Банкет в герцогском замке перевалил "экватор", но ещё был далёк от завершения, когда несколько осовевший Генрих Лев радостно заулыбался, глядя на подходящую к его трону женщину.

— О, а вот и Клотильда! Дорогая, позволь представить тебе дочь славного Готфрида, графа Блискастеля. Моя давняя хорошая знакомая. Как здоровье малышки, милая Кло?

***

После развода с первой женой Клеменцией в 1162 году Генрих Лев недолго оставался необогретым. Уже в следующем году юная дщерь графа Блискастеля родила девочку. Ребёнка назвали Матильдой, Генрих признал своей дочерью. Незаконорождённой. В таком качестве он и выдаст её в РИ за Генриха Корвина, князя Мекленбурга, одного из ободритских князей, укрепляя, таким образом, свою власть на недавно приобретённых землях.

Почему не женился? — А зачем? И девица, и папашка её сильно хотели… Но не по чину. Клотильда оставалась официальной фавориткой герцога, лелея, возможно, какие-то планы. Например, родить наследника. Но Генрих предпочитал не формализовать отношения. Зачем дополнительные обязательства, когда и так всё хорошо?

***

— А это — моя жена. В скором будущем. У неё совершенно непроизносимое варварское прозвание: Ро-сти-сла-ава. Через месяц епископ её окрестит и даст какое-нибудь приличное христианское имя. Мы ещё не решили какое. Может ты подскажешь?

— Э… Это так внезапно… Может, Розамунда? Или — Рагенильда?

— Как-то… Мы подумаем. А пока я называю её просто Ро. Ро и Кло… в этом есть некоторое созвучие. Какая-то… гармония. Вам просто судьбой суждено быть подружками. Музыкой имён.

— Вы, как всегда, прозорливы, Ваше Высочество. Я могу лишь радоваться счастью лицезреть вашу будущую супругу и питать надежду на дружбу с дамой, коей выпал столь счастливый жребий стать вашей законной женой. Не соблаговолит ли достопочтимая принцесса навестить мой скромный уголок? В здешнем замке Его Высочество выделил мне апартаменты вблизи его собственных. Я была бы рада представить вам его дочь Матильду. Ещё мне привезли несколько отрезов разных тканей из Флоренции. Возможно, принцесса, вы выберите что-то для ваших платьев во время свадебных празднеств.

— Да-да, милая. Сходи. Тут недалеко. У Кло бывают редкие вещицы. Посмотри, пообщайся с людьми. Герцогиня не должна быть букой. Больше радости, доброжелательности к будущим поданным.

Две женщины бок о бок покинули освещённую, полную богато одетой знати, залу. Клотильда мило щебетала, направляя свою спутница по коридорам и переходам замка, щедро делясь своими тонкими наблюдениями над привычками и пристрастиями скоро общего для них Льва. Откровения бывшей любовницы будущего мужа несколько смущали наречённую, но были интересны. Ростислава напряжённо вслушивалась в звуки чуждой пока ещё речи, пытаясь не пропустить важные подробности.

Вдруг она остановилась:

— Э… Извини. Но мы долго идём. А говорили — рядом. И почему-то вниз. Ты живёшь в подземелье?

— Ах нет! Что за странная мысль! Просто поверху всегда много народу. Я хотела показать тебе тайный ход. Иногда, когда Великий Пост или ещё… когда нельзя, а ему хочется, он посылает за мной. И я прохожу тут. Прямо к нему в спальню. Никто и не видит. Решила поделиться с тобой маленькой тайной. В знак душевного доверия и приязни. Ты устала? Сейчас придём. Да мы уже…

За поворотом, в полной темноте подземелья, видна была полоска света, пробивавшаяся из-под приоткрытой двери. Клотильда открыла дверь:

— А вот и мы.

Ростислава шагнула внутрь небольшой, почти пустой комнаты. Яркий, после темноты подвала, свет огарка ослепил. Уверенный довольный баритон шагнувшего на встречу мужчины:

— Ну, наконец-то.

напомнил о здешних приличиях, о книксене. Но исполнить его она не успела.

Мощный толчок между лопатками бросил её на грудь мужчины. Сзади раздался голос Клотильды:

— Вот она!

Мужчина, поймавший княгиню в падении за руки, довольно улыбнулся.

— Принцесса так спешит, что, даже не поздоровавшись, сразу падает мне в объятья? Как это мило. Не смею томить даму ожиданием.

Он поднял её руки, крутанул, подсёк ноги и уронил на землю. Опустившись одновременно рядом на колено, поймал девушку за лодыжку и вздёрнул вверх. Всё многослойное парадное платье мгновенно свалилось ей на голову. Крутнув ещё раз, её ловко расстелили по холодной земле подземелья. Она забилась, пытаясь отбросить с лица материю, но чьи-то цепкие руки схватили её за кисти, дёрнули, прижали их к полу. Чья-то рука откинула с лица подол. Над собой она увидела две склонённые головы. Клотильда, стоявшая на коленях за головой, держала её за вытянутые руки, навалившись всем своим весом.

— Попалась! Дрянь! Мерзавка! Моего Генриха! Я столько вытерпела! И всё впустую из-за этой залётной шлюшонки! Так бы и убила! Глаза вырвала бы!

Злоба, казалось, сочилась с этого, ещё минуту назад милого, доброжелательного лица.

— А… Нет… Что вы…?!

Договорить ей не дали. Мужчина ответил на недосказанный вопрос:

— Мы — заправляем. Шарфик в ротик. Чтобы всё чинно, тихо, благородно…

Спокойный, рассудительный голос мужчины сбивал с толку. Ростислава в растерянности замерла на секунду. Потом снова забилась. Но было уже поздно: ком ткани плотно забил гортань.

— А теперь мы тоже заправим. Но не шарфик. И не в ротик.

Она вдруг осознала, что лежит на земле с раздвинутыми ногами, между которыми на коленях стоит этот… рассудительный баритон, который там что-то делает со своей одеждой. Попыталась отодвинуться, встать на мостик, ударить пяткой… Тяжёлая туша мужчины рухнула на неё, сбивая дыхание. А острая разрывающая боль вошла в низ живота.

— Знаешь, Кло, а она не шлюха. У неё уже, чем у тебя.

— Меньше болтай, братец! Продери её! Покрепче! До самых кишок.

Мужчина улёгся поудобнее, прижимая к земле всем телом, чуть сдвинув голову, так чтобы было удобно разглядывать вблизи повёрнутое к нему лицо женщины с катящимися слезами и кляпом во рту. Запустив руку между телами, ухватил её за грудь. Принялся мять, щипать, толкать, исполняя вековечные хомнуто-сапиеснские движения, успевая попутно проводить разъяснительную работу.

— Дурочка. Как ты могла подумать, что какая-то заезжая принцесса, пусть бы и с сундуками золота, может стать у нас герцогиней? Влезть в постель ко Льву на ночку — легко. Даже на месячишко. Но церковный брак… Когда Лев трахнул Кло, когда надул ей брюхо — мы с отцом терпели. Как только не трепали славное имя графов Блискастеля, каких только насмешек мы не слышали. Сколько пришлось вынести бедной Клотильде под этим боровом. Родить ему ребёнка. Был бы мальчик… А так… Лев собирался после брака с Анжуйкой перевести Блискастель из лена в аллод. Наш аллод! Вечное наследственное владение! А Кло осталась бы здесь, на случай. И тут ты с твоей матушкой. Лев сразу завилял. Кло он прогонит, нам подарки подарит. Какие-то ошмётки. Из-за тебя. Тебя здесь быть не должно. Должна исчезнуть. Сама. Быстро. О! О! Майн готт!

Завершив, в стиле "отбойного молотка", обычный процесс, мужчина занялся "финальными аккордами": задрал Ростиславе платье ещё выше, довольно покряхтывая, поставил пяток "знаков любви", в просторечии — засосы, на шее и груди. Старательно покусал груди, формируя на нежной белой коже характерные круглые цепочки синих отпечатков. Поднялся. Благодушно поинтересовался:

— Чего разлеглась? Давай поднимайся. Шнель-шнель. Топай отсюда. Из замка и из Саксонии. Убить или сделать с тобой что-нибудь пока нельзя — ты невеста нашего герцога. Будет воспринято как проявление оппозиционности. А мы — верные вассалы. Но если ты — похотливая сучка, готовая почесать свою мохнатку об любое встречное копьецо, то наш государь должен быть предупрежден об этом. А то вдруг ты встанешь герцогиней. И будешь наставлять ему рога налево и направо. Вон, как Кло. Рогатый Лев… забавно.

— Ты что-то разболтался, братец. Ты, русская шлюха! Убирайся! Лауф!

Потрясенная, вздрагивающая от злобных окриков, Ростислава испуганно отползала задом от этих милых саксонских аристократов к стенке. Мужчина никак не мог разобраться со своей перепутавшейся одеждой.

***

Саксонские панталоны-брё около века назад окончательно перешли в категорию "нижнее бельё", утратили открытое пространство спереди, но сохранили отсутствие пояса — подворачиваются сверху, в отворот вставляется шнурок, который завязывается спереди.

Сходно с некоторыми типами треников 21 века.

Эти панталоны — единственная деталь мужского костюма, которая столетиями отсутствует в женском. Остальные элементы одинаковы, сходны или перемещаются, согласно моде, из женского костюма в мужской и обратно.

В паре со штанами-брэ носят шоссы (чулки), которые цепляют к поясу специальными подвязками ("шоссы с хвостом"). Количество подвязок зависит от стоимости и предназначения костюма — с обычным платьем носят шоссы на одной подвязке, к парадному платью полагаются шоссы с тремя подвязками, украшенными бантиками. Распространены темные (коричневый, карминный, зеленый) или выходные шоссы с горизонтальными полосками из разноцветных лент.

Под удлинившейся одеждой (блио, котта) чулки не видны, но их всё больше украшают, а стоят они всё дороже. Не довольствуясь лучшими шерстяными драпами, шоссы шьют из восточного или венецианского шелка. Барбаросса — счастливый обладатель парадных шоссов из алого атласа с золотой вышивкой, на которые с завистью поглядывает весь двор и иноземные гости. Шоссы закрывают ногу до середины бедра, состоят из двух или трех частей: в первом случае — из носка, похожего на мешочек, и прямой длинной гетры, во втором — из напалечника, подъема и такой же гетры (пятки может не быть).

Позже эта пара (панталоны с чулками) снова вылезут наружу. Панталоны будут укорачиваться и расширяться, давая характерные "дутые шортики" испанцев и французов в 17 в. Или снова сужаться и удлиняться, став, с белыми чулками, кюлотом европейских аристократов. И политическим ярлыком во время Французской революции.

***

Мужчина в недоумении пытался разобраться в концах своей "упряжи". Продолжая проповедовать полной ужаса слушательнице.

— У тебя час форы. За это время Генрих уйдёт с праздника в спальню. До утра его оттуда не вытащить. Я поднимусь наверх и поделюсь с приятелями прекрасной новостью. О тебе. Русская принцесса — даёт. Каждому. Предлагается и надевается. Я, бедненький, не устоял перед этим диким схизматическим напором. Отымел еретичку. В чём каюсь. Но не жалею. Поскольку дикарка оказалась страстной и искусной. Неистово трудилась передом и задом, истекала соком, глубоко и самозабвенно насаживалась. Что легко подтверждается. Следами моей страсти на твоём костлявом тельце.

Мужчина сокрушённо покачал головой, разглядывая оборвавшийся шнурок. Его сестра раздражённо фыркнула, встала перед ним на колени и сдвинув котту брата принялась искать там подходящую дырку для завязки.

— Понятно, что слабая на передок принцесса в герцогини не годится. Когда Генрих об этом узнает, он тебя выгонит. А лишённая его покровительства, его защиты… Ты просто экзотическая зверушка. На которую, не дожидаясь рога лесничего, можно начать охоту. Сотня дворян, пребывающих ныне в замке, пойдут, дрожа от нетерпения и азарта, тебя искать. Чтобы подтвердить или опровергнуть мои красочные описания твоих прелестей. Найдут. Нас, саксонцев, называют тупыми, но цепкости у нас не отнять.

Ростислава медленно, прижимаясь к стене спиной поднялась на ноги. Ноги дрожали, по ним текло. Она медленно, по шажочку, не отрывая спины от стены, а взгляда от источника баритона, смещалась к выходу. К двери, которая позволит ей сбежать, исчезнуть, удалиться от этих… сумасшедших. С их аллодами и феодами. А баритон рассудительно продолжал:

— Утром об этой новости узнает весь город. Потом — вся Саксония. Ты же богатенькая? Еретичка. Чужестранка. Развратница. Которая чуть было не обманула нашего любимого герцога своей мнимой благочестивостью. Но обман вскрылся, и ты стала Льву неинтересна. Ты — русская шлюха. Вы там все такие. Так скажут добрые саксонцы. Тебя будут ловить все. Каждый. Чтобы всунуть. Твоё имущество добрые католики заберут и применят во благо господа нашего Иисуса. В твоей свите мало женщин, но много безбородых юношей. Они тоже годятся. Для наслаждений. Есть любители. В конце концов, можно продать в Бордо. А там перепродадут маврам.

Ростислава почти добралась до двери. Ещё шаг и она исчезнет. Из этого велеречивого ужаса. Что-то привлекло её внимание. Что-то в её одежде. Когда она поднялась на ноги, когда собранная в верхней части тела одежда упала, закрывая ноги, что-то несильно стукнуло по бедру. Теперь она осознала. Чего именно касаются её пальцы. Под тканью. Слева. И справа.

Она медленно повернулась к столь близкой, к столь желанной двери. Услышала сзади поощряющее:

— Беги, детка, беги. Рога трубят, Саксония выходит на охоту. Скоро ты там? Чего копаешься?

Последнее было обращено к Клотильде, которая всунув голову под постоянно падающий подол котты брата пыталась связать оборвавшуюся подвязку его чулков.

Ростислава вытащила из потайного кармашка на бедре за разрезом котты подарок "Зверя Лютого" — бериллиевую рогатку, из ряда кармашков с другой стороны — чугунный шарик.

Утром, примеряя это платье, она почувствовала, что чего-то не хватает: за последние месяцы она привыкла ощущать на себе своё тайное оружие. Но сегодня-то зачем? Будет праздник в честь дорогих гостей издалека, будущей свадьбы, новобрачной…

"Лучше грустить от наличия оружия, чем от его отсутствия"… Смешная фраза. Вспомнилась. Она приказала горничной пришить кармашки.

Теперь она вложила шарик в седло и развернулась, натягивая.

Такого оружия нет в этом мире, им не испугаешь. Испуга и не было. Мужчина, уловив движение, взглянул мельком и продолжил, обращаясь к сестре, стоявшей перед ним на коленях:

— Не так. Экая ты дура!

Это были его последние слова. Он стоял спиной к Ростиславе, повернув склонённую голову вбок. Как ни дрожали руки княгини, но промахнуться на четырёх шагах после двух недель тренировки во Всеволжске, она не смогла. Чугунный шарик пробил височную кость мужчины и ушёл в мозг. Баритон беззвучно рухнул вперёд, плашмя, во весь рост.

Несколько секунд в комнате стояла тишина.

Потом под телом началась возня.

Оттуда доносились ругательства, которые составили бы честь даже старой портовой гамбургской шлюхе.

Продолжая пребывать в потрясённом состоянии, теперь уже и от своего выстрела, Ростислава, не выпуская из левой руки судорожно сжатую пустую рогатку, подошла ближе.

На боку мужчины бросился в глаза кинжал с золочёной рукояткой. Инстинктивно, в поисках оружия, средства обезопасить себя, она выхватила клинок. В этот момент Клотильда, придавленная телом брата, смогла, наконец, стряхнуть с лица подол его котты. Они столкнулись нос к носу.

— Идиот! И когда только успел нажраться?! А, русская шлюха. Ты ещё здесь?!

Ростислава ударила. Прямо в это пышущее злобой и презрением лицо. Рука чуть дрогнула и прекрасный толедский клинок вошёл чуть ниже — в шею графини. Затем, как учили забойщики, провела в сторону, расширяя рез.

Графиня задёргалась, пытаясь освободить запутавшиеся в одежде брата руки, попыталась зажать рану. Но кровь уже бурно лилась сквозь её пальцы, подталкиваемая последними толчками сердца.

Несколько секунд Ростислава тупо смотрела на два лежащих тела. Растущая лужа крови, подбирающаяся к краю её праздничного платья, заставила отодвинуться. Она вспомнила — где она. Снова поднялась вдоль стенки. Убрав рогатку в потайной карман, охая при каждом шаге, полусогнувшись, она двинулась из этого места. Уже за дверью она вспомнила о шарике, оставшемся в голове мужчины.

Вернуться назад, ковыряться в выпучивающей, вытекающей из пробитой головы молодого графа массы мозгов с кровью… Тихонько подвывая, держась за стену одной рукой и за живот, где тянуло и горело — другой, она двинулась в темноту подземных переходов.

Возвращаться в праздничную залу… в таком виде… Впрочем, она сразу сбилась с пути. С любого. Чернота подземелья, незнакомые повороты. Пару раз она взбиралась по каким-то лестницам. И снова, беззвучно рыдая, брела дальше. Вдруг по ногам потянуло холодком. Ещё два шага, поворот стены и её схватили сзади.

— О! Мейн либе!

Страстный юношеский голос над ухом. Жадные руки, мгновенно просочившиеся сквозь боковые разрезы платья и сжавшие её грудь сквозь тонкую ткань нижней рубашки.

Мгновенная волна паники: "Нет! Опять! Только не это!". Ощущение полного бессилия, полной разбитости во всём теле, дрожащие от слабости колени, заходящееся в беззвучном крике сердечко…

Мужские ладони сильно сдавили и замерли. Лишь большие пальцы продолжали автоматически поглаживать её соски.

— Упс…

Кажется, неизвестный ожидал взять в руки нечто большего размера.

— Убери.

Её внезапно севший голос произносил немецкие слова, не скрывая экзотического для здешних мест акцента. Шаловливые ручонки неизвестного осторожно двинулись назад. Но княгиня сообразила быстрее. Прижала локтями его руки к бокам. Так, чтобы он не мог сбежать.

— Твоё имя?

Мужчина, не дыша, пытался освободиться:

— Э-э-э… извиняюсь, я просто обознался, простите, тут темно…

— Имя!

Парень за её спиной обречённо вздохнул.

— Конрад. Фон Зейц.

Ростислава пыталась вспомнить: слышала ли она раньше это имя. А юноша, приняв паузу за приглашение, снова чуть просунул ладони вперёд и осторожно, ожидая каждую минуту окрика, принялся сжимать и поглаживать попавшиеся ему в руки холмики.

— Если благородная фрау желает…

Многообещающая фраза была прервана коротким:

— Фрау желает. Домой.

Мужские пальчики никак не хотели расставаться с горошинками женских сосков. Пришлось конкретизировать:

— Выведи. Отсюда. Быстро. Шнель.

Юноша, наконец, собрался со своими мыслями и ручонками и повёл свою находку из подземелья на поверхность. Пройдя через какие-то запертые двери, они оказались во внешнем дворе замка, под тёмным, слегка моросящим холодным декабрьским дождём, небом.

Здесь было светлее: у ворот в железных клетках горели брёвна. Женщина, давно уже пребывавшая в полуобморочном состоянии, вдруг пошатнулась, поехала по стенке, теряя сознание. Над собой она увидела испуганное лицо юноши со свисавшими длинными сосульками белыми волосами.

— Вам плохо? Позвать помощь?

— Нет! Домой. Нах хаус.

Подхваченная подмышки, прошептала в мокрое уже от дождя лицо:

— Тихо. Тайно. Чтобы никто…

Она стояла у холодной сырой стены, пытаясь не позволить своим глазам закрыться. И вдруг поняла, что её спутник начал раздеваться.

— Что…? Что ты…?

— Тайно так тайно. Одевайте.

Его пеллисон, крытый потёртым сукном и подбитый дешёвым кроликом, явно был старше своего владельца. Широкие длинные рукава с давно вышедшим из моды большим капюшоном скрыли руки и голову женщины.

— А… а ты?

Юноша хмыкнул:

— Пылающий жаром страсти любовник ведёт свою возлюбленную к ложу любви. Поскольку дама — жена, но не его — она закутана с ног до головы. Стражники будут цыкать зубом и завистливо вздыхать. Пошли.

Радостно улыбаясь страже, всё крепче обнимая свою спутницу и стуча зубами от холода, юноша вывел Ростиславу из ворот замка, перевёл через мост и только собрался извиниться за столь сильное прижимание, как княгиня снова попыталась упасть, теряя сознание…

Знакомый потолок, встревоженное лицо служанки, горячая вода ванны…

— Этот парень… Конрад. Где он?

— Но, госпожа…

— Быстро.

Через минуту в жаркую, наполненную паром и запахом трав комнату, ввалилось четверо мужчин. Беня, Конрад в ещё мокрой рубашке со странно блестящими глазами и двое воинов из свиты в доспехах. На залысинах Бени немедленно выступили капельки пота.

— Все вон. Служанки — тоже. Беня и Конрад — туда.

Она мотнула головой в сторону лавки.

— Беня, что он сказал?

— М-м-м… Ничего. Что вы нашли его и велели проводить.

— Почему он в мокром? Где его пеллисон?

— Я не понял. Что с ним сделать. Поэтому… просто дал горячего вина. Немного.

Женщина, прикрытая по шею тёмной водой с травяным отваром, разглядывала своего спасителя. Тот, встревоженный обменом репликами на непонятном языке, старательно изображал беззаботную улыбку. Несколько нервную.

— Как ты меня притащил? — Спросила княгиня, переходя на германское наречие.

— На плече. Вскинул и понёс.

— Тяжело?

— Нет. Да и не каждый день удаётся подержаться за задницу герцогини. Извините, Ваше Высочество, но вы сваливались.

— Светлость. — Уточнила княгиня. — Тебе заплатили?

— Нет. Ваша Светлость.

— Мне неизвестны обстоятельства. Сколько и в какой форме.

Тон, которым Беня выразил своё недоумение, позволял предположить, что в качестве оплаты допускается удар кинжалом и тихий всплеск опускаемого в ночную реку бездыханного тела.

Женщина села в корыте, собираясь взять полотенце. И замерла под внимательными взглядами двух мужчин. Попыталась закрыться. Потом опустила руки, вцепилась намертво в края ванны. Выпрямилась и вскинула голову. Демонстрируя зрителям "финальные аккорды" своего знакомства с любовницей герцога и её братом.

— Конрад, вам вернут вашу одежду. Вы свободны.

— Сколько? — Сразу же поинтересовался главный казначей княгини.

— Наши дирхемы слишком видны. Но я дам тебе, Конрад, три совета.

Она встряхнула головой. Стряхивая воду с ресниц и пытаясь правильно уложить мысли в мозгу.

— Первый: забудь. Что встретился со мной, что дотащил сюда, что был здесь, что увидел… сейчас. Этого — не было. Второй: поспеши в замок. Слушай внимательно. Третий: завтра, к началу третьего часа, навести меня. Не сообщая об этом никому и не привлекая ничьего внимания.

Она внимательно смотрела на юношу, который, кажется, и не слышал её, уставившись на синие окружности под её сосками. Наконец, он очнулся:

— Три совета? Щедрая оплата. Щедрейшая.

Он был испуган, смущён и раздражён. Кажется, с его уст готова была сорваться и следующая дерзость. Но женщина, чуть качнув покрытой синяками грудью, твёрдо произнесла:

— Щедрая. Ценой в жизнь. Твою. Короткую. Или — богатую. Иди.

Едва двери за мужчинами закрылись, как прибежали две служанки, княгиня перестала "держать лицо и фигуру", разрыдалась от боли, унижений, пережитого страха…

Через час, когда согретая, намытая, намазанная бальзамами она лежала в постели, внизу захлопали двери, раздались голоса. В комнату ворвалась радостная, возбуждённая Софья.

— Ростишка! Мне удалось! Такой успех! Генрих отдаст тебе Целлерфельд! Полностью! С округой! Со всеми правами и привилегиями! Там же серебра…

От неё пахло дорогим вином, восточными благовониями, жареным мясом, соками бурной любви…

— Мама. Меня изнасиловали.

Софочка, желавшая поделиться радостью от успешной сделки, исполненной ею в постели герцога, ожидавшая восхищения и похвал, скривилась.

— И что? Первый раз, что ли? Муженька покойного вспомни. Ты не девочка, пора привыкнуть.

И томно улыбаясь, вспоминая нечто приятное из совсем недавнего, добавила:

— И получать удовольствие.

— Я убила человека. Двух.

— Этих мерзавцев? Которые тебя…? И правильно сделала. Никто не видел?

— Женщину я зарезала. Кинжалом.

— Женщину?! Экая гадина. Молодец!

- А мужчину застрелила. Из рогатки.

— Из… чего?

Только изумление, вызванное неизвестным средством убийства, смогло остановить самолюбование Софьи. Она присела на край постели, начала задавать вопросы, вспомнила, по ходу дела, о необходимости выказать дочери душевное участие, они обе поплакали и заснули.

Около 9 утра (в третьем часу по церковному счёту) в комнату на втором этаже слуга ввёл гостя. Во главе стола сидела, выпрямившись, будто солдат на плацу, княгиня Ростислава Андреевна. Софья Степановна, её матушка, в скромном светло-сером одеянии послушницы-паломницы, искоса поглядывала на вошедшего. Бенжамин из Всеволжска, занявший в свите княгини место советника по финансам и особым вопросам, сосредоточенно рассматривал несколько поцарапанный стол. Ивашко, главный в свите, сурово осмотрел гостя. И утратил к нему интерес: не воин.

Княгиня смотрела прямо. В глаза Конраду фон Зейцу. Как и положено смотреть прирождённой государыне.

— Присядь. Расскажи. Что нового в замке и городе.

Кажется, такое начало, без предисловий, приветствий и разговоров о погоде, смутило юношу. Он отвёл глаза и принялся несколько сбивчиво изображать из себя новостное агентство:

— Я тогда… вернулся… промок сильно… грелся у камина… выпил там… дело к концу уже… тут крик: молодого Блискастеля убили. С сестрой. Ну, с Клотильдой… с любовницей, значит, нашего… пошёл глянуть… В подземелье… народу — не протолкнуться… говорят: он её заставлял сделать… "русский поцелуй". С тех пор как вы герцогу…

Он кивнул в сторону Софьи. Та горделиво вскинула голову, начиная постепенно краснеть.

— Герцог был в полном восторге. Естественно, похвастал. Так расписал, что… теперь все хотят… чтобы все. Но некоторые… Кло, конечно, со многими кувыркалась. И с братом своим. Но тут… она его чем-то тяжёлым в висок. Как говорят. А он её кинжалом по горлу. Кровищи там… Вот.

Рассказчик искоса оглядел присутствующих и продолжил:

— Герцог — в ярости. Содом! Вертеп! Канонники схватились… Чуть не до драки. Один орёт: страшный грех! Противоестественно! Другой наоборот: ничего страшного, это ж… ну… не по настоящему. Кричат да на Генриха поглядывают. Поскольку тот… Во-от. Да.

Конрад вспомнил, вытащил из пустого кошелька и катанул по столу металлический шарик. Гремя и подскакивая на щербинах шарик докатился до княгини. Острый, цепкий взгляд юноши скользнул по недоумевающим лицам мужчин. Они, явно, видели такую штуку первый раз в жизни.

— Не они, ошибся, — подумал юноша.

И споткнулся о взгляд Ростиславы. Княгиня, не взглянув на шарик перед ней, продолжала смотреть ему прямо в глаза. Твёрдо, не отвлекаясь.

— Что это?

— Это… там… ну… когда тела убиенных выносили… стукнуло… я подобрал и… у графа в голове дырка… сходного размера… Штучка железная. Только… такого железа у нас не делают. Ни в Саксонии, ни везде.

Чугун в эту эпоху выплавляют в Китае, в Средней Азии. Во Всеволжске. До европейского чугуна пара столетий.

— Расскажи. О себе. Кто ты, откуда, чем занимаешься.

Довольно обычная для этих времён и мест история. Давний славный род. Бесславно обедневший: двоюродный брат дедушки, глава рода, попал в плен. Для выкупа пришлось продать всё. Остальное заложить. Одни в роду умерли, другие разбежались. Конраду повезло — его взял себе в министериалы граф Рейнгенау. Слишком юный для серьёзной должности, довольно субтильный, хотя как показала прошедшая ночь — уносливый и грузоподъёмный, он не выглядел подходящим и для ратной рыцарской службы. Так, "по особым поручениям", куда пошлют.

— И сколько за такую службу платят?

Непристойный вопрос. Но юноша вздёрнул нос и храбро сообщил:

— Четыре ливра в год!

— Меньше трёх пфенингов в день? Простой сержант получает вдвое больше.

Для женщин цифры в пфенингах были непонятны. Но Беня, по роду занятий, разбирается в здешних ценах.

— У сержанта — конь. Это дорого. Да, ещё бывают подарки от графа! Четыре раза в год!

Беня фыркнул. Знаем мы эти подарки. Обноски сюзерена. Софья окинула юношу презрительным взглядом. И почём нынче такие… за пучок? Ивашко кивнул своим мыслям: ничего существенного. И уставился в окно. Только Ростислава продолжала, не меняя выражения лица, смотреть прямо в глаза своему вчерашнему спасителю.

— Восемь. Ливров. В год.

Юноша дёрнулся.

— В-ваше… светлость. Это очень лестное для меня предложение. Но… я присягал графу Рейнгенау. Я не могу покинуть его. До его смерти. Или с его согласия. А он… нет.

Граф Рейнгенау, камерарий герцога, был одним из высших сановников и ярым противником брака Генриха Льва и Ростиславы Андреевны. Как и большинство разумных, рациональных людей. Он никогда не называл эту идею иначе чем безумством. В приватных же беседах использовал и куда более сильные выражения. Благородство и положение сделало его фактической главой анжуйской партии при дворе. Впрочем, выгоды укрепления союза с Плантагенетами через брак с дочерью Генриха Короткий Плащ, были очевидны всем.

— И какую же мерзопакость задумал твой господин?

— Мой господин — благородный человек! Все его деяния и помыслы направлены во благо! Веры христианской и герцогства саксонского! Ваши действия… м-м-м… вызывают подозрения. В еретичности, богохулении и сатанизме. Рейнгенау собрал множество свидетельств. Он собирается отправить через день-два эти документы епископу гальберштадтскому Ульриху, известному своей ревностью в делах веры и независимостью от Саксонского дома. Если епископ сочтёт основания достаточными… Но Рейнгенау не желает вам вреда! Он лишь хочет, чтобы вы покинули Саксонию, чтобы не мешали герцогству укрепляться и возвышаться. Если вы немедленно уедете — он не станет вас преследовать.

Ростислава как-то странно скривилась и негромко произнесла:

— Беги, детка, беги.

Она встряхнулась, выходя из задумчивости, и, впервые за всю беседу, улыбнулась Конраду:

— Раз ты не хочешь поступить ко мне на службу, то прими деньги просто в знак благодарности. Без обязательств. А если надумаешь — приходи, поговорим.

Беня пошёл с Конрадом отсчитать серебро, Ивашко отправился на конюшню проверить отремонтированную сбрую. А из комнаты вскоре раздался встревоженный голос Софьи:

— Ты сошла с ума! Ты же больная! Прикажи слугам!

И по-прежнему тихий, твёрдый голос Ростиславы:

— Ждать — нельзя. Другой способ — рискованно. Никто, кроме меня, не умеет.

На следующий день около полудня граф Рейнгенау прогуливался в одиночестве по одному из внутренних двориков замка. Зимнее солнышко решило порадовать жителей тёплым денёчком, в парадной одежде было жарко. Камерарий снял тёплую шапку с наушниками и обмахивался ею, изредка чуть наклоняя голову в ответ на низкие поклоны пробегавших мимо слуг. На несколько минут во дворике стало пусто. Рейнгенау как раз шёл мимо невысокого балкона второго этажа. Вдруг, вскрикнув, он рухнул ничком. Выскочившие слуги успели увидеть его предсмертные судороги. У него было пробито темечко. Из дырки текла тёплая ещё кровь с кусочками мозга. Никаких злоумышленников вокруг не было. Лишь за балюстрадой балкона над опущенными к умирающему головами сбежавшихся промелькнул кусок подола платья благородной дамы.

Через три дня, после отпевания бедного графа, Конрад фон Зейц снова сидел за столом перед княгиней Ростиславой:

— Если мне будет дозволено, то я осмелился бы напомнить о вашем недавнем предложении. Насчёт вашей службы. Моя служба графу закончилась. С его смертью.

Не получив немедленного ответа, смущаясь и краснея под пристальным взглядом, он запустил пальцы в кошелёк на поясе.

— Я, знаете ли, как-то попал в ученики лекаря. Щипцы всякие, буравы, пилы… по кости. Когда покойного госпадина, прими душу его Господи, обмывали, то… я извлёк из его головы…

Он положил на стол металлический шарик. И толкнул его к княгине. Та резко накрыла шарик ладонью.

— Я, знаете ли, как-то путешествовал с кузнецом… мда… мальчиком-слугой… в молотобойцы меня… сами понимаете… а кушать было нечего… совсем…

— Ты понимаешь в чёрном металле?

Конрад кривовато вздохнул. И кинулся как в ледяную воду:

— Да. Чуть-чуть. Но… это тот же самый шарик. Что был… прежде. Там царапины…

Пауза затягивалась. Парень нервно сглотнул. Дурак. Разболтался. Похоже, что выйти живым от этих страшных схизматов…

— Шестнадцать ливров в год. С сегодняшнего дня.

— Я буду счастлив служить Вашему Высочеству.

Подождал. Его не поправили. До свадьбы оставалось меньше сорока дней. И всё меньше препятствий. Живых.

Мне известно о ещё двух применениях единственного экземпляра этого оружия. Пару лет спустя, когда Ростислава выросла и окрепла, когда её положение укрепилось, а возможности расширились, я послал ей коллекцию пневматов с вспомогательным оборудованием и инструктором. Девочке пришлось отказаться от котт с их плотно шнуруемым рукавом, а переход на свинцовые шарики обеспечил производство боеприпасов на месте.

Фон Зейц оказался одним из первых и весьма успешных агентов Ростиславы из туземцев. С удовольствием давил старую аристократию, проявляя недюжинный ум, изобретательность и хладнокровие. Сделал прекрасную карьеру. Я с ним никогда не встречался, но всегда испытывал уважение. Подобное тянется к подобному: весьма необычные, в тамошних местах, русские княгини привлекали к себе необычных, ярких, талантливых людей.

Часть 104. "Привяжи мне бумажные крылья — свободу и совесть…"