Разумеется, маму с треском выгнали со студии. После самоуправства с эфирными записями (а именно так руководство телеканала обозначило то, что она вклеила в фильм о клинике фрагменты записей с моих очков) на ее телевизионной карьере можно было ставить жирный крест. Впрочем, я не заметил, чтобы она слишком уж печалилась по этому поводу. После ее ухода из съемочной бригады многие ребята со студии тоже положили заявление на стол. И закатили шумную вечеринку по этому поводу. Причем героем дня стал, как ни странно, я. Каждый считал своим долгом похлопать меня по плечу и сказать пару ободряющих слов, а главное — примерить те самые очки.

Оказывается, правая дужка прилегала слишком плотно вовсе не случайно: как только она фиксировала учащенное сердцебиение и выброс адреналина, в оправе автоматически включалась микрокамера и записывала двухминутное видео. Как пояснил маме продавец маленького магазинчика оригинальных подарков, эти очки — копилка ярких впечатлений. Если сердце обомрет от восторга, бешено заколотится от страха или понесется галопом от счастья, этот короткий миг навсегда останется в памяти. Говорят, после выхода скандального шоу дела у парня пошли в гору.

На протяжении нескольких недель маме пришлось отбиваться от атак ушлых репортеров, стремящихся любыми путями получить видеозаписи. Но если кто-то и собирался прославиться на скандале с Шварцвальдом, то уж точно не я. Впрочем, на заседаниях суда присутствовать все же придется. Но это крайне скромная плата за удовольствие знать, что ближайшие десятилетия Фавр и ее цепной пес, а также Гуго и его шайка проведут за решеткой. А вот профессор Стрейджлав до вселенской славы так и не дожил: когда мы сбежали из клиники, замуровав его с Вагнером в лаборатории, бедняга так раскипятился, что его хватил удар. Если есть в мире справедливость, он, согласно верованиям народа Ранбира, родится навозным жуком в беднейшей окраине Дели.

Но его кончина отсрочила смерть Элизы и маленького Лукаса. Фавр была слишком занята, чтобы заниматься их судьбой, и заперла в карцере, пока все не утихнет. Там их и обнаружили волонтеры «Врачей без границ», которым правительство поручило временное управление клиникой. Впрочем, после разразившегося скандала клиника опустела: родственники спешно разобрали измученных оздоровительным закаливанием и голоданием пациентов по домам.

Завтра мы с мамой поедем на вокзал, чтобы встретить с поезда Элизу, Бруно и Лукаса. И Оливия будет с ними. Это первое в ее жизни путешествие так далеко на север. Чувствую, разговоров будет на всю ночь.

А вот в башне Стеклянной Баронессы никого не нашли — Дита исчезла вместе со своим немым телохранителем-альбиносом, словно в воздухе растворилась, и тем самым окончательно превратилась в легенду Шварцвальда. Надеюсь, реальный мир, куда так рвалась ее мятущаяся душа, не разобьет ее хрустальные мечты.

О Коломбине и Бене тоже пока никаких известий. Полиция так и не обнаружила их тела. И я думаю, это добрый знак. Кто знает — может, именно сейчас, в эту самую минуту, маленькая гимнастка и увалень-силач развлекают зрителей какого-нибудь странствующего цирка? Я верю в это всем сердцем. И оно подсказывает мне, что мы еще обязательно встретимся.

Сейчас, спустя месяц после побега, мне почти перестали сниться серые башни Шварцвальда. Он остался там, за холодными осенними туманами, в самых дальних закоулках памяти. И, возможно, настанет день, когда я стану настолько храбрым, что смогу вновь подняться по истертым ступеням старого крылечка и постучать в двери ничем не примечательного дома на Каштановой аллее, зная, что навстречу мне уже никогда не выбежит смешливая курносая девочка, сердце которой могло вместить весь мир.