Александр БИРЮК

ДЕРЕВО

У Аркаши появился перочинный ножик. Он нашел его на улице, когда, изнывая от полуденной жары и волоча за собой сумку с учебниками, возвращался из школы домой. "Неплохо", - отметил Аркаша про себя и положил ножик в карман. Это был хороший знак.

... Размеренно текли первые дни нового учебного года, и все никак не верилось, что каникулы закончились. Уроки учить не хотелось, да и не было пока смысла. Аркаша прекрасно знал, что первые две-три недели школьных будней близко к сердцу можно не принимать. Тем более - какая уж тут учеба, когда на дворе еще лето! Хоть и сентябрь, но наступление осени чувствовалось лишь по обилию арбузных корок на мусорке и самым низким за год ценам на виноград.

Аркаша подошел к своему дому и уселся передохнуть на скамейку у ворот. Усталость после длительного перехода из-за жары не проходила, вставать не хотелось, а просто так сидеть было скучно. Аркаша посмотрел вдоль пустынной улицы, затем перевел взгляд под ноги и, не увидев там ничего интересного, посмотрел на доску скамейки, на которой сидел.

... Скамейка была уже изрезана надписями и рисунками вдоль и поперек, но Аркаша уже нащупывал в кармане найденный ножик. Немного поковыряв скамейку, он понял, что тут на результаты рассчитывать нечего. На скамейке и без того не было живого места. Забор же портить он поостерегся. Забор это не скамейка, за изрезанный забор будут крупные неприятности. Тогда он встал и зашагал назад по улице к пустырю.

На пустыре возвышались развалины старого дома, а возле развалин росло большое дерево, нижняя часть которого была надежно скрыта от посторонних глаз полуразрушенной каменной стеной. Что это было за дерево, какой именно породы, Аркашу не интересовало. Он никогда не стремился знать деревья по названиям, ему это, как, впрочем, и большей части человечества, просто было ни к чему. У дерева, которое Аркаша выбрал себе в жертву, были длинные узкие листья с разрезами по краям, толстые гладкие ветви и широкий ствол. Корни его в нескольких местах выглядывали из-под земли, как это обычно бывает у могучих деревьев. Аркаша провел ладонью по ровной шершавой коре, затем воткнул в нее лезвие ножа и провел длинную полосу.

Мысли Аркаши в этот момент были заняты только одним: что бы такое простое и монументальное изобразить. Он не думал о том, что своими действиями причиняет дереву какую-то боль. Перед ним было НЕЧТО, на чем он мог упражняться в своем искусстве сколько влезет, к тому же он наверняка знал, что деревьям больно не бывает. Как-то раз он уже думал над этим, и пришел к выводу, что если бы деревья чувствовали боль, они бы сопротивлялись, как кошки, например, когда их дергаешь за хвост.

... Аркаша несколько раз с силой надавил на лезвие ножа и отодрал ровную полоску коры шириной в два пальца. Затем он сделал поперек еще два надреза, и получился большой крест. Аркаша отступил на несколько шагов и полюбовался своей работой. Белый крест на темной коре выглядел очень сильно. Аркаша мысленно похвалил себя за такую красоту и решил на достигнутом не останавливаться. Он почувствовал в себе художника, способного не менее чем на шедевр.

Через полчаса крест было не узнать. Его окружили нити грубого, но рационального орнамента. Аркаша упивался, открывая в себе заложенные природой способности. С дерева сползали лоскуты коры и кольцами вились у его ног. На землю летели щепки, труха, и наконец Аркаша решил остановиться, чтобы передохнуть. А затем он почувствовал, что ему хочется есть. После недолгих раздумий он окинул взглядом свой шедевр и поплелся домой с намерением возвратиться к прерванному занятию.

Но, как это обычно бывает по приходу из школы, дома тут же обнаружилась куча неотложных дел, а когда Аркаша справился с ними, то чувство наслаждения, которое он испытал, кромсая дерево, несколько притупилось. К дереву в этот день он больше не пошел.

Весь следующий день он тоже к дереву не ходил, потому что попросту позабыл о нем. Но еще через день в нем все-таки возобладала жажда искусства.

... Узоры, так свежо выглядевшие два дня назад, теперь потемнели и потеряли былую привлекательность. "Непорядок..." - подумал Аркаша и принялся за работу. Он освежил линии, сделав их глубже, и принялся за более обширный орнамент.

Теперь у Аркаши была цель. Эта цель окрыляла и заставляла с удвоенной силой работать воображение. Теперь Аркаша решил разделать дерево под орех так, чтобы другие ахнули, глянув на его работу. На него напало такое вдохновение, что, увлекшись, он не заметил, как стемнело.

Дерево теперь было и на самом деле не узнать. Ствол его напоминал самое настоящее произведение искусства. Американские индейцы или африканские негры не смогли бы расписать деревянный чурбак лучше, чем Аркаша - живое дерево. Он сложил ножик и еще раз с восхищением оглядел свою работу.

... Когда на следующий день он появился возле дерева, то обнаружил, что к сотворенному вчера добавить больше нечего. Оставалось только приниматься за верхнюю часть ствола. Но для того, чтобы до нее дотянуться, требовалась какая-нибудь подставка. Аркаша облазил все развалины, но ничего подходящего не нашел. Возвращаться за ящиком по жаре ему не хотелось, и тогда он решил сделать свое произведение более рельефным.

Это была гигантская работа. Аркаша взялся за нее с размахом. Он кромсал дерево, упорно вгрызаясь в его плоть, и к концу дня ствол стал похож на обезображенное траншеями поле. Аркаша ощупал на прощание влажную борозду, над которой поработал его ножичек, и его вдруг охватило странное гнетущее чувство. Он словно опустил руку в сосуд с токопроводящей жидкостью, только вместо электричества в него влилась слабая порция боли и ненависти, которая тотчас расползлась по всему телу. Он почувствовал огромную неуверенность, перерастающую в беспричинный страх.

- Тьфу ты! - вырвалось у Аркаши, и он, зябко передернув плечами, огляделся.

Все вокруг было так обыденно, что он искренне удивился тому, откуда взялось это чувство. Он хотел еще раз прикоснуться к стволу, чтобы удостовериться, что ему это не почудилось, но, испугавшись, передумал и, не оборачиваясь, быстро зашагал домой.

... Не успел Аркаша отойти и трех шагов, как его нога его вдруг наткнулась на что-то неприятно твердое и острое, и, вскрикнув от боли, он растянулся на земле. Превозмогая боль, он поднялся на корточки и нащупал позади себя корень, выступавший из земли. Проклятая коряга! Аркаша кое-как доковылял домой, с твердым намерением вернуться завтра и спилить эту деревяшку прочь долой, хотя задним умом прекрасно понимал, что вряд ли до этого дойдет.

Однако ушибленный палец продолжал болеть и утром, и Аркаша вдруг обнаружил, что и на самом деле склонен к злопамятству. Поэтому, перед тем как уйти в школу, он взял пилу и отправился к дереву, чтобы спилить злополучный корень и сжечь его в костре.

Увидав корень при свете солнца, Аркаша слегка удивился. Потому что ему казалось, что вчера тот был гораздо больше. Но удивление быстро прошло, уступив место чувству удовлетворения, когда он схватил отпиленный кусок дерева и зашвырнул его подальше.

... После школы работа продолжалась. Только теперь Аркаша решил на время бросить углубление орнамента и разрисовать верхнюю часть ствола. Для этого он приволок тайком унесенный из гастронома деревянный ящик из-под бутылок. Стоять на ящике было неудобно - ствол дерева уходил в землю не отвесно, а под наклоном, и поэтому близко к стволу ящик поставить никак не удавалось. Промучившись битый час, Аркаша решил возвратиться домой за пилой и исправить этот недостаток, выровняв ствол у основания. Он соскочил с ящика, и тут же с ним приключилась новая неприятность - в спешке он не рассчитал, и одна из усохших веточек внезапно выросла у него перед лицом и острым концом воткнулась прямо в глаз...

Боль была ужасной. Аркаша взвыл так, что наверняка было слышно на ближайшей трамвайной остановке. К счастью, он инстинктивно успел моргнуть, и потому веко спасительно прикрыло сам глаз. Приковыляв домой, Аркаша осмотрел себя в зеркало и содрогнулся при мысли о том, ЧТО могло бы быть, не успей он моргнуть в тот трагический момент. Промыв глаз холодной водой, он повалился на диван, страдая от боли, и в его голове стали возникать планы отмщения один страшнее другого.

В другой момент Аркаше стало бы смешно при мысли о том, что он собирается мстить какому-то дереву, которое даже и пошевелиться самостоятельно не может. Другое дело - кошка или собака. Если бы его укусила собака, Аркаша моментально нашел бы тысячу способов, как ей отомстить. Он заставил бы несчастное животное каяться в своем поступке до тех пор, пока дышит. Оно просто обязано было бы выстрадать всю ту боль, которую причинило Аркаше.

Но дерево!

Вроде бы и живое, но ведь не существо, а черт знает что такое! Не визжит, не брыкается... Что внутри него делается - можно только догадываться. От чего оно испытывает удовольствие, а от чего ужас и боль непонятно. Человек подходит к дереву со своими человеческими мерками, а о мерках дерева и не помышляет, потому что дерево не делится с ним своими впечатлениями и переживаниями. Если человека перерубить пополам, то он не будет жить ни минуты. Если же такое проделать с деревом - оно после этого будет цвести еще сто лет. Так какую же месть применить к дереву, чтобы было видно или слышно, как оно страдает?

Аркаша долго раздумывать не стал. Степень страдания дерева он решил соразмерить со степенью своего удовольствия при применении к нему своих приемов экзекуции. Аркаша, например, не имел представления о том, какое "блаженство" будет испытывать дерево без коры, однако он прекрасно знал, что сам лично при виде того, что сделает, будет пребывать в таком блаженстве, которое надолго удовлетворит его жажду мести.

Ради этого дела Аркаша даже не пошел в школу. Он взял топор, пилу и самый большой садовый нож, какой ему только удалось отыскать в богатом дедовском арсенале в сарае.

... Тяга к искусству в Аркаше больше не шевелилась. Он решил отпилить все ветви, до которых мог дотянуться, а потом содрать с обрубков кору. Но через некоторое время он передумал и решил сперва заняться стволом. Он захотел проделать в нем сквозную дыру и добраться таким образом до самого сердца дерева. Он смутно понимал, что сердце дерева находится вовсе не в его стволе, ног Аркаше важно было не убить дерево, а заставить его мучиться и влачить жалкое существование до конца дней своих.

Аркаша взялся за работу весьма рано, и через некоторое время к вящему удовольствию добился кое-каких результатов. Дерево поддавалось неохотно, но жажда испытать истинное чувство удовлетворения удесятеряла его силы. Скоро вся кора, которая до этого еще держалась на стволе, была с него сорвана и мокрыми клочьями валялась вокруг вперемешку с раскромсанными кусками древесины. В голову Аркаши залетела шальная мысль о том, чтобы вообще срубить дерево и тем самым завершить акт возмездия, но трезвый расчет тут же отогнал ее прочь. Дерево должно умереть САМО, лишь пройдя через тяжкие муки и до конца осознав всю тяжесть совершенного по отношению к Аркаше преступления. Убить его сейчас - значит совершить акт милосердия, против которого восставала вся Аркашина душа. Аркаша знал, что достигнуть цели своей он сможет лишь в том случае, когда по капле выпустит из живого дерева все соки, заменявшие ему кровь, и своими глазами убедится в том, что выполнил это в совершенстве.

К обеду Аркаша отделал бедное дерево так, что ему самому стало жутко при виде своей работы. Решив, что на сегодня хватит, он отправился домой, оставив дерево наедине со своими горестями и страданиями.

... В эту ночь Аркаше приснился страшный, но вместе с тем, очень приятный сон. Он увидел извивающееся в судорогах дерево. Оно протягивало свои искалеченные ветви к Аркаше, пытаясь его схватить и сделать с ним что-то ужасное. Но Аркаша ловко увертывался, отсекая ветви своим острым, как лезвие, топором. Дереву ничего не оставалось, как осыпать своего мучителя листьями в надежде сбить его с ног. Но Аркаша обладал удивительной способностью уничтожать листья на расстоянии, и потому, сколько дерево ни старалось, поделать с ним ничего не могло.

На следующий день в школу идти все же пришлось. Глаз уже почти не беспокоил, и жажда мести стала понемногу проходить. Возвращался он из школы опять через пустырь. Дерево встретило его угрожающим шелестом листьев. Сейчас оно внушало Аркаше некоторый страх, к которому примешивалась какая-то доля жалости. Но жалость показалась вдруг Аркаше делом последним, и, чтобы подавить в себе эту неуместную сейчас слабость, он решил поскорее продолжить свое сугубо принципиальное дело.

Когда через десять минут он возвращался к дереву с полным набором столярно-пыточных инструментов, то заметил в его ветвях что-то не совсем обычное. Что именно это было, разглядеть снизу не удалось. Несколько веточек на высоте третьего этажа неестественно подергивались, и создавалось впечатление, что там затеяла возню какая-то птица или кошка. Взобраться по стволу на крону было минутным делом, немного сложнее было пробиться в густом переплетении ветвей, веток и веточек, но Аркаша в конце концов преодолел и это препятствие. Листья шелестели уже совсем рядом, нужно было лишь немного пройти по ровной толстой ветке. Ветка была упругой и заметно прогибалась под тяжестью человеческого тела, но Аркаша знал, что такие ветви никогда не ломаются. Он быстро и спокойно ступил на нее и, сделав несколько шагов, увидел необычную картину.

В том месте, где, по расчетам, сидело какое-то беспокойное существо, НИКОГО НЕ БЫЛО. А были там две самые обыкновенные веточки, обсыпанные самыми обыкновенными листьями, и эти веточки необыкновенно резво колотили друг по другу, словно две руки... хлопали в ладоши!

Аркаша аж раскрыл рот от изумления, и это было последнее, что он успел сделать.

Ветка, на которой он стоял, вдруг со страшным треском обломилась, и Аркаша стремительно ухнул вниз. Голова его дернулась от удара о сук, на пути его поддела еще дна ветка, которая больно хлестнула по животу и перевернула на спину. Аркаша ничего так и не успел сообразить, как шлепнулся на землю, врезавшись спиной во что-то твердое и острое...

... Очнулся Аркаша больнице. Он не знал, что с ним стряслось, ему было очень плохо. Врачи запретили ему говорить и сами ничего не говорили. Потом он увидел заплаканное лицо матери, немного позже появился отец, и вид у него был пришибленный.

А когда (много позже) Аркаше стало лучше, он узнал, что это лучше намного хуже того, что можно было бы себе представить: он стал инвалидом на всю жизнь, так как у его был серьезно поврежден позвоночник. Как потом выяснилось, он упал на острый выступ корня дерева. А самое лучшее, на что он мог теперь рассчитывать, - это всю жизнь гулять в обнимку с костылями, да и то при условии, что у него найдутся на это силы.

Весь день после этого открытия Аркаша пролежал полумертвый от ужаса. Временами на него накатывали волны смертельной тоски, и тогда ему казалось, что это просто кошмарный сон. Но этот сон так и не проходил, и, очнувшись в очередной раз от еще более кошмарного сна, в котором он был цел и невредим, Аркаша горько заплакал.

... Долгих восемь месяцев пролежал Аркаша, прикованный к постели, и все эти месяцы он проклинал ненавистное дерево, ибо он был уверен в том, что дерево просто отомстило ему за свои страдания. Но были моменты, когда Аркаше становилось просто смешно. Чтобы дерево?.. РАСТЕНИЕ?!

Дерево теперь вселяло в Аркашу самый настоящий ужас, и, чтобы как-то отделаться от этого ужаса, Аркаша старался меньше думать о нем.

С горем пополам Аркаша выучился передвигаться на костылях. И первым его самостоятельным путешествием стала именно прогулка к треклятому дереву.

Стоял солнечный май. Аркаша не знал, каким он найдет свое изувеченное дерево в эту пору всеобщего расцвета, однако он никак не ожидал увидеть того, что увидел. Все траншеи на стволе заросли и покрылись красивой молодой корой. Даже сквозная дыра, в которую Аркаша вложил так много сил, теперь напоминала о себе лишь незначительным углублением. Аркаша надеялся увидеть такого же жалкого калеку, как и он сам, и будь так, он в душе простил бы дерево, сделавшее ему такую неприятность. Но от оскорбительного торжества жизни, на которое его организм уже не вправе был рассчитывать, у Аркаши захватило дух. Такого издевательства он стерпеть был не в силах.

И он решил уничтожить дерево немедля.

Сперва Аркаша измазал масляной краской ствол на такую высоту, на какую только смог достать. Он залил горючей масляной краской все подножие дерева, натаскал и сложил там же досок, веток, различного горючего мусора, а затем приволок канистру с бензином и вылил ее на всё это. Тут на ум ему пришла сцена из истории инквизиции. Точно также когда-то за что-то сжигали людей. При этой мысли Аркаша усмехнулся и в упор глянул на дерево, которое, казалось, притаилось, почуяв недоброе.

На Аркашу снова нахлынуло чувство гнетущего страха, которое он испытал когда-то, прикоснувшись к свежей ране на стволе. Он испуганно попятился, пораженный этим чувством. Дерево гнало его от себя, выпуливая в него всё новые и новые заряды энергии. Но слабые руки Аркаши уже раздирали спичечный коробок и чиркали спичкой.

Через минуту перед Аркашей полыхал огромный жаркий костер. Языки пламени беспощадно уничтожали всё живое, что попадалось им на пути. Аркаша упивался жаждой мести, но душа его не ликовала. На душе было пасмурно. Ему не давала покоя мысль, что он не довел дело до конца так, как хотел, что дерево погибнет, умрет, и тем самым так легко избавится от него, Аркаши. Тогда как сам Аркаша никогда не избавится от того, что получил от дерева. Он с ненавистью смотрел на погибающее дерево и молил бога о том, чтобы но помучилось должным образом.

... Лицу было жарко, от ярких языков пламени рябило и сверкало в глазах, в ушах шумело. Аркаша целиком ушел в себя, и он не заметил, как дерево вдруг мелко затряслось, дернулось раз, другой, а затем стало стремительно клониться в его сторону. Сквозь треск живых корчащихся ветвей Аркаша все-таки услышал посторонний звук, похожий на вой, но не смог быстро сообразить, что именно его издает. А когда сообразил, то было уже поздно. Живой костер рухнул на Аркашу, всей своей массой прижав его к земле.

... Через некоторое время развалины старого дома были снесены бульдозером, местность была расчищена, выровнена, и ее стали застраивать новыми высотными домами. А на месте, где когда-то стояло сожженное дерево, сквозь асфальт проросло небольшое деревце той же породы. Место это находилось в укромном уголке, молодое дерево никому не мешало, заботливые жильцы ухаживали за ним. И всем было невдомек, что это новое дерево появилось из старого, стало продолжением его жизни. Не появился только новый Аркаша взамен ушедшего. А если и появился, то мы об этом ничего не знаем.