В «семи свободных искусствах» первая ступень (тривиум): грамматика, риторика, диалектика.
Естественным образом борьба с неграмотностью (грамматика) перетекала в риторику. Крестьянину или, там, грузчику это мало надо. Но уже подмастерье обязан связно выражать свои мысли.
Это — катастрофа.
Люди — разговаривать не умеют!
Русские люди — не умеют говорить на русском языке!
Я про это уже… И каждый день! Просто дай человеку текст, чтобы он прочитал. Нормально, громко, с модуляциями…
А уж что-то своё сказать… Кроме выражений и междометий…
Метафизический диспут строится на три шага:
— Да.
— Нет!
В морду.
Беда в том, что я подниманию концентрацию населения. Городки и сёла. Где люди вынуждены общаться друг с другом куда интенсивнее, нежели в обычных «святорусских» деревушках на 2–3 двора.
Ещё: «смешение язЫков». Население каждого селения не только не выходцы из одной общины, «впитавшие с молоком матери» общие нормы поведения, но и выходцы из разных племён. С разными «культурными традициями». Даже — с разными языками. Если они не договариваются — они бьются. До смерти. Просто потому, что не смогли объяснить друг другу — чего хотят.
И вот стоит перед тобой такой… убивец. Ковыряет пальцем штанину и объясняет:
— Ну… я… эта… спросил… типа… а он… эдак как-то… во-от… я и подумал… что он… вроде как… к жёнке моей… У, сука!… Кажись… А он молчит! Гадина! Ну я его и…
«Его» — топором. Что в руке оказалось. Рука — сработала, язык, мозги — нет.
Что сказать? — Тема понятна, ресурсы выделены, методики формирования базовых навыков уже имеются и используются. — А «убивец»? — А что должно быть за убийство? — «На кирпичи». «До морковкиного заговения». Хотя, по сути, просто не доучили. Не научили русского человека говорить по-русски.
Время. Ни у меня, ни у поселенцев нет времени, чтобы вбить элементарные навыки «разговорного жанра» в подкорку. Чтобы они вылетали первыми, а не после «топором в голову».
Другая тема — «капралы дуболомов».
Я не могу продвигать в начальнику кучу толковых мужиков. Потому что они не владеют риторикой.
На кой чёрт плотнику риторика?! И вот, сидит у меня Звяга. Очень толковый плотник. Дерево каким-то волшебным чутьём чувствует, насквозь любую лесину видит. И есть куча задач деревообработки. Горящих задач организации плотницкого производства. Которые он же, в части технологии и опытных образцов и решает. Но поставить его руководителем производства — нельзя. Не способен объяснить коллективу, не способен его мобилизовать на исполнение тех. процесса.
Его ученики, вчерашние подмастерья становятся начальниками, обходят его. Он обижается. Но сам — не может.
Риторикой не владеет.
* * *
Служил я как-то в одном полку. Стреляли мы там. Кое-чем кое-куда. Далеко и высоко. Три батареи, имущество — одинаковое, бойцы — одинаковые, командиры — тоже. Но наша батарея на стрельбах — всегда лучшая. Комбат наш, нормальный парень, никакого особенного ума или, там, дисциплины. Но — талант. Как стрельбы — он заводится. И заводит всю батарею. В глазах — блеск, в голосе — радость. Азарт, знаете ли. Заразный для окружающих. Связист аж дрожит от нетерпения: команду давай! Бойцы блины эти тяжеленные — с хохотом таскают. Бегом. Где на пол-секунды, где на пару-тройку, но мы другие батареи на каждой операции обгоняем. Наша — снова лучшая, комбату — благодарность.
Просто за то, что риторикой владеет.
Умел, понимаешь, так задачу поставить, так личный состав мобилизовать и воодушевить…
Потом его дальше учиться послали. Как лучшего в полку. Слыхал, что он и комполка стал. Тут уж риторикой не обойдёшься, каждому бойцу в глаза — не заглянешь, азарта — не впрыснешь. Тут надо следующую ступень — диалектику — уметь. Ну, так для того и учили.
* * *
Сходно, с повторным обучением и у меня устроено. Выбившихся в лидеры, перспективных, просто — желающих, после обучения грамотности — в риторы. Дальше — в диалектики. И, на стыке этих двух ступеней — азы сценического искусства.
— Изобрази внезапно заболевшего суслика.
— Чего?! Да мне мужиков на лесоповале гонять! Медведем рыкать!
— «Медведь рыкающий» — следующий этюд. Сейчас — «суслик в предвкушении поноса».
Тут целая стопка смыслов.
Первый: приказ должен быть исполнен. Хорошо, а не абы как. Нет? — Свободен. «Белые избы» у меня нынче как пирожки пекут, и пустые есть. Иди, крестьянствуй. На своей земле, в своём дому — хоть медведем реви, хоть волком вой.
Ещё важно, что бы он на других посмотрел. Чтобы после, на лесоповале, когда у него «суслик поносящий» в бригаде прорежется, а это обязательно будет — Русь талантами богата, он на такое лицедейство не вёлся, обман от истины отличал.
Я видел как изменился знакомый бизнесмен после «школы МХАТа». И не то, чтобы его бизнес сразу «взлетел», и образ, сделанный им в фильме Охлобыстина, не всегда помогал, но устойчивость, эффективность — сразу возросла. А главное — спокойнее стал. Потому что стал лучше видеть, понимать своих партнёров.
Чтобы гайку закрутить — слесарю надо уметь закручивать гайки. А начальнику — как того слесаря убедить. Быстро и правильно гайки закручивать. И лицедейство — связность речи, интонационное богатство, манера, внешний вид… — элементы такого убеждения. Отчего, как в нашей батарее, дело делается на секунды быстрее.
В батарее от этого зависела вероятность выживания личного состава. И не только нашего. Здесь… скольких сирот я не смогу принять, накормить, выучить… из-за недостачи ресурсов? Возникшей из-за отсутствия «вдохновляющего и мобилизующего центра по закручиванию гаек»?
Повторю: то, что мне пришлось вспоминать куски всего этого… драматургического — не имело целью создание чего-то развлекательного. Весьма прагматические цели — смазка колёс моей административно-производственной машины элементарным лицедейством. Стиль поведения, нормы общения, корпоративная культура… всё очень просто. Если знаешь.
— Напрягись и изобрази «эффективного менеджера».
— Зачем?
— Привыкнешь напрягаться — станешь. Или — сдохнешь.
Теперь к этому добавилась иная задача: театрализованный агитпроп. На условно враждебной территории.
Я зазывал к себе Хотена с Трифой, вываливал на них куски вспомненного, читанного, виденного. Как-то сшивал логикой и целесообразностью, обрезал под задачу (оперы — не будет, «Танец маленьких лебедей» — не сейчас, плюмажи, кастаньеты — не надо…) и выгонял. Трифа записывала мои бредни в книгу для памяти, а Хотен, ошалевший от потока новизней, пытался воспроизвести.
Если бы не гонор — он бы сломался. Скис, заюлил бы:
— Всё, хозяин, ты — умный, я — дурак. Чего изволите-с?
Но он продолжал дёргаться.
У него хватило ума для самоанализа. Он находил в себе те хохмочки, которые я проповедовал.
— Завязка-кульминация-развязка… Ё! Так я ж сам! Вот же…!
— Теперь прикинь — где должно быть больше экспрессии? Где голос громче, с дыханием жёстче? «Сказка — ложь, да в ней намёк…» — какая интонация? Тоска? Соболезнование? Издёвка? Пожелание? Угроза?
* * *
В фразе — «я тебя люблю» — всего три слова. Попробуйте выделить каждое слово интонацией. Чувствуете, как меняется смысл? Вплоть до оскорбления. А теперь — мимику добавить. А вариации моторики? Хотя бы одним пальцем. — Каким? — Какими. Какими вы сочтёте уместным.
* * *
Хотен был талантлив. Многие годы лицедейство, вкупе со свойствами личности, было причиной его бед. Он, как выяснилось, и не женился поэтому: предполагаемый тесть увидел, как будущий зять его передразнивает, и вышиб со двора. У меня, освобождённый от необходимости чего-то постоянно копать, пахать, пилить, добывая «хлеб свой насущный», Хотен развернулся. Самоэксплуатация его зашкаливала — мне пришлось насильно загнать его на покос, чтобы отдохнул чуток мозгами.
Не помогло. Он так изобразил нападение стада ядовитых змей, что у меня половина работников разбежалась. Позднее столь убедительно рассказал о виденной жар-птице, что десяток парней всю ночь просидели в кустах, мечтая поймать невидаль, или, хотя бы, ухватить перо.
Мастерство его росло. Он был универсал. Почти. Собственно актёрская деятельность — изобрази в лицах — у него получалось всё лучше. Стремительно увеличивалась способность придумать новый текст. Отчасти потому, что здесь, на Стрелке, сходились разговорные и фольклорные особенности разных местностей и племён. А умение смотреть на людей, слушать их, замечать особенные, характерные чёрточки — у него было: без этого успешно не спопугайничаешь. Я лишь чуть формализовал.
— Тебе обед нынешний — как?
— Эта вот… ну… вот что я тебе скажу, Воевода…
— Мне — не надо. Вон ворона сидит. Ей расскажи.
— ???!
— Чего «нет»? «Чёрный ворон, что ты вьёшься» — воин ворону песни поёт. Илья Муромец со своим Бурушкой беседовал. Роланд, был такой, Дюрандалю, мечу своему, плакался. В чём проблема? Поговори с граблями. Об их тяжёлой граблятской доле. Так, чтобы им было интересно. И нам — послушать.
* * *
Азбука. Общение с неодушевлённым предметом. «Уж всегда ты, сарафан, пригождаешься. А не надобен — под лавкой валяешься». Сочини и спой своим портянкам песню. Про несчастную любовь. Типа:
«Эх, лапти да лапти, да лапти мои!
Лапти новые, кленовые, решетчатые!».
* * *
Пошла у него и режиссёрская работа. И, к моей радости, педагогическая деятельность. Учить риторике, как я уже объяснял, надо было многих.
А вот администрирование… Пришлось ставить «директором шалмана» одного из своих инвалидов. Уже не Бряхимовского похода, а этой зимы. Мужик в лесу медведя повстречал. «И поспорили они…». Медведь риторики не воспринял. Проигравшего диспут и пострадавшего физически, поставил начальником над риторами.
Кстати, эта сценка была сыграна и неоднократно переделывалась каждым новым поколением курсантов.
Из особенного? — Зеркала. Как он прибалдел, когда увидел себя со стороны! Оторваться не мог!
Строил морды, язык себе показывал. Потом пошли «маски» — мимические выражения характерных чувств. Потом начал ходить мимо. Поглядывая через плечо. Вставать, приседать, разворачиваться… Менять костюмы, походку… Передразнивать меня и моих ближников… Оч-чень познавательно! Потом погнал к зеркалам своих учеников.
Когда я удивлялся:
— Да к чему это? Ты ж и так их со стороны видишь.
Объяснял:
— А так — с двух сторон! Так то… крепше!
Талантливые люди у меня были. Кое-кого я ещё по прошлым делам приметил, кто сам пришёл или Гапа привела. Так формировался первый класс Хотена. Учили… не сколько мы их учили, сколько они сами учились. Сами придумывали и пробовали.
Вплоть до конфликтов.
Знакомая из ГИТИСа рассказывала, как они студентами отрабатывали учебную программу — просили подаяние в Московском метро. Типа: «мы сами не местные, помогите люди добрые…». Этюд у них такой был.
Я про это как-то болтанул. Не про метро, конечно, но курсанты вздумали попробовать «на натуре».
Ага. У меня за такие дела… Общество же всеобщего благоденствия! Голоден-холоден? — Воевода поможет! Мда…
Хотен кинулся учеников своих с кичи вынимать. Тоже… в образе. Почти получилось. Но прокололся в подробностях амуниции. У меня-то кафтаны форменные. Стража углядела, взволновалась: дело уже на заговор тянет! Пока мне доложили…
Объявил благодарности. Страже — за бдительность, артистам — за достоверность игры, Хотену — за успешность учеников.
Осенью часть из них отправилась, в порядке обычной ротации персонала, по факториям. Они не были «чистыми артистами». Этот навык был дополнением к основной специальности. Например — дворник. Или — приказчик.
Сложнее шла подготовка подобных «умельцев» для не-русско-язычной среды. Хотен здесь… не тянул. Но команда Трифы к этому времени составила уже сборник сказок и сказаний соседних племён — у нас была стартовая точка, исходный материал, на основании которого мы могли построить доходчивую, воспринимаемую пропаганду. Вкладывая в уста мордовского коня, например, не только его «родной текст» о пользе земледелия, но и комплементарное упоминание о Всеволжске, где «люди добрые землицу пашут и горя не знают».
Наконец, мы созрели и для решения исходной задачи: прямого обращения к русскому народу на неподконтрольных мне территориях, к ведению «псевдо-народной» пропаганды «мобильными сказочниками» в «Святой Руси».
Едва ли не важнейшей заботой моей в то время было отношение населения Залесья к двум недавним хохмочкам: разгрому Клязьменского каравана и казни епископа Ростовского Феодора.
Первая однозначно воспринималось как злодейство.
Рабство для русского человека — обычный элемент окружающего пейзажа. Потолкаться, побегать, наплевав на запреты — норма поведения. Нет причин для репрессий. Ванька Лысый за это режет? — Злыдень.
Оправдаться по этой теме перед народом — невозможно. Надо прежде народ поменять. Я и не пытался. Оправдываться.
Вторая была в информационном поле более «горячей». Действия Феодора затронули куда больше людей, продолжались долго. Князь Андрей довольно шумно разгребал «наследство» епископа. Оставались в немалом количестве и Федины «выкормыши» — люди, которые в большей или меньшей степени были пособниками его злодеяний.
Я решил «топтать» эту тему. И мы, с Хотеном, разработали первую нашу «стратегию информационной кампании».
В Залессье были запущены две версии.
1) Официальная.
Воевода казнил шиша речного. С присными. По закону.
Аргументы: фактические. Разгром Балахны, убийство людей Воеводы Всеволжского на его земле.
В духе:
«Огуречик, огуречик
Не ходи на тот конечик.
Там мышка живёт,
Тебе хвостик оторвёт».
С дополнением: «Зверь Лютый» — не мышка, оторвёт не «хвостик», а голову.
По сути — обращение к разуму, предупреждение другим «лихим людям». Информирование. С «вбиванием гвоздя» в конце:
«…а голову сохранил для коллекции…».
Неизвестное слово заставляло задуматься, запомнить, повторить текст про себя ещё раз. И давало ощущение перспективы: не разовое событие — рутинный элемент тамошней жизни. Где шишам рубят головы машиной и не хоронят, а складывают куда-то… «Для кол-лекции». На колья вдоль забора насаживает? А кто такие — «лекции»?
2) Другая же версия обращалась к чувствам. К образам, мифам, стереотипам.
Федор одержим был демоном, да не простым, а из ближников Сатаны. Названо было и имя демона. Причём, для повышения детальности и актуальности, несколько разных. Люцифер — гордыня, Мамона — алчность, Асмодей — похоть, Левиафан — зависть.
Вельзевула (чревоугодие) и Бельфегора (лень) — пропустили. У нас на Руси всякий нормальный человек любит хорошо поесть и на боку полежать. Неявный упрёк слушателю вернётся бумерангом рассказчику — выкинут за порог.
Позже, при пересказе уже самими туземцами, носители разных версий между собой ожесточённо спорили, отстаивая истинность сообщённого им знания. Такие споры продлили жизнь нашему «инфовирусу».
Федя, одержимый демоном столь высокого ранга, до времени скрываться мог, иконы да вода святая на него не действовали. А тут силу почуял, истинный лик явил — настоятельницу монастыря Манефу полонил, кровь сосал, на потеху приспешникам отдал, «ославил игуменью праведную блудницей бесстыдной перед людьми добрыми».
Асмодей — людям интересен. Выражает скрываемые сексуальные фантазии. Тщательно подавляемые христианским обществом. Тут уж местные «репродукторы» такую изобретательность в подробностях проявили…!
«И вылезло из него нутро его сатанинское!»… Вплоть до размеров, окраски и гравировки по контуру.
Истребив да покорив многих, Христу-богу людей преданных, пошёл сей демон в обличии первосвященника Ростовского по «Святой Руси». Не может сатанинское отродье на одном месте сидеть, диавольский голод его обуревает, новых душ христианских ему надобно.
В Костроме распознал демона монах-бесогон по прозванию Теофил из Свято-Георгиевского монастыря. Уж на что крепок был тот Теофил. И бесов гонять — выучен, и верой — твёрд. Ан сил не хватило, налетели воронами приспешники диавольские да в железа взяли.
И возгордился Люцифер немеряно. (Вариант: и воспылала алчность Мамоны-Феодора…).
И уж вовсе решился он погубить осиянного светом Богородицы Воеводу Всеволжского (много язычников в веру христову обратил сей воевода), да Небесная заступница не позволила.
Да, люди добрые, того самого. Коему прозвище — «Зверь Лютый». Сиё — от людей глупых, сути не видящих, смысла не знающих. Ибо люто рвёт он всякую лжу-неправду, бесовщину с поганщиной. Зверски рвёт-вырывает. Аж и хрипы живым басурманам перекусывает. Всяким злыдням-нехристям. А матушка, Царица Небесная, душу-то его прозревая, тому воеводе благоволит, платом своим чудотворным оберегает. Воителя славного за веру христианскую.
Вот и встретились они на реке, на Волге. Феодор-епископ, с золотыми серафимами по подолу да с демоном премерзким в душе, да «Зверь Лютый» в сапогах стоптанных да с покровом Богородицким под видом косынки простой беленькой.
Нут-ка прикиньте, люди добрые. У одного — шёлк на брюхе да демон в требухе, а у другого — рубаха льняная да милость неземная. Ну, и чьему верху-то быть?
Однако ж, не запросто так. Была про меж них смертная битва-сражение. Следы-то там, в Балахне-местечке, и по сю пору видать.
Метался Феодор, аки зверь рыкающий, демон адовый, огнём палил, пол-деревни сжёг. Вышел супротив него новокрещённый Хусдазад, душа чистая, грехами не замаранная. Да силён демон-то: обе руки ему опалил, одежонку-то прям на теле молодецком пожёг. Уж совсем пришла смерть неминучая к добру молодцу.
Ан нет: подскочил тут к исчадию ада Воевода Всеволожский, помолился силам небесным, воззвал к Заступнице истово, перекрестился троекратно по обычаю, да и пнул порождение тьмы со всей силушки молодецкой, сбил с ног, руки цепью хитрой запер да пасть заткнул.
Ибо сила в том Феде — демонская. Ибо словесами своими — многие души прельстил он. Да и смрадом серным от него несёт, пованивает.
Привезли того демона со подручниками во славен город Всеволжск, кинули в подземелья глубокие, затворили запоры крепкие. Сел тогда Воевода да призадумался. Призадумался да опечалился. Ибо не убить того демона ни мечом, ни копьём. Не берёт его ни вода глубокая, ни огонь жаркий. А демон-то — сила сатанинская! — в подземелии-то ворочается, славен город Всеволжск-то потряхивает.
Три дни не сходил с места «Лютый Зверь». Уж и на что он лют да искусен, а не знал способа. Три дни не пил, ни ел — думу думал. А на третью ночь взмолился покровительнице своей, Матери Христовой. И сжалилась заступница, подсказала-посоветовала.
И построил Воевода с мастерами всеволожскими машину особенную — «Врата Смерти» называется. Никогда допрежь такой не было. Ни на Руси Святой, ни в иных царствах-государствах. Так ведь и Богородица-заступница не всякому помогает, научает да советует. И сказнил Сатаны ближника, слугу «Князя Тьмы» верного. Дабы не ходили такие по «Святой Руси», не терзали души православные.
А чтоб и этот не мог, в пекло вернувши да отдохнувши, да в злобности своей укрепивши — с новой силою на Русь воротиться, приковал Воевода заклятьем невиданным-неслыханным беса к кости мёртвой. И себе служить заставил.
И лежит тот череп с демоном — в подземелиях Воеводиных, путь-дорожку прогрызть себе пытается… Да только у Воеводы не забалуешься. Череп-то — в горшке стеклянном-невиданном, в сундуке крепком, опечатанном, в подземелье глубоком, запертом. Сидит исчадие, трусится. А как нужда придёт — погонит его Воевода противу врагов, супротивникам «Святой Руси» на погибель…
Вокруг этого текста строились варианты. И самого текста, и подачи. Понятно же, что бабам надо побольше про мучения-страдания Манефы, а, к примеру, плотникам — подавай описание конструкции гильотины:
— Ой, да там топор висит аж в полста пудов, с семи желез кованый, в семи щёлоках купанный. Ой, да там столбы стоят резные, дубовые, с Синь-моря привезённые…
По подаче изначально — всё просто. Пришёл мужичок, сел на завалинку, послушал про что местные бают, нашёл зацепочку, погнал своё «сообщение». Сходно с одной из рекламных стратегий на интернет-форумах. Хоть про что толкуют, а найти ассоциации и вкинуть своё — вполне возможно.
* * *
Я ж рассказывал:
— Я всегда на экзамене спрашиваю студентов о червях. И все только о них и учат. Но вы сегодня расскажите о слонах.
— Э… Профессор… Слон — это животное… У которого нос имеет червеобразную форму. А черви бывают…
* * *
Потом начали прикидывать более сложную драматургию. Например, человек не из Всеволжска идёт, а наоборот — туда.
Рассказчик был невольным соучастником Феди, но раскаялся, идёт во Всеволожск, чтоб по мере сил помогать светлым делам Воеводы. С прямой рекламой:
— А уж во Всеволжске-городке житьё, говорят — славное. Одежонку там дают — добрую, хлебушка-то там — в волюшку, избы-то там ставят — хоромами… приходи-живи-радуйся.
Другой бежит из селения русских язычников с Унжы, волхвы которых (устрашённые эффективностью крещения от «Зверя Лютого») молились Велесу, который, в свою очередь, и приказал демону пойти на Стрелку и светоч тамошний дивный веры истинной — изничтожить.
Нервный, дёрганый, блажит истошно:
— Нету, нету у злобы силушки! Противу Воеводы Всеволжского! Ни у Велеса — скотьего бога, ни у Сатаны — ангела низвергнутого! Грядёт! Грядёт час смертный, час судный! Всё! Всё, что есть в миру — всё погибнет-погорит-повалится! Один Всеволжск-город выстоит! Милостью Заступницы да трудами воеводиными!
Естественным образом формировалась связка: князь-воевода.
— Чудище Поганое всё семейство князя Андрея погубить замыслило! Уж и сын и брат князя преставились! Немного времени сатанинскому приспешнику не хватило. Обломали замысел диавольский — Крест Святой да Воевода Всеволжский!
О патерналистском отношении между Залесскими князьями и крестьянами-переселенцами с Юга — я уже…
Третий — вообще мимо идёт. Из Костромы на богомолье к Вышгороду, к Борису и Глебу, молиться о здравии князей русских, защиты против поганых, кости в горле у племени адова. Горящий взор и призывы:
— Молитесь, молитесь православные о здравии князей наших! Об крепкой крепости веры нашей — Всеволжске-городе!
Репутация Боголюбского как «сильно православного» — общеизвестна. Противостояние чёрт-князь — очевидно. На эту очевидность накладывается неожиданное — вмешательство «третьей силы», «Зверя Лютого». Как положено — в последний момент, нежданно-негаданно.
Есть и явные очевидцы. Парень-новик, что при захвате бесовского отряда видел огни печей преисподней в глазах Феди, покалечен был и чудом (милостью и радением Воеводы) жив остался, был свидетелем казни. И шевеления головы после смерти:
— А у Воеводы-то в руке… Голова-то, слышь-ка, отделённая. Одна, стал быть, без тулова. А — моргает! Челюстями, слышь-ка, лязгает! Скалит клыки свои, бесово отродье, на народ-то православный… Пожрать-то всех топорщится. А — фиг! Воевода его за власы держит, не трусит, не смущается. Говорит-указывает: Ты, де, теперь мне служить будешь, псом цепным у порога поскуливать.
Если эту, смысловую, «лицедейную» часть, Хотен накатывал основательно, то в части обеспечения пришлось плотно поработать с Точильщиком.
Маршруты, ключевые точки, «команды доставки», «спасательные группы» и многое другое приходилось продумывать заранее. Понятно, что экспромт не исключается. Если он хорошо подготовлен.
У меня на территории Залесья работают разные структуры. Есть посольство в Боголюбово, фактории по Оке, в Гороховце на Клязьме, в Ярославле на Волге, есть телеграфисты, есть несколько групп точильщиков. Вбрасывается новая категория — пропагандисты. Отношения между структурами?
Мелочь мелкая? — Вот на таких мелочах и сыпятся многие проекты.
«Сказочники» никак не взаимодействовали с посольством. Лазарю я даже не говорил ничего. Он врать не умеет. Если информация о такой форме моей деятельности дойдёт до Андрея… возможны негоразды. Распространение слухов властями никогда не приветствуется: конкуренция за ресурс, за внимание населения.
* * *
Национальная специфика: в России всегда весьма причудливо-негативна молва о власти.
При Борисе Годунове — слухи о царе-убийце, которые усилились с появлением самозванца, «посеяли тревогу и сомненье, на площадях мятежный бродит шёпот». Позже: царь Пётр — подкидыш, лже-сын Натальи Кирилловны. Судачили о происхождении Екатерины I («не прямая царица — наложница»), Петра II («до закона прижитый» сын «некрещёной девки»).
Передавали, что настоящий отец Анны Иоанновны — учитель-немец, потому она «Анютка-поганка». Распространяли кривотолки о Елизавете Петровне («прижита до закона», «не природная и незаконная государыня»), о цесаревиче Павле Петровиче («выблядок»). Обсуждали интимную жизнь Елизаветы Петровны («Сначала ее князь Иван Долгорукой погреб, а потом Алексей Шубин, а ныне-де Алексей Григорьевич Разумовский гребет…») и её тайных отпрысках (легенда о Таракановых).
Вообще, в истории России, как отмечалось уже в конце 19 века, нет государя или государыни, о коих бы не рассказывались в русском народе разных гадостей. Исключение — нынешний, богом данный и горячо любимый. На тот момент — Александр Третий.
Власти всегда боролись с «враками», даже с помощью официальных актов. Екатерининский «Манифест о молчании», или «Указ о неболтании лишнего» (1763) грозил преследованием людям «развращенных нравов и мыслей», что суют свои носы в «дела, до них непринадлежащих». Манифест неоднократно оглашался народу, ослушники преследовались тайным сыском.
Позднее XIII партийный съезд 1924 года принял специальную резолюцию «против распространения непроверенных слухов».
Этого здесь ещё не произошло, но образ мыслей — сходен.
* * *
Показывать связь между факториями и «сказочниками»…? — Если «говорун» в фактории по двору метлой метёт — вариантов нет. А вот если «мобильная группа»… лучше не афишировать. Аналогично — телеграфисты и точильщики. Принципиальная разница между «сенсором» и «эффектором», между «динамиком» и «микрофоном».
Но, естественно, «пайзаца» — тайный знак, который может быть предъявлен в критической ситуации для запроса помощи.
Сами группы: «сказочник» — вбрасывает инфу. «Лицо». Его видят, слышат, помнят. Пытаются побить. Тут полезен второй член группы. Крепкий молчаливый мужичок. «Кулак». С навыками рукопашного боя. Но без поножовщины! Ещё один молчальник — «Ухо-глаз». Смотрит и слушает. Как чего устроено. Стены крепостей, глубины перекатов, воровство начальников, жадность пресвитеров…
Чисто по технологии движения в здешней местности — мальчик-слуга. Подай-принеси. «Тревожный колокольчик» — когда группу начинают бить-хватать, он должен сбежать и донести весть. Спасти, вернее всего, не смогу. Но взыскать с обидчиков — постараюсь полной мерой.
Купчик-коробейник, типа — не от меня, а «самозанятый». Он-то, внешне, и является главным в команде, остальные — слуги, попутчики.
Этот персонаж («торговый партнёр Всеволжска») позволил легально требовать, при возникновении «силовых» проблем, помощи от местных властей, от князя Андрея.
Опыт показал оптимум — 3–5 человек. С присоединением к местным попутным группам. К осени мы сформировали и отправили четыре таких команды. Одна погибла полностью. Тупо замёрзла в лесу. Три других — на Верхней Волге, на Которосле и на Клязьме — распространяли мою «ИИ» — информационную инфекцию. С приключениями. С потерями. Довольно успешно.
Сразу признаюсь: попытка провести эту операцию минуя князя Андрея — моя ошибка. Перебдел. Сам себя перехитрил. Даже видя своими глазами, проезжая по этой земле, по «городам и весям», не уловил некоторых оттенков.
Боголюбский плотно контролировал своё княжество. Понятно, что появление команды «сказочников» где-нибудь в Дубне — вовсе не то событие, о котором немедленно докладывают «светлому князю Суждальскому». Но деятельность команд, временами, приводила к конфликтам. В которые вынуждены были вступать местные власти. А «поправлять» их следовало через князя Андрея.
С Боголюбским пришлось объясняться. Правда, ситуация уже была другая. Мы говорили о конкретных вещах, а не о тех… «злодейских замыслах», картинки которых могли прежде возникнуть в его мозгу.
Идею он понял, но сам так делать… «Невместно мне».
Кажется, неспособность, нежелание вести активную пропаганду есть у русских государей унаследованное «общее место». Следствие ощущения «богоизбранности». «Они все и так должны меня любить». Пожалуй, лишь Мономах, с его «Повестью Временных Лет» и «Поучением» — активно работал в этом поле.
Полученный опыт позволил уточнить методы, включить в работу немало талантов из местного населения. Что оказалось полезным чуть позже — когда эта деятельность вышла за пределы Залесья.
Три группы «агитаторов» не могли вложить мои истины в уши полу-миллиона жителей Суздальского княжества. Но задача так и не ставилась. Мне не нужно большое число «подписчиков» — нужен «вброс». Дальше аборигены сами, в силу наличия у хомнутых сапиенсов второй сигнальной системы, необходимости её «возбуждать», проще — потребности в болтовне, распространяли наши сюжеты и оценки по электорату.
Я не стремился к «вбиванию истины» — убеждению слушателей в моей правоте. Как это было необходимо во Всеволжске. Достаточно просто «альтернативной точки зрения» — дать возможность сделать выбор. Который люди уже сделали — епископа Феодора в Залесье не любили. Им было интересно узнать подробности его гибели. В связке с этой позитивной вестью, шло упоминание «Зверя Лютого». Тоже, соответственно, позитивное.
Мы вели, где это было возможно, «разведку назад» — по следу «сказочников» шли люди, которые оценивали эффективность пропаганды, широту «следа», его устойчивость во времени, степень изменения.
В ту зиму во многих местах Залесья празднование Рождества, Масленицы, Пасхи сопровождались пересказами находок Хотена. Не в церкви с амвона, конечно, но на каждой паперти, торгу, в застолье.
Несколько неожиданным для меня было «расслоение во времени».
Сказочные элементы составляли 9/10 наших текстов. И чуть-чуть — о реале Всеволжска.
«Белые избы», стеклянные окна, прялки-самопрялки — почти не воспринимались. Производство поташа, выплавка железа — ноль. Освобождение от налогов, всеобщее образование, запрет рабства…
Вообще, вся информация о реальности — уже через пару месяцев просматривалась только слабыми следами. Казалось — русские люди не живут на этой земле, не пашут, не строят, не ростят детей… Воодушевлённо аплодируют, наблюдая с трибун захватывающую картину «битвы сил добра и зла», ангелов и демонов.
«Жила бы страна родная. И нету других забот».
Вспомните сказки, былины. Много ли там о режимах налогообложения или севооборотах?
Однако уже через полгода картинка начала меняться. При общем затухании вброса, реальная часть, в отличие от сказочной, медленно росла. Приближаясь к 2–3%. К той доле мужчин-домохозяев в общем населении, которые принимают решения и могли хотя бы захотеть попробовать нового. Моего, Всеволжского.
Вот эта пара голов на сотню душ и была самой главной, самой «лакомой» целью. При том, что я чётко понимаю — через несколько лет, не говоря уже о столетиях, через которые мы воспринимаем фольк в 21 веке, почти ничего, кроме «сказочного», в «молве народной» не останется.
Созданная структура, подготовленные люди, наработанные методы позволяли позднее решать куда более глобальную задачу, нежели снижение враждебности жителей Залесья.
Я уже говорил, что численность населения «Святой Руси» оцениваю в 8 миллионов душ. 95 % — сельские жители. 95 % из них — крестьяне, землепашцы. Основная часть — нормальные общинники. Оценка — 700 тысяч семейств. Ещё есть пригородные, монастырские, вотчинные, княжеские, торговые, пристанские, волоковые (на волоках), промышленные (на промыслах)… селения.
Нормальные — кочующие. Выпахав землю, община перебирается на новое место. Археология не показывает (за единичными исключениями) сельских общин, существующих на одном месте длительное время.
Примерно десятая-двадцатая часть — переселяется. 40–70 тыс. семейств. Ежегодно.
Одни перебираются за версту. Как застраиваются речные террасы вблизи Городца. Другие идут за сотни вёрст. Как заселяют славяне Волгу, как уходят крестьяне с Юга на Оку.
Моя цель — направить это довольно хаотическое движение крестьянских общин — в мою сторону.
У меня теперь есть земля, где их можно испоместить, есть ресурсы, которые можно им дать для успешного старта, есть люди, структуры, которые помогут им укорениться, обжиться, измениться, быстрее стать «стрелочниками».
Для начала их нужно информировать. Что есть такое место. С вот такими условиями, порядками, властями. Чтобы не было «обманутых ожиданий». Чтобы просто знали — есть возможность выбора. Между соседним болотом и арзамасскими чернозёмами. Между местным князем, который берёт то «с дыма», то «с рала», и Воеводой Всеволжским, который вообще не «берёт», а только «даёт».
Не дай бог если они все сразу двинут в мою сторону! Я ж просто захлебнусь! Но «Святая Русь» — «большая песочница». Пока от одного края до другого новость дойдёт, да там сообразят, да поднимутся, да дойдут…
Люди — разные. И сдвигаются с места — по разному. Те десятки-сотни семейств, которые нынче приходят «сами собой» — мне уже мало. Приток новосёлов надо увеличивать.
И первое — просто сказать:
— У вас есть возможность. Выбирайте.
Вот для этого и нужны «мобильные сказочники».
Я, как часто у меня бывает, смешивал. Техническую новизну — большие зеркала. Которые давали возможность «лицедеям» контролировать мимику, моторику. Бумагу, чернила. Которые позволяли «сочинителям» значительно быстрее и легче записывать «умные мысли», «острые фразы». Если вдруг появлялись. Бюрократию. В форме школы «актёрского искусства», обеспечивающей организационной структуры. Социологию. Формулируя и донося информацию не в моей, а в той форме, которая привычна и понятна «широким народным массам». Кусочки прежнего опыта, будь то построение монолога или отработка этюдов. Вплоть до движения, остановки, взгляда, вздоха.
Сходно с подготовкой воинов. Начинать надо не с боя, а с простейшего — как стоять, смотреть, дышать.
Но главное — люди. Таланты-то у них есть, богом данные. Моё дело — разглядеть. Для того — смотреть на людей. И дать возможность талант проявить и развить. Наплевав на все сословные, конфессиональные, национальные… признаки.
Хочешь? Можешь? — Делай.
Дерьмократия? Либерастия? Общечеловекнутость? — Ну, извините.
Подготовив первый выпуск, Хотен загрустил. Ему нравилось быть «примой», учителем, придумывать и изображать. И мы пошли дальше. Выращивая не только «сказочников», но и «наблюдателей под прикрытием». Расширяя и географию, с имитацией локальных говоров, и страты с достоверным изображением сословных сленгов и манер. Со временем научились готовить людей, способных эффективно продвигать наши интересы на самых высоких уровнях здешних иерархий. И не только «святорусских».
Так (обучая лицедейству, перевоплощению) готовил своих ассасинов ас-Саббах. Увы, мои коллеги-попандопулы — этого не понимают и не умеют. В триаде: «люди-хлеб-железо» — смотрят более на последнее звено. А надо — на все. Хоть одно упустишь — всё посыпется.
Картинка «лезвия на ниточке», проникающего «в сердцевину кокона», возникшая когда-то у меня при размышлениях о Божедаре и его любовнике, наполнялась новыми красками и ресурсами.