К этому времени вся обстановка на южном участке советско-германского фронта складывалась в нашу пользу.

Несколько слов о местности, на которой предстояло нам действовать, и о планах воюющих сторон. Три большие реки — самая восточная из них Днестр, затем Прут и Серет — текут почти параллельно через Молдавию и Румынию на юго-восток. Еще весной наступление 3-го Украинского фронта было остановлено противником на рубеже Днестра. Нам же, войскам 2-го Украинского фронта, удалось последовательно форсировать все три реки в их верховьях, войти в междуречье и, таким образом, нависнуть с севера над группой армий противника «Южная Украина». Образовалась огромная дуга, левый край которой упирался в Черное море, а правый — в Карпатские горы. В вершине этой дуги вражеское командование сосредоточило наиболее боеспособные дивизии — 6-ю армию. Направление на Яссы и оборону флангов обеспечивали в основном румынские соединения.

В соответствии с такой расстановкой сил противника советское командование и наметило оперативную задачу наступления. Нанося удары по флангам — с севера, в междуречьи (2-й Украинский фронт), и с востока, с днестровского плацдарма (3-й Украинский фронт), наши войска должны были срезать вершину дуги, окружить и разгромить группу армий «Южная Украина».

4-я гвардейская армия и наш корпус оказались в стороне от главного удара. Но и на нашу армию была возложена весьма важная задача: удерживая занимаемый рубеж и обеспечивая левый фланг фронта и армии, нужно было следить за противником: как только появятся признаки его отхода, вцепиться в него, не дать возможности уйти и маневрировать. Кроме того, мы должны были наступать широким фронтом и на второстепенном направлении.

Войска правого крыла нашей армии занимали на участке от Богданешты до Грасень выгодное положение и должны были перейти в наступление, как только части соседней справа 52-й армии овладеют городом Яссы.

Местность, на которой нам предстояло действовать, резко пересеченная, с грядами возвышенностей, покрытых лесом, с реками Икель и Бык, тянувшимися параллельно фронту армии, и рекой Делия, почти перпендикулярной ему. Реки и речки в летнее время не были препятствием для пехоты, однако для переправы танков, артиллерии и автотранспорта требовалось построить мосты.

Лишь в одном направлении, близ Унешты, обороняемая противником местность просматривалась с наших наблюдательных пунктов почти на десять километров.

Готовясь к наступлению, корпус должен был решить предварительно некоторые задачи. Первая из них заключалась в том, что 5-я дивизия, оборонявшаяся на правом фланге нашего расположения, к началу операции уплотнила боевые порядки в сторону правого соседа — 78-го стрелкового корпуса и временно переподчинилась ему в целях лучшего обеспечения фланга ударной группировки фронта. Нам же подчинили 80-ю гвардейскую и 84-ю стрелковые дивизии, в результате общий фронт корпуса — теперь уже четырехдивизионного состава — растянулся почти на 80 километров — от Пырлицы на восток, через Нападень, до Брянова.

84-я дивизия впервые оказалась в нашем составе, но и мне и многим другим товарищам она была известна еще по боевым делам в Сталинградской битве. Это соединение имело богатые боевые традиции со времен гражданской войны и отлично воевало в эту войну. Бывший ее командир генерал П. И. Фоменко стал командиром 21-го гвардейского стрелкового корпуса. Его преемник генерал майор П. И. Буняшин также пользовался большим авторитетом и у командования и у подчиненных. Он успешно командовал дивизией, которую принял вскоре после Курской битвы.

Таковы были боевые порядки и состав корпуса перед наступлением. Все воины, от солдата до генерала, досконально изучили местность, знали противника и его оборону, подразделения заранее развернулись в боевые порядки, командиры наладили огневую систему и управление.

Наступление на широком фронте вызывалось объективной закономерностью необходимостью сосредоточить в ударном кулаке главные силы фронта. Растянутый почти на сотню километров фронт не позволял создать нужную плотность войск и соответствующее огневое обеспечение, затруднял перегруппировки, если бы они вдруг потребовались. Оставалось рассчитывать на успех соседей на главном направлении, который, несомненно, ослабит оборону противника и здесь, на этом рубеже.

Командующий армией потребовал от нас бдительно наблюдать за врагом, чтобы не просмотреть момента его отхода со своих оборонительных позиций. Практически для дивизий это означало готовность перейти в наступление или начать преследование без какой-либо предварительной перегруппировки.

Успех в этих условиях во многом будет зависеть от четкой работы средств связи. Растянутость боевых порядков по фронту и в глубину всегда создает большие трудности Для радистов и особенно для телефонистов.

Начались поиски удовлетворительного решения проблемы. И надо сказать, что благодаря инициативе и сметке начальника связи корпуса подполковника И. Г. Гинзбурга, его помощника по радио майора А. И. Преображенского и подчиненных им воинов дело быстро наладилось.

Всю связь в обороне они перевели на трофейный кабель, использовали постоянные провода гражданской связи и даже… колючую проволоку. Таким образом, наш штатный телефонный провод оставался пока в резерве — на случай перехода в наступление. Радисты, чтобы обеспечить устойчивую связь в гористой местности, заранее наметили во вражеском расположении наиболее подходящие высоты.

Повсеместно была усилена служба охранения, наблюдение и разведка. Группы офицеров круглосуточно дежурили на наблюдательных пунктах, а с 19 августа там неотлучно находились и командиры частей и соединений.

К этому времени стало известно, что перед фронтом корпуса противник имел 19 пехотных батальонов, около 180 орудий, около 150 минометов и до 700 пулеметов.

20 августа в 6.10 справа от нас раздалась мощная канонада. Она длилась ровно полтора часа. Затем пошла в дело наша авиация. А в 8 часов эхо такой же канонады донеслось до нас и со стороны 3-го Украинского фронта. Началась одна из крупнейших операций Великой Отечественной войны Ясско-Кишиневская. Артиллерия, минометы и авиация перемалывали вражескую оборону. Затем советские танки и пехота дружно атаковали передний край, прорвали его и устремились вглубь, на юг, навстречу наступающим с днестровских плацдармов соединениям 3-го Украинского фронта.

Если наступление войск 2-го Украинского фронта на главном направлении началось 20 августа, то силы, обеспечившие фланги этой группировки, в том числе наш корпус, вводились в бой постепенно. Только через двое суток двинулась вперед наша 5-я гвардейская дивизия. К этому времени войска армии генерала Коротеева освободили город Яссы.

Первыми по сигналу поднялись парторги рот А. С. Курятников и В. В. Костюченко, а вслед за ними — красноармейцы 4-й роты братья Боровиковы и братья Боровко из 6-й роты. Со всех сторон неслось мощное «ура». Гвардейцы ворвались в траншею врага, забрасывая ее гранатами. Охваченные наступательным порывом, увлеченные примером коммунистов, они неудержимо шли вперед. Противник начал отходить. Пленные показали, что солдаты и офицеры боятся окружения, потому-то и часты случаи паники.

Я приказал командирам других дивизий быть в готовности наступать, усилить наблюдение за противником и при первых же признаках его отхода немедленно начинать преследование.

Поздно вечером гитлеровцы произвели сильные огневые налеты по нашей обороне, в их расположении раздавались взрывы, взметнулось пламя пожаров. Готовясь отходить, они, как обычно, взрывали и жгли что могли.

Нам повезло — не пришлось прорывать хорошо подготовленную оборону противника, ибо он, почувствовав угрозу обхода со стороны главных сил 2-го Украинского фронта, начал поспешно отступать. В 3 часа ночи об этом доложили наблюдатели. И тут-то все дивизии корпуса пошли вперед, перехватывая пути отхода противника от Кишинева на запад.

Перешли в наступление и соседние, слева от нас, части 89-й гвардейской стрелковой дивизии 26-го гвардейского стрелкового корпуса 5-й ударной армии. Направление было одно — на Кишинев!

Заранее подготовленные для преследования отряды — но одной роте от каждого стрелкового батальона первой пинии — уже вскоре овладели населенными пунктами Синешты, Редень и некоторыми другими.

Таким образом, мы довольно легко преодолели сильно укрепленную оборону на южной гряде Бессарабской возвышенности. Этому, конечно, значительно помогли стремительные действия нашего правого соседа — 78-го стрелкового корпуса и танковых частей. У нас появилась возможность вывести одну дивизию в резерв. Ведь когда ведешь бои, рассчитанные на окружение, нужно иметь всегда под руками соответствующие резервы.

Утром 24 августа наш командный пункт переместился вперед и развернулся у подножия большой горы. Едва успели мы осмотреться, как приехал член Военного совета армии генерал-майор И. А. Гаврилов. До времени поседевший, с приветливой улыбкой — таким он запомнился мне в эту последнюю нашу встречу. Он поздравил нас с первыми успехами и попросил покормить его.

— Как-то в горячке забыл, что не ел со вчерашнего дня, — сказал он. Если можно, побыстрее.

Позавтракав, он поспешил к машине.

— Хочу, — говорит, — заехать на командный пункт одного полка.

Единственно, что мог я посоветовать, это ехать по дороге, что справа от нас, по ущелью. Она была уже проверена саперами, а там дальше, на шоссе Яссы — Кишинев, начинался участок соседа, где шел бой.

— Но ведь я тоже не первый день на фронте, — засмеялся Иван Александрович.

Машина ушла, а минут через пять он вернулся уже пешком.

— Что такое? — говорю. — Что-нибудь забыли у нас?

— Нет, — отвечает, — из вещей — ничего… Забыл, понимаешь, чокнуться с тобой за успешное завершение нашего наступления. Легкое бессарабское вино найдется?

Ведь есть сведения, что Кишинев освобожден. Будем ждать официальных сообщений об этом.

— Конечно, найдется… Радость-то какая!

Мы чокнулись, выпили за хорошее дело. Улыбаясь, он взял под козырек и уехал.

Через час-полтора, благополучно миновав ущелье, машина остановилась на шоссе Яссы — Кишинев. Адъютант показал генералу Гаврилову на таблички с надписями «Minen!». Когда водитель разворачивал машину, она наехала на мину. Произошел взрыв. Осколок мины попал Гаврилову в сонную артерию, и он скончался от потери крови. Будь поблизости хирург, жизнь ему могли бы спасти.

Безмерно жаль было Ивана Александровича — хорошего начальника, замечательного коммуниста. Многие из нас прошли вместе с ним боевой путь от стен Сталинграда…

В этот день в частях корпуса был зачитан приказ Верховного Главнокомандующего. В нем говорилось, что войска 3-го Украинского фронта при решительном содействии войск 2-го Украинского фронта в результате умелого обходного маневра и атаки с фронта 24 августа штурмом овладели столицей Молдавской ССР городом Кишиневом.

Среди отличившихся в этой операции упоминались все наши дивизии во главе с их командирами — Афониным, Цветковым, Чижовым и Буняшиным.

Дивизии корпуса, оставив позади реку Бык, пересекли дороги к югу от нее, создав таким образом угрозу на путях отхода кишиневской группировки противника.

Корпус продолжал быстро продвигаться. Позвонил командир 84-й стрелковой дивизии генерал П. И. Буняшин.

— Крупной удачей начали мы сегодняшний день, — сказал он.

— А именно, Павел Иванович?

— С утра шли как полагается — впереди отряды преследования, за ними в колоннах — главные силы с круговым охранением. Разведка обнаружила, что почти параллельно нашим войскам, по дороге Кишинев — Быковец, растянулись на четыре километра отходящие части противника. Пропустив эту колонну до развилки дорог, наши батальоны внезапно атаковали ее, окружили и взяли в плен.

— Что это за части?

— 6-й пехотный и 29-й артиллерийский полки 14-й румынской пехотной дивизии.

— Много трофеев?

— Пленено 1200 солдат и офицеров, взяли 30 орудий, 30 минометов, около 500 лошадей, много стрелкового оружия и другое имущество. Но это еще не все. Василий Иванович Чижов (командир 80-й гвардейской стрелковой дивизии) сообщил, что его солдаты тоже взяли в плен более 400 человек с оружием и различным снаряжением.

Я поблагодарил Буняшина за хорошие вести и попросил не увлекаться, смотреть, как говорится, в оба. Об инициативе и решительных действиях обоих комдивов мы с заместителем по политчасти полковником Смирновым тотчас доложили в штаб армии.

К вечеру танковые соединения 2-го и 3-го Украинских фронтов уже встретились в районе Леово, положив этим начало окружению врага. Пехота в стремительном темпе двигалась за танками, и на следующий день стрелковые войска фронтов тоже установили контакт.

Кольцо было прочно замкнуто. Вражескую группировку в составе 22 дивизий захлопнули, как в мышеловке. Первым из нашего корпуса встретился с частями 3-го Украинского фронта отряд преследования под командованием майора В. П. Самсонова из 80-й дивизии. Это произошло в 11 утра близ Бобейко. А несколько позднее 217-й полк той же дивизии вместе с 89-й гвардейской дивизией, только с другой стороны, вошел в Ульму.

Опыт других операций подсказывал, что гитлеровцы могут, не считаясь с потерями, попытаться вырваться из котла. И действительно, мы вскоре стали свидетелями подобных попыток. На следующий день уже упоминавшийся передовой отряд майора Самсонова обнаружил вражескую колонну с артиллерией, двигавшуюся на юго-запад, через Лопушно, и, перерезав ей путь, завязал бой. Когда в штаб дивизии поступило это донесение, В. И. Чижов находился в одном из полков. Решение на уничтожение противника принял начальник штаба дивизии полковник П. И. Камышников и доложил об этом по радио командиру дивизии. В. И. Чижов утвердил такое решение, и вскоре подходившие гвардейские стрелковые полки охватили село, а артиллерия поставила подвижной заградительный огонь. Командир 80-й дивизии, умело маневрируя, зажал противника в тиски и разгромил его. Только пленных захватили более 600 человек, в том числе 28 офицеров, а также 42 орудия, 87 пулеметов и 800 лошадей.

Итак, противник был окружен и расчленен. Командование 6-й немецкой армии сразу же потеряло управление войсками и, бросив их на произвол судьбы, сбежало. Импровизированные группы во главе с генералами и старшими офицерами самостоятельно пытались пробиться из окружения на запад, к Пруту, и далее, к Карпатским горам.

Наша 4-я гвардейская армия, продвигаясь вниз по течению реки Прут, должна была захватить переправы и отрезать этим группам (а некоторые из них насчитывали тысячи и десятки тысяч солдат) пути отхода.

Но до выхода частей ее правофлангового корпуса (78-го) к переправам у Немцаны одной группировке противника численностью не менее 10 тысяч удалось уйти за реку Прут, где она была частично разгромлена, а частично рассеялась по лесам.

24 августа соединения нашей армии перевалили через рубеж Немцаны, Кырлань и оказались в полосе 3-го Украинского фронта. Развивая свой успех, они вышли на следующий день на рубеж Леушены, Лопушна, значительно сузив тем самым площадь, на которой находился окруженный противник.

Однако тут произошла неувязка, в результате которой один крупный вражеский котел превратился в блуждающий, вышел в тылы 2-го Украинского фронта и едва не наделал больших бед.

Началось с того, что 25 августа командующий войсками 2-го Украинского фронта приказал 4-й гвардейской армии выйти из полосы 3-го Украинского фронта и сосредоточиться на западном берегу реки Прут в районе к северу от Бырлад (Бунешти, Куртени). Словом, наша армия должна была составить резерв командующего 2-м Украинским фронтом.

Вследствие этих вызванных формальными соображениями маневров внутреннее кольцо окружения ослабло. Противник воспользовался этим, и более чем 10-тысячная группировка вырвалась из окружения (преодолев реку Прут) на участке Леушены. Ударив по боевым порядкам 21-го гвардейского стрелкового корпуса 52-й армии и преодолев сопротивление советских войск, вражеская группировка несколько дней блуждала по тылам. Она прошла в западном направлении 100 километров, пока не была ликвидирована в лесах южнее Бакэу. Для разгрома этой группировки потребовалось выделить значительные силы, в числе которых была и наша 5-я дивизия.

Во многих случаях остатки разбитых войск противника, скапливаясь в рощах, лесах и горах, предпринимали отчаянные попытки вырваться из окружения и уйти в Карпаты, а оттуда — в Венгрию.

Передовой отряд 7-й дивизии разгромил 29 августа батальон противника численностью до четырехсот человек с четырьмя самоходными орудиями. Опросом пленных было установлено, что это подразделение, возглавляемое полковником Фельдманом, лишь часть отступающей колонны. Главные ее силы — около двух тысяч человек — были уничтожены 7-й дивизией на следующее утро.

41-я дивизия в это же время столкнулась с отрядом противника — полторы тысячи солдат и офицеров, четыре танка и восемь бронетранспортеров — и в трехчасовом бою уничтожила его.

В течение 29 и 30 августа сильный бой выдержали полки 5-й дивизии.

11-й полк у мостов, что в Бурдусачи, разгромил отряд гитлеровцев, пленив до полутора тысяч человек, захватил 180 легких и тяжелых пулеметов, 70 автомашин и много другого военного имущества. Среди убитых был найден командир 4-го армейского корпуса генерал Мит.

1-й и 16-й полки весь день 30 августа отражали сильнейшие атаки противника, пытавшегося через селения Езеру и Пуешти прорваться в юго-западном направлении. Уже в сумерках, понеся тяжелые потери, гитлеровцы отошли в горные леса, что тянутся над речной долиной, и затаились там. А наши части двинулись дальше на юг, к железной дороге.

Въезжая вечером в Пуешти, ни я, ни офицеры из штаба корпуса не предполагали, что синевшие над селом лесистые высоты набиты фашистами.

Мы перебирались на новый командный пункт — восьмой по счету за девять дней наступления. Конечно, при таких темпах продвижения проводную связь мы не развертывали, а управление осуществлялось по радио, через офицеров связи и путем личного контакта.

При въезде в Пуешти мы встретили офицера 5-й дивизии майора М. А. Мазура. Он сообщил, что тылы соединения развернуты здесь, в селе, а полки ушли вперед. Тут к нам подошел полковник из инженерного управления фронта и посоветовал не ездить дальше на ночь глядя. Он только вернулся с шоссе, ведущего на Бырлад. Там стоят три наших танка, и обстановка не совсем ясная. Я принял его совет и попросил капитана Никитина радировать в штаб корпуса, что мы переночуем в Пуешти, у заместителя командира 5-й дивизии по тылу майора Мазура.

Утром 31 августа, едва солнце показалось над горизонтом, мы были уже на ногах. Сели за стол, собираясь позавтракать, слышим, стрельба где-то совсем недалеко. Вышли на улицу и увидели довольно неприятное зрелище.

Над восточной окраиной села возвышается гора, вершина которой покрыта лесом. Из этого леса, вниз по склону, двигались к Пуешти густые цепи вражеских солдат — тысячи полторы их было, а то и больше.

— Товарищ Мазур, что у вас есть из войск? — спросил я.

— Кроме подразделения службы тыла, ничего нет.

— Как же так, тыл — и без охраны?

Он молчит, достает пистолет, досылает патрон в патронник. Всем своим видом показывает, что, дескать, мы сами себе охрана. Дома здесь стоят редко, усадьбами, и мне видна была соседняя улица. Какой-то строй солдат мелькнул меж зелени садов. Я приказал начальнику оперативного отдела штаба корпуса:

— Товарищ Морозов, догоните это подразделение и ведите сюда.

— Есть! — ответил он уже на ходу.

— А вы, товарищ Мазур, объявите боевую тревогу и быстренько соберите своих людей.

Морозов привел целый батальон, который, как оказалось, был в резерве командира дивизии и сейчас по его приказу перемещался вперед.

Минометчики тут же встали на огневые позиции и открыли меткий огонь. Застрочили наши пулеметы, комбат развернул роты в боевой порядок и повел их в контратаку. Враг, не приняв рукопашного боя, бросился врассыпную. К сожалению, не нашлось под рукой подвижных средств, чтобы организовать преследование попрятавшихся в кукурузном поле вражеских солдат.

Едва вышли из этой неожиданной для нас переделки, получаем по радио сообщение, что к нам направился штаб корпуса, а несколько раньше — группа политработников во главе с заместителем начальника политотдела армии полковником Ф. И. Курылевым. Решил выехать ему навстречу. Километрах в полутора от села остановил машину. От Пуешти вслед за нами мчался всадник. Он гнал лошадь карьером и, подскакав, крикнул:

— Смотрите, там танки, там самоходки немцев!

Показывает рукой в сторону Пуешти. Значит, не все дела кончились с разгоном вражеских пехотинцев… Говорю водителю:

— Едем в Пуешти, посмотрим, что там опять стряслось.

Поехали. Дорога здесь пролегает по долине. Слева — высокие горы, справа, вдоль обочины, тянутся виноградники. Примерно в полукилометре от Пуешти долину почти перпендикулярно пересекает овраг, через который переброшен мост.

Плетнев затормозил перед мостом, вышли мы из машины, смотрим. Выстрелов что-то не слышно, но по окраинной улице села пробежали вооруженные люди. Затем сразу загремели автоматные очереди, резко ударили танковые пушки. Значит, верно говорил верховой. И как бы в подтверждение его слов на окраину выползло самоходное орудие. Фашистское! На бортах десантники.

Оглянулся я, вижу, что, кроме капитана Никитина, радиста младшего сержанта Пчелкина да еще автоматчика из комендантской роты, рядом никого нет. Однако несколько впереди, за оврагом, какой-то офицер собирает отходящих из села бойцов и организует оборону. Этим офицером оказался начальник контрразведки 5-й дивизии майор Остапчук. Тут я увидел, как с тыла, из-за поворота, вытягивается по направлению к нам колонна — пушки на конной тяге. Наши!

Едут они рысцой, не спеша, и чертовски обидным показалось мне это…

— Володя! — кричу Никитину. — Быстро в машину, веди их сюда галопом. Жду здесь. Рубеж развертывания для стрельбы прямой наводкой — справа, Я покажу рукой.

Через считанные минуты артиллеристы поравнялись со мной и мгновенно заняли указанный рубеж. Как позже стало известно, офицер связи, встретив колонну штаба нашего корпуса, доложил Забелину, что в Пуешти «плохо» прорвались танки и самоходки. Штаб тотчас известил об этом командование армии, а все его офицеры и солдаты изготовились к бою, создавая тем самым заслон на случай дальнейшего продвижения противника в наши тылы.

Рядом со мной, в кустарнике, встало на огневую позицию одно орудие. Огня не открывает, хотя самоходка уже выехала за окраину. Что же случилось?

— Кто командир? — спросил я, подбежав к орудию.

— Старший сержант Голышев, — степенно ответил командир.

— Почему не стреляете по самоходке?

— Так это ж наша!

Ответить ему я не успел. Самоходка выстрелила в нашу сторону, снаряд разорвался близ пушки. Двое из орудийного расчета были ранены осколками.

— Теперь видите, чья самоходка?

— Так точно, товарищ генерал, вижу. Разрешите встать на место выбывшего наводчика?

Не часто в жизни, да еще в опасной обстановке, случалось мне встречать такого пунктуального служаку.

— Становитесь, — говорю ему. — Да побыстрее…

Самоходка шла прямо на нас, уже виден был десант автоматчиков на ее бортах.

— Огонь! — сам себе скомандовал Голышев. Снаряд попал в лоб «фердинанду». Яркий разрыв, но самоходка, как заколдованная, приближается к нам. Рядом со мной оказались политработники из штаба армии во главе с полковником Курылевым и приехавший вместе с ними полковник Смирнов. Приказал им спуститься в овражек и двигаться по нему в сторону от дороги.

Самоходка была уже метрах в тридцати от орудия, когда я присоединился к этой группе. Видимо, механик-водитель заметил нас и направил свою машину наперерез. Десантники открыли огонь из автоматов. Скрытое кустарником орудие Голышева самоходчики не заметили и подставили ему свой правый борт. Голышев выстрелил почти в упор бронебойно-зажигательным снарядом. Какое-то мгновение машина еще двигалась, потом вспыхнула. Десантники в панике попрыгали на землю.

Я услышал звонкий девичий голос: «Товарищи! За мной! Смерть фашистам!»

Десятка полтора перебинтованных — у кого голова, у кого рука — солдат выскочили из кустарника и кинулись на десантников.

В ту же минуту, прямо против нас, раздвигая высокую кукурузу, вышли фашисты цепочкой. Я подал команду, и наша группа, тоже развернувшись в цепь, пошла на сближение с врагом, стреляя на ходу.

При таких обстоятельствах врезываются в память все детали. Например, что мы со Смирновым и Остапчуком, не сговариваясь, удачно заняли нужные места — двое по флангам, один в центре; что у идущего рядом красноармейца комендантской роты отказал автомат и я, не сдержавшись, выругался; что я спросил своего радиста Пчелкина, который шел с другой стороны:

— Почему не стреляешь? Тоже заело в автомате?

— Работает как часы! — ответил он.

И действительно, автомат Пчелкина поработал на славу, когда мы сошлись с фашистами вплотную. Вскоре с ними было покончено, и мы, еще разгоряченные боем, подошли к горевшей самоходке. Вокруг нее валялось десятка два вражеских трупов.

Тут я увидел старшего сержанта Голышева и от души поблагодарил храбреца. А он опять-таки строго по-уставному ответил:

— Служу Советскому Союзу!

Потом, подумав, сказал, что мог бы раньше подбить самоходное орудие, да сгоряча забыл потребовать от заряжающего бронебойно-зажигательный снаряд.

К нам, вытирая потный лоб, улыбаясь, шел майор Остапчук. Я от души расцеловал его. Молодчина, отличный воин этот контрразведчик!

Так, разговаривая, стояли мы возле самоходки. И вдруг я подумал: «А если в ней остались снаряды? Если начнут они взрываться от огня?» Громко приказал всем отойти подальше. Едва мы отошли, как произошел сильный взрыв. Вся туша машины приподнялась и завалилась на бок, придавив трупы фашистов.

Здесь-то и познакомили меня со связисткой батареи Октябриной Воробьевой. Это она — тоненькая такая девчушка — собрала вокруг себя группу раненых и повела их в атаку на десантников, когда те начали спрыгивать с горящей самоходки.

Из документов, найденных в полевой сумке командира подбитой самоходки, явствовало, что он прежде чем найти могилу в румынской земле, порядочно наделал бед людям — начинал еще в Бельгии, в 1940 году.

Досталось в этот день хлопот и моему ординарцу рядовому В. Я. Самоделкину. Он и еще трое красноармейцев из комендантской роты сумели на грузовике проскочить в населенный пункт Тыргул-Окна, куда по плану должен был переместиться штаб корпуса. Вечером хозяин дома, в котором остановился Самоделкин, сказал ему:

— Солдат, ты ждешь здесь своего генерала, а он ждет около моста — там машина его свалилась. Иди выручай.

Самоделкин говорит остальным:

— Ребята, идите помогите Саше Плетневу (то есть водителю), а я пока насчет ужина похлопочу.

Те пошли. Подходят к мосту, а дело было глубокой ночью, слышат там какой-то шум. Еще издали кричат Плетневу, что, дескать, проворонил, завалил машину… Тут донесся до них выкрик по-немецки, а вслед — автоматные очереди. Как потом выяснилось, хозяин дома, в котором они готовились ночевать, спутал генералов. Провалившаяся машина принадлежала немецкому генералу, и это его охрана обстреляла наших солдат. Они вынуждены были отходить в поле, а Самоделкин, ничего не зная, хлопотал насчет ужина. Потом уснул. На рассвете хозяйка разбудила его, торопливо сказала, что в селе уже много фашистов. Выскочив на крыльцо, он увидел их сам. Что делать? Пошел в сад, спустил грузовик в овражек, взял чемодан с нашими пожитками и залез на чердак. С револьвером в руке он просидел там больше суток. К дому несколько раз подходили немецкие солдаты, спрашивали, не было ли здесь русских. Хозяйка отвечала, что были вечером на грузовиках и уехали «куда-то туда». Так Самоделкин избежал смерти, но от переживаний поседел. Трое его товарищей тоже остались целы и невредимы и вернулись в часть, когда этот район был полностью очищен нашими войсками.

Не перечесть всех случаев, когда молдаване — мужчины, женщины, дети помогали нам, а зачастую спасали жизнь нашим бойцам и командирам.

Начальник отдела кадров 5-й дивизии майор С. К. Алферов проезжал на машине через одно село. Видит, бежит наперерез мальчонка лет двенадцати, машет руками, чтоб остановились. Алферов остановил машину. Вслед за мальчиком подбежала запыхавшаяся женщина, объяснила, что к селу подходит, совсем уже близко, немецкая пехотная колонна.

Вовремя предупрежденные, Алферов и его спутники избежали, возможно, смертельной опасности, ибо три винтовки и пистолет, которыми они располагали, вряд ли выручили бы их при столкновении с полестней автоматчиков.

В той же дивизии, несколько раньше, случилось неприятное происшествие. Ночью немцы прорвались к штабу, и наши вынуждены были оставить село. Когда отошли, хватились — нет двух девушек — писаря оперативного отдела Нины и писаря по учету топографических карт Галины Сердюк.

Девичий сон крепок, и обе они проспали бой. Утром проснулись, а в селе уже фашисты. Хозяйка дома тотчас переодела девушек в свои платья, выдала за своих дочерей и тем спасла от плена, а может, и гораздо худшего.

Поскольку речь зашла о наших воинах-девушках, не могу не вспомнить Лиду Ситерскую — связистку из артиллерийского полка 7-й дивизии. Истинно геройский был у нее характер!

За рекой Савранкой она тянула провод к наблюдательному пункту батареи. Увидели ее женщины из ближнего села, разохались — такая, дескать, молоденькая, а сколько железа (т. е. катушки с телефонным проводом) на себе таскает. Да разве девичье это дело? Уходи, говорят, миленькая, скорей — в селе немцы!

— Где немцы? — удивилась Лида.

— В той вон хате.

— Много их?

— Пятеро, дочка, пятеро… Постой, да куда ж ты?..

А Лида Ситерская уже шла к хате. Вошла, вскинула автомат: «Руки вверх!» Гитлеровцам податься некуда — сдались. Однако по дороге, в поле, видимо, стыд заел, что впятером, здоровые мужики сдались девчонке, попытались бежать. Троих Лида застрелила, двоих же доставила в штаб.

Даже несколько дней спустя после окончательного разгрома ясско-кишиневской группировки противника в отдельных районах обнаруживались значительные скопления фашистских войск. Когда наш корпус уже получил приказ свернуть боевые порядки и двигаться к станции Пашкань, чтобы грузиться в эшелоны, на походе мы получили приказ направить 5-ю дивизию в район Негрени. Там еще бродили по лесам остатки вражеских частей. Возвратилась она через неделю, успешно выполнив задачу.

Таким образом, ликвидация блуждающих котлов затянулась до 5 сентября. Сейчас, пожалуй, следует вкратце вспомнить, почему это случилось.

Пусть не покажется читателю странным, но затяжка была вызвана именно дезорганизацией противника, тем, что его командование в первые же дни потеряло управление войсками.

В Сталинградской и Корсунь-Шевченковской битвах окруженный противник до последнего момента держал фронт, организованно оборонялся и даже контратаковал. Видимо, и у нас выработался какой-то настрой на этот лад: уж коли общего фронта у окруженных частей нет, развалился он и распался, значит, и сопротивлению конец.

Только благодушием можно объяснить тот факт, что 4-ю гвардейскую армию в угоду формальным соображениям (зашла в район действий соседей) отвели в тыл до полной ликвидации противника. Ошибку, правда, быстро исправили, и вырвавшаяся из тактического окружения 10-тысячная группировка гитлеровцев была настигнута и уничтожена. Но времени на это затратили много.

Так на этом участке фронта наш корпус закончил свои боевые действия. Участвуя в них, он прошел около трехсот километров по земле Молдавии. Москва опять салютовала нам орудийными залпами, а Верховный Главнокомандующий объявил всем гвардейцам благодарность.

Части и соединения нашей армии начали грузиться в эшелоны, которые подавались к станции Пашкань. Нас перебрасывали под Луцк, в резерв Ставки Верховного Главнокомандования. Это было весьма кстати, так как люди, в течение года находясь в непрерывных боях, нуждались в отдыхе. Надо было получить пополнение, новую технику, привести себя в порядок и подготовиться к выполнению новой задачи — освобождению стран, подпавших под иго фашизма, таких, как Венгрия и Австрия. Румыния и Болгария уже вышли из войны, и ворота в Центральную Европу были открыты.

Прежде чем перейти к дальнейшим событиям, расскажу еще об одном человеке, с которым столкнула меня война.

Человек, о котором пойдет речь, был молод. За свой проступок он понес наказание, извлек из этого соответствующий урок и сейчас, надо полагать, честно трудится. Вот почему я счел нужным изменить его фамилию.

Майора Панкратова прислали к нам из офицерского резерва сразу после Корсунь-Шевченковской операции. Он был назначен командиром полка, и я постарался познакомиться с ним поближе во время первой же совместной рекогносцировки. Уставные положения знал он назубок. Фронтовик бывалый, чувствуется сильный характер. Это первое впечатление подтвердилось и в боях. Майор уверенно управлял полком, частенько проявлял и личную храбрость. Нужно, не нужно — лез в самое пекло, так что приходилось иногда одергивать. Однажды попал мне на глаза его приказ. Смотрю — подпись: «Герой Советского Союза Панкратов». Вызвал его, говорю:

— Не знал, что вы Герой Советского Союза.

— Да, товарищ генерал, удостоен этого высокого звания. Только вот не успел еще «звездочку» получить и документы.

— Так, может, вас только представили к награждению?

— Нет, уже в газете было напечатано. Жаль, не захватил с собой…

— Принесите…

Должен оговориться: возможно, дело не заинтересовало бы меня так, если бы сам Панкратов в кругу сослуживцев не подчеркивал постоянно, что он отмечен высшей наградой.

И вот приносит он фронтовую газету. В ней описан подвиг группы воинов во главе с Панкратовым (он был тогда старшим лейтенантом). Корреспондент действительно называет его в числе героев этого боя.

Заметка сомнений у меня не вызвала, ибо, как я уже писал, личная храбрость Панкратова в комментариях не нуждалась.

— А другая газета, в которой напечатан Указ Президиума Верховного Совета, куда-то запропастилась, — говорит он. — Но я найду ее…

— Кстати, говорят, вы также депутат Верховного Совета?

— Депутат, товарищ генерал.

— Есть у вас документ?

— Потерялся, когда эвакуировали после тяжелого ранения.

Что ж, и такое случается. Тем более что Панкратов ранен был не однажды. Но совокупность обстоятельств меня все же насторожила. Когда корпус вывели в резерв, в Прикарпатье, штаб запросил по этому поводу Москву.

Пока все выяснялось, Панкратов попросил день-два отпуска, чтобы повидать родственников. Город, который он назвал, был рядом. Отказать фронтовику в естественной просьбе только по причине подозрения я не мог, конечно.

А он тотчас по приезде в город развил бурную деятельность. Прямо с поезда направился в редакцию газеты, и уже на следующий день она целую полосу посвятила «знатному воину и земляку».

Но вот пришел ответ из Москвы. Он гласил: Панкратов — не Герой Советского Союза, никогда не был и депутатом Верховного Совета. Просили направить его с соответствующим сопровождением в Москву.

Кем же он был?

Разбитным, не разбирающимся в средствах парнем, которому вдруг стало тесно в рамках сержантского звания и должности авиационного техника на одном из фронтовых аэродромов. Идти в училище — слишком долгая песня и опять-таки вернешься на аэродром. А туг «подвезло» — в сутолоке отступления он был ранен, в госпитале оказался без документов. Там-то и решил назвать себя старшим лейтенантом, пехотинцем, а так как готовился к этому поприщу заранее, то знал, разумеется, и уставы и другую военную литературу. Словом, сомнений ни в тот момент, ни позже ни у кого не возникло. Воюя уже в стрелковых частях, он дослужился до звания майора и стал командиром полка.

И все-таки правильно поступили московские товарищи, потребовав, чтобы Панкратова строго наказали и вернули в прежнее сержантское звание и должность. Ведь подобная «озороватость» в характере, получая вольную или невольную потачку со стороны окружающих, может перерасти в чистейшей воды авантюризм, может сделать из легкомысленного молодого человека беспринципнейшего пройдоху.