допускаешь, что эту орхидею могли просто украсть? Тогда вообще все складывается. Курослепов дал Бечтаеву орхидею на время. Скажем, тот умолил Курослепова, чтобы поизысканней обставить какую-нибудь квартирку, по желанию очень и очень богатого — или высокопоставленного клиента. Орхидею похитили, и Бечтаев покаялся перед Курослеповым, что не может её вернуть. Курослепов устроил ему выволочку. А может, и «на счетчик» поставил… Такую штрафную сумму вломил ему, которую Бечтаев просто не мог платить. И когда на Бечтаева было совершено покушение, он, вполне естественно, вообразил, что это Курослепов решил его наказать: либо за невыплаты по «счетчику», либо просто за пропажу редкого цветка. Ведь Бечтаеву отлично должны были быть известны и злопамятность Курослепова, и то, как он помешан на орхидеях — помешан до того, что жизнь этих цветов для него дороже людских жизней…

— То, что ты говоришь, очень похоже на правду, — согласился Игорь. Но учти, мы ещё многого не знаем. Однако, я вижу, ты готов к разговору с Курослеповым — представляешь, где и надавить можно, а где лучше избегать скользкую тему. Так что, в путь, благословясь!

— А ты чем будешь заниматься?

— Пошукаю в кой-каких направлениях. К вечеру поделимся успехами.

— Мне возвращаться в офис?

— Звякни по мобильному, когда будешь возвращаться из Баковки. Может, пересечемся не в офисе, а в каком-нибудь ресторанчике.

— Хорошо. Насчет машины, из которой в нас стреляли, ничего нет?

— Ничего. Повар попробует найти эту машину по своим каналам. Ну, и нам дремать не следует. Хотя, скорей всего, машину угнали, чтобы ей воспользоваться, и бросили сразу после похищения на нас. Если так, то к вечеру будем знать. У ребят будет окончательная сводка всех угонов за сутки. Мне думается, красный «рено» выпуска приблизительно восемьдесят пятого года, в ней мелькнет. Если, конечно, не угнали машину людей, которые сейчас в отпуске — тогда её могут хватиться недели через три… Ладно, успехов тебе.

И Андрей отбыл в Баковку.

Оставив машину возле железнодорожной станции, он пешком отправился в путь по окрестностям. Дачный поселок, в котором обитал Курослепов, он нашел достаточно легко — да и трудно было не заметить это творение современных дизайнерских потуг, роскошные особняки за глухим забором, тут и там украшенные готическими башенками, ампирными эркерами и вообще красивостями всех времен и народов… Невольно вспоминалась старая история про внезапно разбогатевшего купца-«мллионщика», который заказывал архитектору особняк в Москве. «В каком стиле желаете строить особняк?» — спросил архитектор. «А что такое стиль?» — осведомился купец. Архитектор объяснил. Купец почесал в затылке и сказал: «Валяй на все стили разом — денег хватит».

От этого «пузыря земли», как мысленно окрестил Андрей роскошный поселок, он пошел вбок, правее, туда, где виднелись домики поскромнее, с небольшими участками и огородами. Обитатели этих домиков должны были ходить на станцию и в магазин мимо «крутого» поселка, поэтому кто-нибудь мог заметить что-то необычное. Андрей не сомневался, что милиция уже основательно прочесала все окрестности и расспросила всех местных жителей но ведь ему, частному лицу, люди могут поведать то, что им не очень захотелось рассказывать милиции. И потом, ведь ворам где-то надо было держать машину, чтобы вывезти орхидеи. И обочина участка дороги между новым поселком и дачно-деревенскими поселениями советских времен представлялась самым удобным местом. И нести похищенное совсем недалеко, и внимания меньше, чем если оставить машину поближе к станции, и очень легко проскочить к дальнему железнодорожному переезду… Словом, если бы сам Андрей замышлял ограбление оранжереи Курослепова, он бы оставил машину именно там — самый разумный вариант. И к тому же, он знал, какую машину ему следует искать: красный «рено», достаточно потрепанный. Хотя, конечно, не исключено, что при ограблении воспользовались другой машиной.

Он медленно прошел по дороге, осматривая её обочины, особенно в том месте, где к дороге подступала небольшая рощица, в глубь которой ответвлялась неровная тропа — достаточно широкая, чтобы по ней проехала малогабаритная легковушка. Какие-то следы колес на этой тропе имелись, но сказать, кем они оставлены, было нельзя. На всякий случай, Андрей прошел по тропе, нашел несколько кострищ, оставшихся от прошлогодних пикников с шашлыками и всякий мусор вокруг них — видно, это место пользовалось популярностью.

Не обнаружив ничего особенно ценного, он продолжил свой путь. Прошел первые домики, с их захламленными участками, повернул вместе с улицей… и обомлел. Возле одного из заборов стоял красный «рено». А когда Андрей подошел поближе, то увидел, что на участке, возле которого припаркована машина, имеются две длинные оранжереи. Сквозь их стекла виднелись яркие головки тюльпанов самых разных цветов и оттенков.

«Спокойно… — сказал себе Андрей. — Все складывается слишком хорошо и гладко, чтобы в этом не было подвоха…»

Но с хозяином участка поговорить стоило. Вряд ли преступник будет бросать машину — которая, как он отлично должен понимать, объявлена в розыск — возле собственного дома.

— Эй! — позвал Андрей от калитки. — Хозяин!

Из дальней оранжереи появился человек в грязной садовничьей робе.

— Чего надобно? — крикнул он.

— Пара вопросов, — ответил Андрей. — Можно войти?

— Входите, — пожал плечами владелец участка.

— Скажите, — спросил Андрей, входя в калитку, — вы знаете, кто владелец этого «рено»?

— Этой красной машины? Понятия не имею.

— Однако, она припаркована возле вашего забора.

— Но ближе ко входу на соседний участок. Видно, к соседям кто-то приехал, а место, чтобы поставить машину, самое удобное. Никому не мешает, и проезжающая машина случайно не заденет. Я с утра, как машина появилась, подумывал сказать соседям, чтобы они попросили своих гостей отогнать машину от моего забора, а потом, думаю, зачем говорить? Стоит и стоит, мне никакого беспокойства, а по мелочам с соседями пререкаться незачем.

— Значит, у ваших соседей гости?

— Наверно. Я не обращал особенного внимания. Но если не у них, то у кого же?

— Они здесь постоянно живут?

— Нет. С мая по сентябрь почти все время на участке, а так приезжают на выходные, и то не всегда.

— Ну да… — Андрей кивнул. — Вы-то с вашими цветами должны постоянно здесь жить, да?

— Приходится. Ведь это мой основной доход.

— Даже с улицы видно, какие у вас красивые цветы… Вы только тюльпаны разводите?

— Еще розы есть, немного, правда.

— А орхидеи?

— Пытался с ними затеваться. С самыми простыми сортами — «мильтония», «ванда», «фаленопсис» — которые и особо щепетильного ухода не требуют, и цветут круглый год. Вы ведь видели, небось, что в цветочных магазинах одна орхидея меньше ста пятидесяти рублей не стоит. Есть, которые и по тысяче уходят. Но, я вам скажу, они и стоят того, потому что цветы капризные, даже те, что, вроде, адаптированы к нашим условиям… — садовник рассказывал все увлеченней, но вдруг осекся и с подозрением поглядел на Андрея. — А зачем вам это знать? Вы, случаем, не из милиции?

— Почему вы так решили?

— Только вчера милиция меня об орхидеях расспрашивала.

— И больше никто не интересовался?.. — увидев, что садовник готов замкнуться, Андрей поспешно добавил. — Не бойтесь, я не из милиции. У меня свой интерес. Если хотите, я заплачу вам… — он достал бумажник и продемонстрировал садовнику, что деньги у него есть.

— Ясно… — садовник хитро прищурился. — Ты, небось, частный детектив, и тебя нанял этот Курослепов, у которого орхидеи поперли?

— Уже наслышаны?

— Слухом земля полнится. Как тебя звать-то?

— Андрей.

— А меня Алексей Петрович. Так вот, Андрей, может, у меня и нашлось бы, что рассказать, но при двух условиях…

— Каких?

— Во-первых, деньги вперед. Во-вторых, никому не говорить, что это я тебе рассказал. Ведь все эти «новые русские» — они сумасшедшие. Вообразит Курослепов, будто я тебе не до конца все выложил — и пришлет своих болванов, чтобы они меня потрясли. Да и с милицией иметь дело не хочется.

— Идет, — кивнул Андрей. — Во сколько оцениваете свой рассказ?

— В сто долларов. Думаю, Курослепов от этого не обеднеет… Можно в рублях.

Андрей молча вручил садовнику нужную сумму.

— Ну? — осведомился он, когда садовник стал слишком тщательно и медленно убирать деньги во внутренний карман своей блузы, сначала расстегнув его, а потом так же аккуратно застегнув.

— Пошли за мной, — коротко кивнул садовник.

Он провел Андрея в дальнюю оранжерею. От густого запаха цветов у Андрея даже голова закружилась, когда он переступил порог. Тюльпаны у Алексея Петровича и впрямь были потрясающими. И розы не хуже. В небольшом уголке, отведенном под орхидеи, виднелось несколько ярких пятен: белые с желтой и малиновой серединой мильтонии и алые звезды софронитисов карликовых орхидей.

— Хозяйство что надо, — с уважением заметил Андрей.

— Мне бы деньжат побольше, я бы и не такое развел! — ответил Алексей Петрович. — Цветы в Подмосковье — это дело трудоемкое и довольно дорогое. На жизнь хватает, но расшириться поосновательней никак не получается… Вот, смотрите, — он указал на кучу во влажном и затененном углу.

— Что это? — спросил Андрей.

— Заявляется позавчера парень, спрашивает, не хочу ли я приобрести несколько интересных видов орхидей. Я и купил, он отдавал буквально за бесценок… А вчера услышал об истории, которая приключилась в оранжереях Курослепова… И понял, что мне подсунули! Милиция целый день шастала. Я ментам, естественно, ничего не рассказал, а купленные орхидеи свалил в углу, смешав с луковицами тюльпанов и нарциссов. Неопытный глаз ни за что не отличит псевдоклубень орхидеи от луковицы или клубня другого цветка. Теперь не знаю, что делать… Выращивать их — слух по округе пойдет, и Курослепов сразу догадается, что у меня растут орхидеи, которые у него скоммуниздили. А знакомиться с его гориллами мне, сами понимаете, ни к чему. С другой стороны, выкинуть их или в землю закопать рука не поднимается — нельзя такие цветы губить! Может, вы мне подскажете, что делать?

Андрей присел на корточки перед кучей.

— Что-нибудь придумаем, — сказал он. — Я могу их забрать, отнести Курослепову и сказать, что в округе нашел… Вы мне подскажете местечко, в котором я мог самым натуральным образом на них наткнуться… Думаю, вам сплавили наименее ценные образцы, чтобы избавиться от лишнего груза… Вы можете описать того, кто их продал?

— Обыкновенный парень. — пожал плечами садовник. — Как говорится, без особых примет.

— Если вам покажут фотографию, вы сможете сказать, он это или нет? Андрей подумал, что надо достать фотографию Бечтаева и показать её Алексею Петровичу.

— Разумеется, смогу, — ответил тот. — Я…

Он вдруг замолк и начал падать на Андрея. Андрей хотел вскочить на ноги — но не успел: некая тень, возникшая позади садовника, в долю секунды метнулась за спину Андрею, и на затылок Андрея обрушился удар колоссальной силы. Перед глазами у него вспыхнуло нечто похожее на праздничный салют, а потом он потерял сознание.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

…Андрей с трудом открыл глаза. Башку терзала въедливая тупая боль, будто кто-то ровно и безостановочно крутил ржавое сверло внутри черепа. Щекой Андрей лежал на чем-то мягком. Ему понадобилось минуты две, чтобы вспомнить, что произошло, и сообразить, что его голова покоится на куче земли, в которую свалены орхидеи и клубни других растений. В руках и ногах была странная скованность, словно они затекли. Андрей попробовал пошевелить ими — и не смог. Он был связан, крепко и профессионально: руки крепко перетянуты за спиной, ноги согнуты и привязаны к запястьям. После нескольких неудачных попыток, Андрею удалось наконец перевернуться. Он увидел Алексея Петровича: тот лежал рядом, связанный точно так же.

— Эй!.. — позвал Андрей.

Садовник слабо застонал и открыл глаза.

— Что случилось?.. — спросил он приходя в себя.

— На нас кто-то напал. Думаю, тот самый человек, который продал вам орхидеи. Скажите, вас кто-нибудь навещает? В смысле, есть шанс, что в скором времени нас развяжут?

Андрей говорил, еле ворочая распухшим языком и заставляя пересохшее горло издавать звуки, и сам поражался хрипоте своего голоса.

— К вечеру приедут покупатели за цветами, — сообщил садовник. Торговцы с рынка…

— До вечера мы здесь дуба дадим, — заявил Андрей. — Скажите, вы сможете развязать меня зубами, если я повернусь к вам спиной?

— Попробую…

Андрей опять перевернулся и сумел проползти полметра, чтобы садовник мог ухватиться зубами за узел на его запястьях.

Возился Алексей Петрович довольно долго. Несколько раз веревки натягивались и болезненно впивались в кожу Андрея, а потом вдруг ослабли.

— Готово… — почти без сил проговорил садовник. — Я их не развязал, а перегрыз… Работка…

Андрей пошевелил руками, повел ими, скинул с них остатки веревок. И первым делом сунул руку во внутренний карман пальто, чтобы достать мобильный телефон и срочно позвонить Игорю.

Не было ни мобильного телефона, ни документов…

— Развяжите меня… — попросил садовник.

— Сейчас… — Андрей распутал свои ноги стал развязывать Алексея Петровича. — У вас в доме есть телефон? — спросил он.

— Да.

— Отлично! Теперь слушайте меня внимательно… Эти орхидеи вам подкинули после того, как напали на нас, поняли?

— Да… Почему они нас не убили?

— Скорей, не «они», а «он»… Мне показалось, нападавший был всего один… Думаю, для него не имело смысла нас убивать. Надо было на время вывести нас из строя.

— Но зачем?..

— Это я узнаю, когда позвоню, — Андрей развязал Алексея Петровича. Теперь ведите меня к телефону.

Садовник встал, размял руки и ноги и повел Андрея в дом.

В доме их ждало жестокое разочарование: телефонный аппарат не только был выдернут из розетки, но и вдребезги разбит об пол.

— Вот сволочь! — выругался Алексей Петрович. — Как же я теперь?..

Андрею стало совсем нехорошо. Он начал догадываться, зачем неизвестному понадобилось это нападение, и что он задумал.

— Держите, — он протянул садовнику несколько сотенных бумажек. Компенсация на покупку нового телефона. А мне надо спешить!

Он выскочил из дома и бегом помчался к поселку Курослепова. До главных ворот он добрался, собрав силы для последнего рывка, окончательно лишившись дыхания, и, когда его тормознула охрана поселка, едва не рухнул на землю.

— Кто такой? — сурово спросил охранник в пятнистой униформе.

— Андрей Хованцев… — ответил Андрей, держась за чугунную решетку ворот и стараясь отдышаться. — К Курослепову… Он должен был предупредить…

— Но к Курослепову уже прошел Андрей Хованцев! — сказал второй охранник, вышедший из сторожки. — Все чин чином, и паспорт предъявил.

— Звоните ему… Скажите охране Курослепова, пусть задержат его, если он ещё там… Если вы видели фотографию в паспорте, то согласитесь, она больше похожа на меня, чем на него… — несколько бестолково добавил он, для пущей убедительности.

Но охранников ни в чем не надо было убеждать. Один сразу кинулся звонить из сторожки, другой взял Андрея под локоток, повел к лавочке и усадил.

— Отдышитесь… Как он отобрал ваш паспорт?

— Дал сзади по голове… Я очнулся — ни документов, ни мобильного телефона…

Второй охранник вылетел из сторожки с вытаращенными глазами:

— Упустили!.. Он уже ушел!.. И… И у них там убийство!..

— Курослепов? — с упавшим сердцем спросил Андрей.

— Нет. Начальник его охраны. Курослепов просит срочно провести вас к нему. И вызвать милицию.

— Надо перекрыть все выходы из поселка…

— Уже позвонил, — сказал второй охранник. — Там задержат гада… Но, скорее, он уйдет через стену… Вас проводить?

— Я провожу, — сказал первый охранник, помогая Андрею встать.

— Я не спортсмен… — виновато улыбнулся Андрей. — Забег был не очень большой, но мне хватило…

— Любому хватило бы, если бы пришлось бежать после того, как шандарахнули по черепу, — сказал первый охранник. — Пойдемте.

Они прошли метров сто по центральной аллее, повернули направо и почти сразу оказались у ворот особняка Курослепова. Там их уже ждали. Плечистые молодые люди из личной охраны финансового воротилы сразу провели их в дом.

Из прихожей они прошли налево, в главный холл, больше похожий на бальную залу. Сквозь огромные, почти во всю стену, окна лился ясный весенний свет, а в шикарном камине весело потрескивали два полешка. Пространство вдоль стен между окнами было заставлено резными тумбочками с разными красивыми безделушками на них, над камином висел морской пейзаж судя по всему, это был Айвазовский, и не копия, а подлинник, и ещё несколько картин и гравюр украшали стены. Перед окнами стояли вазоны с экзотическими растениями, их листья и цветы жадно поворачивались навстречу свету и теплу…

А посреди холла лежал в луже крови здоровенный мужик, лицо которого и при жизни было зверским, а искаженное смертью вообще стало почти отталкивающим. Одет этот мужик был не в пятнистую форму, как другие охранники, а в хороший дорогой костюм.

И на его груди убийца оставил цветок — орхидею «мертвая голова».

— В упор расстреляли… — заметил охранник, сопровождавший Андрея.

— Я велел ничего здесь не трогать до приезда милиции, — раздался голос от дальней двери. Подняв взгляд, Андрей впервые увидел Курослепова: невысокий и плотный мужчина с довольно выразительным лицом, которое портил длинный обвислый нос и бульдожьи складки на щеках, спускавшиеся к шее, и видневшиеся на затылке. — А вы — Андрей Хованцев?

— Да. Только сейчас я никак не могу доказать, что я — настоящий. Огрев меня по голове, преступник вытащил все мои документы.

— Я думаю, вам можно поверить на слово, — криво усмехнулся Курослепов. — Все, что преступнику было нужно, он уже совершил… Пойдемте со мной.

Андрей проследовал за Курослеповым в небольшой кабинет. Перед тем, как начать разговор, Курослепов тщательно затворил тяжелую дверь.

— Ну? — повернулся он к Андрею. — Что вы обо всем этом думаете?

— Я думаю, — ответил Андрей, — что преступник хочет вас запугать. Если бы он хотел убить вас, то ничто не помешало бы ему застрелить вас, оказавшись с вами наедине. А если б это было сведение личных счетов с вашим охранником, он не стал бы подкидывать на труп орхидею — такую же, как уже прислал вам. И, кроме того, он знал, что сегодня к вам приеду я, что вы не знаете меня в лицо, вот и поймал меня в ловушку. Значит, он следил за нами. А следить за нами имело смысл только в том случае, если его интересовали ваши дела, а не дела вашего охранника… Мне очень жаль, что так получилось. Но, поверьте, нападение на меня было совершенно неожиданным. Да и дерзости преступнику не занимать. На данный момент, ему важно было продемонстрировать вам, что он всегда попадет в ваш дом, тем или иным способом, и что вам от него не укрыться…

— Все так, — хмуро кивнул Курослепов. — Да, меня хотят запугать, согласен. И цель выбрали самую подходящую. Валерий был не просто начальником моей охраны, а моей правой рукой. Но кто это мог сделать? Кому это надо?

— Есть одна догадка, — проговорил Андрей. — Я готов спорить на что угодно, что пули окажутся выпущенными из того же самого пистолета, из которого вчера стреляли в нас с Игорем.

— Да, Терентьев рассказал мне об этом, — опять кивнул Курослепов. Что за пистолет? Какой-то особенный?

— Пистолет Бечтаева.

Наступила небольшая пауза.

— Но это невозможно! — воскликнул наконец Курослепов. — Во-первых, Валерий лично знал Бечтаева, и тому не удалось бы притвориться вами, к какому бы маскараду он ни прибег!..

— У него вполне мог быть сообщник, — сказал Андрей. — А что «во-вторых»?

— Во-вторых… — Курослепов сделал глубокий вдох, словно готовясь нырнуть в ледяную воду. — Я своими глазами видел труп Бечтаева.

Это было настолько неожиданно, что Андрей на некоторое время онемел.

— Нет-нет, не подумайте, его «сделали» не по моему заказу, я здесь ни при чем, — несколько торопливо проговорил Курослепов. — Я вам расскажу все, что было… Не для распространения, а чтобы вы представляли себе ситуацию. Разумеется, все это вы можете пересказать вашему компаньону — но больше никому. Мне не нужно лишних неприятностей. Так вот, это мы убрали его тело, по предложению Валерия. В тот вечер у нас должна была состояться небольшая встреча с Бечтаевым, у него на квартире. Ничего криминального, не подумайте. Это было связано… Да, с той орхидеей, которую он потерял. Упоминаю об этом, раз уж вы все равно об этом знаете.

— Почему вы вообще доверили ему эту орхидею? — спросил Андрей.

— Не суть важно! — отмахнулся Курослепов. — Кто ж знал, что этот болван её потеряет? Но, разумеется, я выставил ему счет. При этом, надо сказать, на вполне мягких условиях, не прижимая его так, как мог бы. Около трех месяцев назад он позвонил мне, что собрал наконец нужную сумму. Предложил приехать за ней…

— Именно предложил приехать, а не привез сам? — Андрей немного удивился. Если Курослепов говорил правду, то это было более, чем странно. Обычно должники сами приезжают к кредиторам — тем более, к кредиторам, подобным Курослепову — как миленькие являясь в то место и в то время, которые удобны человеку, с которым они должны расплатиться.

— Да. Нам это тоже показалось несколько странным. Но он начал лепетать насчет того, что, мол, в последние дни у него такое чувство, будто за ним постоянно следят, и он боится ездить по городу с крупными суммами.

— Видно, он в достаточной степени убедил вас в этом, раз вы решили лично его навестить, да?

— Скорее, мне стало интересно, откуда взялась мания преследования у этого чудака на букву «м». И, как оказалось, это были не просто его фантазии… А тогда… Честно скажу, я поехал, чтобы лично устроить ему взбучку за наглость: требовать, чтобы человек, которому ты должен крупную сумму, сам за ней приезжал, это, согласитесь… В общем, я выехал вместе со всей охраной. На наш звонок никто не ответил. Валерий толкнул дверь, она оказалась не заперта… Мы вошли — и увидели… Ну, сами можете представить, что мы увидели.

— Денег, разумеется, не было?

— Нет. Сперва мы хотели сразу же уйти, но потом Валерий предложил прибрать тело. Объяснил это тем, что многие знают: Бечтаев стоял у меня на счетчике, и мы были последние, кто входил в его квартиру. Я так понимаю сразу же после убийцы, кровь была свежая. В таких обстоятельствах, все будут считать, что мы приехали и сделали его, когда он в очередной раз попросил об отсрочке долга. По такому делу, могут и охоту на нас открыть, ведь все эти сутенеры, которые были в повязке с Бечтаевым — это психи, абсолютно неуправляемая шпана. Если б они на нас полезли — это все равно, что комар на медведя бы полез. Но, понимаете, рой комаров — это очень неприятно, хоть и не смертельно, и нам такая война была не нужна. Словом, мы аккуратно вынесли тело, сколько-то замыли кровь и уехали. В тот же вечер Валерий схоронил Бечтаева в каком-то дальнем лесу. Я не знаю, где, и теперь, когда Валерий мертв, могилу Бечтаева никто не укажет.

— Но кто-то все-таки решил, что Бечтаева сделали вы… Кто-то, видевший вас у его подъезда в день убийства. И теперь этот кто-то пытается вам мстить…

— Все не так! — досадливо фыркнул Курослепов. — За нами охотится тот же человек, который убил Бечтаева! Ведь только убийца мог забрать его пистолет!

— Простите за глупый вопрос, но вы твердо уверены, что это был Бечтаев? — спросил Андрей. — Уж очень все это смахивает на спектакль… Даже на ловушку. Вы приезжаете, и натыкаетесь на труп. Если Бечтаев решил уйти от уплаты долга, а может, и от других неприятностей спрятаться, то прослеживается определенная логика. Он звонит вам, уговаривает приехать, причем в его квартиру заранее приглашен некто, похожий на него. На улице мог высмотреть своего «двойника», распить с ним бутылку на скамье или в подъезде — и пригласить в гости. Вы говорите ему, что приедете. Он убивает «двойника»… Возможно, он ждал до последнего момента, и застрелил этого человека, когда увидел в окно, что ваша машина останавливается у подъезда и тут же сбежал из квартиры. Деньги и ценности он заранее переправил в свое потайное логово. Отлежавшись на дне, он решает, что все-таки вам нужно отомстить за то, что вы его прижали из-за какого-то несчастного цветуёчка и начинается вся нынешняя катавасия.

— Да, такое могло быть, — признал Курослепов. — Хотя вряд ли. Бечтаев не из тех людей, кто способны отлежаться не шелохнувшись. Какой-нибудь шорох, что он жив, обязательно прошел бы. Или он в казино проигрался бы, и вынырнул бы у одного из своих доверенных приятелей, чтобы разжиться деньжатами, или что-то подобное случилось бы… Нет, такая хитрость на Бечтаева непохожа… А, вас заинтересовала эта штуковинка? Очень интересная поделка — и очень ценная. Древний Рим, первый век нашей эры… Можете взять в руки, посмотреть повнимательней.

Андрей взял в руки странную скульптурку, вырезанную из мрамора: то ли цветок орхидеи, похожий на фаллос, то ли фаллос, слегка стилизованный под цветок орхидеи.

— Символ мужской мощи и ненасытности? — спросил он.

— Да. Ведь орхидеи очень много значили в любовной символике Древнего Рима. Я был очень рад, когда мне удалось приобрести эту вещицу.

— Представляю, сколько она стоила! — заметил Андрей.

— Еще бы!.. Но тут никаких денег не жалко. У меня есть и другие интересные штучки. Например, плошки под масло… Масляные светильники-ночнички, понимаете, сделанные в форме распластанных цветков орхидей и с изображениями на них всевозможных эротических сцен — любые позы, любые приемы, просто энциклопедия секса! Некоторые кажутся мне настоящей головоломкой. Вот, например… — Курослепов отпер секретер и, достав, продемонстрировал Андрею две плошки, одну — вырезанную из темного камня, вторую — керамическую. — Можете мне объяснить, как этому мужику удается что-то сделать? Видите, он входит в неё сзади, и при этом одну ногу закинул и оплел её шею — да это ж настоящий акробатический трюк! Или, вот уселись напротив друг друга, он и она, и при этом кладут ноги друг другу на плечи. Вам не кажется, что им обоим надо быть гуттаперчевыми, чтобы выполнить такое? Впрочем, римляне знали толк в сексе, и, надо думать, немало тренировались, чтобы выполнять такие номера. Ведь не может это быть чистой фантазией художника, так? — и Курослепов рассмеялся.

Андрей тоже улыбнулся — и аккуратно поставил фаллос-орхидею на место, не дай Бог разбить! Эти две плошки поведали ему многое, очень многое… Ему показалось, он начал понимать, что произошло и почему погиб Бечтаев — если погиб. И мысленно ругал себя за слепоту — ведь ответ все время был так близко, почти на поверхности!

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Ну, вот, — рассказывал Андрей Игорю несколькими часами позже. — На Курослепова кто-то открыл большую охоту, и он теперь хочет, чтобы мы не только нашли орхидеи, но и выловили охотника. Сразу предложил повысить ставки и стал совать мне пачки денег, но я не взял. Сказал, что все окончательные решения принимаешь ты.

— Мог и взять, — буркнул Игорь. — Ведь так или иначе нам придется защищать мерзавца… Значит, говоришь, твои документы и мобильный телефон нашли возле ограды участка, с внешней стороны?

— Да, — кивнул Андрей. — Перемахнул через высоченный забор. Ловкий парень.

— И очень дерзкий, — добавил Игорь. — Он словно дразнит нас. Выносит нам предупреждение — и мало того, что после этого подкидывает гильзы, чтобы у нас не осталось сомнений, из какого пистолета стреляли, так он заранее уверен, что мы все равно не отступимся! Он вовсе не собирался нас убивать, ему было нужно, чтобы мы увидели машину… Чтобы ты на неё клюнул, когда начнешь рыскать по окрестностям. И ведь вполне правильно догадался, что работу на местности не я буду проводить, а ты — которого Курослепов не знает в лицо! Естественно, увидев машину, из которой в нас стреляли, да ещё рядом с участком, на котором оранжереи, ты должен был заглянуть на это участок. Думаю, он и орхидеи продал этому садовнику специально — чтобы тот повел тебя в глубь оранжереи их показывать. Дополнительная приманка, так сказать. Ну, а когда вы оба оказались в оранжерее, спиной ко входу, увлеченные разглядыванием орхидей, то бесшумно войти, нанести два быстрых удара и связать вас было делом техники. Он забрал твой мобильный телефон и разбил телефонный аппарат садовника, чтобы вы не могли вовремя предупредить Курослепова, если вдруг развяжетесь или кто-то нежданно зайдет в оранжерею и вас освободит. Человека, прошедшего к Курослепову, все описывают как парня с самым обыкновенным лицом, и у тебя лицо самое обыкновенное, да и люди на фотографиях в паспорте часто сами на себя бывают непохожи. Да и когда охрана знает, что такого-то человека ждут, на фотографию в паспорте она взглянет лишь мельком, для порядку. И наблюдатели за камерами слежения на участке Курослепова тоже. Ведь они только следят в видеокамеры, но записей не ведут, так?

— Так, — подтвердил Андрей.

— Я бы на их месте это изменил, — буркнул Игорь. — В общем, целью охотника был сегодня не Курослепов, а этот, Валерий Медовых, это ясно. Он спокойно застрелил Медовых — и смылся. Все было рассчитано буквально по секундам.

— Могло и не получиться, — заметил Андрей.

— Не получилось бы сейчас — получилось бы в другой раз. Ему не занимать хитрости и изворотливости. Надо сказать, я очень мало встречал в своей жизни людей, которые могли вот так просчитывать наперед все варианты развития событий. Хотелось бы лично познакомиться со стервецом… Уверен, у него был хороший план отступления на случай любого прокола… И важней всего для него было доказать Курослепову, что Курослепов и в собственном доме не может чувствовать себя в безопасности. Что ему с блеском удалось. Остается вопрос, только ли ради этого он убил Медовых, или цель была выбрана не случайно, потому что у него и к начальнику охраны Курослепова был свой счет, который он хотел погасить…

— Думаю, второе, — сказал Андрей. — Но главное не это. Главное — я понял, почему орхидея попала к Бечтаеву, что связывало его с Курослеповым и почему Курослепов в день убийства Бечтаева оказался на квартире сутенера.

— Ну?

— Помнишь, я сам ведь обмолвился, что Бечтаев мог одолжить редкую орхидею у Курослепова, чтобы создать особо изысканный антураж для кого-то из очень знатных клиентов?

— Мы ведь уже решили, что эта идея хоть и привлекательная, но не выдерживает критики. Курослепов настолько дорожил своими орхидеями, что не стал бы одалживать их Бечтаеву даже ради самых-рассамых клиентов…

— Но одну орхидею он ему дал, так?

— Для чего-то другого. Может, доверил отвезти на выставку или в другую оранжерею… Мы это выясним, но, скорей всего, Бечтаев действовал от лица другого любителя орхидей, который внес довольно крупный залог. Поэтому Курослепов и был так мягок с Бечтаевым — необычно для него мягок, надо сказать. А этому другому орхидея была нужна для того, чтобы запустить её в направлении, в котором она пересечется с Богомолом — «пометить» Богомола и разоблачить… Я думаю, вряд ли Бечтаев ввязался бы в это дело, если бы знал, что цветку суждено погибнуть. Ведь ярость Курослепова он должен был себе представлять… А теперь ты намекаешь, что Курослепов мог быть постоянным «дизайнером» Бечтаева! Но это же просто смешно!

— Я не намекаю, а говорю прямо, — возразил Андрей. — Я говорю, что Курослепов вовсе не из-за этого был так мягок с Бечтаевым. Я говорю, что был один клиент — один-единственный — ради которого Курослепов всегда пожертвовал бы редкой орхидеей и выступил бы декоратором квартиры…

— И кто же этот клиент? Генпрокурор? Или бери ещё круче? — не без иронии осведомился Игорь.

— Сам Курослепов.

Игорю понадобилось буквально несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное. Потом он аж подскочил в кресле.

— Старик, ты гений! — и так хлопнул Андрея по плечу своей здоровой лапой, что Андрея перекосило.

— Только спокойней! — взмолился он. — Ты меня убьешь от восторга!

— Да, конечно… — Игорь уселся в кресло и, ещё немного подумав, заговорил, взвешивая каждое слово, окончательно выстраивая возникшую картину. — Курослепов не просто так собирает все эти древнеримские непристойности. Увлечение ими много говорит о его характере. Как и увлечение орхидеями. Они могут очаровывать его как цветы, с которыми связано столько сексуальных легенд и поверий, сколько ни с одним растением больше не связано. Волнуют его как символ сладострастия, так? А если он во всем следует примеру древних римлян, этих первых орхидеепоклонников, то, конечно, он хочет не отставать от них во всех смыслах. Изведать все прелести оргий Калигулы и прочих говноедов. А уж если браться повторять все мерзости, которые творили все эти древние римляне, то тут, конечно, надо все скрывать как можно тщательней. Курослепов прощупывает почву — и выбирает Бечтаева. Внешне их мало что связывает, а Бечтаев из тех, кто слишком дорожит своей жизнью. Чтобы распускать язык. Присутствие орхидей вдохновляет Курослепова. И вот, заказывая Бечтаеву очередную оргию, он отправляет на квартиру одну из своих орхидей-призраков… Сколько там экземпляров он вывез из Штатов? Четыре? Из них только один не прижился… В общем, ему хочется, чтобы его драгоценное приобретение было при нем и источало на него свой аромат, когда он будет трахать девочек, или мальчиков, или тех и других вместе… Но в результате какой-то накладки орхидея попала в букет Богомола… Сознательно была спровоцирована эта накладка или нет, это не суть важно, этим пусть Повар занимается… Факт в том, что, конечно, Курослепов, даже в ярости, будет с Бечтаевым достаточно мягок — ситуация-то скользкая, сомнительней некуда. Если он наедет на Бечтаева слишком круто, по Москве пойдут слухи, из-за чего это произошло, станет что-то известно о развлечениях Курослепова… А он ведь отменно скрывал эти развлечения, если даже Повар о них не знает. Будь хоть что-то в досье Повара, Повар подкинул бы нам намек, чтобы мы не тратили время зря, копая в неправильном направлении… В общем, Курослепов с Бечтаевым как-то разрешили это дело полюбовно. Вполне вероятно, что Бечтаев пообещал Курослепову компенсировать потерю не деньгами, а девочками за свой счет. И вот он находит очередную хорошую девочку — или девочек — и звонит Курослепову: банкет, мол, готов, когда прибыть изволите? Курослепов прибывает — и вместо предвкушаемых наслаждений находит пустую квартиру и труп Бечтаева на кухне… Оставляем в стороне вопрос, Бечтаева это был труп или нет. Кстати, Курослепов упомянул тебе, что дверь квартиры была открыта. Они, что, так и оставили её не запертой?

— Нет, — ответил Андрей. — Разумеется, я спросил об этом. Автоматический замок стоял на стопоре. Уходя, они сняли его со стопора, и замок сработал, когда они захлопнули дверь.

— Существенная деталь, — сказал Игорь.

— Да, — кивнул Андрей. — Она говорит о многом.

— Прежде всего о том, что, скорее всего, основной целью был не Бечтаев, а Курослепов, так? — вопросил Игорь. — Иначе зачем убийце самому не снять замок со стопора? Смотрим, что получается. Кто-то, кому нужно убрать Курослепова, следит за ним и узнает о его забавах. Подловив момент, вламывается в квартиру Бечтаева и, приставив пистолет к виску сутенера, заставляет позвонить и сообщить Курослепову, что на сегодня имеется замечательная цыпочка. Дождавшись, когда машина Курослепова появится у подъезда, преступник убивает Бечтаева — убивать его раньше не имело смысла, ведь если бы Курослепов не приехал, то Бечтаев нужен был живым, чтобы заставить его позвонить ещё раз. После чего преступник прячется где-то близко — возможно, в самой квартире. Ведь то, что дверь квартиры он оставил открытой, является вполне весомым доказательством, что он замышлял превратить квартиру в ловушку. Но что-то не сработало. Курослепов оказался настороже, приехал с большей охраной, чем обычно, и охрана тщательней обычного проверяла все вокруг и прикрывала своего хозяина. Возможно, между Бечтаевым и Курослеповым было соглашение о каком-нибудь тайном пароле, условных словах. Скажем, если Бечтаев говорит не «приезжайте, девочки есть», а «жду вас, девочки есть», то это означает: «звоню вам под дулом пистолета, скорее на помощь». Ну, нечто подобное наверняка имело место… А преступник об этом, естественно, не знал. Поэтому ему пришлось отказаться от замысла убрать Курослепова в тот день.

— В тот день Курослепов приехал на двух машинах, — сообщил Андрей. Вторая была набита дополнительной охраной. Охрана прочесала все лестничные клетки, дежурила на первом этаже, на этаже Бечтаева и в самом лифте, когда Курослепов поднимался, а потом живым щитом прикрывала со всех сторон, пока он находился в квартире. Квартиру они осмотрели, но не очень тщательно. Я специально спросил, есть ли в квартире антресоли. Есть, ответил Курослепов, и довольно большие, но на них, естественно, никто не заглядывал. Он уверял меня, что всегда принимает такие меры предосторожности, когда выезжает не к самым близким друзьям, но я имел наглость ему не поверить, хотя и оставил свое мнение при себе. Я тоже считаю, что Бечтаев каким-то образом сумел его предупредить.

— Растешь на глазах! — улыбнулся Игорь. — Не успеваешь заикнуться, что надо бы проверить то-то и то-то, а ты, оказывается, уже проверил. Итак, что Курослепову остается делать? Только вывезти труп и уничтожить, елико возможно, следы убийства — ведь если начнется расследование убийства Бечтаева, то это и Курослепова может задеть… Пусть лучше Бечтаев исчезнет — так будет спокойней для всех. А когда его хватятся, никто концов не найдет.

— Кстати, обрати внимание, — сказал Андрей. — В тех записных книжках, что попали в руки следствия, нет телефона ни Курослепова, ни какого-либо близкого к нему человека. Иначе уже было бы известно, что Курослепов и Бечтаев знали друг друга — и что у их знакомства была прочная взаимовыгодная основа.

— Я держу это в уме, — сказал Игорь. — В общем, труп прибирают, а Курослепов оказывается настороже. Убийца выжидает три месяца, чтобы бдительность Курослепова ослабла — и начинает новый раунд игры. Очень удачно начинает, мать его!..

— Но теперь-то Курослепов опять будет начеку, — заметил Андрей.

— Да. Но вместе с тем — и в растерянности, выбитым из колеи. Убийца наглядно продемонстрировал ему, что для него нет непроходимых дверей и неприступных стен. Сначала — обкрадывает оранжерею, которая охранялась не хуже, наверно, золотого запаса страны, потом устраивает издевательскую сегодняшнюю выходку… Нам придется повозиться, пока мы поймаем кончик его хвоста!

— И с чего ты думаешь начинать?

— Думаю, для начала надо прочесать девочек, которых контролировал Бечтаев, — сказал Игорь. — Вряд ли они знают многое, но по крохам можно собрать немало ценных сведений. Очертить круг врагов Курослепова, врагов Бечтаева, поглядеть, где эти круги пересекаются — если пересекаются вообще. И, в конце концов, убедиться, что убит был действительно Бечтаев! Хотя у меня сомнений в этом нет.

— У меня тоже, — согласился Андрей. — И больше всего меня убеждает записка, которую нам подкинули.

— Почему? — с интересом спросил Игорь.

— Там написано «не суйСЯ не в свое дело». Но ведь преступник уже знал, что нас двое. Так почему он не написал «не суйТЕСЬ»? По-моему, ответ очевиден: он воспользовался запиской, которую Бечтаев некогда написал кому-то другому. И которую убийца либо забрал в квартире Бечтаева…

— …Либо она была адресована самому убийце! — подхватил Игорь. — А если так, то надо выяснять, кто незадолго до смерти Бечтаева пытался сунуться в его «дело». И, может быть, вытеснить его с московского рынка. Тут, кстати, интересные перспективы наклевываются…

В этот момент в кабинет заглянула Марина.

— Игорь Валентинович, вы просили предупредить, когда начнутся криминальные новости.

— Да, спасибо, Мариночка, — ответил Игорь и включил телевизор.

— …прямо в загородном особняке Ивана Вениаминовича Курослепова, известного бизнесмена, — говорил репортер, а на экране было изображение, которое Андрей уже видел «в натуре» — Валерий Медовых в луже крови, с орхидеей «мертвая голова» на груди. На периферии кадра виднелись ноги в милицейских форменных брюках и обуви. — Валерий Медовых, по многим сведениям, являлся не только начальником личной охраны, но и доверенным лицом Курослепова. В знак серьезности своих намерений убийца оставил на трупе цветок орхидеи, называемый среди любителей «мертвая голова», потому что этот вид похож по очертаниям на человеческий череп. Как нам стало известно, это уже третья орхидея «мертвая голова», возникающая в данном деле — две предыдущие были посланы потенциальным жертвам преступника. Сам Курослепов уверен, что ему, бизнесмену, старающемуся играть чисто, по цивилизованным правилам… — тут и Андрей, и Игорь не удержались и фыркнули. — …объявила войну мафия, которой невыгодно появление в России любых не криминальных капиталов. Курослепов заявил, что намерен удвоить меры безопасности, но не свернет с однажды избранного им пути…

— В общем, все чушь, — заметил Игорь. — Все напутали и переврали. Но, может, оно и к лучшему.

Андрей задумчиво покачал головой.

— Я представил себе реакцию Богомола, если она увидит этот репортаж. То, что преступник шлет орхидеи, она может воспринять как бессовестный плагиат — и вмешаться, чтобы наказать подлеца. А ведь она ещё не знает, что вся история практически напрямую связана с ней… Честно говоря, в данном случае я бы не против, если бы она вдруг возникла. Мы бы получили надежного союзника, не стесненного рамками закона, способного найти подход к уличным девкам, и вообще произвести разведку в тех местах, которые нам недоступны. Очень не нравится мне вся эта история.

— Мне тоже, — сказал Игорь. И подскочил как подброшенный: на улице заорала противоугонная сирена его автомобиля. Игорь буквально в два прыжка пересек весь офис, сбежал по лестнице и выскочил на улицу. Андрей поспешил за ним.

Когда он подошел к машине, Игорь уже отключил сигнализацию и задумчиво разглядывал какую-то бумажку.

— Что это? — спросил Андрей.

— Вот, — Игорь протянул ему листочек с грубо набросанной схемой. Заткнули за «дворник», а потом покрепче толкнули машину, чтобы она заорала.

Андрей увидел план местности вокруг железнодорожной станции Калистово. Край лесочка неподалеку от станции был помечен крестиком. Для верности, на полянке рядом с крестиком был нарисован самодельный турник, как дополнительная примета.

— Место, где захоронен Бечтаев? — спросил Андрей.

— Надо полагать, да, — Игорь прищурился на яркое весеннее солнце. Выходит, убийца следил за Медовых, но в тот день убивать его не стал… А мы можем быть спокойны: нас преступник убивать не собирается. Если б он хотел нас прикончить, то почему не сейчас, когда мы выбежали к машине, забыв все на свете, и были мишенями удобней некуда?.. Брр!.. — Игорь поежился, представляя, что могло бы быть. — Мы нужны ему живыми, чтобы через нас он мог разыгрывать свои карты. И самое обидное, он повернул дело так, что теперь нельзя сказать, не будем ли мы все время плясать под его дудку, воображая как последние лохи, будто действуем ему наперекор.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Это противное чувство управляемой марионетки сохранялось у Андрея вплоть до следующего дня. «Ищи подвох,» — сказал ему Игорь. Андрею пришла в голову только одна мысль: если преступник так хочет убедить нас, что Бечтаев мертв, и даже помогает найти тело, то на самом деле убитый — вовсе не Бечтаев!.. Труп, проведший в земле три месяца, будет безумно трудно точно опознать, особенно если на роль жертвы был выбран какой-нибудь дальний родственник Бечтаева, внешне на него похожий. В случае кровного родства и на генетический анализ нельзя положиться. Словом, если только вчера преступник изо всех сил старался убедить, что Бечтаев жив, то теперь он не менее категорично начал доказывать, что Бечтаев мертв. «И в любом случае преступник подталкивает нас к тому выводу, который выгоден для него, — заключил Андрей. — А от смен курса преступника голова идет кругом!..»

«Он этого и добивается, — проворчал Игорь. К тому времени Игорь уже созвонился и с Поваром, и с Курослеповым. Извлекать труп Бечтаева Повар отправил свою бригаду, а Курослепов попросил Игоря взять на себя руководство его охраной и прибыть незамедлительно. — На самом деле, для нас важнее всего узнать правду, какая бы она ни была… В крайнем случае, будем проверять, не пропал ли три месяца назад кто-нибудь из родни Бечтаева. А вот что меня действительно волнует — то, что преступник напрочь выключает меня из игры. В данной ситуации я не могу отказать Курослепову в просьбе неотлучно находиться при нем. Но ведь это значит, что я не смогу находиться в других местах и заниматься другими делами. И у меня впечатление, что именно этого преступнику и надо! И, спорить готов, все эти дни Курослепов будет в полной безопасности. Если его попытаются убить, то лишь тогда, когда я передам его охрану в другие руки… Лучше всего было бы создать видимость, будто я нахожусь в особняке Курослепова, а самому мотаться по Москве, собирая нужные сведения. Но как это сделать? Да и Курослепов меня не отпустит. Будет держаться за меня мертвой хваткой, как испуганный ребенок за руку мамочки, и этому ребенку не втолкуешь, что для его же блага надо на секунду отпустить мамину руку, чтобы мать могла расплатиться за молоко!.. Остается понять, какую роль преступник отвел тебе, и куда он тебя заткнет. Очень башковитый парень — башковитый и отчаянно дерзкий, не упомню, чтобы мне попадались такие трудные противники!»

С тем Игорь и отбыл. Андрей пообещал ему, что будет постоянно на связи с Натальей и поможет ей, если что, и продуктов подвезет, и в поликлинику сопроводит в грудничковый день — ведь неизвестно, сколько дней Игорю придется проторчать в особняке Курослепова.

Сколько Андрей ни ломал в тот вечер голову, он не мог сообразить, что замышляет преступник, и почему именно в таком порядке он расставил их всех на своей шахматной доске. Оставалось одно: с утра поработать ногами, пытаясь где возможно найти хоть крохи сведений о делах Бечтаева и Курослепова, об их возможных врагах. Первым пунктом на этом пути Андрей выбрал цветочный салон на Тишинке — по согласованию с Игорем, хотя у Игоря были свои сомнения. «В таких дорогих заведениях всегда очень следят за нравственностью — точнее, за безупречным имиджем — своего персонала, сказал он. — Не потому, что сами такие нравственные, а потому что никому не нужно лишних неприятностей — это может подмочить репутацию и отпугнуть богатых клиентов. Если бы возникло хоть малейшее подозрение, что одна из продавщиц как-то связана с миром сутенеров и проституток, её бы немедля вышибли пинком под зад! Нет, персонал магазина вряд ли мог знать, из каких рук и зачем попала к ним необыкновенная орхидея… И к тому же столько времени прошло — почти год! Если и было что-то странное, то наверняка давно забылось…» Но Игорь согласился, что лучше начать хотя бы с этого, чем вообще ни с чего не начинать.

Поэтому с утра Андрей не спеша поднялся, весело позавтракал вместе с Ольгой и Мишуткой — завтракать всей семьей у них не всегда получалось даже по выходным, поэтому они дорожили каждой возможностью совместно провести утро — и даже успел немного погулять с женой и сыном после завтрака. В сторону Тишинки он отправился часам к одиннадцати утра.

Мобильный телефон запищал, когда он сидел в одной из «пробок» вокруг площади Белорусского вокзала.

— Алло? — сказал Андрей.

— Это я, — прозвучал голос Игоря. — Есть какие-нибудь новости?

— Пока никаких.

— А идеи?

— Тоже ноль.

— А у меня кое-что имеется. Выкопали труп Бечтаева.

— Так это Бечтаев?

— Трудно сказать. Скорей всего он, но лицо изуродовано.

— Выстрелом? — спросил Андрей.

— Да. Но — интересная деталь. Патологоанатом не берется утверждать определенно, потому что тело слишком много времени провело в земле, но не исключена вероятность того, что лицо изуродовали после смерти, чтобы труп сложнее было опознать. Впрочем, дальнейшие исследования покажут, так ли это.

— Угу… — Андрей сразу сделал свои выводы. — Было два человека, которые могли изуродовать труп — наш неизвестный и Медовых. Для каждого из них это было выгодно, со своей стороны. А что говорит Курослепов?

— Утверждает, что лицо изувечено не было, когда они наткнулись на труп в квартире Бечтаева.

— Как мы убедились, он много врет.

— Думаю, в данном случае не врет. Не имеет смысла… Все, пока. Я вышел осмотреть участок и заодно спокойно позвонить, но мне пора возвращаться в дом. Переваривай то, что я тебе рассказал.

— Постараюсь переварить… Пока.

За разговором Андрей потихоньку миновал почти всю «пробку» и вырвался на свободу. Еще десять минут — и он входил в цветочный салон…

— Что вам угодно? — сразу обратилась к нему одна из продавщиц.

— Хороший букет, — ответил Андрей. — Из самых благородных цветов.

— Розы? — продавщица показала рукой на изобилие роз всех цветов, сортов и размеров.

— Да. Может быть, вон те, длинные, голубоватые… И… Вы знаете, когда я в прошлый раз покупал у вас букет, то ваша милая коллега очень удачно добавила к розам несколько орхидей. Правда, это было давно, около года назад, — Андрей обвел глазами помещение. — Сейчас я её не вижу. Жаль. Тогда она идеально сообразила, что мне надо. Так сказать, прочувствовала и мою индивидуальность, и индивидуальность той, кому я хотел преподнести букет.

— Надеюсь, я сумею справиться не хуже, — сказала продавщица. Если в её голосе и прозвучала обида, то она придала этой промелькнувшей обиде шутливый оттенок. — У нас работают только флористы высочайшего класса.

— Я нисколько не сомневаюсь, что вы замечательно мне поможете и сделаете все как надо! — поспешил успокоить её Андрей. — Просто, знаете, когда человек один раз так здорово помог, то подсознательно на него рассчитываешь, и надеешься увидеть вновь… Она ведь представилась мне тогда… Как же её звали, дай Бог памяти… — он сделал вид, будто усиленно вспоминает.

— Вы, наверно, имеете в виду Машу Кореву, — вмешалась другая продавщица. — Ты её не можешь знать, Леночка, — обратилась она к первой, её уволили ещё до тебя. Она действительно умела найти подход к покупателям, и вкус у неё был замечательный, а главное, чутье на людей, кто хочет попышнее, а кто поэлегантнее…

— Да, точно, она! — Андрей хлопнул себя по лбу. — Так за что же её уволили? Ведь и мне запомнилось, что работницей она была очень хорошей, и вы подтверждаете…

— Ну, были свои причины, — ответила продавщица. — Кое-какие грешки за ней всплыли… Наверно, можно было и подождать, но, по-моему, директор сделал правильно. Когда девчонка ступает на такую дорожку, от неё можно ждать чего угодно…

— На какую — «такую»? — туповато спросил Андрей.

Продавщица улыбнулась той язвительной улыбочкой, которая не оставляет никаких сомнений, что имеет в виду одна женщина, когда говорит о другой.

— И, все-таки, не жалко было избавляться от такого хорошего работника? — полюбопытствовал Андрей.

— Ну, без работы она не осталась, — сообщила продавщица. — Ее убрали довольно тихо, «по собственному желанию», и она сразу устроилась в магазин-салон на Никитской. Если бросила свои «отходы вбок», то, наверно, там и работает… Но вы не волнуйтесь, — добавила она. — Леночка вам все сделает не хуже.

Андрей ещё раз заявил, что он в этом уверен, составил с помощью Леночки роскошный букет, как можно внимательней прислушиваясь ко всем её рекомендациям и советам, и ушел, оставив в магазине такую сумму, что, если бы это были не деньги Курослепова, выделенные на расходы, у Андрея потемнело бы в глазах — а заодно окончательно расположил к себе продавщицу и загладил ту легкую неловкость, которая возникла сначала.

Выходит, одна из продавщиц все-таки могла иметь что-то общее с Бечтаевым. Тон её бывшей напарницы вполне ясно дал понять, за что эту Машу Кореву попросили. Да, продавщицы в таких местах получают немало — но, видно, Маше хотелось жить ещё красивее, чем позволяла её зарплата.

Салон-магазин на Никитской он нашел без труда. Не сказать, что у Андрея от природы была хорошая память на лица, но за год работы в детективном бюро он сумел эту память развить и натренировать — и, едва зайдя в магазин, без труда узнал продавщицу, которая когда-то улыбалась Богомолу — хрупкую эффектную шатенку, которую, как он теперь знал, звали Машей Коревой. Поглазев на цветы и купив «декабриста» в горшке, Андрей удалился к своей машине, где пристроил «декабриста» на заднем сидении, рядом с великолепным букетом. Потом он стал ждать. Магазин закрывался на обеденный перерыв в два, и до обеда было не так долго. Андрей сам не знал, чего он хочет добиться от слежки за Машей Коревой — может быть, узнать, где она живет, где обедает, с кем встречается, чтобы потом разработать план действий. Пытаться вступить с ней в разговор прямо сейчас не имело никакого смысла — можно было только её вспугнуть. Тем более, если она действительно была связана с Бечтаевым. Ведь, если так, она наверняка знает, что Бечтаев убит — а люди её мира с большой неохотой идут на беседы о тех, кто умер насильственной смертью, тем более на откровенность с незнакомыми.

Допуская, что она принадлежит к этому миру, а не имеет место очередная цепочка случайностей и совпадений. Но выглядело так, что случайностью здесь вряд ли пахнет.

Маша Корева появилась из магазина минут в десять третьего. Быстро выбравшись из машины, Андрей направился за ней.

Корева прошла через Спиридоновку на Малую Бронную. Шла она достаточно быстрым шагом, но не торопливым — так идет человек, у которого время ограничено, но при этом он знает, что все успеет. У школы на Спиридоньевке она даже остановилась на секунду и через ограду поглазела на школьный двор — у части классов, в первую очередь младших, занятия уже кончались, дети в ярких курточках расходились по домам, сопровождаемые мамами и бабушками, другие уже вышли гулять под надзором воспитательниц «продленки», некоторые мальчишки пытались примазаться к ребятам постарше, игравшим в футбол — хотя бы вратарями. Постояв минуты две, Корева пошла дальше, а Андрей подумал, что не худо бы навестить директора школы: вдруг Корева училась как раз в ней, и её заминка на пути объясняется ностальгией.

Корева вошла в уютное кафе на Малой Бронной, Андрей последовал за ней. Взяв кофе и бутерброды, он устроился за столиком в углу, наискосок от стола, за которым сидела Корева. Она взяла себе «небольшой ленч», как сейчас это называют — легкий обед сообразила, попросту говоря, из салатика, чашки легкого куриного супа и чая с овсяным печеньем. Видно, очень следила за своей фигурой.

Минут через десять в кафе появились два мужика, которые подсели к Коревой и о чем-то с ней тихо заговорили. Оба были одеты вполне прилично, в неброские хорошие костюмы, без излишков золота на пальцах и на груди, но лица у них были такие, что Андрею не захотелось бы столкнуться с любым из них в темном переулке. Обменявшись несколькими фразами, они стали обсуждать что-то все увлеченней и увлеченней, время от времени оглядываясь, чтобы убедиться: их слова не долетают даже до ближайших столиков.

Андрей много бы дал, чтобы узнать, о чем они говорят. Кое-какие выводы и наблюдения он сделал: мужики обращались к Коревой довольно почтительно, практически как к равной — и, значит, Корева не была обычной «девочкой на заказ», как можно было вообразить по всему тому, что Андрею стало о ней известно. Нет, она тоже участвовала в деле, наподобие «бандерши» или «держательницы крупного пакета акций», называй как хочешь. Не настолько была глупа, чтобы за быструю — и быстро уходящую — деньгу истаскаться за несколько лет, подцепить дурное заболевание, а то и СПИД, и выйти в тираж. Что ж, тем вероятней она могла сознательно участвовать в странной истории с орхидеей…

Похоже, разговор завершился ко взаимному удовольствию. Корева кивнула собеседникам (компаньонам?), поглядела на часы, встала и вышла, а мужики задержались, чтобы допить свой коньяк.

Андрею некуда было спешить. Времени — без четверти три, и Корева наверняка спешит вернуться в магазин, поэтому не имело особенного резона её сопровождать. Может быть, интересней было бы проследить за этими мужиками хотя бы за одним из них, если они разойдутся — и узнать о них побольше.

Поэтому Андрей выждал, когда мужики встанут и направятся к выходу, и встал, чтобы идти вслед за ними. И почти сразу же нырнул под стол и растянулся на полу — инстинктивным движением, которое опередило разум: лишь падая, Андрей сообразил, что старается укрыться от пальбы, которую сейчас устроят двое в шапочках-масках и с легкими автоматами, возникшие в дверях кафе на пути мужиков…

Еще падая, Андрей услышал автоматные очереди. Вокруг него люди тоже бросались на пол. Потом — резко, быстро и разом — все стихло. Андрей осторожно присел и выглянул из-за стола: двое собеседников Коревой лежали у входа в лужах крови, киллеры в масках исчезли, попадавший на пол народ начинал шевелиться, с опаской и ужасом разглядывая трупы.

Теперь кафе нельзя будет покинуть до приезда милиции. Андрей становился свидетелем, и ему предстояло давать показания и, вообще, объяснять, как он здесь оказался и что делал. Их детективная контора была довольно известной — и вряд ли милиция поверит, что Андрей случайно забрел выпить чашечку кофе в тот момент, когда разделались с двумя крупными сутенерами — в роде занятий убитых Андрей не сомневался.

Он решил опередить события. Вытащив свой мобильный телефон, Андрей решительно набрал «02».

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

— Значит, вы хотели установить наблюдение за двумя убитыми? — спросил следователь.

Они с Андреем беседовали в закутке за стойкой бара, как раз достаточным, чтобы поместились стол и два стула. Следователь приглашал сюда всех свидетелей одного за другим. Андрея он допросил первым — и как человека, вызвавшего милицию, и, прежде всего, как компаньона Игоря Терентьева, которого милиция хорошо знала. Получив от Андрея краткие и точные ответы на основные вопросы, следователь попросил его немного обождать, пока он поговорит с остальными свидетелями и отпустит их, записав их данные.

Теперь в кафе они были вдвоем, не считая милиционеров, дежуривших при входе, и обслуги, удалившейся в служебные помещения.

— Да, — кивнул Андрей. — Я, к сожалению, не могу говорить подробнее запретили в интересах следствия после убийства Медовых — но, думаю, подробности вы без труда сможете узнать у группы, которая занимается расследованием покушения на нас с Игорем и убийства Валерия Медовых. Вряд ли там откажутся поделиться с коллегами всей нужной информацией, ведь все вы одно дело делаете…

— Будем надеяться, что не откажутся, — хмуро проворчал следователь, слегка поморщившись при слове «коллеги». Он уже успел понять, что дело, о котором упоминает Андрей, забрало себе ФСБ, а определенная взаимная ревность — и мелкие подколы, являющиеся следствием этой ревности — между двумя ведомствами всегда существовала. — Можете хотя бы в двух словах описать мне, в чем суть?

— Суть в том, что пули были выпущены из пистолета, некогда принадлежавшего известному сутенеру Бечтаеву, который то ли мертв, то ли нет. Месяца три его считали мертвым, но ведь его тело так и не обнаружено, и вывод о том, что он убит, сделали на основании небольших пятен крови в его квартире, из которой он бесследно исчез. Поэтому мы, с ведома и согласия людей занимающихся официальным расследованием а не только по воле и желанию самого Курослепова стали проверять всех «соратников» Бечтаева. Игорь сбросил мне сведения — тоже, видимо, полученные из официальных источников — что, вроде, двое постоянных партнеров Бечтаева по «мясному» бизнесу очень часто заходят в это кафе, где за обедом у них происходят деловые встречи…

— И все-таки… Откуда у вас эта информация?

— Я уже сказал, что её точный источник мне неизвестен — я могу лишь подозревать, откуда её «спустили» Игорю и мне — но, мне кажется, добыть её было очень легко, — улыбнулся Андрей. — Если двое убитых не делали секрета из своих привычек, то многие девочки на Тверской не увидели криминала в том, чтобы рассказать, где можно найти их «опекунов»… В общем, мы решили, что я должен подежурить в кафе — других ниточек у нас не нащупывалось.

— Как я понял, изначально вы действовали в интересах Курослепова?

— Да. Он обратился к нам, чтобы мы нашли воров, похитивших редчайшие цветы из его оранжереи. Даже страшно называть суммы, которые могут стоить некоторые уникальные экземпляры. А потом стало ясно, что дело не только в цветах. И Курослепов попросил нас взять на себя заботу о его личной безопасности — поскольку все указывало, что главной целью является он, и все убийства или попытки убийств других людей — это, так сказать, расчистка завалов на пути к Курослепову. Поскольку возникла фамилия Бечтаева, мы предположили, что угроза может исходить из этого мира — из мира сутенеров. Сам Курослепов уверяет нас, что он чист и с этим миром никак не связан…

— А вы что думаете?

Андрей пожал плечами.

— Как говорится, возможны варианты. Или кто-то мстит Курослепову — и тогда то же похищение цветов это акт мести, а не грабеж с целью наживы. Или мы слишком близко подошли к ворам, и они, запаниковав, пытаются перестрелять всех, кто может их разоблачить — речь-то идет даже не о десятках, а о сотнях тысяч долларов!

— Как по-вашему, что вы могли узнать о ворах такого, чтобы они впали в панику?

— Понятия не имею, — развел руками Андрей. — Если развивать это предположение, то можно допустить, что среди собранных нами данных есть какая-то яркая и очевидная улика, очевидности которой мы сами ещё не оценили. Нам надо ещё раз пересмотреть все накопленные сведения.

— Буду очень признателен, если вы поделитесь с нами результатами этой ревизии, — сказал следователь.

— Обязательно! — заверил Андрей.

Следователь задумался.

— Но смотрите, что получается, — сказал он наконец. — Если у Курослепова был конфликт с сутенерами, и, следовательно, он представляет, кто может жаждать его крови — что бы он вам там ни говорил о своей невиновности — то он вполне мог заказать устранение тех, кого считает потенциальными убийцами.

— Но ведь равно возможно и другое, разве нет? — сказал Андрей. — Этих двоих могли прибрать свои же, узнав, что мы собираемся взять их в разработку, и, следовательно, слишком близко подойти через них ко главным организатором преступлений. Обрубили концы, так сказать.

Следователь кивнул, соглашаясь, что и такой вариант возможен, и задумался прищурившись.

— Но если у Курослепова не было никаких контактов с сутенерами, то откуда они могли узнать, какие ценные цветы есть в его оранжерее, как можно обмануть охрану и отключить сигнализацию? — это вопрос он больше адресовал в воздух, самому себе, чем Андрею.

— Очень просто, — все-таки ответил Андрей. — Если Курослепов разок-другой выписывал девочку в свой особняк, то вполне мог ей хвастаться своими редчайшими орхидеями. А уж как расположена охрана и какова сигнализация — это сообразительная девчонка всегда разглядит и запомнит! Не мне вам рассказывать, что среди девочек с панели попадаются ещё те наводчицы!

— Да, очень правдоподобный вариант, — кивнул следователь. — И, конечно, Курослепов ни за что не сознается, что пользовался услугами этих ночных бабочек.

— Люди сознаются в таком очень неохотно, — согласился Андрей. — Но, я думаю, мы сумеем убедить Курослепова, что лучше сознаться в том, что он имел дело с проститутками, и назвать их имена и контактные телефоны, чем подвергать опасности свою жизнь. В конце концов, он не государственный чиновник, и его карьера не пострадает, даже если сведения о его забавах не удастся сохранить в тайне, «для служебного пользования».

— Да уж, постарайтесь это ему втолковать, — сказал следователь. Теперь следующее. Ряд свидетелей показал, что убитые беседовали с какой-то молодой женщиной…

— Эффектная темная шатенка лет двадцати пяти, небольшого роста, кивнул Андрей. — Когда я вошел в кафе, она уже сидела за одним из столиков. На неё трудно было не обратить внимание. Эти двое подсели к ней, коротко переговорили о чем-то, она встала и ушла. У меня возникло желание пройти за ней, чтобы узнать, кто она такая, но я боялся упустить главную дичь.

— Да, жаль, что вы за ней не последовали, — вздохнул следователь. Теперь ищи её, свищи. Ну, ладно, авось, найдем — ведь её приметы у нас есть… — он на секунду задумался. — Что ж, пока что, пожалуй, все. Если возникнут дополнительные вопросы, я с вами свяжусь. Всего доброго.

— Всего доброго, — Андрей встал и вышел из кафе.

Вокруг площадки перед кафе, которой посетители пользовались для парковки машин, были протянуты ленты ограждения, стояла милиция. Эксперты в штатском занимались машиной погибших и фотографировали следы колес на том месте, где останавливалась машина убийц.

Андрей обошел площадку вдоль ограждения, чтобы поближе рассмотреть то место, где убийцы ставили свою машину. Милиция не пыталась его отогнать, чтобы он «не путался под ногами»: милиционеры видели, что Андрей долго беседовал со следователем, и понимали, что Андрей оказался здесь не просто так.

Один из милиционеров даже сказал ему, кивнув на следы колес в остатках грязного снега:

— На «джипе» были, гады. На вседорожнике с четырьмя ведущими колесами.

— Марка машины ещё не известна? — поинтересовался Андрей.

— Вроде, говорили, что на «шевроле» похоже, — сказал милиционер.

— Угу, — Андрей рассеянно кивнул. Он осматривал следы, оставленные машиной, потом перевел взгляд на талый серый сугроб на газончике рядом с местом её стоянки.

Сперва он не поверил своим глазам: в сугробе лежала орхидея «мертвая голова».

Андрей ещё раз прикинул, как стояла машина. Орхидея валялась где-то на уровне её лобового стекла.

Объяснение могло быть только одно: пока убийцы расстреливали в кафе свои жертвы, кто-то вставил эту орхидею за «дворник» их машины. Удирая, убийцы скинули цветок в снег…

Знали они или нет, что означает этот цветок? Некто давал им понять, что они тоже приговорены. Некто, стрелявший в Андрея с Игорем, убивший Медовых и ещё несколько раз отметившийся… Приславший схему с указанием, где похоронен Бечтаев…

Примятая орхидея не бросалась в глаза на фоне мелкого мусора, набросанного на газончике. Со следователем Андрей на теме орхидей не заострялся, а про цветки, присылаемые как знак угрозы — как особая «метка» преступника — вообще не упоминал, посчитал это одной из тех вещей, о которых следователь и так узнает из материалов других дел.

Поэтому на неё не обратили внимания — мало ли подвядших цветов валяется на газонах Москвы, роз и тюльпанов, бывших накануне гордостью дорогих букетов… А чтобы оценить необычность цветка, требовался зоркий глаз и специальные знания. Знаниями в области орхидей милиция, конечно, не обладала.

Андрей достал пачку сигарет и стал задумчиво вертеть в руках. Когда стоявший рядом милиционер отвернулся, отвлекшись на что-то, он уронил пачку, подобрал вместе с ней орхидею и быстро спрятал под пальто. Когда милиционер опять повернулся к нему, Андрей уже раскуривал сигарету.

— Ясно… — кивнул милиционеру Андрей. — Что ж, всего доброго.

И он не спеша побрел прочь.

Андрей сам не мог бы себе объяснить, почему он решил утаить эту орхидею, вместо того, чтобы показать её следователю и объяснить, что она значит. Возможно, интуиция смутно подсказывала ему, что пока что не стоит засвечивать её в официальном расследовании. Наверно, нужно сообщить о ней Повару — и пусть он решит, как действовать…

Из ближайшего переулка Андрей позвонил Игорю.

— Словно мои мысли прочел! — восхитился Игорь. — Как раз думал тебе позвонить… Как дела?

— Нарочно не придумаешь, — сказал Андрей. И поведал Игорю о всех событиях: от того, как он вышел на Марию Кореву и до орхидеи «мертвая голова», которую преступник подкинул убийцам.

— М-да! — крякнул Игорь после паузы. — Действительно, нарочно не придумаешь. И, как ты понимаешь, интересные выводы напрашиваются…

— Да. Во-первых, наш неизвестный преступник знал о замышленном убийстве — и не помешал убийцам расстрелять свои жертвы. Он следил за ними, находился совсем рядом. Подсунуть цветок им за «дворник» он мог только в те две минуты, когда они выпускали свои очереди…

— И ещё одно, — добавил Игорь. — Наш неизвестный охотится на Курослепова, и орхидею-призрак получают от него — прижизненно или посмертно — те, кто так или иначе связан с Курослеповым. Если бы цветок попал в руки милиции — у неё бы не возникло сомнений, что убийство двух сутенеров совершено по заказу Курослепова, поэтому преступник и оставил убийцам свой «смертный приговор»…

— Вот именно, — сказал Андрей. Говоря, он неторопливо шел в сторону Спиридоновки. — Приблизительно так я и представил ситуацию. Поэтому счел за лучшее прибрать цветок и не вопить о моей находке. Если преступник рассчитывал, что милиция обнаружит выкинутый убийцами цветок и начнет трясти Курослепова, то я сорвал его планы.

— Или, наоборот, сыграл на его планы, — мрачно проворчал Игорь. — Наш неизвестный настолько хитрая бестия, что не угадаешь, чего он хочет. Может, он и рассчитывал, что орхидея попадет нам в руки, и мы утаим её от следствия. Заметить смятый цветок в грязном сугробе и связать его с преступлением мог только человек, понимающий значение этого цветка… В общем, паси эту Кореву. Что ещё нам остается?

— Ничего, — вздохнул Андрей. — Кстати, возможно, именно поэтому наш неизвестный и стремился вывести тебя из игры.

— То есть?

— Ты, при твоих связях, мог прочесать всех девочек с Тверской, чтобы нащупать все возможные контакты Бечтаева. Нельзя было бы предсказать, что ты подцепишь и с какого боку сделаешь заход. То есть, ты мог бы выйти на преступника с самой неожиданной стороны. А у меня нет твоих связей… и твоих способностей. Даже если бы по твоему звонку мне согласились помогать все, связанные с борьбой с проституцией по долгу службы, даже если бы со мной, по твоим рекомендациям, согласились побеседовать два-три сутенера, знающих тебя как человека порядочного, не закладывающего тех, кто тебе доверился — я бы все равно почти ничего не нарыл, потому что не знаю этого мира и не знаю, как себя в нем вести, на что обращать внимание, а на что не обращать… Значит, у меня остается единственный путь: идти по следу кого-то, про кого нам достоверно известно, что он — или она — связан с этим «орхидейным» делом… Если наш неизвестный следил за мной — то по одному тому, за кем я охотился, он выяснил, сколько нам известно и какие шаги мы собираемся предпринимать…

— Вот что! — перебил его Игорь. — Ты дело говоришь. А это значит, что преступник может прихлопнуть Кореву — чтобы оборвать наш единственный след, который мы сами ему продемонстрировали… Наглядно показав при этом, что других следов у нас нет. Так что опекай её, не отрывая глаз. Может, стоит и прямой контакт с ней установить — объяснить, что её жизни угрожает смертельная опасность, и поэтому пусть выкладывает все, что ей известно… В общем, по обстановке сообрази, тебе там на месте виднее. А я попробую потолковать с Курослеповым насчет «цыпочек», которых он мог снимать.

— Как по-твоему, он причастен к этому убийству или нет? — спросил Андрей.

— Скорее, нет, — ответил Игорь. — Уж слишком на подставу похоже. Хотя, конечно, если у него были достаточно сильные подозрения кто «сделал» одного из самых близких к нему людей, он мог и отомстить… А меня пригласить главой охраны, чтобы я обеспечивал его алиби. Но по тому, в каком он сейчас настроении — он бы не стал совершать резких движений. В общем, до связи. Созвонимся часов в девять вечера, если не будет других неожиданностей.

Андрей отключился от связи. Он уже подходил к магазину. Его машина спокойно стояла на месте, никто не обращал на неё внимания. Андрей убрал в машину свою находку — аккуратно поместив орхидею между страницами крупноформатного справочника автомобильных дорог, валявшегося на заднем сидении, чтобы хоть как-то оберечь цветок — и, усевшись за руль стал ждать. В магазин он заходить не решился — ведь один раз он туда уже заглянул, и, если теперь он зайдет опять, чтобы потом остаться торчать в машине перед самым магазином, на него могут обратить внимание… Лишняя «засветка» ему ни к чему. Да и где может сейчас быть Корева, кроме как на работе?

И где может быть тот, кто подкинул убийцам орхидею «мертвая голова»?

Вполне возможно, где-то рядом… И знает, что Андрей ведет наблюдение — за Коревой… Если все это так, то как он себя поведет?

Андрей бывал неуверен в себе, но умел контролировать свою неуверенность. Пожалуй, впервые за все время его работы на поприще частного детективного сыска эта неуверенность начала перерастать в нервозность, в растерянность на грани той паники, которая, как известно, худший советчик. Преступник был настолько дерзок и изобретателен, что голова шла кругом, когда Андрей пытался представить, чего от него можно ждать. Если он решил прибрать Кореву — то неужели он сделает это на виду у Андрея? Может, стоит её предупредить — и заодно пугнуть так, чтобы она откровенно выложила все, что знает, в обмен на охрану её жизни от неведомого преследователя? Тогда стоит зайти в магазин и завязать с ней разговор… Но, может быть, преступнику именно этого и надо? И он разыграет все так, чтобы подставить Андрея? Интересно, продавщицы уходят с работы через главный или через служебный вход? Если через служебный — то в старом московском дворе, да ещё из проходных, в который выводит служебная дверь, полным-полно укромных мест, чтобы преступник мог застрелить Кореву и уйти.

А может, он вовсе не собирается её убивать — пока, во всяком случае? Может, ему надо, чтобы она стакнулась с Андреем и Игорем — и поведала им нечто?..

Как Андрей ни продумывал ситуацию, он видел единственную возможность обезопаситься со всех сторон: все время быть рядом с Коревой, может, даже, сознавшись ей, кто он такой.

Но когда тебе оставляют всего одну возможность — это очень похоже на то, будто тебя подталкивают на определенный путь.

А если подталкивают — значит, тебе самому в эту сторону совсем не нужно…

Андрей закурил сигарету… Даю себе срок в три сигареты, решил он. Если после третьей мне не придет в голову ничего толкового, то прибегаю к самому примитивному и древнему способу решить проблему: подбрасываю монету на «орла» и «решку», и как монета скажет — так и будет…

Он выкурил первую сигарету, немного погодя вторую. Никаких светлых мыслей в голову не приходило — скорей, голова была наполнена гулкой пустотой. Он растягивал время как мог и, когда в очередной раз поглядел на часы, было уже около половины седьмого. Ну, правильно, он около двух с половиной часов потратил на ожидание милиции и разговоры со следователем, и здесь просидел приблизительно час. Магазин закрывался в восемь, и у него было ещё полтора часа, чтобы выбрать какую-то определенную линию дальнейших действий. Много это или мало? Андрею, при его растерянности, скорей казалось, что мало.

Запищал его мобильный телефон. Андрей ответил, в уверенности, что это Игорь.

— Алло?..

— Здравствуй, — сказал глубокий мелодичный голос, так хорошо ему знакомый. — Чем ты сейчас занимаешься?

Андрей унял внезапную дрожь в руке и, чиркнув зажигалкой, раскурил сигарету.

— Наблюдаю за продавщицей, которая составляла тебе букет на могилу Матвеева, — ответил он.

— Хм… Выходит, кто-то все-таки косит под меня? Этот жалкий подражатель…

— Он не такой и жалкий, — ответил Андрей. — Очень хитрая бестия… Ты откуда? — он не стал и спрашивать, как она узнала номер его мобильного телефона — для неё это было легче легкого.

— Из дома, откуда же еще?

— Как?.. — начал Андрей — и осекся. Все правильно. Официально, Людмила Ордынская никогда не покидала пределов России. За границу выезжала другая женщина — точнее, несколько женщин. Богомол каталась туда и сюда, используя добрый десяток паспортов. То есть, опять-таки, при чем тут Богомол? беззвучно усмехнулся Андрей. Согласно неопровержимым уликам, Богомолом являлась та женщина, которая возложила букет на могилу, а потом погибла в перестрелке. Несколько работников органов даже получили награды и поощрения — с подачи Повара, конечно — за разоблачение и уничтожение Богомола, при которых они проявили «незаурядное мужество и высокий профессионализм». Людмила могла провести этот год хоть в Омске, хоть в Тюмени, хоть в Нефтеюганске — городах, где она имела «родственные связи». И у неё тысячи доказательств — билеты, «случайно завалявшиеся» в кармане чеки городских булочных, что угодно — что все это время она безвылазно сидела где-то в Сибири, и уж никак не могла находиться ни в Испании, ни в Италии, ни в Южной Америке: ни в одной из тех стран, где за этот период были совершены громкие заказные убийства, настолько похожие по почерку на работу Богомола, что наверняка заподозрили бы эту легендарную убийцу, если бы не знали наверняка, что она мертва… Словом, Людмила могла безбоязненно объявиться в своей роскошной квартире в районе Кутузовского проспекта… Квартире её покойного мужа, банкира Ордынского, если уточнять, но ещё при жизни банкира записанной на её имя…

Конечно, имелись люди, которые жаждали свести с ней счеты — но для как раз для них появление Людмилы в Москве будет полной неожиданностью. Понадобится день-другой, чтобы они узнали об этом. А когда узнают, они ещё трижды подумают, стоит ли пытаться отомстить ей за все. Заранее можно предсказать, какой логике они будут следовать: если Людмила рискнула появиться в Москве после всего, что натворила, это может быть только с ведома — а то и по призыву — Повара. А портить Повару игру, убирая того, кого он срочно вызвал, это… Да, это легче пойти и прыгнуть с Останкинской телебашни — больше шансов уцелеть.

Они, конечно, попробуют прощупать кого-нибудь из отдела Повара: действует Людмила под его «крышей» или заявилась в Москву по собственной невероятной наглости. Что ж, даже если её приезд для самого Повара является полной неожиданностью, он в данной ситуации предпочтет невнятно намекнуть, что она действует по его приказу… Ему это только прибавит веса. А главное — с её участием будет намного быстрее и легче распутать клубок странностей и совпадений вокруг «орхидеи-призрака». В чем Повар, конечно, очень заинтересован.

И даже если решатся устроить ей «несчастный случай» — то не раньше, чем через неделю, очень тщательно все подготовив, чтобы комар носа не подточил. Эту неделю Людмила может спокойно действовать, как сочтет нужным, и опять раствориться в воздухе, если запахнет жареным.

Быстро сообразив все это, Андрей перестал чему-либо удивляться кроме, пожалуй, скорости, с которой Богомол отреагировала на «жалкого подражателя», вздумавшего на её манер использовать орхидеи как знак угрозы. Ведь с момента, когда сюжет о смерти Медовых прошел в криминальных новостях, и суток не миновало. Впрочем, к российским программам телевидения сейчас можно подключиться во многих странах, а в наш век самолетов любая точка земного шара близка.

— Так ты не ответил на мой вопрос, — продолжила она. — Как этот плагиатор связан с продавщицей с Тишинки?

— Долго объяснять, — ответил Андрей. — На данный момент, твой подражатель подкинул орхидею «мертвая голова» убийцам, четыре часа назад расстрелявшим из автоматов двух сутенеров, с которыми в обеденный перерыв встречалась эта Корева. Сразу же, как только она рассталась с ними…

— Ясно… Корева — фамилия этой продавщицы с Тишинки?

— Она уже не на Тишинке. Она теперь работает на Никитской.

— Что за орхидея «мертвая голова»?

— Орхидеи, похожие на череп. В деле фигурируют ещё орхидеи-«призраки» — редчайший вид орхидей. Все орхидеи-призраки в России, включая тот цветок, который Корева некогда вставила в твой букет, могут происходить только из одного источника.

— Из какого?

— Курослепов.

— Вот видишь, — сказала она через несколько секунд, обдумав услышанное. — Все понятно. А говорил, долго объяснять… Детали расскажешь потом. Итак, ты теперь торчишь напротив магазина на Никитской?

— Да. И как ты понимаешь, в сомнениях.

— Зайти в магазин или нет?

— Вот именно. А если зайти, то представляться Коревой или нет.

— Заходи, — сказала она. — И проводи её до дому. А я подстрахую.

— Проверишь, сядет нам кто-нибудь на хвост или нет?

— Совершенно верно. Кроме того, погляди на её реакцию. То, что её дружков расстреляли прямо после её ухода, вполне может означать, что она их подставила. Специально назначила встречу в этом кафе на определенный час, по договоренности с убийцами. Ведь похоже на то, а?

— Похоже, — согласился Андрей.

— Тогда ситуация ясная. Между владельцами этого бизнеса началась война за передел сфер влияния.

— Война орхидей? — усмехнулся Андрей.

— Войну орхидей устрою им я… Сейчас для нас важнее всего разобраться, при чем тут орхидеи. Как только мы раскусим этот орешек, все станет совсем просто.

— У нас есть предположение, что кто-то хочет отомстить Курослепову. Вопрос, кто и за что.

— Все вопросы по порядку. Иди знакомься с Коревой. До встречи.

И она повесила трубку.

Вот так все сомнения Андрея оказались разрешены самым неожиданным образом. Он вышел из машины, запер её, пересек улицу и отворил дверь магазина.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Несколько минут поглазев на цветы и с рассеянным видом переместившись мимо других продавщиц туда, где стояла Корева, Андрей поднял взгляд от горшков и букетов и улыбнулся, улыбкой неожиданного узнавания.

— Здравствуйте! Вы меня не помните? Вы составляли для меня букет, некоторое время назад…

— Трудно упомнить всех, — улыбнулась в ответ Корева, точно соразмерив все оттенки улыбки — так улыбаются покупателям, у которых почти наверняка есть деньги и желание приобрести дорогой букет, и это «почти» — это легкое сомнение, что улыбаешься не впустую — отражается едва различимой сдержанностью, готовой растаять, когда покупатель достанет купюры. — Вам опять помочь?

— Если можно.

— На какую сумму вы рассчитываете?

Андрей пожал плечами.

— Сумма меня не волнует. Главное, чтобы букет был подобран такой, как надо… И так, как надо.

— Что ж, давайте посмотрим, — Корева подвела его к розам. — Каким бы вы хотели видеть ваш букет?

— В меру изысканным. Роскошным, но, так сказать, слегка холодным. Женщина, которой я хочу его подарить, молода и красива, но нас связывают, чисто деловые отношения, поэтому хотелось бы избежать намека на… на излишнюю чувственность.

— Понимаю, — на сей раз она улыбнулась действительно понимающей улыбкой. — Тогда, пожалуй, вам подойдут розы сдержанных тонов. Можно подумать насчет лилий. Лилии, при всей их красоте, довольно холодные цветы. Не тигровые, конечно, а классические белые, которыми украшают корсажи невест…

— Как символ чистоты и невинности?

— Вот именно.

— А орхидеи? — поинтересовался Андрей.

— Орхидеи — очень чувственные цветы. В вашей ситуации я бы их избегала. Даже самые строгие их виды будут… как бы сказать… — она вдруг пристально вгляделась в Андрея. — Это не вы, случаем, были в кафе? спросила она, все так же негромко и любезно, не меняя тона.

— Я, — просто ответил Андрей. И, когда зависла пауза, добавил. — Вы знаете, что там произошло после вашего ухода?

— Я слышала, что там кого-то застрелили… Неужели Пальгуйца и Торсукова?

— Их самых.

— Вы ведь не следователь?.. — это было скорее утверждение, а не вопрос.

— Разумеется, нет. Я — частный детектив, приставленный вас охранять.

— Кем и от кого?

— Это я вас скажу чуть попозже…

— Понятно… — все это время она аккуратно выбирала цветок за цветком, составляя букет. — Вы должны проводить меня домой?

— Совершенно верно. Где мне вас встречать? Со стороны улицы или со стороны двора, я имею в виду?

Она заметно напряглась.

— По-вашему, все это так серьезно?

— Трудно сказать. Но все может быть.

— Но что происходит? — она задала это вопрос совсем тихо, едва шевельнув губами.

— Пока не очень понятно. Может, вы поможете разобраться.

— Вряд ли, но… Но чем могу, помогу. Вот ваш букет. Оплачивайте его и ждите меня.

— Моя машина — напротив магазина, на другой стороне улицы.

— Хорошо.

Букет она составила и впрямь превосходный. Талант флористки у неё был.

Расплатившись, Андрей вернулся в машину. Было около половины восьмого. Он поглядел в зеркальце заднего вида, осмотрелся по сторонам. Никаких признаков ни Богомола, ни какой-либо подозрительной машины. Впрочем, так и должно быть. Вокруг него — профессионалы, хорошо знающие свое дело.

Поджидая Кореву, он позвонил домой и предупредил, что может немного задержаться.

— Тебе звонила какая-то молодая дама с приятным голосом, — сообщила Ольга. — Сказала, что из твоей самарской родни. Я дала ей номер твоего мобильного телефона. Я ведь правильно сделала?

— Совершенно правильно, — ответил Андрей. — Она до меня уже дозвонилась.

Вот, значит, как все было просто.

— Что ей надо? — полюбопытствовала Ольга.

— Просила кое в чем помочь. У неё мало времени. Она в Москве всего на несколько дней.

— Пригласи её к нам на обед.

— Да, разумеется.

— Так когда ты появишься?

— Думаю, уже скоро. Мне надо сопроводить одного человека. Еще не знаю, куда. Но, думаю, в начале десятого отделаюсь. То есть, где-то к десяти буду дома, если неожиданностей не произойдет.

— Хорошо, я буду тебя ждать, — сказала Ольга.

Корева появилась в четверть девятого. Эти четверть часа Андрей сильно понервничал. Зная, на какие стремительные выпады способен неизвестный преступник, Андрей начал воображать самое плохое. Нормальная это задержка или нет? Не стоит ли ему выйти из машины и подождать Кореву у служебного входа? Но, может, ей нежелательно, чтобы сослуживицы видели, что её прямо при входе встречает молодой человек? Или, может, она сама перетрусила, и ушла от него в бега, проходными дворами? Нет, вряд ли, она должна понимать, что надолго от него не скроешься. К тому же, Андрей достаточно внятно и доходчиво дал понять Коревой, что с ним ей будет намного безопасней.

Она вынырнула из больших ворот двора дома, в котором находился магазин, огляделась, увидела машину на противоположной стороне и перебежала к ней, улучив момент, когда на Никитской не было движения. Андрей услужливо распахнул дверцу, и Корева села, поблагодарив Андрея кивком головы.

— Очень удачно, — сказала она, — моя машина как раз в ремонте, на станции техобслуживания. Будет готова только завтра.

— Куда едем? — спросил Андрей.

— В Ясенево, — ответила Корева.

Андрей тронул машину с места.

— Ух ты! — чуть насмешливо восхитилась его пассажирка, увидев изобилие цветов на заднем сиденьи. — Это все вам пришлось покупать, пока вы шли по моему следу? Вам впору самому открывать магазин, иначе накладно выйдет, а?

— Курослепов платит, — коротко ответил Хованцев.

— Так в чем дело? — спросила Корева. — Что происходит?

— Вы слышали про ограбление оранжереи Курослепова? — осведомился Андрей.

— Да, конечно.

— Чуть меньше года назад в ваши руки попал редчайший цветок из этой оранжереи. Вы использовали его, чтобы украсить букет богатой клиентки. Как это произошло?

— Как я украсила букет? — с легкой насмешкой спросила она.

Андрей улыбнулся.

— Нет. Как этот цветок попал к вам. Вы ж отлично понимаете, что я имею в виду.

— А что говорит Курослепов? — поинтересовалась Корева.

— Говорит, что надо бы спросить у вас, потому что Бечтаев мертв, и больше знать некому.

Корева пристально поглядела на него.

— Я вам не верю. Курослепов отлично знает, каким путем цветок оказался у меня.

— Но он не знает, кто из случайных людей мог видеть этот цветок. Причем не только видеть, но и догадаться, что цветок принадлежит ему, Курослепову, — ответил Андрей. — И этот кто-то очень его ненавидит. И, похоже, вас ненавидит немногим меньше.

— Вы думаете, что этот человек и убил Моховых?

— Да.

Корева задумалась.

— Случайных людей не было. И вообще, год прошел…

— Этот год, — возразил Андрей, — преступник посвятил разработке своего плана. Слепому ежику понятно, что у него все продумано до мелочей. Застрелить начальника охраны Курослепова прямо в особняке!.. А до того вывезти из его оранжерей ценнейшие экземпляры, обманув и сигнализацию, и видеокамеры слежения, и живую охрану!.. Тут надо было не один месяц посидеть, все прикидывая и просчитывая. И, по некоторым косвенным данным, первой зацепкой для него стала та история с орхидеей. Почему — вот что надо понять!

— Но я-то тут при чем, если у преступника зуб на Курослепова? спросила Корева.

— При том, что вы были заодно с Курослеповым… и с Бечтаевым. Бечтаев уже мертв. Курослепов чудом избежал смерти, когда оказался в квартире Бечтаева, и с тех пор преступник играет с ним как кошка с мышкой, прибирая его окружение. В той давней истории вы сыграли роль некоего связующего звена. Поэтому логично предположить, что следующая на очереди — вы.

— Вы меня запугиваете, — помолчав, сказала Корева.

— Вовсе нет, — ответил Хованцев. — Откройте этот атлас автомобильных дорог… Видите?

— Вот эту орхидею? — спросила Корева.

— Да. Орхидея «мертвая голова». Преступник подбрасывает её всем своим жертвам. Именно такую орхидею он положил на грудь Моховых. А эту орхидею он засунул за «дворник» машины убийц, расстрелявших Пальгуйца и Торсукова. То есть, он объявил войну этим убийцам. А значит, и вам.

— Не… не понимаю, — несколько нервно ответила Корева.

— Все вы отлично понимаете. Ведь этих двоих прибрали с вашего ведома. И, надо понимать, по вашей наводке. Вы их сдали.

— Да как вы!.. — Корева схватилась за ручку двери, словно собираясь выпрыгнуть на ходу.

— Я могу остановить машину и выпустить вас, — спокойно сказал Андрей. — Но я бы не советовал вам выходить. Для вашей же безопасности. О которой, в силу обстоятельств, я должен заботиться. Когда убийцы скинули цветок с лобового стекла, я быстро его подобрал и спрятал, чтобы милиция не увидела и не связала напрямую это двойное убийство с убийством Моховых и со всей заварушкой вокруг Курослепова. Одно это должно сказать вам о многом. Выдавать вас я не собираюсь. Но мне нужно знать правду — чтобы надежней вас защитить.

Корева немного расслабилась и откинулась на спинку сиденья.

— Ну, хорошо, — сказала она. — С чего вы вообразили, будто я причастна к убийству этих двух сутенеров?

— По всему вашему поведению. Убийцы ворвались в кафе почти сразу после вашего ухода. Вы по меньшей мере должны были видеть машину убийц и услышать выстрелы. Что бы на вашем месте сделал тот, для кого эти выстрелы оказались бы неожиданностью? Во-первых, постарался бы выяснить, кого именно убили, повернув назад и смешавшись со сразу образовавшейся толпой зевак вокруг кафе. Ведь ваши собеседники входили в «группу риска», поэтому вполне естественно было бы предположить, что стреляли именно в них. А убедившись в правильности ваших догадок, вы бы тоже испугались убийц… Срочно отпросились бы с работы, под любым предлогом, уехали бы на несколько дней из Москвы или спрятались бы у надежных друзей, заскочив на секунду домой, чтобы взять самое необходимое… Но нет, вы спокойно, ни разу не оглянувшись, возвращаетесь на работу, дорабатываете рабочий день, едете домой, чувствуя себя в полной безопасности… Так может вести себя лишь тот, кто был заодно с убийцами — кому было дано задание вызвать этих Торсукова и как-его-там в определенное кафе на определенный час и обеспечить убийцам все возможности выполнить свое дело без сучка и задоринки.

Корева молчала.

— Неизвестный, охотящийся за Курослеповым — а теперь и за убийцами должен был сообразить это не хуже меня, — продолжил Андрей. — Вот и вы соображайте, в свою очередь, чем это пахнет.

Корева ничего не ответила, но по её глазам было понятно, что она уяснила себе всю серьезность ситуации.

— Этих двоих убрали по заказу Курослепова? — спросил Андрей.

— Наверно, — после паузы проговорила Корева.

— То есть? Вы не уверены?

— Все организовывал Моховых. С одной стороны, он вряд ли стал бы действовать без распоряжения хозяина. С другой — с ним случалось, что он проявлял личную инициативу, и Курослепов узнавал обо всем задним числом. Моховых шел на это в тех случаях, когда, по его мнению, Курослепову могла угрожать серьезная опасность, но пугать Курослепова раньше времени не стоило. Ну, когда имелась возможность эту опасность устранить, не нервируя хозяина.

— По-вашему, тут мог быть именно такой случай?

— Да. По некоторым нюансам, мне показалось, что Моховых проявляет личную инициативу, и Курослепов ничего не знает.

— Однако киллеры были убеждены, что Моховых действует с ведома и по приказу Курослепова, — заметил Андрей. — Иначе, узнав, что Моховых мертв, они не стали бы исполнять заказ. Да и вы довели игру до конца…

— Мое дело было маленькое, — ответила Корева. — Встреча назначена, я должна была пойти. Если бы я не пошла, то это выглядело бы… несерьезно. А начнется пальба или нет — я и сама не знала, в этих изменившихся обстоятельствах.

— Теперь вам не мешало бы исчезнуть на некоторое время… — сказал Андрей. — Но вы не ответили на мой первый вопрос.

— Случайных людей не было, — ответила Корева. — Во всей цепочке и рядом с ней.

— Почему вы решились взять эту орхидею?

— Потому что сам цветок был не нужен.

— Угу… — Андрей обдумал это. — Что было нужно? Корни? Листья?

— Да.

— Для любовных утех Курослепова?

— Да, — так же коротко и сухо ответила Корева.

— Состряпать какой-то афродиастик, да? Ну, любовное зелье? осведомился Андрей, припомнив то, что читал о поверьях и обрядах, связанных с орхидеями.

— Приблизительно так.

— Угу… — опять пробормотал Андрей. Он решил пока что не уточнять, что значит это «приблизительно». — Вы сказали, что случайных людей не было. А девочки? Девицы всегда оказываются самым ненадежным звеном. Или вы сами обслуживали Курослепова?

— У меня другой профиль. Я не из тех, кто ежедневно пропускает через себя клиентов. Дорога в никуда. Через несколько лет превратишься в потасканное нечто, и уже ничего не будет светить. Хорошо, если жива останешься, ведь иногда на таких можно нарваться…

— Вы — из организаторов, да?

— Да. Это не значит, что в редких случаях я не возьмусь обслужить сама. Если меня пожелает клиент типа Курослепова — то надо соответствовать. Но, если говорить о Курослепове, то как раз я была ему не нужна. У него другие вкусы.

— То есть, на квартире Бечтаева для Курослепова были готовы какие-то посторонние девочки?

— Да. Но с ними все чисто. Искать прокол надо в другом месте… Кстати, ведь с этим букетом была какая-то странная история.

— Да ну?

— Я и тогда была заинтригована. А сейчас думаю, не может ли это иметь какое-то отношение… Дело в том, что я узнала свой букет, когда глядела криминальную хронику. Он прямо бросался в глаза среди букетов и венков, положенных на могилу Матвеева. Крупный «браток», которого застрелили — не помните, шумное было дело?

— Что-то припоминаю, — кивнул Андрей.

— Ну вот, — продолжила Корева. — Я стала наводить справки. Букет купила очень солидная покупательница, жена крупного банкира. Неужели, думаю, её что-то связывало с Матвеевым? Но потом я услышала рассказы о том, что по букету — по моему букету — милиция выследила знаменитую женщину-киллера по кличке «Богомол». Менты очень этим гордились, и не считали нужным ничего скрывать. Так вот, эта «Богомол» оказалась личной массажисткой жены банкира, и именно по её просьбе жена банкира купила букет. Но эта Богомол погибла в перестрелке. А жена банкира — она надолго исчезла, после того, как её мужа застрелили. Возможно, кто-то из покровителей этой самой Богомола решил отомстить. А теперь опять подбрасывают орхидеи как знак угрозы… Если бы я не знала наверняка, что Богомол погибла, то решила бы, что это действует она. Впрочем, возможно, это действует кто-то из её уцелевших напарников — или напарниц: сводит счеты со всеми причастными к той давней истории.

— Но ведь Курослепов и Моховых не были причастны к разоблачению Богомола, так? — спросил Андрей. — Или, по-вашему, тут есть какая-то скрытая связь, которую стоит поискать?

— Вряд ли тут есть какая-то связь… — задумчиво сказала Корева. — Но, согласитесь, есть что-то…

— Что?

— Почти фантастическое, я бы сказала. Да, есть что-то почти фантастическое в том, что букет, из-за которого сейчас бушуют такие страсти, в свое время был куплен для знаменитого киллера. Вот загадка, которую, по-моему, очень стоит распутать.

— Возможно… — отозвался Андрей. — Так почему вы взяли эту орхидею?

— Жадность обуяла, — призналась Корева. — Я видела, что покупательница очень богата. Ей хотелось чего-то необычного. Я сказала ей, что у меня есть на примете потрясающая редчайшая орхидея, за которой я могу сбегать, но её владельцы не отдадут цветок меньше, чем за триста долларов, и это будет ещё скромная цена. Она дала мне четыреста, и велела, чтобы к её возвращению, часа через два, этот цветок был в букете. Я пошла на квартиру Бечтаева ключи у меня были — и срезала цветок.

— Потом из-за этого был шум?

— Не особый. Для Курослепова было главным, что уцелели корни… Как они там называются, у орхидей — бульбы и псевдобульбы.

— Хм… — Андрей покачал головой. — Курослепов рассказал нам все иначе. Сказал даже, что поставил Бечтаева на счетчик из-за этой пропавшей орхидеи. Интересно, зачем он врал?

Корева очень выразительно фыркнула.

— Хотите сказать, повод для вранья был весомый? — осведомился Андрей.

— Это вы у него сами спросите, — уклончиво ответила Корева.

— Что-то, связанное с девочками? С его, так скажем, излишне причудливыми сексуальными вкусами, о которых лучше никому не знать?

Корева то ли кивнула, то ли просто чуть повернула голову.

— Вот сюда, — показала она. — По этой дорожке, вон к тому дому, вон к тому подъезду.

Андрей подвез её к самому подъезду.

— Может, проводить вас до квартиры? — спросил он.

— Боитесь, что меня могут ждать на лестничной клетке?

— Все вероятно.

— Что ж, не откажусь.

Они вышли из машины, поднялись на шестой этаж. Им никто не встретился. Корева отперла дверь и кивнула Андрею.

— Спасибо. Теперь, надо думать, я в безопасности. Если хотите, могу пригласить вас на чашку кофе.

— Времени нет, — ответил Андрей. — Запирайтесь и никому не открывайте. Если что — вот номер моего мобильного телефона. И, на вашем месте, я бы побыстрее слинял из Москвы.

— Я об этом подумаю, — ответила Корева.

Андрей попрощался с ней, спустился вниз и поехал домой.

Заперев дверь на все замки и оставшись одна, Корева облегченно перевела дух. Этот детектив поведал ей больше, чем она ему, и теперь у неё есть несколько часов, чтобы осмыслить ситуацию и найти выход. В своих способностях найти выход из любой передряги Корева не сомневалась.

Интересно, взялись бы детективы и дальше оберегать её и Курослепова, если бы она рассказала всю правду? С тем, что их подопечный сам мог заказывать убийства, они, кажется, примирились. Но ведь всему есть предел… Есть вещи, большинству людей представляющиеся настолько мерзкими и гадкими, что они за любые деньги не согласятся даже косвенно быть к ним причастны.

Ну и дураки. Ведь деньги не пахнут.

Торговать можно чем угодно — но с умом. Лет через пять, когда большинство тех ровесниц Коревой, которые сейчас торгуют своим телом, выйдут в тираж, она Мария Корева, будет в расцвете красоты — красоты, долговечность которой обеспечит богатство. Она будет жить так, чтобы и в пятьдесят лет выглядеть на тридцать. И не её будут покупать пятидесятилетние пузаны, она, в свои пятьдесят, сможет покупать мужиков молодых здоровых самцов, выбирая тех, которые удовлетворят её полностью. Ведь известно, что в пятьдесят лет женщины очень часто переживают взрыв острого сексуального голода…

Да, она сумеет выстроить свою жизнь. А для этого, на данный момент, ей надо как-то оторваться от Курослепова — он становится опасен, и ничего, кроме неприятностей, с ним не наживешь. Вон какую волну поднял — и очень ей надо, чтобы эта волна ударила и по ней…

Надо сдать его — но сдать очень хитро, сдать нужным людям, которые и щедро рассчитаются с Коревой, и возьмут под крылышко. Основные очертания комбинации, которую она выстроит, уже возникали в её уме…

Внезапно она услышала легкий шорох. Испуганно оглянулась — её нервы были на пределе. Да нет, наверно, почудилось — или сквозняк по комнатам прошел.

Замурлыкав под нос песенку, она прошла в ванную, пустила воду, щедро добавила пены и целебных экстрактов из солей и грязей Мертвого моря. Разделась, полюбовалась в зеркале своей точеной фигуркой, небольшой, но тугой и аккуратной, грудью… Сейчас, как часто бывало в нервные времена, ей совсем не помешало бы расслабиться с каким-нибудь крепким парнем. Пожалуй, завтра она возьмет десятидневный отпуск за свой счет и улетит куда-нибудь в Анталию. Там она найдет себе подходящую пару… Любовь у моря — что может быть лучше? А в Москве путь завершаются разборки.

При одной мысли о теплом море, нежной ночной прохладе, колышущей невесомые занавески в открытом окне гостиничного номера, устланного пушистыми коврами, пряной южной кухне и терпком душистом вине — в густой красноте которого совершенно особо смешаны терпкость и сладость — любви под это вино, прямо на этих коврах, или, ещё экзотичнее и приятнее, в ночном море: купание обнаженными, чуть разогретыми вином, и можно тихо и озорно хихикать, подплывая к хорошо сложенному и крепкому любовнику, обвить его ногами, и ощутить в воде, как набухает и напрягается его могучий ствол, омываемый подводными течениями, маленькими глубинными водоворотиками, возникающими от трепетания их тел, и сесть на этот крепкий ствол, запрокидываясь на спину так, чтобы соски грудей были вровень с водой, и пробегающая по воде рябь их ласкала… — да, при одной мысли обо всем этом Корева почувствовала, как увлажняется её самая сокровенная, самая чуткая на наслаждения, плоть, как влага сочится по внутренней стороне бедер… Осторожным, почти рассеянным жестом она провела пальцем по крохотному набухающему язычку в темном треугольничке её лона — и от этого прикосновения её словно ударило разрядом тока — так невыносимо остро и блаженно было это ощущение, что по её телу пробежал трепет, и она крепко свела ноги, потуже сжимая палец, прилегающий к источнику блаженства… После такого трудного дня ей нужна была разрядка, и она готова была сама её себе подарить… Может, и стоило бы задержать этого детектива — «на чашечку кофе», потому что «страшно одной». Но, с другой стороны — измотанный, запарившийся за день парень, с виду довольно неказистый, которого ещё надо раскрутить, чтобы он забыл о работе, который может зажиматься, и от смущения сделаться слишком груб или слишком быстро кончить, не доставив ей никакого удовольствия. Разве он знает её тело так, как знает она сама, её холеное ухоженное тело, которое так здорово отражается в двух зеркалах, которое может чуть изогнуться, вот так, по-кошачьи грациозно и по-кошачьи похотливо, чтобы створки её драгоценной раковины чуть больше отворились пальцу и чтобы наслаждение сделалось полней… Да, после таких трудных дней лучше всего одиночество, когда не нужно ни перед кем притворяться. Или купленный мальчик — чистенький и услужливый, ежедневно проверяемый у врачей. Да, сейчас лучше всего было бы мальчика — можно и не купленного, но совсем юного, для которого все было бы впервые, которому она сперва нежно помогла бы кончить, первый раз в жизни, а потом, мягко упрекнув его, растерянного, что он слишком быстро выстрелил и не сумел доставить удовольствие женщине, воспользовалась бы его стыдом и желанием искупить свою вину, чтобы с заботливой улыбкой начать учить его делать то, что она делает сейчас с собой — он бы мог делать и руками, и языком, и она стала бы нашептывать ему, что, когда он этому научится, то ни одна женщина перед ним не устоит, а потом закричать от восторга, стиснув ногами его голову.

Представив, что её ласкает мальчик пятнадцати-шестнадцати лет, мальчик, которого можно растлить, научить всяким штучкам, полностью подчинить своей воле — а потом, когда он ей надоест, научить зарабатывать деньги приобретенным умением, обслуживая и мужчин, и женщин, пока звероподобный «браток», за время ходок по зонам больше полюбивший свой собственный пол, чем женщин, не растерзает его на какой-нибудь дачке (да, пусть в итоге он будет растерзан, это обязательно!) — она почувствовала совсем прекрасный жар, цветком расцветающий внутри её тела, из бутона, так чутко откликающегося на умелые прикосновения… И в тот момент, когда она начала все быстрей и лихорадочней работать пальцем, забыв обо всем, в приоткрытую дверь ванной скользнула неслышная тень. Она ещё увидела в зеркале очертания вторгшегося незнакомца, но не успела даже вскрикнуть, даже сообразить, что происходит — сильная рука сдавило ей горло, в глазах у неё все поплыло, и она провалилась в туман, сперва розовый, потом багровый, потом черный…

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Едва расставшись с Коревой, Андрей сделал два звонка. Первый Людмиле.

— Это я, — сказал он, услышав её голос. — Ты шла за нами?

— Да, — ответила она. — Но не до конца.

— Почему?

— Потому что ваш преследователь отстал. То есть, вернее говоря, намеренно вас бросил, проводив часть пути. И никому вас не передавал. Правда, звонил из своей машины по мобильному. Видно, получил приказ бросить преследование, раз сегодня Корева не одна. Я проехала за ним, когда он свернул с Профсоюзной, и проследила до Арбата. Он оставил машину у дома на улице Рылеева — или как там она сейчас называется, историческим названием? — и вошел в подъезд. Найти его не составит труда.

— Кто он такой? Ты хорошо его запомнила?

— Еще бы!.. — последовала пауза в две-три секунды. — Ты будешь очень смеяться, но это был чеченец.

— Ты уверена?

— Вполне. Приятный, кстати, мужик, средних лет. По виду, не из отпетых, — Людмила хмыкнула. — Такие, кстати, часто оказываются самыми опасными.

— «Чеченский след»… — пробормотал Андрей, тоном, в котором смешались ирония и досада.

— Он самый. А теперь докладывай о своих успехах. Как тебе эта Корева?

— Из тех, к кому подходит выражение «клейма негде ставить», — сухо сообщил Андрей. — Любит только себя и деньги, и пойдет ради них на что угодно. Я провел с ней около часа, так? И до сих пор такое ощущение, будто меня изваляли в нечистотах. Мне кажется, её и Курослепова связывало что-то очень мерзкое.

— Здорово тебя разобрало! — усмехнулась она. — А на вид такая милашка.

— Черствая бесчувственная тварь. Уже стала прикидывать, кому сдать Курослепова так, чтобы и от нас отделаться.

— Собирается сдать его, но не нам?

— Да. Надеюсь, мы вовремя выясним, кому.

— Она созналась в том, что была соучастницей убийства?

— Да. Без всякого стыда. Скорей, была недовольна, что её раскусили. Ну, и испуг имеется. Насколько сильный, трудно сказать.

— Попробуем на этом её поприжать… Ты проводил её до дверей квартиры?

— Да.

— Ничего странного, необычного?

— Ничего.

— Ладно, тогда до завтра.

— До завтра.

И Андрей сразу позвонил Игорю.

— Какие новости? — спросил Игорь.

— Главная новость — что объявилась наша подруга.

— Да ну?!

— И уже успела неплохо поработать. Нашему неизвестному помогает какой-то чеченец средних лет, который живет близ Арбата. Этот чеченец «пас» меня, пока я вез Кореву.

— А наша подруга «пасла» его?

— Да.

— Что Корева? Удалось от неё чего-нибудь добиться?

Андрей сжато поведал основное.

— М-да… — сказал Игорь. — Еще та штучка. Интересно, кому она собирается заложить Курослепова?

— Это зависит от того, что их связывало, и что она может о нем рассказать.

— Себя при этом не замарав?..

— Она из тех, кому на это глубоко наплевать. Можно и замаранной походить, если с этого выгода светит. Главное — не попасть под статьи уголовного кодекса… Может, — предложил Андрей, — пугнуть Курослепова тем, что Корева готова разболтаться? И поглядеть на его реакцию?

— Вряд ли это будет своевременно, — возразил Игорь. — Ладно, все это надо ещё вертеть, крутить и обмозговывать. Не нравится мне намек на чеченское присутствие.

— А мне ещё меньше нравится Корева, — признался Андрей. — Она из тех дамочек, которые способны на любую подлянку.

— Вижу, она произвела на тебя очень сильно впечатление, — рассмеялся Игорь.

Андрей глубоко вздохнул.

— Если я когда-нибудь ещё назову нашу подругу «исчадием ада», напомни мне, что сегодня я видел настоящее исчадие ада. Мелкое, подлое, равнодушное, торгующее людьми как спичками… Если честно, я даже боюсь разузнавать, какие дела она вертела для Курослепова. Не удивлюсь любой мерзости, которая может всплыть. Тому, например, что всех девочек тихо убирали после оргий, чтобы они никому не могли ничего рассказать…

— Ты серьезно? — живо спросил Игорь.

— Почему она сказала, что со стороны девочек все чисто, они гарантированно не могли ничего рассказывать? Об орхидее в том числе?

Игорь опять задумался.

— Вот что, — сказал он наконец. — Надо бы нам увидеться и все проговорить. Подъезжай завтра утром в Баковку. Я предупрежу охрану, что ты приедешь за инструкциями. Погуляем по оранжереям, разберем всю ситуацию по косточкам. И почему наша подруга так резво влезла в это дело? Ведь не только из-за обиды на «подражателя»? Как видишь, вопросы копятся…

— Завтра первым делом приеду к тебе, — сказал Андрей.

Около десяти он был дома — и ошеломил Ольгу количеством цветов, которые с трудом донес из машины. Еще бы — два огромных букета и «декабрист» в горшке.

— Что это? — ахнула Ольга. — Это все мне?

— Да, тебе. Появилась возможность прихватить в связи с работой, я и не стал стесняться.

— Все эта история с орхидеями?

— Да. И владельцы цветочных магазинов обхаживают нас, поощряя нас её распутать, — рассмеялся Андрей.

— Хоть бы всегда у тебя была такая работа! — засмеялась в ответ Ольга.

— Гм… Не скажи. В ней не все так хорошо и весело. Хотя, как видишь, есть и свои преимущества.

Они с Ольгой спокойно поужинали, поболтали о всякой всячине, и где-то к половине двенадцатого легли спать. Но выспаться Андрею не удалось. Его разбудил телефонный звонок — оглушительно резкий в ночной тишине. Беря трубку, он поглядел на светящийся циферблат будильника — было без четверти два.

— Это я, — услышал он голос Людмилы. — Приезжай в Ясенево.

— Ты оттуда?

— Да.

— А Корева?..

— Все увидишь на месте.

— Мертва?..

— Мертвее некуда. Давай быстрее, жду.

И она повесила трубку.

Андрей вскочил и начал поспешно одеваться. Ольга проснулась.

— Что такое? — спросила она.

— Аврал! — коротко ответил Андрей.

— Крупный?

— И, кажется, даже очень, — он наклонился и поцеловал жену. — Спи. Я постараюсь вернуться как можно быстрей.

И через десять минут он мчался по пустынным ночным улицам и проспектам к дому Коревой.

Он поставил машину не прямо у подъезда, а на углу дома, на небольшой заасфальтированной площадке. Поднялся к квартире Коревой, аккуратно толкнул дверь. Дверь бесшумно открылась.

— Быстро доехал, — спокойно заметила Людмила, возникая из теней в ближнем углу коридора — будто из воздуха образовавшись. Андрей понял, что она предпочла подстраховаться, затаившись на всякий случай в самом удобном для атаки месте: если бы в дверь вошел не Андрей, а кто-то другой например, убийца, решивший за чем-то вернуться — то она бы покончила с вошедшим одним молниеносным ударом. — Пойдем, посмотришь.

Она провела Андрея в комнату.

В гостиной — как и в другой комнате, служившей спальней — был полный разгром: все перевернуто, ящики стола и шкафов выдвинуты, полное впечатление, будто что-то искали. А посреди разгрома сидела обнаженная Корева, привязанная к стулу. Ее голова свесилась набок, под шеей болтался конец кожаного ремня, исполнившего роль удавки. А в её чуть вьющиеся плотные темные волосы был вставлен цветок орхидеи «мертвая голова».

— Вот такой я её нашла, — сообщила Богомол.

— Когда ты здесь появилась?

— Около часу ночи. Что-то меня смутило… Может быть, общая тональность твоего рассказа об этой девице… Или что-то конкретное. Сейчас не могу вспомнить, что меня задело. Но подумала, что не худо было бы её навестить, пока она никого не ужалила. Оказалось, однако, что ужалили её.

— Дверь была закрыта?

— Да. Если бы дверь была отперта, я бы не вошла. Подождала бы на лестничной клетке, пока убийца не вышел бы из квартиры. Вырубила бы его и затащила вовнутрь, чтобы допросить, когда очухается.

— Ты отперла дверь, так? Она ведь была заперта на все замки?

— Нет, только на один, защелкивающийся изнутри автоматически. Меня это насторожило. Ведь ты сказал, что слышал, уходя, как Корева запирает дверь на ВСЕ замки. Так что я не удивилась, обнаружив её мертвой.

— Интересно, зачем её раздели перед смертью?

— Ее не раздели. Ее вытащили из ванной. Вода в ванной так и стоит. Пена осела, а ароматические экстракты все ещё благоухают. Ничего сексуального с ней перед смертью не творили, если ты это имеешь в виду. Я её осмотрела.

— Когда, по-твоему, наступила смерть? — спросил Андрей.

— Как понимаешь, я не специалист. Так, соображаю кое-что из практики, — она усмехнулась. — Я бы сказала, что между одиннадцатью и полуночью.

— Если бы ты приехала чуть пораньше, ты бы застала убийцу.

— Да, — кивнула она. — Судя по всему, ей устроили допрос с пристрастием. Пытались выпытать что-то важное, прежде, чем убить. Я думаю, допрашивали не меньше часу.

— Но это значит, — прикинул Андрей, — что убийца появился почти сразу же после того, как мы с ней расстались.

— Я думаю, убийца поджидал её в квартире, — сказала Людмила. — Мне не верится, чтобы она хоть кому-то отперла дверь после твоего предупреждения.

— Если только она не знала убийцу очень близко…

— Если бы она знала его близко, убийце незачем было бы устраивать допрос и обыск, — возразила она. — Он бы знал, где что лежит, и аккуратно забрал бы то, что ему надо. Точно так же, как ему незачем было бы нападать на неё неожиданно и связывать её. И вообще, у этого человека должен быть целый запас орхидей «мертвая голова» — орхидей достаточно редких. И Корева знала бы об этом, будь у них сколько-то тесные отношения — шила в мешке не утаишь. И уж, конечно, первым делом позвонила бы Курослепову, чтобы избавиться от опасности… Я представляю дело так, — она достала пачку своих любимых «Давидофф Лайт», извлекла сигарету и принялась медленно вращать её в пальцах, пока что не закуривая. — Преступник знал, где живет Корева. Или успел выяснить это за сегодняшний — то есть, уже за вчерашний день, определив, за кем ты следишь. Его чеченский сообщник сообщает ему: Корева едет домой не одна, так что подстерегать её возле дома или на лестничной клетке не стоит. Ты правильно заметил, что преступник профессионал. Для него не составляет труда открыть замки и затаиться в квартире. Даже если бы ты зашел в квартиру вместе с Коревой, ты бы его не заметил. Если б ты решил задержаться… Что ж, я думаю, он поступил бы с тобой точно так же, как и в истории с убийством Моховых: оглоушил и связал бы, чтобы ты не мешал ему разбираться с Коревой. Этот тип явно предпочитает не совершать лишних убийств. Устраняет очень целенаправленно — вполне очевидно, своих врагов. Или врагов кого-то, кто решил воспользоваться его услугами. Хотя, мне кажется, тут чисто личные мотивы, и наш неизвестный действует сам за себя…

— А чеченец?

— В этом есть своя странность, согласна. И очень вероятно, что мы узнаем практически все, когда выясним, что это за чеченец и почему помогает нашему неизвестному.

— Насколько я знаю, одна из чеченских мафий контролирует довольно значительную часть московского рынка эротических услуг, — заметил Андрей.

— Как-то не слишком похоже на войну за передел сфер влияния на этом рынке. Но все может быть, — сказала она. — Я кое-что успела проглядеть. Во-первых, неизвестный стер все номера из памяти телефона Коревой. У неё телефон с определителем номера с памятью на девяносто девять последних звонков — и эта память очищена. Очень показательно, а?

— Это интересно, — согласился Андрей. — Преступник очень не хотел, чтобы знали, кто звонил Коревой за последние дни. Может, там был зафиксирован и его номер телефона?

— Мне кажется, тут что-то другое… — покачала она головой. — И я не могу найти её записные книжки. Похоже, убийца их забрал.

— Записные книжки Бечтаева тоже частично пропали. Во всяком случае, следствие, которое перешерстило многих и многих, не узнало о связях Бечтаева с Курослеповым, Коревой… И, надо полагать, с ещё несколькими людьми. Выходит, самая важная записная книжка была изъята убийцей.

— Что ж, узнаваемый почерк получается, а? И погляди, где именно убийца разворошил все больше всего. Тебе это ни о чем не говорит?

Андрей внимательно огляделся, потом с сомнением повернулся к Богомолу.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, но я бы сказал, что убийцу больше всего интересовали видеокассеты. Они всей кучей вывалены на пол, часть вынута из футляров, как будто их просматривали, и все эти выдвинутые ящики и открытые дверцы шкафов — именно те местечки, где тоже могут держать видеокассеты…

Богомол кивнула.

— Все правильно. Убийце нужно было найти какую-то видеозапись, так выходит?

Андрей нахмурился. Ему пришла в голову другая мысль.

— Насколько я успел изучить ходы преступника, — проговорил он, — я не удивлюсь, если мы найдем тут какую-нибудь очень интересную запись, которую он якобы не смог отыскать, хотя искал, мол, отчаянно…

— Мог подбросить, по-твоему? — она нахмурилась и встряхнула своими роскошными золотыми волосами. — Тогда надо искать, — она поглядела на часы. — Желательно исчезнуть до рассвета, так что времени у нас не слишком много. На какую бы кассету ты сделал ставку?

— Во-первых, не на те, которые вынуты из футляров. Ведь это явный намек, что убийца их просмотрел — и не обнаружил в них ничего интересного. Во-вторых, не стал бы искать среди домашних записей, где и данные на наклейках записаны от руки. Я бы стал искать какую-нибудь фирменную кассету, на которой, судя по наклейке, записан знаменитый, всем известный фильм — из тех фильмов, что почти наверняка встретишь в любой домашней видеотеке. То есть, я бы искал кассету, стоящую на самом виду.

— Но когда видеокассета в упаковке популярного фильма стоит на самом виду, её любая подруга может взять без спросу — и то-то весело будет, когда она вставит этот фильм в видеомагнитофон! — заметила Богомол.

— Это в реальной жизни. А если преступнику надо внушить нам, что Корева его перехитрила, он поставит кассету на самом виду, замаскировав её хоть вот под это «Белое солнце пустыни», хоть вот под этот «Титаник», Андрей указал на полочку, на которой стояло десятка два фирменных видеокассет с самыми популярными фильмами.

— Так, да не так, — возразила она. — Если этот тип так хитер, как ты говоришь, то он должен был все разыграть потоньше. Я бы сделала ставку вот на это! — и она указала на три кассеты, которые так и покоились в дальнем углу выдвинутого ящика шкафа, небрежно отпихнутые преступником в сторонку.

Андрей поглядел на яркие фотографии на их футлярах.

— Фильмы из серии «Коллекция мировой эротики»… Не удивлюсь, если они окажутся ближе к тяжелому порно…

— Вот-вот! Какие компрометирующие сцены могла записывать Корева, учитывая, в каком бизнесе она подвизалась?

Андрей хлопнул себя по лбу.

— Конечно! Если в порнофильм вставить сцену из реальной жизни — многие могут и не заметить. И вообще, кому придет в голову, что тяжелое порно, взятое из жизни, спрятано под маркой тяжелого порно, созданного воображением режиссера и сценариста, так? И вот объяснение, почему эти кассеты были убраны подальше — такие кассеты никогда не держат на виду, это только для личного пользования, для самых близких друзей… И преступник намеренно продемонстрировал пренебрежение к ним: мол, поверил, что они спрятаны только из соображений пристойности, и брезгливо отстранил, даже не пожелав вставить в видеомагнитофон…

— Будем надеяться, мы правы, — сказала Богомол, включая видеомагнитофон, вставляя первую кассету и ставя её на просмотр на убыстренной скорости. — Ох, и наследили мы тут!.. — вздохнула она, покачав головой. — Придется тебе звонить Повару, каяться, чтобы он тебя прикрыл. Нам вовсе не надо, чтобы наши отпечатки пальцев пошли гулять путями обычного следствия… — она наконец щелкнула зажигалкой и раскурила сигарету. — А раз уж наследили, то будем и дальше следить.

На пленке в большом количестве мелькали обнаженные тела в самых разных позициях, а также наиболее «эротические» части этих тел.

— Ну, наворотили!.. — Людмила с кислой усмешкой созерцала происходящее на экране. — Столько мяса умудрились вместить в каждый кадр, что, честное слово, это больше напоминает бройлерную фабрику какого-нибудь племени людоедов, чем любовные сцены…

Они прогнали всю пленку до конца, но не увидели ничего выходящего за пределы киновымысла.

Им повезло лишь на третьей, последней пленке. Изображение двух голых девок, усиленно предававшихся лесбийской любви, внезапно сменилось другим изображением, более размытым, поданным не так ярко и выпукло, с лишними деталями, «засоряющими» кадр — но оттого выглядящим намного жизненней и убедительней.

— Ну-ка!.. — выдохнул Андрей. — Переключи на нормальную скорость… Мамочки мои!..

— Это Курослепов? — спросила Богомол, машинально раскуривая вторую сигарету сразу после первой. Андрей обратил внимание, как напряжены её кисти, как проступили сухожилия и вены — словно у неё свело пальцы или она боялась, что рука дрогнет, и удерживала руку колоссальным напряжением сил.

— Да, — ответил Андрей.

Курослепов заполнял пол-экрана. Он сидел в глубоком мягком кресле, положив руки на подлокотники, совершенно голый. Какой-то мужчина медленно массировал ему плечи, затылок и верхнюю часть спины, при этом говоря что-то кому-то, находившемуся за пределами экрана. Говорил массажист достаточно тихо, так что слова, в этой любительской записи, можно было разобрать с трудом, но по его жестам и по тому, как медленно шевелились его губы, словно он старался донести до слушателя каждое слово, вполне закономерно было предположить, что он объясняет невидимому собеседнику основы правильного массажа.

Так оно и оказалось. В кадре возникла совсем юная девушка, ещё девочка, которую подпихнула поближе к массажисту чья-то рука, мелькнувшая лишь на момент…

— Рука Коревой, — заметил Андрей, бросив беглый взгляд на мертвую женщину.

Людмила молча кивнула в знак согласия.

Девочка, следуя указаниям массажиста, начала водить ладонями по плечам Курослепова. Массажист раза два поправил её, девочка стала работать усердней, хотя её движения оставались скованными и напряженными, а глаза невидящими, какими-то стеклянными, похожими на два озерца синеватой тьмы.

— Похоже, накачали наркотиками… — пробормотала Людмила.

В кадре появилась Корева, тоже обнаженная, её тело отсверкивало, будто натертое маслом. Она бережно несла орхидею, которую продемонстрировала Курослепову. Тот перебрал мешочки на отростках орхидеи, ощупал их, выбрал один самый тугой и крепкий и расслабленно кивнул на него. Корева срезала маленьким ножичком этот мешочек, слегка очистила, потом этим же ножичком рассекла пополам и вложила по половинке в каждую из рук юной массажистки. Та начала водить этими половинками по телу Курослепова, разрезами вниз. Массажист что-то ей объяснил, показывая на точки чуть повыше сосков Курослепова, и напряженно слушавшая девочка кивнула, что поняла.

И тут в кадре появилась ещё одна девочка, ещё младше первой. Если первой, массажистке, было лет четырнадцать, то этой — никак не больше двенадцати. Она двигалась словно заторможенная, но при этом по сторонам не оглядывалась и, вроде бы, не выказывала особенного испуга. Корева аккуратно усадила её верхом на Курослепова, раздвинув ей ноги, а потом, подхватив под ягодицы, начала плавно приподнимать и опускать. Курослепов застонал, потом захрипел, его лицо исказилось, руки массажистки, сжимавшие половинки псевдобульб орхидей, задвигались быстрее, по точкам, указанным опытным массажистом. Младшая девочка вскрикнула, из-под её ягодиц потекла кровь, а Курослепов, с последним обессиленным стоном, откинулся в кресле. Корева сняла девочку с Курослепова. Весь пах девочки был в крови, её ноги так заплетались, что она не могла стоять. Корева быстро передала девочку кому-то, находящемуся вне кадра, а потом стала показывать юной массажистке, как ей, с помощью чистого влажного полотенца, удалить кровь с обмякавшего члена Курослепова и как опять его возбудить… Корева действовала холодно, четко и профессионально, а девочка послушно выполняла все её подсказки. Когда член Курослепова опять восстал столбом, опять появилась орхидея, опять срезали мешочек, опять начался массаж определенных точек разрезанными половинками этого мешочка — и появилась ещё одна двенадцатилетняя девочка…

Запись оборвалась, и опять пошло безликое «бройлерное» порно.

У Андрея все поплыло перед глазами, он поднес руку ко рту и кинулся в туалет. Рвало его долго и мучительно. Когда он поднял голову от унитаза, то обнаружил, что Богомол ждет его с полотенцем, уже смоченным холодной водой, наготове.

— Меня саму чуть не вывернуло, — сообщила она, своим обычным сухим и бесстрастным тоном. — Хороший у вас клиент.

— Я… — Андрей перешел в ванную и подставил голову под сильную струю холодной воды, не закончив фразу.

— Хочешь сказать, что ты убьешь его? — осведомилась она. — Не занимайся не своим делом. Это я его убью. Ведь это… Да, это то, чего я особенно терпеть не могу.

Она закурила очередную сигарету. Андрей, после устроенного себе душа, почувствовал себя немного получше.

— Эту кассету надо отдать Повару, — сказал он.

— Отдашь. Только сперва я сниму копию. Я видела на кухне второй видак, так что можно переписать. Кассет у этой Коревой полно, — она через коридор бросила взгляд в комнату, где покоилась на стуле мертвая Корева с застывшими зрачками и с вывалившимся изо рта языком. — Надо сказать, она получила по заслугам. Еще легкой смертью умерла…

И вдруг она расхохоталась.

— Что с тобой? — спросил потрясенный Андрей.

Он заподозрил, что у его партнерши окончательно «крыша поехала». Зная, о её ненависти к сексу вообще, который она использовала исключительно как «орудие производства» — хотя в постели могла изобразить любую страсть, если ей требовалось расслабить и обессилить «заказанную» жертву — он вполне мог представить, с каким глубоким отвращением она должна относиться к любым сексуальным вывертам, тем более связанным с детьми. Да, её руки были по локоть в крови, и самых жутких сцен она повидала немало (часто собственноручно их творя), но увиденное могло задеть какую-то слабую струнку в её душе… Если была душа у этого ледяного чудовища со внешностью сказочной принцессы Златовласки. Впрочем, познакомившись с Коревой, Андрей пришел к выводу, что у Богомола душа все-таки есть. Что, во всяком случае, как он сказал Игорю, она не самое главное исчадие ада на земле.

— Я просто многое поняла! — ответила она, когда её смех смолк так же внезапно, как и начался. — Теперь я знаю, что происходило и какова была роль Коревой…

— Это и так понятно, — недоуменно заметил Андрей.

— Нет, ты не понимаешь, о чем я! — она махнула рукой. — Теперь понятно, кто «заказал» этих двух сутенеров и зачем…

— Ты думаешь, это не Курослепов?

— Разумеется, нет! Их заказала сама Корева. Из страха перед Курослеповым… Так и не понял? Ну, ладно. Объясню, когда сама буду уверена. Хотя почти не сомневаюсь, что я права. К сожалению, все причастные к этому делу люди мертвы, все ниточки оборваны. Правда, остается ещё гинеколог Коревой. Постараюсь добраться до него быстрее этого поганца, который завертел нас в своей игре как на чертовом колесе. Уверена, он стер все номера из памяти телефона и забрал записные книжки Коревой, чтобы мы не могли выйти на её гинеколога. Но найти его — это не иголку в стоге сена искать, завтра найду за несколько часов. И если он будет ещё жив, то, думаю, подтвердит все мои догадки. А если мертв — это тем более будет означать, что я права!

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Кошмарно выглядишь, — с сочувствием сказал Игорь, созерцая бледное осунувшееся лицо своего партнера.

Друзья встретились утром, и не в доме Курослепова, а у себя в офисе. Когда Андрей, ещё ночью, позвонил Игорю и в двух словах проинформировал его о последних событиях — кое о чем говоря очень обтекаемо, намеками, а кое о чем вообще умалчивая, из боязни, что Игоря могут прослушивать, пока он находится в этом проклятом особняке — Игорь сразу понял суть и велел ждать его в офисе. Объяснив Курослепову, что ему необходимо отъехать по срочным делам, он примчался в Москву, выслушал полный отчет Андрея и проглядел видеозапись — Андрей, как и Богомол, снял копию для себя перед тем, как позвонить Повару. На время, пока Игорь просматривал пленку, Андрей ушел из кабинета и курил на улице, пока Игорь его не позвал: глядеть весь этот кошмар ещё раз у Андрея не хватило бы сил…

Андрей Хованцев кивнул.

— Кроме всех впечатлений, я ещё и не спал почти всю ночь. Наша подруга удалилась разыскивать гинеколога Коревой, не откладывая дела в долгий ящик, а мне пришлось дожидаться людей Повара и потом общаться с ними.

— Ты сказал им насчет гинеколога? В смысле, что Богомол подозревает, что этот гинеколог должен был играть важную роль, и намерена разыскать его как можно скорее?

— Нет, не сказал, — устало ответил Андрей. — Она ведь заявила, что этим должна заниматься она сама, и никому не следует перебегать ей дорогу… Не знаю, правильно ли я сделал, что промолчал.

— Очень возможно, что правильно, — пробормотал Игорь. — Я, кажется, тоже понимаю, что произошло.

— Так просвети меня, неразумного, — кисло усмехнулся Андрей.

— Через одну минуту. Для меня должны были уточнить кое-какие данные… Сейчас, перезвоню, и, если все совпадает, то просвещу.

Он набрал номер и сказал в трубку.

— Алло, Павлуха, ты? Это я, Игорь. Нарыл что-нибудь?…Ах, вот как? спросил он после паузы. — Да, это ложится. Спасибо тебе. Всего доброго.

— Я так понимаю, что все сходится, — сказал Андрей, когда его партнер положил трубку. — Но что?

— Полная информация на Пальгуйца и Торсукова, — сообщил Игорь. — Всего их было четверо в «деле». Один из их «бизнес-партнеров», некий Мотовилов, недели две как арестован, другой, некий Шиндин, пока на свободе. «Держали» проституцию среди несовершеннолетних. По оперативным данным, их сеть была самой крупной в Москве. За ними давно следили, но они были очень осторожны. Мотовилова удалось арестовать, поймав на попытке растления четырнадцатилетней девочки с целью приобщения её к преступному бизнесу. Следователи полагают, что он скоро сломается. Очень надеялись, что он даст необходимые показания на Пальгуйца и Торсукова. Впрочем, под ними и без того земля под ногами горела, и их арест был лишь вопросом времени. Выжидали, чтобы прищемить их покрепче. Шиндин остается в разработке…

— Так! — Андрей встал и возбужденно заходил по помещению. Получается, Курослепов обладал «правом первой ночи» на их жертв и…

— Вовсе нет! — перебил его Игорь, с язвительной ухмылкой. — Курослепов получал девочек уже хорошо обстрелянными и обкатанными в деле.

— Но как же?..

— Вот так! Корева затеяла то же самое, что одна таиландская «мадам», которую казнили года два назад. Ее заложили собственные клиенты, возмущенные её, так сказать, мошенничествами. Громкое было дело, о нем вся мировая пресса писала, и у нас ряд изданий, специализирующихся на скандальных материалах, дал заметки или очерки. Насколько понимаю, нашей подруге тоже эти очерки попадались на глаза, вот она и сумела сложить два и два. Такое трудно забыть…

— Так в чем там было дело? — спросил Андрей, останавливаясь посреди комнаты.

— В древней китайской методике омолаживания. На азиатчине были свои понятия о морали и нравственности, понимаешь… Впрочем, как и у древних римлян, которые, как-никак, родоначальники современной европейской культуры, мать их…

— Омолаживание через секс? — спросил Андрей.

— Вот именно. Самым лучшим средством считалось периодически лишать девственности девочку никак не старше четырнадцати лет, а вообще чем моложе тем лучше, при этом в момент оргазма нажимая на определенную точку под своим соском — под правым или левым, не помню.

— А Курослепову массировали орхидеями определенные точки возле сосков! — припомнил Андрей.

— Вот именно. Надо думать, он объединил китайские традиции акупунтуры со знаниями древних римлян. Впрочем, и в китайской традиции орхидея как символ чувственности и как великолепное средство для укрепления мужской потенции играла важную роль. Это и в книжках описано, которые я наволок. Так вот, если верить всяким летописям и медицинским трактатам, императоры и знать, употреблявшие этот «эликсир молодости» доживали в полном здравии духа и тела до восьмидесяти-девяноста лет. Вроде бы, девочек, использованных императором, считали за честь взять в жены высочайшие вельможи… Так вот, эта таиландская «мадам» содержала как бы и не бордель, а «клинику по омолаживанию» — что все равно по таиландским законам карается смертной казнью, как все связанное с детской проституцией. Но поскольку постоянно доставать свежий товар было трудно даже в Юго-Восточной Азии, мировом центре детской проституции, где детей продают в бордели буквально за чашку риса, то что делала наша «хозяйка лечебного заведения»? Она «штопала» раз использованных девочек и снова пускала их в оборот.

— Операция по восстановлению девственности? — уточнил Андрей.

— Точно. Беда в том, что от такого «товара второй свежести» нет никакого проку. Во всяком случае, согласно древней китайской медицине. Кажется, кто-то из омолаживающихся клиентов обратил внимание, что одна и та же девочка попадается ему второй, если не третий раз. Провел собственное расследование — и, перед тем, как покинуть Таиланд, втихую капнул на «мадам» полиции. Я говорю, дело было громкое. Неужели тебе нигде и ни разу не попадалось упоминание о нем?

— Ты хочешь сказать, Корева практиковала то же самое?

— Разумеется. Это ж намного проще, чем искать «качественный товар». Я говорю, если уж там сложно было найти нужное количество девочек для такого промысла, то в России тем более! Всегда может произойти какой-нибудь прокол… Так зачем это, если можно обратиться к сутенерам, специализирующимся на малолетках — они свою плату за риск получают, вот пусть они и ищут, верно? А потом войти в долю с «хорошим» гинекологом, готовым делать операции по восстановлению девственности. Обкатанные и проверенные в работе девочки намного безопасней для их поставщиков. Жаловаться никуда не побегут, лишнего не разболтают… Что многие из них сидят на наркотиках — это факт… Если ты посмотришь пленку строгим аналитическим взглядом, отрешившись от эмоций, хотя это и очень трудно, добавил Игорь, — то заметишь, что девочки ведут себя как актрисы, управляемые умелым режиссером. По некоторым деталям их поведения можно сказать, что они не впервой с мужчиной… Я не берусь утверждать, что Корева и её компаньоны — тот же Бечтаев — поставляли Курослепову только «заплатанных» девственниц… Наверно, иногда ему перепадали и подлинные… Но они, узнав пожелания Курослепова, посчитали, что и дешевле, и меньше риска одалживать девочек у сутенеров, чем искать самим. А так… если человек верит во все эти колдовские рецепты, то почему ему не угодить, по мере сил? А теперь представь, что было бы, если бы Курослепов узнал, что Корева его постоянно надувала, и что никакого лечебного и омолаживающего эффекта ему ждать не приходится — несмотря на то, что он расходовал на эти «сеансы» свои драгоценные орхидеи?

— Он убил бы её — причем убил бы очень жестоко, — уверенно сказал Андрей.

— Полностью согласен. А теперь посмотрим, что получается дальше. У сутенеров, которые поставляли девочек Коревой, возникают крупные неприятности, и они, по каким-то своим причинам, решают именно у Курослепова искать помощи. «Крышу» искать, грубо говоря. Что будет, если они встретятся с Курослеповым и поговорят с ним?

— Из любой случайной фразы Курослепов узнает, что Корева его надувала, — кивнул Андрей. — Даже если они не знают, что девочек одалживали для Курослепова, то любая фраза типа «бизнес у нас прибыльный и хорошо поставленный, у нас многие брали девочек для своих клиентов, такие-то, такие-то, Корева, Бечтаев, до того, как его убили…» заставит Курослепова подскочить, в долю секунды прозрев, и зареветь от ярости! Поэтому Коревой надо предотвратить их встречу с Курослеповым. И она нанимает убийц… Но почему она не боится, что Мотовилов и Шиндин тоже могут растрепаться — если не Курослепову, то следствию? И почему сутенеры решили искать защиту именно у Курослепова — ведь он никак не был связан с этим бизнесом, кроме как через личные увлечения, о которых никто не знал, и даже для Повара они стали сюрпризом?

— Объяснения есть, — сказал Игорь. — Конечно, Корева, как женщина осторожная, предпочитала вести дела с минимальным количеством народа. Каждый лишний человек — лишняя опасность огласки или прокола. Поэтому ничего удивительного, если она вела дела только с двумя компаньонами из четырех — с теми, которых считала больше способными держать язык за зубами — а двое других вообще никогда не видели её и не слышали её фамилии. Что до того, почему Пальгуец и Торсуков решили идти к Курослепову… Видишь ли, в их деле тоже возникает «чеченский след». Оперативники сумели накрыть Мотовилова в очень для него щепетильный момент благодаря такому удачному стечению обстоятельств, которое, если хоть немного призадуматься, выглядит вполне очевидной «подставой». Кто мог подставить Мотовилова? Правильно, конкуренты по бизнесу. А теперь сопоставь это с тем фактом что в последнее время на московский рынок проституции очень мощно ломится какая-то новая чеченская группировка… А Пальгуец и Торсуков, я думаю, вполне определенно, без всяких сомнений, знали, кто на них наезжает. И знали, что у Курослепова есть рычаги воздействия на их противников, вот и решили идти к нему на поклон… Видишь ли, Курослепов очень неплохо нажился на чеченской войне. Причем сумев сохранить отличные отношения и с нашими генералами, и с чеченскими полевыми командирами. Возможно, он до сих пор выступает посредником в сделках с несуществующей нефтью — ну, когда нефть, бесследно испарившуюся в Европу, надо списать как сгинувшую на территории Чечни… Улавливаешь? Скажем, он был в основе финансового благополучия тех чеченцев, которые сейчас решили вкладывать деньги в рынок «живого товара». Разумеется, если он попросит их отстать от Пальгуйца и Торсукова — они отстанут. И начнут подминать те группировки, у которых нет такой надежной «крыши». Скорей всего, отстанут не за так, а за то, что Пальгуец и Торсуков будут отстегивать им определенный процент — но не слишком грабительский, позволяющий сохранить свое место на рынке. И, что самое главное, обойдется без кровопролитной войны. Кстати, при таком раскладе становится понятно, как Корева сумела организовать устранение Пальгуйца и Торсукова. Ведь «заказ» на такие крупные фигуры в преступном мире стоит достаточно дорого, и я сомневаюсь, чтобы Корева, при всей её изворотливости, могла собрать нужную сумму. К тому же, Корева, как мы уже поняли, была ещё той жадюгой, готовой удавиться за копейку. Нет, она не истратила ни единого собственного грошика. Она пришла к этим чеченцам и сказала: «Значит, так, ребятки, Пальгуец и Торсуков собираются искать защиту у Курослепова. Если они переговорят с ним до того, как вы до них доберетесь, то вам их уже не сожрать. Пальгуец и Торсуков сейчас очень осторожны. С того момента, как они учуяли неладное, при них постоянно крупная охрана, состоящая из их самых отпетых головорезов. Словом, перехватить их вам будет нелегко. Но я могу вам их подставить, потому что мне они тоже начали мешать. Но подставить, разумеется, не за так…»

— Хочешь сказать, не только не платила, но ещё и нажилась на этом? спросил Андрей.

— Ага, — кивнул Игорь. — Это было бы очень на неё похоже. «Я веду с ними кой-какие дела, и эти дела настолько секретны, что на встречу со мной в условленное место они прибывают без охраны, — продолжает она. — Если хотите, я вызову их в наше обычное место встреч на нужный день и час…» Получает гонорар — и назначает Пальгуйцу и Торсукову очередную строго секретную встречу — говорит, речь идет о том, чтобы опять одолжить партию девочек на самых выгодных условиях… Дальнейшее мы знаем.

— Да, — согласился Андрей. — Более, чем правдоподобно. Думаю, все так и было. Но тогда возникает другой вопрос — на чьей стороне был тот чеченец, который следил за Коревой? И как со всем этим связан наш неизвестный, расшвыривающий орхидеи «мертвая голова»?

— Вопросов остается тьма-тьмущая, — сказал Игорь. — И эти — из существенных. Но не они самые главные. Главный вопрос — в другом. И если мы ответим на него, то ответим и на все остальные.

— И какой это вопрос?

— А ты сам не догадываешься? — осведомился Игорь.

Андрей задумался.

— Это вопрос, который я задал бы нашей красавице, — проговорил он наконец. — Что все-таки заставило её примчаться в квартиру Коревой, практически ночью?

— Браво! — сказал Игорь. — Я хотел сформулировать его несколько иначе, но суть остается та же. Так что тебя смущает или не устраивает? Теперь ты говори, а я послушаю. Так иногда лучше думается.

— Мне не нравится, что она так и не объяснила мне, какая догадка привела её в квартиру Коревой, — медленно начал Андрей. — Не в её духе ссылаться на «мимолетную мысль, которую сразу забыла, и от которой осталось лишь ощущение тревоги». Она выразилась приблизительно так. А ведь обычно она очень логично и четко все раскладывает. Да и вообще, глупое объяснение, кто бы его ни дал. Выходит, она решила скрыть от меня, что её подтолкнуло приехать в Ясенево. А значит, у неё есть своя цель, которая с нашими целями не совпадает. Какая цель может настолько не совпадать с нашими, что надо увертываться от объяснений? Если учесть, что сейчас наша главная задача сохранить жизнь Курослепова, то получается, что её задача — убить Курослепова. Впрочем, она ведь обмолвилась — якобы обмолвилась — после просмотра этой кассеты, что с удовольствием его убьет.

— И встретила, разумеется, твое понимание, — ввернул Игорь.

— Разумеется. Но ведь и на твое понимание она могла рассчитывать… Скажи, разве после увиденного у тебя не возникает тайного желания охранять Курослепова… ну, немножко небрежно, чтобы дать убийцам шанс добраться до него, пока Курослепов полагается на твою охрану?

Игорь покачал головой.

— Наоборот. Теперь я буду охранять его вдвое тщательней, чем раньше, потому что понимаю, как он стал ценен для Повара. С этой пленкой мы сделали Повару колоссальный подарок, и теперь Повар не простит нам, если Курослепова убьют до того, как Повар его раскрутит — имея на руках эту пленку, можно заставить Курослепова рассказать все и обо всех! А уж если Повар решит потом выбросить Курослепова как выжатый лимон — это его дело. Так что если Богомол рассчитывала на то, что я ослаблю свою бдительность, увидев пленку — она очень просчиталась… Но, получается, мы оба исходим из того, что она заранее знала о пленке, так?

— Так. Это я предположил, что убийца мог не УНЕСТИ, а ПОДКИНУТЬ видеопленку — но мое внимание к переворошенным видеокассетам привлекла она. Возможно, если бы я сам не догадался, что надо искать видеозапись, якобы «не найденную» убийцей, то она навела бы меня на эту мысль. Узнать о пленке и срочно приехать она могла из двух источников. Либо от Коревой, либо от убийцы. Корева исключается по двум причинам. Во-первых, все указывает на то, что убийца ждал её в квартире и напал на нее, едва она разделась, чтобы залезть в ванную. Он помедлил, опасаясь, что я не совсем уехал, а ушел на секунду — скажем, забыл машину запереть — и сейчас вернусь. И, естественно, подниму шум, если Корева мне не откроет. Увидев её обнаженной, он понял, что я возвращаться не собираюсь… И, во-вторых, запись делала не Корева. Иначе бы она ни в коем случае не «засветилась» на пленке сама — ведь, «засветившись», она уже не могла использовать эту пленку как орудие шантажа. Но эту тайную съемку должен был провести человек, которому Курослепов безмерно доверял и которого не боялся. Кто из известных нам персонажей остался на этой пленке «за кадром»? Бечтаев и Моховых. Но, если бы съемку производил Бечтаев, то убийца получил бы её три месяца назад, когда напал на Бечтаева. Ведь у него было время вытрясти из Бечтаева все, что надо, основательно обыскать его квартиру, забрать его записные книжки и какие-то другие важные материалы. Остается Моховых.

— Почему не предположить, что съемку производил сам убийца? осведомился Игорь.

— Который получается, таким образом, как-то причастным к оргиям Курослепова? — с большим скепсисом осведомился Андрей.

— А если Бечтаев и есть наш рассыльщик орхидей? Если и впрямь в его квартире погиб некто посторонний, а Бечтаев, затаившись до поры, теперь начал мстить? — спросил Игорь — почти что тоном профессора на экзамене.

— Не проходит, — со студенческой покорностью ответил Андрей. Во-первых, если бы кассета принадлежала Бечтаеву, она бы выплыла на свет намного раньше. И потом, Моховых был единственным человеком, который мог безбоязненно организовать съемку. Он ведь занимался всеми вопросами безопасности Курослепова, и наверняка, в том числе, дотошно проверял все «клубничные» квартиры на наличие записывающих и подслушивающих устройств, размышляя вслух, Андрей начал заводиться. — Скажи, ты бы рискнул установить в квартире потайную видеокамеру, зная, что квартиру будет осматривать такой человек как Моховых? — Андрей встал и начал расхаживать по комнате. — Не рискнул бы, даже если бы считал себя хитрее всех! Потому что всегда оставался бы шанс, что Моховых найдет твое оборудование — и наказание за это было бы таким страшным, что одна мысль о наказании отбила бы у тебя охоту обезопаситься подобным образом! Повторяю, записывать мог лишь Моховых — потому что он был единственным, которого никто не проверял и не контролировал!

— Правильно, — одобрительно кивнул Игорь. — Итак, что, по-твоему, произошло?

— По-моему, ясно, — Андрей, перестав расхаживать, сел в кресло и налил себе ещё чашку кофе. — Моховых был себе на уме. Не то, чтобы он не был предан Курослепову и не перегрыз бы за него горло кому угодно — но посчитал необходимым подстраховаться, на случай, если хозяин вдруг решит от него избавиться. Видно, неплохо изучил нрав Курослепова. Он делает эту запись. И об этой записи становится известно нашему таинственному охотнику. Как? Не суть важно. Возможно, он следил за Моховым, как и за другими людьми из окружения Курослепова, и слышал, как где-нибудь в ресторане Моховых ляпнул, что мол, Курослепов никогда меня не спишет, потому что иначе всплывет то, что у меня припасено против него. Потом наш охотник проникает в дом Курослепова. Зная его дерзость, сообразительность и решительность, я вполне могу предположить, что он заявил Моховых, оказавшись с ним наедине и наведя на него пистолет: «Звать на помощь бессмысленно. Все предупреждены, чтобы, в случае чего, не обращали внимания на твои крики. Я убираю тебя по заказу твоего хозяина — и убегу, чтобы выглядело так, будто я хотел убить Курослепова, но ты встал у меня на пути. Не выполнить заказ я не могу, но если у тебя есть какие-то пожелания — то пожалуйста! Честно говоря я не люблю, когда хозяева чужими руками уничтожают верных слуг.» И Моховых, у которого остается только одна возможность отомстить Курослепову, быстро говорит нашему незнакомцу: «Там-то и там-то, в таком-то тайнике, найдешь кассету. Если ты с её помощью погубишь Курослепова — то спасибо тебе.» Если это было так, и Моховых был нужен нашему неизвестному как обладатель убойного компромата на Курослепова, то, надо сказать, наш неизвестный проявил себя тончайшим знатоком человеческой психологии и разыграл все как по нотам.

— Полностью согласен, — сказал Игорь. — и что было дальше?

— Дальше совсем просто. Из квартиры Коревой наш неизвестный звонит Богомолу — зная, что она уже в Москве — и говорит: «Я — тот, кто вызвал тебя в Москву, воспользовавшись твоим знаком — орхидеями. На квартире Коревой ты найдешь кассету. На ней запечатлен человек, которого нужно убрать. Заодно и поймешь, почему его надо убрать. Увидишь такое, что, думаю, ты согласишься заняться им без всякого гонорара.» И она ведь действительно согласилась. Потому что считает личным долгом уничтожать сексуальных извращенцев — они приводят её в ярость. Так что и её психологию неизвестный хорошо изучил.

— Зачем ему это было надо? — задумчиво спросил Игорь.

— Как зачем? — чуть растерялся Андрей. — Он все обставил так, что Курослепов сейчас опасается именно мужчину. Если выпустить против него женщину — Курослепов не заподозрит опасность, пока не будет слишком поздно. Наш неизвестный допустил только один прокол — он был уверен, что мы очистим Богомолу путь к Курослепову, когда увидим кассету.

— Хм… Было ли это проколом? — пробормотал Игорь. — Заключительная часть твоих рассуждений — самая слабая.

— У тебя есть версия получше?

— Да. Не было никакого неизвестного.

— А кто же был?..

— Сама Богомол, — ответил Игорь.

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Андрей оторопел.

— Объяснись, — попросил он.

— Все очень просто. И разом отпадают многие вопросы, которые остаются, если принять твою версию. Почему Богомол так быстро оказалась в Москве, узнав, что кто-то стал «злоупотреблять её фирменным знаком»? Допустим, обиделась. Но, все равно, не тот случай, чтобы опрометью срываться с места. Чтобы она объявилась буквально через сутки, надо было поманить её чем-то более существенным. Ее услуги стоят очень дорого — и она бы пальцем не шевельнула, пока на её счет не был бы переведен солидный аванс. Даже ради удовольствия наказать «жалкого подражателя». Так почему она вмешалась? Почему, черт побери, она так наследила в квартире Коревой, что, не вмешайся Повар, следственные органы уже разыскивали бы женщину, которая, судя по отпечаткам пальцев и окуркам сигарет, находилась в квартире в момент убийства? Ведь она практически спровоцировала тебя на звонок Повару. Более того, прямым текстом сказала тебе, что ты обязан ему позвонить… И почему, мать твою за ногу, наш неизвестный, при всей его неуловимости, подкидывал нам столько доказательств своего существования — при этом явно действуя против нас в «щадящем режиме»? И эти выстрелы мимо, и даже то, как тебя вырубили и связали — при этом стараясь не причинить тебе особого вреда, даже документы вернули… Такое впечатление, будто действовал не просто профессионал, которому мы нужны, а, более того, человек, неплохо к нам относящийся. В ином случае, ему было бы спокойней, например, убрать тебя на пути от кафе до машины, занять твое место, чтобы отвезти Кореву домой, и разобраться с ней без помех…

— Но ведь он должен был соображать, что после происшествия в теплице мы постоянно будем перезваниваться — и, если я не отвечу, ты забьешь во все колокола. И около дома Коревой уже будут ждать «те, кому надо»…

— Согласен. Может, пример не слишком удачный, но сути дела это не меняет. Я вот как мыслю, что произошло. Вся заварушка вышла из-за того, что Повар прознал о кассете и решил её заполучить. Детали — что и как осуществлялось чисто технически — можно разобрать попозже. Главное Богомол получает задание раздобыть эту кассету любой ценой. Узнав, что Курослепов увлекается орхидеями, она разрабатывает план, в котором учитывает все: и букет, который некогда составила для неё Корева…

— Думаешь, она и про Кореву знала?

— Уверен, разведку она произвела на высшем уровне. Если я прав, то и Бечтаева убила она. А ведь это случилось три месяца назад. Значит, три месяца — три месяца! — она дорабатывала детали операции перед решающим броском… То, что после ограбления оранжереи Курослепов обратился именно к нам, было ей очень на руку…

— Но, тогда, получается, и оранжерею ограбила она? Или люди Повара?

— А кто бы без помощи и поддержки Повара сумел ограбить так хорошо охраняемую оранжерею, а?

— Но выдать себя за меня?.. Даже переодевшись в мужской костюм, спрятав волосы под капюшоном, наложив какой-то грим…

— В принципе, возможно, — сказал Игорь.

— Но у Курослепова ведь был на тебя давний зуб? Откуда могла взяться уверенность, что он обратится именно к тебе?

— Опять-таки, четкий анализ его психологии. Курослепову подкинули какие-то данные насчет грабителей. Думаю, оставили косвенные улики, что действовала та присносклоняемая чеченская мафия, с которой стакнулась Корева. С чеченской мафией шутки плохи. Поэтому Курослепов должен был рассудить так: верну я его орхидеи — хорошо, сложу голову, нарвавшись на слишком крупного зверя — ещё лучше, он по мне плакать не будет и только порадуется, что и на меня управа нашлась… В любом случае, обратившись ко мне, он свое получит — не одно, так другое.

— Согласен. Но этот чеченец, которого видела Богомол…

— Не было никакого чеченца! — взвился Игорь. — Она на всех парах помчалась в квартиру Коревой и ждала её, к вашему приезду! Знала адрес, по которому живет один из деятелей чеченской мафии — и сообщила его тебе, чтобы убедить, будто она вас «пасла» и будто за вами была слежка — то есть, на корню подсекая подозрения, что могла поджидать в квартире Коревой. Если мы проверим, то чин чином обнаружим, что квартиру в указанном ей доме недавно купил подозрительный чеченец — но это будет ложный след!.. А потом оставалось немногое, — продолжил Игорь, малость остывая. — Убить Кореву, подкинуть кассету, выждать какое-то время и позвонить тебе. Ее отпечатки, густо оставленные в квартире — это как рапорт Повару: задание выполнено — и лично мной. А Повар может с чистой совестью утверждать: кассета попала ко мне в результате простой случайности. Никто никаких следов не найдет, что он вел долгую целенаправленную охоту за этой кассетой. Все, следствие закончено, забудьте. Теперь я не позавидую Курослепову. Но, получается, Повару он тем более нужен живым — и тем более мы будем охранять его от всяких случайностей. И все это сделала наша дорогая подруга…

— Ты, я гляжу, теперь практически не сомневаешься, что она — в прямом подчинении у Повара. И, возможно, была его «ценным кадром» всю жизнь. Еще во время нашей первой с ней встречи, — заметил Андрей.

— По всему раскладу выходит только так, — пожал плечами Игорь.

— Но почему она тогда взяла копию кассеты для себя? И почему она решила продолжить расследование и разыскать гинеколога Коревой?

— Всему можно найти объяснение, — спокойно сказал Игорь. — В конце концов, жизнь не стоит на месте. Возможно, выполнив одно задание, ей сразу надо браться за следующее: разбираться с мафиями, контролирующими московских проституток. А что до гинеколога… Спорить готов, она найдет его убитым — и, конечно, с орхидеей «мертвая голова» на груди — и для всех это станет последним доказательством существования «неизвестного». А для нас это станет последним доказательством, что никакого «неизвестного» не было и нет. Но, разумеется, Курослепова мы будем уверять в подлинности его существования — чтобы этот гад все время прятался под наше крылышко и мы могли глаз с него не спускать!

— Как, по-твоему, она собирается найти гинеколога Коревой? — спросил Андрей.

— Это просто, — ответил Игорь. — Не знаю, как будет действовать она, но, думаю, точно так же, как действовал бы на её месте я. Все продавщицы, особенно в престижных супермаркетах, обязаны время от времени проходить диспансеризацию. Очень часто при этом, когда доходит до всяких женских дел, удовлетворяются справкой о здоровье от личного гинеколога продавщицы, а если и нет, то в медицинской карте почти всегда фиксируется, у какого гинеколога осматриваемая наблюдается постоянно — чтоб можно было связаться с ним, в случае чего. Не думаю, чтобы у Коревой было два гинеколога, один для себя, другой для штопания девочек. У нее, надо полагать, вполне сложились отношения с личным, и он только рад был неплохому дополнительному заработку. В крайнем случае, выход на «того, другого», не брезгующего сомнительными операциями, она все равно получила через личного — и он сообщит координаты. Надо лишь добраться до этой медицинской карты — что при хитрости и обаянии Богомола особого труда не составит.

— Да, конечно… — задумчиво кивнул Андрей. Игорь выстроил все стройней и логичней некуда, и, все равно, Андрею что-то не нравилось. Излишняя стройность вызывала его смутный протест — из-за какой-то шероховатости, мелкой неувязки, которую он никак не мог уцепить, хотя ощущал её существование… Одной из тех неувязок, которые под корень разрушают любую логичную конструкцию — словно из карточного домика вытянули нижнюю карту.

Хорошо, Богомол «опоздает» к гинекологу — «неизвестный» её, мол, опередит. Тогда все ясно… А если она застанет гинеколога живым — и сдаст его компаньонам? Что это будет — очередная коварная уловка? Впрочем, главное даже не в этом…

— Как мы вернем Курослепову его коллекцию орхидей, если все разыграно с подачи Повара? — спросил он.

— Элементарно, — ответил Игорь. — Я думаю, нам её просто подкинут теперь, когда игра окончена… А мы не обязаны раскрывать Курослепову все наши секреты… Что ещё тебя смущает?

Андрей вздохнул и покачал головой.

— Не знаю… Но не нравится мне все это.

— Ты предлагаешь предпринять ещё какие-то шаги?

— Да. Хотя бы для очистки совести.

— Какие? — осведомился Игорь.

— Побольше узнать о том человеке, которого некогда застрелил Бечтаев… Ведь мы можем определенно утверждать, что убийство совершил Бечтаев, хотя его вина и не была доказана?

— Можем, конечно, — ответил Игорь. — Некий Яманов Шараф Кирсанович. В нежном возрасте был членом одной из казанских подростковых банд. Сумел взлететь повыше, но так и остался «оторванным». Вроде бы, сначала был в подчинении у Бечтаева, а потом решил завести собственное «дело». Говорят, Бечтаев ему сначала даже помогал — так сказать, отделил Яманова на принципах франчайзинга. Но Яманов не оценил добро и обнаглел. Мурло его вылезло, когда большую деньгу почувствовал. И попробовал прибрать к рукам несколько «пятачков» и «площадок» Бечтаева, и даже сунулся в один престижный ночной клуб, в который Бечтаев монопольно запускал лишь своих девочек. Оч-чень доходное место, как ты понимаешь… Ну и прострелили ему башку. Незадолго до этого у Бечтаева видели пистолет, по характеристикам вполне соответствующий тому, из которого был застрелен Яманов, но потом этого пистолета не нашли, как в воду канул. А Бечтаев, естественно, от всего отпирался — ничего не знаю, не было никакого пистолета, оговорили враги и завистники.

— А очная ставка со свидетелем? — спросил Андрей.

— Точнее, со свидетельницей… Какая там очная ставка! Про пистолет у неё был доверительный разговор с подружками, и она, разумеется, от всего отказалась, как только на неё вышли следователи: мол, врала не помню что, может, подвыпивши была… А тут и Бечтаев представляет свидетеля, что в момент убийства он был в Смоленске. Словом, цирк на льду, да и только.

— И следователи на этом льду поскользнулись?

— Да. Хотя, я говорю, они бы дожали это дело, если бы Бечтаева не застрелили.

— Так Бечтаеву было выгодно оказаться застреленным?

— Возвращаешься к тому, что мы уже прошли? — чуть насмешливо осведомился Игорь.

— Хочу ещё раз проверить все варианты.

— Бечтаеву было выгодно оказаться застреленным только в том случае, если бы милиция сразу обнаружила его труп, — заметил Игорь.

— Но тут Курослепов некстати вмешался, разве не так? — возразил Андрей. — Как по-твоему, раз Яманов работал под Бечтаевым, мог он участвовать в организации оргий Курослепова?

— Вряд ли. Слишком мелкой швалью был Яманов, да и эти, вышедшие из подростковых банд, слишком часто бывают несдержанны на язык. Любят похвастаться, какие крупные люди пользуются их услугами. Так сказать, комплекс волчонка, который слишком долго ждал, когда его признают взрослым волком. Сам Бечтаев был не настолько дураком, чтобы посвящать его во что-то слишком стремное. А уж Моховых точно отсеял бы Яманова.

— Но ведь Яманов мог что-то узнать? Начать шантажировать, стать опасным?

— Помнишь старую присказку, что очень трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно когда этой кошки там нет? — усмехнулся Игорь. Впрочем, давай, выполняй свою работу «адвоката дьявола».

Игорь часто называл Андрея «адвокатом дьявола» — имея в виду одно из правил римской католической церкви: когда решается вопрос об очередной канонизации, назначается человек, именуемый «адвокатом дьявола». Он должен тщательно изучить всю биографию кандидата в святые, собрать весь «негатив» и «компромат», который удастся отыскать, и на слушании дела изо всех сил добиваться, чтобы кандидату было отказано в канонизации. Так, по мнению церкви, обеспечивается полная беспристрастность и объективность, необходимые для принятия правильного решения. Игорь поощрял Андрея, с его умом бывшего шахматиста-перворазрядника, на сомнения и придирки. Эти сомнения нередко позволяли разглядеть то, что иначе проскользнуло бы незамеченным. И вообще не давали «попасть в чужую колею глубокую».

— Ты сможешь порасспрашивать следователей? — спросил Андрей.

— Разумеется. Что ещё тебя смущает?

— Этот чеченец. Почему Богомол дала наводку именно на него?

— Потому что знала наверняка о его причастности к той мафии, которая контролирует проституцию.

— Но она подчеркнула, что, по её мнению, он не был похож на человека из преступного мира.

Игорь только рассмеялся.

— Мафиози бывают порой очень благообразны.

— И все-таки я бы его проверил.

— Пусть Повар проверяет! — отмахнулся Игорь. — Нас это не касается. В конце концов, нам за это не платят.

— Да, насчет Повара… Если мы догадались, что надо искать гинеколога Коревой, то Повар сообразит это ещё быстрее нас. Неужели он не опередит Богомола, при его-то возможностях?

— Если не опередит — значит, Богомолу дано «добро» на устранение этого гинеколога, — спокойно заметил Игорь.

— К тому все идет… — проговорил Андрей. — Но зачем? Ведь этот гинеколог — бесценный свидетель. Только он может подтвердить Курослепову, что Корева его надувала.

— Так, может, Повару вовсе не нужно, чтобы Курослепов об этом знал, пожал плечами Игорь.

— Тогда я просто не понимаю, что нужно Повару!

— Сила Повара в том, что этого никто не понимает… пока не оказывается слишком поздно! — хмыкнул Игорь. — Будем считать, что это само прояснится в ближайшие дни. Что ещё тебя смущает?

— Садовник, — сказал Андрей.

— То есть?

— Для того, чтобы успешно разводить такие цветы, надо иметь садовника высшего класса, специалиста по орхидеям. Почему мы ни разу не встретили этого садовника? Почему Курослепов о нем не упоминал и не предложил нам с ним встретиться — ведь садовник мог бы многое рассказать об оранжереях: когда он в них работает, когда они остаются без присмотра… В силу обстоятельств, мы сразу же кинулись по следу «неизвестного», забыв обо всем. Но, в более спокойной обстановке, разве мы не начали бы с дотошных расспросов садовника?

Игорь задумался.

— С одной стороны, в этом нет ничего страшного. И в наших книгах не раз упоминается, что самые страстные любители орхидей обходились без садовников, самостоятельно холя и лелея свои обожаемые цветы — даже богатейшие люди мира. Курослепов достаточно смыслит в орхидеях и достаточно ими увлечен, чтобы обходиться без дополнительной прислуги. Но, с другой стороны… Ведь кто-то должен ухаживать за орхидеями, когда Курослепов, например, в отъезде — и абы кому такое дело не поручишь. Почему Курослепов ни словом не упомянул о таком помощнике? Скорей всего, потому что этот человек появляется редко, и вообще фигура слишком второстепенная, чтобы о ней сразу вспомнили в поднявшейся суете. Однако, ты прав, спросить стоит. И, если через два дня орхидеи не появятся, то продолжить поиски продолжить с разговора с садовником. Кстати, таких садовников, которые ухаживают за орхидеями в отсутствие владельцев, называют «няньками». «Нянька» может знать или припомнить что-нибудь ценное. А почему ты вдруг подумал о садовнике?

— Не вдруг, — ответил Андрей. — Ведь и в нашей специальной литературе описано, что для некоторых нежных видов орхидей режим комнатной оранжереи предпочтительнее режима большой оранжереи, особенно в нашем северном климате, и что известны случаи, когда энтузиасты со скромным доходом добивались в своих малогабаритных квартирках большего, чем богатые владельцы крупных оранжерей, оборудованных по последнему слову техники… И там же приводилось несколько случаев, в разных странах, когда такие скромные любители задешево продавали результаты своей работы — чтобы заняться новыми экспериментами или ради разрешения работать в крупной оранжерее с особо редкими экземплярами… Для того, чтобы вырастить редчайшую орхидею, надо не просто все знать об этих цветах, надо их чувствовать. А Курослепов, согласись, не из тех, кто способен чувствовать цветы. Но при этом он очень тщеславен. Если все его роскошные достижения результат чужого труда, то, конечно, он будет это тщательно скрывать. И даже возникни у него подозрения, что садовник причастен к ограблению, он ни словом нам об этом не обмолвится — потому что тогда мы узнаем, что всеми своими успехами он обязан какому-то никчемному чудаку, и, при его самолюбии, это будет для него больнее любого ограбления. Ведь украденное можно восстановить, а репутацию не восстановишь… Если существует такой садовник, то для Курослепова самая стыдная тайна — он, а не девочки… — с кривой улыбкой заключил Андрей.

— И все это ты выводишь из… — протянул Игорь.

— Из того, что Курослепов слишком тщательно молчит о своих помощниках, хотя они у него должны быть, — кивнул Андрей. — И в первую очередь детективам следовало бы говорить с ними… Вот та мелкая неувязочка, которая меня смущала. Есть и ещё кое-что…

— Да? — совсем заинтересованно спросил Игорь.

Андрей только собирался объяснить, как зазвонил телефон.

— Да? — сказал Игорь, взяв трубку. — Да, слушаю, Григорий Ильич… Да, разумеется… Понял… Тут есть одна проблема… Ах, вы знаете? Ну, да, конечно, простите… Да, все сделаем, не волнуйтесь, — он аккуратно, двумя пальцами, положил трубку и потер ухо — словно трубка обожгла ему и ухо и ладонь за время этого короткого разговора.

— Чего хочет Повар? — несколько встревожено спросил Андрей.

— Значит, так, — сумрачно проговорил Игорь. — Его «маленькая стариковская просьба», как ты понимаешь. Вручить нашу копию видеокассеты Курослепову. Сказать ему, что эту копию убийца оставил на теле Коревой — и что ты прибрал её к рукам до приезда милиции. Намекнуть про гинеколога Коревой, повернув так, что ко всем безобразиям, от ограбления оранжереи до тайной видеосъемки может быть причастен он.

— То есть, сдать гинеколога Курослепову? — осведомился Андрей. — С тем, чтобы под этим соусом вернуть Курослепову его орхидеи, так?

— Выходит, так… И вот что самое главное: гинеколог должен попасть в руки Курослепова живым и невредимым. Если он погибнет до того, как Курослепов, с нашей помощью, его схватит, Повар со всех спустит шкуру — и с нас, и с Богомола. Признаться, судьба Богомола волнует меня намного меньше нашей. Но наша — висит на волоске!..

 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

— Подожди, — ошарашено сказал Андрей. — Откуда Повар знает, что Богомол собирается убить гинеколога? И почему, в таком случае, он сам её не остановит — ведь для него это так просто, он наверняка уже знает его имя, адрес и место работы?..

— Все вопросы — потом, — отмахнулся Игорь. — А сейчас подумай, как ты можешь срочно связаться со своей дорогой красавицей — пока она не натворила непоправимых бед?

— Если она сейчас дома, то её телефон у меня, естественно, есть, сказал Андрей. — Есть и номер мобильного — если он не изменился за это время…

— Звони! — Игорь пододвинул к нему аппарат и поглядел на часы. — Черт! Уже три часа дня. Как бы мы не опоздали, при скорости нашей красотки…

— Не опоздаем, — заверил Андрей. — Она действует быстро, но сперва все продумав. Горячку не порет. До сегодняшней ночи этот «штопальщик» не погибнет. Ведь ей надо не только заманить его в ловушку, но и как следует допросить перед тем, как убить.

Он набрал номер квартиры на «Киевской». Телефон не отвечал. Тогда он сразу перезвонил по мобильному.

— Алло, — сказал глубокий и мелодичный голос Людмилы.

— Это я. Ты выследила, кого хотела? — без предисловий спросил Андрей.

— Да, — безмятежно ответила она. — Сейчас я сижу в приемной у Кибирева Владимира Михайловича, врача-гинеколога.

— Ты можешь сейчас говорить?

— Да. Я совершенно одна. В особой приемной для «знатных пациенток». Сижу, листаю журнальчик. Мое кресло — напротив двери, у противоположной стены, а в двери — витражное стекло, так что я сразу замечу, если кто-нибудь подойдет.

— Ты ждешь приема?

— Я уже была у него на приеме. Могу сообщить, что с женской точки зрения я абсолютно здорова. Уже можно сказать, что эрозии, на которую я пожаловалась, нет. Но кой-какие анализы я на всякий случай сдала. Сейчас он лично принесет мне результаты анализов, когда они будут готовы, а потом его рабочий день кончается и мы поедем обедать в хороший ресторан. Как видишь, даже ко всему привычные гинекологи начинают пускать слюни, увидев меня, она говорила с обычной суховатой иронией. — А в чем дело?

— Если с ним что-нибудь стрясется до того, как мы сдадим его Курослепову, Повар оторвет нам головы.

— «Нам» — в смысле тебе и твоему партнеру?

— «Нам» — в смысле всем нам. Тебе тоже.

— Хорошо. Я это учту.

— В какой ресторан вы поедете?

— Давай условимся, — предложила она.

— Что-нибудь в Киевском направлении…

— Гм… «Европейский» на Краснопресненской набережной, а? Это уже фактически в самом центре — но все-таки в той стороне.

— Хорошо. Держи его там до победного.

— Не беспокойся. Ты там будешь?

— Могу быть, за одним из соседних столиков…

— Вот и хорошо. Если нашего клиента будут вдруг уводить не те люди, которых ты знаешь, ты подашь мне знак. Сколько времени надо?

— До Баковки и обратно. Но в Баковке ещё предстоит серьезный разговор.

— Скажем, часа три. Ну, это нормально. Мы можем пробыть в ресторане до семи и даже дольше. Только пусть глупостей не наделают. Я тут должна быть ни при чем, поэтому мне тоже должны угрожать и велеть молчать, если жизнь дорога…

— Может, тебя тоже похитить? — хмыкнул Андрей.

— Это лишнее. Ни в одном спектакле нельзя переигрывать. Все, пока, кто-то идет.

— Ну? — спросил Игорь, когда Андрей положил трубку.

— Ресторан «Европейский» на Краснопресненской, — сообщил Андрей. Нашу красавицу ты знаешь в лицо. Ее спутника зовут Кибирев Владимир Михайлович. Просьба, чтобы я был за одним из соседних столиков — и подал знак, если среди визитеров не будет тебя или кого-то из охраны Курослепова, кого я знаю.

— Разумный шаг, — одобрил Игорь.

— И просьба разыграть как можно убедительней, что Кибирева вы выследили сами, а она здесь ни при чем и тоже жертва…

— Исполним всю комедию звездным составом, — заверил Игорь. — Что ж, теперь моя пора звонить.

Он набрал номер.

— Иван Вениаминович? Да, Терентьев… Я срочно выезжаю к вам… Дела, я вам скажу, серьезней некуда… И надо будет срочно принимать очень важное решение… Ждите. Я лечу на всех парах… Вот так, — вздохнул он, повесив трубку. — Поехали закладывать Курослепова Повару, — он двинулся было к компьютеру, потом махнул рукой. — Нет времени. Сам найдешь все данные Мазаева Александра Петровича. Это один из следователей, занимавшихся делом Яманова. Скажи ему, что действуешь по моей просьбе и что вопрос срочный. Все, до встречи в ресторане!

И Игорь умчался, на ходу влезая в рукава своего великолепного пальто.

Да, интуиция Андрея не подвела. Яманов и впрямь мог стать теперь центральной фигурой. Потому что у всей интриги, разыгрываемой Поваром, существовало лишь одно объяснение — объяснение, настолько понятное обоим друзьям, что они не стали говорить о нем вслух. Тем более, что Игоря время поджимало.

Повару надо, чтобы Курослепов увидел пленку. Понятно, из увидевшего пленку Курослепова можно будет веревки вить. Но Курослепов, разумеется, из кожи вон вылезет, чтобы установить, кем и как сделана запись. Когда — он легко припомнит, по участникам и обстановке запечатленной оргии. Повар велел валить все на гинеколога, который может быть виноват во многом, но к изготовлению или передаче этой пленки явно не причастен. Если Повар подставляет невиновного — значит, он хочет прикрыть настоящего виновника.

А раз он хочет его прикрыть — значит, это был человек, самим Поваром внедренный в мир дельцов от проституции.

И на эту роль подходит только Яманов. И Бечтаев, и Моховых крутились в Москве уже много лет, про них известно, кто они такие, их биографии как на ладони. А Яманов — из молодых, да борзых — заявился из Казани, где, вроде бы, был членом молодежной банды, но этот кусок биографии легко подделать и трудно проверить. Пробыв в Москве без году неделя, Яманов начал подбивать клинья под Бечтаева. Хотя ему, по всему раскладу, выгодней и безопасней было бы проходить под Бечтаевым ещё годика два. Смысл свергать Бечтаева имелся только в одном случае: если Повар хотел обезглавить и развалить крупную «бригаду», жирующую на проституции, выведя в её бригадиры своего человека.

Моховых нужны были помощники, чтобы сделать видеозапись. Скажем, для того, чтобы предварительно установить аппаратуру. Ведь на оргии Моховых приезжал вместе с Курослеповым, и у него не было времени возиться с установкой и наладкой, а если б Моховых однажды заявился в квартиру Бечтаева один и стал бы с чем-то возиться исподтишка — это бы могло вызвать подозрения. Значит, надо кому-то доверится. Бечтаев не подходил: вполне мог заложить Курослепову. А на все готовый волчонок Яманов, которому был открыт свободный доступ в квартиру Бечтаева, был идеальной кандидатурой. Моховых достаточно было посулить, что он окажет всякую помощь в ниспровержении Бечтаева — и Яманов в лепешку расшибся бы.

А потом Моховых достаточно капнуть Бечтаеву, что Яманов под него роет, и вложить в руки Бечтаева пистолет — и единственный соучастник Моховых будет благополучно устранен, никому не успев ничего рассказать.

Да, но Яманов мертв — зачем его прикрывать?

Ответ достаточно прост: Повару стало известно о пленке через один из «контактов» Яманова — «контактов», который жив и действует до сих пор, и, возможно, именно этот «контакт» подсказал убийце (Богомолу или нет, все равно), как, убрав Моховых и Кореву, подкинуть пленку так, что она, якобы случайным путем, наверняка дошла до Повара. И этот «контакт» настолько очевиден, что Курослепову достаточно будет беглого взгляда на окружение Моховых и Яманова последнего года, чтобы его вычислить — и либо самому свести счеты, либо заложить главарям мафии, контролирующей проституцию. Значит, надо направить взгляд Курослепова совсем в другую сторону…

Если принять эту версию, то возникают, конечно, вопросы и шероховатости — но не из тех, которые не кажутся устранимыми — и, как ни крути, это самая разумная версия, объясняющая то, что происходит.

Повар продвигает своего человека в верхушку сутенерской мафии — и излишнее расследование путей, по которым прошла кассета, может этому человеку повредить. Поэтому надо срочно подкинуть очевидно виноватого.

Мог ли Бечтаев убрать Яманова, раскусив его? И, в таком случае, не стала ли смерть самого Бечтаева местью Повара? Или самым надежным способом расчистить наконец место наверху для своего человека? Во всяком случае, это объясняло бы, почему так быстро свернули следствие по делу Яманова — ведь при имеющихся уликах следователям было вполне по силам довести дело до конца. Если поступило строгое указание свернуть следствие, чтобы не засветить своих людей ненужной суетой…

Продумав все это, Андрей позвонил следователю Мазаеву.

— Здравствуйте, Александр Петрович, — сказал он. — Вам большой привет от Игоря Терентьева. Я — Андрей Хованцев, его компаньон. Игорь просил меня навести у вас кой-какие справки, потому что сам он слишком занят.

— Опять насчет Бечтаева, что ли? — сразу спросил следователь.

— Да. То есть, не совсем. Больше насчет человека, которого он убил, Яманова.

— А что, собственно, вас интересует?

— Все о его личности. Нам надо узнать как можно больше. Ну, и… О некоторых возможных прилагаемых обстоятельствах.

— Ну, личность это была ещё та. Я бы сказал, не личность, а тип. А что это за «возможные прилагаемые обстоятельства»? — осведомился следователь. Как показалось Андрею, не без усмешки.

— Почему следствие разрабатывало Бечтаева так аккуратно? Это произошло из-за естественных причин, или было какое-то торможение? — бухнул Андрей.

Теперь следователь рассмеялся открыто.

— Торможение всегда бывает! Порой мы сами себя тормозим… Бечтаев был как кирпичик, который надо вынуть очень аккуратно, чтобы другие кирпичи не посыпались и не завалили проход к сокровищнице. К верхушке мафии, я имею в виду.

— То есть, каждого засветившегося сутенера вы вынимали очень бережно, чтобы не всполошить крупную дичь? Чтобы это всегда выглядело как отдельный случай, и не было видно, в каком направлении расчищают завал? — уточнил Андрей.

— Вынимали. И вынимаем, — подтвердил следователь.

— А с личностью самого Яманова это никак не было связано?

— То есть? — следователь явно хотел большей конкретности.

— Ну, скажем, в биографии Яманова обнаружился довольно большой пробел — чуть не в несколько лет, не знаю — и вы притормозили темпы следствия, потому что сначала этот пробел было необходимо восполнить. Ну, как бы, проступало за ним что-то очень важное…

— Послушайте, что вы там нарыли? — с большим интересом спросил следователь. — Ведь все эти вопросы — не просто так.

— Мы сами не уверены, будто что-то нарыли, — ответил Андрей. — Скорей, мы подрастерялись, вот и ищем сейчас методом тыка.

— И все-таки?..

— Ну, скажем так… — Андрей взял паузу, чтобы ещё раз продумать формулировку. — если бы мы нарыли что-то близкое к истине, то вы бы сразу догадались, что я имею в виду, потому что давно бы об том знали…

— А теперь распутай, — попросил следователь.

— Ну, тут было несколько странных дерганий, когда мы стали копать, и эти дергания были бы вполне объяснимы, если бы в свое время вы сами спустили дело на тормозах, чтобы компенсировать потерю Яманова…

— Что за дергания?

— Да хотя бы вот этот расстрел в кафе.

— Постой… Ведь это ты там был?.. Ну, точно, вот ты в моих бумагах, Андрей Хованцев как самый важный свидетель… Извини, что сразу не сообразил — как-то в рассеянности стал отвечать на твой звонок. Да, кстати, и ты говори мне «ты», к чему церемонии…

— Хорошо, — сказал Андрей. — Так вот, суть в том, что мы с Игорем ни за что не хотели бы навредить…

— А-а, это… — облегченно вздохнул следователь. — Нет, можете не беспокоиться. Яманов был обычным мелким говнецом, и его «юношеская» биография вполне задокументирована органами Казани. Так что не было никакого «засланного казачка».

— Спасибо, — сказал Андрей. — Это все, что мы хотели знать.

— Не за что! — весело откликнулся следователь. — Все бы проблемы так решались, как ваша.

Положив трубку, Андрей задумался. Если Яманов все-таки являлся «засланным казачком», то следователь, говоривший вполне искренне, об этом не знал. Из этого можно сделать вывод, что напрямую Повар на следствие не давил. Впрочем, Повар никогда и ничего не делал напрямую.

Придется рыть дальше… Андрей вздохнул и стал собираться. Ему пора было двигаться в ресторан.

В ресторане ему удалось сесть за свободный столик совсем неподалеку от Людмилы и её спутника, явно подошедших только что. Кибирев Владимир Михайлович, врач-гинеколог, оказался довольно ладно скроенным мужиком роста выше среднего. Если бы его внешность не подпортил слишком крупный нос с тем изломом, который, в зависимости от отношения к человеку, можно называть или «орлиным» или «крючком» — в данном случае, Андрей, разумеется, воспринял его как «крючок» — то он был бы просто красивым. И одет он был довольно модно и дорого: сразу можно было сказать, что он из преуспевающих врачей.

Людмила и Кибирев обсуждали меню. Она улыбалась и, вообще, выглядела раскрепощенной и беззаботной — одна из её масок. Когда она позволяла себе быть самой собой, то держалась довольно прохладно и сухо, а улыбка если и появлялась, то ироническая, почти едкая. С её внешностью ей ничего не стоило сыграть ласковую кошечку и даже овечку. Сейчас её глаза переливчатого цвета, в разном освещении менявшиеся от серо-голубых до цвета морской волны — искрились, достигнув самой густой своей зеленоватой синевы — и, слушая увлеченно говорившего что-то Кибирева, она несколько раз встряхнула головой, чтобы её золотистые волосы свободней рассыпались по плечам.

— Что желаете? — возле Андрея появилась официантка.

— А вы дайте мне, пожалуйста, меню, — сказал Андрей. Тут же мысленно поймал себя на том, что ответил словами Шарапова, и ему захотелось продолжить: «Дайте мне поначалу чашечку кофе… Я у вас долго пробуду, очень долго…» — но такая узнаваемая цитата оказалась бы, конечно, лишней, поэтому Андрей сдержался и не стал шутить.

Вместо этого он с чувством и толком заказал себе хороший дорогой обед, выбирая самые фирменные блюда — из тех, приготовление и подача которых занимает больше всего времени — решив, что потом он будет иметь полное право просидеть сколько нужно над одной чашкой кофе — хоть два, хоть три часа. Впрочем, он надеялся, что ситуация разрешится намного быстрее.

Людмила никак не обозначила, что заметила его появление. И было бы странно, если бы она хоть малейшим жестом, хоть легчайшим кивком выдала себя.

Поэтому Андрей не спеша обедал, наблюдая за ухаживаниями все более воспламенявшегося Кибирева. Если бы этот человек знал, что в иных обстоятельствах эти ухаживания привели бы его к неминуемой смерти, и только вмешательство Повара, с которым Богомол не могла не считаться, спасло ему жизнь…

«По душу» Кибирева пожаловали так тихо, что Андрей не сразу заметил появление знакомых лиц. Игорь явился лично — во главе трех дуболомов из охраны Курослепова, руководя ими и давая им указания. Андрей посмотрел на Людмилу — и, когда она заметила его пристальный взгляд, он чуть заметно кивнул: мол, все в порядке. Она, опять-таки, никак не отреагировала, но Андрей был уверен, что она его поняла. И опять сосредоточил все внимание на отбивной по-бургундски.

Игорь и охранники быстро исчезли из зала. Видно, решили перехватить Кибирева на улице, не поднимая лишнего шума. Где-то через минут через сорок Кибирев и Людмила встали из-за стола и направились к выходу. Андрей покинул ресторан минут через пятнадцать и не спеша вышел на улицу.

На улице все было тихо. Андрей стоял, оглядываясь по сторонам, когда Людмила, поджидавшая за дверьми, тронула его за локоть.

— Все в порядке, — сказала она. — Твой друг — настоящий профессионал. Кибирева так быстро запихнули в машину, что он и пикнуть не успел. А меня грубо отпихнули и пригрозили пистолетом: мол, пристрелим, если закричишь. Я так и осталась стоять, бледная и с разинутым ртом, когда они отъезжали…

— Не завидую Кибиреву, — вздохнул Андрей.

— У тебя есть догадки, зачем его так срочно понадобилось сдать? Да ещё «целым и невредимым»? — спросила она.

Андрей покачал головой.

— Понятия не имею. Были кой-какие соображения, но слишком неподтвержденные, чтобы их высказывать… Одно ясно: Повар кого-то прикрывает. Но кого?

— Что прикрывает — это и ежику понятно. А если б мы сразу догадались, кого, то Повар не был бы Поваром, — она задумчиво извлекла сигарету, рассеянно глядя в ту сторону, куда уехала машина с Кибиревым. — Будем надеяться, в свое время узнаем.

— Не тебя, случаем? — спросил Андрей.

Она иронически фыркнула.

— За кого ты меня принимаешь?

— За человека, которого тоже надо иногда удерживать от глупостей.

— Не лукавь, — бросила она. — Я как-то уже пыталась тебе объяснить: Повар разыграл все так, чтобы посеять между нами взаимные подозрения. Ты подозреваешь, что я работаю у него в «штате» уже много лет, я подозреваю тебя в том же самом. И у нас нет способов доказать друг другу, что мы играем только за себя. А пока между нами сохраняются настороженность и недоверие, Повар может впрягать нас в одну упряжку тогда и так, как ему надо и выгодно. Наши подозрения являются наилучшей гарантией, что мы не отмочим ничего неожиданного — например, между нами не начнется роман, последствия которого всегда непредсказуемы — и вместе с тем будем настолько оберегать друг друга, что всегда расхлебаем для него любую самую несъедобную кашу, которую он заварит. Если бы ты знал, как мне хочется соскочить с этого чертова колеса… — она зябко поежилась. — Давай уйдем отсюда, не стоит слишком долго маячить перед рестораном. И подумаем, как скоротать время. Нам нельзя расставаться, пока мы не узнаем результатов допроса Кибирева. Ведь действовать может потребоваться немедленно.

— Мы могли бы поехать ко мне, — сказал Андрей. — Ольга знает, что приехала родственница из Самары, и просила пригласить тебя на семейный обед.

— Не сегодня, — отказалась она. — Давай завтра или послезавтра. Сам посуди, как будет выглядеть, если в самом начале обеда раздастся звонок от твоего Игоря, и нам придется лететь куда-то, сломя голову. Поехали лучше ко мне. Отсюда совсем близко, и точка удобная, чтобы потом двинуться в любом направлении. Следуй за моей машиной.

Она направилась к своему «опелю».

— И все-таки, — спросил Андрей ей в спину. — Кто вызвал тебя в Москву? Кто твой «работодатель»?

— Мне кажется, что наш «неизвестный», — не оборачиваясь, ответила она.

 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Перед поворотом на дачный поселок Игорь, сидевший рядом с шофером, опять оглянулся на заднее сидение, где между двумя дюжими молодцами был зажат Кибирев. Тот сидел тихо и неподвижно, не пытаясь возмущаться и вырываться. По пути Игорь предупредил его, чтобы он не вздумал поднимать шум, когда машина будет притормаживать на людных перекрестках, железнодорожных переездах и других подобных местах, потому что ухмыльнувшись, объяснил Игорь — «мы стрелять не будем, мы просто сдадим милиции, за кой-какую незаконную хирургию, которая на ба-альшой срок тянет». Вроде бы, Кибирев внял этому предупреждению, но не мешало проверить, насколько он усвоил урок, перед тем, как придется притормозить у главных ворот поселка с их охраной.

Чувствовал Игорь себя препаршиво. С какой стороны ни возьми, а они с Андреем замарались так, что хуже некуда. Во-первых, покрывали Курослепова. Продолжали отрабатывать гонорар для человека, которого больше всего хотелось раздавить, как насосавшуюся крови пиявку. Во-вторых, покрывали для того, чтобы Повару было сподручней уничтожить Курослепова; и, если глядеть в корень, продавали клиента за его же деньги. В-третьих, ради какой-то непонятной игры отдавали Курослепову на растерзание невинного человека невинного в том, в чем его пришлось обвинить — хотя того, кто делал операции по восстановлению девственности десяткам девочек, отлично зная, кто, зачем и почему эти операции ему заказывает, стоило за яйца вздернуть за такие дела, думал Игорь. Но — именно за то, что он совершил… И объяснив ему, за что его вздергивают.

Немножко грело сердце воспоминание о том, что было с Курослеповым, когда он увидел пленку. Игорь испугался, что их клиента хватит удар настолько он налился кровью и осел мимо кресла, выпучив глаза. Потом, когда он понял, что Игорь не собирается его продавать, а продолжает «отрабатывать свой гонорар» (знал бы он правду!), и что, более того, компаньоны спасли его, перехватив копию, которая явно предназначалась для глаз милиции, он закатил форменную истерику: визжал, матерился, брызгал слюной, требовал немедленно найти подонка, у которого находится оригинал, подробно описывал, что он с этим подонком сделает и одновременно чуть не плакал от жалости к себе.

Впереди его ждал ещё один удар. По тому, что мы нарыли, запись, скорей всего, сделал гинеколог, бывавший на квартире Бечтаева с подачи Коревой и сумевший тайно установить аппаратуру, чтобы узнать, для кого используются продукты его производства, объяснил Игорь. Что за гинеколог? Какие «продукты производства»? — тут же откликнулся ошарашенный Курослепов. И Игорь выдал ему все шокирующие новости о том, что в большинстве случаев девичья нетронутость была поддельной, а «омолаживание» самого Курослепова пшиком. Курослепов опять налился кровью и схватился за сердце, а Игорь спокойно добавил, что, во-первых, этот гинеколог — практически единственное звено, объединяющее девочек, Кореву, Бечтаева и Курослепова, практически единственный, кому было интересно узнать, какие такие особые клиенты пользуются его услугами, раз даже ему нельзя о них ничего выяснять, практически единственный, для кого имело смысл убивать Кореву, и практически единственный, для кого было выгодно подкинуть кассету милиции: милиция сгребла бы всех, запечатленных на этой кассете, а о роли гинеколога никто бы никогда ничего не узнал… Курослепова все эти доводы более чем убедили — впрочем он поверил бы в любые грехи человека, у которого хватило бесстыдства подделывать девственниц для него, Курослепова… В новом приступе ярости — скорей, бешенства — он стал требовать, чтобы этого врача доставили к нему как можно скорее. Игорь сообщил, что его партнер ведет наблюдение за врачом с самого утра, и что, по последнему сообщению на мобильный, врач сейчас обедает в престижном ресторане с какой-то красоткой, и, если поспешить, то они возьмут этого гада тепленьким и расслабленным, на выходе из ресторана… «Так чего ты медлишь?!» — взревел Курослепов, не помня себя: в других обстоятельствах он бы, конечно, старался быть предельно вежливым и дружелюбным с человеком, знавшим его страшную тайну. Игорь просто сказал, что надеется успеть, а Курослепов пусть сделает пока одну вещь. Какую? — спросил Курослепов. Если у него есть вся нужная техника, объяснил Игорь, то пусть пропустит через компьютер кадры с лицами девочек, увеличит лица и распечатает — желательно на цветном принтере. Было бы желательно, чтобы «штопальщик» дал подробный отчет по каждой девочке отдельно, а прокручивать всю пленку в неизбежном присутствии охранников не стоит. Кроме того, надо уточнить, почему Кибирев выбрал именно этот эпизод, чтобы подкинуть милиции, ведь наверняка он снимал не единожды. Может быть, какую-нибудь из этих девочек нашли мертвой и милиция, если бы получила пленку, повесила бы на Курослепова ещё и убийство. Если врач ничего не скажет, Игорь потом тихо сравнит фотографии с фототекой пропавших и убитых несовершеннолетних, через свои связи в органах. И они будут знать точно, не тянется ли к этой пленке ещё и «мокрое» дело — тогда можно будет определенно утверждать, что девочку убил сам Кибирев, чтобы верней подставить Курослепова. Курослепов сказал, что вся нужная техника у него есть и он все сделает, а Игорь взял трех охранников покрепче и отправился за тем, кого они сейчас везли на заклание…

Урок Кибирев усвоил хорошо. Да охрана и не стала их задерживать наоборот, поспешила пошире распахнуть ворота, увидев знакомую машину. Ворота участка Курослепова открылись перед машиной автоматически, по нажатию кнопки на пульте наблюдателя, сидевшего в доме перед мониторами Игоря с его добычей ждали и поспешили пропустить без лишнего шума.

— Выходи, — коротко бросил он Кибиреву, когда машина остановилась.

Кибирев как будто и не понял сначала, потом, когда его подтолкнул один из мордоворотов, выбрался из машины и на негнущихся ногах пошел в дом.

В том самом холле, где был застрелен Моховых, их ждал Курослепов. Видно, он дежурил у большого — так называемого «французского» — окна, созерцая свои любимые растения, и нервно расхаживал, заложив руки за спину. Едва Кибирева втолкнули в двери, Курослепов подлетел к нему и отвесил здоровенную оплеуху — он был так ослеплен бешенством, что удар получился неуклюжим, да и Кибирев, с его быстрой профессиональной реакцией, успел уклониться, и ладонь Курослепова скорей чиркнула по его щеке, чем крепко приложилась. Совсем озверев, Курослепов принялся молотить Кибирева кулаками, и Игорю с трудом удалось втиснуться между Курослеповым и его жертвой, чтобы кое-как схватить Курослепова за запястья и удержать.

Курослепов пыхтел и вырывался из могучих рук Игоря, Кибирев упал на колени и так и застыл, из его носа и разбитой губы шла кровь. Охрана лишь созерцала все это, предпочитая не вмешиваться.

— Спокойней, — сказал Игорь. — Так мы ничего не добьемся.

Курослепов стряхнул с себя руки Игоря, и Игорь выпустил его, решив, что тот достаточно выпустил пар. Так оно и оказалось. Курослепов тяжело дышал и с ненавистью разглядывал Кибирева, словно решая про себя, достаточно ли Кибирев получил для первого раза, но активных действий больше не предпринимал.

— Я… — обалдело начал Кибирев — и осекся. Возможно, он хотел сказать, что будет жаловаться, но успел понять всю глупость подобного заявления.

Во всяком случае, Курослепов понял его именно так.

— Думаешь, пойдешь и пожалуешься? Только пожалуйся у меня!

— Я думаю, он сам понимает, что жаловаться не стоит, — сказал Игорь. Подумаешь, лицо разбил? А вот если мы передадим куда надо сведения об операциях, которые он осуществлял… Да и ещё кое с чем другим разберемся…

— С чем другим? — пробормотал Кибирев. — Я ничего такого…

Курослепов, злобно хмыкнув, схватил с раскладного ломберного столика несколько фотокадров, распечатанных через цветной принтер, и швырнул к ногам гинеколога.

— Вот! Где пленка, с которой эти кадры?

— Пленка?.. — Кибирев совсем оторопел. Он хотел было запротестовать, но, опять-таки, предпочел не говорить лишнего, чтобы не вызвать новую вспышку ярости человека, в лапы которого он попал. Узнал он Курослепова или нет, но вся обстановка давным-давно подсказала ему, что он во власти человека, который может многое себе позволить. Поэтому он просто взял фотографии и стал их внимательно разглядывать.

— Только не уверяй, будто не знаешь этих девочек, — предупредил Игорь.

— Я… я знаю… — пробормотал Кибирев. — Вот этой я делал операцию даже два раза… А вот эта…

— Что — «эта»? — спросил Игорь, холодно, но спокойно, сделав знак Курослепову, опять готовому взорваться, чтобы тот держал себя в руках.

— Ну, это та, которую искали… — сказал Кибирев.

— Кто искал? — не выдержал Курослепов.

— Не знаю… Какие-то чеченцы… Сказали, что их прислала Корева, и я…

— И ты убил Кореву, так? — спросил Игорь. — Или насчет чеченцев ты нам лапшу на уши вешаешь? Мы кинемся искать несуществующих чеченцев, а ты смоешься, так? Ты думаешь, мы такие лохи, что клюнем на твою примитивную удочку?

— Корева?.. — Кибирев, так и продолжавший стоять на коленях, обвел глазами присутствующих. После всех потрясений он воспринимал и соображал очень медленно, и было видно, как, по мере осознания того, в чем его обвиняют и почему его сюда привезли, он все больше проникается ужасом. — Я её не убивал!.. — заорал он, потеряв голову и уже не думая, что страшный хозяин этого дома опять может на него накинуться. После этого крика наступила пауза, а потом Кибирев спросил подсевшим голосом… — Ее?.. Когда?.. Где?..

— Сегодня ночью, у неё дома, — ответил Игорь. — Но, думаю, ты знаешь это лучше нашего…

— Клянусь, я ничего не знаю!

— А мои орхидеи? — спросил Курослепов. — Кому ты давал наводку? Или, скажешь, это тоже дело рук Коревой?

— Орхидеи… — Кибирев окончательно потерялся. — Какие орхидеи?.. А, я понимаю! Меня кто-то подставил!..

— Зачем тебя кому-то подставлять? — спросил Курослепов. — Невелика птица!

— Наверно, те самые, которые приходили от имени Маши…

— Опять двадцать пять! — у Курослепова дернулась щека.

— Спокойней, — опять сказал Игорь. — Пусть допоет свою песенку о чеченцах. В конце концов, мы ничего не теряем. Складно соврать у него все равно не получится.

— Да не собираюсь я врать! — взмолился Кибирев. — Дело было так… Вчера… Нет, позавчера… Приходят ко мне трое… Показывают фотографию этой девочки… Сослались на Машу Кореву, да… Спрашивают, когда она проходила через мои руки в последний раз… Я припомнил ее… Она была у меня всего однажды… Но я хорошо запомнил…

— Почему? — спросил Игорь.

— Ну… — Кибирев смотрел на него и Курослепова как кролик на удава. Они сказали, что она сбежала. Умудрилась каким-то образом, хотя они давно держали её на игле, и теперь её нужно вернуть.

— Что ты ответил своим посетителям?

— Что ничего не знаю. Они ушли, сказав, что заглянут послезавтра… то есть, сегодня. Может, я что-нибудь вспомню… Ну, они поняли, что мне сперва надо позвонить Маше, проверить, на самом ли деле они от нее. Лишняя осторожность никогда не помешает.

— И ты сразу после их ухода позвонил Коревой? — осведомился Игорь.

— Да.

— Как она реагировала?

— Сказала, что ей нужно кое-что проверить. Она должна уточнить, о какой девочке идет речь, и тогда скажет мне, от неё это были люди или на наш след вышел кто-нибудь посторонний. Может, милиция пытается взять на шара… «На шара» — это она так выразилась. Что она позвонит мне завтра вечером. В смысле, вчера вечером она должна была позвонить. Но не позвонила. Я несколько раз набирал её номер, но телефон не отвечал.

— Ты слышал, как срабатывает определитель номера? — спросил Игорь.

— Да. И был уверен, что она мне перезвонит, как только появится. Она всегда проверяет, кто звонил. Даже если б она забыла… Хотя дело было такой важности, что она не могла забыть. Теперь я понимаю, почему не дождался её звонка… А вы нашли меня по моему номеру на определителе?

— Не только, — усмехнулся Игорь.

— Послушайте! — Кибирев поглядел совсем затравленным взглядом. — Но ведь милиция тоже увидит мой номер и…

— Не беспокойся, — оборвал его Игорь. — Наш человек стер все номера из памяти определителя. Теперь только мы знаем, кто звонил Коревой в последние дни. Только не радуйся преждевременно. То, что тебя не будет разыскивать милиция, означает также, что она не придет тебе на помощь. И, в случае чего, никто не докопается, что твоя смерть связана с Коревой… и с нами, скосив глаза, Игорь увидел, что эта устрашающая тирада произвела самое благоприятное впечатление на Курослепова — он даже хрюкнул от удовольствия. Собственно, для того Игорь эту тираду и загнул.

А Кибирев, только начавший чуть-чуть розоветь, опять побледнел.

— Ладно, это все пустяки! — небрежно махнул рукой Игорь. — Расскажи лучше, что было дальше. Что ты подумал, когда не дождался её звонка? Появились ли сегодня позавчерашние визитеры?

— Я понял, что произошло что-то неприятное, и решил больше Коревой не звонить. Так рассудил, что если она не подает голос, то это неспроста. А значит, сама проявится, когда надо будет. Естественно, я сильно нервничал. Ведь должны были прийти эти люди, а я так и не знал, как мне себя с ними вести — продолжать отпираться или сказать, что, да, я узнал девочку и…

— Что — «и»? — резко спросил Игорь.

— Ну… и быть с ними совсем откровенным. Но они, слава Богу, не появились. Зато появилась эта потрясающая красотка, и я забыл обо всем на свете… Это ведь была ваша подсадная утка?

— Та девка, от которой мы тебя оторвали? — осведомился Игорь. — Да, очень классная телка, я видел её мельком, и то оценил. Но она не имеет к нам никакого отношения. За тобой с самого утра следил наш человек, постоянно выходя на связь по мобильному. В ресторане он сидел недалеко от тебя с твоей красавицей. Так что мы точно знали, где и в какой момент тебя ловить… А об этой красавице можешь, наверно, забыть, — с притворным сочувствием вздохнул Игорь. — Она так перепугалась, когда мы сцапали тебя, а ей пригрозили пистолетом, что она пошлет тебя куда подальше, если ты позвонишь. Такие красотки не любят мужиков, от которых воняет неприятностями… Если, конечно, у тебя вообще будет возможность ей позвонить, — задумчиво добавил Игорь.

Кибирев вскочил на ноги. Охранники тут же напряглись.

— Что мне сделать, чтобы вы мне поверили, что я тут ни при чем?! возопил он. — Я… Я делал то, что умел!.. Не убивал, не крал!.. Это для вас все делалось? — повернулся он к Курослепову. — Я для вас в лепешку расшибусь, буду делать все!.. — он опять упал на колени и двигался к Курослепову чуть ли не ползком. — Вы любите целеньких девочек? Я буду работать на вас, я никогда никому ничего не скажу!.. Я умею делать другие операции, какие надо!.. Только поверьте мне!.. Не убивайте меня… и спасите меня!

— Заткнись, дурак! — Курослепов отпихнул его носком ботинка. — Да уберите вы от меня эту тухлятину!

По знаку Игоря — которого охранники слушались сейчас больше, чем Курослепова, за два дня убедившись в его компетенции — два охранника подхватили Кибирева под руки и, поставив на ноги, с вопросом поглядели на Терентьева.

— Заприте его покрепче, — сказал Игорь. — Лучше всего, в бильярдной. Оттуда точно не сбежишь, — бильярдная была помещением без окон, расположенном в полуподвальном этаже.

Охранники поволокли Кибирева прочь, а Игорь стал собирать с пола разлетевшиеся фотографии девочек, кивнув Курослепову: мол, сразу поеду негласно проверять.

— И все-таки, — окликнул он Кибирева, когда тот, уже идя самостоятельно, хотя и поддерживаемый охранниками, был в дверях. — В чем ты собирался быть предельно откровенным с этой троицей, если Корева даст «добро»?

Кибирев замер и втянул голову в плечи.

— Ну? — прикрикнул Курослепов, увидевший по скрючившемуся от ужаса врачу, что вопрос попал в самую точку.

— Я… — Кибирев запнулся. — Я точно не знаю… Был разговор про девочку, которая то ли повесилась, то ли её повесили… Меня… меня не особо посвящали, но, по некоторым деталям, мне показалось, что речь шла о той самой… Но ведь если она сбежала, то это не могла быть она, верно?.. А если эти трое искали девочку, которую тайно убили, чтобы не возвращать им… То они ведь перебили бы всех, кто к этому причастен, и меня в том числе, да?.. Но, я думал… Если я откровенно им все расскажу, и назову всех причастных к смерти девочки, и этим докажу, что я не виноват, то… наверно, он хотел закончить «то, может, я бы и вывернулся», но просто расплакался.

Игорь, чернее тучи, поглядел на худенькое личико малолетней проститутки, в её расширенные невидящие зрачки.

 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

— Вот так я живу, — сказала Людмила. — Ты ведь никогда не видел?

Из просторной светлой прихожей она провела Андрея в такую же просторную кухню, мимоходом демонстрируя по пути комнаты. Все было обставлено изящно, элегантно, без нагромождения мебели — и при этом удивительно безлико. Может быть, из-за стерильной чистоты и сверкания, которых удается добиться лишь тогда, когда люди не могут сжиться с квартирой и это отсутствие внутренней гармонии с жильем компенсируют постоянным наведением внешнего порядка.

— Я и сама не была здесь почти год, — усмехнулась она. — Квартира была на попечении Виктора. Охранник моего покойного мужа, если ты помнишь.

— Он все ещё на службе?

— Да, я ему плачу. Впрочем, работа у него — не бей лежачего. Приехать раз в неделю, впустить домработницу, чтобы она все прибрала, и уйти вместе с ней… Мы устроимся на кухне, ладно?

— С удовольствием. Самое приятное место. А теперь, может быть, ты объяснишь мне…

— Не все сразу. Сначала сварим кофе, — она заправила кофеварку и достала из холодильника прозрачную пластиковую коробку с нарезанным клинышками многослойным тортом, увенчанным взбитыми сливками и дольками фруктов. От торта оставалась где-то треть. — И перекусим. Сам знаешь, в тяжелые дни меня всегда тянет на сладкое.

— Все такая же сладкоежка?

— Вкусы не меняются.

Она обожала сладкое, и могла рубать торты и пирожные, не заботясь о последствиях. Но форму она держала идеально, и на её фигуре это никак не отражалось. То ли помогали постоянные тренировки — ей поневоле надо было быть отличной спортсменкой, чтобы держаться на вершинах своей жуткой профессии — то ли (Андрей подозревал, что это ближе к истине) это сказывалась давняя несытость девочки-провинциалки, недополучившей сладкого в детстве, достаточно скудном и жестком, и теперь отчаянно наверстывающей упущенное, и все съеденное подчистую перерабатывалось организмом, компенсирующем какую-то давнюю глубинную нехватку жиров и углеводов.

Сварив кофе и положив себе на блюдце огромный кусок торта — от торта Андрей отказался, ведь он только что плотно пообедал, а ей было хоть бы хны — она разлила кофе по чашкам и сказала:

— А вот теперь можно поговорить о делах. Но давай начнем с тебя. Рассказывай, до чего вы докопались и к чему вы пришли.

Андрей поделился с ней всеми догадками и версиями, которые возникли у них с Игорем — умолчав лишь о предположении Игоря, что «неизвестным» была она сама. Но она и так догадалась об этих подозрениях. Дослушав до конца рассказ, во время которого она периодически кивала головой в знак согласия, она задумчиво подытожила:

— И вы, конечно, вообразили при этом, будто никакого «неизвестного» нет и все это — моих рук дело. Согласись, вывод прямо напрашивается. Мог бы не стесняясь сказать мне об этом. И слишком щадил тебя и Игоря этот «неизвестный», и чеченца я вполне могла придумать — то есть, придумать, будто он за вами следил, использовав для моей выдумки приметы и адрес известного мне бандюги, и искать видеозапись тебя, в общем-то, я надоумила… Так?

Андрей молча кивнул.

— Так вот, могу тебя заверить, что это не я. Я тебе уже говорила, планам Повара вполне отвечает представить меня в ваших глазах своим штатным работником…

— Повар тут ни при чем, — возразил Андрей.

— Ну, не надо быть наивным. На ваше отношение к ситуации и даже, сколько-то, на её развитие, он вполне влиял. В этой теории есть несколько слабых мест. Во-первых, как бы я выдала себя за тебя охранникам поселка? Хотя, с натяжкой, такое можно допустить. Во-вторых, я никак, ни при каком раскладе, не могла оказаться рядом с кафе и засунуть орхидею за «дворник» машины убийц. Но самое главное — как бы я раздобыла пистолет Бечтаева, если три месяца назад меня не было в Москве, что тебе отлично известно? Есть и другие несостыковки. Но это ладно… Вот тебе мой рассказ. Я и в самом деле не сказала тебе сначала всей правды. А правда — вот она, — Людмила открыла правую верхнюю створку кухонного серванта, сквозь прихотливо граненые стеклышки которой виднелись красивые сувенирные тарелки разных стран, и из-за «древнегреческой» тарелки вытащила удлиненный конвертик с символикой «Люфт Ганзы». Она через стол швырнула конвертик Андрею. — Вот. Это то, что я получила через один из своих абонементных ящиков. Чек на получение билета Москва-Франкфурт, с открытой датой. Могу взять билет на любой день и по любому паспорту.

Андрей внимательно изучил чек.

— Ты тогда находилась во Франкфурте?

— Нет. Я вообще была не в Германии, а в другой стране. Понятия не имею, почему пунктом моего возвращения назначен Франкфурт. Будем надеяться, со временем мне это объяснят.

— Гм… Человек, который это тебе прислал, должен быть совсем не посторонним. Во всяком случае, профессионалом высокого класса. Иначе как бы он тебя нашел?

— Не только это. Для того, чтобы отправить что-либо на один из моих боксов, надо сначала внести некую сумму — «страховую», так сказать, за беспокойство — иначе отправление просто не дойдет.

— Понимаю… — кивнул Андрей. — Кроме всего прочего, когда тебе известны реквизиты отправителя этой суммы, ты можешь многое узнать о потенциальном заказчике. Даже если он отправил тебе деньги под чужим именем и из другой страны, в которую специально выехал на неделю…

— Вот именно, — ответила она. — Я умею заботиться о своей безопасности.

— И эта страховая сумма была начислена?

— Да. На один из моих корреспондентских счетов, по которому очень сложно определить, куда деньги отправились дальше и кто является подлинным хозяином счета.

— И что тебе удалось выяснить?

— Деньги были отправлены из варшавского отделения «Вестерн Юнион».

— Было что-нибудь еще? — спросил Андрей.

— На месте для письма в извещении о переводе этой суммы было написано: «Следи за орхидеями».

— И ты, конечно, поняла, что тебе надо выяснить в Москве, не совершалось ли в последнее время убийств под знаком орхидей?

— Да, — коротко ответила она.

— И что, вполне возможно, мы с Игорем тоже будем втянуты в это дело?

— Да.

— Что потом?

— С твоей помощью я узнала про Кореву. Поэтому для меня не был неожиданностью звонок из её квартиры.

— Кто звонил? Она сама?

— Нет. Мужской голос. Он сказал: «Через час по адресу…» — и продиктовал адрес Коревой. То есть, благодаря тебе, я уже знала, что это адрес Коревой.

— Но ведь это могла быть и ловушка… — Андрей нахмурился.

— Мне это тоже пришло в голову. Но голос сразу назвал мне десятизначный код, под которым была отправлена сумма из Варшавы, и добавил: «Главная цель — на видеопленке. Промежуточная — на определителе номера. Память определителя сотри».

— Ясно, память определителя стерла ты… А записные книжки Коревой?

— Их забрал убийца.

— И ты решилась поехать?

— Как видишь. Это было сколько-то опасно, потому что возможность провокации или ловушки все ещё не исключалась. Но, бывает, опасность меня будоражит.

— Адреналиновый кайф? — усмехнулся Андрей.

— Навроде того, — спокойно ответила она, возвращаясь к торту и кладя себе второй кусок. — Я приехала, отперла дверь квартиры. Прислушалась, огляделась. Через прихожую, в открытой двери комнаты, смутно белело обнаженное женское тело, и я сразу поняла, что эта женщина связана и мертва. Я выскочила на лестничную клетку, громко хлопнув дверью. Если меня ждала засада, чтобы схватить и обвинить в убийстве, то они бы кинулись за мной в погоню. Но все было тихо. Я выжидала довольно долго, около получаса. Потом опять вернулась в квартиру, все осмотрела, и уж потом позвонила тебе.

— А потом, — подытожил Андрей, — ты решила засветиться перед Поваром. Если против тебя готовили провокацию, то Повар, заинтересованный в раскрутке Курослепова, прикрыл бы тебя, чтобы через тебя выяснить, что происходит.

— Совершенно верно, — кивнула она. — Сейчас ему на руку, чтобы я свободно и безопасно раскапывала всю эту грязь. Поэтому любые шаги лучше всего было опосредованно согласовывать с ним.

— Поэтому ты и решила, что не надо утаивать от него видеозапись?

— Да.

— Ты ожидала, что последует его указание сдать Кибирева Курослепову?

— Не исключала такой возможности, скажем так. Зависело от общего расклада… Я дала себе срок до семи вечера. Если бы до этого времени не последовало предупреждения Повара, что… что Кибирева надо использовать как-то иначе, то это бы означало, что Повар согласен на его уничтожение.

— У тебя нет догадок, кто он, наш «неизвестный»? — спросил Андрей после паузы.

— Не больше, чем у тебя. Определенно можно сказать, что это профессионал высочайшего класса, имеющий доступ ко многим секретным источникам информации. Еще можно сказать, что этот профессионал сейчас съехал с катушек — может даже, нарушил свой долг. Действует из личных побуждений. За что-то мстит Курослепову, пользуясь знаниями, которые были доверены ему совсем для другого… Если только он не человек Повара, и вся эта комбинация не разыграна для того, чтобы копии видеозаписи пришли к Повару и Курослепову «из независимого источника» — через меня. Только тогда непонятно, при чем тут похищение орхидей. Может, оно должно было исполнить роль детонатора, и совсем не ради денег было затеяно?

— Что оно было затеяно не ради денег — это очень вероятно, — сказал Андрей. — А вот насколько оно связано со всем остальным… — и он поделился с Людмилой своими предположениями насчет садовника.

Она это тщательно продумала.

— Хочешь сказать, садовник мог совершить это из мести — за то, что Курослепов присвоил результаты его труда? — спросила она наконец.

— Что садовником двигала месть — это очень возможно, — ответил Андрей. — Но за ним должны были стоять другие люди, потому что, во-первых, один бы он не справился, и во-вторых, его бы Курослепов проверил в первую очередь, и, держи садовник украденное дома или в личной теплице, Курослепов это сразу бы прознал… Я думаю, Курослепов сразу же проверил — и, ничего не обнаружив, не стал нам даже рассказывать о садовнике.

— Направил Моховых, и тот убедился, что садовник чист со всех сторон?

— Да. Но редчайшие орхидеи — это такие цветы, уход за которыми можно доверить только профессионалам, их просто так в чужие руки не отдашь. Значит, кроме садовника в деле должны быть другие профессионалы — причем знающие, что имеют дело с краденым, и провернувшие всю операцию так, чтобы садовник остался вне подозрений.

— Почему садовник не мог их просто выкинуть?

— Если мой психологический портрет верен — никак не мог. Он из тех энтузиастов, кто ни за что не позволил бы себе подобное кощунство…

— Но ведь наименее ценную часть орхидей впарили твоему цветоводу, возразила Людмила. — И, кстати, впарил не кто-нибудь, а наш «неизвестный». Это в корне подрывает твою теорию. Между похищением орхидей и убийствами есть достаточно прямая связь, и «неизвестный» каким-то боком причастен к краже. Мифическому садовнику просто не остается места.

— Да, согласен, — кивнул Андрей. — Но меня смущает другое. Я…

Он не успел договорить, потому что зазвенел его мобильный телефон.

— Алло?.. — быстро ответил Андрей.

— Твой партнер? — спросила Людмила.

Андрей озабоченно покачал головой.

— Нет, наша секретарша… Марина, ради Бога, чуть повнятней. Что произошло?

— Игорь Валентинович… — говорила Марина дрожащим от слез голосом. Я его никогда таким не видела…

— Где он сейчас? — быстро спросил Андрей.

— В кабинете. Ругается сам с собой… И… И, по-моему, он сильно пьян… И продолжает пить…

— Что он пьет?

— Он… водку…

— У нас ведь нет водки!

— Он привез её с собой… Самого дешевого сорта… Наверно, бутылки три, если не больше… Я точно не видела, сколько, он её нес в пакете… Непрозрачном таком… Его уже качало… Одна бутылка была уже открыта, и он отпил прямо из горлышка, когда отпирал дверь кабинета…

— Что он говорит?

— Мне он сказал только то, чтобы я шла домой — его кабинет, мол, единственное место в Москве, где он может расслабиться, а домой он ехать не хочет, чтобы не напугать жену… Чтобы я шла домой и не волновалась… А он посидит, и здесь же ляжет спать, а утром отопрет мне дверь…

— И все?

— Да. Я не знаю, что делать…

— Хорошо, я сейчас приеду.

Он отключился от связи и вскочил на ноги.

— Что такое? — спросила Людмила. — Твой друг запил? С ним это случается?

— В том-то и дело, что нет, не бывало ни разу в жизни! — ответил Андрей. — Он мог выпить море, но всегда вовремя останавливался! Ему пол-литра надо, чтобы только чуточку повеселеть! А чтобы он сорвался в такой сложный момент — это вообще исключено! Да ещё дешевую водку хлестать — он же ничего, кроме хорошего коньяка не признает!

— По-твоему, должно было случиться что-то очень серьезное, чтобы он сорвался с круга?

— Более, чем серьезное! Я просто представить боюсь, что могло произойти! С его-то опытом и железными нервами… Даже если бы Кибирева зверски убили у него на глазах, он бы устоял…

— Ну да, — иронически кивнула Людмила. — Ведь это входило в правила игры, заданной Поваром, и он к этому был готов… Я еду с тобой. Мне необходимо знать, что стряслось.

Андрей не стал возражать. Через пять минут они катили на его машине на Покровку, где был расположен офис их детективного бюро. За все время пути они не обменялись ни словом.

— Подожди на улице, — сказал Андрей, затормозив у входа. — Я провожу Марину и позову тебя. Ей не обязательно тебя видеть.

Людмила кивнула в знак согласия. Андрей через три ступеньки взлетел на второй этаж, где располагался офис. Заплаканная Марина кинулась к нему.

— Как хорошо, что вы так быстро приехали!.. Я просто в панике…

— Где он? — спросил Андрей.

Впрочем, этот вопрос можно было и не задавать. Сквозь приоткрытую дверь кабинета раздался рык Игоря — изрыгнув своим густым басом несколько длиннющих многоэтажных матерных тирад, не очень понятно, к кому или к чему относящихся, он чем-то зазвякал — похоже, наливал себе очередную порцию водки в стакан.

Андрей ворвался в кабинет. Игорь, полуразвалившись в кресле, задумчиво рассматривал на свет стакан, до краев наполненный прозрачной жидкостью. Рука Игоря дрожала, и капли водки летели во все стороны.

— Игорек! — крикнул Андрей.

Игорь поглядел на друга абсолютно стеклянным взглядом.

— А, это ты… Будь здоров… За тебя, за меня, и за всех других сволочей и подонков…

Он опрокинул стакан и стал шарить по столу в поисках сигарет. Сумев достать сигарету из пачки и раскупить, он после двух-трех затяжек опять стал ругаться, «сами небеса вгоняя в краску».

Андрей задумчиво кивнул. Кое-что ему стало ясно. Он вышел в холл.

— Поезжайте домой, Марина. Я сам справлюсь.

— Но, может, я могу чем-нибудь помочь…

— Вряд ли. Сейчас мне лучше остаться с ним одному. И не волнуйтесь. Такие вещи периодически случаются с любым мужиком.

Мягко выпроводив Марину и чуть-чуть выждав, Андрей пригласил в офис Людмилу. Та сразу оценила ситуацию, едва пройдя в кабинет.

— О, совсем готов… — даже её невозмутимость чуть изменила ей, когда она увидела, до какого состояния умудрился нарезаться Игорь.

Игорь повернул голову и поглядел на неё своим остекленелым взглядом.

— А-а, наша красотка… Привет… Ты мерзавка, я мерзав… — запел он дурным голосом. — Если подумать, кого стоило бы в первую очередь раздавить, тебя или меня, то ещё неизвестно, кто из нас большая гадина… Поэтому извини, если я говорил о тебе что-то не то, и позволь выпить твое здоровье…

Он опять потянулся к бутылке. Андрей рванулся, чтобы его остановить, но Людмила удержала Андрея за рукав.

— Что произошло? — спросил Андрей, стараясь говорить как можно спокойней.

— Вот! — Игорь указал на малость помятые распечатки лиц девочек, лежавшие на краю стола. — Вот эта… Ее звали Надя Беркутова… Она уже почти полгода числится пропавшей без вести. На самом деле она мертва… То ли убили, то ли сама повесилась… Это, понимаешь, попользовались и удавили… Похоже, перед этим сделав законченной наркоманкой… В общем… Пропустили через столько Курослеповых, сколько смогла выдержать — и на свалку… — дальше опять последовала сплошная нецензурщина.

Андрей и Людмила молчали.

— А?.. — выпустив очередной заряд сквернословия, Игорь стал обращаться к Людмиле. — В твоем детстве ничего похожего не было?.. Чего молчишь?.. Нет ничего увлекательней, чем охота на людей, да?.. Вот и охотьтесь, суки! И он пусть охотится!.. А меня… Если меня умыли… Говном умыли, то я уже совсем и не человек, да?

— Кто «он»? — рискнул спросить Андрей. — Ты знаешь, кто наш неизвестный?

Игорь поглядел затуманенным взглядом.

— А ты ещё не понял? Васька Беркутов, кто же еще? Это ж козлу понятно!.. — он явно воображал, будто и Андрей, и Людмила отлично знают этого Беркутова, о котором он говорит. — Чего пялитесь? — осведомился он после паузы. — Я все проверил. Была у Васьки сестра Надя. Сам он почти год числится в чеченском плену, но несколько месяцев назад ходили смутные слухи, что он сбежал, только не засвечивается и живет под чужой фамилией… Потому что его и шлепнуть могут…

Людмила вытащила пачку своих сигарет.

— Повар знает? — спросила она.

— Еще бы!.. — зло ответил Игорь. — Я ж ему первому доложил, думал, он сейчас все силы на ноги поднимет, чтобы вытащить Ваську… Такие… такие ребята… такие друзья на дороге не валяются… И знаете, что он мне велел?

Андрей и Людмила уже догадывались, что произошло, но боялись рот раскрыть: Игорь достиг той стадии, когда его реакция на любую постороннюю человеческую речь могла стать совершенно непредсказуемой.

— Он велел мне сдать Ваську Курослепову! — сообщил Игорь. — Чтобы я дал Курослепову все наводки, и пусть охотники Курослепова выследят и отстрелят Ваську как бешеного зверя! Я… я попробовал возразить, да… с Поваром не спорят, правильно, но я попробовал поспорить… И получил… мордой по говну проволокли… Что слишком крупные ставки на кону, чтобы ломать игру из-за какого-то спятившего спецназовца!.. То есть, не такими словами, как всегда, «мягко и по стариковски»… но из песни слова не выкинешь! Лучше бы грубее сказал — честнее было бы!

— И что ты собираешься делать? — спросил Андрей.

— Я так жить не хочу! — заявил Игорь. — Он меня однажды, можно сказать, спас, и вообще парень славный… Жизнь такая… Я слышал, что у него есть сестра… Он один всю семью тянул, потому что отец у них умер, а мать с катушек съехала… Говорили, поддавать начала на старости лет… Вот как я сейчас… Можно, значит, прийти каким-то гадам, Бечтаевым и Курослеповым, и все растоптать, все изгадить, поиздеваться над его сестрой, всей жизни его лишить, а ему — ничего нельзя?.. Его — только псами теперь затравить?.. Сначала в плен отдать, потом дома так встретить?.. Нет, не пройдет!

Он с усилием поднялся на ноги и, покачиваясь, сумел добраться до телефона. Плюхнувшись в кресло, он взял трубку и стал набирать номер, сосредоточенно хмурясь и тыкая пальцев в каждую кнопку с резким усилием, чтобы не промахнуться. У Андрея похолодело в груди: ему показалось, что он узнает набираемые цифры… Но пытаться удержать Игоря силой, даже с помощью Людмилы, было сейчас бессмысленно. Да и вряд ли она взялась бы помогать. Людмила наблюдала за действиями Игоря с отстраненной полуулыбкой, за которую Андрей её сейчас тихо ненавидел.

— Повара мне!.. — заплетающимся языком сказал Игорь. — То есть, Григория Ильича. Терентьев говорит… Вот как, не может взять трубку?.. А это кто?.. А-а, ты?.. Тогда передай Повару… Да, передай, что он злой, гнусный, мерзкий, злой, гадкий старик! Нет, даже не старик, а старикашка! А я друзей не сдаю! Тем более, вот!.. Вот так!

И Терентьев, швырнув трубку, поглядел на мир с победоносной улыбкой.

Андрей, охваченный тоскливым ужасом, заметил все-таки краем глаза, что, пока Игорь говорил, Людмила быстро извлекла из своей сумки крохотную бутылочку, открыла её и вылила прозрачную жидкость в стакан Игоря. Когда Игорь поискал глазами стакан, она сама долила в стакан водки, пальца на три, и протянула стакан Игорю. Игорь залпом опрокинул стакан — и опять улыбнулся.

— Вот так, — пробормотал он. — Будут знать…

— Что это? — шепотом спросил Андрей у Людмилы.

— Очень хорошая вещь, — ответила она. — Протрезвляет и снимает похмелье. Игорь сейчас уснет — и хоть через пятнадцать минут его разбуди, он встанет достаточно трезвым и без головной боли… Хотя лучше бы ему проспать часов пять, не меньше. У меня всегда с собой две-три таких бутылочки — ведь иногда приходится пить наравне с клиентами… Если принять её перед употреблением алкоголя — то вообще можно море выпить, не захмелев.

Андрей с благодарностью кивнул.

Игорь вдруг так оглушительно расхохотался, что Андрей и Людмила чуть не подскочили.

— Садовников!.. — провозгласил он, явно очень довольный собой. Только подумать, садовников!..

— Каких садовников? — спросил Андрей.

— Не каких, а какого! — отозвался Игорь. — Фамилия садовника Курослепова — Садовников! Я спросил, как ты хотел!..

После этого последнего проблеска сознания он опять начал сникать, его глаза закрылись, и через некоторое время он крепко уснул.

Людмила наконец закурила сигарету, которую долго вертела в руке.

— Будем надеяться, он не подписал сейчас свой смертный приговор, сказала она. — Ну, что ты обо всем этом думаешь?

 

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

— Я думаю, что теперь нам тем более надо искать садовника, — сказал Андрей. Он старался говорить спокойно, оценивая ситуацию чисто логически, скрывая то, что творилось у него в душе. — И чем скорее мы его найдем, тем лучше.

— Почему? — спросила Людмила.

— Деньги, — ответил Андрей. — Ты можешь себе представить, чтобы у офицера, бежавшего из чеченского плена, были деньги на оплату твоего труда?

— Хочешь сказать, за убийство Курослепова он собирается рассчитаться со мной его деньгами? То есть, деньгами, вырученными от продажи украденных орхидей? Неплохая шутка. Я бы даже сказала, отменная издевка.

— Вот именно. А продать орхидеи за реальную стоимость он может только зарубежным любителям. Да одно то, что деньги тебе были отправлены из Варшавы, указывает, что путь орхидей лежит куда-то на запад. Кстати, вот тебе и объяснение билета до Франкфурта. Видно, именно там он должен передать украденное — и уверен, что ты согласишься повезти свой гонорар не живыми деньгами, а живыми растениями, за которые с тобой там рассчитаются по полной цене. Но чтобы сохранить орхидеи живыми, нужен опытный специалист. И чтобы завоевать доверие европейских владельцев оранжерей, готовых купить редчайшие цветы, нужны рекомендации человека, который у этих владельцев на хорошем счету. Возможно, сам садовник ни при чем. Но в любом случае он подскажет людей с подходящими характеристиками — ведь в мире орхидей все друг друга знают. А может быть, в последнее время кто-то из этих людей как-то странно липнул к нему и расспрашивал об устройстве и системах охраны оранжерей Курослепова — мол, хочет перенести передовой опыт в свое хозяйство…

— Да, конечно, — кивнула Людмила, закусив губу. — Я немедленно этим займусь.

— Я буду с тобой.

— Нет, — она медленно покачала головой. — Тебе и без того забот хватит.

Зазвонил мобильный телефон Андрея. Андрей ответил.

— Здравствуй, сынок, — услышал он добродушный голос Повара. — Вы, что, там, переквалифицировались в монастырь благородных девиц?

Андрей молчал.

— Ну? — подпустив ворчливые интонации, спросил Повар. — Я жду ответа.

— Я впервые видел Игоря в таком состоянии, — с трудом проговорил Андрей.

— Я тоже, — кажется, Повар чуть не хихикнул. — Так я, значит, старикашка? Гадкий, злой, мерзкий, и, какой там, гнусный?

— Я… — начал Андрей — и осекся. Ему надо было продумать каждое слово.

— Не ломай голову, придумывая ответ, — сказал Повар. — Скажи лучше, что ты сам собираешься делать?

— Бдеть сиделкой при Игоре, — ответил Андрей.

— Это хорошо, бди. А потом?

— Искать садовника Садовникова.

— А чего его искать? — удивился Повар. — Садовников Николай Михайлович, живет на Красноармейской улице, дом 13Б, квартира 340. Можешь подъехать утречком и побеседовать, коли считаешь нужным. И вообще, если нужны ещё какие-нибудь данные по окружению Курослепова — милости прошу. Я хоть и злой старикашка, но не злопамятный. А Игорьку скажи, что, во-первых, иной реакции я от него и не ждал, во-вторых, что Василий Беркутов сам выбрал свою судьбу и нас подталкивает решать её именно таким образом… Ты ведь это понимаешь?

— Да, — коротко ответил Андрей.

— Вот и славненько. И, в-третьих, что при любых поворотах негоже добру молодцу раскисать как красна девица. Вот и все.

— Все? — непроизвольно вырвалось у Андрея.

— Разумеется, все. А ты что думал? Расслабься, сынок. Утро вечера мудренее.

И Повар повесил трубку.

Андрей вытер пот со лба.

— Уф!.. — только и сказал он.

— Повар благословил отступничество твоего друга? — со своими обычными, суховатыми и насмешливыми, нотками в голосе спросила Людмила.

— Вроде того… И ещё дал адрес садовника.

Она кивнула.

— Выходит, он знает, что я здесь.

— Хочешь сказать, за нами следили?

— Ему незачем было за нами следить, — все так же слегка насмешливо ответила она. — Он должен был вычислить по раскладу. Видишь, как он опять все повернул: что мы ни делаем — все ему на руку. Даже бунт Игоря… Хотя для верности и проследить мог, — с едкой улыбочкой добавила она. — Что ж, мне надо двигаться.

— Что ты собираешься делать?

— Навещу садовника. Немедленно. Еще не так поздно.

— А потом?

— Гм… — она выдержала легкую паузу. — Лучше тебе этого не знать.

— «Нет ничего увлекательней охоты на человека»?

— Приблизительно так.

Андрей внимательно на неё поглядел. Он знал эти её состояния, когда холодная отстраненность и ирония, всегда в ней присутствовавшие, выступали на самый передний план — это были отрешенность и сухая, насмешкой над собой и миром кажущаяся, агрессия гончей, учуявшей запах дичи, начавшей хмелеть от предвкушаемой крови и от возбуждения убийства в собственной крови. Богомол сделала стойку, это факт, и теперь её никто не удержит, даже хозяин — если Повар и впрямь является её хозяином. В начале дня это казалось вполне очевидным, а теперь опять оказалось под большим вопросом.

— И за кем пойдет твоя охота? — спросил Андрей.

— Сам догадайся, раз ты такой умный, — уклонилась она от прямого ответа. — До завтра.

— До завтра, — машинально откликнулся Андрей, проводил её, запер двери и вернулся в кабинет.

Игорь спал. Андрей первым делом позвонил домой.

— Где ты? — спросила встревоженная Ольга.

— В нашем офисе, — кисло усмехнулся Андрей. — Охраняю сон Игоря.

— Что с ним такое?

— Даже с ним случилось невероятное. Пришлось выпивать с одним клиентом — и нарезался до потери пульса. Вызвал меня по мобильному и попросил доставить сюда. Хватило ума не переться домой в таком состоянии, чтобы Наташку не напугать. Как понимаешь, я не могу его бросить.

— Так Наташку надо предупредить?..

— Не обязательно. Она знает, что сегодня ночью он дежурит на охране знатного клиента. Там уже все подстраховано, без ущерба для нашей репутации.

— Ты даешь слово… — Ольга запнулась. — …что Игорь всего лишь пьян?

— Даю. Как там у вас?

— Нормально. Как всегда, влачим дни в ожидании тебя… Кстати, звонила твоя родственница из Самары…

— Да? Когда?

— Около четырех, по-моему, — («То есть, из приемной Кибирева, прикинул Андрей. — Хитрая стерва! И ведь мне ничего не сказала…») Жаловалась, что никак не может с тобой пересечься, потому что ты в сплошном закруте. Я ей ответила, что тебя и семья редко видит. И мы договорились, что она обедает у нас завтра, в пять. Так что найди, пожалуйста, часа два…

— Обязательно найду, — заверил Андрей. И в задумчивости положил трубку.

Его до сих пор пробирала нервная дрожь, и ему было, о чем поразмыслить. Вот только мысли надо было для этого более-менее привести в порядок.

Во-первых, Богомол. Теперь она знает, кто её заказчик. То, что Курослепова она уничтожит недрогнувшей рукой, Андрей не сомневался. Может быть, дождется момента, когда партнеры перестанут отвечать за его охрану… А может быть, и нет. Даже если Повару Курослепов нужен живым — потому что мертвого не пошантажируешь и не заставишь ходить по струнке — он её все равно не остановит.

При этом, отметил Андрей, она действует, не особенно скрываясь от Повара. Так можно действовать, лишь твердо зная, что Курослепов Повару живым не нужен. Но зачем тогда эта странная игра с передачей видеокассеты, зачем многое другое, имеющее смысл лишь в том случае, если Курослепова хотят заставить ходить на коротком поводке?

А после Курослепова она постарается уничтожить и заказчика. Заказчик подставил её под чужую игру, а такое не прощается. Но прежде ей надо получить от заказчика свой гонорар. Орхидеи — которые нужно перетащить во Франкфурт? Перевоз через границу любых растений допускается только по специальному разрешению. Причем не только с русской, но и с зарубежной — в данном случае, немецкой — стороны. Получить такое разрешение на редкие цветы, заявленные в розыск, будет безумно сложно, а в аэропортах таможенная служба работает отменно. Видно, заказчик рассчитывает, что Богомол, с её колоссальным опытом, найдет выход. И не обязательно ей лететь самолетом. Чек на билет лишь указывает точку, в которую надо доставить растения…

Передавая ей орхидеи, он так или иначе подставится, даже если сделает это опосредованно, через камеру хранения на вокзале, например. Все равно, его после этого легко будет выследить и уничтожить. И вряд ли они с Игорем что-нибудь сумеют тут поделать…

И ещё одно. Андрей и Людмила все эти два дня их общения избегали любых личных тем, общаясь строго делово. Андрей делал это совершенно сознательно, и, как он полагал, Богомол тоже. Задевать любые личные темы — это было все равно, что ходить по минному полю. Слишком тонким был сдерживающий ледок самовнушения, с помощью которого Людмила пыталась убедить себя, что её чувства к Андрею не страсть, не любовь в самом что ни на есть физическом, грубом и плотском, её проявлении, а нечто другое: то ли ощущение плеча близкого ей по духу человека, то ли братство по крови… Сейчас, в период охотничьего гона, когда все её чувства и реакции будут обострены обострены почти до психопатического состояния — может вновь прорваться и это пламя. И тогда она может выкинуть все, что угодно… Лет в четырнадцать-пятнадцать Андрей читал автобиографические записки какого-то знаменитого английского охотника, в которых был такой эпизод: этот охотник, будучи в Индии, подобрал тигренка и приручил его. Тигренок стал совсем домашним, и около года они с охотником жили душа в душу. Но вот как-то раз охотник разбил коленку и, усевшись на стул и положив ногу на другой, послал слугу за йодом. Пока он сидел, его питомец — уже не тигренок, а молодой тигр — подошел к нему и начал лизать ранку. Охотник хотел отогнать его, но тигр зарычал так грозно, что охотник затих. Тигр начал шалеть, он уже не лизал, а вгрызался в ногу, а охотник боялся пошевелиться, несмотря на мучительную боль. Когда слуга вернулся с йодом, охотник сделал ему знак, и слуга, взяв ружье, вставил его в ухо ни на что уже не обращавшему внимания тигру и выстрелил. К этому моменту мясо вокруг коленки охотника было снято до самой кости… Потом охотник узнал, что в этом нет ничего удивительного: тигры настолько балдеют от запаха крови, что из-за этого их практически невозможно по-настоящему приручить. Что дрессировщику, слегка порезавшемуся во время бритья, лучше в этот день не заниматься со своими питомцами: это с большой долей вероятности может привести к трагедии. Людмила была сейчас такой тигрицей, учуявшей запах крови, и если она подметит в Андрее хоть какую-то слабину — образно говоря, если он некстати продемонстрирует ей ссадину или бритвенный порез — она может потерять голову настолько, что не сумеет себя обуздать…

Ее подчеркнуто деловой стиль общения в эти дни был только лишним тому свидетельством. Она словно боялась собственной неуправляемости…

Она напросилась к ним в гости. Зачем? Нет, за семью Андрей был спокоен. К «обычным» человеческим отношениям Людмила относилась с некоторым презрением. Людмилу даже устраивало, что у Андрея есть жена, которую он любит, и ребенок. По её странной логике это означало, что в чем-то самом важном Андрей тем более принадлежит ей.

И все равно, она оставалась тигрицей… Тигрицей, которую никто не мог и не сможет приручить, даже Повар. Повар, с его умением что угодно обращать в свою пользу, лишь ухитрялся вовремя сажать её на крепкую цепь и потом отпускать строго в нужную сторону — неважно, вольно или невольно она подставляла голову под ошейник.

Да, Повар… Андрея опять прошиб холодный ужас, пережитый им во время звонка Игоря и потом собственного разговора со «стариком» Пюжеевым. Это был какой-то древний, первобытный ужас, поднимающийся из глубины подсознания и переворачивающий все внутри, до боли выкручивающий и сердце, и печень, и кишки. Так, наверно, пещерные люди боялись молнии, зимних вьюг, палящего солнца, грозящего лесным пожаром, всего, что могло пробудить неведомые силы, несущие гибель.

Сейчас, когда Андрей разбирался в причинах своего ужаса, ему становилось совсем противно. Он испугался не только за Игоря, за себя, испугался не только гнева Повара, хотя, наверно, это было самым главным. Кроме всего прочего, он испугался безразличия Повара — того, что Повар их бросит, навеки вычеркнув из списков надежных помощников.

За прошедший год Андрей потихоньку привык к тому, что они живут под «крышей» Повара. Когда он впервые встретился с Поваром год назад, то ещё не представлял всего масштаба того, с кем он столкнулся. То есть, представлял умозрительно, но не проникся этим пониманием, не прочувствовал его, не усвоил где-то в подкорке, что у них с Игорем все тылы прикрыты, пока можно снять трубку и обратиться — по делу, конечно. Это ощущение надежного тыла расслабило Андрея и — как он сейчас с горечью признавался сам себе сколько-то развратило. Сейчас бы, наверно, он не нашел бы в себе сил преодолеть свой страх и отвергнуть все посулы генерала Пюжеева, как было тогда… Тогда, когда он готов был остаться беззащитным, но независимым. А теперь ему сделалось страшно при одной мысли о том, что будет, если пройдет хоть смутный слух, что Повар снял с них свою «крышу», и они останутся один на один со всеми проблемами, со всеми этими Курослеповыми и прочими монстрами, у которых руки будут развязаны для выстрела из-за угла, для угроз их с Игорем семьям… Да, ужас пришел оттого, что он подумал: Повару ничего не надо делать, не надо их наказывать, надо только на секунду отвернуться… Этот ужас был настолько силен, что, повернись последующий разговор с Поваром чуть иначе, и Андрей бы выпалил: «Вы не волнуйтесь, пусть Игорь будет ни при чем, я сам скажу Курослепову про этого Беркутова!..»

И Повар это почувствовал. И из-за этого Андрей был теперь противен сам себе. Впервые Повар полностью подавил его и переиграл, продемонстрировал ему, насколько он подчинил себе его, Андрея волю. Недаром говорят: «Коготок увяз — всей птичке пропасть». Когда Андрей только влез в эти игры, только ступил в этот мир, в который его вовлек Игорь, он думал, что сумеет постоять за себя, где хитростью, а где прямым ослушанием. И ведь у него это получалось — но Повар, как выяснилось, умеет ждать, умеет терпеливо забирать нужных ему людей в свои бархатные лапы, пока они не начинают трепетать от мысли, что Повар возьмет и из уютной клетки опять отпустит их на свободу — в вольный, но дикий лес, где запросто могут и сожрать… Когда-то Богомол, оценившая все предельно точно, сказала ему: «Да, даже Повар попотеет, пока с тобой справится». Все верно: попотел — но справился. Заразил худшим видом трусости: трусостью исподтишка, той трусостью, которая не противоречит мужественным поступкам и верности друзьям, поэтому человек не чувствует в себе отраву, пока не становится слишком поздно.

Отвращение Андрея к себе сделалось настолько тошнотворным, что он не удержался: налил себе стакан водки и выпил. Гадкий вкус дешевого пойла перебил гадкий вкус лжи и предательства, дышать стало немного полегче. Андрей понял, почему из всего спиртного Игорь сегодня предпочел этот шибающий по мозгам денатурат непонятно какого разлива. Он действительно перешибал все. Но, чтобы почувствовать себя более-менее нормально, Андрею пришлось опрокинуть ещё один стакан.

В голове слегка зазвенело, но, по большому счету, он даже не захмелел.

— Никогда больше!.. — тихо произнес он вслух, обращаясь в пространство. — Никогда…

Он выкурил сигарету, пододвинул к себе листок бумаги и стал составлять вероятную схему событий, с именами, фактами, датами, и стрелками между ними. Очень многое уже прояснилось, оставалось додумать самую малость. Когда схема была готова, Андрей поглядел на неё с большим удовольствием: все было расставлено по местам. И вдруг он напрягся: ему померещилось скорей всего, из-за водки — что из этой схемы проглядывает нечто невероятно важное и неожиданное, меняющее весь смысл и суть происходящего. Он стал вглядываться во взятые в кружочки надписи и в стрелки между ними, пытаясь сообразить, что же его так задело, мимолетно, но сильно — и сам не заметил, как уснул, прямо в кресле… Лишь мысль задержалась: «Кажется, ухватил» превратившись тут же в причудливые образы сновидений, в которых было мало приятного. Ему снилась висящая на чердаке девочка с посиневшим лицом и прочие гадости. Но самой большой гадостью в этих обрывочных снах был он сам.

 

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Когда Богомол подъехала к Красноармейской улице, было уже почти половина двенадцатого. Поздновато для визита, конечно, но время не ждало. Кроме того, она подстраховалась для порядка. Из машины она позвонила одному из друзей покойного мужа — банкиру, про которого помнила, что он был большим любителем цветов.

— Людмила? — удивился тот. — Откуда?

— Рискнула всплыть ненадолго, — ответила она.

— Ах, ну да, конечно… — он чуть подрастерялся. — Да, бедный Роман… Его ведь застрелили где-то в Бельгии?

— Да, за день до того, как я должна была покинуть Москву и встретиться с ним.

— Везде достанут… — горестно вздохнул банкир. — И все это время ты пролежала на дне?

— Сам понимаешь, береженого Бог бережет. Но сейчас, когда прошел почти год, я отважилась высунуть носик из норки и принюхаться к свежему воздуху.

Он невольно рассмеялся.

— И где была твоя норка?

— В пределах нашей великой и просторной родины. Я так рассудила, что меня будут искать в Европе, решив, что я выехала под чужим именем — если, конечно, я кому-то интересна — поэтому где-нибудь в крупном сибирском городе мне будет спокойней.

— И ты не прогадала, раз я слышу твой голос, — с уважением заметил он. — Да, голова на плечах у тебя есть… Когда думаешь окончательно перебираться в Москву?

— В зависимости от результатов предварительной разведки. А у меня к тебе дело.

— Слушаю…

— В своем «изгнании» я увлеклась цветоводством. У меня хорошая оранжерея, и я хочу прикупить редкие сорта орхидей. Помнится, это ты рассказывал, будто знаешь какого-то Садовникова, крупнейшего специалиста по орхидеям. Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаешься. Подожди, я найду тебе его телефон… Так ты интересуешься орхидеями? Тогда тебе стоит поглядеть оранжерею Курослепова. То есть, стоило бы — говорят, её обворовали, и самого интересного теперь не увидишь.

— Да, я слышала об этом печальном событии. Иначе бы напросилась к нему в гости.

— Напроситься все равно не мешает. Кое-что уцелело, да и знает он много, может поделиться. Если хочешь, я тебя представлю.

— С удовольствием.

— Когда у тебя будет свободное время?

— Завтра или послезавтра. Лучше послезавтра.

— И как мне тебя найти?

— По прежнему телефону, — ответила она. — Я ведь вернулась в свою квартиру.

— Хорошо… А, вот, нашел. Записывай телефон.

Она записала телефон и тут же перезвонила Садовникову. Трубку никто не брал, но она все же решила попытать счастья.

Дом и квартиру она нашла без труда. Когда она позвонила в дверь, сперва все было тихо, потом послышалось шарканье и осторожный голос спросил:

— Кто там?

— Николай Михайлович? — осведомилась через дверь Людмила. — Простите, что так поздно. У меня к вам срочное дело. Ваш адрес дал мне Беневоленцев.

Видимо, Садовников успокоился, разглядев в глазок красивую и модно одетую молодую женщину — судя по внешности, существо вполне безобидное потому что после некоторого раздумья он зазвякал замками и цепочкой, отпер дверь и впустил Людмилу. Перед Людмилой предстал худощавый пожилой мужчина, росту чуть выше среднего, с той отрешенно-приветливой улыбкой на лице, которая обычно говорит об изрядной застенчивости.

— Здравствуйте, — представилась она. — Меня зовут Людмила Семеновна. Я нашла ваш адрес и телефон, и звонила вам. Никто не подходил, но я решила заехать… У меня времени в обрез, а я как раз проезжала мимо…

— Да, я иногда не слышу телефон, когда смотрю телевизор, — он совсем засмущался. — А Беневоленцев — рекомендация надежная. Да, надежная… Так вы ко мне по делу?

Она кивнула.

— Первоначально мне порекомендовали обратиться к вам друзья, которые когда-то приобретали у вас орхидеи. Видите ли, рано утром я улетаю из Москвы домой, в Новосибирск, а ваш адрес они отыскали буквально час назад…

— Орхидеи в Сибири? — усмехнулся он. — Что ж, такое уже бывало. Тобольский губернатор, по-моему… Или кто-то из золотопромышленников?..

— Я не Тобольский губернатор и не золотопромышленник, — рассмеялась Людмила, — но условия у меня хорошие. Одна из комнат квартиры переоборудована в зимний сад, и там есть маленькая оранжерея. С автономной аварийной системой отопления, на случай любых неожиданностей. Правда, пока Бог миловал, неожиданностей не случалось…

— Это интересно, — сказал Садовников. — Но вы проходите, что возле двери торчать? — он жестом пригласил её на кухню. — Может, чайку сообразить?

— Не откажусь, — ответила Людмила.

Они прошли кухню, Николай Михайлович включил электрический чайник и сел за стол напротив своей гостьи.

— Вы могли и не извиняться за поздний визит, — сказал он. — Не спится, знаете, и всегда приятно пообщаться с кем-нибудь, кроме телевизора…

— Проблемы возраста или житейские заботы одолели? — спросила Людмила.

— Да как-то и то и другое… Но у вас, в отличие от меня, времени мало, так что не будем его терять. Какие орхидеи вас интересуют?

— Вообще-то, я подумывала об орхидеях «мертвая голова».

— «Мертвая голова»? — Садовников нахмурился. — А-а… — и он выдал длинное латинское название. — Я вообще-то предпочитаю нормальные научные наименования. Хотя и такие художественные, или обиходные, определения вполне допустимы.

— Так стоит мне её брать? Или я с ней не справлюсь? Тогда порекомендуйте что-нибудь более простое в уходе.

— Ну… — он призадумался. — На самом деле, тут все зависит от тщания и желания, ни от чего более. «Мертвая голова», как вы её называете, орхидея достаточно капризная, но с ней вполне можно подружиться… И вообще, мне не раз приходило в голову, что орхидеи надо подбирать в зависимости от своего характера. У разных людей приживаются разные орхидеи, и ничего тут не попишешь. Это как собаку себе заводить — одна порода человеку подходит, другая нет.

— Ну, это когда у человека обычные возможности, — заметила Людмила. У Курослепова, я слышала, чего только нет. В том числе, наверно, и виды орхидей, которые, вроде бы, по его характеру приживаться у него не должны. Так что от денег и помощников многое зависит, верно?

— Верно, — согласился Садовников. — Оранжереи Курослепова стоит поглядеть. Вы у него ещё не были?

— Пока нет. Собираюсь послезавтра, когда вернусь в Москву.

— С Беневоленцевым?

— Да, он пригласил.

— С Беневоленцевым и Курослепов пустит, — задумчиво проговорил Садовников. — Он сейчас почти никого не принимает, окружил себя охраной как каменной стеной после ограбления его оранжерей. Говорят, и на его жизнь покушение было, начальника его охраны при этом убили. Так что вам повезет, если вы до него доберетесь. Хотя самые ценные экземпляры и похищены, но, все равно, осталось, на что поглядеть.

— Вы ведь и ему помогали?

— Помогал… Да и сейчас помогаю помаленьку. Не хвастаясь скажу, что без меня он не оживил бы эти «орхидеи-призраки», которые с таким трудом выцарапал из Америки. Он-то рассказывает, что сам все сделал, ну и Бог с ним, пусть бахвалится, — Садовников явно относился к проблеме присвоения его успехов по-философски: ему важнее всего было, чтобы цветы были живы. Вдруг он спохватился. — Только вы не проговоритесь, что я вам это рассказал. Я, вообще, не из болтливых, и клиентов не подвожу, но тут как-то с вами расслабился….

Людмила усмехнулась.

— Курослепов так ревниво оберегает свой имидж великолепного цветовода, да?

— Навроде того, — несколько уклончиво ответил Садовников. Людмиле показалось, что если бы он мог говорить откровенно, то сказал бы: «Курослепов вообще человек очень злой и завистливый». — Так вы, значит, рано утром из Москвы, а послезавтра опять назад?

— Да.

— И вы хотели, чтобы я вам за это время подобрал образцы?

— Да, орхидеи «мертвая голова». Мне она очень нравится сама по себе, и, кроме того, насколько я понимаю, это вид достаточно редкий… Ведь он и в Москве мало у кого есть, да? И с просьбой его достать к вам, наверно, обращаются очень нечасто?

— Нечасто, но бывает, — улыбнулся Садовников. — Вот, недавно…

— Недавно кто-то обращался?

— Да. Занятный молодой человек. Из таких, как они называются… ну, которые только стали поклонниками чего-то, и поэтому рвения в них хоть отбавляй, весь мир для них не существует, кроме нового увлечения.

— Из неофитов? — догадалась Людмила.

— Вот-вот. Обо всем расспрашивал. Записывал рецепты моих особых питательных сред…

— Вы спокойно делитесь своими секретами?

— Разумеется. Почему людям не помочь? И потом… — на его лице опять появилась застенчивая улыбка. — Тут многое от руки зависит. Если ты не чувствуешь цветок, то никакие чужие секреты не помогут тебе его вырастить. Со мной так бывало — поделишься секретом, а потом люди жалуются, что ничего не получается…

— Интересно было бы его найти, — заметила Людмила. — Он, случаем, не оставил свой адрес?

— Я всегда записываю адрес тех, кто берет у меня редкие экземпляры. Иногда забеспокоишься, бывает интересно проверить, как идут дела… Да мало ли что. Если хотите, я вам его найду.

— Буду очень признательна.

Садовников извлек с полки над своей головой старую записную книжку, потрепанную и распухшую от множества вложенных в неё бумажек, и неспешно стал её листать.

— Вот, нашел! Записывайте: «Черноорловский Василий Марленович. Адрес в районе Тушина.»

— А телефон? — спросила Людмила, доставая ручку, чтобы переписать все данные.

— Телефон он оставил, но просил без крайней надобности не звонить. Сказал, что он живет со старой и очень больной матерью, у которой бзик — до смерти боится телефонных звонков. Поэтому он сам всем звонит. Сказал, что сейчас он меняет место работы и, как только устроится на новом месте, сам мне перезвонит и оставит рабочий телефон.

— Ясно… — сказала Людмила, хотя, на самом деле, ясности для неё становилось все меньше. Вопросы роились в её голове. — Что ж, при случае, если позвонит, передайте ему, что я им интересовалась. Вот моя визитная карточка. На ней указаны мой московский адрес и телефон.

— А вы, значит, всего на день улетаете? — осведомился Садовников, подливая ей чаю и пододвигая поближе к ней коробку шоколадных конфет: он заметил, с каким удовольствием его гостья отправляет их в рот одну за другой. — Зачем же горячку пороть?

— Я думала получить от вас первые рекомендации и за те полдня, что буду в Новосибирске, все подготовить для высадки растений. Чтобы когда я получу их от вас, скажем, к следующему отъезду, я повезла их на уже подготовленное место. Может, заранее надо подготовить питательный раствор, или ещё что-то сделать…

— Ну, насчет субстрата, дренажа и прочего, потребного для высадки именно этого рода орхидей, я вам сейчас напишу, — сказал Садовников. — И первые указания по освещению и допустимому перепаду температур, чтобы вы подобрали самый подходящий уголок в вашей оранжерее. Это недолго. А вы, чтобы не скучать, можете пока поглядеть мои любимые растения. Я, знаете, исхожу из принципа «лучше меньше, да лучше». Никогда не выращивал для себя больше пяти цветков зараз — но зато уж посвящал им все силы.

Он проводил Людмилу в комнату и включил приглушенный свет. Людмила ахнула, хоть орхидеи и были для неё не в диковинку, настолько фантастическим было открывшееся ей зрелище, прежде всего по утонченности и гармонии. И белые бахромчатые звезды с разбросанными яркими пятнами, красными, рыжими, и желтыми — по всей видимости, результат скрещивания «олимпийского огня» с родственным видом более нежных тонов — и синеватые, как июньские сумерки, лелии с бледно-желтыми язычками пламени в горловинах, и группа «драгоценных орхидей» с их небольшими, неприметными, пока не разглядишь их изысканную красоту, цветками и особыми листьями, покрытыми фантастическим узором, который сравнивают то с серебряной инкрустацией, то с золотой вышивкой. В зависимости от того, как падал свет, отчетливей становилось различимо мерцание этих тонких линий, которые не смогла бы вывести ни одна золотошвея, их то золотой, то серебряный отлив, из их переплетения возникали самые невероятные сказочные образы и фигуры.

— Да… — только и смогла выдохнуть Людмила.

— Вон та «драгоценная орхидея» — это макомария, выведенная в прошлом веке знаменитым Вейчем, — кивнул Садовников. — Все её экземпляры давно погибли, и она считается утраченной, но мне удалось её восстановить, разгадав кой-какие секреты создания этого гибридного вида.

— Наверное, Курослепов многое готов отдать, чтобы этот уникальный экземпляр оказался у него, — заметила Людмила.

— Может, и продам ему, — пожал плечами Николай Михайлович. — А то ведь покоя не даст.

— И вам не жалко будет с этим расставаться?

— Я что-нибудь ещё придумаю…

— И подумать только, — Людмила продолжала любоваться открывшимся ей чудом, — что вы умудряетесь делать все это в домашних условиях, не имея тех возможностей и приспособлений, которыми оборудованы, наверно, оранжереи Курослепова.

Николай Михайлович рассмеялся.

— Точь-в-точь такой же вопрос задал мне и ваш «соперник» — тот парень, что приобретал орхидеи «мертвая голова». Очень интересовался особенностями устройства курослеповских оранжерей, а я ответил ему, что можно изобрести любые технические приспособления, но они не будут работать, если не приложишь свои собственные сердце, голову и руки. Хотя ряд ценных советов по устройству собственной оранжереи дал.

— Вы, наверно, не удержались, чтобы не польстить Курослепову, каким интересом и уважением, на грани с завистью, пользуются его оранжереи среди знатоков, — заметила Людмила.

— Боже упаси! — замахал руками Садовников. — При любом упоминании, что кто-то интересовался его оранжереями, он невесть что воображает! И так после этого ограбления ко мне приезжал начальник его охраны, Моховых — ну, тот, которого потом застрелили — и устраивал мне допрос с пристрастием, не было ли в последнее время каких-нибудь странных случаев. Если бы я заикнулся об этом парне, они бы наверняка на него подумали — ведь убили бы ещё сгоряча беднягу, это им как пить дать! Хотя, наверно, попить и не допросишься, если только Курослепов в тебе не заинтересован… Так что и вы молчите об этом покупателе, если встретитесь с Курослеповым.

— Не бойтесь, я не проговорюсь, — ответила Людмила. — Но, выходит, и вам в этом парне что-то показалось странным — раз вы предпочли о нем промолчать?

— Не то, чтоб странным, — ответил Садовников. — Он был каким-то торопыгой, все ему быстрее подавай. И чтобы растения были, готовые вот-вот зацвести. Я объяснял ему, что если он будет выращивать свои цветы из отделенных по ризоме псевдобульб или возьмет у меня «воздушных деток», то, хотя с цветением, возможно, придется ждать до года, растения приживутся намного надежней. Но он нет, ни в какую! Мол, у него не то, что года, у него и месяца нет… — Садовников с подозрением поглядел на Людмилу. — Вы, случаем, не их таких?

— Нет, — засмеялась Людмила. — Я вполне согласна на то, чтобы вы отделили мне несколько псевдобульб. Пусть все будет по науке. Я уже поняла, что лучше вам доверять. Беневоленцев сказал мне, что с вашим мнением считаются не только в России. Вроде, с вами недавно советовался какой-то крупнейший немецкий коллекционер, у которого, кажется, ещё в Варшаве есть оранжереи…

— Немецкий? — Садовников растерянно нахмурился. — Беневоленцев что-то напутал. В последнее время у меня был только один англичанин, но он никакого отношения к Варшаве не имеет.

— Может быть, это я что-то напутала, — сказала Людмила. — Беневоленцев рассказывал несколько сумбурно.

— Да, водится за ним такой грех, — кивнул Садовников.

Она покинула Садовникова минут через пятнадцать, с бумажкой, на которой по пунктам были даны указания, как готовить почву и как заранее создать нужный температурно-влажностный режим, и оставив аванс за орхидеи, которые ей предстояло забрать через три дня. Ей было о чем подумать, пока она ехала в Тушино по поздней пустеющей Москве. У Садовникова побывал Беркутов, это факт. Чтобы в этом не было сомнений, он оставил явное указание на себя: фамилия «Черноорловский», образованная от «черный орел», была прямой перекличкой с фамилией «Беркутов». Но тут начинались вопросы. Зачем было называть себя так сложно, почему просто было не назваться Орловым или Ястребовым? Зачем так явно наводить на свой след? Неужели он оставил свой реальный домашний адрес? Даже «больную мать» упомянул — у его матери психика разрушена алкоголем, и, вполне возможно, страх перед телефонными звонками, на который он сослался, является одним из реальных её отклонений… Но это и намек для понимающих: если захотите отыскать меня по этому адресу, то будьте готовы к любым неожиданностям. И для кого тогда это послание — для нее, в расчете, что она доберется до садовника и поймет все, как надо, или для потенциальных преследователей, чтобы, поманив их «на живца», заманить в ловушку?

Одно было ясно: если она хочет навестить квартиру, адрес которой он оставил у Садовникова, ей следует предварительно позвонить. И сориентироваться в зависимости от результатов этого звонка.

Она не хуже Андрея поняла, что Беркутов ищет смерти, и хочет принять эту смерть от её руки. Но когда человек так активно набивается в смертники — за этим может скрываться что-то совсем другое.

Засада? Смешно. Неужели они воображают, будто её можно заманить в какую-либо засаду?

И, кроме того, она не ощущала опасности при мысли о засаде. А чутье её никогда не подводило — то чутье, когда улавливаешь нечто неуловимое в воздухе, и знаешь, что к этому месту приближаться нельзя.

Скорей, она ощущала за всем происходящим твердую режиссерскую руку. А кто, кроме Повара, мог быть этим режиссером, умело разводящим статистов по местам?

Но, если так, то картина получается совсем интересная. Вплоть до того, что её вызов в Москву мог быть отправлен Поваром — или, что этот вызов прошел через руки Повара и был им визирован.

Но тогда…

Во-первых, тогда чек на билет до Франкфурта является предупреждением: именно во Франкфурт ей соваться ни в коем случае нельзя.

А во-вторых… Повар не просто так предоставил Беркутову все возможности мстить и отдал ему голову Курослепова. В обмен, Беркутов должен преподнести ему какие-то другие головы. Очень важные?

Тех чеченцев, вместе с которыми Беркутов добрался до Москвы?

Что же это за чеченцы такие?

И Беркутов должен погибнуть — чтобы не осталось ни единой ниточки, по которой можно узнать, что именно Повар приложил руку к устранению этих особенных чеченцев. Таково условие, выдвинутое Беркутову Поваром — в обмен на право расправиться со всеми, кто погубил его сестру. И, возможно, в обмен не только на право, но и на любую посильную помощь.

И Беркутов принял это условие.

Но, если так, её главная цель — не Беркутов и не Курослепов, а некто иной…

«Черный орел»… Где же она это слышала?

И тут она вспомнила, где! Встали в глазах огромные рекламные плакаты, которые она совсем недавно видела по всему миру.

Впереди показалась площадь, на которой, как и положено, имелось несколько павильонов и палаток, работающих круглосуточно.

Остановив машину возле павильона, торговавшего аудио — и видеокассетами, она зашла вовнутрь.

— Здравствуйте, — обратилась она к сонному продавцу. — Скажите, у вас есть последний фильм Ван Дамма?

— «Черный орел», что ли? — откликнулся тот.

— Он самый.

— Да, конечно, имеется. Вот, пожалуйста.

Она приобрела кассету, вернулась в машину и, усевшись за руль, повнимательнее рассмотрела упаковку, не распечатывая её.

Из довольно бестолково составленной аннотации она поняла только, что, вроде, есть два суперагента — ЦРУ и КГБ — которые гоняются друг за другом, чтобы уничтожить друг друга, хотя им лучше бы объединиться, «чтобы уничтожить всех плохих».

Закурив от волнения и постаравшись сосредоточиться, она прочла все, что было написано на кассете. Подсказка это или совпадение? Вот цифры: год выпуска фильма — 1998, продолжительность — 93 минуты. Могут ли эти цифры что-нибудь значить? Номер телефона? Если эти цифры составить вместе, все равно для номера московского телефона её не хватает. Где надо добавить недостающую, спереди или сзади? И ведь подойти может любая цифра, от «1» до «9». Нет, если добавлять спереди, то надо исключить «6» и «8».

И что-то ещё ей мерещилось, что-то ещё пыталось проклюнуться в памяти — но никак не проклевывалось.

Нет, лучше танцевать от того, что у неё есть наверняка.

Достав мобильный телефон, она, для начала, набрала номер, который Беркутов записал Садовникову

 

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Пока Богомол колесила по городу в поисках Беркутова, Повар тоже не терял времени даром. Он решил сделать, что называется, «ход конем» оставив, правда, кой-какие пути отступления, чтобы в случае неудачи не положить голову на плаху. Или, по крайней мере, не сразу положить.

Дело в том, что Повар понимал: он дошел до того этапа, дальше которого в одиночку можно и не пробиться. А довести дело до победы было жизненно необходимо — иначе полетит все наработанное за многие годы. Так что рискнуть стоило.

И ещё Повар понимал, что дни людей, которые могут похоронить его и «камнем придавить тяжелым, чтоб встать он из гроба не мог» за срыв операции «Миротворец» — операции, которая самому Повару все больше представлялась нелепой и почти бессмысленной в свете надвигающихся перемен — что дни этих людей сочтены. Они зарвались, слишком рано поверив, что высшая власть в стране сама плывет к ним в руки — и они слишком плохо представляли себе, чем живет страна, чем дышит, что в ней происходит.

— Ох, уж, эти старики… — проворчал Повар, скривившись так, как будто хотел оскомину сплюнуть.

Себя он стариком не считал. «Старики» было для него понятием скорей не возраста, а отношения к жизни, к умению или неумению проникаться её токами и, когда нужно, брать нахрапом, а когда нужно, лестью и лаской. «Стариками» он называл тех людей, для которых бумажная жизнь начинала заслонять настоящую. И которые, главное, в погоне за властью начинали утрачивать безошибочный инстинкт власти — которые, при всей безошибочности их логических расчетов, при всем умении безошибочно плести интригу переставали чуять запах власти как волк чует запах крови от подраненного оленя и бросается наверняка, зло и беспощадно. Кружить прихотливыми петлями и принюхиваться волк будет только до тех пор, пока не подвернется случай загрызть добычу. Интригой можно подготовить почву для броска — но ещё ни разу не бывало, чтобы добычу заваливали не броском и клыком, а интригой.

Поэтому не считал он стариком и президента, Большого Хозяина. Тот действительно был Большим Хозяином, недруги которого — от политиков до газетчиков — могли сколько угодно издеваться над «живой мумией», бормочущей в Кремле. Как первые пристрелочные залпы ещё довольно далекой предвыборной компании такая пропаганда была вполне понятна, но что до её истинности… Повар только посмеивался про себя. Ему это напоминало вопли из «Маугли», что «Акела промахнулся!» Что ж, у Большого Хозяина, как и у Акелы, случались промахи, но запах крови он все равно чуял как никто, а его челюсти оставались такими могучими, что он до сих пор был способен перемолоть на них любую стаю охотников за властью.

Да, Повар многое видел и понимал. И анализировать умел как никто иначе бы не был он Поваром. Сейчас, когда ему предстояло отдать на заклание людей, которые, в общем-то, были ему не безразличны (хотя ради «пользы дела» Повар мог любого отправить на заклание), ему важно было убедиться, что эти жертвы не будут принесены впустую. Потому что хорошие работники это слишком ценный материал, чтобы разбрасываться им зря.

«Старики», увязшие в бумажной жизни и переставшие разбираться в реальной, скоро полетят под откос, факт. Но когда наступит это «скоро»? Через месяц, два, три? За это время они успеют десять раз погубить Повара, прознав о его обмане. Значит, надо заранее опереться на того, кто придет на их место. А кто придет?

Повар пристально и тщательно присматривался ко всем, стоящим сколько-то в досягаемости от вершины власти. И, среди многих и многих, выделял того, на кого вряд ли кто-нибудь, кроме него, решился бы в тот момент сделать ставку. «Хороший исполнитель, не более», — говорили об этом человеке. Но за неброской внешностью и скромными повадками «хорошего исполнителя» Повар ощущал матерого волка — такого, который, однажды став вожаком, способен спокойно и уверенно, без лишней суеты, всю страну повести в нужном направлении, не натворив тех ошибок и бед, которые обязательно натворят признанные «государственные мужи».

Этому человеку Повар и позвонил, несмотря на поздний час.

— Это очень срочно, — коротко объяснил он. Собеседник Повара не любил лишних слов. — Надо принимать решение, от которого зависит очень многое.

— Хорошо, приезжайте, — услышал он в ответ.

Повар тяжело поднялся из кресла и велел подать машину. Заодно он поинтересовался, прибыл ли рейс из Парижа.

— Самолет ещё в воздухе, но уже на подлете в Москве, — доложили ему.

— Хорошо, — Повар кивнул. — Не тащите «Литовца» прямиком сюда, дайте ему время передохнуть. Пусть устроится и, вообще, нарисуется в Москве как положено. Раньше семи утра он не понадобится.

До того приказанием Повара было привезти к нему Литовца немедленно, и подчиненный, которому Повар отдал новые распоряжения, понял: изменение в планах связано с предстоящим разговором, на который генерал Пюжеев наконец решился и от которого ещё не знает толком, чего ждать.

Повар не даром опасался предстоящего разговора. Он знал, что главной помехой к тому, чтобы завоевать доверие собеседника будет его собственная, Повара, репутация. Когда такой человек как Григорий Ильич является на ночь глядя к человеку, с которым у него до этого не было особенных дел, то, учитывая грызню, царящую в верхах (бестолковую грызню, по глубокому убеждению Повара), этот видит вполне мог выглядеть провокацией.

И точно, Повара встретила ледяная волна недоверия. Впрочем, Повара это не смутило — он был к этому готов.

— Вы… эг-м… выбрали довольно поздний час для своего неожиданного визита, — своим обычным спокойным, почти безразличным, голосом заметил его собеседник.

— Потому что решение надо принимать немедленно, — сказал Повар. — И мне больше не к кому обратиться.

— Допустим. Но при чем тут я?

— Вам ведь известно об операции «Миротворец»? — с ходу бухнул Повар.

— Так, в общих чертах. Насколько ход этой операции касался того круга дел, которым занимаюсь я. Но тогда тем более не понимаю, почему с этим надо обращаться ко мне. Операцией управляют люди, которые стоят и надо мной, и над вами. По-вашему, я могу отменять их решения? Или срывать проведение их решений в жизнь?

— По-моему, можете, — сказал Повар. И быстро добавил. — Да-да, я понимаю, что это смахивает на провокацию. Но это не провокация. Как по-вашему, операция «Миротворец» действительно поможет установить мир в Чечне?

— Мир в Чечне, — скучным голосом проговорил собеседник Повара, наступит только тогда, когда через Чечню станет невыгодно отмывать деньги. Я имею в виду не только то, что Чечня — это сейчас центр терроризма, наркобизнеса, похищений людей и торговли оружием. Я имею в виду прежде всего прочные связи между воротилами в Москве и в Грозном, благодаря которым нефть списывается сгоревшей в Чечне, а деньги за неё оседают на западных банковских счетах, то же самое происходит со сталью, самолетами, инвестициями из федерального бюджета и многим другим.

— А чем больше гибнет и чеченцев и русских, тем легче в этой кровавой каше прятать концы в воду, — подхватил Повар. — При ста убитых виновные были бы схвачены за руку и пошли под суд. При ста тысячах убитых и раздутой ненависти народов друг к другу виновные никому не видны. Наказать их можно только одним способом — сделать так, чтобы их деньги не попадали на западные счета. А если бы и попадали — то блокировались бы там. Иначе никакой самый хороший правитель ничего не изменит. Вроде, Масхадова тоже сперва считали нормальным человеком, с которым можно договориться — а теперь не поймешь, кто он, президент или заложник собственных подданных. И бессмысленно требовать от него каких-то разумных действий. Финал операции «Миротворец» может оказаться приблизительно таким же.

— Вот что вас… эг-м… смущает? — без всякой заинтересованности в голосе осведомился собеседник Повара.

— Приблизительно да. Дело в том, что возникает вариант получше. Американцы хотят голову Курослепова. Нам это тоже на руку. Но, если мы сыграем с ними в эту игру, нам придется пожертвовать — в какой-то степени пожертвовать — операцией «Миротворец».

— Это интересно… Но почему вы обращаетесь с этим ко мне… А не на самый верх, к тем, кто курирует операцию?

— По нескольким причинам. Скажем так, они не желают смотреть в глаза реальности. Один из них заявляет недавно, в опубликованном всеми газетами интервью, что ваххабизм — это нормальное течение внутри мусульманства, в котором нет ничего террористического и опасного и с которым вовсе не следует бороться. При таких взглядах, как можно надеяться, что любой «Миротворец» будет способен залечить нашу многолетнюю язву? Второй… Вот, поглядите этот документ, — и Повар вынул из папки заранее приготовленную бумажку.

Его собеседник внимательно этот документ изучил.

— Второй, — усмехнулся Повар, — подписывает вот это предоставление льготного режима одному из мусульманских культурных фондов — как гуманитарной международной организации, деятельность которой способствует налаживанию взаимопонимания между народами и идет во благо процессам примирения и укрепления доверия… Так, я правильно цитирую? Все бы хорошо, такой замечательной организации и надо предоставлять режим наибольшего благоприятствования, но дело в том, что как раз через двух активистов этого фонда и произошла утечка информации о местонахождении того, кто является центром операции «Миротворец» — кто, собственно, и есть сама эта операция утечка, едва не закончившаяся его смертью. Утечка произошла в то время, когда этот человек ещё находился на территории Чечни. К этим двум активистам обратились с просьбой, в виде ответной услуги за хорошее отношение, взять на себя финансирование обучения в Оксфорде двух внуков этого человека, выехавших ранее его самого. То есть, сделать вид, что это их гуманитарный фонд дает стипендии двум талантливым молодым мусульманам, очень правоверным, заметьте, и уже образованным так, что многим муфтиям нос утрут — мы готовы были даже деньги платить, лишь бы внешне наше государство не имело к этим людям никакого отношения. Чтобы лишней ниточки не оставлять, понимаете? И эти двое сразу же, грубо говоря, заложили нашего «Миротворца» охотникам за ним. Так как я могу обращаться к человеку, который одной рукой руководит операцией, а другой — обнимается, можно сказать, с теми, кто имеет тесные связи с противниками этой операции?

Собеседник Повара молчал, и Повар продолжил.

— Есть и ещё одно обстоятельство. Тот, Второй, о ком мы говорим, уже продемонстрировал свои антиамериканские настроения. Оно и понятно. Такие настроения сейчас популярны, на них много играет оппозиция, и антиамериканизм будет одним из хороших козырей в президентской гонке. Так что, можно сказать, наш Второй уже загодя включился в президентскую гонку несколько раз проявив при этом нелояльность к президенту, мягко говоря. И я не удивлюсь, если дни его при президенте сочтены. В общем-то, он все делает правильно, но, к сожалению, похоже, его антиамериканские настроения сколько-то искренни, поэтому он не сумеет оценить ценнейший подарок, который я ему преподношу. В отличие от вас.

У собеседника Повара насмешливо дернулась бровь.

— Вы ведь не хотите сказать, что президент выберет своим преемником меня?

— Я хочу сказать лишь то, что вы — человек разумный, — медленно проговорил Повар. — Поэтому я и рискнул, придя к вам. Перехватить знамя антиамериканских настроений из рук оппозиции — это здорово, это лишить её одного из главных козырей. Точно так же как американцам в их предвыборной ситуации понадобится раздувать антирусскую истерию. Будет много разговоров о новой холодной войне, об исчезновении доверия, много взаимных попреков, угроз и самых жестких заявлений. Но ведь по-серьезному это ни нам, ни им не нужно. Имея такой отменный канал связи, мы всегда сможем заранее договариваться, в чем мы будем обвинять друг друга, где будем пускать всему миру пыль в глаза, чтобы миру икнулось — но так, чтобы это всегда было лишь сотрясением воздуха, без вреда делу, чтобы по делу мы всегда понимали друг друга. Возможность поставить хорошо отрежисированный спектакль и помочь друг другу в предвыборных компаниях — такая возможность дорогого стоит, а? И эту возможность нельзя отдавать в руки ни Первому, ни Второму. Все взвесив, я понял, что могу довериться только вам. Поэтому и пришел к вам, рискуя головой.

На губах собеседника Повара появилась тень улыбки.

— Если уж решились рисковать, так рискуйте до конца, вам не кажется? Рассказывайте все, в деталях.

И Повар стал рассказывать. Ему было известно то, чего не знал никто другой, поэтому все линии — Курослепов, Зараев, Богомол, Терентьев с Хованцевым, Садовников, Беркутов, и многие другие — плавно и изящно сходились в одну точку, завязывались в один узелок. Рассказывая, Повар подумал, что, возможно, повествует о живых мертвецах. Вполне вероятно, всех этих людей — в зависимости от того, какое решение будет принято — можно считать покойниками. Всех, кроме одного, головой которого ни в коем случае рисковать нельзя.

Собеседник Повара слушал его так, как старательный студент слушает маститого профессора — но Повара это выражение лица не обманывало.

Когда Повар закончил, его собеседник надолго задумался и потом спросил:

— Хорошо… А почему такая срочность?

— Я вызвал из Парижа ценнейшего агента, — Повар поглядел на часы. Его самолет уже сел. В семь утра он должен получить от меня те или иные инструкции, потом приблизительно за сутки окончательно раскрутить в ту или иную сторону ситуацию в Москве и вылететь назад, в Европу, чтобы выйти на контакт с американцами. Больше суток ему задерживаться в Москве ему вряд ли… целесообразно.

— То есть, к семи утра вы хотели бы знать, можете вы рассчитывать на мою поддержку или нет?

— Именно так, — подтвердил Повар.

— А если я откажу вам в поддержке?

Повар поглядел прямо в глаза своему собеседнику.

— Если вы откажете мне в поддержке, я на свой страх и риск доведу до конца тот вариант игры, который посчитаю более верным… для дела и для страны.

— И какой это будет вариант?

— Еще не знаю. Может быть, и тот, который мне велено выполнить.

— Тогда в чем же тут «страх и риск»?

— В том, что после этого я полечу кувырком вместе с теми, кто мне этот вариант приказал разыграть. Мне не простят излишнего послушания им.

— Ну, это будет ещё мягкая посадка… А вы настолько уверены, что они полетят кувырком?

— Разве вы сами сомневаетесь?

— Речь, как вы понимаете, сейчас не обо мне, — возвращаясь к прежнему скучному голосу, заметил собеседник Повара. — Но до семи утра я дам вам знать, насколько я готов принять участие в вашей авантюре.

На том беседа закончилась. Повар не получил никакого положительного ответа — а слово «авантюра» вообще несло в себе оттенок осуждения — но уходил он поуверенней и поспокойней, чем пришел. Он нутром чувствовал, что завоевал союзника — что серенькие глазки его собеседника так ясно увидели всю проблему в масштабе и перспективе целого государства, как не видел её никто из нынешних «великих кормчих». Он не откажется от такой возможности, он оценит колоссальную работу, проделанную Поваром.

Повар вернулся в свой рабочий кабинет и за всю ночь лишь немного подремал в кресле. Долгожданный звонок раздался в четверть седьмого утра.

— Да? — спросил он. И, впервые за много лет, его сердце забилось намного чаще. Сейчас он может услышать что угодно — например, что он снят с должности за несанкционированные контакты с американцами, что его самодеятельность почти равняется государственной измене, а может, и что ещё похуже… То есть, умом он знал, что ответ должен быть положительный, но справиться с тревогой не мог.

— В целом, ваши идеи одобрены, — услышал он негромкий, сухой, будто чуть шелестящий голос. — Но их надо ещё немного подкорректировать. Есть тут такое соображение… Что если бить, то наотмашь. В общем, прошу вас срочно подъехать, а ваш агент пусть ещё немного подождет.

Положив трубку, Повар перевел дух, вытащил скомканный носовой платок и вытер пот со лба.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Когда рано утром Игорь растолкал Андрея, тот не сразу вспомнил и сообразил, что происходит. Осоловело хлопая глазами, он осмотрелся. Он уснул при свете, и свет продолжал гореть, хотя полностью рассвело. Этот дополнительный электрический свет резал глаза.

— Ты откуда здесь? — спросил его Игорь. — Я, что ль, тебя вызвонил?

— Марина вызвала, — ответил Андрей. — Ты был уже хорош.

— Да, вчера я врубил так, как, по-моему, никогда в жизни… — Игорь нахмурился, потом потянулся, распрямил спину и повел плечами. — Однако я чувствую себя на удивление хорошо. Значит, есть ещё порох в пороховницах.

Андрей улыбнулся. Средство Богомола, похоже, и впрямь было чудодейственным. У него самого в голове позванивало по-комариному, хотя он и выпил намного меньше Игоря. Но, наверно, и пережитое нервное напряжение сказывалось.

— Сейчас бы перекусить не мешало, а? — продолжил Игорь. — Предлагаю яичницу и кофе.

— Ты сиди, я сделаю, — сказал Андрей. — Я все-таки не так вчера оторвался, и более подвижен.

У них в холодильничке всегда имелся «аварийный запас»: яйца, свежезамороженные пиццы и тому подобное.

Когда Андрей вернулся с подносиком, на котором были пристроены две тарелки с глазуньей, бутерброды, кофейник и чашки, Игорь сидел на его месте и внимательно изучал схему, которую Андрей составлял ночью.

— Я вижу, ты времени зря не терял, пока охранял мой покой, — заметил Игорь. — Выходит, я успел тебе рассказать про Ваську Беркутова?

— А ты ничего не помнишь?

— Ни черта не помню! — признался Игорь.

Андрей поставил подносик на стол и передал Игорю одну из тарелок.

— М-да… — сказал он. — Тогда готовься к неожиданностям.

— Выкладывай все! — откликнулся Игорь, бодро берясь за вилку.

— Ну, во-первых, ты послал Повара куда подальше, — сообщил Андрей.

Вооруженная вилкой рука Игоря застыла в воздухе.

— Как так?!

— Элементарно, Ватсон. Прямым текстом. Хорошо хоть, без матюгов, потому что вообще ты матерился похлеще извозчика. Заявил ему, что он мерзкий, гадкий, злой старикашка, что ты друзей не сдаешь и пусть он в свои подлые игры играет сам.

— И как отреагировал Повар? — чуть напрягшись, спросил Игорь.

— Догадайся из трех раз, — ответил Андрей.

— Гм… — Игорь внимательно поглядел на Андрея. — По тому, что на твоем лице нет озабоченности, и ты скорее ухмылку прячешь, я заключаю, что Повару это понравилось. И, надо полагать, Повар сам перезвонил, чтобы это сказать.

— Перезвонил буквально через пять минут, — кивнул Андрей. — Сказал, что иного от тебя не ждал. Звучало так, как если бы он перестал тебя уважать, если бы ты согласился выполнить его «стариковскую просьбу». И при этом добавил, чтобы ты не забывал: Беркутов сам выбрал свою судьбу, и всячески подталкивает нас к определенному решению.

— Ну да, конечно, — проворчал Игорь. — Васька хочет погибнуть, когда выполнит свою миссию. Иначе зачем было подкидывать нам пленку, на которой запечатлена его сестра — да ещё заботиться о том, чтобы эта пленка и до Повара дошла? Ведь наверняка он обнаружил в «страховке» Моховых не одну-единственную запись. Мог подкинуть любую другую, с другими девочками. Или перемонтировать эту запись так, чтобы выкинуть эпизод со своей сестрой… Но нет, он практически напрямую сообщает нам, кто он такой! Понятно, ему важно, чтобы все знали: это он отомстил, он сумел поквитаться… Но после такого люди долго не живут. Да, все сходится. И то, что неизвестный обращался с нами так аккуратно — в «щадящем режиме», как мы это определили — и вся логика убийств и других преступлений… Да, он способен незаметно просочиться куда угодно, это факт… Его часто привлекали для выполнения индивидуальных заданий. В ГДР, где мы познакомились, его даже называли иногда «человеком-невидимкой»… А сейчас, когда он озверел… — Игорь покачал головой.

— Теперь ты видишь, что Богомол здесь ни при чем? — спросил Андрей.

— Это понятно… Но тогда становится не совсем понятной её роль.

— Ее роль — вполне определенная. Беркутов нанял её убить Курослепова, а потом вывезти за границу похищенные орхидеи. Кому-то во Франкфурте.

— Выкладывай, — потребовал Игорь.

Андрей рассказал ему обо всем, что узнал от Богомола.

— Так она была здесь вместе с тобой? — Игорь нахмурился.

— Да. Ты ей чуть не в любви объяснялся. Неужели не помнишь?

Игорь помотал головой, а потом рассмеялся, невзирая на свое пакостное настроение.

— Хорош!.. И какими словами я это излагал?

— Мол, ты каешься, что называл её «кровавой гадиной», потому что сам ты — ещё большая гадина, и вы друг друга стоите.

— Тоже неплохо… И какой вывод она из этого сделала?

— Такой же, как и я. Что надо срочно найти садовника. А Повар дал нам его адрес.

— Когда перезванивал?

— Да.

— И она сразу направилась по этому адресу?

— Да.

— Угу… — Игорь задумался, закусив губу, потом отправил в рот последний кусок глазуньи и запил его глотком кофе. — А теперь давай потолкуем о твоей схеме. Что значат все эти стрелки между действующими лицами?

— Все очень просто, — стал объяснять Андрей. — Я только упорядочил то, что и без того понятно. Вот что у меня получилось, смотри. Беркутов пропадает в Чечне. В свете того, что я от тебя узнал о нем, он вряд ли попал в плен. Скорее, он, «человек-невидимка», был задействован в какой-то секретной операции, которая предполагала хорошие отношения с некоторыми чеченцами… Но об этом потом. В общем, пока он пропадает в Чечне, его мамаша опять пьет мертвую, а сестра блуждает без призора, так? Она попадается Яманову, который работает для Бечтаева одним из «собирателей материала». Даже Яманову не составляет труда изобразить «доброго дядю» перед девочкой, для которой родной дом в последнее время превратился в ад. Вероятно, он сперва осторожно приучает её к наркотикам как к средству сбежать в «прекрасный новый мир», а потом, когда девочка уже пристрастилась, требует ответной любезности. Есть дяди, объясняет он, которым очень нравится играть в странные игры с маленькими девочками. Иногда они могут сделать чуть-чуть больно, но её от этого не убудет и, если она согласится иногда играть в эти странные игры с голыми дядями, то чудесная травка — или порошочки, что там — будет у неё всегда. Собственно, это неважно. Главное, что он добился своего…

— Но у Яманова и Бечтаева есть конкуренты, причем чеченцы, — продолжил Андрей. — Они внимательно следят за всеми действиями сутенеров, подробно разведывают все насчет их жертв. Они, наверно, подпрыгнули от радости, когда узнали, чью сестру эти сволочи вовлекли в свой бизнес. Беркутов сидит в Чечне — и у него имеется какая-то система контактов с чеченскими мафиями. Вот почему я предполагаю, что он был не в плену, а на каком-то спецзадании…

— Могло быть и иначе, — мрачно заметил Игорь. — Скажем, он все-таки попал в плен, при всей его ловкости. Посланец похитителей едет в Москву, узнать, насколько благополучна его семья и какой выкуп можно слупить. В Москве он действует через ту самую чеченскую мафию, которая хочет прибрать к рукам всю «сферу сексуальных услуг». Когда они узнают, что произошло с сестрой их пленника — а они ведь знают, что это за пленник! — они верещат от радости. Плевать на выкуп, когда руками Беркутова можно истребить всех конкурентов! Посланец возвращается в Чечню с потрясающими новостями. Похитители говорят Беркутову: твою сестру превратили в малолетнюю проститутку люди, которые и наши враги. Если ты готов мстить, как подобает мужчине, то мы отпускаем тебя в Москву, и можешь там рассчитывать на нашу полную поддержку. И Беркутов, со свитой в несколько боевиков, выделенных ему в помощь, срывается в путь…

— Могло быть и так, — согласился Андрей. — Но, во всяком случае, когда они производили разведку, прошла какая-то волна. Пусть минимальная, но достаточная для хитрого и осторожного Бечтаева, чтобы он насторожился, откуда эта суета вокруг одной из девочек, и начал сам выяснять… Узнав, чья она сестра, он, наверно, чуть в обморок не упал. Первым делом, он сводит счеты с Ямановым, за то, что Яманов так их всех подставил — сводит тем более охотно, что Яманов все время рвется на его место. Убрав Яманова, как звено, связывающее его самого, Бечтаева, с Надей Беркутовой, он продолжает заметать следы. Девочку уничтожают — ведь если Беркутову удастся отбить её живой, то она может много чего рассказать и много на кого показать. Обрезают и другие ниточки. Теперь им остается только ждать, достаточными оказались эти меры или нет. Как выясняется, недостаточными. Беркутов добирается до Бечтаева, убивает его — немало из него перед этим вытряся, надо полагать — и ставит засаду на Курослепова. Засада не удалась, потому что Курослепов заподозрил неладное и втройне позаботился о собственной безопасности. Тогда Беркутов ложится на дно, тщательно разрабатывает план мести, отправной точкой которого должно стать похищение орхидей — и начинает действовать.

— А это что значит? — спросил Игорь, указывая на стрелки, идущие от кружочка «Богомол» ко кружочкам «Беркутов» и «Курослепов». Над одной стрелкой было написано «№ 1», над другой — «№ 2».

— Это объясняет, зачем Беркутову нужен Богомол, — объяснил Андрей. Ведь если он профессионал такого класса, то спокойно мог без неё обойтись, верно? Но он хочет умереть, осуществив свою месть. Потому что после этого жить ему больше незачем. И он все выстраивает так, чтобы Богомол сначала убила его, а потом Курослепова. Причем предварительно Курослепов должен узнать, кто на него охотится — как и узнать, что этот человек погиб.

— Да, конечно, — кивнул Игорь. — Курослепов узнает, что на него охотится брат одной из его жертв. Потом ему сообщают, что мститель погиб. Он расслабляется, посчитав, что ему больше ничего не грозит, и Богомол разделывается с ним не глядючи. Схема предельно ясная. Тут закавыка в другом. Богомол действует с попустительства Повара… По меньшей мере, с попустительства. Так как увязать это с тем, что Курослепов нужен Повару живым? Во всяком случае, мы считаем, что он нужен живым, и вряд ли мы тут ошибаемся.

— Я думаю, — сказал Андрей, — что мы ошибаемся. Курослепов не нужен Повару живым. Но нам лучше считать, что мы ошибаемся — если мы хотим спасти Беркутова.

— То есть? — Игорь нахмурился.

— Мы так или иначе выходим с ним на связь и сообщаем ему: убив его, Богомол и не подумает убивать Курослепова. Из всей этой заварушки Повар выудил то, что ему надо — убойную видеокассету — поэтому Курослепов ему нужен живым, а Беркутова, наоборот, ему желательно видеть мертвым. Богомол не посмеет ослушаться Повара. Поэтому пусть Беркутов держится подальше и от Богомола, и от Курослепова, и ни в коем случае не подставляется: его смерть окажется зряшной.

— Но Васька может после этого совсем психануть, — заметил Игорь.

— Возможно, — признал Андрей. — Но, во всяком случае, наша совесть будет чиста.

Игорь немного подумал.

— Хорошо… — сказал он. — Нормальная идея, и мы примем её за основу. Но почему ты считаешь, что мы ошибаемся?

— Потому что никто, даже Повар, не остановит Богомола, когда ей дали понюхать крови, — медленно и раздельно проговорил Андрей. — И Повар это знает. Единственный способ её остановить — уничтожить её. Но Повар всем видом демонстрирует, что уничтожать её не собирается — он позволил ей открыто появиться в Москве, чего бы она никогда не сделала, не имея от него самых твердых гарантий. Он все время подкидывает ей через нас нужную информацию, включая последнюю — адрес садовника! Нет, если только здесь не ведется какой-то совсем дьявольской игры, то объяснение может быть одно: Повар согласился разменять Курослепова на кого-то другого. И вопрос в том, на кого.

— У тебя есть догадки?

— Есть одна, которую мы можем сразу исключить. А дальше — как в тумане.

— Что это за догадка, в которую ты сам не веришь? — с любопытством спросил Игорь.

Андрей горестно вздохнул.

— Все началось с Яманова, так? Но обычно сутенеры, специализирующиеся на малолетках, очень тщательно следят, из каких семей они берут «товар». Ведь можно нарваться так, что шею сломишь… В общем, у нас есть три варианта. Первый — Яманов был таким недоумком, что не удосужился проверить, нет ли у девочки родственников, которые могут элементарно «замочить». Такие пустяки, как шум, суд и тюрьму, я уж и в расчет не беру. Второй — Яманов все проверил, но решил, что это удобный случай подставить Бечтаева. Если «наедут» Беркутов и его сослуживцы, то Яманов, мол, тут ни при чем: голова всему Бечтаев, он и руководил растлением девочки, а Яманов был даже против, но помешать не мог… Бечтаева шлепают, Яманов занимает его место. И третий вариант — Яманов все-таки был человеком Повара.

Игорь грузно осел в кресло.

— Понимаю, о чем ты… — пробасил он. — Но это… — он беспомощно огляделся по сторонам. — Хоть опять запивай с самого утра.

— Я ж предупреждал, что эту догадку мы можем сразу исключить, — сказал Андрей. — Чисто теоретически я обязан был учесть этот вариант, но… Говорить дальше, или без того все понятно?

— Договаривай, — сказал Игорь. — А я пока буду думать.

— Тогда получается, — продолжил Андрей. — Что Яманов растлил девочку не только с ведома Повара, но и по его прямому приказу. И Повар же погнал такую волну, что весть о судьбе сестры Беркутова дошла и до чеченской мафии, и до него самого. Таким образом, Повар спровоцировал войну сутенерских мафий, а заодно выпустил Беркутова на Курослепова. Но Беркутов, допрашивая свидетелей и соучастников событий, разглядел за всем происходящим руку Повара. И позаботился о том, чтобы кассета, на которой запечатлена его сестра, попала в руки Повара не как материал на Курослепова, а как обвинение: я знаю, что за всем этим стоишь ты, и даже до тебя доберусь, если сумею! Повар знает, насколько опасен Беркутов — и согласился принять его жизнь в обмен на жизнь Курослепова. Поэтому он так и подталкивал тебя сдать Беркутова Курослепову. Поэтому и велел сдать Кибирева: знал, что гинекологу что-то известно о судьбе девочки, и этого «что-то» будет достаточно, чтобы ты и Курослепов вычислили, кто она такая а значит, и кто мститель, с какой стороны ждать удара.

Игорь долго молчал. Потом хрипло спросил:

— Ты не веришь в этот вариант только из уважения к Повару, или у тебя есть более весомые доводы?

— Есть более весомые доводы, — ответил Андрей. — Во-первых, если бы Яманов был человеком Повара, он бы не погиб. Во-вторых, Беркутов, все-таки, фигура не того масштаба. Не стоило запускать на всю мощь огромный механизм, привлекать Богомола и так далее, только ради того, чтобы обезопасить Повара от него. Повар решил бы эту задачу более скромными методами. Есть и в-третьих, и в-четвертых, но это, скорее, дополнения, подтверждающие основное. Поэтому я — за второй вариант. Яманов знал, чью сестру он взял в обработку, и хотел подставить Бечтаева. Но Бечтаев его раскусил. Однако Повар узнал о судьбе Нади Беркутовой довольно давно, ещё до того, как к нам обратился Курослепов и мы втянулись в расследование. И Повар использовал это обстоятельство в своей большой игре. Не удивлюсь, если информацию чеченцам, после которой они выпустили на волю озверевшего Беркутова, тоже подкинул он. Так сказать, чтобы ничто не оставлять на самотек.

Игорь долго это обдумывал. Потом сказал:

— Ты прав. Я на что угодно поспорю, что ты прав. И получается, за всей этой историей вырисовывается некая фигура, которую Повар хочет разменять на Курослепова. То есть, фигура должна быть очень крупной. А и ты, и я, и Богомол, и Беркутов — это пешки да слоны, которые нужны только для того, чтобы загнать короля в угол. Я правильно излагаю, в твоих шахматных терминах?

— В общем, правильно, — с улыбкой кивнул Андрей.

— Тогда пошли дальше. Какие у нас есть зацепки, чтобы определить эту фигуру — и понять, как нам самим действовать дальше и вылезти из этой ситуации, не потеряв ни чести ни головы, не знаю даже, что важнее?

— Орхидеи, — сказал Андрей. — Все упирается в орхидеи. Букет Богомола, с которого — по времени и порядку событий, в смысле — все началось, оранжерея Курослепова, из-за которой заварилась главная каша, орхидеи «мертвая голова» как знак Беркутова… Слишком много орхидей, чтобы это было случайностью. Они должны играть какую-то важную, я бы даже сказал, существенную, роль.

Игорь кивнул.

— Мой нюх подсказывает мне то же самое. Недостающее звено, которое может объединить все прочие и объяснить нам смысл происходящего, находится где-то в мире орхидей. Я просто не вижу другого места, где это звено может находиться. И ты, как я вижу, считаешь точно так же, — он указал на схему Андрея, где почти от всех кружочков, включая кружочек, в котором было написано «Повар», тянулись пунктирные (Андрей не стал чертить их сплошными линиями, обозначив некую остающуюся неуверенность) стрелки к большому кружку, внутри которого было написано «Коллекционеры орхидей». Вокруг этого большого кружка все увязывалось на схеме красиво и четко. — Вот только почему ты и Повара с ними сомкнул? Какая связь между ним и владельцами оранжерей?

— Не знаю, — Андрей виновато развел руками. — То есть, не помню. Я уже засыпал, когда дорисовывал схему. Помню только, что во мне зашевелилась какая-то мысль, которая показалась мне просто блестящей. Такой блестящей, что я даже глаза зажмурил — и уже их не открыл. Но стрелку провести успел. Вполне возможно, если бы я вспомнил эту мысль сейчас, она бы оказалась сонным бредом, и мы бы над ней посмеялись. Но, как бы то ни было, я не помню.

— Лучше бы тебе вспомнить… — нахмурившись, пробормотал Игорь, продолжая изучать схему. — Итак, какие зацепки у нас есть? Садовник…

— Садовником занимается Богомол.

— Да. Будем надеяться, она поделится с нами результатами изысканий… Гм… Как ни крути, а самое доступное звено — выяснить, кто из известных коллекционеров орхидей дней десять назад ехал из Москвы во Франкфурт, с остановкой в Варшаве… Потому что только коллекционер, заинтересованный в том, чтобы получить от Беркутова самые редкие и ценные экземпляры Курослепова, мог согласиться отправить билет и деньги на указанный Беркутовым бокс — так сказать, в виде аванса. Это я возьму на себя, потому что у меня есть, кого попросить сунуть нос в кой-какие служебные компьютеры. На себя я возьму и странного чеченца, обитающего на улице Рылеева — то есть, в Гагаринском переулке, по-нынешнему. Теперь я не сомневаюсь в его существовании. К тому же, надо понимать, он играет на стороне тех чеченцев, которые стоят за спиной Беркутова.

— Еще есть Шиндин, — сказал Андрей. — Если Беркутов хочет убить убийц Пальгуйца и Торсукова, то он должен подстерегать их возле Шиндина, которого они, почти наверняка, тоже попытаются убрать.

— Но найти самого Шиндина — задача не из легких, — кисло скривился Игорь. — Он давно боится покушения, и заховался так, что пойди его выследи… Впрочем, это я тоже возьму на себя.

— Ты слишком много берешь на себя, — заметил Андрей.

— Чем больше у меня сейчас будет работы, тем лучше, — серьезно ответил Игорь. — Мне надо загнать себя до упаду.

— Да, но мне-то что делать?

— Думай. Вспоминай свою забытую мысль. А заодно возьми на себя самое неприятное дело.

— Визит к Курослепову?

— Да. Скажи, что я сегодня не появлюсь, потому что гонюсь за его орхидеями — слишком близко подошел к преступникам и боюсь их упустить, вот и прислал тебя… Наври что хочешь. Если я сам сейчас увижусь с Курослеповым — я его просто задушу, не сдержусь. Побудь с ним, сколько выдержишь. Может, заодно сумеешь вытянуть из него что-нибудь ценное…

Позывные домофона, установленного на подъезде, исполнили короткую мелодию.

— Это Марина, — сказал Игорь. — Пойду её впущу. Сиди, сиди, я сам, пусть увидит, что я в полном порядке, — он поглядел на часы. — Без пяти девять. Точна как хронометр. Так что рабочий день начался. По коням, братцы, и в бой!

Уже в дверях он снова повернулся к Андрею.

— А знаешь, мне совсем не жалко и не стыдно, что я выдал Повару все это… Честное слово, я выдал бы ему, даже если бы знал, что он в ту же секунду пошлет взвод автоматчиков, чтобы меня расстрелять! Нет, об одном я жалею — что я этого совершенно не помню. Такого удовольствия себя лишил! Мне бы это воспоминание до конца дней душу грело…

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Отправив Андрея к Курослепову, Игорь немного задержался в офисе, чтобы ещё раз продумать все варианты. Прежде всего, он сделал быстрый телефонный звонок.

— Клим? — спросил он. — Да, Терентьев говорит. Надо свидеться, и побыстрее. Хорошо, в час…

— Есть предварительные пожелания? — осведомился собеседник.

— Накопай все, что можешь, на Шиндина. Вплоть до того, где он может находиться сейчас…

— Ну, старик, ты круто просишь… — протянул собеседник.

— Я знаю, о чем прошу, — спокойно ответил Игорь. — Мне нужно найти Шиндина прежде, чем до него доберутся чеченцы… Которые и всех вас хотят под себя подмять.

— Точно? — недоверчиво осведомился Клим.

— У меня непроверенных сведений не бывает. И потом, какого хрена тебе прикрывать отморозка, который торгует двенадцатилетними девочками? Да к тому же не проверяя, нет ли у некоторых из них таких родственничков, которые своих обидчиков в асфальт закатывают?

— Что-о? — было слышно, что Клим аж поперхнулся.

— Где твоя хваленая агентура, если для тебя это новость? — насмешливо хмыкнул Игорь. — Впрочем, заметь, органы ещё об этом не ведают. Будешь хорошо себя вести — дарю тебе эту информацию. Можешь выдавать её за собственную, и я никогда никому не проговорюсь, что ты от меня её получил. Сам понимаешь, если удастся накрыть притоны с малолетками, тебе это о-го-го как зачтется! В тени оставаться ты умеешь… А если что и всплывет, у тебя в этом случае железное оправдание: мол, братва, менты мои яйца засунули в мясорубку, чтобы шиндинскую торговлю «лолитками» на меня повесить, тут кто хочешь запоет, чтобы потом всю жизнь не петь дискантом!

— Это верно, — фыркнул Клим. — Когда дело малолеток касается, да ещё менты хвосты крутят, тут ребята сами сдают, чтобы за чужие грехи всю жизнь не отдуваться… Тут сдать считается дозволительным… — он вздохнул. Значит, даришь мне эту информацию?

— Дарю, — подтвердил Игорь.

— Тогда в час, где условились, — уже вполне твердо сказал Клим.

Игорь положил трубку.

Клим был довольно известным московским сутенером — достаточно хитрым, чтобы ладить с органами. «Крепкая команда» его девочек всегда могла сработать на соответствующие службы, раскрутив какого-нибудь «братка», чиновника или банкира на доверительную беседу, а если надо, то и зафиксировав клиента, используя все возможности современной техники. И девочек он подбирал с толком — не из болтливых, с башкой на плечах, предпочитая отсеивать и обрабатывать знающих себе цену москвичек, чем подхватывать симпатяшек из провинции, с Украины и из Молдавии. «Дешево хорошо не бывает, — говаривал он. — Если девка приехала в столицу, чтобы изо дня в день продаваться вполцены, то она и тебя при первом удобном случае продаст задешево, хоть миллион баксов в месяц ей плати — так уж погано у неё мозги навсегда повернуты.» Его девочки всегда были «прикинуты» по высшему классу, он не допускал никаких сомнительных делишек с недоростками и ограждал свой «цветник» от всякой уголовщины. Раза два, когда он только начинал свою деятельность, были случаи, что его девушки гибли или оставались калеками после крутых гулянок — но вся Москва скоро усвоила, что обидевшие девушек Клима долго не живут: кто-то нарвался на милицейскую пулю при глупом уличном столкновении со стражами порядка, кто-то сел и из лагерей не вышел, «ушибив» почки или в ящик сыграв от лопнувшего аппендицита, с кем-то случилась другая неприятность такого же порядка… Игорь познакомился с Климом, ещё будучи на «царевой службе», и отношения у них сохранились неплохие, потому что Игорь всегда щедро платил за нужную информацию, да и сам мог, вот как сейчас, поделиться с Климом ценными сведениями.

Говоря по телефону, а потом положив трубку, Игорь снова и снова разглядывал схему, составленную Андреем. Да, Андрей прав: должно быть особое связующее звено, напрямую объединяющее все эпизоды, касающиеся орхидей — должна быть дополнительная сквозная линия, сквозной персонаж.

И этот персонаж — тот человек, на которого Повар хочет разменять Курослепова. Других объяснений не видится.

Но для чего разменивать именно Курослепова?

Выходит, Курослепов как-то повязан с этим человеком, так?

И общее между ними — орхидеи. «Коллекционеры орхидей», написал Андрей. Да, очень похоже, что этот «сквозной персонаж» надо искать среди богатых коллекционеров.

Тоже любитель? Соперник?

И много ездит…

Игорь записал на отдельном листочке: «Москва — Варшава — Франкфурт». Имеет смутно вырисовывающийся «мистер Икс» отношение к этому маршруту или нет? И если имеет, то какое?

Логичней всего предположить, что это один из тех чеченцев, с которыми — и для которых — Курослепов ворочает миллионами.

Убери Курослепова — и перекроется один из мощнейших каналов, по которым текут деньги в Чечню — и из Чечни на Запад.

Но ведь по маршруту через Варшаву явно путешествовал кто-то из противников Курослепова… Этот человек отправил аванс по договоренности с Беркутовым и — по сути — заказал убийство Курослепова.

Но если этот человек был противником Курослепова, значит, он должен быть союзником Повара, так?

А если он союзник Повара, то Повар должен о нем знать. И действовать с ним рука об руку.

При том, что Повар даже тени намека не кинул Игорю и Андрею: ребята, в этом деле у меня есть очень важный союзник, вы там не наступите случайно ему на мозоль от излишнего усердия, туда-то и туда-то не ломитесь… Нет, он предоставил им барахтаться самим. Но, выходит, его устраивает, как барахтаются компаньоны? И, выходит, он уверен, что они ни при каких условиях не смогут повредить неведомому союзнику?

Так что же это за союзник такой, которому нельзя повредить ни при каких условиях и которого, при том, лучше скрывать ото всех?

Какой-нибудь американский миллионер, страстный любитель орхидей, которому Повар охотно дал сыграть в свою игру, чтобы на его деньги уничтожить Курослепова? Но тогда что это за игра? Пожалуй, если узнать правила, по которым — порой на грани фола, но никогда не переходя за эту грань — играют между собой американские обожатели орхидей, то можно будет выяснить, где, по их разумению, Курослепов «сфолил» настолько, что подставился в международном масштабе.

Здесь Игорь совсем вплотную подошел к решению загадки — которую в итоге так никогда и не разгадал. Надо было ухватить ещё совсем немногое, и, может, его ангел-покровитель уже хотел закричать ему в ухо: «Горячо!..»

А может, этот самый ангел-покровитель и вмешался без промедления, чтобы не дать Игорю разгадать загадку: потому что человек, разрешивший её, до конца дней жил бы под дамокловым мечом. Есть такие загадки, ответ на которые лучше никогда не находить, чтобы не оказаться крайним — и лишним.

Игорю казалось, что, вот, сейчас он ухватит за хвост — но тут Марина сообщила по переговорнику.

— Игорь Валентинович, к вам посетитель. Говорит, ваш старый друг. Ги… — она запнулась. — Гитис Янчаускас.

— Гитис? — Игорь и изумился, и обрадовался. — Немедленно давай его сюда!

В кабинет вошел Гитис — высокий, худощавый, при этом широкий в кости, с резкими, чуть грубоватыми даже, чертами лица, смягчавшимися, когда он улыбался или начинал говорить — словом, вполне типичный прибалт. Впрочем, прибалтийским в нем было лишь происхождение: он и родился в Москве, и всю жизнь в ней прожил. Отец-литовец настоял на том, чтобы имя сыну дали чисто литовское, но, как посмеивался сам Гитис, «мое имя больше говорит по-литовски, чем я сам». Языка отцовских предков он практически не знал, и ощущал себя своим лишь в России… Если, конечно, он хоть где-то ощущал себя своим. При всей близости отношений, Игорь всегда ощущал в нем некую глухую стену, за которую никому не дозволено проникать — некий строго оберегаемый от внешних посягательств уголок собственного мира, мира памяти и чувств, похороненных заживо. И порой, когда разговор сворачивал на какую-нибудь слишком личную тему, когда проскальзывала какая-то мелочь, непонятно каким боком бередящая то ли воспоминания, то ли личные чувства Гитиса, его лицо пустело, улыбка становилась формальной, и у Игоря возникало ощущение, будто он с налету врубился в бетонный бункер — и что у Гитиса вообще нет своего места на земле, а есть лишь более или менее противные пристанища на долгом пути к неизвестной цели. Иногда, по Бодлеру, он казался «путешественником в смерть», а иногда мерещилось, будто конечная цель его странствий должна быть вполне земной и осязаемой.

Конечно, эта скрытность могла объясняться и судьбой Гитиса. Именно он в свое время порекомендовал органам обратиться за экспертизой старинных карт и рукописей не к кому-нибудь, а к Игорю — именно он, по сути, и вовлек Игоря в тот мир, которому оказалась в итоге отдана вся жизнь Терентьева. Он был выпускником того же вуза, но более старшего выпуска — закончил институт за три года до Терентьева и Хованцева и, судя по тому, что к его мнению прислушивались, уже успел сделать неплохую карьеру. Но он никогда не говорил, в каком он звании, к какому отделу принадлежит — а при попытках прямых расспросов отвечал, что он всего лишь консультант по вопросам, связанным с романо-германской филологией, ничего более. Ну, подумаешь, попросили порекомендовать толкового специалиста, зная его собственную добросовестность — так это ни о чем не говорит, к нему самому-то обращались не чаще раза в год.

До Игоря доходили слухи, что последние несколько лет Гитис почти постоянно обитает в Париже, но ничего определенного он о старом друге не знал. Можно было только догадываться, что тот делает в этом прекрасном городе. Который, впрочем, сам Гитис не очень любил. Он упомянул как-то, что ему довелось около полугода прожить в Париже в восемьдесят девятом году, и что город произвел на него не очень благоприятное впечатление. «Шум, грохот, дребезжание, уличные заторы, и мелкое жулье», — обронил он, с той прибалтийской холодностью интонаций, которая, видно, определялась чем-то, заложенным на генетическом уровне — настолько она была непохожа на встрепанную и открытую московскую манеру общения, которая окружала его с ранних лет и давно стала для него родной.

Так что в Париже Гитис не стал бы засиживаться, не будь у него каких-то важных дел. Игорь и задумываться боялся, что это могут быть за дела, какие тайны скрываются за той непроницаемой стеной, которой был окружен самый сокровенный уголок души «литовца». Или — как его называли институтские друзья — «Дика», переиначив на свой лад его имя. Сперва его называли «Кит», но «Кит» не привилось, и быстро превратилось в «Дик». Надо сказать, Гитис и впрямь неуловимо напоминал отважного Дика Сэнда, Пятнадцатилетнего Капитана — выросшего, возмужавшего и познавшего уголком сердца и разума ледяную горечь бытия. Откуда бралась эта горечь? От необходимости жить в нелюбимом Париже? Или за свой минимум свободы он уплатил — и платит? — такую цену, о которой никому не следует знать?

— Дик! — Игорь шагнул ему навстречу, раскинув руки. — Как я рад тебя видеть!

— Я тоже, — ответил Гитис. — Знаешь, летел в Москву и думал, с кем бы мне хотелось увидеться. И, вообрази только, никого, кроме тебя в голову не пришло. Вот как жизнь всех повыбивала… Хорошо, что я тебя застал.

— Ты когда прилетел? — спросил Игорь, направляясь к сейфу, в котором хранил самый дорогой, для особых случаев, коньяк.

— Да буквально только что. Сегодня рано утром. При литовском посольстве есть маленькая гостиничка, я закинул вещи — и к тебе.

— Так ты?.. — Игорь недоуменно нахмурился.

Гитис кивнул.

— Я уже давно гражданин Литвы. Могу и паспорт показать, — он осмотрел кабинет. — А ты вчера здорово повеселился, да? Сразу веет чем-то родным, студенческим… — он указал на составленные в угол пустые бутылки из-под водки, на пепел сигарет, частично стряхнутый прямо на стол и ковер, мимо пепельницы, на другие следы устроенного Игорем ночного безобразия.

Игорь, иронически хмыкнув, пожал плечами.

— Вчера был особый случай. Зато сегодня я угощу тебя отменным коньяком, если ты не против.

— Не откажусь, — Гитис сел в кресло. — И от кофе тоже. Я до сих пор какой-то вздернутый, после ночного перелета.

Игорь нажал клавишу переговорника.

— Мариночка, будь добра, кофе нам, и покрепче… Какое-то срочное дело? — повернулся он к Гитису.

— Да нет, — небрежно отмахнулся Гитис. — Эта поездка давно была запланирована, но я, как всегда, оттягивал сборы до последнего момента… Надеялся, что все-таки не придется лететь, что проблемы сами в конце концов разрешатся. Киношные дела, понимаешь…

— Так ты сейчас связан с кино?

— Да, работаю помаленьку на одну продюсерскую фирму. Дела, сразу говорю, так, ни шатко ни валко, — он бережно принял из рук Игоря стопку коньяка. — Расскажи лучше, как у тебя.

— Веселимся, как видишь, — кисло усмехнулся Игорь. — Жизнь в Москве вообще, что называется, веселая. Будь здоров…

— Прозит! — Гитис приподнял стопку, потом опрокинул её, одновременно с Игорем. — Но я слышал, у тебя одно из лучших детективных агентств в Москве?

— Откуда слышал? — спросил Игорь, усаживаясь в кресло напротив Гитиса. После стопки коньяка ему стало хорошо и спокойно.

— Слухом земля полнится. Сам знаешь, сколько народу катается теперь туда и сюда.

— Да уж, мы стараемся, — усмехнулся Игорь.

— Мы?

— Я привлек своего однокурсника, Андрея Хованцева. Может, помнишь его?

Гитис нахмурился.

— Так, смутно припоминаю. И чем вы сейчас занимаетесь? — он протянул руку и взял один из листочков с набросками Андрея и Игоря. — «Москва Варшава — Франкфурт». Интересный маршрут. Я не помню такого, ни самолетом, ни поездом…

— Маршрут, по которому двигался один из наших подозреваемых, — ответил Игорь.

— Угу… Дела международного класса. Круто берете, — спокойно проговорил Гитис. — И что за подозреваемый? Коллекционер орхидей? — ну да, конечно, он без проблем разглядел взятую в кружочек надпись крупными буквами на другом листке бумаги.

— Возможно, да, — ответил Игорь. — А возможно, какие-то чеченцы.

— Хм… — Гитис налил себе ещё полстопки коньяку и с удовольствием поглядел коньяк на свет. — «Чеченский след» — это очень интересно, когда он существует в реальности, а не является удобным мифом, чтобы списать «висяк».

— В данном случае, он полностью реален, — ответил Игорь. Он прищурясь поглядел на Гитиса. — Слушай, объясни мне откровенно, в чем дело. Ты ведь не просто так первым делом приехал ко мне, прилетев в Москву после двух лет отсутствия. Срочно прилетев, как я понимаю… Ты-то каким боком причастен ко всем этим безобразиям?

Гитис рассмеялся.

— Вполне понятно, что ты меня подозреваешь!.. Могу тебе сообщить, что, кроме всего прочего, я недавно был в Варшаве. Правда, ни в Москву, ни во Франкфурт не заворачивал. Твое здоровье!

— И зачем ты ездил в Варшаву? — невольно вырвалось у Игоря.

Гитис отставил опорожненную стопку и заговорил вполне серьезно.

— По своим делам. Я сейчас утрясаю вопросы финансирования очередного фильма. Совместный французско-польский проект.

— Так ты продюсер? — спросил Игорь.

— Совершенно верно. Я ж тебе сказал, у меня собственная фирма. Или я неточно выразился? После многих лет за границей иногда бывает… Небольшая фирма, но действующая очень эффективно. Я мог бы назвать тебе несколько удачных проектов, в которых принимал участие. А сейчас у меня возникли небольшие неприятности. Точней, не неприятности, а проблема.

— Связанная с чеченцами?

— Правильно мыслишь. Для запуска французско-польского проекта, с которым я работаю, не хватало некоей суммы. Не слишком большой, по киношным понятиям, но и не слишком маленькой. И вот эта сумма появляется. Но у меня давно нюх выработался, я чую, с какими деньгами можно связываться, а с какими нет.

— И за этими деньгами чеченские боссы почудились?

— Я бы даже сказал, вполне явственно нарисовались, — хмыкнул Гитис. А сам понимаешь, такие деньги в дело допускать нельзя. Им только палец дай — всю руку отхватят. Через твой легальный бизнес потекут деньги на оборот наркотиков, на проституцию, черт знает на что. А ведь ты уже подписался, из дела их просто так не выкинешь. Словом, хоть расторгай контракт, хоть не расторгай — а все равно ты в конечном счете покойник.

— И ты сделал ход конем — явился в Москву, чтобы разобраться на месте?

— Вот именно. Но, как понимаешь, я просто так на рожон не полезу. Включил старые связи, и летел, уже имея кой-какую информацию от одного из людей Повара.

— И он тебя на меня нацелил? — спросил Игорь. Теперь ему многое становилось понятным.

— Да. И он меня на тебя нацелил. Выяснилось, что наши с тобой интересы замыкаются на одном человеке.

— На чеченце, живущем в Гагаринском переулке? — уточнил Игорь.

— Да. Именно с ним мне надо провести прямые переговоры об условиях вложения денег в производство фильма. А тебе надо его как следует прощупать. Вот я и подумал… Точнее, эту идею мне сразу подкинул человек, с которым я связывался, но, если честно, я бы и сам до этой идеи допер. Она ведь на поверхности. Я сейчас еду на переговоры с ним, а ты будешь меня сопровождать — якобы, как мой охранник. Получится взаимная страховка — и взаимная услуга. Ведь иначе тебе вряд ли представится возможность проникнуть в его квартиру и повидаться с ним лицом к лицу.

— Ты прав, — сказал Игорь. — Я как раз собирался двинуться в Гагаринский переулок. Что это за человек, как его зовут?

— Некий Зараев Тимур Хаджиевич. Ни в чем особом не замечен, в Москве находится около полугода. Что интересно, переехал в Москву не откуда-нибудь, а с севера, из Пскова. Что он делал во Пскове, никто не знает.

— Это вся информация? — спросил Игорь, продумав услышанное.

— Практически да.

— И когда он тебя ждет?

— Сегодня. Чем раньше, тем лучше.

Игорь внимательно поглядел на Гитиса, потом кивнул.

— Поехали!..

Он надел под пиджак кобуру с пистолетом, под ироническую ухмылку Гитиса.

— Скорей всего, охрана заставит сдать оружие, — обронил Дик.

— Все равно, пусть знают, что оружие есть, и что я имею право им пользоваться.

Они отправились на машине Игоря.

— Набросай мне быструю картинку, — сказал Гитис, когда они отъехали. Что за дело ты расследуешь? Почему тебя интересует этот Зараев?

— Неужели тебе не сказали? — удивился Игорь.

— Нет. Времени было слишком мало.

— Значит, так, — сказал Игорь. — Мы ищем украденные орхидеи Курослепова. Слышал о таком?

— Слышал, — кивнул Гитис.

— В этом деле засветилась некая Мария Корева, подручная Курослепова в его делишках. Не знаю, как их назвать. Ну, назовем эти делишки совсем мягко — очень вонючими. Ее убили. Непосредственно перед её смертью за ней следил тот человек, к которому мы едем.

— Лично следил?

— По всей видимости, да.

— Гм… — Гитис задумался. — Хочешь сказать, он дал отмашку на её убийство? Увидев, что она вступила в контакт с детективами?

— Очень на то похоже.

— Ты сам видел этого человека?

— Нет. Коревой занимался мой компаньон. Ну, Андрей Хованцев.

— То есть его видел он?

— Нет. Другой человек должен был следить, не появится ли преследующий Кореву «хвост», когда Андрей заманит её в свою машину, чтобы потолковать с ней по душам.

— То есть, лично он тоже «хвоста» не видел? — уточнил Гитис.

— Нет. Лично не видел. Но проверяющий не мог ошибиться. И, в конце концов, проверяющий проследил этого чеченца до дома… — Игорь решил пока не делиться своими сомнениями, действительно ли Богомол видела «хвост» или соврала, по каким-то своим соображениям, приписав слежку одному из врагов Курослепова. Как не стал говорить о том, что «проверяющим» была женщина. Да, у них с Гитисом всегда были очень доверительные отношения, но сейчас Гитис явно что-то скрывает — или чего-то не договаривает. Вот пусть и выложит сперва все карты на стол, чтобы и Игорь стал откровенным до конца.

Гитис с сомнением покачал головой.

— Что тебя смущает? — спросил Игорь.

— Ничего особенного, — ответил Гитис. — Просто в таких делах лучше всегда убеждаться собственными глазами. А так… Все нормально, все выглядит вполне логично.

Доехали они быстро. Зараев жил в большом кирпичном доме, который некогда являлся элитным домом для ветеранов партии, поработавших на ответственных постах. Сейчас публика в нем обитала самая разная — новые миллионеры вовсю перекупали квартиры у наследников старых большевиков, не стоя за ценой.

В холле первого этажа почти ничего не изменилось за прошедшие годы, все такой же он был ухоженный и роскошный, вот только вместо стариков-вахтеров в охране теперь сидели добры молодцы с квадратными плечами.

— Вы к кому? — окликнул охранник, не отрываясь от телевизора.

— К Зараеву, — ответил Гитис, не сбавляя шаг.

— А, к этому… Проходите, — бросил охранник, уже им вслед.

— Такую охрану надо гнать взашей, — проворчал Игорь, когда они с Диком поднимались в лифте.

— Очень возможно, они свое дело знают, — возразил Гитис. — Если у Зараева есть собственная охрана на этаже, то зачем ему суетиться?

Но и на этаже охраны не было.

— Не нравится мне это, — тихо сказал Игорь. — Не может быть, чтобы такой человек жил «голеньким». Я начинаю жалеть, что взял пистолет.

— Да, — кивнул Гитис, отлично его поняв. — Если они решили нас «подчистить», то очень легко будет использовать твой пистолет как доказательство задним числом, что мы первыми открыли пальбу. Прострелить из пистолета подлокотник кресла Зараева — а то и его руку, для пущей убедительности — и вложить пистолет в твои пальцы… Но, мне думается, тут что-то другое.

— В любом случае, избавляться от пистолета, пряча его, например, за мусоропровод, сейчас просто глупо, — сказал Игорь. — Так что пошли.

— Пошли.

Они вышли из короткого коридорчика, в который выводили лифты, на основную часть лестничной клетки, позвонили в дверь нужной им квартиры.

Некоторое время стояла тишина. Потом за мощной дверью послышались шаги, и чей-то голос спросил:

— Кто?

— «Литовец», — ответил Гитис.

Дверь отворилась, и приятели увидели человека чуть старше средних лет, по внешнему облику — явно северокавказского горца, с черными внимательными глазами, с аккуратно ухоженной бородой, в которой активно намечалась проседь.

— Тимур Хаджиевич? — осведомился Гитис.

— Он самый. А это кто с вами?

— Мой телохранитель, — ответил Гитис.

— Ну, это вы зря… — проворчал Зараев, при том, однако, посторонившись, чтобы пропустить их в квартиру. — Ведь дело у нас очень личное, щепетильное… Я-то, как видите, всю свою охрану отпустил на два часа. Хоть и верные люди, но чем меньше ушей может услышать, тем лучше.

— И не боялись её отпускать? — улыбнулся Гитис.

— Нисколько. А чего мне бояться? Они знают, кого я жду. Значит, если бы, вернувшись, они нашли меня мертвым, то открыли бы охоту на вас. И быстро бы вас настигли, где угодно вы спрячься, хоть в какой-нибудь Латинской Америке… Я полагал, что и вы это понимаете, и не станете совершать опрометчивых поступков.

— Да, но про меня-то никто не знает, что я поехал к вам, — возразил Гитис, пока Зараев, пропустив их в прихожую, тщательно запирал за ними дверь. — И потом, это не просто телохранитель. Это мой друг. У меня от него тайн нет, и я всегда полагался на него как на самого себя.

— Ну, ваше дело… — с сомнением обронил Зараев. — Прошу в кабинет.

Они прошли в просторный кабинет, казавшийся ещё больше из-за окна почти во всю стену, смотревшего на длинную и широкую лоджию. Внушительную часть кабинета занимал старинный письменный стол красного дерева — из тех столов, про которые говорят, «хоть на велосипеде катайся». Зараев уселся за этот стол, в красного же дерева кресло, и жестом предложил гостям сесть в два кресла напротив — современные и не такие шикарные, но все равно очень мягкие и удобные.

— Итак, — сказал он, — вас заинтересовало мое предложение, раз вы приехали?

— В принципе, да, — сказал Гитис. — Но хотелось бы конкретнее. Что вы имели в виду, говоря о вкладе, который дороже любых денег?

Зараев тонко улыбнулся.

— Я имел в виду то, что говорил. У меня есть человек в Париже, который готов выдать под мое предложение чек на любую сумму. До меня доходили слухи, что вы в свое время каким-то образом «дружили», — он интонацией подчеркнул это слово, — со спецслужбами, поэтому для вас не составит труда вывезти за границу то, что мы будем называть «моим вкладом». Это получится даже больше той суммы, которая вам нужна.

— А ваш интерес? — спросил Гитис. — Если фильм провалится — как я с вами рассчитаюсь?

— Ни один фильм не может провалиться настолько, чтобы совсем ничего не принести, — мягко проговорил Зараев. — И потом, насколько я знаю, в Европе и Америке можно застраховать фильм на случай неудачи. Если сборы от проката и продажи видеокассет окажутся ниже определенного уровня, то страховая компания выплатит вам компенсацию, так?

— Так, — кивнул Гитис.

— В свете всего этого, согласитесь, я вполне могу рассчитывать, что мои деньги ко мне вернутся.

— Даже без прибыли и без процента? — Гитис нахмурился.

— Моей прибылью, как и тем процентом, который вы мне уплатите, — так же мягко объяснил Зараев, — станет то, что деньги будут пропущены через производство фильма и осядут на моем счету, придя из чистого источника. Никто уже не сумеет проследить связь полученной мной суммы с продажей… скажем так, некоей редкости. Нет-нет, могу заверить вас, что эта редкость попала ко мне абсолютно законным путем, доставшись по наследству. Однако вокруг неё переплетено слишком много посторонних интересов, и мне бы не хотелось, чтобы пошел слух, будто это я её продал. Мне могут пожелать отомстить те, кто тоже готов сейчас выложить за неё любую сумму — но в чьи руки я не хочу её отдавать, по личным соображениям.

Гитис некоторое время молчал, обдумывая эту обтекаемую речь.

— Чтобы принять решение, мне нужно знать, что это за редкость, о которой вы говорите, — сказал он наконец.

— Это справедливо, — согласился Зараев. — Пожалуйста, можете посмотреть.

Он выдвинул ящик своего стола и извлек оттуда книгу в твердом кожаном переплете, потемневшем от времени.

— Как вы знаете, — продолжил он, — арабы, изобретатели алгебры, верили, что в основе всего лежит математика и что с помощью алгебраических уравнений можно проникнуть в суть всех вещей. Существуют средневековые трактаты, через алгебру рассматривающие проблемы медицины и искусства. Арабская математическая астрология — это совершенно особая ветвь астрологии, считающаяся едва ли не самым надежным и точным из всех астрологических учений. Некоторые её принципы и для современных астрологов оказываются откровением — для тех, кто занимается астрологией всерьез и способен разбираться в манускриптах тринадцатого-четырнадцатого века. А эта рукописная книга — вообще особая. Не знаю, существовали ли в свое время её копии, но можно точно сказать, что до наших дней дожил единственный экземпляр. В этом трактате предпринята попытка увязать математику, магию и цветоводство, одно из излюбленных занятий арабских правителей. Алгебраические формулы, описывающие закономерности роста и развития растений, просто удивительны. Я сам в этом не очень разбираюсь, но, как утверждали все знающие люди, познакомившиеся с этим трактатом, с помощью чистой математики арабские авторы этого труда дошли до понятий генетики и генетического кода. Они называли это не так, конечно, описывая родовые особенности каждого вида, как сочетание алгебраических составляющих и переменных, — Зараев вздохнул. — Особый раздел этого труда посвящен орхидеям — цветам, которые очень интересовали арабов. Через алгебру они попытались осмыслить особенности каждого вида, пути улучшения его свойств, а также его магические особенности — какой вид больше помогает для укрепления любовного пыла мужчин, какой — женщин, почему пропорции между размером цветка и толщиной стебля определенного вида, так же как геометрия цветка, могут подсказать, какую часть этого вида лучше использовать в магических обрядах и зельях: цветы, листья или псевдоклубни… Один из авторов манускрипта явно побывал в Китае, потому что здесь даны описания и, в великолепных миниатюрах персидского стиля, цветные изображения видов, которые, как считается, впервые открыл Август Маргари полтысячи лет спустя, перед тем, как погибнуть в Бирме. Что само по себе, как вы понимаете, повышает ценность манускрипта в несколько раз. В общем, я вам так скажу: любой собиратель редких книг выложит за этот манускрипт сумму, измеряемую сотнями тысяч долларов, а сколько даст за неё любитель орхидей — даже представить страшно. Конечно, во многом средневековые авторы ошибались, но, повторяю, здесь раскрыты такие секреты этих цветов, за которые их настоящим обожателям не жалко будет и душу заложить!

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Андрей честно добрался до Баковки и честно сносил сейчас разглагольствования Курослепова, но находиться рядом с этим человеком требовало от Андрея почти всех душевных сил. Так можно сносить присутствие огромного слизняка где-нибудь в тесной пещере, в которой требуется пересидеть нужное время… Андрей рассматривал Курослепова с каким-то внутренним изумлением: руки, ноги, голова, нос, уши — все, как у нормальных людей, и, конечно, он, со своим солидным видом, способен производить самое благоприятное впечатление и на журналистов, и на своих зарубежных партнеров, и на деятелей науки и искусства — если он, как многие объевшиеся нувориши, «меценатствует» и отваливает премии своего имени или имени своих компаний и фондов. И вся эта благопристойная человеческая оболочка существует только для того, чтобы скрывать невообразимые грязь и смрад: лопни она — и пол-Москвы отравится ядовитыми испарениями. «Дивно создан человек», — с горькой иронией подумал Андрей.

— …А? Что? — откликнулся он. Погрузившись в свои мысли, он не расслышал очередной вопрос Курослепова.

— Я говорю, наверно, Терентьев напал на совсем свежий след, раз решил, что важнее идти по нему, чем находиться здесь, — сказал Курослепов. Может, все-таки расскажешь?

— Я не знаю толком, — ответил Андрей. — Поэтому боюсь сказануть лишнее. Но Игорь был очень взволнован и напряжен.

— Но хоть кого он подозревает? Не обязательно имя, хотя бы из какого круга этот человек?

— Я думаю, он сам все объяснит, — опять уклонился Андрей от прямого ответа. — Во всяком случае, мы выяснили достаточно, чтобы предотвратить дальнейшие покушения на вашу жизнь.

— И вернуть орхидеи? — сразу же осведомился Курослепов.

— Да, разумеется… Кстати, насчет орхидей. Я хотел бы ещё раз осмотреть оранжереи, из которых они были похищены.

По правде говоря, Андрей не рассчитывал найти в оранжереях ничего особенного. Но ему не пришлось бы общаться с Курослеповым, пока он их осматривал бы — а уж он постарался бы затянуть осмотр. Игорь обещал вызволить его при первой возможности, позвонив и отозвав по срочным делам и Андрей надеялся, что эта возможность не заставит себя ждать.

— Их уже несколько раз осматривали, — буркнул Курослепов. — Не вижу смысла.

— Да, но я ж их так толком и не видел, — напомнил Андрей. — Только в тот день бегло заглянул, когда застрелили Моховых. Но все это было впопыхах, в суете…

— Что ж, — Курослепов поднялся из кресла. — Я вас провожу.

— Пожалуй, вам не стоит выходить из дома, — возразил Андрей. — Мало ли что может произойти.

Курослепов поежился. Но, видно, мысль о том, что надо бояться убийц даже на собственном участке, приводила его в бешенство.

— Я пройдусь с вами! — заявил он. — А охрана нас прикроет.

Они прошли в оранжереи, в сопровождении двух угрюмых охранников. Если Игорю охранники повиновались беспрекословно, сразу признав в нем мужика опытного и крутого, то на Андрея посматривали чуть иронически: то, что Андрей не из их мира, было понятно с первого взгляда. Зная, что он друг Игоря и у него на подхвате, они считали, что Игорь дает бедствующему другу подзаработать там, где любой лох справится. А он, разумеется, ещё выковыриваться должен, чтобы себя показать и утвердить. Оранжереи ему осматривать подавай… Эти, у которых кишки на руку намотать можно, всегда так пыжатся.

— Как видите, самые ценные экземпляры исчезли, — стал показывать Курослепов. — Но осталось ещё много интересного. Вот этот, «дигбиана», достаточно уникален для наших краев, — заговорщицки взял Андрея под руку, он заговорил намного тише. — Погляди, разве она не эротична? Нет, я бы сказал, что в ней есть почти подсудная чувственность, а? Ведь это точная копия самого соблазнительного женского места, разве нет? — между пяти тонких золотистых лепестков орхидеи, разбегавшихся наподобие изящной и словно по лекалу вычерченной звезды, виднелся приотворенный зеленоватый зев, окаймленный серебристо-бежевыми, больше похожими на длинный пух, густыми волосками; два изящно изогнутых язычка зева, большой и отливающий росой снизу и маленький, почти медного цвета, бугорок сверху и впрямь довершали сходство цветка с женскими гениталиями. — А какая нежность, правда? Такую нежность у женщин можно встретить только в самую раннюю пору, у молоденькой девочки, у которой ещё и косточки неокрепшие, и боишься их сломать, когда входишь в нее… Когда женщина окончательно развивается и её костяк грубеет, то все уже не то… Недаром в древние времена короли и императоры брали себе в жены принцесс тринадцати-четырнадцати, а то и двенадцати лет, они знали, что делали…

У Андрея потемнело в глазах. Курослепов не только не стеснялся своих пороков, но и упивался ими. И не считал нужным скрывать все свои гнусные пристрастия от Андрея: ведь Андрей — это человек, которому Курослепов платит деньги, и немалые, а любой, находящийся на содержании у Курослепова, должен потакать его прихотям. Курослепов знал, что Андрей видел пленку — и, раз Андрей не побежал с этой пленкой в милицию, значит, Андрей продался с потрохами. Вели ему — и со всех ног побежит доставать девочек для него, Курослепова. Вот как рассуждал магнат.

— Да, конечно… — неопределенно кивнул Андрей. — Но скажите, разве за оранжереями не ведется круглосуточное наблюдение? Я не вижу ни одной видеокамеры ни внутри, ни по периметру.

— В этом нет необходимости, — ответил Курослепов. — Видеокамеры стоят по всему периметру участка, а здесь включается на ночь система электронной сигнализации.

— Которую преступник сумел отключить или миновать… — заметил Андрей.

— Самое смешное, что в ту ночь сигнализация могла и не работать. Мы с Валерой — с беднягой Медовых, я имею в виду, задержались здесь допоздна, обсуждая неотложные дела, и я был такой уставший, что вполне мог забыть включить сигнализацию, когда наконец мы отправились спать. Но кто ж знал, что так все совпадет?

— Вы уверены, что это было простое совпадение? — спросил Андрей, подумав при этом: «Он не устанавливал здесь видеокамеры, чтобы иметь возможность обсудить дела, о которых даже охране не стоило знать… А может, здесь и происходило что-нибудь непотребное… От нашего клиента можно ожидать всего!»

— Тогда я посчитал это совпадением, — проворчал Курослепов. — Да и сейчас так думаю. Ведь снаружи невозможно подглядеть за участком, и тем более увидеть, что происходит в оранжереях.

— Не скажите, — Андрей покачал головой. — Вы сказали, что задержались допоздна. Значит, снаружи было уже темно, а в оранжерее горел свет. Сами знаете, ночью можно с очень большого расстояния разглядеть, что происходит в освещенных помещениях. Я, например, вижу все, что делается в доме напротив нашего, когда у кого-то не задернуты шторы, этаже этак на десятом или двенадцатом — как люди ужинают, ссорятся, милуются, смотрят телевизор, воспитывают детей — а ведь до этого дома от нас метров сто, не меньше. А с обычным театральным биноклем можно разглядеть намного дальше, не говоря уж о полевом…

— Верно! — Курослепов резко остановился. — Об этом я и не подумал! По-вашему, преступник мог найти удобную точку для наблюдения и подстерегать ночь за ночью, когда я забуду включить сигнализацию в оранжереях? А как миновать видеокамеры и внешнюю охрану, у него давно уже было просчитано, да?

— Такое не исключено, — осторожно сказал Андрей. — Если вы отпустите со мной одного из охранников, мы осмотрим все ближайшие высокие деревья и другие удобные точки — вдруг преступник оставил какие-нибудь следы?

Курослепов с уважением посмотрел на Андрея.

— А ты умнее, чем я думал! — сказал он.

Андрей, естественно, не стал объяснять ему, что он не думает, а отчаянно фантазирует, чтобы найти предлог на некоторое время оказаться подальше от Курослепова. Впрочем, подумалось ему, если его фантазии вдруг окажутся правдой — вот это будет ирония судьбы!

Через десять минут Андрей и охранник вышли за ворота участка Курослепова. Внимание Андрея сразу привлекли старые липы чуть поодаль, возле высокой ограды участка наискосок и напротив курослеповского. За оградой все было тихо, и вообще участок казался нежилым.

— Кто там живет? — поинтересовался Андрей.

— Да, того, типа… — охранник пожевал, будто размягчая неподатливые слова, чтобы они легче соскакивали с языка. — Этот участок ещё не продан. То есть, хозяин у него есть, но хозяин полгода назад разорился и выставил дом на продажу. А сейчас дома… ну, плохо они идут, после кризиса, когда столько народу поразорялось. Хозяин только и приезжает раз в месяц, если не реже, чтобы отопление в доме ненадолго включить. Ну, чтобы дом не застаивался. А содержать дом на полную он сейчас по бабкам не тянет.

— Как ты думаешь, с этих лип могли вести наблюдение за оранжереями? И вообще за вашим участком?

— Так проверить можно! — живо предложил охранник. — Я слажу, да и крикну тебе, что видно, мне это дело плевое.

— Давай! — охотно согласился Андрей. В этом смысле, «накачанный» охранник действительно был очень кстати. Андрей тоже сумел бы забраться на липы, но, конечно «плевым делом» это бы для него не оказалось.

Охранник вскарабкался на высоченное дерево с обезьяньей ловкостью.

— Ну, что? — крикнул Андрей.

— Участок ничего просматривается! — ответил сверху охранник. — И оранжереи малость видны. Наверно, с биноклем вообще можно было бы толково разглядеть. Особенно ночью, когда в них свет включен.

— Хорошо, спускайся! — крикнул Андрей.

— Сейчас!.. — ответил охранник. Он повертел головой, и вдруг раздался его потрясенный возглас. — Ой-йё!

— Что такое? — отозвался Андрей.

Охранник пулей слетел с дерева.

— Вон там… — он указал на пустующий дом. — Вон, башенка, типа, которая торчит… — У дома был мезонин, сильно приподнятый над вторым этажом и впрямь напоминавший башенку или голубятню. — Там, в окне, такая фиговина установлена, на винтовку похожа… Отсюда не видно, стекла отсвечивают, а с дерева, сверху, просматривается…

— Мы можем пройти на тот участок? — сразу спросил Андрей.

— Можем, конечно. Только через забор перемахнуть. Там ведь никого нет, и сигнализации не имеется.

— Тогда полезли!..

— Надо бы хозяину сказать… — засомневался охранник.

— Сперва сами все выясним, — решительно заявил Андрей. — Полезли!

Они перебрались через забор и пошли по дорожке к дому. Участок, прозимовавший без хозяев, невероятно быстро сделался неухоженным, забросанным палой листвой, но хватило полутора суток нагрянувшего со вчерашней ночи тепла — можно было бы даже сказать, жары, давно для апреля не слыханной — чтобы все подсохло, схватилось, и по гравийной дорожке можно было прошагать, не запачкав обувь.

Подойдя к дому и поднявшись на открытую летнюю веранду, они постучали в дверь. Естественно, им никто не ответил.

— Ну, что? — спросил охранник. — Будем окно высаживать?

Андрей с сомнением поглядел на окна первого этажа, закрытые тяжелыми резными ставнями. Конечно, охранник со своей силушкой своротит одну из ставен, но стоит ли наносить дому лишние повреждения? Надо думать, до скандала не дойдет, Курослепов сразу выплатит владельцу компенсацию, но лучше все же действовать помягче.

— Есть два варианта, — сказал Андрей. — Или подняться на крышу и попробовать заглянуть в верхнее окно, или вернуться, и пусть твой хозяин позвонит хозяину этого дома и немедленно вызовет его сюда, с ключами…

— А ты бы какой вариант выбрал? — спросил охранник.

— Оба, — ответил Андрей. — Сначала забрался бы к окну, разглядел бы поближе, что за хреновина в нем установлена, а потом пошел бы звонить. Кто его знает, вдруг хозяин дома любит, например, астрономию, и это просто любительский телескоп, из которого он наблюдает луну и звезды. Хотя… Андрей покачал головой. — Телескопы, как и любая хорошая оптика, сейчас стоят очень дорого, и, если хозяин дома разорился, то вряд ли он стал бы держать телескоп на пустой даче — уж как-нибудь продал бы его за тысячу-другую долларов, в зависимости от фирмы и качества, — говоря все это, Андрей прикидывал, сумеет ли он вместе с охранником добраться до окна мансарды. Да, сумеет: на доме было достаточно много «архитектурных излишеств», и не надо было обладать навыками скалолаза, чтобы подняться по его стенам.

— Соображаешь… — охранник с уважением поглядел на Андрея. Пожалуй, охраннику впервые пришло в голову, что, пожалуй, Андрей существует при Игоре не только для того, чтобы кормиться за счет старого приятеля.

— Тогда полезли! — и Андрей начал подъем на крышу летней веранды, чтобы перешагнуть с неё на широкий карниз, опоясывавший второй этаж, и с карниза перелезть на крохотный балкончик под окном мансарды — балкончик, больше похожий на крупный ящик для цветов.

Охранник последовал за ним, и опередил его. Без особых трудностей они добрались до балкончика, который, как оказалось, действительно служил подставкой для цветов. Когда охранник перелезал через перила балкончика, его нога угодила в огромный цветочный горшок, заполненный размякшей от стаявшего снега землей, и охранник выматерился.

Он стал материться ещё круче, когда заглянул в окно. Андрей понял, отчего охранник так «исходит икрой», когда сам приник к оконному стеклу. У окна была установлена винтовка с оптическим прицелом — на раздвижной треноге, верхняя часть которой могла вращаться и наклоняться на шарнире в разные стороны.

— Попробуем залезть? — спросил охранник.

— Нет, — ответил Андрей. — Больше нам тут делать нечего. И вообще, не дай Бог нам там наследить. Пойдем к хозяину, пусть звонит владельцу дома.

Они тем же путем, что забирались, спустились на землю, и заспешили назад. Курослепов, увидев их вытянутые лица, сразу встревожился:

— В чем дело? Что-то нашли?

Охранник взглянул на Андрея, предоставляя докладывать о находке ему.

— Нашли, — ответил Андрей. — Давайте подойдем к окну. Видите верхнее окно вон того дома?

— Ну, вижу. Что там?

— Винтовка с оптическим прицелом, на треноге и шарнирном креплении. Гарантия, что рука не дрогнет. Сквозь оптический прицел отлично должен просматриваться даже дом, а уж оранжереи — тем более.

Курослепов, побледнев как смерть, опустился в кресло. Скорее, рухнул так, что крепкое кресло недовольно взвизгнуло — настолько у него подкосились ноги.

— Выходит… — пробормотал он. — Выходит, я невесть сколько времени прожил под прицелом, и кто-то в любую секунду мог нажать курок?

— Выходит, так, — кивнул Андрей. — Сколько времени вы не видели владельца того дома?

— Вешнякова? Месяца два, наверно.

— Можно узнать у него, не появился ли покупатель на его дом? Человек, который около двух месяцев назад внес аванс, с обещанием полностью рассчитаться где-нибудь ближе к маю, при официальном оформлении сделки?

— Можно, конечно. У меня должен быть его городской телефон. А уж у охранников в сторожке он точно должен быть — ведь всегда может возникнуть неожиданная необходимость связаться с владельцем любой из дач. Но, по-моему… — он достал из кармана электронную записную книжку. — Да, вот, есть… Вешняков Леонид Юлианович. Сейчас ему и позвоню… Но… — он растерянно поглядел на Андрея. — Но почему в меня так и не выстрелили?

— Мне кажется, — ответил Андрей. — Что сперва убийца хотел поиздеваться над вами. Заставить вас пожить в страхе, что ему в итоге вполне удалось. Возможен и другой вариант. Он успел изучить систему охраны вашего участка и решил сперва поживиться за ваш счет, прежде, чем убивать. Дождался дня, когда вы забудете включить охранную сигнализацию оранжерей, и… Сквозь оптику прицела он должен был видеть такие подробности.

— Но почему ни твой партнер, ни милиция не догадались проверить пустой дом? — вопросил Курослепов.

Андрею очень хотелось ответить ему правду: «Потому что ни у милиции, ни у Игоря не было в то время такого желания держаться подальше от вас», но вслух он сказал:

— Да кому это в голову могло прийти? Тут все люди известные, солидные… Вламываться к ним в дом с вопросом «Это не вы украли орхидеи?» — не имея при этом должных улик? Да кто угодно послал бы куда подальше, не дав осмотреть дом, и был бы прав.

— Но вам-то это пришло в голову…

— Мне тоже не пришло. Когда вы упомянули о том, что в ту ночь забыли включить сигнализацию, я стал думать о высоких деревьях. А охранник, забравшийся на верхушку липы, заметил подозрительный предмет в окне «башенки». Вот мы и решили проверить. Но не будем терять времени. Звоните.

Курослепов тяжело поднялся с кресла, подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.

— Будьте добры Леонида Юлиановича, — буркнул он. — Отъехал из Москвы? А, это вы, Надежда Павловна… Да, Курослепов. Хотел узнать, не нашлось ли у вас покупателей на ваш дом… Возникали варианты, но ничего окончательного пока нет, вот как?.. Да нет, ничего особенного, просто сегодня утром слишком по-хозяйски тут осматривали участок какие-то типы, вот я и решил предупредить на всякий случай, по-соседски, так сказать… Не знаете, Леонид никому ключей не давал?.. Да, конечно… Ну, если что, имейте в виду. Я ведь, если вы «добро» дадите, могу мою охрану послать, чтобы задержали… Да, конечно… А когда Леонид появится?.. Ну, может, тогда позвонит мне… Чтоб я был спокоен. Всего доброго.

Положив трубку, он сообщил Андрею:

— Вешняков уехал, недели на три. Какие-то дела утрясает. Потенциальные покупатели появлялись, но, насколько она знает, ни с кем дело не дошло до получения аванса или какой-то гарантийной суммы. Если только Вешняков не получил этот аванс буквально перед самым отъездом, не успев её проинформировать. Ключей он, вроде, никому не давал, если только, опять-таки, не сделал это перед самым отъездом. Но тогда об этом должна знать охрана поселка — ведь он должен был её предупредить, иначе бы она задержала посторонних. Так что предлагает спросить в сторожке.

— Очень разумно, — кивнул Андрей. — Мы сами должны были сообразить.

— Я сейчас пошлю охранника, — Курослепов поежился. — Такое чувство, будто меня обложили со всех сторон.

— Надо понимать, они этого и добиваются… Чтобы у вас возникло такое чувство, я имею в виду, — сказал Андрей.

— «Они»? — Курослепов резко повернулся к нему.

Андрей кивнул.

— Вполне очевидно, что в такой облаве должно участвовать больше одного человека.

— Да, конечно… — пробормотал Курослепов. Вызвав охранника, который вместе с Андреем производил «разведку боем», он велел ему немедленно сгонять до сторожки и узнать, не оставлял ли Вешняков распоряжения о том, что таких-то и таких-то людей, от которых он получил аванс за дом и передал им ключи, надо беспрепятственно пускать. После этого он опять рухнул в кресло и, вяло махнув рукой в сторону соседней комнаты, сказал Андрею. Там, в серванте… Достань мне чего-нибудь покрепче. Водка, ром, коньяк, все равно. Что-нибудь такое, чтобы встряхнуться.

Андрей молча исполнил обязанности дворецкого, подав Курослепову французский коньяк — початая бутылка которого стояла ближе всего к дверце, и, судя по всему, именно этот напиток пользовался наибольшей благосклонностью Курослепова — и округлую коньячную рюмку. Курослепов хватанул разом рюмки две или три и утер покрытый испариной лоб.

— Уф-ф!.. Вроде, легче. За что меня так? Что я им сделал?

Андрей сел в кресло напротив него.

— Врагов вы успели нажить очень много, это факт. И, наверно, вы лучше нас можете вычислить, кто из них был способен открыть на вас такую беспощадную охоту.

— Трудно представить, — Курослепов нахмурился, размышляя. — Если бы я кому-то перешел дорогу, меня бы просто шлепнули, так? А раз меня не убивают, а запугивают — значит, мне хотят выдвинуть какие-то условия, когда я сломаюсь и буду на все согласен. Вопрос в том, что за условия мне хотят выдвинуть.

— Если так, мы это очень скоро узнаем, — сказал Андрей.

Ждать им пришлось совсем не долго. Охранник, взбудораженный круче некуда, прямо-таки ворвался в дом.

— Слышь, хозяин, все точно! — задыхаясь, провозгласил он. — Вешняков предупреждал, что он оставляет ключи человеку, внесшему аванс за дом! И знаешь, кто это? — в возбуждении он перешел на «ты», чего Курослепов от подчиненных не терпел, хотя сам «тыкал» всем подряд — но сейчас Курослепов даже не заметил этого нарушения субординации. — Этот гад, который сидит сейчас у нас в бильярдной!.. Этот гинеколог хренов!.. Кибирев Владимир Михайлович!.. Во!..

Курослепов и Хованцев ещё не успели прийти в себя от этого известия, как настойчиво затрезвонил телефон. Курослепов машинально взял трубку — и, услышав первые же слова, изменился в лице.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Расставшись с Зараевым, Терентьев и Янчаускас некоторое время ехали молча. Игорь размышлял, стараясь точно определить роль Зараева во всей нынешней истории и одновременно в оба глаза следя за дорогой — в этот час движение в центре было особенно интенсивным — а Янчаускас, похоже, расслабился, и, вообще ни о чем не думая, равнодушным взглядом взирал на проносившиеся мимо дома, улицы и бульвары.

— Высади меня возле Большого Каретного, — только и произнес он.

Когда они остановились, Гитис выбил пальцами по ручке дверцы какой-то резкий мотивчик и спокойно осведомился:

— Ты заложишь Зараева Курослепову или мне это сделать самому? — когда Игорь, в первую секунду, ничего не ответил, Гитис добавил. — По-моему, для тебя это будет естественнее. Мне бы вообще не хотелось слишком засвечиваться в этой истории.

— Да, пожалуй… — медленно ответил Игорь.

Он уже успел все продумать и вполне понимал ход мыслей Гитиса. С Зараевым и с его драгоценным манускриптом связано что-то темное, очень темное. Гитису ни в коем случае нельзя впутываться в переправку этого манускрипта за границу и в передачу ждущему в Париже покупателю. Можно влипнуть в такую уголовщину, что век потом не расхлебаешь — а то и голову сложишь. Но отвечать крутому мафиози прямым отказом было просто глупо, даже безрассудно — Гитис в таком случае мог бы вообще не покинуть Москву… С другой стороны, вполне очевидно, что этот Зараев довольно тесно связан с человеком, похитившим орхидеи Курослепова и открывшим на него охоту — в отличие от Гитиса, Игорь знал, что этим человеком был Беркутов. То, что у Зараева оказалась редчайшая книга, посвященная орхидеям, вполне доказывает, что в мире любителей орхидей он человек не случайный. А значит, не случайно именно он дал свою «крышу» человеку, совершившему налет на оранжереи Курослепова. Вполне возможно, Зараев и был заказчиком — или агентом заказчиков, сидящих за границей. Агентом какого-то крупного коллекционера, обитающего во Франкфурте? Во всяком случае, Курослепову можно предъявить самые веские и убедительные данные, что его главный враг, организовавший всю охоту (больше похожую на садистскую травлю) — Зараев. Зараев не хочет продавать манускрипт в Москве, хотя, надо думать, Курослепов отвалил бы ему не меньше западного миллионера… Не значит ли это, что, например, Курослепов уже оплатил часть стоимости манускрипта прежнему, законному владельцу — а потом этого владельца убили, и манускрипт похитили, и если станет известно, у кого он сейчас находится, Курослепов кинется карать и казнить?..

Так ли, не так ли, но фактов, чтобы столкнуть лбами Курослепова и Зараева, больше, чем достаточно. Вспыхнет кровавая война — и Зараеву будет уже не до Янчаускаса. А если Курослепов сумеет перехватить манускрипт — у Зараева не окажется суммы, которую он намеревается отмывать через фирму Гитиса. То есть, тело Гитиса не извлекут из Сены, когда деньги Зараева будут окончательно отмыты.

Игорь думал и о своем: если начнется непосредственная битва между Курослеповым и Зараевым, то, возможно, ему удастся вытащить из-под схватки Беркутова и помочь ему уйти. Во всяком случае, пропадет всякий смысл сдавать его Курослепову — с этим даже Повар согласится. Конечно, Беркутов теперь не прежний, это человек во власти безумия, сеющий смерть направо и налево и сам ищущий смерти. Все попытки поймать его за шкирку и вытащить из драки — как терьера вытаскивают из водоворота собачьей грызни — могут оказаться безрезультатными. Да и как Беркутов сможет жить, после всего? Но Игорь считал себя обязанным попытаться — даже если какая-нибудь другая собака и успеет прокусить ему руку, пока он будет вытаскивать Беркутова. Во всяком случае, совесть Игоря будет чиста.

Две вещи смущали Игоря в отношении Зараева. Во-первых, полное отсутствие охраны. Как бы Зараев ни объяснял причины, по которым отослал свою охрану на время деловых переговоров, все равно это выглядело странно. Он словно предлагал попробовать расправиться с ним… А если не так, то все равно, в этом отсутствии охраны был свой тайный смысл, отлично понятный, по всей видимости, и Зараеву, и Янчаускасу. Но тогда, получается, Янчаускас даже намеком не дал понять другу, что у этих переговоров есть некий второй план — получается, скрыл от Игоря нечто важное… А это означало, что, набрав телефон Курослепова, чтобы столкнуть его лбом с Зараевым, Игорь может вляпаться в такие темные дела, где и голову сложить раз плюнуть.

И, во-вторых, то, как Зараев держал редчайший фолиант и как рассказывал о нем. За поведением Зараева на миг приоткрылся книголюб, при этом энциклопедически образованный и… да, как ни странно, тихий и стеснительный по натуре. Можно подделать знания, заучив по бумажке то, что следует сказать о манускрипте незнакомым людям. Но нельзя подделать неожиданные и выразительные детали, короткие, в два слова, экскурсы в различные области науки и культуры, показывающие, что знания говорящего не обрывочны, а существуют внутри обширной цельной системы. Безумно трудно подделать ту манеру поведения, которая негласно свидетельствует, что человек, если бы захотел, мог рассказать намного больше… И уж совсем кажется невозможным для крутого главы мафиозного клана подделать ту любовь к книге как к живому существу которая свойственна лишь тихим вдумчивым отшельникам, работающим «на вечность» в уединении кабинетов и библиотек. Да, Игорю приходилось встречать очень культурных и образованных мафиози но у них, если пытаться сказать образно, отношение к собственной культуре и образованию было такое же как к собственным деньгам: как к чему-то принадлежащему только им, к тому, что они цепко схватили, вырвав у кого-то из глотки, и никогда никому не отдадут, разве что по сильному принуждению. Будут щеголять знаниями, как щеголяют богатством, но никогда не будут щедро делиться. А с Зараевым был совсем иной случай…

Как бы то ни было, обстоятельства складывались так, что, невзирая на все сомнения, Игорь не видел другого пути, кроме как столкнуть Зараева с Курослеповым. Просто на этом пути надо быть очень осторожным, чтобы не попасть в тайную заминированную ловушку…

Но неужели Гитис может его, Игоря, подставить? «Может, — ответил себе Игорь, — если Гитис действует по заданию Повара.» Тогда, целую вечность назад по меркам нынешнего времени, Повар заинтересовался Игорем, потому что ему доложили: есть такой Терентьев, очень думающий, толковый и перспективный парень. На девяносто процентов можно сказать, что только от Гитиса могла исходить такая лестная характеристика — хотя в таких делах никогда не знаешь наверняка. И чтобы Гитис примчался к Игорю, которому несколько лет и весточки не присылал, первым делом по приезде в Москву?.. Такое возможно только в том случае, если и из Парижа Гитис срочно прилетел по вызову Повара, чтобы, после эмоционального взрыва Игоря, Гитис под правдоподобным предлогом вошел с ним в контакт и «скорректировал» участие старого друга в операции «Курослепов».

Тогда, получается, вот она, месть Повара, за то, что Игорь посмел взбрыкнуться — и выдал Повару такое, чего генерал Пюжеев не слышал, наверно, уже много лет? Загоняет Игоря в тупик, из которого есть только один выход — смерть? Нет… нет… Для Повара главное не месть, а такое понятие, как «польза дела». Его люди должны выживать. Для него, подумалось Игорю, «кто выжил, тот и прав», а сложивший голову — уже не его человек, Повару нужны только победители, и он всех своих людей периодически испытывает, так или иначе, не отвернулся ли от них тот «фарт», без которого человек все равно, что покойник. И от покойников избавляется без сожалений.

И, все-таки, Гитис не такой человек, чтобы послать друга на верную смерть. Если он предлагает что-то опасное, значит, знает, что где-то в конце туннеля наверняка есть свет. И, тогда, для Игоря главное — не прошляпить этот проблеск света, свернув по ошибке из главного сквозного рукава в один из глухих тупиков…

— Так что? — спросил Гитис.

— Я все сделаю, — ответил Игорь. — Ты когда собираешься назад?

— Через день-другой.

— Тебе надо будет подождать, пока Курослепов наедет на Зараева и Зараев уже не сможет передать тебе манускрипт. Тогда ты разведешь руками, скажешь: «Ну, раз так, то я тут ни при чем» — и спокойно улетишь.

— Да, разумеется, — сказал Гитис. — Спасибо тебе. Я сам буду поддерживать с тобой связь — меня найти довольно сложно.

С тем он выбрался из машины и пошел прочь. Игорь минуты две смотрел ему вслед. Его поразило, как легко, упруго, почти взмывая над землей движется Гитис: походкой счастливого человека, который весь мир готов играючи поднять. Еще бы, подумалось Игорю, он нашел способ отбояриться от мафиозных денег, которые пытались ему навязать на отмывку — можно представить, какая тяжесть спала с плеч!

Но Гитис думал совсем о другом. Шагая по Москве, легко проскальзывая в людских потоках, он насвистывал «Тунайт» — давний хит из «Вестсайдской истории»: «Сегодня вечером мы будем вместе… Сегодня вечером все наши враги будут мертвы… Сегодня вечером он обнимет меня…» Наконец-то ему выпала фантастическая возможность порвать путы, которыми он был стреножен много лет, и он готов был вырываться на свободу, не считаясь ни с чем — не ради себя, а ради любимой женщины, которая ждала его в Париже.

Он свернул в тихий малолюдный переулок, где виднелась будка таксофона, и сделал несколько звонков. Если бы Игорь увидел, какие номера набирает его давний приятель, то он бы испытал неплохой шок.

Прежде всего, Гитис набрал один из контактных телефонов Повара.

— Все улажено, — сообщил он.

Выслушав ответ, он набрал телефон Зараева.

— Порядок, — сказал он, когда на том конце взяли трубку. — Будьте готовы.

— Где вы перехватите дядюшку? — спросил Зараев.

— В аэропорту, — ответил Гитис. — Пусть садится на рейс. Вполне возможно, он и не заметит меня, пока мы не окажемся в самолете. Но я все время буду рядом. А ваш рейс — до Франкфурта.

— Я знаю, — ответил Зараев. — Не подведу. Больше связи не будет?

— Нет, — сказал Гитис. — До свидания.

— Прощайте, — проговорил Зараев, когда Гитис уже вешал трубку.

Гитис поглядел на часы и сделал третий звонок.

— Да? — сказал охриплый мужской голос.

— Где наша подруга? — спросил Гитис.

— Здесь, рядом, — ответил мужчина.

— Ее подопечный готов к вылету во Франкфурт.

— Хорошо.

Гитис повесил трубку и, поразмышляв секунду, все ли он сделал и сказал, пошел дальше. Он двигался все той же легкой упругой походкой, походкой насмешливого дуэлянта, всегда готового ужалить противника словом, прежде, чем шпагой, чтобы лишить того хладнокровия и молниеносным выпадом нанести точный и коварный удар прямо в сердце…

А в небольшой квартирке на окраине Москвы положил трубку мужчина, с которым говорил Янчаускас. Телефонный аппарат находился на убого обставленной кухне площадью чуть более пяти метров. Пластиковое покрытие кухонного стола было истерто и исцарапано, подвесные шкафчики — ободраны и в их углах обнажалась рыхлая основа ДСП, кафель над мойкой наполовину осыпался, старая газовая плита — вся в копоти. Немногим лучше, надо сказать, обстояло дело и в двух комнатенках, с их выцветшими и облезлыми обоями и самой необходимой мебелью производства семидесятых годов, когда мебель дешевых массовых выпусков уже перестали делать из дерева, но ещё не научились находить красоту в искусственных материалах.

Мужчина посмотрел на женщину, во время короткого разговора не отрывавшую от него задумчивых глаз — женщину, которая нашла его около пяти утра, через ряд подставных телефонных номеров и квартир, и с которой они вели с тех пор нескончаемую беседу. Он рассказал ей то, что не говорил никому, а она слушала и запоминала.

— Ну? — спросила она.

— Курослепов вот-вот клюнет. Ты должна драться из последних сил. Никакого «понарошку», понимаешь?

— Вполне. Ты повторил мне это уже раз десять. Не беспокойся, они дорого заплатят… прежде чем доберутся до цели.

— Лучше бы они добрались до неё уже во Франкфурте.

— Да, конечно, — кивнула она.

— Прости, — он провел рукой по лбу. — Прости, я устал. Может, поэтому и говорю лишнее — без конца талдычу одно и то же.

— Все нормально, — откликнулась она. — Лучше проговорить все мелочи, чем потом обжечься на пустяке.

— Да, на пустяке… Но ты не обожжешься, — он вздохнул, собираясь с силами. — Пора мне делать последний шаг.

В ответ на это она ничего не сказала, и он снял трубку с телефона.

— Алло! — проговорил он, набрав номер. — Курослепов? Твои псы обложили меня со всех сторон, но я все равно до тебя доберусь! Кто говорит? Тот человек, который прислал тебе пленочку. Знаешь, почему? Потому что одна из девочек на этой пленке — моя сестра. Ты умрешь, скотина, но перед смертью тебя ждет ещё несколько сюрпризов. Один из них — в доме напротив твоего, в мезонине. Ах, ты уже нашел? Молодец, умный! Но это тебе не особенно поможет. Я лично сидел за этим оптическим прицелом, если хочешь знать. Улавливаешь? Так вот, поскольку этот Терентьев жарко дышит мне в спину, я сообщаю тебе, что выхожу на финишную прямую. Он несется за мной — а я понесусь за тобой, и я всех опережу! Так что до встречи. Пока.

Беркутов положил трубку.

— Теперь тебе путь открыт, — сказал он. — Повернувшись ко мне лицом, он оголит тебе спину.

Она продолжала молчать.

— Ну! О чем ты думаешь? — поинтересовался он.

Она встала с шаткого табурета и, шагнув ему навстречу, взяла его руки в свои.

— Иди сюда, — спокойно проговорила она.

Он отшатнулся от неё как ошпаренный.

— Нет! Ты соображаешь, что делаешь?

— Вполне, — ответила она, с легким кивком. Она опять подошла вплотную, а ему некуда было пятиться — он оказался зажат в углу, между холодильником и стеной. Ручка холодильника впилась ему под лопатку, но он этого не замечал. А она ловко и деловито стала расстегивать его рубашку, начав с пуговицы под самым воротником.

— Ты пойми… — он задыхался, но не от возбуждения, а от болезненного спазма, перехватившего ему горло. — После того, что произошло… После того, как я столкнулся со всей этой мерзостью… Я не могу… Я два раза пытался остаться с женщиной… И оба раза передо мной вставала моя сестра, садящаяся верхом на Курослепова… И мне начинало казаться, что я превращаюсь в такое же животное, как и он… Мне хотелось раздавить себя, уничтожить… Только я начинал испытывать возбуждение, как мой член… Он начинал казаться мне пиявкой, наливающейся чужой кровью… И все… И всякое возбуждение проходило… Я сбегал, потому что… Потому что я начал понимать, почему церковь говорит про всякий секс как про стыд и грязь… Я больше не хотел вымарываться в этой грязи…

— Я тоже, — сказала она. — Расстегнув предпоследнюю пуговицу и почти обнажив его торс, она легонько провела пальцем по его животу, от пупка вверх. Все его мускулы были напряжены, брюшной пресс казался каменным. — Я тоже… почти не могу. Ты думаешь, кто я? — её голос зазвучал приглушенно и вкрадчиво. — Обыкновенная провинциальная девчонка, воспитанная в «порядочной» семье, в те времена, когда «секса в Советском Союзе не было». У меня в подкорке засело отношение к нему как к чему-то стыдному и недопустимому. Поэтому я и использовала его в своей профессии. Может быть, мне надо было ощутить, что я нарушаю некое абсолютное табу, по сравнению с которым табу на убийство — сущий пустяк. Вспомни: насколько нам вдалбливали про недопустимость «распущенности», настолько же рьяно нам внушали, что убийство убийству — рознь. Что есть высший суд «пролетарской совести», так? Помню, как мне хотелось походить на героинь фильмов и повестей для подростков — на юных «железных» комсомолочек в кожаных куртках, которые без колебаний выхватывают наган, чтобы «пристрелить контру», и при этом — «выше любви»… Ведь все это было, да?.. И эта история, она вызывает во мне такое же омерзение, как в тебе… Но я знаю, что мне нужно это преодолеть… Чтобы жить дальше… Поэтому я прошу тебя — не ради тебя, а ради меня самой… Даже если все это будет чисто механическим, и не доставит удовольствия ни одному из нас… Мне это нужно, чтобы… Выйти из пике, в которое я вошла… Или, скорее, чтобы лопнул какой-то нарыв в душе… Я должна себе доказать, что могу пройти через это… Иначе я сгорю на первом же следующем деле… Понимаешь?

Кажется, он понял. Напряженности в нем стало меньше, он дышал теперь тише и ровней, будто поддавшись гипнотическому обаянию этого приглушенного голоса — даже вне смысла того, что она говорила. При том, что она находила единственные нужные слова…

Она расстегнула пуговицы на рукавах его рубашки, стянула с него рубашку, прижалась к нему, медленно-медленно провела языком по его шее, по его груди, быстро коснувшись обоих сосков, окруженных темными волосками.

— Ты соленый, — совсем тихо, но ещё не шепотом, произнесла она. — Мне хочется слизать тебя до основания, как коровы слизывают соль… Пойдем.

Она повлекла его в комнату, и он, опять-таки, не сопротивлялся.

— Ложись вот так, — велела она.

Он лег на живот, растянулся на широкой кровати. Она стала медленно раздеваться. Когда он пошевелил головой, пытаясь поглядеть, что она делает, она сказала:

— Лежи. И не оглядывайся. Просто лежи, закрыв глаза, и старайся ни о чем не думать.

Он послушно закрыл глаза, хотя ему, опустившему лицо в подушку, и так ничего не было видно.

Раздевшись, она села ему на поясницу и стала медленно массировать его спину, начав с плеч. Ее сильные ловкие пальцы мяли его кожу, проминали мускулы, стараясь нащупать точки наибольшего напряжения — этакие одеревенелые бугорки, которые должны были превратиться в мягкие и эластичные, прежде чем она повернет его лицом к себе. Иногда она приникала к нему, вытягивалась так, чтобы её грудь легко скользила по его спине, иногда опять выпрямлялась, крепче стискивая ноги, чтобы он полнее ощутил её плоть. Она работала вдумчиво и равномерно. Руки двигались сами по себе, а мыслями она была далеко — припоминала услышанное…

— …Мне надо было найти человека со старинным фолиантом… С фолиантом, посвященным алгебре и астрологии выведения растений, в том числе орхидей… Чтобы вывезти его из Чечни…

— Ты знал, как его искать?

— У меня были некоторые наводки. Но прежде всего мне нужно было уйти в бега, заручившись доверием чеченцев…

— Я так понимаю, тебе это удалось.

— Да. Все произошло даже лучше, чем я надеялся. То есть, не знаю, можно ли говорить про «лучше», после всего, что произошло. То есть, я бы все равно это сделал — и ушел бы в бега, сорвав задание. Я и так его сорвал, в каком-то смысле. Но я не мог иначе.

— То есть? Что произошло?

Он слегка застонал — то ли оттого, что она, припоминая эту часть его рассказа, слишком сильно стиснула его плечи, оставив на них ярко-красные отметины своих пальцев — то ли потому что он припоминал то же самое, синхронно с ней. А ведь для него эти воспоминания были ещё живее и мучительней.

— Я застрелил четырех наших мародеров. То есть… Я ведь и Афганистан прошел, и был в других местах. Когда идет вот такая партизанская война из-под каждого куста, многие звереют, теряют рассудок. Наверно, комплекс затравленного зверя, понимаешь? От постоянного ожидания выстрела в спину пробуждается неуправляемая злоба, желание растерзать, разорвать, причинить боль, выплеснуть все, что накопилось. Такая жестокость, что люди сами потом не верят, будто это были они. Так вот… Я перехватил четырех наших солдат, трех рядовых и сержанта, взявшихся насиловать чеченскую девочку… Лет двенадцати, как моя сестра… Потом оказалось, что сержант велел рядовым делать это — чтобы повязать их круговой порукой… Это было в разрушенной, наполовину сожженной деревне… Мать и дочка были одними из немногих, кто оставался в этих развалинах, прятались там… Сержант уже изнасиловал девочку и велел первому рядовому, наставив на него автомат, снять брюки и начать… Двое других ждали своей очереди… Это было… Лучше не рассказывать, как это выглядело. Я перестрелял их всех. Потом я сказал матери и дочке — девочку качало, и она шла с трудом — что теперь мне хана, к своим возврата нет, и пусть они проводят меня в горы, только подтвердят, что я их спас, чтобы меня не расстреляли по ошибке…

— Разве ты не мог объяснить командованию, за что ты их?.. Тебя бы полностью простили.

— Наверно, мог… Но… Вот он, идеальный повод, который мне велел найти Повар. Хотя, повторяю, я бы пришиб этих подонков, даже если бы не искал повода. У меня в голове все помутилось. На месте этой девочки я увидел мою сестру, так ясно увидел, понимаешь? Если бы я знал, насколько это было… вещее видение, так это называется?

Он поглядел на неё пустым взглядом.

— Я никогда никому не рассказывал о том, что произошло. Даже Повар не знает. Он знает лишь, что я нашел идеальный повод, чтобы войти в доверие к горцам и найти человека с фолиантом. У меня бы язык не повернулся никому рассказывать. Хотя, возможно, он и догадался. По оставшимся трупам можно было вычислить, что произошло, и за что я их… Но ты первая, кому я об этом рассказываю.

Теперь она легонько барабанила ребрами ладоней по его шее и по ложбинке между его лопатками. Взяла его за плечи, потянула вверх. Его позвоночник стал немного податливей. Она словно выбивала и выдавливала из него ядрышко его боли. Ей становилось жарко — и она надеялась, что он ощущает ровный жар её лона, покоившегося у основания холмиков его твердых ягодиц. Наклонившись, она коснулась языком основания его шеи — пощекотала невесомым и быстрым движением, проверяя, насколько он готов. Он попытался втянуть голову в плечи — скорей прячась от себя, чем от её осторожной ласки, и она поняла, что желание закипает в нем помимо его воли: желание, за которое он себя сейчас ненавидит.

— …А потом, когда я встретился с человеком с фолиантом… Это было нелегко, потому что он прятался… За ним шла настоящая охота… Мне помогли родственники девочки, которую я спас… Я стал их кровным братом, и для меня они были готовы на все… А потом пришли известия из Москвы… Двоюродный брат девочки, ездивший в Москву, чтобы подготовить почву для нашего тайного броска в столицу — промежуточной остановки перед рывком на Запад — привез мне кошмарные известия… Я просил его подкинуть денег моей семье… И он мне рассказал… Что произошло с моей семьей… Моя сестра то ли повесилась, то ли её повесили, после всего, что с ней сделали, мать пьет так, что почти потеряла человеческий облик… И что ко всему этому причастны их одноплеменники, старающиеся подмять под себя всю московскую проституцию… Они — мои враги — стали и их врагами. Тем более, что они были в числе врагов человека с фолиантом — в числе тех, кому было поручено… было выгодно, понимаешь?.. найти его и убить. И тогда я самовольно нарушил ход операции. Человек с фолиантом и остальные согласились со мной. Я честно сказал ему, что мое задание — как можно скорее вывезти его из России, и он должен понимать, какой опасности подвергнется, если согласится ждать — месяц, два, три, сколько будет нужно для моей мести — поэтому, если он скажет хоть слово, я немедленно его переправлю, и вернусь разобраться с собственными делами. Но мне бы хотелось покончить со всем до того, как мы расстанемся — потом мне могут просто не дать этого сделать. Ты ведь знаешь Повара… Он заявил, что не только останется, но и поможет мне в моей мести. И родственники девочки, сопровождавшие нас, сказали то же самое. Мол, если они бросят меня, то это будет для них вечным позором. Так я нарушил приказ Повара и сорвал его планы. А может, и не сорвал. Может, он все просчитал заранее, и задержка человека с фолиантом в Москве была ему на руку… Ведь и тебя он призвал, и того, другого. Мне было отдано распоряжение подыгрывать тому, другому — в обстоятельствах, изменившихся по моей воле и по моей вине…

— «Черному орлу»?

— Да. Он уже один раз разбирался с чеченцами, навык есть…

— Гм… Выходит, это на него я работала тогда, в Берлине… Но я считала его одним из них… И в его кличке есть что-то кавказское.

— Он не имеет к ним никакого отношения. А кличек у него много.

— Твой намек… Он имел какое-нибудь отношение к фильму «Черный орел»?

— Я использовал этот фильм как, так сказать, запасной ключик. Если бы ты не поняла одного намека, то многое сообразила бы, когда тебе на глаза попалась бы кассета. Что она попадется тебе на глаза — я не сомневался. Она сейчас всюду на видных местах — во всех киосках, во всех магазинах видеокассет.

— Мотив желательного сотрудничества КГБ и ЦРУ в аннотации — это, так сказать, случайная шелуха, или тоже конкретный намек?

— А ты как думаешь? Во всяком случае, во Франкфурте я должен был передать моего подопечного с рук на руки человеку, который имеет отношение не к нашим, а к другим спецслужбам. Этот человек и должен был его оберегать и увезти его дальше. Думаю, теперь Черному Орлу поручено то же самое.

— Ты знаешь, кто такой Черный Орел? Я имею в виду, его настоящее имя, какие-то данные его биографии?

— Откуда? Такого знать не положено. Если даже я и встречался с ним, то понятия не имел, что он — это он. Какой-нибудь западный коммерсант, или российский безработный, или вообще что-то очень неожиданное. Меня могли показать ему, для пользы дела. Но это значит только, что он меня всегда узнает… В смысле, что я — это я. А я его — нет.

— Почему вообще ты сообщил мне про Черного Орла — дав понять, что работаешь под ним?

— Ты должна была знать, во что ввязалась. И ты, и я — мы теперь дымовая завеса, понимаешь?

— Понимаю.

— Тогда не спрашивай больше ни о чем.

— Хорошо. Что было потом?

— Потом началась моя охота на Курослепова. Я думаю, вы о многом уже догадались, и догадались правильно. И как погиб Бечтаев, и как я узнал от Моховых, где тайник с пленкой — перед тем, как застрелить этого гада… Ну, и многое другое… Самое важное в другом. Когда Повар сменил мне задание при условии, что я готов буду погибнуть…

Да, Повар все переиграл — и переиграл так изящно, как будто с самого начала ему было нужно именно то, что произошло, а не другое. Он словно рассчитывал на то, что Беркутов «даст сбой» — и не мыслил себе эффектную заключительную развязку без такого своевременного срыва одного из своих лучших исполнителей. Можно было подумать, что… Но нет, даже Повар, пожалуй, на такое не способен.

Беркутов вздрогнул — словно подумав о том же самом — и Богомол медленно повернула его на спину, лицом к себе. Да, его мужская природа брала над ним верх — невзирая на его отчаянное сопротивление. Она встала над ним на четвереньки и осторожно, боясь сделать лишнее движение, опустилась на его твердый «кол», способный «залечить дуплистый ствол», как эта европейская идиома обыграна в «Фаусте». При всей твердости, этот кол вошел в неё легко и плавно — и сразу словно ещё больше разбух, заполняя все пространство, ему предназначенное. Она стала двигаться, так же медленно и аккуратно, как делала все до этого, глядя ему прямо в глаза. Его глаза были пусты — точно так же пусты, как и её собственные. Она умела придать своему взгляду любое выражение, он мог казаться затуманенным страстью, которой она вовсе не испытывала, но сейчас она отбросила все ухищрения и уловки. Вернее, держалась только за одну уловку: предстать такой же опустошенной и совершающей акт отчаяния, а не акт любви и наслаждения, как и Беркутов. Настроившись на его волну, она с поразительной ясностью ощутила, насколько он надломлен, насколько выжжено все внутри у этого человека. Ей стало страшно: она впервые ощутила, что такое иметь дело с настоящим мужчиной — в тот момент, когда от былого мужского величия остается только память, когда человек мерещится себе раздавленным червем. С таким крушением личности она никогда не сталкивалась — потому что никогда не имела дело с личностью, все её жертвы, с которыми она, «по производственной надобности», делила постель, были всего лишь слизняками — она сама их так про себя называла невзирая на все их капиталы, мускулы, пренебрежительное отношение к смерти, особенно чужой… Да, она впервые обладала настоящим мужчиной — и это было совсем иное чувство, несмотря на то, что в данный момент ей принадлежали лишь жалкие крохи… Ей хотелось расшевелить его, срастить сломанный хребет его души, увидеть, как в его глазах пробуждается жизнь — наверно, это было бы совсем упоительно.

Она насела на него чуть покрепче — так, что ей стало немного больно и он глухо застонал. Она закусила губу, чтобы не ответить на его стон своим стоном — ей казалось, что сейчас это может спугнуть тот робкий огонек жизни, который начал разгораться в его глазах. Она наклонилась к нему пониже, чтобы соски её грудей слегка скользили по его груди, и он вдруг вздрогнул, будто ударенный током — так содрогается человек, через которого пропускают ток реаниматоры, чтобы запустить остановившееся сердце, жадно следя при этом за монитором, на котором тонкая ровная нить становится все волнистей и изломанней — да, вот так он весь передернулся, будто получив мощный разряд электричества… И вдруг, одним мощным движением, он перевернул её на спину и сам оказался на ней, и теперь он резкими глубокими толчками входил в нее, а она ощутила странную слабость — слабость, являвшуюся предвестием чего-то, что она никогда прежде не испытывала — и при этом она неотрывно следила за его глазами. Жизнь все больше разгоралась в них, исчезала тоскливая опустошенность, и она поняла, что он становится собой.

И ещё она поняла, что теперь, ожив и перестав существовать только для того, чтобы отомстить и погибнуть, он станет опасен. Обретя былую силу, он может поломать всю игру — игру, так тщательно выстроенную Поваром. Из затравленного циркового слона он превратится в слона дикого и буйного, готового вытаптывать целые деревни, попадающиеся ему на пути. Да, она разбудила в нем прежнего мужчину, дала ему вновь ощутить свою силу — и тем выпустила джина из бутылки. Получалось, она пробудила его для жизни только ради того, чтобы немедленно его остановить. Иначе было нельзя — иначе он всех погубил бы. Но разве то, что он умрет полноценным человеком — это был неё её драгоценный дар? Прощальный дар — единственное, что она могла ему подарить.

Его опять сотрясло, словно ударом тока — и она ощутила в себе его семя, такое жаркое, какое никогда прежде в неё не изливалось. И она сама испытала нечто новое и удивительное — но прежде, чем она осознала эти свои новые ощущения, она сумела, собрав в кулак все силы и волю, нанести резкий точечный удар в его висок — собранными в щепоть и напряженными пальцами — и он, даже не ойкнув, начал оседать и придавил её своей тяжестью.

Она сдвинула с себя безжизненное тело, присела на край кровати и поглядела на того, кому сумела подарить такую блаженную и легкую смерть. Его зрачки уже остекленели и застыли, но в них все равно продолжали светиться сила и радость жизни.

— Удар милосердия, — пробормотала она, обращаясь к этим глазам.

Ей было не по себе. Комната слегка покачивалась и плыла перед ней, и она боялась подняться на ноги. Такое было ощущение, что ноги откажут и она рухнет на пол. Но, все равно, надо встать, пройти в ванную, одеться… Она чувствовала приятное тепло в животе — тепло, не желающее уходить, медленно расползающееся по телу. Это было похоже на чувство сытости, только без тяжести…

Сумочка с её сигаретами осталась на кухне. Она наклонилась к его брюкам, валявшимся возле кровати, достала из них зажигалку и сигареты, жадно закурила. Беркутов курил крепкий, почти горлодерный «Кэмел» без фильтра, к которому она была непривычна, и сама поражалась тому, с каким удовольствием она делает каждую затяжку — ей нравился этот дым, нравилось, что от него её пальцы начинают пахнуть совсем по-мужски — совсем как пальцы Беркутова…

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Игорь и Клим сидели на лавочке на Гоголевском бульваре, неподалеку от детской площадки.

— Так что вот, — сказал Игорь. — Шиндина можно списывать в покойники, и теперь надо решить, как обставить это дело лучше для всех. Дать ему погибнуть, сдать его властям или ты просто пустишь слушок, что Шиндин приторговывал малолетками и охота на него идет из-за этого. Тогда перед ним закроется большинство логов, в которых он мог бы отсидеться, и он сам прыгнет в наши руки. Известно, что лучше видеть небо в шашечку, чем не видеть его вообще и никогда… Штука в том, что мне нужны эти головорезы, охотящиеся за Шиндиным. И если бы только мне они были нужны…

Клим задумчиво кивнул.

— Я бы разыграл вариант с запуском слухов. Самый безопасный для всех. Для нас с тобой, я имею в виду. Я запускаю слух, что с Шиндиным ведут войну на истребление за рынок малолеток — на этом рынке такие шакальи законы, что даже наших дрожь берет, хотя наши ребятки, вроде, ко всему приучены и ничем их не испугаешь. И одновременно я через третьи руки подкину Шиндину идейку, что спастись он может за твоей широкой спиной — если, конечно, согласится на определенное сотрудничество в обмен на защиту… Думаю, клюнет и сам к тебе прибежит. Ну, а решит и дальше скрываться — тут ничего не поделаешь, пусть гибнет, дурак. Кидаться в самый пожар, чтобы вытащить за шкирку такого драного кота — это уж извините.

— Так когда мне ждать весточку от тебя? — спросил Игорь.

— Постараюсь, чтобы уже к вечеру была какая-то ясность. А там — как получится. Сам понимаешь, не все от меня зависит…

— Тогда… — начал Игорь. И тут запищал его мобильный телефон. Игорь быстро поднес аппарат к уху. — Алло?

— Игорек? — услышал он взволнованный голос Андрея. — У нас тут тьма-тьмущая событий!.. — и Андрей вкратце проинформировал его о винтовке с оптическим прицелом в окне второго этажа дома напротив и о звонке Беркутова, объявившего Курослепову открытую войну и поклявшегося, что достанет своего врага в ближайшее время.

— Понял… — сказал Игорь. — Сейчас я к вам выезжаю. Перезвоню по пути. Скажи нашему клиенту, у меня для него не менее потрясающие новости!..

— Что-то серьезное? — поинтересовался Клим, когда Игорь отключился от связи.

— У нас не серьезных событий не бывает! — усмехнулся Игорь. Ладненько, буду ждать известий от тебя.

— Бывай! — Клим поднялся с лавочки. — И не обижайся, если вдруг повернется так, что мне сразу придется сдавать Шиндина… ну, в нужный отдел, вместо того, чтобы отправлять к тебе. Это предупреждение я все равно век тебе не забуду.

— Никаких обид! — заверил Игорь. — В таких играх своя шкура всегда должна быть ближе к телу. А потом, и мне ты нужен живым и невредимым — на многие годы вперед.

Они с Климом пошли в разные стороны. Оказавшись за рулем своей машины, Игорь достал мобильный телефон и опять соединился с Андреем.

— Ты, что, не один был? — осведомился Андрей.

— Да, утрясал судьбу нашего четвертого фигуранта, так сказать… Так я не понял, Беркутов представился полным именем или нет?

— Нет. Сказал, пусть наш клиент сам вычислит, кто он такой — или у тебя спросит.

— Ну, и представь его Курослепову во всех регалиях. Имя, фамилия, отчество, послужной список… Но скажи при этом, пусть сразу не дергается Беркутов не главный. Я везу Курослепову имя человека, который стоит над Беркутовым — и который оплачивал всю операцию.

— Кто это?

— Некий любитель орхидей из Чечни. Орхидей и алгебры. Тот самый, которого выследила твоя подруга.

— Ты уверен?..

— На все сто. Очень интересная личность… Тебя что-то смущает?

— Нет, ничего, — Андрей ответил как-то слишком поспешно.

— В общем, ждите меня и пока не рыпайтесь. До скорого.

То, что Андрея что-то смущало, было ясно. А Игорь привык доверять чутью — или, точнее, шахматной интуиции — своего друга. Что настораживало Андрея? То, что Зараева им поднесли как на блюдечке — и, скорей всего, с подачи Повара? У Игоря было мало сомнений, что Гитис действовал по поручению Повара… Но это вполне объяснимо: если для Повара этот Зараев не меньшая головная боль, чем Курослепов, то почему не облегчить задачу, покончив с обоими врагами зараз? Пусть дерутся, пока не угробят друг друга…

Или Андрей разглядел что-то другое? В своем кратком сообщении он успел особо подчеркнуть, что винтовка была нацелена на главную оранжерею. Что ж, самая удобная точка, в которой можно подстрелить Курослепова. Но почему тогда Беркутов не нажал на курок?

Скорей всего, Андрей знает — или догадывается — почему. И эта догадка представляет ему всю ситуацию в новом свете.

Интересно, что же он разглядел?

Может, его смутило то, что винтовку не нашли раньше, хотя, конечно, обшаривали окрестности довольно основательно? Что ж, тогда это может означать, что Беркутов установил винтовку лишь вчера или позавчера — чтобы устроить Курослепову лишнюю встряску. Или, скажем так, лишь вчера или позавчера вновь выставил её на самом виду…

Или Андрея насторожило то, что Беркутов в очередной раз подставил Кибирева — назвавшись владельцу дома, Вешнякову, его именем? То, что вокруг несчастного гинеколога сплетена такая крепкая сеть, что-то да значило. Впрочем, это могло значить лишь то, что Беркутов хотел таким изощренным способом провести через все круги ада ещё одного человека, принявшего участие в издевательствах над его сестрой. Врача, преступившего не только все нормы врачебной этики, но и вообще все законы божеские и человеческие…

То, что Беркутов бросил Курослепову открытый вызов, делало почти невозможным благополучно вызволить Беркутова из всего этого дерьма. И все-таки Игорь постарается — сделает, что может…

Больше Игорю ничего в голову не пришло, и он сосредоточился на дороге, гоня в Баковку на предельной допустимой скорости.

Ему удалось добраться всего за сорок минут. Охрана у ворот поселка уже знала и его, и его автомобиль, и без лишних вопросов поспешила распахнуть ворота, чтобы он мог проехать без задержек.

Как выяснилось, он подоспел как раз вовремя, чтобы не допустить последней стадии допроса с устрашением, который Курослепов устроил Кибиреву, не внемля советам и просьбам Андрея не трогать пока что врача Курослепову надо было хоть к чему-нибудь приложить руки, чтобы не чувствовать себя совсем беспомощным перед лицом надвигающейся на него гибели.

— Как ты познакомился с Беркутовым? — орал он. — Не вздумай мне врать!

— Честное слово… Не знаю я никакого Беркутова!.. — повторял Кибирев, которого извлекли из бильярдной сразу после того, как Хованцев поведал Курослепову, кто его страшный и неуловимый враг и почему он испытывает к Курослепову такую ненависть. Под воздействием первого шока Курослепов и решил действовать круто и решительно.

— Этот гад внаглую пудрит мне мозги! — бросил он Игорю, не успел Игорь войти в дверь. — Но я вытрясу из него все об этой банде, которая меня преследует!

— Оставьте его пока что в покое, — сказал Игорь. — У меня есть более важная информация, которую надо немедленно обсудить.

— Уберите его назад! — велел Курослепов охранникам. — Я займусь им потом… Пошли! — и он провел компаньонов в свой обставленный безделушками кабинетик. — Итак, что ещё стряслось? Кстати, почему вы мне до сих пор не говорили о Беркутове?

— Чтобы добраться до тех, кто стоит у него за спиной, — спокойно ответил Игорь. — Ежику было понятно, что у Беркутова возможности не те, чтобы действовать в одиночку. Значит, его поддерживали какие-то ваши могущественные враги… А если бы вы узнали про Беркутова, вы бы кинулись в погоню за ним, наломали дров и упустили бы более крупную дичь, разве не так? То есть, от главной опасности не избавились бы, потому что эти люди нашли бы ещё сто Беркутовых, обиженных вами и умеющих профессионально убивать. Наша задача в том, чтобы выполоть зло с корнем — и в этом смысле, согласитесь, мы действовали предельно четко и как надо.

— Ну, не держите меня за безмозглого гориллу, — проворчал Курослепов. И резко, без паузы, спросил. — Что это за люди?

— Скажите, вам ничего не говорит такая фамилия — Зараев? — осведомился Игорь.

— Нет… Вроде, нет… — Курослепов нахмурился, напрягая память. — Кто он такой?

— Глава одного из чеченских кланов. Нам ещё не до конца известно, чем этот клан промышляет. По виду, больше похоже на наркотики и на экономические преступления, чем на похищения людей и торговлю оружием. Хотя кто знает… Суть в том, что этот клан решил вас убрать.

— За что? — Курослепов опустился в кресло, его пальцы впились в подлокотники так, что побелели. Он глядел набычась, исподлобья, его глаза налились кровью, словно он готов был сорваться, как пружиной подброшенный, и броситься на неведомого врага. Впрочем, возможно, он был так напряжен не от бешенства, а от измотанности бессонницей и жизнью под постоянным стрессом.

— Откуда мне знать? — Игорь развел руками. — Объяснения могут быть самые разные. От конфликта чисто деловых интересов до соперничества из-за редких орхидей.

— Орхидей? — Курослепов подался вперед. — Почему ты заговорил об этом?

Игорь безмятежно пропустил мимо ушей это очередное «тыканье».

— Вы когда-нибудь слышали о древнем арабском труде, в котором через алгебру и астрологию расшифрованы особые свойства орхидей? — осведомился он.

Курослепов на несколько секунд замолк, будто у него перехватило дыхание. Он ещё больше покраснел, и Андрею, молча и внимательно наблюдавшему за всей сценой, показалось, будто он слышит легкий хрип… Андрею стало страшно: если Курослепова долбанет сейчас сердечный приступ, то вряд ли они с Игорем смогут оказать квалифицированную помощь… Но Курослепов быстро оправился.

— Эта книга… — проговорил он. — Эта книга — моя! Ты хочешь сказать, она у этого Зараева?

— Почему вы считаете её своей? — задал Игорь встречный вопрос.

— Я оплатил её — прежнему владельцу, настоящему. Тому человеку, у которого она хранилась много лет. Не все, конечно, отдал, но один аванс составил огромную сумму… А потом владелец исчез, вместе с книгой. Теперь понятно, почему! А мне эта книга нужна позарез…

— Почему вы нам ничего не рассказали об этой книге? — Игорь продолжал свой допрос «в лайковых перчатках». — Ведь это очень существенно. Вполне понятно, что почти одновременное похищение книги — надо полагать, с устранением прежнего владельца — и ограбление ваших оранжерей могут быть как-то связаны. За всем этим чувствуется рука богатого и страстного любителя орхидей, готового на все, чтобы превзойти соперников…

— Да, я ничего не рассказывал, — согласился Курослепов. — Просто мне не казалось, что это может быть связано… А этот древний труд — из тех вещей, о которых лучше никому не знать, что теперь они в твоей собственности, даже людям, которым ты доверяешь… Вы не представляете, какие битвы идут из-за таких раритетов…

— Почему же, представляем, — возразил Игорь. — В общем, на данный момент нам надо плюнуть на Беркутова и подумать, как быть с Зараевым. Беркутов без Зараева — ноль без палочки. Но Зараева голыми руками не возьмешь.

Курослепов со вздохом откинулся в кресле.

— Дайте мне пять минут, чтобы все сообразить, — сказал он. — Тут надо поворочать мозгами… Кстати, где живет этот Зараев?

— В Гагаринском переулке, в бывшем доме старых большевиков, — ответил Игорь. — Но соваться туда, не зная брода, бессмысленно. У него ещё та охрана.

— Это понятно… — кивнул Курослепов. — Хорошо, дайте мне подумать.

Компаньоны обменялись взглядами и, по кивку Игоря, одновременно встали и вышли из комнаты. Когда они выходили, Курослепов сидел неподвижно, но, не успели они закрыть дверь, как услышали скрип отодвигаемого кресла…

— К телефону кинулся, — тихо прокомментировал Игорь. — Все как заказано.

— Звонит своим чеченцам? — спросил Андрей.

— Да. Будет у них узнавать, не было ли у них конфликта с группировкой Зараева. И сразу попросит их избавить его от подлеца. Ведь к нам с такой просьбой не обратишься…

— То есть, начнется война…

— В которой многие сложат головы, — кивнул Игорь. — В дыму сражения у Беркутова будет шанс уйти. А Повар потом спокойно прищучит и обескровленного Курослепова, и его обескровленных противников. Можно считать, мы с честью выпутались из этой передряги.

— Да, но… — начал Андрей.

— Что «но»? — осведомился Игорь.

— Хотел сказать, что нам ещё надо найти похищенные орхидеи…

— Скорей всего, боевики, с которыми сотрудничает Курослепов, найдут их в оранжереях Зараева, — пробормотал Игорь, глядя во «французское» окно на участок и оранжереи Курослепова. — И либо отобьют их с боем, либо «геройски падут»… Так?

— Гм… — Андрей с сомнением покачал головой.

— По-твоему, все не так просто? — с интересом осведомился Игорь.

— Не знаю, не знаю… — ответил Андрей. — Мне кое-что мерещится… Но надо ещё раз все продумать. Скажи лучше, как ты вышел на Зараева и узнал о драгоценном манускрипте?

— Благодаря другу, внезапно обвалившемуся из Парижа, — криво усмехнулся Игорь. — С подачи этого друга я некогда оказался в органах, да и с Поваром познакомился.

— Я его знаю?

— Возможно. Он учился на нашем отделении, но был на три или четыре года старше. Я с ним познакомился через других старшекурсников. В общем, история вышла такая…

И Игорь рассказал Андрею все, что считал нужным — умолчав о подозрениях относительно роли самого Гитиса, но не скрыв сомнений, которые вызвала у него личность Зараева: его почти дворянская обходительность, отсутствие охраны, трепетная любовь к книгам и близкие к энциклопедическим знания…

— Впрочем, — подытожил Игорь, — мне не раз приходилось убеждаться, что такие «культурные» мафиози — самые опасные. Так что бойня может произойти ещё та…

— Твой друг, разумеется, примчался в Москву по приказу Повара, а не по каким-то киношным делам, — заметил Андрей, обдумав услышанное.

— Это и ежику понятно, — буркнул Игорь.

— Тогда возникает вопрос, зачем нам была дана наводка на Зараева? Наводка, которую ещё Богомол изящно обозначила…

— Тоже предельно очевидно, — ответил Игорь. — Повар хочет войны между Курослеповым и Зараевым. Войны на истребление.

— А мы этого хотим?

— Это решает все наши проблемы.

— Кроме одной, — сказал Андрей. — Что нам делать с этим Кибиревым? Ведь мы не можем позволить Курослепову убить его.

— Врач в игре, — вздохнул Игорь. — Богомол действует на руку Повару, так? Мы никогда не узнаем, в «штате» она у него и получает прямые приказы, или он нашел рычаги, чтобы время от времени использовать её — к их взаимной выгоде… Но суть в том, что, раз Кибирев оказался в этом доме — значит, Повару это зачем-то нужно. Мы не будем портить ему игру. Не будем вызволять Кибирева и не допустим его смерти, пока не получим от Повара достаточно внятные указания, как следует разыгрывать эту карту… Так что пусть сидит в бильярдной.

— Кстати, насчет Богомола, — сказал Андрей. — Мне пора двигаться, встречать её.

— Поезжай. Ты тут больше не нужен. Я один управлюсь. По раскладу, сегодня должно обойтись без дальнейших происшествий.

— Трижды сплюнь через плечо! — ответил Андрей.

И направился к своей машине.

По пути его перехватил тот охранник, вместе с которым они обнаружили снайперскую винтовку.

— Послушайте… у меня срок дежурства кончается. Не подбросите до авторемонтной мастерской? Тут недалеко, на самом въезде за кольцевую. Мне там надо машину забрать.

— Подброшу, конечно, — ответил Андрей.

Охранник сидел молча, пока они не выехали за ворота поселка и не проехали ещё какое-то расстояние. Когда они уже выворачивали на шоссе, он в вдруг проговорил:

— Слушай… Ты извини, что я сперва тебя недооценил, ты парень башковитый. Можешь ответить на один вопрос?

— Попробую, — сказал Андрей.

— Как по-твоему, когда хозяина шлепнут?

— Почему ты решил, что его обязательно шлепнут? — удивился Андрей.

— Ладно, не пыли, — ответил охранник. — У меня и голова есть на плечах, и опыт имеется. Всем ясно, что хозяин влез в такие игры, из которых живыми не выходят, и даже вы не сумеете его вытащить. Я всегда честно исполнял свой долг, и готов ходить под пули, но ведь хозяин, получается, нас подставил… Сам посуди, какой смысл охранять человека, который своими руками подписал себе смертный приговор, и который только в могилу тебя вместе с собой утянет, если попытаешься его заслонить? Тут слинять надо вовремя, и вся недолга, чтобы не быть говном опущенным.

— Что тебе сказать? — Андрей тщательно продумывал ответ: ведь, очень возможно, это была провокация Курослепова — этакая подлая проверочка. Но и жить с сознанием того, что, соврав, ты отправил человека на верную смерть, тоже не хотелось. — Ситуация сложная, но мы все-таки постараемся его вытащить. Мы для клиентов всегда свое отрабатываем. Хотя…

— Что «хотя»? — жадно спросил охранник.

— Это, понимаешь, из тех вывернутых ситуаций, когда Курослепову было бы намного безопасней в тюрьме, чем на свободе. Сесть по любому поводу, потом с помощью хорошего адвоката доказать незаконность задержания, поднять шум в газетах, что его посадили те, кого он сам попытался уличить в воровстве и коррупции… Схема знакомая. Ну, и со следствием договориться, чтобы все было сделано, как надо: и на бумаге все выглядело бы грозно, и рассыпались бы на самом деле эти бумажные обвинения от малейшего ветерка, и в тюрьме за ним был надзор хороший… Месяца три-четыре все равно посидит, а за это время его враги остынут. Конечно, успеют оттяпать кусок его бизнеса, но лучше потерять часть, чем все, с жизнью вместе.

— Гм… Хорошо писано, но хозяин из тех людей, кто в тюрьму ни за какие коврижки не пойдет, гонор не позволит, — хмуро заметил охранник. Вот ты бы посоветовал ему такой вариант?

Андрей пожал плечами.

— Советовать такие варианты — не мое дело. Этим Игорь занимается. Как он решит, так и будет.

— А мне лучше не ждать, пока он посоветует или не посоветует, так? спросил охранник.

— Ну, это твое дело. Мы-то останемся с Курослеповым до конца, до хорошего или плохого. Знали, на что подписывались. А у тебя есть круг обязанностей, которые ты должен исполнять, и если от тебя требуют больше то ты в своем праве уйти. Но я бы на твоем месте не совершал пока резких движений.

— Оно и понятно, — кивнул охранник. — Утекать надо плавно и тихо, чтобы на тебя потом всех собак не понавешали. В общем, спасибо тебе… Останови вон там, вон она, моя мастерская.

Андрей высадил охранника и в задумчивости поехал дальше.

По пути ему попался оптовый рынок и, притормозив у обочины, он позвонил домой.

— Надо что-нибудь купить? — спросил он у Ольги. — Я возле рынка, могу загрузиться.

— Торжество отменяется, — сообщила Ольга. — Звонила твоя родственница, извинилась, что на неё обрушилась куча неотложных дел и она к нам просто не успеет. Завтра она собирается уезжать, и мы договорились, что перенесем все на её следующий приезд в Москву.

— Что ж, может, оно и к лучшему, — вполне искренне сказал Андрей. — Я ведь все равно освободил этот вечер, так что проведем его вместе.

— Кстати, у неё была к тебе просьба. Забрать какую-то рассаду у цветовода, он должен был приготовить эту рассаду к завтрашнему или послезавтрашнему дню, а она уже не успеет забрать. Все, мол, оплачено, тебе только позвонить от её имени некоему Садовникову. Адрес и телефон она продиктовала.

— Хорошо, — сказал Андрей. — Уж это проблем не составит. Так ничего не надо покупать?

— Можешь поглядеть что-нибудь для нас, на ближайшие дни. А вообще, приезжай поскорее.

— Лечу как на крыльях, — ответил Андрей.

Он быстренько пробежался по оптовому рынку и поехал домой. По пути он старался заново проанализировать все, ему известное.

То, что Богомол отказалась от попыток влезть в его семейную жизнь это хорошо. Но это также означало, что ситуация резко изменилась. Как?

Он попытался поставить себя на её место. Вот она отправилась к Садовникову. Договорилась с ним о какой-то рассаде — это, так сказать, был правдоподобный предлог для её визита. То, что визит этот был достаточно поздним, она объяснила краткостью своего пребывания в Москве: мол, дни загружены под завязку, и она только сейчас нашла время вырваться. Красивая, богатая, экстравагантная любительница орхидей, считающая, что за свои деньги она имеет право и посреди ночи поднять человека… Приблизительно так её, надо полагать, поначалу воспринял Садовников. Потом подпал под её обаяние и многое ей выложил. Сумела ли она найти через него ниточку к Беркутову?

То, что Беркутов позвонил Курослепову, на самом деле означало одно: Беркутов выходит из игры. И «засвечивается» перед Курослеповым, чтобы Курослепов бросил все силы на строительство редутов от Беркутова и не ждал удара с другой стороны. С той, откуда на самом деле придет его погибель. То есть, Беркутов знал, что Богомол начинает действовать, и он должен как можно скорее выманить для неё Курослепова на открытое пространство. И для того, чтобы это знать наверняка, Беркутов должен был встретиться с Богомолом.

Но Беркутов мог выйти из игры только в одном направлении — в смерть. Так было все запрограммировано, запрограммировано настолько жестко, что переиграть ничего нельзя. Значит, Беркутов знал — или был готов к тому что его часы, и даже минуты, сочтены. Для того, чтобы это знать, ему, опять-таки, надо было свидеться с Богомолом и убедиться, что она не подведет.

Итак, что получается? Богомол навещает Садовникова, через Садовникова находит Беркутова. После их встречи и объяснения Беркутов звонит Курослепову. С тех пор прошло больше двух часов. По всему выходит, что Беркутов уже мертв, а Богомол — на охотничьей тропе.

И, естественно, у неё сейчас нет времени на званые обеды. Естественно?..

Когда они натравливали Курослепова на Зараева, чтобы дать Беркутову шанс уйти — они, скорее всего, старались в пользу мертвеца.

Остается один вопрос. Как умер Беркутов? Покончил с собой или предпочел принять смерть от рук Богомола? Андрей склонялся ко второму. Основной довод в пользу второго варианта выглядел настолько нелогичным, что его и доводом назвать было нельзя — во всяком случае, люди, не слишком знакомые с Богомолом и её повадками, над этим доводом посмеялись бы. Но для Андрея этот довод был весомей всех самых логичных и обоснованных.

Богомол отказалась от приглашения на обед.

Она по натуре была хищником — и никогда бы не отказалась от возможности лишний раз увидеть Андрея, приглядеться к его семье, чтобы понять, какие тайные струны Андрея сумела затронуть Ольга, «приворожив» его, если бы Богомол с прежней силой мечтала заполучить Андрея для себя.

Раз она расслабилась, раз в ней нет прежнего голода по Андрею значит, она утолила этот голод как-то иначе. Напилась свежей крови — только что напилась — и пока что сыта…

И кровью только одного человека она могла напиться так, чтобы почувствовать временное удовлетворение — Беркутова.

Если бы Беркутов сам наложил на себя руки — Богомол не испытывала бы сейчас эту дремотную сытость утоленной страсти, заставившую её лениво отмахнуться от приглашения.

Знай Андрей от и до, что произошло между Богомолом и Беркутовым, он бы почувствовал себя ещё спокойней: пережив с Беркутовым совершенно новый для неё опыт, Богомол ощутила, как внутри неё что-то сломалось — будто она уничтожила драгоценную частицу себя самой, в тот момент, когда нанесла смертоносный удар Беркутову — и этот легкий надлом, нисколько не сказавшийся на работе механизма этой идеальной «машины для убийства», сказывался в новом взгляде на мужчин, который в ней возник. Она поняла, что есть мужчины, к которым лучше не приближаться, чтобы этот надлом не углубился и не стал опасным, она научилась нюхом распознавать таких мужчин (она ведь пережила настоящий шок, когда, закурив сигарету Беркутова, на секунду почувствовала себя перевоплотившейся в него, ей показалось, что её пальцы меняют форму и превращаются в чьи-то чужие, по мере того, как в них все больше проникает запах крепкого мужского табака, и от ощущения причастности себя ко крепким мужским рукам, к этой грубоватой смолистой силе, она испытала и острое блаженство, заново ощутив то, что Беркутов сотворил с ней за секунду до своей смерти, и острую тоску: до конца жизни она будет жалеть о том, что эти пальцы больше не коснутся её, не стиснут её плечи, и от этого бесплодного сожаления становилось страшно, будто вся её жизнь у неё на глазах ухнула в черную бездонную пустоту) — и, научившись распознавать таких мужчин нюхом, она тут же поняла, что Андрей — один из них, что лучше ей держаться от него подальше, если она не хочет обжечься так, как не обжигалась никогда в жизни; что то, что было с Беркутовым, окажется лишь слабым подобием того, что может быть с Андреем Хованцевым, и этого усиленного удара она просто не переживет…

Не зная всего этого, Андрей все-таки чувствовал себя сколько-то спокойно. Завтра Богомол улетает — во Франкфурт, надо полагать — и неизвестно, когда она возникнет снова и возникнет ли вообще. Его занимало другое: если Беркутов погиб, то его тело должно в скором времени обнаружиться. Вряд ли на нем найдут следы убийства — скорей всего, все будет списано на несчастный случай…

Несчастный случай, да…

Как это согласовывается со всем тем, о чем он догадался — и о чем не стал пока рассказывать Игорю, потому что ему надо было внутренне привыкнуть к мысли, что такие неожиданные и страшные вещи возможны?

Кажется, хорошо согласовывается…

И тогда, кстати, становится понятно, зачем нужен Кибирев…

Как становится понятно и многое другое…

Сейчас ему даже хотелось, чтобы Богомол оказалась рядом — надо было задать ей несколько вопросов, на которые необходим ответ.

Что ж, эти ответы ему придется искать самостоятельно.

А Богомол…

Скорее всего, она спешит сейчас под знамена Зараева.

И Зараеву будет оформлен (или уже оформлен?) второй билет на Франкфурт.

Андрею показалось, что он начинает лучше различать очертания той неизвестной силы, которая с самого начала маячила за нынешним делом.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

— Так где эта бумажка с данными цветовода? — спросил Андрей у Ольги, когда они уже заканчивали обедать. Еще когда он переступал порог, ему хотелось схватить эту бумажку и начать действовать, но он сдерживал себя. Никакой суматохи, он должен относиться к этому чуть рассеянно, с ленцой, как относился бы к любому не слишком значащему бытовому поручению.

— Вон она, на холодильнике, — кивнула Ольга.

Андрей взял с холодильника бумажку и прочел:

«Людмила: не успевает к нам и к Садовникову (Николаю Михайловичу). Забрать у него заказанные цветы — желательно, с самого утра, пораньше, чтобы его не упустить.»

Далее следовали адрес и телефон.

— Хорошо, — кивнул Андрей, — завтра с самого утречка и заберу.

Он потянулся и вздохнул.

— Теперь хорошо бы передохнуть немного — я измотался за эти дни хуже некуда. Пожалуй, я полежу, а на вечер можно что-нибудь придумать.

— Да, конечно, передохни, — сказала Ольга. — А ты, Мишутка, обратилась она к сыну, — постарайся не шуметь и к папе не приставай.

Вытянувшись на кушетке в «дальней» комнате, полуприкрыв глаза, Андрей продолжил свои размышления. Ситуация в целом была ему ясна, но кой-какие белые пятна оставались. Почему Богомол просила забрать цветы с самого утра? Разве ей не все равно, раз она улетает во Франкфурт. Андрей с равным успехом мог бы забрать цветы и послезавтра, предварительно созвонившись с Садовниковым и договорившись об удобном времени… Но просьба была высказана вполне определенная — и за этой просьбой что-то скрывалось.

Андрей припомнил, что большинство самолетов на Германию уходит утром ну, в первой половине дня. Рейсы следуют один за другим с девяти до двенадцати, на Франкфурт, Берлин, Дюссельдорф, Мюнхен, потом становятся все реже и реже. Вероятность того, что Богомол взяла (да, наверно, уже взяла) билеты на утренний рейс, а не на дневной или вечерний, очень велика. Выходит, ей важно, чтобы Андрей забрал цветы (редкие орхидеи, надо понимать) до её отлета. Но зачем? Увезти их с собой она без специального разрешения не сможет, а такое разрешение не оформляется в последний момент. Выходит, у неё что-то другое на уме?

Андрей протянул руку, пододвинул к себе стоявший на журнальном столике возле кушетки телефонный аппарат и набрал сперва номер домашнего телефона Богомола, потом мобильного. По обоим номерам никто не отвечал. Интересно… Мобильный телефон всегда был при ней, и отключиться от связи она могла лишь при каких-то особых обстоятельствах.

Но, допустим, она уже встретилась с Зараевым…

Но откуда, в таком случае, у неё найдется время, чтобы расправиться с Курослеповым?

Андрей присел от возбуждения. Кажется, он понял суть игры, которую затеял против Курослепова Беркутов. Да, месть он придумал страшную…

Но для того, чтобы эта месть осуществилась, должен сработать ещё один спусковой крючок. Какой?

Неважно, на самом деле. Потому что Андрею, догадавшемуся обо всем, предоставляется удобный случай перехватить инициативу. А инициатива — это сейчас все! Если роль спускового крючка исполнит кто-то другой, то они с Игорем могут влипнуть хуже некуда. Или по следствиям затаскают, или пришьет та мафия, с которой сотрудничает Курослепов. Окажутся они, так сказать, побочными отходами производства. А вот если весь механизм запустит сам Андрей…

Но для этого ему нужен человек, которому можно безусловно доверять. Есть ли такой?

Конечно, есть! Полковник Сметников, с которым Андрей познакомился, когда они разбирались с самарским делом. Игорь знал полковника уже много лет — и доверял ему без всяких. А за короткое время знакомства и Андрей сумел убедиться, что полковник никогда не подведет.

Полковник пользуется особым покровительством некоего Николая Ивановича — генерала, с которым даже Повар считается, и который «своих» в обиду не даст.

И, кроме того — как замечательно все совпадает! — полковник возглавляет особое подразделение, которое занимается освобождением заложников.

Не раздумывая больше, Андрей отыскал в своей записной книжке телефоны полковника и набрал номер. Хотя была суббота, но полковника он застал по служебному телефону.

— Будьте добры Федора Григорьевича…

— Это я, — ответил густой бас. — Андрей? Хованцев?

— Он самый.

Андрей услышал короткий смешок.

— Выкладывай, во что вы на этот раз влипли. И где Игорь?

— Охраняет Курослепова. Слышал о таком?

— Еще бы!.. Так, уже чую запах не только жареного, но и крепко подгорелого. По телефону говорить можешь?

— Лучше, если бы ты подъехал ко мне, — сказал Андрей. — Мне сегодня по обстоятельствам, так сказать — надо весь вечер провести дома. Но сперва надо бы выяснить одну вещь…

— Какую? — осведомился полковник. Он не стал спрашивать, что за обстоятельства — раз Андрей говорит, что лучше свидеться у него дома, значит, так оно и есть.

— Мне надо знать, не произошло ли сегодня между двенадцатью или двумя дня какого-нибудь несчастного случая, в результате которого появился труп неизвестного мужчины.

— Сейчас, проверю… — в трубке послышалось шуршание — это полковник повернулся к компьютеру. — Ты, конечно, знаешь, что это за мужчина?

— Да. И многие знают. Но официально его сейчас нет в Москве.

— То есть, труп должен быть таким, который практически невозможно опознать. Чтобы лишней волны не покатилось, так? Нам подходит суровая автомобильная авария или, ещё лучше, пожар… О, есть!

— Что? — спросил Андрей, затаив дыхание.

— Около часу дня, сигнал от соседей о пожаре в квартире, в районе Лианозово. К моменту приезда пожарных квартира выгорела полностью, но огонь удалось локализовать и не допустить его распространения на другие квартиры. В квартире обнаружен труп мужчины, обгоревший настолько, что личность практически невозможно установить. Судя по всему, пожар начался с кровати, на которой спал мужчина. Видимо, уснул с непогашенным окурком, и постель превратилась в его погребальный костер… Сейчас идут поиски хозяина квартиры, алкоголика, который сдавал её самым разнообразным постояльцам.

— Он спал обнаженным? — спросил Андрей.

— Да… Подозреваешь присутствие женщины? Или знаешь точно?

— Я сам не пойму, что я знаю, а что не знаю, — сообщил Андрей. Сильно сомневаюсь, что от этого алкоголика, хозяина квартиры, удастся выяснить что-нибудь путное.

— Так кто погиб?

— Василий Беркутов. Не слышал о таком?

— Имя знакомое, мелькало… Погоди, но ведь он числится пропавшим в Чечне?

— Вот именно. И учти, эта информация — неофициальная. Я не хочу, чтобы Повар мне голову оторвал, если с моей подачи в погибшем опознают Беркутова.

— Все понял… — буркнул полковник. — Можешь намекнуть, что от меня требуется?

— То, что по твоей работе полагается.

— Освободить заложника?

— Да. Но нам надо решить, кто мог дать тебе информацию о заложнике.

— Гм, понял… Выезжаю к тебе.

Андрей положил трубку. В комнату заглянула Ольга.

— Кто-то позвонил?

— Да, — ответил Андрей. — Сейчас заедет один человек. По делам.

— И ты с ним умчишься?..

— Нет, — успокоил её Андрей. — Мы с ним быстро переговорим, и я свободен. До утра, когда мне надо будет двигаться к этому цветоводу.

Ольга облегченно вздохнула. Она уже испугалась, что все её надежды на редкий вечер, который можно провести с мужем, летят в тартарары.

Полковник Сметников примчался буквально через полчаса. Огромный, как медведь, он заполнил собой весь дверной проем, когда входил в квартиру. Андрей познакомил его с Ольгой и Мишуткой, после чего увел полковника в «дальнюю» комнату.

— Ну, выкладывай, в чем дело, — прогудел полковник.

— Я не все могу рассказать, — предупредил Андрей. — Но догадываться о чем-то по моим недомолвкам — твое право.

— Это и так понятно, — махнул рукой полковник. — Не тяни резину.

Андрей стал рассказывать. Он сделал упор на события вокруг Курослепова, как можно тщательней обходя темы Богомола и тех движений Повара, по которым можно было догадаться об истинных целях генерала.

— То, что Повар подослал к Беркутову женщину — это, мне кажется, факт, — закончил Андрей. — И теперь смотри, что получается. Беркутов должен был быть уверен, что, когда он погибнет, Курослепов все равно понесет заслуженное наказание. Мы считали — он хочет быть уверенным, что Курослепова убьют. Но с чего мы взяли, что он хотел именно его смерти? Когда я заговорил с охранником про тюрьму, то это была, так сказать, импровизация. И вдруг мне пришло в голову, что я попал в самую точку кажется, впервые подумалось об этом после того, как охранник упомянул, что Курослепов боится тюрьмы ещё больше смерти. А ведь Беркутов хотел самого страшного наказания для Курослепова…

— Если поглядеть под этим углом, то все подогнано лучше некуда, продолжил Андрей, увидев, что полковник молчит и внимательно слушает. Беркутов провернул комбинацию, благодаря которой дом Курослепова стал похож на пороховую бочку. Положим, в органы поступает сигнал, что Курослепов держит в доме заложника, над которым зверски издевается. На освобождение этого заложника бросают спецгруппу — и, кроме измордованного Кибирева, у Курослепова находят видеопленку, на которой он запечатлен занимающимся извращенным сексом с несовершеннолетними, а заодно и распечатки кадров, сделанные с этой видеопленки… Мало не покажется. Так?

Полковник только молча кивнул, соглашаясь.

— Весь вопрос в том, кто и как должен нажать на кнопку, — продолжил Андрей. — Положим, звонок исходит от «парижского друга» Игоря, или информация поступает по другим каналам, управляемым Поваром. Игоря арестовывают вместе с Курослеповым, как участника похищения, потом сгребают и меня — и мы в жизни не докажем, что мы не верблюды, что мы лишь пытались предотвратить смертоубийство, и что, кроме всего прочего, Кибирев давно был бы мертв, если бы не мы. Повар, естественно, от нас отопрется.

— Почему? — спросил полковник. — Чем вы ему не угодили?

Андрей сказал только часть правды — всю правду он ни за что не решился бы поведать. Впрочем, и этой части было достаточно:

— Главная задача Повара — помочь Зараеву перебраться за границу. Поэтому надо избавиться от всех участников операции, через которых можно докопаться до роли Повара в бегстве Зараева. А кроме этого, Повару надо заполучить Курослепова. Прибрать его к рукам так, чтобы Курослепов что угодно отдал в обмен на свободу, пошел на любое сотрудничество. Если остаемся мы — непосредственные свидетели многих гнусных дел Курослепова то наши показания могут сорвать торг.

— Логично, — кивнул полковник. — А теперь допустим, что о заложнике оповещаете вы. Ты, например.

— Тут и гадать не надо, что будет. Во-первых, пойдет слух, что мы сдали клиента. Ведь, согласись, обстоятельства нас пока что не настолько загнали в угол, чтобы нам оставалось лишь одно: сдать Курослепова. То есть, загнали, на самом-то деле, но никто, не знающий всей подоплеки, этого не поймет. Чеченская мафия, с которой связан Курослепов, откроет на нас настоящую охоту. На защиту Повара или кого другого нам будет надеяться нечего — так что, можно считать, наши дни будут сочтены.

— Тоже верно, — проворчал полковник. — Но ты забываешь одно. Операция по освобождению заложников почти наверняка прошла бы через меня. А уж я-то сумел бы прикрыть тебя и Игорька.

— Почти — это не стопроцентно, — возразил Андрей. — Ведь тут возможна и местная самодеятельность. Сигнал получает местное отделение милиции, вызывает в подкрепление — спецназ или кого там, быстренько штурмует дачу и рапортует об успехе. Тебе будет сложно что-нибудь исправить задним числом, увидев меня и Игоря в списках проходящих по делу. Разве такое не возможно?

— В принципе, возможно, — согласился полковник. — Это было бы не совсем, скажем так, в рамках субординации, и сованием в чужой огород, но, чувствуя за спиной поддержку Повара, местные ребятки могли бы отважиться на самодеятельность. Тем более, если бы им был гарантирован успех — ведь победителей не судят, и даже я не смог бы их крепко взгреть, за то, что они превысили свои полномочия и хотя бы не поставили меня в известность… А парни на местах бывают иногда борзыми и могут много дров наломать — потом из-под этих дров человека и не вытащить… Кстати, не мешает по этому поводу… — он снял с телефона трубку и набрал номер. — Владик? Должен прийти сигнал, что в доме Курослепова, в Баковке, находится заложник. Готовь ребят, но без меня — никаких действий. Свяжись с местными, если сигнал уже поступил — к ним, то есть, если уже поступил — то пусть не вздумают рыпаться, до нашего приезда. Предупреди их официально и, если надо, пошли предупреждение по факсу, чтобы они потом не могли отговориться незнанием. Скажи, кто лишний шаг сделает — шкуру спущу. Если почувствуешь, что за всем этим стоит кто-то совсем крутой, сошлись на Николая Ивановича. Я сам ему позвоню, обговорю детали… Вот так, — удовлетворенно сказал полковник, кладя трубку. — Теперь мы, во всяком случае, застрахованы от неожиданностей… Так кто у нас должен стать автором сигнала?

— Шиндин, — сказал Андрей.

— Хорошая кандидатура, — одобрил полковник. — Ты, кажется, говорил, что Игорь пытался найти выходы на него?

— Да.

Полковник на секунду задумался.

— Скорей всего, выходы он искал через Клима. Значит, мне надо побыстрее отыскать Клима и узнать, на чем они договорились, и как обстоят дела сейчас. Думаю, через Клима нам удастся создать полную видимость, что Кибирева пытался вызволить Шиндин — из своего шкурного интереса. А Игоря мы изобразим таким героем, который не давал убить заложника — хоть к награде представляй. Вся его вина будет в том, что он пытался быть честным с клиентом, поэтому даже доказательства уголовных преступлений пытался скрыть, рискуя собственной свободой… Но это только привлечет новых клиентов, которые будут платить ему вдвойне, так что мне с вас ещё магарыч будет положен…

— И если Курослепов достанется Николаю Ивановичу, то не достанется Повару, так? И мы все будет прикрыты? — осведомился Андрей.

— Ну, об этом можно было и не говорить вслух, — ухмыльнулся полковник. — М-да, а Курослепову не позавидуешь, — так же насмешливо добавил он, вставая с кресла и потягиваясь, чтобы размять могучие плечи. — Уголовный люд сексуальных извращенцев не переваривает. Когда узнают, чем он занимался на воле, на него большую охоту откроют. Конечно, деньги и связи Курослепова обеспечат ему и отдельную камеру, и заботливую охрану вохры, но это все равно не спасет его от, мягко говоря, издевательств… Найдут и момент и способ, особенно если «авторитеты» зоны рукоположат лагерную братву его затравить. И что с ним сделают — это даже у меня волосы шевелятся. Беркутов знал, как отомстить врагу. Честное слово, лучше быстрая смерть, как угодно ужасная, чем такое… Ладно, бывай.

Андрей проводил полковника и облегченно вздохнул. С этой стороны они с Игорем прикрыты. Теперь он свободен почти до утра. Почти — потому что ему надо было сделать ещё одно дело перед тем, как отправляться к Садовникову. Он хотел своими глазами увидеть развязку драмы (не арест Курослепова, это был, так сказать, промежуточный финал, а настоящую, главную развязку!) Он просто должен был получить ответы на все оставшиеся вопросы, чтобы потом чувствовать себя спокойно. Но, если он где-то ошибается, то дело может кончиться для него плохо. И на этот случай надо позаботиться об Игоре, который пойдет следом: образно говоря, настелить гать через болото и оставить шесты с красными флажками в опасных местах.

Интересно, где сейчас Богомол и что она делает?

Не успел он подумать о ней, как она позвонила.

— Ну, что происходит? — осведомилась она.

— Это я у тебя должен спрашивать, что происходит, — ответил Андрей. Ты сейчас с Зараевым?

— Угадал.

— Тех головорезов, что ищут Шиндина, уже перекинули на вас?

— Кажется, да. Кстати, насчет Шиндина…

— Уже, — коротко ответил Андрей.

— Молодец, — её удивление было похоже на иронию. — А я хотела тебя предупредить. Думала, тут ты точно не догадаешься.

— Не беспокойся, посмертный подарок Беркутова уже отправлен. Значит, ставка все-таки делалась на нас и на полковника Сметникова?

— Это было одно из условий Беркутова: вы должны были остаться целыми и невредимыми. Кажется, у него с Терентьевым была давняя дружба. Впрочем, об этом можно было догадаться и по срыву Терентьева.

— Похоже, вы все-таки собирались нарушить его условие, — желчно заметил Андрей.

— Ну, если бы обстоятельства заставили… — протянула она. — Но ведь все хорошо, что хорошо кончается, так?

— Во всяком случае, лучше чем для Беркутова, — Андрей не мог сдержать горечи.

— Я тебя прошу… — в её голосе прорезались новые, прежде незнакомые ему интонации. Он не сразу сообразил, почему они звучат так деланно и похожи на жеманство капризной девчонки: она пыталась говорить с иронией, чтобы скрыть боль, и впервые за все время, которое он её знал, ей не удалось попасть в тон. — Не говори о том, чего не понимаешь.

— Не буду, — ответил Андрей. Он понял: убийство Беркутова оказалось настолько грязной работой, что даже Богомола проняло, хоть она и держалась с прежним гонором.

О большем ему догадаться было не дано.

— Ты выполнишь мое поручение в срок?

— Да, — ответил Андрей. — Для чего это надо делать так рано?

Она хмыкнула — и как-то нехорошо хмыкнула, Андрею это не понравилось.

— Для алиби перед неким Беневоленцевым, банкиром, который должен завтра везти меня в гости к Курослепову. Я с утра позвоню ему и скажу, что у меня готов подарок для Курослепова, а он меня огорошит известием, что Курослепова ночью арестовали… Я буду потрясена — и исчезну.

— Разумеется, звонить ему ты будешь уже из аэропорта?

— Может, и чуть пораньше.

— Что за человек Садовников?

— Орхидеи для него важнее всего на свете. При этом ко всем людям заранее хорошо относится. Но обмана не прощает, и если уж разочаруется в человеке, то навсегда. Можно сказать и так: не прощает предательства по отношению к орхидеям. По-своему бескорыстен, или, вернее, не привык к деньгам. Те сотни долларов, которые платят ему новые русские, считает колоссальными суммами, и удивляется, что, платя такие деньги, они ему ещё и возиться в их оранжереях дают. А они хихикают и потирают руки, понимая, что специалисту такого класса на самом деле надо было бы платить десятки тысяч. Словом, человек, всем довольный — и при этом не идущий против своих принципов. Единственное, по-моему, что его мучает: что он не заявляет о своих заработках в налоговую инспекцию. Ему объяснили, что этого делать не надо, но он, кажется, все время сомневается, правильно ли он поступает… Поэтому иногда становится внезапно скрытен: будто створки раковины берут и затворяются в самый неожиданный момент. Ну, что, исчерпывающая характеристика?

— Более чем, — ответил Андрей.

— Тогда до свидания.

— До свидания…

…Богомол, отключившись от связи, повернулась к Зараеву:

— Сейчас мы попробуем переехать на другую квартиру. Скорей всего, сперва они не поймут, что мы — это мы, а потом попытаются заблокировать нашу машину своими в одном из ближайших переулков. Ничего не бойтесь, я знаю, что делать. Лучший способ сбить охотников со следа — это перестрелять их. Время до отлета мы в любом случае выиграем.

— Да, я понимаю, — со вздохом ответил Зараев. — А что делать с книгой?

— Оставьте её вашим племянникам. Мы потом поможем им продать её за настоящую цену.

— Хорошо…

…Андрей, на время выкинувший из головы все тяжелые мысли, очень славно провел весь вечер с домашними. Он поставил будильник на шесть утра, но сам проснулся раньше, в начале пятого. Убедившись, что Ольга крепко спит, он тихо прошел на кухню, достал диктофон и стал наговаривать послание, которое Игорю надлежало прослушать в том случае, если… Но Андрей надеялся, что никакого «если» не будет, и около трех часов дня он благополучно заберет оставшийся нераспечатанным конверт с кассетой и уничтожит его.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Было около десяти вечера. Игорь совершал очередной обход дома и оранжерей, когда его застал телефонный звонок.

— Да? — сказал он.

— Терентьев. Это Клим. Линяй от Курослепова.

— А что такое?

— Шиндин сделал ход конем.

— То есть?

— То оно и есть! Сдался органам.

— А при чем тут Курослепов?

— Он его сразу завалил. Мы ж были у него, всей сходкой. Парни, которым его «заказали», уже внаглую дежурили под окнами. Он позвонил следователю и сказал, что ему жизнь дороже, поэтому он сдается. И что он готов заложить того, кто спустил на него убийц, заметая следы своих «проказ». Шиндин ведь слишком много знает о забавах Курослепова… Кстати, и о том, что Курослепов взял этого гребаного гинеколога, он тоже знал. Похоже, они с гинекологом в связке работали. Сказал, что отвалит следствию мощного свидетеля, которого «заказчик» держит в заложниках и собирается убить, если следователь даст хотя бы предварительное обещание повесить ему, Шиндину, минимальный срок — а то и условный. Следователь, понимаешь, с радостью пообещал — и сейчас к вам едет бригада по освобождению заложников. Возможно, дом уже окружен. Так что выходи с поднятыми руками, если не хочешь, чтобы тебя в соучастники не примазали.

— Ты, похоже, был при всем этом?

— Говорю, мы всей сходкой были. И решили, что так будет лучше всего. Следствие этим чеченцам, которые на нас наезжают, крылышки подрежет, с арестом Курослепова им к тому же перекроется один из главных источников финансирования, он ведь их казну держит, да и самого Курослепова не худо похоронить — больно борзый клиент, от него одни неприятности. Словом, что Шиндин ради всей братвы голову следствию положит. А мы ему, значит, лучших адвокатов — и вообще полное моральное и материальное обеспечение.

— А эти, которые подстерегали Шиндина?.. — осведомился Игорь.

— Смылись буквально через пять минут после того, как Шиндин позвонил. Мы в окна видели. Видно, у них система информации хорошо налажена. Но далеко они не уйдут, я так думаю… В конце концов, когда Курослепова не станет, мы и сами сможем с ними разобраться.

— Ясно. Последний вопрос. Это ты всех надоумил?

— Не то, чтобы я… Я первую мыслишку подкинул, с большими сомнениями, кстати. Но все за эту мыслишку ухватились так, что любо-дорого было посмотреть. И быстренько её в стройный план оформили.

— А тебя кто попросил в эту игру сыграть?

— Тот, кто привет тебе передавать велел. И сказать, что скоро увидитесь. Пока.

Игорь убрал телефон в карман. Клим мог иметь в виду только полковника Сметникова. А раз полковник подключен к делу — значит, постарался Андрей.

Зачем и почему Андрей это сделал, Игорь вполне понимал. И мог только одобрить. Лавочку пора прикрывать. И то, что её прикрыл Шиндин, а арест Курослепова на контроле не у Повара — это просто замечательно. Они с Андреем выбираются из этой ямы чистыми, невредимыми и с незапятнанной репутацией. И, что самое главное — вот дополнительный шанс спасти Беркутова. Когда Курослепов будет за решеткой, его псы сразу бросят след Беркутова. И Беркутов уже не сможет предпринимать отчаянных шагов. Проникнуть в тюремную камеру даже он вряд ли решится…

Но сейчас надо было действовать без промедления.

Игорь почти бегом вернулся в дом — и застал Курослепова в его кабинетике. Кажется, Курослепов чересчур налегал на коньяк, чтобы страх заглушить — его глаза были мутными, а язык еле ворочался.

— Что… такое?

— Ради Бога, постарайтесь протрезветь! — взмолился Игорь. — У нас беда, и такая, что, боюсь, мы её не расхлебаем.

— Что еще?! — глаза Курослепова сразу стали более осмысленными — и Игорь увидел в них настоящую панику.

— Вам знакома такая фамилия — Шиндин?

— Нет… Кто это?

— Один из тех, кто поставлял вам девочек. И проводил их через Кибирева, когда надо. Он только что сдался следствию — чтобы спрятаться от чеченцев, подминающих под себя все московскую проституцию и убирающих несговорчивых сутенеров. Поскольку все знают, что этих чеченцев финансируете вы, он решил, что вы лично его заказали — чтобы устранить ненужного свидетеля.

— Идиоты! — взвился Курослепов. — Если б я знал, то попросил бы этого Шиндина не то, что не трогать — в бизнес привлечь… И много он обо мне напел?

— Очень много.

— Так… — Курослепов стал соображать. — Откуда ты это знаешь?

— От информатора — сутенера, которому я плачу. Сейчас все они только и говорят о Шиндине. Он услышал вашу фамилию — и, зная, что я сейчас занимаюсь вашими делами, срочно позвонил мне.

— Ну, все не так страшно… — сказал Курослепов. — От части обвинений я отопрусь — оговор, и все тут. Там, где будут косвенные улики, придется потратиться. Главное, чтобы в руки следствия не попало это видео — но мы его сейчас и уничтожим…

— Кибирева вы тоже уничтожите? — спросил Игорь.

— Что-о? — у Курослепова округлились глаза. — Что ты имеешь в виду?

— Шиндину было известно, что Кибирев здесь — откуда, не знаю. Скорей всего, нас кто-то засек, когда мы его выслеживали и брали… Возможно, Шиндин вообразил, будто вы сцапали Кибирева для того, чтобы выбить, где сам Шиндин прячется… Словом, стараниями Шиндина мы получаем на голову спецбригаду по освобождению заложников — возможно, они уже окружили дом, потому что эти ребята действуют без промедления, а мой информатор, естественно, узнал все не сразу.

Курослепов молчал.

— Если сейчас убить Кибирева, то будет только хуже, — проговорил Игорь. — А если он останется в живых, то всем хана…

— И что ты предлагаешь? — прохрипел Курослепов.

— Попробовать договориться с Кибиревым. За ним самим столько грехов, что, наверно, он согласится подтвердить, что находился здесь по доброй воле, если в обмен мы предложим ему отмазать его от уголовных статей, которые на него понавесят, едва освободят от нас.

— Да, пожалуй… — медленно кивнул Курослепов. — Действуй.

Но Игорь ничего не успел сделать. Послышался шум, глухая возня — и через полминуты в комнату ворвались люди в масках. Игоря и Курослепова грубо покрутили и бросили на пол. Впрочем, Игорь сразу почувствовал, что по отношению к нему грубость была насколько актерской.

— Где заложник? — спросил полковник, входя в комнату следом за своими «ребятками».

— Я… Я покажу… — простонал Курослепов. — Отпустите меня, я достану ключи.

Полковник внимательно поглядел на Курослепова.

— Пожалуй, можно и отпустить, не рыпнется… А этого, — он кивнул на Игоря, — к остальным.

Игоря отволокли в большую залу и положили рядом с охранниками, лежавшими ничком, руки на затылках и старавшихся не шевелиться.

Игорь покорно лежал, уткнувшись носом в дорогой паркет. Вдруг послышались шум и крики.

— Врача! — кричал полковник. — Немедленно вызывайте «скорую»!

Один из его подчиненных, выскочивших из комнатки, подбежал к телефону и набрал «03».

— Алло!.. Примите вызов!.. Попытка самоубийства — человек принял сильный яд!..

— Похоже, поздно, — вздохнул полковник, выходя из комнаты. — Но пусть приезжают, хоть смерть зафиксируют… А ты — встань! — обратился он к Игорю.

Игорь встал.

— Надо же! — полковник покачал головой, вроде бы, с укоризной, но в глазах его плясали веселые огоньки. — Не ожидал тебя здесь встретить.

— Я тебя тоже… не ожидал, — пробормотал Игорь.

— Ну, все равно, свиделись. Может, ты покажешь, где заложник?

— Покажу, — кивнул Игорь. — И все остальное покажу. Раз клиент мертв у меня нет перед ним больше никаких обязательств. Кибирев заперт в бильярдной, а другие интересные для вас материалы — в сейфе Курослепова. Особенное внимание обратите на видеопленку.

— Обратим, — заверил полковник. — А теперь веди.

— За заложником тоже надо будет следить в оба, — предупредил Игорь. Он совершил целый букет уголовно наказуемых дел, и может попробовать улизнуть.

— Доставьте заложника в машину, — сказал полковник, кинув ключи одному из подчиненных. — А мы начнем обыск… Сумеешь открыть сейф? — обратился он к Игорю.

— Да.

— Тогда пошли.

Они зашли в кабинетик, где двое парней в шапочках-масках возились с распростертым на полу телом Курослепова.

— Ну? — осведомился полковник.

— Все, капут, уже остывает. Очень сильный и мгновенный яд — видно, что-то вроде цианистого калия.

— Эх, дурья моя башка!.. — вздохнул полковник.

— Не переживайте так, Федор Григорьевич, — подал голос второй парень. — Таким пришибленным казался… Кто ж мог предвидеть, что вместе с ключами он выхватит из ящика стола ампулу с ядом — да ещё успеет её разгрызть?

— Я мог предвидеть, — сказал полковник. — Во всяком случае, был обязан… М-да, и на старуху бывает проруха, а сделанного не переделаешь… Видно, он давно боялся ареста. Проехали, и занимаемся, чем положено. Дом большой, возни много предстоит.

…А в тот момент, когда полковник произносил эти слова, от московской земли оторвался самолет, следовавший ночным рейсом на Париж. Скосив глаза, Гитис поглядел на своего спутника, который до самого Парижа был вверен его попечению. Дальше этого человека повезут другие люди… Спутник Янчаускаса казался несколько напряженным.

— Вы, что, никогда на самолетах не летали? — спросил «Литовец».

— Практически, нет, — ответил его попутчик. Он отвел взгляд от темного иллюминатора, огоньки земли в котором становились все меньше и меньше. — И потом, такой бросок, меняющий всю жизнь… Может, я бы чувствовал себя немного полегче, если бы мы летели утром, как намеревались сначала, и я видел землю в иллюминаторе. Хотя бы рукой на прощание помахал…

— Обстоятельства немного изменились, — ответил Гитис. — Да и вообще, для нас было чем раньше, тем лучше. Если кто-то, паче чаяния, разведал о нас, и ждал, что мы улетим лишь после того, как уйдет рейс на Франкфурт то мы его провели.

— Да, конечно, — рассеянно согласился его попутчик.

— И не переживайте так, — сказал Гитис. — Думайте о том, что сбываются мечты всей вашей жизни. Разве не так?

— Так, — сказал его попутчик и опять стал смотреть в иллюминатор.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Игорь добрался до офиса смертельно усталым — ночные приключения вымотали все его силы. Обыск, в котором он оказывал посильную помощь, а потом разговор с полковником, уже в московском служебном кабинете Федора, заняли невесть сколько часов, и он, освободившись к началу девятого, поехал прямо в офис, не заезжая домой и толком не спавши. Однако, он был доволен: все вопросы, включая самые щепетильные (например, то, что он лично руководил похищением Кибирева) были утрясены. Полковник сумел представить дело так, что, мол, все действия Игоря были исключительно обусловлены желанием сохранить ценного свидетеля для следствия: на воле Кибирева могли шлепнуть те же чеченцы, или он сам мог уйти в бега, зная, что из свидетеля легко превратится в обвиняемого, а в доме Курослепова Игорь мог гарантировать его относительную безопасность — и, кроме прочего, не допустить расправы Курослепова над несчастным гинекологом. Так что все, сделанное Игорем, было признано полностью оправданным обстоятельствами и заслуживающим лишь одобрения.

— Но вообще, вам повезло, что Андрей дотумкал ко мне обратиться, пробасил напоследок полковник. — Хотел вас кто-то подставить, очень хотел…

— Спасибо тебе! — с чувством сказал Игорь и вышел из кабинета.

Только одно омрачало настроение Игоря: от Федора он узнал о гибели Беркутова и о том, что, оказывается, все усилия Игоря спасти давнего приятеля были заранее обречены на провал…

Секретарша Марина скучала за своим столом — срочных звонков не было, особой работы с документами тоже.

— Мариночка! — взмолился Игорь. — Сделай мне чашку кофе двойной — или тройной — крепости, и некоторое время меня ни для кого нет. Мне нужно прийти в себя.

— Сейчас, Игорь Валентинович! — Марина сразу же встала из-за стола, направляясь к кофеварке.

— Кстати, не знаешь, где Андрей? — поинтересовался Игорь. — Почему-то его мобильный не отвечает.

— Понятия не имею! — пожала плечами Марина. — Он залетал в офис буквально на секунду, и сразу помчался дальше.

— И не сказал, куда? — Игорь несколько удивился.

— Сказал, что будет к вечеру. Я так поняла, поездка ему предстоит довольно длинная.

— Странно… — пробормотал Игорь. Он начал слегка тревожиться. В нынешнем деле было столько неприятных и скользких моментов, что где угодно можно было оступиться и угодить на мину. — Видно, что-то совсем неожиданное.

— Я так поняла, что да, — кивнула Марина. — Он был довольно сильно взбудоражен.

— Хорошо… — Игорь вздохнул. — Выпью кофе, передохну минутку, а потом буду соображать, где его искать.

Он прошел в кабинет, плюхнулся в кресло и несколько минут сидел, прикрыв глаза. Лишь спустя определенное время он сообразил, что в глазах у него маячит ни что иное, как конверт на журнальном столике с пришпиленной к нему запиской. Игорь как бы глядел на этот конверт, не видя его — конверт не фиксировался в его сознании, мысли не возникало, что этот предмет не мог появиться просто так…

Пододвинув к себе конверт и открепив записку, он прочел:

«Игорь!

Вскрой этот конверт, если я не появлюсь к двум часам дня. Не раньше. Если я появлюсь, то просто заберу этот конверт и уничтожу — в таком случае тебе совсем не надо будет знать, что в нем.»

— А хрена тебе, сукин сын! — сказал Игорь и вскрыл конверт.

В конверте оказалась аудиокассета. Игорь задумчиво вертел её в руках, пока Марина не принесла кофе.

— Вот, пожалуйста, Игорь Валентинович.

— Спасибо, Мариночка, — ещё раз поблагодарил Игорь. — А теперь меня ни для кого нет.

Когда Марина удалилась, Игорь проследил, плотно ли она закрыла дверь, и вставил кассету в магнитофон.

— Привет Игорек! — раздался голос Андрея. Игорь подкрутил регулятор громкости, уменьшив силу звука. — Раз ты слушаешь эту кассету — значит, со мной что-то стряслось, и тебе надо знать о моих догадках… Знать хотя бы для того, чтобы избежать ошибок, которые ты иначе совершишь.

— Для меня все окончательно выстроилось в цельную картину, когда я увидел в доме напротив курослеповского винтовку с оптическим прицелом винтовку, из которой так и не выстрелили. До той поры, когда мы её обнаружили, то есть. Как по-твоему, почему Беркутов в свое время не нажал на курок, хотя Курослепов был перед ним как на ладони?

— Вот именно, что как на ладони, улавливаешь? Такая мощная оптика, как на этой винтовке, вполне заменяет бинокль. И я сделал вывод: Беркутов увидел нечто, наведшее его на новые идеи, как превратить жизнь Курослепова в настоящий ад, в котором смерть покажется избавлением. Нечто такое, рядом с чем выстрел из снайперской винтовки, приносящий жертве мгновенную и безболезненную смерть, сразу представился ненужным.

— Что же такое он мог увидеть? Для меня ответ сразу показался очевидным: он увидел, как Курослепов и Моховых упаковывают и переносят куда-то самые ценные орхидеи, и понял, что они хотят имитировать их кражу.

— Понимаешь? Если предположить, что ночного налета не было, а все инсценировал сам Курослепов, то все становится на места. В так хорошо охраняемую оранжерею даже Беркутов не пробрался бы, при всех его способностях. Тут можно добавить множество фактов. Тот, например, что не велось видеозаписей с камер слежения. Уж это, извини, ни в какие ворота не лезет!.. Да и то, что преступник сумел пробраться мимо этих камер, ни разу не попав в поле их охвата. Такое возможно только в том случае, если преступнику удалось их на время отключить — ты ведь помнишь, как они расположены, так? Но пульт управления видеокамерами находится в доме. Значит, отключить их мог только сам Курослепов — и обязательно при помощи Моховых, чтобы у охраны не возникло недоуменных вопросов, зачем он это делает.

— Ты можешь задать вопрос: а как же клубни орхидей, подкинутые Беркутовым садовнику, соседу Курослепова? Откуда он их взял, если он их не крал? Отвечаю: это были орхидеи не самых редких видов, и Беркутов вполне мог их приобрести. А выдавая их за орхидеи, украденные из коллекции Курослепова — и зная, что мы вернем их Курослепову как украденные и найденные — он тем самым посылал Курослепову вполне внятное послание: есть некто, знающий, что вся история с кражей орхидей — подстава, и этот некто собирается использовать это знание в своих целях. В каких — он объяснил не менее внятно, когда застрелил Моховых. Поэтому Курослепов и перепугался так сильно, когда мы сообщили ему, что нашли часть украденных орхидей перепугался даже больше, чем из-за убийства Моховых. Он понял: кто-то ведет против него тщательно продуманную и спланированную контригру, обкладывая его, как зверя в загоне. И против этой контригры его не спасут ни охрана, ни чеченские боевики… Только мы можем спасти — мы, уже доказавшие свою эффективность и к тому же связанные с Поваром. У него были на нас совсем другие планы, достаточно гнусные, но теперь мы оказались его единственным спасением, и он стал цепляться за нас…

— Тут возникает новый вопрос: зачем Курослепов обратился к нам, если никакой кражи не было?

— На этот вопрос у меня имеются два ответа… Точнее, один сдвоенный ответ. Во-первых, тут надо припомнить о том, что Курослепов тебя ненавидел. И, поручая тебе заранее проигрышное дело — кто заподозрит, что «кражу» совершил сам «потерпевший» — он надеялся раз и навсегда похоронить твою репутацию умного и удачливого сыщика. Лишить тебя хлеба насущного.

— Но не это главное. Он надеялся подставить тебя между молотом и наковальней. Курослепов надеялся, что, начав поиски украденных орхидей, мы в итоге найдем нечто, очень ему нужное — то ли человека, то ли вещь, имеющих какое-то отношение к миру любителей орхидей. Мы все переворошим и, в итоге, наружу выплывет нечто, чего Курослепов не может найти сам. А тогда он может послать нас, как не справившихся с заданием, раструбив повсюду, какие мы неумехи, и при этом воспользовавшись результатом наших поисков. Думаю, по первоначальному плану предполагалось, что чуть позднее орхидеи «найдет» Моховых… Но это неважно. Важнее другое. Я допускал вероятность, что Курослепов отправил нас «слепой» поиск, потому что найти то, что ему было нужно, не только трудно, но и опасно. Нашедшего ожидает смерть. И Курослепов планировал загрести жар нашими руками — подставить нас под месть тех, кого мы разоблачим и у кого это нечто будет отобрано, прикарманив при этом предмет своих вожделений.

— Настолько мне все было ясно. Когда я услышал про Зараева, все окончательно встало на места: под шум и вопли об ограбленных оранжереях Курослепов охотился за драгоценным манускриптом, принадлежащим Зараеву… Курослепов знал про этот манускрипт, но не знал, кто его хозяин и где он находится. Найдя Зараева и манускрипт — не знаю, что важнее, что поставить на первое место — мы оказали Курослепову колоссальную услугу…

— То есть, на первый взгляд оказали. Сам посуди. Беркутов слишком активно навязывал нам определенную роль во всем этом деле. Можно сказать, диктовал направление поиска. А за тем, как мы вышли на Зараева, вообще ощущается твердая рука Повара. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сделать вывод: Зараева нам подставили. Нам настойчиво внушали: вот он, тот человек, который вам нужен. Ты сам говорил о том, что Зараев по внутреннему складу не похож на главу крупного мафиозного клана. И отсутствие охраны, тоже так тебя смутившее… Можно сказать, правомерно смутившее. Не было у Зараева никакой охраны — и не могло быть. Перед нами разыграли комедию: вот он, человек с манускриптом, о котором нужно немедленно доложить Курослепову. И мы подчинились, потому что режиссура этой комедии была осуществлена Поваром — такого режиссера нельзя ослушаться, когда он диктует свои мизансцены.

— Но тут напрашивается естественное соображение. Если кого-то подставляют — подставляют под смертоносный удар — значит, хотят прикрыть кого-то другого. Кого? По тому, что нам известно, мы можем сказать: некоего человека, которого необходимо вывезти из Чечни за пределы России, тщательно скрыв путь его следования, и даже скрыв, поелику возможно, что он все ещё жив. Зараев был должен сыграть роль этого человека: когда он погибнет, охотники угомонятся и больше никого не будут искать. Таинственный подопечный Повара окажется в полной безопасности.

— Кто он, этот подопечный? Я даже боюсь подумать. Человек, ради которого разыграли такую комбинацию, нагромоздили горы трупов, загубили жизнь двенадцатилетней девочки, отдали на съедение Богомолу одного из лучших сотрудников Повара — Беркутова… Это должно быть что-то совсем особенное. Разные догадки приходят на ум, вплоть до того, что, может, это чудом уцелевший генерал Дудаев?.. Но, мне кажется, истина настолько неожиданна и странна, что все эти догадки от неё далеки.

— Я попробую набросать тебе, что произошло, в свете этой теории. Как мы знаем, Курослепов имеет в Чечне свой бизнес, свой интерес, и часть его капиталов происходит оттуда. Списание незаконно экспортируемой нефти на сгоревшую в Чечне, и все такое… Ему и его чеченским подельщикам текут в карман миллионы. И вот чеченские подельщики сообщают Курослепову: имеется некий человек, само существование которого смертельно опасно для всех нас. Сейчас этот человек вывезен в Москву, чтобы потом быть переправленным на запад. Выследить его мы не можем — российские спецслужбы слишком хорошо его скрывают. Но ты в Москве — тебе и карты в руки. Тем более, единственная известная примета этого человека: в его руках находится бесценный старинный манускрипт, часть которого посвящена особым свойствам орхидей. Вполне возможно, этот манускрипт попытаются потихоньку продать — и слухи о нем поползут среди московских любителей орхидей, а ты ведь к ним относишься… И даже если этот манускрипт не начнут предлагать из-под полы — шила в мешке не утаишь. Выследишь этого человека — манускрипт твой. Но даже не это главное. Если этого человека вовремя не тормознуть, то плакал не только наш общий бизнес — плакали наши жизни… Так что из кожи вон вылези, но найди этого таинственного врага!..

— В помощь Курослепову отряжают боевиков той мафии, которая пытается подмять под себя московскую проституцию. Эти боевики должны уничтожить таинственного незнакомца, когда Курослепов его выследит — с нашей невольной помощью, согласно его плану… По одному этому можно понять, насколько криминален «общий бизнес» Курослепова и его чеченских деловых партнеров — и что им есть, чего опасаться…

— Повар, естественно, заранее просчитал все ходы своих противников. И подводит контрмину… Мысль Повара естественна и проста: как хорошо ни прячь своего подопечного, всегда останется шанс, что его выследят и убьют. А вот если внушить охотникам мысль, что они его убили, они и искать дальше не будут — и этот подопечный, это таинственное грозное оружие, сможет существовать в безопасности до тех пор, пока не потребуется это оружие извлечь из ножен и нанести разящий удар.

— Таинственного незнакомца вывозил из Чечни Беркутов, по заданию Повара. Их сопровождают и какие-то другие чеченцы — скорей всего, из клана, в котором этот таинственный незнакомец является главой и патриархом. За главу своего клана любой горец жизнь отдаст, это мы знаем. Мы не знаем другого: по своей воле Беркутов задержался в Москве, чтобы отомстить убийцам сестры, или на то была санкция Повара. Во всяком случае, эта задержка была Повару настолько на руку, что приходится с усилием отгонять впечатление, будто он сам эту задержку подстроил и Яманов все-таки был его человеком… Во всяком случае, он выдвигает Беркутову такие условия: я прощаю тебе любые самовольные действия, я отдаю тебе на растерзание всех, кого могу отдать, и обещаю тебе, что, если ты сложишь голову, не успев разделаться с Курослеповым, Курослепов все равно будет уничтожен, а от тебя в обмен требуется изо всех сил засвечиваться перед Курослеповым и перед его ищейками. Один из помогающих тебе чеченцев должен при этом разыграть роль таинственного незнакомца. Пусть в нужный момент продемонстрирует манускрипт, создав впечатление, что он и есть главная дичь. То есть, вы должны вызвать огонь на себя, стать смертниками, чтобы тот, кого вы охраняете, ушел целым и невредимым — чтобы никто даже не подозревал, что он ушел.

— И Курослепов клюет на эту приманку. Услышав от нас про человека с манускриптом, он тут же звонит боевикам и сообщает его координаты. Все боевики кидаются обкладывать жертву. Вот тебе и объяснение того, почему они внезапно прекратили охоту за Шиндиным — не до того, Шиндин может и подождать, а сейчас каждый человек дорог. Разборка предстоит нешуточная ведь прикрывать «самозванца» вызвана Богомол, а сквозь неё так просто не пробьешься. Она должна вывезти этого «двойника» во Франкфурт, отбивая его от убийц на полный серьез, без намека на игру в поддавки — чем больше сил они затратят на уничтожение этого «двойника», тем полнее будут убеждены, будто убрали того, кого надо. Возможно, им только во Франкфурте удастся прикончить свою жертву. И то, что на пути к ней их поляжет немало — это как пить дать. А тем временем настоящего главу клана повезет кто-то другой — и совсем в другую страну. По тому, что нам известно, я могу предположить, что задание обеспечить безопасность этого настоящего дано твоему другу с литовской фамилией, и что первой точкой их приземления за пределами России будет Париж. Я все сверил: самолет на Париж вылетает на полчаса позже самолета во Франкфурт, на который оформила билеты Богомол, и твой друг с его подопечным проследуют по очищенному, обезвреженному от мин пути. Даже если все эти полгода боевики дежурили в Шереметьево, высматривая своего соотечественника с определенными приметами (с седой бородой, с мягкими манерами, и так далее) — к моменту приезда в аэропорт твоего друга и его подопечного эта «служба наблюдения» уже будет снята.

— Но вопросы, как ты понимаешь, остаются. И самый важный: зачем все-таки Курослепову понадобилось разыгрывать комедию с «кражей» его коллекции. Ведь не только для того, чтобы привлечь тебя к расследованию и поискам… Мне кажется, должно быть ещё что-то. Для Курослепова, как и для Повара, здесь существовал сложный клубок интересов, и Курослепов тоже попробовал убить нескольких зайцев одним выстрелом. Только у Повара это получилось, а у Курослепова нет. Нет — потому что все увидел Беркутов, подстерегающий момент, чтобы нажать на курок. И не стал нажимать. И, скорей всего, доложил Повару о странном поведении Курослепова и Моховых.

— Про двух зайцев, которых хотел убить Курослепов, мы знаем. Во-первых, подставить тебя. Во-вторых, выйти на след человека с манускриптом, заполучив при этом манускрипт. Но, мне кажется, этим дело не ограничивается. Есть и «третий заяц» — нечто, напрямую связанное с миром любителей орхидей, с борьбой самолюбий в этом мире, со стремлением доказать, что твоя коллекция — лучшая на свете… Мне кажется, многое должен знать Садовников. Пряча коллекцию, Курослепов и Моховых должны были посвятить его в тайну, чтобы обеспечить нормальный уход за драгоценными растениями все время, пока они находятся в каком-то тайнике. Скорей всего, они сказали Садовникову, что коллекции угрожает смертельная опасность некие конкуренты хотят её уничтожить в преддверии мировой выставки орхидей. Садовников, страстный поклонник этих цветов, не мог отказаться помочь им в этих обстоятельствах. Этим, кстати, вполне объясняется его странное показание: мол, да, Моховых расспрашивал его, не интересовались ли оранжереями Курослепова какие-нибудь подозрительные незнакомцы, но особенно не наседал… Чтобы Моховых, да не насел? Вполне очевидно, Садовников знал больше, и своей ложью пытался прикрыть спрятанную коллекцию от очередных покушений.

— А после этого у Садовникова побывал Беркутов. И открыл ему глаза, поведав, как использовались орхидеи из коллекции Курослепова: как «препарат любви», как средство «улучшения лечебного секса» с… с несовершеннолетними, мягко скажем. Драгоценные клубни и цветы варварски уничтожались ради мерзких прихотей. Разумеется, этого Садовников вынести не мог. И он согласился всячески помогать Беркутову, согласился стать связным и передаточным звеном, когда появится Богомол — то есть, для Садовникова, красивая женщина с такими-то и такими-то приметами. Беркутов сообщил об этом Повару — поэтому Повар и выдал мне с ходу все координаты Садовникова. Зная, что Богомол находится рядом со мной, и что она немедленно двинется в путь…

— Так что ключ к тайне пропавших орхидей — куда они делись, зачем они были спрятаны — лежит через Садовникова. Сейчас я отправляюсь к нему. Мне надо выяснить, что за иностранец — то ли из Англии, то ли из Бельгии побывал у него незадолго до всех событий, и где сейчас находится коллекция. Оттуда я отправлюсь в Шереметьево-2 — мне хочется лично увидеть развязку и узнать, насколько я был прав в своих догадках. Сам понимаешь, как это важно для нас, для нашей судьбы, для нашей жизни.

— Ты поймешь, почему я не стал заранее тебя посвящать. Я догадался слишком о многом — непозволительно о многом. Повару нужно, чтобы никто не знал, что настоящий объект охоты Курослепова и связанных с ним чеченских группировок целым и невредимым добрался до Парижа — никто, даже такие надежные и проверенные люди, как мы с тобой. Лишняя голова — лишняя опасность того, что тайна выплывет наружу. Да есть и другие подводные камни, опасность которых для тебя, надо полагать, очевидна. Словом, если я не вернулся из аэропорта к крайнему допустимому сроку и ты теперь слушаешь эту кассету — ты будешь знать, что делать, куда нельзя соваться, как обезопасить себя и наши семьи. В таком случае, я сделал, что мог, чтобы хотя бы ты остался в живых. Кто знает правду — тот не слеп и сумет обойти волчьи ямы. Это все, что я мог для тебя сделать.

— Напоследок скажу, что мне кажется: в центре всего, где-то в самой потаенной глубине — все-таки орхидеи, яростные войны вокруг редчайших цветов, и эти войны важнее даже сложной чеченской интриги, из-за которой столько людей сложили головы. Я надеюсь получить ответ, кто участники этих войн… Да, кажется мне, этот ответ может оказаться ещё страшнее и опасней, чем знание правды об интриге Повара. Что-то есть за этим… Мнимо украденная коллекция, визит иностранца… Еще кой-какие мелочи… Орхидеи вот истинные герои этой истории. Истории, в которой мы с тобой оказались пешками, передвигаемыми чужой рукой — а ведь мы этого очень не любим, так? Будем считать, что мы с честью вышли из этой ситуации. Я чувствую себя обязанным получить все окончательные ответы, чтобы никто не держал нас за пешек.

— Только одна просьба. Никогда и ни за что не говори никому, даже Повару, и в первую очередь Повару, что я взялся искать окончательную разгадку в мире орхидей. У меня ощущение, что он не обрадуется. Что-то там есть такое… Что-то, начавшееся с того момента, когда «орхидея-призрак» попала в букет Богомола. Та сквозная линия, присутствие которой я всегда чуял. Но ты, что бы ни было, не суйся в эту область.

— Пока.

Дослушав послание, Игорь выключил магнитофон и некоторое время сидел молча, куря сигарету за сигаретой. Потом он перемотал кассету, извлек её из магнитофона и убрал обратно в конверт, а конверт аккуратно заклеил и пришпилил записку на прежнее место.

— Скотина!.. — пробормотал он сквозь зубы.

И ведь давно обо всем догадался, сволочь, но с Игорем делиться не стал.

Так он и даст Андрею погибнуть, чтобы прикрыть его, Игоря…

Игорь снял трубку с телефона и решительно набрал номер.

— Будьте добры Григория Ильича… Да, неотложно… Григорий Ильич? Мы все знаем. Я имею в виду, о чеченцах-«двойниках», которые сейчас должны вылететь из Шереметьева с разрывом в полчаса-час. Знаем, кто из них настоящий, а кто — та обманка, за которой должны погнаться охотничьи псы. Андрей уже в Шереметьево, а я выезжаю его прикрыть. Вы можете гарантировать, что до моего прибытия с ним ничего не случится?.. Да, спасибо вам.

Он задумчиво положи трубку. «Любые гарантии, — сказал Повар. — Вам беспокоиться не о чем. Если хочешь, можешь и в Шереметьево прокатиться, хотя, я надеюсь, там обойдется без проблем. Там кое-кто будет, для подстраховки. Так что лучше жди Хованцева в офисе.»

И все-таки Игорь решил лично прокатиться в аэропорт.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

— Эй!.. — тихо позвал Андрей. — Эй!..

Никто не отвечал. Да и глупо, наверно, было ожидать, что кто-то ответит. Нехорошее предчувствие возникло у Андрея ещё тогда, когда он обнаружил, что дверь квартиры Садовникова чуть приоткрыта. Ведь это, скорее всего, означало, что…

В этот момент заработал лифт, и в Андрее ожила надежда, что он не столкнется с самым худшим. Садовников мог выйти за утренними газетами многие, выходя, не запирают дверь — и, поскольку в подъезде было два лифта, и оба работали, они с Андреем запросто могли разминуться: пока Андрей поднимался на одном лифте, Садовников опускался на другом…

Но лифт затих, остановившись двумя этажами ниже, и надежда умерла, не успев расцвести. Выждав для порядка ещё минут десять — вдруг Садовников все-таки появится со свежими газетами или из двери соседской квартиры? Андрей заглянул в приоткрытую дверь и тихо позвал. Уходя больше, чем на десять минут, люди двери запирают…

На первый взгляд, в квартире был полный порядок, все на своих местах, никаких следов борьбы или чрезвычайного происшествия. Андрей осмотрел все помещения: комнаты, кухню, ванную, туалет… Не меньше Богомола был потрясен и восхищен комнатной оранжереей Садовникова — и совершенно особенными, изысканными лелиями, растворяющимися навстречу взору синеватыми языками бледного пламени (даже Андрей понял, что эти лелии — не из обычных), и «драгоценными орхидеями» с их золотым и серебряным тончайшим шитьем — куда там кафтанам французских Людовиков, над которыми трудились величайшие золотошвеи; разве что, брюжское кружево могло бы с ними сравниться… Обратил внимание на три больших ящика, в которых были аккуратно размещены псевдоклубни орхидей, высаженные в особую питательную среду; к ящикам была пришпилена карточка с аккуратной, крупными буквами выведенной, надписью «Для Людмилы Семеновны» — выходит, именно эти орхидеи были заказаны и оплачены Богомолом, и Садовников успел честно доставить и приготовить товар, перед тем, как таинственно исчезнуть… В туалете Андрей обратил внимание на мелкие клочки бумаги, плавающие в унитазе. Расстелив газету на кухонном столе, он выловил эти клочки и, сделав ещё один круг по всей квартире, в ожидании, пока они просохнут (ничего примечательного он больше не нашел), попытался сложить обрывки, чтобы прочесть, что было записано на изорванных бумажках.

Он обнаружил, что в унитаз были отправлены две записки — и от обеих сохранилась примерно половина. Видимо, изорвав записки, Садовников спустил воду — и часть клочков утянуло вниз, а часть — как это нередко бывает всплыла на поверхность, покрутившись в центре возникшего водоворота. Не проследил Садовников… А ведь, судя по состоянию квартиры, он был большой аккуратист, и не очень на него похоже, чтобы он не нажал на рычаг спуска воды вторично, увидев, что часть обрывков осталась плавать на поверхности воды… Такое можно объяснить лишь одним: он очень спешил. Куда, вот вопрос? И мог ли он спешить настолько, чтобы не запереть дверь? Или незапертая дверь объясняется другим: Садовникова увели насильно?

Если дверь оставлена приоткрытой не случайно, то… Андрей поежился…То, да, квартира превращается в мышеловку. Поставленную на конкретного человека или на авось? Если на конкретного человека — то, значит, на Богомола. Или на её посланца — каковым является Андрей. Потому что только у Богомола была твердая договоренность с Садовниковым, что сегодня она заедет к нему, забрать цветы. И кому-то это стало известно…

Андрей поглядел на наполовину восстановленные записки.

«орноорловски…..илий Мар…..улица, дом 5… тел. 495-…»

Вторая была вырванной страничкой из дневничка:

«5 апр. Джон Ста…,судья…ого жюри… успокоил насчет цены, что…..случайность, и…»

Этих кусочков текста было достаточно, чтобы Андрей сделал несколько выводов:

Во-первых, с Садовниковым ничего страшного не стряслось. Он в полной безопасности и, скорее всего, находится на пути в Европу.

Во-вторых, дверь оставлена приоткрытой для того человека, которого Садовников попросил взять на попечение свои орхидеи. Ключей у этого человека нет, а передать ему ключи Садовников не успевал. И он рискнул…

В-третьих, для неких заинтересованных лиц не стоило труда предположить, что, спешно уезжая, Садовников не оставит орхидеи в запертой квартире, обрекая их на гибель. И что, следовательно, квартиру можно использовать как ловушку для Богомола или её посланца.

В-четвертых, и Богомолу, и Повару, желательно, чтобы Андрей попался в эту ловушку — из которой они его благополучно вытащат. Поэтому Андрею надо оставаться здесь, как бы его ни подмывало немедленно сбежать.

В-пятых, никто не должен знать, что Садовников не очень аккуратно уничтожил записки. Особенно нежелательно, чтобы кто-нибудь когда-нибудь догадался, что Андрею удалось прочесть кусочек второй.

В-шестых, нет никаких сомнений, что «Черноорловский» (только так можно прочесть оборванную фамилию) — это Беркутов. Со всеми вытекающими отсюда выводами…

Собрав ещё влажные бумажки, Андрей вновь отправил их в унитаз — и, в отличие от Садовникова, спускал воду до тех пор, пока последняя бумажка не исчезла в глубине.

Потом он постарался сообразить, что ему делать. Если его догадки верны, то чего ждут те, кто должен его захватить? Он бы уже десять раз успел сбежать из квартиры, если бы захотел — да и их время на исходе.

Да понятно, чего они ждут! Они должны убедиться, что он — это он, а не случайный знакомый Садовникова, заехавший к нему с бухты-барахты! Хватать лишнего человека и трясти его, проверяя документы, того ли они поймали, им вовсе ни к чему. Они знают, что должна появиться женщина, молодая и красивая. А если не она — так ведь она кого угодно могла попросить съездить вместо нее. Им нужен её посланец, и никто другой…

Доказать это можно самым простым и эффективным способом.

Андрей взял первый из ящиков, предназначенных «Людмиле Семеновне», и понес его вниз, в свою машину.

Он чуть повозился, отпирая дверцу машины и аккуратно ставя ящик на заднее сидение. Когда он выпрямился, чтобы идти за вторым ящиком, то почувствовал, как в спину, между лопаток, ему уперся ствол пистолета, а четыре грубые руки взяли его под локотки.

— Не рыпаться, или ты покойник, — прошептал ему в ухо хриплый голос.

Андрей кивнул.

— Не буду. Но можно мне запереть машину? Не хочется оставлять её открытой, если вы меня куда-нибудь повезете.

— Запри, — разрешил обладатель пистолета. Его напарники отпустили руки Андрея, но держались вплотную к нему, чтобы схватить его, если он попытается бежать.

Заперев машину, Андрей сказал, не оборачиваясь:

— Вот и все. Что мне теперь делать?

— Иди, куда тебя поведут.

Его провели недалеко, всего несколько метров, к серому «ниссану», за рулем которого сидел четвертый головорез. Обладатель пистолета сел на переднее сидение, рядом с водителем, а Андрея поместили на заднее, между двумя здоровыми лбами, которые держали его руки.

Обладатель пистолета кивнул водителю, тот тронул машину с места.

— Куда мы едем? — поинтересовался Андрей.

— В аэропорт «Шереметьево-2». Точнее, в сторону аэропорта, — ответил обладатель пистолета. Он явно был главным в этой компании. Достав мобильный телефон, он протянул его Андрею. — Звони своей подруге.

— Я не уверен, что из этого выйдет толк, — предупредил Андрей. — Я несколько раз со вчерашнего вечера набирал её номер — и никто не отвечал.

— Не беда, ты попытайся, — ответил обладатель пистолета. — Никто не ответит — увидимся возле аэропорта. Но, конечно, было бы лучше, если бы нам удалось договориться с ней заранее.

Андрей набрал номер мобильного телефона Богомола, который уже помнил наизусть. К его удивлению, она ответила. Впрочем, чему удивляться? Ведь она сама послала его в западню…

— Алло, слушаю…

— Это я, — сказал Андрей. — Меня схватили. Чего хотят, не знаю. То есть, хотят оговорить условия с тобой.

— Дай им трубку, — спокойно ответила она.

— Передаю, — сказал Андрей.

И протянул трубку обладателю пистолета.

— Слушай, красавица, — без предисловий заявил тот. — Тебе, я так понимаю, дорог как груз, который должен доставить твой посыльный, так и этот посыльный лично. А нам нужен тот человек, которого ты сейчас везешь в аэропорт. В аэропорту нам с вами разбираться неохота — хотя мы и на это пойдем, если прижмет, только тогда можешь попрощаться и со своим пареньком, и со своими цветочками — так что лучше всего было бы, если бы мы встретились прямо за Химками, на первом же съезде с основной трассы. Там есть очень хорошее и спокойное место, где мы без помех совершим наш обмен.

Он помолчал, выслушивая её ответ, потом сказал:

— Только без фокусов! Прикончить нашего заложника мы всегда успеем.

Потом, удовлетворенно хмыкнув, он отключился от связи, убрал телефон и поглядел на часы.

— Мы подъедем практически одновременно… Должны опередить их минут на десять… Поднажми на всякий случай, — бросил он шоферу.

Шофер «поднажал» — и машина легко и плавно понеслась в сторону кольцевой дороги.

— Надо быть поосторожнее с этой сволочью, — проговорил обладатель пистолета, ни к кому особенно не обращаясь. — Она вчера положила четверых отличных мужиков, тех, кого мы сняли с Шиндина. Вроде, все правильно делали, в глухом переулке ей дорогу перекрыли… И как она с ними расправилась, ума не приложу! Да ещё этот Шиндин подгадил, мать его так…

— Их бы все равно пришлось отзывать, — откликнулся один из тех, что держали Андрея. — Кто ж знал, что этот гад так наложит в штаны, что вздумает сдаваться органам. И Курослепа завалил — решил, дурак, что это Курослеп его нам заказал, как будто Курослепу больше делать нечего, и что если Курослепа сцапают, то и охота за ним прекратится…

— Курослепов тоже дурак нечесаный, — отозвался главный. — На хрена ему понадобилось хватать и уродовать этого штопальщика, который работал на Шиндина? Тут любой вообразит, что ищут, где ты сам прячешься…

— Не пойму только, как он про то, что штопальщик у Курослепа сидит… — обронил шофер.

— А чего тут странного? — пожал плечами главный. — Такие слухи быстро расходятся. Если ещё Курослеп в эти дни девочку выписывал, и она расчухала про штопальщика в подвале… Тьфу, злости не хватает! Ладно, о покойниках плохо не говорят.

— Курослеп, видно, ждал чего-то подобного, раз ампулку с ядом держал наготове, — заметил один из державших Андрея.

— Он тюряги боялся так, что кипятком ссал при одной мысли о ней — все колени ошпаривал, — проговорил главный. — И правильно боялся. Когда на зоне узнали бы про его фокусы с девочками, то никакие капиталы его бы не спасли.

— Угу, — буркнул шофер. — Выбитыми зубами не обошлось бы. Во все дыры отдраили бы, и хорошо, если не ломом. Слыхал я про такого, которому все внутренности порвали.

— Вот и запасся ядом, чтобы из ствола башку не дырявить, — подытожил четвертый бандит. И это прозвучало как окончательная эпитафия.

Так Андрей узнал, что произошло ночью и чем закончился арест Курослепова. Полковник не подвел: все грешили на Шиндина.

Некоторое время после этого разговора ехали молча. Молча проскочили отрезок кольцевой, поворот на Химки, и только уже почти на выезде из Химок главный сказал шоферу:

— Притормаживай тут, чтобы съезд не пропустить.

— Да уж знаю, — отозвался шофер. — …Кстати, нас опередили, — сообщил он, указывая вдаль. — Вон машина стоит.

— Надо ещё посмотреть, та машина или не та, — проворчал главный.

— Та, конечно. Какая же еще? — сказал громила слева от Андрея.

На сей раз, Богомол надела ярко-рыжий парик. Губы она подкрасила так, чтобы изменить их форму, а верхнюю часть её лица закрывали огромные темные очки. Кроме того, она остановилась за плавным поворотом дороги на восток, и бандиты последние двести метров вынуждены были ехать против солнца, которое было очень ярким в то утро. Они видели лишь общий, слегка размытый, темный силуэт, и им было не только трудно разглядеть облик поджидавшей их женщины, но и открыть прицельный огонь. А они были для неё как на ладони.

— Эй! — крикнул главный, когда машина остановилась метрах в двадцати пяти. — Кончай валять дурака! Мы ведь хоть сейчас можем продырявить твоего парня!

— Продырявите — никто отсюда не уедет, — спокойно ответила она.

В её голосе было столько уверенности, что даже эти прожженные головорезы на долю секунды подрастерялись. Она воспользовалась этой паузой, чтобы сказать:

— Обмен так обмен. Отпускайте вашего пленника, а я отдам вам то, что вы хотите.

— В каком смысле? — крикнул бандюга. — Ты нам должна отдать человека! Где он?

— Не здесь. Я ведь тоже подстраховалась. Я отдам вам вот это… — она помахала в воздухе какой-то бумажкой.

— Что это? — осведомился главный.

— Ксерокс квитка. «Бронь» на пансионат в Майнце, куда я должна доставить моего подопечного, и где его уже никто не будет охранять. В квитке указан не только адрес пансионата, но и номер, в котором он будет жить, и имя, под которым он там остановится… Он должен прожить там три дня, и лишь после этого другие люди — не знаю, кто — повезут его дальше. Тогда к нему уже не подступишься.

— Это нас не устраивает, — сказал главный.

— Свяжись со своими боссами и выясни, устраивает их это или нет. Я даю вам идеальный шанс сделать все тихо, без попытки устроить глупую пальбу в аэропорту, которая ещё непонятно чем кончится.

Главный вынул мобильный телефон.

— Это я, — набрав номер, негромко сказал он в трубку. — Нет, не с ней. Она предлагает бумажонку… — и он изложил предложение Богомола. — Ах, вот как, нормально? Хорошо.

— Ну, что говорит твой босс? — спросила Богомол, когда тот отключился от связи.

— Нормальное, говорит, предложение. Но просил передать тебе, что, если ты нас надуешь, мы тебя всюду достанем. Ни тебе не жить, ни этому парню.

— Он знает, что я не надую. А теперь отпусти своего пленника. И без глупостей. Если я не окажусь в самолете рядом с моим подопечным, он поймет, что дело нечисто, и тут же сменит маршрут. И вызовет, к тому же, другую охрану, с которой вам будет очень сложно справиться. Поэтому, если вы хотели нас пристрелить, получив желаемое, выкинь эту дурь из головы. Наша смерть сорвет всю операцию, и тебя по головке не погладят.

Бандюга немного подумал, потом кивнул Андрею.

— Вылезай. Пойдешь рядом со мной. Лишний шаг — и я стреляю.

Андрея выпустили из машины, и он пошел вплотную к бандюге, который уткнул дуло пистолета ему в бок. Богомол сделала несколько шагов навстречу. Когда они поравнялись, бандюга выхватил бумажку у неё из руки, моментальным взглядом убедился, что бумажка — та самая, о которой она говорила, и, бросив Андрея, поспешил назад, к машине.

— Гони! — крикнул он, плюхнувшись на свое место рядом с водителем.

Машина развернулась и буквально в две секунды исчезла вдали.

Андрей облегченно перевел дух.

— Уф!.. Мне даже не верилось, что все будет так просто и тихо.

— Садись в машину, — сказала Богомол. — Я довезу тебя до аэропорта, оттуда вернешься в Москву на автобусе. Или, если хочешь, высажу на ближайшей автобусной остановке.

— Лучше до аэропорта, — сказал Андрей, садясь спереди.

— Хочешь увидеть все до конца? — усмехнулась она, садясь за руль. Больше ничего интересного не будет.

— Хочу кое-что выяснить, — ответил Андрей.

— Что ж, спрашивай, — она тронула машину с места.

— Что делать с орхидеями Курослепова?

— По-твоему, ты знаешь, где они?

— По-моему, они в тех трех ящиках, которые оставил для тебя Садовников. Я так понимаю, ты заказала ему определенное количество орхидей «мертвая голова». Но у растений в этих ящиках слишком разные клубни и побеги для орхидей одного вида.

— И что, по-твоему, произошло?

— Пряча коллекцию, Курослепов мог положиться только на Садовникова: без его ухода потревоженные орхидеи погибли бы буквально за сутки. То есть, Садовников получается единственным человеком, которому Курослепов мог доверить «украденные» цветы. Не знаю, что он ему там наврал. Скорей всего, что завистники совершили уже несколько вылазок против его оранжерей, и он хочет спрятать цветы, пока опасность не минует. Что при этом он распустит слух, будто орхидеи украдены и нельзя найти никаких следов. А когда цветы вернутся на место, никто и не заподозрит, что эти цветы — те самые. Садовников, естественно, согласился помочь. Но потом у него появился Беркутов — и открыл ему глаза. Беркутов сообщил Садовникову твои приметы и с ним условился обо всем. И что Садовников выведет тебя на след Беркутова, и что он передаст тебе коллекцию Курослепова, под видом продажи достаточно обычных орхидей. Беркутов заверил Садовникова, что Курослепов к тому времени уже будет мертв — или не лучше мертвого.

— Так оно и произошло, — проговорила Богомол, следя за дорогой.

— Вот я и спрашиваю — что делать с коллекцией?

— Спроси у Повара. Скорей всего, он пришлет за ней своих людей.

— А если нет?

— Он в любом случае скажет, что делать.

— Хорошо. Теперь ещё один вопрос.

— Ну?

— Кто такой Зараев?

— Хм… — она рассмеялась. — Не знаю, имею ли я право тебе отвечать. Одно могу сказать: это человек не совсем обычный. Даже тебе ни за что не догадаться, кто он такой.

— Попробуй намекнуть, а?

— Можно намекнуть? — спросила она, кинув быстрый взгляд в верхнее зеркальце заднего вида.

Андрей обернулся. Сзади сидел мужчина кавказского вида с окладистой седой бородой — Зараев.

— Хоть выпрямиться наконец можно, — с удовольствием сказал он. — А то лежать почти всю дорогу, скорчась на полу.

— Вы хорошо скорчились, — сказал Андрей. — Ведь и я вас не заметил, когда садился в машину.

— Ну, ты к тому же был малость шандарахнут. — усмехнулась Богомол.

— М-да… — Андрей задумался. — Я так и предполагал, что вы будете знать, что вас «продают». Но как вы теперь выкрутитесь?

— Я честно подожду их в пансионате в Майнце, — ответил Зараев. — Но не буду таким уж беззащитным. А если они получат отпор, то вы-то тут ни при чем, так? Информация, которую им продали в обмен на вас, абсолютно правдива, и пенять им не на что. А остальное вас не касается.

— То есть, смертником вы становиться не собираетесь? — уточнил Андрей.

— Возможность стать смертником входит в мою роль, — ответил Зараев. Но, разумеется, я сделаю все, чтобы избежать этого варианта. А главное, в аэропорту нас уже подстерегать не будут, рассчитывая без пыли покончить со мной в Майнце.

— Так кто же вы, все-таки?

Зараев поглядел в окно. Они уже подъезжали к аэропорту.

— Я вижу, вы человек образованный… И вы должны были слышать про сломанный репейник…

— Сломанный репейник? — переспросил Андрей.

— Это то же самое, что ворона на снегу, — с улыбкой ответил Зараев. А большего я сказать не могу. Хотя, мне кажется, вы без труда решите этот ребус.

— Приехали, — сказала Людмила, въехав по пандусу к залу отлета. Выходите.

Андрей и Зараев выбрались из машины.

— Ты садись на мое место, — сказала Людмила Андрею, выходя следом за ними. — Я хотела оставить машину на стоянке, чтобы Виктор её потом забрал, но сейчас мне пришло в голову, что ведь и ты с равным успехом можешь отогнать её к моему дому.

— Ты не хочешь, чтобы я присутствовал до конца? — спросил Андрей.

— Если хочешь, можешь поглядеть, как мы пройдем таможенный контроль. Но, уверяю тебя, ничего интересного не будет. До встречи.

— До встречи, — ответил Андрей. Он хотел спросить напоследок, что с ней стряслось, потому что она, при том, что старалась держаться как обычно, была сама на себя не похожа. Но спрашивать не стал. Скорей всего, это из-за Беркутова, и тут лучше не лезть с вопросами.

Но она прочла этот вопрос в его глазах.

— Ничего страшного, — проговорила она. — Я вдруг поняла, что мне лучше не пытаться влезть в твою жизнь. И мне надо переварить эту мысль… Смириться с тем, что ты сильнее меня, и если мы сойдемся, то это ты раздавишь меня ненароком, а не я тебя. Понимаешь?

— Я? — усмехнулся Андрей. — Которого все, кому не лень, делали эти дни пешкой в своих играх?

— Утешайся тем, что ты был мыслящей пешкой. Которая в итоге прорвалась в ферзи.

— Еще нет…

— Ну, к этому близко. А я слишком хорошо понимаю, что ход ещё на одну клеточку — и ты сможешь слопать любую фигуру. Даже меня.

— А потом шахматист-Повар уберет нас с доски и ссыплет в коробку — до следующей партии, — горько усмехнулся Андрей.

— Может, и так, а может, и нет… Пока.

Андрей посмотрел, как она и Зараев исчезают в зале отлета, за автоматическими раздвижными дверьми.

Сломанный репейник…

Да, кажется, он решил и этот ребус.

И тут кто-то с силой хлопнул его по плечу.

— Жив-здоров! А я по всему аэропорту шастаю, выглядывая тебя!.. «В случае моей смерти вскрыть», скотина!

Это был Игорь.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

— Так кто такой Зараев? — спросил Игорь, выслушав отчет Андрея о всех последних событиях. Только сейчас им выдалась возможность толком поговорить: ведь в Москву они ехали на разных машинах, а от Кутузовского проспекта, где Андрей оставил машину Богомола, отдал ключи вахтеру в подъезде для передачи Виктору и пересел в машину Игоря, они помчались к дому Садовникова. Квартира Садовникова так и оставалась открытой. Андрей перенес в свою машину два остававшихся в квартире ящика с коллекцией Курослепова, а Игорь тем временем прямо из квартиры позвонил Повару, с вопросом, что делать.

— Я пришлю кого-нибудь к Хованцеву, забрать орхидеи, — сказал Повар. Это будет, наверно, ближе к вечеру. А насчет квартиры не беспокойтесь. Я знаю, что вот-вот подъедет коллега Садовникова, который должен взять на себя попечение о его цветах. Впрочем, я, для верности, пожалуй, пришлю человека на охрану квартиры. Но вы езжайте спокойно, не ждите его.

— Хорошо, — сказал Игорь. И положив трубку, с несколько растерянным видом пересказал разговор Андрею. — Выходит, Повар знает, куда исчез Садовников — и это его ни капли не волнует… — заключил он.

— Тогда это тем более не наше дело, — ответил Андрей. — Мы можем со спокойной душой уезжать, и больше не думать об этом.

Сам-то он об этом думал — и ещё как! Но с Игорем не хотел делиться своими соображениями. Он и без того ругательски ругал себя, что так просто оставил Игорю аудиокассету — надо было спрятать её и оставить ему, например, ключ и квиток от банковского сейфа… С распоряжением в банке ни в коем случае не допускать к сейфу до двух или трех часов дня… Он должен был сообразить, что Игорь немедленно вскроет конверт — из страха за друга. Но то, что ему приходило в голову сейчас, знать было ещё опасней — если, конечно, Андрей был прав хотя бы в некоторых своих догадках…

В общем, в свой офис на Покровку они, опять-таки, ехали в разных машинах. И лишь устроившись в офисе за кофе с бутербродами, они обменялись рассказами о том, что с ними произошло (о разорванных записках Садовникова Андрей умолчал). А потом Игорь задал свой вопрос насчет Зараева.

— То, что он и сказал, — ответил Андрей. — Сломанный репейник.

— То есть?

— Зараев, как человек образованный, воспользовался примерами из истории литературы и искусства. Разве ты не помнишь? Суриков увидел ворону на снегу — и у него возник замысел картины «Утро стрелецкой казни». Лев Толстой увидел сломанный репейник — и у него возник замысел повести «Хаджи Мурат».

— Постой!.. — Игорь аж приподнялся. — Но ведь прототипом Хаджи Мурата был реальный человек — один из лучших полководцев Шамиля!..

— Вот именно, — кивнул Андрей. — Который в итоге стал для Шамиля «сломанным репейником». И, как во время оно, когда были благородные Хаджи Мурат и Шамиль, и плененного Шамиля с почетом встречали в Санкт-Петербурге, так для нынешних бандитов таким сломанным, но на удивление живучим и колючим репейником должен был стать потомок Шамиля — очередной глава древнего рода, хранитель тех благородных традиций чеченцев, которые нынешних хозяевам Чечни ненавистны и которые те стараются вытравить. Своим намеком Зараев почти прямо сказал: я — потомок Шамиля. То есть, не он, конечно, а человек, «двойником» которого он является, и которого на самом деле нужно надежно спрятать. Но, думается мне, и Зараев имеет к семье Шамиля какое-то отношение — судя по его образованности и по готовности пожертвовать жизнью за другого человека.

— Но тогда… — Игорь встал и принялся расхаживать по комнате широкими шагами. — Ведь вот что получается! Шамиль, некогда законный властитель Чечни, тридцать лет сражавшийся против русских войск, легендарный герой чеченского народа. При этом, человек с европейским образованием, знавший пять или шесть языков, высшую математику, множество других наук… Многие до сих пор убеждены, что власть должна принадлежать прямым потомкам Шамиля — так сказать, по праву престолонаследия — а все остальные являются узурпаторами. И если сейчас возникнет прямой потомок Шамиля, его законный наследник — то многим и многим больше нечего будет ловить. Шухер произойдет ещё тот!

— И кому это выгодно? — с усмешкой осведомился Андрей.

— Тем, кто хочет мира и спокойствия на Кавказе. Авторитет такого человека будет непререкаем. И уж, конечно, это не выгодно ни диким полевым командирам, промышляющим разбоем и захватом заложников, ни многим людям в Москве, которые тоже охочи половить рыбку в мутной чеченской воде, что политики, что бизнесмены. Взять того же Курослепова… Понимаю, почему он влез в это дело. Его чеченские партнеры сообщают ему: в Москву удалось уйти очень опасному человеку. Если его удастся провести в правители Чечни — то всем нам, мол, капут, отписывают ему. Этот человек никакого криминала не спустит — и главное, у него будет достаточно авторитета в народе, чтобы пресечь нашу деятельность. Найди его а Москве и дай наводку нашим боевикам, которых мы посылаем. Особая примета этого человека: старинный фолиант невероятной стоимости, его чудом уцелевшая семейная реликвия. В этом фолианте есть раздел об орхидеях… И Курослепов придумывает, как выследить этого человека с нашей невольной помощью. Он знает, что я — человек дотошный, и в поисках украденных орхидей переворошу все, что с ними связано. И где-то наткнусь на след драгоценного манускрипта — от богатого любителя орхидей услышу, что этот манускрипт некто предлагал на продажу, или что другое промелькнет — и, естественно, расскажу об этом Курослепову. Вдруг, мол, и он проявит интерес к раритету… Но Повар тоже не прост: и подсовывает охотникам двойника, чтобы настоящего наследника Шамиля спокойно переправить за границу и спрятать все его следы…

— Добавь к этому, что Курослепов — ещё мелкая сошка по сравнению с некоторыми людьми, чей интерес, политический или коммерческий, может крупно пострадать, если в Чечне будет наведен порядок, — сказал Андрей.

— Это само собой понятно… И вот Повар узнает об этом человеке, прячущемся где-то в Чечне при помощи своего клана — надо понимать, свято хранящего тайну его местонахождения, чтобы не ввязываться до времени в неравный бой — и поручает Беркутову его вызволить… Он ведь понимает, что в его руках окажется мощнейшее оружие. Оружие, которое и Повару не будет подвластно, ведь Зараев — будем называть его так, ладно? — это человек чести. Он будет устанавливать свой закон, как сочтет справедливым, не считаясь с интересами даже своих спасителей — возможно, мусульманский закон — но все равно это будет закон и порядок, а не бардак и резня! А Повар получает возможность давить на… на таких мощных людей в нашем государстве, что даже страшно подумать: мол, будете плохо себя вести — я выну из шкатулки свое тайное оружие и, если этому человеку удастся доказать свои права и повести за собой народ — а я уж постараюсь, чтобы это ему удалось! — все ваши миллионные барыши накроются медным тазом!.. Так?

— Все так, — со вздохом сказал Андрей.

— Воспользуется Повар этим оружием или Зараев до конца дней тихо и мирно проживет в Европе — сказать пока невозможно, — продолжил Игорь. Ведь и Повар понимает, что это оружие хорошо, пока им можно угрожать, а Зараев, вставший у власти, может начать осуществлять меры, которые и Повару не слишком на руку… И слишком большую войну придется вести. Любой политик, делающий капитал на громких призывах навести порядок в Чечне, сам с удовольствием заплатит, чтобы Зараеву перерезали глотку. Наши московские мерзавцы обязательно стакнутся с чеченскими — чему мы уже имеем наглядный пример. Но пока Повар сможет держать их всех в ежовых рукавицах… Ты, что, не слушаешь меня? О чем ты задумался?

— О том, сколько во всем этом было грязи и крови, — сказал Андрей. Просто мутит.

— Да, — согласился Игорь. — Одно из самых грязных дел, с которыми нам приходилось сталкиваться. Это, знаешь… Похоронить и забыть. Хотя, конечно…

Он не договорил. Как можно будет не думать иногда о девочке, повешенной где-то в глухом углу, об обгорелом трупе Беркутова, о том, как приходилось «держать лицо» перед мерзостями Курослепова, о том, что ты чуть не был предан давним другом (если насчет того, что, по первоначальному плану Повара, именно Гитис должен был сообщить в местную дежурную часть о заложнике в доме Курослепова, практически «закопав» при этом Игоря, ещё можно было сомневаться, то в том, что именно «Литовец» подкинул информацию бандитам о ценности для Богомола человека, которого она отправит посланцем за орхидеями — такой ценности, что в обмен на него она сдаст Зараева — у Игоря сомнений почти не было), и о многом другом — обо всем, что понадобилось, чтобы Повар мог успешно разыграть свою комбинацию. Такие шрамы остаются навсегда — и обладают неприятной особенностью ныть по ночам или в самый неподходящий момент.

— Вот ещё немного деньжат подкоплю — и уйду из этого дела, — проворчал Игорь.

— Схожее желание, — кивнул Андрей.

— Ну, что? Домой, отсыпаться? — спросил Игорь.

— Ты езжай, — ответил Андрей. — А я задержусь. Хочу кое-что проверить.

— По этому делу?

— Да, мелочи. Чтобы, понимаешь, расставить все точки над «ё».

— Какие именно мелочи? — нахмурился Игорь.

— Мне, например, интересно, можно ли узнать через компьютерную сеть, сколько человек платит за покупку по кредитной карте. Ведь весь платеж проводится через электронную связь…

— Конечно, можно, — сказал Игорь. — А зачем тебе?

— Меня интересует, могло ли в свое время ведомство Повара узнать, сколько Богомол заплатила за букет на Тишинке. Ведь она рассчиталась по кредитной карте, а Коревой дала дополнительно… сколько там, двести долларов, если правильно помню?

— Разумеется, ведомство Повара это могло узнать в два счета, — ответил Игорь. — Но прошел почти год, и вряд ли этот платеж сохранился в компьютерных базах данных. А какой смысл?..

— Мне до сих пор хочется найти начальное звено, для собственного удовлетворения, — сказал Андрей. — Смотри, допустим, они узнали «орхидею-призрак». А потом видят, что Богомол за весь букет заплатила в двадцать раз меньше того, что стоит одна эта орхидея. За бесценок продают только ворованное и браконьерское. Они выясняют, что спереть орхидею у Курослепова из всех сотрудниц магазина могла только Корева. Что связывает её с Курослеповым? Почему Курослепов не стал наказывать её за кражу?.. Вот и возникает у Повара первая зацепка, от которой он начинает разматывать клубок. Как видишь, практического смысла никакого, но мне хочется выяснить, так это было или не так.

— Опять хитришь? — грозно прищурился Игорь.

— Вовсе нет. Можно мне удовлетворить любопытство?

— Удовлетворяй, сколько вздумается. Что до меня — то я домой, и на боковую. Еле на ногах держусь.

— Я надеюсь, у меня это не займет много времени, — сказал Андрей.

— Да сиди хоть до Страшного Суда — была бы охота, если она пуще неволи!

Когда Игорь ушел, Андрей включил компьютер и постарался сосредоточиться. С компьютером он работал не очень много, и, хотя благодаря складу ума бывшего шахматиста, разбирался во всем с пол-оборота, все-таки боялся напортачить. Ведь поиски ему предстояли довольно сложные.

Он был уверен, что запись Садовникова «успокоил насчет цены» относилась к букету Богомола. Но тогда кто такой был этот «Джон Ста…», возникший почти через год. «Судья»… Какой судья? Вообще-то, слово «жюри» указывало, что он мог быть одним из постоянных судей большого жюри международных выставок орхидей. Учитывая все вместе — включая интересы и круг общения Садовникова — это было самое естественное объяснение. Но откуда вдруг этот Джон узнал про несуразно низкую цену, уплаченную Богомолом за букет с орхидеей-призраком? Почему это его так взволновало, что он примчался в Москву?

Одно объяснение напрашивалось. Цены на орхидеи на международном рынке очень строго выдерживаются и контролируются. Члены большого жюри и другие «орхидееведы» (Андрей так и употреблял это несколько несуразное слово, потому что «любители орхидей» казалось ему менее точным) в оба глаза отслеживают любое колыхание в любой точке мира, связанное с их любимыми цветами. Кто-то увидел кадры криминальной хроники из Москвы… То, что на другом конце земного шара в надгробный букет вставлена орхидея-призрак, должно было потрясти. Сколько же заплачено за этот букет? Кто его приобрел? Кто-то, кого связывали с убитым мафиози совершенно особые отношения?.. Они входят в банковскую систему данных, в надежде, что за букет было уплачено по кредитной карточке — и их надежды сбываются, и они обнаруживают при этом, что за букет была уплачена несуразно смехотворная цена… Орхидея-призрак может происходить только из оранжереи Курослепова, это они знают. Так что, Курослепов завел свои огромные оранжереи только для того, чтобы в итоге выбросить в продажу большие партии редчайших цветов по демпинговым ценам — и подорвать весь мировой рынок? Это и угрожает благополучию огромного количества людей, кормящихся вокруг орхидей, и способно свести на нет ценность самых роскошных коллекций… Курослепова надо остановить!

И кто-то из решивших, что Курослепова надо остановить, имел возможность обратиться к Повару за помощью и поддержкой, и начать действовать с ним рука об руку — вот что самое интересное!

После некоторого периода поисков они находят человека, который впервые в мире и истории — сумел добиться, чтобы орхидеи-призраки прижились вне родного пятачка земли во Флориде.

А потом этот человек исчезает — уезжает в спешке и явно по доброй воле, при этом уничтожив страничку из дневника, где рассказано о его встрече с «Джоном Ста…», и записку с данными Беркутова. Уничтожив явно по чьей-то подсказке.

По подсказке того, кому он доверял.

И того, кто взялся представить его большому жюри орхидей? С показаниями против Курослепова? И с обещанием устроить после этого на работу в Европе, или даже в Майами — рае орхидееведов?

Таинственный «Джон Ста…», который все это время находился в Москве и из-за кулис, в связке с Поваром, «дирижировал оркестром»?

Игра стоила свеч. Орхидея стоимостью в тысячу долларов может разом подскочить в цене до пятидесяти тысяч, если займет одно из почетных мест на крупной международной выставке.

Интересно, а сам Курослепов не собирался принять участие в одной из ближайших таких выставок? И не было ли у кого-нибудь желания устранить слишком опасного конкурента, ломящегося в хрупкий мир драгоценных цветов, словно свиное рыло в калашный ряд?

Если так, то им было чем заинтересовать Повара. Западные любители орхидей, мультимиллионеры, способные содержать крупные оранжереи, обладают все вместе такими капиталами и влиянием, рядом с которыми даже капиталы Курослепова все равно что моська рядом со слоном. И эти капиталы и влияние всегда будут в распоряжении Повара, если он сейчас им поможет. К тому же, они хотели того, что и Повару было выгодно: уничтожения Курослепова — и Повар, конечно, с превеликой радостью принял бы их предложение о сотрудничестве, даже если бы в будущем ему не было от этого сотрудничества никаких перспектив.

Так это или не так, Андрей и надеялся выяснить. Ему надо было знать для себя самого.

Мысленно перекрестясь, он отправился в странствие по лабиринтам интернета.

Кое-что ему удалось выяснить довольно быстро.

Был некий Джон Стаггервуд, судья большого жюри орхидей, американец, предпочитающий жить в Бельгии, а не в Соединенных Штатах. Конечно, именно он и был тем Джоном Ста…, который навестил Садовникова.

Пройдя через несколько сайтов, посвященных делам орхидейным, Андрей добрался до списка людей, подавших заявки на участие в ближайшей крупной выставке — Большой Приз Майами. Его совсем не удивило, когда он обнаружил в этом списке Курослепова.

Андрей выписал на лист бумаги кой-какие данные и продолжил поиски. Теперь его интересовали основные владельцы орхидей-призраков — и у кого из них могут быть пересечения со Стаггервудом. Он нашел и выписал имена нескольких хозяев крупных оранжерей, а потом, наткнувшись на отсылку в сайт «Орхидеи в розыске» — этакий орхидейный вариант Интерпола, усмехнулся про себя Андрей — проверил, не было ли в последнее время каких-то неприятностей, связанных с именами этих владельцев и с именем Стаггервуда. Он узнал, что Стаггервуду было поручено расследование нескольких крупных краж и дел о мошенничестве. Похоже, он был не только судьей, но и «следственным комитетом» при большом жюри.

Он брался за дела по заявлению пострадавших и по согласованию с полицией. Как понял Андрей (этот момент был прописан не совсем внятно), обворованные или обманутые должны были обратиться в большое жюри и, если их доводы и претензии признавались достаточно весомыми и в пределах компетенции судей, дело передавалось на расследование Джону Стаггервуду.

Следовательно, если кто-то из владельцев орхидей-призраков выразил возмущение демпинговой ценой, по которой была продана орхидея Курослепова, то должны были существовать какие-то следы его официального обращения.

Эти следы он нашел. Часть сайта была закрыта для постороннего пользования, с объяснением, что эти дела ещё расследуются, и в целях обеспечения чистоты следствия доступ к ним невозможен без знания открывающего их пароля. Скорей всего, заявление человека, обвинившего Курослепова в попытке подорвать весь мировой рынок орхидей, находилось там — и, возможно, закрытое не одним, а двумя или тремя паролями, учитывая важность дела и то, что сам Курослепов должен был проявлять интерес к этим сайтам. Ему совсем не следовало знать о выдвинутых против него обвинениях…

Андрей попробовал так и сяк повертеться вокруг закрытой информации но взломать защиту не смог. Однако, он нашел косвенное доказательство, что среди закрытых дел должно быть и дело Курослепова: он не упоминался среди почетных гостей, ожидаемых на выставке Большого Приза, что было, мягко говоря странно, учитывая его богатство и важность его коллекции. Интересно, сам Курослепов обратил на это внимание или нет?

Надо подойти с другого боку, подумал Андрей. После некоторых усилий, ему удалось выйти в сайт, посвященный проблемам выращивания орхидей и их болезням. Опять мелькнуло название оранжереи в Сан-Франциско, которое уже попадалось ему: одна из немногих оранжерей вне Флориды, где успешно разводили орхидеи-призраки…

Стоило проверить, случайное это совпадение или нет. У оранжереи существовал свой сайт, и Андрей вышел в него.

Он узнал, что оранжерея существует с конца девятнадцатого века и является одним из самых уважаемых заведений в мире орхидей. Прочел её историю, цветисто поданную, и по-американски броскую похвальбу её нынешними достижениями. Прочел краткие биографии её выдающихся сотрудников, как нынешних, так и прошлого, «память о которых и теперь, десятилетия спустя, живет в умах и сердцах настоящих любителей орхидей, благодаря их огромному вкладу в этот фантастический раздел цветоводства…»

Оранжереей владел человек, имя которого Андрею ничего не говорило — но он, на всякий случай, выписал это имя. Следовало проверить, не было ли у этого человека пересечений с Джоном Стаггервудом или с Курослеповым.

Нашлись пересечения с обоими! Джон Стаггервуд, как выяснилось, составлял одно из заключений о допустимости выдачи Курослепову разрешения на вывоз образцов орхидей-призраков из США, а непосредственно перед этим он представлял отчет (очень хвалебный) о положении дел в оранжерее. Трудно было представить, чтобы он не обсуждал с владельцем оранжереи просьбу Курослепова — и не согласовал с ним свою позицию. А позиция была такова: нехай, мол, возьмет столько, сколько не причинит ущерба фауне — три или четыре растения, при условии подходящей оплаты — все равно растратит деньги впустую, и это станет хорошим уроком для тех, кто после него захочет попробовать разводить орхидеи-призраки вне Флориды…

Но у Курослепова оказался под рукой Садовников…

Да, Садовников… Вот в чем все дело! Андрей затаил дыхание — он и не предполагал, насколько это важно.

На то, чтобы получить эту информацию, у Андрея ушло больше часа.

Теперь он отправился в американский «Кто есть кто», чтобы побольше узнать о владельце оранжереи. Он приблизительно ожидал, что он должен найти — и все равно у него глаза на лоб полезли, когда он прочел биографическую справку!..

Но все это были лишь косвенные улики — хотя, в сумме, и убийственные (в самом прямом смысле). У владельца оранжереи имелся личный номер электронной почты — и Андрей решил вскрыть его почту. Игорь объяснял ему, как это делается. Конечно, он может узнать такое, о чем никому не расскажешь — если он получит прямые доказательства, то до конца жизни будет трястись, что Повар что-то заподозрит… Что мысли его вдруг прочтет… Тогда — хана… Но Андрей уже зашел так далеко, что отступать ему не хотелось. Была не была!

Он начал выполнять все, чему учил его Игорь. Порядком вспотев, он в итоге добился того, что ему оставалось один раз щелкнуть мышью — и совершить незаконный просмотр чужой почты.

Он щелкнул мышью — и успел прочесть только «Гость прибудет рейсом…», как экран его компьютера погас. Он стал щелкать мышью, клавиатурой никакого эффекта. Попробовал выключить компьютер, потом опять включить — но компьютер «умер».

Андрея охватило тоскливое отчаяние.

Он поглядел на часы. Около десяти вечера. Сколько же он просидел!.. Игорь, наверно, уже отоспался…

Он позвонил Игорю. Который, действительно, недавно проснулся и сейчас ужинал.

— Игорек, у нас беда…

— Что такое?

— Кажется, я загубил компьютер…

Пауза, потом тяжелый вздох.

— Ты, что, в интернет ходил?

— Да… — растерянно ответил Андрей. — А как ты?..

— Да я, болван, забыл, из-за всех этих приключений! Должен был вспомнить и предупредить тебя, когда ты решил сесть за компьютер… Ведь даже в газетах было предупреждение, что сегодня в интернет лучше не влезать — что как раз сегодня по нему будет гулять жуткий вирус, вырубающий компьютеры напрочь, который окрестили «компьютерным Чернобылем», и даже «компьютерным СПИДом». Словом, сегодня рекомендовалось соваться в интернет только в презервативе, образно говоря… Не зная этого и не страхуясь, ты, естественно, где-то нарвался на этот вирус. Но это ничего… Ремонт, конечно, влетит в копеечку, но я-то думал, действительно что-то стряслось.

Андрей облегченно вздохнул.

— Спасибо… А то я вообразил, что это моя вина… Знаешь ведь, как себя при этом чувствуешь…

— Плюнь и забудь, — ответил Игорь. — Дай Бог, чтобы в нашей жизни все беды были такими. Отправляйся спать, а завтра займемся ремонтом. А то позвонил взъерошенный, я уж думал…

Андрей, успокоенный, положил трубку.

И почти сразу же телефон зазвенел.

— Алло, это ты, Игорь? — Андрей решил, что Игорь перезванивает, чтобы дать ему дополнительные рекомендации.

— Нет, это не Игорь, — услышал он голос Повара. — А ты, я погляжу, герой труда — все ещё на работе…

— Да так, стараемся помаленьку, Григорий Ильич, — у Андрея внутри все похолодело. Такой быстрый звонок… Неужели не случайность? — Это дело закрыли, другие не ждут.

— Тогда не уходи, пока мой человек не подъедет за орхидеями. Да, кстати, не вздумай сегодня в своей работе пользоваться интернетом. Слышал про «компьютерный Чернобыль»?

— Слышал, — вздохнул Андрей.

— Что вздыхаешь? Забыл о нем, что ли, и компьютер вырубился?

— Вот именно, — пытаться скрыть это от Повара не имело никакого смысла.

— Ну, ничего, — успокоил его Повар. — Это дело поправимое. Подумай о том, что на самом деле все к лучшему — в том числе и то, что тебе не удалось что-то узнать. А то, знаешь ли, «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали», и вообще, «Много будешь знать — скоро состаришься» и «Всякое знание умножает скорбь», — Повар добродушно рассмеялся. — Так что жди. Лексеич подъедет, которого ты знаешь.

— Жду, Григорий Ильич.

Когда Андрей положил трубку, у него тряслись руки. Похоже на то, что Повару сразу последовал сигнал из Америки: кто-то пытался перлюстрировать электронную почту и его компьютер получил по мозгам, и Повар решил проверить самого вероятного кандидата на лишнюю догадливость… И Повар понял, что Андрей во многом разобрался. И «по-стариковски поворчал» на Андрея — этого «ворчания» знавшие Повара боялись больше окриков и угроз самых страшных и могущественных людей.

Вместе с тем, Повар дал ему понять, что дальнейших последствий не будет и дело закрыто навсегда — если сам Андрей будет паинькой.

И почему Повар собирался прислать за орхидеями только вечером, с чего он был уверен, что застанет Андрея на месте? Выходит, он заранее предвидел, что Андрей полезет в компьютерный поиск? И не одернул его, чтобы он этого не делал — разрешил побаловаться…

И это, кстати, тоже понятно, почему и зачем.

Да, с Поваром голова пойдет кругом…

Взгляд Андрея упал на бумажку с выписанными именами. Что ж, он был прав: в конечном итоге, все произошло из-за орхидей, и вполне можно назвать все произошедшее «войной орхидей». Все остальное — в том числе и Зараев становилось лишь дополнительными наслоениями. Никто никогда не должен прочесть того, что написано на этой бумажке, даже единого имени нельзя оставлять…

Скомкав бумажку, Андрей поджег её в пепельнице. Проследил за тем, чтобы она сгорела до чистого пепла — памятуя о промашке Садовникова — и уже пепел спустил в туалет.

 

ЭПИЛОГ

Переговорив с Андреем, Повар довольно ухмыльнулся. Молодец, мальчик. Но урок ему стоило преподать. Он, конечно, все понял. Но и американцы получили урок. Их тоже стоило пугнуть, для острастки — в порядке шутки, так сказать. Мол, наши люди не лыком шиты, и до всего докопаться могут, хоть малейшую зацепку им дай. Повар, не знавший о промашке Садовникова, считал, что Хованцев стартовал с нуля. Знай он о найденных клочках записок, это, конечно, поубавило бы его уважения к мыслительным способностям Андрея — но вряд ли намного.

Нажав клавишу переговорника, Повар распорядился:

— Пошли весточку Майку. Типа того, что «Дорогой Майк, проверено, мин нет, это всего лишь наши люди чуть переусердствовали в желании услужить», и, отдав этот приказ, взялся за трубку служебного телефона и набрал номер. — Как дела, молодежь? Все ещё на работе? — осведомился он. И, выслушав ответ, усмехнулся. — Ну, для меня вы все молодежь, так что на годы и болячки брось жаловаться. Слушай, мы с Николай Иванычем провернули тут одну операцию и чуть-чуть в твою область влезли. Да, пощипали московских сутенеров — проредили грядочку, так сказать. Так что на освободившееся место можешь своих людей сажать. Не за что благодарить, мы ведь все друг друга поддерживаем, верно? Могу даже предложить, как это сделать. Есть тут одни оголтелые чеченцы, которые подминают под себя всю московскую проституцию. Если твой паренек явится к ним и скажет, что человек, за которым они охотятся — «пассажир до Майнца» — не настоящий, а двойник, подстава, а настоящий втихую переправлен в Париж, то они его с распростертыми объятиями встретят. Да, пусть только это скажет, больше ничего. А дальше уж от него зависит, как он там зацепится. Можно до самой верхушки подняться… Да чем скорее, тем лучше. Хорошо, подбери толкового парня и пришли ко мне на инструктаж. Жду.

Положив трубку, Повар позволил себе немного расслабиться и откинуться в кресле, наполовину прикрыв глаза. Все удачно сошлось, удачней некуда. Все это время козыри ложились в его руки один к одному. Вот и коллеге услугу оказал, о которой тот не забудет. А с помощью этой услуги заодно устранит последний скользкий момент во всей комбинации.

Все действительно началось с того букета, который Богомол прислала некогда на могилу Матвеева. Аналитики Повара не упускают в таких делах никаких мелочей, и они, конечно, отметили, что в букете чудом оказалась «орхидея-призрак» — а эти цветы имелись в России только у Курослепова.

Удалось войти в систему электронных расчетов и узнать, сколько Богомол заплатила за этот букет. На всякий случай, в архив легла распечатка платежного поручения по кредитной карте.

Точно так же Повар быстро докопался до роли Коревой и до того, чем и как она связана с Курослеповым. Это было ему очень на руку. Обладая такими знаниями, против Курослепова можно было вести любую игру.

А потом с Поваром вышел на связь его американский коллега. Наше сотрудничество под угрозой, сообщил он. Новый глава сенатской секретной комиссии, ведающей финансированием и общим одобрением совместной работы с другими разведками, хочет свернуть нашу программу. Какого хрена? осведомился Повар. Он, что, не понимает, что без нашего сотрудничества наркотики и «черные» капиталы начнут гулять намного свободнее, всерьез угрожая безопасности и России, и Америки? По ряду причин, ответил Майк. (Фамилия которого, по странному совпадению, была «Кук» — «Повар». Но, насколько Повару было известно, Майк, в отличие от него, был сухощавым и поджарым мужиком спортивного типа; Повару было известно также, что среди сотрудников за Майком закрепилось прозвище «Гремучка» — то есть, гремучая змея. Оба сколько-то гордились своими прозвищами, и очень часто в общении называли друг друга не по именам, а «Повар» и «Гремучка». Причем, иногда, в шутку, генерал Пюжеев называл Майка «Поваром», а Майк генерала Пюжеева «Гремучкой». И обоим эти новые прозвища вполне подходили. При разительном несходстве во внешности внутренне они были столь же разительно схожи.) Прежде всего, из-за этой, кукурузой её в задницу, Югославии… Так тем более надо развертывать нашу программу, ответил Повар. Он разве не понимает, что из за этого бардака вокруг Югославии через Европу во все стороны начнут гулять деньги, нажитые на наркотиках и оружии — к известным мафиям ещё и албанская присоединится? И пока там политики надувают щеки, нам надо делать свое дело и укреплять свои позиции, чтобы нанести эффективные совместные удары, когда пыль уляжется. Вот и попробуй ему это объяснить, трам-там-там, возразил Майк. Хорошо, попробую, благодушно согласился Повар. У него есть какие-нибудь увлечения, не знаешь? Еще бы не знать, ответил Майк, он страстный любитель орхидей, у него одна из лучших оранжерей в мире, и за уникальную орхидею он душу продаст. Тогда, считай, дело сделано, ответил Повар, сразу вспомнивший о букете Богомола. Я пришлю тебе видеозапись, на которой имеется один букетик, и распечатку, сколько было уплачено за этот букетик по электронной кредитной карте. Покажи ему, он все поймет.

Через два дня взволнованный Майк вышел на связь.

Полный порядок! У нашего деятеля есть два пожелания.

Какие? — осведомился Повар.

Во-первых, он испугался, что Курослепов решил сыграть на демпинговое понижение цен на орхидеи, и просит остановить Курослепова. Если бы он знал, что эти орхидеи у Курослепова приживутся, да ещё начнут попадать в букеты по смешной цене в триста долларов за букет в целом — то он бы никогда не допустил, чтобы Курослепов вывез хоть один экземпляр. И, во-вторых, он так понимает, что Курослепову не лично удалось приживить орхидеи-призраки на московской почве…

Правильно понимает, ответил Повар, уже знавший, естественно, о Садовникове.

Так вот, если он получит цветовода Курослепова в свои оранжереи — в свое личное и исключительное пользование — то он согласен на что угодно! Как он говорит, просто жалко, чтобы такой чудо-специалист, которого мир не знал, пропадал в России, работая на всяких Курослеповых…

Считай, этот цветовод уже у него, ответил Повар. А насчет демпинговых цен можешь его успокоить — произошла элементарная глупость, накладка. Но, для пользы дела, ему лучше сделать вид, будто он верит в злой умысел Курослепова и накатать слезную телегу в общество любителей орхидей, или как это у них там называется. Под шумок их расследования нам будет легче вертеть свои дела.

И колесо завертелось. Повезло и в том, что любитель орхидей из Сан-Франциско оказался тесно связанным с Джоном Стаггервудом — настолько тесно, что смог объяснить тому, что и как ему нужно делать в Москве, ведя свое расследование «злого умысла» Курослепова.

А тут ещё возник и потомок Шамиля, в охоту на которого сдуру ввязался Курослепов. Словом, все сходилось один к одному.

Правда, в такой большой игре пришлось пожертвовать и Беркутовым, и Ямановым, и ещё кое-кем — но это, как говорится, неизбежные производственные расходы.

Не всем в Москве потомок Шамиля был как шило в заднице. Имелись люди, понимавшие, какую роль может сыграть этот интеллигент мусульманского толка. В том числе, и люди, входящие в нынешнее правительство. Заварушка началась с осени, а тут Зараев завяз в Москве — у Повара были свои соображения. А Повара трясли, требуя обеспечить полную безопасность этого потомка. И Повар предложил им вариант с двойниками, который был с восторгом одобрен.

Беда в том, что никакого двойника не было. В Париж с «Литовцем» отправился не настоящий потомок Шамиля, а Садовников — которого «Литовец» должен был передать в Париже человеку Майка, ждавшему Садовникова с «грин кард» и со всеми прочими документами на право въезда в Америку и работы в ней. А в Майнц отправился самый что ни на есть настоящий потомок Шамиля… Об этом, подумал Повар, хитро усмехнувшись, не догадался даже Хованцев, при всей его сообразительности.

По мнению Повара, полноценное сотрудничество с американцами на многие годы вперед стоило намного больше сотни потомков Шамиля, которые то ли понадобятся, то ли нет.

И человек, к которому Повар обратился за помощью — человек, умевший мыслить действительно по государственному — это понял. Более того, он внес такие коррективы в план Повара — коррективы и предельно дерзкие, и предельно точные — что Повар окончательно проникся к нему глубоким уважением. Хотя, надо сказать, у Повара закрадывалось впечатление, что часть этих корректив внесена Большим Хозяином — уж больно был похож кое-где их почерк на очередной точный бросок матерого волка, которого все так спешили списать со счетов. Повар вполне допускал, что после его первого разговора с новым союзником тот поспешил советоваться с Большим Хозяином…

Суть корректив была вот в чем: раз чеченских подонков можно утихомирить лишь тогда, когда им перекроют финансовый кислород, а не когда в Чечне воссядет хороший правитель, то надо воспользоваться открывающимся контактом с американцами, чтобы заблокировать все счета, по которым вращаются деньги между Чечней и Западом. Уж пусть отрабатывают полученного садовника. Им, с их строго организованной и отлаженной банковской системой, наехать на «плохие» банки будет сподручней и легче всего, только пух и перья полетят. «И есть мысль, что не надо трубить о том, что блокируются чеченские счета, — сказал Повару его новый союзник. — Незачем раскрывать на весь мир направление нашего удара. Пусть какую угодно дымовую завесу напустят, что угодно сочинят — хоть то, что эти деньги связаны с людьми, близкими Большому Хозяину. Нашей предвыборной компании это не повредит, а их предвыборной компании поможет — окажем им услугу, так сказать. А разоблачить недобросовестных «желтых» журналистов всегда потом можно.» «Да, но как к этому отнесется сам Большой Хозяин?» — с сомнением осведомился Повар. «Если бы он не был готов отнестись к этому не только с пониманием, но и… эг-м… с юмором, то и разговора бы не было», — сухо ответил его собеседник. «Понимаю, — кивнул Повар, — потом, когда будет разоблачена недобросовестность и продажность западной прессы, это можно будет использовать на всю катушку — ой как сыграет нам на руку!» — «Вот именно, — кивнул его собеседник. — Так что, можно считать, эта проблема решена. Но тут возникает другая опасность. Вы ведь понимаете, на что способны бандиты — полные «отморозки» чеченского разлива — у которых в одночасье отнимают миллиарды? Пойдут на что угодно, чтобы попробовать вновь спровоцировать кровавый хаос, чтобы не наступили те мир и спокойствие, которые для них все равно, что смерть! Так что любые призывы к бдительности здесь излишни.» — «Что до меня, то бдительность гарантирую, — сказал Повар. — А начать, пожалуй, следует, со счетов, связанных с Курослеповым. Наш драгоценный любитель орхидей так его ненавидит, что покруче голодного тигра растерзает все банки, в которых найдутся такие счета!» Его собеседник позволил себе слегка улыбнуться. «Пожалуй, да. Впрочем, тут уж вам карты в руки. Запускайте вашего агента…»

Вот такой состоялся разговор. И Повар теперь почти не сомневался, как через несколько месяцев будет выглядеть политическая карта страны. Да, он сделал правильную ставку — и правильный выбор. Оставалась лишь одна опасность — для него лично. Если Зараева в ближайшие дни все-таки возьмут и застрелят в Майнце, то никто его особо защищать не станет. Ведь слишком яростно защищать Повара — это до времени раскрывать карты. Правда, голову ему отрубить не дадут. Максимум, что его ждет — это несколько месяцев отставки, чтобы потом, когда в правительстве произойдут крутые перемены, вернуть его на место. Однако, и в этом приятного мало. Если однажды выведут в отставку, то могут и «забыть» вернуть на место… Впрочем, и здесь Повар подстраховался. Около одиннадцати, надо понимать, у него уже будет паренек, способный сыграть роль «продажного чекиста», желающего получать навар с московской проституции в обмен на «секретные служебные сведения». Около полуночи, сразу после инструктажа, этот молодой талант выйдет на связь с чеченцами. И уже в час ночи уйдет срочный приказ: всем покинуть Майнц и перебрасываться в Париж. Пока они будут без толку рыскать по Парижу, Повар спрячет Зараева так, что никто никаких следов не найдет. И, если Зараев паче чаяния понадобится как новый правитель Чечни — Повар спокойно достанет его из бархатного футлярчика какой-нибудь очаровательной далекой страны футлярчика, в котором он будет хранить Зараева как величайшую драгоценность. И доставит по назначению, сдув все пылинки.

И вновь он утрет всем нос…

Да, всем участникам операции есть чего бояться. Как Повар нарушил служебный долг, так и этот любитель орхидей перетрухнул, когда кто-то попытался влезть в его электронную почту — в тот момент, когда там находилось сообщение о точном времени прибытия Садовникова в Сан-Франциско. Если возникнет хоть малейший слух, что он «помог русским в обмен на цветовода», его голова так резко полетит с плеч, что уже никакой хирург на место не пришьет. И, главное, рухнет так тщательно выстроенная, такая ценная программа сотрудничества.

Вот почему придется безжалостно устранять тех, кто коснется хоть краешка этой тайны.

Но Андрея Хованцева он не отдаст. Андрей ещё пригодится. Если американцы начнут слишком наседать, кто, мол, этот электронный взломщик, он свалит все на «Литовца». «Литовец» и знает слишком много, и странно начал себя вести. Этот его многолетний роман с полячкой из сомнительных (с точки зрения контрразведки) кругов… И даже не сам роман — главная беда, а то, что он действительно любит эту женщину. То есть, может наломать дров. «Тоже мне, очередной Андрий сыскался! — усмехнулся Повар. — Что ж, «я тебя породил, я тебя и убью», тот случай…» И почему Гитис медлил с информацией о заложнике, пока не вмешался полковник Сметников? Впрочем, Повар заранее полагал, что Гитис будет медлить. Поэтому и поручил данное дело именно Гитису — Повару не очень-то хотелось слишком топить Терентьева, который тоже мог ещё пригодиться. В отличие от Беркутова, который был уже ни на что не годен…

Нет, с какой точки зрения ни посмотри, Повару редко удавалась такая изящная, так гладко провернутая операция… За все несколько месяцев — ни одной промашки. Ему есть, чем гордиться!

— Григорий Ильич, прибыл человек для инструктажа, — через переговорник сообщил дежурный.

— Давай его сюда, — сказал Повар.

…Садовников шел по оранжерее — по замечательной оранжерее, подобной которой он в жизни не видел. И все это было его! Как его были и дом в уютном предместье, и машина с шофером (сам он машину водить не умел, всю жизнь перемещался на городском транспорте, а для перевозки редких экземпляров заказывал такси или обращался к кому-нибудь из друзей с машиной), и заранее открытый солидный счет в банке, и «грин кард», которую, если он пожелает, через пять лет обменяют на американский паспорт, и никто не намекал, что ему лучше скрывать свои заработки, чтобы других людей не подвести — тех, кого ему поневоле пришлось бы указывать в налоговой декларации… Здесь он будет честно платить налоги и не бояться, что его схватят за нарушение закона. В России он этого очень боялся, хотя и понимал умом, что шанс, что именно его возьмут и прижмут — один на миллион. Видно, сказывался вечный испуг, укоренившийся ещё в советские времена, когда любой человек, занимающийся необычным делом — тем более, таким, из-за которого ведет переписку с зарубежными странами и иностранцев периодически в гостях принимает — вызывал подозрение…

Но главное — это цветы. В упоении осматривая оранжерею, Садовников иногда чуть иронически усмехался и покачивал головой. Да, все у американцев идеальное, и условие, и оборудование, но есть у этого совершенства и обратная сторона: они настолько привыкли доверять технике и хорошему климату, что иногда перестают чувствовать цветы, тем шестым чувством, которое необходимо цветоводу. Вот этой орхидее он бы чуть изменил условия содержания — совсем чуть-чуть, на такую малость, что посторонний глаз и не заметит — и вот этой, и этой… У одной из орхидей он попробовал почву, покатал её в пальцах, разминая. Все по науке — но он бы, против науки, добавил ещё чуть-чуть сахара, да, обычного сахара, совсем немного, на кончике чайной ложки. Он просто знал, что это надо сделать, он слышал цветок.

Он повернулся к двум людям, наблюдавшим за ним — владельцу оранжереи и переводчику.

— Переведите ему, — сказал он переводчику, — что я сделаю его оранжерею лучшей в мире!