– Я думаю, – сказал Я., – что понимаю теперь, почему всегда любил антисемитскую литературу. Ведь самое страшное в человеческом общении – это когда тебя игнорируют, третируют, не замечают. Когда ты не интересен. А в настоящей антисемитской литературе я чувствовал себя героем. Там мне приписывались такие необыкновенные качества, какие, если рассеять фимиам и посмотреть на себя в зеркало, мне трудно в себе отыскать. Наоборот, когда я слушал своих защитников, мне казалось, что они сейчас отойдут за угол и плюнут. Я люблю антисемита за то, что он меня возвышает. Многие из них, я это чувствовал, испытывали глубокую потребность объяснить мне свое чувство, отчитаться мне в нем, но сдерживались. И каждый раз мне хотелось заплакать и броситься им на шею со слезами. А уж они бы тогда точно зарыдали. Они испытали бы такой катарсис, что готовы были бы откусить себе крайнюю плоть. Слава Богу, природа этого не позволяет, и я, конечно, тоже не дал бы такому случиться. “Не надо, – сказал бы я, – в этом нет никакой необходимости. Я вам и так верю”. Антисемиты, как правило, люди с тонкой организацией души, ранимые и чувствительные, которых в детстве обидело равнодушие какой-нибудь жидовской сволочи. А людей, которые бы не заслуживали внимания, не существует в природе. Они все безумно интересны. Вот и я интересен антисемиту, и потому он мною нежно любим.