Когда Я., Баронесса и мальчик вернулись домой, вся компания уже была в сборе. Они обменивались подробностями операции, а мальчик рассказывал бывшему полковнику Б. о встрече с мышкой.
Полковник, в свою очередь, рассказал о том, что пока он сидел в засаде в парке города Линца, у его ног устроилась белка и трудилась над чем-то, что она подняла с земли. Словно она нашла монету в два евро и отчищает ее от налипшего грунта. Она была очень похожа на мышь, но только с таким карнавальным, пушистым хвостом, рассказал Б., но дальше, забывшись, он стал рассуждать о чем-то, что показалось мальчику недостаточно интересным. Котеночек и Баронесса, слегка приведшие себя в порядок после дороги, отправились со спасенным мальчиком к его родителям.
– Разве все дело в хвосте? Разве из-за хвоста белка пользуется всеобщей любовью, чего никак не скажешь о мыши? – вопрошал тем временем Б. оставшихся в салоне мужчин. – Хотя найдется в мире немало людей, преодолевших свое отвращение к мыши. Или все дело в том, что о белке достоверно известно, что она не будет, забиваясь в глухие углы, обшаривать наш дом, не лишит нас покоя, пробежав однажды по подушке и задев наши волосы, пока мы засыпаем?
Но разве она виновата в том, что она мышь, спрашивал себя Б. А разве мы виноваты в том, что мы только люди, отвечал он себе вопросом на вопрос. Я., прислушивающийся к рассуждениям полковника о жизни грызунов, замечает, что так много усилий потрачено на то, чтобы человек был не просто человек, а человек разумный и терпеливый, столько успокаивающих уколов воткнуто в задницу племенному инстинкту. И ты думаешь, что кто-нибудь рискнет пустить насмарку семидесятилетний курс лечения европейской племенной чумы? Ты хочешь рискнуть? Не хочу, говорит Б. тоном, которым он обещал бабушке не бегать по квартире так быстро, что у нее от этого мелькает в глазах, и не кричать так громко, что у нее закладывает уши. Так к чему этот бунт против европейской терпимости, спрашивает Я. Нет ответа у задумчивого Б. в данную минуту. Уже получасом позже он сбрасывает с себя эту задумчивость и объявляет Я., что и он сам, и Я., и Кнессет Зеленого Дивана, и все прогрессивное человечество живут в эпоху заката постнацистского синдрома. Дальнейшее упорство в проведении в жизнь идеи многокультурного общества может привести к возрождению нацизма. Разумеется, не там, где он зародился, а, скорее, в среде его победителей и жертв. Разве оправданными оказались трагедии на пути воплощения идеи социальной справедливости, которая к тому же провалилась в итоге, спрашивает он Я. Разве красота идеи гармоничного могокультурного общества, чья осуществимость пока нигде не доказана, стоит таких временных побочных эффектов, как Холокост или судьба армян в Турции. Я хоть и ощущаю ответственность за судьбы мира, но мне, прежде всего, страшновато за энтузиастов-евреев, продвигающих эту идею. Ну вот, Б. – опять завел шарманку, вздохнул Я. Но полковник в отставке гнет свое: ведь пока либеральный еврейский профессор, прикрыв глаза, возносит в небо песнь о всеобщей любви (прежде всего, конечно, – к себе, такому чудному), у него, как у глухаря, притупляется слух. Из этого состояния его выводит только хлопок по уху, которым награждает его кто-нибудь из уставших слушателей, на потеху всем утверждая, что уважаемый профессор только что пукнул от избытка воодушевления и что так не ведут себя в общественном месте. Уверяю тебя, горячится Б., он от такого душевного напряжения рано или поздно и в самом деле пукнет.
– Многокультурность – болезнь общества, – заявляет Б., доктор по национальным заболеваниям, – и когда она уже является свершившимся фактом, то лечить ее, конечно, нужно терпимостью, обеспечивая максимальное качество жизни, которого можно добиться при хронической болезни. Но что верно для любой болезни, верно и для этой: лучшее средство от нее – профилактика. Львами, змейками и другими народами лучше любоваться и любить их с безопасного расстояния. А под руководством опытного инструктора льва можно погладить, а змейке подарить кузнечика.
Отдав ребенка родителям, Баронесса и Котеночек вскоре вернулись домой. И там застали мужчин в состоянии, отличном от того, в котором они оставили их, уходя. Те то ли праздновали победу, то ли стирали из памяти шероховатости операции, но они были уже изрядно навеселе. В. приволок из багажника своего автомобиля четыре комплекта армейских штанов, которые вместе с остальным барахлом бросили ему его друзья – резервисты, отправившиеся налегке провести денек на Красном море. Нацепив штаны, защитный цвет которых ассоциируется у всякого с военной доблестью, и белые домашние футболки, символ принципиального миролюбия военных людей, друзья восседали на Зеленом Диване. Обнявшись и раскачиваясь, они держали в руках кружки с пивом и распевали немецкие народные песни.
– Хороши голубчики, – отметила Баронесса.
фальшивил совсем окосевший А.
– Во! – удивляется Я. – Я такого продолжения никогда не слышал.
– Говорил же тебе, – Б., полковник в отставке, увещевает смущенного В., – не подливай ему в пиво “Русский стандарт”. В крайнем случае – “Кеглевича”.
Баронесса, прихватив с собой Котеночка, отправилась на кухню, чтобы приняться за приготовление закуски. Этот поход на Восток пора было плавно превращать в организованное отступление по всем правилам немецкого военного искусства.
Пока они возились на кухне, а Я. с Б. выясняли на примере России и Германии, что в большей степени способствует укреплению радикальных идей в обществе, пиво или водка, В. нашел-таки в дальнем углу морозилки забытого там много лет назад “Кеглевича”. Чтобы загладить промах он подлил его А.-иньке в пиво. Спор был в разгаре, Я. горячо доказывал, что пиво опаснее водки, когда А. снова привлек всеобщее внимание.
– Я все готов простить нашим вождям, – говорил он, – распри и коррупцию, демагогию и бардак, одного я им не прощу никогда – ослабления оборонной мощи нашей страны.
По щекам А. текли крупные слезы. Спор теперь переключился на закуску. Жирная пища нейтрализует действие алкоголя, с этим были согласны все. Спорили о том, что скормить А. раньше – жаркое с фаршированной куриной шейкой или студень, покрытый тонкой пленкой жира, как весенние улицы Российской Империи бывают покрыты потемневшим городским снегом. Баронесса и Котеночек так заботливо обхаживали А., что и Б., и В., и Я. стали бузить и грозить, что они готовы подмешать себе в пиво даже субботнего вина, чтобы заслужить внимание женщин (уж это будет всем отравам отрава, утверждали они, хуже этого только средство от тараканов К300).
По мнению женщин, ситуация начала выходить из-под контроля. Они объявили “мертвый час”, разведя мужчин по спальням и садовым лежакам, загрузили всю посуду, в которой можно смешивать пиво с другими напитками, в посудомоечную машину. И даже пытались напевать им на иврите колыбельные песни из тех, что поют ребенку после обрезания, когда будущий воин Еврейского Государства получает свое первое ранение на седьмой день жизни, а затем, плачущий, усыпляется приложенной к его рту ваткой, смоченной субботним вином.