Глава 391

Понятно, что очень быстро образовались сильно сообразительные личности, которые пытались совмещать максимум «благ» с минимум труда. Тут не надо обижаться или рассуждать о «неблагодарности» и «природной испорченности». Да, воруют и сачкуют. Это неизбежно и потому — ожидаемо.

В родовом обществе, в общине, в патриархальной семье существуют довольно устойчивые комплексы мер. По идентификации и фиксации прав собственности, по определению нарушителя этих прав, по наказаниям.

Оказавшиеся в нашей, довольно изменчивой, динамической, городской структуре, новосёлы в определённый момент, не видя «привычных маркеров», начинали думать, что «всё вокруг народное, всё вокруг моё». Вели себя в твёрдой уверенности, что, поскольку прежних, общинных, методов сыска — нет, то их и вообще нет.

— А что Воевода сказал «нельзя…» — так он же не увидит!

Явление многократно исследовано и описано в самых разных обществах. Например, при привлечении туземцев из горных племён Таити в гостиничный бизнес в 20 веке. Про отечество не говорю — его и в 21 веке потряхивает по этому основанию. Даже без учёта выходцев из кишлаков и аулов.

Я этого ожидал, предвидел, принимал меры. Слова тут не действуют. Не так: действуют, но только «после того как», и наглядно.

Примерно через неделю после прихода каждой очередной большой группы новосёлов, пара-тройка «услышавших, но не внявших» подвешивалась к столбам в «Электродном овраге». Получала свой личный экземпляр «спинной росписи» — не путать со «стенной», и отправлялась «на кирпичи». Через неделю — повтор.

«Сле-е-едующий придурок».

Ещё через пару недель — последние. Из этой группы. За месяц — успевала придти очередная. Поселенцы лезли из леса довольно густо, и Христодул без работников не оставался. Хотя и мёрли они у него… ежедневно.

Я ярый противник телесных наказаний. Особенно — после впечатлений от здешнего кнутобойства. Когда кнут «вырывает куски мало не до кости».

Свободный человек, по моему мнению, не может быть бит плетьми. Поэтому кнутобойство — только для уличённых преступников. А преступник — не человек, гражданских прав не имеет. Новосёлы — и так «неграждане». Попавшиеся — ещё более «не…». И «кобыла» у Христодула уже отшлифована до блеска животами провинившихся.

По уму — сейчас у нас новосёл украсть может только то, что можно съесть под одеялом. Да и то — с риском для жизни. Выходить из голодовки нужно осторожно.

Но это ж — «по уму».

В каждой группе находятся чудаки, которые в первую-вторую ночь начинают шарить по округе в поисках съестного. Как делали дети из блокадного Ленинграда при доставке их в детские дома на «Большой земле». С тем же результатом: если надзиратели проспали — чудака хороним. Смерть от заворота кишок — медленная и мучительная.

Более удачливые — продолжают «шарить». Уже не с голодухи, а просто. Голода у нас нет, кормёжка… достаточная. Но… а почему нет, коли лежит?

Как выявлять? Какие методы? Да разные! Про синюю краску для казённой ткани я уже рассказывал, клеймение, маркировка всего, чего ни попадя, амбарные книги, выдача под роспись…

А, вот, забавнее. Детская шутка, конечно.

Продовольственный склад. Ночью кто-то вскрыл, утром осмотр личного состава даёт чудачка с синими пятнами по голове. Ну ведь понятно же, что «русское индиго» — многофунционально. А уж поставить плошку с краской на притолоку над дверью…

Чуть страшнее. Курт мышку поймал. Собрали детишек, пустили мышку в ящик открытый. Показываю: мышь бегает. Все радостно верещат. Капаю на неё синильной кислотой из «сигарки», которую я в Мологе использовал — мышь дёргается и дохнет.

Вот так и с любым татем клетным будет. Такие штуки поставить за многими дверями — не велик труд. Кто знает — не попадётся. А вот бестолочи да злыдни… Не открывайте тех дверей, которые не для вас — целее будите.

«Они же дети!» — пшли в задницу! Они, прежде всего — люди. Если человек человеческого слова не понимает… Не так: понимает, но на слово моё плюёт… Не понял, наплевал — сдох. Мне такой чудак не нужен. Кому здесь жить, как жить, жить ли вообще — решать мне.

«Не корысти ради, а исключительно волею пославшего мя»… древа Иггдрасил.

На самом деле — ничего нового. Страшные русские сказки: «придёт серенький волчок и ухватит за бочок», про петушка, которого «несёт меня лиса за синие моря», про йети, живущего в лесу… столетиями рассказывались бабушками маленьким внучкам. С вполне определённой целью: испугать ребёнка. Чтобы он не попёрся сдуру в лес. Потому что там — он может заблудиться, утонуть в болоте, замёрзнуть, ослабнуть и умереть. Использование фантастических страшилок для воспитания реальной осторожности. Техника безопасности на основе образа бабы-яги.

Дети — восприняли. А взрослым… потребовалось два раза со смертельным исходом.

«Моё — не трожь», «не твоё — не трожь», «не знаешь чьё — спроси, не трожь». Понятия собственности вбивались тяжело, часто — наказаниями. Иногда — смертью.

В ту зиму у меня на Стрелке царил коммунизм. Такого… казарменного типа. Корм, жильё, одежда, обувь… всем. И — вровень. Для меня, например, забежать к Домне да похлебать щец из общего котла, за общим столом… людей посмотреть, себя показать… А что не так? Я ж — не князь, не боярин!

Польза немалая: слышу, как воет ложкомойка. После Домнинного научения:

— Воевода миску взял. А она липкая! Ты меня перед «Зверем Лютым» позорить будешь?!

Ближайшие пару дней лентяйка присесть… не рискнёт. И другие по-опасутся. А там, глядишь, и привыкнут. Мыть посуду до хруста. Потом замуж выйдут. Может, и у себя в дому навык чистоты сохранит. А то в здешних кудах… по всякому.

Коммунизм меня не устраивал — начала «гореть» сбруя на лошадях и одежда на работниках, терялись и ломались инструменты, падала производительность труда. Я её как-то… подпихивал. Да любое-всякое событие давало всплеск! Хоть — публичный дом с элементами соревновательности, хоть — наши победы воинские или проповеди Аггея. Но люди были измотаны, и энтузиазм, моторика, эффективность снова снижались.

Прежде всего, «увлёкся» — я сам. Но я же и других «увлекаю»! А они вовсе не «мыши белые, генномодифицированные».

Я не верю в то, что человека можно заставить работать лучше. Больше, дольше, тщательнее, качественнее… чем ему самому свойственно.

Ересь? — Конечно! Но — правда. Извините.

«— Что ж вы? Вы сами ко мне нанимались! Мы ж по-доброму сговорились! За пахоту, за оплату, за работу. Сами! Своей волей! А нынче на пригорке сидите, на солнышке греетесь. Время-то уходит!

— Дык… Эта… Ну… Итак не гуляли».

Тургенев? Энгельгардт?

Любое разовое внешнее воздействие даёт кратковременный эффект и затихает. Нужна серия, непрерывный поток воздействий, побуждающих к совершению поступков. Достаточно длительный, чтобы цепь поступков превратилась в привычку.

«Посеешь поступок — пожнёшь привычку, посеешь привычку — пожнёшь характер, посеешь характер — пожнёшь судьбу» — мудрость, как говорят, от Конфуция. И, таки, он прав!

Мы строили свою «общую судьбу», изменяя судьбы личные, выковывали характеры, воспитывали привычки, навязывали поступки.

Например, что топор или косу в поле или в лесу нельзя класть, а только воткнуть… я про это уже…

Это — воспитывается. Насколько воспитание эффективно? Люди — разные. Кто-то пришёл на Стрелку с уже готовыми навыками. Не только топором ударить — стоять, ходить, видеть, говорить… кому-то хватало, для компенсации отсутствующих умений — адаптивности, выносливости, силы, ума, воли…

Пердуновские, прошедшие уже мою школу в вотчине, постоянно оказывались «в первых рядах». Потому, что они уже знали «как». Как надо делать дело. «По труду и честь» — они «всплывали» в коллективе, оказывались на «руководящих должностях».

Из новосёлов кто-то тянулся за ними, кто-то просто «тянул лямку».

Наиболее толковых работников мы выводили из «зимниц» в бараки. Пошла «цепная реакция»: чуть более комфортные, более здоровые условия жизни. Можно глубже восстановиться за ночь. Появляются силы работать ещё лучше и больше. Стать ещё «первее».

Это становилось предметом зависти.

«Стрелочники» никогда не были однородной массой. Сначала — потому что пришли из разных мест, с разным опытом, умениями, даже — языком. Потом — потому что работали с разной эффективностью. Наконец, «каждому — по труду» — одни получали лучшие жилищные условия, превращались в «элиту».

Так «посыпался» главный принцип коммунизма: «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Отдача от «способности» начала оцениваться. И — ограничивать «потребности».

Вроде бы: велика ли разница — где ночь перекантоваться? На нарах в общем ряду в «зимнице» или на личных полатях в бараке? Невелика — но есть. Эта разница, связанная с ней оценка труда, самого человека, его статуса — превращается в мощный, постоянно действующий стимул. Стимул — «работать лучше». Каждый вечер: глянул, как сотоварищи к себе в барак спать пошли, ручкой помахал и шагай. В свой погреб.

Такое, довольно примитивное «расслоение общества», давало немалый эффект. И в производительности, и в выявлении основных психотипов. Были видны те, кто был «первыми», кто хотел «стать первым», кто ничего не хотел — «день прошёл и ладно». И — лентяи.

Одних в эту последнюю категорию загоняла физическая слабость, других — тупость, третьих — хитрость. Общее было то, что они больше берегли себя, свои силы. Не вытягивали свою долю в общем труде. Не отказываясь, естественно, от общественного куска.

А жрёт потом… как настоящий.

С воришками разбираться легче, а вот с лентяями… Способы…

Так они известны! Отработаны в русских артелях до блеска. До такой степени, что уже просто маразм.

* * *

«— А путь куда держите? — продолжал спрашивать старшой артели.

— На Ветлугу пробираемся, — отвечал Патап Максимыч. — Думали на Ялокшинский зимняк свернуть, да оплошали. Теперь не знаем, куда и заехали.

— Ялокшинский зимняк отсель рукой подать, — молвил дядя Онуфрий, — каких-нибудь верст десяток, и того не будет, пожалуй. Только дорога не приведи господи…

…

…вы уж, братцы, кто-нибудь проводите нас до зимняка-то, — сказал Патап Максимыч.

— На этом не погневись, господин купец. По нашим порядкам этого нельзя — потому артель, — сказал дядя Онуфрий.

— Что ж артель?.. Отчего нельзя? — с недоумением спросил Патап Максимыч.

— Да как же?.. Поедет который с тобой, кто за него работать станет? Тем артель и крепка, что у всех работа вровень держится, один перед другим ни на макову росинку не должен переделать аль недоделать… А как ты говоришь, чтоб из артели кого в вожатые дать, того никоим образом нельзя… Тот же прогул выйдет, а у нас прогулов нет, так и сговариваемся на суйме (Суйм, или суем — мирской сход, совещанье о делах), чтоб прогулов во всю зиму не было.

— Да мы заплатим что следует, — сказал Патап Максимыч.

— А кому заплатишь-то?.. Платить-то некому!.. — отвечал дядя Онуфрий. — Разве возможно артельному леснику с чужанина хоть малость какую принять?.. Разве артель спустит ему хошь одну копейку взять со стороны?.. Да вот я старшой у них, „хозяин“ называюсь, а возьми-ка я с вашего степенства хоть медну полушку, ребята не поглядят, что я у них голова, что борода у меня седа, разложат да таку вспарку зададут, что и-и… У нас на это строго….

Видя, что толку не добиться, Патап Максимыч хотел уже бросить дело и ехать на авось, но Захар, что-то считавший все время по пальцам, спросил его:

— Без двугривенного пять целковых дашь? — За что ж это пять целковых? — возразил Патап Максимыч. — Сами говорите, что в прошлу зиму без гривны полтора рубли на монету каждому топору пришлось.

— Так и считано, — молвил Захар. — В артели двенадцать человек, по рублю — двенадцать рублей, по четыре гривны — четыре рубля восемь гривен — всего, значит, шестнадцать рублей восемь гривен по старому счету. Оно и выходит без двугривенного пять целковых.

— Да ведь ты на всю артель считаешь, а поедет с нами один, — возразил Патап Максимыч. — Один ли, вся ли артель, это для нас все единственно, — ответил Захар. — Ты ведь с артелью рядишься, потому артельну плату и давай… а не хочешь, вот те бог, а вот и порог. Толковать нам недосужно — лесовать пора.

— Да ведь не вся же артель провожать поедет? — сказал ПатапМаксимыч.

— Это уж твое дело… Хочешь, всю артель бери — слова не молвим — все до единого поедем, — заголосили лесники. — Да зачем тебе сустолько народу?.. И один дорогу знает… Не мудрость какая!».

«Артель» — основной, почти единственный способ найма работников, организации труда. И не только лесорубов — гребцы, бурлаки, косцы, землекопы… Те же купцы — ходят по Руси сходно. Я про это уже…

Коллеги! Не путайте «Святую Русь» с «буржуинством». Деньги у нас… бывают. Но значения — не имеют.

«А кому заплатишь-то?.. Платить-то некому!».

Забавно, но в окончании приведённого выше отрывка из Мельникова-Печерского, артель, «правильно посношав ежиков», приходит к той же цене, что была предложена с самого начала. Убив половину рабочего дня всей артели. Но с чувством глубокой уверенности в «правдивости» своего решения.

Я неплохо считаю в уме. Однако объяснять очевидные вещи всякому долбо… артельщику… Пока до каждого дойдёт, пока они все поймут и согласятся… Поэтому я с артелями не разговариваю, все торговые переговоры сваливаю на Николая.

Меня тошнит от русских артелей! Потому что любой «шаг в сторону» приводит их в ступор. Начинается бесконечный крик, «поиск консенсуса» и «сношение ёжиков». Группа разных людей подстраивается, по уму, под самого тупого. Пока до последнего не дойдёт — решения не будет.

Для человека, работающего с инновациями — это смерть. Процесс общения вызывает такое отвращение, что хочется повеситься. Сами по себе, каждый в отдельности — могут быть приличными, приятными людьми. Но постоянное подозрение, что будет нарушено основное правило:

«Тем артель и крепка, что у всех работа вровень держится, один перед другим ни на макову росинку не должен переделать аль недоделать…»,

подозрение, направленное, прежде всего, не на инноватора, но своих «товарищей в борьбе», делает процесс обновления, рационализации — мучительным.

* * *

Для меня артель — непригодна. Из-за реакции на «шаг в сторону». Запустив процесс «градостроения», я буду его менять. Должен же я, наконец, научиться стекло варить! И, соответственно — окна вставлять. По месту — разные точки застройки будут иметь свои особенности. По специализации — люди будут делать несравнимые работы. Землекоп и плотник… разные таланты. А без специализации — не будет роста производительности. По времени: всякое изменение требует столь длинных переговоров…

Всё наперёд проговорить нельзя — слишком много «новизней».

И что делать?

При уравниловке — артель подстраивается под самого тупого и ленивого, при индивидуалке — нет средств проконтролировать каждого.

А опыт сесесерии на что?!

Вместо артелей — бригады. Принцип всеобщего консенсуса — долой. Равенство — долой. Выборность начальников — долой. Есть бригадир. Который несёт персональную ответственность. Передо мной. И обладает достаточной полнотой прав. Как по приёму в бригаду, так и по исключению, как по поощрению, так и по наказанию.

Фактически — строится стая. Со всеми свойственными такому способу группового выживания, социальными ролями. Конечно — без крайностей и патологий. «А четвёртого, толстого — съели» — не надо.

Бригадир-объект-наряд-инструмент-работники.

Конечно, аутсорсинг — привлекательнее. Взял подрядчика, указал ему требуемый результат. Пусть крутится. За свои деньги. В чём и проблема — у меня нет людей, обладающих достаточным собственным капиталом, чтобы поднять такое дело. Дать им? Аванс, предоплата? А толку? Те же заморочки с артелями, то же самое отсутствие рынка рабочей силы. Плюс ещё куча проблем. У них. И у меня — соответственно.

Поэтому — бригада. Вперёд, ребята. Как и кого «бугор» выгоняет — уже показательно. И про выгнанного, и про выгнавшего.

Лентяи, бездельники, бестолочи попадали под плотный контроль своих товарищей. И, либо начинали работать в силу, либо, после пары переводов или эксцессов, оказывались «на кирпичах». Либо, не без этого, просто дохли, загнобленные коллективом.

К этому моменту я уже видел потенциальных бригадиров. Опыт зимовки на Стрелке выявил достаточное количество ярких личностей с лидерскими свойствами.

Из этих людей — бригадиров, мастеров, начальников — начала формироваться вторая волна (первая — Пердуновские ближники) моей «стрелочной элиты». Не связанный ничем — племенными, сословными, родовыми — ограничениями я мог выдвигать людей, исходя из результатов их труда. Странно ли, что позже, когда у меня появилась возможность, наиболее успешные из них получили боярские шапки.

Первые площадки были, естественно, Кудыкина гора и два других поселения эрзя по соседству. Почти сразу мы принялись за реконструкцию «Лосиного городка». Чуть позже пошли и другие марийские, эрзянские и мещерские селения.

Как правило, мы использовали туземные селища, понимая, что люди до нас выбрали это конкретное место для жилья, имея на то основания.

Почти всегда такая реконструкция сопровождалась существенным расширением. Ибо плотность использования земли русскими землепашцами выше, чем более охотничьими племенами аборигенов. Часто такое селище разрасталось до села (село — поселение с церковью, 60 дворов — церковный приход в Российской империи) или до города (от 120 дворов).

Притом, что на самой «Святой Руси» размер сельских общин постоянно сокращается с аж до-княжеских, с племенных времён, и ныне типично 3-10 дворов.

Причина такой разницы — в источнике решений. Во мне. Мне существенно проще, быстрее и дешевле построить одно село в 60 дворов, чем 20 — по 3. Это ещё не урбанизация, это — концентрация сельского населения, один из первых шажков.

Я не навязываю — как можно навязать крестьянину место жительства в дикой местности? — Я предлагаю. Но… а куда он пойдёт? В мордву? Где перед каждым уважаемым человеком несут головы врагов? Где нельзя жениться тому, кто не убил человека?

Ладно, пошёл. В чисто поле. Чтобы там выкопать землянку, валить лес, сушить его, раскорчёвывать пашню… И всё равно, после нескольких лет напряжённого труда он не будет иметь такого подворья, которое у меня мог бы получить сразу.

За эти годы девушка, к которой он сватался — уже замуж вышла, детей нарожала. А он так и бобылюет. Потомства от таких… мало остаётся.

Предлагаемая структура подворья, селища требовала кучи вещей. От огнеспасательных досок до трехполки. Задавала иной образ жизни, другой уровень навыков общения с окружающими. Одно дело — три хозяина, батя да два сына. Здесь все роли — от рождения. Другое — 60 мужиков. Да ещё из разных народов, с разными навыками.

— Гля! Петруха-то втрое сена накосил! Здоров мужик.

— Да не, то у него коса — «воеводовка». Не наши горбуши.

— Дык… а чего ж мы воеводовками не косим?

Или:

— Ой, Матрёна, капусточка у тебя славная, в хрусточку.

— А ты присылай свою. Научу — будет и твоя такую делать.

Множество приёмов той извечной технологии, которая называется «крестьянская жизнь» стремительно, взрывном образом, распространялись в новых общинах, сталкивались, конкурировали между собой, дополняли друг друга. Множество «исконно-посконных», «как с дедов-прадедов заведено» — повседневно, наглядно сравнивалось с множеством таких же, только от других «дедов». Я и не делал ничего, а пресловутая производительность труда росла сама по себе. Просто от сравнения с успешными соседскими образцами, от интенсификации «обмена технологиями». И в эту, взрыхлённую уже их собственными изменениями, почву общественного сознания — куда легче ложились многие мои новизны.

Такое поселение, развернувшись в полный размер, давало от 5 тысяч пудов хлеба за сезон. Узел из 3–5 таких селений, связанных дорогами, прежде всего — речками, позволял разумно поставить и загрузить мельницу. А не сваливать эту тяжёлую работу на женские спины. Появлялось рыночное пространство для специализации: кузнец, гончар, коновал, учитель…

Ещё: ослабление инбридинга. Непрерывного, столетиями закономерного вырождения русского народа. В малых общинах очень много детей рождается от секса между близкими родственниками. Инцест как элемент национального образа жизни.

Православие на «Святой Руси» старательно разваливало прежнюю племенную систему табу. Элементом которой были «дуальные фратрии». А жёсткого католического запрета «на четыре колена» — не установило. Да, «Устав» даёт ограничения в этой части. Но они слабее католических. А правоприменительная практика: огромные размеры приходов и маленькие — общин, приводят к тому, что… что количество дурачков и «инвалидов от рождения» — бьёт по глазам.

В большом селении можно не только сказать:

— Вот так — нельзя.

Но и надеяться на исполнения запрета — есть физические возможности.

Снова, как когда-то рассуждая о «белой избе», я нашёл «точку опоры»: способ расселения людей. И начал, частью — принуждая, частью — предлагая, частью — способствуя, заменять и 3–5 избяную русскую деревню, и марийские или мордовские «вели» — своими «мега-выселками».

Для чего потребовалось построить конвейер, градостроительную цепочку — набор специализированных бригад, реализующих последовательность технологических операций, приводящих к созданию поселения определённого типа, размера, свойств — в состояние «под ключ». Точнее, достаточно близко к этому.

Несколько позже такие бригады разрослись, каждая стала «городовой цепью». И элементом жизненного пути многих новосёлов. Такие «цепочки» одновременно и отсеивали негодных, и адаптировали к моим нормам жизни годных, и создавали им качественное жильё. Плата в рассрочку за полученное жильё, заменяла часть государственных налогов, позволяла мне вновь и вновь поддерживать функционирование этих «цепей», создавать новые.

Говорят: «Война сама себя кормит». У меня: «стройка себя кормит». И ещё чуток остаётся.

При имеющемся «личном составе» новосёлов у меня не так много полноценных работников. Что заставляет несколько… менять стереотипы гендерного и возрастного разделения труда. По сути — просто «увидь человека». Без традиционно навешиваемых этикеток. Мне, как полному дерьмократу и либерасту из эпохи всеобщего равенства и гумнонизма — прямо карты в руки.

Все люди — равны. Поэтому и «пупок рвать» — вровень.

— Эй, бабушка! Что ж ты так тянешься? Ты по воду сходила — пол-дня перевела.

— Дык, эта, государь ты наш яхонтовый, стара я, ножки-то уже не ходят, глазынки-то уже не видят. Вёдра-то таскать-то уж и неподъёмно. И ходить-то — далёко. И снегу-то — глубоко.

— Тю! Нашла об чём грустить! Дам я тебе службу. И ходить ненадобно, и снега не видать, и сама в тепле.

— Ой ты спаситель! Кормилец-поилец-милостивец! Эта… а что за служба така?

— А вона. Доски тереть.

— Дык… я ж…

— Бег-гом.

Эту фазу отмирания традиционного гуманизма я проходил ещё в Пердуновке. Чёткое осознание того, что все больные, калечные, ущербные, старые, взрослые… только удобрение. Для их «цветов жизни».

Эти люди, за немногими исключениями, не смогут принять моих порядков. Неважно — хотят или не хотят — не смогут. Просто — поздно. Лучшее, что они могут сделать — умереть. Принеся мне максимально возможную пользу. «Мне», потому что я организую здесь изготовление всяких «польз». И дальнейшее вложение в их детей и внуков. Или — не в их, но тоже — в будущих людей.

«Для биологического прогресса нужна смерть индивидуума. Для социального — смерть поколений».

Нынешнее поколение — умрёт. Без вариантов — все предшествующие и последующие тоже вымерли. Эти — чуть быстрее. И с большей пользой.

Оптимизация: минимизация потребления при максимизации отдачи. Путём интенсификации труда.

По сути: чем человек дальше от того идеала «мой человек», который сформировался у меня в мозгу, чем он мне менее интересен, тем сильнее, интенсивнее я выжимаю из него его физические силы, тем скорее он умрёт. На общих работах или «на кирпичах» — не существенно.

О-ох… Где ж там мой гуманизм? Жив ли ещё? А либерастия с дерьмократией… Не завонялись?

Чётче, Ваня, скольких истощённых детей ты готов похоронить по критерию — сквозняки в помещениях? Тогда — делай доски.

Несколько бабушек заменяют собой команду пильщиков в нашем «нижнем складе».

Здесь у каждой пары — «лицевой счёт». Не выполнил «урок» — получи… репрессии. Из 12 человек через два месяца остаётся одна. Достаточно крепкая, чтобы всё это пережить, достаточно умная, чтобы видеть работу товарок, достаточно злобная, чтобы организовать техпроцесс. Хоть и неграмотная, но я ставлю её бригадиршей.

— Как поживаешь, бабушка? Спина не болит? Ноженьки? Глазыньки?

— Спаси тя бог, воевода. Разошлась-то спина. Ходить-то мне некуда, в тепле сижу, под лампионом твоим. Ты лучше вели дурню, который пилы точит, плетей дать. А то мои новенькие-то трудницы — мозоли набивают, тупые-то пилки таская.

Не проблема: чудак, не способный наточить и выправить пилы в срок — отправляется к строителям в «Лосиный городок». Не в тепле у станка — инструментом водить, а в лесу топором — дерева ронять. Где вскоре и погибает — поленился от падающего дерева отскочить.

Прежние пильщики пошли в разные места. Одного из них…

— Ну и имячко у тебя. Колотило. Откуда такое?

— Дык… ну… помолоду бывалоча…

— Понятно. Грамотный?

— Это… ну… прежде-то… а ныне…

— Понятно. На, чти.

— У… уло… же… ни… жение…

— Понятно. Уложение об устроении поселения. А вот это — Уложение об устроении жилого подворья. Иди-читай, разбирайся. Завтра к вечеру придёшь. Проверю — понял ли. Будут вопросы — спросишь.

— Эта… ну… а на что оно мне?

— У тебя не гнётся правая нога. Талантами какими особыми — не обладаешь. Остаётся только заслать тебя на лесоповал. Там ты умрёшь. Я этого не хочу. Поэтому даю возможность жить и благоденствовать. По возможностям твоим. Будешь тиуном в Балахне.

— Хто?! Я?! Где?! Гдей-то такое?! Да ни в жисть, да я ж…

— Точно. Ни в жисть. Выбор у тебя — проще не бывает. Или ты — живой тиун. Сытый и весёлый. С молодой женой в добром тереме. Или — мёртвый лесоруб в ледяной могиле. Иди. Колотило. Чтоб к завтрашнему вечеру всё… в мозги вколотил.

Я уже рассказывал, что у меня есть привычка перед сном надиктовать что-нибудь из «умных мыслей». Потом такие монологи по теме собираю и правлю. Один из результатов такой «постельной деятельности» — вот эти «Уложения…». Есть ещё несколько… нормативно-методических материалов.

Нелегко. Изложить просто, однозначно, коротко… Больше 4 страниц, разворота согнутого большого листа — не поймут. Без картинок — об обратной перспективе я рассказывал. Только планы и разрезы. Крупным шрифтом — кегли шестёрки здесь просто нету, считается грязью. «Чегой-то тут понизу испачкали?». А потом подсунуть Трифене: текст идёт как диктант или упражнение по чистописанию для учеников. Не прогрессивно? А мне — плевать. Но десяток-два-три гожих экземпляров — диктант даст. Больше пока — не надо.

А типографию?! — Ну вы спросили! Вот я тут сразу! Свинца накопаю, литер наплавлю…

У меня нет сил делать типографию. У меня забиты все бараки, все пригодные для проживания строения. О моём личном тереме… «Сапожник — без сапог».

…

Через пару недель после моего возвращения с Ветлуги, тот же обоз, только больше, привёз вторую партию мари. Эти — из «дезертиров». С ними пришла и часть «горных». Поселенцев — в обработку, с гостями — расплатились. Отдал им последний короб Пердуновских прясленей. Они в таком восторге были! Это у нас они по полтыщи на гривну — уже хорошо. А у них — втрое, в цену векшицы.

Довольны мужики:

— В каждый дом по колечку попадёт! Весь народ тебе спасибо скажет!

Почему — в каждый дом? Как они среди своих добычу делить будут — раздавать, продавать, дарить…?

— Господа оны. А не хотите ли ещё?

— Хотим! Хотим! Но не как давеча…

— Не забота. Не хотите как давеча — давайте иначе. Славы вы поднабрали: унжамерен — били, «луговым» — мозги вправляли. Не хотите ли русской крови попробовать? Ну и хабаром кое-каким…

Илья, который с обозом пришёл, аж присел. «Вот она, сущность изменническая, где вылезла! На своих, на родных, православных — набродь поганскую наводит!».

Продолжаю:

— Тут недалече, день ходу, в моих землях, явилось кубло воровское. Не хотите ли позабавиться? А то у меня руки не доходят.

Старший из онов интересуется:

— А что там за места да сколько супротивников да…

— Драгун! Карту! Рисовано со слов местных. Вот Волга, здесь пристань — лодка их лежит, тут холм — дозорный сидит, тут ватажковый обретается, тут они забор строят, тут брёвна кучей лежали… Расскажи гостям подробнее.

На другой день в ночь тот же обоз повёз «горных» и моих, во главе с Чарджи, вверх по Волге.

Засиделся ханыч, надо и степному беркуту полетать, крылья поразмять. А в пару к нему Салмана. Этому тоже полезно «на крыло становиться». Хоть и страхолюден, а не дурак. Ещё ребятишки из нашей молодёжи.

«А кто это у нас вражьей кровушки не пробовал?».

Илью в «за кампанию» — ему ж надо чего-то муромскому Живчику… стучать.

А, ещё этого… твердило, хлебало, покатило, щекотало… Вспомнил — Колотило! С тем, чтобы он принял на себя обязанности тамошнего тиуна, управителя всего, что там после боя останется. И предоставил мне свои предложения по построению доброго поселения. С солеварнями.

— Господи! Да я ж…! Да никогда ж…! Да ведь же ж…

— Не жужжи. Я знаю. Но деваться нам с тобой некуда. Других, более гожих, нежели ты — не видать. Поэтому пойдёшь, посмотришь, подумаешь, сделаешь. А ежели нет… Тогда я тебя, Колотило, так заколочу! Или — защекочу? Мда… Не надо нам этого. Сделай хорошо. Пожалуйста.

Честно говоря — надо бы самому сходить. Надо посмотреть место, прикинуть точки для каптажа, для варниц… Но под снегом — много ли я увижу? Пусть сначала — общая подготовка. Жильё, пристань, склады…

Проще: меня задолбала эта средневековая романтика! С этими идиотскими племенными да разбойными набегами! Почему всё время я?! Нашли крайнего!

Конечно, я понимаю, что это-то и есть суть существования всякого русского князя. Да и не русского — тоже. Сбегал, побил нехороших — честь тебе и слава.

Ура товарищу князю!

Скучно. Правильно спрятался за сугроб или нет? Попал стрелой в сердце или рядом? Обходил избушку слева или справа? Надоело. Я этого поделал, увидел, что получается — хватит. У меня тут куда интереснее, у меня «котёл булькает», «щи варятся». Новый супчик. Из людей, ешей, кудов, родов, племён. А я поварёшкой помешиваю, приправы по вкусу добавляю…

«— Скажите, а салат сегодняшний?

— Я вам больше скажу: он еще и завтрашний!».

Этнос свеженький! Ещё — недоваренный! Хотите ложечку?

Отряд вернулся через три дня. Все довольны — потерь почти нет, хабар взят, нескольких пленных притащили, селеньеце почти целое, там часть местных мещеряков оставалась, тиуна моего приняли без вопросов. А какие вопросы, когда рядом с дядей полсотни добрых молодцев с топорами да с саблями?

И я тут же отправляю 4 марийских еша. В Балахну. На поселение. Из разных волн мигрантов. А оттуда вывожу пару уцелевших семей в Лосиный городок. Мещера там отродясь не живала. А теперь будет.

Зачем? А я ж рассказывал: провожу этногенез методом рассыпания и перемешивания.

 

Глава 392

И вот я во всём этом. Не считая всего остального и тоже очень интересного.

И тут приходит новый вождь Яксерго.

Мда… Как-то густовато пошло…

Не сразу. «Сразу» в Средневековье — только кошки родятся.

Сработали куча «повешенных прежде ружей», «построенных цепочек», «завязанных ниточек»…

Проще — сработала «паутина мира».

Я ожидал от «уток» полноценной вендетты. «До последнего человека». «И как один умрём…». Но не учёл одной чисто местно-племенной особенности.

Заявляется кучка кудатей-уток к дальнему нашему селению, и начинают тамошних марийцев-лосей ругать и стыдить. Типа:

— Ах вы такие, плохие, нехорошие — со «Зверем Лютым» снюхались.

И дальше шпарят прямо по Евангелию: «Разве ваши сёстры не замужем за нами?».

Марийцы им пристойно отвечают: алаверды. В смысле: мари и эрзя — дуальные экзогамные фратрии. Ваши сёстры — там же. А вот вы, такие-сякие, нас — унжамеренам на съедение бросили.

Я уже говорил, что между племенами есть давние отношения. Сложные. Восходящие ещё к тем временам, когда они все отпочковывались от прародительницы-медведицы. То есть, классовая борьба и экономическая выгода — конечно рулят. Но — весьма деформировано. Потому как влияние былин, сказок и эпосов — очень сильное. Поскольку в них — все верят. И по вере своей воздают окружающим.

«Поработив» целиком марийский «род лося», я стал, в глазах окружающих племён — главой этого рода. А, с учётом брачных связей между мари и эрзя — родственником.

«Эй, родственник! Афоня мне рупь должен!».

В смысле: не основание для «любви и согласия» — родственные кланы постоянно воюют друг с другом во всех племенах. Но уже — не «чума ходячая». Сила, чужая, опасная, но… можно разговаривать. Не — «собака бешеная».

А разговаривать — надо. Потому как «Зверь Лютый», истребив унжамерен и подмяв под себя юго-восточные тиште мари, может и на «уток» снова пойти. А там и «петухам» попадёт.

То, что я ни за что не полезу в здешние дремучие леса — они не понимают. Леса как леса. Они же в них живут!

Раз — можно, значит — нужно. Разговаривать. Хотя бы — чтобы узнать намерения. Ну и прочую шпионскую инфу: сколько, чем вооружены, как обучены, какие хитрости готовят…

На четвёртый раз после первого явления кудатей пришлось и мне идти. Побеседовать с новым азором (вождём) «уток».

«Ошибка у него в одном:

Он голос путает с умом».

Этот — тоже путал. Бедняга разрывался между Салманом — здоровенным, страшным, в блестящих доспехах, басовитым — и Николаем в дорогой парчовой шубе, с внятным, громким, «хозяйским» тенором. Когда ему указали на меня — не поверил, обиделся, решил, что над ним насмехаются. Пришлось снимать мисюрку, подшлемник, косынку — хвастать своей лысой головушкой.

Поразительно, но вся округа наслышана. Что у меня поташ делают — им плевать, а что у меня волос не растёт — даже медведи в лесу в курсе.

На морозе… — не здорово. Пришлось… зайчиков по-пускать. Убедился. Но ещё долго он вдруг упирался взглядом в моих сопровождающих — всё никак не мог понять: ну почему этот молодой, серенько одетый парень — «Зверь Лютый»?!

Дядя, честно: я и сам не пойму. Просто Иггдрасилом вот так зашпындорило.

Снова та же проблема: как они говорят. Не в смысле языка, не в смысле — что. В смысле — «как». Постоянно хочется уйти. Сделать чего-нибудь полезного, посмотреть чего-нибудь нового. В каком-нибудь другом месте. А потом я вернусь, и вы мне всё, вами сказанное, но в двух словах…

— В те давние-давние времена, когда земля была богата, зимы тёплыми, а люди и звери говорили на одном языке…

Понятно, что «зверский» язык был эрзянским.

Вопрос: на каком языке Создатель сказал: «Да будет свет!»? — Да на том же! На нашем, племенном. Трибоцентризм называется. «Тейповое мышление». Вот в нашем тейпе — люди! А в остальных… так, унтерменш. Хуже зверей — звери-то в старину по-нашенски балакали.

Прерывать нельзя, уйти нельзя… Кому нельзя?! Мне?!

— Кор-роче, азор-р! Что ты с под меня хочешь?

Только хуже стало. Подскоки, упрёки, намёки, экивоки… Я — не дипломат, факеншит, средневековый!

— Николай, Илья — выслушайте их. Мне от них ничего не надо. И я им ничего не дам. Будут наезжать — гоните в шею. Дойдёте до конкретики — позовёте. А я в селение пойду. Похоже, наши на стропилах экономят — плосковатые крыши делают.

Азор обиделся и ушёл. Потом был второй заход — уже без меня. Потом третий. Потом… по Калевале: «А на третий день, на четвёртую ночь — понял он…».

— Вы хотите назад свои селения? — Нет. Вы хотите виру за убитых в Каловой заводи — нет. Вы хотите освобождения полона, взятого в Кудыкиной горе — нет, вы хотите плату за эту землю — нет. Что ещё вы от меня хотите?!

— Э… ну… хлеба.

— ?!

— А ещё аксамитов, паволок, шелков, мечей, сабель, ножей, золота, серебра, поясов дорогих, шапок, халатов…

— А в морду?

— В морду, в мешках, в тюках, санями… Э… чего?!

Это — не чисто эрзянское, не чисто дипломатическое. Так, методом последовательного приближения, половинным делением от двух идиотизмов — продавца и покупателя, строятся все переговоры — и торговые, и дипломатические, по всему средневековому миру. Люди совершенно не ценят своё время, профукивают свои жизни. Зато — общаются.

Но ключевое слово прозвучало — «хлеба».

Всё-таки, война сильно прижала местные племена. Они — богатые, но — голодные. Тряпки и блестяшки — есть, а хлеба — нет. Жадность и глупость заставила их всю прошлую зиму кормить армию эмира в Бряхимове. Позже движение больших воинских масс распугало в здешних краях людей и зверей.

«День — год кормит» — русская хозяйственная мудрость.

Несколько таких «кормящих» дней были упущены. А напоследок я добавил. Избиением разных атей и сумбурной откочёвкой выживших на зимовья.

— Гоже. Тащите барахло — заплатим хлебом. И другими нашими товарами. И вот ещё. Присылайте мужиков с топорами. Найму лес валять.

Дальше — сплошные «лабы с коллоквиумами». Всего личного состава нашего торгового техникума имени Николая. От: «как при первом взгляде отличить продавца от пустобрёха», до: «увязка саней с грузом при движении по пересечённой местности зимой».

Я, честно, и половины его хитростей не знал. Николай это усёк, напыжился, загордился. Молодец мужик, классно работает. Но надо малость «спешить»:

— Николай, что-то наши горшки не берут. А давай мы им «третий бесплатно» сделаем.

— Э… Ну… А это чего?

У меня два амбара Горшениной продукцией забиты. Когда новосёлы приходят — мы оттуда берём. Амбары пустеют. Потом Горшеня, спешно, как на гонках, их заново набивает. Успокаивается и возвращается к своим поливам.

Когда «утки» начали менять «подарки эмира» на наш хлеб — мы цены несколько… подвинули. Впятеро. В каждую сторону. Как купцы рязанские пытались. Но мы вынесли на торг ещё и свои изделия.

— Горшочек? Чёрнолощёный? Хорошо. Пожалуй, возьму один.

— Возьми два. И третий — даром.

«Жаба» — великая сила. Особенно — у «простодушных дикарей». Которые всей своей «простатой души» только и мечтают меня нае… обмануть. Страстное желание, которое, как им кажется, исполняется. Даром же! Халява же!

Все довольны. Все — лучатся доброжелательностью и истекают приязнью. А остаток хлеба, который они могли бы взять вместо этой посуды, переходит на следующий торговый день.

Конкретный покупатель реагирует на красоту, на скидку, вовсе не на реальную нужду своего кудо. Была бы у них монополия, власть, государство — они бы на такие штучки не покупались бы. Они бы сами меня… развернули. Как я взул рязанцев.

Но… демократия форева! Каждый кудатя сам решает за своё кудо. А он сам, своим желудком — чувствуют голод последним. Зато есть другие приоритеты:

— У тебя внучек любимый есть?

— Как не быть. Трое.

— Так возьми им в подарок коников. Глиняных, крашенных. Не дорого — по лисице за штуку.

— Не, хлеба нужно.

— Смотри сам. Но… внучки таким редким подаркам — рады будут, дедушкиной заботе — по-умиляются. У других-то, у внуков — такого и близко… А для тебя… только тебе одному… но чтоб никому… особая… у нас говорят — акция. Третий — бесплатно. Даром! В уважение, значит. Чтобы у каждого внучека — свой коник. Чтобы в дому твоём, стало быть, было мирно да радостно. Мы ж тебе зла не желаем, пусть детишки порадуются.

— А, ладно, давай!

Годовое потребление хлеба хоть в 12 веке, хоть в 21 — около 7 пудов в зерне. У меня на Стрелке доходило до полутысячи голов. Но не постоянно, и состав другой — не средне-статистический. Ещё, чисто из-за моих привычек, люди предпочитают есть ржаной хлеб с отрубями, а не пшеничный тонкого помола. Не знаю насколько это их личное желание, но иначе… не кошерно.

— Господин Воевода — сам! Чёрный хлеб ест, а ты…!

А за пшеницу эрзя дают втрое, у них и в хороший год пшеница — малая часть. Снова: были бы на торгу простые мужички — брали бы «числом поболее, ценою по-дешевле» — у каждого свои детишки по лавкам сидят, в пустом горшке ложками дно скребут. А вот кудате… Ему лучший кусок. Всегда, без вопросов, «как с дедов-прадедов заведено». Так пусть «лучший кусок» будет ещё и просто лучше! Решать-то именно тому, чей «рот радуется».

Патриархальная демократия — отнюдь не всеобщее равенство. Люди-то разные. «Человек в авторитете» и кушать должен… «авторитетно».

Как пищевые привычки связаны с социальными ролями… да хоть на шимпанзе посмотрите.

«Торговый баланс» всё больше перекашивает в нашу пользу. А ведь я ещё всяких штучек из европейско-американско-русской торговли с туземцами не применяю. Их же ещё и спаивать можно!

Баланс — перекашивает. И тот кудатя, который коников внукам покупал, приводит трёх мужиков.

— Вот, Воевода, три работника. Сколько дашь за них?

— Ничего. Им — корм. Много. Работа — дерева валять. Инструмент и одёжка — своя. Старшой — мой.

— Не, ты обещал — хлебом заплатить.

— Я тебе обещал? Лучшие работники получат награду хлебом. А вот твои… как наработают.

Купивший глиняных коников кудатя не только отдаёт мне в работу своих… однокудотников, но и старательно, всем своим авторитетом, промывает им мозги по теме: работать надо хорошо, лучше всех, Воеводу и его людей слушать. «Не осрамите, братцы», а то вернётесь — ужо я вам…

Больше сотни лесорубов-эрзя начали валить лес на указанных мною делянках. Возле Стрелки, по Ватоме, на Ветлуге, в Балахне… Это было крайне необходимо — своих лесорубов мне уже пришлось перевести на другие дела: в начальники, в обслугу, в мастера, в строители… Нет людей!

Только эти, «отданные на прокормление», лесорубы эрзя вывели нас из состояния «с марша в бой». Точнее: «упало — положили». Только с этого момента мы смогли начать, в существенных объёмах, накапливать деловую древесину «правильно» — давая вылежаться и высохнуть.

Разница между работой с сухим и сырым лесом не только в допусках или «куда поведёт». Даже просто удар топором по сырому бревну и просохшему до звона… Приходилось позднее и «мастеров» этого года выучки… подправлять.

Надо ли пояснять, что кроме самой работы, случались и разговоры. Пропагандистские…

— Илья, ты ж их наречие знаешь? Поговори. Насчёт того, что жить — лучше под моей властью. Что «Лютый зверь» — «уткам» не враг. А у меня — и бабы свободные есть. Ежели кто надумал жениться. И вон — новосёлам хоромы ставятся. Конечно, по-первости — тяжело с непривычки. Но потом-то…

Нас трясло, колбасило и растопыривало. Вслед за первым обозом с марийскими «дезертирами» пришёл второй. Потом — совершенно больные, оголодавшие «вдовы и сироты» из ветлугаев, которых тамошние роды не приняли. Потом — просто марийские дети, отданные «в люди» от бескормицы. Отданные «в люди» — мне, «нелюди», «Зверю Лютому». Потом — ещё…

«Новосёлы» появлялись не только с востока, но и с запада. Могута, шастая по Заочью, наскочил на посёлок мещеры, управляемый беглыми «конюхами солнечной лошади». Выбитые с Муромских земель, они перебрались через Оку и подмяли под себя местных.

У Могуты в той прогулке большинство было из новонабранной молодёжи. Среди мальчишек мари есть очень толковые охотники.

Что не удивительно.

Но из-за неопытности ребятишек тихо разойтись с «конюхами» не удалось — двух мальчишек подранили. Один — тот пацан, который мне дорогу на Усть-Ветлужскую горку показывал.

Тут Могута озверел.

Могута — прекрасный, очень мирный, спокойный и добрый человек. Лес вообще сильных эмоций не любит. Иди, смотри, улыбайся. Будь настороже, но ласково. Ни сильная храбрость, ни сильная трусость…, а уж сильная гордость… в лесу?! — Тропка к собственной погибели.

Но Могута нагляделся на мои… военные экзерцисы этой зимой. А ещё он очень внимателен к своим подопечным. Даже больше, чем я.

Короче: «конюхов» не стало. Двоих притащили связанными и кинули Ноготку в подземелье. Учебный материал для его подмастерьев.

Остатки населения освобождённого поселка — сюда. Для санобработки, фильтрации и «пропускания через грохот». Пяток марийских семей, уже прошедших эту процедуру — туда. С моим новым тиуном.

«Всеволжск размножается почкованием» — таки да. И очень — энергично. У нас каждая неделя — «вербная».

По собственно производству — идёт тиражирование. Прежде всего — подворий и целиком селений по моим стандартам. Сами эти стандарты нарабатываются и формализуются. В форме инструкций, уставов, тех же «Уложений…». Плюс, естественно, вся начинка: печки-лавочки… Кое-какая наработка более отдалённого задела: прялки, хохлома, сортировка зерна на посев…

Тут… тут я всегда неправ. Народ меня не понимает и постоянно бурчит:

— А может — ну его? А может — позже? Лучше же дать людям отдохнуть! Сделаем всем хорошо, а уж потом, когда всё устроится…

У меня никогда не будет — «всё устроилось»! Если я не вижу как сделать лучше — всё, спёкся. Пора в «за печку». Так будет всегда. Я буду здесь, в Всеволжске, делать что-то новенькое. Более-менее истерично, напряжно, «пожарно». Потом оно будет тиражироваться, распространяться «для всех». А здесь будет что-то ещё, что-то круче.

«Нет в жизни совершенства». И не надо! Потому что «совершенство» — конец. Остановка. Смерть.

А мои… по-бурчат и перестанут. Даже не из страха перед «Зверем Лютым». Типа: кинется — хрип вырвет.

У меня уже есть репутация. Вот среди этих людей. В которой страх, прямо скажу — смертный страх, вплоть до обмороков — только элемент. Важный. Для некоторых — главный. Но только кусочек. Другой — абсолютная уверенность в защищённости.

— Как бы оно не было, а Ванька-то плешивый завсегда выкрутится. Уж сколь примеров тому. И своих — вытащит. Богородица щастит.

И — в моей правоте.

— С виду — хрень-хренью. А сделаешь — ё-моё! У Воеводы — завсегда так.

И люди — уже сотни людей! — вместо обычного, привычного, «что было, то и будет» делают моё. В этом мире — невиданное. Вот — прямо сейчас, вот на ужин — не нужное. Нужное — мне. В нужное мне время.

В 21 веке приличные страны тратят на НИОКР 2–3 % ВВП. Но мне-то естественно применять нормы отраслей «около-компьютерного взрыва». А там — 20–30 %. У меня идёт процесс создания одновременно и экстенсивной, и инновационной экономики. Мне приходится не только выжимать из людей всё, чтобы, например, они быстрее и лучше строили нормальные «белые печки» привычного мне «русского типа» образца второй половины 18 века. Но и — «на шаг вперёд».

— Альф, у тебя толковый мальчонка найдётся? Думающий и не зашоренный. Давай его сюда. Смотрите. Любая печь состоит из топливника, конвективной системы и дымовой трубы. Задача топливника — полностью сжечь топливо, конвективная система — для поглощения выделившейся теплоты. Дымовая труба — для создания «тяги».

— Воевода, чего это ты? Мы ж их делаем!

— Делаете да не понимаете. Вы делаете нормальную русскую печку. Она — канальная. Горячий воздух из топливника последовательно протаскивается по дымооборотам, вертикальным и/или горизонтальным, передавая стенкам печи тепло. Так?

— Ну. Я ж говорю — мы ж про печки всё знаем!

— Альф, потом дашь своему выученику наряд вне очереди. За «всё». Про печку «всё» — знает только Господь Бог. А мы все — чуть-чутушную малость. Дальше. Кроме канальных печек бывают бесканальные.

— К-как это?

— Второй наряд — за то, что старших без разрешения прерывает. Костёр видел? Как от него дым уходит? В бесканальной печке — аналогично: струйка горячего воздуха в окружении холодного, поднимается, а струйка холодного в окружении теплого — опускается. Что из этого следует?

— Ну…

— Понятно. Если накрыть костёр колпаком — холодный воздух не сможет «продуть» нагретый колпак. У донца колпака изнутри — всегда будет оставаться воздух — горячий. Колпаковые печи как бы имеют собственную «воздушную задвижку» — менее чувствительны к неаккуратной эксплуатации. Протапливается она за полчаса-час. А не три. Ещё: колпаковые печи обладают очень небольшим сопротивлением потоку, что позволяет делать печи с невысокими трубами. Кирпичник, итить тебя… Трубу в половину меньше ростом — ты всё про это знаешь?!

— Я… ну… эта…

— И я про то. Вот так делается «русская теплушка». Двухколпаковая печка. Вот эта часть работает всегда — для готовки пищи. Вот эта — зимой, для отопления. Сюда, в топливник — дрова. Да хоть что! Она — и с соломой, и с кизяком работает. Отчего у нас люди печки не любят? — Угореть боятся. Здесь, смотри, прямой ход. Сюда и сюда задвижка — топливник проветривается, а печка не стынет.

— Эта… А чем нонешняя-то хужее? Ну, научить их. Чтобы, ну, топили правильно.

— У нонешней — низ помещения, пол плохо прогреваются, стены внизу отсыревают. И жрёт она в 2–3 раза дров больше. Нынче нам дрова эрзя рубят. А когда сам да на своём подворье… кому охота попусту горбатиться?

— Дык… ну… понятно. Тута — топливник этот. И, вроде, всё.

— Невнимателен. Я сказал — два колпака. Один — как обычно, на поде. А второй где?

— Ой… Дык… Ну… Тута.

— Молодец. Снизу от пода. Крышка нижнего колпака есть основание пода верхнего. Как эту крышку сделать?

— Эта… А ежели… ну… Как в здятной печи — кружало и прокалить.

Я рассказывал: когда делают глинобитную печь — здят — делают такой… плетёный из прутьев полукруглый туннель по форме печного горнила. Потом его обмазывают глиной или обкладывают кирпичом-сырцом и внутри запаливают дрова. Глина твердеет и становится печкой. А корзина из прутьев — выгорает.

— Можно. Но не нужно. У нас есть хороший прокалённый кирпич. Ставим столбики. Сюда же ничего совать не надо. Только горячий воздух будет между ними ходить. Они нагреются, и будут тепло сохранять. Их перекрываем. Свод делаем чуть… выпуклым. А вот под — гладеньким. По нему горшки таскать будут. Всё понял?

— Ну-у…

— Не нукай. Откуда труба должна идти?

— Ну… ой… э-э-э.

— Труба — от того места, где горит. Вот отсюда. Снизу. Тут — шесток, устье, перетрубье. Тут заслонки. Вот печная, вот воздушная.

— Дык… ну… Всё понятно.

— Я за тебя рад. Потому что мне — куча ещё непонятного. Я показал самую простую систему. Их… штук пятнадцать. Одна другой краше. Сюда, куда-то, надо бы посадить водогрейную коробку. Чтобы в дому всегда была горячая вода. Железа… пока нет. Но надо понять — куда. Здесь надо бы сделать отсыпку. Из песка речного? Если работает только верхняя половина, то два варианта: или горят дрова в топливнике и горячий воздух идёт в верхний колпак. А дальше куда? Или дрова горят прямо в горниле, как в обычной печке. Горячий воздух уходит не в трубу, а вот по стеночке, остывает и… и вниз. Значит, в поде должны быть отверстия. Какие, сколько, где? Ещё. Что в русской печке, что в этой «теплушке» стенки «играют». Печной свод при нагревании расширяется и поднимается. От этого — трещины в боковых и задней стенках. В семидесятую долю вершка. Видел?

— Ну…

— Ну и? Мастер-ломастер. Печь сделал, а она сама себя ломает.

— Ну… эта… Так это ж у всех! Все так живут!

— Мне все — не указ! Думай! Ты! Как сделать хорошо!

Пусть думает. Базальтового картона у нас нет. Шамотный кирпич… если доживём. Но до двухконтурности… должен дойти.

— Сделать. Проверить, как оно работает. Понять ошибки и варианты. Повторить. 3–5 раз. Выбрать лучшее. Посчитать всё и записать. Там будет примерно 12 рядов, 1200 кирпичей, полтораста пудов глины и песка. Больше-меньше… смотрите. Думайте. Особо — по железу. С Прокуем потолкуйте.

Можно посчитать трудозатраты, или СО-два, или снижение заболеваемости, особенно среди маленьких и бесштанных… Не буду. Просто: «теплушка» — «правильнее». Сможем — сделаем. Для наших «пятистенок» которые начали ставить после бараков — самое то. «Теплушка» нормально греет помещение в 50 кв.м. А наши «хоромы» как раз близкой площади.

Кроме «НИОКРа» спешно, аж бегом, идут очевидные вещи: вышки поставили до Ветлуги, в Балахне. По Оке начали, как с «утками» помирились…

Где сигнальщиков брать?! На вышку нужно трое, вахта-подвахта, по 4 часа. Внизу ставим хуторки. Бабу, курочек, коровку, собачку… добавляем для хозяйства. Ну и прочее необходимое. По марийскому берегу Волги стало спокойно, можно делать. По эрзянскому… Не сейчас.

Повтор с модификацией принципа порубежных гостиниц. В Рябиновке мы это реализовали двумя постоялыми дворами на границах вотчины, на нижнем и верхних краях по Угре. Польза была очевидной — повторяем.

Я уже говорил: на Святой Руси нет нормальной пограничной службы. Есть «богатырские заставы» на «поганско-опасных» направлениях. Нету и пограничной таможни: мытари стоят в городских воротах или шляются по торгу. Меня это не устраивает. Здесь — особенно.

В договор между Андреем и Ибрагимом впрямую забито: «… а тому Воеводе Всеволжскому мыта с проходящих мимо Стрелки купцов не брать».

Вот эти слова: «мимо Стрелки» — я сам туда вписал. Государи, не доверяя ни друг другу, ни мне, требовали отказа от любого транспортного сбора. Оба посчитали эту формулировку — отказ от мыта на Стрелке — своей личной победой. Порадовались, погордились, «удобрились»…

Я же вежливый человек! Я же всегда согласный! Только уточнил мелочь мелкую: где именно «не брать».

Теперь вокруг Всеволжска разворачиваются две концентрические окружности. Ближние постоялые дворы. На Оке, на Волге — выше и ниже. Для купцов, для прохожих, для переселенцев. Посторонних в город пускать…? — Да. Если у меня будут на то — существенные основания.

Вторая окружность: таможенные посты на границах контролируемых земель. Тут я буду «драть мыто». Не на Стрелке! Договор — не дозволяет! А про Ветлугу — уговора не было.

Тут у меня погранцы и таможня. И, тут же — фильтры для прохожих и новосёлов. С осмотром, досмотром, промывкой и подстрижкой. Кому чего надобно. В соответствии с моими представлениями о «правильно». А «нет» — пшёл вон.

Снова: я ввожу в оборот понятие «санитарная безопасность». Смысл — туземцам понятен. Но практики применения, кроме как в условиях катастрофы, эпидемии — нет. У меня — чисто чуть-чуть маленькое дополнение. Совсем даже не обычное «святорусское» насилие над прохожим купцом. Не — имущественная конфискация, насильственное крещение, взыскиваемые налоги… Отнюдь! Просто банька с цирюльней! Принудительно предоставляемая услуга?

«— Вас постричь?

— Ага.

— Вас побрить?

— Ага.

— Вас поодеколонить?

— Ага.

— С вас триста рублей.

— Ого!».

Такая… двухступенчатая система фильтров. С очисткой от личного, лишнего и ценного.

Чисто для непонятливых: мне не нужна торговля. Не так. Мне не нужна здешняя средневековая торговля. Чтобы убедить нынешних купцов вести торг по моим правилам, не по старине, не «как с отцов-дедов» — придётся «взять их за горло». Понятно, что радости с их стороны я не ожидаю. Но… каганата, который смог, после походов Вещего Олега, устроить тридцатилетнюю торговую блокаду Руси — уже нет. А то, что нынче тут осталось… перетопчутся. Для меня критичен только один товар — хлеб. Всё остальное… к «предметам роскоши» я равнодушен.

Это обговаривается и планируется с Фрицем и строителями. Нижний пост по Волге выносим аж к устью Ветлуги. Понимая, что по правому берегу — эрзя. Отчего на реке могут быть… негоразды. Верхний — предполагаю к Балахне. Хорошо бы прихватить Городец… А то и Кострому… Это уже княжеские города. Как Боголюбский скажет… По Оке… не решил ещё. Хочется, конечно, к устью Клязьмы, а лучше к устью Теши — в стык к Муромским землям.

Не… Не прожую.

Ещё тема: мельницы. Всю зиму на Стрелке работали ручные меленки. На «пехлеванной тяге». Как-то джигиты и пехлеваны… заканчиваются. Под чутким Доменном руководством. Нужны новые двигатели. Менее… пужливые.

С весны заработают две водяные верхнебойные мельницы в оврагах. Рельеф позволяет построить высокие плотины. Третью, ветряную Фриц строит на «Гребешке». Первый в мире ветряк с горизонтальной осью! Лет через 20 похожую где-то в Голландии… или в Бельгии?

Не важно — наша первая. Для чего…? Честно — не знаю. Цель — отработка технологии, накапливание опыта. Ветровая энергия — нестабильна. А я тяготею к непрерывным, устойчивым производственным процессам. Чтобы такое к ней подцепить, чтобы она стоит месяц — и ладно? Что-то такое… не сильно нужное? Надо смотреть. Хотя бы оценить продолжительность штиля в этой местности.

Другая заморочка с ветряком — место. У нас же тут не Голландия с её равнинным рельефом, с морскими ветрам. У нас — горы. Точнее — речной обрыв. Ветер на «Гребешке» — то ли есть, то ли нет. А таскать сырьё на 100–120 метров вверх — обязательно. Почти весь грузопоток идёт по рекам.

Вот пришла по Оке баржа с зерном. И — встала. У берега. Стоит-ждёт. Попутного ветра. В смысле — хоть какого-нибудь. Чтобы ветряк раскрутился.

Плохо: «платёж за простой» — в первой жизни проходил. Да и по сути: посудина стоит без пользы, какие-то люди её стерегут, зерно возле воды сыреет… Сгружать в какие-то склады на берегу? — Ещё хуже. Да и снесёт их в половодье. Надо сразу тащить наверх. Чем? — «Фурункулёром»? Тогда желательно уменьшить нагрузку на подъёмник. Что-нибудь такое… воздушное.

А! Конечно! Ржаная солома! Софрон обещался из Рязани притащить. У нас-то пока своей нет. Наверху солому стаскиваем в накопитель. И ждём ветра. Ветряк раскрутился — сделали сечку. Потом её промыли, проварили в глицерине и прессанули. Пресс — тоже от ветряка. Получили бумагу. Мою звонкую, «жестяную». Нет ветра — ну и фиг с ним. Ветер уходит не мгновенно — есть время корректно завершить на всех стадиях. Если здесь бывают месячные штили — сделать двухмесячный запас бумаги. Процесс — не критичен.

Позже перейдём на свою солому. Её будут телегами с молотилок таскать. Лошадкам в гору… тоже тяжеловато. Снова: лучше — солому.

Отдельно прорабатывается вариант наплавных мельниц. На плотах. В протоках возле островов: Гребенские пески на Оке, Печерский — на Волге. Начнём на Оке под рязанский хлеб. Прикидки сделаны, места для якорей выбраны, брёвна для плотов нарублены, плотники колёса строят, два жернова уже есть — нужно ещё четыре-шесть. Надо дождаться низкой воды. Начинать в половодье… боюсь — не удержим, снесёт.

Река несёт кучу всякого мусора. Включая крупногабаритный. Пускать в протоку вывороченные деревья нельзя. Сваи у верхнего конца в дно вбить? Сети в приповерхностном слое натянуть?

У Христодула как-то дело стабилизировалось, кирпич пошёл валом, все проблемы по этой части закрыли. И я тут же всунул ему задачу по глиняной черепице. Первая тысяча штук у него уже есть. Сейчас стает снег и начнём менять крыши — под глиняную черепицу нужна более мощная обрешётка.

Сколь много я возился с шинделем, с черепицей деревянной! Сколько страстей было! Разных деталей-подробностей, соображений-изобретений!

«…Щепа-заготовка проходит операцию торцовки по бокам… Затем подстругивается с внутренней стороны. Край, который выступает наружу — толще, а край, который лежит под следующими слоями — более тонкий. На краю каждой дощечки снимается фаска — капельник, чтобы на краю не застаивалась вода и снег… Дощечки должны подсушиваться в сушильных камерах до влажности 18 %… Шиндель укладываются на крышу трёхслойно. Крыши, у которых по стропилам и вылетам уклон крыши больше 71®, можно покрывать с выполнением двух слоев…».

Всё это продумал, прошёл сам, сделал инструмент, научил людей. Построил технологию, улучшал. Группа работников устойчиво даёт полтысячи штук в день. У нас же все строения этим шинделем покрыты!

А теперь — переделывать. Потому что у шинделя: «Масса одного квадратного метра деревянной кровли составляет 15–17 кг, поэтому не требуется установки сложной и громоздкой конструкции стропильной системы».

У глиняной черепицы — 40–60 кг.

Прежнее — долой. Включая стропильную систему. Нужно — новую. «Сложную и громоздкую».

«От добра — добра не ищут» — русская народная мудрость.

Ну, значит, я — дурак. Потому что — ищу.

* * *

В первой жизни мне пришлось много раз переживать схожее. Переходя от 155-ой серии к микропроцессорам, от Clipper к SQL, с C++ к Java и обратно, с меди на оптику, с локалок к сетям, виртуалкам и облакам… Пребывание в поле профессиональной деятельности, где каждые 5 лет случаются «революции», после которых остаются только «базовые принципы», а весь инструментарий… Где здесь ближайшая свалка? — А, у меня в голове.

Умение без личностных катастроф отказываться от своего, понятого, сделанного, вымученного, прочувствованного… От части своего успеха, своей гордости. «Наступать на горло собственной песне». Ради чего-то нового, часто, в первый момент — сомнительного. Возможно — полезного, но для тебя лично, вот «здесь и сейчас» — нового, чуждого, менее эффективного, удобного, привычного…

— Генерал? — Сымай погоны, в общий строй и на турник. Курс молодого бойца. Профессор? — К первоклашкам и на последнюю парту, чтобы детям не застил.

Понты? Гордыня? Прежняя слава? Медальки и дипломки? — Проглоти. Или — сам «в запечку», мемуарничать.

Для попаданца-прогрессора такое умение — обязательно. Прогресс — не одномоментное «воссияние царства божьего на земли». Это цепочка состояний, как в технологической, так и в социальной сферах. Ряд последовательных шагов, которых надо пройти. Ибо без предыдущего не будет последующего. И каждый последующий — «отрицает» предыдущий. Диалектика, итить её ять!

А уж не «невинных»! В смысле: попандопульских…

Что заставляет выбрасывать свои собственные успехи. Добытые потом и кровью, мозолями рук и мозгов. Своих!

Жалко. Но — надо. Иначе — застой, стагнация, ожирение, смерть.

Коллеги! Понимаете ли вы, когда вам удаётся сделать что-то хорошее, что вам надо это выбросить? Лучше — скорее. Чтобы сделать — лучшее.

«Лучшее — враг хорошего» — русская народная мудрость.

* * *

Замену сделать надо обязательно. Дело не в красоте, долговечности, статусности…

Кто не помнит: на «Святой Руси» нет глиняной черепицы. Вокруг — полно леса, поэтому на крышах — щепа или тёс. Для бедных — солома. «Это ж все знают! Все так живут!». Мне на «все» — плевать: у керамики есть важное для меня свойство — она не горит.

Ой, а вы не знали?! И что всякое здешнее поселение минимум раз в десятилетие — сизым дымом к небесам… Так, я об этом уже..

Я не могу бесконечно зарываться в землю. Есть товары на складах. Они не должны гореть. Поэтому у меня уже идут первые каменные строения. В смысле — кирпичные. На них, и на многие другие — поставят глиняную черепичку. Не так важно, что оно изнутри выгорит. Важнее, что когда охапка огня при пожаре прилетит с соседнего здания вот на такую «глину ёршиком» — оно не вспыхнет.

Снова: здесь должна быть полива? Требования у горшка и черепицы, условия функционирования — разные. У черепички без поливы вода попадает в поры, замерзает, крошит поверхность. Это — смертельно? Или только снижает «эстетическую ценность» и «срок службы»? Вечность до полу-вечности?

Сия давняя задачка и решение её, а ещё более — её перерешивание, заставили меня не столь уж безоглядно доверять опыту прежней жизни. Хоть бы уже и здешней. «Новые времена — новые песни». Получив нечто хорошее, не останавливаться, но придумывать ещё более лучшее. Не — «и так сойдёт», а — «лучшее из возможного». Росли возможности — менялось «лучшее из».

А черепицу во Всеволожске мы ныне ставим глиняную. Ибо глины нашли много, да и от пожаров помогает. Однако же и шиндель — не отставили вовсе — и ему место в моём хозяйстве есть.

Вот ведь: придумаешь что — и радуешься. А время пройдёт и свою же придумку другой дополнять надобно, коли лучшая сыскалась.

 

Глава 393

Ещё: бой с немцами. В смысле — с одним, с Фрицем. Мда… Это у меня наследственное. Извиняюсь.

Короче:

— Фриц, строения, где люди долго находятся зимой, топят печи — деревянные. Их надо обкладывать кирпичом.

— Вас?

— Не нас, а избы.

— Нихт! Ниеманд тут!

— Тут — манд. В смысле: сделаем.

Дальше… мы с ним беседовали. Эмоционально.

Двухслойные стены — не новость. Облицовка каким-нибудь паршивеньким мрамором кирпичной стенки для настоящего масона — понятно. Но я требую обложить избы и бараки, жилые и производственные помещения — кирпичом.

Забавно: большая часть зданий в Средневековой Европе — составные. Первый этаж — каменный, второй — деревянный. Европейский строитель вполне понимает такую «двух-материальную» конструкцию. Но я предлагаю разделение материалов не по высоте дома, а по глубине стены. И его тут же клинит!

— Вофюр?! (Для чего?!)

— Ты насчёт «во, фюрер» — лучше не начинай! Зашибу нафиг до смерти!

Потом успокоились, и я смог объяснить, что от этого снижается пожароопасность — что для меня главное. А ещё уменьшается старение стеновых брёвен в результате атмосферных воздействий. Делать же чисто из кирпича… дорого в строительстве. И дороже в эксплуатации: кирпичный дом остывает значительно быстрее деревянного, приходится топить чаще. Помню ростовские соборы летом: там и в жару — четыре градуса. Как в погребе.

— Бревно — тепло сберегает, кирпич — бревно бережёт. Разве масоны этого не знают?

— Мы есть знат. Но… верзухэн.

— Вот и верзухай. В смысле: попробуй. В полкирпича.

Дама его из Пердуновки не пришла — мужик и мается. Взял бы себе какую-нибудь из туземок. Так ведь гонор заедает! Он же не просто так, он же самого «Зверя Лютого» — главный архитектор! Хороший мужик, но бабы и статус… То ему одно — не так, то — другое.

Исконно-посконное русское жильё типа изба — не решает трёх проблем: тепло, прочность, пожаробезопасность. На том уровне, который мне здесь нужен и уже «по зубам».

Дерьмовое у нас жильё! Извините.

Можно ввести вторую прослойку из кирпича, не снаружи, а изнутри помещений. Можно поставить утеплитель из льна:

«Льняные утеплители применяются для утепления внутри и снаружи. Идеально подходят для утепления деревянных домов. Защищают деревянные конструкции от сырости, образования плесени и грибков. Позволяют дому „дышать“».

Состав: короткое льноволокно — 100 %. Связующее вещество — крахмал. Огне- и биозащита — бура (соли бора).

Ничего этого у меня пока нет. Но будет же! Когда-нибудь. И сделаю я в своём 12 веке супер-избу, сравнимую с пассивными домами начала третьего тысячелетия!

Можно вообще убрать бревно из конструкции стены. Заменить чем-то негорючим и негниючим. Две каменные стенки и минеральный утеплитель между ними.

Есть легкие бетоны: пенобетон, газобетон, керамзитобетон, арболит, опилкобетон… Только они все требуют цемента. Это ж — «хлеб стройки»! А его производство без вулканического пепла и туфа, как делали древние римляне…

Д. Аспинд в 1824 г. предложил смешать глину и известковую пыль, смесь подвергнуть обработке при высокой температуре. Получился серый материал (клинкер). Его измельчить до мелкого помола и смешать с водой. При высыхании получался материал высокой прочности — портландцемент. На самом деле — получена была другая, низкокачественная разновидность, роман-цемент, при температуре 900-1000 ®С. Но название утвердилось.

Прежде всего, необходима высокая температура обжига — +1450…+1480 ®С. Это уже выше здешних металлургических. А шаровые мельницы для мелкого помола…? — Сделаю. Когда-нибудь.

Пожароопасность… на меня смотрят как на психа: снег же вокруг! Какой пожар?! В миг закидаем! Но я наезжаю, и Звяга делает две пожарных водовозки. И две ручные помпы. Из дуба. Проверили — качает.

Залили на пробу водой кусок склона одного оврага. Мда… в первый же день — шесть человек навернулось. А я и не знал, что там — самый короткий путь к нашему публичному дому.

Надо делать системы автоматического пожаротушения. Со спринклерами. Для этого нужны трубы. Только железные? А — деревянные? — Не знаю. Нужна «тепловая пломба» — что-то, что при нагреве окружающего воздуха сработает. Свинцовая прокладка на олифе? — Надо проверять. Не для жилья и не для складов — для производственных помещений. Там сочетаются большие объёмы ценностей, большое количество людей и постоянный прогрев. Резервуар с водой для тушения пожара должен быть в отапливаемом помещении. Иначе… климат у нас, знаете ли.

Из особенного… Два больших дела я провернул. Точнее — сами сделались: «повешенные ружья стрельнули».

В Усть-Ветлуге «встал на ноги» Самород. У него положение… как у Понтия Пилата — прокуратор, типа. Он так чувствует. И, не «умывая рук», творит «суд и расправу». По счастью — пока в рамках разумного. Или, хотя бы — допустимого. В том числе приводит «под высокую руку Воеводы Всеволожского» новые урлыки. Местность-то унжамерен зачистили — соседи кое-где пытаются заселить. Мы — «за». Но — под присягу. Мадина своего «русского нациста» надоумила — он и сам новосёлов приглашает. На моих условиях. А кто против… у него за спиной десятка три «горных». Уже трансформирующихся из «чисто добровольно соседям помочь» в «мы — княжья дружина».

Какая связь между Самородом и «стрельнувшим ружьём»? — Так прямая! Его энтузиазм в деле доношения «благой вести до диких туземцев» дал внезапный результат: вдруг приволакиваются по Ватоме десяток саней.

— Вот мы, урлык дикого гуся, просим принять… и в том челом бьём. А в подарок дорогому, великому и… пять возов мягкой рухляди да пять возов грязи болотной. Как и велел нам твой человек.

Что?! Ну не х… Вот это подарок!

Самород на месте не сидит — выезжает на местность. Объезжает поселения, «выдаивает» ценности, ловит «дезертиров», устанавливает «закон и порядок». Вот его и занесло от Усть-Ветлуги верст на двести на северо-запад. А там — поля! Этой самой «болотной руды». Я ж рассказывал! Из неё в середине 20 века сурик делали. Сходна с Череповецкой:

«Руда сия есть железная земля красноватого цвета, довольна тяжёлая, смешанная с чернозёмом… признают её по ржавой воде и красноватому илу, выступающему на поверхности болот… о доброте руды судят по роду деревьев, на оной растущей… отыскиваемую под березняком и осиниками почитают лучшею, потому что из оной железо бывает мягче… где растёт ельник — жёстче и крепче… руда лежит под чернозёмом на аршин глубиной… копают ямки и, вырывая деревянной палкой землю, узнают доброту оной по цвету и тяжести… снимают верхний слой, вырывают железную землю и оставляют на сухих местах проветривать и обсыхать».

«… руда есть дерновой железняк… Лежит в земле гнёздами, кои называют гривами: глубина месторождений от 3 до 4 четвертей, а простирание на 1 сажень и более. Покрышу составляет дёрн и чернозём, а постель глина и марциальная вода. Рудные месторождения отыскиваются щупами (рожнами), а разрабатывают железной лопатой, ломом, кайлом. В сутки добывается 1 куб. саж. руды 2 человеками, что составляет до 1000 пудов весом».

Я про болотные руды — знал, что они где-то там должны быть — вспоминал. Что мари их не видят, не используют — понял. А вот чего я не знал, что Самород у меня такой… «самородок». Бывалый мужик, битый, много чего повидавший. Я как-то при нём говорил о тех местах. Но я же понятия не имел, что существует четыре разных способа разработки болотных руд! Ведь чётко же понятно по описанию: работы ведутся в летнее время, на открытом грунте, при низкой воде… Не зимой же!

Домники (владельцы домен — категория налогоплательщиков в русских писцовых книгах) из Устюжны-Железопольской, которые государев оброк платили железом, уже в 17 веке в своей челобитной жаловались: лето было мокрое, вода в болотах высоко стоит, не добраться.

А вот про то, что руду можно и иначе брать — никто ни слова. Почему домники плачутся — понятно. Это ж челобитная! Но почему они государевых дьяков дурнями считают? — Наверное, были основания.

Кроме описанной выше последовательности: потыкать палкой, снять грунт, копать ямку — есть и другие.

«Первый — летом с плотов вычерпывался придонный ил на болотных озерах и на реках, вытекающих из болот. Плот удерживался на одном месте шестом… еще один человек черпаком доставал ил со дна. Достоинство — простота, малые физические нагрузки… Недостатки — большое количество бесполезного труда, так как мало того что с болотным железом черпалась пустая порода, но… ещё и поднимать наверх большие количества воды вместе с илом. Кроме того, черпаком сложно выбирать грунт на большую глубину.

Второй — зимой в местах где протоки промерзали до дна сначала вырубался лед, а затем так же вырубалось донное отложение, содержащее болотное железо. Достоинства: возможность выбрать большой слой, содержащий болотное железо. Недостатки: физически трудно долбить лед и мерзлую землю. Добыча возможна только на глубину промерзания.

Третий — на берегу у проток или болотных озер собирался сруб, как для колодца, только больших размеров, например, 4 на 4 метра. Затем внутри сруба начинали выкапывать сначала накрывающий слой пустой породы, постепенно заглубляя сруб. Затем так же выбиралась порода, содержащая болотное железо. Накаты бревен добавлялись по мере заглубления сруба. Постоянно поступающая вода периодически вычерпывалась… Достоинства: возможность выбрать весь слой, содержащий болотное железо, и меньшие трудозатраты, по сравнению со вторым способом… Недостатки: всё время работать в воде».

Откуда Самород знает про «второй» способ или на какие деревья смотреть — не знаю. Похоже — батрачил где-то по этому делу. Если местных спросить:

— А ну признавайтесь — где у вас тут красный ил со ржавой водой?!

И сделать «козью морду» — они сразу признаются. Но нужно сообразить — что и у кого спрашивать.

Главное: он слышал, что я печку металлургическую собираюсь делать, знал, что для меня это важно, помнил мои рассказы о месторождении. Совместил со своим опытом. Озаботился. Молодец. А очередной урлык «нагнуть» — ему в кайф.

— Драгун. Поговори с этими «дикими гусями».Что там за места, какова дорога, есть ли место казармы поставить, как с кормом… И сколько там мест, где эта… «болотная грязь» лежит.

Дело — серьёзнейшее. Там вырисовывается, по рассказам «диких гусей», три поля, верст по 10 шириной, по 20–30 длиной. Руды… ну не знаю… тысячи тонн. По этому сырью закрываем потребности полностью. Но есть куча непоняток: как его брать? Кому? Взвалить всё на этот урлык? — Перемрут. Как индейцы на Антильских островах. Надо ставить лагерь «рабов» подходящей степени «рабнутости». Значит — охрана, надзор, организация труда, снабжение.

Руду надо обогащать. Половина добытого — пустая порода, которую можно отделить сразу. Обогащение здесь достаточно примитивно: просушка (выветривание), обжиг, размельчение, промывка, просеевание. Делается всё это очень простым инструментом: деревянная колода и ступа, деревянное решето (из прутиков).

Эффект могучий: в сыродутных шлаках железа в 1.1–1.4 больше, чем в руде. Для болотных руд доля железа — 30–50 %, для шлака — 40–60 %.

Всё понятно? — В шлаке — железа больше, чем в «сырой» руде! После плавки!

А что ж его заново не плавят? — Отож.

Надо очень аккуратно посмотреть обжиг: нынешняя манера обжигать на кострах или в ямах — не эффективна. До крупных кусков — «не доходит», мелкие — выгорают. Переходить на агломерат? Ставить аглочаши?

За всем этим — транспортные проблемы, которые в Средневековье вообще — из самых болезненных. После какой стадии вывозить сюда? Как? Не санями же! Это «образец» они так привезли. С перепугу от Саморода. А телеги по лесам просто не пройдут! Строить дороги? Или по рекам? Куда они выходят…?

Знаете, почему я лысый? — Потому, что умные волосы с моей глупой головы сами разбегаются. От буйных идей типа канатной дороги в двести вёрст. Ну полный же идиотизм! Но что-то в этом есть…

Второе дело — металлургический прогресс как следствие установления мирных отношений с «утками».

— А вот есть в вашей земле такая глина, которая жар хорошо держит?

— Ну…

— Ну и принеси. Коли мне подойдёт — куплю.

Через неделю является мужикашка, ведёт в поводу лошадь, на лошадке два мешка пуда по два каждый.

— Плати.

— Погоди, дай распробовать.

Оно! «Огнеупорные Глины»! Как на той карте нарисовано было! Склероз меня не одолел!

Дальше торг в исполнении Николая. Хлебом по весу, 1:10.

— Эта… ну… мы ещё принесём!

— Можна… за двадцатую часть…

На том глинище, как мне потом сказывали, эрзянские мужики друг другу морды били. За возможность обдурить Воеводу Всеволжского: дать ему ненужной земли — да оно ж везде есть!.. оно ж дармовое!.. вот же русские дурни…! — за нужный хлеб.

Как испанские и португальские купцы торговали с американскими туземцами и обе стороны расходились крайне довольные: обманули дурака на четыре кулака! — я уже…

Но это уже дела торговые — оптимизация цены по текущей конъюнктуре. А я могу, наконец-то, честно сказать Прокую:

— Кончается твоё ожидание. Сколько ты передо мной капризничал, сколь много слов несуразных говорил, в каких только грехах меня не винил… Ты сам-то готов? Через три дня Горшеня начнёт кирпич давать для домны. Ну и? У тебя уже как?

И порадоваться на всю гамму чувств, которая прокатывается по его лицу. От обычного злобно-удручённого к… к счастью! Натурально. С киданием мне на шею, с воплями восторга и слезами радости.

Засиделся парень без нормального дела. Тяжко ему было эту зиму ждать неизвестно чего. Только моё смутное обещание и надежда. То-то он и наезжал. Хотя… могло быть и хуже.

…

«И посредине этого разгула…» рухнул лёд на Оке. Ледоход.

Мда… Что у нас за страна?! Любое время года — всегда внезапно! Или это я такой захлопотанный, шо не бачу…?

Кучу дел на земле пришлось останавливать — водополье. Народ слоняется по Стрелке, ошалевший от тепла, от солнышка, от весеннего воздуха. С людьми — просто разговаривать тяжело. Ты ей про отбраковку и штопку тряпья, а у неё глаза шалые. А на уме… да ничего на уме! Одни волны розового тумана!

Пока не оттрахаешь… Так чтобы она криком под тобой откричалась… ходит довольная, чуть не облизывается… и все равно — половину слов — мимо ушей. А ведь есть ещё и парни, и мужики, и бабушки-старушки… Не ребята — на всех меня не хватит. Давайте уж как-нибудь сами… между собой.

Дают. У Аггея — очередь на венчание на месяц вперёд. Мне бы его в Поветлужье отправить, но… народ не поймёт. Народу жениться припёрло! Ну и хрен с ними. В прямом и переносном смысле. Лишь бы по согласию. И, да — грамотных — в первую очередь! А там, глядишь, и у остальных… до алфавита дойдёт.

Едва сошёл первый лёд с Оки, как спустили на воду мою обновку. Звяга мне такую лодочку заделал! Закачаешься! Что вся моя мичпуха и делала: ходила и головами качала:

— Да как же это… Да на ей же только потопнуть! Да ведь спокон веку никогда…!

И тут они правы. Насчёт «спокон веку».

* * *

Прежде всего — мои извинения. Больной я. Вот бывает «бешенство матки», а у меня, наверное, «бешенство мозгИ».

Так по жизни получилось, что у меня мозги не останавливаются. Никогда. Может, мама с папой виноваты, может — сам дурак. Но мне надо чего-то постоянно… уелбантуривать. Чего-нибудь новенькое. Не важно — в какой области, не важно — объективная новизна или только субъективная. Не могу сказать: «хочу всё знать». Поскольку… ну, Козьма Прутков. Но «познавать» — всегда. И не только женщин. Извините.

Теперь — о лодочке. Она — парусная.

Ну до чего ж не оригинально!

Уточняю. До чего, конкретно, не оригинальна — до паруса.

В теории возможны различные формы парусов. В европейской средней средневековой истории доминируют два: косой, «латинский» и прямоугольный, «скандинавский». Почему так — непонятно. Говорят — дело в извилистости побережья. Типа — косой позволяет маневрировать в малых пространствах. Что — правда. Но… посмотрите на линию берега «итальянского сапога» и шхеры с фьордами у скандинавов. Ну и где нужно сильнее крутиться?

Особенно странно — парусное вооружение римских трирем, древних финикийских и египетских корабликов — прямое.

Тем не менее, косой парус в Средневековье распространился повсеместно по средиземноморскому региону. А прямой, не менее повсеместно, по балтийскому.

В обоих областях обе идеи были доведены до маразма.

Людовик Девятый Святой, готовясь к Седьмому крестовому походу, купил и зафрахтовал 1800 кораблей. Его флагман, «Роза-Форте» — в длину 35 метров. Построен в Венеции — там в середине 13 века строят самые большие парусные корабли — нефы. Судно — двухпалубное, высокобортное. От киля до нижней палубы — 3.5 м. От нижней до верхней — 1.85, высота крытых бортовых коридоров на верхней палубе — 1.6, фальшборт — 2.2.

Похоже, во время плавания крестоносцев старались не смущать. Видом моря.

Надстройки двухэтажные, на корме и баке. На них — фальшборт с прорезями для лучников. Надстройки — уступами, выходят за габарит судна. Очертания носа и кормы — одинаковой ширины, одинаковы скруглены. Ширина судна — 13 м., осадка — 4, водоизмещение — 500 тонн. На корме два коротких с широкими лопастями рулевых весла. Ночью корабли освещаются фонарями.

Фонарей — по количеству членов экипажа. Чтоб друг другу не наставили.

В палубах — люки, в люках — трапы, в каютах — порты для освещения. В надстройках — каюты офицеров и «важняка». Простые пассажиры — в каютах под полупалубами бортовых коридоров. Между первой и второй палубами в корме — «парадиз» — помещение капитана. На остальной части между палубами — команда. Численность — 130 человек.

Парусное вооружение — на двух мачтах-однодревках. Задняя — посередине корпуса, длиной чуть короче киля. Передняя — в носовое окончание киля, выше. На каждой мачте — по одному рею с треугольным парусом. Парус одной стороной крепится к рею. Противоположный угол — канатами к палубе. Передний конец рея — к «тележке». При манёврах — её таскают. Реи составные, из двух-трёх стволов, длиной в их мачты.

Такая… сильно перекошенная буква «Т». С совершенно ненормальными нагрузками при манёврах. На каждом нефе полагалось иметь в запасе по три рея для каждой мачты — ломались часто.

По три шлюпки: пару маленьких поднимали на палубу, третью — большую — тащили на привязи. Каково проболтаться в такой посудинке переход «с ветерком» от Палермо до Яффы… Людовик сажал в эту шлюпку провинившихся оруженосцев. Хотя лодочка не маленькая — 15 метров, 12 пар вёсел, собственный камбуз. Но в свежий ветер её заливало, приходилось постоянно откачивать воду. После Святого Людовика такая дисциплинарная мера применялась во многих европейских флотах. Но только на якорных стоянках. Не все капитаны были готовы принять на себя и этот грех.

В трюмах перевозили и кавалерию. На корме были прорезаны особые двери… Вот не надо сразу вспоминать некоторые затонувшие паромы 21 века! В Средневековье — двери закрывали.

Коней подвешивали на широких подпругах, так, чтобы они едва касались пола. Чтобы кони не застаивались — их регулярно стегали бичами. Ни за что — просто для физкультуры. Всё это — в темноте и без проветривания.

На такую посудину, кроме короля и его жены грузилось 800 человек. Преимущественно — из высшей аристократии. Плаванье от Кипра до Франции продолжалось 10 недель(!).

Блин! Где они там столько моря нашли?! Причём никто не имел нужды в воде, вине и продовольствии. Как говорит хронист.

В Марсельских статусах указано, что капитану нефа запрещено брать на борт более 1000 пилигримов. Однако — тысяча влезала! В подобные лоханки длиной 25–35 метров и водоизмещением в 300–500 тонн.

В 18 веке те же французы негров из Африки в Америку возили комфортнее: 1 тонна брутто — 1 голова.

В том же «Статусе» устанавливается порядок размещения, организация сна и плата за проезд. При такой сверхплотной упаковке паломников… среди них масса болящих и ненормальных — в «Святую Землю» же…! Показатель смертности среди пилигримов — Ў.

Это кораблики следующего, 13-го века. Но строят сходные и сейчас — в середине 12-го. Тамплиеры подмяли под себя трафик паломников, и обеспечивают пассажиро-поток похожими, хоть и несколько меньшими по размеру, кораблями.

На море идёт непрерывная война, поэтому нефы строят высокими — бить противника сверху. С мощным парусным вооружением — для быстроты хода, с крепким корпусом — для тарана и абордажа, с многочисленным экипажем.

По уставу короля Педро Арагонского каждый трёхпалубный неф (середина 14 века — строят и трёхпалубные) должен иметь: матросов — 80, арбалетчиков — 40, разной обслуги — 30 душ. Арбалетчикам — иметь латы на груди и спине, шлемы, наручи, поножи, арбалет, запас стрел. На судне — запас оружия для всех членов экипажа. Жалование арбалетчикам выше, чем матросам. Плюс 5 % премии от приза.

Приз — захват и продажа чужого корабля, груза, экипажа — норма на уровне бухгалтерии.

Я же говорю — война на море не прекращается. По заветам Мефистофеля:

«Война, торговля и пиратство — три вида сущности одной».

Для венецианских нефов — особенно верно. В мирное время, они, в отличие от галер, возят паломников и грузы, в военное — … да, по сути, ничего не меняется. Торговый корабль должен быть постоянно готов к встрече с врагом. Как сказывается на стоимости фрахта необходимость содержать десятки стрелков, иметь на борту кучу железяк…

Уже и в 21 веке страховщики отказываются страховать груз, идущий морем через Суэц, без «приобретения военно-морского сопровождения». Пираты там, знаете ли, сомалийские.

Пока в Средиземноморье — сомалийцев нет. Здесь — свои такие же. В каждой рыбацкой деревушке.

«За морем телушка — полушка. Да рупь — перевоз» — русская народная, товарно-транспортная…

Позже у нефов будут изменения, добавятся пара дополнительных мачт с прямоугольными парусами, бушприты, пушки… много чего. Но позже — с конца 15 века.

Главное: здоровенный рей, подвешенный за середину к мачте в постоянно перекошенном состоянии. Перекинуть рей — от 60 мужиков, нижний хвост паруса канатами крепится к палубе и, при ослаблении натяжения — разносит всё вокруг вдребезги пополам.

На Балтике — паруса прямые. Под ними ходили драккары, шнеки и кнорры скандинавов. Беспалубные, частично палубные, однопалубные с одной (обычно) съёмной мачтой под один парус. Парусно-гребные. На шнеке — 15–20 пар вёсел, влезает до 100 человек. Драккары — побольше, высокие штевни — нос с головой дракона (морского змея) и корма. До 35 пар вёсел и скорость до 10 узлов. Паруса — шерстяные, 90 кв.м. На изготовление уходит около 2 тонн шерсти (необезжиренной — «шерстяной воск» — непромокаемые) и 12 человеко-лет труда. С овцы снимают 1.5 кг.

Прежде, чем делать парус — обзаведись приличной отарой.

И обучи людей: ни один человек не может справиться с парусом площадью больше 5–8 кв.м. Дальше нужны или механизмы, или слаженная команда.

Стремление использовать прямой парус будет нарастать. В 16 веке появятся монстры, где даже на бушприт будут навешивать горизонтальное бревно, чтобы на него повесить квадратную портянку. К концу 20 века появятся проекты 4–5 мачтовых барков с цилиндрическими складными металлическими парусами. Очень удобно: свернул-развернул. Открыл дырки в этих жалюзях — получил электричество из ветра для электромоторов, закрыл — сам ветер.

Главное: «тележка» рея «латинянина» пересекает вант. Смена галса — дурдом с разъёмом! Ванты делают разъёмными. Что существенно увеличивает трудозатраты. У прямого «скандинава» такого нет — экипаж меньше.

Здесь «раздутые паруса» — прямоугольные. На других

в этой эпохе — не ходят.

Пушкин точен: при прямом парусе только попутный ветер полезен — «подгоняет». А вот Рерих в «Заморских гостях» точно указывает и высокие штевни, и навешиваемые снаружи на борта щиты — внутри их неудобно размещать, и правое размещение рулевого весла, и, даже, высоту расходящихся волн. А вот парус — некорректно. У него — почти бакштаг, лодья должна сильно крениться. Да и крепёж паруса с почти свободным нижнем краем — недостоверен. Слишком большие углы отклонения рея и по курсу, и по вертикали. Полосы на парусе должны быть вертикальные — они отражают разные куски, из которых сшит парус. Горизонтальные швы на таких парусах — ненадёжны. Полезно, так же, сравнить положение парусов первой и второй ладей.

«Новая струя пробивается по стоячей воде, бежит она в вековую славянскую жизнь, пройдет через леса и болота, перекатится широким полем, подымит роды славянские — увидят они редких, незнакомых гостей, подивуются они на их строго боевой, на их заморский обычай».

При такой установке паруса не только на «строго боевой», но и на простой коммерческий «обычай» не «подивуешься» — перевернёшься. Но картина — не руководство по парусному спорту, а средство создания у зрителя настроения: «новая струя подымит роды славянские». Славян «гости», похоже, считают идиотами: судя по «пузам» парусов на соседних ладьях — над ними дуют разнонаправленные ветра.

Наши ходят под прямыми парусами. Кораблики поменьше. Если учесть, что скандинавы долго жили от Старой Ладоги до Ярославля, многократно проходили здешние места от Балтики до Чёрного и Каспийского морей — абсолютно естественно. И — глупо.

Реки предъявляют к парусному вооружению иные требования. На Волге, к примеру, есть только одно место, где можно идти не меняя курса 30 вёрст. Это тебе не от Роскилле до Турку — выставил руль да парус и спи-отдыхай.

У нас постоянная проблема — «ветровая тень» — один высокий берег закрывает половину румбов. А бывают и оба высокими. Если ветер оттуда — против течения только вёслами. В низинах наши реки имеют привычку делать полно-оборотные петли. Про выверты Ветлуги в низовье я недавно говорил. Сходно завиваются Клязьма при впадении в Оку или Нерль возле Боголюбова.

Вывод? — Русский выбор — бурлаки.

«Выдь на Волгу. Чей стон раздаётся?» — Чего, глухой? Наш, конечно. Венец — расшива.

Длина 32–53 метра, ширина 6-11 метров, высота мачты 25–32 метра, высота борта 3,2–3,6 метров. Мачта — составная, из 6–7 деревьев. Особая ценность — парус из качественного материала. Ширина паруса равна длине судна, высота — 20–30 метров. Тянут бурлаки, 10–12 вёрст в сутки.

Тут — ошибка историка. С таким темпом Низовой хлеб в Петербург за сезон не довезёшь.

Грузоподъемность 400–480 тонн (25–30 тысяч пудов).

Это — вершина русского речного судостроения к середине 19 века. Дальше пошли пароходы и железные баржи.

Итого: под «латинянином» не пойдёшь — надо тащить кучу народа, под «скандинавом» не пойдёшь — не ловит постоянных на реке острых галсов, по-русски не пойдёшь — медленно.

Можно, конечно, как я Толстого Очепа под Смоленском гонял. В три смены, с факелами, под плетью…

Фигня. Так можно ходить в обжитых местах. А если у тебя каждый день из леса на речной пляж медведи выходят да у проходящих трудников интересуется:

— Вкусненького принесли? Или — сами…?

Да и стрёмно мне на людях ездить.

Мне ведь чего сейчас надо? Маленькое, вёрткое, быстрое… Туда-сюда промотнулся, «людей посмотрел, себя показал». В Балахну сбегал, в Усть-Ветлугу сгонял, Каловую заводь проведал… Нафига мне все эти монстры?

Раз ни один из судовых двигателей современности мне не подходит, то… то надо придумать новый.

Тут все дружно начинают подсказывать, скандируя: Тур-би-на! Тур-би-на!

Насчёт «на» — я согласный. Но дальше хор скандировщиков распадается по голосам и мнениям, переходит в белый шум и какофонию. Одни добавляют «и электрогенератор», другие переходят к «турбо-реактивному». Третьи согласны и на непосредственное использование, но хотят обороты поднять. А у меня нынче есть только одна турбина. Которой место в… в водоснабжении.

А пока… Я старше всех здешних корабельных мастеров. На 8 веков. За это время… человечество много чего изобрело. Я же, со своей манерой совать нос во всё для себя новое, запоминать и пазлировать…

Господа попандопулы, как нам «Бермудский парус»? Повторяю: не «треугольник», а — парус. Хотя — он тоже треугольный.

Передняя шкаторина растягивается по мачте, а нижняя по гику. Это одно уже…! Парус крепится на прочную мачту, а не на подвязанный к ней рей. Рей — внизу, а не вверху, где он рассыпается на куски, как на нефах. Не надо «бревно с портянкой» таскать на верхотуру как у «латинян» и «скандинавов».

По простоте управления, постановки и тяговым характеристикам — бесспорный лидер. Яхта с правильно настроенными бермудскими парусами может длительно управляться одним человеком. Поворот овершаг может выполняться вообще без вызова подвахты, за счет перекладки руля.

«Я увидел тонкую струйку темной крови, затем Роджера и содрогнулся. Яхтой управлял мертвец».

Даже и одного живого человека не нужно: «Он сидел в углу кокпита с румпелем, зажатым между туловищем и согнутой в локте рукой…».

Правда, и овершаг не требовался: убийство в «Смерть под парусом» совершено в начале четырёхмильного прямого участка.

Аэродинамическое качество бермудского паруса, уступая самолетному крылу, является самым высоким среди парусов.

Главные недостатки — более высокая мачта, скручивание паруса по высоте.

Высокая мачта на реке — это ещё и достоинство: позволяет поймать верхний ветер над берегом.

Дальше пошла аэродинамика:

«В верхней части паруса образуются потоки воздуха, перетекающего с наветренной стороны на подветренную — в область разрежения… образуются вихри, срывающиеся с кромки паруса…».

Чисто для дилетантов вроде меня: ветер не «толкает» парус, а — «тянет». За счёт разрежения перед парусом. Как это происходит с крылом самолёта. Поэтому — «подъёмная сила», «аэродинамическое качество». Сходно работает и лопатка обычной водяной мельницы.

Для точности:

«При обтекании паруса потоком воздуха на его подветренной (выпуклой) стороне создается разрежение, на наветренной — повышенное давление. Сумму этих давлений можно привести к результирующей аэродинамической силе».

 

Глава 394

При «оборотных петлях» рек в их устьях или других низменных местах, мне, наверняка, придётся ходить против ветра.

«Парусники против ветра ходить не могут!». Это ж все знают!

Да. Но «все знают» — не «всю правду».

Мне приходилось судорожно вспоминать, после очередного трудового дня, всякие случайно застрявшие в памяти, отдельные фразы и идеи. Дополнять их, «сшивать» логикой, здравым смыслом, модифицировать под имеющиеся у меня материалы и технологии…

«Молотилка» тянет со «свалки» и вдруг начинает «молотить пустоту»… Аж до зубовного скрежета! Ничего: отдохнул, отошёл в сторонку. Потом вдруг, разглядывая кривую сосну в лесу, вспомнил о разнице между штагом и штангой… пошло-поехало! Куски, кусочки, намёки… Всё. Дальше — не помню, не понимаю, сообразить не могу… Тупой я! Чувство — будто грызёшь гранит науки. Реально — как зубами по крупнозернистому камню… Потом ненависть к себе, к собственному идиотизму — утихает. Через день-два что-то снова…

«…основная часть паруса располагается позади мачты или штага… передняя кромка паруса туго натянута… парус обтекается потоком воздуха без заполаскивания при его расположении под довольно острым углом к ветру. Благодаря этому (и при соответствующих обводах корпуса) судно приобретает способность двигаться под острым углом к направлению ветра.

Лучшие гоночные яхты в средний ветер могут идти в бейдевинд под углом 35–40® к направлению ветра; обычно же этот угол не меньше 45®».

Если для драккара «хорошо» — только ветер из четверти картушки с кормы, то «бермудцу» неприемлем только ветер из одной четвертушки с носа.

Обязательным для паруса является «пузо». Размер плоской проекции паруса — «парусность» — оно не меняет. А вот скорость хода — существенно.

«Основным фактором, влияющим на величину аэродинамических сил на парусе и тяговые характеристики, является его профиль, т. е. форма и размеры „пуза“… с уменьшением глубины пуза качество паруса возрастает благодаря снижению коэффициента лобового сопротивления. Максимальная подъемная сила паруса, наоборот, растет по мере увеличения глубины пуза».

«Поляра паруса позволяет определить наивыгоднейший угол установки парусов на данном курсе по отношению к ветру… чтобы сила тяги имела максимальную величину. Для этого необходимо, чтобы перпендикуляр к оси движения яхты одновременно являлся касательной к поляре…».

«Поляры паруса» у меня нет и появится… нескоро:

«Данные для построения поляр получают в результате продувок моделей парусов в аэродинамических трубах».

Однажды, когда дочка была ещё в детском садике, мне пришлось спросить её:

— Ты знаешь что такое «налог на добавленную стоимость»?

— Нет, папа, пока не знаю.

У меня, как с тем НДС — вот это «пока». «Пока — не знаю». Это всё придётся нарабатывать, набивая шишки.

Ещё надо поиграть с размером и местом «пуза» паруса.

«…если яхта идет в бейдевинд под углом 30® к вымпельному ветру, то наибольшую тягу даст парус с относительной глубиной пуза 1/10. Однако, по сравнению с более плоским парусом с 1/15 преимущество в тяге будет невелико, зато сила дрейфа оказывается существенно выше…

В качестве основных (лавировочных) парусов для средних ветров (2–4 балла) на крейсерско-гоночных яхтах применяют паруса с пузом 0,09¤0,10. Для слабого ветра выгодны паруса, имеющие пузо 0,12, при ветре свыше 5 баллов — паруса с пузом не более 1/17-1/25…

…большое влияние на тяговые характеристики паруса оказывает место расположения максимальной выпуклости профиля от передней шкаторины.

Лавировочные паруса поэтому шьют с максимальной глубиной пуза, расположенной на расстоянии от 35–40 % хорды для плоских парусов, до 40–50 % хорды для более полных, рассчитанных на слабые ветра…

Существенное влияние на тяговые характеристики паруса оказывает его аэродинамическое удлинение…

…лавировочные паруса имеют отношение длины передней шкаторины к нижней от 3 до 5; паруса для полных курсов — … шьются с соотношением, близким к 1.

Применение парусов большого удлинения на малых судах ограничивается остойчивостью судна, не позволяющей чрезмерно повышать положение центра парусности. Кроме того, высокая парусность требует рангоута большого поперечного сечения, что отрицательно сказывается на аэродинамике паруса».

Кроме паруса, над корабликом торчит мачта. Казалось бы — бревно и бревно. Лишь бы не сломалось. Отнюдь.

«Мачта с большим поперечным сечением может снизить подъемную силу паруса на 25 %… Неудачны мачты цилиндрического сечения — без сужения к топу: в верхней части отношение диаметра мачты к уменьшающейся ширине паруса становится велико… часть паруса близ фалового угла вообще не будет участвовать в создании тяги на курсе бейдевинд.

Большую роль играет форма поперечного сечения мачты… и форма передней кромки мачты, на которой формируется поток, обтекающий парус. Например, парус за мачтой параболического сечения обладает более высоким аэродинамическим качеством, чем за мачтой эллиптического сечения. Оптимален вариант с парусом, закрепленным передней шкаториной близ подветренной стороны мачты: его качество на 40 % выше, чем у паруса с эллиптической мачтой.

Популярны… мачты овального поперечного сечения с соотношением размера по ДП к размеру по траверзу около 3:2».

Ещё парус скручивается, угол атаки в нижней и верхней частях становится существенно разным и часть паруса перестаёт работать.

«Особенно сильно скручивание паруса сказывается на полных курсах и при свежем ветре, когда шкоты потравлены и гик, например, задирается ноком вверх. При этом верхняя часть паруса уходит под ветер и почти заполаскивает…, а нижняя часть явно перебрана.

Для уменьшения скручивания… применяют оттяжки гика… а также проводку гика-шкота с одним или двумя поперечными погонами, простирающимися по всей ширине яхты. При смещении ползуна гика-шкота к борту тяга шкотов становится почти вертикальной… удается держать заднюю шкаторину паруса на острых курсах более тугой.

… по мере увеличения высоты над уровнем воды скорость ветра повышается…. на высоте 10 м над уровнем воды скорость ветра в 1,4 раза превышает его скорость на уровне 2 м… в верхней части на парус действует ветер большей скорости и направленный под большим углом к ДП судна, чем на уровне гика. В зависимости от высоты парусности и скорости ветра эта разность в углах получается от 3–5® на курсе бейдевинд и до 10–12 на курсе бакштаг… скручивание паруса в небольших пределах не только допустимо, но и способствует более эффективной его работе».

Отдельная тема: как шить паруса.

«Полотнища на бермудском гроте располагают обычно перпендикулярно прямой, соединяющей фаловый и шкотовый углы паруса. Именно вдоль этой линии действуют наибольшие напряжения и важно, чтобы с их направлением совпали нити основы ткани…

При шитье стакселя полотнища чаще всего укладываются перпендикулярно задней и нижней шкаторинам и сшиваются на центральном шве, совпадающем с биссектрисой шкотового угла».

Что вспомнилось, то и рассказал. Гапа насчёт «серпов» на парусе — сразу поняла. Это такие «выпуски» на ткани, из которых ветер потом «пузо» выдувает.

«…при раскрое стакселя его передней шкаторине придают S-образность, делая в верхней части вогнутость — отрицательный серп, а в нижней-положительный. По нижней шкаторине — небольшой серп, задняя шкаторина — слегка вогнутая. Вогнутость препятствует чрезмерной „пузатости“ паруса в верхней части и предотвращает загибание задней шкаторины в наветренную сторону и задувание грота.

С помощью серпов можно получить пузо, расположенное вблизи передней или нижней шкаторин. Чтобы сместить его дальше в корму, применяют метод закладок, выполняя ряд полотнищ паруса не с прямыми кромками, а с лекальными, суживающимися по направлению к шкаторинам. Длина и максимальная ширина закладок определяются опытным путем на готовых парусах…».

Тут — ни у меня, ни у Гапы — опыта… Будем набирать. До построения набора лекал.

А со Звягой пришлось несколько раз ругаться. Хотя, конечно, зря — он во многом прав. Ну не может он сделать мачту параболического сечения! Или вот такое:

«Передней шкаториной бермудский парус крепится к мачте при помощи ползунков, скользящих по рельсу, закрепленному вдоль мачты».

Поэтому крепёж сделали посредством ликпаза — продольной выемки в виде желоба, в который ходит ликтрос.

Особо — остойчивость. Для русских речных судов — тема смертельная. Долблёнки-«душегубки» остойчивостью не обладают. Как туземный ботник уходит из под ноги — я уже… Плоскодонки — лучше. Тот же учан — фиг перевернёшь. Потому что он никогда не ходит под парусом с сильным боковым ветром — переворачивать некому.

А меня манит давняя фраза о «Катти Сарк»: «танцующий ход в 13 узлов при крутом бейдевинде». Хочу!

Была в детстве игрушка, маленькая пластмассовая парусная яхта. У которой из днища торчал вниз штырь с грузом. Как её не крути — она не переворачивалась. А и перевернувшись — снова возвращалась в правильное положение.

«Килевая яхта». Киль — глубокий плавник, в нижней части — чугунный или свинцовый груз. Для реальных яхт момент неустойчивого равновесия наступает при крене около 130®, когда мачта уже находится под водой, под углом 40® к поверхности. При дальнейшем увеличении крена достаточно небольшой волны, чтобы судно вновь приняло нормальное положение вниз килем. Известно немало случаев, когда яхты совершали полный оборот на 360® и сохраняли свои мореходные качества.

Классно! Но мне не по зубам: кораблик воды наберёт. Да и не мне одному:

«Яхта класса „Дракон“… заливается водой уже при крене 52®».

Вторая проблема: я — в России. Виноват: в «Святой Руси». Но разницы нет. Потому что плавать моему судёнышку — по русским рекам. Здесь даже чуть килевые ушкуи — уже ограниченно годные.

Плоскодонка нормально проходит по волокам, килевое судно — с кучей проблем и повреждений. Плоскодонка проходит над мелями, килевой ушкуй на них садится — я ж рассказывал… Про два брода через Днепр у Киева, про Переборы на Волге… я уже. А есть ещё и Балахнинские перекаты…

Поэтому вместо океанской килевой яхты строим… швербот.

«Боковое сопротивление обеспечивается благодаря шверту — плоскому тонкому килю, который для уменьшения осадки убирается внутрь корпуса в специальный колодец. Масса шверта невелика и не оказывает существенного влияния на остойчивость лодки… главную роль в создании восстанавливающего момента у швертбота играет остойчивость формы, у килевой яхты — остойчивость веса».

Идея шверта — понятна. Не годится: сделать колодец для этой штуки пока не рискую. Делать дырку в корпусе вблизи киля между шпангоутами… Как оно играть будет… Надо сперва смотреть.

Тогда… да запросто! Швербот без шверта! — Такая же плоская тонкая пластина, но снаружи корпуса. Две. Называется — шверц. Так оснащались ранние голландские суда каботажного плавания.

В движении под парусом один шверц поднимают:

«Так как наветренный шверц всегда поднимают, то работает только один из них, создавая подъёмную силу в сторону противоположного борта».

Ещё: у меня постоянная нехватка металла — сделать нормальный киль, как для яхты… застрелиться легче. А шверцы работают не весом, а площадью — можно деревянными. Хотя, конечно, железную окантовку снизу и спереди надо сделать. Снизу — чтобы сам в воду уходил, спереди — для прочности при столкновениях. И предусмотреть, чтобы при встречном ударе его выкидывало вдоль борта назад и вверх. Отклоняемые шверты есть — будет отклоняемый шверц. И утопить полностью:

«Шверцы пересекают поверхность раздела сред (вода-воздух), в районе которой из-за вертикальных отклонений набегающего потока (подсос воздуха на выпуклой стороне профиля и повышение уровня воды на внутренней) теряется значительная часть подъёмной силы, что приводит к увеличению индуктивного сопротивления…»

И — руль! Руль — обязательно!

Кто не понял: у здешних кораблей нет руля. У меня — будет. Обязательно — отклоняемый. Сломать перо руля при столкновении с повсеместно распространёнными здесь топляками — как два пальца…

Мы постепенно вышли на некоторое подобие «Ската». Крейсерский швербот класса Т2. Если бы его создатели услышали моё «подобие» — убили бы сразу. Но в 12 веке — их нет, и я могу смело находить сходство.

Длина корпуса — 7 м, ширина — 3, осадка — 0.25… Об этом нужно просто аплодировать! Не лазали вы по здешним перекатам и мелям… Но это именно осадка самого корпуса. Потому что есть ещё выступающие ниже днища руль и шверцы. С ними — 1.35. Водоизмещение нетто — 50 пудов. Площадь грота — чуть больше 10 кв. м, стаксель — чуть меньше. Мачта — 9 м, задняя шкаторина стакселя — 8.50, передняя грота — 7.50, гики — по 2.80.

«…корпус имеет трапецеидальную форму поперечных сечений с двумя скулами, что позволяет использовать увеличенный развал бортов для повышения остойчивости. Обшивка из водостойкой фанеры подкреплена продольным набором из сосновых реек, которые опираются на восемь поперечных рам… Продольным набором служат также киль и усиленные стрингеры по линии скул».

«Обшивка корпуса выполнена из водостойкой фанеры на наборе из сосновых брусков и реек. По скулам стыки фанеры оклеены полосами стеклоткани в два слоя на эпоксидной смоле».

Из перечисленного имею сосновые бруски и рейки. Мда… Киль — делаем сосновым, шпангоуты — угловатые, дубовые, а вот обшивку… набираем «вгладь» из сосновых дощечек в 7 мм толщиной. И старательно смолим.

Можете хаять и плеваться в мою сторону, требовать эпоксидку и стеклоткань. Но… не эпоха.

В конце 20 века распространение эпоксидных смол произвело переворот в кораблестроении:

«Клеевой шов обладает намного большей прочностью, чем отдельный элемент крепежа и вся структура при этом становится единым целым — монококовой конструкцией».

В 21 веке по этому принципу: просмоленная ткань — строят даже боевые корабли-тральщики. Называют уважительно: «из композитных материалов». Попутно применение эпоксидки вывело из малого кораблестроения дуб и тик. У меня таких смол нет, поэтому проще:

«…доски обшивки должны ставиться на обычный крепеж, а не на клей, и герметизироваться набивкой. Если применяются традиционные материалы в виде хлопка и дегтя, доски обшивки не должны пропитываться эпоксидной смолой. Это требуется для того, чтобы они, забухнув, обеспечили водонепроницаемость соединения».

Здесь вместо отсутствующего хлопка — пеньковый очёс Пердуновского происхождения.

Руль нормальный поставил! Здесь пока — все рулят вёслами. Я ж рассказывал! Что рулевое весло перетащили с правого борта на корму — недавнее изобретение. Кнорры скандинавские, как рассказывали, до сих пор с правым рулём ходят. В смысле: с правым рулевым веслом.

Об остойчивости — особо.

«Опыт эксплуатации судов класса Т2… показал, что на открытой воде, имея надежное устройство для закручивания стакселя на штаг и патент-риф, позволяющий за считанные секунды уменьшить площадь грота, намотав его на гик, можно плавать на швертботах без опасения за их остойчивость».

Этому мне и моим людям ещё предстоит научиться. И кто такой — «патент-риф»?

«… при встрече шквала следует поднять шверт, чтобы уменьшить опасную величину кренящего момента… с убранным швертом швертбот под действием шквала проскальзывает — дрейфует под ветер».

У меня здесь — шверцы. Надо проверить.

«На острых курсах, выбирая или потравливая шверт, можно в значительных пределах изменять центровку яхты в зависимости от курса относительно ветра и его силы».

Похоже на доски, вставленные вертикального между брёвнами Кон-Тики. Они оказались рулями древних мореходов. К большому удивлению Хеердала и его команды.

Понятно, что мы не воспроизводили проект «Ската» 1984 года, а делали нечто похожее. Камбуз и гальюн вынесли к носу, рундук для подвесного мотора мне… увы. А вот три пары вёсел — обязательно. Колодца для шверта нет, а лебёдку для шверцев — с прибамбасом. Она же их либо — обоих поднимает, либо — в противофазе. Устройства для аварийной закрутки стакселя — не придумал ещё, блок стопоров фалов — обязательно. Полностью иная подпалубная планировка. Зачем мне пять спальных мест, причём 4 — двуспальные?

Команда — вповалку. Мне отдельное помещение под кокпитом. Тут правда, койка… широкая.

Итого… Экипаж — 2 человека. Капитан — рулевой, матрос — вперёдсмотрящий. Посадить на такую посудинку можно человек 15. Но путешествовать с удобствами… 5–7 пассажиров.

Без вперёдсмотрящего — нельзя. Дело не в речных поворотах. Половодье несёт кучу плавника. Биться об них наборным корпусом… не здорово.

Я, было, хотел сначала «Ботик Петра Великого» построить. Лазил по нему когда-то. И длина сходная. Но… беспалубный, пять пар вёсел, гафельный грот и треугольный кливер. Будем начинать «потешную флотилию» не с «дедушки русского флота», а с достижений бермудских рыбаков 20-х годов 20 века. Для «потехи».

Все дружно хихикали над моим швертботом. «У Воеводы портянок нема — наискось пополам режет да вешает». Уверенно предсказывали переворачивание судна. И удовлетворённо смотрели, как их предсказания сбываются. Шверцы, за их форму, называли то — ушами, то — оладушками. Без рулевого весла… — «не, не поплывёт». Сама идея ходить под парусом против ветра — вызывала опасение о моей «умственной болезни». Аггей настоятельно и неоднократно уговаривал поститься, молиться и христосоваться. «Чтобы сии странные идеи душу твою не мучили». Хорошо хоть — сатану не вспоминал.

Мне это было… познавательно — чётко видна мера веры моих людей в меня.

Через несколько лет мы вышли в моря. Ни боевые галеры, разгонявшиеся в атаке до 7–8 узлов, ни дракарры с 10 узлами, ни фелюки, дромоны или нефы — не могли догнать или уйти от моих кораблей. Так ещё одно «не-оружейное» свойство, подобно лыжам в «Ледовом побоище», обеспечивало победы и сохранение жизней мои людям.

На смену простеньким «бермудцам» пришли корабли со смешанным парусным вооружением, их размеры росли. Ещё более важными были их скорость и манёвренность. Что дало нам весьма существенные преимущества в последующих делах.

* * *

Лёд в конце марта снесло, спустил на воду свой… мои говорят — «шварк-бот». И он… шваркнулся. Лег на борт. Статическая остойчивость не обеспечивается. Пришлось срочно забивать пространство у днища вдоль киля между шпангоутами — кирпичами. Их у меня много — Христодул такую выпечку даёт! «Туды её в качель»…

Потом мы пару дней походили туда-сюда вдоль берега. И снова «шваркнулись». Ну это уже чисто моя ошибка с парусами. Ещё были… случаи. Хорошие шпангоуты Звяга вырезал. Крепкие. Корпус выдержал. А вот люди…

Я поставил на обкатку четырёх парней. Один заболел — вода-то ледяная, другого гиком… гакнуло, третий просто струсил. Но из четвёртого получилось… что-то вроде меня самого. Трифа очень переживала — это её братишка мне под руку попался. Самому ещё тринадцати нет, но во всюда лезет без страха.

* * *

«Тот, кто с детства знает, что труд есть закон жизни, кто смолоду понял, что хлеб добывается только в поте лица… тот предназначен для больших дел, ибо в нужный день и час у него найдутся воля и силы для свершения их…

Часто цитируют три слова незаконченного стиха Вергилия: „Audaces fortuna juvat…“ („Смелым судьба помогает…“), но цитируют неправильно. Поэт сказал: „Audentes fortuna juvat…“ („Дерзающим судьба помогает…“). Дерзающим, а не просто смелым почти всегда улыбается судьба. Смелый может иной раз действовать необдуманно. Дерзающий сначала думает, затем действует. В этом тонкое различие. Дик Сэнд был „audens“ — дерзающий».

Малёк — не «пятнадцатилетний капитан», не Дик Сэнд. Ну так он и родился в 12 веке, а не в 19-ом! И вырос в Пердуновке, а не в Нью-Йоркском приюте!

«…он был уже взрослым в ту пору, когда его сверстники еще оставались детьми. Ловкий, подвижный и сильный. Дик был одним из тех одаренных людей, о которых можно сказать, что они родились с двумя правыми руками и двумя левыми ногами: что бы они ни делали — им все „с руки“, с кем бы они ни шли — они всегда ступают „в ногу“».

* * *

Ситуация-то простая: никто на Стрелке не умеет работать с парусами. Хуже: с такими парусами вообще никто в мире не умеет работать!

Ме-едленно.

Никто. Не умеет. Во всём мире.

Я уже много раз объяснял: для меня — штатная ситуация ещё по первой жизни. Для большинства нормальных людей — нет. Для типового туземца… явление Сатаны в живую. «Этого не может быть никогда! И быть такого — не должно!». Ибо: «нет ничего нового под луной», «как с дедов-прадедов заведено…».

Реально: мужиков клинит и выворачивает. Нормальных святорусских людей. А вот мои… «всякая сволочь». Которые уже этого рядом со мной нахлебались, попробовали, сбежать от этой «лютозверской» дьявольщины — не смогли… Они знают: новизну можно пережить. Это уже их личный опыт. Кому — в радость, кому — в напряг. Но — «плавали-знаем».

Я уже, когда про Звягу вспоминал, рассказывал: таких людей найти — редкость редкостная. На золото не купишь. Их — растить надо. Тут цена — кусок жизни. И моей — тоже.

Вот я ставлю парня и «напутствую»:

— Любого, кто будет давать непрошеные советы, гавкать под руку — посылай. Вот река, лодка, парус… только они скажут — ты прав или не прав. Ты — первый! И — единственный! На весь мир! Дерзай!

Есть стандарты, основы мироощущения и самовосприятия: «старших — слушайся», «вятшим — кланяйся», «чти отца своего», «с сильным — не дерись, с богатым — не судись». И тут моё: «любого — посылай!». Контраст с «исконно-посконным», с «впитанным с молоком матери» — сногсшибательный. Малёк — воспринял и применил. А желающих «поучить уму разуму» — было немало. Ну он и… Трудился интенсивным посылателем. Или — посыльщиком?

Прозвище — «Дик Сэнд», «дико пославший» — прилипло. А насчёт возраста… «Пятнадцатилетний капитан» — здесь это не круто, здесь это нормально. В 13 лет… — сотни мальчишек уже стояли в общем воинском ряду на Куликовом поле.

Вытащили ему одного паренька, постарше — тому подруга отказала, топиться собрался.

— Разберёшься с корабельными фалами, шкотами и… концами. А там и до твоего очередь дойдёт.

— А «там» — где?

— Во стольном городе, во Владимире. Там девок много, выберешь. Главное, до той поры гики и гаки — в голову не поймай.

Я как чувствовал. По всем направлениям деятельности — составил планы, все возможные ситуации — проработали, всяких наших потребностей — списочек составили, как домницу строить, как к ней трубу крепить, как мельницы ставить, как посты, постоялые дворы, пристани, склады, канал по Ржавке, солеварни в Балахне, песочек кварцевый, руда болотная, где пахать, что сеять…

Хотя — почему «как»? Зная особую «любовь» ко мне Боголюбского и предполагая нынешнюю тамошнюю ситуацию… Ощущение — «ван вей тикет». Вернуться… может и не факт. А не ходить… дешевле самому утопиться. Нужно бечь. Спешно. Грудью на амбразуру. Пока не началось.

Наконец, дождались попутного ветра, забили швербот всякой всячиной и, перед рассветом, вышли в Оку. Гапа — ручкой помахала, Ивашко — высморкался на дорожку, Аггей — крестил втихаря и кланялся. А я спать завалился: или — потонем, или — нет. Фифти-фифти.

* * *

Сперва грызло чувство вины. Перед Гоголем. Стыдно, знаете ли, нашего классика — и так… Причём — задолго до его рождения. Он же мне ничего плохого! Но эта его фраза… «В России две беды — дураки и дороги». Так красиво сказано! Так, знаете ли, исторично, полемично и эпохально! И тут я…

Если у меня дело с недопущением деградации ОКРП широко пойдёт — есть риск, что первая беда отупеет. В смысле — станет не столь острой. А теперь и на вторую беду замахнулся. Основные дороги на Руси — реки. Ежели моя «бермудина» будет эффективна, если ещё волоки заменить каналами, если русла рек вычистить… Тогда гоголевские дороги вовсе дорогами быть перестанут. Так, обычные дебри лесные. Придётся Николаю Васильевичу и от второй беды отказываться. Наши-то всегда по рекам хаживали, даже Батый к нам так пришёл. А кто не умеет «по водам аки посуху», всякие там поляки, французы, немцы… Дикие люди, что взять. Гребсти по нашим болотам не соображают. Я им шоссейки строить не нанимался.

«Возле Одессы тонет англичанин. Кричит:

— Help me! Help!

Отдыхающий с берега:

— Лучше бы плавать учился, а не иностранным языкам».

«Спасение утопающих — дело рук самих утопающих!».

В России — главный лозунг. И не только «Общества спасения на водах»

* * *

Чуть позже накатила паника. Перед встречей с Боголюбским. Потому что расклад у меня таков… как у Штирлица при одновременном провале Кэт и Плейшнера. И даже хуже. Потому что сам дурак.

Забавно: почему в русском языке есть слово — «сглупил», но нет — «сумнил»? Есть — «сделать глупость», но нет — «сделать умность»? В России «сделать умность» невозможно по определению? По определению чего: умности или России?

Надо хорошенько продумать встречу с князем. А пока — успокоиться. Сменить фокус внимания. Ребятишкам, что ли помочь?

По Волге от Стрелки до устья Клязьмы — 87 вёрст. По Клязьме до Нерли — 270. Итого: до Боголюбова — 360. Вода стоит высоко — если сами в кусты затопленные не въедем — никаких мелей.

В пойме Клязьмы пришлось вёсла доставать — всё-таки, «чисто пройти» петли реки не сумели. Чуть позднее — снова в уключины: берег ветер перекрывал.

Я к ночи надеялся выйти к Гороховцу. Потом надеяться перестал. Не столько из-за задержек, сколько по времени. Не по моему локальному — по российскому историческому.

 

Глава 395

Гороховец — «Наш ответ Керзону». Бряхимовский разгром — хорошо, взятие Янина — великолепно, но запереть Клязьму от булгар — надо.

Ещё при возвращении из похода князь Андрей изволил ткнуть пальчиком: «Здесь город будет заложён».

«Закладывать» всё что ни попадя куда ни попало — давняя забава русских государей. А зачем? Есть же Всеволжск на Стрелке! Лишние крепости — лишние расходы. «Лишние» — если князь Андрей мне верит, если я усижу, удержу «мир и покой» для Волжско-Окского междуречья с востока. Если…

В РИ Всеволжска нет, и через 3 года, в 1168 году, Боголюбский закончит развёртывание этого «опорного пункта» на Николиной горе. Будет серьёзный детинец с дубовыми стенами и приличным гарнизоном. А пока даже отсыпку пятиметровых валов ещё не начали.

Городок будет славный. «Град Святой Богородицы» — назовут. Хотя я очень надеюсь, что нет. Потому что так его назовёт Лаврентьевская летопись по поводу уничтожения татаро-монголами. Это — когда они его в первый раз.

«В лето 6747 (1239) на зиму взяша Татарове Мордовскую землю и Муром пожгоша и по Клязьме воеваша, и град Святые Богородицы Гороховец пожгоша а сами идоша в станы своя. Тогды же бе пополох зол по всей земле и сами не ведаху где хто лежит».

Мда… Если Батыя сюда не пустить… То «пополох зол по всей земле» — не случится, и городок в славе своей потеряет. А в людях — приобретёт. И что лучше? — По мне — лучше людьми. Они не такую, так другую славу себе сделают. Гороховецкие плотники будут известны под именем «якушей». Слава этих талантливых людей будет столь громкой, что Даль включит их в свой «Словарь».

Пужаловой горы ещё нет. В смысле — гора-то есть, от будущего детинца через овраг. Названия — ещё нет. Это уже 16 век, когда ханские казанцы в очередной раз здесь всё вокруг выжгут. А на горе этой — испугаются чего-то. Говорят, призрак огромный с мечом пламенным явится.

Даже и не скажешь — чей призрак: здесь на Пужаловой горе в роще — семь десятков захоронений мери. Ещё с 6 века начиная. Как с Суры выперлись, так и «меряли» в сторону Ростова. Самая свежая местная набродь — славяне. Всего-то лет двести в этих местах.

* * *

На третьей горе — Гребенской — постройка стоит, люди живут. Похоже на боярскую усадьбу: наверху высокий частокол с башенкой, внизу у реки — деревенька в десяток дворов. Туда и правим — кузнец нужен.

Что в первом переходе на новом судне, с недоученным экипажем будут негоразды — понятно и ожидаемо. Ребята «лавировали-лавировали, да не вылавировали». Нас этим «подветренным шверцем» куда-то прижало. Я-то рассчитывал, что усилие на шверц при столкновениях будет параллельно борту, а тут — поперёк. Ну его и ломануло. Похрустело, потрещало и течение нас выкинуло. Доски, из которых это «ухо» составлено — вывернуло. А железные рамки — погнуло. Надо бы кузнеца найти — выровнять.

Пристали к берегу, а там уже народ собрался:

— Во! Чудо невиданное! Каланча по реке плавает! Чудища заморские заявилися! Кто такие?!

Первое знакомство — это всегда так… волнительно.

Вопрос конкретный: «какого ты…?». Ответ, однако, Дуная обескуражил:

Аборигены к берегу собираются. Вот я им сейчас… «Ужъ я есть Лизавета Николаевна…». Не, не надо. Пугать туземцев, как богатыря Дуная в той новгородской былине ошарашили — рисковано. А то вдруг все жениться срочно захотят.

У русских богатырей всегда так: чуть что — «… и как начал на ней жениться!».

Народ на бережку по виду — не богатырский. Но кто их обычаи знает? «Не шутите с иностранцами…» — я уже…

Однако слова: Стрелка, Всеволжск — понимают.

— Так ты — что?! Зверь Лютый?! Не… Не похож: клыки не торчат, хвоста не видать — придуркиваешься.

Мы ещё долго там… лясы точили. Но сверху, с горы подошли несколько мужчин в более боевом прикиде — слуги местного боярина. Некоторые были в Бряхимовском походе — меня опознали. Правда — только после Салмана. Даже как-то обидно: его черепушку домиком — за версту видят, а мою плешь — только приглядевшись.

Дальше пошло легче:

— Господин владетель зовёт дорогих гостей в усадебку, перекусить чем бог послал, по-рассказывать слухи-новости.

Отказаться — нельзя. Обидеть владетеля — остаться без ремонта.

Как и у меня в Рябиновке, в здешней вотчине кузнец живёт в господской усадьбе. Это я к тому, что и здесь свободного рынка — нет.

Вообще, везде, где есть господский дом — он вытягивает из окружающего пространства всё лучшее — лучших мастеров, грамотеев, работников, наиболее здоровых и красивых мужчин и женщин. Просто потому, что «человек ищет где „лучше“». А лучше там, где прибавочный продукт потребляют, а не там, где его производят.

Понятно: «на чьём двору живёшь, чей хлеб жуёшь, по того слову и даёшь». В смысле: даёшь работу. «Кто девушку ужинает — тот её и танцует». Хотя нам бы не «девушку» — кузнеца…

Пришлось лезть на эту гору, говорить положенные слова, благодарить за приют, шаркать ножкой, умильничать мордой и дарить подарки.

* * *

Я уже несколько раз объяснял: на «Святой Руси» существует целая культура дарения. Имеющая к товарной ценности подарков… очень отдалённое отношение.

Вот вас зовут в дом, дают кров, корм, кузнец работает, слуги бегают… Каков должен быть подарок? В гривну? В 10? А оцените-ка «угощение приязненной беседой»? Сколько? — А сколько не жалко! От души.

Тут-то твою душу и оценят. Взвесят, измерят и скажут. Скажут: «жадноват-то Воевода Всеволжский, душонка-то у него мелкая, зажилистая. Нетути в нём размаха, щедрости». И будут правы: «нетути». Потому что я всякие мелочи мелкие собираю, коплю. И превращаю их в хоромы поставленные, в ремёсла невиданные, в людей сытых да обутых.

Но знать им об этом — не надо. Потому что — противу исконно-посконного. Потому что на «Святой Руси» правило простое: есть — гуляй, нет — побирайся. А я так не хочу. Но «капиталовложения», «инвестиции», «стартовый капитал»… — сплошь нерусские слова. Не наши. Хотя и мои. Наше: «дать в рост». Снова — не моё. Я ж говорю — «нелюдь».

Подарки отдаются при встрече. Есть у них тут клопы или нет — не знаю. Добрые ли тут люди живут, будет ли беседа — «угощением» или тяжким испытанием — неизвестно. Но предоплата — сто процентов.

Хорошо, что я Николая с собой взял. Во время сборов в дорогу тема обсуждалась бурно. Есть примерно 20 категорий разных подарко-получателей. У каждой — свой набор уместных вещей. Нельзя дарить саблю — хозяйке дома, платочек — хозяину, возчику — соболя, боярину — пряслень…

В 21 веке девушка-секретарша жаловалась:

— Все посетители несут шоколадки. Уже весь сейф забит! А я маринованные огурцы люблю!

Мне не сложно. Да и прикольно выставить на стол в важном кабинете трёхлитровую банку:

— Вот, секретарша твоя склонность имеет. Сейчас отдам. Ты, кстати, к этой склонности как? Отношения никакого…?

Есть ещё особенности «подарковедения». При оплате даешь обычное, массовое, «высоколиквидное». Хлеб, деньги, весовое серебро, носильные вещи. При дарении — редкое, уникальное. «Только для вас». Заплатить бабе — можно и штанами, подарить — нужна юбка.

Добавьте к этому мою «жабу». И необходимость «представительства» с «пусканием пыли в глаза». Мда…

* * *

Мы вывели из рассмотрения все традиционные товары. Пушнину прежде всего. И ввели собственные:

— Здрав будь честнОй боярин Горох Прибычестович! Подобру ли поживаешь? А как семейство твоё? Здоров ли твой скот? А окот-то радует? А рыбка ловится ли? Большая ли? А как ныне думаешь сев вести? Да ты что?! Вот так прям по отрезам?! А дозволь подарить тебе блюдо золотое. Да не простое золотое, а деревянное. Дабы висело оно на стенке в терему твоём, глаз веселило, сердце радовало, прибыток приманивало.

В русских текстах этой эпохи более половины фраз начинаются со слова «А». Я до такой стилистики ещё не дотягиваю, но дело к этому идёт.

Гороха этого я в лицо знаю, после Бряхимовского боя видел, в Янине чуть общались. Их было два брата, мужики лет по 40–45. Старший умер от ран на Стрелке. Горох принял хоругвь, потом — и вотчину.

Сели за стол, повспоминали общих знакомых. Горох вздыхает: Боголюбский велел ему лес к постройке крепостицы заготовить.

Так вот почему городок Гороховцем назовут! Вотчину, «горохово имение» могут забрать под князя, боярину — новое место дать. А вот, ежели князь милость явит — и вотчину оставят, и самого боярина сюда воеводой поставит.

Мне такие… гос. манёвры с передачей собственности, с компенсациями землёй и должностью — интересны. В подробностях.

Я уже рассказывал: служба княжеская на пристойном месте даёт боярину около 200 гривен годового дохода, «княжьей милости», вотчина — примерно столько же. Естественно, у многих есть стремление совместить. В смысле — удвоить. Уже и дворяне 17–18 веков отправлялись в службу и, получая там жалование, оставляя поместья на своих жён. Которые управлялись не худо, в хозяйствах понимали и прибыток получали.

Большие семьи позволяют делать это ещё более вариантно.

Рассказал чуток о делах своих, вспомнил, как мы на Стрелке павших перезахоронивали из разрытых туземцами могил. Тут женщина одна, в сторонке сидела, в чёрной одежде, зарыдала и из-за стола убежала.

— Невестка моя. Брата покойного вдова. Ты рассказывать начал — вот она… и рассопливилась.

Есть стандартные слова и выражения, которые описывает состояние вдовы. «Убивается», «оплакивает», «рвёт власы и посыпает пеплом»… Русские тексты дают богатый набор таких устойчивых фраз. А здесь — не прозвучало. И что-то я такое видел… пока она к выходу бежала…

— Да уж… Доля у неё вдовья, горькая, горемычная…

Как-то Горох… хмыкнул в сторону.

— Ни чё. Живёт. С дому не выгнал, в прорубь не кинул…

А это ещё страньше. Насчёт проруби. Обычная формула: «Куском хлеба не попрекаю».

Я своим за столом головой мотнул, типа — пора и честь знать, кузнеца проведать, мальчишек на кораблике досмотреть, спальные места подготовить. С ними и местные рассосались. А мы с Горохом — душевно беседуем. Наслаждаемся умным разговором, так сказать.

— Вроде молодая у тебя невестка. Моложе покойного брата твоего сильно.

— Дык — вторая жена. С первой-то он долго жил. Да детей им бог не дал. Она и померла. Взял эту. А, бестолку. Три года прожили — детишек не нарожали…

— Горох, а ведь она ныне — в тягости. От тебя?

— Что?! Да я вообще…! Да как ты такое…?! У меня своя…! Сыны вон…!

— Перестань слюнями брызгать. Рассказывай.

— Чего это?! С чего я тебе…?! Я тя в дом пустил, а ты нынче…! А ну пошёл…!

— Я-то пойду. Только иду я к Боголюбскому. И он меня там спросит: как жил-поживал, чего дорогою видал? А я ему — про нечестную вдову в твоём дому, да про твои сопли в разбрызг. Хорошо ли будет?

Горох возмущённо посопел, подёргал сразу налившейся кровью шеей, подвигал посуду на столе, оглядел исподлобья опустевшую трапезную… Попасть под враждебное внимание князя Андрея…

— Ты не думай, моего греха тут нету. Как пришли с похода — живые порадовались, павших… отпели. А жисть-то идёт. Всё, что за лето не сделано — давай сразу. Закрутился я. Уж лес валить начали — слышу бабы шушукаются: «понесла». Ну, думаю — про мою. Она, видел же сам — ныне на сносях ходит. Мне и в ум не вошло. Только месяца через полтора — смотрю…

— А почему ты её — к её родне сразу не отправил?

— Дык… А вдовья доля? Ей надо долю дать. А с чего? Да и недосуг мне было. Хозяйство после похода… А теперь, вишь ты, куда её такую?

— И кто ж честнОй вдове брюхо надул?

— Да не знаю я! Сказывает: калика прохожий-перехожий, на постой пущенный — прям в тереме снасиловал. Брешет, курва! У меня в дому чтоб такое…! Сама, сучка, снюхалась…! А ни имени, ни лица его — не говорит. Да и ладно — со двора не гоню, не объест. Пущай живёт, выродит сыночка — может на брата похож будет. Прокормить ублюдка… — с божьей помощью.

Последняя фраза — царапнула душу. А предпоследняя — мозг. Что-то я такое… Факеншит! Это ж Второзаконие!

«Если братья живут вместе и один из них умрёт, не имея у себя сына, то жена умершего не должна выходить на сторону за человека чужого, но деверь её должен войти к ней и взять её себе в жену, и жить с нею, — и первенец, которого она родит, останется с именем брата его умершего, чтоб имя его не изгладилось в Израиле. Если же он не захочет взять невестку свою, то невестка его пойдет к воротам, к старейшинам, и скажет: „деверь мой отказывается восставить имя брата своего в Израиле, не хочет жениться на мне“; тогда старейшины города его должны призвать его и уговаривать его, и если он станет и скажет: „не хочу взять её“, тогда невестка его пусть пойдёт к нему в глазах старейшин, и снимет сапог его с ноги его, и плюнет в лице его, и скажет: „так поступают с человеком, который не созидает дома брату своему“. И нарекут ему имя в Израиле: „дом разутого“».

Горох врёт? Насчёт: «моего греха тут нету». «Созидает дом брату своему»? Поступил по «Святому Писанию» да отнекивается.

Спартанский царь Леонид, оправляясь к Фермопилам с отрядом своих телохранителей, приказал заменить добровольцами тех из них, кто был единственным сыном у своих родителей — род не должен прерываться. Сходно поступали донские казаки, отличая в строю единственных сыновей по серьге в ухе.

Нет, не то. Схоже по действию, различно по смыслу — нет сохранения имени, «дома».

Возможен другой мотив:

«Фратернальная полиандрия, при которой двое или несколько родных братьев состоят в браке с одной женщиной, традиционно принята у тибецев в Непале, Китае и северной Индии… — дефицит пригодной для сельского хозяйства земли, и женитьба всех братьев на одной женщине позволяет избежать раздробления принадлежащего семье мужей земельного участка. Если бы у каждого из братьев была своя жена и свои дети — землю пришлось бы разделить между новыми семьями, и в результате могли образоваться слишком маленькие участки, не способные их прокормить. По этой причине полиандрия принята даже у богатых землевладельцев».

О разрушении крестьянского хозяйства при разделе больших семей весьма эмоционально толкует Энгельгардт. Да и вообще, патриархальная большая семья, где «всё — всехное» — один из идеалов, наряду с «русским миром»-общиной, социалистов-народников.

Нет, не то — нет признания будущего ребёнка. Да и вообще: вотчины в эту эпоху не — наследственное, а — условное владение. Условие — служба князю. Они не дробятся, а переходят от брата к брату, «лествица». Разделить можно только своё имущество: пояса, блюда, шубы, но не землю.

Нет материального стимула. Горох и так — автоматом стал вотчиником. Загонять вдовицу в «позор» — ему смысла нет. Наоборот: всякие «негоразды» в доме — прямой ущерб чести.

«Коли в своём дому от позора не уберёгся — на что ты в службе годен?».

Может, у них «сильная любовь случивши»? — Тогда бы он о ней так не говорил. Да и по фактуре, по темпераменту — не ходок.

Ситуация непонятная. Да мне-то что?! — А то: нельзя ли из «непонятного» сделать «прибыльное»? По сути, это и есть постоянный рефрен моей деятельности на «Святой Руси».

— Вот что, любезный друг мой Горох Прибычестович. Невестка твоя пойдёт со мной. Чего вылупился?! По «Уставу об основании Всеволжска» мне велено брать к себе всех вдов и сирот с Руси. Не «некай»! Если ты мне её не выдашь… или она вдруг сбежит, или помрёт… случайно — я расскажу о своих подозрениях Боголюбскому. О каких? — Узнаешь. Не ори! Где — лжа, где правда — Маноха разберётся. Да, на тебе греха, может, и нет. А на людях твоих? А что они под пытками скажут?

Горох краснел в малиновый цвет. От висков до загривка. Сопел, пыхтел, мял скатерть корявыми толстыми пальцами с заусеницами на плоских ногтях. Но уже понял, во что вляпался, уже перестал пытаться меня переорать, «взять горлом».

Патриархальное общество. Хозяин дома, «большак» — полностью властен над членами своей семьи. И полностью за них отвечает. За «нечестность» вдовы взыскивает «Устав церковный». Что здесь, конкретно, означает — Федя Ростовский. Этот так взыщет… по ночам вскрикивать будешь да голую задницу почёсывать. «Голую» — потому что последние штаны сам отдашь. Во славу господа нашего.

А здесь, конкретно, есть «отягчающие обстоятельства». Не по самому событию, а по общей ситуации. Отчего сработает больно и власть светская, княжеская.

— Привезу я её в Боголюбово. Просто по дороге. Одно дело — она сидит тихонько у меня на тамошнем подворье, вышивает… петухов по рушнику. После её, в общей толпе, везут ко мне во Всеволжск. Другое дело — веду её к Андрею. И что твоя невестка при спросе там скажет… К примеру — на тебя покажет. Ты её лучше знаешь.

— Лжа! Не трогал я её! Князь — сучке блудливой не поверит!

— Ему виднее. Но сыск он начнёт. По статье: «принуждение сирой вдовицы к противоправному разврату». Тебя — туда, к Манохе. А то обоих — ещё дальше — к Феодору в Ростов. У Феди, сам знаешь, лапа когтистая, цапнет — не выскочишь. А тут дело не делается. Тогда Андрей… в лучшем случае — даёт тебе другую землю. В дебрях да болотах. А сюда — нового вотчиника. Который и крепость ставит, и воеводой в ней садиться. Он — не ты. Разница… Даже когда ты новую вотчину поднимешь, лет через 8-10… Разница в два ста гривен каждый год. Мог иметь — ты ж муж-то добрый, дело делаешь, службу знаешь. Но… Мимо носа просвистело. Хоть ты и не виноват, а жизнь твоя… из-за этой… До-олго расхлёбывать будешь.

Он снова крутил головой, будто воротник жал ему горло. Дотянулся до кружки с лёгким здешним пивом. «Промочил горло»:

— Ну… и чего…

— Два ста кунских гривен. Сейчас.

— Чего?! Да с откуда?!

— Горох, что ты… грохочешь будто супа горохового переел? Или я не видел, как в Янине ты купцам тамошним — пятки припаливал, чтобы про захоронки их вызнать?

Я оставил тупо смотревшего в стол хозяина поместья и, в сопровождении радостно взволнованной служанки, отправился в отведённые мне апартаменты. Клопов не было, а служанка волновалась зря — пришлось отправить её спать, а самому всю ночь просидеть в сторожах: шантаж дело опасное. В чём я уже в «Святой Руси» убеждался.

У меня было время обдумать мои похождения в Смоленске и в Елно. На их основании, на основании законов — «Русской Правды» и «Устава церковного» — представить себе, «смоделировать» ситуации, которые можно бы превратить в «узду на человеке» — в способ приведения к покорности. Часто это связано с боязнью огласки: «открылось это дело».

Большое значение имели детали: возможности доказательства, готовность принять новость как истину — общества и власти, собственно личности подчиняемого и потенциального судьи — князя, епископа, тысяцкого….

Вот почему меня «повело в сторону», к «противоправному разврату» — в «Уставе церковном» сказано:

«Аще два брата будуть с одиною жонкою, митрополиту 100 гривень; а жонка в домь».

Эти «левиратные» отношения существуют в «Святой Руси», предусмотрены в «Уставе» и, хоть и детально описаны во Второзаконии, но православной церковью запрещаются. Причём наказание — из тяжелейших, и по размеру виры, и по бессрочному заключению женщины. «В домь» — в «церковный дом» на принудительные работы.

Забавно, что обратная ситуация — «сорорат» — расценен значительно мягче:

«Аще кто с двема сестрами падется, митрополиту 30 гривен».

И вира — втрое меньше, и заключения для женщин — нет.

В теории этнографии не делают большого различия между одновременным и последовательным сожительством братьев с одной женщиной. «Устав» же чётко запрещает одновременность и никак не реагирует на последовательность. Был бы этот Горох не женат — спокойно бы мог жениться на вдове своего брата. Аналогичные ситуации я встречал и в 21 веке. Смысл в этом бывает: сохранение общего имущества, отсутствие стресса для детей… В общем, те же, что и в древности. Хотя бывали в русской истории и периоды запретов и, наоборот, эпохи обязательности.

Здесь нет детей-сирот, нет серьёзного имущественного интереса. «Вдовья доля» — не половина всего имущества, а «достояние достаточное для проживания». Часто — просто остатки приданного.

Едва мы, ещё в темноте, начали собираться, как явился Горох. С кожаным мешком, двумя торбами и закутанной под глаза невесткой. Молча передал мне всё это. Тоскливо вздохнул, в ответ на мои пожелания процветания, благоденствия и заверения в неизбывной дружбе:

— Как будет воля божья… Не верю я…

— Зря. У меня много недостатков. Но лжа мне заборонена. А дружить мы с тобой будем крепко. Ты уж будь добр, честной боярин Горох Прибычестович, людишек моих не обижай, чем сможешь — подмогни. Будем жить с тобой… по-доброму.

* * *

Вот это: «по-доброму» — самое главное. Пара сотен гривен… прикрытие, «проверка на вшивость», фиксирование подчинения Гороха мне. Для него самого. Мой интерес — дольше и длиньше: мне нужно иметь в этом месте — «взнузданного человечка».

Я люблю знать. Знать — что там, в «за далью даль». Я знаю цену заблаговременной информированности. Я хочу «встречать опасность во всеоружии». Для этого надо уметь контролировать возникновение угрозы и её движение. Так я строю мои сигнальные и наблюдательные вышки, выношу на границы, чего местные владетели не делают, стражу и мытарей, рассылаю «искателей алмазов» типа Гладыша. Но эта «паутина» — на моей земле. А мне надо больше — мне нужны «сигнальные нити»… не скажу — «в логове врага», но — «в доме соседа».

Три городка: Муром на Оке, Гороховец на Клязьме, Городец Радилов на Волге — ближайшие к Всеволжску русские города. Мне нужна постоянная информация из этих мест. Любой крупный отряд, который будет двигаться в мою сторону — будет проходить через эти крепостицы. Я должен быть уверен, что их лидеры предпримут меры для моего оповещения, для защиты моих интересов.

В Муроме сидит Живчик. С которым мы друзья. Ну, насколько можно быть другом с русским князем. Но наши интересы во многом совпадают: нелюбовь к Глебу Калаузу, вражда с язычниками, дружественные отношения с Боголюбским. К примеру, рязанских шишей Живчик в мою сторону не пропустит — чужаки.

Второе направление — Клязьма. На краю русских земель здесь сидит вот этот Горох. Теперь и он… будет внимателен к моим просьбам. Ещё бы и в Городец попасть. Посмотреть на тамошнего воеводу. Потому что речные шиши, хоть новгородские, хоть костромские — мимо него пойдут.

* * *

Через пару часов, когда молодая, ей не было 19 лет, боярынька, уже раскуталась в моём закутке, отплакалась, успокоилась и приходила в себя после первого практического занятия по курсу «русский поцелуй», я узнал причины произошедшего.

* * *

Мы пытаемся найти логику в человеческих поступках. И она, часто, там есть. Но мы, попандопулы, в частности — понимаем логику, как получение материальной выгоды. И понеслось: цена, издержки, прибыль… Приходя к сущностям планетарного масштаба: классовая борьба, гендерное равенство, глобальное потепление… Но, ведь, в твоей постели не классовые интересы, не женщины вообще, а конкретный человек. И нужно, чтобы она была жаркой. Здесь. А не в Гренландии на десятые доли градусов.

«Мы принимаем решение лишь для того, чтобы удовлетворить нейроны областей мозга, связанных с получением удовольствия».

Вот это — «удовлетворить нейроны» — главная материальная выгода. Вот это — цель каждого человека. А логика… тем более — наша…

Уточню: эти нейроны — в подкорке. В «мозге крокодила». Движение ионов, приводящее к выбросу эндорфинов, их восприятие синапсами, задают нам «что такое хорошо и что такое плохо». Что доставляет удовольствие, что нет. Отсюда строится система целей, приоритетов, ценностей. А кора головного мозга — «мозг обезьяны», «логика» — строит модели, ищет решения. Для того, чтобы «крокодилу» было хорошо.

Всё это корректируется. Алкоголь или другая химия, воспитание, образование, общественное мнение, правоохранительные органы… просто кувалдой по темечку…

Короче: предусматривать человеческую глупость — необходимо. Хотя и невозможно.

«Две вещи я полагаю бесконечными: вселенную и человеческую глупость. Но насчёт первой — я не уверен».

Альберт! Ну что ж ты такой… мудрый.

* * *

Эта боярынька в 15 лет стала хозяйкой большого дома. Муж был занят в службе, другим подчиняться — она не хотела. Следуя, отчасти, собственному представлению о роли «главной хозяйки», отчасти — просто подростковой вздорности, отчасти — зависти, она начала третировать вторую хозяйку поместья — жену Гороха. У той было четверо детей разных возрастов и характеров — каждый день было к чему прицепиться.

«Лаялись между собой как собаки дикие».

Конфликт между женщинами нарастал. И внезапно разрешился смертью старшего Прибычестовича. Новоявленная вдовица не уехала сразу, а потом её положение в доме резко изменилось. Ей вспомнили все обиды, «третировали», «угнетали» и «гнобили», убрали «в запечку».

В октябре, пока Горох мотался по округе, выжимая из смердов припасы на зиму, женская верхушка устроила междусобойчик. На котором вдовица, обрадованная «вдруг дружелюбным» к себе отношением — перебрала.

Я уже рассказывал, что здешние строения являются, по сути своей, глухими деревянными ящиками. Ночью, в предзимье, без свечи в руках — сплошная темень. Свечка погасла. По знакомому дому можно и на ощупь ходить. Если никто не встретится. Пьяненькую боярыньку встретили, разложили и поимели. Кто — она не видела.

* * *

Не ново. Так упоминается пятая жена Ивана Грозного Мария Долгорукая, которую, по словам Костомарова:

«…женившись на ней 1573 г. ноября 11, он узнал, что она еще прежде потеряла своё девство, и на другой день после свадьбы приказал затиснуть её в колымагу, повезти на борзых конях и опрокинуть в воду»,

Мария «потеряла своё девство» в те несколько дней, что прошли между сватовством и свадьбой, в родительском доме. Где на неё, де, в темном переходе напал некто, коего она опознать не смогла, и… вот такую подлянку государю-самодержцу устроил.

Думаю, что вся здешняя интрига придумана либо женой Гороха, либо кем-то из её приближённых. В женском общежитии, которое представляет собой «бабский поверх боярского терема» — секретов нет, цикл каждой известен всем. Вот её и подставили. «В день, благоприятный для зачатия». Что проблема бесплодия была в покойном муже… При том полу-гаремном образе жизни, который постоянно ведут русские бояре — в женском коллективе понять нетрудно.

Чисто для знатоков: манера сваливать вину за бесплодие на женщин — имеет в Средневековье статистическое основание. До конца 20 века в России и в Европе числовое отношение носителей причин было 4:1. В отличие от начала 21 века, когда стало 1:1. Разгул демократии, торжество научно-технического и социально-общественного, достигнутые высоты гумнонизма — резко снижают надежды самцов хомнутых сапиенсов на продолжение их рода.

Никакой экономической выгоды в устроенном событии — нет, но есть ощущение «правильности» — отомстили. За прежде неоднократно явленный дурной норов. Нейрончики в чьих-то мозгах «крокодилиц» возбудились и удовлетворились. Просто бабская ссора.

Не ново.

Так была отравлена жена Ивана Третьего его матерью.

«Поводом для раздора могли послужить воспоминания старой княгини…».

Свекровь — болтанула, невестка — ответила, муж — в отъезде. Вернулся — уже похоронили.

В основе цепочки событий — вспышка раздражения дамы климатериального возраста. Бывает. Но какую отдачу дало! Пришлось звать в Москву Софью Палеолог и становиться Третьим Римом.

Ванька Горбатый, которого и Третьим называли, и Грозным, хоть и любил первую жену, но во всяком положения пользу сыщет. Его нейрончики — чуть по другой теме удовлетворяются.

У меня — сходно. Результат возбуждения «нейрончиков крокодилиц» — 200 гривен серебром и «привязанный» человечек в полезном месте. Горох, выдавший мне невестку, «принял удавку на шею» — я очень скоро получу от неё полные и однозначные показания. Указывающие на него. Наполненные достоверными деталями из жизни усадьбы. Без всякого навязанного мною. Просто парочка «правильных» вопросов. А уж её собственные слова… Хочешь — верь, хочешь — нет. «Разве я сторож…?».

Вот я такой из себя крутой: только гляну — сразу всё просекаю. Только скажу — мне уже серебро мешками тянут.

Опять-таки, Макарушка Нагульнов:

«Ежели из каждой сволочи с моего удара по пяти пудов зерна выскакивать будет, так я просто ходить буду и в морды стукать».

Красиво? Повторять и продолжать? — Нет, пора завязывать. С играми на этом уровне… комбедовца.

«Цель оправдывает средства» — фигня. Правильнее: «цель определяет средства». Инструментарий должен соответствовать поставленной задаче. Фомкой сейф вскрыть не пробовали? — И не надо. Нужны ключи, отмычки, коды, динамит…

«В каждом приличном доме есть свой скелет в шкафу» — общеизвестная мудрость.

Мой талант — я «не от мира сего» — я замечаю детали, которые аборигены не видят. Я настолько аморален, по здешним меркам, что могу громко сказать о замеченной непристойности.

«Король-то голый!».

Я живу и думаю не в рамках системы обычаев, данных местным изначально, «с дедов-прадедов», а в понятиях 21 века. И вижу проистекающие от этого варианты.

Внимательный-умный-наглый… дояр-универсал. Дои и веселись!

Фигня. Надо завязывать. Это — не бизнес. Достаточно просто посмотреть конкретно.

В Залесье около одного миллиона жителей. Для сравнения — в Киевском княжестве в полтора-два раза больше. Здесь, примерно сотня боярских семей. Структура не столь «рассыпанная» как в Киеве, ближе к новгородской. Там — 30–40 боярских родов.

Да, в каждом боярском доме есть свой «скелет в шкафу». Но не до всех мне удастся докопаться. И не все «стрельнут». А вот злоба против меня будет тотальная. Что я получу? Десяток «взятков» по паре сотен каждый? Две тысячи гривен… Огромная сумма! Год назад. Сейчас у меня потребности… в несколько раз больше. Значит, и создаваемые возможности должны из года в год такие потребности покрывать.

Криминал, «хапок» как система — такого дохода мне не даст. А даст кучу очень враждебных важных людей. Они додавят Андрея своей ненавистью ко мне. И поднимут Залессье против Всеволжска. Дурней — мужиков, посадских — пошлют выжигать «гнездо гадское». Мой дом.

По критерию риски/прибыль «шкафные скелеты» становятся невыгодными. Пора от криминала переходить к власти. Смысл тот же: отъём имущества. Но есть масса деталей.

Во как! Стоило стать Воеводой Всеволжским, владетелем и властителем, как старая уголовная мудрость — «Честно жить — выгоднее» — стала всё настойчивее пробиваться в сознание.

Норма жизни каждого суверенного правителя? Сам законы издаёт — определяет — что такое «честно». Зачем же ему свои законы — ещё и нарушать?

Мне невыгодно тотально «выжимать» Залесье. Ни прямо, нагибая шантажом бояр, ни косвенно — подталкивая к этому Андрея. Залесье — мой наиболее удобный источник сырья и рабочей силы, мой будущий рынок сбыта. Лучше — чтобы процветало. Понятно, что будут всякие ситуации… или — персонажи… или — эпизоды. Но глобально: пусть им будет хорошо. Тогда и мне на Стрелке будет легче.

Какие добрые, мудрые мысли бродят в моей головушке… Будто я знаю ответы на все вопросы. А вот будет ли где мыслишкам прогуляться, удержится ли голова на плечах после встречи с Андреем…

Не бригантина — швербот. А так — всё правильно.

 

Глава 396

— Иване, я вот не пойму. Там, в торбах — вещички её. А вот в мешке… Это что ж? Ты за то золотое блюдо из липы — такие деньжищи выторговал?! Ты уж просвети неразумного. Или оно и вправду — золотое? Или как?

Николай пребывает в глубоком смущении. Для него это важно: у нас ещё несколько таких тарелок есть. В какую цену их выставлять?

— Нет, Николай. Блюдо мы отдали даром. Без серебра. Но в каждом приличном доме есть свой э… костяк в э… ларце. Вот Горох и заплатил. Не за блюдо — за услугу. Чтобы мы тот костяк… — не трясли. Не гремели им. К твоим делам, к ценам — никакого отношения. Ты просто денюжку оприходуй, мы её после на полезное чего-нибудь потратим.

— Да уж… С тобой в походы ходить… Все люди дорогой серебро тратят, а ты наоборот — набираешь. И как оно у тебя слаживается… Ладно, другое дело. Вот идём мы лодейкой. А имячко у ней есть? Сам же сказывал, что приличная лодия должна иметь имя собственное.

— Ты прав. Надо назвать как-то. А давай спросим. Эй, капитан. Как судно твоё звать-величать?

Тринадцатилетний капитан удивлённо уставился на нас.

Обычно лодии не имеют имён собственных. Называют — как здесь женщин — по хозяину: Иванова, Петрова. По возрасту: старая, новая. По размеру: большая, малая.

Но в стычке с ушкуйниками прозвучало собственное название ушкуя. Возможно, воспринятая новогородцами где-то на Балтике манера. Я как-то рассказывал мальчишкам о таком обычае, они запомнили.

«Как вы яхту назовёте

Так она и поплывёт».

Прежде не было времени, да и казалось неважным. А тут, видимо, молодята настропалили Николая.

— А давай… А назовём лодейку «Ласточка»! Уж она быстрая, да поворотливая, да лёгонькая… Будто касатка деревенская!

* * *

Опять у меня от местных — мозги клинит. Какая связь между китом-убийцей и деревенской птахой?! В какой деревне зубатые киты из-под амбарных стрех выпархивают?! У нас на Стрелке много разных диковинок есть, но летающие, «лёгкие да поворотливые», киты в 10 метров длиной и 8 тонн весом… Может, я чего пропустил?

К счастью, прежде чем извилины в моём мозгу заплелись в очередной морской беседочный узел типа булинь, вспомнился Некрасов:

Касатик, касатушка — ласковое слово, употребляемое русскими женщинами в отношении их детей. К китам — никакого отношения не имеет. Это сравнение с ласточкой-касаткой. Которую так называют из-за формы хвоста.

* * *

— Не, не похоже. Касатка сверху сине-чёрная. А тут чёрное — снизу. А сверху-то — белое.

При смолении корпуса мы активно использовали дёготь. Он чёрный. А вот для палубы шла более светлая живица. Да и паруса — белые, некрашеные.

* * *

Выбор имени для корабля — дело серьёзное. «Корабль начинается с имени» — русская морская мудрость.

«Вот назвали бы не „Титаник“, а „Говно“, глядишь, всё бы и обошлось».

Викинги для своих кораблей использовали имена зверские: «Большой зубр», «Великий змей», «Рыжая рысь»…

Поэт говорит о драккаре: «Рыжая и ражая рысь морская рыскала».

Сдвинувшиеся на католицизме иберийцы — любили названия «духовные»: «Санта Мария де ла Виктория» («Победоносная Святая Мария»), «Санкти Эспиритус» («Святой Дух»).

Наши тоже отметились:

«На вопрос — Кто едет? — капитан должен назвать имя своего корабля и потому так странно слышать, что едет „Святая Елена“ или „Зачатие Святой Анны“».

«Обедают дед, бабка и внук. Внук спрашивает деда:

— Дед, а ты в молодости на каком корабле был капитаном? Я все время забываю название… То ли „Проститутка“, то ли „Куртизанка“…

— Кто тебе это сказал?

— Бабуля.

Дед взял ложку да как даст бабке по лбу!

— Сколько раз тебе говорить… „БЕЗ-ОТ-КАЗ-НЫЙ“ корабль, „Безотказный“!!!»

* * *

— Хватит вам препираться. Назовём… «Белая ласточка».

— Да ну… Белых ласточек не бывает. Название какое-то…

— Таких лодеек в мире нет. Как и белых ласточек. Поэтому — вполне подходит. И дайте нашей бабе — нитку с иголкой да полотна кусок. Пусть сделает нам гюйс… э… знамёно на корму.

Лепёж и дилетанство: гюйс — изначально носовой, бушпритный флаг. Но у нас бушприта нет — одни гики с ноками. А делать надо: именно с этого века разнообразные морские флаги активно входят в обиход. Воспроизводят гербы и цвета своих феодальных владельцев. Гюйс конкретно — привязывается к порту приписки.

У меня — ни цветов, ни гербов, ни феодов…

— И чего ж ей там вышивать? Коня или сокола?

— Кони у местных племён — у каждой бабы на шее висят. Соколом — пущай рюриковичи балуются. Нам — не по чину. Сделаем мы…

Факеншит! Я ж — кроме андреевского флага — ни одного гюйса не помню!

— Сделаем… на белом фоне… косой синий крест… в три четверти! Точно! Как у Стрелки реки текут! Длинный, от древка вниз наискосок — Волга, поперёк наискосок снизу до середины — Ока. Получился… порт приписки Всеволжск! Делай.

Поверь, детка, когда я ляпнул — «Белая ласточка» — у меня и мыслей никаких не было. Насчёт странностей и последствий. Что такие птицы в природе — удивительная редкость. Что для местных жителей невообразимое сочетание названия птицы и цвета — проявление колдовства, причина для страха.

По обычаю своему, сделав некую хорошую вещь, стремился я повторять её во множестве. Так и с кораблями: выйдя на моря, сделав первые удачные образцы, строили мы их точные подобия. Не одну штуку — множество. По первому «бермудцу» называли породами птиц. А корабли различали по цветам. Мог ли я представить, что название «Оранжевый коршун» наполнит сердца венецианцев страхом, и обратит их в бегство?

Многие вещи, сказанные ли, сделанные ли случайно в те времена, людям, пришедшим позже, казались вечными, незыблемыми. «Как с дедов-прадедов заведено бысть есть». А я не во всяк раз сиё понимал.

* * *

Следующая крепость на Клязьме — Ярополчь. Основан братом Долгорукого Ярополком лет 30 тому.

Принимая и сманивая беглецов с юга, от половецкой угрозы, от княжих усобиц, князья давали им землю. Обеспечивали безопасность, помощь, продовольствие, кредиты. Поэтому здешние жители более зависели от княжеской милости, чем в иных землях.

Тяжесть освоения беженцами здешних земель облегчалось при разумной концентрации ресурсов. Концентрация требовала субординации. Которая замыкалась на князей.

Безопасность в новых землях — новые крепости в этих местностях. Крепости — князья ставят. Поселенцы живы — потому что князья им помогли. И они поддерживают князей, помятуя об этой помощи в тяжкую годину.

Здесь, отчасти, и лежат корни того патернализма, который проявляется в русском народе и в 21 веке.

— Демократия? Это когда всяк — хайло без спросу разевает? — Так от этого дохнут! Уж мы-то знаем.

Стиль принятия решений «русским миром», который приводит в восторг Энгельгардта, «мордобой без регламента до консенсуса», позволял прекрасно разделить землю, «лучше любого землемера». Но — съедал время. Которого не хватало для посевной в оптимальные сроки. И «дерьмократы», сумевшие избежать половецких арканов и сабель на Юге, мерли с голодухи на Севере. Оставались — «носители понимания субординации».

Новые городки поддерживают князей. Один из таких городков — Ярополчь Залесский. На «Святой Руси» есть другой Ярополчь — Ирпеньский, за Киевом.

Здесь мощная крепость, прикрывающая Клязьму. Поход булгар на Суздаль, хоть и был неудачен для них «милостью Богородицы», но потребовал превентивных мер. В форме системы укреплений. В частности — вот этой крепости.

Великолепный вид с правобережной горы на огромную, постепенно повышающуюся к северу лесную равнину на левом берегу. Леса полны дичины. Здесь, уже в 21 веке, найдут в детинце костные остатки 240 лосей. Дружина съела. Найденное археологами — малая часть реально скушанного.

Богатый городок — мастера разные есть: гончары, косторезы, кузнецы. Оружейники делают, среди прочего, те самые наконечники стрел «со смещённым центром тяжести», которыми так смутил меня Аким в Пердуновке.

Здесь, где-то «на подоле» — подворье того мужичка, который обеспечивает бОльшую часть свежей рыбы для всех «верхних». У него одного крючков рыболовных разных — больше чем во всём остальном городе.

Город — ещё одна жертва «Погибели». Горожане бились знатно, но город — взят, все постройки сожжены, жители перебиты. Не все Часть сумела спастись в лесах. Потом, когда Батый уйдёт, они вернутся и будут хоронить в мёрзлой земле здешнего кладбища своих близких и соседей. Поселятся уже снаружи, не в детинце. Жить на пепелище, на могилах… нехорошо.

«Город как таковой перестал существовать».

На этой горе будет дружина Минина останавливаться, часть местных жителей пойдёт с князем Пожарским, в 17 веке будет попытка восстановить город по указу царя Алексея Михайловича. Но пожар и отсутствие военной опасности приведёт к отмиранию городка. И — к расцвету слободы по соседству, на тракте у Клязьмы.

А пока на горе, на здоровенной плоской «тарелке», окружённой со всех сторон пятиметровыми обрывами, стоит мощная дубовая крепость. За которой видны крест церкви и высокий конёк терема местного княжьего наместника.

* * *

Люди ходят, телеги ездят. Понизу избы стоят. Как раз под горой у Клязьмы такой… мощный залив параллельно основному течению реки. «Старица наполовину» — снизу по реке есть ход внутрь по воде. Там торговая часть. Там все на нас оборачиваются. Экая каланча белая по реке летит! Вот же невидаль невиданная!

Но мы от очередного здоровканья воздержались: покуда ветер сзади дует — надо торопиться. Впереди Цнинский вал — там бокового ветерка не поймаешь, «ветровая тень».

Так что я занимаюсь своим любимым делом: загораю. Вода — ледяная, кое-где ещё снег лежит, но солнышко светит по-весеннему. Если в затишек убраться — очень даже тепло. А что сверху, с Ярополча — конная дружина выскочила, руками машут, к реке скачут — так и флаг им в руки, может, у них какие дела есть?

Кстати: надо и мне обдумать схему перехвата неопознанных судов на своих реках.

Но главное: надо обдумать грядущую встречу с Андреем. Потому что… возможен «полный пи». С утратой собственной головёнки.

Если кто не понял: я влетел по самые ноздри. И даже глубже. Так глубоко, что и побулькать не дозволят.

В Янине я убедил Андрея, что его дети — не от него. Что, соответственно, Софья (Улита) Степановна Кучковна — курва, шалава и… и прочие слова, характеризующие «жёнку неверную».

Мне такие гадости говорить, «открывать глаза обманутому мужу» — не в кайф. Но деваться было некуда. Дело шло к «плахе с топорами». На которой моя личная голова — вишенкой. «Вишенкой на плахе»… не, не хочу.

Все мои остальные аргументы — Андрея не вдохновили. Наплевать ему и на наше «братство», и на «Погибель земли Русской». Как постоянно в феодализме, ключ к историческому процессу — оказался между ног. Как я Андрея убедил, что не только его «ключик» Софочкин «замочек» открывает, так и жив остался.

После возвращения Андрея в Боголюбово — Софья пошла в монастырь. А подарочная девка, которую я Андрею на Бряхимовском полчище подарил — пошла под венец. С Андреем. Какая-то «ясыня», трофейка безродная, наложница из гарема булгарского эмира, стала княгиней Суздальской.

Вы вообще можете представить себе какой накал страстей, эмоций, слов… стоит за этими двумя событиями?! Как я слышал, в Успенском соборе во Владимире, на попах облачения голыми руками рвали.

Хотя и брак Андрея с Софьей… За всю до-сегодняшнюю историю существования рюриковичей, брак с девицей из не-княжеского (не-ханского, не-императорского, не-королевского…) рода — пятый раз. Начиная со Святой Ольги. Причём из этих пяти — два случая с участием Андрея.

Оно-то и первый-то раз… мезальянс. Кучковичи Рюриковичам — не ровня. Но там-то за женой род стоял, народ — вятичи. А здесь-то…! Ничто. Бесприданница во всех смыслах этого слова. Никто, кроме Андрея, с его личным уже опытом первого «некошерного» брака, с пренебрежением к традициям и устоям, на такое не только не пошёл бы, даже не подумал бы о таком вопиющем и абсолютно бессмысленном нарушении благолепия и приличия.

И тут эта… княгиня — родила. Сына.

Да не просто так, а с помощью Чудотворной Владимирской иконы Божьей Матери!

Дословно:

«Чюдо 4-е. По неколицех же временехъ пришедшу празднику Госпожину дьни, князь же Адрей на каноне стояше въ церкве пенья ликы сътворяя, а срдцемь боляше, бе бо княгини его боляши детиною болезнию: два дни напрасно болящи. Яко по каноне бысть омывшее водою икону Пресвятыя Богородица, посла къ княгине.

Она же вкуси воды тоя и роди детя здраво, и сама бысть здрава томъ часе молитвами Святыа Богородица»

Роды, как видно, были долгие и тяжёлые («два дни напрасно болящи»). Что для первых у юной женщины — неудивительно. Похоже — с осложнениями, других детей у неё не было.

Младенца окрестили Юрием, по дедушке Долгорукому, но ни ребёнка, ни сам брак, Залесская «господа» не признала.

Лавреньевская летопись говорит об обсуждении Ростовскими боярами кандидатов на престол после смерти Боголюбского:

«…князь наш убьенъ, а детей у него нету; сынок его в Новегороде, а братья его в Руси».

Детей — сыновей — нет, а «сынок» — есть?

Фраза повторяется ещё в нескольких древнерусских источниках. А вот слово «сынок» — в эту эпоху не встречается более нигде, кроме этой фразы. Не применяется ни к одному летописному персонажу. И, вполне, возможно, не носит уменьшительно-ласкательного смысла, как во времена более поздние.

Позже мальчик вырастет, станет мужем грузинской царицы Тамары. Тётушка Расудан была мудра — трудно найти более подходящего мужа для грузинской царицы в эту эпоху: Юрий, по матери — алан, по бабушке — кипчак, по отцу — русский. Все три грузинских союзника — в одном флаконе, в крови принца-регента.

Потом — его разведут и выгонят. При изгнании, прозвучит, в его адрес, странная фраза:

«Невозможно выпрямить тень кривого дерева».

«Кривое дерево» — это об Андрее?! Известном своей храбростью, славой и благочестием, праведностью? Или — о матери ребёнка? Ясыне, которая назвалась мне Ану и крещена ныне Анной? Что такое должна была совершить Ану, чтобы в далёкой Грузии через десятилетия её называли «кривым деревом»?

У меня тут более насущные проблемы: перспектива отрывания моей головушки князем Андреем.

Я ему доказывал, что у него детей нет и быть не может. Доказал. Отчего и жив остался.

Теперь он получил наглядное опровержение: Юрий Андреевич в пелёнки дует.

Как Андрей думает — понятно. «Пункт первый — обман. Посему и всё последующее — ложь. Лжеца — выпотрошить».

«Выпотрошить» — наиболее точное слово. Во всех смыслах.

Дальнейший ход событий просчитывается «на раз». Лёд с рек сходит. Как пути установятся — Андрей пригласит меня в Боголюбово. Где и… «выпотрошит». Детально и летально. Если я не приду — пошлёт гридней «имать». Если отобьюсь — двинет войско. Всеволжску… хана.

Выкрутиться? — Есть вариант — «лечь под эмира». Пригласить его «белых булгар». Может, и придут. Но — не факт. А придут — не уйдут. Даже если отобьёмся — город будет разрушен, отношения с Русью — испорчены полностью. «Ванька-лысый — христопродавец». Враг, изменник, каин.

Люди приходить не будут, без людей я — ничто.

Мне нужно ещё лет десять. Чтобы подняться, чтобы отстроить город, чтобы воспитать людей, чтобы объединить племена… Тогда я смогу разговаривать с князем и эмиром «на равных». Где-то как-то. А пока я жив — только «балансом сил». Их сил.

Сейчас это равновесие ломается. Ненавистью Андрея ко мне. Происходящей от уверенности в моём обмане.

В феодализме личные чувства государей имеют общегосударственное значение. Вплоть до войны и резни. «Резни» — меня и моих людей.

«Войны и резни» — не хочу. Надо упредить. Для чего и летит моя «бермудина» по Клязьме.

Вот — долетит. Вот мы встретимся… Надо не допустить войны, надо убедить его в отсутствии обмана.

Как?!

Конец семьдесят второй части