Запахи, звуки, картинки… Всё это обрушилось на неопытную душу Ростиславы. Я, пытаясь представить на её месте какую-нибудь попаданку или попаданца, тут разница не в форме половых органов, а в устойчивости конкретной психики, могу, кажется, понять допустимые предельные нагрузки. Есть вещи, которые ей как бы рано. Но времени у нас как бы нету.
Дав Ноготку небольшую фору во времени, радостно врываюсь в застенок.
— Привет передовикам кнутобойства и костоломства! Чего новенького накопали?
Пейзаж… соответствует обговоренному.
Низковатое, темноватое помещение. С несильным застарелым запахом мочи и дерьма. И острой ноткой свеженького, пожалуй — ещё тёпленького. "Пациенты" здесь… опоражнивают не только души свои. В тёмном углу слева белеет тощее тельце. Сидит в дыбе лицом к стене, только вздрогнувшая, после моего энтузиастического приветствия, задница видна.
Я уже объяснял: в святорусской дыбе — сидят, в европейской — лежат, в московской — висят. Где хуже — пока не сравнил.
"Московская" — пока свободна. Рядом, подвешенная к потолочной балке за руки, вытянувшись, стоит на цыпочках невысокая немолодая, чуть грузноватая, женщина с отвисшей, местами, кожей. Щиколотки замкнуты цепочкой, между ними вставлено пятивершковое бревно. Чтобы ногами не болтала. На голове шапка, закрывающая глаза и уши, во рту — кляп.
Похудела Софочка. Полпуда точно скинула. Палаческий застенок — очень эффективное средство. Для уменьшения веса а, иногда, и роста.
Перед уходом в Боголюбово я велел Ноготку давать ей малую порцию воды и хлеба. Иначе бы уже… Но наш пресветлый и почти святомученический — смилостививши. Так что — будет жить. Если не устроит мне очередную каверзу.
— Как она? Рассказала?
— Ага. Запиралась сперва. Виляла по-всякому, дурить пыталась. С пятака обделалась и заговорила.
Дознаватель, восходящая звезда допросного дела, молодой парень с явными способностями в деле поиска "багов" в показаниях "носителей правды", подаёт "расспросные листы".
***
В "правдоискательстве", как и в дебагинге, необходим определённый уровень воображения. Представить ситуацию, описываемую опрашиваемым, место, присутствующие, последовательность событий, обмен информацией, пред- и пост-история…
Типа:
— Схватил шапку и вышел.
— Шапку? А остальная верхняя одежда? Или он накоротке по морозцу на зов? А кто звать ходил?
"Выдумщик", не обладающий таким уровнем воображения, не продумавший заранее подобных подробностей, начинает дёргаться, ошибаться. "Раскалывается".
Палач и спрашиватель — два разных таланта. Изредка они попадают в одного человека. Ноготок — не из таких. Единственный встреченный мною на "Святой Руси" универсал, талантище — Саввушка в Киеве. Ну, так он же потомственный.
"Пятак" — числительное. Здесь — пять ударов. Судя по следам на её спине — били гладкой плетью.
"Обделалась" — штатная реакция наказываемого организма при порке. Так обделывались множество юных российских аристократов, будущих героев воинской славы Российской империи в "Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров" (Николаевском училище). Хотя после убийства Павла Первого запрет на телесное наказание дворян в России был восстановлен, но в гимназиях, например, порка отменена только вместе с отменой крепостного права. Уточню: в Лицее не пороли. Полностью запрещены были телесные наказания только при Советской власти. "Эти ж кляты коммуняки…".
***
Софочка очень приятный в общении человек, очень коммуникативный. Лёгкой, малозначной беседой создаёт дружественное отношение. И использует его к своей выгоде.
Отчего меня начинает трясти. И возникают вопросы.
Первый: круг её здешних контактов. Второй: кто из них в курсе её настоящего имени, её прошлого. Есть и третий: не пыталась ли она использовать свои контакты для связи с Суздальскими боярами? Логика очевидна: стремясь сделать гадость своему бывшему, она должна найти "ниточки" среди его окружения. Она их всех знает.
Более широкий вариант: выход на соседей. Новгород, Смоленск, Киев, Волынь. В условиях начавшейся войны очень мощная военно-политическая диверсия получается. Утрата уважения к князю-рогоносцу обернётся стойкостью вражеских ратей и слабостью своих и союзных:
— Ежели его — баба столько лет за нос водила, то чего ж его слушать? Бестолочь, на погибель заведёт.
К моему ужасу я оказался прав. Не доверяя мне, она пыталась найти способ обезопасить себя какими-то связями вне Всеволжска. За несколько дней пребывания в городе до "посадки" успешно продвинулась в этом деле. По сути, вариации одного из моих наездов на Боголюбского в Янине:
— Ты меня убьёшь. Но сидят по городам русским — человечки, у человечков — ларёчки, в ларёчках — грамотки, в грамотках — "смерть Кощеева". Я тут копыта откину, а по всей Руси — звон пойдёт. Про твоё, про стыдное.
В России зависимость правителя от молвы вполне понимают и в абсолютистские времена, и при коммунистах. Здешние государи ещё зависимее — вовсе не "помазанники божьи", их, бывает, и вышибают. По основанию: "есть такое народное мнение".
Софье не хватило времени. Всеволжск довольно плотно закрыт, "железный занавес". Просто поймать мужика на улице, дать грамотку да денежку:
— Сходи туда, скажу куда. Принеси то, там дадут что. И заплатят ещё втрое.
не пройдёт.
Ещё она очень любит себя, любимую. И, соответственно, боится боли. А к людям относится пренебрежительно. Особенно к тем, кто идёт ей навстречу, "пляшет под её дудку". "Полезные дурни", прислуга, "быдло прирождённое".
Рассказывать дознавателю о своих здешних знакомцах она начала даже с радостью, с хвастовством: вот-де, какие люди меня знают! Когда в перечне появились персонажи… не типичные, потенциально перспективные, когда пошли конкретные расспросы по ним — завиляла. Хихикала, кокетничала, грозила. Получив порцию плетей — принялась сдавать всех. Дополняя реальный страх наказания старательно имитируемым ужасом. "Вот как на духу! Как перед господом богом! Всю-всю правду сказала! До самого донышка!".
Старающиеся услужить — для неё мусор, расходный материал. Использует "в тёмную". Но всех не сдаст. Просто потому, что надеется вывернуться. И "продолжить с той же цифры". Абсолютно безнравственная женщина.
Хотя, при таком жизненном пути, откуда в ней взяться нравственности? Со свадебного пира на плахе обезглавленного отца?
***
Кант как-то опроверг пять доказательств существования ГБ от Фомы Аквинского. И придумал шестое, своё.
Это все знают, и это неправда.
Расправившись с тремя видами доказательств (онтологическим, космологическим, телеологическим), Кант разработал "моральное". Мораль, по Канту, восходят к одному верховному принципу — "категорическому императиву", предписывающему поступки, которые хороши сами по себе, объективно, безотносительно к какой-либо иной, кроме самой нравственности, цели.
Он же и сформулировал этот супер-принцип:
"поступай всегда так, чтобы максима (принцип) твоего поведения могла стать всеобщим законом (поступай так, как ты бы мог пожелать, чтобы поступали все)".
Императив — от Бога. Значит — Бог есть.
"Желаю, чтобы все!" — эта идея Канта звучит и у Шарикова в "Собачьем сердце".
Увы, "все" в человечестве — разные."…поступай так, как ты бы мог пожелать, чтобы поступали все" — не надо. И — невозможно. У человечества есть только один "всеобщий закон" — рождение и смерть. Для его исполнения не нужны ни мораль, ни бог, ни человечество вообще — чистая биология.
Раз "императива" нет, то и насчёт ГБ… ничего определённого сказать нельзя. "Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе… Науке это неизвестно".
Кант это понимал.
"Этот моральный аргумент не должен служить объективно значимым доказательством бытия Божия, стремлением доказать сомневающемуся, что Бог есть; цель этого аргумента показать, что желающий мыслить морально должен включить признание этого положения в число максим своего практического разума…".
А — "не желающий"? Или "желающий мыслить не морально"? А, например, логически? — Не должен. Полная свобода. Насчёт факта наличия присутствия ГБ.
Объективность, факт — заменяется субъективностью. "Хочешь — жни, а хочешь — куй…". Это не "доказательство существования", а "доказательство не-существования". Выдуманности. мифичности.
В Средневековье принципиально нет "всеобщего закона". Кроме, конечно, законов того самого Исаака.
"Сила действия равно силе противодействия"? — Верно. Только приложены эти силы к разным телам. А иначе никакого движения не было бы.
"…поступай так, чтобы принцип твоего поведения мог стать всеобщим законом…" — ни в коем случае! "Рыцарь — воюет, купец — торгует, крестьянин — пашет, поп — кадилом машет".
Как может боярыня, давая пощёчину сенной девке, желать, чтобы та дала ей такой же ответ? "Русская правда" требует виры за убийство. За "княжьего человека" — двойную, за женщину — половинную. Это "всеобщий моральный закон"? — Да. Если "все" — не человечество, а конкретная сословная (религиозная, национальная, возрастная, половая, местечковая…) группа. А остальные? — А фиг его знает. Может, у них свой "императив". Они — не наши, не люди, не "все".
Основа "доказательства существования Бога" по Канту — никогда не существовала в человечестве. Да и вообще — в среде биологических существ существовать не может.
Кормилица выкармливает ребёнка своим молоком. А через пару лет требует, что бы ребёнок — её так же выкармливал. Поскольку она поступала так, желая, чтобы так все поступали. И это конкретное дитя тоже. И куда такую? С таким императивом. — В дурку?
***
Софочка, не знакомая ни с самим Кантом (до него шесть веков), ни с немецкой философией (тоже пока нет), ухитрялась нарушать "категорический императив" в самой грубой, циничной форме.
Утверждение Канта: "Не обращайся с другими как со средством для достижения твоих целей" — полностью не соответствовало её сущности.
— Как это? Другие — не "средство"? А что? А слуги? Чего ради я их кормить буду? Если они не средство для достижения моих целей? Чтобы мне было вкусно, тепло, мягко, удобно.
— "Свобода размахивать руками заканчивается у кончика носа другого человека".
— Да брось ты! Что ж я, нерадивому кухарю и затрещину дать не могу? Бог сказал: "Не мир я принёс, но меч", А это, знаешь ли, куда глубже, чем перед носом махнуть. Про самую печень.
Софочка — законченная эгоистка. Сам такой, поэтому хорошо понимаю. Но у меня уже следующая стадия. Предпоследняя. Дальше только "чистая мудрость". Когда "всё так забавно".
Пока, как и положено по диалектике: "переход количества в качество". Я не рассматриваю людей как средство достижения цели. Я сам средство. Для создания целей у них. Цели: "чистить зубы по утрам и вечерам" — не было? — Будет. И ничей "кончик носа" меня не остановит.
Объяснить экс-княгине штудии Канта нереально. Поэтому вбивать.
Я подошёл к подвешенной к потолку Софье и некоторое время с ненавистью её рассматривал. Язва хитромудрая. Глаз и ушей не видно, рот заткнут. Молчит. Вот же… змеюка подколодная. Сдёрнул с её головы шапку. Софочка поморгала, узнала меня, начала как-то дёргаться, мычать. Кажется, что-то приветственное. Типа:
— Ну, наконец-то! Как я рада! Заждалась совсем. Извини, что не в праздничном платье — обстоятельства-с. Но ты же не в обиде? Кстати…
Нет уж. Слушать тебя вредно. Придурок, который тебя послушал просто по доброте душевной, ныне уже под Ярославлем. Ничего, телеграф работает, завтра утром его уже… Не учла ты, искусница, скорости передачи данных по специализированным каналам связи, рановато сдала терпилу. И остальных сдашь. Точильщик и Ивашко уже подняты, сейчас начнут "зачищать" твоих "крестников".
Самое скверное, что масса нормальных, честных людей, которые "ни сном, ни духом", виновные лишь в знакомстве с тобой, в добром к тебе отношении, будут, от моего имени, подвергнуты разным… неприятным процедурам. Почти все — зря. Но время и силы моих людей будут потрачены. И у многих отношение ко мне, к здешней власти… не улучшится.
— Ты — дрянь. Ты создаёшь для меня смертельную опасность. Ты — дура. Я пытаюсь спасти тебя и твою дочку. Рискуя своей головой, сунулся в Боголюбово — едва ноги унёс. Ночей не сплю, мозги ломаю. А ты… ты мне не веришь. Не веришь тому, что я хочу оставить тебя в живых, сделать для этого всё возможное. Найти выход в безвыходном положении. В твоём безвыходном. Ты, своим неуёмным умишком воображаешь, что можешь перемудрить меня. Перехитрить, обвести вокруг пальца. Суетишься. Неумно. И создаёшь для меня существенную и явную угрозу. За что и будешь наказана. Бита плетью.
Она что-то мычала себе в оправдание, гримасничала лицом и телом. К чему мне её слова? Это с дознавателем можно торговаться: я тебе имя, а ты меня плетью не нынче, а через полчаса.
Слева раздался какой-то шорох.
Во, блин, так увлёкся, что и забыл.
— Это что?
Ноготков подмастерье, в задумчивости водивший кончиком плети по обнажённой спинке зажатой в дыбе Ростиславы, ошарашенно уставился на меня. Реплика в сценарии не предусмотрена, импровиз. Но, факеншит, эта змеища… с её изобретательностью и пронырливостью…
— Ну… дык… эта…
Я ткнул пальцем в плеть и жестом показал ожидаемое движение. Парень похлопал глазами, вспомнил сценарий и, отойдя на шаг, взмахнул и с выдохом ударил плетью.
По полу, конечно, рядом с безостановочно уже дрожащими тощими бледными ляжками Ростиславы.
— Во. Эт так, чисто для знакомства. А вот теперя, штоб, ну, поближе… Эх-хя!
Пропустив плёточку через ладонь, он, чуть ли не хохоча, озвучил замах и новый удар. По земле. С другой стороны бёдер бедной княгини. Снова вытянул плеть и весело, немножко смущённо, по-доброму улыбнулся мне.
Для него, для всего здешнего коллектива — это игра. Заранее обговорённая забава, развлечение. Возможность показать начальству азы своего мастерства и, одновременно, подурачиться. Чуть попугать девку.
Это ж смешно! Саечку за испуг и га-га-га.
— Прекратить.
Парнишка разочарован. Тут же столько интересных трюков есть! Он, похоже, уже и программу продумал. Можно просто воздушными толчками, без прикосновения, довести подопечного до панического ужаса, когда он сам, не управляя своим телом и разумом, обделываясь и завывая, будет беспорядочно биться в дыбе, будет — сам! — сдирать свою кожу, рвать связки и выворачивать суставы. Можно хлопком плети над ухом оглушить, сбить с настроя, заставить потерять ориентацию и соображение…
Да много чего можно. Ежели инструмент в умелых руках. А уж когда и бить дозволят…
— Отвяжи её.
Парень откидывает верхнее бревно, сматывает "уплотнители" — пеньковый канат вокруг шеи, лодыжек. Ростислава пытается шевелиться, скулит, но встать, конечно, не может. По себе помню: напряжение мышц при панике от ожидаемого удара, в сочетании с крайне неудобной фиксацией, даёт полное обессиливание.
Поднимаю на руки, отношу к столу. Дознаватель смещается к краю, выписывая что-то из протокола, искоса поглядывает. С другой стороны что-то перекладывают подмастерья и тоже таращатся. Вокруг полутьма, только здесь, в круге света у светильника, сидит, откинувшись на стенку, с закрытыми глазами, с дорожками непросохших слёз на лице, абсолютно нагая, наголо стриженая девушка. И ей абсолютно всё равно, что на ней нет одежды, нет волос, что она одна среди пяти пялящихся на неё мужчин. В этом "погребе скорби".
Страх боли и ужас предательства. Сильные эмоции. Которые снесли нормы пристойности, "категорические", и не очень, императивы, границы допустимого. Типовые реакции… нет сил даже вспомнить.
— Я… я подумала… что ты меня…
Умница. Не говорит глупостей. Только думает. Типа: "что ты меня предал". Или там: "обманул".
Хозяин не может предать свою вещь. Не по "моральному императиву", а по определению вещи. Рабыня может изменить своему господину, как может порваться неудачный, гнилой сапог, господин — нет.
Я, наверное, плохой господин. Так и не выучился. Относиться к людям, как к сапогам. Виноват. Не смог адаптироваться к "Святой Руси". Туповат, знаете ли. Прогибкости не хватает. Вот Софочка — та да. Для неё такое — как дышать. Ну, так она и дышит этим. Всю жизнь с первого вздоха.
— Не думай так. Не дождёшься.
Она не сразу понимает, чего именно "не дождёшься". Пытается улыбнуться.
— Испугалась?
— Д-да. Очень.
— Зря. Я же говорил: тебе бояться нечего. Ничего-ничего.
Она снова пытается улыбаться. Это словечко: "ничего-ничего" — уже как-то стало нашим "тайным словом". Не сколько смыслом, сколько знаком общности и отдельности от других.
— Выпей.
Ноготок принёс тарелку с двумя кружками. В одной… да, сорокаградусная, в другой — вода. На тарелке чёрный хлеб с солью, солёный огурец, кусочки сала с прожилками. "Завтрак палача". Хотя, конечно, "ужин" — с запахом к кнуту, как и к рулю, не пускают.
Она отхлёбывает, вылупляет глаза, под поток советов всей "честной компании" судорожно, обливаясь, взахлёб запивает водой, занюхивает, заедает. Обалдело смотрит на окружающих.
Водка, конечно, дрянное средство. Но иногда полезна. Для кратковременного забвения — смывает свежие чувства.
Сейчас "поплывёт". Или нет — "как слону дробина". Сильная эмоциональная встряска даёт парадоксальную реакцию на алкоголь.
— Помойся.
Киваю в сторону, куда ребята притащили большую банную шайку, ведро с холодной и кувшин с горячей водой. У Ноготка в хозяйстве чего только нет. Тут где-то есть "водяная тюрьма" — бочка с решетчатой крышкой. Воду подливают, пока человеку, чтобы дышать, остаётся только прижиматься лицом к решётке. Держится он за решётку руками, дышит. Потом засыпает. Чуть опускается, захлёбывается, в панике рвётся вверх. Отдышался и снова. Надоело — отпусти и залейся. Бывают и такие, но редко: большинство предпочитают дышать.
Ростислава несколько нетвёрдой походкой отправляется к тазу, с помощью подмастерьев наливает воду, усаживается туда, плещется. Ей совершенно всё равно, что вокруг подземелье, застенок, где всё, даже стены, пропитаны запахом боли, муки, что вокруг ходят и сидят какие-то люди. Сил для переживаний, для "морали", "нравственности", "приличий", "благопристойности" — нету. Кончились.
"Пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь" — русская народная… По поводу относительности "категорического императива".
Нет, кое-что осталось. Замерла и смотрит. Заметила, узнала. Подхожу с полотенцем, и она, не отрывая взгляда, произносит:
— Там. Моя мама.
— Встань.
Довольно жёстко вытираю её. Убирая ещё не высохший холодный пот ужаса с плеч, тёплую воду с бёдер, остатки слёз с лица.
— Она виновата. Передо мной. Поэтому ты будешь бить её плетью. Сейчас.
— Н-нет. Н-не смогу. Я… не умею.
— Сможешь. Для тебя нет невозможного. По моей воле. Парни, вон ту скамеечку вон туда.
***
Кнутобоец, в ходе экзекуции, не переставляет ноги. Переносит вес, но не смещается. Стойки бывают левая и правая. Как в единоборствах. Какая именно — зависит от школы, мастера, здесь — от Ноготка. У нас — левосторонняя. Вот так, чуть наискосок подмастерья ставят скамеечку. Сбоку слева от Софочки. Тут тоже возможны варианты.
Возьмите "круг фехтовальщика" с прима-секунда-терция… положите его горизонтально. Похоже.
Очень жёсткая манера, когда палач стоит лицом к лицу с наказываемым. И бьёт его по спине, "в обхват". Чего палач никогда не делает — не становится напротив позвоночника. Конечно, есть мастера, которые и из этой позиции работают. Но это уже не порка, а убийство. Так бьют "в обхват" по животу, разрушая внутренние органы, вырывают закорелыми кончиками-когтями плети гениталии, уродуют лицо. Выбивая глаза, например. Не наш случай.
***
— Встань на скамеечку. Покачай. Устойчиво? Возьми плеть. Крепче. Не бойся — с этой стороны она не кусается.
У нас с Ростей большая разница в росте. А бить она, и вправду, не умеет. Поэтому бить буду я. Её рукой. Похоже на то, как Цыба схлопотала. Я не такой уж мастер, чтобы при большой разнице на линии наших плечо-предплечье-кисть вывести плеть в правильную позицию. Дальше-то она сама летит. Здешние подмастерья смогли бы… Но я не хочу. Чтобы кто-то к ней прикасался. Глупо? — Конечно. Особенно, с учётом её близкого будущего. С планируемым браком с Генрихом Львом. И множеством непланируемых, но весьма вероятных… приключений.
Подхожу к ней сзади. Э-эх, снова у девушки из тактильных ощущений только суровое сукно моего кафтана да ремни портупеи. По всей спинке. Закидываю её левую себе на темечко, провожу ладошкой по полотну своей косынки, дальше, на загривок.
— Левой держись здесь. Правую свободно в сторону.
Своей левой накрываю её сердце, чуть прижимаю девушку к себе. Сердечко у неё… как после марафона. Ну, типа, да. Я и веду её через марафон. Потрясений и разрушений. Забег называется — "жизнь".
Её лицо — нос к носу. Большие, измученные глаза. И чуть слышный шёпот:
— Я не смогу, я умру.
— У меня в руках ты сможешь всё. Ты — не ты, а инструмент. Бич Божий.
Слышит, воспринимает. Даже удивительно. Глаза распахиваются в изумлении.
— Ты… Атилла?
— Нет. Он хотел всего лишь власти, золота. Игрушки. Я — "Зверь Лютый". Я хочу душ человеческих. И ты — плеть карающая в деснице моей.
— Ой!
Моя левая скользнула по её телу. От сердца вниз. Скамеечка компенсирует разницу в росте, и мне нет нужды нагибать её. Чтобы вставить, впихнуть палец в её тело. Не готова. Совершенно. Что не удивительно при такой предыстории.
Привыкай девочка, скорость реакции имеет значение. "Ложка дорога к обеду". И "миска" — тоже.
Она, откинув голову на моё плечо, потрясенно смотрит на меня. Нос к носу. Но не отпускает мой затылок.
— Держи крепче. Начали. Отводишь руку…
Синхронное движение моих обеих рук. Два синхронных беззвучных женских аха. Один здесь, "лицом к лицу". Она не отрывает взгляда, даже не интересуется — попала ли плеть куда-нибудь. Не интересно. Важное — здесь. Между нами, в ней самой. Лёгкий аромат женского пота, нотка ещё не истаявшего совсем ужаса ожидания казни в дыбе, свежий выхлоп от только что выпитой "клюковки", любимый мною запах свежего чёрного хлеба, чуть слышный "поцелуй чеснока" от солёного огурца… В глазах муть паники, ужаса, усталости постепенно перетекает в туман ожидания и готовности. К чему-то хорошему, "сладкому", радостному.
Важное? — То ты делаешь для меня. Со мной. А стремительно багровеющая полоса на спине твоей матушки или, к примеру, чья-то катящаяся голова? — Не существенно, мелочи.
А на подвесе дёргается всем телом её матушка. Её "ах" тоже беззвучен — кляп. Мычит, пытается обратить на себя внимание, выразить глубоко искреннюю, задушевную и всеобъемлющую… готовность к сотрудничеству, к раскаиванию, к "совсем согласию".
Зачем оно мне? "Единожды солгавший, кто тебе поверит?". Я же много раз говорил: "Самое страшное — если я утрачу интерес к тебе".
— Чуть неправильно получилось. Видишь: наискосок легла, и низковато. Повторяем.
Ростислава с трудом разрывает наш взгляд, поворачивает голову и, явно, не сразу фокусирует глаза, осознавая видимое. Мы тут, девочка, не любовными усладами занимаемся, а наказываем государственного преступника. Который — твоя матушка. Оцени и переживи эти контрасты. Мой палец в тебе, мой загривок в твоей левой. И плеть наказующая в наших правых. В двух. Синхронных, согласованных.
"И пусть правая ваша не ведает, что творит левая".
Пусть. Но наши правые "ведают", что творит каждая.
Твой выбор, девочка. Между "зовом крови" и "волей господина". Между природным, прирождённым приказом аллелей и добровольно для себя выбранной обязанностью и желанием подчиняться. Хозяину, закону, идее. Хоть чему. Кроме родства.
Боголюбский эту грань не переступил: "проливать кровь рюриковичей — грех".
Чуть всхлипнув, она начинает отводить плеть для замаха…
— Уже лучше. Но надо выше. Плетью бьют по спине, а не по заднице. И — резче.
Ростислава ещё крепче, жёстче, энергичнее ухватывает меня за шею, начинает прогибаться, чуть запрокидывает голову. И — бьёт. Почти сама, почти правильно. Резко, хоть и слабенько, сжав мой пальчик.
Цезарь и Наполеон известны, в частности, тем, что умели делать три дела одновременно. Для правителя весьма полезный талант. У женщин способность к одновременности выше, есть что развивать. В возможной герцогине.
Молодец. Многостаночницей будет.
По Фрейду: "Жестокость и половое влечение связаны между собой самым тесным образом".
Причинять боль другому, получая удовольствие самой. Связка эмоций может привести к садизму. А может — к государю. Государство — организованное насилие. Казни, прямо или косвенно — основное занятие правителя. Государь, подобно участковому, куда больше времени, сил, эмоций тратит на всякое отребье, чем на нормальных добрых людей. Счастье дезинфектора: "Ура! Они все сдохли!". Делать это без позитива, не получая удовольствия, радости — делать плохо, "спустя рукава". Слишком много радости — сумасшествие. Ищите меру.
Софочка ещё пытается дёргаться, выпросить, вымолить возможность поговорить, убедить, объяснить. Что она здесь, она ещё жива, она… Неинтересно.
— Тебе нравится… так?
— Мне нравится всё, что хорошо для тебя. Мой господин.
Повторяем. Каждый раз всё лучше, чётче, сильнее. Вспоминая Фрейда, шепчу ей в близкое лицо:
— Ты говорила: я не могу. Ты — можешь. Всё. Ты не перестаешь искать силы и уверенность вовне, а искать следует в себе. Они там всегда и были.
В полутьме пытошной лихорадочно блестят её глаза. Шепчет в ответ:
— Не — всегда. Теперь.
И подтверждает. Ощутимым усилием конкретной группы мышц.
— Всё. Ей хватит.
— Почему? Я бы ещё…
Возбуждение на грани истерики. Желание, для которого нет сил. Ни душевных, ни физических. Как в затяжной пьянке: либидо растёт, потенция падает. Остаётся одно: "А поговорить?".
— Водки дашь?
— Дам. Чуть-чуть.
Снова — завернуть в плащ с головой, на руки. Она чего-то выкрикивает, пытается размахивать руками. Потом быстро успокаивается. В большом корыте с горячей водой в бане. Час возни и, наконец, юная княгиня-вдовица, сделавшая очередной шажок в познании себя и мира, не просыпаясь, возвращается в опочивальню.
— Цыба, присмотри за ней. Не забудь: к рассвету обе к Домне. Спите. Пару часов ещё есть.
А в подземелье Софочка, уже отвязанная и положенная ничком на лавку, дёргает полосатой спиной, размазывает слёзы и сопли, сдаёт своих… приятелей. Бюрократическая машина гос. безопасности, со скрежетом и зевками, начинает проворачиваться. Ломая судьбы людей по более или менее обоснованным подозрениям.
Ночь оказалось урожайной. Сыскались и человечки Софьи, и её тайнички — во дворце, в городе, в Ипаевом погосте. Ещё интереснее, что вскрылись две Суздальских линии, причём только одна собственно Боголюбского. И Рязанская с Билярской. Чуть позже проявились новогородцы и черниговцы.
"Прошлись частым гребнем" — так на Руси гнид вычищают.
Кое-что мы прежде знали, кое-что всплыло при внимательном рассмотрении.
Тут просто: есть источник информации. Мой рассыльный, например. Некто, желающий знать тайное, на кого бы он ни работал, вынужден к источнику подобраться. Вот они и лезут в одно место. Как нерестящаяся рыба в ручей. Засек "рыбку" — смотри рядом вторую.
Другая забота: полученную инфу надо передать "в центр". Радио не изобрели, почтовые голуби не распространены. Нужно слать человечка. А Всеволжск закрыт. Конечно — куча дырок. Десятки. Их залепляют. По мере сообразительности. Но просто человек ни войти, ни выйти с земель Всеволжских — не может. Паломники — запрещены, нищих — нет, бродячие ремесленники — отсутствуют, купцы — государевы. По границам егеря шастают, на путях заставы стоят.
Можно, конечно, найти какого-нибудь мещеряка. Но как ты до него в его болотах доберёшься? И как ты с ним расплатишься? Если община всё видит и внезапному богатству удивляется.
Впрочем, к собственно Софочкиным "партнёрам" шпионские страсти отношения не имеют: просто болтуны, услужливые дураки.
В 21 веке вбивается аэропортовским службами: не берите ничего у незнакомых или малознакомых людей, сами упаковывайте свой багаж… Здесь этой формы терроризма нет, люди просто не понимают:
— А чё? Я ж чисто помочь доброй женщине. Всё едино туды ж иду. Заодно, оказией. Какое с этого кому худо? Добрые дела Господом зачтутся.
В собак правило "не брать у чужого" вбивают электрическим током. Мне, чтобы отучить аборигенов от этой формы святорусской благотворительности, надо целую электростанцию ставить.
Через три дня Домна обеих страдалиц с поварни выгнала. Никаких. Сутки отлёживались, "раны зализывали". Раны-то — царапины, а вот без ожогов на кухне по-первости не бывает. Легко отделались.
Беседа с Домной по результатам "производственной практики" началась с её упрёков, фырканий: "две дуры… мне что — делать нечего?… бестолочи, неумехи…".
Но две критически важных характеристики: лентяйки, грязнули — не прозвучали. В конце эмоционального диалога, исполненного в несколько "рваном" стиле:
— Сырники! Мать! Бестолочи! Блин! Блины! Мать! Замешать толком! Едрить-слить-переваривать! Тесто! Итить их котелком! С горчицей!…
вдруг, помолчав, выдала:
— Ух и хитрый же ты, Ваня.
Не понял я. К чему это?
— Они, дуры две, как слепые котята, во все дырки, без смысла, без разума.
— И?
— И то! Я и помыслить не могла! Сыскались… способы. Кабы вороги знали — могли бы потравить. И тебя, и людей наших. И ещё там… неустроенности. А я-то дура старая, прям перед носом…
Встала во весь свой немалый рост. И, в последние годы, вес. Поклонилась в пояс.
— Спаси тебя бог, Воевода. За научение не обидное. Будто я сама, своим умом. А не носом в дерьмо тыканная.
И ушла.
Коллеги! На кой чёрт вам всякие железки? Разные парогрызы с дирижоплями. Вот этот гренадер в юбке, надолб несдвигаемый и есть цель и смысл. Сама по себе. Столп. Порядка, чистоты, сытости. Счастья и здоровья многих людей. Сам собой выросший. Я-то так только… мусор вокруг отмёл. Чтобы не мешался.
Мда… вот так и создаётся репутация. От неожиданных последствий необдуманных поступков.
Сутки девицы отлёживались, даже надумали, наконец-то, в зеркальный зал попасть. Увы.
— Завтра утречком раненьким — к Маре.
— С чего это? Мы ж у неё уже…
— То вы были на обследовании, теперь пойдёте на ту сторону прилавка. Откуда лекари смотрят.
— Так мы ж в лекарском деле…
— А и не надо. Служительницами. Я с Марой говорил. Мертвецкая, родильное, травма.
— Сутками?
Я старательно изобразил улыбку радостного идиота:
— Ага.
— Мы там сдохнем. Господин.
— Может и так. Только… мне здесь слабых не надо. Слабые у нас медведей на погостах пугают. Не сдохнете. Я не велю.
Цыба попала за компанию. Вышла бы замуж, уехала бы в селение, крестьянствовала бы там. В роли жены "представителя сельской интеллигенции", например. Или здесь, за какого-нибудь чиновника или мастера вышла. Женщина видная, желающие — только свистни. Не захотела. Сама по себе баба на "Святой Руси" жить не может. А в службе… — служба.
Ростиславе надо дать понятие жизни и смерти. В каких трудах и муках человек рождается. Какие при этом бывают… риски и эпизоды. Какая это ценность — жизнь человеческая. С самого начала, с первого вздоха. И даже прежде.
По моему мнению, весь генералитет нужно раз в год в родильное на экскурсию водить. Не обязательно только на тяжёлые случаи. А депутатов — ежеквартально. Для понимания и расстановки приоритетов.
Посмотреть начало полезно после подробного знакомства с концом. Бытия человеческого. Чтобы, приняв на руки младенца новорожденного, сразу представить — как его, дай бог выросшего и состарившегося, будут обмывать, одевать и упаковывать. "В тот ларчик, где ни встать ни сесть".
Полезны также некоторые… случаи между двумя этими точками. Способы прервать течение жизни. И способы этому противодействовать. Травматизм у нас постоянно. В большой семье… не щёлкают. Причём, в отличие от боевых ран, травмы почти всегда проявление идиотизма.
— Бревно на голову? Так с чего ж ты туда попёрся? Тебе ж кричали!
— Эта… ну… дык… не поверил я.
Травмированный, в первый момент, часто идиот панический. Выбитый из своей обычной колеи, не доверяющий ни себе, ни лекарям. Находится в состоянии ужаса. Видеть, как здоровые мужики вопят и писыются, озирая свой открытый перелом — полезно. "Писыются" не от боли — от страха.
Сопереживание, "зеркальные нейроны"… И навык это "со-" — давить. Не становиться дублем вопящего от ужаса и боли индивидуума, а, задвинув чуйства туда, где им и место, делать дело. Например, держать орущего мужика за плечи. Пока ему ногу отпиливают. Идиот: грибок-язва-гангрена-ампутация. Запущенный юродивый из Волока Ламского.
Эксперимент удался: уже и Цыба проблевалась. А Ростишка — ничего. Наплакалась, но без истерик.
Из разнообразных последствий полученного госпитального опыта отмечу установившиеся дружеские отношения между Радой и Ростиславой. Боярыня, которой Ростишка помогала в родах с попочным прилеганием, сразу учуяла "благородное" происхождение помощницы. Это не хитро: даже словарный запас отличается. Надо просто знать, что проявляющиеся диалектизмы — сословные, а не локальные.
На расспросы Ростислава не отвечала, а когда прямо спросили, послала, как и было велено, ко мне. Рада чувством смущения — несколько обделена, заявилась. Начала издалека. Типа:
— Глянулась мне та сопливка. Отдай-ка её в помощницы, может толковая повитуха получится.
Когда я заюлил, начал отнекиваться, туману напускать…
"Не пытайтесь здесь обманывать, здесь все евреи".
Здесь — ещё хуже.
Коллеги! Не надейтесь обдурить предков! Они не отличают ледебурит от перлита, но ложь от правды — за версту.
Умная дама: не стала на меня наезжать да на мелочах ловить, а начала рассказывать о своих проблемах.
Сына она женила, старшую дочь замуж выдала. Младшей, боярышне урождённой, здесь, среди поганых лесных, смердов да холопов беглых — жениха не сыскать. Отдавать младшенькую в Русь, а самой здесь оставаться — не хочет. Ей охота внуков потетешкать. Идти в чужой дом тёщей "взапечку" — не славно. Опять же, здесь она величина, всяк на улице кланяется. А там? — "Мать жены. Мать её".
— А к Лазарю?
— Там своих… Цену себе сложить не могут.
Другая тема: "Закон Паркинсона". Она классный мастер своего дела. Акушерка от бога. Но две другие ипостаси: "учитель" и "администратор" — не тянет. Отрасль растёт. Едва ли не быстрее всех основных медицинских направлений. В каждом городке и крупном селении ставится акушерский пункт. Нужны инструкции, оснащение, снабжение, подбор и расстановка кадров, контроль, статистика… Не её. А поставить над ней начальника нельзя. Она — боярыня.
С Марой они прежде как-то уживались. Та — ведьма, существо деклассированное. Есть люди святые, есть — наоборот. Внесистемные.
Выдав замуж дочь и женив сына, Рада ощутила подъём своего социального статуса. "Как на Руси повелось". А Марана — нет. Отчего имеем серию конфликтов. Социально-бабско-профессиональных.
— И учти, Воевода, я над собой никого, ниже князя, не потерплю!
— А… а я?
— А ты… Ты — "Зверь Лютый". От князей, бояр и прочих — вбок с завиточком.
Разъяснила. Убедительно.
— Ладно Рада. Иди дело делать. Будет тебе… княгиня в начальницах.
В списке "кандидатов на Саксонию" добавилось ещё одно имя. Два: с дочерью.
Да, "кровопролитие с переодеванием" — от этого. Ну откуда я мог знать? Я с Радиной дочкой водку не пил, лес не валил, в бой не ходил. Какой человек есть — так он себя и проявит. А вот что Рада воспроизводство половины германской аристократии в руки возьмёт… В прямом смысле. И некоторые возникающие от этого возможности… Так, неясным предчувствием по краешку ореола мыслей.