Старая шутка, услышанная как-то от "Зверя Лютого" за тысячи миль отсюда, добавила уверенности. Фриц почесал, где чешется, раздавил пойманную блоху, и шумно выбил нос.

-- Брат наш, - начал Великий Магистр вытирая слёзы. Чувство единения, душевного слияния только что охватившее присутствующих, произвело неизгладимое впечатление на пожилого Магистра, заставило прослезится - Хирам, как вы знаете, не умер, но ушёл к Востоку Вечному.

-- Чего? - удивился про себя Фриц, - Так его ещё и не убили?! Так об чём тогда весь этот сыр-бор? "Нет тела - нет дела". Факеншит! Почему я раньше об этом не думал?

-- Ибо Великий Мастер, - продолжал, старчески шмыгая носом, Магистр, - пытался идти чистыми путями мистического созерцания. Он думал, что посвященный и его спутники, могут выйти на площадь и завоевать внешний мир. Но он не учел, что в мирских делах царь Соломон гораздо мудрее. Он любил жизнь для жизни, он мечтал о земном рае. Увы, это невозможно. Мы должны любить жизнь для смерти, ценить свой храм недостроенным, видеть блаженство в небытии и смиренном возрождении - в виде зерна, ростка и растения, которое расцветает, чтобы погибнуть.

-- А вот фиг тебе! - совсем уже собрался сказать Фриц. Но вспомнил где находится и учтиво поклонился.

Магистр собрался с силами и тяжело поднялся с кресла. Высокая прямая фигура старого каменщика выросла меж двух светочей, стоявших за спинками кресел магистров, отбросила длинную чёрную тень на Фрица. Больные ноги делали тяжкие, медленные шаги, твёрдая рука согнулась в треугольник, - и вдруг, не в порядке обычая, без команды, только из почтения, сорок человек, стоящие вдоль длинных боковых занавесей, разом, в глубоком молчании, тем же жестом вздымают правые руки.

Позже, когда я читал это описание ритуала, присланное Фрицем, меня порадовало "в глубоком молчании". Хоть "хайль" не кричали.

От заката к Востоку шествует вольный каменщик ровным и упрямым шагом, опираясь на стучащую о плиты трость. Под его подошвами чередуются белые и чёрные квадраты, - как ночь сменяется днём, как зло побеждается благом в вечной борьбе Ормузда с Ариманом. С трудом, но и с неколебимым упорством, он одолевает ступени, семь ступеней символической лестницы, начертанной на полу зала, снисходя от non plus ultra della sapienza (крайняя степень мудрости), от очищающего душу познания законов, руководящих движением небесных светил, к Фрицу, к простому подмастерью. Пристален взгляд, которым он окидывает братьев, скользит по равнодушным, выискивает верных и стойких служителей и мастеров царственного искусства.

-- Тебя долго не было, брат Фридрих. Не утратил ли ты чистоты помыслов, света в разуме, посвященности в сердце? Стремишься ли ты к знаниям, идёшь ли ты по пути добра? Верен ли клятве братства? Расскажи нам - где ты был?

-- Я был на востоке. На том самом Великом Востоке, куда удалился великий мастер Хирам после нападения на него изменников. Удалился и пророс. Мастер Хирам был зерном. Из которого выросло растение, которое расцвело. Ибо государь, которому я служил последние годы, обладает великими знаниями. Он приблизил вечные звёзды к моим глазам, он научил меня строить не дома, но - города. Велики и удивительны его познания. Я же смог зачерпнуть лишь малую частицу той мудрости.

Лицо Великого Магистра напряглось. По рядам присутствующих прокатился ропот.

Бывало так, что братья исчезали на годы, иные путешествовали далеко, бывали и на Востоке, в Византии или в Святой Земле. Но никто из живущих не осмеливался утверждать, что видел сокрытое убежище мастера Хирама, ту страну обетованную, где "чудесный червь шамир слизывает со строевых глыб всякую неровность".

-- Твои слова, подмастерье Фридрих, удивительны. И - дерзки. Докажи их.

-- С готовностью. Моё доказательство будет очевидным, прежде всего, именно для вас, Великий Магистр. Ибо я прошу вас принять в нём участие. Но и все присутствующие смогут убедиться, что истина великого строителя приоткрылась мне. Пусть принесут сюда мой дорожный мешок, таз и ведро тёплой воды. А вас, учитель, прошу занять подобающее вашему высокому положению место.

Магистр снова уселся в своё кресло, Фриц, аккуратно обогнув ковёр с раскрытой могилой, подошёл и опустился на колени перед старцем. Он поместил тощие, в тёплых мягких сапогах с пряжками на лодыжках, ноги Магистра в таз и засыпал их голубовато-сероватой пылью из своего мешка, негромко объясняя присутствующим свои действия:

-- Вы видите смесь. Большая часть её - простой речной песок, промытый и просеянный. Однако здесь присутствует вещество, которого не было и у самого Хирама во времена Соломона. Которого вообще не было в подлунном мире до прошлого года. Но сокровенные знания величайшего мастера мира возрастают. Использование этой смеси позволило бы закончить строительство великого храма лет за пять. При многократно меньшем количестве работников. Минутку.

Приподняв край мантии Магистра, Фридрих велел одному из мастеров осторожно подливать тёплую воду, а сам принялся старательно перемешивать образующуюся кашицу пальцами, одновременно осторожно массирую больные ноги старца.

-- Это невозможно! Ибо сказал Соломон: не ничего нового в подлунном мире!

-- Не странно ли, мастер-проповедник, что вы цитируете врага нашего? Но вы правы. И это тревожно, братья. Мы не ищем новых знаний. Мы лишь пытаемся узнать старое, сокрытое, утраченное. Но ведь даже великий мастер Хирам был довольно ограниченным человеком. Что он видел? Тир, Египет, Иерусалим... А Дамаск, Вавилон, Индия?

Высказанное утверждение звучало как богохульство, как оскорбление памяти величайшего из великих и мудрейшего из мудрых. Стоявший над Фрицом мастер едва не ударил его. Но мастер-проповедник отодвинул несдержанного своим необъятным брюхом и обратился к Фридриху довольно миролюбиво:

-- Не бойся, брат мой, гнева человеков. Бойтесь одного всемогущего Творца. - Сказал толстяк спокойно и строго, входя в тон одушевления. - Никто один не может достигнуть до истины, только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений от праотца Адама и до нашего времени воздвигается храм Соломона, который должен быть достойным жилищем великого Бога. Ежели я знаю что-нибудь, ежели я дерзаю, сам ничтожный раб, то только оттого, что я есть составная часть великого целого, что я есмь звено невидимой цепи, начало которой пропадает в небесах. О каком "новом знании" говоришь ты? Оно - предвечно. Как и цель наша. Коя определена была еще до воплощения Сына Божия. Мастера нашего братства были у египтян, халдеев и древних евреев.

Как бы в душе своей ни смеялся Фриц, одновременно досадуя на себя и свою прежнюю веру в сей род масонских суждений, которые ему и прежде доводилось слышать, с упоминанием халдеев и таинств натуры, но с замиранием сердца слушал он напевный голос толстяка и уже не высмеивал его в мыслях своих, а верил тому, что тот говорил. Верил не тем разумным доводам, которые были в речи, давно уже знакомой и, отчасти, набившей оскомину, а верил, как верят дети, интонациям убежденности и сердечности, которые были в этой речи. Он верил тому дрожанию голоса, с которым толстяк выразил сожаление о незнании Фрицом истины, он верил этим блестящим глазам, состарившимся на том же убеждении, он верил тому спокойствию и жизнерадостности, которые светились из всего существа толстяка. Он верил той силе огромного общества людей, связанных веками одной мыслью, которой проповедник был многолетним представителем.

-- "Леминги не могут быть неправы. Ибо их много. Так, в восторге от своей правоты, они и топятся", - вспомнились Фрицу мимолётные суждения своего прежнего начальника.

Равномерный голос проповедника убаюкивал. Мечталось уверовать и уснуть. Увы, замазываемая в этот момент пряжка сапога Великого Магистра уколола Фрица в палец. Он отдёрнул руку и глупо пососал палец. А проповедь продолжалась:

-- Открыть профану таинство нашего ордена невозможно. Невозможно потому, что знание этой цели достигается только работами, медленно подвигающими истинного каменщика от одной ступени знания к другой, более высокой. Постигнуть все - значит постигнуть всю мудрость, коею обладает братство. Мы давно следили за тобой, несмотря на жалкое твое невежество и мрак, застилающий свет души твоей. Мы учили и растили тебя. Мы послали тебя на восток, в земли дикарей и схизматов. Так мы решили избрать тебя и спасти от самого себя. Что ты есть? -- И толстяк начал излагать Фрицу всю его жизнь и его свойства ничего не скрашивающими прямыми и сильными словами. - Ты прошёл многие земли, ты видел десятки тысяч людей. Узнал ли ты об их нуждах, позаботился ли, подумал ли о том, в каком положении находятся их тело и душа, помог ли ты им, в чем состояла твоя прямая и священная обязанность, найти пути для достижения Царства Божия? Осушил ли ты слезы вдов и сирот; любил ли ты сердцем их хоть одну минуту? - Нет. Пользуясь плодами их трудов, ты предоставил их воле своекорыстных и невежественных людей.

Фриц уже совсем собрался прослезиться от неизбывного и безграничного чувства вины, уже и в носу его засвербило, как часто бывает перед приходом искренних и неостановимых слез. Как вдруг вспомнилось ему: "И эти люди запрещают мне ковырять в носу?!".

Скорбно склонив главу свою к коленям Великого Магистра, он продолжил старательно строить из быстро твердеющей кашицы возвышение вокруг сапог старца. Периодически ковыряя в носу для сохранения ясности мышления. Проповедь же над его головой лилась и лилась:

-- Общество, отечество твое, дало тебе счастливейшее и высшее положение. Ты - вольный каменщик. Что есть выше в этом мире? Чем ты отплатил за эти блага? Старался ли ты в судах держать сторону правосудия или достигать близости к престолу царя для того, чтобы защищать правду и помогать ближнему? Нет, ты ничего этого не сделал, ты отдался самым ничтожным страстям человеческим. А когда несчастие, твоя болезнь, заставила тебя оставить братьев, когда одиночество твоё в дикой стране показало тебе всю ничтожность твоей жизни, ты обвиняешь не себя, а премудрого Творца.

-- Что за хрень? - Удивился Фриц, уловив лишь часть сказанного. - Какое несчастье?! Это ж самая моя большая удача в жизни! Что я заболел, что отстал от артели, что "попал в лапы Зверя Лютого". Иначе бы я не научился, не сделал столь многое... Да я никогда не жил так хорошо, интересно, как в "дикой стране". Замшелые придурки! Знать - не знают. Но врут - как по-писанному.

Чуть скосив глаза, Фриц увидел, что, хотя мастер-проповедник обращается, вроде бы, к нему, но проповедь произносится для остальных, что он для этого потока сентенций - лишь малозначный информационный повод.

-- Лучше бы он вместо меня кирпич поставил, - подумалось Фрицу, вспомнившему высказывания "Зверя Лютого":

-- О чём ты думаешь, глядя на кирпич?

-- О женщинах.

-- Почему??!!

-- Я всегда о них думаю.

-- Э-эх... Какие там были... красавицы. Да ты, поучатель, никогда в жизни не пробовал такого, чего мне Светана уделывала! И по сю пору мурашки бегают.

И, скрываю довольную улыбку, вызванную приятными воспоминаниями, Фриц снова склонился к сапогам Великого Магистра.

-- Почему же мечтания эти не осуществились? - риторически вопросил толстяк, колыхая своим брюхом и обращаясь более всего к третьему магистру. - Я тебе скажу это, отвечая на тот вопрос, который ты мне сделал прежде. Ты сказал, что масонство учит тому же самому, чему учит и христианство. Христианство есть учение, масонство есть сила. Христианство не поддержало бы тебя, брат Фридрих, оно отвернулось бы от тебя с презрением, как скоро бы ты произнес те кощунственные слова, которые ты произнес сейчас при мне. Мы же не признаем различия вероисповеданий, как и не признаем различия наций, сословий; мы считаем всех равно своими братиями, всех тех, которые любят человечество и истину. Христианство не пришло и не могло прийти к тебе на помощь, а мы спасали и спасаем не таких преступников, как ты.

-- Чего они мне шьют? Какое такое "преступление"? Неуплату членских взносов? - встревожился Фриц.

Но беглый взгляд в сторону показал, что над его головой магистры обмениваются мнениями по каким-то своим отношениям.

-- Мы открываем многое, чего мы не знаем и не можем открыть неофитам. Вот оно, масонство.

И проповедник ткнул рукой в один из гобеленов.

-- Человек должен стремиться быть центром. Стороны этого квадрата заключают все...

Удлинённый четырёхугольник означал видимый мир: запад и восток, север и юг. Вышитое рядом непознаваемое разумом - было включено в три грани Лучезарной Дельты: убегающие лучи возвращаются и образуют клубящуюся облачность.

Треугольник, в который вписан глаз, называют Лучезарной Дельтой, Глазом Гора. Символ провидения и божественного присутствия доступен масонам уже на первых степенях посвящения, когда происходит приобщение к божественному началу, погружение в вопросы веры и духовного познания.

-- "Кирпич" придётся удлинить, - хмыкнул под нос Фриц, - я далеко на восток забирался. И подсветить сильнее - проистекать будет оттуда.

Между тем, мастер-проповедник, постепенно входя в раж, продолжал. Он говорил, что масонство есть учение мудрости, учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков, учение, признающее в человеке первенствующими его способность совершенствования себя, помощь ближнему, искоренение всякого зла и распространение учения равенства, любви и знания.

-- Я знаю, что это мои убеждения и что в этих убеждениях я нахожу сочувствие единомышленников, которым нет числа в настоящем, нет числа в прошедшем и которым принадлежит будущее. Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; все остальное есть сон, - говорил он. - Вы поймите, братья мои, что вне этого союза все исполнено лжи и неправды, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте наши основные убеждения, дайте нам руку, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал, частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах.

Братья ответили на призыв дружным ропотом одобрения.

-- Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом бесчисленном количестве существ, в котором проявляется божество, что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим? Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница, которой я не вижу конца внизу, она теряется в растениях, полипах. Отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше до высших существ.

-- Не дай бог! - подумал Фриц. - Прорасти в бесплотного и... бесполого ангела? Б-р-р...

Риторические вопросы не требуют ответа, возражений тоже не последовало. Тогда, воздев руки в низкому потолку, так, что дорогая мантия встала колом на плечах и рельефно обтянула объёмное брюхо, проповедник воззвал:

-- Господи великий! Помоги мне ходить по стезям твоим! Как то: 1) побеждать часть гневну - тихостью, медлением, 2) похоть - воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отучать себя от: а) службы, b) забот семейных, с) дружеских отношений и d) экономических занятий.

-- Господи, - беззвучно воззвал и Фридрих, обращаясь непосредственно к сапогам Великого Магистра, - когда ж наконец, кончится этот бред, когда можно будет заняться чем-то осмысленным? Теми же "экономическими занятиями"?

Мысль показалась еретической даже ему самому.

-- Откуда у меня такое отношение к святому? К предвечному? К "с детства впитанному"? - Хотя понятно: всё Ванька лысый виноват. Но как же тоскливо переводить жизнь на такое... барахло. Хочу домой. Только... это ж мой родной Кельн! И где ж тогда мой дом?

А над его головой мастер-проповедник приступил к заключительному пассажу:

-- Ясно различие бедного учения наук с нашим святым, все обнимающим учением. Науки человеческие все подразделяют, чтобы понять, все убивают, чтобы рассмотреть. В святой науке братства все едино, все познается в своей совокупности и жизни. Троица - три начала вещей - сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью огненностью своею возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность - Христос, Дух Святой, Он.

-- Ну вот, - произнёс громко Фридрих, резко врываясь энергичным голосом в установившееся после сакрального "Он" молчание, вставая с колен и счищая с пальцев своих налипшие частицы раствора. - Поблагодарим брата-проповедника за прекрасную проповедь. Он успешно развлёк нас своим красочным повествованием. Теперь же обратимся к делу. Вы видели смесь, которую я принёс в высокое собрание. Вы видели, как я затворил её водой в этом тазике. Вы все хорошо знаете, как годами твердеют наши растворы, изготовляемые на извести. Полагаю, что и великий мастер Хирам также скорбел о медленности схватывания. Иначе бы ему не потребовалось двадцати лет для постройки Храма. Увы, Хирам не додумался до такого материала, который я нынче показываю вам. За время вдохновенного повествования нашего магистра-проповедника, мой раствор уже схватился, приобрёл довольную прочность. Достопочтенный Великий Магистр, соизвольте поднять ножку. Дабы продемонстрировать.

Двусмысленность последних фраз не была по достоинству оценена присутствующими. Ибо они, с видом величайшего изумления, проще - раскрыв рты и выпучив глаза, наблюдали за манипуляциями Великого Магистра. Увы, нога не вынималась. Магистр сорвал с себя маску, явив из-под белой ткани своё истинное, покрывавшееся красными пятнами, морщинистое лицо. Которое отнюдь не носило выражения сокровенного познания, безграничной доброты и стремления к высокому, но отражало сильнейшую душевную растерянность:

-- Оно... тысяча чертей... Оно не отлипает! Сними!

-- С удовольствием, господин Великий Магистр. Однако и вы сами, и многие из числа присутствующих, выражали прежде сомнения в истинности сообщаемых мною знаний. Я предлагаю любому из братьев разрушить это, столь неудобное добавление к обуви нашего Великого Магистра. И тем сравнить степень посвящённости в истину. Прошу, братья.

И Фриц сделал широкий приглашающий жест.

Несколько мастеров, из более молодых и рьяных, кинулись на выручку Великому Магистру. Увы, тазик, представляющий, по правде, невысокую бадейку, обычное деревянное ведро с сужающимся верхом, вовсе не собирался отдавать свою добычу. Послали за инструментами, но снова увы - с их помощью удалось лишь разбить саму посуду. Сам Великий Магистр всё более впадал в панику и утрачивал самообладание. Когда перед его носом начали махать молотком, пытаясь разбить камень меж его голеней, он издал уже не только звуки, но и запахи.

Фриц стоял чуть в стороне, любуясь общей суетой. Наконец, он вспомнил, что место подмастерья в собрании мастеров - по ту сторону ковра с могилой и перебрался туда. Возня у кресла Великого Магистра продолжалась, но утратила уже первый накал. Вместе с надеждой на успех.

Третий магистр, до сей минуты не проронивший ни слова, поманил Фрица пальцем. Тот радостно улыбнулся и ткнул пальцем в открытую могилу, изображённую на ковре - подмастерье, не прошедший ритуал умирания и возрождения, не может находиться среди мастеров.

Всего в масонстве существует три степени (именуемых также градусами) - Ученик, Подмастерье и Мастер. Сама степень мастера является входом в систему Высших степеней, коих вместе с первыми тремя - 33.

Третий магистр мотнул головой в сторону и отправился к боковой занавеси. За которой и встретился с Фрицом.

-- Здравствуй Рудольф. Маску-то сними.

-- Как узнал?

-- По левой руке. А то я не помню ту драку с "павианами", с добрыми жителями Павии, в который ты потерял два пальца, но вытащил меня, истекающего кровью, из города.

-- Э-эх... были времена... Ладно. Чего ты хочешь, Фриц?

-- Всего, Руди. Прежде всего - уважения. Как хотел его и великий мастер Хирам.

Из-за занавеса раздался новый поток звуков. Особенно выделялся ставший вдруг визгливым голос Великого Магистра. Собеседники оттянули край ткани, посмотрели на вдруг усилившуюся суету возле кресел.

-- Мда... Лучше бы ты "Говорливое Брюхо" так...

-- Язык в камень? Как Экскалибур... Сдохнет. А я стараюсь... без пролития крови.

-- Жаль старика. Тебя заставят снять эту... привеску.

-- Вряд ли. Второй мастер, который мог бы это сделать, в двух тысячах миль к востоку. А призывов не бояться смерти я сегодня наслушался. Слышь, Руди, я прорасту как зерно! И буду колоситься! Только не знаю чем.

-- Чертополохом, Фриц. Это твой стиль. Чего ты хочешь? Посвящения?

-- Ага. В высший градус. Ещё - доступ ко всем архивам братства. Тебя - Великим Магистром. Ещё гарантирую всем... м-м-м... нуждающимся - убежище. И - поток заказов.

-- Ух ты! И откуда такие возможности?

-- Руди, твоя недоверчивость меня оскорбляет! Я - главный советник по строительству всей Саксонии. Ты меня понимаешь?

-- Однако... Это меняет дело... И зачем тебе было это представление? Кстати, как ты это сделал?

-- Сие - тайна великая еси. "Сокровенное знание". Не приставай. Старика я заберу с собой - тут у меня нет инструментов. Ты - остаёшься на хозяйстве. Поработаем, брат масон?

Они обменялись рукопожатиями и вернулись в зал.

Великого Магистра служители, подняв как бревно на плечи, отнесли в его покои. Где помыли, переодели и, на другой день, погрузили в барку, на которой Фридрих Кельнерман отправился в свой новый саксонский дом. Снять камень с ног старца удалось, но пережитое потрясение привело к тому, что ноги его отказали уже сами по себе. Впрочем, в выделенных ему комнатах он получал пристойный уход, слуги, временами, выносили его на солнышко. А мальчишки-писари старательно записывали бесконечные воспоминания о долгой и многотрудной жизни Великого Магистра.

Следствие одного из таких рассказов проявилось однажды в архиепископском дворце в Бремене в виде пропылённого монаха на взмыленном осле.

-- Ваше Преосвященство, Ваше Преподобное Превосходительство! Всё пропало! Всех поймали!

Из рассказа монаха стало известно, что доверенный слуга герцога Саксонского Генриха Льва, давно уже работавший на епископа, был схвачен во время подслушивания в тайном ходе возле герцогской спальни. Никто, кроме этого слуги, не знал о ходе. Однако его поймали, допросили, используя какие-то невиданные пытки, привезённые с Востока. И, переходя от одного члена агентурной сети к другому, выявили и уничтожили почти всех осведомителей Бремена.

Бременско-Гамбургская епархия в эту эпоху является самым мощным центром миссионерства в северном и восточном направлении. Первый епископ Риги был, например, племянником очередного епископа Бременского.

Обидевшийся на успех службы безопасности высокородного соседа, епископ вовсе не оставил, но наоборот - усилил свои козни. И был, вскоре, обнаружен в своей спальне зарезанным своей любовницей. Которая свершив сиё злодеяние, тут же заколола сама себя. Что однозначно подтверждал кинжал, воткнутый в её сердце и удерживаемый её, уже хладной, рукой.

Зрелище двух обнажённых окровавленных тел произвело столь сильное впечатление на приближенных иерарха, что попытки старого служки указать на отсутствие пыли на одной из деревянных резных стеновых панелей, были проигнорированы. Бедняга вскоре куда-то исчез. А Фриц, разглядывая план очередного замка, доставленный ему из архивов "вольных каменщиков", бормотал себе под нос:

-- Эту хрень строила та же команда, что и в Бремене. Так где же здесь потайной ход? Должен быть прямо в спальню...

Старый Великий Магистр оказался живуч. Не скоро в том подземелье в Кельне прозвучали слова ритуала:

-- Замкнут герметический круг, исчерпаны силы вольного каменщика. Уходящего мастера сменяет новый, работа не должна прекращаться! Идя путями посвященных братьев, к познанию вечных законов Природы - да не уклонится новый мастер на ложные окольные пути увлечения профанного мира! Не для того пронесен через века свет масонского посвящения! Не для того великий учитель Хирам пал от руки невежд и предателей, не выдав им священного Слова!

Тогда же услышали древние подземелья и другую фразу, обращённую к бывшему подмастерью Фридриху Кельнерману:

-- Душевнейше поздравляю вас с новым важным и почетным званием мастера. Мастера-распрядителя высшего градуса.

Германия кипела, дети, рождённые от немногих выживших, вернувшихся из Второго Крестового похода, выросли. Эти юноши наполняли собой города, замки и дороги страны. Они хотели славы и чести, золота и серебра, женщин и коней, земель и замков, жить, а не прозябать. И ради этого были готовы перерезать глотки своим соседям. Поток конфликтов, внутренних и внешних, нарастал. Трудно было найти князя или барона, который бы не посматривал на владения соседа с вожделением. А поверх булькающего варева Империи, разрастался главный конфликт этих столетий - конфликт между римским папой и германским императором.

Простолюдины вообще и "вольные каменщики" особенно, оказывались заложниками амбиций аристократов и клириков. Масоны были "плохими", если работали на "вероятного противника", они были "плохими" если работали "на тебя". Потому что уйдут и расскажут о твоих секретах, потому что могут сделать что-то плохо. И стены твоего замка развалятся от громкого смеха вассалов противника, подобно стенам Иерихона. А спросить будет не с кого. Содержать же строительные артели, обеспечивать их работой и оплатой десятилетиями... могли очень немногие.

Союз Фрица и Руди, возглавившего масонов, дал братству главное в том момент - убежище. Изгоняемые, преследуемые как чужаки, шпионы, масоны бежали в Саксонию. Часть из них получала работу здесь, от "главного советника по строительству", часть же, особенно - молодёжь, вдовы, сироты и многодетные семьи, отправлялись дальше - "к Великому Востоку", что в тот момент означало "на Святую Русь". Где они, не отсекаемые властями от местного населения, не подозреваемые жителями, церковью, властью во всех смертных грехах, не ограничиваемые собственными уставами, впитывали новые знания, делились своими. Постепенно становились частью моего народа, "стрелочниками". Иным из них, более одарённым, не связанным семейными и религиозными узами, открывался путь в "братство русских масонов", созданное некогда мною в Пердуновке. Они бывали удивлены отсутствием долгих ритуалов или изощрённых испытаний. К чему они? Лучшим из испытаний всем нам - есть жизнь.

Разобравшись со "святорусским здятством", найдя "голубые" огнеупоры, мы запустили производство "искусственного камня". Качественный и дешёвый цемент и кирпич позволяли резко увеличить объёмы строительства. Для чего потребовалось множество опытных, обученных каменщиков -- "масонов".

Обмасонили "Святую Русь". И сопредельные страны, кто заплатить может.

"Военный цемент"? Ну что ты, девочка, таскать такое в такую даль... Показали - и хватит.

Конец девяносто восьмой части

Часть 99. "Сначала я в девке не чуял беды. Потом..."