Уже в темноте появляется Чарджи — он у нас сегодня ночной дежурный.

– К тебе там…

Двое из коробецких, один — приметный сколиозник, другой — по-моложе, ничего запоминающегося. Стоят-мнутся. «Эта… ну…». Потом, вдруг вспомнив, неловко, неумело валятся мне в ноги.

– Боярич! Возьми нас к себе. Мы, того-самого… покаяться пришли. Мы те всё расскажем. Ну. Про эту девку-то. Только пообещай, что казнить не будешь. И к себе возьмёшь. По-хорошему. А то в Коробце-то нам…

Темно уже, спать охота. После такого трудового дня. Но, делать нечего, начинаю расспрашивать.

Ситуация у ребят типовая для этих мест. Отец погиб во время похода Свояка. Вдова с двумя малыми сыновьями, спаслась и вскорости вышла замуж за вдовца. У того тоже сыны. Осели в этом Коробце. Мачеха сразу стала отличать своих сынов от мужниных. Своим — кусок пожирнее да побольше. Отчим ответил тем же.

Теперь братья выросли и надо бы жениться. Отделяться… Землю-то даёт община. Общество поможет и с избой, и с той же печкой. Но куча вещей должна идти из родительского дома, из семьи. Скотина, птица, семенное зерно, утварь, инструменты… Отчим со сводными братьями высказались типично и однозначно: «Хрен вам». Вот парни и прикидывают наняться ко мне в работники. Чтобы заработать на полное обзаведение собственным хозяйством.

Всё? Нет, не всё. Почему они разговор о найме начали с покаяния? Почему они вообще начали этот разговор сейчас, а не концу общей месячной отработки?

«Ни мычит, ни телиться» — общенародный тип поведения. Парни — долго «мычат». Хмыкают, охают, вздыхают. Наконец, начинают внятно «телиться»: у них есть причина уйти из общины, у них есть причина проситься именно ко мне — вотчина будет подниматься, расти — есть надежда получше устроиться. Обосноваться не временно, а постоянно. Но главное: им страшно. Сегодня они соврали мне. Вместе со всеми. Потом увидели мою сверхъестественную способность различать враньё — «Дар Богородицы», увидели наказание за ложь. И коробецкие сообразили: это ещё не конец разборки, появились новые работники, значит — жалеть их не обязательно. Вот эта парочка готова сдать всех остальных просто потому, что у них есть «страх Зверя Лютого» и нет другого, «встречного страха» — потерять общину — они эту идею уже давно сами обдумывали.

Интересно, мне всегда казалось, что человек бежит от источника страха, а здесь — наоборот. Как старое фронтовое правило: «снаряд два раза в одно место не попадает». И бойцы прячутся в свежую воронку.

– Лады. Пошли под запись расскажите.

Сперва вдвоём с Николаем, потом, когда он, заснув прямо за столом, свалился с чурбачка — один, сижу всю ночь и царапаю бересту. Такой-то сказал такое-то и уступил место такому-то…

Утром отправляю «доносчиков» к рябиновской бригаде — нечего ребятам с односельчанами лишний раз общаться — могут быть… эксцессы. И начинаю, уже представляя характеры персонажей, выдёргивать по одному коробецких. Первые ещё нервничают, пытаются запираться. Последующие, уже услышав от товарищей суть происходящего — не дёргаются.

Всё по классике: добровольные признательные показания под давлением неопровержимых улик. Ощутив безысходность и неизбежность, соучастники радостно закладывают друг друга и с огромной благодарностью идут на сделку со следствием. И правда — ну зачем нам княжий суд? Давайте полюбовно, «по согласию». Вместо виры и справедливости по «закону Русскому» — я согласен на долговую расписку. Типа: такой-то имя-рек получил от меня в долг те же 6 гривен, как за «пошибание робы». Под божеский процент — «нормальный рез» — 20 %.

Мономах, в своих дополнениях к «Русской Правде», не ограничивает время начисления такого процента, не требует реструктуризации долга при превышении периода займа, как с другими ставками. Я здорово сомневаюсь, что эти смерды смогут легко и своевременно всё выплатить. И я буду спокойно начислять и взыскивать ещё очень долго.

Чарджи и Сухан процарапывают свои автографы в качестве свидетелей-послухов. При сумме долга свыше 3 гривен — свидетели обязательны. Иначе остаётся только сказать в суде: «сам дурак». По Мономаху: «речи ему тако: промиловался еси, оже еси не ставил послуховъ».

15 персональных берестяных грамоток с кровавым отпечатком большого пальца конкретной персоны. А то кресты в качестве подписей — меня не вдохновляют. Срок оплаты — полгода. Не будет оплаты — отдам вирнику. И тогда община-вервь заплатит и постой, и съездное-въездное-ссадное. Парни — всё понимают, соглашаются, «зачем нам вирник? — вирник нам не нужен». Сокрушённо кивают: «ты уж, боярич, зла не держи — бес попутал». Бес-то бес, но, похоже, Ивица за пару-тройку часов интенсивного труда заработала мне за сотню гривен. При её собственной себестоимости в одну ногату.

Мысль — не моя. Николай, забежавший к концу мероприятия, заглянул в грамотки, посчитал их и… «упал передо мной на колени в неизъяснимом восторге и глубоком душевном стремлении облобызать длань господскую». Искренний восхищение его выражался потоком слышанных от меня же междометий типа:

– Ну, ты, блин, и уелбантурил, хозяин! Круто дело вывернул! Чистый факеншит получается! Уж чего я в жизни повидал, но чтоб с одной девкиной дырки стока серебра за раз… будто дождём попёрло. Дай хоть к ручке приложиться — может и мне такая удача повстречается, может и я, возле головушки твоей, светлой ума-то-разума…

Учись Николашка. Попадизм — дело чрезвычайно прибыльное. Сходные технологии достижения сверхдоходности путём применения шантажа достаточно больших групп самцов хомосапиенсов по сходным основаниям — применялись и в 20–21 веках. Внедряем опыт грядущих эпох. Здесь конкретно — отечественной пост-индустриальной демократии.

Судебные дела — закончились, а настоящее дело — строительство — нет. Живём дальше.

Каждое утро, ещё затемно, я бежал на речку топиться.

Роман Полонский очень точно заметил:

– Я не мазохист. Но каждое утро принимаю холодный душ. И спокойно приступаю к делам. Потому что любое другое событие в течении дня уже не будет столь неприятным.

Увы мне, «как Илья-пророк молонию в реку кинет, так и вода охолонет» — русская народная примета. Пока «Илья» не пришёл — вода тёплая. Как парное молоко. Тихо. Туман ещё только-только собирается. Мир — тёмен, безвиден и… прекрасен.

Утопиться не удавалось, и мы с Суханом отправлялись в набег. Инспекционно-тренировочный. И хозяйство своё осмотреть, и здоровья поднабраться.

Первые дни мы бегали на заимку. По дороге, буквально из ничего, из поваленных стволов бурелома, торчащих веток, оставшихся пней подобралась такая нехилая полоса препятствий. Нашлось и где подтянуться, и где покрутиться, и где отжаться. Я, по молодости своего тела, избегаю осевых нагрузок — сжимающих нагрузок вдоль позвоночника. А вот проскочить метров двадцать на руках, цепляясь за ветки, как обезьяна в джунглях — милое дело.

Но можно и модифицировать. А повесим-ка на сучья ремни с петлями. А сделаем-ка уголок. Уцепился, ножки — параллельно земле. И пошли вверх, разводя руки. Ручки-ручонки. Дошёл до горизонта — повиси так. Ремни подвеса… дрожат. От дрожи напряжения моих мышц. А теперь пошли дальше, пока кулаки не окажутся под задницей. Вдох-выдох. А теперь так же медленно вниз. А теперь — цепляемся ножками, а ручки отпускаем. И — снова до горизонта. Спортивная, извиняюсь за выражение, гимнастика. Мда… Раньше не получалось. Вот чего попадизм с человеком делает!

Мара сперва сильно переживала по поводу моих ранних появлений у её ворот. Потом — по поводу столь скорого ухода Сухана.

Я уже объяснял — успешный секс повышает уровень эндорфинов в крови в четыре-пять раз. Как наркотик. Она, конечно, богиня, а он, натурально, зомби. Но оба — человеки. Вот они оба и подсели. Но, факеншит, как они сойдутся вместе — всё, на целый день оба выбывают из оборота! Сначала часами — даосизмом занимаются, потом втрое дольше — в себя приходят. «Ушедшему далеко по пути совершенства — долго возвращаться».

А у Мары своих дел куча. У Акима — руки, у Якова — ноги. Хорошо, что поймал момент — нагноение пошло. Выжгли калёным железом. Я ему ногу держал. Тоже… впечатление. У Ивицы — вывихи, у Елицы — свихи, у Прокуя — ожог:

– А-а-а! Ванька гадина! Ты куда меня приволок! Клещи не держат — в руках рассыпаются, горн — дырявый! Всё — дерьмо! Рукосуи безмозговые!

Чтобы не часто отвлекать Мару «путейскими экзерсисами», пришлось изменить «боярскую тропу» — поворачивать за речкой на восток, как мы на пруссов бежали. Хорошо. Трусишь себе в рассветной полутьме по лесу. Разгонишься да по стволу стоячему пробежишься. Сверху — роса дождём. Смешно. А там Рябиновка. Можно зайти, побудку сыграть. Просто для смеха. А можно тихо назад по другому берегу.

Итого — пятнадцать вёрст. Мохаммед Али каждое утро в качестве разминки бегал 10 миль вокруг ограды городского парка. У меня тут ни миль, ни города, ни парка. Но пример с великих людей я беру. И с Наполеона, и с Мохаммеда. Понятно, что великий полководец и великий боксёр в одном флаконе… Но я без фанатизма. Зато регулярно. Как Потаня. Каждое утро с разминки прибегаю, а он в макивару — рукой колотит. «Его пример — другим наука» — вдохновляет и самому расслабляться не даёт. Я уже про муравьёв говорил? Так вот, два долбодятельных муравья строят свой муравейник постепенно и непрерывно.

Потом быстренько перекусили и — «по местам стоять, с якоря сниматься». Ивашко бригаду возчиков увёл. У него народ серьёзный, степенный — дурней Ивашко к коням не подпустит, сильно резвых… — остепенит. Когда человек на мир одним глазом смотрит, поскольку второй синяком заплыл, поневоле будешь вести себя… степенно.

Ноготок свою команду забрал. У него половина «пауков». Боятся его страшно. Хоть он на них ни разу и ни цыкнул. Подойдёт молча, покажет как надо, скажет пару слов по делу. И дальше своё тесать. Доски они делают.

– Ноготок, а тебе не скучно?

– Не, боярич. Брёвна, они… как люди — все разные. Людей-то всё больше поперёк рубить доводилось. А здесь — вдоль. Интересно.

Чимахай половину коробецких на лесосеку повёл. Хорошо работают — быстро. Но почти каждый день — травмы. То — ударило, то — порезало. Почти вся бригада в повязках. Сам по сторонам не глядит, и другим не даёт. Только рычит.

Звяга разглядывает свою черту и чего-то бурчит под нос. Вынет клин, сдвинет хомут, померяет расхождение концов на ладони, забьёт клин, снова померяет. Чертыхнётся и повторяет всё снова. Черта — это такой плотницкий инструмент, на циркуль похож. Звяга — молодец. Мы тут с ним такой гибрид подпорной стенки с оборонительным частоколом придумали! А главное — придумали как это сделать. Правда, брёвен длинных много надо, грунта отсыпать порядочно…

А вот и Филька со своими подошёл. Тешет себя надеждой на лёгкий труд. Нет уж. «Один день Ивана Денисовича» с его ежеутренним «хоть миг, да наш» — у меня не проходит. Как вчера обговорили, так и делаем — пойдёшь конями пни дёргать. А здесь я Хохряковича с молодёжью оставлю: надо накопать на речке гальки и забить в основания подпорной стенки и частокола. Я им вчера две тележки ручные смастерил — накопают и перетаскают.

Рукодельничаю помаленьку. Ванька-рукодельник. Вот с Прокуем сделали десяток стругов. Здесь «струги» — это не лодки, это такие полоски железа, заточенные с одной стороны, с двумя ручками на концах. Кору с деревьев можно и топорами снимать, но стругами — удобнее. Производительность труда на данной операции — в разы подскакивает.

А ещё я сверлильный станок построил. Из прялки покойной хозяйки здешней усадьбы. Сверло — Прокуй сварганил, патрон… Инквизиторы, в частности, надевали допрашиваемому на голову верёвочную петлю, вставляли палочку и крутили её, затягивая петлю, пока у бедняги глаза наружу не выскакивали. Вот и у меня примерно так же — сверло в держателе — верёвочной петлёй зажимается. Филькин сынишка аппарат освоил с первого раза — теперь у меня никаких проблем с дырками в шинделе нет. Вот только сверло одно — и для других дел приходиться тот же диаметр отверстий применять. Но двери будем теперь делать нормальные — навесные, с навесами. А не «переставные» — поднял, переставил, открыл.

Хотел ещё токарный станок сделать. И Акиму подарить — пусть он, как старый князь Болконский, развлекается. Потом вспомнил о его руках… Мда… пожалуй, фрезерный — нужнее будет.

Два копра поставили — большой, чтобы брёвна частокола забивать, и поменьше — для подпорной стенки. Пришлось выучить людей «Дубинушке». Правда, только припеву:

А то там текст настолько р-р-революционный… Мне, как боярскому сыну славного сотника… Сами придумают.

В основание — гальку с реки забиваем. Кучу грунта отсыпаем внутрь частокола — поднимаем края холма, выравниваем поверхность. Пока вода в речке стоит низко — таскаем с берега. Такой пруд здоровенный образуется. Можно, пожалуй, и рыбоводством заняться. Странно, не могу вспомнить ни одного прогрессора, который рыбу разводил. А ведь в смысле массы пищи с единицы поверхности… У китайцев, вон, очень неплохо получается. Интересно — в этом мире есть зеркальные карпы?

Сорок работников — большая сила. Ну очень много чего могут уелбантурить.

Все при деле, один Чарджи скучает. Я вам прямо скажу: добрый воин, искусный, храбрый — в домашнем хозяйстве — абсолютно бесполезная вещь. Саблю можно хоть на стенку повесить, чтоб под ногами не болталась. А живого человека? Куда не пойду — «там ты сидишь». И скучает — бездельем мается.

Пришлось взять торка в учителя. Два часа в день ихней «поганой мовы». Но не просто иняз — «просклоняй слово — „алтын“», а кое-что практическое: тренинг-спаринг. Шашечка моя против кавалерийской сабли, бой на копьях в исполнении Сухана. Метание «чего не попадя в куда не попало». Ножи, топоры, сулицы эти корявые… Не так стоишь, не туда глядишь, не про то думаешь… А с разбега? А сидя? Будто бы — «с седла»? А с левой руки? А Сухан?…

Как в старом анекдоте:

– Эй, лысый, пить будешь? А баба твоя?

Стрельба из лука… Тут облом: подержать свой лук он мне дал. Недолго и под присмотром. Тот, что от прежнего хозяина в усадьбе остался… — Чарджи только шипит и плюётся. Ладно, проходим курс «уход за личным оружием»: доспехи, мелкий ремонт, средства консервации. Хорошо, что здесь нет солидола. Но всё равно, весь — «жирный на ощупь». А ханыч только морщится. Брезгливо. Скучающий красавчик.

Тут ситуация почти по Крейцеровой сонате:

«Обыкновенная пища крестьянина — хлеб, квас, лук; он жив, бодр, здоров, работает легкую полевую работу. Он поступает на железную дорогу, и харчи у него — каша и один фунт мяса. Но зато он и выпускает это мясо на шестнадцатичасовой работе с тачкой в тридцать пудов. И ему как раз так. Ну а мы, поедающие по два фунта мяса, дичи и всякие горячительные яства и напитки, — куда это идёт? На чувственные эксцессы. И если идёт туда, спасительный клапан открыт, все благополучно; но прикройте клапан, как я прикрывал его временно, и тотчас же получается возбуждение, которое, проходя через призму нашей искусственной жизни, выразится влюбленьем самой чистой воды, иногда даже платоническим».

Ну, по фунту мяса — это много. У меня так не получается. А вот 16-часовой рабочий день я обеспечиваю всем. Кроме торка. «Платонизмом» от инала не пахнет. А пахнет от него… Светаной каждый день. Остальные даже подкалывать его перестали. Только Потаня как-то сказал мне, как отрубил:

– Или разведи нас, боярич, или я её зашибу. Курву драную. Соромно мне.

Остальных я старательно гоняю до полного изнеможения, успевая за день пробежаться по всем рабочим площадкам. Стараюсь, конечно, не мешать людям, не отвлекать от работы. Так это, гляну слегка:

– Работаете? Ну-ну.

И дальше побежал. Но…

Пейзане не бегают, крестьяне не занимаются физкультурой. Физические упражнения, культура тела — это выдумки бездельников-аристократов. Мысль о том, что нужно потрать время на совершение каких-то бессмысленных движений — у физически работающего человека не возникает. Здесь как с марксизмом: «рабочий класс сам по себе не может выработать научное классовое сознание — только тред-юнионистское».

Спортсмен отчасти подобен негру: меланин, дающий чёрный цвет кожи, образуется при сочетании постоянного обильного питания с избытком инфекций в окружающей среде. Как в экваториальных джунглях. И причина для спорта такая же: много жратвы и куча соблазнов.

У меня у самого с соблазнами просто: сапожки с утяжелением. Вшиваешь в подошвы по хорошей подкове и вперёд. День побегаешь — к вечеру никаких мыслей. Ни о чём. Точнее — ни о ком. Перестало помогать — увеличил дистанцию. Сбегал в «Паучью весь» и обратно — вполне по-боксёрски получилось, по Мохаммеду. А между «туда» и «обратно» — и Беспута имеется. Нормально имеется: пока я отдышусь — она подготовится.

С той поры тянется за мной ещё одна сказка. Будто умею я разом в разных местах появляться. Что в три шага могу колдовством в тридевятое царство перепрыгнуть. Как полоцкий князь Чародей: «Вечерю стою в Киеве, а заутреню — в Новгороде». Что туманом ночным оборачиваюсь, меж деревьев лесных растекаюся, в любое окно загляну, в любую дверь войду. Хоть бы и в краях дальних, куда и конём не одну неделю скакать. Выдумки это, преувеличения. От людей, кто спит долго, да и по земле ходит — нога за ногу.

Мне снова начинало казаться, что я нашёл своё место в этом мире. Что он уже не пытается меня отторгнуть или уничтожить, как было в начале. Не заманивает какими-то тихими тёплыми уютными гаванями — «только не качай лодку». Казалось, что я нашёл новую точку равновесия. Равновесия в движении. Вот в этом ежедневном беге, обучении, суете и наведении порядка.

Я даже и злобствовать особенно поводов не находил. Так только, разок. Дождь пошёл, людей под крыши загнал. Один день просто отлёживались, отсыпались, на другой — начали приключений искать. Развлечение я им нашёл быстро — в виде блохи в одном из домов. Дальше стандарт — санобработка всех… сожителей. Всех помыли, побрили и постирали. Коробецкие мявкать начали — тут Ноготок с кнутом пришёл. На них глядя и остальные пошли тихонько. Да и то сказать — молодёжь у меня, бород почти и нет.

Интересно: по статье 60 «Русской Правде» за вырванную при свидетелях бороду — штраф 12 гривен. Получается, что выдрать клок бороды или выбить зуб стоит столько же, сколько затрахать насмерть двух чужих рабынь. Только зачем мне этот смех с вирами? Работнички у меня сами бреются. А поскольку зеркал нету и затылков не видать, то зовут друг друга на помощь. Так что, вполне «добровольно и с песней». Самообслуживание — очень повышает производительность. Как в «Вокзале на двоих»: «сама, сама, сама…». А тут и солнышко выглянуло — пошли дела делать.

Поставленная ближайшая задача — «получение боярства» представляется достаточно решаемой. Пути, вроде бы, понятны. А там, выйдя на новый уровень местной иерархии, можно будет существенно влиять на решение моей главной задачи — «избы по-белому». Сделаю в таком стиле свою Пердуновку, подготовлю ресурсы и кадры. Можно будет показать, научить, «сеять доброе, разумное, вечное» в поле печестроения. Или правильнее — печесложения?

«Если бы я был таким умным как моя жена потом»… Я это уже говорил? — Я это ещё не раз повторю. Потому что иллюзорность управляемости будущего свойственна мне в полной мере, как и всякому человеку 21 века.

Представьте себе: ранее утро, птички поют, в стороне Сухан с колодой на плечах приседанием занимается, я тут, на речном песочке, на кулаках отжимаюсь, весь из себя такой… наряженный и считающий. И тут — чья-то тень на песке прямо перед глазами и голосок над головой:

– Болялин велел… эта… ну… их благословление к паукам плиплыл…

Мда… Долбонлав. Ботало на шею и пудовый колокол в задницу. Чтобы издалека слышно было. А то он как мой последний кот — возникает из подпространства, мявкает и снова исчезает… Нервирует.

С моим приходом в здешних местах очень густым косяком пошли покойники. Нет, их и раньше случалось. Но так интенсивно народ здесь не умирал уже давно. Покойников, естественно, закапывают, говорят над могилами соответствующие слова. Но для завершения процесса нужен лицензионный поп. Лицензия называется — «благодать божья», и она — «проистекает». Из локальных, районированных «накопителей», которые называются «поп приходский». Заполнение «накопителя» — одноразовое, называется — «рукоположение».

Поскольку перебоев в этом процессе «проистекания» из-за недостатка или перерасхода «благодати божьей» не наблюдается, то могу предположить, что «благодать божья» не материальная субстанция, вроде водки или иной жидкости, а подобна информационным сущностям типа файлов, которые допускают постоянное, неограниченное и, даже, одновременное копирование. Впрочем, о нематериальности «благодати божьей» много писали схоласты и богословы в разные эпохи, так что ничего нового в моей гипотезе нет.

Аналогия с известными разновидностями информации заставляет задать ряд конкретизирующих вопросов.

Типа: как организован контроль целостности? Каков регламент формирования и хранения архивных копий? Подтверждал ли правообладатель контента своё согласие на такое использование, или следует ожидать его обращения в Мосгорсуд? Какие кодировки используются при представлении этих информационных объектов? Возможно ли существование в рамках одного «накопителя» нескольких «благодатей божьих», как одного, так и принципиально разных типов, подобно тому, как несколько разнотипных файлов могут существовать на одном компьютере? Является ли «символ веры» достаточным дескриптором для того или иного экземпляра «благодати»?

Впрочем, ответ на последний ответ известен из истории — «нет». Многочисленные кровавые религиозные конфликты между последователями одного «кредо», но с разными трактовками, показывают недостаточность классификации этих информационных объектов исключительно по их «верую».

Схема розлива «божьей благодати», действующая в «Святой Руси» выглядит примерно так.

Иоанн Предтеча во время крещения Иисуса в водах Иордана возложил на голову его правую руку — десницу. Потом Иоанну эту руку, вместе с головой, отрубили. Голову тамошняя царица долгое время держала у себя в покоях, используя язык в качестве подушечки для иголок. Ну уж очень Иоанн царицу оскорбил! Кстати, «святые люди» на «Святой Руси» — юродивые, прорицатели — называются похабами. А то, что они говорят — похабщиной.

Руку выкупил через служанку царского дома евангелист Лука, хорошо знавший всё это семейство: Иисус и Иоанн — довольно близкие родственники и ровесники.

Как известно, Лука описал детские годы Иисуса. Евангелие от Луки называют «Детское Евангелие». Естественно — апокриф. Лука описывает, как Иисус в малолетстве своём убивал «божьей благодатью» своих сверстников — соседских детей, как хамил своей матери — Богородице. Ну какая же церковь примет такое в свою серию «Жизнь Замечательных Людей»?

Лука увёз руку Иоанна в родную Антиохию. Через, примерно, тысячу лет она попала в Константинополь, где её периодически вынимают из ларца, разворачивают тряпочки, в которые замотаны эти косточки, и кладут на плешь очередного соискателя: «теперь патриархом будешь ты».

К третьему тысячелетию в мире будет известно о четырёх головах Иоанна, двух или трёх правых руках и одиннадцати указательных пальцах от этой десницы. При том, что канонический вариант, оказавшийся в Сербии, имеет в своём составе указательный палец, но не имеет мизинца и безымянного. Все мощи — нетленные и, безусловно, истинные. Как человек с таким набором конечностей мог проповедовать в пустыне? Наверное, только в пустыне и мог.

Ещё одна, уже чисто русская заморочка, состоит в названиях. Иоанна называют Крестителем и Предтечей, занятие, которому они с Иисусом предавались в водах Иордана — Крещением. А вот праздника такого — нет. Крещенские морозы на Руси — каждый год, а праздник называется Богоявление. Ибо «отверзлось небо, и Дух Святый нисшёл на Него в телесном виде, как голубь, и был глас с небес, глаголющий: Ты Сын Мой Возлюбленный; в Тебе Моё благоволение!».

Надобно отметить, что и на меня лично голуби не только гадили, но и садились. Правда, Дух Святой не нисходил, и голос с небес не звучал. Может быть из-за моей спешки: я их быстро прогонял — по набору переносимых инфекционных заболеваний эти птички приближаются к крысам. О чём совершенно справедливо как-то всенародно сообщил главный санитарный врач России. А об их манере забивать стаей одного из своих и о прочих мерзких особенностях поведения, Пикассо красочно рассказывал Эренбургу, рисуя своего всемирно известного «Голубя мира».

Возвратимся же, однако, к процессу розлива. Скопировавшаяся из нетленных косточек Предтечи во вполне тленное темечко очередного Константинопольского патриарха, «благодать» самотёком продолжает изливаться по всякому подходящему случаю. Например, на головы вновь назначаемых церковных иерархов. Такая… система каскадов. Как в фонтанах Петродворца. Из патриарха — в митрополитов, из митрополитов — в епископов, из епископов — в попов и дьяконов. Далее — в народ, как в канализацию.

Причём качество самого «носителя» — «сосуда с благодатью» — особого значения не имеет. Ну, валяется он пьяный в дымину под забором, лыка не вяжет — неважно. Из него проистекает. Безотносительно к его собственной воле. Что именно проистекает во всём его жидкостном разнообразии — не суть важно, я — про «благодать». Да что священники! В Евангелии описан случай, когда из самого Иисуса без всякого согласия с его стороны проистекло чудо. Кажется — геморрой вылечился. Правдоподобно: мгновенное излечение геморроя это, безусловно, божье чудо. Сын божий тогда сразу заволновался, начал искать в толпе окружающих: кто это тут у меня «благодать» таскает на свою задницу?

Очень устойчивая система. Так всё было хорошо. И тут волынский князь Изя Блескучий со своим расколом…

А Климент Смолятич… он, конечно, человек праведный, многими достоинствами и мудростями наделён, но… Не рукоположён в Киевские митрополиты Константинопольским «накопителем благодати». Избран, назначен, но… «благодать божья» — не проистекает. По мнению греков. По нашему-то суждению — да полно её там! Аж через край хлещет!.. Раскол, однако.

6 русских иерархов избрали митрополита Киевского. И тем самым сами стали раскольниками-схизматиками. Соответственно, «божья благодать» у них внутри… — не кондиционная. «Подделка китайская».

Остальные… Мануил Смоленский несколько лет назад умер, Нифонта Новгородского в Киеве голодом уморили. Крепок был мужик. Но грёб всё под себя, под Новгород. А Русь — не только вече новгородское, которое своему архиепископу кланяется ниже, чем князю. Попал Нифонт в чехарду княжескую на киевском столе, ответил Великому Князю, как у себя, в Софии Новгородской привык разговаривать… Изя Давайдович был в тот момент — самый на Руси главный. Он даже родную кровь — братьев, родных и двоюродных, насмерть давил. Хоть и недолго Изя Великим Князем посидел, но Нифонту — хватило.

Честно говоря, народу русскому на все эти игры десятка высших иерархов церковных — плевать. Но… «благодать». Она ж не проистекает! На Руси 4–5 тысяч приходов, в каждом — поп. Он же — «батюшка», он же — «иерей», он же — «пресвитер». В некоторых церквах — не по одному. Ещё, примерно, столько же дьяконов. Около десяти тысяч рукоположённых священнослужителей. И они, естественным порядком, мрут.