* * *

Хорошо быть попандопулой — хоть чуть, а знаешь чего дальше будет. Можно сделать «умное лицо» и проповедовать известный «ход исторического процесса» как проявление собственной несказанной мудрости.

Так и случится в РИ: делегации от пятидесяти русских городов, четверо князей придут к Боголюбскому просить его принять венец Великого Князя. Дабы «избавить Святую Русь от хищника Киевского».

У русского князя, как у русского богатыря на распутье, три дороги: на стол, в монастырь, в могилу. Мачечич (или — его мама, Любава Дмитриевна?) сообразит четвёртый вариант — добровольное отречение от права наследования в пользу родственника-князя.

Не совсем новизна. Подобное — отречение от прав на венец великокняжеский — проделал Свояк при основании Москвы.

Отречение без ухода в заруб-келью или в темницу. Как досталось (и то, и другое) Псковскому Судиславу.

«Предложение» — вещь двусторонняя. Мало додуматься сделать — надо чтобы оно было принято. Боголюбский был трижды удачной «принимающей стороной». Он подходил на роль кандидата в государи по старшинству, «по лествице». Он сам принимал участие в предыдущей «передаче прав на шапку Мономаха» в Москве. И он, в силу личных свойств, был готов к новым, не типовым, решениям. «Склонен к новизне».

Любава Дмитриевна сделала удачный выбор для своего сыночка. Мачечич и будет одним из четырёх князей-просителей в январе 1169 года.

А вот дальше… я уже «наследил».

В РИ хитроумная Любава Дмитриевна, спасая сыночка, пошлёт его в Рязань. Другим князем-просителем будет приютивший Мачечича Рязанский князь Калауз.

«Сирая вдовица» посылает сына не к смоленским князьям — они, к этому моменту, и так в войне с Жиздором, не к полоцким, черниговским, галицкому — слабоваты. Но и не прямо к Боголюбскому.

Присутствие Калауза на «призывании» Боголюбского в Великие Князья — обязательно. Не имея прочного мира с вечно враждебным соседом, Боголюбский не рискнул бы идти в дальний поход. А выгода самого Калауза очевидна: уйдёт Бешеный Китай далеко, в Киев — Рязанскому князю куда как по-свободнее станет. Кажется, именно это и сумел убедительно втолковать Мачечич Калаузу.

Увы, в РИ Боголюбский — вернулся.

В моей АИ Калауз… упокой господи душу грешную. Но, может, и нынешний Рязанский князь Живчик сгодится? Может, так даже и лучше?

Остаётся вопрос — «почему?».

Почему князья из разных ветвей «дома Рюрика», обычно враждебные между собой, делегации от множества городов (едва ли не четверти всех русских городов в эту эпоху), занятые обычно своими местными проблемами, вдруг придут просить Боголюбского «на царство»? Хорошо зная, что это человек вовсе не «добрый», не «милостивый». В чём причина такого массового народного решения?

Жиздор начал своё правление весьма по-княжески:

«В 1167 году вложил бог в сердце Мстиславу (Жиздору — авт.) мысль добрую о Русской земле, созвал он братью свою и начал им говорить: „Братья! Пожалейте о Русской земле, о своей отчине и дедине: ежегодно половцы уводят христиан в свои вежи, клянутся нам не воевать и вечно нарушают клятву, а теперь уже у нас все торговые пути отнимают, хорошо было бы нам, братья, возложивши надежду на помощь божию и на молитву святой богородице, поискать отцов и дедов своих пути и своей чести“.

Речь Мстислава была угодна богу, всей братьи и мужам их; князья отвечали: „Помоги тебе бог, брат, за такую добрую мысль; а нам дай бог за христиан и за всю Русскую землю головы свои сложить и к мученикам быть причтенным“. Мстислав послал и за черниговскими князьями, и всем была угодна его дума; собрались в Киев с полками: два Ростиславича — Рюрик и Давыд, четверо черниговских — Всеволодовичи — Святослав и Ярослав, Святославичи — Олег и Всеволод, Изяславичи волынские — Ярослав и Ярополк, Мстислав Всеволодкович городенский, Святополк Юрьевич туровский, Юрьевичи — Глеб переяславский с братом Михаилом.

Уже девять дней шли князья из Киева по каневской дороге, как один из их войска дал знать половцам о приближении русских полков, и варвары побежали, бросивши своих жен и детей; князья русские погнались за ними налегке, оставивши за собою у обоза Ярослава Всеволодовича; по рекам Углу и Снопороду захвачены были вежи, у Черного леса настигли самих половцев, притиснули к лесу, много перебили, еще больше взяли в плен; все русские воины обогатились добычею, колодниками, женами и детьми, рабами, скотом, лошадьми; отполоненных христиан отпустили всех на свободу, причем из русских полков было только двое убитых и один взят в плен.

Мстислав, впрочем, не думал успокаиваться после такой удачи; скоро он созвал опять князей и стал говорить им: „Мы, братья, половцам много зла наделали, вежи их побрали, детей и стада захватили, так они будут мстить над нашими гречниками и заложниками; надобно нам будет выйти навстречу к гречникам“. Братье полюбилась эта речь, они все отвечали: „Пойдем, ведь это будет выгодно и нам, и всей Русской земле“. По-прежнему, как при Ростиславе, князья дошли до Канева и здесь дожидались гречников».

«Братья! Пожалейте о Русской земле…». Красиво говорит…

Чистый лубок! Героический, победоносный, «братский», праведный, прибыльный… поход. Все — в восторге! «Святая Русь» наглядно торжествует над ордами поганскими! «Малой кровью, могучим ударом!». Всего двое погибших и «все русские воины обогатились добычею, колодниками, женами и детьми, рабами, скотом, лошадьми».

Карамзин не упоминает ещё один оттенок: во встречаемом греческом караване идёт новый митрополит (Константин Второй). «Мы Святителю на Святую Русь дорогу торим!».

Не Государь — мечта!

Под рукой Великого Князя, «слившись в едином порыве», дружно участвуют в походе представители практически всех ветвей дома Рюрика. Все в восторге! «Братье полюбилась эта речь».

Через полтора года эти люди почти так же дружно будут вышибать Жиздора из Киева.

Что такого учудил «победительный и братолюбивый» Жиздор, что «Святая Русь» пришла криком проситься «под руку» к Китаю Бешеному?

* * *

— Какой такой «не-русский закон»?!

— Латинский. У латинян государю наследует старший сын. У нас получается так: Мономах — Мстислав Великий — Изя Блескучий — Жиздор.

— Погоди. По-твоему Жиздор — Мачечича, племянник — дядюшку, с Киева вышибет?!

— Чему удивляешься? Изя Блескучий — твоего отца, Долгорукого, племянник — дядю, выгонял.

— Но ведь после Изи — отца своего — Жиздор в Киев не пошёл?

— Пошёл бы да слабоват оказался. Сперва Долгорукий придерживал, потом умница Ростик. Ты, поди, знаешь, как Жиздор Ростика на стол сажал, как тот благодарил. И — выгонял. Какие меж ними ссоры были… дверями так хлопали, что косяки вылетали. Въезжал-то Жиздор в Киев всегда благостно, шагом. А вот уезжал… галопом. И что забавно — всегда сам. Ростик так мир и согласие проповедует, что собеседники во весь опор разбегаются.

* * *

Два закона сталкиваются на «Святой Руси». Выражаются в «представлениях о допустимом», в претензиях и поползновениях князей, в словах и эмоциях, в союзах и изменах, в движениях дружин, в проливаемой крови, в кучах трупов на полях сражений, в сожжённых городах и разорённых селениях.

Закон?! — Выдумка! Маразм с фантомом! Никакой связи с реальностью, с материальным производством, с уровнем жизни.

Отнюдь.

Закон, пусть временами и коряво, выражает допустимые способы распределения материальных благ.

— Вот так — можно. Иное… — зарежу гада!

И «лествица», и «майорат» выросли из одного корня — из «корпус фратрум» (владение семьи) — обычного (семейного) права. Совместное владение всех мужчин и женщин конкретного семейства.

Монархическое государство — владение семьи. После смерти главы семейства, имущество (государство) должно делиться между детьми. Феодальная раздробленность — не досадный дефект в историческом процессе, а обязательный закон.

Альтернативный вариант последовательно реализовали, в чуть более поздние времена, пожалуй, только османы. По смерти очередного султана наследник убивал всех своих братьев.

С этого началась победа турок на Косовом поле. Младший сын султана Мурада, убитого Милошем Обиличем, Баязид, узнав о смерти отца, послал вестника к старшему брату Якубу, который ещё не знал о случившемся. Передал, что их отец отдал им новые приказы. Когда Якуб прибыл к Баязиду за свежими «ценными указаниями», он был задушен.

«Одын останусь! Совсэм одын!».

Владетельная семья — банка со скорпионами. Резать своих — свойство аристократов. Не в силу «душевной испорченности», а по очевидному материальному интересу. Объективный закон.

Простонародью свойственны более мягкие варианты.

«Один мельник, умирая, оставил трем своим сыновьям мельницу, осла да кота. Братья наследство сами поделили, в суд не пошли: жадные судьи последнее отберут. Старший получил мельницу, средний — осла, а самый младший — кота».

Все — живы. Хотя и не все сыты.

Это — продвинутый вариант: делёжка не поровну, а с учётом старшинства. И никаких споров — все согласны, всё — «по понятиям».

Энгельгард, во второй половине 19 века, эмоционально описывает обнищание русских крестьян при отделении сыновей. И призывает, по сути, к восстановлению родового строя, к «большой семье», к задруге. Архаические пережитки, сохранявшиеся в русской общине, преподносились социалистами его времени, как основа естественности «социалистического пути» в России.

Разнообразные «певцы России, которую мы потеряли», будучи антикоммунистами, не понимают, что воспевают общество, в котором большинство населения жило «по-социалистически». Следующий шаг в этом направлении «к истокам» — коммунизм. Такой… первобытно-общинный.

«Корпус фратрум» звучит в большевистской аграрной программе: «отнять и поделить».

«Вышли мы все из народа. Дети семьи трудовой». Каждому «детю» в «семье» — равную долю. Так — у большевиков, у народников, у Карла Великого, у Криве-Кривайто… Выражено ещё в раннем римском праве.

Франкское королевство имело ту же юридическую основу: поделить поровну между всеми сыновьями. Так же делится империя Карла Великого в Вердене между его внуками.

Сыновья Карла — не делили. У Карла Великого было штук двадцать детей от, примерно, восьми последовательных жён. Империю поделили между тремя сыновьями при жизни Карла. Но в последний момент двое померли. Остался один Людовик I Благочестивый, провозглашённый отцом соправителем («императором Запада»).

У франков и у славян — сходное родовое право. Франки начали чуть раньше. Сколько веков между крестившимся на Рождество 25 декабря 496 года Хлодвигом и Владимиром Крестителем? Хлодвиг делил земли именно так. «По-русски». А вот дальше у них, больно и нелинейно, происходит «переход к сеньёральной системе». Так же — Польша, Чехия и Моравия.

На Руси принцип общего семейного владения держится очень долго. У Дмитрия Донского делятся между сыновьями доходы от Москвы — совладение.

Дробление владений ведёт к обнищанию аристократии. Князья и бояре окрестьяниваются — потомки героя России князя Пожарского в 18 веке пашут землю. Но иного — не хотят. Попытки Петра Великого ввести в России майорат натыкаются на мощнейшее, временами — довольно изощрённое, сопротивление дворян. «Не по понятиям» — нарушение традиции.

«Русская Правда» и «Устав Церковный» почти не касаются вопросов наследования. Они оговаривают защиту имущественных прав приёмных («привенчаных») детей, передачу наследства незамужним дочерям боярским (что противоречит военной функции феодала). В остальном — по духовной (завещанию). Что означает, как правило — «всём сёстрам по серьгам».

Есть детали проявления этого закона применительно к правителям. Например, разделение на коренные и новые территории. Сыновья монарха получают наследство не одним куском, а и в той, и в другой части. «Чересполосица» крестьянской общины воспроизводится на уровне государственного устройства. В «Слове о полку…» князья обязаны защищать Русь за «причастие в Русской земле». «Причастие» здесь не имеет смысла церковного, но смысл имущественный — у каждого во владении часть общего имения.

Есть вещи неделимые. Титул, корона. Корона отдаётся старшему сыну. Передаётся по старшинству между братьями. «Лествица». Поддерживаемая не имущественно (имущество — у всех поровну), но морально. Авторитетом старшинства, традицией уважения. При утрате уважения — рушится полностью.

Через два года именно этим — «корпус фратрум», возвращением «к истокам и скрепам», к «преданьям старины глубокой» — я долбал рюриковичей в Киеве.

Владимир Креститель — Святой? Раньше — было лучше? Так устремимся же в те благословенные, счастливые времена! Когда небо было синее, вода — мокрее, а законы — праведнее.

Набивая те, уже обветшавшие слова совсем раннего, новорожденного феодализма — новыми смыслами.

* * *

— Жиздор на этом латинском обычае — майорат называется — вырос. Ему этот закон, его право Русью править — с младенчества в уши вдували. Там не одно поколение бабья из латинских земель. А дети сперва растут на женской половине. Он знает, он уверен, «с молоком матери восприял», что Русь — его владение. Не потому, что умнее, сильнее, храбрее… Он — старший сын старшего сына. Поэтому он — законный. Любой другой — вор, узурпатор. Как ты веришь в Покров Богородицы, так он верит в своё первородство.

Я хорошенько подумал, вспоминая всё известное мне о Жиздоре. Немного. Как-то у меня других дел… Поташ, знаете ли, хрусталь варёный, чугуний, мездрение с пикелеванием…

— Говори.

Андрей принял свою обычную позу: откинул голову, смотрит прямо в лицо полу-прикрытыми глазами, рука крепко вцепилась в посох.

— У тебя, Андрейша, правда — святая. А у него — родовая. Оба вы упёртые. Миром вам не разойтись. Жиздор будет биться. Потому что верит в своё право. Потому что очень не любит Юрьевичей. Помнишь, как его из Курска выгнали? Куряне тогда сказали: «Любы нам мономашичи. Но из всех мономашичей более всего любим мы юрьевичей. Вот бог, вот порог. Уходи».

И плевать было тем ребятам в Курске, что прислал князя — его папа, «лично товарищ государь», Великий Князь Киевский.

«Закон? Воля государева? И чё? Не любо. Пшёлты».

— Мачечич против Жиздора… мусор с гнилью. Киевляне Жиздора призовут. И Киев, и Рось будет за него. Он неровен и порывист, он не хочет разбираться в сути, в реальности. Не хочет понимать, что ты сильнее. И не будет. Пока не сдохнет.

Тут я снова хорошенько подумал. Я так всё равно сделаю. Просто потому, что этот, лично мне незнакомый Жиздор — вот такой человек. С такими тараканами в голове, с такой властью в руках. В вот такой ситуации.

— Прикажи. И он умрёт. И многим добрым людям его смерть — жизни спасёт.

Факеншит! Болтанул неподумавши! Прорвало Ваньку сдуру.

Сказанное — ересь! Государственное преступление! Измена и крамола! Рюриковичи неприкосновенны! Одна только мысль — основание для смерти. «Замыслил худое на государя» — покойник. Но… Но ведь правда же!

— «Княжья смерть» поиграться хочет?

Вспомнил. Обычно это моё прозвище, полученное после убийства Тверского князя Володши Васильковича на пиру после взятия Янина, вспоминают только шёпотом. И — не часто.

В устах Боголюбского, самого — князя, есть и особый оттенок:

— Сегодня его зарежешь, а завтра меня?

Я подымаю глаза.

Ему в лицо.

Давай поиграем.

В гляделки.

Как ни тяжек твой взгляд, а мне — не в новость.

Я тоже умею глядеть в глаза.

И ещё — улыбаться.

Я не пирожок с надписью «Съешь меня» в сказке про Алису. После чего можно прощаться со своими ногами, оставшимися где-то далеко внизу. Те, кто пытались меня съесть — попрощались. Не с ногами — с головами.

Это — не угроза.

Просто — информация.

Знак на трансформаторе.

«Не влезай — убью».

Кажется — дошло. Кажется — наши гляделки внушили… «наличие границ допустимого».

— Нет. Родную кровь проливать — грех.

— Как скажешь. Государь.

Чётко — фиксирую статусы. Ты, в это момент, мне не брат, не Андрейша, не князь суздальский. С этими — я могу поболтать. Спорить-договариваться. Но никто из них мне не указ, не «высочайшая воля». А вот тут я — сам! — объявляю тебя государем. Не — суздальским, не — русским.

Своим.

Первый? — Не знаю. Один из немногих. Пока.

Помни.

Цени.

А по теме…

Ответ я получил. Прямого приказа — не будет.

Твоё решение, Андрей… интересно. Его смысл… Я истолкую «своеобычно».

Точное слово — согласно «своему обычаю». Обычаю думать и делать по-своему. Не — «все это знают». Потому что меня воротит от средневековой, святорусской «всехности». От набора сию-местных, сию-эпохнутых как-бы всеобщих стереотипов.

Исполняя «букву» приказа, я наполню её своим «духом». «Дьявол кроется в мелочах». Вот туда и отправимся.

Прямого приказа — не будет. Но и прямого запрета — нет.

«Если встретишь Джавдета — не убивай его» — не прозвучало.

Свобода действий.

Если я не рюрикович, то греха на мне нет. Мне Жиздор — не «родная кровь». Дальше мелочи мелкие — сделать и не попасться. Ну, это-то мы… вопрос техники.

«Если» или «пока»?

Пока я не признан родом, не объявлен рюриковичем, пока я «ублюдок лысый безродный» — я «в своей воле». Про мою придуманную «рюриковизну» знают четверо: я сам, верный Ивашко, «тётушка» Софья Кучковна, да ты, братец мой Андрейша. И пока ты, только ты, не объявишь меня публично братом своим единокровным — остановить истребление рюриковичей этим аргументом ты не сможешь.

Или — признать меня братом. Пусть младшим, но равным. Третьим среди Юрьевичей. С определённым местом в порядке наследования, с местом «ошую» (у левого плеча, второе место по почётности) во всякой церемонии.

Выбросить кучу рассуждений отцов церкви и пророков о внебрачных детях, их «некошерности», их неизбежных муках в мирах дольнем и горнем, изначальной греховности и естественной, законной второсортности, ущербности…

Выбросить кусок нынешней веры христовой — в мусор.

И отправить туда же вековечные традиции «Дома Рюрика». Где, после ублюдка Владимира Святого, был лишь один случай вокняжения князя-бастарда. Да и то… руки не дошли.

Как такое событие отзовётся на твоих детях? Которые, как мы оба узнали… Мы ни слова об этом не говорим, но… Твой старший и любимый сын Изяслав заплатил за эту родовую традицию своей жизнью. А вот у родственников-скандинавов «магнусы» — законные наследники. Может, следует чего-то подправить? В наших отечественных «нерушимых истоках и скрепах»?

Или — не признавать. Меня. И тогда я — «в воле своей». Тогда я буду истреблять твоих — не своих! — родственников в меру собственного разумения. Как любых прочих посторонних. Буду. Потому что мне все здешние элиты — враги. А князья русские — в первую голову. Потому что я — Не-Русь.

Нет, хуже. Потому что я — другая Русь. В которой всему этому средневековому маразму — места нет. И «маразмо-носители» — такого не переживут. Прирезать их — милосердие. «Чтобы не мучились». Чтобы не проливали в бессилии слёз, глядя как рушиться их мир, как расползаются «нерушимые скрепы», «здравый смысл», «отеческие обычаи», иллюзии, «впитанные с молоком матери».

И в каждой такой смерти, в гибели твоей «родной крови», будет и твоя вина. Мог притормозить «клинок смертоносный», мог взнуздать «Зверя Лютого» моральным принципом. Не схотел.

А тупо силой меня нагнуть… Можно. Силёнок у меня маловато. Только… выжечь мои городки? Чего это будет стоить? Ты хорошо представляешь, как после твоей победы надо мной — «Пирровой победы» — все кинуться рвать твоё Залесье в куски. И не какие-то далёкие поганые половцы или булгаре-басурманы — твои соседи, русские люди. Те же ушкуйники новогородские — по каждой речке пройдутся, всё, что строилось немалыми трудами твоими, отца, деда… — дымом выпустят.

Правда, забавный у тебя выбор?

А пугать меня греховностью и посмертным наказанием — бестолку. Я уже — в крови людской — по плечи, в дерьме душ человеческих — по ноздри. Моим именем на Волге — детей пугают. Одним грехом — больше, одним — меньше… Даже Сатана не сможет поджарить меня на двух сковородках сразу.

…

— Ты мне лучше, Ваня, расскажи про сыновей Ростика. Ты ж в Смоленске живал? На княжьем дворе обретался. В этих… в прыщах. Как они про всё это думают. Они ж Жиздору ближние, двоюродные.

Испугался. Увёл разговор в сторону.

Боголюбский испугался?! Смерти?! Он же ничего и никого, кроме Богородицы…! Но смерть… Не в бою от сабли или копья… Не своя, но кровного своего… Грех неотмолимый? — Андрюшенька согрешить боится?! — Младшенький твой братец, Всеволод Большое Гнездо, будет относиться к подобным вещам куда как… шире.

«Взгляды настолько широкие, что не лезут ни в какие ворота».

При полном соблюдении внешней благопристойности.

А у Андрея здесь… «граница допустимости».

Учтём. Рюриковичей придётся прореживать как-то… изощрённее. Не гильотиной.

* * *

Забавно. Боголюбский повторяет мой приём: упреждающий сбор информации о возможных участниках будущих событий. Только у меня этот процесс куда… системнее. Точильщик с Драгуном занимаются подобным постоянно, захватывая довольно широкий круг.

У меня — лучше. У меня есть бумага и чернила. Что позволяет формулировать и записывать такие повествования значительно легче, быстрее. А значит — детальнее. Прокачивать их неоднократно, анализировать с разных сторон, разными головами. Плюс систематизация по нескольким атрибутам. Конечно, совсем не гипертексты, не контекстный поиск по любому слову. Но пять-десять ключей — уже много.

* * *

Пять братьев. Ростиславовичи Смоленские. Старшего Романа Благочестника — видел и слышал. Второй сын — Святослав Ропак… Краем зацепил историю с его тайной женой. С Давыдом Попрыгунчиком… даже подрался. Рюрика и Мстислава Храброго — не знаю.

Это — отдельная тема. Надо подбирать к братьям и их окружению… ключики. «Хочу всё знать». И про этих — тоже.

— Ростиславичи поддержат тебя. Потому, что с Жиздором дела вести невозможно. Псих. Будут говорить клятвы, крест целовать, в битвах участвовать. «Почитать в отца место». При первой же возможности — убьют. Люди выученные, на вас, Юрьевичей, натасканные — у них есть.

— Х-ха… А мои? Что, нож сунут?

— Твои… Конечно. Но не сразу. И племянники-Ростиславовичи, и братья-Юрьевичи, да и князья черниговские и полоцкие — будут за тебя. Точнее — против Жиздора. Какое-то время. Только дай им похлебать этого… волынского дерьмеца в волю. Они взвоют и к тебе прибегут. А ты должен быть готов.

* * *

Главный «фигурный болт» попаданца — знание дат.

«Янки» остался жив, потому что помнил дату солнечного затмения. Астрономия говорит: «не было в тот день никакого затмения!». Неважно, в сюжете — герой знает «правильно». А что мнение астрономов из 21 века отличается от мнения сочинителя из века 19… быват. Сюжету — это не помеха.

Коллеги! Учите мат. часть! И календари — тоже. А то отправят на костёр. Как того «тощего Джима».

Ростик — не «Красно Солнышко», но и его «затмение» близко. Он только выехал, а я уже знаю.

Дату смерти государя.

Событие, открывающее дерево возможностей.

Идеал прогрессора — пионер: «Будь готов! — Всегда готов!». Увы, спортсмен берёт рекорд, пребывая «на пике формы». Быть постоянно «на пике» — невозможно.

Проще: чтобы вскочить во внезапно открывшуюся дверь, нужно, хотя бы, предварительно портянки намотать. А то так и растянёшься.

* * *

Все расклады — общеизвестны. Уверен, что Андрей всё это продумывал. И куда глубже, подробнее, чем я. Он знает этих людей. С Мачечичем, например, он воевал:

«Вместе с братьями он подступил к Луцку, где затворился брат Изяславов, Владимир (Мачечич — авт.). Когда они приблизились к городу, то из ворот его выступил отряд пехоты и начал с ними перестреливаться; остальные Юрьевичи никак не думали, что Андрей захочет ударить по этой пехоте, потому что и стяг его не был поднят; не величав был Андрей на ратный чин, искал он похвалы от одного Бога; и вот он въехал прежде всех в неприятельское войско, дружина его за ним, и началась жаркая схватка. Андрей преломил копье свое и подвергся величайшей опасности: неприятельские ратники окружили его со всех сторон; лошадь под ним была ранена двумя копьями, третье попало в седло, а со стен городских сыпались на него камни, как дождь; уже один немец хотел проткнуть его рогатиной, но Бог спас его. Отец, дядя и все братья обрадовались, увидев его живым, а бояре отцовские осыпали его похвалами, потому что он дрался храбрее всех в этом бою. Конь его, сильно раненный, только успел вынести своего господина и пал; Андрей велел погрести его над рекой Стрыем».

Андрей знает людей. Повадки, способ мышления. И ещё кучу вещей, о которых у меня весьма смутное представление. Какие нынче на Руси дороги от Владимира до Киева? И от Киева — до другого Владимира? Как провести по ним армии…?

Честно — я бы такое дело не потянул. Тут надо знать конкретно, надо иметь вполне специфический и актуальный опыт. Ну, так я и не Боголюбский!

Я дал ему, по сути, только одно: дату смерти Ростика.

Но он не может открыто этим «сверх-знанием» воспользоваться. Потому что «Святая Русь» должна созреть. До истошного вопля: «Боголюбского — в Киев!». До явного понимания: «Лучше суд Бешеного Китая, чем нынешнее дерьмо психованное — на столе Киевском».

Речь не идёт о выборе между Суздальским и Волынским способом запашки или о подробностях систем налогообложения. Даже не о «корпус фратрум», который на Волыни так своеобразно сочетается с «майоратом», что приводит к разрастающейся раздробленности, а в Залесье давится Долгоруким и Боголюбским, называется «лествицей», является, по факту, «майратом» и появления уделов не допускает.

Ссылаются на «дедов обычай» в Полоцком княжестве. И там непрерывно растёт число уделов. Непрерывно воюющих между собой.

Точно также ссылаются на «лествицу» в Смоленском княжестве. И уделов нет.

Под одной этикеткой разные люди строят, исходя из конкретных ситуаций, собственных целей и возможностей — весьма разные системы.

«Если на клетке слона прочтёшь надпись: буйвол, — не верь глазам своим».

Русь будет выбирать между жестокостями государей. Между последовательной жестокостью Боголюбского и непоследовательной — Жиздора.

«Преимущество диктатуры перед демократией очевидно каждому — лучше иметь дело с одним жуликом, чем со многими».

Здесь — не жулики. Здесь — психи. Но лучше один предсказуемый псих, чем один псих непредсказуемый. В окружении множества жуликов.

Русь должна лечь Боголюбскому в руки. Сама, по своей воле. И Жиздор сделает всё, для этого необходимое. Сам, по своей воле. А до того ручки тянуть — нельзя. Иначе — Андрей преступник, узурпатор, тиран.

Экая мелочь — репутация, этические оценки… Но «здесь и сейчас» они обернутся тысячами бойцов. Которые станут на ту или иную сторону. Тысячами жизней. «Павших за правду». «За правду» — в их сиюминутном и сиюместном понимании.

Потяни время, дай противнику возможность явить свою глупость, и тысячи увидят, что их «правда» — неправда. Что она недостойна их смерти. Не потому, что даваемый ею «кусок хлеба» — тощ, а потому что — «лжа».

Сотни людей завязаны на князей личными клятвами. Служить господину — «святое дело». Это — их «правда». Но если сюзерен… «дуба дал»? В этическом смысле.

Феодальная клятва шире «договора найма». Она подразумевает, что обе стороны следуют общепринятому своду правил, традиций. Во всём, а не только в «должностных обязанностях». Сию-местной, сию-временной, сию-религиозной и сию-сословной «правде». А если нет? Была «правда» да вся вышла? Тогда — не измена, не клятвопреступление, не грех неотмолимый, но — освобождение. Для конкретного человека — личный выбор, для сотен и тысяч… — бифуркация исторического процесса.

Именно так — освобождая вассалов от клятвы сюзерену, объявляя его (сюзерена) «неправдой» — действуют римские первосвященники против германских императоров.

* * *