1

Начальник управления полиции как всегда прибыл к самому концу осмотра. Трупы, вернее то, что осталось от трех здоровенных мужиков, уже отправили на экспертизу. Комната, где все это произошло, была тщательно обследована добрым десятком специалистов, прислуга допрошена, и дом сверху донизу был наполнен ошеломленными полицейскими. Григорян угрюмо разглядывал носки своих ботинок, когда Бигало подошел к нему и осторожно заглянул в комнату.

Он долго смотрел, как двое типов из судмедэкспертизы возятся среди луж крови над единственным трупом, оставшимся целым и невредимым после этой резни.

— Чего нового? — наконец осведомился он, когда тело погрузили на носилки и увезли прочь.

— Ничего, — буркнул Григорян и полез в карман за сигаретами. — Ничего нового. Абсолютно.

Начальник управления недоверчиво посмотрел на инспектора.

— С того момента, как вы позвонили мне по телефону, Григорян, прошло целых три часа, — с тяжелой иронией заметил он. — И вы мне утверждаете, что за эти три часа не обнаружили ничего нового?

Григорян раздраженно чиркнул спичкой. Он хотел сказать что-нибудь резкое, но вовремя сдержался. Не стоит доводить отношения с этим болваном до крайности, подумал он. К тому же Бигало абсолютно прав, хотя и по-своему — три часа немалый срок…

Шеф продолжал глядеть на Григоряна так, словно подозревал его в сокрытии улик.

— Ладно, — смягчился он наконец. — Давайте снова. В трех словах. Начнем с хозяина дома.

Григорян затянулся сигаретой, отгоняя дурные мысли.

— Хозяин дома, — механически заговорил он, — это тот покойник, которого только что вынесли отсюда. Звать Карлапаев Ферапонт. Мужик очень состоятельный. Был. Шестьдесят девять лет. Приехал из Казани полгода назад. Купил этот дом. Дел у нас не вел, источники его доходов остались в России. Контакты с местной мафией нами не выявлены, вообще по картотеке не проходил, чем конкретно занимался тут — пока неизвестно. Налоги на недвижимость платил исправно, проверить я успел. По словам прислуги, последние три месяца был прикован к постели — паралич и что-то с сердцем. Сегодня утром к нему приехали эти три типа, горничная говорит, что раньше их тут не видела. По ее словам, эти трое по приглашению хозяина вошли в его комнату и заперли дверь изнутри.

— Тоже по его просьбе? — спросил Бигало, театрально сцепив ладони за спиной и легонько перекатываясь с носка на пятку.

— Что по его просьбе? — не понял Григорян.

— Ну, дверь заперли изнутри тоже по его просьбе?

Григорян сморщился и отвернулся.

— Горничная этого не знает, — наконец ответил он. — Она не слышала. Ключ в двери повернулся только через полминуты после того, как дверь за этой троицей захлопнулась. Она ушла на кухню, и уже спускалась по лестнице, когда услышала это. Потом, минут через пять, когда она снова проходила по коридору, то слышала из комнаты голос Карлапаева. Он что-то громко говорил. Она не прислушивалась. Неладное она почувствовала часа через два, уже ближе к обеду. Все эти два часа, утверждает она, в комнате стояла гробовая тишина. Она стучала в дверь, но ответа не получала. Тогда по ее просьбе дворник влез по лестнице к окну с улицы и заглянул в него, а затем сразу же упал со второго этажа. Смерть наступила мгновенно от удара головой о мостовую. Горничная говорит, что перед тем как свалиться с лестницы, дворник истошно завопил, словно увидал в квартире привидение. Горничная перепугалась, но все же упросила швейцара помочь ей взломать дверь. Как только дверь открыли и увидели, что произошло, сразу же вызвали полицию.

— Между взломом двери и прибытием патруля комната не охранялась?

— Швейцар сразу же смекнул, что дело серьезное. Он утверждает, что все три минуты, пока не позвали с улицы подвернувшийся патруль, он простоял возле двери с кочергой и никого в комнату не пускал, и никого из нее не выпускал. Я имею в виду, что незамеченным из нее выйти вряд ли бы кто-то смог, так как в коридоре перед дверью собралась вся прислуга. Окно также было под наблюдением — сразу после того, как дворник разбился, на улице стали собираться зеваки. Почти всех их тоже допросили.

— Так, — сказал Бигало. — Личности погибших еще не установлены?

— При них были только водительские права. В отчете все будет указано, но вряд ли до завтрашнего утра мы что-нибудь о них узнаем. Все трое из Казани. Кстати, уже известно, в каких гостиницах они остановились. Я послал туда Грошкина.

— Грошкин… — словно эхо, повторил Бигало. — Это тот самый Грошкин, которого Шмутц выгнал из своей группы?

Григоряна покоробило от такой интерпретации, но он все же кивнул.

— Кстати, — шеф изменил тон. — Вы не знаете, инспектор, куда делся Шмутц? Его с самого утра нет ни дома, ни на работе.

Григорян насторожился.

— Не знаю, — коротко ответил он и снова нервно затянулся.

— Не знаете, значит, — Бигало со странной ухмылочкой уставился на него. Сейчас он больше всего походил на актера Денни де Вито — те же выпученные глаза, оскорбленно-тупо взирающие на тебя откуда-то снизу.

— Не знаю, — повторил Григорян.

— Но вы ведь друзья со Шмутцем, не правда ли? Что за игру ведет этот Шмутц? Кого он там за моей спиной выслеживает? Мне это не по душе, инспектор, ведь я дал ему четкие инструкции…

— А при чем тут я? — взвился Григорян. Недокуренная сигарета выскользнула у него из пальцев и упала на пол. Григорян машинально растер ее носком ботинка. — К его делам я не имею никакого отношения.

— Я вам верю, — сказал Бигало таким тоном, словно это значило: «Ох, не лгите мне, не лгите…» — Верю я вам. Но мне все же хотелось бы знать, где сейчас Шмутц. Я думал, вы сможете мне помочь.

«А не пошел бы ты в задницу!» — раздраженно сказал про себя Григорян, доставая новую сигарету. Он и на самом деле не знал, куда запропастился инспектор Шмутц, но подозревал, что его друг втихомолку нарушает инструкции, данные ему шефом. Да что там подозревал — он знал это почти наверняка. А теперь об этом каким-то образом пронюхал и шеф. Григоряну не улыбалось тоже быть у шефа на подозрении. Ведь одно дело — нахамить ему, а совсем другое — наврать.

— Ну ладно, — устало сказал Бигало. — Не обижайтесь, Григорян, просто мне трудно воевать со всеми вами сразу. Вы понимаете, что я имею в виду. В стране напряженная политическая обстановка, и мне не хотелось бы, чтобы кто-либо из моих подчиненных вляпался в неприятности, которые несет вся эта политика. Шмутц — отличный полицейский, у него нюх, как у собаки, чутье, как у акулы, мне жаль было бы его потерять из-за какого-то недоразумения. Инструкции шефа полиции — серьезное дело, и не стоило бы пренебрегать ими.

— Я и не думаю пренебрегать инструкциями, — огрызнулся Григорян. — А за Шмутца я не в ответе, хоть он мне и друг.

— Ладно, — повторил Бигало. — Занимайтесь. С отчетом можете не спешить. Но Шмутц мне нужен немедленно. Вы оказали бы мне большую услугу, Григорян, если бы разыскали его хотя бы до захода солнца.

Григорян пожал плечами.

— Если я что-нибудь узнаю, сразу же сообщу, — сказал он. — Но возможно, он уже и сам вас разыскивает.

Бигало саркастически махнул рукой и пошел прочь. Григорян долго глядел ему вслед, сунув руки глубоко в карманы брюк и размусоливая в зубах сигаретный фильтр. К его удивлению, настроение от беседы с шефом испортилось не так сильно, как это часто бывало в последнее время.

 

2

Григорян приехал в управление только через два часа. Грошкин собрал кое-какую информацию в гостиницах, но она почти ничего не давала. Сообщений из Казани следовало ожидать только завтра. Шмутц не появлялся, и специально разыскивать его Григорян не собирался, несмотря на недвусмысленную просьбу шефа. Сначала Григорян хотел спуститься в лабораторию, но затем передумал. Ему хотелось побыть одному. Этот день тянулся невыносимо долго, и он устал.

Но не успел он расположиться в кресле в своем кабинете, как зазвонил телефон. Григорян поднял трубку.

— Да, — недовольно буркнул он, надеясь, что это Шмутц.

Но это был не Шмутц. Это был дежурный.

— Новое убийство, — сказал дежурный. — По вашему делу.

— Что там? — насторожился Григорян.

Дежурный продолжал, и Григорян услышал ужасные вещи…

 

3

Этот дом располагался прямо напротив того, где утром нашли разрезанные на кусочки тела. Такой же старинный особняк, построенный, возможно, еще во времена графа Воронцова. У дома стояло несколько полицейских автомашин. Патрульный сержант провел Григоряна на второй этаж.

— Их обнаружили тридцать минут назад, — скорбно пояснил он инспектору.

Увиденное Григоряном тут мало отличалось от того, что он увидел днем в доме напротив. Три трупа, расчлененные на такие же куски, валялись в лужах загустевшей крови. Существенная разница заключалась в том, что вместо трех неизвестных гостей Карлапаева жертвами загадочного и жестокого убийцы стали сам инспектор Шмутц и двое его подчиненных. Григорян был потрясен.

Полицейский врач закончил осмотр останков. В последней комнате ждал допроса перепуганный хозяин квартиры; собственно, именно он и обнаружил все это.

— Они мертвы уже около пяти часов, — сказал врач, складывая в чемоданчик свои инструменты. Это был тот же самый врач, который днем исследовал комнату Карлапаева. Он искоса, но многозначительно поглядывал на Григоряна. — Примерно в то же время…

— Я понял, — рассеянно перебил его Григорян. — Я понял.

В его голове крутился тот злополучный разговор с шефом два часа назад. Когда этот разговор происходил, Шмутц был уже давно мертв. Григорян смутно понимал, что эти два дела неразделимы, как сиамские близнецы: на столе, скрывавшемся за тяжелой портьерой, размещалась звукозаписывающая аппаратура. Магнитофон еще работал, хотя лента давно кончилась. Григорян стоял на пороге, но и оттуда ему было хорошо видно, что окно этой комнаты расположено как раз напротив окна комнаты, где умер Карлапаев и его гости.

Эти два окна разделяли всего метров пятьдесят широкой, выходящей прямо к морю улицы.

И из одного окна к другому было направлено тонкое блестящее жало высокочастотной подслушивающей антенны.

На этот раз шеф полиции не заставил себя долго ждать. Было похоже, что новость о повторном убийстве вытянула его прямо из ванной — тщательно зачесанные на макушку редкие волосы были еще влажными.

— Григорян, — сказал он после беглого, похожего на обнюхивание, осмотра места происшествия. — Мне нужна версия. Вы понимаете, о чем я говорю?

Григорян не ожидал таких слов от шефа. Вернее, не ожидал именно в этот момент.

— Версия? — удивился он. — Какая версия? Обработаны еще не все данные.

— Данные, данные! — перебил его Бигало. — Эти все ваши данные ни черта не стоят! Я вас не торопил с отчетом, но это вовсе ничего не значит. Пока вы будете обрабатывать эти чертовы данные, кокнут еще кого-нибудь. Разве вы не видите, что дело приняло э-э… несколько специфический оборот?

Григорян уставился на шефа, даже не удосужившись стереть с лица гримасу явной неприязни.

— Я не могу понять, — медленно начал он, — что именно вы подразумеваете под словом «специфический»?

— Не притворяйтесь идиотом. Вы не ученый, вы не Индиана Джонс, хотя у меня складывается впечатление, что именно под него вы и косите. Вы в полиции не один год. Вы высококлассный детектив, расследовали кучу дел. Вы можете припомнить в истории криминалистики случаи, подобные этим? Кто это, по вашему, сделал? Маньяк-одиночка? Инопланетные пришельцы? Или некий там барабашка-бумбарашка, способный проникнуть в запертую комнату и уложить наповал трех здоровых, умных и специально подготовленных мужиков? Причем два раза подряд за один-единственный день. Вы же сами прекрасно видите, что найденные пока данные ни черта не стоят. Ни вам следов, ни отпечатков. Свидетели — какие-то болваны… Напуганные болваны! Они ничего не знают, они ничего не понимают, они ни о чем не имеют представления! В таких условиях трудно выдвигать какую-нибудь версию, но именно ее я от вас и требую. Вы неплохой малый, хотя вам часто достается от меня на орехи. Этот Шмутц… — с искренним отвращением выкрикнул Бигало, но тут же осекся, сообразив, что тут не место и не время так категорически переходить на личности погибших сотрудников. — Зачем вы мне соврали, что не имеете понятия, ЧЕМ именно занимался ваш дружок? Я запретил ему пользоваться звукоперехватывающей аппаратурой!

— Боже упаси! — Григорян изобразил на своем лице оскорбленную невинность. — Ведь я же не один раз вам говорил, что и понятия не имел…

— Молчите, инспектор, мне противно вас слушать! Я запретил Шмутцу заниматься прослушиванием кого бы то ни было без моего разрешения. Он получил от меня четкие инструкции. Ну что ему еще было надо? Я ценил его! Я оберегал его от всей этой грязной политики! Признаюсь вам, Григорян, — я любил его как родного сына! Ну чего ему не хватало? А? Григорян, чего вам всем еще не хватает?

— Я не понимаю, о чем вы?..

— Вот! — Бигало сделал два широких шага на цыпочках в сторону комнаты, где возились специалисты и фотографы, и ткнул в дверной проем толстым коротким пальцем. — Вот вам и ответ.

Григорян почувствовал, что у него начинает болеть висок. Этого у него не было давно. Признания в любви в устах шефа совершенно ничего не значили. Григорян прекрасно знал, что Бигало не переваривал Шмутца. Его, Григоряна, шеф тоже недолюбливал. Во всех своих подчиненных он видел потенциальных предателей и шпионов. Сотрудники чаще всего платили ему той же монетой, они считали своего шефа набитым болваном первой категории. Но он занимал прочное положение благодаря высочайшим связям в столице. К тому же мэр и остальные отцы города были его друзьями, а кое с кем он в детстве учился еще и в одной школе.

— Мой вам совет, Григорян, — с нажимом сказал шеф. — Бросьте артачиться. Мне нужна правдоподобная версия. УБЕДИТЕЛЬНАЯ версия. Вы над ней подумаете хорошенько… — Бигало приблизился к инспектору вплотную и дружески хлопнул его по плечу, — … а завтра утречком приходите ко мне, мы с вами вдвоем ее и обсудим. Вы понимаете меня?

Бигало заглянул Григоряну в глаза. Григорян все прекрасно понимал. Начальник управления боялся, что расследование выйдет из-под его контроля. Улики и факты его всегда волновали меньше всего. И если версию нельзя было придумать заново, то ее можно было исправить. Сейчас был как раз тот случай, когда шеф позарез нуждался в послушном фантазере. Григорян подходил лучше других. Он был одним из самых сообразительных и потому пользовался авторитетом у всех полицейских без исключения.

— Итак, — сказал Бигало, снова заглядывая в комнату, где полным ходом шла работа. — Ну и что же наговорил вам этот олух? Я слышал кое-что из его показаний, но, может, пропустил нечто существенное? Нечто пикантное, так сказать.

Бигало загадочно улыбнулся, снова глядя Григоряну прямо в глаза.

Григорян вздохнул и сказал:

— Этот олух, как вы догадались, хозяин квартиры. Он не знал, что Шмутц полицейский, когда тот пришел к нему снимать комнату. Шмутц представился радиожурналистом.

— Еще бы, — саркастически вставил шеф. — А как же иначе?

Григорян проигнорировал его замечание.

— Шмутц снял эту комнату вчера, — продолжал он. — Думаю, он следил за домом Карлапаева; видимо, считал, что тот, несмотря на приковавшую его к кровати болезнь, замешан в каких-то противозаконных махинациях… Он собирался прослушивать все разговоры, ведущиеся в доме. Вот пленки, которые он успел записать. Я их заберу с собой.

— Не все, — категорически сказал шеф. — Вон ту, которая сейчас на магнитофоне, мы прослушаем вместе с вами, Григорян. Вы поняли? Положите ее в пакет и отдайте мне.

Григоряну это страшно не понравилось, но поделать он ничего не мог. Осторожно сняв бобину с магнитофона, он так же осторожно опустил ее в пластиковый мешок. Бигало схватил сверток и сунул в карман.

— Продолжайте, инспектор.

— Хозяин утверждает, что понятия не имел, чем конкретно занимался его квартирант в своей комнате. Он особо этим не интересовался, хотя у него и была мысль подслушать. Вчера вечером он остановился перед дверью и услышал щелканье аппаратуры и какие-то глухие незнакомые голоса. Утром к Шмутцу пришли еще двое. Это были подчиненные Шмутцу сержанты, хозяин опознал их по фотографиям, которые мы ему показали. С момента появления этих двоих возня в комнате прекратилась. Потом хозяин увидел вытекшую из-под двери кровь, сразу же позвонил в полицию, и через минуту прибыл патруль…

— Дальше не надо, — буркнул Бигало. — Все ясно и так.

Он привередливо оглядел с ног до головы полицейского, несшего охрану квартиры, затем снова повернулся к Григоряну и плаксивым голосом повторил:

— Все ясно и так. Убийцу не видели, не слышали, и так далее. Я это сегодня уже слышал, слышал и слышал… Все как в американском кино, Григорян, вы не обратили внимания? — Он вздохнул. — Ну ладно. В конце концов, не так уж все и плохо. — Шеф двинулся к выходу. — Пока существуют преступники, мы с вами без работы не останемся. Едем в управление.

 

4

В вестибюле управления им повстречался инспектор Вонин. Григорян старался общаться с ним как можно меньше, потому что Вонин слыл самым главным подхалимом начальника полиции.

— А-а, дружище! — на ходу махнул ему рукой Бигало. — Как хорошо, что вы еще не ушли — есть для вас работа. Идемте с нами.

Вонин просиял. Бигало отдавал своему фавориту только самые легкие дела, так как отлично понимал, что профессиональная компетентность Вонина оставляет желать лучшего. Зато в роли адъютанта тот был незаменим.

— Итак, — вещал шеф, быстрыми шагами продвигаясь к лифту, — сейчас мы наконец-то прознаем про тайны бургундского дворца! Да-да! — Он вдруг не слишком приязненно поглядел на Григоряна и достал из кармана пакет с пленкой. — Ох, Григорян, Григорян! Смотрите, не повторите ошибок вашего дружка Шмутца!

Григорян досадливо поморщился, и в этот момент чуть не столкнулся со стремительно выскочившим из-за угла молодым помощником полицейского врача доктором Штромбергом.

— Виктор! — воскликнул Штромберг и ухватил Григоряна за руку, но, увидав начальника полиции, подтянулся и обратился к нему:

— Шеф! У меня есть кое-что по сегодняшнему делу!

Бигало резко затормозил и недовольно повернул голову к доктору. Он не любил молодых, тем более молодых специалистов.

— По какому это сегодняшнему делу? — подозрительно-язвительно спросил он, словно и понятия не имел, о чем это ему говорит Штромберг.

— Относительно разрезанных трупов, — пояснил доктор. — Интересная картина получается…

— Да уж, интересней, видно, некуда! — оборвал его Бигало. — Это сильно важно?

Штромберг неопределенно пожал плечами.

— Н-ну, как сказать… — ответил он, заикаясь.

— Григорян, выслушайте доктора Шольцмана и немедленно присоединяйтесь к нам.

Григорян запротестовал:

— Я хотел бы сначала вместе с вами прослушать пленку.

— Дело поручено ВАМ, инспектор, — холодно сказал Бигало, — так что извольте ознакомиться с тем, что откопал там для вас доктор Шольтцман.

— Штромберг, — тихо поправил его доктор, но Бигало не удостоил его даже взглядом. Он кивнул Вонину, и они исчезли в лифте.

Григорян вполголоса выругался. Он понял, что сопротивление в данном случае было абсолютно бессмысленно. Повстречав Вонина, шеф моментально переиграл роли. Он отобрал у Григоряна одну из самых, возможно, главных улик и решил воспользоваться случаем, чтобы выяснить без свидетелей, не считая верного ординарца, что там успел вынюхать Шмутц перед смертью, и не опасно ли делиться этими сведениями с Григоряном. Если бы не подвернулся Штромберг, то подвернулся бы кто-нибудь еще; в любом случае Бигало умудрился бы прослушать пленку раньше всех.

— Ну что там, Артур? — устало спросил Григорян.

 

5

Штромберг провел Григоряна в лабораторию, уставленную черт знает каким оборудованием.

— Понимаешь, Григ, — сказал доктор, — я исследовал некоторые останки погибших и обнаружил непонятную вещь. Оказывается, трупы были не разрезаны.

— А что, разорваны? — Григорян зачем-то оглянулся.

— Как бы, — сказал Штромберг. — КАК БЫ разорваны. Погляди-ка сюда.

— Нет уж, изволь… — отшатнулся инспектор, заприметив в углу, куда его хотел завлечь доктор, широкий прозекторский стол с установленным на нем микроскопом. — Давай на словах, я пойму.

— Ладно, — ответил Штромберг. — Главное, чтобы ты вник в суть моего заявления, тогда и осмотр не потребуется. Понимаешь, инспектор, когда я установил, что трупы были расчленены НЕ с помощью холодного оружия, я подумал, что они пострадали от какого-то неведомого взрыва. А потом понял, что они просто разорваны на куски. Обычно ткань разрывают чем — зубами, когтями, что там еще?

— Ногтями, — подсказал Григорян.

Штромберг покачал головой.

— Ногти не идеальный инструмент для расчленения. Они ломаются, встречая противодействие плоти, и я просто не представляю… Однако, исследовав остатки ногтей трупов, я обнаружил, что это похоже на то, как если бы они разорвали сами себя…

— Сами себя? А разве это возможно?

— Я бы не сказал, что это возможно… — осторожно протянул Штромберг. — Но выглядит все именно так.

— И это твое официальное заключение?

— Ну уж, нет! Я не хочу прослыть ненормальным!

— Но ты придаешь этому значение. Да и меня позвал не для того ведь, чтобы шутки шутить?

Штромберг кивнул.

— Да. Я придаю этому большое значение. Для официального заключения необходимы дополнительные исследования. Просто я решил поделиться с тобой предварительными соображениями… И хоть все это странно, но я чувствую, что к этому делу тебе следует подойти с какой-то новой стороны. Поверь, Григ, — вдруг понизил он голос до шепота, — это необычное дело. Очень необычное. Такого еще не было в истории полицейских расследований…

— Об этом еще никто кроме тебя не знает? — спросил Григорян встревоженно.

— Никто. Полицейского врача еще нет, лаборантам это все до лампочки… К тому же я подумал, что результатами исследований должен распоряжаться только ты, как хозяин этого дела…

— Хозяин… — с горькой иронией передразнил его Григорян, разглядывая человеческие внутренности, изображенные на висящей на стене анатомической карте. — Какая у тебя версия? — вдруг спросил он.

— Версия? — удивился Штромберг. — Да это у ТЕБЯ должна быть версия. Я всего лишь доктор, исследователь, поставщик результатов…

Григорян вздохнул и поглядел прямо в глаза Штромбергу.

— Зх, Артур… — пробормотал он. — Не нравится мне все это. Шеф пугает меня политикой, ты пугаешь меня мистикой. Что за времена сейчас пошли? Ведь согласись, то, что ты мне рассказал, и объяснить-то невозможно.

Штромберг пожал плечами.

— Дело тут не во временах. Ты же знаешь, Григ, что необъяснимого нет. Все можно объяснить.

— Ладно, — сказал Григорян. — Надо подумать.

Он вышел из лаборатории и направился к кабинету Бигало. Дверь шефа была заперта на ключ. Григорян посмотрел на часы. Был уже вечер.

«Ну и черт о тобой!» — подумал он и направился к выходу. Сегодняшний день ему надоел. Пора было и отдохнуть.

 

6

На следующее утро Григорян стоял перед открытой дверью кабинета начальника управления. Ему казалось, что вчерашний день прокручивается заново. А может быть, это сон? Вокруг суетились ошалелые санитары и полицейские. Григорян смотрел, как специальная команда аккуратно собирает в кучу то, во что превратились шеф и инспектор Вонин. Он вдруг осознал, что остался чуть ли не самым главным в управлении. Как только мэр узнает о происшедшем, он наверняка назначит именно его временно исполняющим обязанности шефа до тех пор, пока его кандидатуру официально не утвердят в столице. Григорян был уверен, что утвердят именно ЕГО кандидатуру.

— Что с вами, шеф? — кто-то подошел сбоку.

Григорян повернулся. Это был сержант Варешка.

— А что?

— Вид у вас пришибленный.

— Будешь тут пришибленным. Такая беда…

— Вы теперь наверняка станете главным инспектором или даже шефом, сказал Варешка. — Так что беда зта относительная…

Григорян пристально поглядел на него.

— Вот что, — быстро сказал он. — Пистолет при тебе?

— Да-а… — удивленно кивнул Варешка. — А что?

— Где Харатян? Быстро разыщи и бегом сюда. Понятно?

Сержант посмотрел прямо в глаза начальнику, и ему сразу все стало понятно.

 

7

Григорян осторожно протиснулся в кабинет Бигало, где осмотр уже подходил к концу, и смотал с магнитофона пленку.

— Я скоро вернусь, — сказал он помощнику. — А вы проследите, чтобы останки как можно скорее попали в лабораторию. И чтобы ими занялся лично Штромберг.

У Григоряна не было времени на размышления. Он все решил экспромтом. Пленку нужно было прослушать немедленно. Если все дело в пленке, в чем он уже почти не сомневался, то он ее сразу же уничтожит. Уничтожит — и все.

Варешка и Харатян уже поджидали его. Они втроем вошли в кабинет Григоряна, и Варешка, замыкавший процессию, осторожно прикрыл за собой дверь.

— Не надо, — сказал Григорян. — Пусть дверь будет открытой.

Он вытащил из ящика свой магнитофон, поставил его на стол и включил.

— Все дело в этой пленке, — сказал он. — Возможно, нас сейчас попытаются убить. Варешка, приготовьте пистолет и встаньте у двери. Вы, Харатян, держите под прицелом окно. Если увидите что-нибудь непонятное, стреляйте без предупреждения.

Сержант побледнел, и Григорян ободряюще подмигнул ему и усмехнулся.

— Если мы справимся с этим делом, то многое в нашей жизни изменится. Возможно, в лучшую сторону.

С этими словами он включил магнитофон и взял в руки свой пистолет.

Из динамика донесся размеренный шум, какой-то стук, треск и далекий голос, искаженный, словно доносящийся через жестяной рупор:

«Итак, господа…»

Григорян вздрогнул. Несмотря на помехи, можно было ясно различить каждый слог. Голос Карлапаева (инспектор не сомневался, что это именно Карлапаев) навевал невероятную жуть. «Неприятный был тип», — промелькнуло в голове у Григоряна.

«Итак, господа, — снова донеслось из динамика, — я пригласил вас на последнее свидание со мной. Почему именно вас троих — надеюсь, понятно. Спасибо, что вы приехали, я вам благодарен за эту услугу. Эта услуга единственное ценное, что я получил от вас за всю жизнь. Больше мне вас не за что благодарить, наоборот. И потому с этого момента вы будете делать только то, что скажу вам я!»

Григорян вдруг почувствовал, как какая-то чуждая ему, пришедшая извне, из какого-то неведомого ему измерения сила проникает в его мозг. Он испугался, потому что никак не мог помешать этому странному и властному проникновению. Он с трудом скосил глаза в сторону Харатяна. Тот глядел прямо в закрытое окно, и у него был такой вид, словно к его затылку внезапно приставили дуло пистолета.

«Итак… — продолжал голос из магнитофона, с каждым новым слогом становясь более громким и различимым. — Закройте за собой дверь, господа. ЗАКРОЙТЕ ЗА СОБОЙ ДВЕРЬ… ЧЕРЕЗ КОТОРУЮ ВОШЛИ В ЭТУ КОМНАТУ…»

Стоявший у двери Варешка нерешительно переложил пистолет из одной руки в другую, удивленно и как-то беспомощно поглядел на Григоряна и плотно прикрыл дверь кабинета.

«НА КЛЮЧ…» — раздался новый приказ.

«Не делай этого!» — хотел крикнуть сержанту Григорян, но не смог. Варешка в замешательстве поглядел на дверь. С внутренней стороны скважины для ключа не было, дверь запиралась на английский замок, и Варешка наконец сообразил, что надо сделать. Он убрал запор, и замок с громким звуком защелкнулся. Затем, сосредоточенно нахмурившись, он поглядел на магнитофон, словно ожидая от него дальнейших инструкций.

«ОПАСНОСТЬ!» — принеслось в голове у Григоряна, и он вздрогнул. Одновременно он почувствовал, что в голове у него происходят некоторые более ощутимые перемены. Суть этих перемен он уловить не мог, но понял, что руки и ноги начинают выходить из-под контроля. Опасность подбиралась к его сердцу.

Харатян обессиленно склонил голову на грудь, и рука его с пистолетом безвольно повисла вдоль тела.

«Вот так, — продолжал чревовещать магнитофон; теперь он уже аж вибрировал от высокой частоты, и каждый новый звук отдавался в мозгу Григоряна острой болью. — Теперь слушайте дальше. Наконец-то вы поняли, в КАКУЮ ловушку угодили. Ну конечно, вы не ожидали столь неприятного поворота… Вы прилетели к моему смертному одру, словно вороны, чтобы выклевать мне, мертвому орлу, глаза. Чтобы насладиться триумфом дутой победы. Чтобы удостовериться в том, что больше никто не помешает вам делать пакости и дальше! Здорово же вы обмишурились в своих надеждах. Всю жизнь вы притворялись моими верными помощниками, а сами только искали способ, чтобы уничтожить меня, втоптать в грязь и стереть в порошок. Но ваши скудные мозги не смогли справиться с этой задачей. Вы просто ягнята. Я перехитрил вас, негодяи, и не вы будете наблюдать за моей скорой кончиной, а я за вашей. Да-да, я тоже готовился к этой встрече!»

Григорян сделал отчаянную попытку освободиться от давившей на него силы. Он уже обо всем догадался. Он прекрасно знал, ЧТО сейчас должно произойти. Варешка прижал руки к голове и широко раскрытым ртом жадно ловил воздух, точно выброшенная на берег рыба.

«Да, я хорошо подготовился! — закричал Карлапаев, и слова полились мощным потоком, похожим на ритмы артиллерийской канонады. — Я очень долго готовился к этому незабываемому зрелищу, к тому, что сейчас сделаю с вами, к тому, что доставит мне нескончаемую радость, к тому, о чем буду помнить и на том свете. Все предатели и негодяи мира получат кровавое предупреждение, и мир этот содрогнется, и Бог меня не осудит. Не осудит потому, что это ОН дал мне ту силу, что я копил в себе, дожидаясь судного дня. Мне незачем даже глядеть в ваши бесстыжие лживые глаза, чтобы отобрать у вас всю до последней капли волю к сопротивлению моей духовной власти. Силой гипноза, искусству которого я посвятил последние годы, я превращаю вас в послушных манекенов, зомби, и ваш разум разрывается сейчас от бессилия и ужаса. Все, что я хотел сделать с вами, я сделаю вашими же руками, вашими же пальцами, ВАШИМИ ЖЕ НОГТЯМИ!»

Глаза Варешки вылезли из орбит.

— Варешка! — сдавленно прохрипел Григорян, направляя пистолет на магнитофон. — Отопри дверь!

Но Варешке, казалось, было совсем не до него.

«А ТЕПЕРЬ, ГОСПОДА…» — бесновался Карлапаев.

Руки Григоряна ходили ходуном, пот заливал глаза и мешал как следует прицелиться. Григорян до крови закусил губу. Внезапная вспышка боли принесла некоторую свободу действий. Он резко вдохнул, и…

«…ВЫ БЫСТРО И РЕШИТЕЛЬНО…»

Григорян заорал изо всех сил, но его крики не перекрыли звуков бешеной пальбы. Магнитофон разлетелся вдребезги, пораженный крупнокалиберной очередью, выпущенной из автоматического пистолета, зловещий голос булькнул и стих, не успев до конца исполнить страшную угрозу. Но цели своей он все-таки достиг. Инспектор вдруг увидел, что Харатян выпустил пистолет из рук, и готовится этими же руками вцепиться себе в глаза. Ударом кулака Григорян свалил его на пол и молниеносно повернулся к Варешке. С Варешкой творилось то же самое, что и с Харатяном, разница была только в том, что он уже успел до конца разорвать на себе пиджак и рубашку. Кровь хлестала из открытых ран, нельзя было медлить ни секунды. Григорян бросился на сержанта и толкнул его на запертую дверь. Замок не выдержал внезапного удара двух тел, и Варешка истошно заорал, вылетая в коридор. Вслед за ним заорал и Григорян.

 

8

Инспектор стоял у окна, и его трясло. Вся рубашка на груди была залита кровью, но он не осознавал, что это именно его кровь. Подскочившие санитары прижали ему к носу большой ватный тампон, но он отпихнул их, и, размахивая разряженным пистолетом, устремился к лестнице, прочь от страшной комнаты. Из лифта навстречу ему выскочил Штромберг.

— Григ?! — глаза доктора за толстыми стеклами очков расширились. — Что произошло?

Только сейчас Григорян увидел в своей руке пистолет и быстро сунул его за пояс. Он вдруг подумал, что и впрямь сейчас похож на Индиану Джонса после завершения одного из его приключений.

— Что произошло? — он уже более осмысленно поглядел вокруг. — Да, что-то произошло. Но это уже не проблема полиции. Дело закрыто.

Он обессиленно опустился на пол и долго смотрел, как санитары приводят в чувство израненных, но все же живых Харатяна и Варешку.