Так я поселился в башне Стеклянной Баронессы. Признаться, мы славно ладили. В хорошем расположении духа Дита была сущий ангел: подшучивала над Гуннаром, который с каждым днем становится все мрачнее, напевала, зачитывала вслух любимые отрывки из книг — и ее смех звенел, как серебряный колокольчик. Иногда я наигрывал веселые мелодии на флейте — музыка приводила ее в детский восторг. Но стоило мне заикнуться об уходе, как она закатывала истерику, пуская в ход весь арсенал девчачьих уловок и напоминая, что именно ей я обязан тем, что до сих пор жив. Я жил в башне уже две недели. И с каждым днем все яснее осознавал, что улизнуть отсюда будет ничуть не проще, чем из подземелья замка. Украдкой, когда Дита не видела, я выглядывал в узкое окно и видел прогуливающихся в чахлом садике детей, одетых в серые куртки. С такой высоты они казались крошечными, лиц не разобрать, но я интуитивно узнавал среди них Бруно — как правило, он, нахохлившись, одиноко сидел на стволе поваленного дерева и что-то чертил палочкой на земле. Я скучал по парнишке и знал, что ему тоже приходится несладко. Но сколько бы я ни ломал голову над тем, как подать ему знак, что я жив, так ничего и не придумал.

Однажды ночью я долго не мог уснуть, все лежал и смотрел на черное небо с миллиардами звезд. Думал о Робе. О том, что ему пришлось пережить в последние дни перед смертью. Догадывался ли он, что виной всех его бед стал кораблик, подаренный ему на прощанье лучшим другом? Чувство вины так и не отпустило, оно вгрызалось в мою грудь. Я протянул руку и взял кораблик, провел пальцем по крутому полированному боку, палубе. Вдруг одна мачта словно надломилась. Я чертыхнулся с досады — вот же растяпа, сломал! Но тут я заметил, что одна из досочек в обшивке судна слегка отошла. Я подцепил ее ногтем и приподнял. В маленьком тайнике, куда с трудом поместился бы и желудь, лежала записка. Когда я развернул ее и прочел свое имя, буквы на мгновение расплылись перед глазами.

Крис, похоже, мое плавание подходит к концу. С каждым днем я чувствую себя все хуже, кровотечение никак не получается остановить. Я хочу сказать тебе спасибо за все приключения, которые мы пережили вместе. Я и мечтать не мог о таком друге, как ты. Помнишь, мы обещали друг другу, что, когда станем взрослыми, поймаем попутный ветер и отправимся в кругосветку? Тебе придется отдуваться за нас двоих. Роб.

Жгучие слезы катились по лицу, и я не вытирал их. Эта стерва должна ответить за свои преступления! Нужно выбираться из башни — сижу тут под каблуком у пигалицы, боясь вякнуть хоть слово из страха, что она выдаст меня отмороженной мадам. Я тихо приподнялся на софе и прислушался. Тишину нарушало лишь мерное дыхание Гуннара. Я соскользнул на пол и подкрался к его топчану. Ключ от двери он всегда носил на шее. Я затаил дыхание, набираясь храбрости, а потом протянул руку. Как вдруг он вскочил, заломив мне руку за спину. Я чуть не взвыл от боли.

— Да погоди же, дай сказать, — затараторил я.

В ответ он еще сильнее завел мою руку за спину. По его ухмыляющемуся лицу было видно, что он получает огромное удовольствие, заставляя меня корчиться от боли.

— Я знаю, что ты меня ненавидишь. И даже знаю, за что… — верзила слегка ослабил хватку. — Ты любишь ее, верно? Вы были неразлучны, пока не появился я. Слушай, я и сам не рад. Ты же видишь, стоит мне только заикнуться о том, чтобы уйти, как она становится сама не своя. Если ты поможешь мне сбежать, этот кошмар закончится. Через пару дней она перебесится, успокоится, и между вами все будет как прежде.

Он медленно разжал пальцы и отпустил мою руку, по-прежнему нависая надо мной, как скала. Прошло несколько бесконечно долгих мгновений, и он, наконец, едва заметно кивнул. Гуннар достал фонарик и осторожно повернул ключ в скважине. Мы долго спускались по истертым ступеням башни, а затем он повел меня по извилистым коридорам замка. Похоже, он знал все тайные переходы не хуже местных крыс. Я шагал следом, стараясь производить как можно меньше шума. Вдруг Гуннар резко остановится и прижал палец к губам. Я услышал приглушенные голоса. Мы быстро спрятались за какой-то пыльной портьерой.

— А я ему как вмазал по рылу, чтобы знал свое место, — я сразу же узнал голос одного из парней из шайки Бешеного Гуго. Этого еще только не хватало! Я затаил дыхание и даже зажал нос ладонью, молясь, чтобы эти отморозки побыстрее свалили. Как вдруг Гуннар, усмехнувшись, вытолкнул меня из укрытия. В первый миг те остолбенели, как если из воздуха вдруг возник призрак. А затем по щелчку своего главаря бросились на меня и повалили на пол, скрутив руки за спиной.

— Крысеныш все-таки выжил, — процедил Бешеный Гуго. — Что ж, тем хуже для тебя. Парни, надо отволочь это тело старику Вагнеру.

Меня встряхнули и поставили на ноги, а затем, подгоняя пинками и затрещинами, потащили по коридорам замка.

— Лопни мои глаза, — проскрипел садовник, увидев мое заплывшее от кровоподтеков лицо, — это же тот самый паскудный щенок, которого мы уже две недели разыскиваем по всему замку! Это ты украл кораблик, признавайся!

Я кивнул — терять мне все равно было уже нечего.

— И где же он?

— В башне у Стеклянной Баронессы, — сказал я, глядя ему прямо в глаза.

— Ты что, придурок, шутить тут вздумал, — подступил Гуго, сжимая кулаки.

— Тише, тише, Гуго, не кипятись, — осадил его Вагнер. — Малец все равно все расскажет. Чуть позже. Возвращайтесь в спальню, скоро обход. Вы прекрасно справились с делом, и завтра получите обещанную награду.

Он подвел меня к одной из дверей — за ней оказалась темная шахта лифта. Проржавевшая решетка пола дребежжала, каждый миг рискуя обвалиться в бездонный колодец. Наконец, спуск закончился. Вагнер втолкнул меня в огромную комнату, залитую ярким мертвенным светом. По-видимому, это была химическая лаборатория: длинные столы были заставлены всевозможными пробирками, склянками и ретортами, и с порога сшибало с ног едким запахом дезинфицирующего средства, как в туалете в метро.

— Профессор! Все-таки изловил я этого задохлика! Ну, из-за которого мадам Фавр устроила такой переполох.

— И ты, олух, полагаешь, что это веский повод врываться в мою лабораторию, когда я занят исследованиями? — раздался надтреснутый старческий голос. Я повертел головой по сторонам, но так никого и не увидел.

— Нет, сэр. Разумеется, сэр. Только что с пацаненком-то делать?

— Мне кажется, ты утверждал, что старшая сестра была крайне заинтересована в том, чтобы побеседовать с ним. Вот и отведи к ней.

— Так ведь… она в отъезде, вернется только завтра к вечеру. И карцер занят…

— Боже, Вагнер, ты взрываешь мне мозг! Я не могу отвлекаться на подобную чушь! Запри его где-нибудь до ее возвращения — мне до этого нет никакого дела. — И пока Вагнер переминался с ноги на ногу, раздалось легкое жужжание. Из-за длинного стола выкатилось кресло, в котором сидел уродливый карлик. На вид ему было лет сто. Несоразмерно большая, совершенно лысая голова едва держалась на тощей дряблой шее. В его лице, покрытом старческими пятнами, было что-то неуловимо птичье — возможно, это сходство возникало из-за длинного крючковатого носа и скошенного подбородка. — Ладно уж, раз я все равно прервался, тащи его в кресло.

Вагнер воспрянул духом и поволок меня к креслу, похожему на те, что стоят в кабинете дантиста. Я инстинктивно дернулся, и он еще сильнее заломил мне руку, а затем вдавил в кресло и стянул ремни. Карлик подкатил на своем механическом кресле и поднес к моему лицу сияющий сталью лоток.

— Плюй, — проскрипел он.

— Что? — переспросил я.

— Ты что, глухой? Сказано тебе: плюй! — пихнул меня Вагнер. — Ну!

Я бы плюнул — жалко, что ли — только во рту было сухо, как в пустыне. Я повозил шершавым языком по небу и слегка прикусил кончик языка — в какой-то книге про скаутов я читал, что так можно вызвать слюноотделение и на короткое время обмануть жажду. Собрал, что смог, и выдал жалкий плевок. Карлик окунул в него ватную палочку и поместил в какой-то мерно гудящий прибор.

— Затяни ему жгут на правой руке, — приказал карлик. Я покрылся холодной испариной. Вагнер затянул резиновый жгут, вены вздулись, и карлик набрал в шприц темной крови. Скосив глаза, я увидел, что он разлил кровь по нескольким пробиркам, добавил какие-то реагенты и засунул в центрифугу.

— Профессор? — Вагнер переминался с ноги на ногу, точно ему приспичило в туалет. — Простите, что отвлекаю, сэр, но не могли бы вы дать мне еще чуть-чуть того чудесного снотворного? Уж сколько я средств перепробовал — все без толку, а с вашей микстурки — ведь сплю, сплю, как младенец! И даже сон мне давеча привиделся — чудно так. Я ведь и забыл за столько-то лет — каково это: сны смотреть. Это ж интереснее любого телешоу! Сам режиссер, сам сценарист — и сам же в главной роли!

Вагнер начал было трепаться о том, как он устал от суматохи с моей поимкой, но карлик грубо оборвал его на полуслове, и тот заткнулся. Вагнер мог бы вышибить его из кресла щелчком пальцев, но ловил каждое его слово, как побитый пес. Наконец, профессор довольно хмыкнул и повернулся к нам. Тонкие бескровные губы скривились в усмешке, открывая мелкие острые зубы.

— Седьмой…

— Да ну! — ахнул Вагнер.

— Разумеется, нужно еще провести глубинный анализ. Только бы не сглазить удачу. Столько лет поисков… Отведи его к остальным. Мне нужно все хорошенько обдумать и подготовиться.

Вагнер торопливо ослабил ремни, рывком поднял меня с кресла и толкнул в спину: «Пошевеливайся!».

Мы вновь вышли в темный коридор, только повернули в другую сторону. Через пару минут он остановился у неприметной двери и втолкнул меня внутрь.

Маленькую камеру (шагов пять в длину, не больше) заливал рассеянный дневной свет из крошечного зарешеченного окна. Я бросился к нему, но оно было слишком высоко — виднелся только пронзительно яркий кусочек неба. Я попрыгал, стараясь дотянуться до края выступа и вскарабкаться, но быстро выдохся. Сел у противоположной стены, с тоской глядя на медленно плывущие облака. Я был страшно голоден и измотан.

Когда я начал было клевать носом, послышался тихий скрежет, в полу открылся люк, и выглянула ухмыляющаяся голова. А затем шаг за шагом из каменной кладки замка вырос настоящий великан — даже выше Гуннара и шире в плечах. Он держал в руках лампу, и в пляшущих отсветах невозможно было разобрать, что таилось во взгляде глубоко посаженных глаз. Из-за его спины выглянула чумазая девчонка. Тоненькая, как щепка, а карие глаза блестят, как спелые вишни. Я улыбнулся.

— Брендон, это друг, — сказала она, дернув его за штанину. Лицо верзилы расплылось в безразмерной простодушной улыбке, и вид у него стал совсем не страшный, а малость даже придурковатый.

— Меня зовут Бен Адамс, я из города Уокиган, штат Иллинойс, США, — прогундосил он, протягивая мне огромную, как лопата, ладонь.

— Ладно-ладно, Бенито! Успеешь еще познакомиться! — бесцеремонно оборвала его малышка. — Ему дай волю — будет бубнить до самой ночи, пока не расскажет обо всей бесчисленной семейке Адамс. Ты не бойся, он только на вид грозный. А на самом деле — безобидный, как ромашка в поле, — защебетала она, взяв меня за руку и увлекая за собой. — Вот ты думаешь, сколько ему лет?

— Двадцать… пять? — наугад ляпнул я. Знакомство с Дитой уже показало, что я совершенно не умею угадывать возраст.

— А вот и нет! — она залилась звонким смехом. — Ему только двенадцать на прошлой неделе исполнилось! И знаешь, какой у него рост? Двести шесть сантиметров! И он еще растет, можешь вообразить?! Я ставлю на то, что он вырастет еще на четыре сантиметра до моего дня рождения. А это уже через два месяца. Элиза обещала мне настоящий подарок. Она чудесная, наша Элиза. Все ребята славные, только Фрида вечно все делает назло и говорит всякие гадости, терпеть ее не могу! — у нее был забавный выговор: она быстро перекатывала слова во рту, как леденцы. — Ну же, что ты застыл, идем скорее!

Мы нырнули в проход, который напоминал кротовью нору. Бен шагал впереди и освещал путь фонариком. Свод был такой низкий, что ему приходилось идти, согнувшись в три погибели. Наконец, он толкнул дверь, и мы оказались в маленькой, слабо освещенной комнате. У почти погасшего очага сидела красивая девушка. Склонив голову, она что-то шила, и в тусклом свете углей ее гладко зачесанные волосы отливали медью. Услышав наши шаги, она подняла полные тревоги глаза.

— Внимание, внимание, почтеннейшая публика! — звонким речитативом объявила малышка. — Единственное представление! Сегодня на арене нашего цирка выступит артист редкого дарования! Встречайте! — и она принялась неистово аплодировать, словно перед ней и в самом деле была мировая знаменитость. Почувствовав устремленные со всех сторон цепкие взгляды, я совсем стушевался.

— Жалкая циркачка! — презрительно бросила белобрысая девчонка, которую я не сразу заметил.

— Фрида! — строго одернула ее красивая девушка.

— А я при чем? Это она притащила очкарика! Еды и так вечно не хватает, а тут еще один лишний рот! Я своей порцией делиться не собираюсь.

— Тебя никто об этом и не просит, — тихо произнесла девушка. — Как тебя зовут?

— Лис, — выдавил я.

— Ну, что ж, в таком случае, добро пожаловать в наш зверинец! — дернув плечом, сказала Фрида. Длинной палкой она поворошила в очаге, и покрывшиеся серым пеплом угли заалели.

— Ой, мы забыли забрать обед! — взвизгнула маленькая циркачка. — Мы мигом! — и они с Беном скрылись за дверью.

— Давай знакомиться, — ласково улыбнувшись, сказала красивая девушка. — Я — Элиза. Эта милая ворчунья — Фрида. С Коломбиной и Беном ты, наверное, уже успел познакомиться. Мальчики, подойдите к свету!

К очагу, не сводя с меня зачарованного взгляда, подошел сопливый мальчуган лет пяти.

— Лукас, что у тебя опять во рту? Ну-ка, выплюни! — встревожилась Элиза. Тот нехотя отдал ей обмусоленный ржавый гвоздь. — Ну, а если бы ты его проглотил? Он же мог проколоть тебе живот! Горюшко ты мое…

— А я давно говорила: зачем его кормить нормальной едой, когда ему гвозди и стекло кажутся деликатесами?! — снова буркнула Фрида. — Мой ботинок позавчера кто обслюнявил и погрыз?! Шапито, честное слово!

За ее спиной проступил смутный силуэт какого-то мохнатого зверя. Я увидел, что к ее шее потянулись покрытые черной шерстью лапы и заорал. Все расхохотались. Из сумрака вышел не то оборотень, не то йети — ростом чуть повыше меня, весь заросший с головы до ног.

— Ранбир, — протянул руку он, и я пожал ее. На ощупь шерсть оказалась совсем не жесткой, шелковистой, как у лабрадора.

— Еще здесь живет Дафна, но она сейчас спит, — сказала Элиза.

— Как, впрочем, и всегда. Пока не явится прекрасный принц, чтобы разбудить ее поцелуем, — съязвила Фрида. Все, видимо, уже привыкли к ее колкостям, и не обращали внимания.

— Ну, а теперь твоя очередь рассказывать: как ты оказался в подземелье?

Но не успел я и рта раскрыть, как дверь распахнулась, и ввалился Бен с парой небольших термоконтейнеров. Элиза стала накрывать на стол: достала стопку разномастных тарелок и положила в каждую по три ложки каши и маленькому кусочку хлеба. Порция оказалась даже меньше, чем в клинике. Все молча уселись за стол. Тарелок было ровно столько же, сколько и едоков, но Элиза к своей порции так и не притронулась.

— А ты почему не ешь? — с набитым ртом спросила Коломбина.

— Что-то аппетита сегодня нет, — ответила та.

— Тогда можно я съем твою порцию? Я с Беном поделюсь, обещаю!

— Нет, дорогая, это для Дафны.

— Ты что, совсем дурочка? — взвилась Фрида. — Ясно же, что ее порцию уже умял этот долговязый, которого ты притащила!

Я поперхнулся чуть теплой кашей и закашлялся.

— Фрида! Какая муха тебя сегодня укусила? — воскликнула Элиза, заливаясь краской.

В глазах девчонки закипели злые слезы, она, бросив ложку, выскочила из-за стола.

Коломбина выскребла ложкой свою тарелку, вздохнула и потянула меня за руку. В углу, на старом матрасе, спала маленькая худенькая девочка. Светлые пряди волос разметались по подушке, как нимб на иконах. Она была совсем бледной, почти бесплотной. На секунду я испугался, что она не дышит, но когда наклонился поближе, заметил, что на виске тихо пульсирует голубая жилка.

— Дафна! Дафна! Проснись, надо поесть, — потрясла ее за плечо Коломбина. Девочка открыла глаза и изумленно взглянула на нас. Постепенно ее взгляд становится осмысленным, словно она припоминала, как она тут оказалась и кто все эти люди. Коломбина подложила ей подушку под спину и принялась кормить кашей с ложки. С трудом проглотив несколько ложек, Дафна благодарно улыбнулась и тут же снова уснула.

— Мне мама всегда твердила: «Вставай, засоня, а то всю жизнь проспишь!». Видела бы она Дафну… Это у нее болезнь такая — все время клонит в сон. Зато она может заказывать любое сновиденье по своему желанию! Например, на слоне по радуге прокатиться или взлететь выше облаков — ей это ничего не стоит. Конечно, при таком раскладе я бы тоже ни за что не хотела просыпаться! У нее там, во сне, настоящая жизнь. Там она свободна…