Утро началось с победного взгляда, которым встретил меня Инженер, читавший новости в Интернете.

– Вот, пожалуйста! – воскликнул он. – Только Либерман и умеет решать проблемы.

Речь шла о том, что бывшему главе Мосада была сделана экстренная операция по пересадке печени в Минске. Она стала возможна благодаря прямому обращению министра иностранных дел Либермана к белорусским властям. «Батька Лукашенко», как называют его в русской прессе, лично распорядился поставить главу иностранной разведки на первое место в очереди на трансплантацию, и уже через пару дней донорский орган был в распоряжении врачей.

– Ему отказали у нас и везде на Западе, – Инженер едва сдерживал чувство гордости, такое знакомое мне, такое русское, такое родственное всеобщему ликованию, которое охватывает любой несчастливый народ, когда его футбольная команда выигрывает в блестящей европейской столице.

– Но почему же ему отказали здесь и в Америке, и в Европе?

– Там и здесь не делают такие операции после шестидесяти пяти... ну, и очередь, наверно, – неуверенно добавил Инженер.

– То есть белорусский диктатор, возможно, обрек на смерть кого-то из своих граждан, ожидающих пересадки?

Инженер замер, словно замерз на секунду, он, видимо, сопротивляясь, все же примерил на себя тяжесть такого решения, и она явно оказалась для него непосильной. Ему не хотелось, чтобы кто-то умирал из-за него в Белоруссии, но и цинизма для презрительного отношения к «чистоплюйству» тоже недоставало. Он задержал воздух в легких, боясь, что выдохнув, обнаружит облегчение от того, что не ему, а г-ну Либерману пришлось проявлять инициативу в этой ситуации.

– А завтра, – продолжил я, – белорусский президент обратится к господину Либерману, с просьбой, например, чтобы ваш посол в Минске заявил, что ему ничего неизвестно о политических репрессиях в стране.

– Мы не вправе брать на себя роль наставников белорусов в вопросах коллективной морали и общественного устройства, – мой вопрос будто снял наконец с плеч Инженера груз собственной его ответственности.

– Это лично вами выношенная мысль? – признаю, не самым вежливым образом спросил я моего гостеприимного хозяина.

– Так говорит Либерман, – оправдал Инженер мое предположение.

Стоило ли мне на таком болезненном примере предлагать Инженеру сравнение принципов власти закона с «телефонным правом» и жизнью «по понятиям»? А как я поступил бы в такой ситуации? А ты что скажешь, Господи?

Но уже через минуту я снова стал сердиться, заподозрив, что неприятие в душе Инженера (в строгом соответствии с русской традицией) рождает не привычное русскому человеку неравенство высокого государственного чиновника и рядового гражданина, а отвратительная западная публичность, выставившая на всеобщее обозрение, словно непристойный гомосексуализм, неизбежную изнанку жизни. «Оld habits die hard», думал я. Русские привезли сюда Россию, и скоро с традициями ее общественного устройства они не расстанутся. Вывернутое наизнанку печальное утверждение Дантона по-русски должно бы звучать так: куда ни двинемся, повсюду несем мы отечество на подошвах своих башмаков!

Меня так и подмывало спросить Инженера, уверен ли он, что будучи главой правительства, г-н Либерман не решит подобным же образом проблемы двух-трех нужных американских конгрессменов уже здесь и уже вполне по-русски, то есть без всякой огласки. Но опасение разрушить устанавливающееся между мною и Инженером доверие и даже начатки личной симпатии остановило меня. Я опасался, что он обидится, замкнется, станет подозрителен и осторожен со мной, и предпочел промолчать.

Я почувствовал, как развивающееся разочарование в Инженере невольно вырастает во мне в привычное недоверие к русским вообще, снова они стали казаться мне упрямыми доктринерами, топором вырубленными немцами. Сам Инженер представился мне в тот момент личностью без воображения, человеком ограниченным. В сад его, говорил я себе, залетают порой удивительно раскрашенные, прямо таки – райские птички, но он их как будто и не замечает. Исчезни из мира весь род птичий за исключением голубей и кур (мясо индейки, знаю, Инженер не любит) – думаю, вряд ли обратит он внимание на пропажу. А тут еще вышел из строя большой холодильник на кухне, и пока не приобретен новый, мы обходимся малым, стоящим в нише на втором этаже. Каждое утро теперь Инженер спускается по лестнице с неизменными двумя помидорами и огурцом в одной руке и банкой зернистого творога в другой. Если его окликнуть в этот момент, он наставляет на меня зеленый фаллос с двумя красными яйцами. Я бы принял это за издевку, если бы не был уверен в его младенческой невинности. Черт дернул меня не так давно, на Небесах еще, ознакомиться с иносказанием «Роман» писателя Сорокина, аллегорически описавшего переход России из XIX-го века в XX-й, и будучи натурой по-европейски впечатлительной, я стараюсь не смотреть, как кромсает Инженер овощи для салата и затем поливает их текучим творогом.

Я взял себя в руки – Дантон Дантоном, а я здесь, чтобы изучать Россию.

– Можем ли мы вместе взглянуть на ваши русские газеты? – попросил я Инженера.

– Я не покупаю газет.

– Отчего же?

– У меня и так массу времени отнимают телевидение и Интернет, на газеты уже духу не хватает, – оправдывался Инженер. – К тому же приятель мой, Е. Теодор, советует не читать до обеда русских газет, – добавил он, подождал моей реакции, а затем улыбнулся, будто процитировал сейчас Расина или Корнеля, а я этого не заметил, не угадал и не оценил.

– А ивритские газеты приятель ваш рекомендует читать хотя бы и после обеда?

– Их мне читать трудно, – сознался, совестясь, Инженер, – вот я никаких и не читаю! – воскликнул и рассмеялся неожиданно радостно.

Не думаю, чтобы Инженер экономил на газетах – вижу в этом веяние времени, печатный станок Гуттенберга обречен. Вчера на моих глазах Инженер за несколько минут скачал из Интернета двадцать два тома сочинений Льва Толстого в свою электронную книжку.

– А что вы смотрите по телевидению? – поинтересовался я.

– Новости, реалити, иногда – фильмы.

– Русские реалити? – оживился я.

– Нет, русское реалити здесь – это только Либерман. Я смотрю местные программы, там тоже всегда есть русские, но уже не нашего поколения, молодежь, а они уже – не совсем наши. Я, знаете ли, тоже принял однажды участие в реалити, нужен был сторонник Либермана моего возраста из русских. Меня взяли, но я вылетел первым.

– Из-за Либермана?

– Нет, видимо, из-за животных. Я разругался там с одним типом, который овечку (совсем как живая была!) брал с собой в постель из салона на ночь, наорал на продюсера за то, что они рыбке в аквариуме спать не дают, мучают ее ярким освещением. А за Либермана вступиться так и не успел, хотя было перед кем: был там актеришка, который читал стихи про капиталистического Молоха, про нефть вместо крови и умильную физиономию строил, когда открывал Коран. Я не уверен, не держал ли он его при этом вверх ногами, это я уже из дома по телевизору наблюдал. Еще была там женщина одна, которая за права палестинцев борется, и была арабка, так вот арабку-то она и терроризировала больше всех за якобы конформизм последней. А-а! – обреченно махнул рукой Инженер.

– И что русская молодежь, дети ваши, например, они, действительно – другие уже?

– Ну, в общем – да.

– Но они голосуют за Либермана?

– Вряд ли, но это пока не так уж существенно, их на данный момент не более процентов двадцати от общего количества наших здесь. Так что вы не опоздали, если вас интересуют настоящие русские.

Это не я не опоздал, это мудрость Господня никогда не опаздывает, хотел возразить я, но удержался.

– Что представляет собой здешний русский Интернет?

– Все, кого я знаю, начинают с портала Zahav.ru.

Инженер открыл список Favorits и щелкнул мышкой. Открылась страница в желтеньких тонах. Так, наверно, и полагается выглядеть солнцу русского Интернета. Справа под солнцем размещались небольшие, прямоугольной формы лоскутные участки пяти новостных сайтов, далее – за новости туризма и компаний был задвинут шестой – ностальгически, должно быть, действующий на русскую душу еврея призрак былого теперь уже диссидентства – Русская служба BBC.

– Что они собой представляют? – спросил я. – Придерживаются ли каждый из них определенной политической ориентации?

По поводу первых трех (NEWSru, MIGnews и Курсор) мнение Инженера было, что они, пожалуй, нейтральны, там сообщаются новости, имеется обзор большой прессы, приводятся переводные статьи.

– Честная бедность! – вдруг воскликнул Инженер и радостно заулыбался.

Я смотрел на него во все глаза, пытаясь понять, чем вызвано его внезапное веселье – удовольствием от собственного остроумия или снисхождением обладателя практической, прямо затребованной обществом и им вознаграждаемой профессии к вольной добродетели, чей неизменный удел – скромность и стесненность в средствах.

– Понимаю, – попытался я спровоцировать Инженера, – в бедности всегда есть что-то досадное, и она всегда немного скучна.

Но Инженер уже, кажется, устыдился своей бестактности, к тому же, проявленной им в присутствии иностранца. Однако! «Честная бедность!» А ведь и Инженеру, оказывается, не чужда афористичность в определениях. Это русское приобретение, сделанное ими во Франции два с лишним века назад, надо отметить, прижилось в их общественной жизни. Остроумие политических анекдотов сыграло, пожалуй, немалую роль в крушении русского коммунизма. И даже господин Либерман, как сообщил мне Инженер, несмотря на признанную скромность его лексикона во всех известных этому деятелю языках, удостоился в местной прессе титула «вербального пироманьяка» (кажется, когда с парламентской трибуны послал в преисподнюю главу Египта лишь за то, что тот отказывается посетить с официальным визитом еврейское государство). Грубость – тоже своего рода афоризм, особенно, в устах русских.

Два сайта «с направлением» назывались Izrus (корни этого названия очевидны) и Zman (Время). Насколько я смог понять из замечаний на их счет, сделанных Инженером, направление обоих, по большей части, совпадает с направлением мысли и стилем господина Либермана, разница же между ними заключается в том, что Zman – более схож с купцом высокой гильдии, чьи приказчики взашей выталкивают из национальной лавки «левотину» и «старые элиты», прилюдно порицают военных и судейских чинов (их символизируют здесь два Барака, один – уже неоднократно упомянутый Эхуд, другой – Аарон, бывший Верховный судья). У Zman имеются и собственные авторы, и редакторы, и модераторы. Izrus же, скорее, – негативно настроенный по отношению к дворянству разночинец, на выходные дни уходящий в глухую отключку (надеюсь, обходится без традиционного для этого сословия weekend-запоя). Главное амплуа его: «наших обижают», «мы – славные, но для них – кухаркины дети». И не дай вам бог нечаянно чихнуть на этот сайт, сдержанность там такого свойства, что ее сдувает вмиг как ветром голубиный помет с крыши. У меня даже со слов Инженера, а впоследствии от упоминаний о юридических победах сайта, возникло подозрение, что одним из главных источников финансирования его являются выигрыши от судебных исков за нанесенные ему и его авторам обиды. Классический русский литературный прецедент с Остапом Бендером и лошадью, то есть разбирательство, кто из них двоих в результате уличного столкновения отделался легким испугом, признаю, впрочем, – является легитимным способом решения финансовых проблем. Инженер, подозрительно посмотрев на меня, сказал: «Маркиз, вы, я вижу, что-то записываете, не ссылайтесь на меня, пожалуйста, если напишете что-нибудь про Izrus, я никогда не имел дела с Фемидой и ужасно боюсь черных мантий, к тому же я небогат и не хочу рисковать тем малым, что до сих пор нажил». Я пообещал ему, что в случае чего, все претензии – ко мне, заезжему и не вполне живому маркизу Астольфу Луи Леонору де Кюстину. «Слово французского дворянина!» – воскликнул я прочувствованно. Ободренный Инженер улыбнулся какому-то своему воспоминанию, и я посмотрел на него вопросительно.

– Я работаю вместе с инженером из наших. Левак, книжки пишет, – последние слова он произнес тоном, вроде бы – уважительным, но с другой стороны – отстраняющимся. Тот самый Е. Теодор, который отрицает русские газеты. Он как-то услышал по радио, как внучка или правнучка основателя современного иврита сказала, что ее не смущает фраза: «Има, эйзе кусит ат айом!» Так вот, он сказал, что первые три сайта перевели бы ее в соответствии с духом: «Мама, какая ты сегодня красотка!», – и на это никто не обратил бы внимания, а Izrus, я думаю, перевел бы ее буквально: «Мама, какая ты сегодня пизденка!» – и этим вызвал бы бурю откликов возмущенных пенсионеров о глубоком бескультурье местного общества. А вот в Zman.com эта фраза, может быть, вообще не попала бы, так как не несет смысловой нагрузки в деле борьбы с левой идеологией и, значит, зачем она вообще нужна на сайте?

– Есть там, правда, на Zman.com серия статей об ивритских идиоматических выражениях, – вспомнил Инженер. – Но зачем читателям Zman.com иврит? Читай себе наш бело-голубой сайт на внятном русском языке – и весь мир у тебя как на ладони! – Инженер улыбнулся, и улыбка его означала, кажется, что сам он стоит выше зманкомовской однозначности, но если бы Zman.com не было, его следовало бы выдумать.

– А есть ли у этих сайтов авторы со стилем, с собственным неповторимым почерком?

Инженер подумал немного и ответил с гордостью:

– Конечно. Например, госпожа Нелли Гутина. Я, между прочим, первые пять лет здесь жил в том же городишке с не вполне приличным названием, где она проживает и ныне, но, вот, ни разу ее там не встретил, – огорченно добавил он.

Мне показалось, что Инженер уже упоминал ранее имя этой госпожи во время совместных наших прогулок по нешелестящим страницам Интернета.

– Глаза и плечо? – осенило меня.

– Ну, да, – ответил Инженер.

Я был горд своей наблюдательностью, это ее книга с портретом автора на задней обложке рекламировалась на полях одного из сайтов.

Меня не волнуют женщины, но вглядываясь в их фотопортреты, я пытаюсь отгадать свойства их душ и сделать предположения о характере исходящих от них опасностей. В данном случае: штрих-код – вуаль для коленей; взгляд, под которым чувствуешь себя зайцем на асфальте; гладкой волной окатывающий плечо текст рецензии, – все это, показалось мне, оправдывало уверенную похвалу Инженера и соответствовало проходному порогу, высоко поднятому в моем вопросе.

Я спросил у Инженера, имеется ли в его библиотеке эта книга. Оказалось, что нет. Не было ее и в электронных библиотеках в Интернете. Инженер заметил, что книга издавалась на английском языке, что ее наверняка можно приобрести, и тогда я смогу прочесть ее самостоятельно, не полагаясь на его перевод, который может страдать неточностями. Но денег своих у меня не было, и как только Инженер вспомнил об этом, в глазах его зажглась пиратская непреклонность русского анархиста, презирающего частную собственность и авторские права. Он порылся в Интернете и вскоре нашел обширные отрывки из книги, опубликованные в русскоязычном литературном журнале.

Мы начали читать, и меня, признаюсь, очень скоро увлекла эмоциональность и напористость книги г-жи Гутиной, повела за собой не грешащая банальностями стилистика и интеллектуальный задор, русским женщинам присущий в гораздо большей степени, нежели их мужчинам. (Мысль об особой роли la femme в России была впервые высказана мне в Ярославле летом 1839-го года пожилой французской гувернанткой жены главы местной администрации, умной и наблюдательной женщиной, прожившей почти всю жизнь в России и в молодости дружившей с моей бабушкой, г-жой де Сабран).

Некоторые фразы текста были так очаровательно насыщенны, что напоминали мне взбитый белок. (О! Я хорошо помню из земной моей жизни, как выступает испарина на лбу женщины, поставившей целью добиться особой воздушности суфле и бисквитов, помню скребущий звук, производимый трением о дно стальной кастрюли энергично и быстро сжимаемой и расслабляемой большой конусообразной пружины; иногда нерасчетливо сильный нажим завершался глухим ударом деревянной ручки о метал сосуда!)

Другие фразы ассоциировались для меня с нимбом волос моей незабвенной матушки маркизы Дельфины де Кюстин, в сияющем ореоле которого изображена она в статье Википедии обо мне, и это последнее воспоминание усилило в моей душе чувство приязни к тексту. Чтобы не быть голословным, приведу для тебя, Господи, обширные отрывки из этой несомненно замечательной книги. Вот первый из них.

«Как ни удивительно, в этой мультикультурной стране иммигрантов каким-то образом сформировался израильский национальный характер, и одной из его характеристик является прямолинейность. Сабра (еврей-абориген – прим. Кюстина)не терпит двусмысленности, нетерпелив ко всяким экивокам... Его раздражает чрезмерная интеллектуальная рационализация, а политическая корректность, навязываемая ему его собственной элитой, воспринимается им как лицемерие... Ивритские журналисты, многие из которых являются рупором правящих элит, придерживаются другого мнения. Поскольку цитатами из моего архива, в которых упоминается Либерман, можно запросто заполнить несколько томов, приведу лишь несколько из расхожих мнений. Йоэль Маркус, ведущий публицист газеты «Гаарец», называет Либермана главным героем фильма ужасов. Как этот человек будет представлять нас в Европе... спрашивает он... Министр иностранных дел не может разговаривать, как вышибала.

Ран Эделист, портал «Нана-10», называет Либермана хулиганом, Лили Галили из «Гаареца» – словесным пироманьяком, а Y-net – политическим олигархом, который думает якобы только о том, как бы умножить свои электоральные активы.

Известный историк и журналист Том Сегев, комментируя электоральный успех Либермана, сказал мне буквально следующее: с нас предостаточно русской политической культуры с ее культом сильной личности, эта культура несет сюда расизм и ксенофобию. Лексикон израильской политологии обогатился такими выражениями как либермания и либерманизм.

Однако реакцию простого израильтянина можно суммировать цитатой из песни Высоцого – а мне такие больше нравятся!»

Мой слух неприятно оцарапала только фраза о «журналистах, являющихся рупором правящих элит».

– А госпожа Гутина является чьим-то рупором? – спросил я Инженера.

Он повел плечами в ответ, почитая, видимо, ниже своего достоинства опускаться до уровня характеристик такого рода. Нет. Конечно, нет – решил я сам для себя. Русская женщина, да еще журналистского племени, – не может быть ничьим рупором, она первична как ты, Господи. Только в отличие от тебя она осведомлена о своем происхождении, особенно, духовном – от славной русской традиции, от Белинского и Добролюбова, от Чернышевского... и хватит пока. От их свободного от двусмысленностей и экивоков национального характера. От не лишенного прямолинейности призыва последнего из вышеперечисленных отцов: «К топору зовите Русь!»

Еще:

«... Узи Ландау... заговорил со мной, естественно, – о чем еще можно говорить с женщиной с русским акцентом? – о другом менталитете и другой политической культуре, которую привносят с собой русские. Мне не важно, кто из них евреи, а кто нет, сказал он, главное – у вас у всех нормальные реакции и здоровые инстинкты, а у израильтян они уже атрофированы.

Прошло примерно года полтора после нашего разговора – и Узи Ландау присоединился к русской партии.

Парадокс, но именно русский Либерман отражает типично сабрский характер, подвергавшийся ломке, перевоспитанию и, в сущности, насилию со стороны элит, которые хотят быть приняты в приличном обществе и посему перевели на иврит политкорректный новояз.

Народу же, напротив, осточертели собственные менторы. А еще больше, чем собственные менторы, израильтянам осточертели менторы иностранные. И гораздо больше, чем арабы, им осточертели их западные защитники – с их патернализмом, с их демонстрациями, с их NGO (неправительственными организациями), с их Си-эн-эн, с их интеллектуалами, с их дипломатами и с их профессорами. Немудрено, что они мечтают о том, что кто-то поднимется на международную трибуну и скажет им всем на чистом иврите: кибенимат».

Перечел сей гимн искренности, и думаю, что наверно, нужно все-таки подобно мне принадлежать к LGBT community, чтобы в полной мере ощутить пафос и внутреннюю энергию этого текста, в котором страсть влечет за собою в облаках пыли к хвосту ее привязанную мысль. Яростный всадник хлещет Пегаса политической прозы кнутом витых обобщений, не отягченных занудливой арийской доказательностью. Вот вам, сволочи европейские, портрет сабры, уроженца страны! Не верите? Думаете – это портрет Либермана, уроженца Молдавии, и журналистки Гутиной родом из Киева? Валите «кибенимат», заморские менторы!

Не по себе стало мне лишь от ясно выраженной неприязни к «элитам». О! Всем мы, «бывшие», «аристократы», «буржуи» вечно мешаем, вечно мы – кость в горле у вновь прибывших. Тени моего деда, гильотинированного при Робеспьере, взошедшего следом за ним на эшафот и обезглавленного моего отца, матери, полгода продержанной в застенке и чудом избегнувшей казни, будто укоризненно кивали головой, ставя мне в упрек нынешнее мое воодушевление. Будто смотрели они из небесной ложи на меня, сидящего в партере земного театра жизни и внимающего наряженному балтийским матросом актеру, хрипло кричащему в зал: «Кто здесь временный? Слазь! Кончилось, кибенимат, твое время!»

О! Это вечное круговращение – возвышаются гонители, но над ними самими уже занесено лезвие гильотины новых популяций. Настал ли этому конец хотя бы в Европе, Господи? Ведаешь ли?

Инженер продолжал читать и переводить. Вместе мы следили за логическими построениями автора, но то ли дело было в надвигающемся хамсине, то ли одновременно повышались влажность и падало атмосферное давление, то ли перевод Инженера и в самом деле страдал неточностями, но кубики логических аргументов, которые должны были складываться в пирамиду иногда вдруг рассыпались в моей голове и даже, казалось порой, начинали кружиться. В конце концов, Инженер пожаловался на головную боль, отломил и съел треть небольшой булочки, усыпанной ядрами семечек подсолнуха, чтобы принять обезболивающую таблетку не на пустой желудок.

Задним числом я с улыбкой вспоминаю внезапное недомогание Инженера, и не ощущая абсолютной уверенности в предлагаемых мною трактовках, все же рискну объяснить его. Во-первых, в этом тексте мой добрейший Инженер не нашел славного духа юбилея старушки, то есть в нем не выпивали умеренно и не закусывали с удовольствием, не было в нем ни примирения, ни благодушия. Непоколебимая, еще будто киевской Руси греко-византийского закала вера автора в свою правоту, не размытые границы которой остры как расколотое стекло, пугала его. Во-вторых, отделение от «старых элит», из которых автор осторожно, но понятно для «своих», выделяла выходцев из Польши, Германии и Австро-Венгрии, смущало его. В отличие от русских журналистов, он был в эту «элиту» погружен на оборонном предприятии, где работал, и находил в ней немало приятных и близких его душе черт. Ведь Инженер принадлежал по происхождению, духу и воспитанию к образованным «разночинцам», к «западникам», чьи сердца требовали любовного слияния с Западом, кои были меньшинством в России и с надеждой (а чаще – с тоской) оглядывались на азиатское русское наследие! Да и о каких «старых элитах» можно говорить в стране, возраст которой не достиг пока даже человеческого пенсионного? И в-третьих (но это уж совсем – моя спекуляция): беглецу незадавшегося супружества, ему страшно вдруг стало вновь обнаружить себя посреди озера женской мысли, в котором бог знает сколько футов под килем его собственной лодки и берега – далеки от нее.

Еще напоследок цитата:

«Мы действительно, что и говорить, являемся носителями другой политической культуры, нежели менторы из Института демократии. Но, может быть, именно эта культура более органична для нашего региона, чем та, которая трансплантирована из Европы? Вопрос: что такое демократия – воля народа или воля небольшой части вестернизированной элиты, которая, по сути, является инородным телом не только в регионе, но и в своей собственной стране?»

Не находите – отличная фраза для произнесения ее с баррикады на площади Тахрир в Каире или при сожжении американского флага в Ливии? И чем автор – не Марианна «арабской весны» с открытым плечом, хоть и без фригийского колпака? Я попросил Инженера набрать в Google «русский и... братья навек». Как видишь, я уже на «ты» с новинками цивилизации (будто для того, кто на «ты» с Всевышним, это может составить хоть малейшее затруднение). Поисковая машина предложила список подсказок: «русский и китаец – братья навек», «русский и серб – братья навек», «русские и сербы – братья навек», «русские и чеченцы – братья навек». Братство с арабами не предлагалось. И зря, подумал, было, я, но когда набрал «Русский и араб – братья навек!» целиком, то и эта фраза обнаружилась в некотором количестве, чего вполне можно было ожидать. Разве не является любимым занятием русских, как и арабов, пробивать собственные туннели в твердых породах рядом с автострадой цивилизации?! И не зря же державная Россия и арабский мир друг к другу – всегда с почетом, как на удалении живущие братья. Но здесь два этих мира физически сблизились и, как часто бывает с братьями, рассорились вдрызг. И в точности – как братья.

Вот и к высоко ценимому партией Либермана таланту ее лидера «говорить по-арабски» (о чем с немалой гордостью сообщил мне Инженер), стоит, несомненно, отнестись с доверием.

А ночью мне приснился сон, будто ты, Господи, превратив меня в лошадь, охаживаешь брюхо мое сапогами, приговаривая загадочную какую-то фразу по-русски. Так она запомнилась мне: «В Киеве – бузина, в огороде – тетка» (когда я рассказал об этом Инженеру, у него едва слезы не выступили от жалости к лошади). Но потом ты вернул мне мой обычный человеческий облик и избитого уложил в постель, встал над моим ложем и сказал с укором:

– Никакой из тебя сабра, маркиз. Просто – никакой!

– Зачем мне? – спрашиваю.

– Чтобы на вызовы отвечать прямо и смело, мол, хам – он, бляха-муха, и в Африке – хам, и на Ближнем Востоке. То есть, без всяких там маскарадных «кибениматов». Но ты опутан с головы до ног аристократическими предрассудками, ты ведь как изъясняться привык, сударь мой. А?

Тут ты, Господи, повернулся ко мне спиной, присел сначала в книксене перед зеркалом, для того будто, чтобы прорепетировать роль, а потом завилял прямо у меня перед носом священным своим седалищем и стал кривляться:

– «Но позвольте, мадам! Прогресс человечества, смею вам заметить, отмечен движением от грубости к учтивости, от невоздержанности к самообладанию, от оскорблений и рукоприкладства к изысканному обращению. Движение в обратном направлении чревато регрессом в человеческих отношениях и может быть даже – всеобщей деградацией». Что, небось, и к ручке приложился бы, и плечо поедал бы глазами? А?

И вот обернулся ты ко мне и наклонился над моей головой, а у тебя ни с того, ни с сего – широкое лицо, медвежья фигура, короткая борода и светлые глаза навыкате, и тут ты как рявкнешь мне прямо в лицо гнусавым голосом:

– Коз-зел ты, а не маркиз! Вот ты кто!!! И пидор к тому же!!!

Думал – плюнешь, но – нет.