Молодой человек, обладатель не вызывающей отвращения внешности, миновав стоящих у стены двух женщин, вошел в помещение, в котором, вы, уважаемые дамы, скорее всего, никогда не бывали — в мужской общественный туалет.

Беглый первоначальный осмотр его обнаруживает сразу же, что нет в нашем распоряжении изюминки, которую стоило бы приберечь к завершению его описания. В нем только три кабинки, из одной слышится разговор по мобильному телефону, другие две — тихие. Напротив — пять писсуаров, два крайних — принимают посетителей, которых мы видим лишь со спины и которые по сторонам, в отличие от нас, не глазеют, а дальний из этих двоих даже сцепил руки за спиной и смотрит в потолок. Есть большое, объективное зеркало в полстены, под ним трио сангвиников-умывальников, с толстыми блестящими носами, текущими порционной водой и тонкими хоботками, капающими жидким мылом. У самого выхода — высоковато подвешенное электрическое полотенце, всегда готовое шумно подышать на руки по просьбе посетителя или по собственной воле завопить на того, кто случайно приблизится к нему спиною или плечом. Все. Больше описывать нечего. Нет, знаете, все-таки нашлась изюминка: кафельный пол в помещении — чист и блестит.

Молодой человек проявил двухсекундную нерешительность: проверить ему, свободны ли тихие кабинки, или подойти к среднему писсуару, заглушив отвращение к близости двух незнакомцев своего пола. Когда двухсекундный промежуток времени, отводимый обычно на выбор в таких ситуациях, прошел середину, молодой человек ощутил неловкость, а по окончании второй секунды, возможно, уже и стоящие у писсуаров мужчины начали бы, не оглядываясь, хмуриться спинами. Поэтому он смело толкнул дверь ближайшей кабинки, будто только сейчас решил окончательно, имеются ли у него всего одна нужда или целых две.

Дверь поддалась толчку, и из нее неожиданно и для нас, и для молодого человека вышла дама, абсолютно собранная, в строгом костюме, с сумкой на плече и без малейшего отпечатка смущения на лице, о приятности которого можно сказать, что перед тем, как чувство семейного долга опечатало инстинкты героя (женатого с недавнего времени), он как будто успел сказать даме: «Да. Конечно, конечно — да».

Как, знаете ли, замечательно, если лицо женщины в такой двусмысленной ситуации сохраняет выражение спокойствия и доброжелательности, соревнуясь в этих качествах с упомянутым ранее настенным зеркалом. Вот и эта дама глянула прямо в глаза молодому человеку и только подождала очень спокойно, пока он освободит ей дорогу. Так в заполненной гостями квартире, где и на кухне суетятся женщины, стараясь помочь хозяйке, супруг ее, пришедший за охлажденной в морозильной камере водкой, ждет терпеливо и вежливо, чтобы женщины сами, без его просьбы освободили четвертькружие кухонного пространства, необходимое, чтобы открыть дверцу холодильника.

Выйдя из мужского туалета, дама перешла тут же в соседний женский, после чего послышался шум воды, льющейся из открытого крана, а до этого — всплеск сдавленного смеха тех двух женщин, что стояли у стены. И никаких скрытых камер, никакого дурацкого телевизионного розыгрыша не было там и в помине, на то — авторская наша гарантия.

Молодой человек вошел боком в опустевшую кабинку, одной рукой потянул дверь, чтобы закрыть ее, другой — конец пояса из петли на брюках, но на этом остановился, так как увидел, что сидение и крышка выкорчеваны частично из материнского унитаза и, будучи двумя крыльями откинуты в противоположные стороны, упираются в стены кабинки, а из туалетной бумаги вывязан роскошный белый бант и им прикрыто стыдливое лоно унитаза. Не унитаз, а ангел небесный! Или точнее — белоснежная ангелица с бантом и крыльями!

Ничего не совершив из задуманного, ничего не изменив из увиденного, молодой человек вышел из кабинки и направился к среднему писсуару, хотя и остальные четыре были теперь свободны. По-прежнему, с перерывами на неслышные ответы, звучал голос из крайнего отсека, удивляя отстраненностью даже от того небольшого мирка, который образует мужской туалет, внутри которого выгорожена еще и отдельная кабинка, и тянется из нее разговор за пределы туалета, а может быть здания, а может быть улицы, а может быть города, и кто знает, возможно даже, — страны. Далее, через минуту или что-то около того, ультракрасный датчик писсуара подал сигнал электромагниту коротким водяным фонтаном проводить молодого человека и подготовить рабочую поверхность к благопристойному приему очередного посетителя.

Посетитель же, которого мы наблюдаем, воспользовавшись услугами хоботка с мылом, крана с водой, объективного зеркала (чтобы поправить волосы) и шумного электрополотенца, покинул туалет, слегка нахмурившись и миновав более высокую из тех двух дам, стоявших у стены вначале, а теперь оставшуюся в одиночестве, смотревшую в сторону и отчаянно покусывавшую одну из двух нежно-розовой помадой крашеных губ, а именно — нижнюю.

Вот и вся история. Но почему именно так все происходило? В чем логика случившегося? Каковы скрытые пружины описанных нами действий и поступков? Какие, например, мотивы руководили поведением встреченной молодым человеком дамы? Или выбором места тех двоих, которых мы видели только со спины? Или действиями самого молодого человека? Зачем входил кабинку и начал, было, распускать ремень, если достаточно оказалось ему только постоять у среднего писсуара? А может быть, имел место заговор, и почти во всех кабинках женского туалета, ну разве что кроме одной, засели мужчины, затаились, сидя на крышках, подтянули ноги в туфлях с носками, чтобы не могли увидеть их снаружи за короткими, не доходящими до пола дверями, закрылись на защелки, сидят и молчат, вынуждая женщин на безумные поступки? Но если это так — зачем? Какой смысл в этом издевательстве? Разве это похоже на шутку? И зачем уже столько времени говорит по телефону в кабинке человек, который так и не появился перед нами? Почему не извинился, не пообещал перезвонить позже? О чем вообще его разговор? Можно ли предположить, что он просто пересказывает кому-то из туалета свой последний сон о том, как он не смог найти билеты на спектакль Шекспира уже перед самым входом в театр на глазах у билетера? Он сказал жене, что стоит им только отойти, как билеты тотчас найдутся, и тут заметил краем глаза, что на полу валяются у подножия колонны две смятые зеленые купюры. Он подобрал их незаметно, глядя в сторону. Положил осторожно в карман. Когда уже открывал дверцу машины на стоянке, вспомнил про еще один потайной карман в пиджаке и там нашел билеты, но жене его уже расхотелось смотреть Шекспира. Тогда он решил утешиться, выяснив, какого достоинства доллары он подобрал у колонны. Но оказалось, что обе хрустящие купюры — это целлофановые пакеты с огрызками огурцов. Есть у вечно худеющих дам такая привычка — грызть свежие огурцы. Вот и еще одна загадка — к чему такой сон и зачем пересказывать его из туалета? И кому? Ни на этот, ни на предыдущие многочисленные вопросы нет у нас ответа.

Только новые возникают: не припухнет ли нижняя губа у той дамы, которая ее покусывала, не совестно ли тому, кто испортил унитаз в общественном туалете, но самый любопытный вопрос — сколько времени пройдет прежде, чем нелепое, микроскопическое это событие исчезнет из памяти молодого человека? Пока улетучится из него бумажный бант, улетят пластмассовые крылья, расплывутся очертания дамы с сумочкой. Или воспоминание это как муха, забравшаяся в бутылку, останется в мозгу его навсегда?

Не знаем. Кто-то выведет из имевшего место происшествия рассуждение о том, что мир не детерминирован, странен, многое в нем возможно и далеко не все объяснимо. А кто-то возразит, что космический разум, который правит миром, но иногда очень спешит, столкнул, было, друг с другом у дверцы туалетной кабинки вот этого женатого мужчину и эту женщину, а потом передумал или спохватился, усовестившись, и развел их решительно в разные стороны, а все детали в этой истории (умывальники, бант, зеркало, губы, пластмассовые крылья унитаза, телефонный разговор о сне с Шекспиром и огурцами) — так, чепуха, произвольное сочетание, случайный антураж, следствие ужасной суеты и неразберихи, царящих на небесах, там, где планируются наши жизни.

Многое свидетельствует об этом, а молодого человека настойчиво склоняла именно к последнему варианту ответа еще и напряженно вытянутая в сторону неба задняя нога кота, устроившегося у выхода из общественного туалета вылизывать дальнюю часть своего гибкого тела.